Символ психиатрии: Знак «пси». Что обозначают буквой греческого алфавита «пси»? – Символ психиатрии иллюстрация вектора. иллюстрации насчитывающей обработка

Автор: | 16.05.2020

Содержание

Взгляд психиатрии на религию — Запрещённый ликбез моими глазами — LiveJournal


  Фото: Anzenberger/Fotodom

   Александр Невзоров: Реконструкторы «веры»: психиатрия и религия

   Классик психиатрии E. Kraepelin отмечает: «У больных, при религиозном направлении мыслей под влиянием «откровений» дело может дойти до бреда пророчества, до представления, что они избранники божии и мессии, причем обнаруживается стремление совершать публичные богослужения, приобретать сторонников» (цит. по книге Пашковского В. Э. Психические расстройства с религиозно-мистическими переживаниями, 2006).
  Р. Крафт-Эбинг рассматривал все основные религиозные проявления как «бред о таинственном соединении с богом», «чувственный бред религиозно-мистического характера» и не допускал никакого другого происхождения религиозной веры, кроме патологического.
   Столпы русской школы (В. П. Сербский, С. С. Корсаков) для характеристики религиозных проявлений использовали только клиническую терминологию.
   В. П. Сербский вообще «сгреб» все вопросы веры под термин paranoia religiosa (религиозное помешательство), отметив, что «в сфере восприятия начинают доминировать галлюцинации, содержащие лики Христа, святых, возникают слуховые галлюцинации, повествующие больному о его высокой миссии, основным содержанием мышления становится религиозный бред о божественном призвании» (Сербский В. П. Психиатрия. Руководство к изучению душевных болезней, 1912).
   Такого заболевания, как «религиозная вера», не существует. По клиническим меркам, это лишь одно из проявлений «бредообразующих аффективных психозов и галлюцинозов, типичных при фазофрениях, парафрениях и шизофазиях» (по Kleist). Иными словами, это симптом болезни, но не сама болезнь.
   В зависимости от национально-культурной специфики среды обитания больного, этот симптом тяжелого поражения ЦНС может «окрашиваться в цвета» любой религии. К примеру, чукча, страдающий острой формой шизофазии, сконцентрирует свою страсть на крохотном боге Пивчунине, обитатель русского мира или католической Европы – на И. Христе, а житель Индии – на слонолицем Ганеше.

 ***

   Давайте посмотрим, что же и сегодня по-прежнему подпадает под понятие «патология»?
   Прежде всего, подпадают именно те свойства, которые, с точки зрения христианства, являются примером для любого верующего. Те самые, что вписаны в историю религии как эталоны благочестия, к которым обязан стремиться религиозный человек. А именно: категорическая нетерпимость к иным культам, жертвенность, жесткий аскетизм, доходящий до членовредительства, непреклонная и крайне эмоциональная преданность религиозному идеалу, а также видения, «голоса свыше» и т. д.
   Поясню.
   У нас есть превосходный материал, вобравший в себя все основные «симптомы» истинной веры. Это жития святых. Они наглядно, детально, последовательно демонстрируют, каким должно быть поведение и мышление верующего человека по меркам церкви. А по меркам и классической, и современной психиатрии 75% святых христианской церкви подлежат немедленной госпитализации и принудительному лечению аминазином и галоперидолом с доведением дозы до 30 мг в сутки.
   Нетрудно предсказать те диагнозы, которые были бы поставлены (к примеру) св. Симеону Столпнику, св. блаженному Лавру, св. Никите Переяславскому или св. Анджеле да Фолиньо. По всей вероятности, это были бы те самые «бредообразующие аффективные психозы и галлюцинозы».
   Напомним, чем именно знамениты упомянутые персонажи. (Эти имена взяты наугад из многих сотен и тысяч католических и православных святых, прославившихся примерно схожими деяниями.)
   Итак:
   Св. Симеон сознательно разводил червей в «язвах телах своего», происшедших от привычки святого натираться собственным калом.
   Св. Лавр был покрыт настолько густым слоем вшей, что под ним едва угадывались черты его лица, а смахнуть вшей не мог, ибо постоянно держал руки крестообразно.
   Св. Никита «40 лет неснимаемо носил большую каменную шапку».
   Св. Анджела прославилась тем, что горящим поленом регулярно прижигала себе влагалище, чтобы «избавиться от огня сладострастия».
   Понятно, что все упомянутые святые (попади они в руки психиатрии) были бы навечно размещены в строгорежимных стационарах.
   Труднее предсказать, какие суточные дозы клопсиксола были бы прописаны св. Арсению, у которого «от постоянного плача о Господе выпали ресницы». По всей видимости, для стабилизации его состояния они должны были бы (в разумных пределах) превышать «пороговые» 200 мг.
   «Отец церкви» Ориген, публично отрезавший себе пенис во имя «царствия небесного», вероятно, был бы обездвижен посредством смирительной рубашки с металлическими кольцами (для привязки к кровати), а преподобный св. Макарий, который во избавление от греховных мыслей «надолго погружал зад и гениталии в муравейник», остаток дней провел бы зафиксированным в гериатрическом кресле.
   Благочестивые экстазы простых верующих (благосклонно воспринимаемые церковью) тоже, вероятно, были бы оценены психиатрией как тяжелые расстройства психики.
   Вспомним 1 из образчиков такого благочестия, оставленный нам Маргаритой-Марией Алакок: «Он, бог, столь сильно овладел мной, что однажды, желая очистить от рвотных масс 1 больную, я не могла удержаться от того, чтобы слизать их языком и проглотить» (цит. по «Истории тела» А. Корбена).
   Иными словами, в поступках святых и благочестивцев мы отчетливо видим, способность очень легко перешагнуть через барьеры сложных рефлексов, установленных для защиты, как важнейших функций организма, так и его целостности.
   Возникает закономерный вопрос. Почему настоящее и достоверно обозримое прошлое не предлагает прецедентов такого типа? Где же они, настоящие проявления того, что самой церковью считается образцами настоящей веры?
   Их нет. Но почему?
   Изменилась догматика или сама суть христианского учения? Нет. Дезавуированы и деканонизированы святые? Они утратили свой статус образчиков поведения? Тоже нет.
   Возможно, «вера» в подлинном смысле этого слова осталась далеко в прошлом, а сегодня мы имеем дело лишь с ее имитацией, со сложным притворством, порожденным не «пылающими безднами древнееврейских откровений», а конформизмом, невежеством и модой?
   По всей вероятности, это именно так.
   Здесь нам становится окончательно понятно, отчего современная психиатрия классифицирует религиозную веру так дружелюбно и снисходительно. Сегодняшняя вера не содержит никаких крайних эмоциональных проявлений, «неземных голосов» и видений. У ее адептов нет ни малейшего желания уподобляться христианским святым в антисанитарии и членовредительстве. Она (почти) не возбуждает желаний принести себя или окружающих в жертву религиозной идее.
   Она очертила свой круг: куличик, свечка, иконка, слеза умиления, а также абстрактные разговоры «о боге и духовности». Но все, что выходит за границы этого круга, по-прежнему трактуется как патология.

***

   Иными словами, терпимость психиатрии распространяется лишь на состояние формальной имитации «веры». На то состояние, которое, по сути, не имеет ничего общего с эталонами житий или канонами.
   Именно от такого формализма, или, выражаясь евангельским языком, «теплохладности», строго предостерегает христиан их бог в «Откровении Иоанна Богослова» (Откр. 3-15,16), обещая «изблевать» такого персонажа «из уст своих». Сочной патетике бога, естественно, вторят святые и теологи.
   Простой анализ патристических текстов не оставляет сомнений, что такая весьма условная «вера» отцами церкви трактуется как нечто, что «хуже неверия».

***

   Имитация, о которой мы говорим, может быть вполне добросовестной, продолжительной и тщательной.
Она может заключаться в пунктуальном исполнении религиозных обрядов, в декларациях, переодеваниях, в тщательном подборе аксессуаров и лексики. Она еще способна генерировать злобу к инакомыслию и некоторую нетерпимость.
   Но!
   Она никогда не подвигнет натереться калом, надеть на 40 лет каменную шапку или прижечь влагалище пылающим поленом.
   Вероятно, это происходит по 1 простой причине: в действиях современных верующих уже почти полностью отсутствует патологическая составляющая. В основном мы имеем дело лишь с реконструкцией состояния «веры».
А реконструктор «веры» не способен на существенное самоистязание или добровольное мученичество. По 1 простой причине: он здоров. Он лишь имитатор, никогда не переходящий границы реальности. Те самые границы, за которые св. Симеона, св. Макария, Оригена и многих других когда-то позвали «бредообразующие аффективные психозы и галлюцинозы».
   Разумеется, все сказанное выше не реабилитирует религию. Даже лишенная смысла и содержания, она остается силой, способной существенно и успешно противостоять развитию человека. Хотя бы потому, что в качестве основных мировоззренческих и поведенческих ориентиров она по-прежнему предлагает образчики несомненной патологии.

   Полностью: http://snob.ru/selected/entry/81936

Что значит желтая карточка в психиатрии? Серьезные психические заболевания. Психиатрический учет

Говорят, что желтая карточка в психиатрии пугает гораздо меньше, нежели такой символ в футболе. Некоторые даже пытаются разобраться, как можно оформить ее себе, не имея никаких специфических нарушений и отклонений. Как правило, на такие авантюры готовы молодые люди, категорически не желающие идти служить в армию. Действительно ли карточка может стать спасением от нежелательной службы без особенного вреда для будущего и социального статуса? Попробуем разобраться.

С самого начала

Прежде чем вникать в особенности желтой карточки в психиатрии, следует определиться, что за наука понимается под этим термином. В настоящее время психиатрией именуют такую сферу медицины, чья область специализации – расстройства и отклонения человеческой психики. Врачи, занимающиеся такими вопросами, выявляют, лечат болезни, практикуют профилактические меры. Их область ответственности – тяжелые и серьезные патологии, опасные для человека и его близких, а также нарушения, которые опасны лишь в малой степени.

Как правило, неопасные отклонения не будут причиной постановки на психиатрический учет, в стационар больного не положат, на его будущем это скажется слабо, на социальный статус не повлияет. Если заболевание считается опасным, человек нуждается в наблюдении. Он не может нормально, адекватно, полноценно жить, поэтому получает желтую карточку. В психиатрии этим термином обозначают документ, удостоверяющий факт серьезного психического отклонения. Персона, получившая такую бумагу, в официальном порядке признается неспособной отвечать за содеянное.

И что дальше?

Получение желтой карточки в психиатрии накладывает на жизнь человека определенные ограничения. Последствием оформления такого документа будет невозможность управлять транспортом официально, а также легально владеть оружием. Нельзя отправиться на службу в армию. Подобная карта может стать причиной отказа в визе: людям с серьезными психическими нарушениями довольно сложно пересекать границу. Зачастую при трудоустройстве работодатель требует предъявления документов, подтверждающих психическое здоровье. При наличии желтой карты могут отказать даже самому перспективному претенденту на государственную должность, нередко появляются сложности с трудоустройством на частное предприятие.

Необходимо понимать: желтая справка в психиатрии – это не временная бумажка, которую можно нелегально купить, а потом также беззаботно выбросить. Если в диспансере оформили такую карту, в будущем придется признавать этот факт и уведомлять о нем каждого потенциального работодателя, если такие сведения запрашиваются. Не стоит надеяться, что удастся спрятать данные – служба безопасности обязательно проверит информацию о человеке через системы доступа. В настоящий момент дела обстоят таким образом, что скрыть наличие оформленной карты невозможно.

Перспективы

Диагнозы в психиатрии бывают разные, патологии отличаются по степени тяжести, и некоторые нарушения, на фоне которых оформляют желтую карту, могут со временем пройти. Если длительный срок человек ведет себя адекватно, рецидивов не наблюдается, пациент прошел все положенные программы лечения, его могут признать полностью здоровым. При этом карту отзывают. На практике такое наблюдается очень редко из-за специфики этой медицинской отрасли. Даже после отзыва человек сталкивается с некоторыми сложностями в повседневной жизни – наличие документа в прошлом серьезно подрывает репутацию, уверенность в нем со стороны потенциальных работодателей отсутствует.

А почему такая?

Если спросить у разных врачей, что значит желтая карточка в психиатрии, почему был выбран именно такой цвет, вероятно, удастся услышать отличающиеся версии выбора оттенка. В последнее время желтый четко ассоциируется в общественном сознании с психическими отклонениями. Диспансер обычно называют желтым домом, из книг Достоевского мы помним желтые стены и желтый город, и карта больного, окрашенная в желтый цвет, стала еще одним фактором, повлиявшим на ассоциативный ряд. Бытует мнение, что в период еще царской власти в нашей стране каждый психический больной получал карту желтого цвета. Это не более чем заблуждение. Если человек был непригоден к службе, ему давали документ на белом фоне, а вот проститутки получали желтые удостоверения личности.

Иные говорят, что раньше в отделениях психиатрических больниц все справки оформляли на бумаге желтоватого оттенка, отсюда и пошло сперва народное наименование «желтой карты», которое затем стало официальным. Некоторые считают, что цвет бланка был выбран под классический цвет здания – раньше для многих государственных учреждений использовали желтую краску, это было стандартом. Впрочем, внутри помещения оформляли не только желтыми цветами, но любыми спокойными, положительно влияющими на психический статус человека.

Особенности учета

ПНД (психоневрологический диспансер) – это то самое учреждение, в котором пациенту могут оформить желтую карту. Заведение специализируется на наблюдении больных, отслеживает изменение в состоянии человека, проходящего амбулаторное лечение. Как правило, пациент сталкивается с рядом социальных ограничений. В последние годы стало неправильным говорить о постановке на учет в ПНД, принято обозначать сотрудничество человека и учреждения как динамическое наблюдение или лечебную помощь, сопряженную с консультированием в случае надобности.

Получить консультацию и помощь врача в психоневрологическом диспансере может всякий, обращающийся сюда по доброй воле. Нуждающемуся выбирают курс лечения, человек его проходит, итоги оценивают, определяя, насколько мероприятия были успешными. Такое сотрудничество не приводит к ограничениям социальных возможностей. В будущем посещать доктора с завидной регулярностью нужды не будет. В последние годы во многих случаях допускается проходить анонимное лечение. Желтой карты такому человеку не дадут.

Случаи бывают разные

Если человека беспокоят серьезные психические заболевания, ему могут назначить динамическое наблюдение. Здесь отношение к пациенту будет более строгое. Если больной не согласен получать помощь в клинике, не понимает своей патологии, если у него найдено хроническое заболевание, лечение могут навязать. Нуждающегося помещают в специальное отделение, регулярно контролируя все его поступки. Основная идея – обезопасить человека от себя самого, а вместе с тем минимизировать риски для окружающих. Пациент, оказавшийся под наблюдением в таком формате, будет оформлен по желтой карте. Ему в обязанности вменяется четыре раза в год или чаще прибывать к психиатру для оценки состояния. Если больной избегает приемов, его могут найти и насильно привезти в клинику для осмотра и оценки состояния.

Все официально

Современная клиническая психиатрия предполагает несколько вариантов постановки больного на учет. Нуждающийся может написать заявление, обратиться к главному доктору диспансера. Такое обычно оформляют те, кто приходит на лечение по своему желанию и осознанно. Если человек не достиг совершеннолетнего возраста, ответственность за подпись бумаги возлагается на родителей, опекунов.

Если человек отказывается от предложенного ему лечения, не считает себя нуждающимся, в клинике принимают заявление от членов семьи, соседей, работников ЖКХ. Словом, поучаствовать в деле может всякий неравнодушный, особенно если он является потенциальной жертвой больного. Документ должен содержать просьбу принудительно осмотреть и вылечить человека. Уже в ПНД оформят пакет документов, передадут его на рассмотрение судебной инстанции, причем заседание проводят только при участии непосредственно заявителя.

Что происходит?

Суд может согласиться с доводами обратившегося. В этом случае человека, о котором шла речь в заявлении, в принудительном порядке направляют в стационар, где обследуют и назначают терапевтический курс.

О путях и событиях

Иногда ситуация складывается таким образом, что человек опасен окружающим прямо здесь и сейчас, в текущий момент времени. Например, он может внезапно перестать осознавать себя и начнет угрожать окружающим убийством. В такой ситуации потенциальная жертва вправе вызвать бригаду скорой помощи, по телефону объяснив, чем обусловлен звонок. Больного госпитализируют, предложат ему получить помощь в условиях стационара. Как правило, работники клиники сразу советуют заинтересованной стороне оформить заявление для передачи в судебную инстанцию – это помогает минимизировать ответственность. Дело в том, что госпитализированный, ежели он здоров, может обратиться в суд, подав иск против докторов, а также тех, кто вызвал врачей.

Когда снимут с учета?

Если был поставлен диагноз и назначен курс лечения, человек может добровольно на него согласиться. В некоторых случаях терапию практикуют принудительно. Когда программа будет завершена, врач еще раз осматривает пациента и оценивает его состояние. Доктор может посчитать клиента клиники полностью здоровым. Если пациент с этим согласен и заинтересован в возвращении к обычной жизни, он снимается с учета. Как правило, это происходит только через несколько лет после успешной терапевтической программы. Порядка года человек обязан постоянно употреблять назначенные ему медикаменты, регулярно посещать врача. Через год могут снять с учета.

Как говорят профессионалы, более ответственным вариантом будет консультирование и посещение клиники в течение не менее пяти лет. За этот срок доктор окончательно поймет, излечен ли человек или все еще нуждается в специализированной помощи и медикаментозной поддержке. Многих снимают с учета через три года после прохождения лечения, если период не отмечен рецидивом, проблемами с психикой иного плана. Спустя пять лет все сведения архивируются, больной снимается с учета окончательно. Впрочем, полностью информацию никогда не удаляют: в любой момент у сотрудников правоохранительных органов должен быть доступ к полным архивам учреждений, ответственных за психическое лечение граждан.

Особенности случая

Длительность нахождения на учете и период, через который человека снимают, во многом зависят от выявленного отклонения, поставленного диагноза, от поведения человека во время лечения, а также того, насколько успешно на него влияют выбранные меры. Если человек слабо приспособлен к самостоятельной жизни, опасен для себя или окружающих, его никто не отпустит ни через год, ни через пять лет.

Обратиться о постановке на учет старших могут несовершеннолетние, достигнувшие 15 летнего возраста, написав заявление, по которому его карту направят в архив. Правда, согласие с заявлением возможно лишь в том случае, если человек не числится в настоящее время на учете.

Источник: fb.ru

Поделиться ссылкой:

Понравилось это:

Нравится Загрузка…

Похожее

Психопатологический симптом — Википедия

Психопатологи́ческий симпто́м (от др.-греч. σύμπτομα «случай, совпадение, признак») — характерное проявление или внешний признак какого-либо расстройства психической деятельности (например, расстройства сознания, внимания, воли или влечений, восприятия, мышления, интеллекта, памяти, эмоций, либо признак двигательного расстройства)[1]. Проявления, признаки психических функциональных или органических нарушений и заболеваний, свидетельствующие об изменении обычного или нормального функционирования организма[2]. Психопатологические симптомы устанавливаются врачом-психиатром при исследовании пациента и используются для постановки диагноза конкретного психического расстройства. Совокупность таких симптомов, объединённых единым патогенезом, называется психопатологическим синдромом. При различных психических расстройствах в клинической картине присутствуют разные виды симптомов, дифференциация которых необходима для более точной диагностики расстройства. Психиатрическая семиотика, или симптоматология, — медицинская наука о таких признаках и симптомах.

Английским неврологом Хьюлингсом Джексоном (1835—1911) было описано «послойное» построение психической деятельности и двойной эффект поражений мозга: «негативные» проявления вследствие непосредственного эффекта поражения и «позитивные» в виде вторичных феноменов[3]. Идеи Хьюлингса оказали влияние на психиатрию и описательную психопатологию и стали традицией в классификации симптомов[3].

Продуктивные симптомы («позитивные» или «плюс-симптомы»)[4][5] — неспецифическая реакция неповреждённых слоёв нервной системы на причину расстройства. Представляют собой качественно новые признаки, не имевшиеся до заболевания. Примерами могут служить бред, галлюцинации, психомоторное возбуждение, кататонические состояния, расстройства настроения (депрессивные или маниакальные состояния) и нарушение стройности мышления.

Несмотря на то, что данные симптомы неспецифичны проявлениям дизонтогенеза, их длительное воздействие может привести к формированию одной из его форм.

Негативные симптомы («дефицитарные» или «минус-симптомы»)[4][5] — проявления самого́ патологического процесса, связанные с этиологическим фактором. Характеризуются как явление «выпадения» в психической деятельности. К ним относятся: снижение энергетического потенциала и апатия, бедность речи, ухудшение процессов мышления, памяти, интеллектуальной деятельности, асоциальность, социальная изоляция.

В процессе диагностики детей часто встает задача отграничения негативных симптомов от явлений дизонтогенеза, так как иногда «выпадение» той или иной функции может быть следствием нарушения её развития. Например, негативные расстройства при ранней детской шизофрении, которая сама говорит о неравномерности развития психических функций.

Помимо этого, симптомы делят на функциональные и органические, сенестопатические и эффекторные, неблагоприятные и благоприятные[6].

По Снежневскому, развитие психического расстройства сопровождается увеличением количества симптомов, изменениями в их взаимоотношениях и возникновением новых психопатологических симптомов.

Ниже представлены основные и самые важные группы психопатологических симптомов:

  • Симптомы кататонических расстройств:
  • Эхо-симптомы:
  • Симптомы расстройства воли:
  • Симптомы расстройств восприятия:
  • Симптомы расстройств мышления:
  • Симптомы расстройств эмоций:
  • Симптомы расстройств памяти:
  • Симптомы, типичные для расстройств шизофренического спектра и бредовых расстройств:

Психопатологические симптомы в детской психиатрии[править | править код]

При работе с детьми необходимая чёткая дифференциация психопатологических симптомов, чтобы отличать симптомы дизонтогенеза и симптомы психического расстройства.

Возрастные симптомы[5][7] являются патологически искажёнными и гротескными проявлениями нормального возрастного развития. Данные симптомы являются специфичными больше для возраста, чем для самого заболевания, и могут проявляться при различных психических патологиях: детском типе шизофрении, органических поражениях мозга, невротических состояниях.

В каждом возрастном периоде имеются свои специфические для данного этапа возрастные симптомы, которые обусловлены онтогенетическим уровнем реагирования организма на вредности.

Российский детский психиатр, профессор и (1979) выделил 4 уровня нервно-психического реагирования у детей и свойственные им возрастные симптомы[5][7]:

  • Сомато-вегетативный (0—3 года) — повышенная возбудимость, нарушения в работе желудочно-кишечного тракта, расстройство сна, аппетита, навыков опрятности, страхи.
  • Психомоторный уровень (4—10 лет) — преобладают гипердинамические расстройства: тики, заикание, двигательная расторможённость, страхи.
  • Аффективный уровень (7—12 лет) — страхи, аффективная неустойчивость, дромомания, негативизм и агрессия. На данном этапе повышается риск развития психогений. Это обусловлено началом формирования самосознания у подростка.
  • Эмоционально-идеаторный (12—16 лет) — преобладают сверхценные идеи и интересы («метафизическая интоксикация»), психогенные реакции в виде эмансипации, протеста, а также идеи мнимого уродства (синдром анорексии, дисморфофобия), страхи.

Однако данные возрастные симптомы могут сочетаться, то есть на последующем этапе развития могут проявляться симптомы, присущие предыдущему уровню нервно-психического реагирования.

  1. Д. В. Семёнов, А. В. Берсенев. Психопатологические симптомы и синдромы: учебное пособие. — Владимир: Издательство Владимирского государственного университета, 2006. — 88 с. — ISBN 5-89368-671-3.
  2. ↑ Психология. А—Я. Словарь-справочник / Пер. с англ. К. С. Ткаченко. — М.: ФАИР-ПРЕСС. Майк Кордуэлл. 2000.
  3. 1 2 Всемирная организация здравоохранения. Лексикон психиатрических и относящихся к психическому здоровью терминов. — 2 изд. — К.: «Сфера», 2001. — ISBN 966-784-125-1.
  4. 1 2 Исаев Д. Н. Психопатология детского возраста: Учебник для вузов. — СПб.: СпецЛит, 2001. — 463 с — ISBN 5-299-00187-8
  5. 1 2 3 4 Лебединская К. С., Лебединский В. В. Нарушения психического развития в детском и подростковом возрасте: Учебное пособие для вузов. — 8-е изд., испр. и доп. — М.: Академический Проект; Трикста, 2013. — 303 с. — (Gaudeamus). ISBN 978-5-8291-1504-3 (Академический Проект) ISBN 978-5-904954-25-3 (Трикста)
  6. Стоименов Й. А., Стоименова М. Й., Коева П. Й. и др. Психиатрический энциклопедический словарь. — К.: «МАУП», 2003. — 1200 с. — ISBN 966-608-306-X.
  7. 1 2 Левченко И. Ю. Патопсихология: Теория и практика. — М.: Академия, 2000. — 232 с.
  • Ковалёв В. В. Психиатрия детского возраста. — М.: «Медицина», 1979. — 608 с.

Символ (психоанализ) — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Символ (др.-греч. σύμβολον — (условный) знак, сигнал) — образ, наделенный знаковостью и смыслом, имеющий отношение к чему-то другому и являющийся его представителем.[1] Связь между символами и тем, с чем они соотносятся, строится на ассоциации идей и обычно устанавливается путём соглашения. Во всех этих случаях, однако, связь между символом и референтным объектом имеет сознательный характер, тогда как психоаналитическую теорию символизма интересует бессознательное замещение одних образов, идей или действий другими.[2]

В работах Фрейда можно выделить два взгляда на символизм — «узкий» и «широкий». Период в творчестве Фрейда с 1900 по 1913 считается центральными для развития идей «узкого» подхода, хотя в это время уже закладываются основные идеи «широкого» подхода[3]. В дальнейшем, под влиянием критики и благодаря вкладу Джонса, Фрейд сформировал «широкий» подход к символизму, который включал в себя и прежние его взгляды.

«Узкий» подход Фрейда[править | править код]

«Узкий» подход Фрейда состоит из общих требований и некоторых специфических характеристик символов. Согласно этим требованиям, термин «символ» используется для обращения к некоторым элементам, которые возникают в снах (но так же и в мифах, сказках, фольклоре и т. п.), и которые отличаются от всех другого бессознательного, непрямого, замещающего, репрезентативного материала, используемого для защиты[4]. Фрейд утверждал, что символы выделяются из других форм косвенной репрезентации по трём специфическим характеристикам:

  • Символы «немые» или «безмолвные» — сновидец (пациент) не способен назвать никаких ассоциаций с этими символами. По словам Фрейда, ассоциации сновидца очень слабо помогают в понимании символов.
  • Символы имеют постоянные значения. Из этого следует, что не существует «индивидуальных символов».
  • Символы филогенетически наследуются. Это объясняет их постоянное, универсальное значение. Знания символических связей и значений нельзя приобрести при обучении. Они являются бессознательным, филогенетически передаваемым «архаическим наследством», универсальным кодом, который может быть найден во сне, мифах, фольклоре и т. д.[5]

Из этих трёх специфических характеристик, согласно Фрейду, имеется три следствия: во-первых, это неизбежно приводит к ламаркизму. Во-вторых, символизм становится существенной частью «языка бессознательного». В-третьих, символ — не результат работы цензуры, а так же не результат работы со сновидениями. Символы всегда присутствуют в бессознательном, и только используются цензурой. Таким образом, символизация не только отделяется от других механизмов образования сновидений (конденсация, смещение, графическое представление), но и представляет собой четвёртый вид отношения между явным и скрытым содержанием.[6]

Вклад Э.Джонса в разработку подхода Фрейда[править | править код]

Э.Джонс предложил способ включения «узкого» подхода Фрейда в его «широкий» подход к символизации. Джонс вводит понятие «истинного символизма» и приравнивает это понятие «узкому» подходу Фрейда. В «истинном символизме» содержится только результат работы бессознательного, поэтому связи между символом и значением могут быть названы «жесткими». Против этого была направлена критика «узкого» подхода Фрейда к символизму. Кроме этого критике подвергалось игнорирование сознательных процессов. «Узкая» теория Фрейда не рассматривала формирование символики как непрерывный процесс, в котором участвуют сознательное и бессознательное, первичные и вторичные процессы.[7] Под давлением критики, Джонс внёс ряд модификаций в теорию символизма, а так же ввёл понятие «метафора». В результате, вместо деления символизма на две категории и ограничения теории символизма одной из этих категорий, «широкий» подход Фрейда включает в себя три категории (А, В, С), концентрируя внимание на двух из них (А, В). Категория «А» включает «истинный символизм» Джонса. Например, змея символизирует фаллос. Символы образуются по формуле: конфликт-подавление-сублимация. Категория «В» состоит из сознательных реакций и сублимации бессознательных комплексов. Например, змей сознательно символизирует мудрость, независимо от связи змея-фаллос в «А», но является защитной реакцией на неё. Категория «С» состоит из «метафор», которые были образованы сознательно и не связаны с защитой.[8][9]

«Широкий» подход Фрейда[править | править код]

Основные черты «широкого» подхода Фрейда можно отметить в следующих положениях:

  • Существуют два класса символов: традиционные и нетрадиционные (conventional/non-conventional). Существуют проблемы по их соотношению, но в центре внимания находится второй класс символов, так как эти символы спорные и нуждаются в объяснение (они появляются в снах, мифа, искусстве, ритуалах и т. п.). Нетрадиционные символы имеют различные названия: «не хаотичные», «уплотнённые», «нелогические». Эти символы отличаются от языка и традиционных символов тем, что нетрадиционные символы не используются для общения или обращения.[10]
  • Существует скорее единый континуум нормальный/ патологический символ, а не дихотомия. Так «нормальными» являются социально приемлемые символы, не рассматриваемые как невротические (например, старая дева, которая держит домашнее животное как компаньона-заместителя, на которого переносит свою любовь).[9] Сознательно используемые нетрадиционные символы (например, авторами художественных произведений), или же символы, в которых замена может происходить сознательно (рыцарь, который борется за перчатку леди, знает, что борется за леди). «Нормальные» символы включают широкое поле культурного символизма, который является продуктом социально приемлемой «сублимации». «Патологические» символы наоборот не ограничиваются психическими расстройствами. Этот термин может быть применён к механизмам нормальной защиты, например, к снам, мифам и т. п.[11]
  • Нетрадиционные символы рассматриваются как защитные заместители, образованные по схеме: конфликт-репрессия-заместитель. Эти символы могут представлять из себя комплекс действий, связей и событий. Символами могут быть в равной мере королева и сложное продуманное ритуалистическое действие при обсессивно-компульсивном расстройстве.[12]
  • Основание для символизма (нетрадиционного) лежит в четырёх эмпирических фактах: 1) изначальные первичные объекты и консумматорная активность врождённых инстинктивных влечений; 2) длинный период младенческой зависимости; 3) связь между влечениями и когнитивными структурами, которая приводит к «заинтересованности» восприятия в нахождении сходств между первичными и другими, не первичными, объектами; 4) недоступность этих первичных объектов, а также торможение, главным образом, через репрессию, экспрессии консумматорной активности в отношении конкретных первичных объектов.[10]
  • Эти четыре факта приводят к смещению интереса от желаемых, но репрессированных, первичных объектов и действий на частично приятные заменители, которые являются компромиссными образованиями для противоречивых импульсов. Эта замена лежит в основе сновидений, невротических симптомов, мифов, искусства, сказок, обрядов и других религиозных действий. Природа этих образований как частично приятных компромиссов определяется наличием в сознании конкурирующих интересов.[13] Одна часть психики бессознательно принимает символ, чтобы быть символом, а для другой части психики символ — это просто то, чем он является сам по себе. Для подавленных импульсов, символизм является случаем мотивированной ошибочной идентификации, в который символ ошибочно принимают за символизированный и обращаются с ним, как будто он являлся символизированными. Для подавляемых импульсов, нет таких ошибочных убеждений, объекты и действия доступны. Комбинация этих двух процессов в одном человеке приводит (по причинам не объяснённым) к меньшему удовольствию, чем удовольствие, получаемое через первичные объекты и активности.[13]
  • Символизм может быть индивидуальным или универсальным, но большая часть символов, найденных в культуре, носит универсальный характер. Это связано со сходством в онтогенезе отдельных ей представителей.
  • В символизме всегда переплетены сознательные и бессознательные процессы. Например, в религиозных практиках и ритуалах, провозглашенный символ не просто накладывается, а заменяет бессознательный символ.[12]
  • Символизируемое — первично и бессознательно, символ — вторичен и сознателен. Убеждение в идентичности символизируемого и символа — бессознательно, их различение — сознательно. Инстинктивно отвергаемое всегда обменивается на заместитель. Это объясняет однонаправленность символического уравнивания.
  • Символ не указывает на «высшую» правду. Всё, на что он указывает, должно быть обнаружено в нашем материальном, пространственно-временном мире.[13]
  1. ↑ Символ это что такое Символ: определение — Психология.НЭС (неопр.). vocabulary.ru. Дата обращения 20 декабря 2016.
  2. ↑ Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа, Русское психоаналитическое общество. Официальный сайт.. Дата обращения 20 декабря 2016.
  3. Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 96-96.
  4. Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 26.
  5. Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 27-28.
  6. Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 29.
  7. Rycroft, C. Symbolism and its relationship to the primary and secondary processes.
  8. Jones, E. The theory of symbolism. — Papers on Psychoanalysis, 5th edn. — London: Hogarth, 1948.
  9. 1 2 Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 206-213.
  10. 1 2 Freud, S. Moses and Monotheism: Three Essays.
  11. Freud, S. Analysis terminable and interminable.
  12. 1 2 Freud, S. An Outline of Psycho-Analysis.
  13. 1 2 3 Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — 2003. — С. 232-235.
  • Райкрофт Ч. «Критический словарь психоанализа». Пер. с англ. Л. В. Топоровой, С. В. Воронина и И. Н. Гвоздева под редакцией канд. философ. наук С. М. Черкасова.— СПб.; Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995
  • Фрейд, Зигмунд. Толкование сновидений / под общ. ред. Е. С. Калмыковой, М. Б. Аграчевой, А. М. Боковикова. — М.: Фирма СТД, 2005. — 680 с. — ISBN 5-89808-040-6.
  • Фрейд, Зигмунд. Основные психологические теории в психоанализе / пер. М. В. Вульф, А. А. Спектор. — М.: АСТ, 2006. — 400 с. — ISBN 5-17-036472-5.
  • Le´vi-Strauss, C. Myth and Meaning, London: Routledge & Kegan Paul, 1978
  • Segal, H. Some aspects of the analysis of a schizophrenic, International Journal of Psycho-Analysis, 1950
  • Segal, N. P. The psychoanalytic theory of the symbolic process, Journal of the American Psychoanalytic Association, 1961
  • Jones, E. The theory of symbolism, in Papers on Psychoanalysis, 5th edn, London: Hogarth, 1948.
  • Kubie, L. S. The distortion of the symbolic process in neurosis and psychosis, Journal of the American Psychoanalytic Association, 1953
  • Petocz A. Freud, Psychoanalysis, and Symbolism. — Cambridge University Press, 2003. — 284 с.
  • Rycroft, C. Symbolism and its relationship to the primary and secondary processes, International Journal of Psychoanalysis, 1956
  • Freud, S. Analysis terminable and interminable, Standard Edition, vol. XXIII, London: Hogarth, 1937
  • Freud, S. Moses and Monotheism: Three Essays, Standard Edition, vol. XXIII, London: Hogarth, 1939
  • Freud, S. An Outline of Psycho-Analysis, Standard Edition, vol. XXIII, London: Hogarth, 1940

7 известных символов, о значении которых мы и не догадывались

Ребята, мы вкладываем душу в AdMe.ru. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

Каждый день мы видим тысячи знаков и обозначений. А некоторые из них даже используем для выражения самых сильных чувств, когда не можем подобрать слова. Но задумывались ли вы, откуда они возникли? И правильно ли вообще мы их используем?

AdMe.ru решил подробно в этом разобраться и собрал для вас 7 самых известных символов, о значении и происхождении которых известно далеко не каждому.

​Амперсанд (знак &)

7 известных символов, о значении которых мы и не догадывались

Знак амперсанд (&) обозначает латинский союз et (или английский and), то есть «и». Такую лигатуру придумали еще в Древнем Риме. Тирон, который был личным секретарем Цицерона, изобрел свою систему сокращений для ускорения письма, называемую «тироновскими знаками».

Впоследствии этот знак настолько прижился в Европе и Америке, что долгое время стоял на последнем месте в английском алфавите, а пропадать начал только к началу ХХ века. Само слово «амперсанд» — это сокращение фразы And per se and. Когда детям произносили буквы алфавита, то после z учитель говорил: Аnd per se and — «И само по себе «и». Перед буквой, совпадающей по произношению со словом, говорили per se («сама по себе», «как таковая»).

Со временем от букв et форма символа изменилась до такой степени, что возник такой знак.

Сердце

А вот тут все сложнее. Несмотря на то что «любовь живет в сердце», все знают, что с настоящим сердцем у символа сердечка не так уж много общего. Но существует несколько гипотез о его происхождении.

  • Пара лебедей, подплывающих навстречу друг другу, в момент касания образует форму сердца. В культурах многих народов эти птицы являются символом любви, верности и преданности, так как сформированная пара остается вместе на всю жизнь.
  • Другая гипотеза говорит, что изначально знак был символом женского начала. Сам он изображает форму женского таза. Древние греки даже построили специальный храм Афродите. Он уникален, поскольку был единственным храмом во всем мире, в котором поклонялись ягодицам. Н-да, вот так вот.
  • Также есть версия, что данный знак — это форма листика плюща. На вазе у греков он обычно изображался вместе с Дионисом — богом виноделия, покровителем страсти.

Bluetooth

7 известных символов, о значении которых мы и не догадывались

В Х веке в Дании правил король Харальд Блатанд, который объединил датские племена в единое королевство. Харальда еще прозвали Синезубый, так как он был известным любителем черники и по крайней мере один из его зубов был постоянно окрашен синим.

Технология Bluetooth (от англ. «синий зуб») предназначена для объединения нескольких устройств в одну сеть. А знак технологии является сочетанием двух скандинавских рун: «хагал» или «хагалаз» (Hagall) — аналог латинской H, и «беркана» (Berkana) — латинская B, что соответствует первым буквам имени Харальд Блатанд. Кстати, первые устройства, как нетрудно догадаться, были синего цвета и похожими на зуб.

Символ медицины

Мало кто знает, но символ медицины, изображающий трость с крыльями и двумя змеями, на самом деле является ошибкой.

По легенде у Гермеса (у римлян — Меркурий) был волшебный жезл кадуцей, который выглядел именно так. Кадуцей обладал способностью прекращать любые споры и мирить врагов, но к медицине не имел никакого отношения.

Дело в том, что больше 100 лет назад военные медики из США перепутали его с посохом Асклепия, на котором не было крыльев и была всего одна змея. Асклепий был древнегреческим богом целительства и медицины, поэтому ошибка вполне понятна. Впоследствии этот знак прижился и сейчас используется как символ врачебной тайны.

Психиатрические ярлыки приносят вред, клеймя людей

Психиатрические ярлыки приносят вред, клеймя людей

МИФ

37

Как вы бы себя чувствовали, если бы ваши друзья считали вас параноидальным шизофреником? Дэвид Розенхан, профессор психологии и права, задал этот вопрос в качестве предположения о том, что психиатрические диагнозы, или ярлыки, являются клеймом, то есть заставляют нас воспринимать людей, получивших эти ярлыки, негативно. Он полагал самоочевидным, что такие ярлыки, как «параноидальная шизофрения», налагали на пациентов клеймо душевнобольных, заставляя других людей относиться к ним пристраст-

но или даже грубо. Розенхан утверждал, что психиатры должны избегать глобальных диагностических ярлыков, таких как «серьезная депрессия», в пользу объективных поведенческих описаний, таких как «грустный взгляд», «много плачет» и «ходит и говорит медленно».

Психиатр Роберт Спитцер задал встречный вопрос: действительно ли такой подход повлияет на отношение людей или на их поведение? Он перефразировал вопрос Розенхана, используя поведенческие термины, а не диагностические ярлыки: как вы бы чувствовали себя, если бы ваши коллеги посчитали, что у вас непоколебимое, но совершенно ложное убеждение в том, что другие люди хотят вам навредить? Спитцер утверждал, что клеймо психического больного происходит

от реакции людей на аберрантное поведение и мысли, такие как параноидальный бред, а не на психиат-

рическии диагноз, который профессионалы используют для классификации психических расстройств. Кто прав?

Ответ на этот вопрос для многих людей начинается и заканчивается в знаменитом труде Розенхана, озаглавленном «Как быть нормальным в ненормальных местах». Восемь психически здоровых людей, включая и самого Розенхана, пришли в общей сложности в 12 психиатрических больниц.

Согласно плану, все они симулировали умеренное беспокойство и просили госпитализации на основании воображаемых жалоб на необычные слуховые галлюцинации (слышание голосов и «глухого стука»). Интересно, что все эти «псевдопациенты» были госпитализированы: одному поставили диагноз «маниакальная депрессия», остальным 11 — «шизофрения». Оказавшись в больнице, псевдопациенты прекратили фальсифицировать любые симптомы психического расстройства. За исключением того, что активно записывали все с целью сбора данных, в остальном вели себя нормально и наблюдали, не обнаружит ли персонал больницы отсутствие у них признаков болезни и не выпишут ли их. Однако, как ни странно, этих псевдопациентов продержали в больнице в среднем 19 дней каждого. Их первоначальное состояние было просто повторно классифицировано как «в ремиссии», что означало «больше не выказывают симптомов болезни».

На основе этих результатов Розенхан сделал вывод о том, что психиатры не могут отличить нормальность от ненормальности, потому что все пациенты сохранили свои первоначальные диагнозы после выписки.

Эти псевдопациенты наблюдали небрежное и даже оскорбительное лечение других пациентов, которое Розенхан объяснил в большей степени эффектом наклеивания ярлыков. Он заявлял, что «психиатрические диагнозы… несут с собой личное, юридическое и социальное клеймо» и лишают пациентов надежды, поскольку «ярлык приклеивается, и навсегда прилепляется маска неполноценности». Розенхан предположил, что «в более мягкой окружающей среде, которая меньше привязана к глобальному диагнозу, поведения и оценки [персонала], возможно, были бы еще более мягкими и эффективными».

Исследование Розенхана стало научной и медийной

сенсацией. В многочисленных комментариях к этой статье ученые отмечали, что Розенхан использовал совершенно ущербную методологию, проигнорировал соответствующие данные и сделал необоснованные выводы. Пожалуй в самом разгромном критическом анализе Спитцер утверждал, что данные Розенхана, как ни странно, являлись лучшим антидоказательством его утверждений. Например, вспомните, что диагнозы всех 12 псевдопациентов при выписке были исправлены на «в ремиссии». Это изменение означает, что анормального поведения, отмеченного во время поступления в больницу, при выписке уже не наблюдалось. Спитцер собрал данные, предполагающие, что диагнозы «в ремиссии» были чрезвычайно редки, если не вообще неслыханны в психиатрических больницах. Тот факт, что диагнозы всех 12 псевдопациентов были изменены тем же самым необычным способом, показывает только то, как умело штат распознал нормальное поведение, когда псевдопациенты прекратили фальсифицировать симптомы. Как отмечает Спитцер, этот факт идет вразрез с утверждением Розенхана о том, что психиатры не могут отличить нормальность от ненормальности.

Даже сегодня бесчисленные источники сообщают читателям о том, что психиатрические ярлыки являются клеймом и потенциально вредны. Вебсайт, спонсируемый американским управлением по изучению токсикомании и психиатрии (http://mentalhealth.samhsa. gov/publications/allpubs/SMA96-3118/default.asp), утверждает, что «слова могут быть ядом», перечисляя в качестве примеров такие слова, как «подавленный, шизофреник, безумный или гиперактивный». При обсуж-

дении опасностей диагноза социолог Аллан Хорвитц и социальный работник Джером Уэйкфилд упомянули «массу доказательств» того, что психиатрический диагноз «приводит к вредному клейму».

Тот факт, что диагнозы всех 12 псевдопациентов были изменены тем же самым необычным способом, показывает только то, как умело штат распознал нормальное поведение, когда псевдопациенты прекратили фальсифицировать симптомы.

Несмотря на разгромные критические анализы, многие академические тексты все еще представляют исследование Розенха-на в некритическом свете. Это исследование — одно из самых часто цитируемых в учебниках по введению в психологию (Go-renflo & McConnell, 1991) — было переиздано в нескольких отредактированных книгах классических лекций по психоло

гии (Heiner, 2008; Henslin, 2003; Kowalski & Хитрый, 2004) и было процитировано более чем в 1100 журнальных статьях (см. также Ruscio, 2004).

Например, в широко известной работе по анормальной психологии Рональд Комер написал, что исследование Розенхана демонстрирует, «что ярлык «шизофреник» может сам по себе иметь негативный эффект не только в плане отношения к этим людям, но и в плане их собственных ощущений и поведения».

В лекции из аудиосерии «Великие идеи психологии» психолог Дэниел Робинсон говорит своим слушателям: «Исследование Розенхана дало ясно понять, что как только человеку ставят диагноз X, к нему и начинают относиться как к X… потому что окружающая среда установила, что вы — X, и вы всегда будете X».

Еще в 1970-е годы Спитцер просил Розенхана предоставить ему доступ к его данным, чтобы проверить

его выводы. Предоставление доступа к данным для независимого обзора компетентными профессионалами предписывается этическим стандартом 8.14 Американской психологической ассоциации (2002). Спит-цер сообщил, что Розенхан согласился предоставить ему данные, как только он закончит книгу об этом исследовании. Но эта книга так никогда и не материализовалась, и то же самое случилось и с данными Ро-зенхана.

Тридцать лет спустя писательница Лорен Слейтер описала работу Розенхана в одной из глав своей книги «Открываем ящик Скиннера: великие психологические эксперименты двадцатого столетия». Она не только создала у читателей впечатление, что заключения Розенхана были верны, но и что она воспроизвела их в последующем исследовании, в ходе которого изображала из себя псевдопациентку в разных психиатрических больницах: «Позвольте мне сказать вам, что я попробовала этот эксперимент. Я на самом деле сделала это» (Slater, 2004). Спитцер и несколько других видных исследователей-психиатров неоднократно просили Слейтер предоставить копии отчетов ее больничных встреч, но безрезультатно. Только после того как Спитцер и его коллеги (Spitzer, Lilienfeld, & Miller, 2005) опубликовали критический анализ, Слейтер написала, что «я никогда не проводила такое исследование; его просто не существует».

И по сей день не ясно, воспроизвела ли Слейтер этот эксперимент, как она заявляла об этом. Хотя Розенхан и Слейтер так и не предоставили данные для независимого научного обзора, многие опубликованные исследования оценили влияние психиатрических диагнозов и аномального поведения на клеймо психической болезни по-разному. Некоторые исследователи раскритиковали эти источники — Джон Русио обсудил фатальные недостатки в широко цитируемых исследованиях Эллен Лангер, Роберта Абелсона и Мориса Те-мерлина — но исследователи провели ряд лучше контролируемых экспериментов.

Например, письменное описание человека может включать психиатрический диагноз (типа биполярного расстройства), описание поведения (например, чередующиеся периоды клинически приподнятого и депрессивного настроения), то и другое или ничего из этого. Изменяя ярлыки и поведение независимо, исследователи могут определить, как эти два фактора влияют на суждения о людях с психическими болезнями. Проведенный ранее обзор привел его авторов к выводу: «Похоже, любое отклонение, направленное на психиатрических пациентов, исходит из их аномального поведения, а не из ярлыка, который к ним прилепили» (Lehmann, Joy, Kreisman & Simmens, 1976). Многие более поздние исследования поддерживают это заключение (Ruscio, 2004).

Даже при том, что огромная совокупность доказательств указывает: сами психиатрические ярлыки не вызывают вреда, — вера в то, что диагнозы ответственны за клеимо, связанное с психической болезнью, сохраняется. Поскольку само клеймо бесспорно реально, те, кто страдают от психической болезни, и те, кто заботятся о них, становятся для него легкой мишенью. И все же аргумент о том, что сами диагнозы, а не поведение, связанное с ними, производят это клеймо, неверен изначально.

Давайте рассмотрим тот факт, что клеймо психической болезни появилось задолго до появления всех психиатрических систем классификации. Диагностическое и статистическое руководство по расстройствам психики (ДСРРП), которое используется психиатрами всего мира, было первоначально издано в 1952 году, а новый выпуск был издан в 2000 году (Американская психиатрическая ассоциация, 2000). Даже при том, что менее формальные классификации существовали в течение нескольких десятилетий до появления первого ДСРРП, можно сказать, что клеймо психической болезни существовало в течение многих столетий.

Аргумент о том, что диагнозы вызывают появление клейма, разбивается тем фактом, что диагнозы являются конфиденциальными, а чтобы быть заклейменным, человеку не нужно получать диагноз у психиатра. Если люди сами не расскажут другим о своих диагнозах, другие даже не будут знать о них.

Почему люди, обеспокоенные тем, что им присвоили клеймо психически больного, рассказывают другим о своем диагнозе? Помимо непосредственного наблюдения аномального поведения или вместо него, вероятным источником клеима психической болезни является знание о том, что человек посетил психиатра. Можно вполне предположить, что любой, кто обратился к врачу, должен страдать от расстройства психики, и поэтому обыватели неофициально приклеивают друг к другу ярлыки, используя уничижительные слова типа «сумасшедший», «полоумный» или «чокнутый». Этого процесса «неофициальной маркировки», как некоторые называют его, часто достаточно, чтобы присво-

ить клеймо, связанное с психической болезнью, и при этом не важно, поставлен ли человеку психиатрический диагноз и рассказал ли он о нем другим (Gove, 1982).

Психиатрические диагнозы играют важную роль. Диагнозы важны для многих целей, в том числе для общения психиатров; координации научно-исследовательской деятельности по всему миру; предоставления психиатрической помощи; компенсации от страховых компаний; предоставления пациентам самых

Клеймо психической болезни появилось задолго до появления всех психиатрических систем классификации.

эффективных видов лечения. Конечно, никто не считает, что ДСРРП идеально. Мы должны приложить все усилия, чтобы улучшить существующую психиатрическую систему классификации, но нападки на нее, исходя из неподтвержденного мнения о том, что диагнозы клеймят людей, контрпродуктивны.

Предположим, окружающие заметили, что у вас появилось непоколебимое, но совершенно ложное мнение о том, что все хотят навредить вам. Вероятно, что любое клеймо, связанное с вашей психической болезнью, существовало бы независимо от того, знал ли кто-либо о том, что вам поставили диагноз «параноидальная шизофрения». Вместо того чтобы возлагать ответственность на психиатрические диагнозы, Патрик Корриган и Дэвид Пенн обсудили многие более конструктивные способы уменьшить действие клейма, включая местные образовательные и ориентируемые на контакт программы и выносимые с сочувствием диагнозы в контексте гуманного и эффективного лечения.

Кроме того, несколько исследований демонстрируют, что диагностические ярлыки могут фактически позитивно повлиять на клеймо, вероятно, потому что они предоставляют наблюдателям объяснения странного поведения людей с психической болезнью. В одном исследовании сверстники оценили эссе, написанные детьми с синдромом дефицита внима

Диагнозы важны для предоставления психиатрической помощи и эффективного лечения, для получения компенсации от страховых компаний.

ния и гиперактивности, позитивнее, чем эссе, написанные детьми без такого диагноза (Comez-Ruiz & Hendricks, 1993). В другом исследовании взрослые оценили умственно отсталых детей более благоприятно, когда те получили диагностический ярлык, чем тогда, когда у них не было такого ярлыка (Seitz Geske, 1976). Точно так же

Мишель Вуд и Марта Валдез-Менчака обнаружили позитивный эффект от присваивания ярлыков детям с речевыми трудностями и предположили,

что диагностический ярлык «может заставить учителей более благосклонно относиться к ребенку… Присваивание ярлыка может обеспечить более информативный контекст для оценки относительных сильных и слабых сторон ребенка с ограничениями (дефектами)».

История клинической психологии и психиатрии показывает: когда мы начинаем лучше понимать психические болезни и когда их лечение становится более эффективным, восприятие клейма психически больного притупляется. Между тем, когда людям с психической болезнью присваивают клеймо психбольного, мы не должны обвинять в этом психиатрические диагнозы, которые могут помочь идентифицировать источник их страдания.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

Большая энциклопедия по психиатрии — символизм

Символизм

символизм

– 1. вообще – действие или практика использования символов; 2. в процессах сложной коммуникации – использование некоторой произвольной «вещи» для представления или замещения ею какой-то другой; 3. в психоанализе – представление в сознании бессознательных тенденций. Предполагается, что: а) этот процесс протекает исключительно в бессознательной сфере и б) то, что аффект, вложенный в символизируемую идею, оказался неспособным к качественному изменению, обозначаемую термином «сублимация». Истинный символизм фактически подобен сновидению и образованию симптомов своим индивидуальным проявлением, значение которого может быть понято только с позиции личного опыта индивида, а не с помощью словарей или социальных условностей. В своей последней работе З.Фрейд (1940) указывает:»Сновидения неограниченно используют лингвистические символы, значение которых по большей части не известно спящему. Наш опыт, однако, позволяет установить их смысл. Они, вероятно, берут начало из ранних фаз развития речи». Символизация рассматривается как один из первичных процессов, управляющих бессознательным мышлением; 4. направление в искусстве, сосредоточенное преимущественно на выражении посредством символов интуитивно постигаемых сущностей и идей, смутных, часто утончённых чувств и невербализуемых предчувствий. Стремясь проникнуть в тайны бытия и сознания (идти «от реального к реальнейшему»), символисты выразили неприятие буржуазности и позитивизма, тоску по духовной свободе, трагическое предощущение грядущих мировых социально-исторических потрясений.

См. в других словарях

1.

  в отличие от общепринятой системы символов, усматривание больными обычных символов там, где они не играют символической роли. …

Клиническая психология

Вопрос-ответ:

Похожие слова

Ссылка для сайта или блога:

Ссылка для форума (bb-код):

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *