Чем отличается конструктивная критика от объективной? | Пила Иванна
Кто знает откуда этот персонаж — напишите мне!Сегодня мы будем учиться отличать конструктивную критику от объективной.
Критики стало много, особенно в интернет — пространстве. Как её воспринимать? Как чистую агрессию или как попытку изменить мир? Я как человек, который в большинстве случаев лояльно отношусь к критике в свой адрес, попробую порассуждать, что да как.
Обычно критика затыкают известными словами: «Критикуешь – предлагай». Эта фраза может выбить почву из-под ног, ведь часто мы ощущаем, что только авторы, творцы и создатели – истинные гении, а критики – это лишь неудачники, которые ни на что не способны. Но так ли это?
Многие рассуждают следующим образом: «Вот если меня будут конструктивно критиковать, то я прислушаюсь, а вот если нет, то и не стоит тратить на это время». А в каком виде она должна быть конструктивной? В большинстве случаев люди конструктивной считают критику, которая была уважительной по отношению к ним, ту которая не задела их чувства.
На самом же деле конструктив предполагает наличие встречного предложения, что и отсылает нас к исторической фразе: «Критикуешь – предлагай». Фраза была сказана советским ученым С.П. Королевым и озвучивал он её, насколько мне известно, своим подчинённым.
Если Вас критикует Ваш коллега, то первый вопрос, который напрашивается, будет: «А ты что можешь предложить?» Ваше решение может действительно быть не идеальным и иметь недостатки, но с помощью него Вы решаете конкретную проблему, а его критика без альтернативного предложения остаётся зависшей в воздухе без возможности её применения. В итоге получается, что Ваш коллега, самоутвердился за Ваш счёт, выпендрился перед начальником, а проблема осталась на месте. Таким образом, в споре коллег, находящихся на одной работе и решающих общие проблемы конструктивной критика может быть, но только если за ней следуют конкретные предложения. В результате выяснений отношений у Вас с коллегой могут сложиться конкурентные отношения, но из-за того что Вы решаете общие проблемы, они с большой степенью вероятности перерастут в сотрудничество.
Но когда это не общая работа, когда это не Ваш коллега, когда сотрудничество исключено, то такой «конструктивной» критики нужно опасаться.
Человек, которому есть что предложить взамен Вашего решения, может использовать якобы «конструктивную» критику, чтобы расчистить себе путь для себя или своих идей. В этом случае НЕконструктивная критика может оказаться более объективной.
Обычно человек-критик имеет определённый склад ума, позволяющий ему много анализировать. Человек как будто заточен на то, чтобы видеть несовершенства. Как ему с этим живётся – это уже отдельная история, но его якобы беспричинная критика может содержать самостоятельный смысл, который может превратиться в конструктив уже в Вашей голове. Во всяком случае, мне так хочется думать.
А если Вам хочется качественной объективной критики со стороны, то это правильно называть консалтинговыми услугами, и это не должно быть бесплатно.
Простая мысль, которую я хочу донести сегодня Вам на ночь глядя, заключается в том, что конструктивная критика (с последующими предложениями) и объективная (безпристрастная) критика не всегда одно и тоже.
А Вы часто критикуете?
Объективная критика и субъективная критика
Объективная необходимость определяется отклонениями от формальных, организационно регламентированных процессов профессиональной деятельности, несоблюдением со стороны исполнителя каких-либо инструктивных предписаний. Если подобная взаимосвязь действий и регламентов не просматривается, то в этом случае можно говорить о субъективной необходимости критики. Другими словами, она определяется личностным восприятием руководителя или другого критикующего лица) той или иной производственной ситуации.
Субъективная критика может быть вызвана несоблюдением кем-либо этических норм и правил поведения.
Зачастую критика становится самоцелью, при этом человек не задумывается над ее результатами и позитивным влиянием на сложившуюся ситуацию. В данном случае критика служит средством снятия нервного напряжения, причем критикующей стороной не учитывается, каким образом это сказывается на критикуемом.
Вышесказанное указывает на то, что критика является достаточно сложным, ответственным элементом делового общения, часто приводящим к противоречивым последствиям.
Сталкиваясь с объективной или субъективной необходимостью критических замечаний в чей-то адрес, следует проявлять максимальную осторожность и корректность. На основе опыта человеческого общения выработаны определенные правила, несоблюдение которых сводит на нет усилия, направленные на критический разбор ситуации. Игнорирование, а чаще незнание правил критики приводит к тому, что у критикуемой стороны возникает «защитный барьер», обида, чувство ущемленного достоинства. В результате даже полезная, объективная критика: не воспринимается конструктивно.
1.4. Имеете ли вы право критиковать?
Ответ на этот зависит в основном от той профессиональной роли, которую выполняет критикующий в рамках той или иной организации. Если по своим профессиональным функциям, дополнительно закрепленным за вами полномочиям вы не наделены правом критического разбора деятельности других сотрудников, лучше откажитесь от критики в чей-либо адрес. Она вряд ли будет воспринята конструктивно и по-деловому.
Но в любом случае, если вы решаетесь на критическую оценку своих коллег, соблюдайте приведенные правила. Они снижают вероятность того, что критикуемая сторона включит «защитный барьер» и ваши усилия вызовут у нее раздражение и обиду.
Приведенные правила могут предусматривать некоторые исключения. Так, например, в ряде случаев бывает оправдана критика при свидетелях с привлечением силы общественного мнения, авторитета коллектива для воздействия на того или иного сотрудника.
Виды критики
2.1. Конструктивная критика
Это когда у кого-то есть определенное мнение о вашей работе или результатах, и он выражает его так, что оно приносит пользу. Критика может принимать форму полезного совета (вам говорят, что надо сделать) или просто вдумчивой оценки (что делать дальше, в данном случае решаете вы сами).
Конструктивная критика может быть как позитивной, так и негативной (критикующему может нравиться или не нравиться ваша работа), и содержать как похвалу, так и рекомендации по улучшению.
Такая критика ситуативно уместна, осуществляется в присутствии объекта критики. Предметом критики являются дела и поступки, а не личность человека, его особенности, характер, умственный потенциал. Объективная критика опирается только на конкретные факты и аргументы. Конечной целью критики является решение, помогающее изменить ситуацию, конкретные предложения по устранению недостатков и снятию возникших проблем. Цель критикующего – выявить действительные причины допущенных ошибок.
Черты конструктивной критики:
· Объективность — критик проясняет свою точку зрения, не претендуя на всезнание.
· Конкретность — достаточно подробная, чтобы понять, о чем именно говорит критик и какие критерии оценки он использует.
· Наличие примеров — критик подкрепляет свои утверждения конкретными примерами.
· Относится к делу — критик сосредоточен на существенных аспектах вашей работы.
· Учитывает нюансы — критик признает, что результат можно измерить в более мелких единицах и могут существовать альтернативные способы оценки.
· Уважение — критик не переходит на личности, не намекает, что вы плохой исполнитель, и подразумевает, что вы способны сделать необходимые улучшения.
Воодушевляет конструктивная критика или нет — решать вам. Конечно, если кто-то вас хвалит, вы, скорее всего, почувствуете прилив сил. Но даже если критик обнажает множество ошибок и недочетов, я бы посоветовал не унывать, даже если вы не на седьмом небе от счастья.
Если критика по-настоящему конструктивна, она дает возможность исправить ошибки и совершенствоваться. Я могу вспомнить несколько случаев, когда критик уважительно, но беспощадно «порвал мою работу в клочья», но, когда я выходил из комнаты, мне не терпелось двинуться к открывшимся передо мной перспективам.
Одной из целей вашей карьеры должен быть поиск хороших источников конструктивной критики. Как и обратная связь, она дает вам преимущество, особенно над теми, кто слишком себялюбив, чтобы принять хоть какие-то замечания.
Деструктивная критика
Это когда у кого-то есть определенное мнение, но он либо не знает, как правильно его выразить, либо не понимает, о чем говорит, либо и то и другое сразу.
Я называю такую критику деструктивной из-за ее эффекта: если вы не будете осторожны, она может серьезно повредить вашей мотивации, креативности и способности учиться. Таким же точным определением была бы «некомпетентная критика»: она больше говорит об ошибках критикующего, а не критикуемого. Если критика — искусство, некомпетентный критик — художник, который едва способен нарисовать человечка из палочек.
Такая критика по форме выражения монологична. Она не предполагает конструктивного взаимодействия, сотрудничества критикующего и критикуемого. Она не предполагает двух позиций, взаимно уточняющихся или вырабатывающихся в процессе критики. У автора такой критики только одна позиция, одна точка зрения, он заранее присвоил себе право быть правым.
Черты деструктивной критики:
· Необъективность — критик говорит так, как будто он носитель истины в последней инстанции, а не человек, которому свойственно ошибаться.
· Туманность — работу отвергают туманными формулировками («ужасно», «плохо», «никуда не годится»), не уточняя, на каких критериях основано суждение.
· Голословность — критик не иллюстрирует своих выводов конкретными примерами.
· Не относится к делу — критик вводит неуместные критерии или сосредоточен на несущественных аспектах работы.
· Огульность- общие черно-белые суждения, непризнание градации качества и альтернативных точек зрения.
· Неуважение- критик груб, агрессивен или не проявляет уважения к чувствам исполнителя.
Личные оскорбления
Личное оскорбление — это когда некто со злым умыслом делает негативные или оскорбительные замечания в ваш адрес. Их не следует путать с критикой.
Люди обычно прибегают к личным оскорблениям от невежества, из-за предубеждений или когда у них не осталось аргументов и они поняли, что иначе вас не пронять. Но подобное понимание обычно плохо помогает.
ФГБОУ ВО Костромская ГСХА — ОБЪЕКТИВНАЯ КРИТИКА ИЛИ ВЕРБАЛЬНЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ
Б. ПАНТЕЛЕЕВ
Борис Пантелеев, кандидат юридических наук, правовой эксперт Общественной палаты РФ, советник юстиции, г.
Москва.
Политики и журналисты традиционно любят жареные факты и двусмысленные выражения. Такие эпатажные публичные заявления приводили ранее к жалобам прокурору и гражданским искам от конкретных граждан и представителей социальных групп. Открытый перечень относимых к экстремизму деяний <1> приводит в настоящее время к тому, что правоприменители относят к экстремизму обычные критические заявления граждан по поводу конкретных недостатков в различных сферах жизни. Отличить активную гражданскую позицию от экстремистских проявлений можно на основе международно-правовых норм.
———————————
<1> Статья 1 Федерального закона от 25.07.2002 N 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности».
Острая общественная потребность
Дискуссии о допустимости вербальной провокации, политического эпатажа и стандартах работы СМИ продолжаются в нашей стране много лет.
И зачастую они сводятся к наличию или отсутствию тех или иных ориентиров для массмедиа, которые выполняют сверхзадачу существования лидеров общественного мнения.
Надежные маяки — нормы Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, которую наша страна добровольно ратифицировала и обязалась выполнять. Статья 10 ЕКПЧ гарантирует каждому право свободно выражать свое мнение, а также получать и распространять информацию и идеи, которое, однако, не является безусловным — ч. 2 ст. 10 гласит:
«Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».
Как видно из текста, Конвенция прямо говорит о пределах самовыражения, но жестко требует, чтобы вводимые ограничения были «необходимыми в демократическом обществе».
Толкование именно этой части вызывает трудности на практике и приводит к жалобам граждан различных стран — членов Совета Европы в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), поскольку наличие в национальном законодательстве норм, ограничивающих свободу выражения мнения в целях, поименованных в Конвенции, воспринимается судами ряда стран как достаточное свидетельство необходимости этих ограничений.
Вместе с тем в соответствии с четко выработанной практикой ЕСПЧ эту необходимость следует доказывать применительно к каждому конкретному случаю. Наличие в ГК РФ или УК РФ тех или иных норм не говорит об их «необходимости в демократическом обществе», а лишь о том, что вмешательство «основано на законе», но это лишь первая часть анализа любого дела, связанного с вмешательством в свободу слова и прессы.
«Критерий «необходимости в демократическом обществе» требует от суда установления того, было ли обжалуемое «вмешательство» обусловлено «настоятельной общественной потребностью», было ли оно соразмерным преследуемой правомерной цели, являются ли доводы, приведенные национальными властями в его оправдание, уместными и достаточными» <2>.
———————————
Этот подход был выработан ранее и применяется во всех решениях по статье 10 Конвенции <3>.
———————————
<3> Джерусалем против Австрии. Решение ЕСПЧ от 27.02.2001.
«Тест на «необходимость в демократическом обществе» требует, чтобы суд определил, действительно ли «вмешательство» было вызвано «острой общественной потребностью», соответствовало ли это преследуемой законной цели и были ли причины, указанные органами федеральной власти в его оправдание, уместными и достаточными»
———————————
<4> «Санди Таймс» против Соединенного Королевства (The Sunday Times v. The United Kingdom). Решение ЕСПЧ от 26.04.1979 N 1.
Необходимо обратить внимание на то, что ни один из этих пунктов не предопределяет решения, их нужно анализировать в совокупности и устанавливать, на чьей стороне — истца или ответчика (обвинения или защиты) находится перевес.
Пределы допустимой критики
При анализе статуса ответчика (того, кто распространял информацию) следует учитывать, что журналист, редакция, СМИ пользуются большей защитой, чем отдельные физические или юридические лица, поскольку в задачу СМИ входит информирование населения, распространение знаний, поддержание общественной дискуссии по вопросам, представляющим значимость для развития демократии и обеспечения эффективного управления государством.
В отношении должности и статуса того, о ком информация была распространена, следует иметь в виду, что 
Суд исходит из того, что политики, общественные деятели, депутаты законодательного собрания, выборные лица имеют возможность доказать свою правоту и отстоять свою точку зрения в СМИ, публичных дискуссиях, лекциях и т.п., то есть для них моральный вред может быть компенсирован не только деньгами. В большинстве случаев ЕСПЧ считает, что для защиты их чести и достоинства в случае публикации недостоверных фактов, вызванной добросовестным заблуждением журналиста, достаточно потребовать опубликования опровержения.
Значительно меньше свободы у СМИ и частных лиц в отношении критики стражей порядка, выполняющих свои функции:
«31. Суд, рассматривая факты этого дела, должен был выяснить, соответствовало ли, в данных обстоятельствах, ограничение права господина Яновского на свободу выражения взглядов «насущной общественной необходимости», отвечало ли оно определенной законной цели и были ли у национальных органов власти основания, оправдывающие это вмешательство, «уместными и достаточными».
32. В связи с этим суд отметил, что заявитель был признан виновным в нанесении оскорбления муниципальным стражам порядка, которых во время инцидента на площади он назвал «чокнутыми» и «глупцами». Свидетелями этого инцидента были случайные наблюдатели, и возник он в связи с действиями муниципальных стражей порядка, которые требовали, чтобы уличные торговцы перешли с площади на другую улицу. Следовательно, замечания, высказанные заявителем, не были частью открытой дискуссии о предметах гражданского интереса; не касались они и проблемы свободы прессы, так как заявитель, хотя и журналист по профессии, в данном случае действовал как сугубо частное лицо. Суд также указал, что основанием для признания заявителя виновным были два слова, которые и суд первой инстанции, и апелляционный суд признали оскорбительными, а не тот факт, что он высказал критику в адрес стражей порядка или указал на то, что их действия были незаконными.
Исходя из этих обстоятельств, суд признает неубедительными утверждения заявителя о том, что широкие круги общественности рассматривали его осуждение как попытку органов власти возобновить цензуру и отбить всякое желание высказывать критику в будущем <5>.
———————————
<5> Яновский против Польши. Решение ЕСПЧ от 21.01.1999.
Важно знать, что критика суда и судей еще менее допустима, поскольку она может отрицательно повлиять на авторитет судебной власти и беспристрастность правосудия. Именно поэтому ЕСПЧ очень пристально анализирует все нюансы дел, которые так или иначе связаны с судебной властью.
В отношении же правительства пределы критики даже шире, чем в отношении политиков, поскольку эффективность государственного управления представляет непосредственный интерес для народа.
При анализе содержания материала ЕСПЧ учитывает его тему, интерес для общества, значимость для развития демократии и т.п. Содержание материала может служить распространению идей и знаний, привлекать внимание к политическим и общественным проблемам, оценивать эффективность государственного управления, обсуждать расходование бюджетных средств и т.
д. Однако под защитой Конвенции не находятся нападки на конкретную личность, которые не имеют никакой информационной ценности и преследуют исключительно цель доставить ей неприятности, опорочить, очернить, оскорбить.
Различие между фактом и мнением
Важно отметить, что международные стандарты дают четкое представление о пределах допустимого в общественных дискуссиях. Право на неправильное довольно широко, но не безгранично. Всякий человек, а не только журналист обязан знать, что не находятся под охраной Конвенции высказывания, мнения и идеи, отрицающие холокост, оправдывающие нацизм и неонацизм, содержащие утверждения о якобы имевшем место преследовании евреями поляков, огульные обвинения всех мусульман в терроризме, а также содержащие призывы к насилию. Эта позиция была выражена в ряде решений против Германии, Франции, Соединенного Королевства, Польши.
«Речь, которая несовместима с ценностями, провозглашенными и гарантированными в Конвенции, должна быть выведена из-под защиты статьи 10 в силу статьи 17 Конвенции, которая гласит:
Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что.
.. какое-либо лицо имеет право заниматься какой бы то ни было деятельностью или совершать какие бы то ни было действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных в настоящей Конвенции, или на их ограничение в большей мере, чем это предусмотрено в Конвенции».
При анализе словесного выражения высказывания следует проводить различие между фактом, с одной стороны, и оценкой, мнением, гиперболой — с другой. Факт — это то, что может быть доказано либо опровергнуто. Мнение и суждение ни доказать, ни опровергнуть невозможно. В то же время в российских судах журналистов просили доказать соответствие действительности таких «фактов», как «ни стыда ни совести» (Гринберг против России), «безобразия усилились» (Романенко против России), «по-моему, губернатор, который дает такой совет, — ненормальный» (Чемодуров против России).
Следует также иметь в виду, что мнения и суждения могут быть выражены не только в корректной и доброжелательной, но и в шокирующей, нелицеприятной, отталкивающей форме.
Однако они не должны носить характера брани, оскорбления, унижения, которые не несут никакой информационной ценности и служат лишь желанию причинить боль, страдания, унижение или каким-то иным образом беспричинно и незаслуженно задеть человека.
Непропорциональное наказание
Европейский суд обращает внимание на то, что и оценки должны быть основаны хотя бы на каких-то фактических данных и не могут быть голословными. Хотя стандарт подтверждения фактической основы высказанного мнения в делах о диффамации ниже, чем стандарт доказывания виновности в уголовном процессе, в делах о диффамации должны быть хотя бы какие-то материалы, позволяющие суду сделать вывод о том, что журналист дал добросовестный комментарий и имел хотя бы слабую фактическую основу для своих выводов.
Таким образом, международные стандарты подтверждают право журналиста на ошибку и/или добросовестное заблуждение относительно некоторых частностей при обоснованности сути высказываемой критики.
Это очень важное положение нередко игнорируется российскими чиновниками, которые «выискивают блох» в неудобных для них текстах и обвиняют СМИ в неточностях, которые являются заведомо второстепенными.
ЕСПЧ обязательно учитывает то, было ли проведено различие между фактом и оценкой национальными судами. Европейский суд привлекает внимание к тому, что в решениях российских судов этот момент, даже если и упоминается, не анализируется с надлежащей тщательностью. Мотивировка судебных решений по жалобам, поступившим в ЕСПЧ, как правило, не содержит рассуждений о том, почему то или иное высказывание было расценено как изложение факта, а не мнения.
И, наконец, ЕСПЧ учитывает примененную санкцию — было ли это уголовное наказание, штраф, требование опровержения и т.д. При этом наличие уголовной ответственности за злоупотребления, связанные со свободой слова, не является нарушением ст. 10 Конвенции. Например, введение уголовной ответственности признано вполне адекватным по делам, связанным с разжиганием вражды и розни, призывами к насилию, пропагандой идей нацизма и антисемитизма.
Однако непропорциональной будет признана уголовная ответственность за клевету в адрес государственного лица или политического деятеля, если недостоверная порочащая информация являлась добросовестным заблуждением или результатом ошибки, а не умысла или небрежности. Непропорциональным будет признано уголовное наказание в виде лишения свободы за критические высказывания, а также назначение штрафов или компенсации морального вреда в размере, приводящем к банкротству СМИ. В каждом конкретном случае будет учитываться также материальное положение истца и ответчика.
Отказ национального суда рассмотреть представленные сторонами экспертизы или документы либо выслушать свидетелей воспринимается Европейским судом как нарушение ст. 6 Конвенции — право на доступ к правосудию, поэтому в судебном решении должен быть анализ экспертных заключений, если стороны ходатайствовали об их приобщении к делу.
Ранее в ряде дел суд уже отмечал, что может существовать необходимость защитить публичных служащих от оскорбительных, обидных и диффамационных нападок, которые рассчитаны исключительно на то, чтобы как-то задеть их в период исполнении ими своих обязанностей, подорвать доверие граждан к ним и к тем органам, в которых они работают.
В деле «Лешник против Словакии», в котором заявитель был привлечен к уголовной ответственности за выдвижение обвинений против государственного обвинителя (прокурора) в письме, направленном его начальнику, Европейский суд не нашел нарушения ст. 10.
Однако в деле Захарова ЕСПЧ указал, что оно отличается от дела Лешника по следующим причинам. Во-первых, в деле Лешника критика в оскорбительной форме была направлена против обвинителя, что может быть расценено как подрыв авторитета судебной власти, толкуемой в широком смысле. В деле же Захарова критика была направлена против главы законодательного собрания, который ближе по статусу к профессиональному политику, чем к судье, и который, следовательно, должен быть более толерантен к критике. В деле Busuioc v. Moldova (21.12.2004) ЕСПЧ уже отмечал, что та степень защиты, которой пользуются полицейские и сотрудники правоохранительных органов, не может быть распространена на всех государственных служащих. Во-вторых, в деле Лешника критика просочилась в газеты, а в деле Захарова осталась исключительно между ним и старшим по иерархии начальником критикуемого.
Итак, практика показывает, что пределы самовыражения изменчивы и всякий раз истину нужно искать в ходе состязательного судебного процесса.
Важной является также и последовательность рассуждений правоприменителей в подобных спорных случаях. Полагая, что критические высказывания — норма жизни в демократическом обществе, следователи, прокуроры и судьи обязаны исключать возможность уголовного преследования лиц, обвиняемых в вербальном экстремизме, до тех пор, пока не будут проанализированы и разумно опровергнуты гарантии свободы самовыражения, предоставленные международными стандартами и Конституцией РФ.
Л.Б.Макеева. Объективность ценностей и проблема реализма
История философии. Вып. 5
– 80 –
Объективность ценностей и проблема реализма*
Ценности представляют собой чрезвычайно сложный и многогранный объект философского исследования.
Так называемая проблема ценностей охватывает очень широкий спектр вопросов, обсуждаемых философами со времен Платона под такими рубриками, как благо, справедливость, обязательство, цель, идеал, добродетель, оценочное суждение, истина и т.д. В XIX веке ряд немецких философов пришли в выводу, что все эти вопросы совпадают в одном аспекте – в том, что все они имеют отношение к ценности, то есть к тому, что должно быть. В противоположность фактам, ценности – это не то, что есть (или было, или будет), но то, что должно быть, что важно для человека.
Ценности характеризуются необычайно богатым разнообразием проявлений и функций в социуме, культуре и жизни отдельного индивида. Начнем с того, что к ценностям, как правило, относят два рода явлений. Во-первых, ценности выражают тот факт, что существующие предметы могут быть полезными или вредными для человека, могут удовлетворять его потребности и отвечать его желаниям или, наоборот, противодействовать им. Поэтому ценности – это все то, к чему уместно применить такие слова, как «хороший», «желаемый», «стоящий» и т.
д. (в случае позитивных ценностей) или «плохой», «нежелательный», «никчемный» и т.д. (в случае негативных ценностей). Во-вторых, ценности понимаются как идеи о том, что есть благое, правильное, обязательное и т.д. В этом втором смысле
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект 98-03-04456).
– 81 –
«ценность» означает то, что считается ценным. Эти ценностные суждения отличаются от обычных суждений в одном очень важном отношении: они способны побуждать людей совершать действия. Именно поэтому многие видят в ценностях ключ к решению проблемы взаимосвязи между мышлением и поведением.
«Разнородность» явлений, связываемых с понятием ценности, обусловливает сложную субъективно-объективную природу ценностей. С одной стороны, они непосредственно связаны с человеческими интересами, потребностями, желаниями и т.
д., а потому зависят от человека и отражают специфически человеческий способ восприятия мира и отношения к нему. Но ценности вовсе не являются нашим чисто субъективным творением. На это указывает множество обстоятельств. Поразительной особенностью ценностей является то, что когда кто-то произносит: «Это дурной поступок», он считает указанный поступок дурным самим по себе, объективно, а свое утверждение воспринимает как истинное, ибо оно соответствует реальному положению дел. Ценности воспринимаются людьми как определенные, «объективные» качества вещи, благодаря которым эта вещь считается более или менее желательной, полезной, важной и т.д. Более того, люди не просто приписывают своим оценочным суждениям истинностное значение, но и используют их в качестве посылок в своих рассуждениях, основывая на них истинность своих заключений. Если же взять ценности как механизм мотивации человеческого поведения, то и здесь оказывается, что их побудительная сила воспринимается нами как нечто внешнее и независимое от нас, как некая объективная сила, способная наложить ограничения на наши другие желания и действия.
Самое удивительное состоит в том, что человек, как правило, локализует источник этой побудительной силы не в самом себе, а во внешнем мире. Итак, объективность ценностей имеет по крайней мере два аспекта. С одной стороны, мы воспринимаем «ценностные характеристики» как объективные, принадлежащие самим вещам. С другой стороны, ценности выступают объективным, независимым от наших желаний и склонностей источником мотивации нашего поведения. Вполне естественно было бы предположить, что объяснение объективности ценностей должно охватывать оба эти аспекта, однако на практике оказывается очень сложным совместить их в одной теоретической конструкции, и если один аспект получает объяснение в той или иной концепции, то второй, как правило, остается непроясненным. На наш взгляд, это – и свидетельство необычайной сложности объекта исследования, и одна из основных причин неадекватности предлагаемых решений.
– 82 –
Так как же объяснить объективный характер ценностей? Является ли он следствием склонности нашего ума к «объективации» собственного содержания или за ним стоит что-то большее? В той или иной форме этот вопрос всегда волновал философов, и именно этот вопрос оказался в центре дискуссии, развернувшейся в 70–80-е годы в англоязычной философии морали и политики.
Начало этой дискуссии было положено книгой известного австралийского философа Джона Макки «Этика: создание правильного и дурного»[1], которая определила и основную особенность этой дискуссии: проблема объективности ценностей рассматривалась прежде всего в онтологическом ключе, как вопрос об онтологическом статусе «ценностных характеристик» вещей. И хотя сам Макки обосновывал ту точку зрения, что в онтологическом плане ценности не являются объективными, сразу же как реакция на его позицию возникло направление, получившее название «этического (или морального) реализма»[2]. В этом нет ничего удивительного, так как в целом реалистическое направление было на подъеме в аналитической философии этого периода. В настоящей статье мне хотелось бы обсудить основные аргументы, выдвинутые в ходе этой дискуссии, показать специфику реалистического решения проблемы объективности ценностей на примере концепции «внутреннего реализма» Х.Патнэма, отметить сильные и слабые стороны этого решения. Но поскольку роль «пускового механизма» в этой дискуссии сыграла упомянутая книга Дж.
Макки «Этика: создание хорошего и дурного», имеет смысл начать рассмотрение именно с нее.
Основной тезис Макки состоит в следующем: объективных ценностей не существует, то есть ценности не присутствуют в самом «содержимом мира» (furniture of the world), они не принадлежат к миру как таковому. Эту свою субъективистскую позицию он называет скептицизмом. Следует подчеркнуть две наиболее важные особенности его позиции: (1) как уже отмечалось, свой основной тезис Макки трактует онтологически; (2) он вводит различие между этическими суждениями первого и второго уровня. Суждения первого уровня указывают, какие поступки являются хорошими, а какие – плохими, что является нравственно обязательным, а что, напротив, – предосудительным, то есть эти суждения выражают наши обычные моральные убеждения. Суждения второго уровня « говорят нам, что происходит, когда кто-либо высказывает суждение первого уровня, – в частности, выражает ли это суждение некоторое открытие или решение или, возможно, оно сообщает что-то о том, как мы мыслим и рассуждаем о вопросах морали»[3].
Наиболее важно отметить то,
– 83 –
что, согласно Макки, суждения первого и второго уровня полностью независимы друг от друга. Это означает, что «можно быть скептиком в отношении моральных суждений второго уровня, не будучи скептиком в отношении суждений первого уровня, и наоборот»[4]. Макки называет себя скептиком только в отношении суждений второго уровня.
Поскольку Макки полагает, что в наши обычные оценочные суждения встроено требование объективности, он называет свою скептическую концепцию теорией ошибок, ибо ее задача – раскрывать ошибочность общераспространенного мнения. В рамках этой теории он формулирует два основных аргумента против объективности ценностей: аргумент от относительности и аргумент от странности. Характер этих аргументов позволяет предположить, что для Макки онтологическая объективность ценностей означает их универсальность (и, соответственно, тождественность во всех культурах) и их подобие другим реально существующим свойствам и объектам, и именно против этих допущений направлена, главным образом, его критика.
Так, аргумент от относительности предназначен опровергнуть универсальный характер ценностей. Согласно Макки, хорошо известный антропологический факт о разнообразии моральных кодексов и верований в различных обществах, в различных социальных слоях и в различные периоды истории затрудняет (если вообще позволяет) рассмотрение этих кодексов и верований как способов постижения (пусть искаженного) некоторой объективной истины, поскольку различия между ними свидетельствуют скорее о приверженности людей к разным формам жизни: «люди одобряют моногамию, потому что они ведут моногамный образ жизни, а не так что …они ведут моногамный образ жизни, потому что они одобряют моногамию»[5]. Согласно второму аргументу – аргументу от странности – для обоснования объективности ценностей необходимо постулировать сущности и свойства очень странного вида, совершенно отличные от всего остального в мире, и приписать себе особую способность (нравственную интуицию), посредством которой мы познаем эти сущности и свойства и которая совершенно отлична от наших обычных способов познания всего остального.
Метафизическая специфика ценностных сущностей и ценностных свойств состоит, по мнению Макки, в их способности побуждать людей к совершению определенных действий в отличие от всех других реально существующих объектов и свойств в мире.
Хотя Макки считает свою скептическую концепцию негативной в том смысле, что она говорит не о том, что есть, а о том, чего нет, в целях большей убедительности своей позиции он предлагает некоторое
– 84 –
обоснование субъективного характера ценностей. Макки прибегает к юмовскому объяснению морали, получившему в современной литературе название «проецирования». Согласно этому объяснению ценности проецируются на мир, то есть, когда мы приписываем какие-либо моральные характеристики некоторому поступку, мы в реальности проецируем то, что мы чувствуем в отношении этого поступка, на сам этот поступок, ошибочно полагая, что эти характеристики являются объективными свойствами этого поступка.
Поэтому, утверждает Юм, оценивая какой-то поступок как добродетельный или порочный, мы лишь утверждаем, что испытываем чувство одобрения или неодобрения в отношении этого поступка. Эта особенность человеческого ума, названная Юмом «свойством распространять себя на внешние объекты», объясняет, по мнению Макки, объективизацию морального отношения. Согласно другому противнику реализма, «таким образом мы испытываем чувства и демонстрируем другие реакции в ответ на вызванные природные свойства вещей; мы «украшаем и раскрашиваем» мир, описывая его так, как будто он содержит в себе свойства, соответствующие этим чувствам, – так же, как приятный вкус мороженого соответствует удовольствию, которое оно нам доставляет»[6]. Это сравнение неслучайно, так как еще одной важной особенностью теории проецирования в объяснении морали является то, что она уподобляет ценности вторичным качествам, вроде цвета, запаха, вкуса и т.д., которые, по словам Юма, представляют собой не «качества объектов», а «восприятия ума».
Согласно Макки, помимо проецирования имеется множество других моделей объективизации моральных ценностей. В частности, он ссылается на утверждение Э.Энском о том, что наши современные неаристотелевские понятия морали (обязательства, долга, правильности, порочности и т.д.), которые мы воспринимаем как объективно общезначимые, есть лишь «сохранившиеся элементы системы мысли, придававшей им действительно разумный характер, а именно системы верований в божественный закон»[7].
Отрицание онтологической объективности ценностей, как правило, дополняется субъективистской трактовкой их «мотивационной» роли. Этот аспект наиболее ярко представлен в концепции известного английского философа Филиппы Фут. Хотя Фут рассматривает проблему объективности ценностей не в онтологической плоскости, ее концепция в какой-то мере дополняет и уточняет позицию Макки, поэтому ей стоит уделить немного внимания. Цель
– 85 –
аргумента Фут – показать, что не существует категорического императива и что, следовательно, не существует объективных ценностей, которые, будучи выражены в форме морального императива, были бы способны направлять поступки человека в абсолютном смысле, независимо от его желаний и интересов.
Одну из важнейших посылок в обосновании Фут составляет убеждение в том, что со времен Юма стало «общим местом в философии» считать основания для совершения какого-либо действия зависящими от желаний, интересов и волевого настроя человека. Нет таких сущностей или качеств, которые могли бы одни обеспечить человеку основание для совершения действия без какого-либо желания или интереса с его стороны. Поэтому если «должен» в моральных суждениях вообще фиксирует наличие какого-либо основания для человека совершить действие, то это «должен» может быть только выражением гипотетического императива. В подтверждение своего вывода Фут предлагает следующие аргументы. Во-первых, если бы существовали категорические императивы, то были бы автоматически побуждающие к действию силы, однако такие силы неизвестны нам. Во-вторых, видеть в моральных суждениях категорические императивы значит основывать мораль на разуме (или оправдывать мораль разумом). В этом случае аморальное поведение следовало бы считать иррациональным, но нет ничего иррационального в аморальных поступках.
Более того, существование категорических императивов внесло бы определенное искажение в наше понимание морали, ибо нам нужны «добровольцы», а не «призывники на службу морали». И наконец, негипотетическое использование «должен» (в этикете, играх и т.д.) не может служить контраргументом, поскольку в этих случаях отсутствие интереса не освобождает от необходимости совершить действие (не лишает человека всех оснований свершить предписываемое действие), и это означает лишь, что негипотетическое использование «должен» вообще не побуждает к совершению определенного действия.
Суммируя вместе аргументы против объективности ценностей, можно сказать, что признание этой объективности влечет за собой то, что мы получаем искаженную картину мира (наполненную таинственными и странными сущностями и свойствами), искаженный образ самих себя (наделенных странной способностью постигать эти таинственные сущности и свойства) и искаженное представление о морали (превращающее нас из «добровольцев» в «призывников на службе морали»).
Вместе с тем следует отметить, что в субъективизме отрицание
– 86 –
объективности «ценностных характеристик» вещей хорошо совмещается с отрицанием объективной мотивационной роли ценностей, так как и то, и другое находят единый источник объяснения – специфическую, субъективную природу человека, при этом склонность «объективировать» ценности в обоих указанных аспектах объявляется ошибкой, укоренившейся в сознании человека в силу ряда исторических причин.
Теперь обратимся к рассмотрению позиции противников субъективизма в трактовке ценностей. Следует сразу отметить, что сторонники «этического реализма» значительно больше внимания уделяли критике своих противников, чем созданию собственно позитивной концепции. Поэтому начнем с их критических аргументов.
Во-первых, объективисты ставят под вопрос тезисы, отстаиваемые субъективистами.
Так в противовес маккиевскому аргументу от относительности, обосновывающему невозможность объективистского объяснения многообразия моральных верований и, стало быть, моральных разногласий, указывается невозможность подобного объяснения и для субъективиста. Объективисты часто ссылаются на Дж.Мура, предложившего следующий аргумент: если один человек говорит: «X правильно», а другой утверждает: «X дурно» и, высказывая эти свои оценки, они лишь выражают свои чувства и свое отношение к X, то непонятно, как они могут вообще противоречить друг другу. Это означает, что с позиции субъективистской «теории отношения» нельзя объяснить совершенно очевидные разногласия в вопросах морали[8] .
Немало аргументов было выдвинуто и против концепции проецирования при объяснении ценностей. Стоит упомянуть, что вначале эта концепция строилась на аналогии между ценностями и вторичными качествами. Однако в дальнейшем было признано как сторонниками этой концепции, так и ее противниками, что имеются важные отличия между этими классами свойств, а потому предложенная аналогия является неуместной.
К числу упомянутых отличий относятся следующие. (а). Хотя считается, что и вторичные, и моральные качества «сопровождают» или «надстраиваются над» природными качествами, этот факт признан как научная истина только в отношении первых качеств. В то же время неспособность осознать этот факт не является «критерием некомпетентности при приписывании вторичных качеств» и является таковым критерием в моральных рассуждениях. Более того, наука изучает рецептивные механизмы в случае вторичных качеств, однако никаких рецептивных или каузальных механизмов для восприятия моральных качеств науке
– 87 –
неизвестно, никакого «органа чувств», воспринимающего моральные качества, не обнаружено. (б). Диапазон варьирования моральных верований при различных формах жизни несравнимо больше диапазона, в котором могут (если вообще могут) варьировать восприятия вторичных качеств. (в). Более того, для восприятия моральных качеств характерна многоаспектность и относительность, отсутствующая при восприятии вторичных качеств.
Один и тот же поступок может быть хорошим в одном отношении (как поступок командующего) и плохим в другом отношении (как поступок отца). Подобная релятивизация невозможна в случае вторичных качеств[9]. Нельзя не отметить и такую особенность моральных свойств, как их способность быть предметом взвешенного и обдуманного выбора, ибо совершенно рационален вопрос: «какую позицию я займу в отношении такой-то вещи?»[10]. Подобный вопрос абсолютно абсурден в отношении вторичных качеств. Известный современный философ морали Р.М.Хэйр дает следующее лингвистическое объяснение этому различию между моральными и вторичными качествами. По его мнению, это различие заключено в разных семантических конвенциях, регулирующих их приписывание объектам. В случае вторичных качеств соответствующие конвенции таковы, что они запрещают двум людям, при нормальных обстоятельствах рассматривающих один и тот же предмет, иметь разногласия по поводу того, является ли объект красным или нет. В случае моральных качеств семантические конвенции позволяют двум людям оценивать один и тот же поступок как хороший и дурной.
По мнению ряда авторов (С.Блэкбёрна и др.), можно отказаться от аналогии между вторичными и моральными качествами, не отвергая в целом идеи проецирования при объяснении ценностей. Однако известно немало аргументов, направленных против проективизма как такового, не предполагающего уподобления моральных качеств вторичным качествам. Наиболее известным среди них является аргумент, согласно которому концепция проецирования, предполагающая субъективный источник морали, подрывает ее статус: уменьшает ее обязательную силу, лишает убедительности ее требование уважительного отношения к моральным нормам, рождает в людях «безразличие к вещам, заслуживающим их энтузиазма» и ослабляет их решимость следовать моральному закону и долгу. Это происходит из-за того, что концепция проецирования не согласуется с нашим восприятием ценностей как чего-то присущего вещам и действующего как внешняя сила. Кроме того, неоднократно указывалось, что с позиции концепции проецирования нельзя адекватно
– 88 –
объяснить, как возможно использование моральных суждений в качестве посылок в дедуктивных и индуктивных рассуждениях, ибо эта концепция отвергает возможность моральных суждений быть истинными или ложными.
Предпринимались попытки показать внутреннюю несогласованность теории проецирования с точки зрения философии сознания. Субъективистская концепция, согласно которой в наших моральных суждениях мы проецируем то, что мы чувствуем в отношении какой-либо вещи, на саму эту вещь (хотя и полагаем при этом, что моральные характеристики являются свойствами этой вещи), предполагает, что специфический характер моральных чувств (таких, как чувства одобрения или неодобрения) определяется некоторым внутренним и непосредственно осознаваемым качеством этих чувств, то есть одобрение или неодобрение – это нечто такое, что мы непосредственно ощущаем в нашем опыте и что позволяет нам воспринимать окружающие нас предметы и явления в позитивном или негативном ключе. Однако критики теории проецирования (Б.Страуд и др.) считают, что при таком субъективном подходе все оказывается поставленным с ног на голову, ибо некое конкретное чувство будет чувством одобрения, только если оно рождается или наполняется мыслью, что рассматриваемая вещь является хорошей.
Стало быть, чувство одобрения или неодобрения не объясняет специфику наших моральных чувств, а само обусловливается их содержанием. Аналогичным образом приписывание оценочного отношения или чувства другим людям можно рационально объяснить, только если предположить, что оно осуществляется одновременно с нашим приписыванием ценности предметам и действиям.
Если попытаться выразить в обобщенном виде основную идею критики субъективистской концепции ценностей со стороны приверженцев этического реализма, то она состоит в следующем: предложенные механизмы объективации не дают адекватного и корректного объяснения действительно объективного характера ценностей, а это в свою очередь ведет к искаженному представлению о социальном (объективном) статусе ценностей и об их функциях в мышлении. Хотя предложенные аргументы, безусловно, серьезны и в определенной степени подрывают убедительность субъективистского объяснения ценностей, это не означает автоматически, что верна противоположная, объективистская, позиция.
Перед объективистом стоит более важная задача – объяснить, в каком смысле ценности являются объективными, поскольку субъективистская критика показала неуместность предположения, что ценности объективны в том же
– 89 –
самом смысле, в каком мы думаем об объективности обычных вещей и их свойств в окружающем нас мире. Как мы уже отмечали, позитивных теорий этического реализма было выдвинуто не так уж много. В наиболее разработанном и законченном виде эта тема, на наш взгляд, представлена в концепции «внутреннего реализма» известного американского философа Х.Патнэма. Хотя эта концепция явилась реакцией не только и не столько на субъективизм в понимании ценностей, для настоящего рассмотрения она представляет безусловный интерес.
Современный этический реализм так или иначе предполагает пересмотр понятия объективности. Этот пересмотр состоит прежде всего в отказе от понятия метафизической объективности, согласно которому считать что-либо объективным значит утверждать его принадлежность к категории вещей, составляющих реальность, как она есть сама по себе, независимо от человеческого сознания.
Взамен этого «пресловутого» метафизического понятия разрабатываются новые концепции реальности. Примером такого рода концепций служит «внутренний реализм» Х.Патнэма, изложенный им в книге 1981 г. «Разум, истина и история». Свою задачу Патнэм видит в том, чтобы разрушить «странные оковы», которыми сдерживает мышление философов и простых людей дихотомия объективного и субъективного, и сформулировать альтернативную «философскую перспективу», в которой эта полярность преодолена. Согласно Патнэму, вопрос о том, из каких объектов состоит мир, имеет смысл только в рамках теории или концептуальной схемы: мы членим мир на объекты, вводя ту или иную концептуальную схему. В этой интерналистской модели отвергается различие между объективным и субъективным как принадлежащими к противоположным «сферам». Люди живут в своем человеческом мире, где трава объективно является зеленой, где вода объективно является Н2О, где некоторые картины объективно являются прекрасными, где намеренное убийство человека объективно является злом.
Только в рамках этого человеческого мира мы можем говорить об объективности. Это объективность «для нас», с нашей точки зрения, но никакой иной объективности у нас не может быть. Мы не можем занять позицию Господа Бога и увидеть мир таким, каков он сам по себе; метафизический реализм невозможен.
С точки зрения объективности-для-нас ценности ни в чем не уступают фактам: они столь же объективны, как и факты. В своей интерналистской концепции Патнэм не только признает существование «ценностных фактов», но идет еще дальше и заявляет, что «каждый
– 90 –
факт ценностно нагружен и каждая из наших ценностей нагружает собой какой-либо факт» и что, более того, «существо, не имеющее ценностей, не имеет также и фактов»[11]. Понятие ценностно нагруженного факта опирается на обширный массив норм, которые можно определить как «когнитивные ценности» (к ним относятся релевантность, когерентность, функциональная простота, инструментальная эффективность и т.
д.) и которые, в свою очередь, связаны с ценностями в их обычном понимании. Так, согласно концепции объективности Патнэма, наш реальный мир зависит от ценностей и наоборот.
Многие увидели в концепции Патнэма выражение «зрелого» и «умудренного» реализма, другим же его позиция показалась лишь «завуалированным» уходом от решения проблемы. По сути, Патнэм добивается уравнивания ценностей в их объективном статусе с реально существующими вещами, свойствами и фактами тем, что низводит последние до объективности ценностей. Ценности и вещи становятся частями человеческого мира, в котором нераздельно слито субъективное и объективное, идущее от внешнего «природного» фактора и идущее от человека, от его особой организации как биологического существа. Неслучайно, что многие усмотрели в этом « ценностном» реализме Патнэма скрытую «антиреалистическую» позицию.
С одной стороны, концепция внутреннего реализма Патнэма позволяет «объективистски» решить ряд важных проблем в отношении ценностей.
Во-первых, получает решение проблема истинности оценочных суждений. Как и описательные суждения, они столь же объективно истинны или ложны. Правда, достигается это за счет трактовки истины не как соответствия реальности, а как некоторого вида рациональной приемлемости. Во-вторых, очень «простое» решение найдено и для проблемы референции оценочных понятий. Однако это очень своеобразное решение. На мир просто «опрокидывается» концептуальная схема нашего языка, и поэтому не представляет никакого труда установить соответствие между элементами концептуальной схемы и элементами мира. Конечно, это соответствие не является статичным; под действием внешнего импульса, идущего от физического мира, мы постоянно изменяем и «подгоняем» наши концептуальные схемы, стремясь к их внутренней согласованности. Поскольку наши концептуальные схемы содержат как описательные, так и оценочные понятия, то и для тех, и для других имеются референты в окружающем нас мире. Своеобразие подобной трактовки онтологического статуса оценочных понятий (или терминов) заключается в том, что она никак не затрагивает проблемы их восприятия.
– 91 –
В этом, безусловно, сказывается « научно-реалистическое» прошлое Патнэма. Как известно, согласно научному реализму объективным и независимым от нас существованием обладают не только предметы окружающего нас мира, но и сущности, постулируемые истинными научными теориями (например, атомы, электроны, электромагнитные поля и т.д.). Однако если при решении вопроса о реальности этих сущностей, равно как и реальности математических объектов, совершенно неуместно и бессмысленно говорить о восприятии, то в случае ценностных свойств ситуация не столь однозначна. Конечно, в каком-то смысле можно «уподобить» связь между ценностными свойствами и воспринимаемыми нами качествами вещей тому, как связаны между собой эти воспринимаемые качества и сущности, постулируемые научными теориями, и представить наши оценочные суждения как своего рода выводы на основе природных характеристик вещей. Однако не следует забывать еще об одной особенности ценностей: когда человек оценивает какую-либо вещь, он, как правило, воспринимает эту вещь как дурную или хорошую непосредственно), а не в результате вывода на основе ее природных свойств и их связи с его чувствами. Поэтому при рассмотрении реальности ценностных свойств нельзя обходить молчанием вопрос об их восприятии. Тот факт, что вопрос о восприятии полностью «выпал» из поля зрения Патнэма, на наш взгляд, во многом обусловлен его чисто лингвистическим подходом к проблеме реализма, когда вопрос о реальности того или иного объекта или сущности ставится как проблема референции соответствующих языковых выражений. Неслучайно, что в ходе дальнейшей своей эволюции Патнэм пришел к осознанию принципиальной важности « традиционной» темы восприятия для решения проблемы реализма.
Однако главный недостаток реалистического решения объективности ценностей Патнэмом состоит в том, что оно оставляет совершенно непонятной связь ценностей с мотивацией человеческого поведения. Конечно, Патнэм исходит из того, что ценности есть то, что должно быть, однако в его концепции эта нормативная природа ценностей не получает ни подтверждения, ни объяснения; она остается как бы «за кадром». В концепции внутреннего реализма учитывается только один аспект объективности ценностей, но именно это, на наш взгляд, основное свидетельство ее неадекватности.
Мы рассмотрели основные аргументы за и против, выдвинутые в ходе дискуссии по объективности ценностей. Главным не вызывающим сомнений результатом этой дискуссии стало то, что она еще раз показала и выразила в современных понятиях и категориях сложную и «самопротиворечивую» природу ценностей и морали в целом.
– 92 –
С одной стороны, эта сложная природа предоставляет «свидетельства» как в пользу субъективистской, так и объективистской позиции. С другой стороны, особенность ценностей состоит в том, что никак не удается адекватно выразить их природу в терминах дихотомии объективного и субъективного. На первый взгляд, моральные ценности должны быть объективно общезначимыми с тем, чтобы мотивировать человеческие действия, но вместе с тем их объективность не может быть объективностью каузального механизма. Моральные ценности составляют основания для совершения человеком действий и в этой функции они имеют прямое отношение к желаниям, наклонностям, чувствам и т.д., но вместе с тем они позволяют нам «отступить на шаг назад» и подвергнуть наши желания и т.д. рациональному разбору и тем самым избежать «автоматической» детерминации ими нашего поведения. Природа ценностей такова, что они характеризуют не только нас самих, но и тот мир, в котором мы живем, ценности напрямую связаны с нашей рациональностью: чтобы быть рациональными, мы должны соблюдать требования практического разума, но, с другой стороны, аморальные действия нельзя назвать иррациональными.
Итак, мы видели, что попытка обоснования объективности ценностей в рамках реалистической стратегии, как правило, связана с существенным пересмотром самого понятия объективности. Мир ценностей получает равный с миром вещей объективный статус в силу того, что им приписывается равное участие в создании нашего человеческого мира: без ценностей не может быть фактов, равно как без факта не существует ценностей. Однако уравнивание ценностных свойств с другими элементами окружающего нас мира в определенной степени лишает их специфики, не позволяет объяснить другие их функции. Как бы ни соблазнительно было найти онтологические «основания» Объективности ценностей, предложенное реалистическое решение нельзя считать адекватным.
Примечания
[1] Mackie J.L. ., 1970.Ethics: Inventing Right and Wrong. L
[2] Следует отметить, что дискуссия не ограничилась только онтологическим ракурсом и показала, что проблема объективности ценностей может быть сформулирована и с помощью других концептуальных средств. Во-первых, утверждения об объективности или субъективности ценностей можно сформулировать в эпистемологических терминах, и тогда противоположность между ними предстанет как антитеза «когнитивизм – антикогнитивизм». В основе этой антитезы лежит вопрос о том, имеют ли оценочные суждения ассерторический характер или они имеют императивный характер, то есть выражают ли они утверждения, которые могут быть истинными или ложными, или же они выражают отношения некоторого иного рода. Согласно когнитивизму, оценочные суждения выражают утверждения о качествах вещей, и поэтому они могут иметь истинностное значение. Антикогнитивизм представлен в двух основных формах: эмотивизме и императивизме. Согласно эмотивизму оценочные суждения обычно выражают чувства или отношение говорящего к тому, что он оценивает. С точки зрения императивизма оценочные суждения представляют собой предписания или рекомендации относительно определенного хода действий. Противоположность между когнитивизмом и антикогнитивизмом можно легко переформулировать в терминах дескриптивизма и антидескриптивизма. Дескриптивизм – это концепция, согласно которой значение оценочных терминов и суждений является чисто описательным или содержит важный описательный элемент в своей структуре. Согласно дескриптивизму оценочные термины потому являются описательными, что они обозначают определенные виды свойств. Оценочные суждения же описательны в том смысле, что в них мы приписываем указанные свойства объектам. С антидескриптивистской точки зрения оценочные суждения не приписывают никаких свойств объектам, но имеют совершенно иное значение: например, их можно рассматривать как выражение чувств или как инструмент для вызова сходных реакций в других людях. Полярность между ценностным объективизмом и субъективизмом можно выразить и с помощью различия между категорическим и гипотетическим императивами. Это различие было введено Кантом, но если Кант считал императивами утверждения в побудительном наклонении («Сделай то-то»), то сейчас их обычно трактуют как выражающие утверждения о долженствовании («Ты должен сделать то-то»). В гипотетических императивах основанием для совершения какого-либо действия служит некоторая желаемая цель, то есть долженствование императива зависит от этой желаемой цели. Если желание достичь эту цель отсутствует, это лишает человека каких-либо оснований совершать предписываемое в императиве действие. Категорические императивы выражают безусловные основания для действия, то есть долженствование императива не зависит от желаний или наклонностей человека; основания, представленные в категорических императивах, обладают абсолютной силой. Сторонники объективности ценностей обычно выступают в поддержку той точки зрения, что ценностные суждения являются категорическими императивами или, по крайней мере, содержат объективный императивно-категорический элемент. Субъективисты, как правило, отрицают существование такой вещи, как категорические императивы.
[3] Mache J.L. Ethics: Inventing Right and Wrong. P. 9.
[4] Ibid. P. 16.
[5] Ibid. P. 36.
[6] Blackbum S. Errors and the Phenomenology of Value // Morality and Objectivity. Ed. dy T.Hinderick. 1986. P. 5.
[7] Makki J.L. Ethics: Inventing Right and Wrong. P. 45.
[8] См., к примеру: Theories of Ethics. Bd. by P.Foot. Oxford, 1986. P. 3.
[9] Аргументы (a) – (д) разбираются в статье: Blackburn S. Erros and the Phenomenology of Value. P. 14–15.
[10] Указанные аргументы были предложены в: Hare R.M. Ontology in Ethics // Morality and Objectivity. P. 47.
[11] Putnam H. Reason, Truth and History. Camb., 1981. P. 201.
Объективная сторона вымогательства \ Акты, образцы, формы, договоры \ Консультант Плюс
]]>Подборка наиболее важных документов по запросу Объективная сторона вымогательства (нормативно–правовые акты, формы, статьи, консультации экспертов и многое другое).
Судебная практика: Объективная сторона вымогательства Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:Подборка судебных решений за 2019 год: Статья 163 «Вымогательство» УК РФ»Кроме того, одним из признаков объективной стороны вымогательства является угроза, в частности, угроза применения насилия (избиением, причинением вреда здоровью, похищением, убийством), угроза уничтожением или повреждением имущества (намерение причинить материальный ущерб — поджечь дом, взорвать автомашину, и т.п.). При этом угроза должна быть конкретной, возможность ее исполнения для потерпевшего должна быть очевидной.»Статьи, комментарии, ответы на вопросы: Объективная сторона вымогательства Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:
Статья: Категории «соучастие» и «группа» в решениях Верховного Суда РФ (вновь о наболевшем)
(Иванов Н.Г.)
(«Уголовное судопроизводство», 2019, N 1)Соисполнительство как признак группы лиц, образованной по предварительному сговору, является характеристикой соответствующей кооперации и в Постановлении Пленума от 17 декабря 2015 г. «О судебной практике по делам о вымогательстве (ст. 163 УК РФ)», где в п. 14 отмечается, что «в случаях, когда согласно предварительной договоренности между соучастниками вымогательства в соответствии с распределением ролей каждый из них совершает отдельное действие, входящее в объективную сторону вымогательства (высказывает требование, либо выражает угрозу, либо применяет насилие), все они несут уголовную ответственность за вымогательство, совершенное группой лиц по предварительному сговору». В этом фрагменте интересно то обстоятельство, что Пленум говорит о распределении ролей в составе группы лиц по предварительному сговору, но роли не выходят за рамки объективной стороны вымогательства, составляя, таким образом, соисполнительство. Такая интерпретация соисполнительства вписывается в законодательную конструкцию ч. 2 ст. 33 УК РФ и не вызывает критики.Нормативные акты: Объективная сторона вымогательства Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17.12.2015 N 56
«О судебной практике по делам о вымогательстве (статья 163 Уголовного кодекса Российской Федерации)»14. В случаях, когда согласно предварительной договоренности между соучастниками вымогательства в соответствии с распределением ролей каждый из них совершает отдельное действие, входящее в объективную сторону вымогательства (высказывает требование либо выражает угрозу, либо применяет насилие), все они несут уголовную ответственность за вымогательство, совершенное группой лиц по предварительному сговору. Если лицо осуществляет заранее обещанные передачу исполнителю преступления полученного в результате вымогательства имущества или оформление прав на него, то, при отсутствии признаков участия в составе организованной группы, его действия квалифицируются как пособничество по соответствующей части статьи 163 УК РФ и части 5 статьи 33 УК РФ.
Критика нужна, когда она объективна и помогает делу
Оценивая вероятность создания региональных медиа-холдингов (в качестве примера был приведен опыт ряда регионов России), Ильшат Агзамович подчеркнул:
— Процесс оптимизации всегда очень непрост и неоднозначен. Достаточно оглянуться на то, что происходит в системе образования. Изюминка, безусловно, есть — многие родители уже поняли, что их дети после закрытия отживших свое школ теперь получают гораздо более качественное образование, число противников реформы заметно сократилось. Но что касается прессы — я принципиальный противник выстраивания очередной вертикали. Думаю, создание холдингов может привести к тому, что вся печать республики станет абсолютно управляемой. Не исключена вероятность, что холдинги со временем могут перейти в частные руки, что также не лучшим образом скажется на уровне и объективности освещения событий. В общем, необходимо все многократно взвесить и обдумать.
Отвечая на вопрос о сотрудничестве администрации с прессой и телевидением Янаула, Ильшат Вазигатов назвал его демократичным:
— Такого, что я всегда прав, нет и быть не может. И критика, я считаю, необходима. Но только в тех случаях, когда она не огульна, а объективна и помогает делу. Я вот, например, только из районной газеты узнал, что команда наших волейболистов не поехала на республиканские соревнования по финансовым причинам. Виновные в этой неразберихе будут наказаны. А редактора я попросил об одном: по возможности, сообщать мне о таких фактах еще до их публикации, когда что-то можно срочно решить. Имей я информацию, волейболисты боролись бы за победу. Это только частный случай, но примеров, когда газета поднимает проблемы района со всей остротой, немало.
А проблем в Янауле, как и всюду, хватает. О них глава администрации тоже говорил без прикрас, подтверждая все точными выкладками. О необходимости повышения качества медицинского обслуживания и об оставшихся без работы после сокращения производства нефтяниках; о трубном заводе, существующем пока только на бумаге, и о незавидной участи деревень, в которых осталось по десятку, а то и менее домов… Впрочем, позитива сегодня в Янауле тоже достаточно. В городе успешно решается вопрос расселения ветхих домов, жильцы которых получают новые квартиры, совсем скоро должна быть снята проблема детских садов. А завершилась встреча приглашением всех на очередной республиканский праздник гармони, который вскоре примет Янаул.
Критика критики
Виктор Мизиано: После почти четырехлетнего перерыва мы возобновляем наш диалог, отмечая очередной этап жизни журнала. В ходе нашей предыдущей встречи в начале 2011 года мы подводили итоги нулевых и в самом конце разговора признали, что одним из новых и симптоматичных феноменов ушедшего десятилетия является то, что может быть названо «гламурной левой», gauche caviar или business left. Сегодня же, по прошествии нескольких лет, когда новое десятилетие достигло середины, мы видим, что феномен перепроизводства критики, ее рутинизация, ее превращение в нечто ходульное, не ухватывающее сущность вещей, — все это, пожалуй, стало чем-то совершенно очевидным. И это уже не то, чем стоит завершать разговор, а то, с чего стоило бы его начать.
Впрочем, напомню, что три года тому назад нам казалось, что критика этой конъюнктурной критики сталкивается с объективными сложностями. Трудно было упрекать критику в неподлинности, учитывая, что в тогдашней общественной ситуации отсутствовали условия для подлинной критики. Не существовало масштабных общественных движений, которые могли бы структурировать широкое интеллектуальное поле, задать социальную дисциплину, коллективную этику, которые дали бы реальный материал для критической риторики и обеспечили ей конструктивную цель. Однако с тех пор многое изменилось: наш разговор состоялся до начала российской протестной волны и до «арабской весны». Конечно, эти события не столь явно изменили левую позицию, но критическую позицию в широком смысле они, безусловно, изменили. Ведь за последние несколько лет критика действительно стала новым интеллектуальным мейнстримом, неким общим умонастроением. А потому мой первый вопрос может звучать продолжением моего последнего вопроса нашей предшествующей встречи: какого рода трансформации произошли с критикой и критической позицией за первую половину 10-х годов?
Борис Кагарлицкий: Есть известная формула — на мой взгляд, кстати, достаточно демагогическая — «если ты не займешься политикой, то политика займется тобой». Она отражает обывательское отношение к политике, представление, что политика всегда где-то рядом и в итоге когда-нибудь до тебя доберется. Ведь невозможно остаться в стороне от больших исторических событий. Жил человек на территории СССР, а потом в один день проснулся жителем независимой Украины, Молдавии, а то и вообще какой-нибудь Приднестровской республики. Однако все это не предполагает активного участия человека и принятия им решений. Эта ситуация не предполагает выбора. Более того, даже если ты займешься политикой, выбора все равно не будет — ты просто включаешься в эти процессы, становишься их частью. Так вот, перелом последних лет заключается в том, что начали происходить события, которые определяются как раз массовым участием в них «маленького человека». Зачастую участием агрессивным, эмоциональным и не вполне продуманным, но именно таким участием, которое основано на свободном выборе. Традиционная тема красивых романтических сюжетов: человек сделал выбор и примкнул к революции. Проблема же сегодняшнего «маленького человека» заключается в том, что выбор приходится делать постоянно и многократно. И от огромного количества этих актов выбора и огромного количества этих «маленьких людей» на самом деле и зависит история. История неструктурированная, неорганизованная, неоформленная. И в этом смысле действительно очень плохо предсказуемая.
Эрик Кессельс. «Фото за 24 часа», 2011–2015«Арабская весна» была первой весточкой. И, кстати говоря, то, что случилось на востоке Украины и что, вполне возможно, на определенном этапе потом перекинется и на Россию, ведь тоже на самом деле представляет собой не только социальный, классовый бунт, но это еще и бунт «маленького человека», которого списали со счетов. То есть принципиальная новизна этих событий состоит в том, что не массы за кем-то пошли, а массы сами, отчасти даже не по доброй воле, а от отчаяния ввалились в политическую жизнь, в большинстве случаев не имея структурированной политической позиции или четкой, внятной идеологии, до конца проработанной и осознанной культурной идентичности. В процессе этой стихийной политической социализации они начинают творить историю. И эти массы, что очень забавно, почти повсеместно очень не понравились интеллектуалам. Во-первых, они не соответствуют романтическому представлению о массах — это совсем не те «множества», что были нарисованы разного рода теоретиками и идеологами. Во-вторых, сознание этих людей эклектично, у них, что называется, каша в голове, они не подготовлены к нормальной политической и гражданской жизни. То есть в каком-то смысле мы возвращаемся к революциям конца XVIII — начала XIX века, и здесь история Великой французской революции нам может дать гораздо больше, чем ссылки на октябрь 1917 года или на более поздние события и вообще на все то, что произошло после Парижской коммуны, когда появились проработанные политические структуры, политические партии, когда идеология была оформлена логично, непротиворечиво, внятно и при этом была более-менее освоена массами. Но если взять более ранний период, то главным действующим лицом социальных движений было довольно рыхлое социальное образование — это неоформленный рабочий класс первой половины XIX века, который был, условно говоря, полупролетарским, еще не сформировавшим ясной идеологической идентичности и даже идентичности классовой. Понятно, что во многом новые массы наших дней не похожи на те массы, которые описывал классический марксизм, но они также совершенно непохожи на множества, придуманные Хардтом и Негри. Они не играют идеологиями, а берут все, что попадется под руку.
Но раз все это не похоже на тот образ сознательного пролетариата, который существовал у идеологов, то встает вопрос: а чем же занимались интеллектуалы прошедшие двадцать или тридцать лет? Народническая традиция, понятное дело, полностью выдохлась и исчезла. Сейчас проблема состоит совсем в другом. Она в том, что сама левая (и не только левая, а вообще просвещенная) радикально модернистская интеллигенция не просто уступила свои позиции, а утратила свое назначение. И это относится в том числе и к арабским странам. Когда там начались протестные движения, то прогрессивная передовая интеллигенция была больше заинтересована в диалоге со своими коллегами в Париже, а не с теми, кто находится вокруг, совсем рядом, потому что таким образом она чувствовала свою причастность к некой глобальной, продвинутой, очень развитой и изощренной культуре. И даже когда появился запрос на их идеи, идеологии и концепции, то выяснилось, что они не могут предложить ничего такого, что было бы актуально, востребовано и нужно именно сейчас, именно в этом контексте. А ведь люди какое-то время были в принципе готовы слушать!
Отсюда мы переходим ко второму важному явлению последних лет. Если первое — это «выход (масс) из тьмы», то второе — то, что мы ушли от аналитической критики к критике абстрактно самоутверждающейся. Дело в том, что основой критики — чтобы она была эффективной, а не игровой, — должен быть именно анализ. Критика по сути своей является одним из инструментов анализа. Я что-то критикую — в философском смысле слова — не для того чтобы показать свою позицию и продемонстрировать дистанцию, а для того чтобы что-то понять. В традиции европейской философии критика — это инструмент познания, а не самоутверждения или самоидентификации. Это инструмент познания объективной реальности, которую мы заранее полагаем более сложной, чем кажется на первый взгляд. Грубо говоря, главная предпосылка критики в том, что все устроено не так, как кажется, и критика позволяет нам разоблачить видимость. Критика — аналитический инструмент, и кроме того она еще должна преследовать какую-то конкретную аналитическую — и, соответственно, социальную — цель. Эта цель состоит в решении некой проблемы, существующей у некоего субъекта. И вопрос в том, существует ли этот субъект хотя бы в идеальном виде, как идеальная философская сущность, пусть и воображаемая.
Драма же современного интеллектуала состоит в том, что у него этого идеального субъекта зачастую нет даже в воображении. Точнее, он сам стал собственным идеальным субъектом. Его референтной группой, ради которой он совершает все свои интеллектуальные действия, оказываются в лучшем случае такие же интеллектуалы, как он сам, и (как мы об этом говорили еще в прошлый раз) поскольку интеллектуальный мир сегодня предельно фрагментирован и поделен на сегменты, то и это понятие идеальной референтной группы становится все более субъективным. Я могу выбрать, кого считать подлинным интеллектуалом, кого считать настоящим левым, настоящим критическим мыслителем — их много, они все вроде бы мыслители и все вроде бы критические. Ведь нельзя же сказать, что они не мыслят, — напротив, они мыслят, причем зачастую очень изощренно. Технология мысли совсем не пришла в упадок — в упадок пришли идеи, задачи, цели, идентичности, а технологии построения текстов, дискурсов, нарративов и т.д. — с этим у нас полный порядок. За двадцать лет интеллектуалы ничего не потеряли.
Итак, потеря коллективной субъективности и потеря аналитической задачи — два эти полюса, хоть и не диалектически, но дополняют друг друга. На одном полюсе мы видим абсолютный дефицит идеологии, структурированного сознания, политического, культурного, аналитического мышления, а на другом мы видим интеллектуалов, которые совершенно не собираются никакую идеологию никуда распространять. И это полная противоположность той картине, которая была в «Что делать?» Ленина, когда, с одной стороны, есть интеллектуалы с развитым сознанием, а с другой стороны, есть массы, которые в этом сознании нуждаются. Но если в ленинской конструкции они должны соединиться и в итоге составить единое целое, то здесь они расходятся в противоположные стороны, причем чем дальше, тем больше. И эта ситуация должна быть преодолена сознательным решением, сознательным действием — неким сознательным, если угодно, народничеством. Причем народничеством не в буквальном, примитивном смысле «ухода в народ». Совершенно необязательно бежать в толпу. Но в любом случае нужно производить интеллектуальный продукт, который отвечает на вопросы, стихийно возникающие в этой толпе, и который должен быть ей понятен хотя бы потенциально. Или если не понятен, то хотя бы интересен. Ведь не все и не всегда должно быть понятно всем и сразу. Это еще одна ловушка, ловушка вульгарного упрощенчества, сталинского представления, что нужно сделать так, чтобы все было понятно даже самому отсталому крестьянину. На самом же деле человек может не сразу понять, но он может заинтересоваться, и если его заинтересовать, то он сам начнет искать способ понимания. А если нет желания даже заинтересовать этого человека, если он сам тебе настолько неинтересен, что ты не хочешь вызвать его интерес, то это уже тупик, это катастрофа. И я думаю, что именно эту катастрофу мы сейчас переживаем, и впоследствии это скажется довольно болезненно.
В.М.: Однако какова стоящая за этой ситуацией социальная логика? Что за конфигурация современного общества задает это разделение мыслящего и действующего классов?
Б.К.: …мыслящего уже-не-класса и действующего еще-не-класса, так бы я сказал. Мне кажется, здесь сошлось несколько разных логик.
Во-первых, это логика неолиберализма — логика фрагментации. Надо сказать, что неолиберализм оказался на редкость устойчивым и успешным явлением именно в тех сегментах, где он, как кажется, терпит поражение. Я имею в виду, что гегемония господствующей идеологии и инерция в этих сегментах настолько велики, что там продолжают воспроизводиться даже очевидно неработающие механизмы, правила, нормы, поступки и политические решения. В этом смысле неолиберализм за время своего существования не только укрепил свою социальную базу, но и расширил и обновил ее за счет фрагментации и образования ниш, которые рыночно необоснованы и не оправдывают себя, но с точки зрения неолиберализма могут быть успешными. Так, если вы каким-то образом сможете доказать успешность создаваемого вами сегмента при конкурировании со всеми остальными, вы сможете получить поддержку, найти нерыночные источники существования — гранты, госсубсидии — и даже защиту от рынка. И в этом смысле логика неолиберализма — это даже не логика рынка, а в большей степени логика разобщения. Ведь рынок имеет как механизмы соединения, так и механизмы разобщения, это и механизм сотрудничества, и механизм конкуренции. Неолиберализм здесь, как ни парадоксально, не то чтобы является антирыночным, но поддерживает одну сторону рыночного процесса в ущерб другим сторонам, и речь идет не просто о социальных процессах, но и о самом рынке. То есть он выделяет конкурентную сторону рынка, полностью разрушая его интегрирующе-кооперативный потенциал.
Эрик Кессельс. «Фото за 24 часа», 2011–2015В сфере культурной политики и интеллектуального производства это привело к выработке определенного типа личности или, точнее, определенного типа производителя, субъекта деятельности. Можно иметь какие угодно идеи, но нужно быть успешным в конкуренции с другими. Не обязательно культивируется индивидуализм, но обязательно — групповщина, ориентация на развитие собственных условно конкурентных преимуществ в рамках среды. И тем самым происходит в том числе и отделение критики от аналитики. Допустим, если мое конкурентное преимущество — это аналитика, то у кого-то таким преимуществом будет создание эстетических форм, которые радикально обновляют наш взгляд на действительность. И эти два подхода, которые по сути друг другу не противоречат, будут разведены как условно конкурирующие проекты, каждый из которых начинает притягивать и формировать свой тип людей, свой тип творческой деятельности, свою поэтику, свою тусовку, которая должна защитить себя от других. И дело даже не в том, что они защищают себя осознанно, а в том, что начинается неуправляемое воспроизводство профессиональной ограниченности интеллектуалов и художественных личностей. Это как искусственный отбор: когда вы начинаете специально разводить только белых голубей, то приходится защищать их от контактов с другими голубями, чтобы не испортить породу. Ведь при неконтролируемом скрещивании порода быстро исчезнет.
Эрик Кессельс. «Фото за 24 часа», 2011–2015В результате все расходятся по своим нишам и происходит разрушение целостной интеллектуальной среды, точнее, ее сохранение лишь как среды сугубо профессиональной в той мере, в которой это дает ей право на общие привилегии и ресурсы. Однако эта профессиональная среда становится в большей степени конкурентной и в меньшей — солидарной. Причем интеллектуалы еще и обманывают себя, выдавая свою конкуренцию за идейные разногласия, в то время как солидарный тип среды предполагает другой вид поведения, конфликтующий с неолиберализмом. Более того, парадокс состоит еще и в том, что ты можешь прекрасно в этой системе существовать, имея вполне искренне другие идейные установки. Вполне можно иметь конформистские жизненные установки при искренне радикальных и содержательных нонконформистских идейных установках.
Во-вторых, не забудем, что мы прошли через эпоху реакции, и поэтому то, о чем мы говорили в прошлый раз — об отсутствии массовых общественных движений, — влияет на интеллектуальное поведение и сегодня. Мой британский коллега Джон Рис как-то привел такой замечательный пример: представьте, что у вас засуха, очень мало воды, и вы стоите у маленького ручейка, не подпускаете к нему никого чужого, боретесь за этот ручеек — а потом приходит большая вода, все вокруг затоплено, а вы продолжаете стоять на своем месте, потому что вам боязно отойти и не совсем понятно куда, ведь вода повсюду. Вы дезориентированы, вам надо менять всю логику поведения. И обычно эта большая вода возникает очень быстро, внезапно — можно очень долго ждать эту большую воду, мечтать о ней, но когда она придет, это все равно случится внезапно и вы окажетесь к этому не подготовлены. Более того, есть много опасностей — можно, например, утонуть.
Говоря иначе, была объективная тенденция, направленная на интеллектуальное обособление, самоизоляцию, на формирование солидарных практик. Но оттого что ситуация вдруг резко изменилась, все эти практики, навыки и привычки ведь разом не отменятся. И в этот момент обнаруживается, что интеллектуальная среда находится в противоречии не только с некой абстрактной идеальной логикой поведения интеллектуалов, но и с реальностью. Причем отсюда не следует, что люди сразу будут стараться адаптироваться к реальности — они могут, наоборот, не принимать эту реальность, отторгать ее, пытаться создать себе ниши для воспроизводства старых отношений. Другое дело, что в этом случае начинает девальвироваться их ценность даже с неолиберальной точки зрения — потому что в изменившейся ситуации критерии успеха и неудачи начинают меняться, и даже в рамках неолиберального подхода в какой-то момент возникает запрос на людей, которые могут предложить содержательные альтернативы неолиберализму. Такой запрос возник уже сейчас. И оказывается, что мы к этому не готовы, мы двадцать лет занимались не тем. Мы, каждый в отдельности в рамках своей жизни, можем и занимались тем, чем надо, но как сообщество, совокупно, мы оказываемся недееспособны.
И поэтому — если возвращаться к народнической теме — для того чтобы интеллигенция начала понимать народ, ей для начала нужно разобраться в самой себе, выработать больший уровень солидарности и взаимодействия, взаимопонимания внутри группы, иначе она как коллективный субъект работать не будет, не сможет ничего предложить. Поэтому надо делать некий субъективно-волевой шаг, вырываться из логики собственной профессиональной объективности. Этот как раз тот случай, когда субъективность начинает играть самостоятельную роль.
В.М.: Да, но для этого все-таки нужна некая новая утопия, некий масштабный надындивидуальный проект.
Б.К.: Поэтому я и говорю о народничестве. Мне кажется, что именно на уровне этическом, на уровне коллективной субъективности народническая традиция может сегодня дать большие возможности. Понятно, что на уровне аналитики народники в свое время полностью проиграли марксистам. Проиграли они из-за чрезмерного культа субъективности, который русской революционной интеллигенции как культ был не нужен. Все это уже вошло в ее плоть и кровь. Большевиков не нужно было учить революционной субъективности — они ее восприняли как данность, как часть своей идентичности. Но если на методологическом уровне народники показали свою ограниченность, то от своей пресловутой пассионарности и революционной субъективности они не отказались.
В.М.: То есть сегодня интенция важнее, чем доктрина?
Б.К.: Нет, не важнее, но даже самые лучшие доктрины при отсутствии субъективной воли не работают. Че Гевару часто критиковали за его идею революционной воли, которая может преодолеть объективную необходимость, изменить обстоятельства. И действительно — с исторической точки зрения это очень спорный тезис. Но за ним стоит определенная правда: при отсутствии воли даже в благоприятных обстоятельствах ничего не сделаешь. Может быть, он был неправ, когда говорил, что воля способна преодолеть объективные обстоятельства, но без воли не преодолеть ничего. Поэтому мне кажется, что сам поиск коллективной субъективности может стать своего рода проектом — но коллективной субъективности, ориентированной на внешний мир. Сейчас распространена интровертная субъективность, а перед нами стоит задача создать коллективную экстравертную субъективность.
В.М.: А опыт таких движений, как «Оккупай» — это ведь явно не случай массы, лишенной идеологии, и явно не интеллектуальная ниша. Это какой-то другой опыт, характерный именно для этого десятилетия со всеми его наработанными ритуалами и т. д. Участники «Оккупая» перформативно предъявляют новый тип коллективной сборки, новый тип солидарности — общая касса, общая кухня, генеральная ассамблея…
Б.К.: Но дело в том, что это именно перформативный вариант солидарности. Сталкиваясь с этим явлением, я часто говорю, что одна из проблем движения «Оккупай» — в частности, на этом сломался нью-йоркский «Оккупируй Уолл-Стрит» — заключается в стремлении поддержать некие процедуры солидарного взаимодействия даже в ущерб деятельности в целом. Известно, что на «Оккупируй Уолл-Стрит» даже простейшие решения зачастую принимались исключительно консенсусом. Поэтому мне кажется, что «Оккупай» — явление переходное, это попытка поиска коллективной субъективности людьми, которые в значительной мере отравлены практикой последних двух десятилетий неолиберализма и, как ни странно, практикой показного нонконформизма. То есть внутри этой группы нонконформизм является конформистской догмой, которая отчуждает ее от внешней публики. Это очередной пример обращенности вовнутрь, в некую субкультуру — просто это метасубкультура.
По сути, это довольно интересное явление. Ведь мы привыкли думать, что субкультура — это нечто очень узкое. А сейчас мы столкнулись с метасубкультурой, с ситуацией, когда совокупность субкультур создает некий метаязык, в котором, однако, не утрачивается субкультурность как форма, как ограниченность. Другой важный момент состоит в том, что в Америке ведь родилось два мощных движения — «Оккупай» и «Движение чаепития». Причем «Движение чаепития» по своим низовым проявлениям — это тоже народное, массовое и во многом демократическое движение. Они умудрились совершенно демократическим образом сломать аппарат Республиканской партии и навязать ей свою повестку дня — кстати, абсолютно иррациональную и абсолютно реакционную. Это то, что Ленин как-то назвал черносотенным демократизмом. И если говорить об американских интеллектуалах, то несложно представить, какой уровень презрения они испытывают к «реднекам», красношеим белым работягам из южных штатов. Об этой вине интеллектуалов перед «реднеками» замечательно писал Томас Фрэнк в известной книге «Что случилось с Канзасом». Ведь когда-то жители южных штатов были радикальным прогрессистским электоратом. Затем демократы их бросили, и теперь они привнесли свои демократические методы в правое «Движение чаепития». То же мы сейчас можем видеть во Франции с Национальным фронтом. Ведь Национальный фронт — одна из немногих партий, которая реагирует на стихийные призывы собственных избирателей и формулирует конкретную социальную повестку дня.
Кстати, многие из «реднеков» вполне разделяли требования «Оккупая» — их смущала именно субкультурность движения. Нонконформизм здесь становится препятствием для распространения идей, он делается антидемократичным, становится неким ритуалом. Из этического принципа он превращается в знак, с помощью которого отличают своего от чужого. В этом смысле, как ни странно, некоторые проявления вызывающего конформизма зачастую выглядит как раз нонконформистски. Уже упоминавшийся мной Джон Рис однажды привлек мое внимание, когда в Лондоне пришел на одно из собраний левых интеллектуалов и активистов, и я увидел, что это был единственный в зале человек, который был элегантно одет. Я понял, что это требует большой силы воли и уверенности в себе — бросить такой вызов вкусам своей среды, ведь все остальные были одеты в повседневную одежду. Причем дело не в том, что остальные были хуже обеспечены — они все находятся примерно на одном социальном уровне. Из истории русской революции мы знаем другой пример: рабочим театр Станиславского нравился больше, чем театр Мейерхольда. Мейерхольд же был очень революционным, а Станиславский, мягко говоря, был нереволюционным, но когда рабочий класс пошел в театр, то он захотел смотреть спектакли МХАТа, потому что там все было понятно и легко усваивалось. И главное — МХАТ не терроризировал зрителя, не требовал от него слишком многого, не пытался вовлечь его в действие. Это, разумеется, не значит, что Станиславский лучше Мейерхольда. Но надо учитывать обстоятельства. Иногда надо понимать, что работаешь не только для себя, для собственного удовольствия и самоутверждения.
Ханс Хааке. «Новости», 1969–2012И если говорить об эстетических поисках, то стоит упомянуть понятие эксперимента. Мне кажется, что сегодня оно утратило первоначальный смысл. В науке, например, (как раньше в искусстве) эксперимент проводится для того, чтобы за экспериментом могло последовать массовое производство. Я открываю новую форму, новые пути, новые технологии, чтобы потом они стали общим достоянием. Они должны перестать быть экспериментом, должны пойти в массовое производство. Например, итальянские художники Возрождения открывают перспективу — это ведь тоже экспериментальное искусство. Но за этим открытием следовало появление совершенно нового спектра возможностей, которыми могли воспользоваться все. А когда мы сейчас говорим об экспериментальном искусстве, мы, как правило, говорим об искусстве, которое изолировано и не предполагает прорыва куда-то дальше. Сделали один эксперимент, потом сделали другой. Непонятно, удался эксперимент или не удался. Для кого, для чего, с какой целью его ставили, кроме как получить грант. Хотя все совсем не обязательно должно быть так пошло. Может быть, цель была в том, чтобы получить удовольствие, или доказать, какой ты крутой, или просто сделать что-то такое, что очень круто само по себе, сделать что-то для самоутверждения. Причем ни в одном из этих мотивов самом по себе нет ничего дурного. Проблема не в том, что есть эти мотивы, а в том, что их недостаточно. Должно быть что-то большее, что позволит тебе оправдать свои маленькие вкусовые прихоти. И здесь опять возникает идея прорыва, некоего коллективного совместного усилия. Сейчас ведь традиция больших школ, больших направлений тоже уходит. А если взять что русский авангард, что французскую живопись конца XIX века — начала XX века, мы увидим четкие направления. У художников были общие представления о том, куда они хотят прийти. А сегодня индивидуализм превратился в тормоз для создания культурной продукции, которая могла бы быть, условно говоря, большой, великой.
В.М.: Когда мы говорили в прошлый раз, описывая нулевые, то отметили, что это была эпоха неолиберальной власти в экономике и довольно жесткой системности в области собственно политической. Сейчас в России мы имеем дело с властью, которая начинает идеологизироваться, и ситуацией, когда статус-кво начинает держаться не на лояльности в обмен на (подчас относительное) благополучие, а на консолидации вокруг неких травм, вокруг неких идеологических тем, объединяющих массу и стимулирующих пассионарность. В связи с этим возникает вопрос: как в этом новом контексте должна развиваться критика? Не возникает ли здесь возможность взаимодействия, диалога или союза либеральной и левой критики в новом контексте?
Ханс Хааке. «Новости», 1969–2012Б.К.: Формально здесь, конечно, ожидается неминуемый альянс левой и либеральной критики — прежде всего в неприятии традиционалистского консерватизма, который поддерживается властью. Однако беда в том, что это соединение предполагает, что идеология власти является выработанной, сознательной и последовательной, а не конъюнктурной и случайной. И тут возникает вопрос, что и как определяет эту идеологию? На мой взгляд, все то, что мы наблюдаем последние год-полтора, можно назвать консерватизмом отчаяния. Проблема не в том, что власть становится консервативной, а в том, что она теряет опору, причем даже не столько в населении, сколько в самой себе, то есть теряет ориентиры, четкие критерии, следуя которым она может принимать решения, отстаивать свою правоту или хотя бы формулировать, что считается правильным и неправильным. Она теряет уверенность и пытается искусственным образом укрепиться, создать те самые пресловутые «духовные скрепы». Только нужны эти скрепы не для объединения общества, и даже не для того, чтобы скрепить власть и общество, как это заявлено. На самом деле они нужны для консолидации самой власти, которая разваливается на куски. Нам кажется, что они нас хотят построить. А мы им не нужны. Они не хотят разругаться друг с другом и разбежаться в разные стороны. То, что на самом деле является сугубо панической реакцией, направленной вовнутрь, мы воспринимаем как агрессию, направленную вовне. Украина показала, к чему приводит раскол внутри власти. Поэтому российская власть панически боится раскола и пытается сама себя зацементировать, причем так, чтобы никто никуда не мог вырваться.
И это все делается подручными средствами — именно потому, что люди не имеют никакого проекта, никакой идейной перспективы, ни экономической программы, ни просто даже элементарного уровня компетентности, который свойственен старому опытному правящему классу. И они хватаются не просто за первое, что попало, а за то, что наносит им ущерб, они принимают тактические решения, которые не имеют абсолютно никакой стратегической перспективы. При этом они действительно пытаются следовать некой консервативной архаизирующей тенденции, которая есть во всем мире, от «Движения чаепития» до «Братьев мусульман». Это действительно все происходит в глобальном масштабе, но власти пытаются встроиться в тот самый тренд, который в перспективе является разрушительным для авторитета власти. Ведь консервативно-традиционалистская риторика постоянно бьет по самой власти, которая на самом деле не хочет жить по консервативным и традиционалистским правилам и поэтому не может последовательно проводить эту политику. То есть, с одной стороны, она не может вовнутрь пронести эту идеологию, не эманируя ее вовне, но точно так же не может произвести и обратную операцию, не может последовательно навязать обществу те или иные архаические формы поведения, потому что это приведет к конфликту внутри элиты. Условно говоря, если они всех заставят носить сарафаны, то через какое-то время эта сарафанная публика придет громить дома, где живет элита, где ходят дамы в мини-юбках. То есть они нагоняют консервативную волну, но при этом создают угрозу для собственного господства — причем угрозу не слева, а справа. Они обеспечивают условия для появления российского варианта «Движения чаепития», которое одновременно направлено против истеблишмента. Где-то оно даже анархическое и антисистемное, но при этом оно глубоко консервативно, архаично и по ценностям и установкам бесперспективно, потому что не может предложить никакого позитивного ответа на текущие экономические, социальные и технические вопросы. Тем не менее подобного рода консервативно-архаические движения могут оказаться гораздо более разрушительными, чем движения прогрессистские, хотя бы потому что люди с более прогрессистскими взглядами, как правило, осторожнее в своих действиях, больше задумываются о возможных негативных последствиях и т. д.
Более того, у меня есть ощущение, что на примере украинских событий власти это уже поняли и сейчас сами немного напуганы собственной консервативной риторикой, отчаянно пытаются ее сменить, но не могут ничего найти, потому что не умеют работать с этим предметом. Они всегда считали, будучи людьми абсолютно безыдейными, что любая идеология — это некий случайный конструкт, который можно свинтить как попало. А сейчас, когда нужно уже в собственных интересах выстраивать новую идеологию, ставить новые задачи, они просто технически не могут этого сделать. У них отсутствует понимание, что такое идеология, что это за предмет, что за сфера, как она работает, и поэтому они совмещают несовместимое. И если в сознании нижних слоев общества эклектика царит, оттого что людям просто на голову сыпалась всякая муть в течение двадцати лет, и они мыслят так просто от безвыходности и действительно хватают то, что оказалось под рукой, то наверху это совершается в форме искусственного, но безответственного конструирования, то есть это не стихийный процесс, а процесс совершенно осознанный, но совершаемый людьми в полубессознательном состоянии. Эти люди осознанно совершают некие действия, но не имеют совершенно никакого представления об их последствиях. И результат для них самих будет очень тяжелый, если не трагический, потому что они оказались в тупике.
В.М.: Какие задачи эта новая ситуация ставит перед критикой? Меняется ли тактика критической мысли?
Б.К.: Я думаю, что меняется. Во-первых, встает вопрос о том, что мы должны понять, «почему?». Нужно все время ставить вопрос: «Почему это так?». Сегодня же значительная часть критики состоит именно в осуждении или осмеянии, хотя осмеяние — это уже вторичная задача. Осмеяние начинает работать в тот момент, когда осмеиваемое уже уходит, когда неадекватность старой идеологии становится очевидной всем тем, к кому вы обращаетесь. Нам же сейчас нужна аналитика, нужно понять истоки текущей ситуации. Нужно коллективное познание — включая самопознание самих критиков, безжалостный самоанализ, попытка понять, что мы сделали и сказали неправильно, почему нас не слушают или слушают, но делают не то, что мы хотим, почему наши слова отзываются каким-то странным образом. И здесь и Маркс, и Фрейд, и даже рационалисты как никогда актуальны. Рационализм вообще ничем не может быть заменен, по крайней мере, сейчас.
24 апреля 2014
Объективная критика и как дать ее эффективно
Объективная критика — это конструктивная обратная связь с использованием только непредвзятых мнений и фактов вместо эмоций или личных предпочтений. Это отличный способ профессионально и тактично предлагать другим улучшения, не делая это личным.
Критиковать не всегда легко, и, если делать это неправильно, это может принести больше вреда, чем пользы; есть много способов сказать одно и то же, поэтому убедитесь, что вы говорите правильные слова в деликатной ситуации.Умение тактично указывать другим, в чем они нуждаются, и побуждать их к совершенствованию — черты сильного лидера. Если вы не можете предложить что-то, не вызывая негативных эмоций и конфронтации, люди не воспримут вас всерьез и в большинстве случаев захотят поступить наоборот.
Хотя люди обычно думают о критике как о чем-то негативном, это не обязательно. Критика — это наш способ улучшить стратегии и практики.Без него мы никогда не узнаем, какие области нуждаются в улучшении, и ничего не улучшилось бы. Нам нужна объективная критика для нашего бесконечного стремления сделать все лучше.
Есть несколько способов эффективно и объективно критиковать. Эти методы включают в себя бутерброд позитивности, косвенную критику, показывая им, как что-то делать, используя себя в качестве примера ошибок, конкретность, сосредоточение внимания на проблеме, не делая ее личной, позволяя людям сохранять свое достоинство и быть позитивными.
Лучший способ внести улучшения с объективной критикой — быстро похвалить людей, когда происходит что-то хорошее. Поощрение часто работает лучше, чем критика; людям нравится чувствовать себя хорошо по поводу своих улучшений, и они будут работать усерднее, если почувствуют, что оказывают влияние. Эти стратегии увеличивают вероятность того, что критика будет иметь положительный эффект, а не разрушительный.
8 шагов к эффективной объективной критике:
1. Сэндвич позитивностиВсегда хорошо начать критику с некоторой похвалы.Похвалив кого-то перед тем, как начать критику, вы дадите ему понять, что замечаете то хорошее, что он делает. Когда человек чувствует, что его ценят, он будет работать усерднее и более качественно выполнять свою работу. Кроме того, они могут перенести хорошее чувство, полученное от похвалы, через следующий шаг критики. Они серьезно отнесутся к вашим словам, не чувствуя себя никчемными. Критика не сокрушит их так сильно, если они положительно относятся к тому, что делают.
Далее перейдем к объективной критике.Это мясо сэндвича — самая важная часть. Скажите им, что нужно улучшить, не выражая негативных или отрицательных слов Говорите им хорошее, но можно лучше. Сделайте это простым и косвенным. Никогда не переходите на личности. Вы хотите донести нашу идею до людей, но не хотите, чтобы кто-то потерял рвение к тому, что делает хорошо.
Затем идет последний кусок хлеба. Положите положительную похвалу поверх критики. Повторяйте им, что они делают хорошо и как они делают отличную работу. Также скажите им, насколько они станут лучше, когда исправят проблемные области.Всегда заканчивайте на высокой ноте. Они уйдут, зная, что им нужно улучшить, но они будут довольны своим делом.
2. Косвенная критика (покажите, не говорите)
Еще один способ критиковать, не обижая чьи-либо чувства, — это подойти к критике косвенным образом, показывая им, как что-то делать правильно. Пассивность противоречит представлению о том, что прямолинейность всегда лучше, но иногда людям нужно видеть, как кто-то другой выполняет задачу, чтобы у них был пример для подражания.
Если кто-то пренебрегает своими обязанностями, покажите, что он должен делать, и включите его в это мероприятие. Например, если вы видите пациента, ожидающего медсестру, а медсестра Сюзи стоит рядом и тупо смотрит в пространство, поприветствуйте пациента сами и побудите медсестру, которая мечтает, помочь пациенту любым необходимым способом. Это косвенно привлекает внимание к тому факту, что она пренебрегала своими обязанностями, позволяя ей стать частью решения.
3. Используйте себя в качестве примераЧтобы эффективно обсуждать чужие ошибки, вы должны сначала признать свои собственные.Люди гораздо более восприимчивы к своим глупостям, если человек, обсуждающий эти ошибки, достаточно скромен, чтобы признать, что они не знают всего, а иногда и ошибаются. Когда кто-то действует так, как будто он всегда прав, и всегда исправляет людей, не открываясь для других мнений и способов делать что-то, они просто плохо поступают, и никто не хочет их слушать или работать с ними. Никто не любит всезнайку.
Итак, очеловечивайте себя и говорите о вещах, которых вы не знали, пока кто-нибудь не покажет вам, как это делать правильно.Будьте открыты для того, чтобы слышать, что говорят другие люди, и покажите множество способов дать правильный ответ; не всегда все бывает черно-белым.
Развивайте стратегию и продолжайте хвалить. Когда критика необходима, не забудьте хвалить человека, но при этом унижайте себя. Кроме того, относитесь к человеку, с которым разговариваете. Не думайте, что вы слишком хороши или слишком правы, чтобы поговорить с кем-то об их областях, в которых можно улучшить, одновременно признавая свои собственные.
4. Будьте конкретны
Когда вы говорите о чьих-то ошибках или о том, что им нужно улучшить, вы должны быть конкретными, чтобы они точно знали, что им нужно улучшить и что им нужно сделать, чтобы исправить ситуацию.Когда вы конкретны, вы даете людям практические задания, которые они могут выполнить, чтобы улучшить свое положение. Если вы неясны, то человек не может эффективно что-либо улучшить в своей ситуации.
Используйте конкретные примеры и дайте им конкретные способы улучшения. Приведение конкретных примеров того, чего вы от них хотите, может помочь вам. Если вы просто хотите, чтобы они улучшили то, как они взаимодействуют с людьми, на самом деле это не определяет какие-либо области, в которых они борются, — это слишком широко. Но если вы сказали им, что им нужно поработать над тем, как они приветствуют людей и над их языком тела, это даст им более конкретные области, в которых можно улучшить.
5. Сосредоточьтесь на проблеме, а не на человеке
Не делайте это личным. Никогда не стоит лично нападать на кого-то, или говорить, что то, над чем они много работали, глупо, или говорить что-то еще негативное. Это просто заставляет вас казаться придурком, и этот человек, вероятно, захочет заставить вас сделать это лучше.
Лучший способ сосредоточиться на проблеме — отстранить человека от проблемы. Только комментируйте проблему, не вовлекая в нее человека.
Скажите: «Отчеты слишком длинные, а некоторые формулировки отвлекают» вместо «Те отчеты, которые вы делаете, очень скучны, и вы отвлекаете людей, когда говорите своим тоном, и слушать эти супер длинные презентации, которые вы собираете вместе.»
Всегда есть лучший способ сказать что-то, чтобы кто-то выслушал вас вместо того, чтобы желать ударить вас по губам. Сдвиньте фокус на вас, а не на человека, рассказав о том, как проблема влияет на вашу работу. Таким образом это дает им представление о том, с чем вы имеете дело и как вы просто хотите, чтобы все было эффективно, чтобы все могли работать лучше.
6. Пусть сохранят достоинствоЕсли вы позволите людям сохранить свою гордость и почувствовать, что они победили, даже после того, как они сказали им, где они могут стать лучше, они будут с энтузиазмом делать то, что вы хотите.Люди, которые не могут эффективно дать объективную критику, часто забывают, что человек напротив имеет чувства и также выполняет свою работу. Не ухудшайте работу кого-либо, заставляя его плохо себя чувствовать.
Лучший способ сохранить гордость — это дать им почувствовать себя победителями. Это можно сделать, предложив похвалу, используя бутерброд с позитивом, дав им понять, что их ценят, или сказав им, что они в чем-то лучше, чем вы. Последний пункт действительно укрепляет гордость людей и не только заставляет их чувствовать себя важными, но и дает им небольшую победу, которую они внесут в свою работу.Лучший способ помочь другим стать лучше — не быть эгоистичным в отношении побед.
7. Хвалите все улучшенияНе хвалите их просто за сэндвич с позитивом. Как только вы заметите какие-либо улучшения, похвалите их за это. Это повысит вероятность того, что они захотят продолжить свой прогресс и укрепить уверенность в себе. Невероятно, что немного похвалы может сделать для человека. Все мы слышали истории о том, как кто-то добился успеха просто потому, что один человек в него верил.Мы склонны отвергать эти утверждения как преувеличения, но похвала помогает людям пойти дальше неэффективной критики.
Признайте, что они улучшили свои слабые стороны, даже если они еще не совершенны; это покажет им, что они движутся в правильном направлении. Приятно знать, что прогресс отмечен. Будьте конкретны в похвале, как и в объективной критике. Если вы под одеялом похвалите их, это покажется неискренним.
8. Выбирать лучшееСоздание положительной репутации, чтобы он жил достойно, также является эффективным способом критики других.Даже если вы слышали о ком-то негативное, подходите к нему с тем положительным, что вы слышали и видели. Скажите им, что вы верите в их ценность и возлагаете на них больше ответственности.
Люди склонны превосходить ожидания, если они чувствуют себя ценными и имеют репутацию, достойную оправдания. Проще говоря, если вы хотите, чтобы кто-то улучшился определенным образом, относитесь к нему хорошо и действуйте так, как если бы он уже стал таким. Часто лучший способ объективно критиковать кого-то — это хвалить его и ценить.
Сводка
Вы должны искренне и честно использовать эти методы, чтобы они сработали. Люди достаточно умны, чтобы знать, имеете ли вы в виду то, что вы думаете, поэтому неискреннее использование этих методов приведет к обратным результатам.
Если вы будете следовать этим методам, вы увидите лучшие результаты, когда вам нужно будет объективно критиковать или заставить кого-то работать более эффективно. Сохраняя позитивный настрой, раздавая искренние комплименты, признавая ошибки, позволяя другим побеждать и веря людям, вы можете повысить эффективность и настроение окружающих.Всегда находите хорошее и не забывайте об объективной критике с комплиментами, чтобы люди могли сосредоточиться на позитиве, одновременно узнавая, где они могут стать лучше.
Не существует такого понятия, как «объективная критика» — Massachusetts Daily Collegian
(Лайонел Хан / Abaca Press / MCT)Вот суть критики.
Будь то фильм, литература, музыка, игры или любой другой носитель, рецензия — это собрание мнений и точек зрения писателя с целью убеждения или анализа.Обзоры по своей сути субъективны, потому что они представляют собой убеждения и чувства автора, выраженные в тексте или речи. Между тем, понятие «объективность», по сути своей туманное понятие, относится к состоянию чего-то действительно независимого от индивидуальной точки зрения или личных предубеждений.
Короче говоря, «куриный суп вкуснее квашеной капусты» — это субъективное утверждение, а «у человеческой руки пять пальцев» — объективное утверждение. Кажется, не сложно осмыслить концепцию, правда?
Многим, если не подавляющему большинству, эта информация должна казаться очевидной.В конце концов, это не значит, что заявление «Мэрайя Кэри обладает голосом, благословленным Иеговой» является абсолютной истиной, которой все должны придерживаться (хотя, если вы не согласны, я искренне сочувствую вам). Идея о том, что отзывы отражают мнение автора, довольно элементарна. Согласны или не согласны с высказанными утверждениями, их не следует воспринимать как универсальное утверждение.
Тем не менее, для многих эта безобидная идея о том, что обзоры — это, по сути, мнения, отражающие личные вкусы критика, не вызывает ничего, кроме гиперболического возмущения.Обвинения в «низких журналистских стандартах» и «предвзятости» будут брошены с дикой энергией. Так что, если это не сразу становится очевидным, позвольте мне быть решительным.
Объективной критики не существует. Если уточнить, он не только не существует, но и не может существовать. Это противоречие. Любой, кто требует от критика подавить «субъективность» в пользу «объективности», демонстрирует, что он не понимает ни субъективности, ни объективности.
Как бы вообще выглядел обзор, свободный от «предвзятости»? Могу я сказать, что спецэффекты были плохими? Нет, потому что это мнение, а не утверждение истины.Могу я сказать, что все актеры были первоклассными? Нет. Могу я сказать, что темы фильма были запутанными? Нет. Что, если, не дай Бог, я скажу, что меня беспокоят его моральные последствия?
Если бы толпа «антикритических предубеждений» добилась своего, то обзоры выглядели бы просто как подробный список кредитов. Режиссером фильма был этот парень, визуальные эффекты создавались в этой мастерской, он был продюсирован этой студией, и вот год, в котором студия выпустила его. Настоящий блестящий анализ прямо здесь. Но эй, это объективно правда.
Искусство — все искусство — можно увидеть только через субъективную призму. Не существует математической формулы для количественной оценки качества — положительного или отрицательного.
Когда кто-то жалуется, что произведению «не хватает объективности», на самом деле они имеют в виду, что «оно не соответствует моему личному мнению». Так что да, я полагаю, меня поймали с поличным. Конечно, я пристрастен, я был бы довольно скучным критиком, если бы не был. От великих критиков я ищу не то, насколько их мнения совпадают с моими.(Любой, кто меня знает, может подтвердить, что стопроцентного соответствия моим убеждениям в любом случае никогда не произойдет.)
Все мои любимые критики сделали себе имена на основе убедительности своих писаний, глубины их анализа, мастерства своего дела и уникальности своей точки зрения. Настаивать на объективных обзорах подразумевает отвращение к критическим изменениям.
Конечно, индивидуальные предубеждения таких выдающихся критиков, как Полин Кель, Роджер Эберт, A.O. Скотт, Энтони Лейн или Уэсли Моррис повлияли на то, как они оценивали фильмы.Именно это сделало их уникальными и ценными участниками обсуждения.
Уклон не в ущерб критике. Это добродетель. Это позволяет нам привносить наши собственные особые интерпретации в произведения искусства и позволяет им отражаться друг от друга, что в конечном итоге усиливает нашу признательность за работу в целом. Все наши субъективные переживания вызывают обсуждение и образование. Утверждение объективности душит эту дискуссию.
Взять, к примеру, меня. Мои взгляды на поп-культуру основаны на глубоко укоренившейся любви к панк-року и комиксам, а это означает, что я буду смотреть на последнее переиздание Fugazi или новейший релиз Marvel иначе, чем на кого-то, кого отучили от танцев контра или кунг-фу.
Примерно так же мое еврейское происхождение влияет на то, как я смотрю «Сына Саула», моя странность влияет на то, как я оцениваю «Кэрол», а моя левая политика окрашивает то, как я играю «Tom Clancy’s The Division».
Главный толчок критики не в том, чтобы окончательно утверждать, является ли произведение искусства «хорошим» или «плохим». Нет правильного или неправильного мнения.
Что мне нравится в критике, так это то, что она дает возможность разделить свободное пространство человека и дает ему возможность лучше понять различные способы, которыми мы воспринимаем СМИ.Если вы думаете, что обзоры должны определять себя только на основе абсолютной истины, то вы живете в поистине скучном мире, и меня совершенно не интересует его обитание.
Да, держу пари, я пристрастен и горжусь этим. И независимо от того, читали ли вы этот отрывок и кивнули в знак согласия, или сломали костяшки пальцев и планируете перейти в раздел комментариев в дикой ярости, вы только доказали, что вы тоже предвзяты.
С Нейтом Таскином можно связаться по телефону [адрес электронной почты]
Объективная критика: важный навык лидерства
Умение давать объективную критику — это навык, который может быть полезен во многих сферах жизни; тем не менее, это особенно полезно для тех, кто работает в бизнесе, где необходимо межличностное взаимодействие, и / или тем, кто работает в руководящей роли.Хотя идея критиковать кого-либо, даже объективно, может быть пугающей и нервной, есть несколько рекомендаций, которым вы можете следовать, чтобы быть в состоянии критиковать эффективно.
Когда у вас есть такая возможность, вы должны быть в состоянии вдохновлять и влиять на положительные изменения в других, что является ценной способностью как в бизнесе, так и в личных отношениях. Чтобы узнать больше о лидерстве в бизнесе, пройдите курс Udemy’s Leadership and Change; этот курс предоставит дополнительные советы о том, как тренировать вашу команду на работе.Если вы только начинаете заниматься руководящей ролью, у Udemy также есть курс под названием «Переход к лидерству», который поможет вам плавно перейти к руководящей должности.
Узнать больше об объективной критикеЧтобы начать правильно использовать объективную критику, вы должны сначала изучить характеристики хорошей объективной критики. Вот некоторые из этих характеристик:
- Объективная критика не предназначена для злонамеренных действий, а, напротив, мотивируется желанием способствовать улучшению.
- Объективная критика не должна включать личные нападки или излишне негативные выражения.
- Объективная критика стремится включить факты, которые невозможно оспорить.
- Объективная критика стремится использовать выражение непредвзятых мыслей и разума, а не выражение эмоций и личных предпочтений.
Просто хорошее определение объективной критики — это конструктивная обратная связь, основанная на непредвзятых мыслях и фактах, а не на эмоциях и личных предпочтениях.Противоположность объективной критике — это субъективная критика. Некоторые общие определяющие характеристики предметной критики включают следующее:
- Субъективная критика в значительной степени опирается на мнение и, как правило, включает негативный язык.
- Субъективная критика может быть очень предвзятой из-за того, что она обычно в значительной степени основана на эмоциях и личных предпочтениях.
- Субъективная критика может показаться более резкой и неуважительной, чем объективная.
Использование объективной, а не субъективной критики обычно делает логику суждений и решений более очевидной.Субъективная критика имеет определенную ценность и пользу, но объективная критика может быть более полезным типом обратной связи, потому что она с меньшей вероятностью оскорбляет и с большей вероятностью будет способствовать повышению производительности и величию. Как сказано в сообщении блога Udemy’s Leadership Strengths, наделение других полномочиями — это то, к чему должен стремиться хороший лидер. Объективно критикуя кого-то правильно, вы можете дать ему возможность преуспеть.
Теперь, когда вы знаете характеристики хорошей объективной критики, которые вам следует использовать, вы можете узнать, как лучше всего применить эти характеристики на практике.Отточить свои навыки в предоставлении объективной обратной связи другим людям может потребоваться время, но важно научиться способствовать положительному прогрессу в других. Вот некоторые из передовых методов предоставления хорошей и объективной обратной связи:
Отделить эмоции от ситуацииЭффективная объективная обратная связь означает избавление от эмоций, которые могут повлиять на ваши решения / мысли. Хотя вы должны принимать во внимание эмоции человека, которого критикуете, чтобы не оскорблять и не унижать его, вы должны сдерживать свои эмоции; если ваш отзыв является предвзятым и / или эмоциональным, он не может быть по-настоящему объективным.
Используйте логику и факты вместо личных предпочтенийКогда вы используете логику и факты, а не личные предпочтения, кому-то обычно намного труднее оспорить вас. Скорее всего, вас будут рассматривать как более надежного и стабильного лидера, если вы не будете учитывать личные предпочтения в своих отзывах.
ОпределитьХорошая критика должна быть очень конкретной, чтобы человек, которого вы критикуете, точно знал, что нужно улучшить; когда вы дали кому-то такую обратную связь, они должны точно знать, чего вы от них ожидаете, и они должны захотеть, чтобы это произошло.Это эффективный способ избежать путаницы и недопонимания, поощряя при этом позитивные изменения.
Избегайте личных атак и чрезмерно негативных высказыванийКогда вы избегаете личных нападок и негативных высказываний, более вероятно, что человек, которого вы критикуете, не обидится и не почувствует необходимость защищаться. Это поможет сохранить ваш разговор профессиональным и конструктивным.
Критиковать в личных беседахОбъективная критика человека в присутствии других может быть унизительным для него.Это также может заставить их обижаться на вас и защищаться, что может навредить вашим отношениям и сделать их менее открытыми для принятия вашей критики в будущем. Когда вы предоставляете объективную критику в ситуации один на один, человеку все равно может быть неудобно, но ему не нужно беспокоиться о том, что другие будут формировать мнение о нем на основе критики.
Будьте положительнымиКак правило, люди более восприимчивы к отзывам и критике, когда используется позитивный язык.Хотя критика не является полностью положительной, вы должны попытаться включить некоторые положительные моменты, чтобы человек, которого вы критикуете, успокоился и не почувствовал себя никчемным. Это поможет вам установить взаимопонимание с этим человеком, и он с большей вероятностью будет открыт для того, что вы хотите сказать.
Есть планХотя вы не хотите повторять свой разговор с человеком, которого критикуете, как робот, у вас должен быть план того, как этот разговор будет происходить.Когда у вас есть несколько основных моментов в голове и вы их придерживаетесь, вам будет легче донести свою точку зрения, не отвлекаясь и не отвлекаясь на что-то, не имеющее отношения к разговору. Это помогает гарантировать, что человек, которого вы объективно критикуете, ясно воспримет ваше сообщение.
Сосредоточьтесь на изменении поведения, а не на личностиКогда вы даете хорошую объективную критику, вы стараетесь не обвинять человека и вместо этого стремитесь помочь ему изменить негативные действия.Один из способов сделать это — избегать негативных высказываний «вы». В следующем списке содержится несколько примеров таких «вы» утверждений:
- «Вы всегда делаете это неправильно».
- «Вы всегда опаздываете на работу».
- «Вы до сих пор не научились правильно выполнять свою работу».
Как вы, вероятно, можете видеть, в приведенных выше утверждениях лицо обвиняется в проступке вместо того, чтобы попытаться понять и помочь изменить неадекватное поведение. Вместо того, чтобы обвинять кого-то в негативном «вы» утверждении, вам следует попытаться понять, почему его поведение такое, как есть, и попытаться помочь ему стать лучше.В следующем списке приведены несколько примеров хороших утверждений, которые вы можете использовать на практике:
- Я заметил, что эта задача была выполнена некорректно. Как я могу помочь вам убедиться, что вы понимаете, как это делать?
- Обычно вы надежный сотрудник, но я заметил, что вы опаздываете последние несколько дней подряд. Все хорошо?
- Что я могу сделать, чтобы убедиться, что вы знаете, как правильно выполнять свои должностные обязанности?
Эти три приведенных выше утверждения намного более эффективны, чем вышеупомянутые негативные утверждения «вы», потому что они помогают гарантировать, что человек, которого вы критикуете, не обидится и не станет невосприимчивым к тому, что вы говорите.
Очевидно, что способность давать объективную критику может сыграть решающую роль в руководстве, особенно в бизнесе. Чтобы узнать, как развить и улучшить свой стиль лидерства, пройдите курс Udemy по развитию вашего стиля лидерства. В качестве альтернативы вы можете взять книгу Udemy’s Infused Coaching: The Psychology of Modern Leadership, чтобы изучить психологический подход к руководству другими. Пройдя онлайн-курс на Udemy.com сегодня, вы сможете изучить множество различных привычек и техник, которые помогут вам развить свои лидерские качества и дать другим возможность добиться успеха.
Последнее обновление страницы: февраль 2020 г.
Между вами и им: о субъективной и объективной критике в искусстве и играх
Мы все немного эгоистичны. Трудно рассматривать другие точки зрения, потому что легче всего полагаться на собственное восприятие. При этом интуиция или «внутренний инстинкт» становится типичным компасом, который ведет нас через скалистые косяки реальности.
И поэтому редко можно увидеть профессионалов (которые практически не имеют образования в области теории искусства) критикуют игры сверх субъективной точки зрения.Они ставят себя в авангарде художественной критики, и общий анализ больше касается них и их собственных чувств, чем самой работы.
Конечно, это не всегда плохо — художники действительно хотят знать, как они подключаются к своей аудитории, хотя его ценность для творческого процесса заметно меньше, чем если бы работа и ее собственные достоинства были единственным предметом изучения. . Это идет двойной для всякий раз, когда что-то спорным или «проблематичным» обсуждается.
Поскольку запах не всегда является явным признаком гниения или жизнеспособности, импульс сам по себе — плохое средство оценки качества.
Цель: Япония пережила культурный сдвиг в сторону фантастической замены отношений и секса. Отсюда и убыль населения.
Субъективность: все о тебе
Многим писателям трудно согласиться с тем, что в мире мало причин заботиться об индивидуальных чувствах.Часто это все, что есть у человека, когда он выражает доводы за или против чего-либо, просто потому, что это самый простой способ выражения. Изложить свои собственные чувства на бумаге намного проще, чем отключиться от самих себя в пользу внешних источников.
Аналогичным образом, только субъективное мнение затем утверждается как ценный актив для исследования. Когда это почти все, что карьерный критик когда-либо пытается использовать, это, конечно, считается важным. Вот почему многие журналисты не уклоняются от высказывания своих личных взглядов по любому вопросу, несмотря на недостаток информации.
Впоследствии возникают обычные проблемы, зачастую не относящиеся к первоначальной теме по мере развития обсуждения.
Аргумент. Реторта. Самозащита.
Не нужно быть опытным художником, чтобы понять, почему критика, основанная исключительно на чувствах человека, обычно бесполезна. Редко кто-то из них является ключевым фактором во время творческого процесса, поэтому любой аргумент, основанный на этом, становится несущественным в мире (и потенциальной аудитории) миллиардов.
В художественных академиях обычной практикой является то, что сверстники (сокурсники) анализируют и оценивают работы друг друга. Часто это исследование основано на текущих уроках и принципах конкретного задания. Если учащийся дает обратную связь типа «Это заставляет меня чувствовать себя некомфортно» или «Я лично не вижу в этом привлекательности», такая оценка часто игнорируется. По сути, это практически ничего не говорит о работе.
Неуважение к собственной честности возрастает, когда открыто несогласие.Когда личные аспекты становятся двигателем критики, любая форма особого мнения обычно рассматривается как личное оскорбление. Следовательно, иррациональные реакции и мысли оправданы, потому что они рассматриваются как форма самообороны. В смесь добавлены такие слова, как «нападение» и «преследование». В этот момент обсуждение сдвигается, и предметная игра становится далекой мыслью.
Как бы резко это ни звучало, у артиста есть все основания не обращать на это внимания. Это не особенно касается их или их работы в целом.
Цель: Пирамидоголовый — проявление вины Джеймса, часто совершающего жестокие действия, с которыми Джеймс каким-то образом связан.
Объективность: все об этом
Часто люди путают объективную критику с буквальным вниманием к тактильным и техническим качествам. Многие рассматривают художественное выражение как нечто чисто эмоциональное, происходящее прямо из убеждений и даже духовности создателя. Это не может быть более далеким от истины, поскольку художники чаще изображают предметы, выходящие за рамки их личных аспектов (в противном случае им предстоит очень недолговечная карьера).При этом частое появление ругательств художников за их работы, как если бы они были выражением их собственных убеждений, является безмерной логической ошибкой.
Величайшая привилегия художника состоит в том, что от него часто требуется расширить свое восприятие мира вокруг себя. Для этого к каждому предмету нужно подходить с чистого листа, без пристрастий и предрасположенностей. Каждая маленькая деталь тщательно продумана в отношении общей картины — черты характера, визуальный стиль, детали обстановки и так далее.
Подставки оправдывают средства
Недостаточно просто попытаться увидеть вещи с точки зрения художника, поэтому я решил спросить у уважаемого дизайнера его взгляды на эту тему. Мало кому удалось сохранить такую же степень целостности, как Крису Авеллону из Obsidian Entertainment (Fallout 2, Fallout: New Vegas, Planescape: Torment, Star Wars: Knights of the Old Republic II: The Sith Lords), не говоря уже о такой фантастической и замечательное портфолио.
Когда его спросили, какую критику он считает более ценной, объективной или субъективной, он ответил: «У нас она в значительной степени объективна.Мы можем объективно взглянуть на произведение искусства, которое вписывается во вселенную «Звездных войн» или вселенную Южного парка, и очень объективно критиковать его уместность, поскольку эти франшизы уже предоставляют нам подставки для книг. Даже с Pillars of Eternity мы позаботимся о том, чтобы на раннем этапе расположить эти подставки для книг с точки зрения угла камеры, типа игрового процесса, ностальгического ощущения Baldur’s Gate и т.д.
В двух словах — это художественная целостность.По сути, каждый аспект создания игры — это тщательно продуманный ингредиент для общего блюда, включая все, с чем может не согласиться ваш желудок. Серия Fallout, как бы дерзка она ни была, затрагивает довольно тяжелые темы. В Fallout 2 игрокам даже была предоставлена свобода убивать детей. Каким бы прискорбным это ни казалось нам индивидуально, это прекрасно вписывается в контекст игры. Зачем? Потому что сейчас постапокалипсис, и персонаж игрока так же способен на злодеяния, как и дьявольские ханы.Да … в искусстве иногда бывает так просто.
В заключениеAvellone сказал: «Я часто считаю, что художникам больше сил, если вы видите, что они делали со своей страстью и интересом, при условии, что критерии игрового процесса и франшиза остаются неизменными».
Цель: Тревор — социопат, который находит удовольствие в том, чтобы отличать себя от других любым возможным способом, особенно, доминируя над ними.
Великая стена
Вопреки мнению многих писателей, между миром разработки игр и миром журналистики существует толстая стена.Хотя многие из его кирпичей были заложены из-за склонности СМИ бросать разработчиков под автобус, его существование в основном связано с вопиющим незнанием и непониманием художественных теорий и философий, лежащих в основе многих элементов игрового производства.
В процессе оценки, поскольку критики всецело принимают субъективность, они отделяются от потенциально конфликтующих точек зрения, в частности, от разработчика. В некотором смысле критики затем создают совершенно новую игру — ту, которая выражает их предвзятое впечатление.С этого момента их критика обычно сводится не к оценке, а к обвинению. Затем посеивается зерно сомнения, и разработчики оказываются загнанными в своего рода угол, ответственным за полную противоположность их первоначальным намерениям.
Такие действия привели к подрыву доверия и большому расколу. Большинство взаимодействий между журналистами и разработчиками теперь планируются, регулируются и контролируются связями с общественностью — как некоторые тюремные охранники в часы посещения.Журналистика сейчас — всего лишь инструмент маркетинга ради рекламы игры, часто за счет нескольких спиртных напитков. И теперь профессиональная игровая критика — это всего лишь изюминка среди дизайнеров, художников и программистов, которые обладают бесконечно большим знанием и пониманием среды.
Простой режим означает меньше очков
Да, оставаться объективным довольно сложно. Тем не менее, это абсолютно не оправдание, чтобы избегать или игнорировать это, особенно если чья-то работа заключается в изучении и оценке ремесла, доступного широкой миллионной аудитории.Кроме того, возражать против объективности — довольно глупая попытка, особенно если это просто извинение за ее отсутствие.
С уважением, критиковать должно быть сложно. Это должен быть труднодостижимый и запутанный процесс, который мало кому удастся осуществить эффективно и с пользой. Подобно тому, к чему мы привыкли в наших играх, анализ должен быть наполнен собственными головоломками и препятствиями. К сожалению, на данный момент это не так. Кто угодно может быть критиком / журналистом видеоигр. Любой может легко сказать, что у него на уме.
Миф об объективном обзоре
Люди часто просят людей дать объективный обзор игр, которые они освещают. «Меньше мнений, больше фактов», — требуют они. Итак, давайте поговорим об объективном обзоре; объективный обзор в контексте критики; и почему объективный обзор — невозможный вопрос в любой дисциплине, где невозможно осмысленно объединить значение и среду.
Трудно переоценить значение интеллектуальной основы для критического обсуждения культуры.Рамки служат для контекстуализации обсуждения и разногласий. Он предлагает единство намерения и выражения. Это означает то, что важно, и то, что нет. Практически каждая форма критики имеет обоснованную академическую основу, в которой она выражается. Фактически, у большинства разновидностей критики есть десятки из них, свободно сгруппированных по школам мысли, которые могут быть конкурирующими, противоречивыми или широко совместимыми.
Возьмем для примера теорию кино. Вы можете оценить фильм с точки зрения его исторического контекста, сравнивая и противопоставляя фильмы того времени или реакции аудитории.Вы можете посмотреть на это с точки зрения политического и эстетического контекста национального государства и того, как это могло повлиять на конечный продукт и повлиять на него. Вы можете сосредоточиться на искусстве и на том, как идентифицированный внешний вид мог развиваться и меняться с течением времени. Вы можете быть формалистом, оценивая структурные элементы фильмов, такие как ракурсы или перспективы. Вы можете быть идеологом и глубоко вникать в предполагаемые политические и социальные послания фильмов, которые вы просматриваете.
Кинокритики могут работать в рамках этих школ мысли или между ними.Они могут легко носить одну школу для одной цели, а затем переходить в другую, если это удобно. Они могут быть пуристами, строго оценивающими все, с чем сталкиваются, с точки зрения, основанной на глубоком знакомстве. Многое можно получить, если фильмы оценивают в каждой школе и даже сравнивают между собой. Критические школы формируют и направляют понимание. Они предлагают уровень согласованности анализа и позволяют совместимость обзоров. Вы можете быть формалистом и сравнить «Гражданина Кейна» и «Сияние» — в конце процесса оба фильма проливают на них новый свет.Внешний взгляд на Стэнли Кубрика может сосуществовать с идеологической деконструкцией политики, выраженной в Цельнометаллической оболочке.
В ЧЕМ ВАША ГЛАВНАЯ НЕИСПРАВНОСТЬ?Критика правильно отличается от обзора. Вы можете критиковать без рецензирования, и вы можете рецензировать без критики. Если вы оцениваете фильм на одну звезду с комментарием «дерьмо», вы дали обзор. Однако лучшие и самые эффективные обзоры — это критических замечаний. Лучшие рецензенты не говорят просто «это отстой» или «это круто».Они пытаются деконструировать и предложить новый взгляд на то, что они обсуждают. Именно здесь наиболее ярко проявляются школы критической мысли. Эти интеллектуальные классификации — это то, что гарантирует, что у вас может быть несколько рецензий на фильм, каждый из которых будет действительно отличным, но при этом полностью правдивым и честным.
Потерпи меня. Я верну это в игры через минуту. Обратите внимание, что здесь я говорю об играх во всех их формах — видео, настольных и всего остального.
Эти последовательные школы позволяют достичь значимого прогресса в критике как дисциплине. Они определяют, каковы ключевые элементы и как их следует оценивать. Вот почему люди могут сказать «Гражданин Кейн — величайший фильм в истории», даже если он действительно нравится только кинокритикам. В рамках определенной школы мысли Гражданин Кейн абсолютно превосходит все критерии, по которым оценивается фильм. Это не будет универсальной точкой зрения, но, по крайней мере, вы можете исследовать интеллектуальные корни, чтобы увидеть , почему эта точка зрения поддерживается .Разногласия связаны с общим пониманием критериев оценки. Это позволяет сравнивать и противопоставлять. Это делает дискуссии более интересными и продуктивными. Лучшие и наиболее способные кинокритики не склонны спорить между школами или, по крайней мере, не делают этого и пытаются добиться прогресса. «Сценарий ужасен, но глубокий фокус был чрезвычайно новаторским. В целом — B ‘
«Погоней на машинах нет. Вряд ли кого-нибудь убьют. D- ‘Серьезные и формальные школы критики — это то, чего совершенно не хватает в игровой критике — видео или какой-либо другой — и в Интернете растет дискуссия о том, что нам нужно что-то подобное для продвижения дисциплины.Такие голоса утверждают, что осмысленная критика игр будет невозможна до тех пор, пока критика не будет систематизирована академической и интеллектуальной практикой. Некоторые утверждали, что мы должны опираться на устоявшиеся школы критики и массово импортировать их в игры. Например, мы могли бы взять школы кинокритики и применить их к настольным играм следующим образом:
- Исторический контекст, исследуя игры друг против друга в определенные исторические периоды.
- Национальный контекст, рассматривая игры как продукт стран их происхождения.
- Autership, например, сравнение работ Дональда X. Ваккарино или Райнера Книция как авторитетной организации, которую следует сравнивать и противопоставлять.
- Формалист, оценивающий механику и производственные ценности.
- Идеологический, выявляющий политические и культурные нюансы сообщения, содержащегося в игре.
В конце концов, мы уже все это делаем. Рассмотрим сравнение Америтраша и Еврогейм (чисто национальная оценка, основанная больше на континентальной близости, чем на географической истине).Формализм — почти всегда элемент любого обзора. Мы редко обсуждаем Монополию против Катана, понимание разницы в историческом контексте делает это критически непоследовательным. Появляются все более яркие и интересные отчеты об идеологической оценке эстетики и механики игрового процесса. Поскольку мы все равно обсуждаем все это, то, что мы делаем это в рамках ограниченной школы критической оценки, кажется разумным следующим шагом на пути к растущей зрелости дисциплины.
Но есть проблема.И эта проблема настолько велика, что, на мой взгляд, неразрешимых в этом пространстве.
За эти годы я написал немало критики игр. Я обсуждал, как ограниченные повествования в «симуляторах ходьбы» на самом деле приводят к возникновению головоломки нового типа — той, которая связана с сочувствием, а не с логическим решением проблем. Другими словами, формалистическая перспектива. Я обсуждал, как игры заимствуют внешние условности в звуке и как это одновременно сделало игры более кинематографичными и менее культурными.Это формалистично и исторически. Я обсуждал этические и моральные идеи в играх как с идеологической, так и с формалистической точки зрения. Поскольку существует такое понятие, как игровой критик (в отличие от обозревателя игр), я думаю, что я могу по крайней мере квалифицироваться как случайный автор литературы. И в этом качестве я собираюсь сказать вам, что я никогда не видел, не писал и даже не слышал о действительно объективных обзорах.
Вы еще не чувствуете себя героем?Я говорю это не для того, чтобы «взывать к авторитету», а, скорее, чтобы сказать: «Я немного подумал над этой темой.’.
Вот в чем проблема.
Игры отличаются от кино, искусства и книг.
Нет, нет — послушай — шшш, нет, ju-
Слушай, я знаю, что это обви …
Если бы вы только позволили мне финить …
ЗАКРЫТЬ! ПОСМОТРЕТЬ, Я ЕЩЕ НЕ СДЕЛАНО!
Я знаю , что совершенно очевидно . Я знаю, что никто не берет в руки роман и не говорит, что я буду чертовски играть в эту игру. Я знаю, что никто не загружает Grand Theft Auto, ожидая, что уставится на экран в безмолвном созерцании эстетики.Я знаю все это, и вы все это знаете, и вы знаете, что Я знаю все это.
Картины отличаются от фильмов. Книги отличаются от картин. И все же все они поддаются критическому обсуждению в широком смысле совместимыми способами. Сама по себе разница — не проблема. Это сущность этой разницы. В этом суть того, как проявляется опыт потребления .
Просмотр фильма или романа — во многом пассивный опыт.Вы являетесь потребителем чего-то, что было создано в другом месте другим человеком. Вы принимаете активное участие в этом потреблении , но не можете его формировать. В конце «Звездных войн» вы не можете решить, что Хан Соло просто откажется и оставит Люка до его смерти. Вы не можете влиять на то, что делает Гарри Поттер, или делать больше, чем просто наблюдать, как Китнисс Эвердин пытают на Играх. Наш взгляд на его поведение нисколько не тронул Хитклифа. Мы не можем мотивировать Фродо в Мордоре или предупредить Неда Старка о Ланнистерах.Нам разрешены интимные отношения, которые позволяют нам видеть персонажей в их лучших, худших и самых секретных проявлениях. Мы доверенные лица, но не коллеги. Мы никоим образом не конструируем их опыт.
Наша роль как творческих потребителей такого рода контента заключается в интерпретации. Мы должны решить, что означает , , но не можем решить, что такое , . Это важно. Это приятно. Но он не оказывает активного влияния на события. Это ни в коем случае не проблема — это то, что придает общую последовательность критическому обсуждению.В других средствах массовой информации может быть, по крайней мере, недвусмысленное согласие относительно того, что на самом деле произошло, или что было показано, или что было раскрыто.
В играх это не так. Это неверно для и любой игры , хотя степень, в которой это неверно, может варьироваться.
Даже самый линейный шутер на рельсах дает игроку свободу действий и контроль над сюжетом. Вы стреляли в злодеев или умерли. Вы бросились в бой или сдержались. Вы укрылись, или нет. Наша способность справляться с механикой и элементами управления и отдавать их своим прихотям является такой же частью опыта, как и игра, которую разработчик поставил перед нами.Наша роль как участника опыта — это не только интерпретация. Он активно формирует повествование — конечно, в рамках ограничений, но, тем не менее, формирует его.
Я только что опубликовал статью по этой теме — возможно, самую своеобразную статью, которую я когда-либо публиковал, и это настоящее достижение. Он посвящен видеоиграм, но относится и к настольным играм. Мы даже не можем согласиться с , что произошло с в игре, поэтому нам нужно более осторожно подходить к критике.У нас нет общей концепции того, что составляет канонический опыт в рамках любого индивидуального прохождения игры. Когда мы хотим поговорить о том, что означает игра, или о том, что в ней говорится, или даже о том, как мы чувствуем, что у нас нет критического словаря, чтобы сделать обсуждение значимым и обобщаемым.
Это не разница в масштабе. Это различие по сути, и оно в значительной степени сводит на нет простое применение других школ критики в игровом пространстве. Их можно заставить к применить , но эта фундаментальная несовместимость означает, что они могут применяться только неэлегантно и ситуативно.Они перестают предлагать последовательность оценки, которая является их основной, руководящей целью. Они предлагают набор конкурирующих и лишь изредка актуальных точек зрения. Скорее всего, они будут – формирующимся консенсусом в отношении критики игр, но их массовое принятие — не ответ.
Природа игрока становится еще более сложной проблемой, когда мы рассматриваем настольные игры. По крайней мере, в видеоиграх мы можем решить проблему и сказать: «многопользовательский режим не считается частью этого».Если вам понравилась видеоигра, то это потому, что вас привлекали механика и история. В настольной игре, если вам понравился опыт, это может быть , несмотря на , а не из-за игры.
Определенно несмотря наНастольные игры приятны отчасти потому, что они по своей сути являются совместным упражнением в алхимии. Каждый вкладывает время и энтузиазм, и благодаря трансмутирующим свойствам самой игры получается (в идеале) развлечение. Проблема в том, что это невероятно сложное уравнение, из которого можно извлечь все ключевые переменные.Мне не очень нравятся кодовые имена — я уже говорил об этом в другом месте блога. И все же многие люди думают, что это одна из лучших игр на свете. Какая часть точки зрения определяется игрой, а какая — энергией за столом? Если бы я играл в Codenames с другой группой людей, понравилось бы мне больше или меньше? Возможно, это в какой-то мере изменило бы мое мнение.
Если это так, насколько сами кодовые имена влияют на опыт? Если я наслаждаюсь компанией своих друзей за игрой в Codenames, разве мне понравилось бы их общество больше или меньше, если бы игры не было?
Радость, которую мы испытываем в игре, в рамках общего игрового опыта, отчасти является продуктом совместной работы всех участников.Это то, что ни одна школа критического мышления, о которой я знаю, даже не затрагивает, не говоря уже о том, чтобы она была единственным ключевым элементом оценки. Это правда, что участие — большая часть привлекательности таких фильмов, как «Шоу ужасов Рокки Хоррора», но примеры более пассивных медиа, где оно вообще является элементом, исчезающе редки.
Люди часто говорят о том, что им нужны объективные обзоры, но это невозможно по многим причинам. Самая очевидная из них состоит в том, что даже в школах критики существуют разногласия относительно того, что хорошо, а что плохо.Оценка — это личное упражнение, и если вы не сообщаете скучные, не вызывающие споров факты, вы проявляете субъективность. Если вы — это , сообщая только о фактах, вы также субъективны, если только вы не исчерпывающе в том, что вы раскрываете. Редактирование или исключение — это акт субъективного суждения само по себе. Когда вы удаляете элемент как неважный, вы делаете оценочное суждение. Возможно, размеры коробки действительно были важны, но ваша предвзятость сняла их с обсуждения.Объективный обзор — это исчерпывающее изложение фактов и статистики. Как только вы отклонитесь от этого, ваш обзор перестанет быть объективным. Для такого контента есть место, но не в критике. Объективный обзор, в части игровой критики, дать невозможно.
Возможно, тогда люди имеют в виду то, что они хотели бы меньше субъективности . Это другое дело, и именно здесь, как правило, приходят школы критической мысли. Они допускают субъективность в более жестких границах, хотя даже в этом случае границы имеют тенденцию быть подвижными.По крайней мере, вы можете посмотреть на критический обзор и судить о нем с точки зрения того, насколько хорошо он отражает доминирующие оценочные критерии. Это, вероятно, выполнимо с точки зрения игровой критики, но это совсем не просто по причинам, изложенным выше.
Критическая модель для обзора игры должна работать одним из двух способов:
- Необходимо найти способ значимо извлечь игру из ее контекста, чтобы такие невоспроизводимые элементы, как игровая группа, личное настроение, или разновидности игрового опыта не принимались во внимание.Или,
- Необходимо убедиться, что игровому опыту уделяется соответствующее критическое обсуждение, вес и акцент в качестве центральной, фундаментальной части опыта. Эти элементы необходимо обсудить с точки зрения того, как их можно обобщить и как они могут проявиться в других ситуациях.
Первый из этих подходов, вероятно, возможен, но я считаю нежелательным. Реализовать такую систему — значит лишить игры всего, что действительно важно. Перефразируя Оскара Уайльда, нужно знать цену, но не ценность.
Второе из них я считаю невозможным, потому что я не вижу никакого способа, которым это можно сделать последовательно или осмысленно. Просто не существует инструмента, который мог бы осмысленно проанализировать игровой процесс, чтобы вы могли сказать «это игра» и «это люди». В лучшем случае вы можете сообщить о том, как игра заставила вас почувствовать себя и какие, по вашему мнению, причины . Я всегда стараюсь делать это с отзывами на Meeple Like Us — если мне не нравится игра, я думаю, что моя работа как рецензента — детально изучить опыт и рассказать вам , почему .Однако я не могу обобщить это, кроме поверхностных утверждений о более широком применении. Возможно, я ошибаюсь как рецензент, но я думаю, что это определенно во многом следствие невозможности выполнения задачи.
Игр разных .
Все это говорит о том, что я, конечно, не утверждаю, что состояние обзора игр хорошее и не требует улучшений. Я считаю, что в целом качество оставляет желать лучшего, выделяются лишь несколько исключительных организаций.Я просто говорю, что решить эту проблему труднее, чем принять критические соглашения, которые работают для других сред. Они просто не работают в игровых пространствах с той степенью согласованности и применимости, которая нам нужна. Если нам нужна критическая теория игровой критики, и я не против этой идеи, она должна быть такой, которая понимает важную роль, которую играет игрок в этом опыте. Игры продвигают потребителя развлечений как наиболее важного источника смысла и повествования.Ни одна текущая критическая модель, о которой я знаю, не может принять это во внимание, и у меня есть подозрение, что попытки создать такую модель могут быть совершенно бесполезными.
Я понимаю, насколько разочарованы люди, когда они смотрят обзор игры, в котором написано «это потрясающе», и на собственном опыте находят, что это в лучшем случае посредственно. Стремление к объективному обзору — вполне понятный ответ на этот вопрос. На самом деле, решение должно быть более критичным по отношению к самой критике. Рисуйте с самых разных точек зрения.Знайте сами, чего вы хотите получить от игры. Постарайтесь определить элементы опыта, которые кажутся подходящими для вашего личного контекста. Однако не ожидайте, что кто-то сможет дать вам объективный обзор чего-то столь же субъективного, как развлечение, или столь же индивидуализированного, как личный опыт. В конце концов, ваше мнение по этим конкретным темам намного ценнее, чем мнение кого-либо еще, независимо от того, насколько большой может быть их аудитория.
Объективный обзор — мираж.Объективный обзор — это миф. Этого не может быть. Этого не должно быть. Вот почему пора перестать просить об этом.
Дополнительная литература: По темеОбъективная критика фильма: невыполнимая задача? | Film
Два больших пальца вверх или один палец? … Американский критик Роджер Эберт
С момента зарождения кинематографа, когда братья Люмьер впервые установили свои камеры, был поток кинематографистов, которые разными способами пытались запечатлеть «объективную правду» о целлулоид.Почти так же долго кинокритика боролась с трудностями, присущими процессу объективного анализа фильма.
Возможно (или даже желательно), чтобы кинокритика была свободна от личных предубеждений? Фактически, в 70-е годы, когда интерпретация следовала семиотическим и структуралистским моделям, часто дополняемым марксистским историческим и фрейдистским психоанализом, скрытые предположения о расе, классе, гендере и самом языке раскрылись как никогда раньше. Многие теоретики кино, пришедшие из других дисциплин — лингвистики, социологии, политологии, философии и психологии — не скрывали своих идеологических целей.Таким образом, у нас был анализ фильмов с точки зрения марксизма, фрейдизма, феминизма, геев и чернокожих. В каком-то смысле их больше интересовал моральный релятивизм, чем моральные абсолюты.
Но что насчет скромного кинокритика, еженедельно измельчающего свой экземпляр и симулирующего объективность? Может ли критик мужского, женского, белого, черного, гомосексуального, левого, правого или буржуазного толка оценивать фильмы таким же объективным образом и не позволять этим истинам каким-то образом, даже неосознанно, окрашивать их произведения?Имеет ли значение национальность и язык? Может ли критик быть объективным, когда сталкивается с политикой фильма, которую он или она находит анафемой? Неужели идеология фильма так же важна при оценке, как эстетика?
Это правда, что большинство западных критиков были куплены голливудскими студиями, нравится им это или нет. Это не означает, что они вынуждены дать хороший обзор последнему блокбастеру, но они вынуждены уделять ему больше места в соответствии с рекламой, которую фильм получает в других местах.
Тем не менее, если объективная кинокритика, как и демократия, недостижима, она не должна удерживать критиков от попыток ее добиться. Все, что сводит к минимуму сложную личность критика, стоящего между фильмом — этим непонятным объектом желания — и потенциальным зрителем, безусловно, должно поощряться. Для начала приведу несколько слов и фраз, которые часто используются неправильно и читателю следует игнорировать их.
Автору нет необходимости использовать первое лицо единственного числа, которое является супергаторным.По крайней мере, его следует использовать экономно. Рецензия не о критике, а о фильме. Вместо того, чтобы писать «Я смеялся / плакал все время», критик, используя объективные корреляты, должен проанализировать эффекты фильма в более общем виде. Например, вот отрывок из недавнего обзора: «Пока я смотрел, я не был уверен, нравится мне это или нет, потому что это было неудобно, хотя и держало меня достаточно заинтригованным, чтобы продолжать до конца. сказка странно трогательна, и я думал о ней спустя много времени после того, как увидел ее, но в качестве кинематографа она не совсем подходит.«В качестве критики он не совсем подходит.
« Медленно ». Это часто используется даже без наречий« слишком »или« так ». Когда критик называет фильм« медленным », это сразу же воспринимается как уничижительный. Можно ли критиковать музыкальное произведение, говоря, что оно медленное? Само слово не несет отрицательной коннотации. Оно столь же нейтрально, как «быстро», «снято на видео» или «черно-белое», хотя эти термины даже неквалифицированный, также может нести в себе некоторые предрассудки. «Медленно» обычно означает, что критик нашел фильм скучным — еще один бессмысленный субъективный термин.Если кто-то объявляет, что опера или Шекспир им скучны, это ничего не говорит об опере или Шекспире, а только о спикере.
«Слишком долго». Время крайне субъективно. Критика на самом деле не имеет ничего общего с продолжительностью фильма, но с тем, как критик переживает это время. Можно смотреть 3-4-часовые фильмы, которые не кажутся длинными, в то время как плохие 15-минутные короткие фильмы кажутся бесконечными. Критик, который считает фильм «слишком длинным», снова показывает, что ему наскучил стиль или содержание, а не длина.
«Датировано». Фильм называется датированным не только потому, что в нем нет мобильных телефонов или компьютеров, но и потому, что нравы фильма уже не соответствуют тем временам, в которых мы живем. Но так называемые устаревшие фильмы рассказывают вам больше об эпохе, в которую они были сняты, чем большинство других фильмов. В некотором смысле это похоже на использование относительного прилагательного «старый» для описания фильма, обычно снятого до рождения критика. Но почему «старое» используется только для описания фильмов? Кто-то говорит, что слушал концерт старинной музыки, читал старую книгу или смотрел старинную пьесу?
«Претенциозный» или «непонятный», что обычно означает, что критик не понял фильм.
«Рекомендовано». Критики никогда не должны рекомендовать фильм. Как критик может порекомендовать фильм совершенно незнакомым людям? Это похоже на встречу в поезде с незнакомцем, который рекомендует книгу, которую читает, ничего не зная о вкусах этого человека. Сама рецензия позволит решить, смотреть фильм или нет.
Субъективная критика в объективном мире | Сары Сандей | The Coffeelicious
Когда вы выставляете себя напоказ, вы открываете себя для критики.
Вы выставляете свой продукт и вашу страсть на всеобщее обозрение. Другие люди, которые могут не осознавать, что вы пытались сделать, могут иметь другие вкусы и могут просто быть жестокими в своих словах. Это игра творчества, создания чего угодно. Будет критиков.
Я критик. У меня есть блог с обзорами еды и фильмов. Мне нравится говорить о своих чувствах к вещам для моей выгоды и для пользы творческих людей. Были фильмы и сериалы, которые мне просто не нравились и которые не соответствовали моим вкусам.Обычно я их не просматриваю. Я говорю, что не люблю их случайно, но я не пишу длинных обзоров с ненавистью. Мне кажется неправильным рваться во что-нибудь из приступа гневной страсти, когда я знаю, что мои слова что-то значат для кого-то. Я рвался в кино, но у меня есть положительные моменты, чтобы уравновесить это.
Вот какой должна быть критика. Продуманное объяснение происхождения критика, предрассудков или предубеждений, что они испытали, что им понравилось, а что не понравилось, и рекомендовали бы они это исходя из своей позиции. И лучше, чем несколько предложений, если сам материал не короткий. Это не всегда происходит из-за нехватки времени или просто из-за проблем с поиском слов, но если вы прилагаете усилия, чтобы что-то прочитать, разве не имеет смысла прилагать усилия для объяснения своих чувств?
На другом конце есть кто-то, кто вложил свою любовь и труд в создание этого продукта. Вы должны уважать это. Иногда бывает тяжело. Я знаю. Но мы можем попытаться преодолеть страсть и быть последовательными в объяснениях своих чувств.
Они могут быть отрицательными. Или они могут быть положительными. Но это чувств.
Значит субъективно.
Обзоры — это мнения, исходящие с определенной точки зрения. Опыт, который вы получите от книги или фильма, зависит от содержания, как и от вас самих. Опыт = критик + продукт. Никто не будет испытывать к чему-либо точно таких же чувств. Это естественно и ожидаемо. Это реальность.
Тем не менее, в этой реальности субъективных мнений мы обычно присваиваем продукту объективные оценки.Звезды. Пальцы вверх. Х / 10. Стандартизированные шкалы, которые оцениваются в соответствии с чем-то очень личным и очень вариативным. 8/10 не является постоянным среди населения. Ни двух звезд, ни пяти звезд. У всех нас есть собственные внутренние шкалы, но мы объединяем эти различные шкалы, чтобы создать оценку, чтобы определить, «этот фильм хорош» или «эта книга стоит моего времени».
Для меня это не имеет смысла. Если я не нахожусь на каком-то сайте, требующем звездного обзора, я больше не даю жестких оценок.Я говорю, рекомендую ли я это. Что понравилось. Чего я не делал. И почему это могло быть. Личные чувства бесполезны для другого, если на них нет причин.
А конкретные оценки еще менее полезны, если к ним не прикреплены никакие слова. В идеальном мире я бы избавился от звездных оценок и всего, что имеет объективную шкалу. Они вводят в заблуждение и очень подвержены бригаде по причинам, никак не связанным с фильмом. У Amazon есть голоса «благодарности». Возможно, только текстовые обзоры, превышающие определенное минимальное количество слов, а затем люди, люди, которые ищут мнения, которые помогают им лучше понять продукт, могут определить, помог ли он им получить его или нет.
В чем смысл обзора? Кажется, у него две функции: помогать другим делать что-то со своим временем / деньгами или критиковать создателей. Эти две функции могут пересекаться, но вы можете получить обзор, который действительно полезен и эффективен только для одной функции. Может быть, должно быть два способа обзора. Публичная отдушина и более приватный способ. Для других и для создателя.
Очевидно, здесь много проблем, но для инди-авторов это может сработать.
Но есть способ лучше рассмотреть. Я пытаюсь понять это. Если есть критики или креативщики, которые думают так же, как и я, я бы хотел поговорить об этом больше и хотел бы прочитать мысли других по этому поводу.