Бейтсон грегори экология разума: Экология разума — Бейтсон Грегори, скачать книгу бесплатно в fb2, epub, doc – Грегори Бейтсон — Экология разума читать онлайн

Автор: | 14.02.2018

Грегори Бейтсон — Экология разума читать онлайн

На пути к экологии разума

Книга Грегори Бейтсона «Steps to an Ecology of Mind» попала мне в руки в конце 1970-х: мне оставил ее знаменитый психолог Пол Экман, приехавший в Ленинград читать лекции и, обходя наружное наблюдение, вступавший в неразрешенные контакты. Я только начал работать психологом в клинике и в свой первый отпуск взял этот толстенький карманный томик. Отпуск я проводил на Кавказе; тогда там было дешево и безопасно (впрочем, об опасности тогда никто и не думал). Загорая среди скал и вспоминая свою оставшуюся в Питере дочку, я читал невероятные истории о жизни на острове Бали, о логических уровнях и разгадке шизофрении. Больше всего мне понравились «Металоги» восхитительные разговоры автора со своей дочкой, «структура которых релевантна тому, о чем говорят»: звучит замысловато, но по прочтении понимаешь, что это значит. Как бы мне хотелось вот так разговаривать со своей дочкой; но она отсутствовала, и я прямо тут, в палатке, начал переводить Бейтсона. И странно: тогда, в восьмидесятых, мне удавалось публиковать все, что я хотел, но перевод «Металогов» был отвергнут двумя редакциями. Потом я позабыл об этом деле; может, потому, что дочка подросла и я научился с ней разговаривать. Но бейтсоновские идеи еще долго помогали мне понимать (верно или нет) собственные чувства.

Автор этой книги — одна из самых необычных личностей в науке прошедшего столетия. Его современники, классики едва различимых между собой дисциплин, морили студентов и читателей заумной методологией, структурными схемами и идеалом науки еще более чистой, чем та, которую преподают на соседнем факультете. Не то чтобы психология, социология или антропология середины двадцатого века были совсем оторваны от человеческих дел: напротив, из глубокомысленных схем следовали выводы очевидно левой окраски. Идеи специальной, математизированной науки, когда они применяются к человеку и его жизни, логически связаны с представлением о большом правительстве, которое умнее и сильнее людей. Чтобы власть решала за человека, что ему дать, а чего не давать, ей нужна особого рода наука: знание об «объективной» или «бессознательной» жизни — иначе говоря, о том, что человеку надо и чего он сам о себе не знает. Эту атмосферу шестидесятых и семидесятых годов хорошо помнят в Америке и в Европе. Как ни изолирована была Россия, местные идеалы — семиотика, системный подход, математическое моделирование выливались в те же общемировые искания. Их результаты, увы, состарились очень быстро, быстрее авторов.

Бейтсона продолжают читать именно потому, что он думал не о методе, а о предмете; не о форме очков, а о сложности мира, на который через них смотрят. Не произнося проповедей о междисциплинарности, он переходил границы между науками; не употребляя формул, он внес решающий вклад в перевод науки о поведении на язык компьютерной эры. В этой книге вы найдете попытки ответить на множество достойных внимания вопросов: знают ли наши сны слово «нет»? Почему у предметов есть границы? Когда метафоры работают и когда нет? Откуда играющие собаки, знают, что они не дерутся? Как формируется психическая болезнь, и не сходно ли это с тем, что на обычном языке описывается как дурное воспитание?

Центральной для интеллектуальной биографии Бейтсона была концепция «double bind» (это словосочетание я перевожу как «двойная связь», хотя допускаю возможность других переводов). Согласно Бейтсону, двойные связи возникают, когда один из партнеров посылает другому противоположные сигналы разного логического типа. Например, мать говорит ребенку, что он очень красивый, и при этом избегает смотреть на него; или жена, недовольная мужем, рассказывает ему о дурном муже своей подруги; или опоздавший на сеанс пациент отрицает, что хотел этим выразить недоверие терапевту; или правительство говорит, что повышает налоги для того, чтобы лучше заботиться о народе. Всякое слово или жест имеет два значения — буквальное и метафорическое. Бейт-сон рассказывает о типологии отношений между ними и, конкретно, о последствиях их расхождений. Вся его философия есть апология метафорического, утверждение самостоятельного значения метафоры как особой сущности — семиотической, терапевтической, политической. Он рассказывает о том, что метафора — это не литературный троп, а логический тип коммуникации между людьми, животными, обществами и, возможно, компьютерами; что метафорический смысл сообщения живет своей жизнью и может систематически отличаться от его буквального значения; что субъект свободен или несвободен в выборе логического уровня, на котором он общается; что несвобода этого выбора ведет к тяжким последствиям вроде шизофрении. Внимание к метафоре делает анализ Бейтсона одним из ранних опытов пост-структуралистской семиотики. Философы, психологи, политические ученые конца XX века постоянно использовали понятие двойной связи, редко ссылаясь на Бейтсона (это тоже двойная связь и признак успеха в науке).

Теперь неровная, но блестящая книга Бейтсона практически вся выходит на русском языке. Пресыщенный читатель найдет здесь то, чего не читал нигде, и в таком сочетании, которого не видел никогда. Разработанная Бейтсоном теория шизофрении бурно обсуждалась; она вряд ли раскрывает страшные тайны этой болезни, но позволяет описать их на интуитивно доступном языке. Этнологические картины далекого (нынче не столь уж далекого) острова Бали захватывающе интересны. Бейтсон их наблюдал вместе со своей женой, знаменитым антропологом Маргарет Мид, и эти эссе надо читать как его комментарий к их общей полевой работе. По-прежнему трогательны — а для новых читательских и родительских поколений, я не сомневаюсь, вновь заразительны металогические разговоры с дочкой.

В перенасыщенной атмосфере XXI века, полной новых связей и новых ядов, мы разделяем экологические заботы Бейтсона. Экология знает, что ее ценности (например, свежий воздух) не существуют сами по себе, а постоянно, каждую минуту кем-то создаются и кем-то портятся. Мы не можем создавать воздух, у нас нет листьев; но мы создаем разум. Экология разума есть работа по прояснению жизни посредством нашего, а не чьего-нибудь ума. Воздух, которым дышат интеллектуалы, создается их целенаправленной работой, ими же потребляется или целенаправленно портится. Под обложкой, которую вы только что открыли, заключена ясная, чистая атмосфера разума: структура текста металогически соответствует его цели.

А.М. Эткинд

Переводя Бейтсона

Грегори Бейтсон (1904-1980) — выдающийся англо-американский философ, этнограф и этолог. Вот что пишет о нем Фритьоф Капра в книге «Уроки Мудрости» (Москва; Киев, 1996), в которой Бейтсону посвящена отдельная глава, наряду с такими людьми, как Вернер Гейзенберг, Кришнамурти, Станислав Гроф, Ричард Лэйнг.


«Экология разума» — смотрим фильм и говорим о Грегори Бейтсоне

«Connected Minds» — цикл встреч о мировоззрении ученых, философов, деятелей, развивавших знание о живых системах, взаимосвязях и целостности.

Этот документальный фильм — кинопортрет Грегори Бейтсона, известного антрополога, философа, натуралиста, мыслителя, системного теоретика. Его работы внесли вклад в развитие экологии, теории коммуникации, кибернетики и других дисциплин.
Фильм «Ecology of Mind» будет показан на английском языке без субтитров. После фильма обсудим его идеи на любом удобном для вас языке. Первая встреча серии «Connected Minds».

«Основные проблемы в мире — результат различия между тем, как действует природа, и тем, как мыслят люди».
Грегори Бейтсон

Нора Бейтсон, младшая дочь Грегори Бейтсона и режиссер фильма, включила в ленту кадры снятые отцом в 1930-х годах на Бали и в Новой Гвинее, а также фотографии, записи лекций и интервью. Грегори Бейтсон в своих размышлениях и интервью рассказывает о практичных подходах к решению проблем, стоящих перед человечеством и природой в целом.

До сих пор большинству из нас было сложно получить доступ к работам Бейтсона. Нора заново открыла и по-новому представила публике работы отца, которые продолжают оказывать влияние на поразительно широкий круг научных дисциплин.

Концепции Грегори Бейтсона, такие как «двойное послание» («the double bind») и связующий паттерн («the pattern which connects»), находят отклик и развитие в антропологии, психиатрии, информатике, кибернетике, урбанистике, биологии и экологии, побуждая людей мыслить по-новому.

В своём фильме Нора задается целью показать, что идеи её отца не только служат пищей для академической теории, но также могут стать частью образа жизни каждого. Она показывает Грегори как человека, объединяющего строгий научный подход с заботливым целостным видением, как мыслителя, изучающего взаимосвязи сложных систем, в которых мы живем. Нора уделяет особое внимание историям, которые Бейтсон использовал для иллюстрации своих идей. Богатый опыт личного взаимодействия с отцом позволяет Норе показать ход его мысли и рассказать как красота самой жизни стала основой для его жизненных поисков.

Авторы фильма надеются вдохновить зрителей увидеть, что их жизни являются частью бóльшей системы — сияющей симметрией, полной игры и метафор. Этот фильм предлагает задать такие вопросы, ответы на которые помогли бы вновь объединить этот мир.

Продолжительность фильма — 61 минута. После фильма пьем чай и обсуждаем в неформальной обстановке.

Читать онлайн «Экология разума» автора Бейтсон Грегори — RuLit

На пути к экологии разума

Книга Грегори Бейтсона «Steps to an Ecology of Mind» попала мне в руки в конце 1970-х: мне оставил ее знаменитый психолог Пол Экман, приехавший в Ленинград читать лекции и, обходя наружное наблюдение, вступавший в неразрешенные контакты. Я только начал работать психологом в клинике и в свой первый отпуск взял этот толстенький карманный томик. Отпуск я проводил на Кавказе; тогда там было дешево и безопасно (впрочем, об опасности тогда никто и не думал). Загорая среди скал и вспоминая свою оставшуюся в Питере дочку, я читал невероятные истории о жизни на острове Бали, о логических уровнях и разгадке шизофрении. Больше всего мне понравились «Металоги» восхитительные разговоры автора со своей дочкой, «структура которых релевантна тому, о чем говорят»: звучит замысловато, но по прочтении понимаешь, что это значит. Как бы мне хотелось вот так разговаривать со своей дочкой; но она отсутствовала, и я прямо тут, в палатке, начал переводить Бейтсона. И странно: тогда, в восьмидесятых, мне удавалось публиковать все, что я хотел, но перевод «Металогов» был отвергнут двумя редакциями. Потом я позабыл об этом деле; может, потому, что дочка подросла и я научился с ней разговаривать. Но бейтсоновские идеи еще долго помогали мне понимать (верно или нет) собственные чувства.

Автор этой книги — одна из самых необычных личностей в науке прошедшего столетия. Его современники, классики едва различимых между собой дисциплин, морили студентов и читателей заумной методологией, структурными схемами и идеалом науки еще более чистой, чем та, которую преподают на соседнем факультете. Не то чтобы психология, социология или антропология середины двадцатого века были совсем оторваны от человеческих дел: напротив, из глубокомысленных схем следовали выводы очевидно левой окраски. Идеи специальной, математизированной науки, когда они применяются к человеку и его жизни, логически связаны с представлением о большом правительстве, которое умнее и сильнее людей. Чтобы власть решала за человека, что ему дать, а чего не давать, ей нужна особого рода наука: знание об «объективной» или «бессознательной» жизни — иначе говоря, о том, что человеку надо и чего он сам о себе не знает. Эту атмосферу шестидесятых и семидесятых годов хорошо помнят в Америке и в Европе. Как ни изолирована была Россия, местные идеалы — семиотика, системный подход, математическое моделирование выливались в те же общемировые искания. Их результаты, увы, состарились очень быстро, быстрее авторов.

Бейтсона продолжают читать именно потому, что он думал не о методе, а о предмете; не о форме очков, а о сложности мира, на который через них смотрят. Не произнося проповедей о междисциплинарности, он переходил границы между науками; не употребляя формул, он внес решающий вклад в перевод науки о поведении на язык компьютерной эры. В этой книге вы найдете попытки ответить на множество достойных внимания вопросов: знают ли наши сны слово «нет»? Почему у предметов есть границы? Когда метафоры работают и когда нет? Откуда играющие собаки, знают, что они не дерутся? Как формируется психическая болезнь, и не сходно ли это с тем, что на обычном языке описывается как дурное воспитание?

Центральной для интеллектуальной биографии Бейтсона была концепция «double bind» (это словосочетание я перевожу как «двойная связь», хотя допускаю возможность других переводов). Согласно Бейтсону, двойные связи возникают, когда один из партнеров посылает другому противоположные сигналы разного логического типа. Например, мать говорит ребенку, что он очень красивый, и при этом избегает смотреть на него; или жена, недовольная мужем, рассказывает ему о дурном муже своей подруги; или опоздавший на сеанс пациент отрицает, что хотел этим выразить недоверие терапевту; или правительство говорит, что повышает налоги для того, чтобы лучше заботиться о народе. Всякое слово или жест имеет два значения — буквальное и метафорическое. Бейт-сон рассказывает о типологии отношений между ними и, конкретно, о последствиях их расхождений. Вся его философия есть апология метафорического, утверждение самостоятельного значения метафоры как особой сущности — семиотической, терапевтической, политической. Он рассказывает о том, что метафора — это не литературный троп, а логический тип коммуникации между людьми, животными, обществами и, возможно, компьютерами; что метафорический смысл сообщения живет своей жизнью и может систематически отличаться от его буквального значения; что субъект свободен или несвободен в выборе логического уровня, на котором он общается; что несвобода этого выбора ведет к тяжким последствиям вроде шизофрении. Внимание к метафоре делает анализ Бейтсона одним из ранних опытов пост-структуралистской семиотики. Философы, психологи, политические ученые конца XX века постоянно использовали понятие двойной связи, редко ссылаясь на Бейтсона (это тоже двойная связь и признак успеха в науке).

Теперь неровная, но блестящая книга Бейтсона практически вся выходит на русском языке. Пресыщенный читатель найдет здесь то, чего не читал нигде, и в таком сочетании, которого не видел никогда. Разработанная Бейтсоном теория шизофрении бурно обсуждалась; она вряд ли раскрывает страшные тайны этой болезни, но позволяет описать их на интуитивно доступном языке. Этнологические картины далекого (нынче не столь уж далекого) острова Бали захватывающе интересны. Бейтсон их наблюдал вместе со своей женой, знаменитым антропологом Маргарет Мид, и эти эссе надо читать как его комментарий к их общей полевой работе. По-прежнему трогательны — а для новых читательских и родительских поколений, я не сомневаюсь, вновь заразительны металогические разговоры с дочкой.

В перенасыщенной атмосфере XXI века, полной новых связей и новых ядов, мы разделяем экологические заботы Бейтсона. Экология знает, что ее ценности (например, свежий воздух) не существуют сами по себе, а постоянно, каждую минуту кем-то создаются и кем-то портятся. Мы не можем создавать воздух, у нас нет листьев; но мы создаем разум. Экология разума есть работа по прояснению жизни посредством нашего, а не чьего-нибудь ума. Воздух, которым дышат интеллектуалы, создается их целенаправленной работой, ими же потребляется или целенаправленно портится. Под обложкой, которую вы только что открыли, заключена ясная, чистая атмосфера разума: структура текста металогически соответствует его цели.

А.М. Эткинд

Переводя Бейтсона

Грегори Бейтсон (1904-1980) — выдающийся англо-американский философ, этнограф и этолог. Вот что пишет о нем Фритьоф Капра в книге «Уроки Мудрости» (Москва; Киев, 1996), в которой Бейтсону посвящена отдельная глава, наряду с такими людьми, как Вернер Гейзенберг, Кришнамурти, Станислав Гроф, Ричард Лэйнг.

Будущие историки сочтут Грегори Бейтсона одним из наиболее влиятельных мыслителей нашего времени. Уникальность его мышления связана с широтой и обобщенностью. Во времена, характеризующиеся разделением и сверхспециализацией, Бейтсон противопоставил основным предпосылкам и методам различных наук поиск паттернов, лежащих за паттернами, и процессов, лежащих в основе структур. Он заявил, что отношения должны стать основой всех определений; его основная цель состояла в обнаружении принципов организации во всех явлениях, которые он наблюдал, «связующего паттерна», как он называл это.

Нам кажется, что русскому читателю также будет интересно узнать, что отец Грегори Бейтсона, крупнейший английский генетик Уильям Бейтсон, был личным другом Николая Вавилова.

Свою научную деятельность Грегори Бейтсон начал в 20-х годах в качестве этнографа, изучая культуры племен Новой Гвинеи и балийцев в Индонезии. Результаты этих исследований отражены в его монографии «Naven: Survey of Problems Suggested by a Composite Picture of the Culture of a New Guinea Tribe Drawn from Three Points of View» (Cambridge, 1936), а также в книге «Balines Character: A Photographic Analysis» (N.Y., 1942), написанной в соавторстве с его первой женой Маргарет Мид. Он внес значительный вклад в развитие методов этнографических исследований, широко использовав фото- и кинорегистрацию материала для анализа экспрессивного поведения.

В 40-е годы Бейтсон тесно сотрудничает с Норбертом Винером, активно участвуя в первых конференциях по кибернетике, регулярно организуемых Фондом Джосайи Мейси. Бейтсон одним из первых пытался применить системный подход для осмысления фундаментальных методологических проблем как естественных, так и общественных наук. В 1948 году начинается совместная работа Бейтсона с американским психиатром Юргеном Рушем в его клинике. В 1951 году публикуется их совместная монография «Communication: The Social Matrix of Psychiatry» (N.Y., 1951), в которой была предпринята попытка рассмотреть психические заболевания как особые формы нарушения коммуникации.

Читать онлайн «Экология разума» автора Бейтсон Грегори — RuLit

Грегори Бейтсон, Институт Океана, Гавайи, 16 апреля 1971 года

Введение: наука о разуме и порядке[1]

Давая название данному сборнику статей и лекций, мы стремились точно определить его содержание. Статьи, относящиеся к временному отрезку в тридцать пять лет, собраны вместе, чтобы предложить новый способ думать об идеях и о тех агрегатах идей, которые я называю «разумами» («minds»). Этот способ думать я называю «экологией разума», или экологией идей. Это наука, которая пока еще не существует в виде организованной совокупности теорий или знания.

Определение «идеи», предлагаемое в собранных статьях, гораздо шире и формальнее традиционного. Статьи должны говорить сами за себя, однако в этом вступлении позвольте мне выразить уверенность, что такие вещи, как двусторонняя симметрия животного, структурированная организация листьев растения, эскалация гонки вооружений, процесс ухаживания, природа игры, грамматика предложения, загадка биологической эволюции и современный кризис в отношениях человека со своей окружающей средой, могут быть поняты только в терминах предлагаемой мною экологии идей.

Вопросы, поднимаемые книгой, являются экологическими. Как взаимодействуют идеи? Существует ли некоторый вид естественного отбора, который определяет выживание одних идей и исчезновение или смерть других? Какой тип экономики ограничивает разнообразие идей в данной области разума? Каковы необходимые условия стабильности или выживания подобной системы или субсистемы?

Некоторые из этих вопросов затрагиваются в статьях, однако главный движущий импульс книги — желание расчистить путь к тому, чтобы подобные вопросы могли задаваться осмысленно.  

Только в конце 1969 года я вполне осознал, что я делаю. Написав текст лекции «Форма, вещество и различие» для выступления на конференции памяти А.Кожибского, я обнаружил, что моя работа с примитивными народами, шизофренией, биологической симметрией, а также моя неудовлетворенность традиционными теориями эволюции и обучения идентифицировали широко разбросанное множество меток, или точек отсчета, которые могли определить новую научную территорию.

По самой природе этого занятия, исследователь никогда не знает, что он исследует, пока это не будет исследовано. У него в кармане нет путеводителя, который сообщил бы ему, какие церкви нужно посетить и в каких гостиницах остановиться. Есть только двусмысленный фольклор тех, кто ходил по этому пути. Нет сомнений, что более глубокие пласты разума ведут ученого или художника в направлении переживаний и мыслей, имеющих отношение к тем проблемам, которые каким-то образом являются его проблемами. Кажется, что это руководство начинает действовать задолго до того, как у ученого появится какое-либо сознательное знание о своих целях. Но как это происходит, мы не знаем.

Я часто бывал нетерпелив с коллегами, которые казались неспособны видеть различия между тривиальным и глубоким. Однако когда студенты попросили меня определить это различие, мне нечего было сказать. Я дал неопределенный ответ, что любое исследование, проливающее свет на природу «порядка» (или «паттерна») во вселенной, несомненно, нетривиально.

Но такой ответ совершенно бездоказателен.

Когда-то я вел неформальный курс для пациентов психиатрического отделения госпиталя при Управлении по делам ветеранов в Пало-Альто, пытаясь предложить им обдумать некоторые мысли, содержащиеся в этих статьях. Они добросовестно приходили, слушали меня с интересом, но каждый раз после трех или четырех занятий возникал вопрос: «О чем вообще этот курс?»

Я пробовал по-разному отвечать на этот вопрос. Однажды я составил нечто вроде катехизиса и предложил его классу в качестве примера тех вопросов, которые, как я надеялся, они будут способны обсуждать после завершения курса. Вопросы варьировались от: «Что такое таинство?» до: «Что такое энтропия?» и «Что такое игра?»

В качестве дидактического маневра мой катехизис оказался неудачен: класс замолчал. Но один вопрос из него оказался полезным:

«Некая мать имеет привычку поощрять своего маленького сына мороженым, когда он съест свой шпинат. Какая дополнительная информация вам нужна, чтобы иметь возможность предсказать, станет ли ребенок

a) любить или ненавидеть шпинат;

b) любить или ненавидеть мороженое;

c) любить или ненавидеть мать?»

Мы посвятили одно или два занятия исследованию многочисленных ответвлений этого вопроса, и мне стало ясно, что вся нужная дополнительная информация касалась контекста поведения матери и сына. Фактически, феномен контекста и тесно связанный с ним феномен «смысла» определяли различие между «точными» («hard») науками и тем видом науки, который я пытался построить.

Постепенно я обнаружил, что причина, из-за которой было трудно объяснить классу, о чем этот курс, заключалась в том, что мой способ мышления отличался от их способа. Ключ к этому различию мне дал один из учащихся. Это было первое занятие класса, и я говорил о культурных различиях между Англией и Америкой — о том вопросе, который всегда нужно затронуть, когда англичанину приходится преподавать американцам культурную антропологию. В конце занятия ко мне подошел один из пациентов. Он оглянулся, чтобы убедиться, что все остальные ушли, и затем сказал довольно нерешительно:

— Я хочу спросить. — Да.

— Ну, вы хотите, чтобы мы выучили то, что вы нам говорите? Я помедлил мгновение, но он опять торопливо заговорил:

— Или это все что-то вроде примера, иллюстрация чего-то еще?

— Да, конечно!

— Но пример чего?

И почти каждый год возникало неопределенное недовольство, обычно доходившее до меня в виде слухов: «Бейт-сон кое-что знает, о чем не говорит» или «Затем, что говорит Бейтсон, кое-что стоит, но он никогда не говорит об этом». Очевидно, что я не отвечал на вопрос: «Пример чего?» В отчаянии я сконструировал таблицу, описывающую, в чем, по моему разумению, должна состоять задача ученого. Использование этой таблицы сделало ясным, что разница между моими мыслительными привычками и привычками моих учащихся проистекала из того, что они были обучены думать и аргументировать индуктивно — от данных к гипотезам, но никогда не проверяли эти гипотезы знанием, дедуктивно извлеченным из фундаментальных понятий науки или философии.

Таблица имела три колонки. В левой я перечислил различные виды неинтерпретированных данных, таких как киносъемка поведения человека или животных; описание эксперимента; описание или фотография ноги жука; запись человеческого голоса. Я акцентировал факт, что «данные» — это не события или объекты, но всегда записи, описания или воспоминания событий или объектов. Всегда существует трансформация (перекодирование) «сырого» события, внедряющегося между ученым и его объектом. Вес объекта измеряется противопоставлением весу некоторого другого объекта либо регистрируется измерителем. Человеческий голос трансформируется в переменное намагничивание ленты. Более того, всегда и неизбежно существует отбор данных, поскольку совокупная вселенная (как прошлая, так и настоящая) не поддается наблюдению ни из какой заданной позиции наблюдения.

Следовательно, в строгом смысле никакие «данные» не являются подлинно «сырыми», а любая запись была тем или иным способом подвергнута редактированию и трансформации либо человеком, либо его инструментами.

Однако «данные» по-прежнему являются самым надежным источником информации, и ученый должен начинать с них. Они его вдохновляют вначале, и к ним он должен вернуться впоследствии.

В средней колонке я перечислил несколько недостаточно определенных объяснительных понятий, повсеместно используемых в науках о поведении: «эго», «тревога», «инстинкт», «цель», «разум», «Я», «фиксированный паттерн действия», «интеллект», «глупость», «зрелость» и т.п. Из вежливости я назвал их «эвристическими» концептами, однако, по правде говоря, в большинстве они настолько произвольны и настолько взаимно нерелевантны, что их смесь порождает вид концептуального тумана, во многом замедляющего прогресс науки.

вернуться

Bateson G. The Science of Mind and Order. Статья написана в 1971 году. Публикуется впервые.

Экология разума читать онлайн, Бейтсон Грегори

Annotation

Грегори Бейтсон (1904-1980) — выдающийся мыслитель 20 века, философ, эколог, кибернетик и системный теоретик. Его книга «Шаги в направлении экологии разума» впервые вышла на языке оригинала в 1972 году, неоднократно переиздавалась и стала культовым интеллектуальным бестселлером в англоязычном мире.

В этой книге Г.Бейтсон намечает подходы к решению поставленной им широкомасштабной задачи по ревизии и модификации фундаментальных основ гуманитарного знания в свете современных положений кибернетики , теории информации и теории систем, а также созданию новой синтетической науки о живом, которую он назвал «экология разума». В данное издание вошли статьи по биологии и теории эволюции, в которых различные биологические процессы — от морфогенеза до эволюции в целом — рассматриваются с точки зрения детерминирующих их информационных и коммуникативных процессов, а также статьи общетеоретического плана, в которых обсуждается применение принципов кибернетики к живым системам, неоднозначная роль сознания, а также негативные последствия человеческих действий, нарушающих общесистемные принципы, лежащие в основе всего живого. Главной особенностью книги «Избранные статьи по теории эволюции и эпистемологии» является то, что в нее включена часть «Биология и эволюция», по техническим причинам не вошедшая в первое издание.

Рекомендуется философам, методологам науки, биологам, психологам, культурологам, этнографам, экологам, а также широкому кругу читателей, желающих лучше понять самих себя и свой мир.

На пути к экологии разума

Переводя Бейтсона

Пролог

Предисловие

Введение: наука о разуме и порядке[1]

Металоги

Форма и паттерн в антропологии

Форма и паталогия взаимоотношений

Эпистемология и экология

Кризис в экологии разума

БИБЛИОГРАФИЯ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

На пути к экологии разума

Книга Грегори Бейтсона «Steps to an Ecology of Mind» попала мне в руки в конце 1970-х: мне оставил ее знаменитый психолог Пол Экман, приехавший в Ленинград читать лекции и, обходя наружное наблюдение, вступавший в неразрешенные контакты. Я только начал работать психологом в клинике и в свой первый отпуск взял этот толстенький карманный томик. Отпуск я проводил на Кавказе; тогда там было дешево и безопасно (впрочем, об опасности тогда никто и не думал). Загорая среди скал и вспоминая свою оставшуюся в Питере дочку, я читал невероятные истории о жизни на острове Бали, о логических уровнях и разгадке шизофрении. Больше всего мне понравились «Металоги» восхитительные разговоры автора со своей дочкой, «структура которых релевантна тому, о чем говорят»: звучит замысловато, но по прочтении понимаешь, что это значит. Как бы мне хотелось вот так разговаривать со своей дочкой; но она отсутствовала, и я прямо тут, в палатке, начал переводить Бейтсона. И странно: тогда, в восьмидесятых, мне удавалось публиковать все, что я хотел, но перевод «Металогов» был отвергнут двумя редакциями. Потом я позабыл об этом деле; может, потому, что дочка подросла и я научился с ней разговаривать. Но бейтсоновские идеи еще долго помогали мне понимать (верно или нет) собственные чувства.

Автор этой книги — одна из самых необычных личностей в науке прошедшего столетия. Его современники, классики едва различимых между собой дисциплин, морили студентов и читателей заумной методологией, структурными схемами и идеалом науки еще более чистой, чем та, которую преподают на соседнем факультете. Не то чтобы психология, социология или антропология середины двадцатого века были совсем оторваны от человеческих дел: напротив, из глубокомысленных схем следовали выводы очевидно левой окраски. Идеи специальной, математизированной науки, когда они применяются к человеку и его жизни, логически связаны с представлением о большом правительстве, которое умнее и сильнее людей. Чтобы власть решала за человека, что ему дать, а чего не давать, ей нужна особого рода наука: знание об «объективной» или «бессознательной» жизни — иначе говоря, о том, что человеку надо и чего он сам о себе не знает. Эту атмосферу шестидесятых и семидесятых годов хорошо помнят в Америке и в Европе. Как ни изолирована была Россия, местные идеалы — семиотика, системный подход, математическое моделирование выливались в те же общемировые искания. Их результаты, увы, состарились очень быстро, быстрее авторов.

Бейтсона продолжают читать именно потому, что он думал не о методе, а о предмете; не о форме очков, а о сложности мира, на который через них смотрят. Не произнося проповедей о междисциплинарности, он переходил границы между науками; не употребляя формул, он внес решающий вклад в перевод науки о поведении на язык компьютерной эры. В этой книге вы найдете попытки ответить на множество достойных внимания вопросов: знают ли наши сны слово «нет»? Почему у предметов есть границы? Когда метафоры работают и когда нет? Откуда играющие собаки, знают, что они не дерутся? Как формируется психическая болезнь, и не сходно ли это с тем, что на обычном языке описывается как дурное воспитание?

Центральной для интеллектуальной биографии Бейтсона была концепция «double bind» (это словосочетание я перевожу как «двойная связь», хотя допускаю возможность других переводов). Согласно Бейтсону, двойные связи возникают, когда один из партнеров посылает другому противоположные сигналы разного логического типа. Например, мать говорит ребенку, что он очень красивый, и при этом избегает смотреть на него; или жена, недовольная мужем, рассказывает ему о дурном муже своей подруги; или опоздавший на сеанс пациент отрицает, что хотел этим выразить недоверие терапевту; или правительство говорит, что повышает налоги для того, чтобы лучше заботиться о народе. Всякое слово или жест имеет два значения — буквальное и метафорическое. Бейт-сон рассказывает о типологии отношений между ними и, конкретно, о последствиях их расхождений. Вся его философия есть апология метафорического, утверждение самостоятельного значения метафоры как особой сущности — семиотической, терапевтической, политической. Он рассказывает о том, что метафора — это не литературный троп, а логический тип коммуникации между людьми, животными, обществами и, возможно, компьютерами; что метафорический смысл сообщения живет своей жизнью и может систематически отличаться от его буквального значения; что субъект свободен или несвободен в выборе логического уровня, на котором он общается; что несвобода этого выбора ведет к тяжким последствиям вроде шизофрении. Внимание к метафоре делает анализ Бейтсона одним из ранних опытов пост-структуралистской семиотики. Философы, психологи, политические ученые конца XX века постоянно использовали понятие двойной связи, редко ссылаясь на Бейтсона (это тоже двойная связь и признак успеха в науке).

Теперь неровная, но блестящая книга Бейтсона практически вся выходит на русском языке. Пресыщенный читатель найдет здесь то, чего не читал нигде, и в таком сочетании, которого не видел никогда. Разработанная Бейтсоном теория шизофрении бурно обсуждалась; она вряд ли раскрывает страшные тайны этой болезни, но позволяет описать их на интуитивно доступном языке. Этнологические картины далекого (нынче не столь уж далекого) острова Бали захватывающе интересны. Бейтсон их наблюдал вместе со своей женой, знаменитым антропологом Маргарет Мид, и эти эссе надо читать как его комментарий к их общей полевой работе. По-прежнему трогательны — а для новых читательских и родительских поколений, я не сомневаюсь, вновь заразительны металогические разговоры с дочкой.

В перенасыщенной атмосфере XXI века, полной новых связей и новых ядов, мы разделяем экологические заботы Бейтсона. Экология знает, что ее ценности (например, свежий воздух) не существуют сами по себе, а постоянно, каждую минуту кем-то создаются и кем-то портятся. Мы не можем создавать воздух, у нас нет листьев; но мы создаем разум. Экология разума есть работа по прояснению жизни посредством нашего, а не чьего-нибудь ума. Воздух, которым дышат интеллектуалы, создается их целенаправленной работой, ими же потребляется или целенаправленно портится. Под обложкой, которую вы только что открыли, заключена ясная, чистая атмосфера разума: структура текста металогически соответствует его цели.

А.М. Эткинд

Переводя Бейтсона

Грегори Бейтсон (1904-1980) — выдающийся англо-американский философ, этнограф и этолог. Вот что пишет о нем Фритьоф Капра в книге «Уроки Мудрости» (Москва; Киев, 1996), в которой Бейтсону посвящена отдельная глава, наряду с такими людьми, как Вернер Гейзенберг, Кришнамурти, Станислав Гроф, Ричард Лэйнг.

Будущие историки сочтут Грегори Бейтсона одним из наиболее влиятельных мыслителей нашего времени. Уникальность его мышления связана с широтой и обобщенностью. Во времена, характеризующиеся разделением и сверхспециализацией, Бейтсон противопоставил основным предпосылкам и методам различных наук поиск паттернов, лежащих за паттернами, и процессов, лежащих в основе структур. Он заявил, что отношения должны стать основой всех определений; его основная цель состояла в обнаружении принципов организации во всех явлениях, которые он наблюдал, «связующего паттерна», как он называл это.

Нам кажется, что русскому читателю также будет интересно узнать, что отец Грегори Бейтсона, крупнейший английский генетик Уильям Бейтсон, был личным другом Николая Вавилова.

Свою научную деятельность Грегори Бейтсон начал в 20-х годах в качестве этнографа, изучая культуры племен Новой Гвинеи и балийцев в Индонезии. Результаты этих исследований отражены в его монографии «Naven: Survey of Problems Suggested by a Composite Picture of the Culture of a New Guinea Tribe Drawn from Three Points of View» (Cambridge, 1936), а также в книге «Balines Character: A Photographic Analysis» (N.Y., 1942), написанной в соавторстве с его первой женой Маргарет Мид. Он внес значительный вклад в развитие методов этнографических исследований, широко использовав фото- и кинорегистрацию материала для анализа экспрессивного поведения.

В 40-е годы Бейтсон тесно сотрудничает с Норбертом Винером, активно участвуя в первых конференциях по кибернетике, регулярно организуемых Фондом Джосайи Мейси. Бейтсон одним из первых пытался применить системный подход для осмысления фундаментальных методологических проблем как естественных, так и общественных наук. В 1948 году начинается совместная работа Бейтсона с американским психиатром Юргеном Рушем в его клинике. В 1951 году публикуется их совместная монография «Communication: The Social Matrix of Psychiatry» (N.Y., 1951), в которой была предпринята попытка рассмотреть психические заболевания как особые формы нарушения коммуникации.

В 50-е годы Бейтсон руководит знаменитым исследовательским проектом, проводившимся в госпитале при Управлении по делам ветеранов (Пало-Альто, Калифорния), в который также входили Дон Д.Джексон, Джей Хейли, Джон Х.Уикленд и Уильям Ф.Фрай. Проект касался исследования парадоксов патологической коммуникации при шизофрении и привел к открытию концепции «double bind».

Идеи Бейтсона сыграли огромную роль в зарождении радикально новой …

Бейтсон, Грегори | Контроль Разума

Гре́гори Бе́йтсон (Gregory Bateson) (9 мая 1904 — 4 июля 1980) — британо-американский антрополог, учёный, исследователь вопросов социализации, лингвистики, кибернетики, работы которого затрагивают широкий спектр дисциплин. Некоторые из его наиболее известных работ опубликованы в книгах «Steps to an Ecology of Mind» (1972, на русском языке издана под названием «Шаги в направлении экологии разума»), «Mind and Nature» (1972, «Разум и природа») и «Angels Fear: Towards an epistemology of the sacred» (1988, опубликована после смерти Бейтсона и написана в соавторстве с Мэри Катрин Бейтсон, его дочерью).

Член ассоциации Уильяма Ирвина Томпсона Lindisfarne Association.

    Раннее детство, юностьПравить

    Бейтсон родился 9 мая 1904 года в Грантчестере, Англия. Бейтсон — сын известного генетика Уильяма Бейтсона. В 1917 году Грегори Бейтсон обучается в Ча́ртерхаус-Скул (одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных средних школ) и затем переводится в Сент-Джонс Колледж Кембриджского университета, где изучает естествознание. Он получает диплом в 1925, в возрасте 21 года.

    Деятельность в Кембридже Править

    Спустя некоторое время Бейтсон решает начать изучать антропологию и возвращается в Кэмбридж. Здесь он читает лекции по лингвистике под руководством Альфреда Реджиналда Редклиффа-Брауна. В 1930 году получает степень магистра.

    Путешествие Править

    После получения степени Бейтсон отправляется в Новую Гвинею на два года. Здесь он знакомится со своей будущей женой, Маргарет Мид. Также здесь он пишет книгу под названием «Naven» о племени ятмулов, обитающем в Новой Гвинее. Книга была опубликована в 1936 году.

    Завершив исследования в Новой Гвинее, он предпринимает путешествие по США, читая лекции по различным тематикам в множестве разных вузов Америки. Бейтсон начинает изучать кибернетику с Норбертом Винером и Джоном фон Нейманном. Новое поле удовлетворило интерес Бейтсона в вопросах коммуникации между индивидами.

    От переезда в США до конца Править

    В 1941 году Бейтсон работает в качестве аналитика немецких пропагандистских фильмов в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Затем он работает в Управлении стратегических служб, читает лекции в Колумбийском университете и затем служит в Китае, Бирме, Цейлоне и Индии в качестве преподавателя. После войны в течение долгого времени читает лекции в Гарвардском университете в качестве приглашённого специалиста.

    В 1956 году Грегори Бейтсон получает гражданство Соединённых Штатов Америки.

    Спустя некоторое время, Бейтсон на год уезжает в Сан-Франциско для изучения процессов коммуникации. В период с 1963 по 1964, по приглашению Джона Лилли, работает директором Института исследования коммуникаций в Сент-Томасе на Виргинских островах. Файл:Johnlilly4.jpg С 1964 по 1972 он работает директором Океанического института (Гавайи), куда его пригласил Тейлор Прайор. В течение этого периода он исследовал процесс коммуникации между дельфинами — тему, вызывающую до сих пор много вопросов. Ему не удалось продвинуться в своих исследованиях настолько далеко, насколько он хотел.

    Бейтсона нельзя считать узким специалистом, он был специалистом во множестве дисциплин. Он исследовал вопросы кибернетики и зоологии, этнологии и культурной антропологии, психологии и психиатрии. Грегори Бейтсон умер 4 июля 1980 года в Сан-Франциско в возрасте 76 лет. [1]

    Научная деятельность и наследие Править

    Многие люди, в том числе и известные учёные, считают Бейтсона культовой фигурой, чему способствовали его загадочность, эксцентричность и широта интересов. Физик Фритьоф Капра в книге «Уроки Мудрости», писал о нём, что «будущие историки сочтут Грегори Бейтсона одним из наиболее влиятельных мыслителей нашего времени. Уникальность его мышления связана с широтой и обобщённостью. Во времена, характеризующиеся разделением и сверхспециализацией Бейтсон, противопоставил основным предпосылкам и методам различных наук поиск паттернов, лежащих за паттернами, и процессов, лежащих в основе структур»[2].

    Грегори Бейтсон наиболее известен за разработку теории «двойного послания» (англ. double bind) в контексте шизофрении. По собственному признанию Бейтсона, работы его зачастую неправильно истолковываются, чему способствует и необычность его стиля. Бейтсон не отличался любовью к современным академическим стандартам научного стиля, и его работы зачастую были оформлены в виде эссе, а не научных работ; в своих трудах он применяет множество метафор, а выбор источников, как правило, можно считать нестандартным — с точки зрения консервативной науки (например, он мог цитировать поэтов прошлого и игнорировать свежие научные исследования). Несмотря ни на что, многие люди рассматривают его работы как источник весьма оригинальных мыслей, достойный тщательного чтения.

    Грегори Бейтсон способствовал возникновению нескольких школ психотерапии, включая «антипсихиатрию» (Р. Д. Лэинг) и нейролингвистическое программирование (НЛП). Бейтсон выступил наставником основателей НЛП Ричарда Бэндлера и Джона Гриндера а также познакомил их с психотерапевтом Милтоном Эриксоном, использовавшим так называемый «мягкий» (эриксоновский) гипноз для своих психотерапевтических сессий.

    В круг интересов Бейтсона входили теория систем и кибернетика, одним из основателей которой он считается (Бейстон был в числе основоположников дисциплины). В процессе работы Бейтсон сосредоточился на соотношении кибернетики и теории систем с эпистемологией.

    Среди наиболее известных фраз, часто употреблявшихся Бейтсоном и отражающих его мировоззрение, были следующие:

    Грегори Бейтсон — Психологос

    Грегори Бейтсон (9 мая 1904 — 4 июля 1980) — англо-американский антрополог, этолог, психолог, кибернетик, лингвист, системный теоретик, философ.

    Грегори Бейтсон наиболее известен за разработку теории «двойного послания» (англ. double bind) в контексте шизофрении и за свою кибернетическую концепцию уровней обучения. По собственному признанию Бейтсона, работы его зачастую неправильно истолковываются, чему способствует и необычность его стиля. Бейтсон не отличался любовью к современным академическим стандартам научного стиля, и его работы зачастую были оформлены в виде эссе, со множеством метафор.

    Грегори Бейтсон способствовал возникновению нескольких школ психотерапии, включая «антипсихиатрию» (Р. Д. Лэинг) и нейролингвистическое программирование (НЛП). Бейтсон выступил наставником основателей НЛП Ричарда Бэндлера и Джона Гриндера а также познакомил их с психотерапевтом Милтоном Эриксоном, использовавшим так называемый «мягкий» (эриксоновский) гипноз для своих психотерапевтических сессий.

    В круг интересов Бейтсона входили теория систем и кибернетика, одним из основателей которой он считается (Бейстон был в числе основоположников дисциплины, вместе с Норбертом Винером). В процессе работы Бейтсон сосредоточился на соотношении кибернетики и теории систем с эпистемологией.

    Теоретические новации, предложенные Бейтсоном

    • Абдукция — метод сравнения паттернов отношений и их симметрии и асимметрии (как, например, в сравнительной анатомии), особенно в комплексных органических или психических системах. Бейтсон использовал этот термин для обозначения третьего метода науки (наряду с индукцией и дедукцией) и рассматривал её как центральное звено своего качественного и целостного (холистического) подхода.
    • Критерии разума

    1. Разум есть совокупность взаимодействующих частей или компонентов.

    2. Взаимодействие между частями разума вызывается различием.

    3. Для психических процессов необходима коллатеральная энергия.

    4. Для психических процессов необходимы замкнутые (или более сложные) цепи детерминации.

    5. В психических процессах эффекты различия (дифференциации) рассматриваются как трансформы (то есть закодированные версии) различий, которые им предшествовали.

    6. Описание и классификация данных процессов трансформации выявляют иерархию логических типов, свойственных явлению.

    • Двойное послание — коммуникативный парадокс, впервые описанный в семьях с шизофрениками. Для полноценного двойного послания необходимо соблюдение ряда условий:

    1. Жертва двойного послания воспринимает противоречивые указания или эмоциональные послания на различных уровнях коммуникации (например, на словах выражается любовь, а невербальное поведение, или «метасообщение», выражает ненависть; либо ребёнку предлагают говорить свободно, но критикуют или заставляют замолчать всякий раз, когда он так делает).

    2. Невозможность метакоммуникации. Например, дифференцирование двух посланий, определение коммуникации как не поддающейся разумению.

    3. Жертва не способна прекратить общение.

    4. Неспособность выполнить противоречивые директивы наказывается (например, прекращением выражения любви).

    5. Двойное послание изначально предлагалось в качестве объяснения части проблемы этиологии шизофрении. Сейчас более значимо его влияние в качестве примера подхода Бейтсона к сложностям коммуникации.

    • Уровни обучения:

    1. Обучение-0 — получение организмом (шире — кибернетической системой вообще) сигнала, несущего информацию

    2. Обучение-1 — изменение своего поведения на основе полученного сигнала

    3. Обучение-2 — обучение обучению-1 (т.е. изменению своего поведения на основе полученного сигнала)

    4. Обучение-3 — обучение обучению-2 (т.е. обучению изменять свое поведение на основе полученного сигнала)

    И т.д. Бейтсон предполагал, что на текущий момент высший доступный живым системам уровень — обучение-4

    Библиография

    • 1936 (1958). «Naven». Stanford: Stanford University Press.
    • with Jurgen Ruesch. 1951. «Communication: The Social Matrix of Psychiatry». New York: W. W. Norton and Company, Inc.
    • 1972. «Steps to an Ecology of Mind». New York: Ballantine Books.
    • 1974. «Perceval’s Narrative: A Patient’s Account of His Psychosis, 1830—1832». New York: William Morrow and Company, Inc. Editor.
    • 1979. «Mind and Nature: A Necessary Unity». Toronto: Bantam Books.
    • 1987. «Angels Fear: Towards an Epistemology of the Sacred». Toronto: Bantam Books.
    • 1991. «A Sacred Unity: Further Steps to an Ecology of Mind». New York: HarperCollins Publishers
    • with Margaret Mead. 1942. «Balinese Character: A Photographic Analysis». New York: Academy of Sciences.

    На русском языке

    • Бейтсон Г., Бейтсон М. К. Ангелы страшатся / Сокр. пер. с англ. — М.: Технол. шк. бизнеса, 1992.
    • Бейтсон Г. Экология разума: Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии / Пер. Д. Я. Федотова, М. П. Папуша. — М.: Смысл, 2000.
    • Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. / Пер. Д. Я. Федотова. — М., УРСС, 2005 (расширенное переиздание)
    • Бейтсон Г. Разум и природа / Пер. Д. Я. Федотова. — М.: УРСС, 2006.
    • Вводное занятие Университета

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *