Кто впервые в психологии использовал понятие сознание: Тест по психологии с ответами

Теория тождества сознания и мозга

Дж. Дж. К. Смарт

Впервые опубликована 12.01.2000; существенные изменения 18.05.2007

Теория тождества сознания гласит, что состояния и процессы сознания тождественны состояниям и процессам в мозге. Строго говоря, она не нуждается в тезисе о тождестве сознания и мозга. Идиоматически мы уравниваем высказывания о сознании и о мозге, такие как «она умна» и «она мозговита», но мы едва ли скажем, что «ее ум весит пятьдесят унций». Тут я буду говорить об отождествлении сознания и мозга в плане отождествления процессов и, возможно, состояний сознания и мозга. Возьмем переживание боли, видения чего-либо или наличия ментального образа. Согласно теории тождества, эти переживания как раз и есть процессы в мозге, а не всего лишь скоррелированы с процессами в мозге.

Некоторые философы считают, что, хотя переживания — это процессы в мозге, они тем не менее наделены сущностно нефизическими, психическими свойствами, иногда именуемыми «квалиа».

Здесь я буду исходить из того, что теория тождества отрицает существование таких нередуцируемых нефизических свойств. Одни теоретики тождества проводят бихевиористичный анализ ментальных состояний, таких как убеждения и желания, тогда как другие, которых иногда называют «материалистами центральных состояний», говорят, что ментальные состояния есть реальные состояния мозга. Теоретики тождества нередко характеризуют себя как «материалисты», но лучше, возможно, использовать слово «физикалисты». Дело в том, что можно быть материалистом относительно сознания и вместе с тем считать, что в физике мы отсылаем к сущностям, для описания которых не слишком-то хорошо подходит характеристика «материальные».

Признавая теорию тождества (в ее разнообразных вариациях) разновидностью физикализма, я должен отметить, что речь идет об онтологическом, а не о трансляционном физикализме. Абсурдной была бы попытка перевести предложения, содержащие слово «мозг» или слово «ощущение», в предложения об электронах, протонах и т. п. Аналогичным образом нельзя перевести и предложения со словом «дерево». В конце концов, это слово выучивается по большей части остенсивно, и оно даже не входит в ботанические классификации. Если бы мы были меньше, мы могли бы счесть деревом и одуванчик. Тем не менее физикалист мог бы сказать, что деревья — это сложные физические механизмы. Физикалист будет отрицать сильную эмерджентность в том смысле, в каком о ней говорили некоторые философы, такие как Сэмюэл Александер и, возможно, Ч. Д. Броуд. Последний отмечал [Broad 1937], что, согласно знаниям того времени, свойства поваренной соли не могут быть выведены из свойств натрия и хлора по отдельности. (Он выражался слишком эпистемологически: теория хаоса показывает, что даже в детерминистической теории физические последствия могут быть непредсказуемыми.) Разумеется, физикалист не будет отрицать «эмерджентность» в невинном смысле, когда мы говорим, что устройство не есть куча его частей [Smart 1981].

1. Предшественники
2. Специфика теории тождества
3. Феноменальные свойства и предметно-нейтральные анализы
4. Теории каузальной роли
5. Функционализм и теория тождества
6. Типовая и конкретная теории тождества
7. Сознание
8. Позднейшие возражения против теории тождества
Библиография
Благодарности

 

Теория тождества, как я ее здесь понимаю, восходит к У. Т. Плейсу и Герберту Фейглу 1950-х. Среди философов и ученых прошлого были материалисты, к примеру, Левкипп, Гоббс, Ламетри и Гольбах, а также Карл Фохт, который вслед за Пьером Жаном Жоржем Кабанисом высказал нелепый тезис (возможно, не вполне всерьез), что мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь. В данном случае, однако, я буду возводить интерес к теории тождества к новаторским статьям У. Т. Плейса «Является ли сознание процессом в мозге?» [Place 1956] и Г. Фейгла «”Ментальное” и “физическое”» [Feigl 1958]. Тем не менее нужно упомянуть о соображениях, которые высказывали Рудольф Карнап [Carnap 1932, 127], Г.

Рейхенбах [Reichenbach 1938] и М. Шлик [Schlick 1935]. Рейхенбах утверждал, что ментальные события могут идентифицироваться соответствующими стимулами и реакциями во многом подобно тому, как (возможно, неизвестное) внутреннее состояние фотоэлемента может идентифицироваться стимулом (падающим на него светом) и его реакцией (идущим от него электрическим током). В обоих случаях внутренние состояния могут быть физическими состояниями. Впрочем, Карнап считал это отождествление скорее лингвистической рекомендацией, чем фактическим утверждением. См. его «Герберт Фейгл о физикализме» в [Schilpp 1963], особенно с. 886. Психолог Э. Г. Боринг [Boring 1933], возможно, был первым, кто использовал термин «теория тождества». См. [Place 1990].

Весьма оригинальная и новаторская статья Плейса была написана после дискуссий в Университете Аделаиды с Дж. Дж. К. Смартом и Ч. Б. Мартином. Воспоминания о вкладе Мартина можно найти в статье Плейса «Непритязательные тезисы» в [Heil 1989]. Смарт в то время отстаивал бихевиористскую позицию, согласно которой ментальные события объяснялись исключительно в терминах гипотетических утверждений о поведении, а также отчетов о переживаниях с позиции первого лица, которые Гилберт Райл трактовал в качестве «признаний». Признания мыслились как сугубо поведенческие эпизоды, как если бы утверждение, что кому-то больно, было лишь изощренным содроганием. Смарт считал, что райловская теория благоприятствует физикализму, хотя этот момент и не был частью мотивации самого Райла. Смарт надеялся, что упомянутые гипотетические утверждения будут в конечном счете объяснены нейронаукой и кибернетикой. Оказавшись, однако, не в силах опровергнуть Плейса и признавая неудовлетворительность райловской трактовки внутренних переживаний, что в известном смысле признавал и сам Райл [Ryle 1949, 240], Смарт вскоре встал на сторону Плейса [Smart 1959]. Этому переходу способствовало и влияние статьи Фейгла «”Ментальное” и “физическое”» [Feigl 1958, 1967].

Вклад Фейгла широк и разнообразен; он охватывает в том числе проблемы, связанные с интенциональностью, и он ввел полезный термин «номологические бездельники» для ментально-физических корреляций, о которых говорят дуалисты. Болтаясь на номологической сети науки о физическом, они выглядели бы сомнительными наростами на чистом лице науки. Работа [Feigl 1967] содержит также ценный «Постскриптум».

 

Плейс говорил скорее не о тождестве, а о конституировании. Один из его примеров: «Этот стол — старый упаковочный ящик»; другой: «молния ­есть электрический разряд». В действительности этот последний пример был предвосхищен в более ранней статье Плейса «Понятие внимания» [Place 1954], в которой он спорит с бихевиоризмом Райла в его применении к понятиям сознания, ощущения и образности. Плейс отмечал [Place 1954, 255]:

Логические возражения, которые могли бы быть выдвинуты против утверждения «сознание есть процесс в мозге», не более весомы, чем те, которые могли бы быть выдвинуты против утверждения «молния есть движение электрических зарядов».

Следует отметить, что Плейс использовал слово «логическое» так, как оно употреблялось в то время в Оксфорде, а не так, как оно обычно используется в наши дни. Одно из возражений состояло в том, что «ощущение» не означает то, что означает «процесс в мозге». В качестве ответа Плейс указывал, что «этот стол» не означает то же самое, что означает «этот старый упаковочный ящик», а «молния» не означает то, что означает «движение электрических зарядов». Мы устанавливаем, стол ли это, не так, как мы устанавливаем, старый ли это упаковочный ящик. Мы выясняем, является ли некая вещь молнией, глядя на нее, а выяснение, является ли она движением электрических зарядов, предполагает использование теории и эксперимента. Но это не мешает тождеству этого стола и старого упаковочного ящика, воспринятой молнии и электрического разряда. Фейгл и Смарт предпочитали акцентировать различие значения и референции. «Ощущение» и «процесс в мозге» могут различаться по своему значению, но совпадать по референции.

«Очень яркая планета, видимая утром» и «очень яркая планета, видимая вечером» имеют своим референтом одну и ту же сущность — Венеру. (Разумеется, эти выражения могли бы быть сконструированы так, чтобы их референтами оказывались разные вещи, различные последовательности временных фаз Венеры, но такое конструирование не является ни необходимым, ни наиболее естественным вариантом).

В философской среде, похоже, появилась тенденция соглашаться с тем, что утверждения тождества должны быть необходимыми и априорными истинами. Но теоретики тождества считали утверждение «ощущения есть процессы в мозге» контингентным. Мы должны обнаруживать наличие этого тождества. Аристотель, в конце концов, полагал, что мозг нужен для охлаждения крови. А Декарт считал сознание нематериальным.

Иногда возражали, что утверждения об ощущениях безошибочны, тогда как утверждения о мозге могут оказываться неверными. Отсюда делали вывод, что ощущения должны заключать в себе какое-то отличие. Райл, да по сути и Витгенштейн, заигрывали с соблазнительной, но малоправдоподобной идеей, что остенсивные отчеты о непосредственных переживаниях на деле являются не отчетами, а «признаниями», как если бы мой отчет о зубной боли был просто изощренной судорогой. Плейс под влиянием Мартина объяснял относительную безошибочность утверждений об ощущениях их непритязательностью: утверждение «я вижу согнутое весло» более претенциозно, чем «мне кажется, тут согнутое весло». И все же мое ощущение и предполагаемая осведомленность о нем — разные сущности, и поэтому, по принципу Юма, одно может быть без другого. Так что допускать можно только относительную безошибочность [Place 1989].

 Выше отмечалось, что Плейс предпочитал формулировать эту теорию через понятие конституирования, а Смарт выдвигал на первый план понятие тождества, как оно фигурирует в логических аксиомах тождества. Поэтому Смарт должен был говорить, что если ощущение X тождественно процессу в мозге Y, то, если Y протекает между моих ушей и является прямым или округлым (абсурдно упрощая), то ощущение X находится между моих ушей и является прямым или округлым. Конечно, оно не переживается нами таковым. Быть может, только нейроученый мог бы знать, что оно прямое или округлое. Профессор анатомии мог бы быть тождествен декану медицинского факультета. Посетитель мог бы знать, что профессор икает на лекциях, но не знать, что декан икает на лекциях.

  

Можно было бы возразить, сказав, что декан медицинского факультета икает на лекциях не как декан. Как декан он ходит на встречи с проректором. Это возражение бьет мимо цели, но за ним стоит реальная проблема. И проблема эта заключается в том, что свойство быть профессором анатомии не тождественно свойству быть деканом медицинского факультета. И даже если ощущения тождественны процессам в мозге, можно было бы спросить, не существуют ли такие интроспективно данные нефизические свойства ощущений, которые не тождественны свойствам процессов в мозге? Что поделал бы с этим теоретик тождества? Ответ [Smart 1959] состоит в том, что свойства переживаний «предметно-нейтральны». Смарт взял это выражение у Райла, который использовал его для характеристики таких слов, как «если», «или», «и», «нет», «потому что». Если вы расслышали в разговоре только эти слова, то вы не сможете сказать, был ли это разговор о математике, физике, геологии, истории, теологии или же на какую-то другую тему. Смарт использовал выражение «предметно-нейтральное» в более узком смысле нейтрального относительно физикализма и дуализма. К примеру, слова «протекающее», «случающееся», «прерывистое», «возрастающее», «убывающее» предметно-нейтральны. Равно как и слово «я» — в той мере, в какой оно отсылает к произносящему соответствующее предложение. Утверждение, что ощущение вызвано молнией или капустой, находящейся перед моими глазами, оставляет, таким образом, открытым вопрос о том, является ли ощущение нефизическим, как полагает дуалист, или физическим, как считает материалист. Это предложение также нейтрально относительно свойств ощущения: физические ли они, или же некоторые из них нередуцируемым образом психические. Для понимания, как эту идею можно применить для целей нашего обсуждения, рассмотрим следующий пример.

Допустим, у меня есть желто-зелено-пурпурный полосатый ментальный образ. Мы можем также ввести философский термин «чувственное данное», дабы покрыть случай видения или кажущегося видения чего-то желтого, зеленого и пурпурного: мы говорим, что у нас имеется желто-зелено-пурпурное чувственное данное — как, например, в случае, если бы я видел или мне казалось бы, что я вижу зелено-желто-пурпурный флаг или ряд ламп. Предположим также, что выглядит правдоподобным, что в мозге нет ничего с желтыми, зелеными и пурпурными полосами. Теоретикам тождества, стало быть, важно говорить (что они и делали), что чувственные данные и образы не являются частью мира. Фраза «у меня есть зеленое чувственное данное» на деле есть всего лишь другой способ сказать о том, что я вижу или мне кажется, что я вижу что-то, что действительно является зеленым. После аргументов Райла, Дж. Л. Остина, а по сути и Витгенштейна, неправильно было бы считать, что этот шаг делается исключительно ad hoc. К примеру, Райл доказывал, что ментальные образы — это не какие-то призрачные открытки. Плейс называл ошибку, связанную с представлением, что, когда мы воспринимаем что-то зеленое, мы воспринимаем что-то зеленое в сознании, «феноменологическим заблуждением». Он так характеризует ее [Place 1956]:

Это ошибка, связанная с предположением о том, что, когда субъект описывает свои переживания, когда он описывает, как выглядят, звучат, пахнут вещи, каковы они на вкус и как они тактильно ощущаются, он описывает реальные свойства объектов и событий на особого рода внутреннем кино- или телеэкране, который обычно именуется в современной психологической литературе «феноменальным полем».

Разумеется, как понимал Смарт, это ставит теорию тождества в зависимость от физикалистской концепции цвета. Его ранняя концепция цвета [Smart 1961] была излишне бихевиористской и не могла справиться, к примеру, с проблемой инвертированного спектра. Позже, однако, он выдвинул реалистскую и объективистскую концепцию [Smart 1975]. Армстронг был реалистом в вопросе о цвете, но Смарта беспокоило, что в таком случае цвет оказывался бы очень уж уникальным и неповторимым понятием, не имеющим какого-либо мирового значения и не представляющим интереса, к примеру, для инопланетян с иными визуальными системами. Беседа с Льюисом, однако, подтолкнула Смарта к пониманию того, что это не препятствует цветам быть объективными свойствами.

Вначале создается понятие человека с нормальным восприятием цветов, относительно которого существуют объективные тесты, сформулированные в терминах способности различать цвета. Это можно сделать, не попадая в круг. Таким образом, понятие «различать цвета» является более фундаментальным, чем понятие цвета (ср. с тем, как в теории множеств «равномощность» предшествует «числу»). Затем Смарт объяснил понятие цвета в терминах различений цветов людьми с нормальным восприятием при нормальных условиях (скажем, при дневном свете под затянутым облаками шотландским небом). Возможно, эта концепция цвета делает его неповторимым и уникальным (уравнения Максвелла могли бы представлять интерес для жителей Альфа Центавры, но они едва ли заинтересовались бы нашими понятиями о цвете). Но хотя они и могут быть антропоцентричными и неповторимыми, это не отменяет их объективности. Дэвид Р. Гилберт [Hilbert 1987] отождествляет цвета с отражательной способностью, редуцируя тем самым уникальность и неповторимость. Нетрудно добавить несколько эпициклов для объяснения излучаемого света, цвета радуги или солнца на закате, а также цветов, преломляемых перьями. Джон Локк был на верном пути, говоря об объективности вторичных качеств как сил, присущих объектам, хотя он ошибался, когда превращал эти силы в способности порождения идей в сознании, а не поведенческих различений. (Смарт также сказал бы, что если силы — это диспозиции, то мы должны рассматривать вторичные качества как предельную основу этих сил, в частности, если говорить о цветах, как свойства поверхностей объектов.) Локковская концепция предполагала, что идеи наделены таинственными квалиа, наблюдаемыми на экране внутреннего ментального театра. Хотя, отдавая должное Локку, отметим, что он говорил по сути не о «красных идеях», а об «идеях красного». Философы, объяснявшие «быть красным» в терминах «казаться красным», совершенно неверно трактовали этот вопрос [Smart 1995].

 Вернемся к трудности, связанной с наличием у нас желто-пурпурно-зеленого чувственного данного или ментального образа при отсутствии желто-пурпурно-зеленой вещи в мозге. Теоретик тождества [Smart 1959] может сказать, что чувственные данные и образы не являются реальными предметами в мире, они — что-то вроде среднестатистического водопроводчика. Предложения, якобы высказанные о среднестатистическом водопроводчике, могут быть переведены в предложения о водопроводчиках или прояснены в терминах подобных предложений. Так же имеется наличие зеленого чувственного данного или образа, но не существует чувственных данных или образов, и наличие зеленого чувственного данного или образа само не является зеленым. Так что, если это верно, такое наличие вполне может быть процессом в мозге, тоже не зеленым.

Поэтому Плейс [Place 1956, 49] говорит:

Когда мы описываем остаточный образ как зеленый… мы говорим, что у нас есть переживание того типа, которое в обычных условиях имеется у нас, когда мы смотрим на зеленое пятно света, и которое мы научились описывать как таковое.

Смарт [Smart 1959] тоже замечает:

Когда человек говорит: «Я вижу желто-оранжевый остаточный образ» — он утверждает примерно следующее: «Происходит нечто, подобное тому, что происходит, когда мои глаза открыты, я не сплю и предо мной находится хорошо освещенный апельсин».

Цитируя эти фрагменты, Дэвид Чалмерс [Chalmers 1996, 360] возражает, что если «происходит нечто» конструируется в достаточно широком смысле, то эта конструкция оказывается неадекватной, а если в достаточно узком смысле, чтобы покрывать только состояния (или процессы), связанные с переживаниями, то она недостаточна для вывода. Смарт ответил бы на это, выделив слово «характерно». Конечно, при наличии у меня желтого остаточного образа со мной происходит множество вещей (к примеру, сердце прокачивает кровь через мой мозг). Нельзя, однако, сказать, что они характерны именно для наличия этого образа: они происходят и в других случаях. Против Плейса Чалмерс говорит, что слово «переживание» не проанализировано, и поэтому анализ Плейса недостаточен для установления тождества ощущений и процессов в мозге. Как и по отношению к Смарту, он замечает, что, оставив слово «переживание» без анализа, мы делаем его неадекватным. Иначе говоря, он не признает предметно-нейтрального анализа. Смарт надеется, что объяснение в терминах «характерного» спасает предметно-нейтральный анализ, но Чалмерс отрицает это. В защиту Плейса можно было бы попробовать сказать, что невозможность проведения предметно-нейтрального анализа слова «переживание» — быть может, в духе Фаррела [Farrell 1950] — не является очевидной. Если мы не нуждаемся в слове «переживание», мы не нуждаемся и в слове «ментальное». Розенталь [Rosenthal 1994] сетует (имея в виду теоретика тождества), что переживания наделены рядом специфически ментальных свойств и что «мы неизбежно утратим это специфически ментальное, если будем конструировать эти свойства как ни физические, ни ментальные». Разумеется, быть предметно-нейтральным — значит быть способным, подобно арифметике, оказываться как физическим, так и ментальным. И нет нужды использовать само слово «ментальное» в предметно-нейтральных формулах. «Ментальное», как указывает Райл [Ryle 1949], в его обычном употреблении — это скорее термин, напоминающий сборную солянку: «ментальная арифметика», «ментальные заболевания» и т. п. — и теоретик тождества не испытывает трудностей в связи с ним.

 

В своих концепциях сознания Дэвид Льюис и Д. М. Армстронг акцентируют понятие каузальности. Особенно четкое изложение теории тождества мы находим в статье Льюиса [Lewis 1966], где он говорит (я ссылаюсь здесь на ее перепечатку в [Lewis 1983, 100]):

Мой аргумент состоит в следующем: определяющей характеристикой любого (вида) переживания как такового является его каузальная роль, его набор наиболее типичных причин и действий. Но мы, материалисты, убеждены, что эти каузальные роли, по аналитической необходимости исполняемые переживаниями, в действительности исполняются определенными физическими состояниями. Поскольку эти физические состояния наделены определяющей характеристикой переживаний, они должны быть переживаниями.

Аналогичным образом Роберт Кирк [Kirk 1999] доказывал невозможность зомби. Если предполагаемый зомби наделен всеми поведенческими и нейрональными свойствами, приписываемыми ему сторонниками аргументов против материализма, исходящих из возможности зомби, то такой зомби обладает сознанием и поэтому не является зомби.

Таким образом, здесь нет необходимости в эксплицитном использовании бритвы Оккама, к которому прибегал Смарт [Smart 1959], но не Плейс [Place 1956] (см. [Place 1960]). Статья Льюиса оказалась исключительно ценной, и уже здесь видны намеки на будущий союз теории тождества сознания и так называемых «функционалистских» идей, детально развернутых в [Lewis 1972] и [Lewis 1974]. В работе 1972 г. («Психофизические и теоретические идентификации») он применяет идеи, высказанные в его более формальной статье «Как определять теоретические термины» [Lewis 1970]. В народной психологии употребляются такие слова, как «ощущение», «воспринимать», «убеждение», «желание», «эмоция» и др., распознаваемые нами как психологические. Встречаются также слова для цветов, запахов, звуков, вкусов и т. д. Банальности здравого смысла, содержащие слова обоих видов, можно трактовать в качестве некоей теории, и мы можем рассматривать такие слова как теоретические термины психологии здравого смысла, обозначающие, стало быть, те сущности или виды сущностей, которые уникальным образом реализуют данную теорию. Так что, если (как мы убеждены) она реализуется в том числе и определенными нейрональными состояниями, ментальные состояния должны быть этими нейрональными состояниями. В статье 1994 г. он призывает к такту при экстрагировании из здравого смысла непротиворечивой теории. Нельзя некритично собирать банальности, так же как, извлекая грамматику, имплицитно содержащуюся в наших речевых формах, мы должны допускать отклонения от грамматически верного сообразно выводам нашей идеальной теории.

Большим преимуществом этого подхода по сравнению с ранней теорией тождества является его холизм. Следует отметить две черты этого холизма. Одна из них состоит в том, что этот подход допускает каузальные взаимодействия самих состояний и процессов мозга, равно как и в случае внешних стимулов и реакций. Другая черта связана с его способностью привлекать понятие рамсеификации теории. Ф. П. Рамсей показал, как заменять теоретические термины теории, такие как «свойство быть электроном», терминами «свойство Х, такое что…», так что, когда эта операция проделывается со всеми теоретическими терминами, мы остаемся только с «свойство Х, такое что…», «свойство Y, такое что…» и т. д. Примем, что термины, описывающие поведение, являются терминами наблюдения, а психологические термины — теоретическими терминами народной психологии. Тогда рамсеификация показывает, что народная психология совместима с материализмом. Это представляется верным, хотя ранняя теория тождества, возможно, более прямым способом решает вопрос с отчетами о непосредственных переживаниях.

Каузальный подход характерен и для тщательного концептуального анализа ментальных состояний и процессов, таких как восприятие и вторичные качества, ощущение, сознание, убеждение, желание, эмоция, произвольное действие, который был проведен Д. М. Армстронгом в «Материалистической теории сознания» [Armstrong 1968a]; во втором издании этой книги (1993) есть ценное новое предисловие. Первая и вторая части этой книги посвящены концептуальному анализу, готовящему почву для контингентного отождествления ментальных и материальных состояний и процессов. Подобно Брайану Медлину с его впечатляющей критикой Райла и защитой материализма [Medlin 1967], Армстронг предпочитал именовать теорию тождества «материализмом центральных состояний». Главный тезис материализма центральных состояний Медлина, к которому он пришел независимо от Льюиса и Армстронга, как и у них, зависел от каузального анализа понятий ментальных состояний и процессов. См. [Medlin 1967] и [Medlin 1969] (включая прим. 1).

Тут стоит особо отметить две другие книги Армстронга: о восприятии [Armstrong 1961] и о телесных ощущениях [Armstrong 1962]. Армстронг считал восприятие обретением убеждения посредством чувств (ср. также [Pitcher 1971]). Преимущества прямого реализма сочетаются здесь с позитивным отношением к научной каузальной картине, которая, как полагали, подкрепляла прежнюю репрезентативную теорию восприятия. Армстронг считал телесные ощущения восприятиями состояний нашего тела. Конечно, последние могут сливаться с эмоциональными состояниями; так, зуд может включать побуждение почесаться, и наоборот, в исключительных обстоятельствах боль может ощущаться без недомогания. Главным понятием здесь Армстронг, однако, считает восприятие. С этим связана терминологическая проблема. Смарт говорил о визуальных ощущениях. Это не восприятия, а что-то, что имеется при восприятии. Так что если брать «ощущение» в этом смысле, то должны существовать ощущения телесного ощущения. Не исключено, что эту двусмысленность можно устранить, используя слово «чувствование» в контексте «визуальное», «слышимое», «тактильное» и «телесное», так что телесные ощущения оказывались бы восприятиями, включающими интроспективные «чувствования». Эти телесные ощущения — восприятия, и тут есть место для ошибочных восприятий, когда, к примеру, человек с ампутированной ногой думает, что он испытывает боль в этой ноге. У него есть чувствование «наличие боли в ноге», но в мире нет боли в этой ноге, так же как в нем нет чувственных данных или образов, но есть наличие чувственных данных и образов.

Материализм центральных состояний Армстронга предполагал отождествление убеждений и желаний с состояниями мозга [Armstrong 1968a]. Смарт в итоге согласился с этим. А вот Плейс сопротивлялся предложению расширить теорию тождества на диспозициональные состояния, такие как убеждения и желания. Он подчеркивал, что у нас нет привилегированного доступа к своим убеждениям и желаниям. Подобно Райлу, он считал, что убеждения и желания должны объясняться через гипотетические утверждения о поведении, и приводил в качестве аналогии лошадиную силу автомобиля [Place 1967]. Он полагал вместе с тем, что спор здесь идет не столько о нейрональном базисе ментальных состояний, сколько о природе диспозиций. Он подробно обосновывает свои взгляды на диспозиции в ходе дебатов с Армстронгом и Мартином [Armstrong, Martin and Place, T. Crane (ed.) 1996]. Возможно, не стоит зацикливаться на вопросе, являются ли ментальные состояния, такие как убеждения и желания, диспозициями или же охарактеризованными в предметно-нейтральном ключе нейрофизиологическими состояниями, вернувшись вместо этого к более трудной, как представляется, проблеме, сопряженной с сознанием. Теоретики каузального тождества тесно связаны с функционализмом, о котором пойдет речь в следующем параграфе. Смарт с подозрением относился к понятию каузальности в метафизике, полагая, что ему нет места в теоретической физике. Вместе с тем он должен был признавать наличие этого понятия в народной психологии, а также в научной психологии и в целом в биологии, где физика и химия применяются для объяснения скорее обобщений, чем строгих законов. Если народная психология использует понятие каузальности, то неважно, относится ли оно к тому, что Куайн назвал второсортными рассуждениями, содержащими очень контекстуализированные понятия модальности.

  

Обычно считалось, что на смену теории тождества пришла теория, названная «функционализмом». Можно, однако, попробовать доказать, что функционалисты существенно преувеличивали свои отличия от теоретиков тождества. Более того, ряд философов, таких как Льюис [Lewis 1972, 1994] или Джексон, Парджеттер и Прайор [Jackson, Pargetter and Prior 1982], считали функционализм путем, ведущим к теории тождества.

Подобно Льюису и Армстронгу, функционалисты определяют ментальные состояния и процессы в терминах их каузальных отношений к поведению, но не отождествляют эти состояния и процессы с их нейрональными реализациями. Разумеется, термин «функционализм» употреблялся нечетко и самыми разными способами, и можно было бы утверждать, что даже теории Плейса, Смарта и Армстронга были, по сути, функционалистскими. Слово «функционалистский» родственно слову «функция» в математике, а также слову «функция» в биологии. В математике функция — это множество упорядоченных n-ок. Аналогичным образом, если ментальные процессы прямо или косвенно определяются посредством множества пар стимулов и реакций, эти определения можно считать «функциональными» в математическом смысле. Но, возможно, еще более тесная связь обнаруживается с термином «функция», как он употребляется в биологии, где, к примеру, «глаз» мог бы определяться через его функцию, хотя глаз мухи и глаз собаки анатомически и физиологически очень сильно отличаются друг от друга. Функционализм идентифицирует ментальные состояния и процессы посредством их каузальных ролей, а, как отмечалось выше в связи с Льюисом, мы знаем, что эти функциональные роли исполняются нейрональными состояниями и процессами. (Существуют телеологическая и гомункулярная разновидности функционализма, которые я не буду здесь рассматривать.) Тем не менее интеракционистский дуалист, такой как знаменитый нейрофизиолог сэр Джон Экклз, отрицал бы (хоть и неубедительно для большинства), что все функциональные роли исполняются именно таким образом. Народную психологию, да и большую часть когнитивной науки можно представлять по аналогии c «блок-схемой» в электронике. Ящик на этой схеме мог бы называться (к примеру) «усилитель промежуточной частоты» без спецификации конкретной электрической цепи и того, производилось бы усиление термоэлектронным клапаном или транзистором. Воспользовавшись терминологией Ф. Джексона и П. Петита [Jackson and Pettit 1998, 381–400], можно сказать, что «ролевое состояние» задавалось бы «усилителем», а «состояние реализатора» — к примеру, термоэлектронным клапаном. Так что мы можем представить функционализм в качестве теории с «черным ящиком». Эта линия мысли будет продолжена в следующем параграфе. 

Осмысление убеждений и желаний преимущественно в каузальных терминах прекрасно сочетается не только с народной психологией, но и с юмистскими идеями относительно мотивов действия. Хотя некоторые философы критиковали эту позицию, она представляется верной, в чем можно убедиться при рассмотрении гипотетического роботизированного самолета, устройство которого позволяет ему находить путь от Мельбурна до Сиднея. Главный конструктор должен был бы разместить в нем что-то вроде электронной версии карты юго-восточной Австралии. Это привело бы к появлению у него компонента «убеждений». Нужно было бы запрограммировать и электронный эквивалент «отправляйся в Сидней». Эта программа дала бы компонент «желаний». Если бы ветер и погода привели к отклонению самолета от курса, благодаря отрицательной обратной связи он был бы возвращен к правильному курсу на Сидней. Наличие целеустремленных механизмов наконец-то (я надеюсь) продемонстрировало философам, что в телеологии нет ничего таинственного. Не существует и великих семантических проблем, связанных с интенциональностью (c «ц»). Рассмотрим предложение «Джо хочет единорога». Оно отличается от «Джо пинает футбольный мяч». Чтобы Джо мог пнуть футбольный мяч, футбольный мяч должен существовать, а вот единорогов не существует. Тем не менее мы можем сказать «Джо желает истинности выражения “обладает единорогом” по отношению к самому себе ». Или, в более общем виде, «Джо убежден в истинности S» или «Джо желает истинности S», где S — надлежащее предложение [Quine 1960, 206–16]. Разумеется, во избежание языковой релятивизации нужно еще вставить «или некто, высказывающий то же S» или использовать слово «пропозиция», заключающее понятие пропозиции или взаимопереводимости. Даже если не принимать куайновской идеи неопределенности перевода, в понятиях «убеждение» и «желание» все равно есть размытость, связанная с размытостью «аналитичности» и «синонимии». Теоретик тождества мог бы сказать, что этой нечеткости в любом случае соответствует размытость состояния мозга, составляющего это убеждение или желание. И правда, сколько взаимосвязей содержится в убеждении или желании? Согласно холистскому подходу, подобному подходу Льюиса, в допущении точности индивидуации убеждений и желаний нет необходимости, лишь бы она была достаточна для народной психологии и юмистской метаэтики. Таким образом, способ репрезентации мозгом мира, возможно, непохож на язык. Эта репрезентация могла бы походить на карту. Карта соотносит каждую свою черточку с каждой чертой чего-то другого. Тем не менее карты содержат лишь конечный набор информации. У них нет бесконечного множества частей, не говоря уже о континуальном множестве частей. Можно представить, что убеждения выражают различные биты информации, которые можно было бы извлечь из карты. При подобном осмыслении убеждения достаточно точно соответствовали бы индивидуалистским характеристикам убеждений в народной и юмистской психологии.

  

Понятия «типа» и «конкретного знака» применяются здесь по аналогии с тем, как соответствующие выражения используются по отношению к словам. Телеграмма «люблю тебя люблю тебя люблю» содержит только два типа слов, однако в другом смысле она, как будет настаивать телеграфист, содержит пять слов («слов как конкретных знаков»). Сходным образом конкретная боль (точнее, наличие боли) тождественна, согласно конкретной теории тождества, конкретному процессу в мозге. Функционалист мог бы согласиться с этим. Функционализм стал рассматриваться как улучшение теории тождества, причем несовместимое с ней, вследствие верного тезиса о том, что функциональное состояние может быть реализовано совершенно разными состояниями мозга. Так, некое функциональное состояние могло бы быть реализовано как мозгом, созданным на основе кремния, так и мозгом, созданным на основе углерода, и, абстрагируясь от робототехники и научной фантастики, мое ощущение зубной боли могло бы быть реализовано посредством иных нейрональных процессов, чем те, которые реализуют вашу зубную боль.

Так что функционалист может по меньшей мере признавать конкретные тождества. Обычно функционалисты отрицают типовые тождества. Впрочем, как доказывают Джексон, Парджеттер и Прайор [Jackson, Pargetter and Prior 1982], а также Бреддон-Митчел и Джексон [Braddon-Mitchell and Jackson 1996], такая реакция функционалиста является избыточной (более того, они считают, что функционализм ведет к теории тождества). Функционалист может определять ментальные состояния через наличие того или иного состояния (к примеру, на базе углерода или на базе кремния), объясняющего функциональные свойства. Второпорядковое свойство для функционалиста — это состояние наличия того или иного состояния первого порядка, порождающего поведение или порождаемого поведением, о котором говорит функционалист. Подобным образом мы получаем второпорядковую типовую теорию. Сравним с хрупкостью. Хрупкость стекла и хрупкость печенья являются состоянием наличия некого свойства, объясняющего, почему они ломаются, хотя первопорядковые физические свойства могут быть разными в этих двух случаях. Подобный взгляд может быть более убедительным относительно таких ментальных состояний, как убеждения и желания, чем относительно непосредственно констатируемых переживаний. Когда я констатирую зубную боль, меня, как представляется, беспокоят первопорядковые свойства, хоть бы и предметно-нейтральные.

Если нас продолжают заботить первопорядковые свойства, мы могли бы сказать, что различение типа и конкретного знака не является различением «все или ничего». Мы могли бы сказать, что человеческие переживания есть мозговые процессы одного рода, а переживания жителей Альфа Центавры — другого. В действительности мы могли бы предложить гораздо более утонченные классификации в пределах конкретных тождеств.

Насколько жестким должно быть ограничение ограниченной типовой теории? На какое количество волос недопустимо увеличение их числа для лысого человека? Теоретик тождества ожидал бы очень большого сходства его сегодняшней и вчерашней зубной боли. Он ожидал бы большого сходства своей зубной боли и зубной боли его жены. Он ожидал бы определенного сходства своей зубной боли и зубной боли его кошки. Он не был бы уверен в ее сходстве с инопланетной болью. Но даже здесь он мог бы ожидать какого-то сходства относительно ее приливов и отливов или неких подобных этому характеристик.

Даже в случае сходства моей нынешней боли с той, что была у меня десять минут назад, между ними будут существовать важные отличия, равно как и между моей и вашей болью. Сравним это с фигурной стрижкой садовых деревьев, воспользовавшись аналогией Куайна, которую он применял по другому поводу. В английских деревенских садах верхушки изгородей из самшита часто стригут так, чтобы они принимали какую-то форму, например павлина. Относительно павлиньих форм изгородей из самшита можно было бы сделать какие-то обобщения, и можно было бы утверждать, что все имитации павлинов на какой-то конкретной изгороди имеют одну и ту же форму. Однако если мы подойдем к двум таким павлинам и посмотрим, какие именно ветви образуют их, мы обнаружим отличия форм этих ветвей. Утверждение о сходстве вещей или его отсутствии зависит от уровня абстрактности соответствующего описания. Если бы нам пришлось дойти до предела конкретности, типы сжались бы до классов, содержащих только один элемент, но онтологическое отличие теории тождества от функционализма так и отсутствовало бы.

Интересной разновидностью конкретной теории тождества является аномальный монизм Дэвидсона [Davidson 1980]. Дэвидсон доказывает, что каузальные отношения допускаются нейрональными описаниями, но не описаниями психологического языка. Последние используют интенциональные предикаты, но они отсутствуют в формулировках законов из-за неопределенности перевода и интерпретации. Из этого следует, что отождествления ментального и мозга могут происходить только на уровне индивидуальных (конкретных) событий. Рассмотрение хитроумного подхода Дэвидсона выходит за рамки этой статьи, так как он существенно отличается от более привычных форм теории тождества.

 

Плейс утвердительно отвечал на вопрос «Является ли сознание процессом в мозге?». Но процессом какого рода? Возникает естественное чувство, что тут имеется что-то невыразимое, чего не могло бы быть в сугубо нейрофизиологическом процессе (наделенном только физическими внутренними свойствами). Теоретик тождества сталкивается здесь с вызовом, состоящим в том, чтобы развеять упомянутое чувство.

Предположим, что я еду на велосипеде от своего дома до университета. И вдруг я осознаю, что пересек ручей по мосту, полмили ехал по извилистой дороге, уклонялся от встречного транспорта и т. п. и тем не менее совершенно не помню ничего из этого. В определенном смысле я был в сознании: у меня работало восприятие, я получал информацию о своем местонахождении и скорости, о состоянии велосипедной дорожки и трассы, о положении и скорости приближающихся машин, о габаритах знакомого мне узкого мостика. В другом смысле, однако, я не был в сознании. Я был на «автопилоте». Так что давайте я воспользуюсь словом «осведомленность» для обозначения этого автоматического или подсознательного вида сознания. Возможно, я нахожусь на автопилоте не на сто процентов. К примеру, я мог бы, забыв обо всем, размышлять о философии. Хотя это не имело бы отношения к моей езде на велосипеде, неясно, бывает ли так, чтобы кто-то вообще на сто процентов находился на автопилоте, и, быть может, нам лучше надеяться на отрицательный ответ, особенно в армстронговском примере с дальнобойщиком [Armstrong 1962]. И все же такое, вероятно, случается, и если это так, то водитель сознателен лишь в том смысле, что он обращает внимание на дорогу, встречный транспорт и т. д., т. е. воспринимает нечто в смысле «обретения убеждения посредством чувств». Водитель обретает убеждения, но не осведомлен об этом процессе. Сознание в этом смысле не кажется невыразимым, и я зарезервирую за ним термин «осведомленность».

Для полного сознания, загадочного и, как кажется, невыразимого, нам нужен другой смысл, детализированный Армстронгом в его споре с Норманом Малкольмом [Armstrong and Malcolm 1962, 110]. В чем-то похожие идеи высказывались и другими философами (см., напр., [Savage 1976; Dennett 1991; Lycan 1996; Rosenthal 1996]). Недавнее изложение этой концепции см. в [Smart 2004]. В упомянутом споре с Норманом Малкольмом Армстронг сравнил сознание с проприоцепцией. Примером проприоцепции может служить ситуация, когда с закрытыми глазами и без касания мы непосредственно знаем о том, под каким углом согнута наша рука в локте. Т. е. проприоцепция — это особое чувство, отличное от чувства телесных ощущений, благодаря которому мы получаем сведения о частях собственного тела. Мозг — тоже часть нашего тела, и поэтому непосредственную осведомленность о каком-то процессе или о состоянии нашего мозга можно здесь в наших целях тоже назвать «проприоцепцией». Итак: проприоцепция, при всех отличиях нейроанатомии. Получается, что проприоцепция, конституирующая сознание, отличное от простой осведомленности, — это осведомленность более высокого порядка, восприятие одной из частей нашего мозга (или какой-то конфигурации в нем) самим этим мозгом. Кому-то может показаться, что тут есть круг. Предположим тогда, что эта проприоцепция происходит после проприоцептируемого процесса, хотя разрыв во времени пренебрежимо мал в практическом плане. В таком случае могут происходить и проприоцепции проприоцепций, проприоцепции проприоцепций проприоцепций и т. д., хотя в действительности эта последовательность скорее всего будет прерываться через два или три шага. Последняя проприоцепция в последовательности сама не будет проприоцептирована, и это обстоятельство может помочь в объяснении нашего чувства невыразимости сознания. Ср. рассуждения Гилберта Райла о систематической ускользаемости «Я» в его «Понятии сознания» [Ryle 1949, 195–8].

Плейс доказывал, что функция «автопилота», именуемая им «внутренним зомби», состоит в извещении сознания о поступающих данных, идентифицируемых этой структурой как проблематичные; непроблематичные же данные игнорируются ею или перенаправляются на выход без необходимости в сознательной осведомленности о них. С этой концепцией сознания можно ознакомиться в работе Плейса, опубликованной в 1999 г. [Place 1999].

  

Здесь надо упомянуть о влиятельной критике теории тождества со стороны Сола Крипке и Дэвида Чалмерса. Очень подробное их обсуждение не представляется возможным отчасти потому, что соображения, высказанные Крипке, опираются на философски спорные представления о модальности, семантике возможных миров и эссенциализме; а для большой и содержательной книги Чалмерса потребовался бы очень длинный ответ. Крипке [Kripke 1980] именует выражение «жестким десигнатором», если оно отсылает к одному и тому же объекту в каждом из возможных миров. Или, если исходить из теории дубликатов, у такого объекта был бы неотличимый от него дубликат в каждом возможном мире. На мой взгляд, наше представление о том, что считать дубликатом, сильно зависит от контекста. Возьмем для примера высказывание «вода есть H₂O». В другом мире или же на двойнике Земли в нашем мире, согласно картине, которую рисует Патнэм [Putnam 1975], вещество, заполняющее реки, озера и море, было бы не H₂O, а XYZ, и поэтому не было бы водой. При этом мы, несомненно, ставим реальную химию выше народной, и в этом плане я поддерживаю подобные рассуждения. Существуют, таким образом, контексты, в которых мы говорим, что на двойнике Земли или в выдуманном возможном мире вещество, заполняющее реки, не было бы водой. Существуют, однако, и контексты, в которых мы могли бы выдумать возможный мир (написать научно-фантастический роман), где заполнение рек, озер и моря, утоление жажды и поддержание жизни было бы более важным, чем химический состав, и поэтому XYZ оказывалось бы дубликатом воды.

Крипке рассматривает тождество «тепло = движение молекул» и полагает, что оно истинно в любом возможном мире, а значит, является необходимой истиной. На деле это положение не вполне верно, ведь есть еще и тепло от лучей. И как быть с «предметно-нейтральным» — по сравнению со статистической термодинамикой — определением тепла в классической термодинамике? Предположим тем не менее, что у тепла есть сущность и что она состоит в движении молекул, хотя бы в указанном контексте. Крипке говорит [Kripke 1980, 151], что, когда мы думаем, что движение молекул могло бы существовать без тепла, мы смешиваем эту мысль с той мыслью, что движение молекул могло бы существовать без того, чтобы оно чувствовалось как тепло. Он спрашивает по аналогии, возможно ли такое, что если боль — это определенный процесс в мозге, то она могла бы существовать без того, чтобы чувствоваться как боль? Он полагает, что на этот вопрос надо отвечать «нет». Теоретик тождества, принимающий концепцию сознания как высокоуровневого восприятия, мог бы сказать «да». Осведомленность о разрушенном зубе и о состоянии беспокойства (если воспользоваться райловским термином для эмоциональных состояний) могла бы не сопровождаться у нас осведомленностью о нашей осведомленности. Ряд теоретиков тождества, к примеру Смарт, предпочли бы говорить не о «боли», а о «наличии боли»: боль является частью мира не в большей степени, чем чувственное данное или среднестатистический водопроводчик. Крипке делает вывод [Kripke 1980, 152], что

кажущаяся контингентность связи между ментальным состоянием и соответствующим состоянием мозга не может, таким образом, объясняться некоей качественной аналогией с теплом.

Смарт ответил бы, что в определенном смысле связь ощущений (чувствований) и процессов в мозге является лишь наполовину контингентной. Полное описание состояния мозга или протекающего в нем процесса (включая его причины и последствия) подразумевало бы отчет о внутреннем переживании, тогда как последнее, будучи предметно-нейтральным и поэтому очень абстрактным, не подразумевало бы этого нейрологического описания.

Чалмерс [Chalmers 1996] в ходе его всестороннего исследования сознания развил теорию нефизических квалиа, в определенном смысле избегающую проблемы номологических бездельников. Проблема эта, в формулировке Смарта [Smart 1959], состоит в том, что при наличии нефизических квалиа должны были бы существовать неправдоподобные законы, соотносящие нейрофизиологические процессы с, как кажется, простыми свойствами, причем законы корреляции должны были бы быть фундаментальными — совершенными бездельниками в номологической сети (как выражался Фейгл) науки. Чалмерс противопоставляет этому идею того, что квалиа не просты, а, неведомо для нас, составлены из простых протоквалиа, и что фундаментальные законы, соотносящие их с физическими сущностями, соотносят их с фундаментальными физическими сущностями. Он приходит к весьма интересному панпсихизму. Впрочем, если предметно-нейтральный подход верен, то квалиа — не более чем точки в многомерном пространстве сходств, и теоретик тождества будет иметь на своей стороне громадный перевес в плане правдоподобности.

Как, согласно Чалмерсу, мы осведомлены о нефизических квалиа? Выше предполагалось, что эта внутренняя осведомленность есть проприоцепция мозга мозгом. Но как можно описать осведомленность о квале? Чалмерс мог бы отвечать на этот вопрос, сославшись на свой принцип когерентности, в соответствии с которым каузальная нейрологическая картина оказывается параллельной картине последовательности квалиа. Не очевидно, однако, что это приводило бы к нашей осведомленности о квалиа. Кажется, что для физиологической картины механизмов избегания антилопой тигра нет нужды в квалиа.

Нередко встречается мысль, что, даже если бы робот мог сканировать свои собственные перцептивные процессы, это не означало бы, что такой робот обладает сознанием. Это интуитивно привлекательно, но не исключено, что мы могли бы развернуть аргументацию и сказать, что в той мере, в какой робот может быть осведомлен о своей осведомленности, он обладает сознанием. Выше я уже говорил о том, почему мы можем не доверять интуициям, но в любом случае Чалмерс идет в чем-то по тому же пути, заигрывая с идеей, что термостат наделен некими протоквалиа. Спор между теоретиками тождества (и физикалистами в целом) и Чалмерсом сводится к нашему отношению к феноменологии. Конечно, прогуливаясь по лесу, разглядывая синеву неба, зелень деревьев и красноту тропы, может быть трудно поверить, что наши квалиа — просто точки в многомерном пространстве сходств. Но, быть может, все это как раз и выражает то, каково это (если воспользоваться фразой, которая может вызывать недоверие) быть осведомленным о точке в многомерном пространстве сходств. Мы можем также впадать в «феноменологическое заблуждение», как сказал бы Плейс. В конце книги Чалмерс размышляет об интерпретации квантовой механики. Если его мысли оказались бы верными, то не исключено, что мы могли бы представить интеграцию теории Чалмерса с физикой, а его самого — в конечном счете все же физикалистом. Впрочем, можно усомниться, нужно ли спускаться на квантовый уровень для понимания сознания, равно как и в том, имеет ли сознание вообще хоть какое-то отношение к квантовой механике.

 

• Armstrong, D.M., 1961, Perception and the Physical World, London: Routledge.
• –––, 1961, Bodily Sensations, London: Routledge.
• –––, 1962, ‘Consciousness and Causality’, and ‘Reply’, in D.M. Armstrong N. Malcolm, Consciousness and Causality, Oxford: Blackwell.
• –––, 1968a, A Materialist Theory of the Mind, London: Routledge; second edition, with new preface, 1993.
• –––, 1968b, ‘The Headless Woman Illusion and the Defence of Materialism’, Analysis, 29: 48–49.
• –––, 1999, The Mind-Body Problem: An Opinionated Introduction, Boulder, CO: Westview Press.
• Armstrong, D.M., Martin, C.B. and Place, U.T., 1996, Dispositions: A Debate, T. Crane (ed.), London: Routledge.
• Braddon-Mitchell, D. and Jackson, F., 1996: Philosophy of Mind and Cognition, Oxford: Blackwell.
• Broad, C.D., 1937, The Mind and its Place in Nature, London: Routledge and Kegan Paul.
• Campbell, K., 1984, Body and Mind, Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press.
• Carnap, R., 1932, ‘Psychologie in Physikalischer Sprache’, Erkenntnis, 3: 107–142. English translation in A.J. Ayer (ed.), Logical Positivism, Glencoe, IL: Free Press, 1959.
• –––, 1963, ‘Herbert Feigl on Physicalism’, in Schilpp 1963, pp. 882–886.
• Chalmers, D.M., 1996, The Conscious Mind, New York: Oxford University Press.
• Clark, A., 1993, Sensory Qualities, Oxford: Oxford University Press.
• Davidson, D., 1980, ‘Mental Events’, ‘The Material Mind’ and ‘Psychology as Part of Philosophy’, in D. Davidson, Essays on Actions and Events, Oxford: Clarendon Press.
• Dennett, D.C., 1991, Consciousness Explained, Boston: Little and Brown.
• Farrell, B.A., 1950, ‘Experience’, Mind, 50: 170–198.
• Feigl, H., 1958, ‘The “Mental” and the “Physical”’, in H. Feigl, M. Scriven and G. Maxwell (eds.), Concepts, Theories and the Mind-Body Problem (Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Volume 2), Minneapolis: University of Minnesota Press; reprinted with a Postscript in Feigl 1967.
• –––, 1967, The ‘Mental’ and the ‘Physical’, The Essay and a Postscript, Minneapolis: University of Minnesota Press.
• Heil, J., 1989, Cause, Mind and Reality: Essays Honoring C.B. Martin, Dordrecht: Kluwer Academic Publishers.
• Hilbert, D.R., 1987, Color and Color Perception: A Study in Anthropocentric Realism, Stanford: CSLI Publications.
• Hill, C.S., 1991, Sensations: A Defense of Type Materialism, Cambridge: Cambridge University Press.
• Jackson, F., 1998, ‘What Mary didn’t know’, and ‘Postscript on qualia’, in F. Jackson, Mind, Method and Conditionals, London: Routledge.
• Jackson, F. and Pettit, P., 1988, ‘Functionalism and Broad Content’, Mind, 97: 381–400.
• Jackson, F., Pargetter, R. and Prior, E., 1982, ‘Functionalism and Type-Type Identity Theories’, Philosophical Studies, 42: 209–225.
• Kirk, R., 1999, ‘Why There Couldn’t be Zombies’, Proceedings of the Aristotelian Society (Supplementary Volume), 73: 1–16.
• Kripke, S., 1980, Naming and Necessity, Cambridge, MA: Harvard University Press.
• Levin, M.E., 1979, Metaphysics and the Mind-Body Problem, Oxford: Clarendon Press.
• Lewis, D., 1966, ‘An Argument for the Identity Theory’, Journal of Philosophy, 63: 17–25.
• –––, 1970, ‘How to Define Theoretical Terms’, Journal of Philosophy, 67: 427–446.
• –––, 1972, ‘Psychophysical and Theoretical Identifications’, Australasian Journal of Philosophy, 50: 249–258.
• –––, 1983, ‘Mad Pain and Martian Pain’ and ‘Postscript’, in D. Lewis, Philosophical Papers (Volume 1), Oxford: Oxford University Press.
• –––, 1989, ‘What Experience Teaches’, in W. Lycan (ed.), Mind and Cognition, Oxford: Blackwell.
• –––, 1994, ‘Reduction of Mind’, in S. Guttenplan (ed.), A Companion to the Philosophy of Mind, Oxford: Blackwell.
• Lycan, W.G., 1996, Consciousness and Experience, Cambridge, MA: MIT Press.
• Medlin, B.H., 1967, ‘Ryle and the Mechanical Hypothesis’, in C.F. Presley (ed.), The Identity Theory of Mind, St. Lucia, Queensland: Queensland University Press.
• –––, 1969, ‘Materialism and the Argument from Distinct Existences’, in J.J. MacIntosh and S. Coval (eds.), The Business of Reason, London: Routledge and Kegan Paul.
• Pitcher, G., 1971, A Theory of Perception, Princeton, NJ: Princeton University Press.
• Place, U.T., 1954, ‘The Concept of Heed’, British Journal of Psychology, 45: 243–255.
• –––, 1956, ‘Is Consciousness a Brain Process?’, British Journal of Psychology, 47: 44–50.
• –––, 1960, ‘Materialism as a Scientific Hypothesis’, Philosophical Review, 69: 101–104.
• –––, 1967, ‘Comments on Putnam’s “Psychological Predicates”’, in W.H. Capitan and D.D. Merrill (eds.), Art, Mind and Religion, Pittsburgh: Pittsburgh University Press.
• –––, 1988, ‘Thirty Years on–Is Consciousness still a Brain Process?’, Australasian Journal of Philosophy, 66: 208–219.
• –––, 1989, ‘Low Claim Assertions’, in J. Heil (ed.), Cause, Mind and Reality: Essays Honoring C.B. Martin, Dordrecht: Kluwer Academic Publishers.
• –––, 1990, ‘E.G. Boring and the Mind-Brain Identity Theory’, British Psychological Society, History and Philosophy of Science Newsletter, 11: 20–31.
• –––, 1999, ‘Connectionism and the Problem of Consciousness’, Acta Analytica, 22: 197–226.
• –––, 2004, Identifying the Mind, New York: Oxford University Press.
• Putnam, H., 1960, ‘Minds and Machines’, in S. Hook (ed.), Dimensions of Mind, New York: New York University Press.
• –––, 1975, ‘The Meaning of “Meaning”’, in H. Putnam, Mind, Language and Reality, Cambridge: Cambridge University Press.
• Quine, W.V.O., 1960, Word and Object, Cambridge, MA: MIT Press.
• Reichenbach, H., 1938, Experience and Prediction, Chicago: University of Chicago Press.
• Rosenthal, D.M., 1994, ‘Identity Theories’, in S. Guttenplan (ed.), A Companion to the Philosophy of Mind, Oxford: Blackwell, pp. 348–355.
• –––, 1996, ‘A Theory of Consciousness’, in N. Block, O. Flanagan, and G. Güzeldere (eds.), The Nature of Consciousness, Cambridge, MA: MIT Press.
• Ryle, G., 1949, The Concept of Mind, London: Hutchinson.
• Savage, C.W., 1976, ‘An Old Ghost in a New Body’, in G.G. Globus, G. Maxwell and I. Savodnik (eds.), Consciousness and the Brain, New York: Plenum Press.
• Schilpp, P.A. (ed.), 1963, The Philosophy of Rudolf Carnap, La Salle, IL: Open Court.
• Schlick, M., 1935, ‘De la Relation des Notions Psychologiques et des Notions Physiques’, Revue de Synthese, 10: 5–26; English translation in H. Feigl and W.
• Sellars (eds.), Readings in Philosophical Analysis, New York: Appleton-Century Crofts, 1949.
• Smart, J.J.C., 1959, ‘Sensations and Brain Processes’, Philosophical Review, 68: 141–156.
• –––, 1961, ‘Colours’, Philosophy, 36: 128–142.
• –––, 1963, ‘Materialism’, Journal of Philosophy, 60: 651–662.
• –––, 1975, ‘On Some Criticisms of a Physicalist Theory of Colour’, in Chung-ying Cheng (ed.), Philosophical Aspects of the Mind-Body Problem, Honolulu: University of Hawaii Press.
• –––, 1978, ‘The Content of Physicalism’, Philosophical Quarterly, 28: 339–341.
• –––, 1981, ‘Physicalism and Emergence’, Neuroscience, 6: 109–113.
• –––, 1995, ‘“Looks Red” and Dangerous Talk’, Philosophy, 70: 545–554.
• –––, 2004, ‘Consciousness and Awareness’, Journal of Consciousness Studies, 11: 41–50.

 

Я хотел бы выразить свою благодарность Дэвиду Армстронгу, Фрэнку Джексону и Уллину Плейсу за замечания к раннему наброску этой статьи, а также Дэвиду Чалмерсу за точные редакторские предложения.

Перевод В. В. Васильева

 

Смарт, Джек. Теория тождества сознания и мозга // Стэнфордская философская энциклопедия: переводы избранных статей / под ред. Д.Б. Волкова, В.В. Васильева, М.О. Кедровой. URL = <http://philosophy.ru/mind-brain_identity/>.

Оригинал: Smart, J. J. C., «The Mind/Brain Identity Theory», The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Winter 2014 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL =<http://plato.stanford.edu/archives/win2014/entries/mind-identity/>.

 

ФГБНУ НЦПЗ. ‹‹Патология психической деятельности при шизофрении: мотивация, общение, познание››

Глава V

СНИЖЕНИЕ ПСИХИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ ПРИ ШИЗОФРЕНИИ И РЕДУКЦИЯ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА: СИНОНИМЫ ЛИ ЭТО?

Как отмечалось выше, нарушения познавательной деятельности, входящие в структуру психологического синдрома шизофренического дефекта, определяются как преморбидными, предиспозиционными факторами, так и факторами, связанными с движением шизофренического процесса. С прогредиентностью процесса и углублением формирующегося дефекта связаны такие характеристики познавательной деятельности, как снижение продуктивности и уровня обобщения, уменьшение контекстной обусловленности речевого процесса, распад смысловой структуры слов. Все эти нарушения имеют самое прямое отношение к такой важной характеристике познавательной деятельности, как снижение психической активности.

В психиатрии издавна понятие «снижение психической активности» широко используется для обозначения определенной клинической реальности, хотя до сих пор полного определения этого понятия не дано.

Впервые о снижении психической активности писал еще Берце [169]: характеризуя присущую больным шизофренией ее «первичную недостаточность», он использовал понятие психической активности, введенное Ф. Брентано, философом и одним из основателей идеалистической по своей сути «понимающей психологии» (в отличие от «объясняющей», экспериментальной психологии). Психическая активность рассматривалась Брентано как непременный признак сознания. Сознание, по Брентано, направлено на объект («интенция»), однако под объектом в данном случае подразумевался не предмет или явление внешнего мира, объективной действительности, а объект идеальный, феномен самого сознания. В связи с этим основным методом исследования явлений психической жизни был провозглашен «понимающий» метод, а эксперимент как метод исследования отвергался.

Положения «понимающей» психологии явились теоретическим базисом концепции Берце об основном нарушении при шизофрении. Он рассматривал активность психики, тонус сознания как имманентные свойства духа, определяющие протекание всех психических функций. Основное нарушение при шизофрении — «снижение психической активности», изменение «интенциональности Я», приводящее к «гипотонии сознания»,— проявляется в снижении психических функций и может быть познано чисто интуитивным («понимающим») способом.

Для характеристики снижения психической активности использовались и другие термины: так, Майер-Гросс [209] писал об «обеднении психическими импульсами», Janzarik [169] — о «динамическом опустошении» у больных шизофренией. Последователь Берце, К. Конрад, исходя из физиологических энергетических концепций, снижение психической активности определил как редукцию энергетического потенциала (РЭП), отождествив, таким образом, понятия активность и энергия [179]. Конрад, как и Берце, пытался вывести шизофреническую симптоматику из одного основания, в данном случае дефицита энергии, снижения энергетического потенциала.

Среди сторонников энергетической концепции были и психологи. Так, Е. Холт писал: «Если верно, что энергия бензина или другого горючего приводит в действие мотор машины, не менее верно и то, что именно энергия поглощаемой пищи приводит в действие тем или иным способом организм человека. Пока психология не признает связи между активностью животного и человека и поглощаемой ими пищей, проблема мотивации останется для нее камнем преткновения» [193]. Однако, несмотря на большое количество экспериментов, проведенных и на животных, и на человеке, «сравнение организма с мотором, а психической активности с энергией осталось только яркой метафорой». Как тонко подмечают П. Фресс и Ж. Пиаже [150], «в отличие от мотора, который приводится в действие бензином, активность организма вызывается как раз отсутствием пищи».

В последние годы в связи с изучением течения и исходов шизофрении с разработкой психопатологической характеристики и определением природы наблюдающихся при этом заболевании резидуальных исходных состояний проблема снижения психической активности разрабатывается Г. Хубером и его сотрудниками. Хубер, выделяя резидуальные явления разной степени выраженности (минимальные, легкие и значительные), подразделяет их на «характерные» и «нехарактерные». «Нехарактерные», или чистые дефектные, изменения, отмечаемые, как правило, после шизофренических приступов или при малопрогредиентном шизофреническом процессе, проявляются «чистой адинамической недостаточностью»: снижением энергетического уровня личности и психического потенциала, спонтанности, «отсутствием целенаправленности и волевой эмоциональной регуляции», астеническими жалобами [195]. Хубер считает картину чистого дефекта в нозологическом отношении не специфической и не отличимой, например, от остаточных явлений после легких органических поражений или неврозов. «Нехарактерный» дефект рассматривается Хубером как существенное доказательство биологической сущности шизофренического процесса. Но в то же время этот дефект как дефицитарное изменение психической активности и познавательной деятельности по своей природе связан с шизофренией и является скорее последствием болезни, чем выражением предшествующей дефицитарности, лишь выявляемой болезнью. Таким образом, Хубер выделяет конституциональные особенности больных — «почву определенной предрасполагающей конституции» — и негативные проявления самой болезни.

Концепция Хубера о чистом, «нехарактерном» дефекте подкрепляется данными, полученными в экспериментально-психологических исследованиях Л. Зюльвольд [236; 237]. Полагая, что в основе дефекта лежит нарушение познавательных процессов, она использовала широкий круг методик, направленных как на изучение изменений процессов памяти, мышления, внимания (тексты Бентона, Векслера-Намбурга), так и некоторых характеристик психомоторной деятельности; в частности, ею определялось время реакции на звук, свет и комбинированные сигналы. Полученные в исследовании данные позволили автору сделать вывод о том, что «при чистых и смешанных остаточных явлениях дефекта отмечается выраженное замедление сенсомоторных процессов, снижение скорости реакции и ослабление способности концентрации при интенсивных нагрузках». Отмеченные у дефектных больных шизофренией нарушения, подчеркивает Зюльвольд, могут «одинаковым способом» проявиться и при органических психосиндромах и психастениях. Однако, замечает она, такое феноменологическое сходство может обнаруживаться при исследовании анализируемых процессов в статике, но не в динамике². Кроме того, общность картины изменений познавательной деятельности у больных шизофренией и больных с некоторыми психоорганическими синдромами может быть обусловлена спецификой подбора используемых в работе тестов, основанного на общеметодологических принципах ее исследования, в первую очередь ею анализировались динамические характеристики психической деятельности у больных шизофренией с выраженным дефектом. Снижение психической активности, проявляющееся в нарушении динамических характеристик деятельности, оценивается Хубером как следствие течения шизофренического процесса, при этом фармакотерапия, лечение нейролептиками, по его мнению, не вносит в картину болезни ничего принципиально нового, а лишь усиливает «всегда существующие и присущие болезни тенденции течения». Тем не менее работы Л. Зюльвольд, основывающиеся на концепциях Г. Хубера, показали на материале исследования больных шизофренией с дефектом возможность экспериментального изучения связи снижения психической активности с особенностями протекания познавательной деятельности.

Проблема снижения психической активности у больных шизофренией занимает важное место и в советской психиатрии, и в патопсихологии. Так, снижение психической активности оценивается как один из важнейших негативных симптомов, хотя, как пишет А. В. Снежневский, «нет данных об абсолютной нозологической специфичности негативных расстройств» [139]. Р. А. Наджаров указывает на изменения психической активности при разных формах шизофрении, отмечая, что при вялом течении снижение психической активности, «падение психической продуктивности» выражено не столь резко, как при более прогредиентном течении заболевания [96].

В монографии Д. Е. Мелехова [86] снижение психической активности и обусловленные ею нарушения психической деятельности отмечаются как характерные симптомы различных типов, дефектных состояний и специально выделяется «синдром лабильности волевого усилия и дезорганизации целенаправленной активности». Автор пишет о целой шкале нарушений активности, начиная от выраженной лабильности, неустойчивости волевого усилия, когда еще возможна компенсация, и кончая полной дезорганизацией поведения. Как специфическую черту шизофренического слабоумия рассматривал утрату или резкое ослабление спонтанности А. О. Эдельштейн [164]. О снижении общей активности и инициативы, продуктивности психической деятельности, потере активности воли писали В. М. Морозов, В. Н. Фаворина, В. А. Концевой, В. Ю. Воробьев и многие другие.

Экспериментально связь «более или менее выраженного понижения интеллектуальной активности» с изменениями мыслительного процесса у больных шизофренией со стойким дефектом изучалась М. П. Кононовой [62]. Б. В. Зейгарник отмечала, что у больных «клинические формы изменений личности… могут проявиться… в виде нарушений активности (спонтанности)» [47].

Таким образом, снижение психической активности является «обязательным» симптомом шизофренического дефекта [145] и одним из наиболее значимых критериев при определении тяжести негативных изменений. Оно четко фиксируется на клиническом уровне: отмечаются изменения двигательной, умственной, социальной (общение) активности, что дает возможность получить определенную клиническую квалификацию исследуемых больных. Однако такой подход к изучению снижения психической активности является достаточно глобальным, недифференцированным, не позволяющим выделить те ее аспекты, которые являются характерными, специфичными для шизофренической патологии..

В современной психологии проблема активности является одной из центральных: в связи с задачами активизации и повышения результативности всех видов деятельности человека возросший в последние годы интерес к этой проблеме привел к разработке как более дифференцированных подходов к ее изучению, так и методических приемов исследования. И хотя до сих пор, как отмечает В. А. Петровский [108. С. 5], «представление об активности… входившее явно или неявно во все без исключения психические концепции, не зафиксировано в форме достаточно дифференцированной научной категории», был проведен широкий круг исследований «интеллектуальной» (В. Н. Пушкин, Д. Б. Богоявленская), волевой (Н. Д. Левитов, В. И. Селиванов), спонтанной, или «надситуативной» (В. А. Петровский), активности, разрабатывались проблемы нейрофизиологических ее основ (Н. С. Лейтес, В. Д. Небылицын и др.). В пато- и нейропсихологии были получены данные об изменении психической активности у больных разных нозологии (А. Р. Лурия, Б. В. Зейгарник). Изучались, таким образом, ее различные виды и аспекты.

В самом общем виде под психической активностью «следует понимать меру взаимодействия субъекта с окружающей действительностью»: активность, в том числе и психическая, рассматривается как внутреннее условие взаимодействия субъекта со средой и вместе с тем как качественная и количественная мера этого взаимодействия [79]. В. Д. Небылицын [97] выделил три плана, в которых реализуется обусловливаемая внутренними потребностями активность,— умственной деятельности, двигательной (в том числе и речедвигательной) и социальной (общение) деятельности. Содержательная, качественная сторона активности как личностной характеристики определяется комплексом мотивов, установок, побуждений, интересов, определяющих совершение тех или иных действий. Процессуальная сторона активности отражает формальные параметры совершаемой деятельности, определяя «картину динамических особенностей поведения индивида, образующих непрерывный континуум от вялости, инертности и пассивного созерцательства до высших степеней энергии».

В структуре активности были выделены три основных аспекта: скоростной, отражающий индивидуальный темп совершения действий и определяющий скорость протекания поведенческих актов; эргический, связанный с потребностью индивида в напряженной деятельности, и вариационный, проявляющийся в стремлении к разнообразию деятельности и новизне. Эти относительно независимые характеристики активности взаимодействуют друг с другом, определяя успешность деятельности [20].

Таким образом, возросший в последние годы в общей психологии интерес к проблемам психической активности привел к разработке как более дифференцированного подхода к ее изучению, так и методических приемов исследования психической активности, рассматриваемой как совокупность обусловленных потребностями субъекта факторов, обеспечивающих становление, реализацию и регуляцию деятельности.

Рассматривая активность как меру деятельности, действий, можно выделить те их виды, в которых активность должна проявляться максимально: это волевые и спонтанные действия.

Поскольку «все специфически человеческие действия являются волевыми — все они сознательные, целенаправленные действия, все они включают целеустремленность и сознательное регулирование хода действий в соответствии с целью», С. Л. Рубинштейн [122] наряду с этим понятием волевого действия в широком смысле ввел и другое, более узкое: в этом смысле волевое действие понимается как действие, «совершающееся в условиях конфликта внутренне противоречивых тенденций, обнаруживающихся между желательной целью и… трудностями, с которыми в силу объективных внешних условий связана ее реализация» [122. С. 512]. Это второе понятие подчеркивает специфику волевого действия как направленного на преодоление разного рода — внешних и внутренних — препятствий, что требует определенных волевых усилий. Субъективно волевые действия характеризуются способностью и возможностью преодоления этих препятствий, т. е. связаны с необходимостью усиления деятельности, применения добавочной активности. Это изменение активности может быть количественным (по силе проявления) и качественным (по содержанию, направленности). Таким образом, реализация волевого действия связана с волевым усилием, волевой активностью, которая «есть высшая форма психической активности, поскольку особенности ситуации, конфликт между мотивами, наличие внешних препятствий оказывает наибольшее сопротивление личности и требует от нее мобилизации инициативных усилий, постоянной сознательной саморегуляции поведения» [130. С. 104].

Второй вид действий, в которых также отмечается избыточность психической активности,— спонтанные действия. К спонтанным действиям в психологии относят такие действия, которые не определяются прямо экспериментальной ситуацией и требованиями экспериментатора, выходят за рамки исходных требований задания, а продолжение деятельности испытуемого происходит без побуждения со стороны внешних и внутренних оценочных стимулов и связано, таким образом, со спонтанной (или надситуативной) активностью [108]. (В принятом в психиатрии определении спонтанных действий указывается на их «самопроизводность» — они совершаются без «какого-либо влияния или воздействия извне», т. е. подчеркивается отсутствие лишь внешней стимуляции [147а].)

Волевая и спонтанная активность — именно те виды психической активности, изменения которых в различных проявлениях у больных шизофренией на клиническом уровне отмечаются психиатрами в первую очередь. В связи с этим нам представлялась целесообразной попытка изучения связи изменения этих видов активности с особенностями психической деятельности этих больных..

Все вышесказанное определило возможности постановки экспериментального исследования изменений психической деятельности у больных шизофренией, обусловленных снижением психической активности, их нарастанием по мере углубления дефекта, т. е. в динамике.

Очевидно, что в психологическом исследовании оценка психической активности не может быть произведена непосредственно: об изменениях ее уровня можно судить по выполнению испытуемым имеющей смысл, целенаправленной деятельности, на основе анализа ее структуры, условий протекания и получаемых результатов.

Исходя из этих положений, было проведено исследование, направленное на изучение изменений познавательной деятельности больных шизофренией (памяти, мышления, внимания), а также некоторых мотивационно-волевых особенностей личности, существенно определяемых снижением психической активности. Соответственно в целях работы были созданы специальные комплексы методик.

Важным условием, определившим разработку конкретных форм эксперимента, явилось то, что они были предназначены для исследования больных с разной степенью выраженности дефекта, должны быть доступны для них. Возможность выполнения задания больными разных групп могла быть достигнута, кроме того, при неизменной структуре деятельности, за счет изменения некоторых ее «внешних» условий, например сокращения объема запоминаемого, использования подсказки при решении мыслительных задач, увеличения времени выполнения задания и т. п. (безусловно, при анализе результатов необходимо было учитывать роль этих дополнительных факторов).

Целями работы определялся и подбор испытуемых: наряду с контрольной группой здоровых (35 человек) исследовались больные непрерывной и шубообразной шизофренией с вялым и среднепрогредиентным темпом течения заболевания (105 человек), характеризующиеся разной степенью выраженности дефекта, для определения которой использовалась шкала тяжести негативных расстройств, предложенная А. В. Снежневским [136; 139].

Исследование проводилось на моделях двух видов познавательных процессов: внимания, являющегося «прямым» выражением психической активности, и памяти.

Известно, что в чистом виде внимание не наблюдается: оно характеризует динамику протекания таких процессов, как восприятие, мышление, память и другие, и является одним из условий регуляции психической деятельности. В двух методиках на исследование внимания были использованы ситуации, требующие от испытуемого в ходе выполнения интеллектуальной деятельности длительного и устойчивого произвольного внимания. Это были методики «длительного сосредоточения» — счет с переключением и методика «парных цифр».

Первая методика, предложенная К. К. Платоновым, широко используется для оценки возможностей переключения внимания — испытуемый должен последовательно, двумя разными способами выполнять операцию сложения однозначных чисел. Методика позволяет получить динамические характеристики произвольного внимания — его устойчивости, переключаемости, а также продуктивности деятельности испытуемых, количественную и качественную оценки допускаемых ошибок (ошибок счета и способа деятельности), упражняемости (повышение результатов во второй части исследования).

Вторая методика — методика «парных цифр» Ш. Виттенборна, задание которой представляется более сложным: испытуемый должен сравнить два называемых экспериментатором числа, оценив их отношения одним из трех показателей:

1. знаком +, если первая цифра была больше второй;

2. знаком —, если первая цифра меньше второй и вторая — нечетная;

3. знаком 0, если первая цифра меньше второй, но вторая — четная. (Предварительно с каждым испытуемым проводится обучающая серия экспериментов)

Таким образом, выполнение этого задания требовало высокого уровня внимания произвольной регуляции деятельности — на основе анализа достаточно сложной инструкции от испытуемого требовалось построить стратегию своих действий и удерживать ее на протяжении всего исследования.

Полученные результаты представлены в табл. 35.

Таблица 35. Результаты исследования произвольного внимания (методики «Сложение чисел с переключением» и «Парные цифры»)

	I методика						II методика
	Число операций	Без ошибок, число испытуемых	Ошибки				Среднее время, мин	Без ошибок, % испытуемых	Средняя величина ошибок
			«счета»		«способа»
			% испытуемых	Средняя величина	% испытуемых

как понять, что вы строите отношения с абьюзером / Новости города / Сайт Москвы

Знакомство, разрушившее жизнь 

Елена – цветущая, умная, успешная, с искрометным чувством юмора и завидным жизнелюбием женщина. Уже несколько лет она была счастлива в браке. Но все изменил случай. Начиналось, словно в сказке: огромные букеты, романтические ночи, совместные путешествия, дорогие подарки. Алексей не скупился ни на комплименты, ни на красивые поступки.

Спустя время избранник начал преподносить уже другие подарки. Задерживался на работе, мог не прийти ночевать, былого внимания становилось все меньше, на попытки разобраться в ситуации реагировал грубо. Начал выпивать, применять физическую силу. Лена каждый раз собирала вещи, но уйти не решалась. За скандалом следовали примирения, обещания исправиться, а потом все по кругу. 

С каждым месяцем становилось только хуже. На женщине сосредоточилось все: бытовые проблемы, ребенок, работа. Алексей заходил все дальше, уже не скрывал наличия других женщин, пил и использовал физическое и моральное наказание: мог исчезнуть на неделю, а потом вернуться, как ни в чем не бывало.

«Уходила от него раз семь или восемь. Похудела килограммов на 15, перестала спать. Стали мучить мысли о суициде. Однажды поняла, что просто не выживу, если не уйду. И сбежала! Взяла ребенка, билеты на поезд, выбросила сим-карту, удалилась из соцсетей. Так началась новая жизнь», – рассказывает психологу она. 

Женщина проходила долгий и мучительный период реабилитации. Первое время она выдохнула от сознания свободы. Однако спустя несколько месяцев ее стало «ломать», на ум приходили прекрасные моменты, которые у них были. Хотелось вернуться, но каждый раз останавливали другие воспоминания. 

Спустя несколько лет Елена снова вышла замуж и родила ребенка. До сих пор ее передергивает от двойственного ощущения тоски по этому человеку и ужаса перед ним. Именно так чувствуют себя люди, прошедшие через отношения с абьюзером. 

Какими бывают отношения с абьюезром 

Психологи выделают несколько видов абьюза: 

Физический – избиение, удары, пощечины, любое применение силы с целью навязать свою волю. 

Сексуальный – насилие, склонение к определенным действиям сексуального характера, отказ от половой близости, половой шантаж. 

Экономический – захват материального ресурса агрессором, запрет на трудоустройство, ограничение жертвы в деньгах вплоть до полного лишения средств к существованию. 

Психологический – форма насилия над психикой: это может быть критика, вербальная агрессия (шантаж, угрозы, брань), игнорирование, манипулирование, пренебрежение. 

«Встречаются и сочетания нескольких видов давления: например, психологическое и экономическое, сексуальное и физическое. Нельзя сказать, какой из них более разрушителен: любое насилие негативно отражается на здоровье и психике человека. Порой психологическое насилие может ранить гораздо сильнее физического, хотя и бывает незаметно для жертвы на протяжении длительного времени», – поясняет психолог. 

Кто жертва? 

По словам психологов, жертвой разрушительных отношений может стать практически любой, даже очень подкованный в психологии человек. Сломить сильную личность, подчинить ее своей воле – зачастую именно это и привлекает абьюзеров. 

Есть то, что объединяет жертв, – развитая эмпатия. Как правило, это чуткие, добрые люди, которые умеют встать на место другого, стараются разобраться в мотивах поведения партнера, помочь ему. Это и есть те ниточки, за которые чаще всего тянет абьюзер, цепляет за чувство вины и давит на жалость.

Подсадить на крючок 

«Как правило, большинство насильников довольно успешны, неплохо зарабатывают и умеют произвести впечатление. В начале отношений они красиво ухаживают, рисуют сказочное будущее, умело говорят комплименты, превознося партнера, тем самым цепляя жертву на крючок. После того как абьюзер убедится в своем влиянии, он начинает «выпускать когти» и наблюдать за реакцией партнера, постепенно все больше и больше сдвигая границы отношений», – рассказывает психолог. 

Как понять, что вы находитесь в токсичных отношениях?

— Боитесь выразить мысли, чувства, желания. У вас есть страх, что не поймут, обидятся, ударят, проигнорируют. Нет ощущения принятия и свободы самовыражения. В конструктивных взаимоотношениях партнеры договариваются, в токсичных – один регулярно перетягивает одеяло на себя.

— У партнера случаются неконтролируемые беспричинные вспышки гнева, изменение настроения, виноватым оказываетесь вы – «это ты меня спровоцировал».

— Эмоциональные качели – чередование позитивных и негативных эмоций. Сегодня партнер устраивает романтический ужин при свечах, завтра не выходит на связь, пропадает на несколько дней, устраивает скандал, проявляет физическое насилие. Вы находитесь в напряжении, обвиняя себя.

— Вы всегда оказываетесь виноватым, даже если это не так. Абьюзер в принципе часто склонен винить других людей в своих проблемах.

— Беспочвенная ревность, допросы, слежка.

— Партнера очень легко обидеть и огорчить, после чего вам приходится буквально вымаливать прощение. Он наказывает за неправильно сказанное слово или действие физически, вербально или морально (игнорирует, исчезает и т.п.). Делает так, чтобы вы чувствовали себя виноватым, уходит и не пытается обсудить проблему.

— Партнер пренебрегает вашими потребностями, желаниями, чувствами. В ответ на просьбы или замечания разражается вспышками гнева.

— Ограничивает в общении, контролирует или даже запрещает общаться с друзьями или родственниками.

— Неопределенность в отношениях. Вы точно не понимаете, какой статус у ваших отношений, есть ли у партнера кто-то еще на стороне и что ждет ваши отношения в будущем.

— Вас бьют, заставляют идти против воли, ограничивают в удовлетворении первичных потребностей. 

Что будет после 

Последствия абьюзивных отношений довольно тяжелые: социальная изоляция, профессиональная деградация, депрессия, снижение уверенности в себе, потеря смысла жизни, проблемы со здоровьем. И это – не полный список проблем, которые могут испытывать жертвы. 

«Продолжительные токсичные отношения – это хронический стресс для организма. Перепады гормонов, вызванные нервным напряжением и «эмоциональными качелями», вызывают диабет, проблемы с щитовидной железой, кожей, набор или снижение веса», – отмечает специалист. 

Прочь страхи и сомнения – беги! 

Выйти из токсичных отношений мешают страхи, сомнения, комплексы, чувство вины, оправдания поступков абьюзера.

«Может ли ситуация измениться? Маловероятно. Абьюзер – это человек с травмированной психикой, который испытывает удовольствие от моральной или физической боли своей жертвы. В мире огромное количество людей, которые готовы вступать в подобные отношения и неосознанно терпеть издевательства. Изменить себя абьюзеру крайне тяжело, для этого нужна длительная работа над собой со специалистом, – рассказывает психолог. 

Как себя защитить?

Любая внутренняя работа начинается с осознания проблемы – это уже 50% успеха. Во всех отношениях ответственны за то, что происходит, оба партнера. Даже если только один избивает, унижает, изменяет или оскорбляет. 

Выйти из подобных психотравмирующих отношений очень сложно. Самое главное – не замыкаться, делиться своими переживаниями с друзьями, родственниками. Не нужно бояться обратиться к психологу, со специалистом вы сможете проработать травмы, страхи, комплексы и чувство вины. Если возникает угроза жизни или мысли о суициде – это означает, что настал предел и вы должны действовать как можно скорее. 

Доктор биологических наук рассказал о возможностях человеческого мозга — Российская газета

Принято считать, хотя это никем не доказано, что человеческий мозг используется не более чем на 5 процентов. Но и этого КПД пока хватает для рождения гениальных идей, влекущих за собой великие открытия и достижения. А если использовать мозг на все 100 процентов? Возможно ли это? И какого прогресса тогда достигло бы человечество? Обсудим тему с доктором биологических наук, руководителем лаборатории развития нервной системы Института морфологии человека Сергеем Савельевым.

Горе от ума — это литературная выдумка

Вы согласились бы жить вечно при условии, что ваша жизнь продолжалась бы в неразумном состоянии?

Сергей Савельев: Конечно, нет. Это неинтересно. Хотя некоторые люди рождаются и умирают, не приходя в сознание, как было написано в анамнезе у одного из генеральных секретарей коммунистической партии. Жил и умер, не приходя в сознание. Конечно, это шутка. Но есть растения, которые живут тысячи лет. Спросите у них, наверное, им это нравится. Что касается человеческой эволюции, то это не что иное, как эволюция мозга, и больше ничего. Потому что во всем остальном мы сделаны никудышно. Как говорил знаменитый офтальмолог Гельмгольц, если бы Господь Бог поручил мне сделать глаза, я бы сделал их в сто раз лучше. Это касается и всех остальных человеческих органов.

Что такое горе от ума в физиологическом проявлении этого, скажем так, недуга?

Сергей Савельев: Горя от ума как его трактует обыватель или в том смысле, какой вкладывал в это понятие великий русский писатель, — такого горя не бывает. Если человек достаточно умен, то он понимает принципы и механизмы мира, в котором живет, и не станет, как Чацкий, «метать бисер перед свиньями». Горе от ума — это литературная выдумка. Человек, понимающий, что происходит, во-первых, не предъявляет к окружающим излишне высоких требований, а, во-вторых, бессовестно пользуется своими знаниями.

Хорошо, спрошу так: чрезмерная нагрузка на мозг может иметь для человека негативные последствия?

Сергей Савельев: Существует наивное мнение, что человеческий мозг беспределен в своих физиологических возможностях. На самом же деле он в них сильно ограничен. Есть четкие физиологические пределы. Скорость метаболизма нельзя повысить бесконечно. Когда человек умственно не активен, то есть когда, например, читает «Российскую газету» на диване перед сном, он потребляет примерно девять процентов всей энергии организма. А если чтение его чем-то возбуждает и подогревает, действует как перец в пище, то он начинает задумываться, и расходы энергии в этом случае достигают двадцати пяти процентов от всей энергии организма. Это очень большие расходы и очень тяжелые. Человеческий организм сопротивляется им. Поэтому мы ленивы и нелюбопытны. А между тем творчество требует как раз тех самых двадцати пяти процентов.

В мозгах все устроено так, что вход — рубль, выход — три

Значит, ради здоровья умственную энергию нужно экономить?

Сергей Савельев: Это происходит помимо нашей воли. Человеческий мозг не приспособлен к большим энергетическим затратам. В режиме двадцатипятипроцентной активности он может просуществовать пару недель. А потом начинает развиваться так называемая энергетическая задолженность и то, что в старой медицине называлось нервным истощением. В мозгах все устроено так, что вход — рубль, выход — три. Если вы две недели кряду интеллектуально перенапрягаетесь, то потом должны шесть недель расслабляться и отдыхать, чтобы компенсировались мозговые затраты .

Вы хотите сказать, что интеллектуальные нагрузки вредят мозгу?

Сергей Савельев: Конечно, вредят, он же приспособлен не для интеллекта.

Я думал, вы скажете, что интеллектуальные нагрузки укрепляют мозг, как физические нагрузки укрепляют мышцы.

Сергей Савельев: Да ведь и с мышцами ничего такого не происходит. Не укрепляются они от физической нагрузки, а разрушаются. Вы сколько хотите прожить-то? Если вы хотите прожить сильным красивым физкультурником лет до пятидесяти, то, конечно, укрепляйте свои мышцы. Но любая мышца может сократиться один миллиард раз, а потом она умрет. Любая перенагрузка — это смерть. Это касается и мышц, и мозга. Смертность у профессиональных спортсменов в десять раз выше, чем у обычных людей. Причем от тяжелых заболеваний. Спорт — это не полезно.

А слабая нагрузка на мозг — это полезно?

Сергей Савельев: О, это мечта любого государя.

Разве мозговая пассивность не ведет к умственной деградации?

Сергей Савельев: Мир наполнен мистическими историями про мозг, но суть-то проста: мозг не хочет работать, потому что его работа требует энергетических затрат. В этом причина нашей праздности, лени и желания украсть, а не заработать.

Никогда не объяснишь, почему один видит то, чего не видит другой

Есть люди, обладающие феноменальными способностями. Например, умением за несколько секунд перемножить в уме два четырехзначных числа. Этому есть научное объяснение?

Сергей Савельев: Надо учиться в физико-математической школе, чтобы овладеть таким умением. Это несложно, есть хорошо известные приемы. Ну и кроме того, надо быть ограниченным во многих других областях, чтобы сосредоточенно демонстрировать такие фокусы. Ничего творческого или тем более гениального здесь нет. Истории известны люди, которые замечательно умножали цифры, особенно когда речь шла об их собственных деньгах. Но, к сожалению, эти люди ничего не произвели, кроме таких расчетов.

В человеческом мозге есть отделы, отвечающие за ту или иную одаренность, например, за музыкальную или шахматную?

Сергей Савельев: Конечно, есть. Вся поверхность мозга занята областями, которые структурно очень хорошо выявляются. Можно посмотреть на гистологические срезы. На этих гистологических срезах толщиной в несколько микрон, если порезать человеческий мозг, существуют поля и видны их границы. Каждое поле функционально приспособлено к той или иной функции. Скажем, к зрению, слуху, движению. И мозг состоит из таких полей. И он индивидуально изменчив. То есть каждое поле у разных людей разное. У одного человека, к примеру, у хорошего фотографа, оно в «зрительной» области может быть в три раза больше, чем у любого другого. А это миллиарды нейронов, миллиарды связей. Никогда не объяснишь, почему один видит то, чего не видит другой. То же самое и у музыканта или ученого. Наши индивидуальные возможности определены комбинацией этих полей, имеющих разные размеры. У кого какое-то поле большое, у того та или иная одаренность явственно выражена. А у кого некое поле маленькое, тому свои способности, допустим, к математике, уж извините, ничем не нарастить. Словом, наше поведение детерминировано размером полей коры мозга, а также подкорковых структур, которые отвечают за каждую функцию. Например, за музыкальную. Чтобы просто слышать, нужно иметь два десятка структур. Вероятность, что у одного человека все эти структуры будут достаточно большие, прямо скажем, невелика. Поэтому выдающихся музыкантов мало, а имитаторов полным-полно.

Разум — это абстрактное понятие

Как соотносятся между собой мозг и разум?

Сергей Савельев: Разум — это абстрактное понятие. То, что червь осознанно ползет от раствора соли к раствору еды, — это разум? С точки зрения психологов — да. Но физиология абстрактными понятиями не оперирует. Гениальность — да, есть такое понятие в физиологии. Уникальная комбинация размера структур мозга позволяет какому-то человеку писать гениальную музыку. А другой никогда гениальную музыку не напишет, потому что у него нет соответствующей комбинации структур. Мозг — это структурно детерминированное устройство, которое определяет индивидуальность и неповторимость каждого человека. По этой причине все люди разные. И эти способности не наследуются. На фоне талантливого родителя ребеночек может выглядеть полным бездарем. Что чаще всего и бывает.

Можно ли сказать, что разум является посредником между мозгом и телом?

Сергей Савельев: Нет. Разум вообще понятие не научное. В чем разум? Тыкать пальцем в клавиатуру компьютера? Нажимать на кнопки телефона? Считать до десяти?

Тем не менее есть понятие «разумные существа».

Сергей Савельев: Я не занимаюсь философией.

В любом случае разум — это физиологическое понятие.

Сергей Савельев: Для меня такого понятия не существует по той простой причине, что у него размыты границы. Разумом обладают все животные, у которых есть нервная система. И в этом смысле глупо утверждать, что человек — разумный, а остальные живые существа — неразумные. Человек является продуктом церебральной эволюции. Он может создавать то, чего не было в природе и обществе. Вот муравьи того, чего не было в обществе, создать не могут. И черви плоские, и даже обезьяны не могут создать того, чего не было в их сообществе. А человек может. Что является критерием человека? То, что он творчески создает нечто, до него в природе и обществе не созданное. И если мы договоримся, что разум — это способность создавать то, чего не было в природе и обществе, то такое понятие я принимаю. А если мы это не вводим, то получается размытое пустое определение, словоблудие для философов, основная задача которых объяснить, почему мы профукали свою жизнь так бездарно.

Европейцы прошли отрицательную эволюцию

Есть пределы развитию мозга?

Сергей Савельев: Те, кто задает такие вопросы, предполагают, что человеческий мозг законсервировался двести тысяч лет назад, и с тех пор эволюционных изменений не происходит.

А они есть?

Сергей Савельев: За двести тысяч лет, даже чуть меньше, примерно за сто тридцать пять тысяч, человеческий мозг уменьшился на двести пятьдесят граммов. Я имею в виду цивилизованную Европу. Потому что они отбирали конформистов и уничтожали творческих, самостоятельных людей.

Эволюция мозга была отрицательной?

Сергей Савельев: Для Европы — да. Европейцы прошли отрицательную эволюцию и высокую церебральную специализацию — многовековой искусственный отбор, очень жесткий, который уменьшил размер и массу их мозга в пользу конформизма и социальной адаптированности.

Разве конформизм и способность к социальной адаптации свойственны только европейцам?

Сергей Савельев: Да. Потому что они всегда очень тесно жили, и любой приказ какого-нибудь князя быстро доходил до всех. Смотришь, уже голову рубят крестьянину в соседней деревне… А в Африке это плохо действовало, и в России это плохо действовало, не получалось. Поэтому у нас полиморфизм сохранился больше, а у европейцев меньше. Чем больше полиморфизм, тем больше шансов для эволюционного прогресса.

Человеческий мозг работать не хочет, не любит и по возможности не будет никогда

Безграничные возможности мозга, если таковые имеются, несут в себе какие-то риски для человечества?

Сергей Савельев: Безграничных возможностей нет. Во-первых, есть ограничения энергетические. Во-вторых, человеческий мозг приспособлен для решения конкретных биологических задач и жестко сопротивляется любому нецелевому использованию. Поэтому он работать не хочет, не любит и по возможности не будет никогда.

Значит, лень имеет физиологическое обоснование?

Сергей Савельев: Конечно. Когда вы ленитесь и ничего не делаете, мозг потребляет девять процентов энергии. А когда начинаете думать — до двадцати пяти. И это катастрофа. Потому что когда вы ленитесь, у вас эндорфины, эти внутренние наркотики, выбрасываются в мозг и в результате вы мало того что бездельничайте, вы еще и кайф ловите. А когда вы, не дай бог, начинаете трудиться, мозг придумывает миллион способов, чтобы вас от этого отвадить. В итоге организм сопротивляется и, предвидя энергозатраты, просто криком кричит: «А что я буду делать завтра?! Где гарантия, что колбаса в холодильнике снова появится?!» То есть вы сопротивляетесь любому труду как нормальная обезьяна. И это вполне естественно.

Можно заставить работать ленивый мозг?

Сергей Савельев: Можно.

Как?

Сергей Савельев: Когда вас поставят в стрессовую ситуацию, требующую напряжения умственных сил. Но при первой возможности мозг будет вас обманывать. Даже мозг гения, который приспособлен для творчества, будет стараться увильнуть от работы. Гению проще имитировать свою гениальность, чем что-то создавать. Именно поэтому у гениев на двадцать работ лишь одна гениальная, остальное — подделки. Обезьянья порода неисправима, все время приходится прятать хвост.

Гениальность не надо искать у политиков

Мозг гения физически отличается от мозга обычного человека?

Сергей Савельев: Да, мозг гения весит больше. В свое время в России был создан Институт мозга, там изучали в том числе мозг Ленина, сравнивали его с мозгом Маяковского, других выдающихся людей. Оказалось, что у Ленина мозг был маленького размера и весил 1330 граммов. У Сталина примерно столько же. Что было, как теперь можно смело сказать, вполне ожидаемо. Вообще гениальность не надо искать у политиков. У нас есть биологическая инстинктивная форма поведения, называемая доминантностью. Свойственная политикам гипердоминантность, означающая стремление властвовать, управлять людьми и ходом истории, она является биологически обусловленной. А гениальность — это другое. Это способность к необычному. Стать гипердоминантом может любой бабуин. Поэтому в мозге Ленина ничего особенного не нашли, там очень посредственные параметры. Просто эта биологическая инстинктивная форма поведения — доминантность — она у него была гипертрофирована.

Мозг работает, даже когда мы спим

Это правда, что человеческий мозг используется не более чем на пять процентов?

Сергей Савельев: У того, кто так считает, он используется, видимо, на два. Это полная чушь насчет пяти процентов. Мозг работает весь. Это как оперативная память в компьютере: выключили — и все стерлось. Поэтому через шесть минут после отключения человека от кислорода и продуктов питания мозг начинает необратимо терять память и умирать. Он потребляет десять процентов всей энергии организма, даже когда мы спим. Именно из-за того что он всегда и весь работает.

Интеллектуальная нагрузка — это профилактика старения

Что такое старение мозга? От чего начинается старческая деменция?

Сергей Савельев: Старение мозга — это в первую очередь гибель нейронов. Сами нейроны уморить очень сложно. Но их количество исчерпаемо. Причем нейроны у человека начинают гибнуть еще в утробе матери. После пятидесяти лет они уже активно погибают, и за каждые последующие десять лет наш мозг теряет по тридцать граммов нейронов. Этот процесс продолжается до глубокой старости. И если головой не думать, не заставлять сосуды кровоснабжаться и кровоснабжать нейроны, то к восьмидесяти годам мозг может полегчать на 100 граммов, а то и больше. У людей, которые мозгами вообще не пользуются, такого рода ослабление идет еще быстрее. Интеллектуальные люди дольше сохраняют умственную потенцию.

Значит, интеллектуальная нагрузка необходима мозгу?

Сергей Савельев: Абсолютно. Это профилактика старения. Но кроссвордами и просмотрами телепрограммы «Что? Где? Когда?» старение мозга не замедлишь. Чтобы его замедлить, надо всякий раз решать проблему, которая раньше перед тобой не стояла. Игрой в шахматы можно только ускорить маразм, а не остановить его. Потому что шахматы — не столь уж интеллектуальное занятие. Это просто комбинаторика. К сожалению, многие путают творчество и комбинаторику. Комбинаторика — это когда из трех бумажек делают четвертую, а мозг при этом сачкует.

Обещает ли нам эволюция умственный прогресс?

Сергей Савельев: Нет, не обещает. Перспективы печальны: уменьшение размеров мозга из-за тотального конформизма и постоянной адаптации к среде, экспорт своей индивидуальности и способностей государству в обмен на экономию энергии. Когда мы договариваемся с государством или религией, мы им дарим свою творческую, интеллектуальную свободу. А они, в свою очередь, гарантируют нам пищу и размножение. Так что дальше все будет хуже и хуже. И если эта тенденция сохранится, то человеческий мозг может уменьшиться еще граммов на двести пятьдесят.

Выходит, эволюция идет в обратном направлении? Человечество не умнеет, а глупеет?

Сергей Савельев: Увы, это так.

Визитная карточка

Фото: Александр Корольков / РГ

Сергей Савельев — палеоневролог, доктор биологических наук, заведующий лабораторией развития нервной системы Института морфологии человека РАН. Родился в Москве, окончил биолого-химический факультет МГЗПИ им. Ленина, работал в Институте мозга АМН СССР, с 1984 года в НИИ морфологии человека РАМН. Более 30 лет занимается исследованиями в области морфологии и эволюции мозга. Автор более 10 монографий, 100 научных статей и первого в мире Стереоскопического атласа мозга человека. Много лет изучает эмбриональные патологии нервной системы и разрабатывает методы их диагностики. Является автором идеи церебрального сортинга — способа анализа индивидуальных человеческих способностей по структурам головного мозга посредством разработки и применения томографа высокого разрешения.

Фотограф, член Творческого союза художников России, награжден бронзовой, серебряной и золотой медалями ТСХ России.

Системный подход, экзистенциальная депрессия и структурированная галлюцинация – есть ли связь?

Наверное, большинство из нас помнит детскую дворовую игру «испорченный телефон», когда один играющий на ушко говорит другому произвольную фразу и просит передать ее следующему участнику. Уже через 5-6 ретрансляций сообщение существенно преобразуется – как на уровне формулировки, так и в плане содержания. Обычно, секрет такого фокуса связывают с непосредственными участниками игры, их индивидуальной психологией. Однако, не менее значимое искажение вносит инструмент передачи информации – язык.

Опускаем здесь по соображениям лаконичности разбор особенностей человеческого языка (еще его называют – естественным языком), которые делают возможным и даже провоцируют ошибки восприятия, обработки и передачи информации. Отметим лишь то, что слова непрочно «пристегиваются» к значениям и нацелены не столько на объекты реальности (как может показаться на первый взгляд), сколько на другие слова. Естественный язык мозаично «кружит» вокруг реальности, никогда не достигая ее. По этой причине он получил заслуженную «двойку» на экзамене по кибернетике в середине прошлого века, что привело к всплеску развития искусственных языков.

Символично, что древнегреческая этимология слова кибернетика – искусство управления кораблем. Французский физик Андре Ампер в 1830 году предложил понимать это искусство более широко и экстраполировал его на сферу управления государством, представлявшимся крупным многоаспектным образованием. И хотя Ампер формально не использовал термин система, но некоторые историки науки считают его первым, кто поднял вопрос о научном подходе к управлению сложными системами. И уж, коль скоро, этот текст исполнен на естественном языке, то давайте проясним ключевые понятия, которые будут использоваться далее. Пусть путеводным принципом такого прояснения станет позиция Карла Юнга: «Неважно, какие названия мы используем. Важно договориться о том, какие значения мы подразумеваем».

В прошлый раз мы возразили против одностороннего отождествления системологии с наукой. Почему? «Наука – сфера человеческой деятельности, результатом которой является новое знание об объективно существующей действительности, отвечающее критериям относительной истинности, которые совершенствуются и конкретизируются по мере развития методов научного познания» [1, с.9] В свою очередь, «методология науки – это система знаний о принципах построения, формах и способах организации научного познания, а также о способах установления степени достаточной обоснованности и верифицированности знаний, получаемых в процессе научного исследования естественных (природных) и социальных явлений» [там же, с.2].

Более упрощенно: наука – познавательная деятельность, а методология – рефлексия этой деятельности. Если результат науки – знание о мире, то методология  нацелена на осмысление самого процесса познания. Наука составляет карту исследуемого объекта, а методология отвечает на два фундаментальных «картографических» вопроса: ЧТО конкретно в данном объекте исследуется (каков предмет исследования) и КАК именно организовано познание? В излагаемом ключе, системология – не есть знание научное, а знание методологическое. Суть системологии в том, что любой объект научного познания априори рассматривается как система и/или часть некой системы, то есть в контексте метафизического концепта под названием – целостность. Поэтому Ампер никак не является основоположником системологии. Также не может претендовать на этот статус предшественник и соотечественник Ампера – Этьенн Кондильяк, подаривший миру «Трактат о системах» (1749) и длинная вереница других выдающихся мыслителей, уходящая вглубь веков, вплоть до «системолога» Древней Эллады – Аристотеля. Быть может, тогда Пифагор, живший за два века до Аристотеля? Вряд ли…

Системология не столько сопряжена с именами конкретных философов и ученых, сколько  обусловлена универсальной и принципиально не насыщаемой человеческой потребностью в целостности. Кто сказал, что объективный мир целостен? Или, что он «должен» быть целостным? Что в нем существует системы со сложной многоуровневой природой, но обязательно подчиненные единому изначальному механизму вселенной или замыслу божества? Это – мы с вами, друзья, смеем так предполагать. Мы – люди. Однако, человек лишен целостности. Он рассчитался ею за язык, вместе с которым получил «в нагрузку» экзистенциальную депрессию. Идея целостности – отчаянная попытка заполнить зияющий вакуум, удачно названный Жаком Лаканом – «нехваткой бытия». В этом смысле, идея целостности – интеллектуальная шторка, прикрывающая не самый радужный вид, и являющаяся, по сути, более-менее структурированной галлюцинацией.

Там где указанная идея воплощается в практику, системология трансформируется в системный подход к… Его суть – наложение лекала целостности на познаваемый объект. Современная технократическая цивилизация, буквально, расцвела на основе системного подхода, позволяющего не только интеллектуально осмысливать, но и продуктивно преобразовывать окружающий мир. Мощнейший толчок естественно-научной системности инициирован в тридцатые годы прошлого века Людвигом фон Берталанфи [2]. Аналогичный импульс с философско-эпистемологическим вектором (парой десятилетий позже) был привнесен Георгием Петровичем Щедровицким [3], многотомное методологическое наследие которого раскрывает и развивает одну из центральных дефиниций:

«понятие системы предполагает, во-первых, представление изучаемого объекта как минимум по четырем основным слоям существования: (1) процессов, (2) функциональных структур, (3) организованностей материала, (4) морфологии, а во-вторых — установление определенных соответствий между строением (или структурой) слоев; так, например, слой функциональной структуры является особой формой фиксации в нашем знании соответствующих процессов, а слой организованностей материала — как об этом говорит само его название — представляет собой как бы «следы» течения процессов в определенном материале, совокупную «колею», проложенную предшествующими процессами и направляющую последующие» [3, с.500].

Осмысление идей ГП– остается актуальным вызовом для системологов-профессионалов и по сей день. Задача популяризации и широкого внедрения логических схем, структур мыследеятельности и других интеллектуальных категорий по Щедровицкому находится лишь на самой начальной стадии реализации. Осмысление великого наследия «в один присест», пожалуй, невозможно да и нецелесообразно. Его историческая судьба, на наш взгляд, быть неспешно и основательно разобранным в многогранной методологической дискуссии по маленьким кусочкам, что само по себе станет основой формирования новой культуры системного мышления. Важнейшей предпосылкой такого мышления является умение системно воспринимать исследуемый объект. Другими словами, извлекать из наблюдаемого явления, события, факта –  системные свойства и связи, структуру и содержание. Одним из возможных способов для этого является построение визуальных структурно-онтологических матриц. Непосредственное описание соответствующего метода мы начнем со следующей публикации.

Оставайтесь с нами и до новых встреч!

Виталий Шимко

Ссылки:

1. Маланов С. Методологические и теоретические основы психологии / Сергей Маланов. – Воронеж, 2005.
2. Берталанфи Л. Общая теория систем /Людвиг фон Берталанфи. – Нью-Йорк, 1968.
3. Щедровицкий Г. П. Избранные труды / Георгий Щедровицкий. — М., Издательство Школы культурной политики, 1995.

Идентификатор публикации: DOI 10.5281/zenodo.1880453

Смысл — Гуманитарный портал

Смысл — это сущностное содержание того или иного выражения языка (знака, слова, предложения, текста). В логико-философской традиции понятие смысла чаще всего идентично понятию значения, однако вместе с тем эти понятия нередко употребляются как различные (см. Язык, Высказывание, Значение). Смысл в его различных аспектах — одно из фундаментальных понятий философской антропологии и гуманитарных наук. В качестве многоаспектного феномена смысл выступает предметом изучения различных теоретических дисциплин: философии, логики, лингвистики, семиотики, психологии, социологии и других. В философии категория смысла впервые [неявно] появляется у Аристотеля как доминирующая во всей его метафизике «мысль о целесообразности природы и всего мирового процесса» (Асмус В. Ф. Метафизика Аристотеля. — В книге: Аристотель. Сочинения, т. 1. — М., 1976, с. 32). Аристотель, по-видимому, одним из первых высказывает мысль о том, что слова связаны с человеческими представлениями, которые, в свою очередь, относятся к вещам или даже вызываются ими: «… то, что в звукосочетаниях — это знаки представлений в душе, а письмена — знаки того, что в звукосочетаниях. Подобно тому как письмена не одни и те же у всех [людей], так и звукосочетания не одни и те же. Однако представления в душе, непосредственные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях, у всех [людей] одни и те же, точно так же одни и те же и предметы, подобия которых суть представления» (Аристотель. Сочинения. Т. 2. — М., 1978. С. 93). Телеология Аристотеля в значительной мере возникла на основе его учения о целесообразных функциях человеческой души и приобрела статус универсального космологического принципа — единства цели мирового процесса, исходная причина которой восходит к Богу. Логико-философские размышления стоиков содержали дальнейшее развитие проблематики смысла. Стоики различали помимо обозначающего (языкового выражения) и реальной вещи (объекта обозначения) ещё и обозначаемое в смысле мыслимого или подразумеваемого предмета (см., например: Секст Эмпирик. Сочинения. Т. 2. — М., 1976. С. 329). Он уподоблялся посреднику между вещью, вызывающей представление, и представлением как психической, или ментальной, структурой. Эти соображения стоиков, от которых отправлялся впоследствии и Августин, содержали в себе предвосхищение того, что Г. Фреге много позже назвал «смыслом языкового выражения». Спор об универсалиях в Средние века в основном разворачивался вокруг сформулированной уже в Античности триады «слово — предмет — смысл», последний элемент которой нашёл специальное обоснование в так называемом «концептуализме» П. Абеляра. Предложенное Ф. Шлейермахером обоснование герменевтики как универсальной теории истолкования смысла текстов получило дальнейшее развитие в методологическом проекте В. Дильтея, где понимание смысла стало основополагающим методом «наук о духе» в отличие от естественнонаучного «объяснения», характерного для «наук о природе». В русле такого подхода появляются понимающая психология (В. Дильтей, Э. Шпрангер) и понимающая социология (М. Вебер и другие). В философии эмпиризма (Ф. Бэкон, Дж. Беркли, Д. Юм и другие) смысл ассоциировался с содержанием чувственного опыта, в той или иной мере связанного с миром за пределами сознания. Поставленный рядом мыслителей XIX века вопрос о «смысле жизни» конкретного человека, реализующемся в процессе его личного выбора (С. Кьеркегор, Л. Н. Толстой и другие), стал в XX веке одним из центральных мотивов экзистенциальной философии. В феноменологии Э. Гуссерля исходный анализ смысловой данности предмета в направленных на него актах сознания, различных по своему типу, получил завершение в концепции мира как горизонта интерсубъективных смыслополаганий. Феноменология смысла в значительной мере восприняла программу нововременного рационализма в его немецком классическом варианте. Ранний Гуссерль, вслед за И. Г. Фихте, убеждён, что фундамент сознания состоит в конституировании смысла. Восприятие оказывается вторично по отношению к смыслополаганию, поскольку воспринимается только уже осмысленное целое (это положение немедленно использовали сторонники гештальт-психологии). В акте конституирования наряду со смыслом субъект полагает и всю совокупность своих смысловых связей, относящихся к его актуальному и потенциальному опыту, то есть полагает горизонт. По Гуссерлю, смысл, или ноэма, характеризуется идеальностью и объективностью, что отличает его от конкретного ментального события, то есть от акта означивания или осмысления, с одной стороны, и от трансцендентального способа полагания смысла, или ноэзиса, — с другой. Ещё до формирования гуссерлевского учения наиболее важной парадигмой гуманитарно-научного мышления становится герменевтика, в дальнейшем частично соединившаяся с феноменологическим движением и усвоившая его результаты. В её современных версиях два типа герменевтического метода различаются относительно смысла: разворачивание смысла и редукция смысла. Сторонником первого — общефилософского — является Х.-Г. Гадамер, опирающийся на Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, В. Дильтея и Ф. Шлейермахера. Второй — специально-научный — представлен литературоведами, правоведами, психологами, этнографами, которые исходят из семиотической и лингвистико-аналитической традиции. Так, Э. Бетти и Э. Хирш противопоставили философской герменевтике Гадамера специально-научный, или «традиционный» герменевтический подход. В то время как задача специальных герменевтических теорий формулируется как методологические правила реконструкции и понимания авторского смысла текста, целью философской герменевтики является анализ языкового опыта как особой формы человеческого отношения к миру (Луков В. А. Теория персональных моделей в истории литературы. — М., 2006; Hirsch E. D. The Aims of Interpretation. — Chicago, 1976; Betti E. Allgemeine Auslegungslehre als Methodik der Geisteswissenschaften. — Tübingen, 1967). Поэтому в философской (смыслоразвёртывающей) герменевтике смысл выступает как содержание сложных смысловых структур, которые, по Дильтею, могут быть отнесены к некоторым изначальным переживаниям. Понимание есть обратный перевод смысловой структуры в «духовную жизненность её истока», то есть в снятый ей исторический опыт. Как во всяком процессе перевода для понимания, помимо условия полноты смысла сообщения, справедлив принцип герменевтической отчётливости (Lauterkeit), предполагающий единство предпонимания у автора и читателя: реципиент должен исходить из истинности сказанного, если он хочет сформулировать гипотезу перевода или правило интерпретации. Лишь после их последующего индуктивного подтверждения становится возможно суждение по поводу представленного в тексте содержания, а также по поводу смыслового различия языка автора и читателя. Средством исключения ошибок понимания служит как анализ внутритекстового контекста (Х.-Г. Гадамер), так и реконструкция ситуационного контекста (К. Ясперс), позволяющая нам поставить себя на место предполагаемого адресата. Как ни странно, но для феноменологии, как и для позитивизма, смысл (ноэма) выступает как то общее, что объединяет разные языковые феномены — это характеристика синонимичных выражений, имеющих разное значение (денотат). Философия позитивизма унаследовала эмпиристскую постановку и решение проблемы смысла: смысл является общезначимым ментальным содержанием знаков языка, которые некоторым образом относятся к наблюдаемой реальности; напротив, не общезначимые и не связанные с чувственными данными психические содержания являются бессмысленными или неразрешимыми (логически или физически). Эту позицию достаточно ясно выражает, например, К. Айдукевич, говоря об аксиоматических и эмпирических «правилах смысла» (Ajdukevich К. Sprache und Sinn. — Erkenntnis IV. 1934. S. 100–138). В рационализме, в свою очередь, смысл связывался с трансцендентной или трансцендентальной реальностью, что, напротив, подчёркивало внеэмпирический характер смыслообразования, которое возводилось к верховной духовной субстанции (Богу) или к глубинам человеческого сознания. Аналитическая философия (см. Философия аналитическая) позволила провести различие между общефилософским подходом к смыслу и анализом смысл в таких частных контекстах, как «смысл текста», «смысл действия», «смысл жизни» и других. Это обусловило, с одной стороны, большую ясность рассуждений, но одновременно свело дискуссии о смысле к техническим вопросам и формализации понятий, во многом удалённым и от анализа реального научного знания, и от смысложизненных проблем. В современной логике (см. Логика формальная) разграничение смысла и значения восходит к теории Г. Фреге, различавшего предметное значение (денотат) имени и его смысл — заключённое в имени мысленное содержание, понимание которого является условием адекватного восприятия данного имени (см. Имя, Теория именования). Исходя из общих положений об отношении тождества, Фреге устанавливает, что языковые знаки не только указывают на предметы, но одновременно включают в себя и «способ данности» обозначаемых предметов, или то, как они существуют (Frege G. Uber Sinn und Bedeutung. — Patzig G. (Hg.) Funktion, Begriff, Bedeutung. — Göttingen, 1980 (1892). S. 41). Он приходит к выводу, что помимо значения языковых знаков, то есть отнесённости к предмету, имеет место и смысловая отнесённость. Благодаря Г. Фреге, интенсиональность (более поздний термин Р. Карнапа) выражений в семантике была понята уже не как индивидуальная сущность, но как интерсубъективная абстрактная предметность, которая доступна ясной дефиниции. Было признано, что индивидуальное состояние играет некоторую роль лишь в процессе понимания интенсиональности выражений. Однако почти сразу возникли проблемы с интенсиональным содержанием единичных терминов (собственных имён и обозначений) — их смыслы являются, по Г. Фреге, индивидуальные понятия. Отсутствие таковых означает и отсутствие интенсионального содержания. Впрочем, то обстоятельство, что у имён порой отсутствует смысл и есть только значение, сегодня можно объяснить доминированием чисто логического взгляда на имя над эпистемологическим и культурологическим. На деле забвение смысла имени собственного представляет собой проблему культурной динамики. Изначально имена обладали смыслом в силу магических функций, выполняемых языком, а также слитности имени и предмета. Как только смысл имени был избавлен от предметности и обрёл полную прозрачность, он был заменён техническим «значением», стал рассматриваться как неизменное и общее и исчез за ненадобностью. На деле не только имена собственные, но и любые слова часто испытывают дефицит однозначного смысла, так как денотат всегда окружён облаком коннотаций, а эмпирический критерий демаркации денотата и коннотата невозможно окончательным образом обосновать. Так, широко известный аргумент У Куайна против однозначной определённости смысла вытекает из гипотезы лингвистической относительности и той недодетерминированности понятия эмпирическими индексными выражениями, которая обнаруживается при исследовании синонимии терминов и предложений (Куайн У. Слово и объект. — М., 2000). Лишь в совокупности предложений теории или языка каждое отдельное предложение приобретает смысл (Куайн У. Онтологическая относительность. // Современная философия науки. — М., 1994). Тезис Куайна о невозможности радикального перевода заострил до предела альтернативу «смысл или перевод». Таким образом, были поставлены границы «чисто научному», или натуралистическому, обсуждению проблемы смысла, принципиальная неразрешимость которой в очередной раз обнаружила её фундаментальный философский характер. Стремлением избавиться от указанных проблем вызвана иная крайность — отказ от различения смысла и значения в пользу реальности последнего. Ряд аналитических философов, развивая программу физикализма в философии сознания и языка, фактически отказываются от понятия «сознание» и, тем самым, от понятия «смысл». «Слова не значат ничего. Лишь когда мыслящий субъект использует их, они чего-либо стоят и имеют значение в определённом смысле. Они суть инструменты» (Ogden С. К., Richards J. A. Die Bedeutung der Bedeutung. — F/M., 1974. S. 17). Наряду с этим, многочисленные концепции смысла (ментализм, контекстуализм, экстернализм) фиксируют отдельные аспекты континуума, разворачивающегося между «значением» и «смысл», из чего вытекают и неоправданно расширительные, и радикально элиминативистские интерпретации. В семиотике (см. Семиотика), где смысл рассматривается как понятие, характеризующее содержание языковых выражений (см. Язык), принято различать смысл и значение знакового выражения, или знака (см. Знак). Значение — это тот предмет или явление, на которые указывает этот знак в конкретной знаковой ситуации (см. Значение). Один и тот же знак может указывать на разные вещи в зависимости от ситуации. Но знак не только указывает на нечто, он ещё и «высказывает» кое-что об этом нечто. Это «высказывание» и есть смысл знака, который вводит указываемые предмет или явление в общий порядок вещей и событий. Тем самым акт обозначения связывается с системой языковых смыслов, делает его семантически правомочным. В лингвистической семантике (см. Семантика) смысл рассматривается как особая сущность, отличная от выражающего этот смысл текста, но определяющая допустимые референции текста — его способность указывать на те или иные реалии. В логической семантике (см. Логическая семантика) вводятся формальные экспликации категории смысла (интенсионал, десигнат и другие). В психологии получивший широкое распространение в начале XX века психоанализ З. Фрейда вводит практику истолкования скрытого смысла содержаний сознания и поведенческих проявлений, тем самым открывая доступ к содержанию бессознательного, служащего источником смыслов. Понятие смысла составляет одну из ключевых категорий в индивидуальной психологии А. Адлера, исходившего из целенаправленности любых поведенческих актов и бессознательных проявлений. Ключом к пониманию личности для Адлера является смысл жизни, складывающийся у индивида уже в раннем детстве. В середине XX века распространение получила философско-психологическая концепция В. Франкла, считавшего стремление к смыслу главной потребностью человека и ведущей силой личностного развития. Согласно Франклу, смысл уникален, он находится в мире, в конкретных ситуациях, и каждый раз его нужно отыскивать заново, опираясь на совесть. Чувство утраты смысла — экзистенциальный вакуум — лежит в основе многих видов личностных нарушений и социальных патологий. Во второй половине XX века понятие смысла используется как объяснительное в ряде психологических теорий. В теории личности Дж. Ройса и А. Пауэлла личностный смысл, понимаемый как субъективная интерпретация жизни, составляет основу иерархической модели личности. В теории поведения Ж. Нюттена смысл коренится в отношениях между мотивацией и ситуацией, а поведение предстаёт как смысл, воплощённый в моторных реакциях. Смысл как результат индивидуальной интерпретации и категоризации ситуации рассматривается в информационном психоанализе Э. Петерфройнда, психоаналитической феноменологии Дж. Атвуда и Р. Столороу, теории личностных конструктов Дж. Келли и его школы, интеракционистской концепции личности Д. Магнуссона и его сотрудников. Феноменологический подход к анализу смыслов, извлекаемых из непосредственных переживаний, развит в психотерапии Ю. Джендлина. В теории самоорганизованного обучения Л. Томаса и Ш. Харри-Аугстейна говорится в частности о совместных смыслах, возникающих в пространстве диалога. Осмысление человеческих действий в широком социальном контексте характерно для этогенического подхода Р. Харре, «социальной экологии» Дж. Шоттера. С конца XX века расширяется поле эмпирических исследований, особенно в позитивной психологии (Р. Баумайстер, П. Вонг и другие), где наличие и выраженность смысла оказывается одним из главных факторов душевного и телесного здоровья, а также гармоничного развития. В российской психологии к понятию смысла одним из первых обратился Л. С. Выготский, поставивший проблему смыслового строения сознания. В работах А. Н. Леонтьева и его школы была разработана концепция смысла как специфически человеческого механизма регуляции процессов деятельности и сознания. Ф. В. Бассин рассматривает смысл как разновидность «значащих переживаний», являющихся, по его мнению, основным предметом психологии. В трансперсональной теории сознания В. В. Налимова смыслы предстают как бесконечный непроявленный континуум, определённые фрагменты которого отбираются и оформляются погружённой в этот континуум личностью.

Происхождение сознания и за его пределами

Происхождение сознания — одна из самых неразрешимых загадок человеческого разума из-за присущих ему концептуальных и теоретических трудностей. Применяя действительно многопрофильный подход, Грэм Литтл решает эту проблему в оригинальной и доступной книге. Автор поддерживает точку зрения, согласно которой сознание можно обсуждать только в рамках общей теории психологии. Поэтому он посвящает первую часть своей книги разработке обоснованной методологии, которая может быть использована для создания психологической теории личности.При этом он признает вдохновляющую роль работы Уильяма Росса Эшби в кибернетике и анализе самокорректирующихся систем. Вторая часть книги исследует последствия психологической теории человека для многогранной природы человечества.

Человеческий мозг определяется как высшее состояние развитой нервной структуры, приспособленной для максимального выживания, используя экологическую нишу дифференцированных полей восприятия. Одним из ключевых шагов в зарождении сознания было развитие нейронной способности записывать и группировать события в соответствии с их свойствами, тем самым генерируя идеи.Все идеи — это знания о прошлых событиях («заимствованные знания» в терминологии Эшби 1960 года), которые можно связать в цепочки для описания и предсказания потока изменений в реальности на основе исторического опыта. Следовательно, возможность генерировать идеи давала нашему виду определенное преимущество в выживании («выживание через знания»). Диаграмма Эшби используется для описания структуры человеческой психики с полностью определенными переменными (окружающая среда, тело, реагирующая часть, структуры мозга, отношение, эмоции, знания и внимание) и связи между ними как показывающие поток изменений через система «человек в своем окружении».«Мозг понимается как энтропийное устройство, посредством которого энергия неизбежно течет к самым низким энергетическим состояниям / путям, доступным для него, то есть к тем состояниям, которые возникли из исторического опыта (привычек). Важно отметить, что нейронная эволюция также разработала механизм внимания, предупреждающий человека об опасности. Механизм внимания мозга, позволяющий перенаправлять нейронные потоки вопреки энтропии, называется выбором, или свободной волей, и является единственной системой во Вселенной, не управляемой энтропией. Творческая свобода воли по своей сути непредсказуема и является основной внутренней силой человечества, позволяющей ему преодолевать энтропию путем создания и принятия новых идей всякий раз, когда принимается решение о вложении усилий.

«Я», то есть концептуализация человеческого духа, является ядром психики и как таковое занимает особое и центральное место в нашем самосознании. Остальная часть развитой структуры психики, включая знания, эмоции и отношения, определяется как разум. Механизм внимания мозга и чувство «я», встроенное в «я», объединяются, чтобы создать человеческое сознание. Следовательно, сознание — это функция содержимого мозга, а не его механизм.Фундаментальный аспект человеческого опыта — разрешение противоречия между энтропией и свободой воли. «Я» узнает, что механизм внимания может вмешиваться в мозг, заставляя нейронные потоки идти по путям, по которым они в противном случае не пошли бы. «Я» может либо вмешаться и перенаправить поток нейронной энергии, чтобы помешать энтропии (вариант, который требует энергии и усилий), либо согласиться с энтропией, тем самым позволяя жизни течь в направлении, продиктованном прошлым. Применение этой теории имеет далеко идущие последствия, поскольку она может учитывать ряд аспектов человеческой жизни, включая интеллект, привычки, выбор, эмоции, знания, природу / воспитание и психическое здоровье / болезнь.Темы, затронутые в книге, отражают всю широту значения теории. Несколько примеров включают эпистемологию и проблему знания (главы 4, 10 и 34), восприятие (глава 5), психологическую теорию (глава 11), свободу воли (глава 16), сновидения (глава 21), обучение (глава 22). ), интеллект (глава 23), искусственный интеллект (глава 25), духовность (глава 26), психические заболевания (глава 27), причинность (глава 30) и современная физика (глава 33). Учитывая широту охвата, эта книга охватывает широкий круг читателей, в том числе психологов, социологов, философов и нейробиологов.

В плотном приложении к книге, озаглавленном «К лучшему стандарту суждения, чем рецензирование», автор утверждает, что нынешний стандарт «рецензирования» для оценки научных работ должен быть заменен «строгой стратегической и концептуальной прозрачностью. ” Это основано на наблюдении, что процесс рецензирования при эмпирической проверке не смог защитить систему от публикации статей низкого и неадекватного интеллектуального качества, как показал Алан Сокал в своей знаменитой работе-мистификаторе (Sokal and Bricmont, 1998).Книга завершается короткой главой, в которой описывается интеллектуальное развитие автора, а также причины его сознательного решения не включать структурированную библиографию («Я не согласен с современным подходом к науке, согласно которому ссылки или, по крайней мере, объем ссылок в некотором роде» предполагает интеллектуальный статус. Я считаю, что нам нужно вернуться к полной и энергичной оценке идей как таковых; ценность мышления и целостность определения источника определяет ценность »).

Два поздних автора пришли мне в голову, когда я читал книгу Грэма Литтла о происхождении сознания. Первый из них — американский психолог Джулиан Джейнс, который также применил мультидисциплинарный подход к проблеме происхождения сознания в своей книге 1976 года « Происхождение сознания в распаде двухпалатного разума » (Джейнс, 1976), хотя и с больше внимания уделяется неврологическим и археологическим находкам (Cavanna et al., 2007). Второй автор — австрийский философ Пауль Фейерабенд, который после публикации своей книги « против метода » (Feyerabend, 1975) стал одним из современных поборников критического подхода как к научному методу, так и к исследовательской практике.Интересно, что предыстория Фейерабенда также затрагивала философию разума и исследования сознания (Feyerabend, 1963). Дает ли наводящая на размышления книга Грэма Литтла окончательный ответ на вопрос о происхождении сознания? Читатели найдут свои ответы в конце этого интеллектуального путешествия через то, что кажется интересной и оригинальной попыткой подлинно свободного мыслителя.

Концепций сознания в JSTOR

Абстрактный

Психологи снова оказываются в точке исторического развития своей науки, где пристальное внимание к значениям будет неоценимым в преодолении концептуальной путаницы и трудностей взаимного понимания, которые так часто встречаются в научных дискуссиях о сознании.Настоящая статья представляет собой постоянные усилия по совершенствованию нашей изощренности в отношении некоторых из основных концепций, в терминах которых мы думаем о различных референтах слова «сознание». Каждый из шести основных разделов статьи концентрируется на одной обычной концепции сознания вместе с определенными сконструированными концепциями из психологии и смежных областей — концепциями, которые претендуют на то, чтобы иметь примерно такой же референт, как и обычное понятие. Заключительный раздел связывает основные концепции, которые обсуждались в предыдущих разделах, посредством четырех измерений значения: измерения интерсубъективности, измерения объективации, измерения предчувствия и измерения самоанализа.Внимательно рассмотрев эти важные концепции сознания и интенсивно используя их, мы можем надеяться эффективно использовать их в будущем без затруднений и двусмысленности.

Информация о журнале

The Journal of Mind and Behavior (JMB) признает, что разум и поведение позиционируются, взаимодействуют и причинно связаны друг с другом разнонаправленными способами; Журнал призывает исследовать эти взаимосвязи. JMB особенно интересуется научной работой в следующих областях: психология, философия и социология экспериментирования и научного метода; проблема разума и тела в психиатрии и социальных науках; критический анализ концепции DSM-биопсихиатрии-соматотерапии мысли и практики; вопросы, относящиеся к этическому изучению познания, самосознания и высших функций мышления у нечеловеческих животных.

Информация об издателе

Небольшое академическое издательство, посвященное междисциплинарному подходу в психологии, психиатрии и смежных областях. Издатель журнала «Разум и поведение». Спонсор симпозиумов и конференций по теориям сознания и проблеме разума и тела в социальных науках.

Изобретение сознания | SpringerLink

Abstract

В английском языке мы используем слово «изобретение» двояко.Во-первых, это новое устройство или процесс, разработанный экспериментальным путем и предназначенный для достижения практической цели. Во-вторых, иметь в виду выдумку, особенно ложь, направленную на то, чтобы понравиться или убедить. В этой статье я утверждаю, что человеческое сознание является изобретением в обоих отношениях. Во-первых, это когнитивная способность, развившаяся в результате естественного отбора и призванная помочь нам разобраться в себе и своем окружении. Но, во-вторых, это фантазия, вызванная мозгом и призванная изменить то значение, которое мы придаем нашему существованию.

Литературный критик Уильям Эмпсон сказал о своей профессии: «Критики бывают двух сортов: те, кто просто борется с цветком красоты, и те, кто менее континентальный, которые потом его выцарапывают. Я сам, должен признаться, стремлюсь ко второму из этих классов; необъяснимая красота вызывает у меня раздражение »(Эмпсон, 1930). Можно сказать, что изучающие сознание также бывают двух видов. С одной стороны, те, кто хочет, чтобы тайна оставалась нетронутой, хорошо политой, но в остальном нетронутой.С другой стороны, те, кто видит в этом научный вызов, естественное явление, которое нам нужно раскопать и объяснить.

Но все мы начинаем с одного и того же. Мы наслаждаемся жаром и краснотой огня, кислым привкусом лимона, лаской руки любовника. Мистики или скептики, мы все согласны с тем, что сознание — это прекрасно. Сознательные ощущения лежат в основе нашего существа. Без них мы были бы более бедными существами, живущими в более скучном мире. Более того, мы все согласны с тем, что сознание необъяснимо — или, по крайней мере, что в настоящее время оно необъяснимо .Проблема не в том, что мы вообще не понимаем сознание. Некоторые аспекты этого относительно легко объяснить с научной точки зрения. Проблема в том, что один аспект продолжает сбивать с толку всех, и это «качественное ощущение сознания»: краснота красного цвета, болезненность боли. qualia — или, как люди часто выражаются, просто «каково это».

Биолог Х. Аллен Орр, вероятно, говорит от имени большинства ученых, когда в рецензии на книгу Томаса Нагеля «Разум и космос» он пишет: «Я разделяю здесь чувство таинственности, которое испытывает Нагель.Мозг и нейроны, очевидно, имеют прямое отношение к сознанию, но то, как такие простые объекты могут вызвать пугающе различное явление субъективного опыта, кажется совершенно непонятным »(Orr 2013). Или, как красочно выразился Колин МакГинн: « Мозг — это просто неподходящая вещь для рождения сознания. С таким же успехом можно утверждать, что цифры возникают из-за печенья или этики из ревеня »(McGinn 1993).

Ну что ж, посмотрим. Я назвал эту статью «Изобретение сознания», потому что хочу сыграть на двух разных значениях слова «изобретение» в английском языке.

Например, лампочка или телескоп.

Но альтернативно изобретение может быть:

Например, сказка или соната для фортепиано.

Я собираюсь доказать, что человеческое сознание является «изобретением» в обоих этих смыслах.

То есть сознание — это:

• 1. Познавательная способность, развившаяся в результате естественного отбора, призванная помочь нам понять самих себя и свое окружение .

Но на другом уровне сознание:

Я утверждаю, что квалиа практически не вносят вклад в когнитивные способности.Однако они лежат в основе фантазии.

Я должен начать, конечно, с определения объема термина «сознание». Иногда люди готовят из этого много еды. Но я не думаю, что этот первый шаг должен быть спорным — во всяком случае, если мы не сможем обосновать его тем, что каждый из нас субъективно знает лучше всего, свой собственный. Если я могу говорить объективно от вашего имени, сознание — это определенно то, что вы осознаете : то есть различные состояния ума, субъектом которых вы в любой момент времени являетесь и которые доступны вам посредством самоанализа.

Это правда, что сознание с таким определением может быть труднодоступным у невербальных животных. Но, к счастью, взрослые люди действительно могут рассказать нам об этом (по крайней мере, до определенного момента). И все согласны с тем, что вы можете осознавать целый ряд довольно разных видов психического состояния: восприятия, воспоминания, желания, мысли, чувства и так далее. Когда вы размышляете, вы наблюдаете эти различные состояния как бы внутренним взором. Итак, для вас естественно — и люди повсюду так поступают — думать о сознании как о каком-то окне в разуме, частном взгляде на сцену, на которой разыгрывается ваша ментальная жизнь.

А взгляд с чьей точки зрения? Ну а с точки зрения кого, кроме «вас», вашего я . И это сразу подводит нас к одной из самых ярких черт сознания: его единства . У окна только одно «ты». Только одно я. Когда вы чувствуете боль, хотите позавтракать или вспоминаете лицо матери, в каждом случае это один и тот же человек.

Нам может показаться очевидным, что так и должно быть. Но на самом деле это единство отнюдь не является логической необходимостью.Я бы сказал, что это вполне возможно — и даже психологически правдоподобно, — что ваш мозг может вместить в себя несколько независимых вас, каждое из которых представляет отдельный сегмент разума. В самом деле, это фрагментированное состояние могло быть именно таким, каким вы и все остальные люди начинали при рождении. Тогда и в первые несколько месяцев жизни разные вы вряд ли знали друг друга. К счастью, однако, так никогда и не останется. По мере того, как ваша жизнь шла своим чередом и ваше тело — ваше одно тело — начало взаимодействовать с внешним миром, этим отдельным «я» суждено было войти в регистр — как бы оркестрованный единственной музыкальной линией, которая, как это случилось, составил вашу единственную жизнь (Хамфри, 2000).

Было ли это «связывание самих себя» запрограммировано генетически? Не обязательно. Я думаю, что это могло быть автоматическим результатом динамики разума и тела. Фактически, нечто подобное можно наблюдать в довольно простых физических системах. В семнадцатом веке Кристиан Гюйгенс, изобретатель маятниковых часов, сделал удивительное наблюдение. Когда два или более его часов были подвешены к одной балке, он заметил, что их маятники спонтанно начали бить синхронно, проявляя, как он выразился, «странную симпатию».В более поздней демонстрации набор из пяти метрономов помещается на плавающий стол, и они слишком быстро начинают бить как один (Harvard Natural Sciences Demonstrations, 2016). Это происходит потому, что каждый отдельный метроном, взаимодействуя через стол, чувствует притяжение других. В случае с сознанием, по-видимому, история должна быть более сложной. Но, возможно, не намного сложнее. Возможно, отдельные части новорожденного разума, взаимодействующие с одним телом, также каким-то образом ощущают притяжение других.

Как бы то ни было, давайте обратимся к большому вопросу. Когда все ваши ментальные состояния имеют один и тот же предмет, чего достигается это единство? Ответ тоже большой. Единство сознания обеспечивает наиболее очевидную когнитивную функцию сознания, которая заключается в создании того, что Марвин Мински назвал «обществом сознания » (Minsky 1986). Так же, как — фактически просто потому, что у окна только одно «ты», с другой стороны появляется только один ум. Информация из разных агентств как бы собирается за одним столом, и именно здесь ваши «я» могут встречаться, обмениваться рукопожатием и участвовать в плодотворной перекрестной беседе.Это означает, что теперь у вас есть обширный форум для планирования и принятия решений. И тогда открывается путь для центрального процессора , , чтобы взять на себя управление: интеллектуальный агент, который может распознавать закономерности, сочетать прошлое и будущее, назначать приоритеты и так далее в сознании в целом. Инженер-компьютерщик мог бы распознать это как «экспертную систему». Вы, конечно, узнаете это как «Я».

Но, наряду с этим, появляется еще одна возможность. Как только вы сможете наблюдать, как части разума взаимодействуют на одном этапе, вы будете в состоянии осмыслить взаимодействия.И это может поддерживать вторую важную функцию сознания: а именно, дать вам возможность оценить того, как работает ваш разум. Наблюдая, например, как «убеждения» и «желания» порождают «желания», ведущие к «действиям», вы обнаруживаете, что ваш разум обладает четкой психологической структурой. Таким образом, вы начинаете понимать , почему вы думаете и действуете именно так. Это означает, что вы можете объясниться самому себе, а также объясниться другим людям. Но, что не менее важно, это означает, что у вас есть модель для объяснения других людей самому себе.Когда вы встречаетесь с другим человеком, вы можете предположить, что его ум работает так же, как и ваш. Так вы сможете понять, о чем он, вероятно, думает и как он будет себя вести. Сознание заложило основу того, что психологи называют «теорией разума».

Пока все хорошо. У нас есть работоспособное определение сознания с точки зрения самоанализа. И мы определили два способа практического применения интроспекции. Вот две причины, по которым этот вид сознания, вероятно, был выбран в ходе эволюции.Более того, у нас есть правдоподобная метафора того, как это работает: сознание открывает окно в общество разума и в то же время создает.

А как насчет изображений, которые я здесь использую? Разве это не попахивает «картезианским театром», к которому Дэн Деннет (1991) выразил такое презрение? Нет, я думаю, это ложное беспокойство. Деннетт возражал против идеи, что мозг содержит пространство проекции, где копия внешнего мира демонстрируется внутреннему наблюдателю. Но я надеюсь, что ясно, что это не то, что предлагается.Окно сознания открывается в картину не того, что находится снаружи, а того, что находится внутри — психических состояний, чьи повороты, повороты и конфликты лежат в основе того, как вы думаете и действуете. Если это театр, то это действительно больше похоже на настоящий человеческий театр, где идет спектакль , спектакль .

Представьте себя на спектакле по пьесе Шекспира. Шекспира не интересовало копирование реальности. Его пьесы — это рассказы, драматические макеты, предназначенные для анализа, разоблачения и объяснения.И действительно, как он сам объяснил, в рассказах используются коды и стенография. В известном прологе к Генриху V Хор приносит извинения от имени актеров — всего лишь шифров или символов — за то, что они осмелились воссоздать театрализованное представление истории на сцене. «Простите», — говорит Хор, — «плоские невозмутимые духи, осмелившиеся на этом недостойном эшафоте создать такой великий объект: сможет ли эта кабина вместить бескрайние поля Франции?» Секрет, продолжает он, кроется в шифровании. Точно так же, как строка нулей может представлять огромное число — «Поскольку кривая цифра может свидетельствовать в маленьком месте о миллионе», — так и игроки и реквизит на сцене могут представлять реальность совершенно другого порядка.«Итак, позвольте нам, шифровки к этому великому счету, поработать над вашими воображаемыми силами».

Это поразительно пророческий отрывок — почти как если бы Шекспир предвосхитил современные представления о том, как психические состояния представлены в мозгу. Но, обращая внимание на его слова, я хочу повторить еще один замечательный намек: «Сможет ли эта кабина выдержать просторные поля Франции?»

Термин «кабина» возник, естественно, как название арены для проведения петушиных боев. Уже во времена Шекспира он превратился в название любого замкнутого пространства, где делаются важные дела.Он не мог знать, что слово «кабина» позже станет обозначать рубку корабля, а позднее — рубку управления самолетом. Однако теперь, когда мы обсуждаем сознание, я хочу предположить, что кабина самолета дает даже лучшую аналогию для сознания, чем театральная сцена.

Итак, представьте себе кабину самолета. И встаньте там, где сидит пилот. Вы увидите перед собой набор приборных панелей, на которых отображаются выходные данные различных модулей, которые отслеживают внешнее и внутреннее состояние самолета: скорость, высоту, запасы топлива, глобальное положение, предполагаемый курс и т. Д.Давайте предположим, что с вашего привилегированного места у вас есть окно для просмотра убеждений, желаний и намерений самолета — конечно, представленных в закодированной форме в виде чисел, значков, графиков. Ваша задача как пилота — объединить всю эту информацию, чтобы решить, что делать для достижения определенных целей. Вы должны наблюдать, затем думать, затем действовать. У вас есть джойстик, с помощью которого вы можете управлять закрылками и хвостовым оперением самолета, чтобы направить самолет в заданном направлении. Да, кстати, у вас также есть радио в кабине, так что вы можете устно доложить наземному диспетчеру.Вы фактически стали самолёта .

Вы оцените аналогию. И все же вам может быть интересно, в чем суть. Сознательный пилот-человек как аналог сознательного агента в мозгу? Если есть сознание по обе стороны уравнения, что это нас даст? Но это все. Это не обязательно должно быть с обеих сторон. Я хочу использовать эту аналогию как еще один способ демистификации сознания.

Мы уже знаем наверняка, что нет необходимости иметь сознательного агента на месте пилота.Электронный автопилот, состоящий только из печатных плат, может — и во многих самолетах выполняет — точно такую ​​же функцию, что и пилот: сопоставление информации, обращение к базе знаний, выбор наилучшего пути и т. Д. Автопилот может даже быть спроектирован так, чтобы сообщать о том, что он делает и почему, на базу на земле, в имитируемой речи, если это необходимо. И он может вести исторический учет своей собственной деятельности (спрятанный в черном ящике, чтобы к нему можно было получить доступ посмертно при необходимости).

Правда, никто еще не сконструировал автопилот для самолета, способный читать мысли других самолетов.Но оказалось, что именно такие метакогнитивные способности уже внедряются в компьютеры беспилотных автомобилей. Чтобы безопасно управлять движением, компьютер должен уметь предугадывать поведение других автомобилей. Фактически, компьютер должен иметь «Теорию драйверов». Как он узнает эту теорию? Я не знаю здесь фактов, но я не удивлюсь, если инженеры уже работают над тем, чтобы один компьютер научился моделировать другие компьютеры, размышляя на собственном примере.

Итак, вернемся к проблеме сознания. Я, конечно, хочу сказать, что если для всего этого можно спроектировать электронный автопилот, то неудивительно, что это умеет мозг. Мы говорим здесь о нормальной науке и технике. На самом деле наука идет полным ходом. Чтобы упомянуть несколько областей хорошего прогресса: Станислас Дехаен (2014) составил карту того, что он называет «глобальным нейронным рабочим пространством»; Джулио Тонони (2012) предложил статистическую модель «интегрированной информации»; Кристоф Кох и Фрэнсис Крик (2005) определили структуру мозга, клауструм, как потенциального кандидата на должность ведущего церемоний.

Вначале я предположил, что сознание — это изобретение в первом смысле этого слова: «когнитивные способности, развитые в результате естественного отбора, призванные помочь нам понять самих себя и наше окружение». Точно. Пока кажется, что это и есть сознание. И, как я предположил, это так, нам еще не пришлось ничего говорить о таинственном ощущении . Мы получаем эту когнитивную способность — рабочее пространство, интеграцию, теорию разума — даже не упоминая о жуткости сознания.

Это в своем роде хорошие новости. Но и плохие новости. Хорошая новость в том, что мы получаем отчет о сознании, который выглядит уважаемым с научной точки зрения. Плохая новость заключается в том, что мы получаем отчет о сознании, в котором не учитывается то самое, что многие из нас считают его самой загадочной и интригующей особенностью. А как насчет мрачного феноменального ощущения сознания? Где то «каково это», о котором все кричат?

С самого начала мы определили сознание как включающее все те ментальные состояния, которые доступны интроспекции.Но теперь, если мы хотим сделать проблему жуткой сознания, нам придется сосредоточиться на ней. Проникает ли рассматриваемое качество во все ментальные состояния? Нет, в том-то и дело: похоже, это не характерно для когнитивных состояний более высокого уровня. Во всяком случае, это необязательная функция. Нет никакого особого ощущения , связанного с вашей мыслью, скажем, что сегодня четверг. Это не , как все , чтобы вы поверили, что пойдет дождь, или вспомните, куда вы положили шляпу.

Скорее, феноменальное качество проявляется только на более животном уровне. Это особенно важно, возможно, исключительно в том, как вы представляете, что происходит в ваших телесных органах чувств. – — кожа, глаза, нос, уши, язык. Это есть — и это только здесь — с вашим опытом ощущений : боль укуса пчелы, соленый вкус анчоуса, голубизна неба. Среди сознательных ментальных состояний ощущения обладают особым свойством быть по своей сути жуткими , они просто не могли бы быть такими состояниями, если бы не обладали этим таинственным измерением.

Как я сказал в начале, ощущения лежат в основе нашего существа. Никто не пожелал бы и не мог пожелать исчезновения qualia . В самом деле, для всех нас были времена, когда сознательный опыт составлял примерно и мало что другое. Наука о сознании, которая не учитывает квалиа, — это не просто игнорирование слона в комнате, это игнорирование слона, что — это комната. Но пока кажется, что это вся наука, которую мы получаем. Как это может быть?

Может быть несколько объяснений того, почему квалиа не получают того приоритета, на который мы могли бы рассчитывать.Несомненно, отчасти потому, что, как мы только что убедились, когнитивная наука действительно может пройти долгий путь к объяснению сознания без какой-либо ссылки на них. Но это также происходит из-за опасения, выражаемого многими учеными — и философами в том числе, — что квалиа никогда не будет возможно объяснить в традиционных научных терминах. Х. Аллен Орр, как мы видели, сказал, что квалиа «совершенно непостижимы». Кристоф Кох не так давно написал мне: «Странно, что материя мозга источает эти феноменальные чувства.Сознание настолько живо, а его свойства кажутся такими потусторонними, что кажется, будто взывает к Богу ». Кох, возможно, шутил. Но кто смеется? Куда нам идти, если не ссылаться на какие-то сверхъестественные силы?

Действительно, есть много теоретиков, которые просто не хотят никуда идти с этим. Это не столько случай отказа qualia — хотя он тоже существует, — сколько отказ qualia . Исаак Ньютон задал тон 500 лет назад: «Но более точно определить, что такое свет, каким образом преломляется и какими способами или действиями он порождает в нашем сознании Фантазмы цветов, — не так просто.И я не буду смешивать предположения с достоверностью »(Newton 1671). Джерри Фодор повторил пессимизм Ньютона: «Мы не знаем даже на первый взгляд, как мозг (или что-то еще физическое) может быть локусом феноменального опыта. Это, несомненно, одна из величайших метафизических загадок; не делайте ставку на то, что кто-нибудь когда-нибудь ее решит »(Фодор, 1998).

Конечно, не все были готовы сдаться. В кофейне, если еще не в лаборатории, продолжались споры о том, что такое квалиа и что с ними делать.Предлагаемые ответы не всегда были полезными. Тем не менее, похоже, что появляется консенсус, по крайней мере, относительно границ проблемы. Большинство теоретиков сейчас признают, что есть только два варианта, к которым можно отнестись серьезно. Мы можем быть реалистами в отношении квалиа, или же мы должны быть иллюзионистами (франкский, 2016).

Имена проясняют значение этих альтернатив. Реалисты принимают квалиа за чистую монету. По их мнению, если кажется, что ваши ощущения обладают качествами, которые выходят за рамки физического объяснения, то, должно быть, они действительно обладают такими качествами.И это возможно, потому что в мозговой деятельности, лежащей в основе ощущений, уже есть скрытое сознание как дополнительное свойство материи — свойство, еще не признанное физикой, но то, что вы, сознательный субъект, каким-то образом можете использовать. Том Нагель, например, пишет: «Существование сознания, по-видимому, подразумевает, что физическое описание Вселенной, несмотря на его богатство и объяснительную силу, является лишь частью истины, и что естественный порядок гораздо менее строг, чем это было бы, если бы физика и химия учитывали все »(Nagel 2012).Итак, согласно реалистам, когда вы, скажем, испытываете боль, вы фактически прорываете завесу мирской физики, чтобы получить доступ к царству более высокого порядка.

Иллюзионисты, напротив, этого не хотят. Они утверждают, что если кажется, что ваши ощущения обладают этими чудесными нефизическими свойствами, то это может быть только потому, что ваш физический мозг обманывает вас. И это возможно, потому что мозг — это вычислительная машина, которая работает с символами, а символы, основанные на физике, могут прекрасно представлять положения дел, которые не существуют и даже не могут существовать (спасибо, Шекспир!).Дэн Деннет, например, сказал: «Сознание — это иллюзия мозга, для мозга, со стороны мозга». Qualia похожи на «красивое обсуждение пурпурного, просто о цвете, но при этом сам по себе не окрашен» (Dennett 1991, p. 371). Итак, согласно иллюзионистам, когда вы испытываете ощущение пурпурного цвета, сладости или боли, вы получаете доступ к магическому шоу вашего собственного мозга и вас обманом обманывают , заставляя поверить, что вы достигли другого уровня реальности, хотя на самом деле это все идет с твоей стороны.

Реализм и иллюзионизм. Проблема в том, что обе эти теоретические позиции дорого обходятся. С одной стороны, цена реализма заключается в том, что он подразумевает, что стандартное физическое описание мира в корне неполно. Некоторые люди это действительно приветствуют. Нагель считает, что это сделает естественный порядок менее строгим! Но другие, в том числе и я, находят это ленивым и неизящным решением.

Но, с другой стороны, иллюзионизм тоже имеет свою цену. Иллюзионизм подрывает — и в глазах многих людей обесценивает — тайну человеческого опыта.Некоторые люди это тоже приветствуют. Деннет явно испытывает злобный восторг, причиняя дискомфорт тем, кого он называет мистерианцами. Он счастлив быть, как он сам выражается, «полицейским в Вудстоке» (полицейским на поп-фестивале). Но многие другие находят иллюзионизм глубоко удручающим, жалуясь, что он «расплетает радугу» и так далее.

Тем не менее, что правильно? Пока никто не знает наверняка. Но я не скрываю, и надеюсь, что это правильно. Хотя я сам недавно подверг сомнению язык иллюзионизма (Humphrey 2016b), я надеюсь увидеть решение «сложной проблемы» в рамках нашей стандартной модели мира.

Вот интересная аналогия. Я полагаю, вы знакомы с «настоящим невозможным треугольником» или «Грегундрам», деревянным объектом, изобретенным Ричардом Грегори, который, если смотреть с одной конкретной точки зрения, выглядит в точности как сплошной треугольник Пенроуза — структура, которая просто не могла существуют в физическом мире. Мое предположение — моя надежда — состоит в том, что кажущаяся «нереальность» сознания сводится к аналогичной уловке перспективы.

Можем ли мы добиться большего, чем просто надеяться на это? Кто-нибудь знает, какие физические процессы в мозге могут лежать в основе этого? На самом деле да, как я сейчас объясню, я думаю, в отличие от Фодора, у нас есть по крайней мере «первый проблеск».Но прежде чем идти туда, я хочу рассмотреть гораздо более простой пример. Когда скептики задаются вопросом, может ли какая-либо научная теория вызывать полумагические эффекты, будет хорошо, если мы сможем указать на модельный механизм, который может имитировать некоторые из этих эффектов. Тогда, по крайней мере, у нас будет доказательство принципа.

Итак, давайте вернемся к моей аналогии с кабиной. А теперь предположим, что у самолета, которым вы летите, есть специальные датчики в теле, аналогичные человеческим органам чувств, чья работа состоит в том, чтобы отображать то, что происходит на поверхности его тела — тепло, давление, повреждение тканей и так далее.Предположим также, что в кабине есть специальный набор «сенсорных инструментов», которые отображают эту информацию. Но вот что особенное: в то время как все другие инструменты на панели используют простые плоские графические или числовые дисплеи, сенсорные инструменты — и только сенсорные инструменты — украшают их совершенно особым образом: как голограммы .

Мы все видели голограммы. Изображение кажется возвышающимся над плоской поверхностью. Конечно, мы знаем, что это ненастоящее. Это только выглядит так, как будто есть третье измерение.Однако вы в волшебной кабине не знаете этот . На вам на кажется, что цифры действительно выскакивают за пределы экрана. Неудивительно, что вы находите эти сенсорные дисплеи особенно привлекательными и впечатляющими. Вы изо всех сил пытаетесь объяснить другим по радио, что это такое. Но, к сожалению, слов часто не хватает. Тем не менее, прежде всего для вас важен ваш собственный опыт от первого лица. С этого момента вы будете летать только для того, чтобы погрузиться в эти необычные зрелища.Как сказал лорд Байрон: «Великой целью жизни становится ощущение -« почувствовать, что мы существуем, даже несмотря на боль »(Byron 1813).

Но я не должен увлекаться, только потому, что вы были пилотом. Я забегаю вперед от своих аргументов.

ОК. Аналогия есть аналогия. Голограмма — это голограмма. Какое отношение это может иметь к мозгу и квалиа? Что ж, осмелюсь сказать, может, это не просто аналогия. Хочу обратить ваше внимание на так называемый «голографический принцип», который возник из космологии и физики черных дыр.Принцип гласит, что не только трехмерный мир всегда может быть представлен без потери информации двумерной поверхностью (как в обычной голограмме), но n-мерный мир всегда может быть представлен как (n — 1) размерная поверхность .

Таким образом, для начала, когда трехмерные объекты исчезают в черных дырах, информация, которую они содержат, не обязательно должна быть окончательно потеряна (что было бы проблематично для физики), а вместо этого могла быть сохранена на двумерной поверхности дыры, из которого может быть воссоздана иллюзия оригинальных объектов .Фактически, в свете этого космологи предположили, что трехмерный мир, который, как мы сами считаем, мы живем, на самом деле может быть именно такой иллюзией, возникающей из плоской двумерной поверхности. Но ближе к делу: теперь мы можем предположить, что четырехмерный мир сознательных квалиа вполне может быть иллюзией, порожденной трехмерным мозгом. Как кто-то сказал о случае с черной дырой: « Эта идея настолько странная, что ее можно сравнить с обнаружением, что инструкция по эксплуатации посудомоечной машины содержит рецепт приготовления хорошего шоколадного суфле» (Maynard 2015).Ага! Как кто-то другой сказал о сознании: «С таким же успехом можно утверждать, что числа возникают из печенья, а этика — из ревеня» (McGinn 1993). Похоже, мы что-то узнали!

Да, но как именно это могло работать? Так получилось, что Карл Прибрам еще в 1970-х годах действительно поднял вопрос о том, что информация в мозге хранится в голограммах. Но сегодня никто не воспринимает детальную модель Прибрама всерьез. Так как еще мозг мог бы генерировать сенсорный дисплей в более высоком измерении? Я работал над ответом на этот вопрос много лет (Хамфри, 1992, 2006, 2011).Я хотел получить ответ, учитывающий историю эволюции. Здесь не место, чтобы рассказывать вам всю историю, но я постараюсь дать краткий обзор.

Все начинается, как я понимаю, с существ, которые были нашими далекими предками, плавающими в морях и производящими оценочные реакции на стимулы на поверхности тела: «извивающиеся движения принятия или отвержения». Эти реакции, которым я дал общее название «отправитель», были отточены естественным отбором, чтобы быть хорошо адаптированными к потребностям существа — с учетом того, какой стимул достигает поверхности тела, какая часть тело затронуто, и какое значение это имеет для биологического благополучия.С самого начала можно сказать, что ответы будут значащими — то есть они потенциально несут большой объем информации о том, что стимуляция означает для существа. Однако, для начала, дома в мозгу нет никого, кто бы реализовал этот потенциал, никто до не интересуется смыслом.

Но эволюция изобретательна. Вскоре в мозгу возникает особый модуль — прото-я, если хотите, — чья задача состоит именно в этом: обнаруживать, «что для меня значит стимуляция».И, к счастью, оказалось, что он может сделать это с помощью простого трюка: считывания (извлечения значения из) командных сигналов двигателя , посылаемых для получения рефлекторной реакции.

Итак, теперь у нас есть агент, который читает собственные ответы мозга и делает их сенсорную интерпретацию. По правде говоря, это первый предмет сенсации . Но отметим, что на данном этапе в интерпретации нет ничего необычного или волшебного. Субъективный опыт не имел особого феноменального ощущения.Что произошло?

Я утверждал, что ключ кроется в том, как продолжала развиваться отправка. В самом начале рефлекторные реакции — это явные телесные действия, происходящие в месте стимуляции на поверхности тела. Однако так никогда не будет. По мере того, как потомки первоначальных существ эволюционируют и становятся более изощренными, эти явные реакции довольно скоро становятся неуместными и даже неудобными — скажем, вы не всегда хотите гримасничать, когда вас касается красный свет. Итак, теперь существо столкнулось с проблемой.Как потерять телесное поведение, но сохранить информацию о значении стимула?

Решение, к которому приходит естественный отбор, гениально. Это необходимо для того, чтобы реакции стали интернализованными или «приватизированными», так что двигательные сигналы больше не достигают фактической поверхности тела, а начинают нацеливаться на карту тела, где органы чувств сначала проецируются в мозг. Таким образом, посыл эволюционирует из реальной формы телесного выражения в виртуальную — но все же ответ, который субъект может доить для получения информации.

Итак, эта приватизация дала замечательный — хотя и случайный — результат. Это означает, что между моторной и сенсорной областями мозга создается петля обратной связи — петля, которая способна поддерживать рекурсивную активность, вращаясь по кругу, цепляясь за собственный хвост. И это, на мой взгляд, меняет правила игры. Что особенно важно, это означает, что действие можно растянуть во времени, чтобы создать «плотный момент» чувственного опыта. Но, более того, активность можно направлять и стабилизировать, чтобы создать математически сложное состояние «аттрактора».И такой аттрактор может обладать замечательными гипермерными свойствами (Krisztin 2008). Реальный, нереальный, сюрреалистический? Ответ будет в глазах смотрящего — субъекта, чье чтение этой мозговой активности вызывает сенсорный опыт.

В любом случае, с этого момента, когда появляется возможность «улучшить» качество ощущений — внести дальнейшие адаптивные изменения — естественный отбор получает совершенно новое пространство дизайна для исследования. Небольшие изменения в схеме могут иметь драматические последствия.И я считаю, что это обеспечивает эволюционный контекст для изобретения особого вида аттрактора, который будет восприниматься субъектом как сенсация с необъяснимым феноменальным ощущением . По аналогии с Gregundrum я назвал этот аттрактор «ipsundrum», чтобы обозначить реальное «невозможное состояние мозга», которое на самом деле создано самим. Ипсундрум по-прежнему является разновидностью возбудителя, который возникает как реакция на сенсорную стимуляцию и по-прежнему несет информацию об объективных свойствах стимуляции.Но теперь эта информация приходит в совершенно новом обличье. Это происходит, если хотите, как часть «загадки, написанной в мозгу» (Хамфри, 2016a).

Я выдвинул этот отчет о ощущениях более 25 лет назад. Мои аргументы были в основном теоретическими, а не эмпирическими. Но я счастлив сказать, что похоже, что одна из ключевых особенностей получила экспериментальную поддержку: а именно, что зрительные ощущения зависят от активности мозга в петле, проходящей между первичной зрительной корой и областями дальше вперед.В мастерском обзоре недавних нейробиологических данных Стэн Дехейн (который, как ни странно, является чем-то вроде «qualia denier») резюмирует возникающую картину: «Сознание живет в петлях: отражающаяся нейронная активность, циркулирующая в сети наши корковые связи вызывают наши сознательные переживания »(Dehaene 2014, p. 156).

Итак, вот и все: мой проблеск теории того, что придает сознанию удивительное качество. Поскольку так много деталей отсутствует, я признаю, что это не более чем проблеск.Но это должно быть лучше, чем вообще ничего не делать. Колин Макгинн писал: «Мы не знаем, что могло бы объяснить сознание, но у нас проблемы с поиском свидетельств, позволяющих выбрать одно объяснение по сравнению с другими; скорее, мы понятия не имеем, как могло бы выглядеть объяснение сознания »(Макгинн, 1999, с. 61). Я смиренно предполагаю, что это уже не так.

Это все, что я сейчас могу сказать о том, как физическая система может предоставлять сознательный опыт. Однако для эволюциониста, конечно, еще рано заканчивать обсуждение.Возможно, мы нашли возможный ответ на вопрос о , что произошло с , но мы еще не приступили к рассмотрению вопроса о , почему он эволюционировал. Даже если бы мы знали все детали — если бы мы могли объяснить, как создается сознательный опыт нейрон за нейроном, от красного света, касающегося вашей сетчатки, до того, как вы делаете все заявления, которые вы делаете в отношении красных квалиа, — мы все равно не знали бы , что это подходит для . В чем могло быть биологическое преимущество, вклад в физическую форму в том, чтобы переодевать ощущения таким вызывающе таинственным образом?

Это настоящая проблема.Вернемся к идее сознания как изобретения. Под первым значением изобретения мы увидели, что сознание действительно можно рассматривать как – когнитивную способность, развившуюся в результате естественного отбора, призванную помочь нам понять самих себя и свое окружение. ” Но теперь, когда мы рассматриваем роль квалиа, это значение изобретения выглядит гораздо менее подходящим. По крайней мере, на первый взгляд, квалиа и не являются ни познавательными, ни полезными!

Джерри Фодор в своей типично резкой манере сформулировал эту трудность: «Сознание» — и ясно, что он имеет в виду, в частности, квалиа, — «похоже, относится к хронически безработным.Насколько всем известно, все, что может сделать наш сознательный разум, он мог бы делать с тем же успехом, если бы не был сознательным. Зачем же тогда Бог потрудился создать сознание? » (Фодор 2004). Джон Сирл сделал примерно то же заявление о квалиа, не влияющем на уровень поведения: «Что касается онтологии сознания, поведение просто не имеет значения. Мы можем вести себя одинаково в двух разных системах, одна из которых является сознательной, а другая полностью бессознательной – (Searle 1992).

Если эти философы правы, это будет означать, что сознание — по крайней мере, его феноменальная сторона — не могло иметь никакого влияния на выживание наших предков. В этом случае гены, определяющие основные мозговые цепи, не могли быть отобраны естественным отбором.

Тогда — это эти философы, верно? Я думаю, что простой ответ — нет. Они виноваты в полном отказе воображения.

Фодор говорит, что квалиа «безработные». Похоже, он считает само собой разумеющимся, что, если сознание действительно выполняет какую-то работу, это может быть только для того, чтобы дать нам какой-то особый навык — помочь нам действовать более разумно или более эффективно на службе какой-то практической цели.Но что, если это понятие занятости просто неуместно при обсуждении феноменального аспекта сознания? Что, если феноменальное сознание, вместо того, чтобы делать нас более разумными или более продуктивными снаружи , делает нас каким-то образом на больше внутри — эмоционально и духовно больше? Что, если сознание на самом деле является изобретением во втором смысле, который я упомянул в начале: «фантазия, вызванная мозгом и призванная изменить то, как мы ценим то, что с нами происходит?»

Подумайте об этом.Подумайте еще раз о настоящем невозможном треугольнике, Грегундруме. Почему и с какой целью Ричард Грегори изобрел эту блестящую иллюзию? Конечно, это не служило какой-либо практической цели. Есть фотография, на которой он изображен с лицом, обрамленным настоящим невозможным объектом (Gregory 2011). Посмотрите на его широкую улыбку. Он сделал это просто, чтобы поразить нас . Тогда, возможно ли, что Природа, когда она изобрела квалиа, сделала это так, чтобы мы, сознательные существа, удивляли самих себя, ?

Не поймите меня неправильно.Я убежденный дарвиновский редукционист. Я не хочу отказываться от объяснений, заменяя четкие ответы нечеткими. Но все же, я думаю, бывают моменты, когда в интересах науки нам нужно немного расслабиться. Прежде чем говорить о применимости феноменального сознания, нам нужно заняться естественной историей. Мы должны изучать, как сознательный опыт на самом деле меняет образ жизни людей в мире. Как воздействие квалиа меняет психологию людей? Какие убеждения и отношения порождаются? Как это влияет на представления людей о том, кто они такие, и в каком мире они живут?

Это — или должно быть — эмпирические вопросы, которые нужно задавать обычным людям.И мы должны быть готовы рассмотреть всевозможные варианты ответов, не только те, которые обсуждаются в разделе науки или философии библиотеки, но, возможно, те, которые относятся к разделу самопомощи или даже к Новому веку. Но, что наиболее важно, мы должны начать исследование недалеко от дома, серьезно отнестись к нашей собственной интуиции о том, как и почему феноменальное сознание имеет значение для нас самих.

Подумайте об этом. Предположим, что магия для , у вас , была , а не .Предположим, ваши ощущения на самом деле были просто номерами коричневых сумок. Чего бы не хватало в твоей жизни?

Мне ясно, что в таком полузомби-состоянии я — ты — проиграю на нескольких уровнях. Во-первых, вы потеряете свою психологическую сущность, свое «я». Затем вы потеряете чувство близости с вещами во внешнем мире. И тогда, в конце концов, вы потеряете свою душу, и другие люди тоже потеряют свои души.

«Я»

Ранее мы видели, как связывание суб-я ведет к созданию основного «я» как единственного субъекта ряда ментальных состояний.Но теперь позвольте мне сказать это, даже когда все суб-«я» собраны вместе, большее «я» никоим образом не является безопасным. Личность, лишенная ощущений, останется довольно анемичной личностью. Но добавьте квалиа, и все изменится. Перенося чувственный опыт на этот таинственный нефизический план, квалиа углубляют и обогащают ваше ощущение собственного присутствия. Вы живете в тяжелые времена. Вы становитесь владельцем «я», которое вы хотите расширить и сохранить ради него самого — короче говоря, «я», равного , имея .Уберите это первичное ощущение собственного присутствия, и ваше существование будет просто менее обоснованным, менее убедительным — для вас и всех остальных.

Мир

Далее, хотя это не так очевидно, вы потеряете внешний мир — по крайней мере, тот мир, который вы узнали и полюбили. Несмотря на то, что квалиа создает ваш собственный мозг, вы не можете не проецировать особые качества ощущений на объекты восприятия внешнего мира. Поступая так, вы распространяете вокруг себя своего рода волшебную пыль.Вы очаровываете мир. Уберите эту волшебную кисть, и мир потеряет большую часть своего значения. Вы бы сочли это менее привлекательным местом, менее интересным и менее многообещающим.

Душа

Вы сделали это. Это все твое. Вещи, испытываемые через телесные ощущения, поют вашу песню. Вы должны понимать, что, когда вы отдаете дань уважения красотам природы, вы действительно отдаете дань уважения самому себе. Таким образом, благодаря странной инверсии волшебный мир, который вы создали, возвращает вам комплимент и еще больше усиливает ваше чувство собственной значимости.Затем добавьте поэзию человеческой культуры, и тем или иным путем ваше ядро ​​превратится в эту чудесную культурную конструкцию: человеческую душу. Душа, которую вы своей щедрой теорией разума узнаете и в других людях.

Теперь я, , завершу это. Ранее, когда я цитировал пролог Шекспира, я пропустил первые строки. Они читают.

О Муза огня, восходящая.

Ярчайшее небо изобретений.

Хор означает «изобретение» во втором смысле: он ищет разрешения актерам создавать на сцене необычные художественные произведения.Мне нравится думать, что природа сделала это первой. Qualia — именно такое изобретение, возможно, самое яркое небо — самая замечательная история, которую кто-либо когда-либо осмеливался рассказать. Благодаря естественному отбору мы все храним в себе эту музу огня.

Ссылки

1. Байрон Г. (1813 г.) Письмо Аннабелле Милбанк. Цитируется Вулли Б. (1999) Невеста науки: романтика, разум и дочь Байрона. Макмиллан, Лондон, стр. 28

   Google ученый

2. Crick F, Koch C (2005) Какова функция клаустры? Philos Trans R Soc B 360: 1271–1279

   Статья Google ученый

3. Dehaene S (2014) Сознание и мозг: расшифровка того, как мозг кодирует наши мысли.Викинг Пингвин, Нью-Йорк

   Google ученый

4. Деннет Д. (1991) Сознание объяснил. Литтл Браун, Нью-Йорк

   Google ученый

5. Empson W (1930) Семь типов неоднозначности. Chatto and Windus, Лондон, стр. 9

   Google ученый

6. Fodor J (1998) В: критическое состояние: полемические очерки по когнитивной науке и философии разума.MIT Press, Кембридж, стр. 83

   Google ученый

7. Фодор Дж. (2004) С романом не поспоришь. Лондонское обозрение книг, Лондон, стр. 31 (выпуск от 3 марта)

   Google ученый

8. Франкиш К. (2016) Иллюзионизм как теория сознания. J Consciousness Stud 23 (11–12): 11–39

   Google ученый

9. Грегори Р. (2011) Григорианские размышления.Изображение доступно на http://www.richardgregory.org/gregorian-reflections.htm

10. Гарвардские демонстрации естественных наук (2016) Синхронизация метрономов. Доступно на https://youtu.be/Aaxw4zbULMs

11. Хамфри Н. (1992) История разума. Chatto and Windus, Лондон

    Бронировать Google ученый

12. Хамфри Н. (2000) Одно я: медитация о единстве сознания. Soc Res 67: 32–39

    Google ученый

13. Хамфри Н. (2006) Видение красного: исследование в сознании.Издательство Гарвардского университета, Кембридж

    Книга Google ученый

14. Хамфри Н. (2011) Пыль души: магия сознания. Princeton University Press, Princeton

    Книга Google ученый

15. Хамфри Н. (2016a) Загадка, написанная в мозгу. J Conscious Stud 23 (7–8): 278–287

    Google ученый

16. Хамфри Н. (2016b) Краснее красного: иллюзионизм или феноменальный сюрреализм.J Conscious Stud 23 (11–12): 116–123

    Google ученый

17. Кристин Т. (2008) Глобальная динамика дифференциальных уравнений с запаздыванием. Period Math Hung 56: 83–95

    Статья Google ученый

18. Мэйнард Дж. (2015) Является ли Вселенная голограммой? Голографический принцип предполагает «да». Tech Times, Нью-Йорк, 27 апреля

19. Макгинн К. (1993) Сознание и космология: выдувание гипердуализма.В: Дэвис М., Хамфрис, Г. В. (ред.) Сознание. Блэквелл, Оксфорд, стр. 160

    Google ученый

20. Макгинн К. (1999) Таинственное пламя: сознательные умы в материальном мире. Basic Books, Нью-Йорк

    Google ученый

21. Минский М. (1986) Общество разума. Саймон и Шустер, Нью-Йорк

    Google ученый

22. Nagel (2012) Разум и космос: почему материалистическая неодарвинистская концепция природы почти наверняка ложна.Издательство Оксфордского университета, Нью-Йорк. p 35

    Бронировать Google ученый

23. Ньютон I (1671) Письмо г-на Исаака Ньютона, содержащее его новую теорию о свете и цвете. Philos Trans R Soc 6: 3075–3087

    Статья Google ученый

24. Orr H (2013) В ожидании нового Дарвина. New York Review of Books, Нью-Йорк (выпуск от 7 февраля)

    Google ученый

25. Searle J (1992) Повторное открытие разума.MIT Press, Кембридж, стр. 71

    Google ученый

26. Тонони Г. (2012) Интегрированная информационная теория сознания: обновленный отчет. Arch Ital Biol 150: 56–90

    Google ученый

Скачать ссылки

Информация об авторе

Принадлежность

1. Лондонская школа экономики, Лондон, WC2A 2AE, Великобритания

   Николас Хамфри

Автор, ответственный за переписку

Переписка на Николас Хамфри.

Декларации этики

Конфликт интересов

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

Дополнительная информация

На основе лекции «Mind and Brain Prize», Турин, Италия, 2015 г.

Права и разрешения

Открытый доступ Эта статья распространяется на условиях Creative Commons Attribution 4.0 Международная лицензия (http://creativecommons.org/licenses/by/4.0/), которая разрешает неограниченное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе, при условии, что вы укажете надлежащую ссылку на первоначального автора (авторов) и источник, предоставьте ссылку на лицензию Creative Commons и укажите, были ли внесены изменения.

Перепечатки и разрешения

Об этой статье

Цитируйте эту статью

Хамфри Н. Изобретение сознания. Topoi 39, 13–21 (2020).https://doi.org/10.1007/s11245-017-9498-0

Скачать цитату

Ключевые слова

• Сознание
• Эволюция
• Qualia
• Иллюзионизм

Как возникло сознание? — The Atlantic

С тех пор, как Чарльз Дарвин опубликовал книгу О происхождении видов в 1859 году, эволюция была великой объединяющей теорией биологии. Тем не менее, одна из наших самых важных биологических черт, сознание, редко изучается в контексте эволюции.Теории сознания происходят из религии, философии, когнитивной науки, но не столько из эволюционной биологии. Может быть, поэтому так мало теорий смогли ответить на такие основные вопросы, как: какова адаптивная ценность сознания? Когда он развился и у каких животных был?

Теория схемы внимания (AST), разработанная за последние пять лет, может ответить на эти вопросы. Теория предполагает, что сознание возникает как решение одной из самых фундаментальных проблем, с которыми сталкивается любая нервная система: постоянно поступает слишком много информации, чтобы быть полностью обработанной.Мозг развивал все более сложные механизмы для глубокой обработки нескольких избранных сигналов за счет других, и в AST сознание является конечным результатом этой эволюционной последовательности. Если теория верна — а это еще предстоит определить, — то сознание постепенно эволюционировало за последние полмиллиарда лет и присутствует у ряда видов позвоночных.

Нейроны действуют как кандидаты на выборах, каждый кричит и пытается подавить своих собратьев.

Еще до развития центрального мозга нервная система использовала простой вычислительный трюк: конкуренцию.Нейроны действуют как кандидаты на выборах, каждый кричит и пытается подавить своих собратьев. В любой момент только несколько нейронов побеждают в этой жесткой конкуренции, их сигналы поднимаются над шумом и влияют на поведение животного. Этот процесс называется избирательным усилением сигнала, и без него нервная система почти ничего не может сделать.

Мы можем сделать хорошее предположение, когда впервые появилось избирательное усиление сигнала, сравнив различные виды животных, что является обычным методом в эволюционной биологии.У гидры, небольшого родственника медуз, вероятно, самая простая из известных нервных систем — нервная сеть. Если ткнуть гидру куда-нибудь, она даст обобщенный ответ. Он не показывает никаких доказательств выборочной обработки одних тычков при стратегическом игнорировании других. Разделение между предками гидр и другими животными, согласно генетическому анализу, могло произойти еще 700 миллионов лет назад. Селективное усиление сигнала, вероятно, развилось после этого.

Глаз членистоногих, с другой стороны, является одним из наиболее изученных примеров избирательного усиления сигнала.Он обостряет сигналы, относящиеся к визуальным границам, и подавляет другие визуальные сигналы, создавая контурный набросок мира. Следовательно, селективное усиление, вероятно, произошло когда-то между гидрами и членистоногими — примерно между 700 и 600 миллионами лет назад, близко к началу сложной многоклеточной жизни. Селективное усиление сигнала настолько примитивно, что даже не требует центрального мозга. Глаз, сеть сенсорных датчиков на теле и слуховая система могут иметь свои собственные локальные версии внимания, фокусирующиеся на нескольких избранных сигналах.

Следующим эволюционным достижением был централизованный контроллер внимания, который мог координировать действия всех органов чувств. У многих животных этим центральным контроллером является область мозга, называемая тектумом. ( Tectum на латыни означает крышу, и часто покрывает верхнюю часть мозга.) Он координирует то, что называется открытым вниманием — наведение спутниковых антенн глаз, ушей и носа на что-нибудь важное.

Все позвоночные — рыбы, рептилии, птицы и млекопитающие — имеют тектум.Она есть даже у миног, и они появились на столь раннем этапе эволюции, что у них даже нет нижней челюсти. Но насколько известно, тектум отсутствует у всех беспозвоночных. Тот факт, что он есть у позвоночных, а у беспозвоночных, не позволяет нам отследить его эволюцию. Согласно ископаемым и генетическим данным, позвоночные появились около 520 миллионов лет назад. Тектум и центральный контроль внимания, вероятно, возник тогда, во время так называемого кембрийского взрыва, когда позвоночные были крошечными извивающимися существами, конкурирующими с огромным количеством беспозвоночных в море.

Даже если вы повернулись к объекту спиной, ваша кора головного мозга все еще может сосредоточить на нем свои ресурсы обработки.

Тектум — прекрасное произведение инженерной мысли. Чтобы эффективно управлять головой и глазами, он создает так называемую внутреннюю модель, функция, хорошо известная инженерам. Внутренняя модель — это симуляция, которая отслеживает все, что находится под контролем, и позволяет делать прогнозы и планирование. Внутренняя модель тектума — это набор информации, закодированной в сложном паттерне активности нейронов.Эта информация моделирует текущее состояние глаз, головы и других основных частей тела, делая прогнозы о том, как эти части тела будут двигаться дальше, и о последствиях их движения. Например, если вы переместите глаза вправо, визуальный мир должен сместиться по сетчатке влево предсказуемым образом. Tectum сравнивает предсказанные визуальные сигналы с фактическими визуальными сигналами, чтобы убедиться, что ваши движения идут по плану. Эти вычисления чрезвычайно сложны и, тем не менее, стоят дополнительных затрат на управление движением.У рыб и земноводных тектум — это вершина совершенства и самая большая часть мозга. У лягушки есть довольно хорошая симуляция самой себя.

С эволюцией рептилий около 350–300 миллионов лет назад начала возникать новая структура мозга — вульст. Птицы унаследовали лес от своих предков-рептилий. Млекопитающие тоже, но наша версия обычно называется корой головного мозга и значительно расширилась. На сегодняшний день это самая крупная структура человеческого мозга. Иногда вы слышите, как люди называют мозг рептилии грубой, автоматической частью, которая остается после удаления коры, но это неверно.Кора головного мозга происходит от рептилий, и рептилии, вероятно, умнее, чем мы думаем.

Кора похожа на обновленную тектум. У нас все еще есть тектум, погребенный под корой, и он выполняет те же функции, что и у рыб и земноводных. Если вы слышите внезапный звук или видите движение уголком глаза, ваша тектум быстро и точно направляет ваш взгляд на него. Кора также принимает сенсорные сигналы и координирует движения, но имеет более гибкий репертуар.В зависимости от контекста вы можете смотреть в сторону, отводить взгляд, издавать звук, танцевать или просто сохранять сенсорное событие в памяти на случай, если информация пригодится в будущем.

Самое важное различие между корой и тектумом может заключаться в том, какое внимание они контролируют. Тектум — мастер открытого внимания, направляя сенсорный аппарат на что-нибудь важное. Кора головного мозга повышает ставку с помощью так называемого скрытого внимания. Вам не нужно смотреть прямо на что-то, чтобы скрытно обратить на это внимание.Даже если вы повернулись к объекту спиной, ваша кора головного мозга все равно может сосредоточить на нем свои ресурсы обработки. Ученые иногда сравнивают скрытое внимание с прожектором. (Впервые аналогию предложил Фрэнсис Крик, генетик.) Кора головного мозга может переключать скрытое внимание с текста перед вами на человека поблизости, на звуки на заднем дворе, на мысль или воспоминание. Скрытое внимание — это виртуальное перемещение глубокой обработки от одного элемента к другому.

Кора головного мозга должна управлять этим виртуальным движением, и поэтому, как любой эффективный контроллер, ей нужна внутренняя модель.В отличие от тектума, который моделирует конкретные объекты, такие как глаза и голова, кора головного мозга должна моделировать нечто гораздо более абстрактное. Согласно AST, это достигается путем построения схемы внимания — постоянно обновляемого набора информации, который описывает, что скрытое внимание делает каждый момент и каковы его последствия.

«Во мне есть что-то нематериальное. Это не глазное яблоко, голова или рука. Он существует без субстанции… »

Рассмотрим маловероятный мысленный эксперимент. Если бы вы могли каким-то образом прикрепить к крокодилу внешний речевой механизм, и речевой механизм имел бы доступ к информации в этой схеме внимания в wulst крокодила, этот крокодил с технологической поддержкой мог бы сообщить: «У меня внутри есть что-то неосязаемое.Это не глазное яблоко, голова или рука. Он существует без содержания. Это мое ментальное владение вещами. Он перемещается от одного набора предметов к другому. Когда этот таинственный процесс во мне что-то улавливает, он позволяет мне понять, вспомнить и ответить ».

Крокодил, конечно, ошибается. Скрытое внимание не является нематериальным. У него есть физическая основа, но эта физическая основа лежит в микроскопических деталях нейронов, синапсов и сигналов. Мозгу не нужно знать эти детали.Таким образом, схема внимания стратегически расплывчата. Он изображает скрытое внимание физически бессвязным образом, как нефизическую сущность. И в этом, согласно теории, происхождение сознания. Мы говорим, что у нас есть сознание, потому что глубоко в мозгу нечто довольно примитивное вычисляет это полумагическое самоописание. Увы, крокодилы не умеют говорить. Но в этой теории у них, вероятно, будет хотя бы простая форма схемы внимания.

Когда я думаю об эволюции, мне вспоминается известная цитата Тедди Рузвельта: «Делайте все, что в ваших силах, с тем, что у вас есть там, где вы находитесь.«Эволюция — хозяин такого оппортунизма. Плавники становятся ступнями. Жаберные дуги становятся челюстями. И себя-модели становятся образцами других. В AST схема внимания сначала развивалась как модель собственного скрытого внимания. Но как только базовый механизм появился, согласно теории, он был дополнительно адаптирован для моделирования состояний внимания других, чтобы сделать возможным социальное прогнозирование. Мозг мог не только приписывать сознание себе, он начал приписывать сознание другим.

Если у млекопитающих и птиц присутствует базовая способность приписывать осведомленность другим, то она может иметь происхождение от их общего предка, рептилий.

Когда психологи изучают социальное познание, они часто сосредотачиваются на том, что называется теорией разума, способностью понимать возможное содержание чужого разума. Некоторые из наиболее сложных примеров относятся только к людям и обезьянам. Но эксперименты показывают, что собака может посмотреть на другую собаку и понять: «Знает ли он обо мне?» Вороны также демонстрируют впечатляющую теорию разума. Если они прячут пищу, когда другая птица наблюдает, они будут ждать отсутствия другой птицы, а затем снова спрятать тот же кусок пищи, как если бы могли вычислить, что другая птица знает об одном укрытии, но не знает о другом.Если у млекопитающих и птиц присутствует базовая способность приписывать осведомленность другим, то это может быть связано с их общим предком — рептилиями. В эволюционной истории AST социальное познание начинает нарастать вскоре после появления рептилий. Крокодилы, возможно, не самые сложные в социальном отношении существа на земле, но они живут большими сообществами, заботятся о своих детенышах и могут стать верными, хотя и в некоторой степени опасными домашними животными.

Если AST верен, 300 миллионов лет эволюции рептилий, птиц и млекопитающих позволили себе-модели и социальной модели развиваться в тандеме, влияя друг на друга.Мы понимаем других людей, проецируя на них себя. Но мы также понимаем себя, рассматривая то, как другие люди могут нас видеть. Данные моей собственной лаборатории показывают, что корковые сети в человеческом мозге, которые позволяют нам приписывать сознание другим, во многом пересекаются с сетями, которые формируют наше собственное ощущение сознания.

Язык — это, пожалуй, последний большой скачок в эволюции сознания. Никто не знает, когда впервые появился человеческий язык. Конечно, он был у нас 70 тысяч лет назад, когда люди начали рассредоточиваться по миру, поскольку все рассредоточенные группы имеют сложный язык.Отношения между языком и сознанием часто обсуждаются, но мы можем быть уверены, по крайней мере, в одном: как только мы разработали язык, мы могли говорить о сознании и сравнивать записи. Мы могли бы сказать вслух: «Я все осознаю. Она тоже. Он тоже. Как и эта проклятая река, которая только что пыталась стереть с лица земли мою деревню ».

Если ветер шевелит траву, и вы ошибочно принимаете ее за льва, вреда не будет. Но если вам не удается обнаружить настоящего льва, вас исключают из генофонда.

Может быть, отчасти из-за языка и культуры у людей есть склонность приписывать сознание всему, что нас окружает.Мы приписываем сознание персонажам рассказов, марионеткам и куклам, штормам, рекам, пустым пространствам, призракам и богам. Джастин Барретт назвал его «Устройство обнаружения гиперактивного агентства» или HADD. Есть предположение, что лучше перестраховаться, чем сожалеть. Если ветер шелестит травой, и вы ошибочно принимаете ее за льва, вреда не будет. Но если вам не удается обнаружить настоящего льва, вас исключают из генофонда. Однако для меня HADD выходит далеко за рамки обнаружения хищников. Это следствие нашей гиперсоциальной природы.Эволюция усилила нашу склонность моделировать других, и теперь мы в высшей степени приспособлены к состояниям разума друг друга. Это дает нам адаптивное преимущество. Неизбежный побочный эффект — обнаружение ложных срабатываний или призраков.

Итак, эволюционная история подводит нас к современному состоянию человеческого сознания — то, что мы приписываем себе, другим и богатому духовному миру призраков и богов в пустых пространствах вокруг нас. AST охватывает множество областей, от простых нервных систем до моделирования себя и других.Он обеспечивает общую основу для понимания сознания, его многочисленных адаптивных применений и его постепенной и продолжающейся эволюции.

Определение сознания по Merriam-Webster

сознание | \ ˈKän (t) -shəs-nəs \

1а : качество или состояние осознания, особенно чего-то внутри себя

б : состояние или факт осознания внешнего объекта, состояния или факта c : осведомленность особенно : беспокойство по какой-либо социальной или политической причине Организация нацелена на повышение политического сознания подростков.2 : состояние, характеризующееся ощущениями, эмоциями, волей и мыслью : разум

3 : совокупность сознательных состояний человека

4 : нормальное состояние сознательной жизни пришел в сознание

5 : верхний уровень психической жизни, который осознает человек, в отличие от бессознательных процессов.

История теорий сознания

Теории сознания майя и инков

Впервые появившись в исторических записях древних цивилизаций майя и инков, различные теории множественных уровней сознания проникли в духовные, психологические, медицинские и моральные рассуждения в мире. как восточная, так и западная культуры.Сознание можно определить как осознание человеком как внутренних, так и внешних раздражителей. Из-за случайного, а иногда и существенного совпадения гипотез, в последнее время были предприняты попытки объединить точки зрения для формирования новых моделей, которые объединяют компоненты разных точек зрения.

Древние майя были одними из первых, кто предложил организованное ощущение каждого уровня сознания, его цели и временной связи с человечеством. Поскольку сознание включает в себя стимулы из окружающей среды, а также внутренние стимулы, майя считали его самой основной формой существования, способной к эволюции.Инки, однако, считали сознание развитием не только осознанности, но и заботы о других.

Джон Локк о сознании

Джон Локк, философ 17 века, был одним из первых, кто заговорил и написал о сознании. Он считал, что наша идентичность связана с нашим сознанием, что он по сути определяется как то, что проходит через ум или воспоминания человека. Он также утверждал, что наше сознание не привязано к нашим физическим телам, и что оно может выжить даже после смерти нашего физического тела.Фактически, Локк считал, что сознание могло передаваться от одной души к другой.

Рене Декарт о сознании

Рене Декарт также обратился к идее сознание в 17 веке. Он намеревался ответить на вопрос о том, как это возможно, что наше сознание, нефизическая вещь, может прийти из наших тел, физическая вещь. Объяснение, которое он придумал, было названо картезианским. дуализм; короче говоря, сознание находится в нематериальной области, которую он назвал res cogitans (царство мысли), в отличие от области материального вещи, которые он назвал res extensa (область расширения).Он предположил, что взаимодействие между этими двумя доменами происходит внутри мозга.

Зигмунд Фрейд о сознании

В то время как восточные взгляды на сознание оставались относительно стабильными на протяжении веков, колебания в теории стали определять западные взгляды. Одна из самых популярных западных теорий — это теория Зигмунда Фрейда, врача и отца психоаналитической теории. Фрейд разделил человеческое сознание на три уровня осознания: сознательное, предсознательное и бессознательное.Каждый из этих уровней соответствует и частично пересекается с идеями Фрейда об ид, эго и суперэго. Сознательный уровень состоит из всего, что мы осознаем, включая то, что мы знаем о себе и своем окружении. Предсознательное состоит из вещей, на которые мы могли бы обратить сознательное внимание, если бы захотели, и это место, где хранится много воспоминаний для легкого поиска. Фрейд рассматривал предсознательное как состоящее из мыслей, которые бессознательны в данный конкретный момент, но которые не вытесняются и поэтому доступны для воспроизведения и легко могут стать сознательными (например, эффект кончика языка).Бессознательное состоит из вещей, находящихся за пределами сознательного осознания, включая множество воспоминаний, мыслей и побуждений, о которых мы не подозреваем. Многое из того, что хранится в бессознательном, считается неприятным или противоречивым; например, сексуальные импульсы, которые считаются неприемлемыми. Хотя эти элементы хранятся вне нашего понимания, тем не менее считается, что они влияют на наше поведение.

Уровни сознания Фрейда

Этот рисунок иллюстрирует соответствующие уровни ид, эго и суперэго.Часть над водой известна как сознательный уровень; верхний уровень волн чуть ниже поверхности и выше белой линии — это уровень предсознания; а нижний уровень — бессознательное.

Хотя теория Фрейда остается одной из самых известных, различные школы в области психологии разработали свои собственные точки зрения, которые мы рассмотрим ниже. Важно отметить, что эти точки зрения не обязательно исключают друг друга, это просто разные подходы к одним и тем же вопросам.

Психология развития сознания

Психологи развития рассматривают сознание не как единое целое, а как процесс развития с потенциально более высокими ступенями когнитивного, морального и духовного качества. Они постулируют, что сознание со временем меняется как по качеству, так и по степени: сознание младенца качественно отличается от сознания малыша, подростка или взрослого. Аномальное развитие также влияет на сознание, как и психические заболевания.

Социальная психология сознания

Социальные психологи рассматривают сознание как продукт культурного влияния, имеющего мало общего с человеком.Например, поскольку разные культуры говорят на разных языках, они также по-разному кодируют реальность. Это различие в кодификации ведет к различиям в восприятии реальности и, следовательно, в сознании. Язык — это главный механизм передачи режима сознания и анализа языка может в какой-то степени раскрыть менталитет людей, говорящих на этом языке.

Нейропсихологи рассматривают сознание как укоренившееся в нервных системах и органических структурах мозга.Большая часть современной научной литературы по сознанию состоит из исследований, в которых изучается взаимосвязь между переживаниями, о которых сообщают субъекты, и деятельностью, которая одновременно происходит в их мозгу, то есть исследованиями нейронных коррелятов сознания. Надежда состоит в том, чтобы обнаружить активность в определенной части мозга или конкретном паттерне глобальной мозговой активности, которая будет в значительной степени предсказывать сознательную осведомленность. В этих исследованиях для физических измерений мозговой активности использовались несколько методов визуализации мозга, такие как ЭЭГ и фМРТ.

Когда зародилось сознание? | Психология сегодня

Провокационная новая книга Артура Ребера утверждает, что бактерии обладают сознанием и что истоки разума лежат в простейших одноклеточных организмах, возникших миллиарды лет назад. Вот несколько альтернативных ответов на вопрос о том, когда возникло сознание.

Гипотезы о происхождении сознания

1. Сознание существовало всегда, потому что Бог сознателен и вечен.
2. Сознание возникло, когда образовалась Вселенная, около 13,7 миллиарда лет назад (панпсихизм).
3. Сознание началось с одноклеточной жизни около 3,7 миллиарда лет назад (Ребер).
4. Сознание началось с многоклеточных растений около 850 миллионов лет назад.
5. Сознание возникло, когда животные, такие как медузы, получили тысячи нейронов, около 580 миллионов лет назад.
6. Сознание началось, когда насекомые и рыбы развили более крупный мозг с миллионом нейронов (медоносные пчелы) или 10 миллионами нейронов (рыбки данио) около 560 миллионов лет назад.
7. Сознание возникло примерно 200 миллионов лет назад, когда у животных, таких как птицы и млекопитающие, развился гораздо больший мозг с сотнями миллионов нейронов.
8. Сознание возникло у человека, homo sapiens, около 200 000 лет назад.
9. Сознание возникло, когда человеческая культура достигла высокого уровня, около 3000 лет назад (Джулиан Джейнс).
10. Сознания не существует, это просто научная ошибка (бихевиоризм) или «иллюзия пользователя» (Дэниел Деннет).

Я думаю, что число 7 (сознание началось с млекопитающих и птиц) в настоящее время является наиболее правдоподобной гипотезой, но этот вопрос заслуживает рассмотрения.

Как определить, что что-то сознательное?

За исключением вашего собственного самоанализа, сознание не поддается непосредственному наблюдению, поэтому его можно сделать вывод только на основе имеющихся свидетельств. Эта форма вывода распространена в науке и повседневной жизни — например, когда ученые признают существование ненаблюдаемых сущностей, таких как Большой взрыв, электроны, силы и гены, потому что они обеспечивают лучшее объяснение, чем альтернативные гипотезы, основанные на полный спектр имеющихся доказательств.

Как узнать, что вы в сознании? Одним из свидетельств является то, что вы чувствуете, что обладаете сознанием, но это может быть ошибкой, как утверждали бихевиористы и некоторые философы. К счастью, есть дополнительные свидетельства того, что вы находитесь в сознании, включая ваши словесные отчеты о сознательном опыте и ваше сложное поведение, например, связанное с болью, эмоциями и образами, которые можно объяснить наличием у вас этих сознательных переживаний.

Более того, появляются более глубокие неврологические объяснения того, как сознание возникает в результате взаимодействия многочисленных областей мозга.Таким образом, вывод о наилучшем объяснении поддерживает гипотезу о том, что вы сознательны, и превосходит альтернативную гипотезу о том, что вы только действуете , как если бы вы были сознательны.

Та же форма рассуждения поддерживает вывод о том, что другие люди также обладают сознанием. У вас нет прямого доступа к опыту других, но вы можете наблюдать за их поведением, связанным с болью, эмоциями и воображением, и вы можете слышать их отчеты о сознательном опыте. Более того, мозговые структуры и процессы у других людей очень похожи на ваши.

Альтернативные объяснения, например, что другие люди — зомби без сознания, не имеют доказательств, подтверждающих их. Следовательно, вполне вероятно, что другие люди обладают таким же сознанием, как и вы. Это не просто слабый аргумент по аналогии, но вывод наилучшего объяснения, основанный на том факте, что свидетельства и объяснения сознания других людей почти так же убедительны, как аргументы для вас самих.

Доказательства наличия сознания у нечеловеческих животных слабее, потому что они не могут сообщить о своем сознательном опыте.В предыдущем сообщении в блоге я провел дискуссию о том, есть ли у животных эмоции, что сложно, потому что есть альтернативные объяснения того, почему животные, такие как кошки и собаки, кажутся эмоциями. Может быть, их кажущееся счастье — это просто поведение, связанное с вознаграждением, а возможно, их очевидный страх — это просто поведение, связанное с угрозой.

Однако, как я сообщу в следующем сообщении в блоге, я убедился, что горе широко распространено среди млекопитающих, таких как слоны, шимпанзе и собаки, действия которых слишком сложны, чтобы их можно было объяснить простыми поведенческими описаниями.Поэтому теперь я думаю, что лучшее объяснение поведения млекопитающих, связанного с болью, удовольствием и сложными эмоциями, заключается в том, что у них есть сознательный опыт. Те же аргументы применимы к птицам с большим мозгом, таким как вороны и попугаи, которые способны решать сложные задачи и учиться.

Свидетельств станет намного меньше, если перейти к более мелким животным, таким как пчелы и рыбы. Медоносные пчелы демонстрируют поведение, связанное с вознаграждением, а рыбы демонстрируют поведение, связанное с болью, но совсем не ясно, требуют ли они объяснения, основанного на сознательном опыте.В лучшем случае мы можем поставить вопросительный знак возле гипотезы №6.

Точно так же и более простые животные, такие как медузы и даже растения, могут демонстрировать такое поведение, как сенсорное восприятие, реакция на сенсорные входы и сигнализация в ответ на воздействия окружающей среды, но есть простые объяснения того, что они делали, и которые не требуют атрибуция сознания.

Бактерии

Так почему Ребер думает, что бактерии обладают сознанием? Он правильно отмечает, что у одноклеточных организмов есть мощные способы ощущать окружающую среду для обнаружения источников пищи и токсичности.Более того, бактерии живут в биопленках большого числа людей, которые общаются друг с другом, выделяя химические вещества, которые распространяют важную экологическую информацию о продуктах питания и токсинах. Бактерии способны перемещаться индивидуально и коллективно, чтобы приблизиться к пище и дальше от токсичных веществ. Возможно, ощущение, реакция, общение и движение лучше всего объясняются гипотезой о том, что бактерии обладают некоторой степенью сознания.

Но машины также способны обнаруживать, реагировать, общаться и двигаться — например, автомобили с автоматическим управлением, которые разрабатываются Google, Uber, General Motors и другими компаниями.Ребер думает, что такие машины не только в настоящее время не обладают сознанием, но и никогда не могут быть сознательными, потому что он принимает дискредитированный мысленный эксперимент Джона Сёрла о том, что искусственный интеллект невозможен, потому что символы, используемые машинами, по своей сути бессмысленны. Десять лет назад мы с Кристофером Парисьеном утверждали, что беспилотные автомобили обладают семантикой так же, как человеческий мозг, благодаря взаимодействию с миром и изучению его. Таким образом, машины, которые взаимодействуют с миром, могут иметь значимые представления, даже если у них еще нет сознания.

Инженеры точно знают, как работают беспилотные автомобили, потому что они их построили, и могут объяснить их работу, не обращаясь к сознанию. Беспилотные автомобили не проявляют поведения, такого как боль, эмоции и образы, которые сознание помогает объяснить у птиц и млекопитающих. Беспилотные автомобили и даже термостаты опровергают утверждение Ребера о том, что когда событие ощущается, оно ощущается.

Другая странность взгляда Ребера состоит в том, что он думает, что растения, которые произошли от одноклеточных организмов, лишены сознания, хотя они способны чувствовать, реагировать, сигнализировать другим растениям и переориентировать себя на солнце.

Основные причины, по которым Ребер приписывает сознание одноклеточным организмам, заключаются не в том, что оно дает лучшее объяснение имеющихся свидетельств, а в том, что это приписывание решает философские проблемы. Он считает, что его теория клеточной основы сознания дает наиболее правдоподобный ответ на проблему эмерджентности. Сознание — это свойство объектов, очень отличающееся от простых свойств, таких как состоящие из атомов и молекул или даже срабатывания нейронов; таким образом, все гипотезы 2–9 сталкиваются с проблемой выяснения того, как сознание стало свойством целого, когда оно не является свойством их частей или простой совокупностью свойств их частей.

К счастью, существуют новые теории о том, как сознание могло появиться как свойство большого количества отдельных нейронов, даже если оно не является свойством отдельных нейронов. Станислас Дехаене считает, что появление происходит в результате трансляции информации по областям мозга, тогда как в своей новой книге Brain-Mind я утверждаю, что ключевыми свойствами являются паттерны возбуждения нейронов, связывание этих паттернов в более сложные паттерны и конкуренция между ними. получившиеся шаблоны.

Обе эти гипотезы о возникновении сознания в большом мозге имеют то преимущество, что они приписывают сознание только тем организмам, в отношении которых имеются данные, касающиеся боли, эмоций и образов. У нас нет причин приписывать бактериям боль, эмоции или образы, поэтому приписывание сознания излишне.

Другая философская причина, которую Ребер приводит для своей клеточной основы сознания, состоит в том, что она дает решение философской «трудной проблемы» сознания: есть нечто такое, что похоже на сознание.Но точка зрения Ребера не лучше других объясняет чувственные аспекты сознания, с которыми можно лучше справиться, разбив проблему на конкретные аспекты боли и конкретные аспекты эмоций. Не вдаваясь в расплывчатость «на что это похоже», можно дать нейронные объяснения конкретным аспектам сознательного переживания эмоций и образов, как я показал в Brain-Mind .

Таким образом, теория клеточной основы сознания Ребера мало помогает в решении философских проблем возникновения и опыта.Принимая во внимание его понимание научных данных, он должен быть в состоянии признать, что доказательства сознания у одноклеточных организмов намного хуже, чем доказательства сознания у беспилотных автомобилей, которые уже демонстрируют гораздо более сложные ощущения, реакцию, движение и общаются, чем бактерии. Более того, развиваются альтернативные гипотезы о том, как сознание возникает в результате сложных операций большого мозга, способного представлять мир, узнавать о нем, представлять представления и общаться с другими мозгами.

Хотя я думаю, что Ребер ошибается насчет бактериального сознания, я рекомендую прочитать его книгу. Он полон интересной научной информации, острых обсуждений важных вопросов и занимательных историй. Иногда ошибочные идеи могут способствовать интеллектуальному прогрессу.

.