Аутентичность в философии: АУТЕНТИЧНОСТЬ — это… Что такое АУТЕНТИЧНОСТЬ? – Философский словарь — значение слова Аутентичность — inakhan.ru

Содержание

Философский словарь — значение слова Аутентичность

— понятие экзистенциалистской философии, связанное с проблемами самоопределения и самоконституирования человека, характера обусловленности совершаемых им выборов и возможности быть автором собственной жизни, обладать собственным бытием, получившее наиболее детальную проработку в трудах М. Хайдеггера и Ж. П. Сартра. Учитывая позднейшее дистанцирование Хайдеггера от философии экзистенциализма и дискуссии на тот счет, в какой мере он может быть сочтен экзистенциалистом, важно иметь в виду, что именно описание Хайдеггером склонности человека предпочитать анонимность существования его аутентичности, описание им тревоги перед лицом смерти и чувства «заброшенности» в существование и позволяют многим историкам философии квалифицировать Хайдеггера как экзистенциалиста У Хайдеггера различение А. и неаутентичности связано с его рассмотрением повседневности и повседневного существования человека. Большинство людей значительную часть времени проводит в мире работы и социума, не осознавая в повседневном поведении уникальных возможностей своего индивидуального бытия. В повседневном поведении царят конформность и сориентированность на других. С т. зр. Хайдеггера, озабоченность человека своим местом в социальной иерархии и интерес к своему социальному статусу обусловливают его подчинение другим. Ибо с целью утвердиться в обществе в качестве обладателя определенного статуса, человек должен делать то, что одобряют и требуют они (aas Man). В ходе этого человек подвергается тонкому и часто незаметному воздействию социальных норм и конвенций и пренебрегает своей способностью к независимым деятельности и мышлению. Эти подчинение и зависимость от социальных норм проявляются в повседневной жизни прежде всего в усреднении социального поведения до уровня гомогенности и тождественности. Человек тем самым освобождается от необходимости индивидуального бытия и ответственности за свое индивидуальное существование и приспосабливается к обществу, вознаграждаемый за конформность. Между тем, пишет Хайдеггер, «существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость присутствия других себя еще не нашла, соответственно потеряла. Люди существуют способом несамостояния и несобственности» (Бытие и время, с. 128). Характеристика Хайдеггером в качестве неаутентичного того способа поведения людей, который преобладает в их повседневном существовании, имела, по его мнению, «чисто онтологическое значение» и очень далека от морализирующей критики обыденного присутствия и от «культурфилософских устремлений» (Бытие и время, с. 167). Несмотря на то, что Хайдеггер был убежден, что эта его квалификация относится к сфере «чистой онтологии», контекст рассуждений Хайдеггера о неаутентичном поведении сближает его с общими для европейской философии конца XIX-первой половины XX в. негативными оценками социальных форм повседневного поведения. Тем самым возникает центральный для интерпретации размышлений Хайдеггера об аутентичности-неаутентичности вопрос: представляют ли они собой чисто описательные либо оценочные категории. Хотя ряд интерпретаторов Хайдеггера склоняется в сторону оценочной нейтральности и индифферентности этих рассуждений мыслителя, другие (в частности, Д. Келлнер) высказывают сомнение в том, что введенное Хайдеггером различение полностью лишено оценочных моментов. Во-первых, эти понятия имеют оценочные коннотации как в их повседневном использовании, так и в философских текстах Кьеркегора, Ницше, Зиммеля, Шелера, к которым восходит рассматриваемая Хайдеггером дихотомия. Во-вторых, определенные негативные коннотации содержит описание Хайдеггером в «Бытии и времени» «падения» от «я» в неаутентичные способы бытия, в частности, описание им неаутентичного существования как поглощенности повседневной рутиной, «рассеяния» в таких неаутентичных способах бытия, как «толки с заключенной в них публичной истолкованностью», постоянный поиск развлечений и внешняя, поддельная суета попыток что-то сделать и изменить, ничего на деле не изменяя, иначе говоря, в феноменах «соблазна, успокоения, отчуждения и самозапутывания» (Бытие и время, с. 167 — 180). Так, болтовня, пустые разговоры характеризуются как извращение акта коммуникации, приводящее к ложному пониманию. «Хлопотливое любопытство» и «двусмысленность» описаны как отчужденные формы «повседневного присутствия, в котором оно себя постоянно выкорчевывает». Весь процесс впадения в неаутентичное существование в целом описан как «срыв» в «беспочвенность и ничтожество несобственной повседневности» (Бытие и время, с. 178). В-третьих, обращаясь к понятию А., он подчеркивает, что в основе его интерпретации лежит идеал человеческого существования, «фактичный идеал присутствия» (с. 310), что, по мнению, Д. Келлнера, позволяет говорить об аксиологическом дуализме между аутентичным и неаутентичным способами бытия. В то же время, безусловно, рассуждения Хайдеггера имеют и когнитивный, описательный смысл. Однако другие люди, с которыми индивид соседствует в повседневности, составляют не только угрозу его индивидуальному существованию. Жить аутентично возможно и в бытии-с-другими, в случае, если человеку удается смотреть на них именно как на других, то есть воспринимать их как обладающих своим собственным бытием точно так же, как он обладает своим человеческим бытием (Dasein). В то же время наше восприятие других слишком часто соскальзывает в сторону отношения к ним как к анонимным существам. В этом случае мы более не воспринимаем их как Dasein, но лишь как отличающихся от нас и от нас далеких. Наше исполненное сочувствия отношение к ним заменяется отношением к ним как к соперникам либо как к тем, от кого мы зависим. Испытываем ли мы по отношению к ним свое превосходство либо свое отставание от них, важно, что в этом случае, когда другие люди превращаются в нашем восприятии в безликое «они», они же , а не мы сами, и задают стандарты, по которым мы себя оцениваем. Когда другие превращаются в «они», акт коммуникации нарушается, то есть диалог превращается в пустую болтовню, участники которой никогда не задаются вопросом, о чем они, собственно, разговаривают, они лишь обмениваются некими общепринятыми словесными клише, все в этом случае понимается лишь поверхностно и приблизительно, освобождая индивида от усилий подлинного понимания. Жизнь человека в этом случае как бы истончается, поскольку его переживания всецело сориентированы на «их» ожидания, близкие к ожиданиям общественного мнения. Человек в этом случае не воспринимает мир как таковой, во всем его разнообразии и таинственности, красоте и ужасе. В таком способе бытия человек ищет прибежище у «них» как раз потому, что они сулят ему возможность избежать присутствия в мире с присущими ему ужасом и красотой. Тогда вопрос о том, как и чем быть заменяется в его сознании совокупностью вопросов о том, что делать, на которые, в свою очередь, очень легко найти ответ, достаточно обратиться к «ним». То, что мы должны делать, обусловлено нормами класса, этнической группы, к которым мы принадлежим, профессией, которой овладели, уровнем нашего дохода. Такой способ жизни Хайдеггер описывает как «падение» Dasein. Поскольку они самоуверенны и всезнающи, у человека нет необходимости в аутентичном понимании происходящего и самого себя, он, по сути, пробавляется иллюзией, что все понимает, поскольку усвоил очень внешний и поверхностный взгляд на происходящее, в то время как в действительности он не знает и не понимает ничего. Фактически, «падение» есть именно то расположение духа, которое, по Хайдеггеру, прославлялось европейской мыслью на протяжении четырех столетий в качестве «научного» отношения к действительности. Укорененность оценочных моментов в его учения об онтологии связана с убеждением мыслителя в возможности трансформации неаутентичных способов бытия, в частности, в положении о том, что для того, чтобы быть аутентичным, человек должен изменить свою жизнь: «Собственное бытие самости покоится не на отделившемся от людей исключительном статусе субъекта, но есть экзистентная модификация людей как сущностного экзистенциала» (Бытие и время, с. 130) Прорыв к аутентичному существованию возможен, по Хайдеггеру, на основе процесса высвобождения и индивидуации, в ходе которого человек переживает тревогу, проистекающую от неспособности реализовать собственные аутентичные возможности, от ведения бессмысленного существования, § 40, переживает неминуемость собственной смерти, что побуждает его осознать собственную уникальность и тот факт, что в его распоряжении есть лишь очень ограниченное время (§ 46 — 53) и ощущает голос совести, говорящий ему о его виновности в неаутентичной жизни, в бегстве от себя, что побуждает человека стать аутентичным, взять на себя с решимостью ответственность за совершаемые выборы (§ 54 — 60). А. есть жизнь в тревоге и с тревогой, это жизнь с полным пониманием нашей неопределенности, нашей свободы. Это принятие, а не попытка избежать бытия как Dasein, как присутствия в мире. Знание, или понимание, что мы умрем, освобождает нас от падения, пробуждает нас. Ибо именно это знание, и только оно, позволяет нам полно понять свое бытие, схватить его в целом и в его тотальности. Чтобы быть аутентичным, человек должен предпочесть приверженность аутентичным возможностям, должен принять свои свободу, уникальность, конечность, неудачи и с решимостью включиться в аутентичный проект, посредством которого у него есть возможность создать свое аутентичное «я». Ключевой для этого проекта является, по Хайдеггеру, решимость. Чтобы быть аутентичным, чтобы существовать подлинно, человек должен с решимостью выбрать в пользу собственного освобождения от социальных конвенций и неаутентичных способов бытия, освободить себя для своих собственных процессов и самодетерминации. Неаутентичная личность не определяет себя, т. к. она либо слепо следует социальным конвенциям, избегает сознательных решений, живя рассеянно и конформистски, либо лишь суетится без пользы. Это уклонение от самоопределения Хайдеггер называет нерешимостью. Не способный к решимости человек как бы осажден общепринятыми способами интерпретации мира, и ведет такую жизнь, которая социумом предписывается и одобряется. В то же время аутентичная личность с решимостью отвергает авторитет и доминирование общества и других людей и предпочитает свободу и ответственность за конституирование собственной ситуации. «Ситуация есть всегда то разомкнутое в решимости вот, в качестве какого присутствует экзистирующее сущее» (с. 299), то есть только выполняя некоторый проект или выбирая совокупность аутентичных возможностей, человек создает свою ситуацию. «Ситуация» означает поэтому решительный индивидуальный выбор человеком собственных возможностей, привязанностей, жизненного стиля, т. е. специфического, свойственного только данному человеку способа бытия в мире. Аутентичное «я» создает на основе проектов и решений свою собственную ситуацию. Аутентичное «я» есть проект, осуществленный самим человеком. Хайдеггер утверждает, что создание человеком собственного аутентичного «я» есть процесс и результат, возможные только на основе проекта быть собой, в то время как большинство людей не делают себя, потому что они «сделаны» своим социальным окружением. Утверждение, что А. состоит в проекте самотрансформации связано с общими взглядами Хайдеггера на «проект», в понятии о котором для Хайдеггера первостепенными были обдумывание возможностей, выбор проектов и взвешивание альтернатив, рассмотрение того, что возможно сделать, размышление о том, как лучше выполнить свои решения. Все это должно составлять первостепенную функцию человеческого понимания. Отсюда ясна связь А. с автономией, предполагающей способность выбирать между альтернативными возможностями и способность к выбору. Только аутентичная личность обладает существенными характеристиками самости (индивидуальность, себетождественность, единство, субстанциальность). Аутентичное «я» есть создание обладающего решимостью индивидуума, совершившего выбор в пользу А. и аутентичных возможностей. Быть «я» — значит достигнуть решимости, автономии, индивидуальности, ответственности, лояльности и привязанности и сохранить приверженность своим аутентичным проектам, остаться верным себе до конца. Хайдеггер оставил открытым вопрос о том, каковы же, собственно, аутентичные возможности личности. Большинство интерпретаторов его творчества убеждены, что А. есть исключительно бытиек-смерти. Здесь имеется в виду не тот факт, что все люди смертны, но то значение, которое смерть имеет для жизни. Для индивидуальной жизни смерть есть окончательное и безвозвратное закрытие. Как говорит Хайдеггер, крайняя возможность моего бытия есть небытие. Это закрытие всех проектов человека. Хотя ни факт, ни время ее наступления не определены, смерть представляет собой неизбежность, состоящую в проблемных отношениях со всеми проектами человека. Хотя этот фон небытия всегда мерцает на краю нашего сознания, согласно Хайдеггеру, мы сопротивляемся тому, что он открывает в нас. Погруженные в наши повседневные заботы, мы выполняем один проект за другим, скучаем, если слишком задерживаемся на чем-нибудь, даже на поиске нового и волнующего, мы слишком заняты, чтобы озаботиться всеобъемлющим смыслом того, что мы делаем. Мы исходим из того, что время продолжается и что каждый объект найдет свое основание и оправдание в другом проекте. Все это, согласно Хайдеггеру, эквивалентно стремлению найти прибежище в das Man, имперсональном и анонимном каждом-и-никто, в котором каждый индивид взаимозаменим с каждым другим. Напротив,столкновение со смертью вскрывает, радикальную «мойность» человеческого существования. Смерть — это то, что выражает или изолирует индивидов. Как никто не может для меня умереть, так никто и не проживет мою жизнь для тебя. Смерть вырывает меня из анонимности das Man. Можно сказать, что самая аутентичная возможность человека есть его бытие к смерти. Но только данный человек может знать, как аутентично ответить на этот факт своей радикальной конечности, поскольку эта конечность — достояние его бытия, и ничьего другого. Смерть есть единственная собственная возможность человека, поскольку только в смерти он незаменим, никто не может умереть за него. Признавая в смерти свою судьбу, человек освобождается от иллюзий анонимного существования, скрывавших от него его «я». Отсюда вытекает пагубность распространенной склонности людей ускользать от этого тревожного обстоятельства в заботах привычного повседневного мира. Для Хайдеггера понятие А. было способом получить доступ к понятию бытия. Решимость человека подтвердить, что его подлинная экзистенция есть бытие-ксмерти, раскрывает смысл того, что составляет его бытие для него самого и для того, кто пытается это познать. Поэтому термин «аутентичность» используется и в онтологическом, и в эпистемологическом смысле. В то же время Хайдеггер указывает и на другую возможность — аутентичного выбора на основе наследия человека. В конце «Бытия и времени», где Хайдеггер трактует понятие историчности, он касается таких тем, как историческое прошлое, отношения между индивидом и его поколением. Увязывая эти темы с проблемой индивида, застигнутого проблемой аутентичного существования, Хайдеггер показывает, что человеческое бытие, Dasein, может наследовать и продолжать традицию, стремиться превзойти героев прошлого, быть преданным им, быть правдивым по отношению к ним, даже действовать в силу «судьбы», обозначенной чьей-либо исторической позицией, и делать все это аутентично, что обеспечивается его сознанием, будто все это избрано им самим и избрано свободно. Другими словами, есть разница между слепым и нерефлектирующим конформистом и гордым и сознательным носителем традиции. Аутентичное повторение прошлой возможности существования, выбор своего героя основаны на зреющей решимости. «Выбор своего героя» из культурного наследия как модели, которой можно руководствоваться в исполнении своих проектов, близок выбору призвания. В силу этого лояльность, верность человека раз совершенному им выбору как своего проекта, так и, возможно, своего «героя» (к примеру, выбор занятия философией как проекта предполагает таких героев, как Аристотель или Ницше, а выбор как проекта христианства предполагает возможность Иисуса Христа как героя) контрастирует с неспособностью к решимости человека повседневности, который мечется от возможности к возможности, не останавливаясь ни на чем, не посвящая в итоге себя ничему значительному, и лишь топит в пустых разговорах эту свою неспособность. Тем самым Хайдеггер предлагает способ трансформации отчужденного рассеянного существования в существование, которое есть путь повторения аутентичных возможностей, предполагающий борьбу человека за то, чему он привержен, верность совершенному выбору вопреки возможному социальному давлению. Ж. П. Сартр считал, что как для Хайдеггера, так и для него А. представляет собой нравственное понятие. Обещание, сделанное Сартром в «Бытии и ничто», создать «этику освобождения через аутентичность», воплотилось прежде всего в доказательстве им неизбежности неаутентичного существования человека (см. «Дурная вера».) Наиболее же полное определение им А. содержится в работе «Reflexions sur la question juive», известной также как «Антисемит и еврей» (1946): А., по Сартру, состоит в обладании верным и ясным сознанием ситуации, в принятии на себя предполагаемых ею ответственности и риска, в принятии этого с гордостью либо с унижением, иногда в ужасе и ненависти. От взглядов Хайдеггера позицию Сартра отличает тот момент, что для него А. не столько категория бытия, сколько категория действия и становления. Поскольку мыслитель был убежден, что «я» может быть лишь социальным, то для так понимаемого «я» возможность обретения А. исключалась. Только за счет раскрытия того обстоятельства, что человек в принципе не обладает никакой «природой», только за счет освобождения из смирительной рубашки социального «я», возможно освобождение для того, чтобы стать тем, чем мы предпочтем. Однако каким может быть основание предпочтения одного другому в мире, в своей сущности абсурдном? Почему тогда не делать и не думать первое, что взбредет в голову, лишь бы эти мысли и действия не проистекали из социальной роли человека? Например, герой «Тошноты» Сартра решает не вонзать обеденный нож в глаз другого едока лишь потому, что в и этом случае, решает он, он лишь играл бы другую социальную роль. Он все равно не достиг бы А. таким способом, либо, достигнув ее на мгновение, мгновенно ее бы и утратил. Прославление уникальности экзистенциалистского антигероя, действующего в надежде обрести А. и полагающего себя свободным от каких-либо условных ожиданий относительно того, что называется «человеческой природой», содержится также в романах А. Камю «Посторонний» и «Чума». В этом контексте А. содержит коннотации «оригинальности», «уникальности», прежде всего уникальности действия, чувствования и видения. Точнее говоря, в постоянной рефлексии внутренних ощущений индивид руководствуется уникальной моделью чувственности. То, что им увидено вокруг, становится неважным по сравнению с его жаждой обладать уникальным видением, видеть вещи неповторимым, ему только присущим образом. Отсюда проистекает подчинение всех действий личности утверждению уникальности ее восприятия, при этом порядок восприятий становится сугубо произвольным. Такого уникального индивида обуревает ужас выбора: он начинает считать себя изобретателем своих собственных принципов, изобретателем без цели, направления или формы. Но, поскольку этот выбор ни на чем не основан, сами по себе попытки индивида погрузиться в выбор с необходимостью представляют акт дурной веры. Позитивный контекст провозглашенной Сартром этики А. дает возможность реконструировать одна из поздних работ Сартра «Тетради по этике» (1983). Его составляют такие понятия, как хорошая вера, щедрость, «позитивное лицемерие». Быть аутентичным предполагает приятие нашего человеческого проекта и как дара, и как сознательно усвоенного. Утверждая, что «человек есть то, что из себя делает», Сартр допускает, что делание себя человеком есть итог естественного и спонтанного процесса. Т. е., в отличие от Хайдеггера, согласно взглядам которого проект есть всегда замысел, исключающий спонтанность. А., согласно Сартру, предполагает некоторую двойственность: с одной стороны — раскрытие тайны (ее радикальной случайности), с другой стороны — творчество (рефлексивной реакции на эту случайность). С т. зр. Т. Флинна, «Тетради…» делают более объемным учение Сартра об А., позволяя уточнить распространенное представление о нем как о певце неизбежной неаутентичности, поскольку в данном сочинении обрисован исторический и социально-экономический контекст, к которому и относятся самые пессимистические оценки Сартра. Быть аутентичным предполагает приятие своего человеческого проекта как одновременно являющегося даром и рефлективно постигаемого. А. состоит из двойственности раскрытия и сотворения. Вместе с тем А. имеет социальное измерение, поскольку человек посвящает себя изменению ситуаций других людей так, чтобы и они могли действовать аутентичным образом. А. предполагает переживание напряжения, проистекающего из приятия истины удела человеческого, заключающейся в том, что последний есть конечный и разворачивающийся во времени поток изменений и что его текучесть предполагает фундаментальную ответственность каждого из людей за те островки постоянного, которые они создают посреди этого тотального изменения. Общим же для взглядов Хайдеггера и Сартра является тот момент, что перед индивидом открываются две альтернативы: он либо создает себя, либо действует в соответствии с анонимными предписаниями социума. Человек ответствен за свою жизнь,только в том случае, если он ее автор, или, более точно: он ответствен, понимает он это или нет. Вопрос в том, принимает он ответственность или уклоняется от нее. Для Хайдеггера и Сартра общим является идеал А. как авторства в отношении к собственной жизни, однако Сартр с трагическим пафосом считает этот идеал недостижимым. Хотя термин «аутентичность» часто используется как тождественный «подлинности», «верности себе», «самореализации», в экзистенциализме эти термины неприложимы на том основании, что ключевой для данного течения тезис «Существование предшествует сущности» предполагает, что не существует каких бы то ни было предданных «я», сущности, типа, которые можно было бы реализовать в ходе творческого выбора. Более точным эквивалентом А. Будет словосочетание «верность своему уделу», с учетом присущих последнему слову коннотаций случайности, развернутости во времени и внутренней дистанции. Укажем на две линии критики идеи А. Первая, радикальная, развивается Ж. Деррида. Отвергая саму идею присутствия, в том числе и бытия как присутствия, Деррида выступает против модернистского убеждения, что «я» описывается в терминах центра или сущности персональности. Такой взгляд предполагает, что когда мы говорим о собственных мыслях человека, его честных намерениях или аутентичном выборе, мы вместе с этим предполагаем и принцип единства, удерживающего жизнь вместе как его жизнь, а не как жизнь, кого-то еще. Принцип «Один во многом» отражает, по Деррида, психологическую версию классической идеи единства логоса, которое как бы собирает частицы души человека под началом общего описания. Принцип А. Рассматривается у Деррида так: А. полностью подвластна связи между звуком и смыслом, тем, что говорится, и тем, что подразумевается, поскольку истина привилегированным способом (и неправомерно) привязана к миру звука, к разговаривающему миру. Выражение Деррида «sentendre porler» указывает на интимную связь между намерением и значением: это означает и слышать себя говорящим, и схватывать значение того, что говорится в простом акте. Поскольку именно это характеризует аутентичную речь, мы можем назвать этот момент «принципом аутентичности». Деконструкция — это критика обоих принципов (одного во многом и А.): это критика логоцентризма как идеи центрированного разума, упорядочивающего нашу вселенную; критика фоноцентризма, коренящегося в убеждении, что истина присуща произносимому слову, слышимому другим в диалоге. Иначе говоря, это критика просвещенного политического разума с его верой в универсальные принципы свободы, равенства, солидарности (на их место выдвигаются фрагменты или фракталы разума). А с другой стороны, это критика просветительской идеи автономного индивида (гегелевской идеи единого исторического разума и восходящей к Къеркегору идеи аутентичного субъекта), на место которого выдвигается анонимный индивид, подчиненный игре структуры, власти или повествования. Вторая линия критики связана со сделанным в экзистенциализме акценте на авторстве человека в отношении собственной жизни. Этот момент оспаривается в позднейшем развитии философской мысли, такими, например, исследователями, как X. Арендт, А. Шапп и А. Макинтайр. Их общий пафос состоит в том, что, поскольку общее существование людей состоит в переплетении историй их жизни, которые как бы постоянно «трутся» друг о друга (выражение X. Арендт), это вряд ли позволяет говорить о «сделанности» жизни человека им самим, о радикальном авторстве его в отношении собственной жизни. Или, по выражению А. Макинтайра, «Мы не больше (а иногда меньше), чем соавторы своих нарративов». Подобные замечания направлены против экзистенциалистского идеала А., хотя адресованы они в большей мере версии Сартра, нежели Хайдегтера. Критики идеи А. убеждены, что она представляет собой одну из иллюзии индивидуализма и «я»-центрированности периода модерности. Модернистское видение самопонимания («хорошая вера») связано с выделением трех аспектов «я»: (1) исторических и современных условий формирования и установления идентичности личности; (2) актуального, реального «я» личности; (3) ее идеала Эго. В качестве иллюзии, продуцируемых модернистским мышлением, указанными критиками расценивается, во-первых, уверенность, что первое, второе и третье представляют собой отдельные моменты «я», и, во-вторых, предположение, что путь к А. лежит в том, чтобы не позволять истинному, актуальному «я» затемняться отчужденным, ложным «я», то есть (1) и (3). Такого рода рассмотрение истинного «я» предполагает, что человеку свойственно видеть свое «я» непосредственно, вне и помимо ограничений, налагаемых какой-либо концептуальной схемой. Тем самым проблема возможности аутентичного бытия увязывается с общей критикой свойственных проекту модерности стремления рассматривать «я» человека как дискурсивно неопосредованное и уверенности, что человек может найти свое актуальное «я» без рефлексии условий его формирования и установления. Между тем его социальная роль, его история, его идеалы «не есть характеристики, которые случайно принадлежат человеку для того, чтобы быть содранными с целью открытия «реального я» (А. Макинтайр). Информация, необходимая для того, чтобы знать, кем некто является, не есть что-то, к чему индивид сам по себе может иметь доступ или видеть ее с полной ясностью, поскольку условия, которые входят в его формирование, конституирование и установление, слишком сложны, исторически укорененны и многоуровневы, чтобы раскрыться любому индивидуальному сознанию. Преодоление этой неясности есть коллективный, по меньшей мере, неиндивидуалистический проект, поскольку достижение глубокого самопонимания и социального понимания требует общественного запаса понятий и общественного участия в разработке этих понятий. Конечно, социальный мир состоит из предустановленных социальных ролей и предзаданных человеку вариантов его развития, так сказать, не им написанных историй. Человеческое существование должно пониматься как проблема принятия и исполнения ролей, определенных уже существующим их репертуаром, обнаружения себя застигнутым уже развивающимися историями, включая свою собственную историю. И здесь нет ничего, за что человек должен оправдываться или воспринимать как отчуждение от своего подлинного «я». Пребывая в хаотически изменяющемся обществе, индивид сталкивается с множественностью социальных ролей, столь же стандартизованных, сколь и объекты массового производства, и, если он отрицает эти роли, он отрицает в какой-то мере и себя. Не существует «я» вне этих ролей и вне жизненных историй. Можно сказать, что авторство индивида в отношении собственной жизни ограничивает тот простой факт, что его жизнь и ее история зародились в ушах и телах его родителей еще до его рождения и включили в себя в качестве решающих элементов обстоятельства его раннего детства, задолго до того, как он стал осознавать себя в качестве отдельного и самостоятельного индивидуума. По мере его взросления, его жизнь вобрала в себя множество ролей, которые он сыграл и продолжает играть, различных историй, в которые он включался. Испытывая влияния других людей на свою собственную жизнь, человек и история его жизни и сами влияли на истории других людей. Этот процесс А. Макинтайр и называет «соавторством». Но предполагать, что индивид мог когда-либо полностью определять ход своего существования или, наоборот, трагически сожалеть о невозможности этого, — это значит культивировать иллюзию возможности быть Богом. В то же время в критике подобного рода содержится верное указание на то, что призыв к А. или самоавторству, верит ли человек в его реализацию или нет, есть проявление убеждения, что индивиду не к кому обратиться, кроме как к самому себе, не на кого больше опереться. Тем не менее, хотя эти соображения, высказанные в ходе попыток рассмотреть проблему А. в контексте негативных тенденций современного индустриального общества, во многих отношениях убедительны, они не решают всех проблем, поднятых в философии экзистенциализма. Проблема А. тем самым лишь релятивизируется, высота ее обсуждения, заданная Хайдеггером, существенно снижается. Конечно, верно, что ощущение дезориентированности индивида перед лицом многообразия и хаотичности повседневной реальности отчасти может быть ограничено посредством принятия предданной ему роли. Делать просто то, что другие или общество в целом ожидают от человека в роли отца, рабочего, гражданина и т. п. может действительно быть его ответом на экзистенциальные вопросы, может быть его вариантом понимания своей ситуации. Однако, согласно Хайдеггеру и экзистенциалистам, нет необходимости принимать любую такую роль, и при этом совсем неважно, насколько ясно и непроблематично она может представляться человеку, неважно, что он может быть абсолютно убежден в том, что ее принятие и исполнение и конституирует его собственный самостоятельный выбор. Хорошо известен один из экзистенциалистских парадоксов, согласно которому не выбирать означает также совершать выбор. Входить в свою роль и сживаться с нею постепенно также означает фактический выбор среди возможных альтернатив, даже если они не осознаются нами. Момент «ненеобходимости» любого данного хода действий или любого жизненного пути, согласно экзистенциалистскому учению, обозначается в нашем существо

Смотреть значение Аутентичность в других словарях

Аутентичность Ж. — 1. Отвлеч. сущ. по знач. прил.: аутентичный.
Толковый словарь Ефремовой

Аутентичность — — подлинность, достоверность.
Экономический словарь

Аутентичность — (греч. authentikys — подлинный). Понятие, разработанное в гуманистической психологии и психотерапии и отражающее одну из важнейших интегративных характеристик личности………
Психологическая энциклопедия

Аутентичность — (authenticity) — см. Dasein (прил.).
Социологический словарь

Посмотреть еще слова :

АУТЕНТИЧНОСТЬ это что такое АУТЕНТИЧНОСТЬ: определение — Философия.НЭС

АУТЕНТИЧНОСТЬ

понятие экзистенциалистской философии, связанное с проблемами самоопределения и самоконституирования человека, характера обусловленности совершаемых им выборов и возможности быть автором собственной жизни, обладать собственным бытием, получившее наиболее детальную проработку в трудах М. Хайдеггера и Ж. П. Сартра. Учитывая позднейшее дистанцирование Хайдеггера от философии экзистенциализма и дискуссии на тот счет, в какой мере он может быть сочтен экзистенциалистом, важно иметь в виду, что именно описание Хайдеггером склонности человека предпочитать анонимность существования его аутентичности, описание им тревоги перед лицом смерти и чувства «заброшенности» в существование и позволяют многим историкам философии квалифицировать Хайдеггера как экзистенциалиста

У Хайдеггера различение А. и неаутентичности связано с его рассмотрением повседневности и повседневного существования человека. Большинство людей значительную часть времени проводит в мире работы и социума, не осознавая в повседневном поведении уникальных возможностей своего индивидуального бытия. В повседневном поведении царят конформность и сориентированность на других. С т. зр. Хайдеггера, озабоченность человека своим местом в социальной иерархии и интерес к своему социальному статусу обусловливают его подчинение другим. Ибо с целью утвердиться в обществе в качестве обладателя определенного статуса, человек должен делать то, что одобряют и требуют они (aas Man). В ходе этого человек подвергается тонкому и часто незаметному воздействию социальных норм и конвенций и пренебрегает своей способностью к независимым деятельности и мышлению. Эти подчинение и зависимость от социальных норм проявляются в повседневной жизни прежде всего в усреднении социального поведения до уровня гомогенности и тождественности. Человек тем самым освобождается от необходимости индивидуального бытия и ответственности за свое индивидуальное существование и приспосабливается к обществу, вознаграждаемый за конформность. Между тем, пишет Хайдеггер, «существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость присутствия других себя еще не нашла, соответственно потеряла. Люди существуют способом несамостояния и несобственности» (Бытие и время, с. 128).

Характеристика Хайдеггером в качестве неаутентичного того способа поведения людей, который преобладает в их повседневном существовании, имела, по его мнению, «чисто онтологическое значение» и очень далека от морализирующей критики обыденного присутствия и от «культурфилософских устремлений» (Бытие и время, с. 167). Несмотря на то, что Хайдеггер был убежден, что эта его квалификация относится к сфере «чистой онтологии», контекст рассуждений Хайдеггера о неаутентичном поведении сближает его с общими для европейской философии конца XIX-первой половины XX в. негативными оценками социальных форм повседневного поведения. Тем самым возникает центральный для интерпретации размышлений Хайдеггера об аутентичности-неаутентичности вопрос: представляют ли они собой чисто описательные либо оценочные категории.

Хотя ряд интерпретаторов Хайдеггера склоняется в сторону оценочной нейтральности и индифферентности этих рассуждений мыслителя, другие (в частности, Д. Келлнер) высказывают сомнение в том, что введенное Хайдеггером различение полностью лишено оценочных моментов. Во-первых, эти понятия имеют оценочные коннотации как в их повседневном использовании, так и в философских текстах Кьеркегора, Ницше, Зиммеля, Шелера, к которым восходит рассматриваемая Хайдеггером дихотомия. Во-вторых, определенные негативные коннотации содержит описание Хайдеггером в «Бытии и времени» «падения» от «я» в неаутентичные способы бытия, в частности, описание им неаутентичного существования как поглощенности повседневной рутиной, «рассеяния» в таких неаутентичных способах бытия, как «толки с заключенной в них публичной истолкованностью», постоянный поиск развлечений и внешняя, поддельная суета попыток что-то сделать и изменить, ничего на деле не изменяя, иначе говоря, в феноменах «соблазна, успокоения, отчуждения и самозапутывания» (Бытие и время, с. 167 — 180). Так, болтовня, пустые разговоры характеризуются как извращение акта коммуникации, приводящее к ложному пониманию. «Хлопотливое любопытство» и «двусмысленность» описаны как отчужденные формы «повседневного присутствия, в котором оно себя постоянно выкорчевывает». Весь процесс впадения в неаутентичное существование в целом описан как «срыв» в «беспочвенность и ничтожество несобственной повседневности» (Бытие и время, с. 178). В-третьих, обращаясь к понятию А., он подчеркивает, что в основе его интерпретации лежит идеал человеческого существования, «фактичный идеал присутствия» (с. 310), что, по мнению, Д. Келлнера, позволяет говорить об аксиологическом дуализме между аутентичным и неаутентичным способами бытия. В то же время, безусловно, рассуждения Хайдеггера имеют и когнитивный, описательный смысл.

Однако другие люди, с которыми индивид соседствует в повседневности, составляют не только угрозу его индивидуальному существованию. Жить аутентично возможно и в бытии-с-другими, в случае, если человеку удается смотреть на них именно как на других, то есть воспринимать их как обладающих своим собственным бытием точно так же, как он обладает своим человеческим бытием (Dasein). В то же время наше восприятие других слишком часто соскальзывает в сторону отношения к ним как к анонимным существам. В этом случае мы более не воспринимаем их как Dasein, но лишь как отличающихся от нас и от нас далеких. Наше исполненное сочувствия отношение к ним заменяется отношением к ним как к соперникам либо как к тем, от кого мы зависим. Испытываем ли мы по отношению к ним свое превосходство либо свое отставание от них, важно, что в этом случае, когда другие люди превращаются в нашем восприятии в безликое «они», они же , а не мы сами, и задают стандарты, по которым мы себя оцениваем. Когда другие превращаются в «они», акт коммуникации нарушается, то есть диалог превращается в пустую болтовню, участники которой никогда не задаются вопросом, о чем они, собственно, разговаривают, они лишь обмениваются некими общепринятыми словесными клише, все в этом случае пони

Аутентичность что такое autentichnost значение слова, Философский словарь

Аутентичность — понятие экзистенциалистской философии, связанное с проблемами самоопределения и самоконституирования человека , характера обусловленности совершаемых им выборов и возможности быть автором собственной жизни, обладать собственным бытием , получившее наиболее детальную проработку в трудах М. Хайдеггера и Ж. П. Сартра. Учитывая позднейшее дистанцирование Хайдеггера от философии экзистенциализма и дискуссии на тот счет, в какой мере он может быть сочтен экзистенциалистом, важно иметь в виду, что именно описание Хайдеггером склонности человека предпочитать анонимность существования его аутентичности, описание им тревоги перед лицом смерти и чувства «заброшенности» в существование и позволяют многим историкам философии квалифицировать Хайдеггера как экзистенциалиста У Хайдеггера различение А. и неаутентичности связано с его рассмотрением повседневности и повседневного существования человека. Большинство людей значительную часть времени проводит в мире работы и социума , не осознавая в повседневном поведении уникальных возможностей своего индивидуального бытия. В повседневном поведении царят конформность и сориентированность на других. С т. зр. Хайдеггера, озабоченность человека своим местом в социальной иерархии и интерес к своему социальному статусу обусловливают его подчинение другим. Ибо с целью утвердиться в обществе в качестве обладателя определенного статуса, человек должен делать то, что одобряют и требуют они (aas Man). В ходе этого человек подвергается тонкому и часто незаметному воздействию социальных норм и конвенций и пренебрегает своей способностью к независимым деятельности и мышлению. Эти подчинение и зависимость от социальных норм проявляются в повседневной жизни прежде всего в усреднении социального поведения до уровня гомогенности и тождественности. Человек тем самым освобождается от необходимости индивидуального бытия и ответственности за свое индивидуальное существование и приспосабливается к обществу, вознаграждаемый за конформность. Между тем, пишет Хайдеггер, «существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость присутствия других себя еще не нашла, соответственно потеряла. Люди существуют способом несамостояния и несобственности» ( Бытие и время , с. 128). Характеристика Хайдеггером в качестве неаутентичного того способа поведения людей, который преобладает в их повседневном существовании, имела, по его мнению, «чисто онтологическое значение » и очень далека от морализирующей критики обыденного присутствия и от «культурфилософских устремлений» (Бытие и время , с. 167). Несмотря на то, что Хайдеггер был убежден, что эта его квалификация относится к сфере «чистой онтологии», контекст рассуждений Хайдеггера о неаутентичном поведении сближает его с общими для европейской философии конца XIX-первой половины XX в. негативными оценками социальных форм повседневного поведения. Тем самым возникает центральный для интерпретации размышлений Хайдеггера об аутентичности-неаутентичности вопрос : представляют ли они собой чисто описательные либо оценочные категории . Хотя ряд интерпретаторов Хайдеггера склоняется в сторону оценочной нейтральности и индифферентности этих рассуждений мыслителя, другие (в частности, Д. Келлнер) высказывают сомнение в том, что введенное Хайдеггером различение полностью лишено оценочных моментов. Во-первых, эти понятия имеют оценочные коннотации как в их повседневном использовании, так и в философских текстах Кьеркегора, Ницше, Зиммеля, Шелера, к которым восходит рассматриваемая Хайдеггером дихотомия . Во-вторых, определенные негативные коннотации содержит описание Хайдеггером в «Бытии и времени» «падения» от «я» в неаутентичные способы бытия, в частности, описание им неаутентичного существования как поглощенности повседневной рутиной, «рассеяния» в таких неаутентичных способах бытия, как » толки с заключенной в них публичной истолкованностью», постоянный поиск развлечений и внешняя, поддельная суета попыток что-то сделать и изменить, ничего на деле не изменяя, иначе говоря, в феноменах «соблазна, успокоения, отчуждения и самозапутывания» (Бытие и время, с. 167 — 180). Так, болтовня, пустые разговоры характеризуются как извращение акта коммуникации, приводящее к ложному пониманию. «Хлопотливое любопытство » и » двусмысленность » описаны как отчужденные формы «повседневного присутствия, в котором оно себя постоянно выкорчевывает». Весь процесс впадения в неаутентичное существование в целом описан как » срыв » в » беспочвенность и ничтожество несобственной повседневности» (Бытие и время, с. 178). В-третьих, обращаясь к понятию А., он подчеркивает, что в основе его интерпретации лежит идеал человеческого существования, «фактичный идеал присутствия» (с. 310), что, по мнению, Д. Келлнера, позволяет говорить об аксиологическом дуализме между аутентичным и неаутентичным способами бытия. В то же время, безусловно, рассуждения Хайдеггера имеют и когнитивный , описательный смысл . Однако другие люди, с которыми индивид соседствует в повседневности, составляют не только угрозу его индивидуальному существованию. Жить аутентично возможно и в бытии-с-другими, в случае, если человеку удается смотреть на них именно как на других, то есть воспринимать их как обладающих своим собственным бытием точно так же, как он обладает своим человеческим бытием ( Dasein ). В то же время наше восприятие других слишком часто соскальзывает в сторону отношения к ним как к анонимным существам. В этом случае мы более не воспринимаем их как Dasein, но лишь как отличающихся от нас и от нас далеких. Наше исполненное сочувствия отношение к ним заменяется отношением к ним как к соперникам либо как к тем, от кого мы зависим. Испытываем ли мы по отношению к ним свое превосходство либо свое отставание от них, важно, что в этом случае, когда другие люди превращаются в нашем восприятии в безликое «они», они же , а не мы сами, и задают стандарты , по которым мы себя оцениваем. Когда другие превращаются в «они», акт коммуникации нарушается, то есть диалог превращается в пустую болтовню, участники которой никогда не задаются вопросом, о чем они, собственно, разговаривают, они лишь обмениваются некими общепринятыми словесными клише, все в этом случае понимается лишь поверхностно и приблизительно, освобождая индивида от усилий подлинного понимания. Жизнь человека в этом случае как бы истончается, поскольку его переживания всецело сориентированы на «их» ожидания, близкие к ожиданиям общественного мнения. Человек в этом случае не воспринимает мир как таковой, во всем его разнообразии и таинственности, красоте и ужасе . В таком способе бытия человек ищет прибежище у «них» как раз потому, что они сулят ему возможность избежать присутствия в мире с присущими ему ужасом и красотой. Тогда вопрос о том, как и чем быть заменяется в его сознании совокупностью вопросов о том, что делать, на которые, в свою очередь, очень легко найти ответ, достаточно обратиться к «ним». То, что мы должны делать, обусловлено нормами класса , этнической группы, к которым мы принадлежим, профессией, которой овладели, уровнем нашего дохода. Такой способ жизни Хайдеггер описывает как » падение » Dasein. Поскольку они самоуверенны и всезнающи, у человека нет необходимости в аутентичном понимании происходящего и самого себя, он, по сути, пробавляется иллюзией, что все понимает, поскольку усвоил очень внешний и поверхностный взгляд на происходящее, в то время как в действительности он не знает и не понимает ничего. Фактически, «падение» есть именно то расположение духа, которое, по Хайдеггеру, прославлялось европейской мыслью на протяжении четырех столетий в качестве «научного» отношения к действительности. Укорененность оценочных моментов в его учения об онтологии связана с убеждением мыслителя в возможности трансформации неаутентичных способов бытия, в частности, в положении о том, что для того, чтобы быть аутентичным, человек должен изменить свою жизнь: «Собственное бытие самости покоится не на отделившемся от людей исключительном статусе субъекта , но есть экзистентная модификация людей как сущностного экзистенциала » (Бытие и время, с. 130) Прорыв к аутентичному существованию возможен, по Хайдеггеру, на основе процесса высвобождения и индивидуации, в ходе которого человек переживает тревогу, проистекающую от неспособности реализовать собственные аутентичные возможности, от ведения бессмысленного существования, § 40, переживает неминуемость собственной смерти, что побуждает его осознать собственную уникальность и тот факт , что в его распоряжении есть лишь очень ограниченное время (§ 46 — 53) и ощущает голос совести, говорящий ему о его виновности в неаутентичной жизни, в бегстве от себя, что побуждает человека стать аутентичным, взять на себя с решимостью ответственность за совершаемые выборы (§ 54 — 60). А. есть жизнь в тревоге и с тревогой, это жизнь с полным пониманием нашей неопределенности, нашей свободы. Это принятие, а не попытка избежать бытия как Dasein, как присутствия в мире. Знание , или понимание, что мы умрем, освобождает нас от падения, пробуждает нас. Ибо именно это знание, и только оно, позволяет нам полно понять свое бытие, схватить его в целом и в его тотальности. Чтобы быть аутентичным, человек должен предпочесть приверженность аутентичным возможностям, должен принять свои свободу, уникальность, конечность , неудачи и с решимостью включиться в аутентичный проект , посредством которого у него есть возможность создать свое аутентичное «я». Ключевой для этого проекта является, по Хайдеггеру, решимость. Чтобы быть аутентичным, чтобы существовать подлинно, человек должен с решимостью выбрать в пользу собственного освобождения от социальных конвенций и неаутентичных способов бытия, освободить себя для своих собственных процессов и самодетерминации. Неаутентичная личность не определяет себя, т. к. она либо слепо следует социальным конвенциям , избегает сознательных решений, живя рассеянно и конформистски, либо лишь суетится без пользы. Это уклонение от самоопределения Хайдеггер называет нерешимостью. Не способный к решимости человек как бы осажден общепринятыми способами интерпретации мира, и ведет такую жизнь, которая социумом предписывается и одобряется. В то же время аутентичная личность с решимостью отвергает авторитет и доминирование общества и других людей и предпочитает свободу и ответственность за конституирование собственной ситуации. » Ситуация есть всегда то разомкнутое в решимости вот, в качестве какого присутствует экзистирующее сущее » (с. 299), то есть только выполняя некоторый проект или выбирая совокупность аутентичных возможностей, человек создает свою ситуацию. «Ситуация» означает поэтому решительный индивидуальный выбор человеком собственных возможностей, привязанностей, жизненного стиля, т. е. специфического, свойственного только данному человеку способа бытия в мире. Аутентичное «я» создает на основе проектов и решений свою собственную ситуацию. Аутентичное «я» есть проект, осуществленный самим человеком. Хайдеггер утверждает, что создание человеком собственного аутентичного «я» есть процесс и результат, возможные только на основе проекта быть собой, в то время как большинство людей не делают себя, потому что они «сделаны» своим социальным окружением. Утверждение , что А. состоит в проекте самотрансформации связано с общими взглядами Хайдеггера на «проект», в понятии о котором для Хайдеггера первостепенными были обдумывание возможностей, выбор проектов и взвешивание альтернатив, рассмотрение того, что возможно сделать, размышление о том, как лучше выполнить свои решения. Все это должно составлять первостепенную функцию человеческого понимания. Отсюда ясна связь А. с автономией, предполагающей способность выбирать между альтернативными возможностями и способность к выбору. Только аутентичная личность обладает существенными характеристиками самости ( индивидуальность , себетождественность, единство , субстанциальность). Аутентичное «я» есть создание обладающего решимостью индивидуума , совершившего выбор в пользу А. и аутентичных возможностей. Быть «я» — значит достигнуть решимости, автономии, индивидуальности, ответственности, лояльности и привязанности и сохранить приверженность своим аутентичным проектам, остаться верным себе до конца. Хайдеггер оставил открытым вопрос о том, каковы же, собственно, аутентичные возможности личности. Большинство интерпретаторов его творчества убеждены, что А. есть исключительно бытиек-смерти. Здесь имеется в виду не тот факт, что все люди смертны, но то значение, которое смерть имеет для жизни. Для индивидуальной жизни смерть есть окончательное и безвозвратное закрытие. Как говорит Хайдеггер, крайняя возможность моего бытия есть небытие. Это закрытие всех проектов человека. Хотя ни факт, ни время ее наступления не определены, смерть представляет собой неизбежность, состоящую в проблемных отношениях со всеми проектами человека. Хотя этот фон небытия всегда мерцает на краю нашего сознания, согласно Хайдеггеру, мы сопротивляемся тому, что он открывает в нас. Погруженные в наши повседневные заботы, мы выполняем один проект за другим, скучаем, если слишком задерживаемся на чем-нибудь, даже на поиске нового и волнующего, мы слишком заняты, чтобы озаботиться всеобъемлющим смыслом того, что мы делаем. Мы исходим из того, что время продолжается и что каждый объект найдет свое основание и оправдание в другом проекте. Все это, согласно Хайдеггеру, эквивалентно стремлению найти прибежище в das Man , имперсональном и анонимном каждом-и-никто, в котором каждый индивид взаимозаменим с каждым другим. Напротив,столкновение со смертью вскрывает, радикальную «мойность» человеческого существования. Смерть — это то, что выражает или изолирует индивидов. Как никто не может для меня умереть, так никто и не проживет мою жизнь для тебя. Смерть вырывает меня из анонимности das Man. Можно сказать, что самая аутентичная возможность человека есть его бытие к смерти. Но только данный человек может знать , как аутентично ответить на этот факт своей радикальной конечности, поскольку эта конечность — достояние его бытия, и ничьего другого. Смерть есть единственная собственная возможность человека, поскольку только в смерти он незаменим, никто не может умереть за него. Признавая в смерти свою судьбу, человек освобождается от иллюзий анонимного существования, скрывавших от него его «я». Отсюда вытекает пагубность распространенной склонности людей ускользать от этого тревожного обстоятельства в заботах привычного повседневного мира. Для Хайдеггера понятие А. было способом получить доступ к понятию бытия. Решимость человека подтвердить, что его подлинная экзистенция есть бытие-ксмерти, раскрывает смысл того, что составляет его бытие для него самого и для того, кто пытается это познать. Поэтому термин » аутентичность » используется и в онтологическом, и в эпистемологическом смысле. В то же время Хайдеггер указывает и на другую возможность — аутентичного выбора на основе наследия человека. В конце «Бытия и времени», где Хайдеггер трактует понятие историчности, он касается таких тем, как историческое прошлое, отношения между индивидом и его поколением . Увязывая эти темы с проблемой индивида, застигнутого проблемой аутентичного существования, Хайдеггер показывает, что человеческое бытие, Dasein, может наследовать и продолжать традицию, стремиться превзойти героев прошлого, быть преданным им, быть правдивым по отношению к ним, даже действовать в силу «судьбы», обозначенной чьей-либо исторической позицией, и делать все это аутентично, что обеспечивается его сознанием , будто все это избрано им самим и избрано свободно. Другими словами, есть разница между слепым и нерефлектирующим конформистом и гордым и сознательным носителем традиции . Аутентичное повторение прошлой возможности существования, выбор своего героя основаны на зреющей решимости. «Выбор своего героя» из культурного наследия как модели, которой можно руководствоваться в исполнении своих проектов, близок выбору призвания. В силу этого лояльность, верность человека раз совершенному им выбору как своего проекта, так и, возможно, своего «героя» (к примеру , выбор занятия философией как проекта предполагает таких героев, как Аристотель или Ницше, а выбор как проекта христианства предполагает возможность Иисуса Христа как героя) контрастирует с неспособностью к решимости человека повседневности, который мечется от возможности к возможности, не останавливаясь ни на чем, не посвящая в итоге себя ничему значительному, и лишь топит в пустых разговорах эту свою неспособность. Тем самым Хайдеггер предлагает способ трансформации отчужденного рассеянного существования в существование, которое есть путь повторения аутентичных возможностей, предполагающий борьбу человека за то, чему он привержен, верность совершенному выбору вопреки возможному социальному давлению. Ж. П. Сартр считал, что как для Хайдеггера, так и для него А. представляет собой нравственное понятие. Обещание, сделанное Сартром в «Бытии и ничто «, создать «этику освобождения через аутентичность», воплотилось прежде всего в доказательстве им неизбежности неаутентичного существования человека (см. «Дурной в Словаре воровского жаргона’>Дурная вера «.) Наиболее же полное определение им А. содержится в работе «Reflexions sur la question juive», известной также как «Антисемит и еврей» (1946): А., по Сартру, состоит в обладании верным и ясным сознанием ситуации, в принятии на себя предполагаемых ею ответственности и риска, в принятии этого с гордостью либо с унижением, иногда в ужасе и ненависти. От взглядов Хайдеггера позицию Сартра отличает тот момент , что для него А. не столько категория бытия, сколько категория действия и становления. Поскольку мыслитель был убежден, что «я» может быть лишь социальным, то для так понимаемого «я» возможность обретения А. исключалась. Только за счет раскрытия того обстоятельства, что человек в принципе не обладает никакой «природой», только за счет освобождения из смирительной рубашки социального «я», возможно освобождение для того, чтобы стать тем, чем мы предпочтем. Однако каким может быть основание предпочтения одного другому в мире, в своей сущности абсурдном? Почему тогда не делать и не думать первое, что взбредет в голову, лишь бы эти мысли и действия не проистекали из социальной роли человека? Например, герой «Тошноты» Сартра решает не вонзать обеденный нож в глаз другого едока лишь потому, что в и этом случае, решает он, он лишь играл бы другую социальную роль . Он все равно не достиг бы А. таким способом, либо, достигнув ее на мгновение, мгновенно ее бы и утратил. Прославление уникальности экзистенциалистского антигероя, действующего в надежде обрести А. и полагающего себя свободным от каких-либо условных ожиданий относительно того, что называется «человеческой природой», содержится также в романах А. Камю «Посторонний» и «Чума». В этом контексте А. содержит коннотации «оригинальности», «уникальности», прежде всего уникальности действия, чувствования и видения . Точнее говоря, в постоянной рефлексии внутренних ощущений индивид руководствуется уникальной моделью чувственности. То, что им увидено вокруг, становится неважным по сравнению с его жаждой обладать уникальным видением , видеть вещи неповторимым, ему только присущим образом. Отсюда проистекает подчинение всех действий личности утверждению уникальности ее восприятия, при этом порядок восприятий становится сугубо произвольным. Такого уникального индивида обуревает ужас выбора: он начинает считать себя изобретателем своих собственных принципов, изобретателем без цели, направления или формы. Но, поскольку этот выбор ни на чем не основан, сами по себе попытки индивида погрузиться в выбор с необходимостью представляют акт дурной веры. Позитивный контекст провозглашенной Сартром этики А. дает возможность реконструировать одна из поздних работ Сартра «Тетради по этике» (1983). Его составляют такие понятия, как хорошая вера, щедрость, «позитивное лицемерие». Быть аутентичным предполагает приятие нашего человеческого проекта и как дара, и как сознательно усвоенного. Утверждая, что «человек есть то, что из себя делает», Сартр допускает, что делание себя человеком есть итог естественного и спонтанного процесса. Т. е., в отличие от Хайдеггера, согласно взглядам которого проект есть всегда замысел, исключающий спонтанность . А., согласно Сартру, предполагает некоторую двойственность : с одной стороны — раскрытие тайны (ее радикальной случайности), с другой стороны — творчество (рефлексивной реакции на эту случайность ). С т. зр. Т. Флинна, «Тетради…» делают более объемным учение Сартра об А., позволяя уточнить распространенное представление о нем как о певце неизбежной неаутентичности, поскольку в данном сочинении обрисован исторический и социально-экономический контекст, к которому и относятся самые пессимистические оценки Сартра. Быть аутентичным предполагает приятие своего человеческого проекта как одновременно являющегося даром и рефлективно постигаемого. А. состоит из двойственности раскрытия и сотворения. Вместе с тем А. имеет социальное измерение , поскольку человек посвящает себя изменению ситуаций других людей так, чтобы и они могли действовать аутентичным образом. А. предполагает переживание напряжения, проистекающего из приятия истины удела человеческого, заключающейся в том, что последний есть конечный и разворачивающийся во времени поток изменений и что его текучесть предполагает фундаментальную ответственность каждого из людей за те островки постоянного, которые они создают посреди этого тотального изменения. Общим же для взглядов Хайдеггера и Сартра является тот момент, что перед индивидом открываются две альтернативы: он либо создает себя, либо действует в соответствии с анонимными предписаниями социума. Человек ответствен за свою жизнь,только в том случае, если он ее автор , или, более точно: он ответствен, понимает он это или нет. Вопрос в том, принимает он ответственность или уклоняется от нее. Для Хайдеггера и Сартра общим является идеал А. как авторства в отношении к собственной жизни, однако Сартр с трагическим пафосом считает этот идеал недостижимым. Хотя термин «аутентичность» часто используется как тождественный «подлинности», «верности себе», «самореализации», в экзистенциализме эти термины неприложимы на том основании, что ключевой для данного течения тезис «Существование предшествует сущности» предполагает, что не существует каких бы то ни было предданных «я», сущности, типа, которые можно было бы реализовать в ходе творческого выбора. Более точным эквивалентом А. Будет словосочетание «верность своему уделу», с учетом присущих последнему слову коннотаций случайности, развернутости во времени и внутренней дистанции. Укажем на две линии критики идеи А. Первая, радикальная, развивается Ж. Деррида. Отвергая саму идею присутствия, в том числе и бытия как присутствия, Деррида выступает против модернистского убеждения, что «я» описывается в терминах центра или сущности персональности. Такой взгляд предполагает, что когда мы говорим о собственных мыслях человека, его честных намерениях или аутентичном выборе, мы вместе с этим предполагаем и принцип единства, удерживающего жизнь вместе как его жизнь, а не как жизнь, кого-то еще. Принцип «Один во многом» отражает, по Деррида, психологическую версию классической идеи единства логоса , которое как бы собирает частицы души человека под началом общего описания. Принцип А. Рассматривается у Деррида так: А. полностью подвластна связи между звуком и смыслом, тем, что говорится, и тем, что подразумевается, поскольку истина привилегированным способом (и неправомерно) привязана к миру звука, к разговаривающему миру. Выражение Деррида «sentendre porler» указывает на интимную связь между намерением и значением: это означает и слышать себя говорящим, и схватывать значение того, что говорится в простом акте. Поскольку именно это характеризует аутентичную речь , мы можем назвать этот момент «принципом аутентичности». Деконструкция — это критика обоих принципов (одного во многом и А.): это критика логоцентризма как идеи центрированного разума , упорядочивающего нашу вселенную; критика фоноцентризма , коренящегося в убеждении, что истина присуща произносимому слову, слышимому другим в диалоге. Иначе говоря, это критика просвещенного политического разума с его верой в универсальные принципы свободы, равенства, солидарности (на их место выдвигаются фрагменты или фракталы разума). А с другой стороны, это критика просветительской идеи автономного индивида (гегелевской идеи единого исторического разума и восходящей к Къеркегору идеи аутентичного субъекта), на место которого выдвигается анонимный индивид, подчиненный игре структуры, власти или повествования. Вторая линия критики связана со сделанным в экзистенциализме акценте на авторстве человека в отношении собственной жизни. Этот момент оспаривается в позднейшем развитии философской мысли, такими, например, исследователями, как X. Арендт, А. Шапп и А. Макинтайр. Их общий пафос состоит в том, что, поскольку общее существование людей состоит в переплетении историй их жизни, которые как бы постоянно «трутся» друг о друга (выражение X. Арендт), это вряд ли позволяет говорить о «сделанности» жизни человека им самим, о радикальном авторстве его в отношении собственной жизни. Или, по выражению А. Макинтайра, «Мы не больше (а иногда меньше), чем соавторы своих нарративов». Подобные замечания направлены против экзистенциалистского идеала А., хотя адресованы они в большей мере версии Сартра, нежели Хайдегтера. Критики идеи А. убеждены, что она представляет собой одну из иллюзии индивидуализма и «я»-центрированности периода модерности. Модернистское видение самопонимания («хорошая вера») связано с выделением трех аспектов «я»: (1) исторических и современных условий формирования и Установление в Энциклопедическом словаре’>установления идентичности личности; (2) актуального, реального «я» личности; (3) ее идеала Эго. В качестве иллюзии, продуцируемых модернистским мышлением , указанными критиками расценивается, во-первых, уверенность, что первое, второе и третье представляют собой отдельные моменты «я», и, во-вторых, предположение , что путь к А. лежит в том, чтобы не позволять истинному, актуальному «я» затемняться отчужденным, ложным «я», то есть (1) и (3). Такого рода рассмотрение истинного «я» предполагает, что человеку свойственно видеть свое «я» непосредственно, вне и помимо ограничений, налагаемых какой-либо концептуальной схемой. Тем самым проблема возможности аутентичного бытия увязывается с общей критикой свойственных проекту модерности стремления рассматривать «я» человека как дискурсивно неопосредованное и уверенности, что человек может найти свое актуальное «я» без рефлексии условий его формирования и установления. Между тем его социальная роль , его история , его идеалы «не есть характеристики, которые случайно принадлежат человеку для того, чтобы быть содранными с целью открытия «реального я» (А. Макинтайр). Информация , необходимая для того, чтобы знать, кем некто является, не есть что-то, к чему индивид сам по себе может иметь доступ или видеть ее с полной ясностью , поскольку условия , которые входят в его формирование, конституирование и установление, слишком сложны, исторически укорененны и многоуровневы, чтобы раскрыться любому индивидуальному сознанию. Преодоление этой неясности есть коллективный, по меньшей мере, неиндивидуалистический проект, поскольку достижение глубокого самопонимания и социального понимания требует общественного запаса понятий и общественного участия в разработке этих понятий. Конечно, социальный мир состоит из предустановленных социальных ролей и предзаданных человеку вариантов его развития, так сказать, не им написанных историй. Человеческое существование должно пониматься как проблема принятия и исполнения ролей, определенных уже существующим их репертуаром, обнаружения себя застигнутым уже развивающимися историями, включая свою собственную историю. И здесь нет ничего, за что человек должен оправдываться или воспринимать как отчуждение от своего подлинного «я». Пребывая в хаотически изменяющемся обществе, индивид сталкивается с множественностью социальных ролей, столь же стандартизованных, сколь и объекты массового производства, и, если он отрицает эти роли, он отрицает в какой-то мере и себя. Не существует «я» вне этих ролей и вне жизненных историй. Можно сказать, что авторство индивида в отношении собственной жизни ограничивает тот простой факт, что его жизнь и ее история зародились в ушах и телах его родителей еще до его рождения и включили в себя в качестве решающих элементов обстоятельства его раннего детства, задолго до того, как он стал осознавать себя в качестве отдельного и самостоятельного индивидуума. По мере его взросления, его жизнь вобрала в себя множество ролей, которые он сыграл и продолжает играть, различных историй, в которые он включался. Испытывая влияния других людей на свою собственную жизнь, человек и история его жизни и сами влияли на истории других людей. Этот процесс А. Макинтайр и называет «соавторством». Но предполагать, что индивид мог когда-либо полностью определять ход своего существования или, наоборот, трагически сожалеть о невозможности этого, — это значит культивировать иллюзию возможности быть Богом. В то же время в критике подобного рода содержится верное указание на то, что призыв к А. или самоавторству, верит ли человек в его реализацию или нет, есть проявление убеждения, что индивиду не к кому обратиться, кроме как к самому себе, не на кого больше опереться. Тем не менее, хотя эти соображения, высказанные в ходе попыток рассмотреть проблему А. в контексте негативных тенденций современного индустриального общества, во многих отношениях убедительны, они не решают всех проблем, поднятых в философии экзистенциализма. Проблема А. тем самым лишь релятивизируется, высота ее обсуждения, заданная Хайдеггером, существенно снижается. Конечно, верно, что ощущение дезориентированности индивида перед лицом многообразия и хаотичности повседневной реальности отчасти может быть ограничено посредством принятия предданной ему роли. Делать просто то, что другие или общество в целом ожидают от человека в роли отца, рабочего, гражданина и т. п. может действительно быть его ответом на экзистенциальные вопросы, может быть его вариантом понимания своей ситуации. Однако, согласно Хайдеггеру и экзистенциалистам, нет необходимости принимать любую такую роль, и при этом совсем неважно, насколько ясно и непроблематично она может представляться человеку, неважно, что он может быть абсолютно убежден в том, что ее принятие и исполнение и конституирует его собственный самостоятельный выбор. Хорошо известен один из экзистенциалистских парадоксов, согласно которому не выбирать означает также совершать выбор. Входить в свою роль и сживаться с нею постепенно также означает фактический выбор среди возможных альтернатив, даже если они не осознаются нами. Момент «ненеобходимости» любого данного хода действий или любого жизненного пути, согласно экзистенциалистскому учению, обозначается в нашем существовании не как осознание множественности альтернатив, но скорее как приступ тревоги или тошноты. Язык эмоциональных и физиологических состояний призван указать на феномен не столько интеллектуального плана , сколько бытийного, ибо он раскрывает что-то существенное для нас. Другой парадокс , сформулированный Хайдеггером, — это объединение состояния тревоги с «голосом совести», объединение непосредственности чувства с призывом и силой морального обязательства . Хотя при этом обязательство не имеет особого морального содержания, и то, что вскрывает тревога , не есть какой-то специфический образ жизни или ход действий. Это указывает только на неизбежность само-выбора, и только на обязательство это признать. Проблема А. и неаутентичности есть проблема цельности и фрагментации, рассеянности существования человека. Хотя последняя и может быть преодолена выполнением жестко заданной социальной роли, при этом, однако, человек все еще будет находиться на уровне das Man, то есть существовать неаутентично. То есть неаутентичность может иметь место как и в случае слишком сильной, так и слишком слабой взаимоувязанности жизни человека. А. не есть проблема той или иной социальной роли, она скорее состоит в признании, что независимо от того, какова роль, в конце концов это я ее выбираю, тем ли иным способом. Пафос размышлений Хайдеггера состоял, вероятно, в том знакомом каждому обстоятельстве, что проект, частью которого являются повседневно исполняемые человеком действия, может терять для него свою целостность . Накладывающиеся друг на друга события человеческой жизни, их пересечение с событиями жизней других людей, пересмотр либо отказ от продуманных планов в силу радикально изменившихся обстоятельств, сложные переплетения — все это не только затрудняет существенные для проекта обдумывание, рефлексию, но и приводит к тому, что мы «теряем след » того, что мы делаем, прекращаем понимать, почему мы это делаем и как это согласуется с большим проектом нашей жизни и с другими действиями. Хайдеггеровская концепция тревоги и неаутентичного существования напоминает, что такая дезынтеграция может иногда быть радикальной и может прилагаться не к какому-то частному проекту, но ко всему комплексу проектов, которыми руководствуется человек, индивид, и к их взаимодействию. Кроме понятий анонимного авторства и взаимозаменимости, выраженных в das Man, неаутентичное сущствование характеризуется мыслителем как безумный поиск новизны ради нее самой, » неясность «, в которой каждый проект теряет свое отличие от других. Этот момент фиксирует степень, в которой человеческое существование может быть заполнено и активностью и разговорами, но быть лишено «смысла», т. е. когерентности и взаимосвязи. Является ли эта форма существования реакцией на беспочвенность, неукорененность человека в бытии, вскрываемую тревогой, или тревога вскрывает самое некогерентность, отсутствие цельности в жизни человека, в любом случае, Хайдеггером создан портрет бытия человека как постоянного усилия, даже борьбы, за установление или сохранение целостности перед лицом вечно угрожающего хаоса . С другой стороны, по мнению Д. Kappa, если роль автора допускается, но не совпадает с собственной жизнью индивида, она может переходить к Богу, к судьбе, к истории или к хайдеггеровскому анонимному das Man. Все эти варианты нашли свое воплощение в литературных и религиозных темах исполнения божественного (сатанинского) плана, в частности, в идее О том, что настоящий Автор Нашего Бытия уже создал сценарий, в соответствии с которым мы действуем (ср. » Бессмертие » М. Кундеры). Однако понятие внешнего по отношению к индивиду авторства явно или неявно возвращает нас к идее, что индивид поступает слепо, действуя в неведении истинных принципов, лежащих за его действиями. Д. Kapp уточняет идею А. Макинтайра о том, что индивид в лучшем случае — соавтор, разделяющий авторство в плане своей жизни с другими и с анонимной традицией. Он показывает, каким образом лишенный того типа авторства, на котором настаивал Хайдеггер, индивид не остается, однако, слепым автоматом. Точно так же, как человек может выполнить действие компетентно, со знанием дела и успешно, реализуя не свой план, а кого-то еще, он может прожить свою жизнь связным и осмысленным образом, не провозглашая авторства истории своей жизни. Помимо указанных критических замечаний в адрес идеи А., ее часто увязывают с индивидуализмом, релятивизмом и нигилизмом. Ч. Тейлор своей работе » Этика аутентичности» (1991) пытается опровергнуть эту критику с неэкзистенциалистских позиций, подчеркивая, что, хотя А. не предполагает приложение какого-либо принципа либо следование какому-то правилу, отсюда не следует ее полная произвольность или случайность. Аутентичность в искусстве. Произведение искусства расценивается как аутентичное, если оно было создано там, тогда, т. о. и тем автором, где, когда, каким и кем предполагается созданным. Т. е. работа может быть неаутентичной в случае, если это подделка, или она неверно атрибутировна и т. д. Репродукция произведения искусства (например, в книге) неаутентична

Аутентичность в искусстве — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Аутентичность в искусстве — это достоверность передачи, подлинность образца. В некоторых случаях используется для определения оригинальности работы и противопоставляется понятию плагиат. В литературе — авторские тексты без правок и редакторских изменений. Часто понятие применяется к дневникам, личной переписке, рукописям и т. д. конкретных авторов. В живописи — авторский стиль, особая техника или подача. В музыке — особая манера исполнения, использование определенных инструментов.

Аутентичность в традиционном искусстве[править | править код]

Аутентичность приписывается народному искусству в том случае, если это искусство идет от носителя определенной культуры. Также характеристика аутентичности может быть приписана к тому искусству, которое точно воспроизводит фольклорные образцы. Например, исполнение музыки на народных инструментах, использование традиционных методов создания красок и других материалов для живописи и росписи в декоративно-прикладном искусстве, сохранение оригинальной фонетики в народных песнях.

Аутентичность и современное искусство[править | править код]

В современном искусстве понятие аутентичности чаще применяется к авторскому стилю, авторской технике, оригинальной идее. При этом часто аутентичность может приписываться не только оригиналу работы, но и её копиям. Особенно такой подход характерен для легко воспроизводимых современных видов искусства, где копия неотличима от оригинала. В таком случае под аутентичностью подразумевают не подлинность образца, а оригинальность идеи произведения искусства.

Аутентичность в исполнительстве на музыкальных инструментах[править | править код]

Основная статья аутентизм

Аутентичность в исполнительстве — это полное или частичное копирование стиля исполнения того или иного музыкального произведения того времени, когда оно было написано. Например: исполнитель играет сочинение написанное в 18-м веке, а исполняет его в 21 веке, стиль игры за столько лет изменился, и чтобы передать атмосферу, исполнитель применяет те приёмы игры на том или ином инструменте, которые использовались в то время, когда писалось сочинение.

это что такое простыми словами? Значение и примеры :: SYL.ru

Аутентичность — что это означает? Иностранное слово все чаще встречается в нашей жизни. Одной из причин является то, что на рынке стали нередко продаваться товары, являющиеся подделкой. И чтобы «вычислить» их, нужно определить аутентичность изделия. Также это понятие используется в юриспруденции, искусстве, философии, информационных технологиях. Множество значений слова «аутентичность» рассмотрены в данном материале.

Словарное толкование

Значение «аутентичности» в словаре объясняется следующим образом. Этот термин характеризуется как книжный и обозначающий свойство предмета в соответствии с прилагательным «аутентичный» — подлинность (Аутентичность пленок, предъявленных журналистами, была подтверждена прокуратурой).

Прилагательное «подлинный» также является книжным и толкуется как «соответствующий подлинному, действительный, настоящий, оригинальный, нескопированный» (Завораживающий танец сопровождался аутентичной мексиканской мелодией, исполняемой музыкантами в колоритных народных костюмах).

Синонимы и происхождение

Синонимы к «аутентичности» – это достоверность, подлинность. Синонимы к соответствующему ему прилагательному – действительный, настоящий, подлинный, а антонимы – фальшивый, поддельный.

Слово «аутентичность» происходит от прилагательного «аутентичный», которое пришло в русский язык из французского — authentique. А там оно появилось из древнегреческого αὐθεντικός, обозначающего «главный, подлинный», которое произошло от αὐθέντης – «самовластный повелитель, собственноручный». От греческого прилагательного произошло и английское authenticity – «соответствие первоисточнику, подлинность».

Разнообразие значений

Исходя из словарного толкования, можно сделать вывод, что аутентичность – это простыми словами: свойство предметов или явлений, которое характеризует их подлинность, действительность, достоверность. Можно говорить об аутентичности товара, документа, чувств, взглядов, намерений. Рассмотрим некоторые оттенки значений этого слова подробнее.

Понятие аутентичности также присутствует:

В психологии, где она рассматривается как конгруэнтность и выражает самосогласованность, целостность личности.
В юриспруденции, где под ней подразумевается совпадение разноязычных текстов международных договоров по логике и содержанию.
В искусстве, где она интерпретируется как подлинность образца, достоверность передачи и противопоставляется понятию «плагиат».
В технике, где под ней понимается подлинность выпущенной продукции, то есть подтверждение того, что она не является контрафактом.
В философии, где она формулируется как способность человека отказаться в общении от разных социальных ролей и проявить мысли и эмоции, свойственные только данной личности.
В информации, где предусматривается возможность избегания таких ее дефектов, как недостаток полноты и точности, когда она изменяется несанкционированным образом.

Далее поговорим подробнее о некоторых из указанных областей применения слова «аутентичность».

В юриспруденции

Чтобы лучше разобраться в том, что это – аутентичность, рассмотрим один из ее юридических аспектов.

Юристами часто используется такой термин, как «аутентичный текст». Под ним подразумевается текст официального документа, по смыслу соответствующего тексту, изложенному на каком-либо другом языке. Он имеет одинаковую с ним юридическую силу, так как тексты, написанные на иностранных языках, по смыслу и логике должны полностью соответствовать друг другу.

В такой области права, как международное, термин «аутентичный текст» применяется, когда текст соглашения был разработан, согласован и утвержден на одном из языков, но для удобства использования его содержание изложено на двух или больше языках.

В таком случае, в соответствии с общепринятыми правилами, текст договора считается равнозначно подлинным и имеющим одинаковую силу на каждом из языков. То есть он является равно аутентичным. Его аутентичность устанавливается на двух и больше языках.

При этом существует один нюанс. В сам текст соглашения может быть включена оговорка о том, на каком языке (языках) он будет иметь преимущества в юридической силе, если при толковании этого документа возникнут разногласия.

В искусстве

В данной области аутентичность – это понятие, которое говорит о достоверности передачи, подлинности представляемого образца. В отдельных случаях оно используется для того, чтобы определить оригинальность работы. Ее противоположностью в данном контексте является плагиат.

В литературе под аутентичными понимаются авторские тексты, которых не коснулись правки и редакторские изменения. Зачастую это понятие применяется относительно дневников, личной переписки, рукописей конкретных авторов. В живописи это авторский стиль, особая подача и техника. В музыке имеется в виду особенная манера исполнения и использование определенных инструментов.

Аутентификация

Завершая рассмотрение вопроса о том, что это – аутентичность, целесообразным будет ознакомиться с таким понятием, как аутентификация. Таким словом называется процедура, при помощи которой происходит проверка подлинности. Она имеет место, когда, например:

проверяется подлинность пользователя посредством сравнения пароля для обозначенного логина, который он ввел, с тем, что сохранен в базе данных логинов;
подтверждается подлинность электронного письма с помощью проверки находящейся в нем цифровой подписи по открытому ключу отправителя;
проверяется контрольная сумма файла на предмет ее соответствия сумме, которую заявил автор этого файла.

В русском языке термин «аутентификация», как правило, используется в области информационных технологий. Проводимые проверки могут быть как взаимными, так и односторонними. Они обычно осуществляются при помощи криптографических способов. При этом не нужно путать:

аутентификацию, по сути являющуюся процедурой по предоставлению определенных прав субъекту;
идентификацию, представляющую собой процесс распознавания субъекта по соответствующему идентификатору.

Сим-Сим, откройся!

Одной из сложных задач, которые стояли перед людьми с древнейших времен, была задача – убедиться в достоверности получаемых сообщений. Для этого они придумывали речевые пароли, замысловатые печати. Когда появились определенные методы аутентификации, использующие различные механические устройства, это сильно упростило дело.

Примером тому являются обычные замок и ключ, которые были изобретены очень давно. Другим примером, относящимся к более ранним временам и взятым из восточной сказки об Али-Бабе и сорока разбойниках, может служить повествование о сокровищах, спрятанных в пещере.

Чтобы отодвинуть камень, заслонявший вход в пещеру, нужно было произнести пароль: «Сим-Сим, откройся!» В наш век бурного развития сетевых технологий повсеместно используется автоматическая аутентификация.

это значит… Значение слова аутентичный простыми словами

Что значит слово аутентичный

Аутентичный — это значит настоящий, подлинный. Говоря простыми словами, аутентичный — это неподдельный, всамделишный.

Аутентичный. Примеры употребления
В музее представлены аутентичные костюмы XVIII века.
В этом ресторане подают аутентичную японскую еду, а не имитацию.
Экспертиза подтвердила, что это аутентичные документы.
Я люблю аутентичную индийскую музыку.
Историки установили, что это неаутентичный текст, его добавили позднее.

Слово аутентичный происходит от древнегреческого αὐθεντικός — подлинный, главный.

Аутентичный — это прилагательное. Однокоренное существительное — аутентичность, то есть подлинность, достоверность. Наречие — аутентично, то есть по-настоящему.

Синонимы и антонимы к слову аутентичный

Синонимы к слову аутентичный — всамделишный, действительный, достоверный, истинный, настоящий, неподдельный, подлинный, правдивый, реальный, соответствующий оригиналу или первоисточнику. Синоним на молодежном сленге — трушный, труёвый (от английского true — правдивый).

Антонимы к слову аутентичный — неаутентичный, ненастоящий, поддельный, фальшивый, подложный.

Аутентичный и аутентичность. Примеры предложений

Логический анализ «Протоколов» позволяет нам анатомировать документ и оценить его аутентичность.
В.Л. Бурцев. «Протоколы сионских мудрецов — доказанный подлог» (1938)

Только русский и английский тексты являются аутентичными.
Подписание акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил // «Известия», 9 мая 1945 года

Синтетика, конечно, но узор отличается высокой степенью аутентичности.
И.А. Бродский. «Демократия!» (1990)

Ведь портрет все же только портрет; аутентичный внешний облик можно получить, лишь восстановив лицо по черепу.
И.Лалаянц, Л.Щекотова. «Тайны египетские» // «Техника — молодежи» (1993)

Не очень у нас популярный курс на аутентичное (то есть исторически достоверное) исполнение старинной музыки
Е. Бирюкова. «В Москве сыграли знаменитые дирижеры» // «Известия» (2002)

Этому самому известному испанскому гитаристу удалось оживить жанр фламенко за счет расширения его границ и популярных аранжировок и при этом сохранить аутентичность стиля.
«Вехи» // «Русский репортер» (2014)

аутентично — это… Что такое аутентично?

АУТЕНТИЧНОСТЬ — понятие экзистенциалистской философии, связанное с проблемами самоопределения и самоконституирования человека, характера обусловленности совершаемых им выборов и возможности быть автором собственной жизни, обладать собственным бытием, получившее… … Современный философский словарь

доподлинно — достоверно, оригинально, точно, истинно, наверняка, подлинно, аутентично Словарь русских синонимов. доподлинно см. достоверно Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александр … Словарь синонимов

подлинно — См … Словарь синонимов

равнозначно — баш на баш, ухо на ухо, эквивалентно, адекватно, то на то, так на так, аутентично, равносильно, равноценно Словарь русских синонимов. равнозначно неизм. • равносильно • равноценно Словарь русских синонимов. Контекст 5.0 Информатик. 2012 … Словарь синонимов

Логический позитивизм (logical positivism) — Хотя Л. п. сравнительно быстро сошел с филос. сцены, он успел оказать такое влияние на психологию и смежные науки, последствия которого ощущаются не только сегодня, но, возможно, будут ощущаться и в будущем. Основные идеи Л. п. сформировались в… … Психологическая энциклопедия

БЫТИЕ И ВРЕМЯ — ’БЫТИЕ И ВРЕМЯ’ (‘Sein und Zeit’, 1927) основная работа Хайдеггера. На создание ‘Б.иВ.’, как традиционно полагается, повлияли две книги: работа Брентано ‘Значение бытия согласно Аристотелю’ и ‘Логические исследования’ Гуссерля. Первая из них… … История Философии: Энциклопедия

ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ ЭКСПЛОРАЦИЯ — Это действие, которым пациент в ходе психотерапии сообщает о себе то, о чем, как правило, умалчивает, выявляет обычно скрываемые отношения. П. э. представляет собой комплекс многоуровневого целенаправленного самораскрытия (самопроявления,… … Психотерапевтическая энциклопедия

БУЛГАКОВ — Сергей Николаевич (1871 1944) русский религиозный философ, богослов, экономист. Окончил юридический факультет Московского университета (1896). Профессор политэкономии в Киеве (1901 1906) и Москве (1906 1918). Депутат Второй государственной думы.… … Новейший философский словарь

СПАСЕНИЕ РЯДОВОГО РАЙАНА — (Saving Private Ryan), США, Dreamwork, 1998, 170 мин. Военно эпическая драма. Первые и финальные кадры фильма носят настолько декларативно пафосный характер, что снижает общее впечатление о картине об одном из самых напряженных моментов минувшей… … Энциклопедия кино

ФОСТЕР Джоди — ФОСТЕР (Foster) Джоди (р. 19 ноября 1962), американская актриса. Начала сниматься на телевидении с трех лет, дебютировала в кино в «Наполеоне и Саманте» (1972) и создала великолепные зрелые роли еще подростком «Алиса здесь больше не живет» (1974) … Энциклопедия кино