Свобода человека всегда предполагает его ответственность: Контрольное тестирование по обществознанию по теме «Проблемы социально-политической и духовной жизни»

Контрольное тестирование по обществознанию по теме «Проблемы социально-политической и духовной жизни»

Контрольная работа. Обществознание 11 класс

Тема: «Проблемы социально-политической и духовной жизни»

Вариант 1

I. Задания с выбором ответа

1.Понятие, характеризующее объективный, исторически конкретный вид взаимоотношений между личностью, коллективом, обществом с точки зрения сознательного осуществления предъявляемых к ним взаимных требований, — это

1) необходимость 2) случайность 3) ответственность 4) свобода

2. То, что обязательно должно произойти в данных условиях, однако в такой форме, которая зависит не только от сущности происходящего, но и от сложившихся условий её проявления, называется

1) свободой 2) случайностью 3) необходимостью 4) ответственностью

3. Олег исключает всякую возможность выбора. Какая дополнительная информация позволит сделать вывод о том, что Олег является фаталистом?

1) решение принимается человеком, исходя из его субъективных желаний 2) всякое действие человека предопределено заранее 3) воля человека – первооснова всего сущего 4) случайность играет в жизни человека определяющую жизнь

4. Носителем общественного сознания являются

1) предметы духовного производства 2) социальные группы 3) нормы морали и права 4) религиозные догматы

5. Верны ли следующие суждения о массовом сознании?

А. Массовое сознание характеризуется устранением индивидуальных различий

Б. Массовое сознание характеризуется тем, что оно никогда не поднимается до теоретических обобщений

1) верно только А. 2) верно только Б. 3) оба суждения верны 4) оба суждения неверны

6. К открытым формам политического поведения относится (-ятся)

1. митинг 2) демонстрация 3) референдум 4) всё перечисленное

7. Верны ли следующие суждения об индивидуальном политическом поведении?

А. Политическое поведение отдельного человека имеет смысл только потому, что множество других людей одновременно с ним готовы делать и делают то же самое

Б. Политическое поведение отдельного человека способно повлиять на положение дел в обществе в условиях отсутствия организационного и даже идейного сотрудничества

1) верно только А. 2) верно только Б. 3) оба суждения верны 4) оба суждения неверны

8. Тип политического взаимодействия, при котором один человек или ограниченная группа людей, задают стандарты поведения и цели деятельности для больших социальных групп или общества в целом, — это

1) политическая культура 2) политическая элита

3) политическое лидерство 4) политический процесс

9. К специфическим правам религиозной организации в РФ не относится

1) право распространять религиозную литературу 2) право действовать в соответствии со своими внутренними установлениями 3) право на религиозную нетерпимость 4) всё перечисленное

10. Повзрослевший сын семьи О. создал свою семью, но отделяться от родителей не стал. В результате образовалась семья

1) коллективистская 2) многопоколенная 3) нуклеарная 4) традиционная

II. Задания с кратким ответом

1. Ниже приведён перечень терминов. Все они , за исключением одного, связаны с понятием «свобода»

Выбор, произвол, ответственность, познание, собственное решение

Найдите и укажите термин, относящийся к другому понятию.

Ответ: ______________________________

2. Найдите в приведённом списке черты коммунистической идеологии и запишите цифры, под которыми они указаны.

1) полное преодоление стихийно-рыночных основ экономики

2) идея противоестественности и нежелательности резкого переустройства общества

3) ликвидация частной собственности

4) разделение властей на три основные ветви: законодательную, исполнительную, судебную

5) признание оптимальным регулятором экономических отношений свободного рынка товаров, труда, услуг, капиталов

6) идея бесклассового общества, основанного на принципах равенства и социальной справедливости

3. Прочитайте приведенный ниже текст, в котором пропущен ряд слов. Выберите из предлагаемого списка слова, которые необходимо вставить на место пропусков.

Одной из наиболее значимых задач развития России является преодоление демографического _________(А). Для этого потребуется консолидация усилий большинства участников _________(Б), занимающих в обществе самое разное положение, выполняющих различные общественные _________(В), обладающие различными видами и объёмами ________(Г).

Необходима комплексная _________(Д), дополненная усилиями ________(Е), гражданских и деловых организаций.

Каждое слово (словосочетание) может быть использовано только один раз. Обратите внимание на то, что в списке слов больше, чем вам требуется для заполнения пропусков.

1) ресурс 2) общественная жизнь 3) местное самоуправление 4) функция 5) социально-психологический климат 6) государственная деятельность 7) кризис 8) дискриминация 9) кадровый дефицит

4. Запишите слово, пропущенное во фрагменте таблицы.

Структура общественного сознания

Вариант 2

I. Задание с выбором ответа.

1.Определение: «Совокупность идей, взглядов, теорий, а также чувств, привычек и нравов определённой социальной общности или группы» относится к понятию

1) массовое сознание 2) обыденное сознание 3) идеология 4) общественное сознание

2. К формам общественного сознания не относится

1) экономика 2) религия 3) наука 4) философия

3.

Верны ли следующие суждения об индивидуальном сознании

А. Индивидуальному сознанию присуще то общее, что свойственно социальной группе, к которой принадлежит данный человек

Б. Индивидуальному сознанию присущи все черты, свойственные данному человеку

1) верно только А. 2) верно только Б. 3) оба суждения верны 4) оба суждения неверны

4. Теоретическое или, по крайней мере, логически упорядоченное систематизированное политическое сознание и самосознание больших и малых социальных групп, через которое они уясняют свои политические интересы, потребности, ожидания, представления об идеалах политического мироустройства, — это

1) политическая психология 2) обыденное политическое сознание

3) политическая идеология 4) политология

5. Главной особенностью СМИ по сравнению с обычными средствами коммуникации является

1) политическое просвещение 2) прямая связь с общественностью

3) достоверность информации 4) распространение культуры

6. Поведение, соответствующее законам, требованиям политической морали, называется

1) нормативным 2) патологическим 3) отклоняющимся 4) экстремальным

7. Верны ли следующие суждения о гарантиях против деградации политической элиты?

А. К гарантиям против деградации политической элиты относятся демократические выборы

Б. К гарантиям против деградации политической элиты относится её закрытость для социальной мобильности

1) верно только А. 2) верно только Б. 3) оба суждения верны 4) оба суждения неверны

8. Для большинства развитых стран характерна тенденция в семейно-брачных отношениях, связанная с

1) увеличением возраста вступающих в брак 2) сокращением числа разводов

3) уменьшением возраста вступающих в брак 4) повышением значимости семейных ценностей

9. Религиозным организациям в РФ запрещено

1) присвоение властных полномочий 2) осуществление предпринимательской деятельности

3) обладание земельными участками 4) всё перечисленное

10. Проявление негативного отношения к политической системе в целом, либо к её отдельным элементам, ценностям, политическим решениям в открыто демонстративной форме, — это

1) экстремизм 2) политический протест 3) электоральное поведение 4) групповое политическое поведение

II. Задания с кратким ответом.

1. Ниже приведён перечень терминов. Все они, за исключением одного, связаны с понятием «религиозная группа».

Вероисповедание, религиозные обряды, насильственное объединение, религиозное воспитание. Богослужение

Найдите и укажите термин, относящийся к другому понятию

Ответ: ________________________

2. Найдите в приведённом списке тенденции в демографическом положении современной России и запишите цифры, под которыми они указаны.

1) увеличение трудоспособного населения

2) старение населения

3) инфантилизация подрастающего поколения

4) укрепление связей между поколениями

5) сокращение количества брошенных детей

6) сокращение числа традиционных детей

Ответ: ____________________

3. Прочитайте приведённый ниже текст, в котором пропущен ряд слов. Выберите из предполагаемого списка слова, которые необходимо вставить на место пропусков.

Свобода человека всегда предполагает его _______(А) перед обществом за свой ______(Б). Свобода есть возможность осуществления целеполагающей _______(В), способность действовать со _______(Г) дела ради избранной ____(Д). Свобода – это сложнейший и глубоко противоречивый феномен жизни человека и общества, характеризующийся одновременно и как величайший дар и _____(Е).

Каждое слово (словосочетание) может быть использовано только один раз. Обратите внимание на то, что в списке слов больше, чем вам требуется для заполнения пропусков.

1) необходимость 2) тяжкое бремя 3) цель 4) объективное условие 5) ответственность 6) знание 7) поступок 8) фатализм 9) деятельность

4. Установите соответствие между признаками лидерства и его типами.

Признаки лидерства Типы лидерства

А) Вера 1) Традиционное

Б) Патриархальные или сословные нормы 2) Легальное

В) Привычка 3) Харизматическое

Г) Рационально разработанные правила

Д) Исключительные качества

Ответы

Вариант 1 Вариант 2

С выбором ответа

1 – 3 1 — 4

2 – 3 2 — 1

3- 2 3 — 3

4 – 2 4 — 4

5 – 1 5 — 2

6 – 4 6 — 1

7 – 3 7 — 1

8 – 3 8 — 1

9 – 3 9 — 1

10 – 2 10 — 2

С кратким ответом

1 – произвол 1 – насильственное объединение

2 – 136 2 — 236

3 – 724163 3 — 579632

4 – искусство 4 — 31123

Тест по обществознанию Свобода в деятельности человека для 11 класса

Тест по обществознанию Свобода в деятельности человека для 11 класса с ответами. Тест включает две части. Задания с выбором ответа (10 заданий) и задания с кратким ответом (3 задания).

Задания с выбором ответа

1. Понятие, характеризующее объективный, исторически конкретный вид взаимоотношений между личностью, коллективом, обществом с точки зрения сознательного осуществления предъявляемых к ним взаимных требований, — это

1) необходимость
2) случайность
3) ответственность
4) свобода

2. Специфический способ бытия человека, связанный с его способностью выбирать решения и совершать поступки в соответствии со своими идеалами, интересами и целями, — это

1) потребность
2) свобода
3) необходимость
4) ответственность

3. К социальным условиям реализации свободы относится(-ятся)

1) место человека в обществе
2) социальные нормы
3) социализация
4) все перечисленные

4. То, что обязательно должно произойти в данных условиях, однако в такой форме, которая зависит не только от сущности происходящего, но и от сложившихся условий её проявления, называется

1) свободой
2) случайностью
3) необходимостью
4) ответственностью

5. Верны ли следующие суждения о свободе личности?

А. Свобода личности проявляется в выборе человеком своего жизненного пути.
Б. Свобода личности проявляется в осознанном следовании установленным нормам.

1) верно только А
2) верно только Б
3) верны оба суждения
4) оба суждения неверны

6. Верны ли следующие суждения об ответственности?

А. Ответственность связана только с внешними формами воздействия на человека.
Б. Ответственность выступает важнейшим внутренним регулятором деятельности человека.

1) верно только А
2) верно только Б
3) верны оба суждения
4) оба суждения неверны

7. Верны ли следующие суждения об ответственности?

А. По мере развития человеческой свободы направленность ответственности смещается с коллектива на самого человека.
Б. По мере развития человеческой свободы направленность ответственности смещается с человека на коллектив.

1) верно только А
2) верно только Б
3) верны оба суждения
4) оба суждения неверны

8. Утверждение: «Включай в свой сегодняшний выбор средств воздействия на природу только такие, которые позволяют сохранить будущую целостность человека» иллюстрирует понятие

1) познания
2) необходимости
3) ответственности
4) свободы

9. Олег исключает всякую возможность выбора. Какая дополнительная информация позволит сделать вывод о том, что Олег является фаталистом?

1) решение принимается человеком, исходя из его субъективных желаний
2) всякое действие человека предопределено заранее
3) воля человека — первооснова всего сущего
4) случайность играет в жизни человека определяющую роль

10. Немецкий философ Ф. Ницше утверждал, что первичной движущей силой выступает свободная индивидуальная воля — «я». Какая дополнительная информация позволит сделать вывод о том, что Ф. Ницше является представителем волюнтаризма в философии?

1) игнорирование объективных законов бытия
2) представление о мире как механизме, работа которого подчиняется законам, независимым от человека
3) предсказуемость основных этапов жизни человека и общества
4) исключение свободы выбора человека

Задания с кратким ответом

1. Ниже приведён перечень терминов. Все они, за исключением одного, связаны с понятием «свобода».
Выбор, произвол, ответственность, познание, собственное решение.
Найдите и укажите термин, относящийся к другому понятию.

2. Прочитайте приведённый ниже текст, каждое положение которого обозначено определённой буквой.

(А) Свобода, с точки зрения русского философа Н. А. Бердяева, есть творчество человека, созидание ранее небывшего. (Б) Свобода личности противостоит по своему смыслу «уравниловке», стандартизации общественных отношений, обезличивающих человека. (В) Она связана с необходимостью, которая обусловлена объективными законами бытия. (Г) Пренебрежение же необходимостью, объективными законами исторического процесса, на наш взгляд, ведёт к вседозволенности.

Определите, какие положения текста носят

1) фактический характер
2) характер оценочных суждений

Запишите рядом с буквой, обозначающей положение, цифру, выражающую его характер.

3. Прочитайте приведённый ниже текст, в котором пропущен ряд слов. Выберите из предлагаемого списка слова, которые необходимо вставить на место пропусков.

Свобода человека всегда предполагает его _______________ (А) перед обществом за свой _______________ (Б). Свобода есть возможность осуществления целеполагающей _______________ (В), способность действовать со _______________ (Г) дела рад и избранной _______________ (Д). Свобода — это сложнейший и глубоко противоречивый феномен жизни человека и общества, характеризующийся одновременно и как величайший дар и _______________ (Е).

Слова в списке даны в именительном падеже. Каждое слово (словосочетание) может быть использовано только один раз.

Выбирайте последовательно одно слово за другим, мысленно заполняя каждый пропуск. Обратите внимание на то, что в списке слов больше, чем вам требуется для заполнения пропусков.

1) необходимость
2) тяжкое бремя
3) цель
4) объективное условие
5) ответственность
6) знание
7) поступок
8) фатализм
9) деятельность

Запишите рядом с каждой буквой номер выбранного вами слова.

Ответы на тест по обществознанию Свобода в деятельности человека для 11 класса
Задания с выбором ответа
1-3
2-2
3-4
4-3
5-3
6-2
7-1
8-3
9-2
10-1
Задания с кратким ответом
1. произвол
2. 2112
3. 579632

Правовая свобода личности в гражданском обществе Текст научной статьи по специальности «Право»



* ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ РОССИЙСКОГО ПРАВА И ГОСУДАРСТВЕННОСТИ *

Правовая свобода личности в гражданском обществе

О. В. Орлова

В основе подлинного цивилизованного общества лежит личность во всех ее проявлениях, поскольку человек всегда выступает одновременно субъектом и объектом общественных отношений. От его деятельности зависит «качество» общества и, в то же время, общество предопределяет «качество» самого человека, так как без человека невозможно существование общественного взаимодействия, тех или иных общественных институтов.

В каждом обществе существует определенный тип личности, и далеко не идеальный, ибо личность — это всегда мера отражения социальной реальности. Но только в гражданском обществе человек существует как автономная личность. Именно отношения, складывающиеся в гражданском обществе, преломляются в отдельно взятой личности через призму всей совокупности ее реальных отношений в экономической, духовной, политической, профессиональной, семейной и других сферах.

У каждого человека складывается определенная целостность его внутренних, социально значимых качеств, характеризующих его отношение к себе, к другим людям, к той или иной социальной общности, государству и обществу. В этом проявляется его индивидуальность. Вместе с тем человек, обладая и

Орлова Ольга Викторовна — старший научный сотрудник ИГПАН, доцент, кандидат юридических наук.

реализовывая свою индивидуальность, проявляя свою волю, тем не менее, должен действовать в определенных рамках, соответствующих требованиям гражданского общества, его ценностно-нормативным правилам. Здесь огромную роль играют внутренние регуляторы, обладающие к тому же должной временной устойчивостью — нравы, обычаи, традиции, мораль и стереотипы поведения. Поведение человека во многом зависит и от той оценки, которая дается ему окружающими, тем или иным социальным институтом. Подобная оценка имеет для личности огромное значение, ибо в определенной мере формирует, в частности, свободу ее политического и правового поведения. Таким образом, налицо два взаимосвязанных и взаимообусловленных процесса: процесс сознания (внутренний) и процесс деятельности (внешний), плавно перетекающие один в другой. Это позволяет сформировать конкретные мотивы деятельности человека в гражданском обществе, отражающие и его интересы, и интересы общества в целом.

Гражданское общество предполагает подчинение свободы личности и ее индивидуальности нормам права. В известной степени это порождает унификацию поведения, следование соответствующим нормам. Но это только на первый взгляд. В действительности индивид всегда стремится (хотя и не всегда так получается) к формированию своего Я,

способного самостоятельно действовать и принимать решения, не нарушая при этом общепринятых правил поведения и, в первую очередь, норм права.

Естественно, возникает вопрос: что представляет собой свобода? Понятие свободы рассматривалось в философии и юриспруденции на протяжении всей их истории. Античные мыслители считали, что социальная ценность человека определяется тем, что он рожден свободным гражданином, и потому главными являются его качества гражданина. Личностное же начало как бы отодвигается на задний план. Быть свободным означало пользоваться привилегиями гражданства, т. е. участвовать в собраниях, служить общему благу. При этом свобода гражданина означала его ответственность, ибо гражданин не только может, но и обязан осуществлять свои права, например, участвовать в ритуалах, в собраниях и т. д. Таким образом, свобода античного гражданина простиралась только на сферу публичных отношений.

В Средние века под свободой человека подразумевалось отсутствие внешних препятствий, которые могут ограничить его свободу. В этот период объем свободы человека был обусловлен наличием прав-привилегий, принадлежащих разным сословиям. Более того, само право представляло собой привилегию, гарантировавшую любому индивиду сохранение привычного образа жизни. Средневековая эпоха предполагала, во-первых, что человек есть существо, способное к само-творчеству, во-вторых, уже закладывалось представление о том, что человек — существо ответственное за свое поведение, правда, пока только перед Богом. По мере развития человеческой цивилизации постепенно акцент переносится на осознание своей индивидуальности и ответственности перед гильдией, цехом и т. п., отношения

внутри которых были построены на принципах свободы, справедливости и взаимодействия. И здесь свобода человека распространялась на сферу только частных интересов.

Особая заслуга в определении понятия «правовая свобода» принадлежит Гегелю. В «Философии права» он подчеркивал, что свобода человека — есть не что иное, как результат длительной работы духа. «Право состоит в том, что наличное бытие вообще есть наличное бытие свободной воли. Тем самым право есть вообще свобода как идея»1. Применительно к личности Гегель писал, что индивид признается свободным существом как отдельное лицо и «отсюда веление права гласит: будь лицом и уважай других в качестве лиц»2. Отсюда — правовая свобода, а иной свободы в гражданском правовом обществе не может быть, есть только там, где действуют принципы «разрешено все, что не запрещено законом» и «свобода одного ограничена такой же свободой другого».

Сегодня подавляющее большинство граждан практически не связывает понятие свободы с правом, с правами человека3. Вместе с тем правовая свобода — это, с одной стороны, обладание субъективными правами, которыми личность может воспользоваться по своему усмотрению, а с другой — права (как мера свободы) обеспечены общеобязательностью нормы права и защищены принудительным аппаратом государства.

В гражданском обществе личность полностью отвечает за выбор своего поведения. При этом осуществление человеком его права и

1 См.: Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990. С. 89.

2 Там же. С. 67.

3 По их мнению, свобода лежит в социаль-

но-экономической сфере, например, свободным человеком является тот, у которого есть деньги или интересная и хорошо оплачиваемая работа.

свобод (т. е. реализация правовой свободы) не должно нарушать права и свободы других. В этом состоит одно из выражений принципа формального равенства. Свобода — всегда ответственность за свою собственную судьбу4.

Что означает в данном случае термин «ответственность»? В контексте рассматриваемого вопроса ответственность понимается как положительное отношение индивида к совершаемым им действиям, в том числе правовым. Это есть осознанное отношение и понимание своих обязанностей (долга), соблюдение действующих в обществе правил поведения. Более того, ответственность предполагает правовую активность при реализации субъективных прав и свобод. Отличительной ее чертой является направленность в будущее.

Гражданское общество характеризует приоритет индивидуализма, достижения личного успеха (материального, творческого, политического и т. д.). От того, в каких условиях формируется человек, зависит его отношение и к самому себе, и к другим. Здесь есть только два варианта:

1) если человек сформировался в условиях культуры правового типа, то можно говорить о правовом типе личности, для которой высшей ценностью является свобода и ее нормативное выражение — право. Именно поэтому человек готов, с одной стороны, защищать свою свободу от произвольного вмешательства со

4 Свобода — одна из величайших общечеловеческих ценностей нашла отражение в русских пословицах и сказках, где свобода ассоциируется с волей (или, точнее, с вольницей): «Вольность всего дороже (лучше)». Но при этом в русском обществе вольность никогда не признавалась абсолютной. Существовал определенный тормоз внутреннего самоограничения поведения, выразившийся, в частности, в пословицах «более воли — хуже воли» или «дай сердцу волю — заведет в неволю».

стороны других людей или публично-властных структур, а с другой — ограничить свою свободу по общим для всех правилам, так как это в его интересах. Отсюда правовая свобода является основой самоорганизации гражданского общества и определяет характер его взаимодействия с личностью. Здесь речь идет о достаточно конкретных субъективных правах и юридических обязанностей, т. е. об общем равном правовом статусе индивида. Это дает основание человеку для осознания им своей индивидуальности и определения своего места в обществе;

2) для культуры же неправового типа (цивилизации системоцентристского типа) свойственно отрицание свободы, ограничение личной инициативы и, наоборот, коллективизм в самых разных его исторических формах. Коллективизм порождает нивелирование отдельных индивидов, уравнительность. Он же демонстрирует высокую мобилизационную способность населения в экстремальных (кризисных) ситуациях и дает человеку ощущение стабильности бытия.

Из сказанного следует, что «свобода приходит в мир и утверждается в нем в невидимом, но прочном одеянии права»5, так как «развитие человеческой цивилизации — это движение… что сопровождается сменой… конкретно исторически обусловленных процессов общесоциальной глобализации и соответствующих этим процессам правовых норм, форм и процедур их юридического выражения, упорядочения и закрепления»6.

Свобода и независимость личности в наибольшей степени проявляются в его естественных правах,

5 Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1997. С. 24.

6 Нерсесянц В. С. Процессы универсализации права и государства в глобализующемся мире //Государство и право. 2005. № 5. С. 40.

выступающих наиболее адекватным мерилом зрелости гражданского общества. Особенность гражданского общества состоит в том, что деятельность всех его структурных элементов в той или иной степени направлена на удовлетворение и защиту прав и интересов отдельного человека, но исключает вмешательство в частную жизнь.

Поэтому гражданским обществом может быть только такое общество, в котором человек обладает реальными, в том числе правовыми гарантиями своего достойного существования. Иными словами, человек всегда и везде должен быть целью социально-политических процессов, происходящих в обществе и государстве и направленных в значительной мере на обеспечение его личной безопасности. При этом личная безопасность понимается достаточно широко: «Безопасность заключается в свободном и уверенном пользовании каждым своими правами»7.

Конституционное провозглашение человека высшей ценностью как бы переводит это понятие из категории нравственной в юридическую плоскость и делает серьезную заявку на формирование гражданского общества в России.

Признание человека, его прав и свобод высшей ценностью, во-первых, существенно меняет характер взаимодействия между личностью и государством. Это выражается в том, что «свобода» личности в государстве в соответствии с формулой «свобода — это право делать все, что дозволено государством», в отношении граждан становится прошлым8. На смену приходит понимание, что «свобода человека — это право делать все, что не зап-

7 Гумбольдт Е. О границах деятельности государства. М., 1898. С. 137.

8 В отношении же государственных органов и должностных лиц эта формула становится определяющей их правовую компетенцию.

рещено законом». Государство провозглашается инструментом обеспечения достойной жизни и защиты прав и свобод каждой личности. Что же касается современной России, то это пока еще во многом программное положение. Отсюда одной из основных целей правовой политики государства является обеспечение условий для свободного развития человека.

Во-вторых, это признание ведет к разграничению гражданского общества и государства. Человеку предоставляется возможность проявлять и реализовывать свой индивидуальный интерес в самых различных сферах жизнедеятельности общества и государства, что является залогом личного успеха и двигателем общественного прогресса.

Особенностью гражданского общества является также то, что для него характерно равенство правовых возможностей, но отнюдь не фактическое равенство, т. е. равенство результатов, в том числе правовых. Более того, как показывает мировая практика, свобода личности сама по себе не ведет к формированию гражданского общества. Свобода человека означает лишь возможность действовать в своих сугубо личных интересах (активная форма поведения), но при этом порождает и обязанность воздержаться от каких-либо действий, нарушающих интересы других лиц (пассивная форма поведения), и эти ограничения не являются ущемлением свободы.

Но главное, речь идет не о состоянии, получившем в научной литературе выражение в формуле «свобода от.», а о деятельном начале в поведении человека, нацеленном на активную реализацию своих прав и интересов в соответствии с юридической формулой «свобода на . ». В этом заинтересованы не только сам человек как таковой, но и государство, и общество в целом. Поэтому свобода — главный принцип организации всей системы об-

щественных отношений. И выражается это в том, что, будучи достаточно автономным по отношению к обществу и государству, индивид обладает способностью взаимодействовать с другими людьми для достижения общих целей, в частности, подчиняя свою волю требованиям, содержащимся в правовых предписаниях, ибо это сулит для него ту или иную выгоду.

Сегодня понятие свободы отнюдь не означает абсолютную независимость от государства (да это и невозможно), а предполагает формирование активной, инициативной, а главное, ответственной личности. Ответственной в плане выбора линии своего поведения по удовлетворению своих личных интересов, не нарушая при этом общего интереса, а, может быть, и с целью расширения материального и духовного благополучия общества и государства.

Государство в этом случае выступает как представитель общества, ответственный перед народом и несущий определенные обязанности по соблюдению и защите прав и свобод личности, а не как «самая массовая политическая организация трудящихся». Иными словами, при формировании гражданского общества в России необходимо на деле, а не на словах реализовать прекрасный советский лозунг «все для блага человека, все во имя человека».

Поэтому в гражданском обществе свобода личности — это не только свобода от каких-либо идеологических догм и свобода выбора своего поведения, но и учет интересов других индивидов, общества в целом. А это достигается при помощи права: во-первых, право лишь предоставляет свободу, а отнюдь не навязывает ее, во-вторых, право устанавливает единые, четкие, общеобязательные правила поведения, в-третьих, право опирается на государственный аппарат принуждения, обращение к которому связано с применением защитной (охранительной) функции права.

Осуществление правовых предписаний, предусмотренных в действующем законодательстве, нередко наталкивается на пассивное (реже активное) сопротивление как со стороны отдельных личностей, так и разных социальных групп и даже общества в целом. И связано это с теми особенностями (историческими, национальными, религиозными, нравственными и т. п.), которые характерны для конкретного общества, при этом правовые возможности так и остаются лишь возможностями. Это с одной стороны. С другой — свободу человека можно рассматривать как с позиции блага, демократии, так и с позиции навязывания чужой воли, чужого мнения, нарушения интереса индивидов. Например, реализация права на забастовку — не является ли одновременно нарушением трудовых прав и свобод нежелающих участвовать в забастовке?

В наше время в теории права и государства широко используется понятие «позитивная ответственность»9 . По словам В. А. Тархова, с появлением правового регулирования чувство ответственности, не утрачивая моральный характер, приобретает одновременно и правовой характер10. С. С. Алексеев выделяет активный аспект — неуклонное, строгое, предельно инициативное осуществление обязанностей, что связано с нравственнопсихической характеристикой поведения людей11 . Отсюда «позитивно ответственный человек» — это тот, кто сознательно, без государ-

9 См., напр.: Косолапое Р., Марков В. Свобода и ответственность. М., 1969; Сперанский В. И. Социальная ответственность личности: Сущность и особенности формирования. М., 1987; Шабуров А. С. Социальная ответственность личности в условиях перестройки. Свердловск, 1990.

10 См.: Тархое В. А. О юридической ответственности. Саратов, 1978. С. 4.

11 См.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 1. М., 1981. С. 204—205.

ственного принуждения соблюдает права других, подчиняет свое поведение требованию равной свободы. Однако с юридической точки зрения безразлично, почему человек следует праву, является ли он «позитивно ответственным» или нет.

Вопрос о свободе и ответственности был актуален во все времена. В современных же условиях проблема ответственности предполагает осознание личностью своего места в обществе, понимание необходимости следования нормативным регуляторам. Именно эти регуляторы, и, в первую очередь, правовые, определяют характер взаимодействия общества и личности, и добровольное следование им и исполнение установленных предписаний является условием нормального функционирования гражданского общества.

Более того, в одних случаях социальные нормы и ценностные ориентации побуждают человека поступать так или иначе, т. е. совершать конкретное, активное и полезное действие, в других — воздержаться от каких-либо актов поведения, ибо в общественном сознании на них как бы наложено «табу» как на безнравственные проступки. В значительной мере безнравственные проступки, к тому же, еще имеют и правовой характер (правонарушения). Но в любом случае уровень гражданской ответственности индивида ориентирован на устойчивую внутреннюю систему принципов, идеалов и убеждений, а также на ролевые обязанности (работника, родителей и т. п.) и негласные (неофициальные) правила, действующие в той или иной группе (коллективе).

Свобода и ответственность предполагают добропорядочность поведения, «честную игру» по отношению к обществу12, уважение к до-

12 См.: Мартышин О. В. Политическая обязанность //Государство и право. 2000.

№ 4. С. 8.

стоинству других, а также выполнение чисто юридических обязанностей и, прежде всего, соблюдение действующих правовых запретов.

Эта «добропорядочность» поведения представляет собой конкретную правовую ценность, ибо именно в таком поведении заинтересовано и государство, и общество, и, в конечном счете — личность. При этом имеется в виду отнюдь не поведение в форме соблюдения запрещающих норм. Законопослушное поведение означает только то, что запреты постепенно становятся обыкновением; ответственное же поведение — способность действовать абсолютно свободно в рамках возможного. Именно на это направлена правовая политика современного государства, выражающая социальные потребности и обеспечивающая условия для свободного развития личности.

Как известно, человек — существо социальное, но в то же время индивидуальное. Это является следствием, во-первых, психологических свойств, а, во-вторых, результатом социализации личности, в том числе политико-правовой, в процессе которой вырабатываются интересы и потребности человека, ценностные ориентации и мотивы его поведения. И если они совпадают с ценностями, лежащими в основе гражданского общества, тем с большим основанием можно говорить об ответственном поведении индивида.

В каждом случае использования субъективного права и исполнения юридической обязанности поведение человека приобретает нормативный характер, т. е. индивид действует в рамках устоявшихся в обществе правил поведения и, прежде всего, правовых норм. Таким образом, соотношение осознанности, рациональности и свободы выбора определяет установку на ответственное правовое поведение.

Подобная установка ведет к внутреннему контролю, и человек, не

задумываясь, поступает в соответствии с действующими в обществе социальными регуляторами общественных отношений. Кроме того, такое поведение предполагает активное включение человека в процессы межличностного общения, взаимодействия с различными общественными и государственными структурами. При этом «быть ответственным — это, прежде всего, признавать и защищать ценности своего окружения, и содействовать ре-

13

ализации его целей»13, т. е. речь здесь идет о том, что человек придерживается принятых в данном обществе правил поведения, исполняет ролевые обязанности и готов дать отчет за свое поведение14. Такое положение является необходимым условием нормального функционирования гражданского общества.

Что же касается соблюдения запретов, выполнения своих юридических обязанностей, иными словами, законопослушного поведения, то это уже является показателем ответственного и сознательного отношения человека к своим поступкам. Таким образом, можно сказать, что чувство требовательности, активная жизненная позиция имеют правовую природу, ибо человек поступает в соответствии с нормами права, в соответствии с принципом формального равенства15.

Ответственность всегда предполагает свободу, но в то же время и ее ограничение. Не случайно, Ш. Монтескье в своем знаменитом научном труде «О духе законов» заметил: «Разреши человеку делать все, что он хочет, и тем погубишь его»16. А русская пословица гласит:

13 Васильев В. Л. Юридическая психология. СПб., 2003. С. 137.

14 Там же С. 137.

15 По мнению ряда представителей юридической науки, такое ответственное поведение служит исключительно нравственной категорией.

16 Монтескье Ш. О духе законов. М., 1956.

С. 242.

«Своя волюшка доводит до горькой долюшки». Если свобода перерастает в своеволие, подчинение сиюминутным влечениям и капризам, то такая свобода никогда не приносит индивиду долговременную пользу и счастье и способствует социальной изоляции человека.

В то же время одной из важнейших сторон ответственности является мотивация поведения индивида, та реальная причина (интерес), которая лежит в основе всех его поступков. Поступать ответственно личность может, учитывая два фактора: 1) социальные ориентиры, отвечающие интересам как самой личности, так и какой-либо общности, общества в целом и 2) использование допустимых средств для достижения поставленных целей. Отсюда — велико воспитательное воздействие гражданского общества на личность.

В то же время нельзя упускать из виду, что на формирование ответственного поведения человека в значительной мере влияет социальная среда, в которой человек постоянно вращается. А главное — ответственное поведение человека предполагает его участие в преобразующей деятельности, в том числе в политике. Вместе с тем нельзя не учитывать, что человек может быть ответственным в одних случаях, в других — нет, так же, как принимать или не принимать те или иные изменения в общественной жизни.

Ответственность в гражданском обществе помимо прочего тесно связана еще и с гражданской культурой, которая является достаточно широким понятием. Она включает в себя, в первую очередь, гражданское участие индивида в политико-правовом пространстве. Речь идет о содействии, соучастии, сочувствии, т. е. солидарности. Мотивом такого поведения (именно поведения, а не мыслей и чувств) становится потребность и стремление быть нужным и полезным для других. И роль права выступает

здесь как «условие культивирова-

17

ния гражданственности»17.

17 Айвазян А. А. Категория «гражданственность» и «гражданское участие» //Судьбы гражданского общества в России. Современные аспекты концептуального осмысления проблем гражданского общества Т. 2. Екатеринбург, 2004. С. 45.

Таким образом, свобода предполагает, что личность — творец общественной жизни. «Только ответственный — свободен, и только свободный — ответствен»18.

18 Бердяев Н. Судьба России. М., 1990. С. 212.

—-хЗ—■*#•«—

Человек в системе объектов охраны окружающей среды

А. Ю. Пуряева

В статье 4 Федерального закона от 10 января 2002 г. № 7-ФЗ «Об охране окружающей среды» (далее — Закон об охране окружающей среды) перечисляются все объекты охраны окружающей среды. К ним относятся: объекты охраны окружающей среды от загрязнения, истощения, деградации, порчи, уничтожения и иного негативного воздействия хозяйственной и иной деятельности: земли, недра, почвы; леса и иная растительность, животные и другие организмы и их генетический фонд; атмосферный воздух, озоновый слой атмосферы и околоземное космическое пространство; объекты первоочередного порядка охраны; объекты особой охраны.

Прямого указания на человека как на объект охраны окружающей среды Законом об охране окружающей среды не предусмотрено. Среди упомянутых выше объектов, в том числе, значатся животные и другие организмы и их генетический фонд.

Пуряева Анна Юрьевна — начальник

правового отдела Управления по технологическому и экологическому надзору Ростехнадзора по Республике Татарстан, кандидат юридических наук.

Статья 4 ранее действовавшего Закона РСФСР от 19 декабря 1991 г. № 2060-1 «Об охране окружающей природной среды», посвященная объектам охраны окружающей среды, также не содержала прямого указания на человека, как на объект такой охраны.

Можно ли утверждать, что человек входит в понятие организмов и в связи с этим является объектом охраны окружающей среды?

Не все термины, определения и понятия, требуемые для раскрытия настоящего вопроса, содержатся в нормативных источниках. Поэтому обратимся к энциклопедической литературе и научным изданиям. Организм — в широком смысле — биологическая целостная система, состоящая из взаимозависимых и соподчиненных элементов, взаимоотношения и особенности строения которых детерминированы их функционированием как целого; в узком смысле — индивидуум, особь, живое существо. Каждый организм имеет уникальную генетическую структуру. Человек определяется как высший представитель отряда приматов; общественное существо, способное производить и использовать орудия труда, обладающее

Размышления о свободе и искусстве

Вопреки известному заявлению британского поэта Шелли, что «поэты − непризнанные законодатели мира», они «никогда таковыми не были, и хорошо бы это до них донести», − пишет Уистен Хью Оден в своем не публиковавшемся ранее эссе 1947 года. Он задается вопросами о границах свободы и искусства, об их потенциале и взаимосвязях. Далекий от романтического взгляда на искусство, придающего ему большую значимость, чем оно имеет на самом деле, англо-американский писатель выступает за его шекспировское видение: искусство протягивает природе зеркало.

Уистен Хью Оден

Говоря о свободе, мы имеем в виду свободу выбора. Мы пользуемся свободой, когда из двух или более альтернатив решаем выбрать одну, исключив остальные. Свободный выбор ‒ это выбор сделанный. Либеральные богословы с глупым энтузиазмом радуются принципу Гейзенберга: неопределенность поведения хороша для электронов, но недостаточна для свободных людей.

Выбор бывает трех типов:

1) Выбор действия: мучимый жаждой посреди пустыни человек не свободен. Не потому, что не может утолить свою жажду, а потому, что не имеет возможности выбора: пить или не пить.

2) Выбор оценочного суждения: хорошее или плохое, истинное или ложное, красивое или уродливое, абсолютное или относительное, обязательное или запрещенное.

Человек, видевший лишь одно изображение, не свободен в суждении о том, красиво оно или уродливо. Не свободен человек гневающийся или испытывающий страх, потому что утрачивает понятие о каком-либо ином состоянии и не может оценить свой гнев либо страх.

3) Выбор авторитета: в какого бога, какого человека, какую организацию следует верить, кому из них повиноваться, а кому нет. Здесь дело обстоит точно так же: где нет осознанности и возможности выбора, нет и свободы.

Желания души человека радикально отличаются от желаний его естества, таких как голод или сексуальное желание. Их я насчитываю два: желание не зависеть от обстоятельств и желание ощутить собственную значимость. Одно с другим могут конфликтовать, и действительно часто конфликтуют, ибо первое воспринимает все, что человеку «дано» – как от природы, так и от окружающего мира – как ограничение его свободы, и побуждает его не учитывать это в своих поступках, притом что ощущение значимости человек может извлечь только и исключительно из того, что ему «дано». Абсолютное самочинство было бы одновременно абсолютной банальностью.

 

Искусство как игра

Одна из человеческих попыток удовлетворить оба этих желания ‒ это беспричинный преступный акт, нарушение закона ради удовольствия его нарушить, когда закон прибавляет значимости, а его нарушение ‒ свободы. Еще одна такая попытка – игра, когда игрок соблюдает правила, потому что сам же их установил. В конечном счете, любая форма искусства, любая чистая наука, любое творчество – в каком-то смысле игра. Вопрос «что есть искусство» и вопрос «почему художник творит» − суть вещи разные.

Мне кажется, что в основе творчества, каким бы оно ни было, лежит желание добиться чего-то совершенно необходимого, желание же совершить нечто важное – второстепенно.

Правила игры придают игроку значимости, делая ее труднее для него, испытывая его и требуя от него доказательств его врожденных талантов или приобретенных навыков. При условии, что игра является морально приемлемой, решение играть в нее или нет зависит лишь от того, находит ли человек в ней для себя удовольствие или не находит, иными словами, хороший он игрок или плохой. Если вы спросите великого хирурга, почему он работает, и если он будет с вами честен, он скажет не: «Потому что спасать жизни людей ‒ мой долг», а «Потому что мне нравится моя работа». Он может люто ненавидеть своего соседа, но все же спасет ему жизнь ради удовольствия, которое испытает, применив свои навыки.

Надо сказать, что в самом глубоком смысле слова искусство и наука ‒ занятия легкомысленные, потому что зависят от особых талантов, которые дает нам случай. Единственный серьезный аспект состоит в том, чем мы все, будучи людьми, обладаем – это воля, гласящая, что ближнего нужно любить как самого себя. Тут не приходится говорить ни о таланте любить, ни об удовольствии и боли. Если спросить доброго самаритянина, почему он помог человеку, попавшему в лапы разбойников (если только он не станет шутить), то он не сможет ответить: «Потому что мне нравится делать добро», ибо удовольствие или боль не имеют к этому никакого отношения: речь идет о послушании заповеди «Люби ближнего своего».

Общая любовь

Есть три вида объединений людей:

1) Толпа: двое и более индивидов, единственная общность которых состоит в том, что они рядом. Пример: четверо незнакомцев в купе поезда.

2) Общество: двое и более людей, объединенных намерением делать нечто, требующее их совместного участия. Пример: струнный квартет.

3) Сообщество: двое и более людей, объединенных любовью к чему-то, кроме себя самих. Пример: зал, полный любителей музыки.

Общества имеют определенный размер и структуру, а свойства целого отличаются от суммы свойств его частей. Поэтому воля отдельного члена подчиняется общей воле общества, в чем бы она ни заключалась. Один музыкант струнного квартета должен обладать правом решать, играть Моцарта или Бетховена, а остальные должны ему подчиняться, независимо от того, согласны они с таким выбором или нет. Общество может быть одновременно сообществом, но не обязательно. Вполне вероятно, что виолончелист из нашего квартета музыку ненавидит и играет лишь ради заработка. Общество свободно до тех пор, пока его члены, обладающие полномочиями, реализуют их с согласия всех остальных. Общества функционируют лучше, когда они свободны, но в некоторых случаях можно, и даже нужно, прибегнуть к принуждению, чтобы заставить какого-то непокорного участника выполнять свои членские обязанности. Нравственное тому оправдание вытекает из двух факторов:

1) важность деятельности общества;

2) степень, в которой непокорный член общества может, либо нет, быть заменен другим, более покладистым.

Как и толпы, сообщества не имеют определенного размера. Таким образом, об «общей воле» сообщества говорить не приходится, ибо лица, входящие в его состав, не могут не соглашаться: они именно потому и составляют сообщество, что каждый по отдельности и все они вместе взятые любят одно и то же (в отличие от членов толпы, у которых нет общей любви). В Time Magazine от 23 июня [1947 года] читаем, что г-н Владимир Корецкий заявил на конференции Организации Объединенных Наций по правам человека: «Человек не должен иметь прав, которые противопоставляют его сообществу. Человек против сообщества – ничто». Если перевод верен, г-н Корецкий говорит глупости.

Индивид может выбиваться из общества (например, виолончелист может играть фальшиво), но если другие члены квартета любят Моцарта, а он его ненавидит, то это лишь означает, что есть два сообщества: сообщество тех, кто любит Моцарта, и, возможно, еще одно сообщество – тех, кто его ненавидит. Ибо сообщество может начинаться с одного человека, тогда как общество имеет место только тогда, когда все его члены на месте и правильно расставлены.

Существует два типа сообществ: закрытые (несвободные) и открытые (свободные). Членов закрытого сообщества объединяет общая любовь, но они не выбирали ее, потому что не знают никакой иной любви, которую могли бы ей предпочесть или от которой они могли бы отказаться в пользу той, что они испытывают. Члены открытого сообщества сознательно выбрали свою любовь из двух или более возможных.

Искусство как зеркало

Если я правильно понял миф об Орфее или определение катарсиса у Аристотеля, у греков была теория искусства, которая, на мой взгляд, ложна и от которой мир с тех пор страдает. В соответствии с ней, искусство – это волшебная палочка для пробуждения хороших эмоций и изгнания плохих, для поощрения к действию. Если это так, то как тогда реагировать на суждения об искусстве, выдвигаемые Платоном в его «Республике» или Толстым в его работе «Что такое искусство?»

На мой взгляд, правильное определение мы видим у Шекспира, согласно которому искусство протягивает природе зеркало. То есть оно не меняет моих чувств, но заставляет меня осознать, что я чувствовал или мог бы чувствовать, и фактические, либо возможные, отношения между моими чувствами. Другими словами, мир искусства – это мир зеркала, возможный образ реального мира, в котором мы наблюдаем эмоции, отделенные от породившей их моментальной страсти. И роль художника заключается в том, чтобы отразить в этом зеркале как можно более точный и полный образ реального мира. Искусство посредственное искажает, малое искусство отражает лишь незначительный или тривиальный облик мира.

Искусству не дано выносить приговор

Искусство несет в себе две ценности: во-первых, доставляет удовольствие, всего лишь удовлетворяя любопытство, и во-вторых, прибавляет свободы. Если бы человек не обладал воображением, то был бы не в состоянии сделать выбор между двумя возможными путями, не пройдя их оба, или правильно расценить одно из своих чувств, прежде чем почувствовать обратное.

Искусство не оказывает и не может оказывать воздействия на выбор или суждение человека, оно лишь делает его более осознанным.

Так, чтение «Макбета» не может помешать человеку совершить убийство, но тому, кто читал его, лучше известно, что значит быть убийцей, чем тому, кто его не читал, и если он решит таковым стать, то станет им с большей ответственностью.

Другими словами, искусство ни в коем случае не является средством превращения плохого сообщества в хорошее, однако для закрытого сообщества − это одно из верных средств, чтобы стать открытым.

Нанести вред искусство может двумя способами. Во-первых, оно может не быть хорошим и потому доставить не такое удовольствие, какое следовало бы. Если искусство предлагает ложную картину мира, льстит зрителю, не говоря о зле, или вводит его в отчаяние, отрицая возможность добра (что, как ни странно, также может доставлять удовольствие), то такое искусство причиняет ему боль.

Во-вторых, и это серьезнее, потому что чем искусство лучше, тем больше опасность, что оно запрет зрителя в сладостном параличе самосозерцания, так что, как Гамлет, он перестает выбирать. Нарциссизм – вот опасность великого искусства. Нарцисс влюбляется в собственное отражение не потому, что оно красиво, а потому, что это его отражение, со всеми его бесконечными возможностями.

Мы можем изложить этот миф по-другому, сделав Нарцисса гидроцефалом. Глядя на свое отражение в пруду, он восклицает: «Я не так уж плох!» Или Нарцисс ни красив, ни уродлив, но просто банален, вроде мужа у Турбера*: видя свое отражение в пруду, он восклицает: «Извините, кажется, мы где-то встречались?»

Искусство может способствовать формированию двух видов плохих сообществ: сообщества тех, кто питает ложное представление о себе самих, и пародии на свободное сообщество, в котором знание о добре и зле обращено против воли до тех пор, пока та не ослабнет до такой степени, что будет не в состоянии сделать выбор.

Любое произведение искусства является объектом внимания потенциального сообщества людей, которые его ценят или могли бы это сделать. Это сообщество свободно: ведь художник мог бы создать что-то другое, но решил взяться именно за это произведение, и наоборот, зрители или читатели могли бы выбрать, смотреть или читать что-то еще, но их выбор пал именно на это. Если художник создает произведение, которое ценит только он, либо зритель не может найти произведение, которое пришлось бы ему по душе, то об отсутствии свободы в сообществе речи не идет: просто нет сообщества.

Лишить свободы можно двумя способами. Во-первых, художник может по какой-либо причине быть вынужден изменить свое произведение, и тогда характер сообщества будет отличаться от того, каким он мог бы оказаться, если бы художнику позволялось творить на свое усмотрение. Во-вторых, людям могут ограничить доступ к его произведению, и тогда сообщество будет менее многочисленным, чем могло бы быть.

Цензура

Цензура может быть двух видов: незапланированная экономическая, когда у художника нет средств создать то, что он хочет, либо у общественности недостаточно денег, чтобы получить доступ к его произведению; и плановая цензура со стороны властей. С экономической точки зрения, лучший способ обеспечить свободу искусства – это создать условия для существования как можно большего числа разнообразных издателей, книжных магазинов, библиотек, галерей и т. п., при этом некоторые из них, но не все, должны представлять собой крупные организации. Если новых учреждений слишком мало, и особенно при государственной монополии, разнообразие распространяемых произведений неизменно сокращается даже при отсутствии намеренной цензуры. Если все учреждения отличаются небольшим размером, затраты части потенциальной аудитории излишне велики.

Препятствие, с которым зачастую сталкивается либерализм, состоит в том, что нам легче уважать свободу тех, кто нам безразличен, чем тех, кого мы ценим. Родители или власти, считающие что-либо хорошим или правильным, прекрасно знают, что их дети, или народ, могут предпочесть что-то, что, по их мнению, является плохим или неправильным; и если выбор будет неверным, пострадают и те, кто им дорог, и они сами вместе с ними. Более того, они и те, кто им дорог, более не будут принадлежать к одному и тому же сообществу.

Тем не менее, любить своего ближнего, как самого себя, подразумевает как раз принятие того, что этот ближний может совершать свои собственные ошибки, и готовность страдать с ним, когда он будет страдать из-за них, ибо ни один человек не может сознательно хотеть не отвечать за свои мысли и действия, во что бы они ему не обходились. Каждый человек знает, что права и обязанности – не одно и то же, он знает, что обязан выбирать добро, но имеет право выбрать и зло. Он знает, что, как пишет Кафка, «мы лжем как можно меньше, только когда лжем как можно меньше, а не тогда, когда у нас для этого меньше всего возможностей».

Власти, более обеспокоенные тем, чтобы их подданные делали нужный выбор, а не тем, чтобы дать им право выбора, всегда склонны идти самым коротким путем. Охваченный страстью мужчина действует быстрее и эффективнее, чем мужчина, достигший рефлексивной стадии желания. Поэтому обычно власти хотят, чтобы художник вызывал у других страсть к добру, а не помогал им распознавать добро и зло, и если бы они могли, то сделали бы из него автора платоновской «благородной лжи».

Искусство почти никогда не подвергалось цензуре по эстетическим соображениям, ибо художники редко бывали у власти. И так оно лучше, конечно, потому что, если бы это зависело, к примеру, только от меня, то захваченные за чтением Шелли или слушанием Брамса люди приговаривались бы к соляным копям, а владение музыкальным автоматом наказывалось бы смертной казнью.

Как правило, у цензуры побудительных причин две. Это либо аморальность произведения, способного побудить публику к аморальным или незаконным деяниям, отрицательно сказывающимся на функционировании общества, либо еретический его характер, толкающий общественность к ценностям, властью не одобряемым, и к выходу из своего сообщества, чтобы присоединиться к другому. Цензура всегда предполагает две вещи: наличие у произведения потенциальной аудитории и неспособность ее членов сделать ответственный выбор. И потому допустима она бывает лишь в двух случаях: когда аудитория состоит из несовершеннолетних, которые, как предполагается, еще не в состоянии делать ответственный выбор; и когда аудитория состоит из взрослых, которые выбрали цензора и вольны от него отвернуться, если перестанут считать его авторитетом. Римско-католическая церковь, например, запрещая те или иные книги, не нарушает свободу своих прихожан, потому что никто не обязывал их быть католиком, а решение стать таковым обязательно подразумевает веру в авторитет Церкви и правильность ее указаний относительно того, что имеют право читать верующие.

Ни одно государство такого права не имеет, потому что членом политического общества человек становится по рождению, что является результатом случайности, а не выбора.

Революции и свобода человека

Все великие революции в истории отстаивают тот или иной аспект человеческой свободы и имеют свой символ, своего типичного представителя. Все они раз и навсегда провозглашают собственный тип свободы. Однако успешный исход всех революций находится под угрозой по причине лежащего в их основе ошибочного представления о своей сверхважности – то есть о том, что защищаемый тип свободы является единственно значимым.

Поскольку та особая свобода, которую отстаивает каждая революция, предыдущей революцией явно игнорируется, то, критикуя неудачу предшественницы, она склонна враждебно относиться к свободе, за которую та боролась. Тем не менее, так как судьба у всех революций одна, то побеждают или проигрывают они вместе: если одна революция битву не выиграет, то следующая не сможет вести свою. И потому, чтобы добиться успеха, любой революции следует защищать достижения предыдущих.

Папская революция XI и XII веков дала человеку свободу выбора между несколькими послушаниями, право покидать одно сообщество ради другого и право одновременно принадлежать к двум сообществам. Ее символы – задумчивый многонациональный священнослужитель и солдат из народа.

Революция в рамках Реформации XVI века дала человеку свободу выбирать себе профессию, право покинуть компанию, к которой принадлежал его отец, чтобы поступить на службу в другую. Ее символ – мастеровой, ремесленник.

Французская революция и промышленная революция XVIII и XIX веков дали одаренному человеку свободу развивать свои таланты и соревноваться за внимание публики, а также право преобразовывать сообщество или руководить обществом, если он на то способен. Символ – Фигаро.

«… Все решает ум один.
Повелитель сверхмогучий
Обращается во прах,
А Вольтер живет в веках».

Один среди прочих в мировой толпе

Наша революция ХХ века силится дать каждому по отдельности свободу добиваться того, что ему нравится, свободно развиваться и оставаться в добром здравии. Ее символ – обнаженный аноним с удостоверяющей личность нумерованной биркой на груди, не вошедший пока ни в какое общество либо сообщество, один среди прочих в мировой толпе.

Отсюда и свойственные нашей эпохе тревоги о здоровье и об экономике, активизм, враждебное отношение к таким завоеваниям Французской революции, как свобода слова и мысли, которые воспринимаются как угроза массовому единодушию. Потребности физического плана у всех, по существу, одинаковые, а субъективные различия в темпераментах или талантах значения не имеют.

Поэтому в пору нашей революции, сосредоточившейся на свободе от нужды**, все завоеванные предыдущими революциями свободы находятся в опасности как никогда ранее. Французская революция отвергается повсюду, где только есть контролируемая пресса и цензура искусства и науки; Реформация отвергается везде, где государство диктует человеку, кем ему надлежит стать; папская революция отвергается везде, где монолитные государства претендуют на абсолютную власть.

Талантливый человек сегодня наказуем за свободу, которую он себе позволял на протяжении двух столетий. Поэты не являются непризнанными законодателями мира, никогда таковыми не были, и хорошо бы это до них донести. Те, кто проповедовал искусство ради искусства или искусство как роскошь, были намного ближе к истине, но тогда им не следовало принимать относительное легкомыслие своего призвания за доказательство духовного превосходства над лишенным таланта, но полезным работником. В этом отношении между современным цензором и романтичным художником есть нечто общее: они считают искусство более важным, чем оно является на самом деле.

Какова роль поэта?

«Вчера он был розовым, сегодня стал синий. «Что делать?», – вздыхают медсестры в унынии», − распевает поэт в палате больного. Если бы только больной или медсестра сказали ему: «Ради всего святого, прекрати петь, сходи-ка лучше за горячей водой и бинтами». Однако они этого не делают. Медсестра восклицает: «Скажите больному, что только я в состоянии ему помочь, а я вам паспорт дам, талоны на питание и контрамарки в оперу. А что-то другое скажете, вызову полицию». Больной же бредит: «Убедите меня, что я здоров, и в награду я дам вам двухэтажную квартиру и красивую любовницу. А если не можете, то не буду вас слушать».

Если бы поэт действительно любил больного и медсестру, как самого себя, то замолчал бы и пошел за горячей водой. Но поскольку он продолжает петь, то должен следовать одной лишь заповеди: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».

***

Эссе У. Х. Одена, публикуемое «Курьером» с любезного разрешения его правонаследников, – это его реакция на опрос о философских основах прав человека, проведенный ЮНЕСКО в 1947 году. Другие ответы на этот опрос представлены в рубрике «Широкий обзор» нашего номера за октябрь-декабрь 2018 года, вышедшего под заголовком «Права человека: назад в будущее». Впервые «Размышления о свободе и искусстве» были опубликованы в 2018 году в работе Letters to the Contrary: A Curated History of the UNESCO Human Rights Survey Марка Гудейла.

 

* «Муж» – типичный персонаж, встречающийся в ряде произведений американского писателя-юмориста Джеймса Турбера (1894-1961).

** В знаменитом докладе, подготовленном британским реформатором Уильямом Бевериджем в 1942 году, говорилось, что главной задачей на пути преодоления социально-экономических проблем страны должно стать избавление от нужды. Этот доклад заложил фундамент для построения государства благосостояния (welfare state) в Великобритании и лег в основу послевоенных реформ лейбористского правительства Клемента Эттли.

Фото: PEJAC

Два понимания свободы | Библиотека

 

Принуждать человека — значит лишать его свободы, но свободы от чего? Почти все моралисты в истории человечества прославляли свободу. Значение этого слова, равно как и некоторых других — счастья и доброты, природы и реальности — столь многослойно, что найдется немного истолкований, которые окажутся для него непригодными. Я не намерен рассматривать ни историю этого многослойного слова, ни тем более две сотни его значений, выявленных историками идей. Я собираюсь рассмотреть только два его значения, которые, будучи центральными, вобрали в себя значительную долю человеческой истории, как прошлой, так, осмелюсь утверждать, и будущей. Первое из этих политических значений свободы я буду (следуя во многом прецеденту) называть «негативным», и это значение подразумевается в ответе на вопрос: «Какова та область, в рамках которой субъекту — будь то человек или группа людей — разрешено или должно быть разрешено делать то, что он способен делать, или быть тем, кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству со стороны других людей?». Второе значение я буду называть позитивным, и оно подразумевается в ответе на вопрос: «Что или кто служит источником контроля или вмешательства и заставляет человека совершать это действие, а не какое-нибудь другое, или быть таким, а не другим?». Безусловно, это разные вопросы, хотя ответы на них могут частично совпадать.

I

Понятие «негативной свободы»

Обычно говорят, что человек свободен в той мере, в какой никто: ни другой человек, ни группа людей — не препятствует его действиям. Политическая свобода в этом смысле и есть та область, в рамках которой человек может действовать, не подвергаясь вмешательству со стороны других. Если другие люди не позволяют мне сделать то, что в противном случае я мог бы сделать, то в этой степени я несвободен; если из-за действий других людей упомянутая область сжимается, уменьшаясь далее известного предела, то обо мне можно сказать, что я нахожусь в состоянии принуждения и, возможно, даже порабощения. Однако слово принуждение не охватывает все случаи, когда мы не способны что-либо сделать. Если я не способен прыгнуть выше десяти футов, или не могу читать из-за слепоты, или тщетно пытаюсь понять наиболее темные места у Гегеля, то было бы странным говорить, что в этой степени я подвергаюсь порабощению или принуждению. Принуждение предполагает намеренное вторжение других людей в область, где в противном случае я мог бы действовать беспрепятственно. Вы только тогда лишены политической свободы, когда другие люди мешают вам достичь какой-либо цели. Простая неспособность достичь цели еще не означает отсутствия политической свободы. Об этом свидетельствует и современное употребление таких взаимосвязанных выражений как «экономическая свобода» и «экономическое рабство». Доказывают, порой очень убедительно, что если человек слишком беден и не может позволить себе купить буханку хлеба, совершить путешествие по миру или обратиться за помощью в суд, хотя на все это нет юридического запрета, то он не более свободен, чем когда это запрещено законом. Если бы моя бедность была своего рода болезнью и не позволяла бы мне покупать хлеб, оплачивать путешествия по миру или добиваться слушания моего дела в суде, как хромота не позволяет мне бегать, то было бы неестественно видеть в ней отсутствие свободы, тем более — политической свободы. Только в том случае, если я объясняю свою неспособность приобрести какую-либо вещь тем, что другие люди предприняли определенные меры, и поэтому я, в отличие от них, не имею денег для приобретения данной вещи, только в этом случае я считаю себя жертвой принуждения или порабощения. Другими словами, употребление слова «принуждение» зависит от принятия определенной социально-экономической теории, объясняющей причины моей нищеты и неспособности что-либо делать. Если отсутствие материальных средств вызвано недостатком умственных и физических способностей, то, только приняв указанную теорию, я стану говорить не просто о нищете, а об отсутствии свободы. Если к тому же я считаю, что моя нужда обусловлена определенным социальным устройством, которое, на мой взгляд, является несправедливым и нечестным, то я буду говорить об экономическом рабстве или угнетении. «Не природа вещей возмущает нас, а только недобрая воля», — говорил Руссо. Критерием угнетения служит та роль, которую, по нашему мнению, выполняют другие люди, когда прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно препятствуют осуществлению наших желаний. Свобода в этом смысле означает только то, что мне не мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода.

Именно так понимали свободу классики английской политической философии. Они расходились во взглядах относительно того, насколько широкой может или должна быть упомянутая область. По их мнению, при существующем положении вещей она не может быть безграничной, ибо ее безграничность повлекла бы за собой то, что все стали бы чинить бесконечные препятствия друг другу, и в результате такой «естественной свободы» возник бы социальный хаос, и даже минимальные потребности людей не были бы удовлетворены, а свобода слабого была бы попрана сильным. Эти философы прекрасно понимали, что человеческие цели и действия никогда сами по себе не придут в гармонию, и (какими бы ни были их официальные доктрины) они ставили выше свободы такие ценности, как справедливость, счастье, культура, безопасность или различные виды равенства, а потому были готовы ограничивать свободу ради этих ценностей или даже ради нее самой. Ибо иначе было бы невозможно создать желательный, с их точки зрения, тип социального объединения. Поэтому, признавали эти мыслители, область свободных действий людей должна быть ограничена законом. Однако в равной мере они допускали — в особенности такие либертарианцы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции — что должна существовать некоторая минимальная область личной свободы, в которую нельзя вторгаться ни при каких обстоятельствах. Если эта свобода нарушается, то индивидуальная воля загоняется в рамки слишком узкие даже для минимального развития природных человеческих способностей, а без этих способностей люди не только не могли бы добиваться целей, которые они считают благими, правильными или священными, но и были бы не способны просто ставить эти цели перед собой. Отсюда следует, что необходимо провести границу между сферой частной жизни и сферой публичной власти. Где ее провести — об этом можно спорить, а, по сути, и заключать соглашения. Люди во многих отношениях зависят друг от друга, и никакая человеческая деятельность не может быть настолько частной, чтобы никак и никогда не затрагивать жизнь других людей. «Свобода щуки — это смерть пескаря»; свобода одних зависит от ограничений, накладываемых на других. «Свобода оксфордского профессора, — как кто-то может добавить, — это нечто иное по сравнению со свободой египетского крестьянина».

Эта идея черпает свою силу в чем-то одновременно истинном и важном, хотя сама фраза рассчитана на дешевый политический эффект. Несомненно, предоставлять политические права и гарантию невмешательства со стороны государства людям, которые полуголы, неграмотны, голодны и больны, значит издеваться над их положением; прежде всего этим людям нужна медицинская помощь и образование и только потом они смогут осознать свою возросшую свободу и сумеют ею воспользоваться. Чем является свобода для тех, кто не может ею пользоваться? Если условия не позволяют людям пользоваться свободой, то в чем ее ценность? Прежде следует дать людям наиболее важное; как говорил радикальный русский писатель девятнадцатого века, иногда сапоги важнее произведений Шекспира; индивидуальная свобода — не главная потребность человека. Свобода — это не просто отсутствие какого бы то ни было принуждения; подобная трактовка слишком раздувает значение этого слова, и тогда оно может означать или слишком много, или слишком мало. Египетский крестьянин прежде всего и больше всего нуждается в одежде и медицинской помощи, а не в личной свободе, но та минимальная свобода, которая нужна ему сегодня, и то расширение свободы, которое понадобится ему завтра, — это не какая-то особая для него разновидность свободы, а свобода, тождественная свободе профессоров, художников и миллионеров.

Думаю, муки совести у западных либералов вызваны не тем, что люди стремятся к разной свободе в зависимости от их социально-экономического положения, а тем, что меньшинство, обладающее свободой, обрело ее, эксплуатируя большинство или, по крайней мере, стараясь не замечать, что огромное большинство людей лишено свободы. Либералы имеют все основания считать, что если индивидуальная свобода составляет для людей высшую цель, то недопустимо одним людям лишать свободы других, а тем более — пользоваться свободой за счет других. Равенство свободы; требование не относиться к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они относились к тебе; исполнение долга перед теми, благодаря кому стали возможны твои свобода, процветание и воспитание; справедливость в ее наиболее простом и универсальном значении — таковы основы либеральной морали. Свобода — не единственная цель людей. Я мог бы, вместе с русским критиком Белинским, сказать, что если другие люди лишены свободы, если мои братья должны жить в нищете, грязи и неволе, то я не хочу свободы и для себя, я отвергаю ее обеими руками и безоговорочно выбираю участь моих братьев. Но мы ничего не выиграем, если будем смешивать понятия. Пусть, не желая терпеть неравенство и широко распространившуюся нищету, я готов пожертвовать частью или даже всей своей свободой; я могу пойти на эту жертву добровольно, но то, от чего я отказываюсь ради справедливости, равенства и любви к своим товарищам, — это свобода. У меня были бы все основания мучиться сознанием вины, если бы при известных обстоятельствах я оказался не готовым принести эту жертву. Однако жертва не ведет к увеличению того, чем было пожертвовано: роста свободы не происходит, как бы ни были велики моральная потребность в жертве и компенсация за нее. Все есть то, что есть: свобода есть свобода; она не может быть равенством, честностью, справедливостью, культурой, человеческим счастьем или спокойной совестью. Если моя свобода, свобода моего класса или народа связана со страданиями какого-то количества людей, то система, где возможны такие страдания, несправедлива и аморальна. Но если я урезаю свою свободу или отказываюсь от нее полностью, чтобы испытывать меньше позора из-за существующего неравенства, и при этом индивидуальная свобода других, по существу, не возрастает, то происходит потеря свободы в ее абсолютном выражении. Это может быть возмещено ростом справедливости, счастья или спокойствия, но утрата свободы налицо, и было бы простым смешением ценностей утверждать, что хотя моя «либеральная» индивидуальная свобода выброшена за борт, некоторый другой вид свободы — «социальной» или «экономической» — возрос. Впрочем, это не отменяет того, что свободу одних временами нужно ограничивать, чтобы обеспечить свободу других. Руководствуясь каким принципом следует это делать? Если свобода представляет собой священную, неприкосновенную ценность, то такого принципа просто не существует. Одна из противоположных норм должна, по крайней мере, на практике, уступить: не всегда, правда, по соображениям, которые можно четко сформулировать, а тем более — обобщить в универсальных правилах и максимах. И тем не менее на практике компромисс должен быть достигнут.

Для философов, придерживающихся оптимистического взгляда на человеческую природу и верящих в возможность гармонизации человеческих интересов (в их число входят Локк, Адам Смит и, возможно, Милль), социальная гармония и прогресс не отменяют существование довольно большой сферы частной жизни, границы которой не могут быть нарушены ни государством, ни каким-либо другим органом власти. Гоббс и его сторонники, в особенности консервативные и реакционные мыслители, полагали, что нужно помешать людям уничтожать друг друга и превращать социальную жизнь в джунгли и пустыню; они предлагали предпринять меры предосторожности для сдерживания людей, а потому считали необходимым увеличить область централизованного контроля и, соответственно, уменьшить область, контролируемую индивидом. Однако и те и другие были согласны, что некоторая сфера человеческого существования не должна подвергаться социальному контролю. Вторжение в эту область, какой бы маленькой она ни была, есть деспотизм. Самый яркий защитник свободы и сферы частной жизни Бенжамен Констан, никогда не забывавший о якобинской диктатуре, призывал оградить от деспотического посягательства, по крайней мере, свободу веры, убеждений, самовыражения и собственности. Джефферсон, Берк, Пейн и Милль составили разные списки индивидуальных свобод, но сходным образом обосновывали необходимость держать власть на расстоянии. Мы должны сохранить хотя бы минимальную область личной свободы, если не хотим «отречься от нашей природы». Мы не можем быть абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить оставшуюся часть. Полное подчинение чужой воле означает самоуничтожение. Какой же должна быть тогда минимальная свобода? Это та свобода, от которой человек не может отказаться, не идя против существа своей человеческой природы. Какова ее сущность? Какие нормы вытекают из нее? Эти вопросы были и, видимо, всегда будут предметом непрекращающегося спора. Но какой бы принцип ни очерчивал область невмешательства, будь то естественное право или права человека, принцип полезности или постулат категорического императива, неприкосновенность общественного договора или любое другое понятие, с помощью которого люди разъясняют и обосновывают свои убеждения, предполагаемая здесь свобода является свободой от чего-либо; она означает запрет вторжения далее некоторой перемещаемой, но всегда четко осознаваемой границы. «Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом», — говорил один из самых известных поборников свободы. Если это так, то есть ли какое-либо оправдание принуждению? Милль не сомневался, что есть. Все индивиды по справедливости имеют равное право на минимальную свободу, поэтому каждого из них нужно сдерживать, используя при необходимости силу, чтобы он не отнял свободу у другого индивида. По существу, вся функция закона и состоит в предотвращении именно таких столкновений: роль государства тем самым сводится к тому, что Лассаль пренебрежительно назвал функцией ночного сторожа или регулировщика уличного движения.

Почему защита индивидуальной свободы столь священна для Милля? В своем известном трактате он заявляет, что до тех пор, пока людям не будет разрешено вести тот образ жизни, какой они хотят и какой «касается только их самих», цивилизация не сможет развиваться; если не будет свободного обмена идеями, мы не сможем найти истину; не будет возможностей для развития самобытности, оригинальности, гениальности, умственной энергии и нравственного мужества. Общество будет задавлено тяжестью «массовой заурядности». Все разнообразное и богатое содержанием исчезнет под гнетом обычая и постоянной склонности людей к послушанию, которое рождает только «истощенных и бесплодных», «ограниченных и изуродованных» индивидов с «зачахшими способностями». «Языческое превознесение человека столь же достойно уважения, как и христианское самоотвержение». «Вред от ошибок, совершаемых человеком вопреки совету или предупреждению, значительно перевешивается злом, которое возникает, когда другим позволено принуждать человека делать то, что они считают для него благом». Защита свободы имеет «негативную» цель — предотвратить вмешательство. Угрожать человеку гонениями, если он не согласится жить так, чтобы другие выбирали за него цели; закрыть перед ним все двери, кроме одной, значит противоречить той истине, что человек — это существо, самостоятельно проживающее свою жизнь. И здесь не важно, насколько хороша перспектива, открываемая той единственной дверью, и насколько благородны мотивы тех, кто устанавливает ограничения. Именно так со времени Эразма (возможно, кто-то сказал бы — со времени Оккама) и по сей день понимают свободу либералы. Все требования гражданских свобод и индивидуальных прав, все протесты против эксплуатации и унижения, против посягательств со стороны государственной власти и массового гипноза, рождаемого обычаем или организованной пропагандой, проистекают из этой индивидуалистичной и вызывающей немало споров концепции человека.

Три момента следует отметить в связи с этой позицией. Во-первых, Милль смешивает два разных представления. Согласно первому из них, любое принуждение само по себе есть зло, ибо оно препятствует осуществлению человеческих желаний, но его можно использовать для предотвращения других, еще больших, зол. Невмешательство же, как нечто противоположное принуждению, само по себе есть благо, хотя и не единственное. Это представление выражает «негативную» концепцию свободы в ее классическом варианте. Согласно другому представлению, людям следует стремиться открывать истину и воспитывать в себе определенный, одобряемый Миллем, тип характера, сочетающий такие черты, как критичность, самобытность, богатое воображение, независимость, нежелание подчиняться, достигающее самых эксцентричных проявлений, и т. д. Открыть истину и воспитать такой характер можно только в условиях свободы. Оба эти представления являются либеральными, но они не тождественны, и связь между ними в лучшем случае эмпирическая. Никто не стал бы утверждать, что истина и свобода самовыражения могут процветать там, где мысль задавлена догмой. Но исторические факты свидетельствуют скорее о том (именно это и доказывал Джеймс Стефан, предпринявший впечатляющую атаку на Милля в своей книге «Свобода, Равенство, Братство» (’Liberty, Equality, Fraternity’), что честность, любовь к истине и пламенный индивидуализм процветают в сообществах со строгой и военной дисциплиной, как например, в общинах пуритан-кальвинистов в Шотландии и Новой Англии, уж во всяком случае не менее часто, чем в более терпимых и нейтральных обществах. Это разрушает аргумент Милля в пользу свободы как необходимого условия развития человеческой одаренности. Если эти две цели несовместимы друг с другом, то Милль оказывается перед лицом мучительной дилеммы еще до того, как возникнут трудности, вызванные несовместимостью его доктрины с последовательным утилитаризмом, даже гуманистически истолкованным самим Миллем.

Во-вторых, эта доктрина возникла сравнительно недавно. Античный мир едва ли знал индивидуальную свободу как осознанный политический идеал (в отличие от его действительного осуществления). Уже Кондорсе отмечал, что понятие индивидуальных прав отсутствовало в правовых представлениях римлян и греков; в равной мере это верно и в отношении иудейской, китайской и всех последующих древних цивилизаций. Торжество этого идеала было скорее исключением, а не правилом даже в недавней истории Запада. Свобода в таком ее истолковании нечасто становилась лозунгом, сплачивающим большие массы людей. Желание не подвергаться посягательствам и быть предоставленным самому себе свидетельствует скорее о том, что цивилизация достигла высокой ступени развития как в лице отдельных индивидов, так и общества в целом. Трактовка сферы частной жизни и личных отношений как чего-то священного в самом себе проистекает из концепции свободы, которая, если учесть ее религиозные корни, получила законченное выражение лишь с наступлением эпохи Возрождения или Реформации. Однако упадок этой свободы означал бы смерть цивилизации и всего нравственного мировоззрения.

Третья особенность этого понятия свободы наиболее важна. Она состоит в том, что свобода в таком ее понимании совместима с некоторыми формами самодержавия или, во всяком случае, совместима с отсутствием самоуправления. Свобода в этом смысле имеет принципиальную связь со сферой управления, а не с его источником. На деле, демократия может лишить гражданина огромного числа свобод, которыми он пользуется при других формах правления, и, кроме того, можно легко представить себе либерально настроенного деспота, который предоставляет своим подданным широкую личную свободу. Оставляя своим гражданам большую область свободы, деспот, вместе с тем, может быть несправедливым, поощрять крайние формы неравенства, мало заботиться о порядке, добродетели и развитии знания, но если учесть, что он не ограничивает свободу граждан или, во всяком случае, делает это в меньшей степени, чем правители при многих других режимах, он удовлетворяет определению Милля. Свобода в этом смысле не связана, по крайней мере логически, с демократией и самоуправлением. В общем, самоуправление может обеспечивать лучшие гарантии соблюдения гражданских свобод, чем другие режимы, и поэтому в его поддержку выступали многие либертарианцы. Но между индивидуальной свободой и демократическим правлением нет необходимой связи. Ответ на вопрос «Кто управляет мной?» логически не связан с вопросом «Как сильно правительство ограничивает меня?». Именно это, в конечном счете, и обнаруживает глубокое различие между понятиями негативной и позитивной свободы. Позитивная трактовка свободы вступает в свои права, когда мы пытаемся ответить на вопросы «Кто управляет мною?» и «Кто должен сказать, что мне следует или не следует делать и кем мне следует или не следует быть?», а не когда мы задаемся вопросом «Что я свободен делать и кем я свободен быть?», поэтому связь между демократией и индивидуальной свободой значительно более слабая, чем это полагают многие защитники той и другой. Желание управлять собой или, по крайней мере, участвовать в процессе управления своей жизнью может быть столь же глубоким, как и желание иметь свободную область действия, а исторически, возможно, и более древним. Но в этих случаях мы желаем не одного и того же. На деле, предметы желания здесь совершенно разные, и именно это обстоятельство привело к великому столкновению идеологий, подчинивших своей власти наш мир. «Позитивная» концепция свободы предполагает не свободу «от», а свободу «для» — свободу вести какой-то предписанный образ жизни, поэтому для сторонников «негативной» свободы она порой оказывается лишь лицемерной маской жестокой тирании.

II

Понятие позитивной свободы

«Позитивное» значение слова «свобода» проистекает из желания индивида быть хозяином своей собственной жизни. Я хочу, чтобы моя жизнь и принимаемые мной решения зависели от меня, а не от действия каких-либо внешних сил. Я хочу быть орудием своего собственного волеизъявления, а не волеизъявления других людей. Я хочу быть субъектом, а не объектом; хочу, чтобы мной двигали мои собственные мотивы и осознанно поставленные цели, а не причины, воздействующие на меня извне. Я хочу быть кем-то: хочу быть деятелем, принимающим решения, и не хочу быть тем, за кого решают другие; я хочу сам собой руководить и не хочу подчиняться воздействию внешней природы или других людей, как если бы я был вещью, животным или рабом, не способным к человеческой деятельности: не способным ставить перед собой цели, намечать линии поведения и осуществлять их. Именно это я имею в виду, по крайней мере отчасти, когда говорю, что я рациональное существо и мой разум отличает меня как человека от всего остального мира. Прежде всего я хочу воспринимать себя мыслящим, волевым, активным существом, несущим ответственность за сделанный выбор и способным оправдать его ссылкой на свои собственные убеждения и цели. Я чувствую себя свободным в той мере, в какой осознаю, что я таков, и порабощенным — в той мере, в какой я вынужден признать, что я не таков.

Свобода быть хозяином своей собственной жизни, и свобода от препятствий, чинимых другими людьми моему выбору, на первый взгляд, могут показаться не столь уж логически оторванными друг от друга — не более, чем утвердительный и отрицательный способ выражения одной и той же мысли. Однако «позитивное» и «негативное» понятия свободы исторически развивались в расходящихся направлениях и не всегда логически правильными шагами, пока в конце концов не пришли в прямое столкновение друг с другом.

При объяснении этой ситуации порой ссылаются на ту силу, которую приобрела совершенно безобидная вначале метафора владения собой. «Я свой собственный хозяин», «я никому не раб», но разве я не могу быть (как склонны рассуждать платоники и гегельянцы) рабом природы? Или рабом своих собственных неукротимых страстей? Разве это не разные виды одного и того же родового понятия «раб» — одни политические и правовые, другие — нравственные и духовные? Разве у людей нет опыта освобождения себя от духовного рабства и от рабской покорности природе, и разве в ходе такого освобождения люди не открывали в себе, с одной стороны, некоторое главенствующее Я, а с другой стороны, нечто такое, что подчиняется этому Я. Это главенствующее Я затем различными способами отождествляют с разумом, с «высшей природой» человека, с его «реальным», «идеальным» или «автономным» Я, с тем Я, которое стремится к вещам, дающим длительное удовлетворение, с «наилучшим» Я, а затем это Я противопоставляют иррациональным влечениям, неконтролируемым желаниям, «низкой» природе человека, его погоне за сиюминутными удовольствиями, его «эмпирическому» или «гетерономному» Я, которое поддается каждому порыву желания и страсти и нуждается в строгой дисциплине, чтобы встать в полный рост своей «реальной» природы. В настоящее время эти два Я разделены, так сказать, еще большей пропастью: реальное Я воспринимается как нечто более широкое, чем сам индивид (в обычном понимании этого слова), как некое социальное «целое» — будь то племя, раса, церковь, государство или великое сообщество всех живущих, умерших и еще не рожденных, в которое индивид включается в качестве элемента или аспекта. Затем это существо отождествляют с «истинным» Я, и оно, навязывая единую коллективную или «органическую» волю своим непокорным членам, достигает собственной свободы, которая, таким образом, оказывается и «высшей» свободой его членов. Опасность использования различных органических метафор, оправдывающих принуждение тем, что оно поднимает людей на «более высокий» уровень свободы, отмечалась неоднократно. Таким оборотам речи придает убедительность то, что мы считаем возможным, а иногда и оправданным, принуждать людей ради достижения некоторой цели (скажем, ради справедливости и общественного процветания), к которой они стремились бы, будь более просвещенными, но не делают этого в силу своей слепоты, невежественности и порочности. Благодаря этому мне легче считать, что я принуждаю других людей ради них самих, ради их собственных, а не моих интересов. Затем я заявляю, что лучше их самих знаю их действительные нужды. В лучшем случае отсюда следует, что они не стали бы сопротивляться моему принуждению, будь они столь же рациональны и мудры, как я, и понимай они столь же хорошо свои интересы, как понимаю их я. Но я могу утверждать и значительно большее. Я могу заявить, что в действительности они стремятся к тому, чему оказывают сознательное сопротивление из-за своего невежества, ибо внутри их заключена некая скрытая сущность — их непроявленная рациональная воля или «истинная» цель, и эта сущность, хотя ее опровергает все, что они чувствуют, делают и о чем открыто говорят, является их «настоящим» Я, о котором их бедное эмпирическое Я, существующее в пространстве и времени, может ничего не знать или знать очень мало. Именно этот внутренний дух и есть то единственное Я, которое заслуживает, чтобы его желания были приняты во внимание. Заняв такую позицию, я могу игнорировать реальные желания людей и сообществ, могу запугивать, притеснять, истязать их во имя и от лица их «подлинных» Я в непоколебимой уверенности, что какова бы ни была истинная цель человека (счастье, исполнение долга, мудрость, справедливое общество, самореализация), она тождественна его свободе — свободному выбору его «истинного», хотя и часто отодвигаемого на второй план и не проявляющегося, Я.

Этот парадокс разоблачали не раз. Одно дело говорить, что я знаю, в чем состоит благо для Х (хотя сам он может этого и не знать), и можно даже игнорировать желания Х ради этого блага и ради него самого, но совсем другое дело говорить, что ео ipso он выбрал это благо, по существу неосознанно, — выбрал не как человек из повседневной жизни, а как некое рациональное Я, о котором его эмпирическое Я может и не знать, выбрал как некое «подлинное» Я, которое способно осознать свое благо и не может не выбрать его, когда оно установлено. Эта чудовищная персонификация, когда то, что Х выбрал бы, будь он тем, кем он не является, или, по крайней мере, еще не стал, приравнивается к тому, чего Х действительно добивается и что действительно выбирает, образует сердцевину всех политических теорий самореализации. Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным для меня и действительно увеличивает мою свободу. Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его. Я свободен (или «подлинно» свободен), даже если мое бедное земное тело и мое глупое сознание решительно отвергают это благо и безрассудно сопротивляются тем, кто старается, пусть из добрых побуждений, навязать его мне.

Это магическое превращение (или ловкость рук, за которую Уильям Джеймс совершенно справедливо высмеивал гегельянцев), безусловно, можно с такой же легкостью проделать и с «негативным» понятием свободы. В этом случае Я, которому не должно строить препятствия, из индивида с его реальными желаниями и нуждами в их обычном понимании сразу вырастает в некоего «подлинного» человека, отождествляемого со стремлением к идеальной цели, о которой его эмпирическое Я даже и не мечтало. По аналогии с Я, свободным в позитивном смысле, этот «подлинный» человек мгновенно раздувается в некую сверхличностную сущность: государство, класс, нацию или даже ход истории, — которые воспринимаются как более «реальные» носители человеческих качеств, чем эмпирическое Я. Однако, с точки зрения истории, теории и практики «позитивная» концепция свободы как самовладения, с ее предпосылкой о внутренней раздвоенности человека, легче осуществляет расщепление личности на две части: на трансцендентного господина и эмпирический пучок желаний и страстей, который нужно держать в строгой узде. Именно это обстоятельство и сыграло главную роль. Это доказывает (если, конечно, требуется доказательство столь очевидной истины), что концепция свободы непосредственно вытекает из представлений о том, что определяет личность человека, его Я. С определением человека и свободы можно проделать множество манипуляций, чтобы получить то значение, которое желательно манипулятору. Недавняя история со всей очевидностью показала, что этот вопрос отнюдь не является чисто академическим.

Последствия различения двух Я станут еще более очевидными, если рассмотреть, в каких двух основных исторических формах проявлялось желание быть управляемым своим «подлинным» Я. Первая форма — это самоотречение ради достижения независимости, а вторая — самореализация или полное отождествление себя с некоторым конкретным принципом или идеалом ради достижения той же цели.

<…>

VII

Свобода и суверенность Французская революция, во всяком случае в ее якобинской форме, подобно всем великим революциям, была именно таким всплеском жажды позитивной свободы, охватившей большое число французов, которые ощутили себя освобожденной нацией, хотя для многих из них она означала жесткое ограничение индивидуальных свобод. Руссо торжествующе заявлял, что законы свободы могут оказаться более жестокими, чем ярмо тирании. Тирания — служанка господ. Закон не может быть тираном. Когда Руссо говорит о свободе, он имеет в виду не «негативную» свободу индивида не подвергаться вмешательству в рамках определенной области; он имеет в виду то, что все без исключения полноправные члены общества участвуют в осуществлении государственной власти, которая может вмешиваться в любой аспект жизни каждого гражданина. Либералы первой половины девятнадцатого века правильно предвидели, что свобода в «позитивном» смысле может легко подорвать многие из «негативных» свобод, которые они считали неприкосновенными. Они говорили, что суверенность народа способна легко уничтожить суверенность индивида. Милль терпеливо и неопровержимо доказывал, что правление народа — это не обязательно свобода. Ибо те кто правит, необязательно те же люди, которыми правят, поэтому демократическое самоуправление — это режим, при котором не каждый управляет собой, а в лучшем случае каждым управляют остальные. Милль и его ученики говорили о тирании большинства и тирании «преобладающего настроения или мнения» и не видели большой разницы между этими видами тирании и любым другим, посягающим на свободу человеческой деятельности внутри неприкосновенных границ частной жизни.

Никто не осознавал конфликта между двумя видами свободы так хорошо и не выразил его так четко, как Бенжамен Констан. Он отмечал, что когда неограниченная власть, обычно называемая суверенитетом, в результате успешного восстания переходит из одних рук в другие, это не увеличивает свободы, а лишь перекладывает бремя рабства на другие плечи. Он вполне резонно задавал вопрос, почему человека должно заботить, что именно подавляет его — народное правительство, монарх или деспотические законы. Констан прекрасно осознавал, что для сторонников «негативной» индивидуальной свободы основная проблема заключается не в том, у кого находится власть, а в том, как много этой власти сосредоточено в одних руках. По его мнению, неограниченная власть в каких угодно руках рано или поздно приведет к уничтожению кого-либо. Обычно люди протестуют против деспотизма тех или иных правителей, но реальная причина тирании, согласно Констану, заключена в простой концентрации власти, при каких бы обстоятельствах она ни происходила, поскольку свободе угрожает само существование абсолютной власти как таковой. «Это не рука является несправедливой, — писал он, -а орудие слишком тяжело — некоторые ноши слишком тяжелы для человеческой руки». Демократия, сумевшая одержать верх над олигархией, привилегированным индивидом или группой индивидов, может в дальнейшем подавлять людей столь же нещадно, как и предшествовавшие ей правители. В работе, посвященной сравнению современной свободы и свободы древних, Констан отмечал, что равное для всех право угнетать — или вмешиваться — не эквивалентно свободе. Даже единодушный отказ от свободы не сохраняет ее каким-то чудесным образом — на том только основании, что было дано согласие и согласие было общим. Если я согласен терпеть гнет и с полным безразличием или иронией смотрю на свое положение, то разве я менее угнетен? Если я сам продаю себя в рабство, то разве я в меньшей степени раб? Если я совершаю самоубийство, то разве я в меньшей степени мертв — на том только основании, что я покончил с жизнью добровольно? «Правление народа — это неупорядоченная тирания; монархия же — более эффективный централизованный деспотизм». Констан видел в Руссо самого опасного врага индивидуальной свободы, ибо тот объявил, что «отдавая себя всем, я не отдаю себя никому». Даже если суверен — это «каждый» из нас, для Констана было не понятно, почему этот суверен не может при желании угнетать одного из «тех», кто составляет его неделимое Я. Конечно, для меня может быть предпочтительней, чтобы свободы были отняты у меня собранием, семьей или классом, в которых я составляю меньшинство. Быть может, в этом случае мне удастся убедить других сделать для меня то, на что я, с моей точки зрения, имею право. Однако, лишаясь свободы от руки членов своей семьи, друзей или сограждан, я все равно в полной мере лишаюсь ее. Гоббс, по крайней мере, был более откровенным; он не пытался представить дело так, будто суверен не порабощает. Он оправдывал это рабство, но во всяком случае не имел бесстыдства называть его свободой.

На протяжении всего девятнадцатого столетия либеральные мыслители не уставали доказывать, что если свобода означает ограничение возможностей, которыми располагают другие люди, чтобы заставить меня делать то, чего я не хочу или могу не хотеть, то каким бы ни был идеал, ради которого меня принуждают, я являюсь несвободным, и поэтому доктрина абсолютного суверенитета по своей сути носит тиранический характер. Для сохранения нашей свободы недостаточно провозгласить, что ее нельзя нарушить, если только это нарушение не будет санкционировано тем или иным самодержавным правителем, народным собранием, королем в парламенте, судьями, некоторым союзом властей или законами, поскольку и законы могут быть деспотичными. Для этого нам необходимо создать общество, признающее область свободы, границы которой никому не дано нарушать. Нормы, устанавливающие эти границы, могут иметь разные названия и характер: их можно называть правами человека, Словом Господним, естественным правом, соображениями полезности или «неизменными интересами человека». Я могу считать их истинными априорно или могу провозглашать их своей высшей целью или высшей целью моего общества и культуры. Общим для этих норм и заповедей является то, что они получили столь широкое признание и столь глубоко укоренились в действительной природе людей в ходе исторического развития общества, что к настоящему моменту они составляют существенную часть нашего представления о человеке. Искренняя вера в незыблемость некоторого минимума индивидуальной свободы требует бескомпромиссной позиции в этом вопросе. Сейчас уже ясно, как мало надежд оставляет правление большинства; демократия, как таковая, не имеет логической связи с признанием свободы, и порой, стремясь сохранить верность собственным принципам, она оказывалась неспособной защитить свободу. Как известно, многим правительствам не составило большого труда заставить своих подданных выражать волю, желательную для данного правительства. «Триумф деспотизма состоит в том, чтобы заставить рабов объявить себя свободными». Сила здесь может и не понадобиться; рабы совершенно искренне могут заявлять о своей свободе, оставаясь при этом рабами. Возможно, для либералов главное значение политических — или «позитивных» прав, как, например, права участвовать в государственном управлении, — состоит в том, что эти права позволяют защитить высшую для либералов ценность — индивидуальную «негативную» свободу.

Но если демократии могут, не переставая быть демократиями, подавлять свободу, по крайней мере, в либеральном значении этого слова, то что сделает общество по-настоящему свободным? Для Констана, Милля, Токвиля и всей либеральной традиции, к которой они принадлежали, общество не свободно, пока управление в нем не осуществляется на основе, как минимум, следующих двух взаимосвязанных принципов. Во-первых, абсолютными следует считать только права людей, власть же таковой не является, а потому, какая бы власть ни стояла над людьми, они имеют полное право отказаться вести себя не достойным человека образом. Во-вторых, должна существовать область, в границах которой люди неприкосновенны, причем эти границы устанавливаются не произвольным образом, а в соответствии с нормами, получившими столь широкое и проверенное временем признание, что их соблюдения требуют наши представления о нормальном человеке и о том, что значит действовать неразумным или недостойным человека образом. Например, нелепо считать, что суд или верховный орган власти мог бы отменить эти нормы, прибегнув к некоторой формальной процедуре. Определяя человека как нормального, я отчасти имею в виду и то, что он не мог бы с легкостью нарушить эти нормы, не испытывая при этом чувства отвращения. Именно такие нормы нарушаются, когда человека без суда объявляют виновным или наказывают по закону, не имеющему обратной силы; когда детям приказывают доносить на своих родителей, друзьям — предавать друг друга, а солдатам — прибегать к варварским методам ведения войны; когда людей пытают и убивают, а меньшинства уничтожают только потому, что они вызывают раздражение у большинства или у тирана. Подобные действия, объявляемые сувереном законными, вызывают ужас даже в наши дни, и это объясняется тем, что независимо от существующих законов для нас имеют абсолютную моральную силу барьеры, не позволяющие навязывать свою волю другому человеку. Свобода общества, класса или группы, истолкованная в негативном смысле, измеряется прочностью этих барьеров, а также количеством и важностью путей, которые они оставляют открытыми для своих членов, если не для всех, то во всяком случае для огромного их большинства.

Это прямо противостоит целям тех, кто верит в свободу в «позитивном» смысле самоуправления. Первые хотят обуздать власть, вторые — получить ее в собственные руки. Это кардинальный вопрос. Здесь не просто две разные интерпретации одного понятия, а два в корне различных и непримиримых представления о целях жизни. Это нужно хорошо осознавать, даже если на практике часто приходится искать для них компромисс. Каждая из этих позиций выдвигает абсолютные требования, которые нельзя удовлетворить полностью. Но в социальном и моральном плане было бы полным непониманием не признавать, что каждая их этих позиций стремится претворить в жизнь высшую ценность, которая и с исторической, и с моральной точки зрения достойна быть причисленной к важнейшим интересам человечества.

VIII

Один и многие

Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то — в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека — существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга. «Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», — говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле, и в сходных выражениях он высказывался о свободе, равенстве и справедливости. Но верно ли это? Уже стало банальным считать, что политическое равенство, эффективная общественная организация и социальная справедливость, если и совместимы, то лишь с небольшой крупицей индивидуальной свободы, но никак не с неограниченным laissez-faire; справедливость, благородство, верность в публичных и частных делах, запросы человеческого гения и нужды общества могут резко противоречить друг другу. Отсюда недалеко и до обобщения, что отнюдь не все блага совместимы друг с другом, а менее всего совместимы идеалы человечества. Нам могут возразить, что где-то и как-то эти ценности должны существовать вместе, ибо в противном случае Вселенная не может быть Космосом, не может быть гармонией; в противном случае конфликт ценностей составляет внутренний, неустранимый элемент человеческой жизни. Если осуществление одних наших идеалов может, в принципе, сделать невозможным осуществление других, то это означает, что понятие полной самореализации человека есть формальное противоречие, метафизическая химера. Для всех рационалистов-метафизиков от Платона до последних учеников Гегеля и Маркса отказ от понятия окончательной гармонии, дающей разгадку всем тайнам и примиряющей все противоречия, означал грубый эмпиризм, отступление перед жесткостью фактов, недопустимое поражение разума перед реальностью вещей, неспособность объяснить, оправдать, свести все к системе, что «разум» с возмущением отвергает. Но поскольку нам не дана априорная гарантия того, что возможна полная гармония истинных ценностей, достижимая, видимо, в некоторой идеальной сфере и недоступная нам в нашем конечном состоянии, мы должны полагаться на обычные средства эмпирического наблюдения и обычное человеческое познание. А они, разумеется, не дают нам оснований утверждать (или даже понимать смысл утверждения), что все блага совместимы друг с другом, как совместимы в силу тех же причин и все дурные вещи. В мире, с которым мы сталкиваемся в нашем повседневном опыте, мы должны выбирать между одинаково важными целями и одинаково настоятельными требованиями, и, достигая одних целей, мы неизбежно жертвуем другими. Именно поэтому люди придают столь огромную ценность свободе выбора: будь они уверены, что на земле достижимо некоторое совершенное состояние, когда цели людей не будут противоречить друг другу, то для них исчезла бы необходимость мучительного выбора, а вместе с ней и кардинальная важность свободы выбора. Любой способ приблизить это совершенное состояние был бы тогда полностью оправдан, и не важно, сколько свободы пришлось бы принести в жертву ради приближения этого состояния. Не сомневаюсь, что именно такая догматичная вера ответственна за глубокую, безмятежную, непоколебимую убежденность самых безжалостных тиранов и гонителей в истории человечества в том, что совершаемое ими полностью оправдывается их целью. Я не призываю осудить идеал самосовершенствования, как таковой, — не важно, говорим мы об отдельных людях, или о народах, религиях и классах, — и не утверждаю, что риторика, к которой прибегали в его защиту, всегда была мошенническим способом ввести в заблуждение и неизменно свидетельствовала о нравственной и интеллектуальной порочности. На самом деле, я старался показать, что понятие свободы в ее «позитивном» значении образует сердцевину всех лозунгов национального и общественного самоуправления, вдохновлявших наиболее мощные движения современности в их борьбе за справедливость; не признавать этого — значит не понимать самые важные факты и идеи нашего времени. Однако в равной мере я считаю безусловно ошибочной веру в принципиальную возможность единой формулы, позволяющей привести в гармонию все разнообразные цепи людей. Эти цели очень различны и не все из них можно, в принципе, примирить друг с другом, поэтому возможность конфликта, а, стало быть, и трагедии, никогда полностью не устранима из человеческой жизни, как личной, так и общественной. Необходимость выбирать между абсолютными требованиями служит, таким образом, неизбежным признаком человеческих условий существования. Это придает ценность свободе, которая, как считал Актон, есть цель-в-себе, а не временная потребность, вырастающая из наших нечетких представлений и неразумной, неупорядоченной жизни; свобода — это не затруднение, преодолеваемое в будущем с помощью какой-либо панацеи.

Я не хочу сказать, что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдывает это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы, Другими словами, в решении таких проблем мы осознанно или неосознанно руководствуемся своим пониманием того, из чего складывается жизнь нормального человека в противоположность существованию миллевских «ограниченных и изуродованных», «истощенных и бесплодных» натур. Протестуя против цензуры и законов, устанавливающих контроль над личным поведением, видя в них недопустимые нарушения свободы личности, мы исходим из того, что запрещаемые этими законами действия отражают фундаментальные потребности людей в хорошем (а фактически, в любом) обществе. Защищать подобные законы — значит считать, что данные потребности несущественны или что не существует иного способа их удовлетворения, как путем отказа от других, высших ценностей, выражающих более глубокие потребности, чем индивидуальная свобода. Считается, что используемый здесь критерий оценки ценностей имеет не субъективный, а, якобы, объективный — эмпирический или априорный — статус.

Определяя, в какой мере человек или народ может пользоваться свободой при выборе образа жизни, следует учитывать многие другие ценности, из которых наиболее известные, видимо, — равенство, справедливость, счастье, безопасность и общественный порядок. Стало быть, свобода не может быть неограниченной. Как справедливо напоминает нам Р. X. Тони, свобода сильных, какой бы ни была их сила — физической или экономической, должна быть ограничена. Содержащееся в этой максиме требование уважения — это не следствие, вытекающее из некоторого априорного правила, гласящего, например, что уважение к свободе одного человека логически влечет за собой уважение к свободе других людей; это требование обусловлено тем, что уважение к принципам справедливости и чувство стыда за вопиющее неравенство среди людей столь же существенны для человека, как и желание свободы. Тот факт, что мы не можем иметь все, — это не случайная, а необходимая истина. Когда Берк напоминает о постоянной необходимости возмещать, примирять и уравновешивать; когда Милль ссылается на «новые эксперименты в жизни» с их неизбежными ошибками; когда мы осознаем принципиальную невозможность получить четкие и определенные ответы не только на практике, но и в теории с ее идеальным миром совершенно добрых и рациональных людей и абсолютно ясных идей, это может вызвать раздражение у тех, кто ищет окончательных решений и единых, всеобъемлющих и вечных систем. Но именно этот вывод неизбежен для тех, кто вместе с Кантом хорошо усвоил ту истину, что из искривленного ствола человечества никогда не было изготовлено ни одной прямой вещи.

Излишне напоминать, что монизм и вера в единый критерий всегда были источником глубокого интеллектуального и эмоционального удовлетворения. Неважно, выводится ли критерий оценки из того, как видится будущее совершенное состояние философам восемнадцатого столетия и их технократическим последователям в наши дни, или он коренится в прошлом — /a terre et les morts, — как полагают немецкие историцисты, французские теократы и неоконсерваторы в англоязычных странах, но он обязательно, в силу своей негибкости, натолкнется на некоторый непредвиденный ход человеческой истории, который не будет с ним согласовываться. И тогда этот критерий можно будет использовать для оправдания прокрустовых жестокостей — вивисекции реально существующих человеческих обществ в соответствии с установленным образцом, который диктуется нашими, подверженными ошибкам представлениями о прошлом или будущем, а они, как известно, во многом, если не полностью, — плод нашего воображения. Стремясь сохранять абсолютные категории и идеалы ценой человеческих жизней, мы в равной мере подрываем принципы, выработанные наукой и выкованные историей; в наши дни приверженцев такой позиции можно встретить и среди левых, и среди правых, но она неприемлема для тех, кто уважает факты.

Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы — более истинный и более человечный идеал, чем цепи тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих цепей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, — значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие. Плюрализм более человечен, ибо не отнимает у людей (как это делают создатели систем) ради далекого и внутренне противоречивого идеала многое из того, что они считают абсолютно необходимым для своей жизни, будучи существами, способными изменяться самым непредсказуемым образом. В конечном счете люди делают свой выбор между высшими ценностями так, как они могут, ибо фундаментальные категории и принципы морали определяют их жизнь и мышление и составляют — по крайней мере, в долгой пространственно-временной перспективе — часть их бытия, мышления и личностной индивидуальности — всего того, что делает их людьми.

Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей — это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого. «Осознавать относительную истинность своих убеждений, — говорил замечательный писатель нашего времени, — и все же непоколебимо их держаться — вот что отличает цивилизованного человека от дикаря». Возможно, требовать большего — глубокая и неустранимая метафизическая потребность, но позволять ей направлять наши действия, — симптом не менее глубокой, но куда более опасной нравственной и политической незрелости.

 И. Берлин. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19-43.

Источник: Библиотека Якова Кротова

Стратегия национальной безопасности России: антизападничество как идеология

На прошлой неделе Россия обновила свою «Стратегию национальной безопасности» — документ, в котором определяются угрозы для страны как извне, так и внутри ее, а также приоритеты политики государства в области безопасности. Текст «Стратегии» своим указом от 2 июля утвердил президент России Владимир Путин, и в нем, как отметили многие эксперты, впервые появилось пространное изложение идеологических ценностей нынешней российской власти.

Это изменение по сравнению с предыдущим текстом «Стратегии», одобренным в тем же самым российским лидером в 2015-м году, было логическим продолжением изменений, внесенных в Конституцию России год назад: они, по оценкам многих специалистов, также выглядели попыткой ввести в российскую жизнь несколько обязательных идеологических положений.

Однако, если в Конституции появилось лишь упоминание о Боге и запрет на принижение роли России во Второй мировой войне, то в стратегическом документе этого года на идеологию была выделена целая глава.

Против «вестернизации» и «абсолютизации свободы личности»

Текст «Стратегии», которая, согласно российским законам, является «основой государственной политики» в области безопасности, стал гораздо более антизападным, и наибольшая концентрация этого посыла содержится в части под названием «Защита традиционных российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти» — той самой идеологической главе.

В ней США и их союзники прямо обвиняются в том, что именно с их стороны «традиционные российские духовно-нравственные и культурно-исторические ценности подвергаются нападкам», и вместе с транснациональными корпорациями, иностранными некоммерческими организациями они «оказывают информационно-психологическое воздействие на индивидуальное, групповое и общественное сознание путем распространения социальных и моральных установок, противоречащих традициям, убеждениям и верованиям народов Российской Федерации».

Кроме того, по мнению авторов «Стратегии» и главы государства, ее утвердившего, «информационно-психологические диверсии и «вестернизация» культуры усиливают угрозу утраты Российской Федерацией своего культурного суверенитета».

Россиянам в «Стратегии» предписывается почитать следующие ценности: «жизнь, достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение Отечеству и ответственность за его судьбу, высокие нравственные идеалы, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм, взаимопомощь и взаимоуважение, историческая память и преемственность поколений, единство народов России».

К опасностям современного мира «Стратегия» относит, среди прочего, то, что в нем «абсолютизируется свобода личности» и «формируются сообщества, отрицающие естественное продолжение жизни».

Образ внешнего врага и связи с ним тех, кто критикует действующую российскую власть, подан ясно: «Недружественные страны пытаются использовать имеющиеся в РФ социально-экономические проблемы для разрушения ее внутреннего единства, инспирирования и радикализации протестного движения, поддержки маргинальных групп и раскола российского общества».

Стоит напомнить, что в мае правительство России официально утвердило список «недружественных стран», куда попали США и Чехия.

Госзаказ на ценности

Государственная идеология приходит вместе с государственным заказом на ее воплощение: «Стратегия» предполагает «формирование государственного заказа на проведение научных исследований, публикацию научно-популярных материалов, создание произведений литературы и искусства, кинематографической, театральной, телевизионной, видео- и интернет-продукции, оказание услуг, направленных на сохранение традиционных российских духовно-нравственных ценностей и культуры».

Также предполагается «реализация государственной информационной политики, направленной на усиление в массовом сознании роли традиционных российских духовно-нравственных и культурно-исторических ценностей, неприятие гражданами навязываемых извне деструктивных идей, стереотипов и моделей поведения».

Питер Померанцев: Идеология в данном случае – инструмент для введения цензуры

Приглашенный эксперт Института мировых проблем Лондонской школы экономики Питер Померанцев (Peter Pomerantsev) в интервью Русской службе «Голоса Америки» говорит, что идеология в данном случае служит сугубо практическим целям:

«Все, в принципе, сводится к тому, что они собираются защищать этот странный коллаж идеологических тем, и эти документы играют инструментальную роль, давая причину для той цензуры, которую Кремль хочет ввести. Им нужен повод, чтобы начать более агрессивно закрывать страну. Разные «великие» мыслители, которые кружатся вокруг власти, открыто про это пишут – нужна идеология как повод для контроля над общественным пространством. То есть, сперва нужен контроль, а потом подгоняем под это какую-то идеологию, ну вот давайте возьмем эту – «традиционные ценности», потому что она быстрее ведет к логике цензуры».

Питер Померанцев предполагает, что на идеологии будет сделан серьезный бизнес: «Здесь есть также куча финансовых интересов. Есть люди, которые хотят строить системы, блокирующие интернет, есть люди, которые хотят строить альтернативное русское онлайн-СМИ. Люди хотят на этом заработать — если будет больше цензуры, и будет еще более искусственный рынок внутреннего дискурса, тогда кто-то будет на этом зарабатывать».

По мнению британского эксперта, для руководства России идеологией стала «конспирология, как и у многих авторитарных режимов, плюс какие-то кивки в сторону философов 19 века – разговоры о соборности, надо было взять что-то, что резонирует с этой идеей соборности».

Идея социального лифта через лояльность идеологии также, по словам Питера Померанцева, может иметься в виду при внедрении набора идеологем:

«Мы должны помнить, что даже у нацистов идеология играла роль социального лифта. Если вы хотите получать государственные контракты, если хотите расти на работе, вы должны играть в эту игру. Почему рабочие, которые боролись с нацизмом, так легли под него? Потому что им создали очень много шансов: если вы будете играть в ту игру, которую мы вам навязываем, мы вам увеличим зарплату на работе, у вас будут бесплатные отпуска, вы сможете купить себе машину… Всегда очень интересно в авторитарных странах, как язык идеологии используется как контракт с населением».

Эдвард Лукас: антизападная линия прослеживается в действиях Путина давно

Другой британский исследователь России, писатель и журналист Эдвард Лукас, многие годы работавший в журнале Economist, говорит в комментарии для «Голоса Америки», что Кремль шел к антизападной идеологии достаточно давно:

«Это не является чем-то совершенно новым – с самого начала эры правления Путина мы видели борьбу между различными элементами советской и российской идеологии. Там была и ностальгия по СССР, и русский имперский шовинизм, и субстанцией, объединяющей эти отчаянно различные элементы, было антизападничество. Когда я в 2009 году писал мою книгу «Новая холодная война», я цитировал политолога Лилию Шевцову, которая еще тогда говорила, что новой идеологией Путина является антагонизм с Западом».

«Другое дело, что теперь это кодифицировано – этому придан статус документа, где это все открыто выражено, и к этому стоит приглядеться. Но я всегда чувствовал, что враждебность и подозрительность в отношении Запада – это что-то вроде клея, который скрепляет всю идеологическую конструкцию путинского режима воедино» — продолжает эксперт по России.

Однако многие помнят начальный период первого президентства Владимира Путина, когда новый российский лидер дружил с британским премьером Тони Блэром и произносил речь о демократической России в германском Бундестаге. Что же изменилось? Отвечает Эдвард Лукас:

«На этот вопрос есть много ответов, один из которых – Россия может себе позволить быть антизападной, когда ее финансово-экономические позиции достаточно сильны. В 1990-х у России были слабые позиции из-за низких цен на нефть и хаоса, который последовал за развалом СССР. Из-за этого ей было сложно проводить политику, как-либо направленную против Запада, но и тогда мы видели демарш Примакова из-за Югославии. Потом антизападная риторика выросла параллельно с тем, что России удалось расплатиться с внешними долгами, и она больше в Западе не особо нуждалась».

Вторая причина, считает Лукас, что сам Путин сильно разочаровался в своих ожиданиях того, что Запад будет иметь дело с Россией на российских условиях – тогда как со временем для него стало ясно, что на Западе есть верховенство закона, а к России относятся не как к великой державе, а как к обычной стране.

и этом исследователь России не думает, что включение идеологической части в новую стратегию национальной безопасности России окажет влияние на международные дела:

«Я бы не стал проводить прямую связь между этим ясным проговариванием идеологических норм и внешней политикой. Я вижу, что российская внешняя политика – по большей части прагматическая, она продиктована оппортунизмом, в целом играют в отношении Запада в игры типа «разделяй и властвуй», и так далее. И я не думаю, что западные политические игроки будут много внимания обращать на эти идеологемы, они, скорее, будут следить за ее действиями».

При этом, по мнению Эдварда Лукаса, для России Запад пока является вполне безобидной средой: «Администрация Байдена говорит, что Китай ее беспокоит больше, чем Россия, а Европа не торопится ответить на призывы Вашингтона создавать глобальную коалицию демократий. Внутри самой Европы мы видим много разногласий – например, президент Франции Эмманюэль Макрон не оставляет идею «перезагрузки» с Москвой. Если Кремль увидит, что Запад реально объединяется, то ему придется к этому приспосабливаться, но я не думаю, что сейчас это происходит».

ОТ ЧЕГО ЗАВИСИТ СВОБОДА ЛИЧНОСТИ? СУБЪЕКТИВНЫЕ И ОБЪЕКТИВНЫЕ ФАКТОРЫ

Актуальна ли тема свободы в наше время, ведь у каждого человека менялось свое мировоззрение на понятие свободы. Свобода это не только то, что мы делаем, это еще и возможность к творчеству. Иногда мы путаем свободу с волей. Так что же такое свобода? Какие субъективные и объективные факторы на нее влияют? Какие нужны условия духовного развития и творчества для человека? На эти актуальные проблемы постараемся ответить, рассмотрев для начала, какие же факторы влияют на мировоззрение свободы.

Выделим субъективные факторы:

1. Смысл жизни для человека. Это критерий, который важен для каждой личности. Ведь у каждого человека он разный и не каждый при жизни может даже определить свой смысл жизни. Например, для кого-то смысл жизни это своя семья любимый муж и дети, многие пытаются мыслить и философствовать, чтобы понять свой смысл в жизни, допустим в науке или в каких-либо действиях приятных для общества.

2. Поведение и воспитание человека. Тоже довольно значимый критерий. Ведь если человек нарушает закон либо ведет разгульную жизнь по своим понятиям, то в последствии приводит к неблагоприятным последствиям. И тот человек будет говорить что свобода — это то, что за решеткой и многое забывать о моральных принципах общества.

3. Духовный мир человека. Можно выделить, как один из основных критериев для человека. У каждой личности он разный. Зависит от воспитания человека, его восприятия мира, его начитанности, его окружения и даже из какой он семьи.

4. Возможность реализовать себя в творческих интересах – не менее важный фактор, влияющий на мировоззрение свободы. Так как к свободе можно отнести и творчество. Потому что наш мир не может без нее, иначе весь мир был бы не образован и не наполнен духовными ценностями.

Рассмотрев субъективные факторы, теперь рассмотрим объективные факторы (внешние), которые влияют на мировоззрение понятия «свободы»:

1. Экономические факторы – это один из факторов, влияющих на наше мировоззрение к понятию «свобода». Так как это зависит от нашего финансового благополучия и устройства жизни.

2. Состояние общества – этот фактор можно охарактеризовать как окружение, в котором находится человек. Ведь как говорится в поговорке «какое окружение, такой и человек». Это важный фактор, потому что на мировоззрение человека, его деятельность влияет и окружение. Допустим, если человек хочет заниматься вокалом или другой творческой деятельностью и его окружение поддерживает, он будет этим заниматься, а если нет, то он может бросить и просто прогулять весь вечер с сигаретой в зубах и пивом в руках.

3. Религия – важный фактор, который влияет на наше мировоззрение (так как в каждой религии есть свои трактаты и догматы свободы).

А так же стоит уделить вниманию Н. Сомину в его статье «Виды социальной любви», в которой, он раскрывает, что существует несколько вид свобод.

1. Принимать «свобода от», если Личность употребляется собственною свободой предпочтения для того, чтобы освободиться со сковывающих его факторов и для того наиболее предоставить свободу собственным капризам и хотениям. Согласно сущности разбирательства «свобода от» у подобного человека стает высшей ценностью, какую некто абсолютно всеми силами стремится сберечь. «Свобода от» проводит к самовольству и потаканию собственным страстям, ломая, в завершении все, личность. Известность Господу, что же свобода Лица хотя и велика, однако никак не безусловна – симпатия ограничена по доброй воле Божией.

2. Наиболее высочайшим типом свободы представляется «свобода для», сущность которой в выборе какой-либо альтернативы и рвении шагать согласно подобранному пути. Данное ранее отклонение со «свободы от» для какой либо ценности, практически замена «свободы от» в эту значимость. И потому как такого рода подбор представляется шагом вольной власти, в таком случае его также именуют независимостью, «свободой для», хоть Индивид утрачивает собственную независимость. К примеру, патриот, что принять решение оберегать Родину с пистолетом в руках становится военным, подчиняется жесткому боевому статуту, т.е. утрачивает собственную «свободу от» для приобретения высочайшей значения [1].

А так же стоит обратиться В.Ю. Катасонову и к его статье: «Свобода, воля проявляются созданием, потребность – рождением». Едва ли позволяется отыскать знаки наиболее правильные с целью воплощения данных 2-ух абстрактных мыслей. Индивид, что прибывает в этот мир, в то же время и формируется (делается), и появляется. Делается некто Всевышним равно как независимая, свободная индивидуальность. Рядом с творением Индивид приобретает Духа. Появляется на свет другим человеком, наподобие личности несвободной, зависящей от земных условий, так Тихомиров опирается на нашего славянофила А.С. Хомякова. Если Индивид появляется, он содержит начало собственного появления на свет, сопряжен пуповиной с данным источником, он несвободен и смертен. Таким образом, о чудо, процесс творения непрекращается! Он никак не закончился много тыс. лет назад. Неправильно некоторые полагают, что же Господь с этих времен почивает. Нет, Он не прекращает создавать. Однако общество никак не приобретает независимость единожды и безвозвратно. Они предпочитают быть среди независимости и неволи (необходимости). В случае если Индивид был эманацией Господа, то в таком случае никак не обладал бы независимостью, а тянулся практически и механически к собственному Ключу, не как независимая индивидуальность, а как сложный Элемент Божества. Свободный ведь Индивид, то есть сотворенный, имеет возможность непосредственно подбирать: шагать к Господу, устраняться от Него, в том числе и шагать вопреки Господа. Господь сформировал с небытия общество. Господь формирует любое Лицо с небытия и затем проводит Лица с колыбели вплоть до кладбища» [2].

Таким образом, мы видим, что существует некое различие между свободой и волей. Воля — это то, что дается нам от рождения. А свободен человек будет никогда, так как Бог контролирует нашу жизнь.

Теперь рассмотрим свободу на примере социального фактора, который влияет на наше мировоззрение. В качестве источника возьмем статьи Н.В. Сомина и Г.М. Шиманова.

Рассматривая в статье Сомина о видах свободы, стоило бы отметить что «ценность, из-за которой Индивид приносит в жертву собственною свободу, имеет возможность быть и положительной, и в какой-то мере отрицательной. Сатанисты также приносят в жертву собственную свободу, чтобы приобрести власть при помощи богослужение черным силам. Вследствие этого важно, для того чтобы «свобода для» исполнялась для положительных целей, для выполнения власти Божией, она должна быть направлена в благо. И данное благо и есть чувство к Господу и ближнему, так как чувство имеет возможность присутствовать только лишь в паре со свободой» [3].

Из этого делаем вывод, что Сомин хочет нам довести, что свобода это – жизненная альтернатива и стремление идти по выбранному пути.

А так же он пишет, что на наше мировоззрение влияют и социологические законы общества. Они делятся на два типа:

1. Законы – ограничения.

2. Законы – долженствования.

Законы – ограничения объясняют научные законы — они производятся постоянно в силу самой природы социальных явлений. Образцы подобных законов доводятся в заметке Н. Сомина «Границы возможного». Законы – долженствования представлены высоконравственными общественными максимами. К примеру, норма правды [3].

То есть Сомин хочет сказать, на свободу влияют и социологические законы, которые должны выполняться всегда из-за нравственности человека.

Теперь рассмотрим мнение Г.М. Шиманова в его статье «Почему наша вера самая правильная».

«В ключевом свобода – это борьба между добром и злом. Высочайшая свобода – это добросердечность в истине…. Идеальная свобода неосуществима без творчества и страсти. Вследствие этого Господь и допустил грехопадение Адама. В случае, если бы он произвел грехопадение невыполнимым, то отказал бы людям в свободе их выбора. А свобода предпочтения – это основа человеческой независимости, с которого растёт независимость высшего вида» [4].

Из этого можно сделать вывод что, свобода – это наш выбор, за который мы ответственны. Что именно в моральных принципах и в истине раскрывается наша свобода. А так же стоит уделить внимание еще такому понятию как «ответственность». Н. Сомин в своей статье «Личное спасение и социальное преображение» раскрывает наше понятие с религиозной точки зрения.

«Довод легкий: работа над обществом приводит к миру Церкви, к повороту ее с небесных реалий к земным. А это для Церкви вредно. Поэтому верующим не нужно окунаться в светские разбирательства. И в случае, если домашние и финансовые опеки должны медлить, в таком случае увлекаться процессами социальными и общественно-политическими – в особенности вредоносными с целью душеспасения – нас вынуждает только наше славолюбие, и благодаря тому, что увлекаться ими – только благоволить собственным страстям» [5].

С рассмотренных размышлений допустим что, понятие свободы человека соединено с философской стороной существования. Cвобода – настоящее возможность свободно размышлять и поступать, как желается. Это разумный выбор поведения и мировоззрения. Однако общество ограничивает возможность выбора различными общепризнанными мерками и правилами, обусловленными замыслом слаженного созревания человека во всей социально-общественной организации. Отсюда и зарождается важность, как обратная сторона свободы.

Таким образом, Индивид никак не имеет возможность поменять законы природы, однако организовав собственную активность, делая упор в них, он имеет возможность становиться выше данных законов, и приобрести превосходство над находящейся вокруг реальностью. Тем не менее, такого рода аспект к комбинированию независимости и ответственности личности приемлют далеко не всегда. Индивидуальность имеет возможность осуществиться только лишь в том случае, если полноценно применяет независимость, равно как возможность подбора. Нежели больше подобранная актуальная задача, заключающаяся в том, что ресурсы ее свершения станут отвечать закономерностям формирования, находящейся вокруг реальности. Обязанность, в собственную очередность сопряжена с потребностью выбора средств и методов, которыми должна реализовываться задача. Подобным способом, свобода содействует зарождению ответственности личности, а обязанность представляется катализатором свободы.

Из всего вышесказанного сделаем несколько выводов. Свободное действие человека всегда предполагает его ответственность перед обществом за свой поступок. Свобода и ответственность тесно взаимосвязаны друг с другом. Человек всегда ответственен перед своими действиями. Свобода – это, прежде всего главные действия морали, это выбор между добром и зло и это одна из ведущих проблем, которая связывает такие науки как диалектику, теорию познания, этику и философию. Свобода – это наша деятельность в творчестве и наша деятельность в социальном мире.

В качестве важнейшего условия свободы человека, его гармоничного развития выдвигается требование изменения окружающего мира, такого его устройства, чтобы человек получал из этого мира достойны представления, чтобы она привыкла к настоящим человеческим отношениям, чтобы чувствовала себя человеком.

В заключении можно отметить, что довольно важным представляется задача постижения человеком самого себя, с целью того, чтобы представить себя мерилом житейских взаимоотношений, предложить им оценку в соответствии своей сущности, организовать по-человечески мир, в соответствии с запросами своей природы.

 

границ | Ответственность без свободы? Народные суждения об умышленных действиях

Введение

Философы анализируют соотношение свободы воли и ответственности с древних времен. Большинство из них считают свободу необходимым условием ответственности (Van Inwagen, 1983; Kant, 1998; Aristotle, 2000; Augustine, 2006; Vihvelin, 2008). Кроме того, многие философы утверждают, что люди действуют свободно или автономно только в том случае, если они действуют по причинам (Локк, 1975; Кант, 1998), или только если им предоставляются варианты с разными ценностями (Ван Инваген, 1989; Кейн, 2005; Шлоссер, 2014). ; Mecacci and Haselager, 2015), или только если действие имеет серьезные последствия для их личной жизни (Roskies, 2011; Schlosser, 2014; Mecacci and Haselager, 2015).

Недавние эмпирические исследования показали, что верования мирян не согласуются с этими концептуальными позициями. В одном исследовании (Deutschländer et al., 2017) мы обнаружили, что обдумывание причин, наличие различных вариантов выбора или наличие реальных жизненных последствий не являются необходимыми для того, чтобы действие считалось свободным. Напротив, непрофессионалы считали действия наиболее свободными, если (а) они были выбраны без обдумывания, (б) они предполагали разные (в отличие от равных) вариантов и (в) считалось, что они имели разные последствия в реальной жизни. .Таким образом, как это ни парадоксально, даже считалось, что обдумывание ограничивает свободу, что противоречит представлению о том, что причины играют ключевую роль в приписывании свободы действиям.

Обратите внимание, что это исследование относилось скорее к субъективным оценкам свободы, чем ответственности. Для непрофессиональных концепций ответственности, напротив, обсуждение может, тем не менее, быть важным, но это до сих пор не было проверено эмпирически. Предыдущие исследования уже совместно измеряли влияние экспериментальных условий на суждения о свободе воли и моральной ответственности (Nahmias et al., 2005, 2007), однако относительно несколько иных экспериментальных манипуляций, чем здесь (см. Раздел «Обсуждение»).

Таким образом, здесь мы напрямую сравниваем, как на суждения о свободе и суждения об ответственности непрофессионалов влияют факторы обдумывание, выбор и последствия. Мы сравниваем, как следующие факторы влияют на суждения о свободе и ответственности: (1) было ли действие спонтанным или основанным на обдумывании; (2) включает ли решение качественно разные варианты (выбор) или идентичные варианты (выбор) [о различии между выбором и выбором см. Ullmann-Margalit and Morgenbesser (1977)]; (3) привели ли последующие действия к последствиям для жизни человека.Как сообщает Nahmias et al. (2005), очень трудно задавать вопросы об абстрактных теориях, таких как детерминизм и компатибилизм, которые довольно далеки от повседневной жизни, без искажения их ответа при составлении виньеток. Вместо этого мы решили протестировать типы действий, которые явно актуальны для обсуждения свободы воли, но также легко понятны в повседневном контексте.

Материалы и методы

Участников

Мы развернули онлайн-анкету через университетские электронные списки рассылки.Мы получили ответы 133 участников (62,6% женщин, 31,3% мужчин, 3,8% отсутствующих значений). Возраст респондентов колебался от 18 до 53 лет ( M _{возраст} = 25,03 года, SD _{возраст} = 7,76 года). Почти все респонденты (97,7%) имели среднее или высшее образование. 66,7% респондентов ранее не задумывались над вопросом о свободе воли, а оставшаяся треть задумывалась («Вы когда-нибудь думали о свободе действия или свободе воли?»). Исследование было одобрено комитетом по психологической этике Университета Гумбольдта в соответствии с Хельсинкской декларацией.Информированное согласие было получено в начале онлайн-анкеты.

Материалы и процедуры

Мы попросили участников ответить на вопросы в онлайн-анкете, содержащей короткие письменные сценарии. Эти сценарии мы реализовали в программном обеспечении Unipark (Questback GmbH, Кельн, Германия). Каждая анкета содержала восемь сценариев. Эти сценарии вытекают из комбинации трех внутрисубъектных факторов: обдумывание, выбор и последствия. Фактор обдумывание использовал два уровня: человек либо обдумывал свой выбор, либо действовал спонтанно.Фактор Выбор включал два уровня: «выбор» среди различных вариантов или «выбор» среди идентичных вариантов. Фактор , следствие имел два уровня: участники знали, что действие либо имело значительные последствия для жизни человека (подписание трудового контракта), либо оно включало незначительное действие без последствий (примечание) (все использованные сценарии см. В таблице 1. в данном исследовании основаны на всех возможных комбинациях трех факторов). Перед началом анкетирования участников случайным образом распределили в одну из двух возможных групп: одну группу попросили предоставить только рейтинги свободы, другой группе требовалось предоставить только рейтинги ответственности.Этот межсубъектный подход в нашем смешанном дизайне был принят во избежание приобщения участников к цели исследования.

Таблица 1. Три внутрисубъектных фактора и соответствующие сценарии.

Вначале испытуемым были представлены инструкции по заполнению анкеты. Мы попросили респондентов оценить, насколько свободным / ответственным они считали каждое из восьми проявленных действий в соответствии с их индивидуальными убеждениями.Для каждого респондента порядок сценариев был рандомизирован. Респондент видел только один сценарий за раз. Испытуемые отвечали, используя шкалу оценок от 0 до 100, где 0 означает «не свободен / не несет ответственности», а 100 — «свободен / отвечает» (в зависимости от группы, к которой они были отнесены). Обратите внимание, что в философской литературе свобода и ответственность часто считаются дихотомическими, а не непрерывными. Здесь мы выбираем непрерывную шкалу, потому что она влечет за собой дихотомический случай как одну из возможностей для ответа участников.Под рейтингом свободы / ответственности был представлен дополнительный вопрос: «Насколько вы уверены в рейтинге?» (рейтинг достоверности, CR) и должен был быть получен ответ по шкале от 0 «не уверен» до 100 «точно». Это было сделано, чтобы отслеживать, были ли у испытуемых четкие представления о различных сценариях. Для ответов на вопросы не было ограничений по времени.

Результаты

Рейтинги свободы и ответственности

На рис. 1 показаны средние оценки свободы и ответственности, построенные отдельно для трех основных экспериментальных факторов (полные результаты см. В таблице 2).Мы выполнили четырехфакторный смешанный дисперсионный анализ с тремя экспериментальными факторами внутри субъекта (Обсуждение × Выбор × Последствия) и одним фактором между субъектами (Тип рейтинга).

(1) В целом участники оценили ответственность за действия выше своей свободы, на что указывает значительный основной эффект межсубъектного фактора Тип рейтинга [Рисунок 1; F ​​ _(1,131) = 15,37, p <0,001, Коэна d = 0,40].

(2) Наблюдается значительный эффект взаимодействия между факторами Обсуждение и Тип оценки [Рисунок 1A; F ​​ _(1,131) = 35.66, p <0,001, Cohen's d = 1,12]. Этот сильный эффект указывает на то, что фактор «Обдумывание» по-разному влиял на оценки свободы. Обдумывание действия (в отличие от действия спонтанно) побудило испытуемых считать это действие более ответственным, но менее свободным. Разница между оценками свободы преднамеренных и спонтанных действий была значительной: t (266) = -2,92, p = 0,004, Коэна d = 0,26. Разница между рейтингами ответственности умышленных и спонтанных действий также была значительной t (288) = 9.07, p <0,001, коэффициент Коэна d = 0,56.

(3) Не было значительного эффекта взаимодействия типа рейтинга и выбора [Рисунок 1B; F ​​ _(1,131) = 0,257, p = 0,663], что указывает на то, что суждение свободы и ответственности не зависит по-разному от того, включает ли выбор разные или равные возможности.

(4) Наблюдалась значительная взаимосвязь между типом рейтинга и последствиями [Рисунок 1C; F ​​ _(1,131) = 5.55, p = 0,020, Коэна d = 0,21]. В то время как действие с последствиями для жизни человека (по сравнению с действием без последствий) считалось более ответственным t (288) = 3,52, p > 0,001, Коэна d = 0,23 оно не имело никакого эффекта. от степени, в которой действие было оценено как свободное т (266) = -0,21, р = 0,83.

Рис. 1. Взаимодействие между типами рейтинга отдельно для каждого из трех факторов внутри субъекта (свернуто во всех других условиях): (A) взаимодействие между типом рейтинга и обдумыванием, (B) взаимодействие между типом рейтинга и выбором и (C) взаимодействие между типом рейтинга и планками ошибок последствий указывает SEM для всех субъектов одной группы.Звездочки указывают на значительную разницу для post hoc анализа (н.у. — p > 0,05, ^∗∗ p <0,01, ^∗∗∗ p <0,001).

Таблица 2. Описательная статистика.

Рейтинги уверенности

Во всех условиях рейтинги достоверности были высокими ( M, = 78,50; SD, = 24,44), в диапазоне от 67,73 до 86,86 (таблица 2). Таким образом, мы не нашли доказательств того, что участники не были уверены в том, как судить о сценариях.

Обсуждение

Наши результаты показывают важные различия между суждениями о свободе и ответственности в отношении действий. Общий рейтинг ответственности был выше, чем рейтинг свободы. Однако, учитывая дизайн исследования между участниками, это общее различие может быть связано с масштабированием, и поэтому его трудно интерпретировать. Ключевой вывод заключается в том, что экспериментальные переменные по-разному влияют на эти два типа оценок: когда действие было основано на обдумывании (а не на спонтанности), действие оценивалось как менее свободное, но его агент считался более ответственным за него. .Когда действие было связано с последствиями реального мира (а не без последствий), его агент считался более ответственным, но последствия не влияли на свободу. Было ли действие между равными вариантами или нет, не имело заметного влияния на рейтинг свободы или ответственности.

Наше исследование явно не искало репрезентативной выборки (аналогично многим предыдущим исследованиям, например, с использованием Mechanical Turk). Он состоял из спонтанной выборки респондентов, откликнувшихся на приглашение к участию.В целом, распределение возрастов в нашей выборке не сильно отличается от распределения в стандартных психологических экспериментах (средний возраст 25,03 года, стандартное отклонение 7,76 года; обратите внимание, что выборка по гауссиану всегда будет включать несколько значений из хвостов). Таким образом, наше исследование не было разработано для определения влияния возрастных диапазонов. Для решения этого важного вопроса в настоящее время мы получаем данные из репрезентативных выборок по связанным сценариям, что является единственным способом должным образом устранить эти эффекты.

Предыдущие исследования использовали аналогичные планы для оценки влияния экспериментальных факторов на суждения о свободе воли и моральной ответственности (Nahmias et al., 2005, 2007). В одном исследовании (Nahmias et al., 2005) переход от негативного действия (ограбление банка) к позитивному действию (спасение ребенка) повысил рейтинг моральной ответственности, но снизил рейтинг свободы. Однако этот конкретный аспект исследования можно наблюдать только описательно, потому что не было предоставлено прямого теста на взаимодействие между этими двумя факторами (в центре внимания исследования было иное).Другое исследование (Nahmias et al., 2007) показало, что для различных манипуляций (переключение между нейронным и психологическим детерминизмом, переключение между реальным миром и альтернативным миром и переключение между хорошими и плохими действиями), как правило, затрагиваются свобода воли и моральная ответственность. аналогичное направление. Напротив, мы обнаруживаем, что такие факторы, как обдумывание и наличие или отсутствие последствий, действительно по-разному влияют на свободу воли и ответственность. На основании нашей предыдущей работы (Deutschländer et al., 2017) можно было бы предположить, что эти экспериментальные манипуляции могли быть сильнее в выявлении диссоциации между свободой воли и ответственностью.

В настоящих данных, только на рейтинги свободы, рассматриваемые отдельно, повлияло только обдумывание, но не природа выбора (выбор / выбор) или возможные последствия. Это в значительной степени соответствует результатам предыдущего исследования, в котором мы обнаружили, что фактор обдумывания оказывает умеренное влияние (Deutschländer et al., 2017), в то время как факторы выбора и последствия имели лишь незначительное влияние.Предположительно незначительные различия связаны с меньшим количеством участников в текущем исследовании.

Один вопрос заключается в том, могли ли участники иначе понять виньетки обсуждения. Например, если агент действовал спонтанно, участники могли подумать, что у агента были причины, но не знали о них. В этом случае разница между спонтанными и преднамеренными действиями заключалась в том, что агент знал их причины, если они действовали преднамеренно, в то время как они не знали своих причин, если они действовали спонтанно.Чтобы исследовать эту альтернативную интерпретацию, будущие исследования должны различать наличие причин, осознание этих причин и формирование причин путем обдумывания. Кроме того, будущие исследования могли бы обеспечить более глубокую оценку между суждениями о свободе воли и ответственности путем прямого зондирования отдельных участников по обеим концепциям в рамках одного исследования.

Другой интересный вопрос заключается в том, относятся ли эффекты свободы или ответственности к действию агента или к ситуации .В нашем первом основном открытии экспериментальная манипуляция не зависит от ситуационного контекста: разница между осмысленным и спонтанным только во внутреннем психическом процессе, в то время как внешние условия остаются в точности такими же. Таким образом, здесь ключевой эффект обдумывания и спонтанности не может быть объяснен различиями во внешних условиях. Напротив, наш второй основной вывод о влиянии последствий включает изменение ситуации, в которой находится агент. Однако обратите внимание, что также в этом сценарии участников просили оценить свободу / ответственность действия, а не ситуацию.

Другой вопрос, как именно участники поняли фактор «Последствия». Участники оценили агента как более ответственного за действие с последствиями, чем без последствий. Когда есть последствия действия, агент должен нести больше ответственности, поэтому агент несет ответственность за больше. Однако это не означает, что у него больше ответственности. Я могу убивать и воровать с одинаковой ответственностью, даже если я несу ответственность за большее в деле об убийстве.Участники могут принять степень ответственности агента за ущерб, причиненный действием. Потенциальные последующие действия должны отличать степени ответственности от степени вреда, за который человек несет ответственность, чтобы прояснить, что участники имели в виду.

Еще одно интересное следствие наших результатов относится к экспериментам в стиле Либета (Libet et al., 1983). Некоторые исследователи интерпретируют результаты экспериментов Либета как свидетельство того, что человеческая свобода иллюзорна, и поэтому концепция ответственности также нуждается в пересмотре (Wegner, 2002).Помимо критики со стороны эмпирических исследователей (Schurger et al., 2012; Schultze-Kraft et al., 2016), особенно философы указали на ряд серьезных возражений против экспериментов в стиле Либета и их радикальной интерпретации (Sinnott-Armstrong and Nadel, 2011). Среди этих возражений наши результаты, по-видимому, затронули одну особую критику. Некоторые философы предположили, что действия в экспериментах в стиле Либета нельзя квалифицировать как свободные, потому что у них нет причин, различимых вариантов и реальных жизненных последствий.«Произвольное действие (то есть действие Либета) — это в лучшем случае вырожденный случай свободы воли, когда то, что имеет значение, не выполняется» (Roskies, 2011, стр. 18). Наши результаты предполагают, что это конкретное возражение может оказаться неверным для народной концепции свободы , но все же будет успешным для народной концепции ответственности . С народной точки зрения действия в экспериментах в стиле Либета квалифицируются как свободные действия, даже если они спонтанные, без особого выбора и без последствий. Диссоциация между свободой и ответственностью в нашем исследовании, таким образом, означает, что эксперименты в стиле Либета не затрагивают проблему ответственности.

В целом, различное влияние обсуждения на рейтинг свободы и ответственности поднимает вопрос о том, считается ли свобода необходимым условием ответственности для непрофессионалов. Мы не считаем, что наш народный психологический вывод означает, что философы должны избегать постулирования этой необходимости, но наши результаты служат предупреждением о том, что эта необходимость может быть не интуитивной, что является важным соображением, учитывая огромный общественный интерес и участие в дебатах о свободе воли. (е.г., Overbye, 2007). Обратите внимание, что многие философы утверждали, что их позиции должны соответствовать верованиям мирян (Jackson, 2000).

Наше исследование могло бы помочь реструктурировать дебаты о свободе и ответственности и частично ослабить напряженность между нейробиологией и психологией, которые иногда утверждают, что ссылаются на непрофессиональные определения этих терминов (Libet et al., 1983; Libet, 1985, 2005) и философии. , в котором часто используются более подробные определения свободы и ответственности (Roskies, 2011).Простые интуиции свободы не согласуются с некоторыми общепринятыми философскими теориями, потому что миряне приписывают больше свободы в условиях спонтанности и отсутствия причин (Deutschländer et al., 2017). Однако интуиция непрофессионала относительно ответственности очень хорошо согласуется с утверждениями многих философов о том, что ответственность требует рассмотрения причин. Эти философы-компатибилисты обычно не думают, что фактическое обдумывание является решающим для ответственности, а только то, что агент должен быть способен, по крайней мере в принципе, реагировать на причины, способность, обычно придуманная разумом-отзывчивостью (Fischer and Ravizza, 1998).

Этот учет ответственности открывает возможность того, что агенты иногда несут ответственность без свободы и что детерминизм совместим с ответственностью, но не со свободой. Некоторые философы (Fischer, 2006) и ученые (Gazzaniga, 2012) открыто поддержали эту позицию, которая называется полупакатибилизмом. Наши результаты следуют шаблону, которого можно было бы ожидать, если бы непрофессионалы придерживались полусомпатибилистских убеждений, согласно которым способность адекватно рассматривать причины в ходе обсуждения увеличивает ответственность, но не является необходимой для чувства свободы и может даже уменьшить его.Интересен вопрос, распространяются ли наши результаты на действия, которые являются явно безответственными (в отличие от менее ответственных). Наши результаты не говорят об этом достаточно четко, потому что в целом рейтинг нашей ответственности был высоким. Однако это, безусловно, интересный вопрос для будущих исследований.

Очевидно, что наши эксперименты не могут напрямую доказать, что непрофессионалы являются полукомпатибилистами, поскольку мы не спрашивали их явно об их взглядах на взаимосвязь между детерминизмом и свободой или моральной ответственностью.Мы сомневаемся, что у непрофессионалов есть стабильные, развитые или подробные представления о таких абстрактных теоретических представлениях. Тем не менее, наши исследования действительно показывают, что такие понятия, как причина и обдумывание, , которые составляют неотъемлемую часть необходимых способностей для ответственного действия, согласно полупатибилистам, на самом деле также положительно связаны с ответственностью в сознании непрофессионалов. в отличие от мирской интуиции о свободе. Разрыв между интуицией непрофессионалов, научными результатами и философскими теориями в этом отношении может быть менее глубоким, чем это часто предполагается.

Заявление об этике

Исследование одобрено этическим комитетом Института психологии Университета Гумбольдта в Берлине.

Авторские взносы

RD разработал исследование и проанализировал данные. Телевидение разработало исследование. WS-A концептуализировал ввод. J-DH разработал исследование и руководил анализом данных. Рукопись написана всеми авторами.

Финансирование

Эта работа финансировалась Stiftung Humboldt-Universität, DFG Cluster of Excellence Science of Intelligence, DFG Collaborative Research Center SFB 940, John Templeton Foundation и Fetzer Franklin Fund.

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Сноски

1. Споры о непрофессиональных интуициях о детерминизме и компатибилизме между Нахмиасом (Нахмиас и др., 2005, 2007) и Николсом и Нобе (2007), кажется, в значительной степени подтверждают эту точку зрения.

Список литературы

Аристотель (2000). Никомахова этика. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Августин (2006). De libero Arbitrio =: Der freie Wille. Падерборн: Фердинанд Шенинг.

Google Scholar

Deutschländer, R., Pauen, M., and Haynes, J.-D. (2017). Изучение народной психологии: отражают ли эксперименты в стиле Либета народные интуиции о свободном действии? Сознательное. Cogn. 48, 232–245. DOI: 10.1016 / j.concog.2016.11.004

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фишер, Дж.М. (2006). Мой путь: Очерки моральной ответственности. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Фишер Дж. М. и Равицца М. (1998). Ответственность и контроль Теория моральной ответственности. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Газзанига, М. (2012). Кто главный ?: Свобода воли и наука о мозге. Лондон: Ашетт.

Google Scholar

Джексон, Ф.(2000). От метафизики к этике. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Кейн, Р. (2005). Современное введение в свободу воли. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Кант И. (1998). Критика чистого разума. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Либет Б. (1985). Бессознательная церебральная инициатива и роль сознательной воли в произвольных действиях. Behav. Brain Sci. 8, 529–539.

Google Scholar

Либет Б. (2005). Время разума: временной фактор в сознании. Бостон, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.

Google Scholar

Либет Б., Глисон К. А., Райт Э. У. и Перл Д. К. (1983). Время осознанного намерения действовать относительно начала мозговой активности (потенциал готовности). Мозг 106, 623–642. DOI: 10.1093 / мозг / 106.3.623

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Локк, Дж.(1975). Кларендонское издание произведений Джона Локка: эссе о человеческом понимании. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Нахмиас Э., Коутс Д. Дж. И Кваран Т. (2007). Свобода воли, моральная ответственность и механизм: эксперименты над народной интуицией. Midwest Stud. Филос. 31, 214–242. DOI: 10.1111 / j.1475-4975.2007.00158.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нахмиас, Э., Моррис, С., Надельхоффер, Т., и Тернер, Л. Дж. (2005). Обзор свободы: народные интуиции о свободе воли и моральной ответственности. Philos. Psychol. 18, 561–584. DOI: 10.1080 / 09515080500264180

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Николс, С., Нобе, Дж. (2007). Моральная ответственность и детерминизм: когнитивная наука народных интуиций. Ноус 41, 663–685. DOI: 10.1111 / j.1468-0068.2007.00666.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Роскис, А.Л. (2011). «Почему исследования Либета не представляют угрозы», в Conscious Will and Responsibility , ред. У. Синнотт-Армстронг и Л. Надель (Oxford: Oxford University Press), 11–22. DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780195381641.003.0003

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шлоссер, М. Э. (2014). Нейробиологическое исследование свободы воли: диагноз противоречия. Synthese 191, 245–262. DOI: 10.1007 / s11229-013-0312-2

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шульце-Крафт, М., Бирман, Д., Рускони, М., Аллефельд, К., Гёрген, К., Дане, С. и др. (2016). Точка невозврата в наложении вето на самостоятельные движения. Proc. Natl. Акад. Sci. США 113, 1080–1085. DOI: 10.1073 / pnas.1513569112

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шургер А., Ситт Дж. Д. и Дехайн С. (2012). Аккумуляторная модель спонтанной нейронной активности перед самостоятельным движением. Proc. Natl. Акад. Sci. США 109, 2904–2913.

Google Scholar

Синнотт-Армстронг, В. и Надел, Л. (ред.) (2011). Сознательная воля и ответственность. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Ullmann-Margalit, E., and Morgenbesser, S. (1977). Сбор и выбор. Soc. Res. 44, 757–785.

Google Scholar

Ван Инваген, П. (1983). Эссе о свободе воли. Оксфорд: Clarendon Press.

Google Scholar

Van Inwagen, P.(1989). Когда будет свободна воля? Philos. Перспектива. 3, 399–422.

Google Scholar

Вегнер, Д. (2002). Иллюзия сознательной воли. Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Google Scholar

Ответственность без свободы? Народные суждения о преднамеренных действиях

Abstract

Давняя позиция в философии, праве и теологии заключается в том, что человек может нести моральную ответственность за действие только в том случае, если у него есть свобода выбирать и действовать иначе.Таким образом, многие философы считают свободу необходимым условием моральной ответственности. Однако эмпирические данные показывают, что это предположение может не соответствовать здравому смыслу. Например, в недавнем исследовании мы использовали опросы, чтобы показать, что в отличие от позиций, занимаемых многими философами, непрофессионалы считают действия свободными, когда они спонтанные, а не основанные на причинах. Напротив, часто считается, что ответственность требует, чтобы кто-то подумал об альтернативных вариантах.В этом исследовании мы использовали онлайн-опрос, чтобы напрямую проверить, в какой степени совпадают суждения простых людей о свободе и ответственности. В частности, мы проверили, влияют ли манипуляции с размышлениями на суждения о свободе и ответственности одинаковым образом. Кроме того, мы также проверили зависимость этих суждений от убеждения человека в том, что его решение имело последствия для его личной жизни. Мы обнаружили, что обсуждение имеет противоположный эффект на суждения о свободе и ответственности. Люди считались более свободными, когда они действовали спонтанно, тогда как их считали более ответственными, когда они обдумывали свои действия.Эти результаты, кажется, предполагают, что обсуждение причин имеет решающее значение для непрофессиональной концепции ответственности, в то время как для непрофессиональной концепции свободы это воспринимается как вредное. Одним из способов интерпретации наших выводов для междисциплинарных дебатов о свободе воли и ответственности могло бы быть предположение, что мирские верования соответствуют философской позиции полупакатибилизма. Полукомпатибилисты настаивают на том, что метафизические дебаты о природе свободы воли можно отделить от дебатов об условиях ответственного действия.Согласно нашим выводам, убеждения непрофессионалов соответствуют взглядам полукомпатибилистов, даже несмотря на то, что мы не проверяли, поддерживают ли они эту позицию явно.

Ключевые слова: свобода, ответственность, обдумывание, следствие, экспериментальная философия

Введение

Философы анализировали отношение свободы воли и ответственности с древних времен. Большинство из них считают свободу необходимым условием ответственности (Van Inwagen, 1983; Kant, 1998; Aristotle, 2000; Augustine, 2006; Vihvelin, 2008).Кроме того, многие философы утверждают, что люди действуют свободно или автономно только в том случае, если они действуют по причинам (Локк, 1975; Кант, 1998), или только если им предоставляются варианты с разными ценностями (Ван Инваген, 1989; Кейн, 2005; Шлоссер, 2014). ; Mecacci and Haselager, 2015), или только если действие имеет серьезные последствия для их личной жизни (Roskies, 2011; Schlosser, 2014; Mecacci and Haselager, 2015).

Недавние эмпирические исследования показали, что верования мирян не согласуются с этими концептуальными позициями.В одном исследовании (Deutschländer et al., 2017) мы обнаружили, что обдумывание причин, наличие различных вариантов выбора или наличие реальных жизненных последствий не являются необходимыми для того, чтобы действие считалось свободным. Напротив, непрофессионалы считали действия наиболее свободными, если (а) они были выбраны без обдумывания, (б) они предполагали разные (в отличие от равных) вариантов и (в) считалось, что они имели разные последствия в реальной жизни. . Таким образом, как это ни парадоксально, даже считалось, что обдумывание ограничивает свободу, что противоречит представлению о том, что причины играют ключевую роль в приписывании свободы действиям.

Обратите внимание, что это исследование касалось субъективных оценок свободы, а не ответственности. Для непрофессиональных концепций ответственности, напротив, обсуждение может, тем не менее, быть важным, но это до сих пор не было проверено эмпирически. Предыдущие исследования уже совместно измеряли влияние экспериментальных условий на суждения о свободе воли и моральной ответственности (Nahmias et al., 2005, 2007), однако, в отношении несколько иных экспериментальных манипуляций, чем здесь (см. Раздел «Обсуждение»).

Таким образом, здесь мы напрямую сравниваем, как на суждения о свободе и суждения об ответственности непрофессионалов влияют факторы обдумывание, выбор и последствия. Мы сравниваем, как следующие факторы влияют на суждения о свободе и ответственности: (1) было ли действие спонтанным или основанным на обдумывании; (2) включает ли решение качественно разные варианты (выбор) или идентичные варианты (выбор) [о различии между выбором и выбором см. Ullmann-Margalit and Morgenbesser (1977)]; (3) привели ли последующие действия к последствиям для жизни человека.Как сообщает Nahmias et al. (2005), очень трудно задавать вопросы об абстрактных теориях, таких как детерминизм и компатибилизм, которые довольно далеки от повседневной жизни, без искажения их ответа при составлении виньеток. Вместо этого мы решили протестировать типы действий, которые явно актуальны для обсуждения свободы воли, но также легко понятны в повседневном контексте.

Материалы и методы

Участники

Мы развернули онлайн-анкету через университетские электронные списки рассылки.Мы получили ответы 133 участников (62,6% женщин, 31,3% мужчин, 3,8% отсутствующих значений). Возраст респондентов колебался от 18 до 53 лет ( M _{возраст} = 25,03 года, SD _{возраст} = 7,76 года). Почти все респонденты (97,7%) имели среднее или высшее образование. 66,7% респондентов ранее не задумывались над вопросом о свободе воли, а оставшаяся треть задумывалась («Вы когда-нибудь думали о свободе действия или свободе воли?»). Исследование было одобрено комитетом по психологической этике Университета Гумбольдта в соответствии с Хельсинкской декларацией.Информированное согласие было получено в начале онлайн-анкеты.

Материалы и процедура

Мы попросили участников ответить на вопросы онлайн-анкеты, содержащей короткие письменные сценарии. Эти сценарии мы реализовали в программном обеспечении Unipark (Questback GmbH, Кельн, Германия). Каждая анкета содержала восемь сценариев. Эти сценарии вытекают из комбинации трех внутрисубъектных факторов: обдумывание, выбор и последствия. Фактор обдумывание использовал два уровня: человек либо обдумывал свой выбор, либо действовал спонтанно.Фактор Выбор включал два уровня: «выбор» среди различных вариантов или «выбор» среди идентичных вариантов. Фактор , следствие имел два уровня: участники знали, что действие либо имело значительные последствия для жизни человека (подписание трудового контракта), либо оно включало незначительное действие без последствий (примечание) (см. Все сценарии, использованные в этом разделе). исследование, основанное на всех возможных комбинациях трех факторов). Перед началом анкетирования участников случайным образом распределили в одну из двух возможных групп: одну группу попросили предоставить только рейтинги свободы, другой группе требовалось предоставить только рейтинги ответственности.Этот межсубъектный подход в нашем смешанном дизайне был принят во избежание приобщения участников к цели исследования.

Таблица 1

Три внутрисубъектных фактора и соответствующие сценарии.

срочная работа.Он получил два предложения о работе. На обе работы он получил контракты на подписание. Условия работы очень разные. Матиас размышляет, какая работа будет лучше. Только после тщательного обдумывания он принимает решение о приеме на работу и подписывает один контракт.

Внутриобъектные факторы			Операционализация
Обдумывание	Выбор	Последствия	Сценарий
Долгое рассмотрение
Обдумывание	Выбор	Нет	Матиас ищет ручку, чтобы сделать довольно неважную заметку. На столе перед собой он видит две очень разные ручки. Матиас раздумывает, какую ручку выбрать. Только после тщательного обдумывания он решает и берет одну ручку.
Обдумывание	Комплектация	Да	Матиас ищет новую долгосрочную работу. Он получил два предложения о работе. На обе работы он получил контракты на подписание. Условия работы идентичны. Тем не менее Матиас обдумывает, какая работа будет лучше. Только после тщательного обдумывания он принимает решение о приеме на работу и подписывает один контракт.
Обдумывание	Выбор	Нет	Матиас ищет ручку, чтобы сделать довольно неважную заметку.На столе перед собой он видит две одинаковые ручки. Матиас раздумывает, какую ручку выбрать. Только после тщательного обдумывания он решает и берет одну ручку.
Спонтанность	Выбор	Да	Матиас ищет новую долгосрочную работу. Он получил два предложения о работе. На обе работы он получил контракты на подписание. Условия работы очень разные. Матиас не раздумывает, какую работу выбрать. Он подписывает один контракт спонтанно.
Спонтанность	Выбор	Нет	Матиас ищет ручку, чтобы сделать довольно неважную заметку.На столе перед собой он видит две очень разные ручки. Матиас не раздумывает, какую ручку выбрать. Он спонтанно берет одну ручку.
Спонтанность	Выбор	Да	Матиас ищет новую долгосрочную работу. Он получил два предложения о работе. На обе работы он получил контракты на подписание. Условия работы идентичны. Матиас не раздумывает, какую работу выбрать. Он подписывает один контракт спонтанно.
Спонтанность	Выбор	Нет	Матиас ищет ручку, чтобы сделать довольно неважную заметку.На столе перед собой он видит две одинаковые ручки. Матиас не раздумывает, какую ручку выбрать. Он спонтанно берет одну ручку.

Вначале испытуемым были представлены инструкции по заполнению анкеты. Мы попросили респондентов оценить, насколько свободным / ответственным они считали каждое из восьми проявленных действий в соответствии с их индивидуальными убеждениями. Для каждого респондента порядок сценариев был рандомизирован. Респондент видел только один сценарий за раз.Испытуемые отвечали, используя шкалу оценок от 0 до 100, где 0 означает «не свободен / не несет ответственности», а 100 — «свободен / отвечает» (в зависимости от группы, к которой они были отнесены). Обратите внимание, что в философской литературе свобода и ответственность часто считаются дихотомическими, а не непрерывными. Здесь мы выбираем непрерывную шкалу, потому что она влечет за собой дихотомический случай как одну из возможностей для ответа участников. Под рейтингом свободы / ответственности был представлен дополнительный вопрос: «Насколько вы уверены в рейтинге?» (рейтинг уверенности, CR) и должен был быть получен ответ по шкале от 0 «не уверен» до 100 «точно».Это было сделано для того, чтобы отслеживать, были ли у испытуемых четкие представления о различных сценариях. Для ответов на вопросы не было ограничений по времени.

Результаты

Рейтинги свободы и ответственности

показывает средние суждения о свободе и ответственности, нанесенные отдельно для трех основных экспериментальных факторов (полные результаты см.). Мы выполнили четырехфакторный смешанный дисперсионный анализ с тремя экспериментальными факторами внутри субъекта (Обсуждение × Выбор × Последствия) и одним фактором между субъектами (Тип рейтинга).

Взаимодействие между типом рейтинга отдельно для каждого из трех факторов внутри субъекта (свернуто во всех других условиях): (A) взаимодействие между типом рейтинга и обсуждением, (B) взаимодействие между типом рейтинга и выбором и ( C) Взаимодействие между типом рейтинга и планками ошибок последствий указывает SEM для всех субъектов одной группы. Звездочки указывают на значительную разницу для апостериорного анализа (н.у. — p > 0.05, ^∗∗ p <0,01, ^∗∗∗ p <0,001).

Таблица 2

905 SD Тип рейтинга SD Тип SD044 9031 9031

Расчетные факторы				Рейтинг		Рейтинг достоверности (CR)
Обдумывание	Выбор	Последствия		Последствия 12
M	SD
Обдумывание	Выбор	Да	Свобода	67.07	28,21	75,69	23,81
Обдуманность	Выбор	Нет	Свобода	56,68	32,21	9031 9031	77,81 224 9031 9031	65,12	32,56	71,61	28,98
Обдумывание	Комплектация	Нет	Свобода	68.19	29,39	74,49	26,20
Спонтанность	Выбор	Да	Свобода	73,64	28,65	77,53 9031 9031	77,53 9031	76,76	30,83	67,73	29,99
Спонтанность	Комплектация	Да	Свобода	66.47	34,51	78,59	26,78
Спонтанность	Комплектация	Нет	Свобода	71,83	27.09		71.24304 9031 9031 9031 9031		71.24304 9031 9031 9031 Ответственность	86,05	19,51	84,89	19,65
Обдумывание	Выбор	Нет	Ответственность	83.34	25,83	86,86	20,91
Обдумывание	Комплектование	Да	Ответственность	90,82		90.82		91,85	13,14	85,09	21,83
Спонтанность	Выбор	Да	Ответственность	68.06	28.51	77.35	24.75
Спонтанность	Выбор	Нет	Ответственность	70.22	29.99	81.39 9031 9031 9031	81.39 903	73,75	32,14	81,56	24,67
Спонтанность	Комплектация	Нет	Ответственность	76.99	25,25	80,26	20,92

• простой (1)

  В целом участники оценили ответственность за действия выше своей свободы, о чем свидетельствует значительный основной эффект между -субъектный фактор Тип рейтинга [; F _(1,131) = 15,37, p <0,001, d Коэна = 0,40].

• простой (2)

  Наблюдается значительный эффект взаимодействия между факторами Обсуждение и Тип оценки [; Ф. _(1,131) = 35.66, p <0,001, Коэна d = 1,12]. Этот сильный эффект указывает на то, что фактор «Обдумывание» по-разному влиял на оценки свободы. Обдумывание действия (в отличие от действия спонтанно) побудило испытуемых считать это действие более ответственным, но менее свободным. Разница между оценками свободы преднамеренных и спонтанных действий была значительной: t (266) = -2,92, p = 0,004, Коэнов d = 0,26. Разница между рейтингами ответственности умышленных и спонтанных действий также была значительной t (288) = 9.07, p <0,001, по Коэну d = 0,56.

• простой (3)

  Не было значительного эффекта взаимодействия типа рейтинга и выбора [; Ф _(1,131) = 0,257, p = 0,663], что указывает на то, что суждение свободы и ответственности не зависит по-разному от того, включает ли выбор разные или равные варианты.

• простой (4)

  Наблюдалась значительная взаимосвязь между типом рейтинга и последствиями [; Ф. _(1,131) = 5.55, p = 0,020, Коэна d = 0,21]. В то время как действие с последствиями для жизни человека (по сравнению с действием без последствий) считалось более ответственным t (288) = 3,52, p > 0,001, Коэна d = 0,23 оно не имело никакого эффекта. от степени, в которой действие было оценено как свободное t (266) = -0,21, p = 0,83.

Рейтинги уверенности

Во всех условиях рейтинги достоверности были высокими ( M = 78.50; SD = 24,44), в диапазоне от 67,73 до 86,86 (). Таким образом, мы не нашли доказательств того, что участники не были уверены в том, как судить о сценариях.

Обсуждение

Наши результаты показывают важные различия между суждениями о свободе и ответственности в отношении действий. Общий рейтинг ответственности был выше, чем рейтинг свободы. Однако, учитывая дизайн исследования между участниками, это общее различие может быть связано с масштабированием, и поэтому его трудно интерпретировать.Ключевой вывод заключается в том, что экспериментальные переменные по-разному влияют на эти два типа оценок: когда действие было основано на обдумывании (а не на спонтанности), действие оценивалось как менее свободное, но его агент считался более ответственным за него. . Когда действие было связано с последствиями реального мира (а не без последствий), его агент считался более ответственным, но последствия не влияли на свободу. Было ли действие между равными вариантами или нет, не имело заметного влияния на рейтинг свободы или ответственности.

В нашем исследовании явно не проводился поиск репрезентативной выборки (аналогично многим предыдущим исследованиям, например, с использованием Mechanical Turk). Он состоял из спонтанной выборки респондентов, откликнувшихся на приглашение к участию. В целом, распределение возрастов в нашей выборке не сильно отличается от распределения в стандартных психологических экспериментах (средний возраст 25,03 года, стандартное отклонение 7,76 года; обратите внимание, что выборка по гауссиану всегда будет включать несколько значений из хвостов). Таким образом, наше исследование не было разработано для определения влияния возрастных диапазонов.Для решения этого важного вопроса в настоящее время мы получаем данные из репрезентативных выборок по связанным сценариям, что является единственным способом должным образом устранить эти эффекты.

В предыдущих исследованиях использовались аналогичные схемы для оценки влияния экспериментальных факторов на суждения о свободе воли и моральной ответственности (Nahmias et al., 2005, 2007). В одном исследовании (Nahmias et al., 2005) переход от негативного действия (ограбление банка) к позитивному действию (спасение ребенка) повысил рейтинг моральной ответственности, но снизил рейтинг свободы.Однако этот конкретный аспект исследования можно наблюдать только описательно, потому что не было предоставлено прямого теста на взаимодействие между этими двумя факторами (в центре внимания исследования было иное). Другое исследование (Nahmias et al., 2007) показало, что для различных манипуляций (переключение между нейронным и психологическим детерминизмом, переключение между реальным миром и альтернативным миром и переключение между хорошими и плохими действиями), как правило, затрагиваются свобода воли и моральная ответственность. аналогичное направление.Напротив, мы обнаруживаем, что такие факторы, как обдумывание и наличие или отсутствие последствий, действительно по-разному влияют на свободу воли и ответственность. Основываясь на нашей предыдущей работе (Deutschländer et al., 2017), можно предположить, что эти экспериментальные манипуляции могли быть сильнее в выявлении диссоциации между свободой воли и ответственностью.

В настоящих данных только на рейтинги свободы, рассматриваемые отдельно, повлияло только обдумывание, но не природа выбора (выбор / выбор) или возможные последствия.Это в значительной степени соответствует результатам предыдущего исследования, в котором мы обнаружили, что фактор обдумывания оказывает умеренное влияние (Deutschländer et al., 2017), в то время как факторы выбора и последствия имели лишь незначительное влияние. Предположительно незначительные различия связаны с меньшим количеством участников в текущем исследовании.

Один вопрос заключается в том, могли ли участники иначе понять виньетки обсуждения. Например, если агент действовал спонтанно, участники могли подумать, что у агента были причины, но не знали о них.В этом случае разница между спонтанными и преднамеренными действиями заключалась в том, что агент знал их причины, если они действовали преднамеренно, в то время как они не знали своих причин, если они действовали спонтанно. Чтобы исследовать эту альтернативную интерпретацию, будущие исследования должны различать наличие причин, осознание этих причин и формирование причин путем обдумывания. Кроме того, будущие исследования могли бы обеспечить более глубокую оценку между суждениями о свободе воли и ответственности путем прямого зондирования отдельных участников по обеим концепциям в рамках одного исследования.

Другой интересный вопрос заключается в том, относятся ли эффекты свободы или ответственности к действию агента или к ситуации . В нашем первом основном открытии экспериментальная манипуляция не зависит от ситуационного контекста: разница между осмысленным и спонтанным только во внутреннем психическом процессе, в то время как внешние условия остаются в точности такими же. Таким образом, здесь ключевой эффект обдумывания и спонтанности не может быть объяснен различиями во внешних условиях.Напротив, наш второй основной вывод о влиянии последствий включает изменение ситуации, в которой находится агент. Однако обратите внимание, что также в этом сценарии участников просили оценить свободу / ответственность действия, а не ситуацию.

Другой вопрос, как именно участники поняли фактор «Последствия». Участники оценили агента как более ответственного за действие с последствиями, чем без последствий. Когда есть последствия действия, агент должен нести больше ответственности, поэтому агент несет ответственность за больше.Однако это не означает, что у него больше ответственности. Я могу убивать и воровать с одинаковой ответственностью, даже если я несу ответственность за большее в деле об убийстве. Участники могут принять степень ответственности агента за ущерб, причиненный действием. Потенциальные последующие действия должны отличать степени ответственности от степени вреда, за который человек несет ответственность, чтобы прояснить, что участники имели в виду.

Еще одно интересное следствие наших результатов относится к экспериментам в стиле Либета (Libet et al., 1983). Некоторые исследователи интерпретируют результаты экспериментов Либета как свидетельство того, что свобода человека иллюзорна, и поэтому концепция ответственности также нуждается в пересмотре (Wegner, 2002). Помимо критики со стороны эмпирических исследователей (Schurger et al., 2012; Schultze-Kraft et al., 2016), особенно философы указали на ряд серьезных возражений против экспериментов в стиле Либета и их радикальной интерпретации (Sinnott-Armstrong and Nadel, 2011). Среди этих возражений наши результаты, по-видимому, затронули одну особую критику.Некоторые философы предположили, что действия в экспериментах в стиле Либета нельзя квалифицировать как свободные, потому что у них нет причин, различимых вариантов и реальных жизненных последствий. «Произвольное действие (то есть действие Либета) — это в лучшем случае вырожденный случай свободы воли, когда то, что имеет значение, не выполняется» (Roskies, 2011, стр. 18). Наши результаты предполагают, что это конкретное возражение может оказаться неверным для народной концепции свободы , но все же будет успешным для народной концепции ответственности .С народной точки зрения действия в экспериментах в стиле Либета квалифицируются как свободные действия, даже если они спонтанные, без особого выбора и без последствий. Диссоциация между свободой и ответственностью в нашем исследовании, таким образом, означает, что эксперименты в стиле Либета не затрагивают проблему ответственности.

В целом, различное влияние обсуждения на рейтинг свободы и ответственности поднимает вопрос о том, считается ли свобода необходимым условием ответственности для непрофессионалов.Мы не считаем, что наш народный психологический вывод означает, что философы должны избегать постулирования этой необходимости, но наши результаты служат предупреждением о том, что эта необходимость может быть не интуитивной, что является важным соображением, учитывая огромный общественный интерес и участие в дебатах о свободе воли. (например, Overbye, 2007). Обратите внимание, что многие философы утверждали, что их позиции должны соответствовать верованиям мирян (Jackson, 2000).

Наше исследование могло бы помочь перестроить дебаты о свободе и ответственности и частично ослабить напряженность между нейробиологией и психологией, которые иногда утверждают, что ссылаются на непрофессиональные определения этих терминов (Libet et al., 1983; Libet, 1985, 2005) и философии, которая часто использует более сложные определения свободы и ответственности (Roskies, 2011). Простые интуиции свободы не согласуются с некоторыми общепринятыми философскими теориями, потому что непрофессионалы приписывают больше свободы в условиях спонтанности и отсутствия причин (Deutschländer et al., 2017). Однако интуиция непрофессионала относительно ответственности очень хорошо согласуется с утверждениями многих философов о том, что ответственность требует рассмотрения причин.Эти философы-компатибилисты обычно не думают, что фактическое обдумывание является решающим для ответственности, а только то, что агент должен быть способен, по крайней мере в принципе, реагировать на причины, способность, обычно придуманная разумом-отзывчивостью (Fischer and Ravizza, 1998).

Этот учет ответственности открывает возможность того, что агенты иногда несут ответственность без свободы и что детерминизм совместим с ответственностью, но не со свободой. Некоторые философы (Fischer, 2006) и ученые (Gazzaniga, 2012) открыто поддержали эту позицию, которая называется полупакатибилизмом.Наши результаты следуют шаблону, которого можно было бы ожидать, если бы непрофессионалы придерживались полусомпатибилистских убеждений, согласно которым способность адекватно рассматривать причины в ходе обсуждения увеличивает ответственность, но не является необходимой для чувства свободы и может даже уменьшить его. Интересен вопрос, распространяются ли наши результаты на действия, которые являются явно безответственными (в отличие от менее ответственных). Наши результаты не говорят об этом достаточно четко, потому что в целом рейтинг нашей ответственности был высоким.Однако это, безусловно, интересный вопрос для будущих исследований.

Наши эксперименты, очевидно, не могут напрямую доказать, что непрофессионалы являются полукомпатибилистами, поскольку мы не спрашивали их явно об их взглядах на взаимосвязь между детерминизмом и свободой или моральной ответственностью. Мы сомневаемся, что у непрофессионалов есть стабильные, развитые или подробные представления о таких абстрактных теоретических представлениях ¹ . Тем не менее, наши исследования действительно показывают, что такие понятия, как причина и обдумывание, , которые составляют неотъемлемую часть необходимых способностей для ответственного действия, согласно полупакатибилистам, на самом деле также положительно связаны с ответственностью в сознании непрофессионалов. в отличие от мирской интуиции о свободе.Разрыв между интуицией непрофессионалов, научными результатами и философскими теориями в этом отношении может быть менее глубоким, чем это часто предполагается.

УВКПЧ | Что такое права человека

Что такое права человека?

Права человека — это права, которые у нас есть просто потому, что мы существуем как люди, — они не предоставляются никаким государством. Эти универсальные права присуще всем нам, независимо от национальности, пола, национального или этнического происхождения, цвета кожи, религии, языка или любого другого статуса.Они варьируются от самых основных — права на жизнь — до тех, которые делают жизнь стоящей, например, права на питание, образование, работу, здоровье и свободу.

Всеобщая декларация прав человека (ВДПЧ), , принятая Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 году, была первым юридическим документом, в котором излагались основные права человека, подлежащие всеобщей защите. Всеобщая декларация прав человека, которая В 2018 году ему исполнилось 70 лет, и он продолжает оставаться основой всего международного права в области прав человека.Его В 30 статьях изложены принципы и составные части действующих и будущих конвенций, договоров и других правовых документов по правам человека.

Всеобщая декларация прав человека вместе с двумя пактами — Международным пактом о гражданских и политических правах и Международным пактом об экономических, социальных и культурных правах — составляют Международный билль о правах.

Универсальное и неотчуждаемое

Принцип универсальность прав человека является краеугольным камнем международного права прав человека.Это означает, что все мы в равной степени обладаем правами человека. Этот принцип, как впервые подчеркнуто во Всеобщей декларации прав человека, повторяется во многих международных конвенциях, декларациях и резолюциях по правам человека.

Права человека неотчуждаемый . Их нельзя забирать, за исключением особых ситуаций и в соответствии с надлежащей правовой процедурой. Например, право на свободу может быть ограничено, если лицо признано виновным в совершении преступления судом.

Неделимые и взаимозависимые

Все права человека неделимый и взаимозависимый .Это означает, что одним набором прав нельзя полностью пользоваться без другого. Например, прогресс в области гражданских и политических прав облегчает осуществление экономических, социальных и культурных прав. Точно так же нарушение экономических, социальных и культурных прав может отрицательно сказаться на многих других правах.

Равные и недискриминационные

Статья 1 Всеобщей декларации прав человека гласит: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». Свобода от дискриминации, изложенная в статье 2, — вот что обеспечивает это равенство.

Недискриминация проходит через все нормы международного права в области прав человека. Этот принцип присутствует во всех основных договорах по правам человека. Он также представляет собой центральную тему двух основных документов: Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации и Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин.

И права, и обязанности

Все государства ратифицировали по крайней мере 1 из 9 основные договоры по правам человека, а также 1 из 9 факультативных протоколов.80% государств ратифицировали 4 или более. Это означает, что в соответствии с международным правом государства несут обязательства и обязанности уважать, защищать и соблюдать права человека.

• Обязательство по уважение означает, что государства должны воздерживаться от вмешательства или ограничения соблюдения прав человека.
• Обязательство защищать требует, чтобы государства защищали отдельных лиц и группы от нарушений прав человека.
• Обязательство выполнить означает, что государства должны принимать позитивные меры для содействия осуществлению основных прав человека.

Между тем, как частные лица, хотя мы имеем право на наши права человека, но мы также должны уважать и отстаивать права других людей.

Следите за нами в Facebook, Twitter, Instagram.

Симона де Бовуар об этике свободы

Симона де Бовуар (1908-1986) написала «Этику двусмысленности» в 1948 году. Во многих смыслах ее можно рассматривать как реакцию на Вторую мировую войну, попытку осмыслить все, что повлекло за собой войну, и, следовательно, научить нас тому, что она означает быть человеком перед лицом самых ужасных злодеяний, которые мы можем вообразить.

Писательница Мария Попова описывает книгу как «трудное, но чрезвычайно полезное чтение, в котором исследуется экзистенциалистское противоречие между абсолютной свободой выбора и ограничениями данностей жизни».

Книга рассказывает о свободе, о том, что значит быть свободным. Но также и этика этой свободы, и поэтому де Бовуар работает, чтобы дать нам этическую систему, которую мы можем использовать.

Она ставит людей в центр своей философии, описывая нашу роль в нашей собственной свободе.«Нельзя начинать с того, что наша земная судьба имеет или не имеет значения, потому что от нас зависит придать ей значение. Человек должен сделать так, чтобы быть мужчиной, и только он один может почувствовать его успех или неудачу ».

Она исследует не только нашу ответственность перед самими собой, чтобы придать смысл нашему существованию, но и ответственность, которую мы несем перед другими в реализации их свободы. Тем самым она защищает человечество от ужасов, свидетелем которых оно только что стало. Она не извиняет их, а предлагает выход.В некотором смысле это обнадеживает.

Отвернувшись от разрушений Войны и режимов, которые ее устроили, она анализирует пространство, в котором мы можем продолжать называть себя людьми. Свободный человек — это тот, «чьей целью является освобождение себя и других».

Она дает мощный анализ типов несвободных мужчин и тем самым объясняет, как мы заканчиваем войной и угнетением. Она показывает, что человеческое состояние не универсально. Все мы по-разному переживаем свое пребывание в этом мире в зависимости от нашего взаимодействия с ним, и поэтому каждый тип человека классифицируется на основе того, как он обращается с другими в стремлении к своей свободе.

Во-первых, есть «недочеловек». Человек, который далек от свободы из-за постоянного отказа взять на себя ответственность за свое существование в мире.

Странный характер вселенной, с которой он не связан, также вызывает в нем страх. Отягощенный событиями настоящего, он сбит с толку мраком будущего, преследуемого ужасными призраками, войной, болезнями, революциями, фашизмом, большевизмом. Чем более расплывчаты эти опасности, тем страшнее они становятся.Субчеловек не очень ясно понимает, что он должен потерять, поскольку у него ничего нет, но эта неуверенность усиливает его ужас. На самом деле он боится того, что шок от непредвиденного может напомнить ему о мучительном сознании самого себя.

Этот отрывок напоминает нам, что трудно быть человеком. Трудно принять ненадежное существование и найти удовлетворение в преходящем. Но описание недочеловека напоминает нам, что важно попробовать. Поступить иначе, чтобы избежать бытия, означает «проявить фундаментальный страх перед лицом существования, перед лицом рисков и напряжений, которые оно подразумевает.«Субчеловек — это тот, кто, чтобы избежать разочарования, избегает участия. Если он не попытается, он не потерпит неудачу.

Далее идет «серьезный мужчина». Этот человек — тот, кто ставит ценность своего существования во внешнюю цель. Деньги, власть, положение, завоевание — только достигнув этих внешних целей, он чувствует, что его существование будет подтверждено. И в результате он никогда не получает этого подтверждения, потому что всегда есть кто-то, у кого больше. Вести такую ​​жизнь — значит быть проклятым одним из колец ада Данте — рецепт гарантированного вечного несчастья.

Серьезный человек никогда не может признать субъективность своих целей, что он сам определил их как таковые, потому что это означало бы признать субъективность своего собственного существования.

Все представляет для него угрозу, поскольку то, что он создал в качестве идола, является внешним явлением и, таким образом, находится в отношениях со всей вселенной; и поскольку, несмотря на все меры предосторожности, он никогда не станет хозяином этого внешнего мира, которому он согласился подчиниться, он будет постоянно расстраиваться из-за неконтролируемого развития событий.

Значение должно исходить изнутри. Но серьезные мужчины скрывают смысл жизни во внешних конструкциях, которые, по их мнению, универсальны. Для него важны не только деньги, они важны для всех. Де Бовуар утверждает, что это заставляет серьезного человека подчиняться своим целям, и поэтому он жертвует своей свободой и свободой других ради их достижения. Достижение этих целей — вот что действительно сломает серьезного человека, потому что тогда он вынужден признать свою субъективность, которая подрывает его понимание своего существования.

Есть также «авантюрист», человек, который «с энтузиазмом бросается в свои дела, в исследования, завоевания, войну, размышления, любовь, политику, но он не связывает себя с той целью, к которой он стремится; только завоевание ». Он довольно убедительно заявляет о своей свободе. Проблема в том, что в процессе он часто подрывает свободу других. И иметь свою свободу за счет других — значит участвовать в угнетении.

Авантюристы либо не понимают, что «каждое начинание разворачивается в человеческом мире, затрагивает людей», либо они сознательно игнорируют это.Мы называем это эгоистичным. Подобно дону Хуану, разбивать сердца женщин только для того, чтобы удовлетворить его желание завоевания, причинять боль другим ради достижения собственного удовлетворения, не работает.

Наконец, есть «страстный человек», который, как авантюрист, относится к другим людям как к вещам на пути к достижению своей свободы. Страстные мужчины тоже хотят достичь внешних целей, но, в отличие от серьезного человека, признают свою субъективность. Точно так же эти цели — вещи, которыми нужно обладать, и через это обладание страстный мужчина верит, что он подтвердит свое существование.«Вся вселенная воспринимается только как совокупность средств или препятствий, с помощью которых речь идет о достижении того, чем человек занимался своим существом».

Де Бовуар советует страстному человеку, ближайшему из четырех к свободе, принять вечную дистанцию, которую он имеет от того, чем он хочет обладать. Любовь, счастье — свобода приходит в осознании того, что между нами и этими вещами всегда будет дистанция, но в любом случае к ним стремимся.

Ее описание этих разных типов мужчин — это ее способ понять поведение диктаторов и тиранов, людей, которые их поддерживают, и людей, которые выполняют их приказы.

В отличие от многих философов де Бовуар не утверждает, что ее описание «человека» относится ко всем мужчинам. Она признает, что не все люди имеют одинаковый доступ к свободе.

Угнетение — результат того, что напуганные люди пытаются оправдать свое существование. Не в силах принять двусмысленность человеческого бытия, они, как мы видели выше, отказывают другим в свободе, чтобы оправдать свои поверхностные попытки придать своей жизни смысл. Причина, по которой эти попытки поверхностны, состоит в том, что они не могут принять преходящую природу существования.Негативное воздействие на свободу других проявляется именно в попытках конкретизировать существование.

Почему стремление к свободе никогда не угасает полностью у угнетенных? Она не тратит на это много времени, но предлагает следующий замечательный отрывок: «Тем не менее, при всей этой мерзкой покорности были дети, которые играли и смеялись; и их улыбка разоблачала ложь их угнетателей: это был призыв и обещание; он спроектировал будущее перед ребенком, будущее мужчины. Если во всех угнетенных странах лицо ребенка такое трогательное, дело не в том, что ребенок движется больше или у него больше прав на счастье, чем у других; это то, что он является живым подтверждением человеческого превосходства: он настороже, он нетерпеливая рука, протянутая миру, он — надежда, проект.Это то, что тирания никогда не сможет полностью устранить.

Для де Бовуар свобода приходит в попытках быть свободными и в принятии того, что это путешествие есть свобода. Это процесс, а не результат. Это, естественно, приводит к вопросам этики, потому что, если я хочу свободы других в стремлении к своей собственной свободе, у меня должна быть система оценки конфликтов. «Быть ​​свободным — это не иметь возможности делать все, что угодно; это возможность превзойти данное в сторону открытого будущего; существование других как свобода определяет мою ситуацию и даже является условием моей собственной свободы.Меня угнетают, если меня бросают в тюрьму, но не то, что меня удерживают от того, чтобы бросить моего соседа в тюрьму ».

Ее этика не абсолютна — она ​​стремится дать нам то, что мы действительно можем использовать. Она говорит, что «этика не дает рецептов больше, чем наука и искусство. Можно просто предложить методы ».

С этой целью мы должны постоянно подвергать сомнению свои действия. «Что отличает тирана от человека доброй воли, так это то, что первый основан на уверенности в своих целях, тогда как второй постоянно спрашивает себя:« Действительно ли я работаю для освобождения людей? Разве эта цель не оспаривается жертвами, посредством которых я к ней стремлюсь? »« Праведность и добродетель не являются объективными конструкциями, которых, однажды достигнув, мы достигаем навсегда.Они не существуют самостоятельно в природе. Это концепции, которые развиваются вместе с остальным, вместе с нами, и поэтому мы всегда должны оценивать свои действия в свете новых знаний и понимания, которые мы приобретаем на этом пути.

На этические вопросы нет однозначных ответов. Жертвуя одним человеком, чтобы спасти многих, де Бовуар убедительно доказывает, что иногда эта жертва будет оправдана, а иногда нет. Иногда временное угнетение меньшинства становится для большинства путем к свободе.Невозможно ответить на все вопросы морали заранее, и поэтому «мы можем просто попросить, чтобы такие решения не принимались поспешно и легкомысленно, и чтобы, учитывая все обстоятельства, зло, причиняемое человеком, было меньшим, чем то, которое предотвращается».

Наконец, мы должны признать и смирение. Никто этого не знает и не понимает полностью.

Угнетатели всегда выступают против, например, расширения всеобщего избирательного права путем признания некомпетентности масс, женщин, туземцев в колониях; , но это забвение того, что человек всегда должен решать сам в темноте, что он должен желать сверх того, что он знает .

«Этика двусмысленности» стоит прочитать целиком.

Почему свобода подразумевает равенство в JSTOR

Абстрактный

Равенство и свобода были представлены как противоречащие друг другу ценности. В этой статье я предлагаю доказать, что идея свободы имеет очевидное эгалитарное значение. Свободу обычно представляют как негативную или позитивную, но в обычном использовании она имеет оба смысла, и это различие не может адекватно объяснить взаимосвязь между взглядами на свободу и бедность.Альтернативное представление концепции отличает индивидуальную свободу, основанную на автономном человеке, от социальной свободы, которая рассматривает свободу как социальные отношения. Равенство подразумевает устранение недостатка. Свобода — это идея перераспределения, подразумевающая, что свобода одних должна быть ограничена, чтобы увеличить свободу других. Хотя индивидуальная концепция свободы носит ограничительный характер, равное обращение и равенство возможностей в значительной степени совместимы с ней, и даже равенство результатов может быть согласовано с ней до некоторой степени.Социальная концепция свободы шире, распространяя перераспределение на все формы социального неблагополучия. Это требует высокой степени равенства; он также определяет границы стремления к равенству, которое оправдано, поскольку увеличивает свободу. Следовательно, свобода не противоречит равенству. Определенные эгалитарные допущения являются частью его нормативной базы и активно требуют определенного перераспределения.

Информация о журнале

Journal of Applied Philosophy представляет собой уникальный форум для философских исследований, которые стремятся внести конструктивный вклад в решение проблем, представляющих практический интерес.Открытый для выражения различных точек зрения, журнал предлагает критический анализ этих областей, а также определение, обоснование и обсуждение универсальных ценностей. Журнал прикладной философии охватывает широкий спектр вопросов в области окружающей среды, медицины, науки, политики, права, политики, экономики и образования.

Информация об издателе

Wiley — глобальный поставщик решений для работы с контентом и контентом в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование.Наши основные направления деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни. Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять свои потребности и воплощать в жизнь их чаяния.Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS. Благодаря растущему предложению открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа.Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.

Экзистенциальная «свобода» и политическая

Свобода

Философы размышляли над понятием свободы на протяжении тысячелетий. От Фукидида до Томаса Гоббса, Джона Локка, Джона Стюарта Милля и Жан-Жака Руссо концепция свободы в той или иной степени постоянно обсуждалась в политической мысли.Это важная концепция, потому что мы должны решить, свободны ли люди, должны ли они быть свободными, что это означает и какие институты мы должны строить вокруг этих идей.

В политической мысли понятие свободы можно рассматривать через призму известного эссе Исайи Берлина «Две концепции свободы». Он начинает с утверждения, что в политической философии доминирующим вопросом является вопрос послушания и принуждения. Почему человек должен подчиняться кому-то другому? Можно ли принуждать людей? Почему мы все не должны жить так, как нам хочется? Это все вопросы свободы.Затем в длинном и подробном обсуждении Берлин проводит различие между положительной свободой и отрицательной свободой [1]. Картер ясно и лаконично объясняет различие; «Негативная свобода — это отсутствие препятствий, преград или ограничений… Позитивная свобода — это возможность действовать… таким образом, чтобы контролировать свою жизнь» (2008).

Ключ к негативной свободе [2] — это понятие невмешательства. Человеку не хватает политической свободы только в том случае, если ему / ей «мешают люди достичь цели» (Берлин, 1969, стр. 122).Простая неспособность достичь цели (например, неспособность летать как птица или неспособность ходить из-за травмы) не считается несвободой в этом смысле. Есть множество политических философов, которые подпадают под эту категорию, очерченную Берлином. Они согласны с определением свободы, но не согласны с тем, насколько широким оно должно быть. Двое из этих философов — Томас Гоббс и Джон Локк. [3] Поскольку в естественном состоянии человеческие цели не могут быть согласованы, эти классические мыслители полагали, что человеческая свобода должна быть ограничена законом.Однако они также признали, что минимальная область человеческой свободы также должна быть защищена, чтобы позволить развитию основных человеческих способностей / качеств. По Гоббсу, люди должны передать все свои права Левиафану в соответствии с общественным договором, за исключением одного фундаментального права — права на самосохранение (Hobbes 1651). Для Локка «минимальная» область защищенной свободы для каждого человека немного шире, поскольку люди имеют права на свою собственность и на плоды своего труда (Locke 1689).Существует бесконечная дискуссия о том, что «мы не можем оставаться абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить остальное. Но полная самоотдача обречена на провал »(Берлин, 1969, стр. 126).

Позитивная свобода «позитивна» в том смысле, что люди хотят быть хозяевами сами себе. По словам Берлина, в силу позитивной свободы человек «желает быть субъектом, а не объектом» (1969, 131). Понятие «истинной свободы» Жан-Жака Руссо можно отнести к этой категории. Люди должны следовать идеалу «истинной свободы», в которой они смогут полностью реализовать свой человеческий потенциал и жить добродетельно.Истинная свобода достигается, когда люди могут отпустить amour propre (любовь к себе) и вместо этого овладеть amour de soi (стремлением к самосохранению и самообладанию) (Rousseau 1762). Таким образом, позитивная свобода связана не столько с тем, что людям запрещено делать, сколько с тем, что люди могут сделать, чтобы полностью реализовать свой человеческий потенциал. В состоянии позитивной свободы «я хочу, прежде всего, осознавать себя как мыслящее, желающее, активное существо, несущее ответственность за свой выбор и способное объяснять его ссылками на мои собственные идеи и цели» (Берлин, 1969 г., стр. 131).

Я хотел бы отметить, что подхода Берлина к концепции свободы недостаточно. Все упомянутые мною мыслители связаны с тем, что мы можем назвать политической свободой, свободой в противоположность философской свободе [4]. Жан-Поль Сартр обсуждает последнее. В своем эссе Берлин утверждает, что «концепции свободы напрямую вытекают из взглядов на то, что составляет личность» (1969, 134). Именно это делает Сартр; он начинает с понимания предмета и «человеческой природы», отличного от всех вышеупомянутых, и приходит к такой же иной концепции свободы.

Я утверждаю, что концепция свободы Сартра не должна была исключаться из дискуссий в политической мысли. Я не утверждаю, что концепция свободы Сартра должна быть включена в рамки Берлина, и я не утверждаю, что Берлин упустил его из виду. Я утверждаю, что обсуждения Берлина недостаточно. Нам нужна концепция свободы, которая действует на уровне политического , потому что на вершине политического строится все остальное в политике.

Я считаю, что политическое — это область отношений ниже «политики».Здесь формируются условия для понимания политики. Шанталь Муфф проводит подобное различие; она заимствует словарь Хайдеггера и утверждает, что «политика относится к онтологическому уровню , в то время как« политическое »имеет отношение к онтологическому уровню » [5] (Mouffe 2005, 8). Онтологический обычно относится к физической или фактической реальности, тогда как онтологический относится к «бытию» или феноменологическому опыту от первого лица (Heidegger 1927).В этом случае два термина немного адаптированы к теории. Политика находится на онтическом уровне, потому что она связана с общепринятыми практиками и политиками, в то время как политическая находится на онтологическом уровне, потому что для Муффе она касается «бытия» общества или, по ее словам, «самого способа, которым общество установлено »(2005, 9).

Экзистенциализм и Жан-Поль Сартр

Философы-экзистенциалисты [6], такие как Альбер Камю и Жан-Поль Сартр, были хорошо известны в свое время своей вовлеченностью в сопротивление, неумолимостью коллаборационизма и конформизма, а также активным интересом к революционным движениям [7].В сочетании с тем фактом, что свобода является одной из наиболее важных тем, которые исследуют философы-экзистенциалисты, возникает вопрос, почему эта ветвь философии не получила более адекватного рассмотрения в политической мысли. Возможно, это потому, что экзистенциализм действительно кажется больше философией жизни, чем традицией, подходящей для концепции политической теории и политики. Я утверждаю, что до того, как можно будет придумать политические теории, политику и институты, нужно сначала уметь правильно определить условия жизни человека.Экзистенциализм дает уникальное и убедительное объяснение того, что значит быть «человеком», что позволяет разумно развить концепцию свободы Сартра.

Прежде всего стоит отметить контекст, в котором возникли экзистенциалистские идеи Жан-Поля Сартра. После мировых войн произошел распад традиционных идей философии. Не было истинного чувства общности, веры в человеческую природу и растущей веры в то, что, возможно, божественное не существовало на самом деле, если оно позволяло совершать такие зверства, как холокост (Flynn 2006).Философия должна была вернуться к своим истокам; «Что мы знаем и как мы это знаем?» — был вопрос. Экзистенциалисты ответили: «Все, что мы действительно знаем, это то, что мы существуем». Таким образом, экзистенциализм вращается вокруг вопросов существования и человеческого опыта. Мы начнем с той же позиции — представлений о существовании и субъективности.

Экзистенциалисты утверждают, что мы ничего не можем знать, если не исходя из нашей субъективности. Первое и единственное, что мы знаем, это то, что мы существуем и все переживаем субъективно.Это приводит нас к вопросу о том, что — это . Гегель проводил различие между бытием объектов (бытием-в-себе) и человеком (или Geist ) — это послужило одной из оснований для более позднего различия Сартра (Hegel 1807). Хайдеггер внес второй вклад, который в определенном смысле определяет суть этой философской традиции. Он утверждал, что мы не можем размышлять о смысле бытия по отношению к нашему существованию, если сначала не поймем его философски [8] (Heidegger 1927).Хайдеггер особенно критиковал картезианский вопрос существования, утверждая, что такой вопрос возникает из онтологически неадекватного начала ( Ibid , 83). Он критиковал понятие субстанции и утверждал, что индивиды — это Dasein , или «существа-в-мире».

Экзистенциалистской традиции присущи также идеи бессмысленности и беспокойства. Сартр как атеист отвергал идею о том, что в жизни человека есть божественный смысл или что есть цель, ради которой рождается каждый человек.В «Миф о Сизифе » (2000) Камю ввел понятие абсурда, которое возникает из столкновения между громким безмолвием мира (бессмысленность) и индивидуальным ожиданием цели или направления. Хайдеггер также принял это, и в «Бытие и время » он утверждал, что осознание этой бессмысленности ведет к ощущению Angst (1927, 173) [9]. «Нас угнетает не то или иное, и не все объективно представлено вместе в виде суммы, а возможность имеющихся вещей в целом, то есть сам мир» ( Там же, , 175).Для Хайдеггера Dasein — это не только «бытие-в-мире», но также «потенциальность-бытие». Сартр аналогичным образом утверждает, что люди могут превзойти самих себя и использовать возможности вне себя (Sartre 2007, 66).

Последнее понятие, о котором стоит упомянуть, в первую очередь сартровское; что подлинности. «Существование подлинно в той мере, в какой существующее [10] овладело собой и … сформировало себя по своему собственному образу» (Macquarrie 1972, 206).Когда человек не позволяет формировать и связывать себя внешними правилами и моралью, когда он « осуществляет свободу , а не определяется преобладающими общественными вкусами и стандартами» [11] ( Там же, , 207), тогда он живет подлинным существованием.

В следующем разделе, где я подробно исследую концепцию свободы Сартра, связь между этими экзистенциалистскими концепциями станет намного яснее. В своих magnum opus , «Бытие и ничто» Сартр дает очень сложное, интересное и убедительное описание экзистенциалистской свободы.Кроме того, он — один из немногих философов, открыто поддержавших экзистенциальную философию, приняв термин «экзистенциалист». Экзистенциальное понятие свободы заслуживает рассмотрения в политической мысли, потому что это «доктрина действия» (Sartre 2007, 56), которая подталкивает человека к тому, чтобы снова обрести себя. По словам Сартра, цель экзистенциализма «вовсе не в том, чтобы ввергать людей в отчаяние», а в том, чтобы позволить им осознать себя «истинно людьми» ( Ibid ).

Но что это значит и имеет ли это отношение к политической мысли? Я утверждаю, что это так. Именно потому, что философия Сартра стремится позволить людям осознать себя как истинные люди, его нельзя упускать из виду в политической мысли. Такие философы, как Руссо, Локк и Гоббс, все пытались дать представление о человеческой природе, на котором можно построить понятие свободы и политики. Сартр помещает понятие свободы на первый, философский уровень.

«Свобода» Жан-Поля Сартра

« Никогда мы не были так свободны, как во время немецкой оккупации. … С тех пор, как нацистский яд проник даже в наши мысли, каждая правильная мысль была победой; поскольку всемогущая полиция пыталась заставить нас молчать, каждое слово становилось предшествующим, как декларация принципа; поскольку за нами наблюдали, каждый жест имел вес обязательства … Сама жестокость врага довела нас до крайности человеческого состояния, заставив задавать вопросы, которые мы можем игнорировать в мирное время »(Sartre in Gerassi, 1989).[12]

Свобода для Сартра — это не свобода что-то делать. Он говорит: «Вы свободны», потому что у вас всегда есть выбор, «поэтому выбирайте» (Sartre 2007). Но из-за того, что это вызывает беспокойство и страдания, люди бегут в самообмане и продолжают вести недостоверную жизнь. Человек свободен, когда его сознание признает, что чего-то не хватает, когда он ставит перед собой цель и когда он совершает. По словам Сартра, именно тогда он «выходит за пределы» самого себя. В условиях оккупации это было сделано хорошо, потому что то, чего не хватало тогда, было очевидным, почти осязаемым.Следовательно, утверждает он, каждое действие становилось обязательством. Таким образом, человек утверждал свою свободу. Он не пытается сказать, что люди в мирное время находятся в иллюзорной свободе. В мирное время они просто не думают об одних и тех же проблемах, и у них гораздо меньше шансов понять, что на самом деле означает быть людьми.

Возможные критики такого подхода к свободе [13] могли бы указать, что концепция свободы Сартра не гарантирует реальной свободы для людей. Кроме того, это может быть неверно истолковано (возможно, даже намеренно) для оправдания ограничения политических свобод.[14] Это, по мнению Сартра, проистекает из «недоразумения: эмпирическая и популярная концепция« свободы », порожденная историческими, политическими и моральными обстоятельствами, эквивалентна« способности достигать выбранных целей ». а философское понятие свободы, единственное, что мы здесь рассматриваем, означает только автономию выбора »[15] (Sartre 1943, 483). Я интерпретирую это как означающее, что Сартр не заявляет, что мы должны отвергать «эмпирическую и популярную концепцию свободы», а скорее, что мы должны сначала построить хорошее понимание «технической и философской концепции свободы», на основе которой затем можно построить политическую концепцию свободы.

Я начну свой анализ концепции свободы Сартра с представления трех идей из его первого романа; Тошнота (1938). Во-первых, Рокантен — главный герой — понимает, что свобода — это существование. «В настоящий момент… если я существую, это потому, что я ненавижу существовать. Это я, , это я, , вытаскиваю себя из небытия, к которому я стремлюсь: ненависть и отвращение к существованию — это всего лишь так много способов сделать меня существовать, толкнуть меня к существованию »(Sartre 1938, 145).Рокантен понимает, что он абсолютно свободен. А свобода — это существование . Стремясь к ничто, он понимает, что все еще делает выбор. И, делая этот выбор, он уводит себя от небытия и утверждает свое существование и свою свободу. По его словам, это лишь один из многих способов. Во-вторых, он утверждает, что существование предшествует сущности и что вселенная бессмысленна. «Существование не является необходимостью. Существовать — это просто быть там … никакое необходимое существо не может объяснить существование… все безвозмездно »( Там же, , 188).Здесь Рокантен говорит, что то, что существует, появляется, и вы никогда не сможете вывести это. Это комментарий к представлению о том, что не существует субстанции; это существование предшествует любой сущности. Чтобы избежать этого, некоторые люди изобретают необходимое причинное существо. [16] Но на самом деле, согласно Рокантену, в жизни нет необходимости и нет цели. Один просто — это . В-третьих, он принимает свою абсолютную свободу и решает жить в ее силу. «Я свободен: у меня не осталось ни одной причины жить… Я переживу себя» ( Там же, , 223).В романе эта сцена происходит после того, как Рокантен понимает, что он надеялся, что его старый друг Энни спасет его от самого себя. Он сделал ее причиной своей жизни. Теперь у него больше нет смысла жить, и он утверждает, что свободен. [17] Немного позже он решает, что он собирается принять эту реальность и жить в силу своей свободы: он переживет себя. Слово «переживающий» я интерпретирую в связи с повторяющимся понятием трансцендентности. Выходя за пределы себя, стремясь стать тем, кем он не является, он будет постоянно отстаивать свою свободу.

Представляя руководящие идеи Сартра о свободе; Я перейду к их подробному рассмотрению. Сначала я проанализирую ключевые концепции [18], составляющие понятие свободы Сартра, затем перейду к оценке значения этого понятия свободы и, наконец, рассмотрю, что на самом деле означает принятие этой философии для Сартра.

В «Бытие и ничто» Сартр с самого начала вводит дискуссию о сознании. Сознание — это всегда сознание из чего-то; это не абстрактная субстанция (Campbell 1977, 65).Мы должны сразу понять, что для Сартра сознание, существование, свобода, ничто — все это синонимы. Сознание, которое всегда является сознанием чего-либо, также является сознанием самого себя, и, следовательно, сознанием бытия и сознанием свободы (Sartre 1943, 40). Говоря более конкретными, но не менее запутанными терминами, человек — это сознание , и это откровение происходит в мучениях. Можно понять, что его состояние подразумевает возможность изменения, когда понимаешь, что «каждое действие — это рискованное предприятие в небытие» (Caws 1979, 112).Сартр отвергает детерминизм, потому что считает людей вне мира. Нет никаких оправданий, которые могут быть основаны на идее «человеческой природы». «Страдания — это откровение для нас нашего поведения, нашего существа как возможность » (Campbell 1977, 69).

Это подводит нас к «двойственности бытия» Сартра. Он различает «человеческое сознание и все, что находится за пределами человеческого сознания: бытие-для-себя, … и -бытие-в-себе, » (Campbell 1977, 65).Для обсуждения бытия в себе Сартр предлагает три предложения. Во-первых, — это то, что есть . Это отказ от идеи, что мир был создан с определенной целью или что за его творением стоит Бог. Бытие в себе есть не что иное, как то, чем оно является. Во-вторых, существо само по себе является . Бытие полно самого себя, «оно не относится к себе… как сознание… оно не имеет силы, поскольку не может стать тем, чем оно не является» ( Ibid , 66). Грубый пример этого — стул.Поскольку стул такой, какой он есть, он сам по себе полон. Это не относится к самому себе; он не задумывается о своей «стеснительности». К тому же стул не имеет потенции; он не может стать тем, чем он не является, и он исчерпывает себя своим «председательством». В-третьих, — это . Снова в отношении стула — поскольку нет потенции, стул просто есть. «Возможное» — это структура сознания, и поэтому оно применимо к самому себе (Sartre 1943, xxix). Из этого следует, что бытие для себя имеет потенциал и может стать тем, чем не является.[19] «Для себя» лучше всего можно понять в отличие от «в себе» и в идее, что это уничтожение «в себе». Сартр классно описывает для себя как «быть тем, чем оно не является, и не быть тем, чем оно является» ( Ibid , xxviii). Под этим он подразумевает, что человек свободен, потому что он убегает от бытия. Сама по себе свобода, окружающие ее детали станут намного яснее по мере того, как я продолжу исследовать основные идеи.

Для Сартра существование предшествует сущности, свобода абсолютна, а существование — это свобода.Стало ясно, что Сартр не верит, что какая-либо сущность или субстанция может быть приписана людям до их существования. В первую очередь существуют индивиды, и не существует «человеческой природы», существующей вне или внутри существ. Таким образом, свобода безгранична, но учитываются физические ограничения мира. Сартр пишет: «Для моей свободы нельзя найти никаких границ, кроме самой свободы или, если хотите, того, что мы не можем перестать быть свободными» [20] (1943, 439). Однако люди рождаются в мире или в «ситуации» — это то, что он называет «фактичностью».Фактичность человеческого состояния включает в себя ограничения, налагаемые на человека миром. Например, я могу спрыгнуть со скалы и полететь, но я, вероятно, разобьюсь, потому что у меня нет крыльев. Это не означает, что я несвободен — я все еще волен выбирать полет, но мне придется иметь дело с последствиями своих действий. Сартр пишет, что свобода означает «самому определять себя желать». Другими словами, успех не важен для свободы »(1943, 483). Важно отметить разницу между выбором, желанием и мечтой.Следуя примеру Сартра, было бы абсурдно утверждать, что заключенный индивидуально может свободно покинуть тюрьму, когда пожелает. Было бы бесполезно говорить, что один и тот же человек всегда может мечтать об освобождении в один прекрасный день. Но что верно и свидетельствует о его свободе, так это то, что он всегда может предпринять попытку побега ( Ibid ). Критика этого момента была сделана Макгиллом, который утверждал, что выбор не может быть единственным руководящим принципом свободы (Natanson 1973). Как я писал во втором абзаце этого раздела, это действительно может рассматриваться как потенциально опасное.Однако, как утверждает Натансон, «Макгилл желает неонтологических критериев свободы; и этим Сартр не занимается »[21] ( Там же, , 80). Другая возможная критика заключается в том, что такая крайняя форма свободы заставляет Сартра вернуться к философии сущности (Desan 1960). Эта критика понятна в том смысле, что если свобода — это «материал» нашего существа, то свобода — это сущность. Однако если принять посылку Сартра о том, что существование — это свобода , то нельзя сделать вывод, что свобода — это сущность.Индивиды не свободны до того, как они существуют, и они не существуют до того, как станут свободными.

Сейчас я буду обсуждать две идеи, которые я интерпретирую как «второстепенные» идеи или последствия для концепции свободы Сартра; это превосходство и ответственность. Как понимает Рокантен в «Тошноте», человек заставляет себя существовать, проецируя и теряя себя за пределами себя [22]. Сартр утверждает, что индивид — это желание быть субстанцией, но не иметь возможности быть. Поэтому он должен превзойти себя и выйти за пределы себя, чтобы реализовать сознательный проект.[23] Только тогда он будет жить по-настоящему, и только тогда он когда-либо приблизится к осознанию себя как истинного человека. [24] «Не обращаясь к самому себе, — пишет Сартр, — а всегда, ища, помимо себя, цель, которая является одной из целей освобождения или какой-то конкретной реализации, человек может осознать себя как истинно человека» (2007, 66). Это означает, что, несмотря на тот факт, что человек, вероятно, никогда не достигнет своей идеальной реализации, для него все же лучше превзойти себя, чем для него повернуться «назад к себе» и попытаться жить как инопланетянин. сам недобросовестно.

Признав акцент Сартра на субъективности и отметив, что его внимание полностью сосредоточено на индивидууме и «неправильности» навязывания ему внешних ценностей, можно задаться вопросом, как возможно, чтобы общество продолжало жить, а сообщество — поддерживать. сам. В «Экзистенциализм и гуманизм» [25] Сартр, кажется, вводит смутное представление о сообществе. «Добиваясь свободы мы обнаруживаем, что она полностью зависит от свободы других», и он добавляет, что «я не могу сделать свободу своей целью, если я не сделаю так же свою цель для других» (2007, 62).Это, кажется, допускает идею о том, что люди будут действовать солидарно друг с другом, несмотря на отсутствие трансцендентных [26] ценностей. В «Бытие и ничто» он объясняет это дальше и заявляет, что мы несем ответственность за нашу свободу и свободу других. Под ответственностью он подразумевает «сознание того, что он неоспоримый автор события или объекта» (1943, 553). Поскольку человек абсолютно свободен, когда он делает выбор, он становится этим выбором, и этот выбор становится им.Изменения, которые он вносит в мир из-за этого выбора, также становятся им. По словам Сартра, «то, что происходит со мной, происходит через меня» [27], и как для себя я должен «полностью принять ситуацию с гордым сознанием того, что являюсь ее автором» ( Ibid , 554). Примером этого является война: если я родился на войне, я родился в ситуации, и эта ситуация является тем, кем я являюсь. Затем я должен сделать выбор, за который несу полную ответственность. Если я предпочитаю сражаться на войне, а не дезертирство или самоубийство, я выберу продолжить эту войну, и эта война станет моей.[28] Это то, что имеет в виду Сартр, когда утверждает, что люди несут ответственность как за свою, так и за чужую свободу.

Сартр заключает (и всегда подразумевал), что каждый человек должен жить в силу свободы . Это то, что делает Рокантен в конце серии Nausea . У него больше нет смысла жить, он больше не пытается найти субстанцию ​​внутри себя, он больше не пытается быть самим собой. Напротив, это не то, что делает Матье в первой половине г. Эпоха разума (1961 г.).Он осознает свою свободу, он не совсем недобросовестен, но он живет, чтобы сохранить свою свободу, а не ради нее. Он не летает в Мадрид, даже если всегда хотел, из опасения создать проект и ограничить свою свободу. В книге «Бытие и ничто» Сартр пишет: «Тот, кто в муке осознает, что его состояние — брошено на ответственность, которая простирается до самого его отказа, не имеет больше ни раскаяния, ни сожаления, ни оправдания; он уже не что иное, как свобода, которая совершенно раскрывается и сущность которой пребывает в этом самом откровении »(1943, 556).

Если мы свяжем эти идеи с предыдущим разделом, отрывок о немецкой оккупации станет более ясным. Тогда люди либо сотрудничали недобросовестно, либо сопротивлялись в силу свободы. Коллаборационизм непростителен [29] для Сартра, потому что он вообще не считает угрозу со стороны оккупантов оправданием. Захватчик — это фактичность ситуации, в которой находится человек, но он по-прежнему свободен делать сознательный выбор. Если этот выбор основан на свободе, утверждает Сартр, он не приведет к коллаборационизму.Именно тогда ценность этой концепции свободы для политической мысли становится более ясной. Это почти добродетельная концепция свободы. Он не идеалистичен в том смысле, что не дает людям оправдания их существованию и поведению. Тем не менее, он положителен в том смысле, что может вдохновлять и расширять возможности людей признавать свое существование, а не жить, как Матье в году, Эпоха разума .

Действительно, эта концепция свободы не обеспечивает прочной основы для построения политических институтов или политики, но это потому, что «техническая и философская» концепция свободы Сартра находится на уровень ниже «эмпирической и популярной» концепции свободы.Он находится на уровне того, что я ранее назвал политическим . Шанталь Муфф также делает заявление, которое полностью соответствует моим аргументам. Она утверждает, что «непонимание политического в его онтологическом измерении … лежит в основе нашей нынешней неспособности мыслить политическим путем» ( Ibid, 9). Если это так, то это различие может иметь значение, поскольку оно открывает новые каналы для размышлений.

Заключение

Эссе 1969 года под названием «Две концепции свободы», написанное Исайей Берлином, представляет собой одно из наиболее исчерпывающих описаний либеральной традиции в политике.Он рассматривает большинство философов, имевших дело с понятием свободы, и делит их идеи на две категории; негативная и позитивная свобода. Однако Берлин не принимает во внимание экзистенциалистское понятие свободы. Поскольку работа Жан-Поля Сартра «Бытие и ничто» почти полностью посвящена вопросам свободы, следует задаться вопросом, почему она была опущена и приемлемо ли это.

Основным аргументом в этой статье было то, что Берлин и Сартр действуют на двух разных уровнях.В то время как Берлин действует на уровне политики , Сартр действует на уровне политики . Я прояснил это различие с помощью книги Шанталь Муфф «О политике ». Она утверждает, что политика находится на онтическом уровне и, таким образом, касается определенного набора практик и институтов, тогда как политика находится на онтологическом уровне и, таким образом, касается того, каким образом общество является . Она утверждает, что проведение таких различий и хорошее понимание политических вопросов необходимы для нашей (как общества) способности эффективно обсуждать политику.

Имея это в виду, мой аргумент в пользу включения Сартра в политическую мысль становится намного яснее. Его концепция свободы, по его словам, является «технической и философской», а не «популярной и эмпирической». Он коренится в вопросах существования и бытия из-за своей экзистенциалистской основы. Свобода пронизывает все аспекты человеческого существования, потому что для Сартра существование — это свобода . У каждого человека есть выбор, и именно этот выбор характеризует личность каждого человека.Кроме того, свобода связана с ответственностью, поскольку сам по себе должен «полностью принять ситуацию с гордым сознанием того, что являюсь ее автором» (1943, 554). Таким образом, концепция свободы Сартра является довольно цельной и не допускает никаких оправданий, но в то же время дает возможность людям, которые должны создавать свои собственные ценности и свое собственное будущее. Его свобода не должна использоваться для оправдания тоталитаризма или оккупации. И это тоже не пример немецкой оккупации Сартра.Дело в том, что индивид принципиально свободен на онтологическом уровне; как только он существует, он свободен. Если мы — общество — сможем понять это, жить в силу этого и, таким образом, осознать себя как истинных людей, мы сможем построить лучшую основу для свободы политического (или онтического) уровня, потому что у нас будет более подходящая учет состояния человека.

Шанталь Муфф пишет, что «непонимание политического в его онтологическом измерении … лежит в основе нашей нынешней неспособности мыслить политическим путем» (2005, 9).В соответствии с этим аргументом я утверждаю, что если политические мыслители будут проводить более сильное различие между политикой и политическим и будут ли они способствовать лучшему пониманию «политического»; гораздо более вероятно, что философия Сартра будет включена в описания свободы.

Список литературы

Берлин, Исайя. «Две концепции свободы». В Четыре очерка свободы . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 1969. 118–172.

Кэмпбелл, Джерард Т.«Абсолютная свобода Сартра». Laval Theologique et Philosophique 33, no. 1 (1977): 61-91.

Камю, Альбер. Миф о Сизифе . Лондон: Пингвин, 2000.

.

Картер, Ян. «Положительная и отрицательная свобода». Стэнфордская энциклопедия философии. http://plato.stanford.edu/entries/liberty-positive-negative/ (по состоянию на 13 апреля 2012 г.).

Caws, Питер. Сартр . Лондон: Рутледж и К. Пол, 1979.

.

Десан, Уилфрид. Трагический финал: очерк философии Жан-Поля Сартра.. Нью-Йорк: Harper Torchbooks, 1960.

Флинн, Томас Р. Экзистенциализм: очень краткое введение . Оксфорд: Oxford University Press, 2006.

.

Герасси, Иоанн. Жан-Поль Сартр: ненавистная совесть своего века . Чикаго: University of Chicago Press, 1989.

Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Феноменология духа . 1807. Перепечатка, Oxford: Oxford University Press, 1977.

Хайдеггер, Мартин. Бытие и время .1927. Перепечатка, Олбани, Нью-Йорк: State University of New York Press, 1996.

Гоббс, Томас. Левиафан . 1651. Перепечатка, Минеола, Нью-Йорк: Dover Publications, 2006.

Локк, Джон. Два трактата о правительстве: перевод на современный английский . 1689. Перепечатка, Манчестер: Исследование промышленных систем, 2009.

Маккуори, Джон. Экзистенциализм . Нью-Йорк: Пингвин, 1972 г.

Муфф, Шанталь. О политике . Лондон: Рутледж, 2005.

Натансон, Морис. Критика онтологии Жан-Поля Сартра . Гаага: Нейхофф, 1973 г.

Руссо, Жан-Жак. Общественный договор . 1762. Переиздание, Harmondsworth: Penguin, 1968.

Сартр, Жан-Поль. Эпоха разума . Хармондсворт: Пингвин, 1961.

Сартр, Жан-Поль. Тошнота . 1938. Переиздание, Harmondsworth: Penguin Modern Classics, 1965.

Сартр, Жан-Поль. Бытие и ничто: очерк феноменологической онтологии .1943. Перепечатка, Лондон: Methuen & co, 1972.

Сартр, Жан-Поль. Экзистенциализм и гуманизм . Новое изд. Лондон: Метуэн, 2007.

.

---

[1] Он использует «свобода» и «свобода», чтобы означать одно и то же.

[2] С этого момента я всегда буду использовать слово «свобода», за исключением прямых кавычек

[3] Я упоминаю их, потому что они являются наиболее часто изучаемыми понятиями свободы в политической мысли

[4] Сам Сартр проводит подобное различие в Бытие и Ничто .Это будет обсуждаться далее в следующих разделах эссе

.

[6] Альбер Камю — один из нескольких философов, которые никогда не принимали никаких ярлыков, включая экзистенциалистский

[7] См., Например: Габриэлла Паолуччи. «Гуманизм Сартра и кубинская революция». Теория и общество 36, вып. 3 (2007): 245-263.

[8] Хайдеггер стремился определить феноменологически вопрос бытия

[13] Я особенно представляю тех, кто имеет опыт работы в политических идеях свободы

[14] Можно утверждать, что сам Сартр сказал, что французы были наиболее свободны в условиях немецкой оккупации.Подобные идеи легко вырываются из контекста и неверно истолковываются.

[15] Как видно из подзаголовка в книге Сартра «Бытие и ничто» , его интересуют в первую очередь онтологические соображения свободы. Я предполагаю, что читатель знаком с онтологией. Хорошее введение можно найти в Томасе Хофвебере, «Логика и онтология». Стэнфордская энциклопедия философии. http://plato.stanford.edu/entries/logic-ontology/

[16] Это можно интерпретировать двояко.Во-первых, они изобретают реальное «существо», такое как Бог. Во-вторых, они изобретают причинное «существо» в том смысле, что они заявляют, что свое существо или свое существование необходимо или преследуют цель.

[17] Он всегда был свободен. Но именно здесь он действительно признает, принимает и принимает свою свободу.

[18] Важно помнить, что, хотя я попытаюсь обсудить каждую концепцию отдельно, они сильно взаимосвязаны, и поэтому должно быть место для повторения.

[19] Вспомните осознание Рокантена, что его стремление к ничто влекло его к существованию

[20] Некоторые действительно могут возразить, что этим утверждением Сартр пришел к выводу, что люди вообще несвободны.Но я утверждаю, что то, что люди не могут перестать быть свободными (они «вынуждены» делать выбор), это не означает, что они не свободны в выборе, который они делают. Их существование — свобода.

[21] Таким образом, это связано с разграничением, проведенным Сартром между «эмпирической и популярной» концепцией свободы и «технической и философской» концепцией свободы.

[22] Этот язык действительно запутан, и он заимствован у самого Сартра в Экзистенциализм и гуманизм , 2007.

[23] Сартр неясен и действительно неудовлетворителен в своем обсуждении «проекта»

[24] Но осознает ли он себя когда-нибудь настоящим человеком? Сартр, кажется, утверждает, что экзистенциализм стремится помочь человеку осознать себя как истинного человека, но в то же время человек никогда не может этого по-настоящему сделать, он может только приблизиться. Эта проблема кажется нерешенной.

[25] Стоит отметить, что позже Сартр отказался от этой книги. Он не намеревался утверждать, что то, что он сказал, было неправильным; он просто сказал, что это не следует принимать во внимание.Я утверждаю, что это происходит не из-за возможной неправильности его идеи, а из-за расплывчатости и неточности, которые проистекают из того факта, что эта книга была адаптирована из лекции, которую он прочитал, чтобы ответить на некоторые критические замечания экзистенциализма. По этой причине я считаю, что эту работу все еще стоит прочитать.

[26] Здесь я использую «трансцендентальный» не в сартровском смысле, а в смысле «божественных» или данных Богом ценностей.

[27] Это относится к человеческим событиям. Например, землетрясение не подходит под это описание.Однако есть реакция на это.

[28] Подробный и (на мой взгляд) очень полезный пример ответственности см. В «Приложении 2: Война и ответственность» в конце этого документа.

[29] За исключением случаев, когда человек сознательно решил сотрудничать для достижения своих интересов и не признает эти причины.

—
Написано: Ивонн Манци
Написано в: Кентский университет
Написано для: Dr.Иэн Маккензи
Дата написания: апрель 2012 г.

Дополнительная литература по электронным международным отношениям

Свобода СМИ: нисходящая спираль

Освещение в СМИ растущего глобального присутствия Китая часто сосредоточивалось на быстро растущем экономическом воздействии страны и потенциально негативных последствиях для зарубежных стран. Эти опасения, хотя и заслуживают трезвого рассмотрения и политического реагирования, угрожают затмить риски для демократии, связанные с расширяющимся глобальным влиянием авторитарной КПК, в том числе за счет ее усилий по использованию средств массовой информации за пределами Китая для продвижения повестки дня партии.КПК разработала самый многоуровневый, динамичный и изощренный в мире аппарат контроля СМИ у себя дома, в то же время значительно расширив свою способность влиять на репортажи СМИ, распространение контента, общественные дебаты и, в некоторых случаях, на избирательную политику за пределами Китая. А там, где потенциал подрыва свободы прессы еще не задействован, закладывается фундамент для будущего влияния, если — или, что более вероятно, когда — Пекин решит его применить.

Расширение влияния КПК в зарубежных СМИ — это глобальная кампания, и Соединенные Штаты являются одной из ее целей.Результаты уже повлияли на потребление новостей миллионами американцев. Более того, разнообразные и агрессивные способы, которыми КПК пытается повлиять на рассказы СМИ за рубежом, подрывают демократическое управление и электоральную конкуренцию в других странах, включая союзников США, таких как Тайвань. Совокупный эффект этих усилий, если его не остановить, может иметь далеко идущие последствия для демократического управления, свободы прессы и влияния США во всем мире.

Многогранность влияния коммунистической партии на зарубежные СМИ

Глобальные кампании влияния КПК в СМИ многогранны.Традиционно они стремились продвигать позитивные взгляды на Китай и благоприятную перспективу авторитарного режима КПК; поощрять инвестиции в Китай и открытость для китайских инвестиций и стратегическое участие за рубежом; и подавить или сократить негативное освещение политической системы Китая. В последние годы в новом нарративе авторитарный стиль управления Китая представлен как модель для развивающихся стран, а в некоторых случаях одновременно оспаривается привлекательность как демократии, так и международного лидерства США.

Китайские власти влияют на содержание средств массовой информации по всему миру с помощью трех основных стратегий: продвижение идей КПК, подавление критических точек зрения и управление системами доставки контента.

Продвижение нарративов КПК

В своем выступлении в 2016 году лидер КПК Си Цзиньпин сказал государственным СМИ: «Где бы ни были читатели, где бы ни находились зрители, именно там пропагандистские репортажи должны вытянуть свои щупальца». [1] Еще до восхождения Си на вершину коммунистической власти. Партия, китайское правительство начало инвестировать миллиарды долларов в расширение глобального охвата государственных СМИ.Через различные партнерства по распространению новостей и через социальные сети контент государственных СМИ Китая теперь достигает сотен миллионов людей во многих странах и на разных языках. Усилия по более глубокому проникновению на зарубежные медиа-рынки и распространению предпочтительных нарративов КПК не показывают признаков спада. Проведенное Financial Times в ноябре 2018 года расследование показало, что китайская государственная телекомпания China Central Television (CCTV) предоставляет бесплатный контент 1700 иностранным новостным организациям.[2] Только в период с сентября по ноябрь 2018 года официальное китайское информационное агентство Синьхуа подписало соглашения об обмене новостями с телеграфными службами Австралии, Беларуси, Лаоса, Индии и Бангладеш.

КПК также внедряет свои нарративы в зарубежные СМИ через доверенных лиц и союзных фигур, включая китайских дипломатов, дружественных владельцев СМИ и журналистов, а также иностранных политиков с деловыми интересами в Китае. Например, член парламента Новой Зеландии Тодд Макклей, который присутствовал на организованном КПК диалоге в 2017 году, недавно назвал лагеря перевоспитания в Синьцзяне «центрами профессионального обучения», повторяя терминологию, используемую китайским правительством для оправдания задержания и политической индоктринации. более миллиона уйгуров и других мусульманских меньшинств.Точно так же бывший канцлер Германии Герхард Шредер, который после ухода с поста получил прибыль, помогая немецким компаниям в их контактах с китайскими чиновниками, назвал массовые задержания «сплетнями» в интервью Reuters в 2018 году. В частности, в развивающемся мире зарубежные пропагандистские усилия КПК, похоже, оказали некоторый эффект на усиление или сохранение положительного имиджа Китая и лично Си Цзиньпина [3].

Подавление критических точек зрения

КПК и ее агенты, союзники и доверенные лица также работают, чтобы подавить критическое освещение Китая за рубежом.Китайские дипломаты преуменьшают негативное освещение Китая в статьях и выступлениях в СМИ, особенно по таким темам, как массовые задержания в Синьцзяне или проблемы, с которыми сталкивается экономика Китая. Дипломаты неоднократно участвовали в открытом преследовании журналистов, чтобы обуздать критику, как, например, в начале 2019 года, когда китайские дипломаты в Швеции и России запугивали журналистов, которые писали критически об экономике страны или в поддержку демократии на Тайване [4]. Китайское правительство и его ставленники также препятствуют проведению журналистских расследований в темных недрах современного Китая или усилиям КПК по политическому влиянию за рубежом, препятствуя работе иностранных корреспондентов в Китае и угрожая иностранным журналистам дорогостоящими исками о клевете в судах, базирующихся в их странах.

КПК также успешно кооптировала владельцев СМИ, которые затем маргинализировали критические репортажи в своих собственных СМИ, особенно в Гонконге, Тайване, и в СМИ, обслуживающих китайскую диаспору. Иногда это распространяется и на англоязычные СМИ [5], как это произошло в сентябре 2018 года, когда газета в Южной Африке, частично принадлежащая китайцам, прекратила еженедельную колонку после того, как ее автор написал о злоупотреблениях в Синьцзяне. [6] Косвенное давление также применяется через доверенных лиц, включая рекламодателей, спутниковые фирмы, технологические компании и иностранные правительства, которые принимают меры для предотвращения или наказания публикаций материалов, критикующих Пекин, одновременно подрывая финансовую жизнеспособность новостных агентств, критикующих КПК.[7] Отдельно имели место кибератаки и физические нападения, которые нельзя окончательно проследить до центральных китайских властей, но которые служат целям партии.

Управление системами доставки контента

Наконец, за последние пять лет технологии, доставляющие контент потребителям новостей, открыли новые возможности для влияния китайского правительства за рубежом. В Африке китайская телевизионная дистрибьюторская компания StarTimes, которая стала ключевым игроком в переходе от аналогового к цифровому телевидению в Кении, Нигерии, Уганде, Замбии и других странах, имеет право определять, к каким станциям могут получить доступ ее зрители.Несмотря на то, что StarTimes находится в частной собственности, она извлекает выгоду из тесных отношений с правительством Китая и периодических субсидий. Между тем, сервис мгновенного обмена сообщениями WeChat китайского технологического гиганта Tencent, который широко распространен в Китае, теперь, по оценкам, достигает от 100 до 200 миллионов человек за пределами страны. Последние данные свидетельствуют о том, что эти сообщения все чаще отслеживаются и подвергаются цензуре в соответствии со стандартами правительства Китая.

Растущее число сделок по распространению новостей китайскими государственными СМИ, агрессивные действия китайских дипломатов по подавлению СМИ и институционализация китайских систем доставки контента за рубежом указывают на эскалацию способности и готовности китайских официальных лиц подрывать независимое освещение новостей за рубежом, и в конечном итоге ослабить сторожевую роль СМИ в демократических условиях.

Последствия для демократического управления и свободы СМИ во всем мире

Стратегии, которые китайские официальные лица, государственные СМИ и другие субъекты используют для оказания влияния на средства массовой информации по всему миру, могут подорвать ключевые черты демократического управления и передовые методы обеспечения свободы СМИ. В некоторых случаях этот потенциал уже реализуется.

Прозрачность

В

публикациях государственных СМИ Китая, распространяемых в других странах, обычно не упоминаются правительственные ссылки, которые могли бы сигнализировать об их происхождении непосвященным потребителям новостей.Действительно, именно потому, что потребителей новостей во многих странах, как правило, не привлекает и не убеждает пропаганда китайского правительства, используются слои обфускации, чтобы дистанцировать контент от его авторитарного происхождения.

Китайские государственные СМИ, таким образом, используют в своей рекламе обманчивые слоганы. Например, People’s Daily рекламирует себя среди потенциальных иностранных подписчиков своей страницы в Facebook как «крупнейшую газету в Китае», не говоря уже о том, что это официальный рупор КПК.Такая неискренняя самоидентификация распространяется и на платную печатную рекламу. Государственное приложение «China Daily» China Daily , которое было опубликовано в основных средствах массовой информации в 30 странах [8], в том числе в газетах Washington Post, New York Times и Sydney Morning Herald — редко включает прямое упоминание официальных связей китайского издания.

Во многих случаях это отсутствие прозрачности распространяется на экономические договоренности, связанные с различными видами деятельности, будь то то, сколько China Daily платит за каждый рекламный проспект, сколько и какие журналисты едут в Китай в рамках оплачиваемых государством командировок или какие финансовые выгоды новостные биржи предоставляют каждой стороне.

Эти усилия КПК по сокрытию происхождения, масштаба и характера участия китайских государственных СМИ за границей ставят под угрозу целостность итогов публичных дебатов и разрушают культуру прозрачности операций внешних СМИ.

Подрывное соревнование

КПК применяет различные стратегии, которые подрывают честную конкуренцию между государственными или дружественными новостными агентствами и критическими, часто снижая финансовую жизнеспособность последних.

Препятствие китайскому правительству или наложение штрафов на торговые точки, которые считаются критически важными, помимо ограничения их аудитории, может привести к потере товарных запасов и снижению доходов от рекламы.Например, блокирование в 2012 году китайского веб-издания New York Times привело к потере доходов от рекламы и резкому падению стоимости акций газеты на 20%. Представители правительства Китая также оказывают давление на бизнес, чтобы они не размещали рекламу в критически важных торговых точках. В результате таких усилий гонконгская компания Apple Daily потеряла рекламные контракты с участниками прибыльной индустрии недвижимости и двумя лондонскими инвестиционными банками. В 2019 году оставшиеся рекламодатели газеты столкнулись с резкими публичными обвинениями со стороны бывшего исполнительного директора Гонконга Си.Й. Леунга, который в настоящее время является заместителем председателя консультативного органа правительства материковой части.[9] Нанесение ущерба кибератакам китайских игроков на зарубежные китайские или международные СМИ — обычное явление для некоторых ключевых целей — также накладывает финансовые затраты на ограниченные денежные средства торговые точки, которые должны оплачивать мероприятия по очистке и предотвращению.

Китайское правительство и его партнеры также нашли способы предоставить китайским государственным СМИ за рубежом другие преимущества по сравнению с конкурентами. Например, наблюдая за переходом от аналогового к цифровому телевидению в ряде стран Африки, StarTimes в своих пакетных предложениях отдает приоритет китайским государственным медийным каналам за счет независимых международных новостных станций.В Кении, Уганде и Нигерии телевизионные пакеты, включающие такие каналы, как BBC World Service, стоят дороже, чем базовые версии с местными каналами и государственными СМИ Китая. В более общем плане, по мере того как Пекин увеличивал свою помощь и инвестиции в иностранные СМИ, он, как правило, предпочитал государственные СМИ независимым частным конкурентам, отражая медийный ландшафт Китая. [10] В других случаях явное закулисное давление со стороны китайских официальных лиц привело к тому, что критически важные средства массовой информации, такие как американское телевидение New Tang Dynasty Television (NTDTV), лишились доступа к авторитетным местам — таким как Генеральная Ассамблея ООН [11] — в то время как китайские государственные СМИ сохранили доступ к репортажам.

Вмешательство в жизнь диаспоры

Двадцать лет назад многие китайцы в диаспоре получали новости из относительно независимых газет или вещательных компаний, базирующихся за пределами Гонконга или Тайваня. Сегодня китайские государственные СМИ или пропекинские частные агентства более влиятельны и, следовательно, более способны побуждать избирателей из диаспоры придерживаться взглядов, аналогичных Пекинской, и поддерживать политику в своих странах, выгодную для КПК.

В Соединенных Штатах способность КПК влиять на средства массовой информации, потребляемые американцами китайского происхождения, особенно очевидна на рынке кабельного телевидения, где система видеонаблюдения доминирует по сравнению с тайваньской станцией ETTV и базирующейся в США NTDTV.[12] Сообщения о закулисном давлении Китая на кабельные компании США и о популярности в сети таких станций, как NTDTV, по сравнению с системой видеонаблюдения, указывают на то, что в формировании этой иерархии играют не только рыночные силы. [13] Китайские официальные лица также налаживают партнерские отношения с заинтересованными сторонами в частных, базирующихся в США китайскоязычных СМИ. [14]

Власти КПК оказывают огромное влияние на китайскоязычные австралийские СМИ, где большинство таких публикаций, за заметными исключениями, публикуемыми диссидентскими сообществами, являются пропекинскими.[15] Несколько независимых изданий диаспоры сталкиваются с прямыми препятствиями в своей деятельности со стороны китайских чиновников, как это произошло в прошлом году, когда дипломаты из китайского консульства в Сиднее запугали местный совет, запретив изданию Vision China Times спонсировать мероприятие в честь китайского Нового года. и убедил как минимум десять компаний отказаться от рекламы. [16] Вмешательство КПК в канадский медиа-рынок было выявлено в результате раздельного увольнения двух журналистов из номера Global Chinese Press после того, как они опубликовали материалы, которые руководство сочло неугодным Пекину.В Новой Зеландии долгосрочные усилия КПК по кооптированию СМИ диаспоры — а вместе с ними и освещение местной политики — привели диаспору в состояние, по словам одного китайского ученого, в котором «китайское сообщество может только реалистично стремиться к политическому развитию. представительство собственными членами через лиц, одобренных Пекином »[17]

Контроль CCP над распространением новостей за пределами Китая продолжает усиливаться по мере роста популярности WeChat в диаспоре и того, что политики, соответственно, используют сервис для общения с избирателями китайской диаспоры.В Канаде цензоры WeChat удалили послание члена парламента к избирателям, в котором хвалили протестующих Гонконгского движения «Зонтик», манипулировали распространением новостей, связанных с арестом руководителя Huawei Мэн Ваньчжоу, и заблокировали более широкое освещение в СМИ коррупции в правительстве Китая и ведущих чиновников. В Соединенных Штатах американцы китайского происхождения видели, как в групповых беседах о местных политических проблемах азиатско-американских стран заглушали публикации WeChat. В Австралии недавнее исследование источников новостей, доступных для китайской диаспоры, выявило незначительное политическое освещение Китая на каналах WeChat китайских новостных провайдеров.Невероятно, но с марта по август 2017 года ни один из каналов WeChat не опубликовал ни одной статьи о китайской политике, несмотря на подготовку к важному 19-му съезду партии осенью этого года.

Создание каналов для политического вмешательства

Хотя попытки китайского правительства использовать влияние СМИ для вмешательства в выборы были ограниченными, в последнее время произошли важные инциденты. На Тайване несколько примеров «фейковых новостей» и подделанных изображений из Китая, порочащих репутацию тайваньского правительства, широко распространились в социальных сетях, причем некоторые из них были подхвачены и сообщены тайваньскими новостными станциями как факт.[18] Некоторые наблюдатели считают, что такая деятельность, наряду с другими факторами, повлияла на местные выборы в ноябре 2018 года, когда правящая партия, которую не одобряет Пекин, понесла ряд неожиданных потерь. [19] В апреле 2019 года тайваньские СМИ сообщили, что подозреваемые агенты китайского правительства тихо предлагали купить популярные про-тайваньские страницы в Facebook перед всеобщими выборами в следующем году [20]. Рекламные объявления о найме для прямых трансляций с взглядами на объединение также появились в Интернете.

В преддверии промежуточных выборов 2018 года в США также были предприняты попытки при поддержке КПК привлечь внимание американских избирателей, в частности фермеров, выращивающих сою. В июле Китайская глобальная телевизионная сеть (CGTN), внешнее подразделение китайской государственной телекомпании, выпустила двухминутный анимационный видеоролик о влиянии напряженности в двусторонней торговле на соевую промышленность США, в заключение которой был задан вопрос: « Окажутся ли там избиратели поддержать Трампа и республиканцев, когда они окажутся в кармане? » В сентябре в печатное издание реестра Des Moines Register было включено приложение China Watch со статьями, описывающими, как торговая война может навредить американским фермерам, выращивающим сою, — содержание гораздо более целенаправленное и политизированное, чем это типично для вкладыша China Watch.Хотя влияние этих усилий было ограниченным, они отражают готовность китайских государственных СМИ использовать устоявшиеся способы распространения контента в попытке повлиять на американских избирателей.

Эти примеры в основном связаны с пропагандой и дезинформацией, распространяемой на платформах социальных сетей, не принадлежащих Китаю, таких как Facebook, LINE и YouTube. Но растущее использование приложения WeChat в Китае как диаспорами, так и людьми, не говорящими на китайском языке в таких странах, как Малайзия, Монголия и Австралия, создает плодородную основу для будущего вмешательства КПК в выборы.Как недавно заметил австралийский профессор Джон Фицджеральд: «Мы входим в неизведанную территорию. WeChat не был разработан для работы в условиях демократии ».

Подрыв законности

Пытаясь ограничить пространство для работы независимой диаспоры или оффшорных китайских СМИ, китайские официальные лица подрывают верховенство закона в других странах, злонамеренно используя судебные системы и пренебрегая конфликтом интересов и другими стандартами, призванными гарантировать честность ведения бизнеса.

Китайские официальные лица оказывали давление на критиков в иностранных СМИ через собственные судебные системы этих стран, а временами оказывали давление на местных властей, чтобы те помогли им. В Юго-Восточной Азии было зарегистрировано несколько случаев, связанных с радиосетью «Звук надежды». Базирующаяся в Соединенных Штатах и ​​основанная практикующими духовной группы Фалуньгун, которая запрещена в Китае, станция транслирует без цензуры новости о нарушениях прав и коррупции в Китае, среди других основанных на дебатах и ​​культурных программ.В Таиланде полиция, как сообщается, по настоянию правительства Китая, недавно задержала гражданина Тайваня, который помогал обеспечивать вещание станции на Китай. Дело продолжалось по состоянию на май 2019 года и стало третьим в своем роде в регионе; два аналогичных случая имели место в Индонезии и Вьетнаме, причем в последнем случае двое мужчин были заключены в тюрьму.

Журналисты и новостные агентства, критикующие действия китайского правительства или пропекинских чиновников за пределами материкового Китая, также сталкиваются с угрозами или фактическими судебными исками о диффамации.Леунг, бывший гонконгский руководитель, разоблачавший рекламодателей Apple Daily , подал в Гонконге иск о диффамации против журналиста из отдельного издания, который писал о своих возможных связях с организованной преступностью. В Чешской Республике юристы, представляющие влиятельный китайский энергетический и финансовый конгломерат CEFC, разослали письма с угрозами судебного иска по статьям, связывающим владельца фирмы с китайской военной разведкой [21]. В 2018 году китайские австралийцы, связанные с правительством Китая, подали иски о клевете против двух медиа-компаний из-за громкого документального расследования, посвященного политическому влиянию КПК в Австралии.

В других случаях китайские инвестиции в зарубежные отрасли связи вызвали озабоченность по поводу конфликта интересов, коррупции и сомнительной практики проведения торгов. На Тайване попытки компании, принадлежащей дружественному Китаю медиа-магнату, приобрести доли в крупной кабельной компании, вызвали опасения, что такое перекрестное владение приведет к тому, что кабельные провайдеры получат преимущества про-пекинских станций за счет независимых или выступающих за независимость. . (После бурных публичных дебатов сделка была отклонена регулирующими органами.[22]) В Замбии партнерство между Национальной вещательной корпорацией Замбии (ZNBC) и китайским поставщиком услуг StarTimes по созданию совместного предприятия TopStar, как сообщается, нарушило внутренние законы в отношении любой отдельной медиа-организации, имеющей лицензии как на передачу контента, так и на создание контента. Сделка также была заключена без одобрения совета директоров ZNBC или парламента Замбии, что вызвало подозрения в коррупции.

Траектория будущего

Наличие экономически мощного авторитарного государства, которое быстро расширяет свое влияние на производство и каналы распространения СМИ в других странах, является относительно новым явлением.В настоящее время влияние китайских средств массовой информации на демократические институты и практику остается относительно ограниченным, хотя непропорционально сильно влияет на общины диаспоры. Тем не менее, сам масштаб, экономическое влияние и расширяющаяся сеть взаимоотношений подчеркивают возросшую способность КПК агрессивно вмешиваться за границу, если она решит это сделать. Кроме того, Пекин продемонстрировал готовность игнорировать или прямо нарушать дипломатические нормы, защиту прав человека и законы зарубежных стран для достижения своих целей.

Тем не менее, способность КПК достичь желаемых целей с помощью своих кампаний влияния в зарубежных СМИ все еще оспаривается. Критические репортажи о действиях китайского правительства в Китае и за его пределами появляются регулярно и достигают широкой аудитории. Ряд независимых СМИ на китайском языке в Гонконге, США и других странах за последние несколько лет стали более профессиональными и влиятельными. Группы гражданского общества, владельцы СМИ и бывшие официальные лица в странах, где растет влияние Китая, начали высказываться и настоятельно рекомендовать своим правительствам придерживаться стандартов надлежащего управления при рассмотрении вопроса об инвестициях Китая в инфраструктуру связи.

Забегая вперед, отдельные лица и организации, желающие изучить принципиальные меры реагирования на угрозу глобальной свободе и демократии, создаваемую глобализирующимся влиянием Китая в СМИ, должны сосредоточиться на расследовании и выявлении скрытых и обманных действий, повышении сложности и масштаба политических дебатов и соблюдении местных правовых норм. стандарты.

Рекомендации

Следующие рекомендации для политиков в демократических странах помогут противостоять потенциальному негативному влиянию Пекинских кампаний влияния зарубежных СМИ:

• Увеличить прозрачность.Иностранные правительства должны принять или проводить в жизнь политику, которая расширяет общедоступную информацию о деятельности китайских СМИ по влиянию в их странах. Это может включать в себя требования к отчетности о расходах на платную рекламу, структуру собственности и другие экономические связи с китайскими государственными структурами. В Соединенных Штатах Министерству юстиции следует распространить недавние такие запросы в CGTN и Синьхуа на другие государственные СМИ или связанные с ними агентства, особенно на китайскоязычную систему видеонаблюдения.
• Санкционные дипломаты.Когда китайские дипломаты и агенты безопасности переходят свои границы и пытаются помешать средствам массовой информации в других странах, правительство принимающей страны должно решительно протестовать, заявляя, что такое поведение может нарушать дипломатические протоколы. Если рассматриваемое действие повторяется или является особенно вопиющим, правительству принимающей страны следует рассмотреть возможность объявления правонарушителей персоной нон грата.
• Изучите международную цензуру и слежку в WeChat. Иностранные парламенты должны провести слушания, чтобы лучше понять масштабы, характер и влияние политизированной цензуры и слежки на платформу WeChat Tencent, а затем изучить возможности оказания давления на компанию с целью отстаивать права на свободное выражение мнений и конфиденциальность пользователей, живущих в демократических странах.Политики, которые предпочитают использовать WeChat для общения с избирателями, должны внимательно следить за обменом сообщениями, чтобы обнаруживать любые манипуляции, регистрировать учетные записи с международными номерами телефонов, когда это возможно, и повторно публиковать сообщения на параллельных международных платформах социальных сетей.
• Поддержка независимых зарубежных китайских СМИ. Спонсоры развития СМИ должны обязательно включать СМИ изгнанников и диаспор в финансирование, обучение и другие возможности оказания помощи китайскоязычным СМИ.