Мышление и речь психология: Книга: «Мышление и речь» — Лев Выготский. Купить книгу, читать рецензии | ISBN 978-5-4461-1109-1 — inakhan.ru

Содержание

Реферат на тему: «Мышление и речь»

Оглавление

Введение……………………………	2
1. Виды речи…………………………..	3
2. Связь мышления и речи……………………	4
2.1. Физиологические основы мышления и речи…………….	4
2.2. Речь и ее функции………………………	4
3. Понятие о мышлении……………………..	5
3.1. Операции мышления. …………………….	6
3.2. Обобщение и конкретизация…………………..	7
3.3. Основные формы мышления…………………	8
Заключение…………………………..	11
Литература………………………….	12

Введение

Проблема взаимосвязи речи и мышления, его роли в общении и формировании сознания является едва ли не самым важным разделом психологии. Анализ того, как строится наглядное отражение действительности, как человек отражает реальный мир, в котором он живет, как он получает субъективный образ объективного мира, составляет значительную часть всего содержания психологии.

Вещи не только воспринимаются наглядно, но отражаются в их связях и

отношениях. Человек может не только воспринимать вещи, используя анализаторы, но может рассуждать, делать выводы, даже если не имеет непосредственного личного опыта. Т.е. для человека характерно то, что у него есть не только чувственное, но и рациональное познание. В данной работе мы рассмотрим взаимосвязь мышления и речи.

1. Виды речи

Речь людей в зависимости от различных условий приобретает своеобразные

особенности. Соответственно этому выделяют разные виды речи. Прежде всего различают внешнюю и внутреннюю речь. Внешняя речь бывает устная и письменная. В свою очередь устная речь бывает монологической и диалогической.

Внешняя речь служит общению (хотя в отдельных случаях человек может

размышлять вслух, не общаясь ни с кем), поэтому ее основной признак—доступность восприятию (слуху, зрению) других людей. Письменная же речь обращена к отсутствующему читателю, который не видит и не слышит пишущего. Письменная речь, как в истории общества, так и в жизни отдельного человека возникает позже устной речи и формируется на ее основе. Значение письменной речи чрезвычайно велико. Именно в ней закреплен весь исторический опыт человеческого общества. Благодаря письменности достижения культуры, науки и искусства передаются от поколения к поколению.

Внутренняя речь—это внутренний беззвучный речевой процесс. Она недоступна восприятию других людей и, следовательно, не может быть средством общения. Внутренняя речь — словесная оболочка мышления. Внутренняя речь своеобразна тем, что она очень сокращена, свернута, почти никогда не существует в форме полных, развернутых предложений.

2. Связь мышления и речи

Мышление взрослого, нормального человека неразрывно связано с речью. Мысль не может ни возникнуть, ни протекать, ни существовать вне языка, вне речи. Мы мыслим словами, которые произносим вслух или проговариваем про себя, т. е. мышление происходит в речевой форме.

2.1. Физиологические основы мышления и речи

В основе процесса мышления

Что касается физиологических механизмов собственно речи, то эта второсигнальная деятельность коры также есть сложная координированная работа многих групп нервных клеток коры головного мозга. Когда мы говорим друг с другом, то, с одной стороны, воспринимаем слышимые

(звуковые) и видимые (письменные) речевые сигналы, с другой — произносим звуки языка при помощи мышечного голосового аппарата. Соответственно в коре левого полушария головного мозга имеются три центра речи: слуховой, двигательный и зрительный.

2.2. Речь и ее функции

Речь имеет общественно-историческую природу. Общественная жизнь и коллективный труд людей вызывают необходимость постоянно общаться, устанавливать контакт друг с другом, воздействовать друг на друга. Это общение осуществляется при помощи речи. Благодаря речи люди обмениваются мыслями и знаниями, рассказывают о своих чувствах, переживаниях, намерениях. Итак, одна из функций речи — служить средством общения между людьми. Другая важнейшая функция речи вытекает из рассмотренного выше положения о том, что мышление осуществляется в речевой форме. Речь (в частности, внутренняя речь — внутренний беззвучный речевой процесс, с помощью которого мы мыслим про себя) является средством мышления.

3. Понятие о мышлении

Мышление—высшая форма отражения мозгом окружающего мира, наиболее сложный познавательный психический процесс, свойственный только человеку. Человек отражает в сознании не только предметы и явления, но и закономерные связи между ними. Например, люди знают закономерную связь между температурой и объемом тела, нам известно отношение между сторонами прямоугольного треугольника. Но разве все эти знания получены человеком только с помощью анализаторов? Разве человек знает о мире только то, что дают ему ощущения и восприятие? Разумеется, нет. Возможности познания окружающего мира с помощью анализаторов очень ограниченны. Возможность глубокого и широкого познания мира открывает человеческое мышление. Что же такое мышление? В чем его сущность? Что у данной фигуры три угла или что потолок белый, доказывать не надо. Это воспринимается человеком непосредственно, с помощью анализаторов. А вот что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов его катетов — этого никто не способен видеть непосредственно, как бы внимательно он ни вглядывался в прямоугольный треугольник и каким бы острым зрением ни обладал. Такого рода познание не является непосредственным показанием наших анализаторов, а является, как говорят, опосредованным познанием.

Из этого следует, что мышление — процесс опосредованного и обобщенного познания (отражения) окружающего мира. Мышление дает возможность знать и судить о том, что человек непосредственно не наблюдает, не воспринимает. Оно позволяет предвидеть наступление таких явлений, которые в данный момент не существуют (рассчитывать заранее затмения Солнца и Луны). Мышление перерабатывает информацию, которая содержится в ощущениях и восприятии, а результаты мыслительной работы проверяются и применяются на практике.

3.1. Операции мышления

Мыслительная деятельность людей совершается при помощи мыслительных операций: сравнения, анализа и синтеза, абстракции, обобщения и

конкретизации.

Сравнение. Сравнение — это сопоставление предметов и явлений с целью найти сходство и различие между ними.

Успешное сравнение предметов и явлений возможно тогда, когда оно целенаправленно, т. е. происходит с определенной точки зрения, ради ответа на какой-то вопрос. Оно может быть направлено или на установление сходства предметов, или на установление различия, или на то и другое одновременно. Исследования показали, что младшие школьники более успешно будут находить сходство между предметами, если при сравнении давать дополнительный предмет, отличный от сравниваемых.

Анализ и синтез. Анализ — это мысленное расчленение предмета или явления на образующие его части, выделение в нем отдельных частей, признаков и свойств. Синтез — это мысленное соединение отдельных элементов, частей и признаков в единое целое. Анализ и синтез — важнейшие мыслительные операции, в единстве они дают полное и всестороннее знание действительности. Овладевая чтением, ребенок, под руководством учителя, осуществляет анализ (в предложении выделяет слова, в словах — слоги и звуки) и синтез (из звуков и букв составляет слоги, из слогов — слова, из слов — предложения). Для понимания особенностей какого-либо растения ученик мысленно выделяет и рассматривает его отдельные части: корень, стебель, листья, цветы (анализирует), а потом представляет растение в целом (синтезирует). Всякий анализ начинается с предварительного общего ознакомления с предметом или явлением и затем переходит в более глубокое и детальное анализирование.

Абстракция. Абстракция — это мысленное выделение существенных свойств и признаков предметов или явлений при одновременном отвлечении от несущественных признаков и свойств.

Выделенный в процессе абстрагирования признак предмета мыслится независимо от других признаков и становится самостоятельным объектом мышления. Так, наблюдая различные прозрачные объекты: воздух, стекло, воду и др., мы выделяем в них общий признак—прозрачность и можем мыслить о прозрачности вообще; наблюдая движение небесных тел, машин, людей, животных, мы выделяем общий признак — движение и мыслим о движении вообще как о самостоятельном объекте. Точно так же при помощи абстрагирования создаются понятия о длине, высоте, объеме, треугольнике, числе, глаголе и т. д.

3.2. Обобщение и конкретизация.

В учебной работе школьников обобщение обычно проявляется в выводах,

определениях, правилах, классификации. Школьникам иногда трудно произвести обобщение, так как далеко не всегда им удается самостоятельно выделить не просто общие, но и существенные общие признаки. Некоторые советские психологи (Д. Б Эльконин, В.В Давыдов) различают два вида обобщения: формально-эмпирическое и содержательное (теоретическое). Формально-эмпирическое обобщение осуществляется путем сравнения ряда объектов и выявления внешне одинаковых и общих признаков. Содержательное (теоретическое) обобщение основано на глубоком анализе объектов и выявлении скрытых общих и существенных признаков, отношений и зависимостей. Конкретизация — это мысленный переход от общего к единичному, которое соответствует этому общему. В учебной деятельности конкретизировать — значит привести пример, иллюстрацию, конкретный факт, подтверждающий общее теоретическое положение, правило, закон (например, грамматическое, математическое правило, физический закон).

В учебном процессе конкретизация имеет большое значение: она связывает наши теоретические знания с жизнью, с практикой и помогает правильно понять действительность.

3. 3. Основные формы мышления.

Различают три основные формы мышления: понятие, суждение и умозаключение.

Понятие — это форма мышления, в которой отражаются общие и притом существенные свойства предметов и явлений. Каждый предмет, каждое явление имеют много различных свойств, признаков. Эти свойства, признаки можно разделить на две категории — существенные и несущественные. Например, каждый отдельный треугольник имеет три угла, определенные размеры — длину сторон и площадь, определенную величину углов, форму. Но только первый признак делает фигуру треугольником, позволяет отличить ее от других фигур: прямоугольника, круга, трапеции. Остальные признаки отличают один треугольник от другого; при изменении их треугольник не перестанет быть треугольником. Понятие существует в виде значения слова, обозначается словом. В этом отношении понятие существенно отличается от восприятия и представления памяти: восприятие и представление конкретны, образны, наглядны; понятие обладает обобщенным, абстрактным, не наглядным характером. Восприятие и представление всегда есть отражение конкретного, единичного.

Суждение. В суждениях отражаются связи и отношения между предметами и явлениями окружающего мира и их свойствами и признаками. Суждение—это форма мышления, содержащая утверждение или отрицание какого-либо положения относительно предметов, явлений или их свойств. Примерами утвердительного суждения могут быть такие суждения, как «Ученик знает урок» или «Психика есть функция мозга».

К отрицательным суждениям относятся такие суждения, в которых отмечается отсутствие у предмета тех или иных признаков. Например: «Это слово не глагол». Суждения бывают общими, частными и единичными. В общих суждениях утверждается или отрицается что-то относительно всех предметов и явлений, объединяемых понятием, например: «Все металлы проводят электричество». В частном суждении речь идет только о части предметов и явлений, объединяемых понятием, например: «Некоторые школьники умеют играть в шахматы». Единичное суждение—это суждение, в котором речь идет о каком-то индивидуальном понятии, например: «Москва-столица России ».

Умозаключение. Умозаключение — такая форма мышления в процессе которой человек, сопоставляя и анализируя различные суждения, выводит из них новое суждение. Типичный пример умозаключения—доказательство геометрических теорем. Человек пользуется в основном двумя видами умозаключений — индуктивными и дедуктивными.

Индукция — это способ рассуждения от частных суждений к общему суждению, установление общих законов и правил на основании изучения отдельных фактов и явлений. Например, при усвоении понятия «домашние животные» учащиеся устанавливают, что корова полезна, лошадь полезна, овца, свинья также полезны. Затем на основе этого школьники строят обобщающее заключение: «Все домашние животные полезны».

Дедукция — это способ рассуждения от общего суждения к частному суждению, познание отдельных фактов и явлений на основании знания общих законов и правил. Например, зная, что все тела при нагревании расширяются, человек может предвидеть, что железнодорожные рельсы в летний жаркий день тоже будут расширяться, а поэтому при прокладывании железнодорожного пути строители оставляют между рельсами определенный зазор. 9

Решение мыслительных задач. Мышление человека, и в частности школьника, наиболее ярко проявляется при решении задач. Любая мыслительная деятельность начинается с вопроса, который ставит перед собой человек, не имея готового ответа на него. Иногда этот вопрос ставят

другие люди (например, учитель), но всегда акт мышления начинается с формулировки вопроса, на который надо ответить, задачи, которую необходимо решить, с осознания чего-то неизвестного, что надо понять, уяснить. Учителю надо иметь в виду, что ученик порой не осознает проблемы, вопроса даже тогда, когда соответствующую задачу ставит перед ним учитель. Известны случаи, когда ученик с недоумением рассказывал: «Учитель нарисовал на доске два одинаковых треугольника и весь урок доказывал, что они равны. Не понимаю зачем». Вопрос, проблема должны быть четко осознаны, иначе ученику не над чем будет думать.

Решение мыслительной задачи начинается с тщательного анализа данных, уяснения того, что дано, чем располагает человек. Эти данные сопоставляют друг с другом и с вопросом, соотносят с прежними знаниями и опытом человека. Человек пытается привлечь принципы, успешно примененные ранее при решении задачи, сходной с новой. На этой основе возникает гипотеза (предположение), намечается способ действия, путь решения. Практическая проверка гипотезы, проверка пути решения может показать ошибочность намеченных действий. Тогда ищут новую гипотезу, другой способ действия, причем здесь важно тщательно уяснить причины предшествующей неудачи, сделать из нее соответствующие выводы. Важное значение при поисках пути решения имеет переосмысливание (переформулирование) исходных данных задачи, попытки наглядно представить себе условия задачи, опереться на наглядные образы. Последнее очень важно не только для младших школьников, у которых мышление вообще нуждается в опоре на наглядные представления, но и для школьников-подростков. 10

Заключение

Итак, связь речи и мышления не только позволяет глубже проникать в явления действительности, в отношения между вещами, действиями и качествами, но и располагает системой синтаксических конструкций, которые дают возможность сформулировать мысль, выразить суждение. Речь располагает более сложными образованиями, которые дают основу для теоретического мышления и, которые позволяют человеку выйти за пределы непосредственного опыта и делать выводы отвлеченным вербально- логическим путем. Переход к сложным формам общественной деятельности даёт возможность овладеть теми средствами языка, которые лежат в основе наиболее высокого уровня познания- теоретического мышления. Этот переход от чувственного к рациональному и составляет основную черту сознательной деятельности человека, являющейся продуктом общественно-исторического развития.

Литература

1. Р.И Айзман. Подготовка ребенка к школе. М., 1991.

2. Л.С Выготский. Мышление и речь. М., 1988.

3. П.Я Гальперин. Введение в психологию. М, 1996.

4. А.А Леонтьев Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

5. А.Р Лурия . Язык и сознание. Ростов- на – Дону 1998.

6. В.А Крутецкий Психология. М., 1986.

Лев Семенович Выготский «Мышление и речь» — рецензия — Психология эффективной жизни

Автор

Лев Семенович Выготский (1896–1934) — великий советский ученый, психолог, основатель исследовательской традиции изучения высших психологических функций.

Сложность изложения

4 из 5. Рекомендуется в том числе педагогам.

Целевая аудитория

Все, кому интересны вопросы становления человеческого интеллекта, развития мышления и речи.

Зачем читать

В труде Выготского рассматривается и анализируется проблема мышления и речи в контексте отношения мысли к слову. Автор описывает открытые им феномены, имеющие колоссальное значение для развития человеческой психики и процесса мышления.

Читаем вместе

Основной задачей программы исследования автор ставит выявление проблемы и поиск методов ее решения. Каковы генетические корни мышления и речи, в чем состоит генезис речевого мышления, каков главный путь развития значений слов в детском возрасте и как можно изучить развитие научных и спонтанных понятий ребенка — все это предлагается автором к изучению и анализу.

Проблема мышления и речи является очень древней, но далеко не самой разработанной, так как различные исследователи предлагали только два полюса ее решения: либо допускать полное слияние мысли и слова, либо разъединять их. Автор выбирает метод анализа, позволяющий расчленять целое на единицы, которые дальше неразложимы. Они могут быть обнаружены в значении слова, поскольку эта внутренняя его сторона специально не исследовалась. Слово, лишенное значения, не может принадлежать к царству речи, поэтому само значение рассматривается и как речевое явление, и как относящееся к сфере мышления.

Первоначально речь носит коммуникативную функцию. Для создания речевого сообщения нужны особый подготовительный процесс и определенная внутренняя психологическая деятельность, чтобы понимать это сообщение и адекватно реагировать на него. Здесь автор говорит о внутренней речи как особой сфере психической человеческой реальности. Она отличается от внешней тем, что происходит из речи эгоцентрической («для себя»), а не направленной на подготовку высказываний. Такая речь присуща детям, она же является носителем их развивающих мыслительных процессов. Эта своеобразная речевая реальность, которую можно назвать эгоцентрическим мышлением, представляет собой единственную форму существования мысли ребенка. И уже после всех преобразований мышление может стать умственным процессом, преобразующимся во внутреннюю речь. Она имеет ряд особенностей за счет имеющегося сокращенного характера:

Речь фрагментарна и предикативна.
В ней редуцированы фонетические стороны
Имеется преобладание словесного смысла над его значением.

Наши мысли, таким образом, имеют сложное воплощение во внешней форме речи для других. Ребенок активно использует язык, начиная с одного слова, которое соединяется еще с двумя, переходя к построению фразы и далее к связной речи на основе развернутых предложений. Внутренняя семантическая речь развивается в обратную сторону: ребенок осваивает целое предложение и затем начинает разбирать смысловые единицы, как бы расчленяя мысль на ряд словесных значений.

Выготский рассматривает концепцию Ж. Пиаже, который утверждает, что в развитии мышления ребенка руководящее место отведено удовольствию. В процессе развития ребенок сталкивается с социальной средой, которая приобщает его к способу мышления взрослых. Поэтому ребенок учится расчленять мысли, понимать, что говорят другие, и отвечать им на таком же языке. Такой способ общения Пиаже называет процессом социализации детской мысли. Он показывает соединение в нем черт логики и алогизма: логическое мышление берет начало из социальной жизни ребенка, алогическое — из его первичных детских мыслей.

Другой автор, В. Штерн, говорит о начале восприятия реальности с восприятия отдельных предметов. Ребенок начинает использовать двухсловное предложение с введением сказуемого, потом появляются действие, качество и отношение. Но стадии развития внешней речи по хронологии не совпадают со стадиями детской апперцепции. Именно предметная стадия имеет более длительный характер, а на стадии действия хронологически разрывается связь между внешней стороной речи и смысловой деятельностью ребенка. Но при этом есть логика между продвижением ребенка в овладении как логической структурой речи, так и внешней ее стороной. Перелом в развитии речи происходит тогда, когда ребенок начинает активно пополнять словарный запас и интересоваться каждым новым словом.

Речевое мышление имеет неоднородный характер: речь имеет одновременно вербальную (внешнюю) и семантическую (внутреннюю) стороны. Мы наполняем смыслом все, о чем говорим, и извлекаем его из того, что слышим, видим или о чем читаем. Значения детских слов находятся в постоянном развитии, и этот процесс не заканчивается к пяти годам.

В школьном возрасте идет количественный рост детских представлений и уточнение элементов и связей между ними. Построение личности ребенка тесно связано со степенью развития его мышления.

Автор провел ряд экспериментов по проблеме развития понятий. Детям предлагалось несколько геометрических фигур с бессмысленными словами на их обратной стороне. Ребенок должен был подбирать фигуры, вырабатывая попутно понятия и придавая смысл словам. Этот процесс, по сути, завершается лишь к 12-летнему возрасту, когда знак или слово, употребляемые в качестве средства подчинения подростком его личных психологических процессов, направляют его на разрешение задач. Развитие понятий проходит три стадии: синкретизма, образования комплекса и выработки настоящих понятий. В школе обучение детей всегда идет впереди достигнутого ими уровня развития, поэтому педагогу важно выявлять зоны ближайшего развития каждого ученика.

Согласно автору, значение слова выступает феноменом мышления в той степени, в которой мысль связана с ним и воплощена в нем, а феномен речи — в степени связи ее с мыслью.

Лучшая цитата

«Значение слова оказывается одновременно речевым и интеллектуальным феноменом, причем это не означает чисто внешней сопринадлежности его к двум различным областям психической жизни».

Чему учит книга

— В мышлении и речи прослеживается разное генетическое происхождение, их развитие идет независимо друг от друга.

— В развитии интеллекта филогенетически наблюдается доречевая фаза, в развитии речи — доинтеллектуальная.

— Именно ребенок открывает символическую речевую функцию.

От редакции

Как помочь малышу стать более любознательным, более внимательным и более уверенным в себе? Тренер по развитию мышления, педагог Вера Писаренко считает, что заниматься развитием мышления ребенка стоит с первых месяцев жизни. Ее советы читайте в статье: http://psy.systems/post/kak-razvivat-myshlenie-u-detej-do-goda.

Как понять другого человека и найти к нему подход? Ведь у людей с разными способами восприятия действительности одно и то же слово может вызывать разные первоначальные образы. О том, как наши психологические особенности влияют на общение, рассказывает преподаватель риторики Ирина Мухитдинова: https://psy.systems/post/kak-nashi-psixologicheskie-osobennosti-vliyaut-na-obschenie.

Существует мнение, что через перемены в использовании человеком определенных слов и выражений можно изменить ход его мыслей, поведение и настроение. Чем же так сильно слово и как оно влияет на нашу жизнь, разбирается в своей статье психолог

Анна Кутявина: https://psy.systems/post/o-sile-slova-kak-to-chto-my-govorim-vliyaet-na-nashu-zhizn.

Что делать, чтобы с возрастом не возникало проблем с мышлением и речью? Эксперт в области эффективных технологий обучения, преподаватель Нина Шевчук объясняет, что наша когнитивная база требует тренировки и укрепления, и предлагает несколько полезных упражнений: https://psy.systems/post/kognitivnaya-baza-chto-eto.

Мышление и речь | Выполнение контрольных работ, рефератов, курсовых, чертежей на заказ в Ростове-на-Дону

Введение …………………………………………………………………………….

1. Мышление…………………………………………………………………………4

1.1. Понятие мышления ..…………………………………………………….4

1.2. Виды мышления ………………………………………………………….5

1.3. Операции и формы мышления ………………………………………….7 2. Речь…………………………………………………………………………………8

2.1. Понятие речи ……………………………………………………………..8

2.2. Виды речи…………………………………………………………………9

3. Связь мышления и речи…………………………………………………………11

Заключение………………………………………………………………………….13

ВВЕДЕНИЕ

Вопрос о мышлении и речи является одним из труднейших, запутаннейших и сложнейших вопросов психологии.

Явлениям мысли и слова в учебниках по психологии до сих пор не найдено обоснованного места. Многие годы речь излагалась в системе познавательных процессов вслед за мышлением. Такая логика ставила речь в зависимость от мышления, и статус «формы мысли» долго был центральным в трактовке речи.

Проблема взаимосвязи речи и мышления, его роли в общении и формировании сознания является важным разделом психологии. Анализ того, как строится наглядное отражение действительности, как человек отражает реальный мир, в котором он живет, как он получает субъективный образ объективного мира, составляет значительную часть всего содержания психологии. Вещи не только воспринимаются наглядно, но отражаются в их связях и отношениях. Человек может не только воспринимать вещи, используя анализаторы, но может рассуждать, делать выводы, даже если не имеет непосредственного личного опыта. Значительное отличие человеческого сознания от сознания животного — способность переходить за пределы наглядного, непосредственного опыта к отвлеченному, рациональному сознанию.

В представленной работе я рассмотрю понятия мышления и речи, их виды, формы и функции, взаимосвязь.

МЫШЛЕНИЕ

Человек много знает об окружающем его мире. Он знает химический состав далеких звезд, ему знаком мир элементарных частиц, он познает законы высшей нервной деятельности, он знает о существовании рентгеновских лучей, ультразвуков, хотя не имеет возможности воспринимать все это. Человек отражает в сознании не только предметы и явления, но и закономерные связи между ними. Человек очень мало знал бы об окружающем мире, если бы его познание ограничивалось только, теми показаниями, которые дают зрение, слух, осязание и некоторые другие анализаторы. Возможность глубокого и широкого познания мира открывает человеческое мышление.

Понятие мышления

Мышление — это обобщенный и опосредованный процесс отражения

действительности. В отличие от восприятия и памяти, которые направлены на отражение предметов и сохранение их образов, целью мышления является анализ связей и отношений между предметами, в результате которого у человека складывается схема ситуации, вырабатывается план действия в ней.

Осознать свойства и качества предмета можно при непосредственном контакте с ним, в результате которого формируются следы этих предметов в памяти. Иначе говоря, и память, и восприятие — непосредственные процессы, которые прямо соприкасаются с объектами. Так, при контакте с людьми у нас появляется представление об их внешности, их облик сохраняется и помогает узнать этого человека при новой встрече. Осознать же связи между объектами и их отношения непосредственно невозможно. Невозможно это сделать и при одномоментном контакте, который дает, хоть и не всегда точно, представление лишь о внешнем виде объекта. Тот факт, что опыт одного человека может быть

недостаточен для точного и объективного суждения, показывает, что необходимы надындивидуальные критерии, которые подтвердили бы правильность индивидуальных обобщений. В качестве такого критерия часто используется логика, которая надличностна и является кристаллизацией опыта многих поколений.

Как уже было сказано, мышление — не только обобщенное, но и опосредованное отражение, т. е. в процессе мыслительной деятельности используются дополнительные, опосредующие его, орудия. Для того чтобы осознать, что железо тверже дерева, нам необходимо сравнить их между собой. Точно так же, глядя на воду и на деревянный брусок, мы не можем сказать, что из них тяжелее. Для этого нам надо бросить брусок в воду и посмотреть — утонет он или поплывет. То есть мы определяем тяжесть дерева посредством ее сравнения с водой, опосредованно.

Виды мышления

Различают несколько видов мышления. Прежде всего — наглядно-действенное, наглядно-образное, наглядно-схематическое и словесно-логическое. Основаниями для выделения видов мышления являются также: его направленность, особенности мыслительного процесса и результат.

Первым возникает наглядно-действенное мышление, которое иногда еще называют «ручной интеллект». Этосвязано с тем, что в процессе решения задачи субъекту необходимонепосредственное взаимодействие с предметами, входящими впроблемную ситуацию.

Следующий этап мышления — наглядно-образный, при котором ответ приходит на основе сенсорного(прежде всего зрительного) анализа ситуации, без непосредственного контакта с объектами. Итак, при наглядно-действенном мышлении решение приходит на основе ориентировки в реальном, действительном плане, в плане поведения. Накопив достаточныйопыт, осознав причины ошибок, субъект уже может представитьсебе схему и результат действия еще до его начала, на основе ориентации в образе ситуации. Таким образом, можно сказать, что различия между разными видами мышления связаны с разницей в ориентировке: либо это ориентировка в действии, которая идет параллельно с решением (наглядно-действенной мышление), либо

ориентировка во внутреннем, образном плане, которая предшествует решению (наглядно-образное мышление).

Наглядно-схематическое является промежуточным между образным и вербальным. Как и в развитии памяти, первоначально и сохранение, и обобщение информации происходят на основанииконкретного образа предмета или ситуации. Эта конкретность недает возможности выделить нужное основание для обобщения, приэтом более яркие признаки могут заслонить правильный, адекватный для данного понятия признак.При образно-схематическом мышлении люди начинаютоперировать логическими операциями, употребляют и словесныеобозначения классов предметов. Фактически схема — это обобщение, имеющее аналог во внешнем плане, в чертеже. Иначе говоря, в этом виде мышления за каждымсловом стоит образ-схема предмета, поэтому абстрактные задачи,ситуации, не связанные с конкретным опытом, сложны для решения.

Переход к словесно-логическому мышлению позволяет оторваться от конкретности, оперировать понятиями, с которыми не связаны никакие отчетливые представления.

У взрослого человека присутствуют все виды мышления, а выбор одного из них зависит от характера задачи и ситуации. Например, сложную схему мы, скорее всего, будем собирать, используя наглядно-действенное мышление, а ориентироваться по карте в незнакомой местности, придумывать чертеж нового здания или новое решение театральной мизансцены — с использованием

образно-схематического мышления. Точно так же схематическое мышление более эффективно в геометрических задачах, а словесно-логическое — в алгебраических.

1.3. Операции и формы мышления

Несмотря на существенные различия видов мышления, большинство из них в том или ином виде использует логические операции, которые являются фактическими операциями мышления. Это прежде всего анализ и синтез, индукция и дедукция, а также операции классификации, сериации, сравнения, обобщения.

Динамика овладения этими операциями является важным показателем развития мышления. Многие виды мышления оперируют такими логическими формами, как понятия, суждения и умозаключения.

Суждение отражает связь между двумя понятиями. Суждения, исследуемые психологией, связаны с утверждением или отрицанием чего-либо и выражаются в форме предложений. При этом суждение понятно только в том случае, если человек имеет представление о тех понятиях, о которых он судит.

Таким образом, знание о предмете связано с возможностью высказать о нем правильное (с точки зрения общечеловеческого опыта) суждение. Психологическое суждение отличается не только содержанием, но и характером рассуждения, оно может быть высказано с уверенностью, апломбом или с сомнением, колебаниями. Это находит отражение и в интонациях, и в словесных формулировках.

Умозаключение — это вывод из нескольких посылок (суждений), как правило, относящихся к разным аспектам умозаключения, т.е. это процесс мышления, при котором на основании нескольких суждений выводится новое. Примером типичного умозаключения является доказательство теорем, проведенных физических или химических опытов.

Понятия — это высший уровень обобщения, они отражают большинство наших представлений о мире.

2. РЕЧЬ

В психологии разделяются понятия язык и речь. Язык — это система знаков любой природы, служащая средством человеческого общения и мышления. Таким образом, выделяются две основные функции языка— передача информации(общение) и ее обобщение(мышление).

Речь имеет общественно-историческую природу. Люди всегда жили и живут коллективно, в обществе. Общественная жизнь и коллективный труд людей вызывают необходимость постоянно общаться, устанавливать контакт друг с другом, воздействовать друг на друга. Это общение осуществляется при помощи речи. Благодаря речи люди обмениваются мыслями и знаниями, рассказывают о своих чувствах, переживаниях, намерениях.

2.1. Понятие речи

Речь—это процесс использования языка в целях общения людей. Язык и речь неразрывно связаны, представляют собой единство, которое выражается в том, что исторически язык любого народа создавался и развивался в процессе речевого общения людей. Связь между языком и речью выражается и в том, что язык как орудие общения существует исторически до тех пор, пока люди говорят на нем. Как только люди перестают использовать тот или иной язык в речевом общении, он становится мертвым языком.

Владение речью и подразумевает способность передать свою мысль наиболее совершенным способом, т.е. быть понятым другими до конца, уметь

передать им не только содержание, но и эмоциональные оттенки сообщения. С этой целью в речи используются разнообразные средства выразительности, специфические для каждого ее вида.

2.2. Виды речи

Выделяют несколько видов речи: письменную и устную. В свою очередь, в устной речи выделяются внешняя (монологическая и диалогическая), эгоцентрическая и внутренняя виды речи.

Наиболее развернута письменная речь, которая нуждается в раскрытии и обосновании каждого высказываемого положения, ведь собеседник в этом случае невидим и невозможно воспользоваться неречевыми средствами выразительности (паузой или мимикой). Особенностью письменной речи является и то, что читатель не знает всех особенностей конкретной ситуации и условий, в которые посвящен собеседник, и автору необходимо как можно быстрее ввести его в курс событий. В качестве выразительных средств в письменной речи используются прежде всего знаки препинания и синонимы.

Монологическая устная речь по степени развернутости приближается к письменной, хотя непосредственный контакт со слушающими его вовлеченность в ситуацию делают эту речь более контекстной, облегчая передачу информации. Необходимость донести сообщение полностью заставляет прибегать говорящего к развернутым фразам, повторениям, синонимам, что и является общим с письменной речью.

Наиболее легкая для построения и понимания собеседников диалогическая речь, которая не требует развернутости изложения, ведь оба говорящих осознают ситуацию, знают ее детали, им обычно понятны позиции и переживания друг друга. Важным моментом является и то, что в этом случае идет беседа, а не односторонний обмен информацией, поэтому сообщения могут дополняться, прерываться собеседниками.

Средства выразительности, усиливающие смысл сообщения и помогающие его адекватному пониманию, общие у всех видов устной речи — и у монолога, и у диалога. Это мимика, интонации, паузы, а также контакт глаз, расстояние между разговаривающими, жесты.

Эгоцентрическая речь, промежуточная между внешней и внутренней видами речи, является внешней по форме и внутренней по содержанию. Примером эгоцентрических высказываний могут служить «размышления вслух», отдельные замечания, понятные только в контексте общей ситуации, высказанные вслух междометия. С внутренней речью эгоцентрическую роднит ее непонятность для окружающих, ориентация на самого высказывающегося, на его мысли и переживания. Общим является и свернутый характер высказываний, предикативность и в эгоцентрической, и во внутренней речи.

Внутренняя речь имеет несколько функций, в том числе и функции планирования и обобщения. Эти виды внутренней речи появляются не сразу, но только к дошкольному возрасту. Их становление связано с появлением образного мышления и ориентировки, на основе которой и возникает планирование действий. Внутренние же высказывания и повторение информации «про себя» возникают очень рано, уже к концу первого года жизни. К помощи развернутой внутренней речи прибегают, как правило, в тех случаях, когда испытывают затруднения в процессе мышления. Трудности, которые переживает иногда человек, пытаясь объяснить другому понятную ему самому мысль, часто объясняются трудностью перехода от сокращенной внутренней речи, понятной для себя, к развернутой внешней речи, понятной для других.

3. СВЯЗЬ МЫШЛЕНИЯ И РЕЧИ

Мышление взрослого человека неразрывно связано с речью. Мысль не может ни возникнуть, ни протекать, ни существовать вне языка, вне речи. Мы мыслим словами, которые произносим вслух или проговариваем про себя, т. е. мышление происходит в речевой форме. В речи мысль не только формулируется, но и формируется, развивается.

Связанная с сознанием в целом, речь человека включается в определенные взаимоотношения со всеми психическими процессами, но основным и определяющим для речи является ее отношение к мышлению. Поскольку речь является формой существования мысли, между речью и мышлением существует единство. Но это единство, а не тожество.

Мы иногда ищем и не находим слова или выражения для уже имеющейся и еще словесно не оформленной мысли; мы часто чувствуем, что сказанное нами не выражает того, что мы думаем; мы отбрасываем подвернувшееся нам слово, как неадекватное нашей мысли: идейное содержание нашей мысли регулирует ее словесное выражение. Поэтому речь не есть совокупность реакций, совершающихся по методу проб и ошибок или условных рефлексов: она — интеллектуальная операция. Нельзя свести мышление к речи и установить между ними тожество, потому что речь существует как речь лишь благодаря своему отношению к мышлению.

Но нельзя и отрывать мышление и речь друг от друга. Речь — не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа. Речь, слово служат не только для того, чтобы выразить, вынести во вне, передать другому уже готовую без речи мысль. Мышление и речь, не отожествляясь, включаются в единство одного процесса. Мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи и совершается.

Как форма и содержание, речь и мышление связаны сложными и часто противоречивыми соотношениями. Речь имеет свою структуру, не совпадающую со структурой мышления: грамматика выражает структуру речи, логика — структуру мышления; они не тожественны.

Наличие единства и отсутствие тожества между мышлением и речью явственно выступают в процессе воспроизведения. Воспроизведение отвлеченных мыслей отливается обычно в словесную форму, которая оказывает, как установлено в ряде исследований, значительное, иногда положительное, иногда — при ошибочности первоначального воспроизведения — тормозящее влияние на запоминание мысли. Вместе с тем запоминание мысли, смыслового содержания в значительной мере независимо от словесной формы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Связь речи и мышления не только позволяет глубже проникать в явления действительности, в отношения между вещами, действиями и качествами, но и располагает системой синтаксических конструкций, которые дают возможность сформулировать мысль, выразить суждение. Речь располагает более сложными образованиями, которые дают основу для теоретического мышления и которые позволяют человеку выйти за пределы непосредственного опыта и делать выводы отвлеченным вербально-логическим путем.

Читать книгу «Мышление и речь (сборник)» онлайн полностью📖 — Льва Выготского — MyBook.

Мышление и речь

Предисловие

^[1]

Настоящая работа представляет собой психологическое исследование одного из труднейших, запутаннейших и сложнейших вопросов экспериментальной психологии – вопроса о мышлении и речи. Систематическая экспериментальная разработка этой проблемы, сколько нам известно, вообще не предпринималась еще никем из исследователей. Решение задачи, стоявшей перед нами, хотя бы с первичным приближением могло быть осуществлено не иначе как путем ряда частных экспериментальных исследований отдельных сторон интересующего нас вопроса, как, например, исследование экспериментально образуемых понятий, исследование письменной речи и ее отношения к мышлению, исследование внутренней речи и т. д.

Помимо экспериментальных исследований мы неизбежно должны были обратиться к теоретическому и критическому исследованию. С одной стороны, нам предстояло путем теоретического анализа и обобщения большого накопившегося в психологии фактического материала, путем сопоставления, сличения данных фило– и онтогенеза наметить отправные пункты для решения нашей проблемы и развить исходные предпосылки для самостоятельного добывания научных фактов в виде общего учения о генетических корнях мышления и речи. С другой стороны, нужно было подвергнуть критическому анализу самые идейно мощные из современных теорий мышления и речи для того, чтобы оттолкнуться от них, уяснить себе пути собственных поисков, составить предварительные рабочие гипотезы и противопоставить с самого начала теоретический путь нашего исследования тому пути, который привел к построению господствующих в современной науке, но несостоятельных и потому нуждающихся в пересмотре и преодолении теорий.

В ходе исследования пришлось еще дважды прибегать к теоретическому анализу. Исследование мышления и речи с неизбежностью затрагивает целый ряд смежных и пограничных областей научного знания. Сопоставление данных психологии речи и лингвистики, экспериментального изучения понятий и психологической теории обучения оказалось при этом неизбежным. Все эти попутно встречающиеся вопросы, нам казалось, всего удобнее разрешать в их чисто теоретической постановке, без анализа самостоятельно накопленного фактического материала. Следуя этому правилу, мы ввели в контекст исследования развития научных понятий разработанную нами в другом месте и на другом материале рабочую гипотезу об обучении и развитии. И, наконец, теоретическое обобщение, сведение воедино всех экспериментальных данных оказалось последней точкой приложения теоретического анализа к нашему исследованию.

Таким образом, наше исследование оказалось сложным и многообразным по своему составу и строению, но вместе с тем каждая частная задача, стоявшая перед отдельными отрезками нашей работы, была настолько подчинена общей цели, настолько связана с предшествующим и последующим отрезком, что вся работа в целом – мы смеем надеяться на это – представляет собой, в сущности, единое, хотя и расчлененное на части исследование, которое все целиком, во всех своих частях направлено на решение основной и центральной задачи – генетического анализа отношений между мыслью и словом.

Сообразно с этой основной задачей определилась программа нашего исследования и настоящей работы. Мы начали с постановки проблемы и поисков методов исследования.

Затем мы попытались в критическом исследовании подвергнуть анализу две самые законченные и сильные теории развития речи и мышления – теорию Пиаже и В. Штерна, с тем чтобы с самого начала противопоставить нашу постановку проблемы и метод исследования традиционной постановке вопроса и традиционному методу и тем самым наметить, чего, собственно, следует нам искать в ходе нашей работы, к какому конечному пункту она должна нас привести. Далее, нашим двум экспериментальным исследованиям развития понятий и основных форм речевого мышления мы должны были предпослать теоретическое исследование, выясняющее генетические корни мышления и речи и тем самым намечающее отправные точки для нашей самостоятельной работы по изучению генезиса речевого мышления. Центральную часть всей книги образуют два экспериментальных исследования, из которых одно посвящено выяснению основного пути развития значений слов в детском возрасте, а другое – сравнительному изучению развития научных и спонтанных понятий ребенка. Наконец в заключительной главе мы пытались свести воедино данные всего исследования и представить в связном и цельном виде весь процесс речевого мышления, как он рисуется в свете этих данных.

Как и в отношении всякого исследования, стремящегося внести нечто новое в разрешение изучаемой проблемы, и в отношении нашей работы естественно возникает вопрос, чту она содержит в себе нового и, следовательно, спорного, чту нуждается в тщательном анализе и дальнейшей проверке. Мы можем в немногих словах перечислить то новое, что вносит наша работа в общее учение о мышлении и речи. Если не останавливаться на несколько новой постановке проблемы, которую мы допустили, и в известном смысле новом методе исследования, примененном нами, – новое в нашем исследовании может быть сведено к следующим пунктам: 1) экспериментальное установление того факта, что значения слов развиваются в детском возрасте, и определение основных ступеней в их развитии; 2) раскрытие своеобразного пути развития научных понятий ребенка по сравнению с его спонтанными понятиями и выяснение основных законов этого развития; 3) раскрытие психологической природы письменной речи как самостоятельной функции речи и ее отношения к мышлению; 4) экспериментальное раскрытие психологической природы внутренней речи и ее отношения к мышлению. В этом перечислении тех новых данных, которые содержатся в нашем исследовании, мы имели в виду прежде всего то, что может внести настоящее исследование в общее учение о мышлении и речи в смысле новых, экспериментально установленных психологических фактов, а затем уже те рабочие гипотезы и те теоретические обобщения, которые неизбежно должны были возникнуть в процессе истолкования, объяснения и осмысления этих фактов. Не право и не обязанность автора, разумеется, входить в оценку значения и истинности этих фактов и этих теорий. Это – дело критики и читателей настоящей книги.

Настоящая книга представляет собой результат почти десятилетней непрерывной работы автора и его сотрудников над исследованием мышления и речи. Когда эта работа начиналась, нам еще не были ясны не только ее конечные результаты, но и многие возникшие в середине исследования вопросы. Поэтому в ходе работы нам неоднократно приходилось пересматривать ранее выдвинутые положения, многое отбрасывать и отсекать как оказавшееся неверным, другое перестраивать и углублять, третье, наконец, разрабатывать и писать совершенно наново. Основная линия нашего исследования все время неуклонно развивалась в одном основном, взятом с самого начала направлении, и в настоящей книге мы попытались развернуть explicite многое из того, что в предыдущих наших работах содержалось implicite, но вместе с тем – и многое из того, что нам прежде казалось правильным, исключить из настоящей работы как прямое заблуждение.

Отдельные ее части были использованы нами ранее в других работах и опубликованы на правах рукописи в одном из курсов заочного обучения (гл. V). Другие главы были опубликованы в качестве докладов или предисловий к работам тех авторов, критике которых они посвящены (гл. II и IV). Остальные главы, как и вся книга в целом, публикуются впервые.

Мы отлично сознаем все неизбежное несовершенство того первого шага в новом направлении, который мы пытались сделать в настоящей работе, но мы видим его оправдание в том, что он, по нашему убеждению, продвигает нас вперед в исследовании мышления и речи по сравнению с тем состоянием этой проблемы, которое сложилось в психологии к моменту начала нашей работы, раскрывая проблему мышления и речи как узловую проблему всей психологии человека, непосредственно приводящую исследователя к новой психологической теории сознания. Впрочем, мы затрагиваем эту проблему лишь в немногих заключительных словах нашей работы и обрываем исследование у самого ее порога.

Глава первая

Проблема и метод исследования

Проблема мышления и речи принадлежит к кругу тех психологических проблем, в которых на первый план выступает вопрос об отношении различных психологических функций, различных видов деятельности сознания. Центральным моментом всей этой проблемы является, конечно, вопрос об отношении мысли к слову. Все остальные вопросы, связанные с этой проблемой, являются как бы вторичными и логически подчиненными этому первому и основному вопросу, без разрешения которого невозможна даже правильная постановка каждого из дальнейших и более частных вопросов. Между тем именно проблема межфункциональных связей и отношений, как это ни странно, является для современной психологии почти совершенно неразработанной и новой проблемой. Проблема мышления и речи – столь же древняя, как и сама наука психология, – именно в этом пункте, в вопросе об отношении мысли к слову, является наименее разработанной и наиболее темной. Атомистический и функциональный анализ, который господствовал в научной психологии на всем протяжении последнего десятилетия, привел к тому, что отдельные психологические функции рассматривались в изолированном виде, метод психологического познания разрабатывался и совершенствовался применительно к изучению этих отдельных, изолированных, обособленных процессов, в то время как проблема связи функций между собой, проблема их организации в целостной структуре сознания оставалась все время вне поля внимания исследователей.

Что сознание представляет собой единое целое и что отдельные функции связаны в своей деятельности друг с другом в неразрывное единство – эта мысль не представляет собой чего-либо нового для современной психологии. Но единство сознания и связи между отдельными функциями в психологии обычно скорее постулировалось, чем служило предметом исследования. Больше того, постулируя функциональное единство сознания, психология наряду с этим бесспорным допущением клала в основу своих исследований молчаливо всеми признаваемый, явно не сформулированный, совершенно ложный постулат, заключающийся в признании неизменности и постоянства межфункциональных связей сознания, и предполагалось, что восприятие всегда и одинаковым образом связано с вниманием, память всегда одинаковым образом связана с восприятием, мысль – с памятью и т. д. Из этого, конечно, вытекало, что межфункциональные связи представляют собой нечто такое, что может быть вынесено за скобки в качестве общего множителя и что может не приниматься в расчет при производстве исследовательских операций над оставшимися внутри скобок отдельными и изолированными функциями. Благодаря всему этому проблема отношений является, как сказано, наименее разработанной частью во всей проблематике современной психологии. Это не могло не отозваться самым тяжким образом и на проблеме мышления и речи. Если просмотреть историю изучения этой проблемы, можно легко убедиться в том, что от внимания исследователя все время ускользал этот центральный пункт об отношении мысли к слову, и центр тяжести всей проблемы все время смещался и сдвигался в какой-либо другой пункт, переключался на какой-либо другой вопрос.

Если попытаться в кратких словах сформулировать результаты исторических работ над проблемой мышления и речи в научной психологии, можно сказать, что все решение этой проблемы, которое предлагалось различными исследователями, колебалось всегда и постоянно, от самых древних времен и до наших дней, между двумя крайними полюсами – между отождествлением, полным слиянием мысли и слова и между их столь же метафизическим, столь же абсолютным, столь же полным разрывом и разъединением. Выражая одну из этих крайностей в чистом виде или соединяя в своих построениях обе эти крайности, занимая как бы промежуточный пункт между ними, но все время двигаясь по оси, расположенной между этими полярными точками, различные учения о мышлении и речи вращались в одном и том же заколдованном кругу, выход из которого не найден до сих пор. Начиная с древности, отождествление мышления и речи через психологическое языкознание, объявившее, что мысль – это «речь минус звук», и вплоть до современных американских психологов и рефлексологов, рассматривающих мысль как «заторможенный рефлекс, не выявленный в своей двигательной части», проходит единую линию развития одной и той же идеи, отождествляющей мышление и речь. Естественно, что все учения, примыкающие к этой линии, по самой сущности своих воззрений на природу мышления и речи оказывались всегда перед невозможностью не только решить, но даже поставить вопрос об отношении мысли к слову. Если мысль и слово совпадают, если это одно и то же, никакое отношение между ними не может возникнуть и не может служить предметом исследования, как невозможно представить себе, что предметом исследования может явиться отношение вещи к самой себе. Кто сливает мысль и речь, тот закрывает сам себе дорогу к постановке вопроса об отношении между мыслью и словом и делает наперед эту проблему неразрешимой. Проблема не разрешается, но просто обходится.

С первого взгляда может показаться, что учение, ближе стоящее к противоположному полюсу и развивающее идею о независимости мышления и речи, находится в более благоприятном положении в смысле интересующих нас вопросов. Те, кто смотрят на речь как на внешнее выражение мысли, как на ее одеяние, те, кто, как представители вюрцбургской школы, стремятся освободить мысль от всего чувственного, в том числе и от слова, и представить себе связь между мыслью и словом как чисто внешнюю связь, действительно не только ставят, но по-своему пытаются и решить проблему отношения мысли к слову. Только подобное решение, предлагающееся самыми различными психологическими направлениями, всегда оказывается не в состоянии не только решить, но и поставить эту проблему и если не обходит ее, подобно исследованию первой группы, то разрубает узел вместо того, чтобы развязать его. Разлагая речевое мышление на образующие его элементы, чужеродные друг по отношению к другу – на мысль и слово, – эти исследователи пытаются затем, изучив чистые свойства мышления как такового, независимо от речи, и речь как таковую, независимо от мышления, представить себе связь между тем и другим как чисто внешнюю механическую зависимость между двумя различными процессами.

В качестве примера можно было бы указать на попытки одного из современных авторов изучить с помощью такого приема разложение речевого мышления на составные элементы, связь и взаимодействие обоих процессов. В результате этого исследования он приходит к выводу, что речедвигательные процессы играют большую роль, способствующую лучшему протеканию мышления. Они помогают процессам понимания тем, что при трудном сложном словесном материале внутренняя речь выполняет работу, содействующую лучшему запечатлению и объединению понимаемого. Далее, эти же самые процессы выигрывают в своем протекании как известная форма активной деятельности, если к ним присоединяется внутренняя речь, которая помогает ощупывать, охватывать, отделять важное от неважного при движении мысли, наконец, внутренняя речь играет роль способствующего фактора при переходе от мысли к громкой речи.

Мы привели этот пример только для того, чтобы показать, как, разложив речевое мышление как известное единое психологическое образование на составные элементы, исследователю не остается ничего другого, как установить между этими элементарными процессами чисто внешнее взаимодействие, как если бы речь шла о двух разнородных, внутри ничем не связанных между собой формах деятельности. Это более благоприятное положение, в котором оказываются представители второго направления, заключается в том, что для них во всяком случае становится возможной постановка вопроса об отношении между мышлением и речью. В этом их преимущество. Но их слабость заключается в том, что сама постановка этой проблемы является наперед неверной и исключает всякую возможность правильного решения вопроса, ибо применяемый ими метод разложения этого единого целого на отдельные элементы делает невозможным изучение внутренних отношений между мыслью и словом. Таким образом, вопрос упирается в метод исследования, и нам думается, что, если с самого начала поставить перед собой проблему отношений мышления и речи, необходимо также наперед выяснить себе, какие методы должны быть применимы при исследовании этой проблемы, которые могли бы обеспечить ее успешное разрешение.

Нам думается, что следует различать двоякого рода анализ, применяемый в психологии. Исследование всяких психологических образований необходимо предполагает анализ. Однако этот анализ может иметь две принципиально различные формы, из которых одна, думается нам, повинна во всех тех неудачах, которые терпели исследователи при попытках разрешить эту многовековую проблему, а другая является единственно верным начальным пунктом для того, чтобы сделать хотя бы самый первый шаг по направлению к ее решению.

Первый способ психологического анализа можно назвать разложением сложных психологических целых на элементы. Его можно было бы сравнить с химическим анализом воды, разлагающим ее на водород и кислород. Существенным признаком такого анализа является то, что в результате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемому целому, – элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих целому как таковому, и обладают целым рядом новых свойств, которых это целое никогда не могло обнаружить. С исследователем, который, желая разрешить проблему мышления и речи, разлагает ее на речь и мышление, происходит совершенно то же, что произошло бы со всяким человеком, который в поисках научного объяснения каких-либо свойств воды, например почему вода тушит огонь или почему к воде применим закон Архимеда, прибег бы к разложению воды на кислород и водород как к средству объяснения этих свойств. Он с удивлением узнал бы, что водород сам горит, а кислород поддерживает горение, и никогда не сумел бы из свойств этих элементов объяснить свойства, присущие целому. Так же точно психология, которая разлагает речевое мышление в поисках объяснения его самых существенных свойств, присущих ему именно как целому, на отдельные элементы, тщетно потом будет искать эти элементы единства, присущие целому. В процессе анализа они испарились, улетучились, и ему не остается ничего другого, как искать внешнего механического взаимодействия между элементами, для того чтобы с его помощью реконструировать чисто умозрительным путем пропавшие в процессе анализа, но подлежащие объяснению свойства.

В сущности говоря, такого рода анализ, который приводит нас к продуктам, утратившим свойства, присущие целому, и не является с точки зрения той проблемы, к решению которой он прилагается, анализом в собственном смысле этого слова. Скорее, мы вправе его рассматривать как метод познания, обратный по отношению к анализу и в известном смысле противоположный ему. Ведь химическая формула воды, относящаяся одинаково ко всем ее свойствам, в равной мере относится вообще ко всем ее видам, в одинаковой степени к Великому океану так же, как и к дождевой капле. Поэтому разложение воды на элементы не может быть путем, который может привести нас к объяснению ее конкретных свойств. Это, скорее, есть путь возведения к общему, чем анализ, т. е. расчленение в собственном смысле этого слова. Так же точно анализ этого рода, прилагаемый к психологическим целостным образованиям, тоже не является анализом, способным выяснить нам все конкретное многообразие, всю специфику тех отношений между словом и мыслью, с которыми мы встречаемся в повседневных наблюдениях, наблюдая за развитием речевого мышления в детском возрасте, за функционированием речевого мышления в его самых различных формах.

что было вначале? – тема научной статьи по философии, этике, религиоведению читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка

Культурно-историческая психология

Г.В. Лобастов Мышление и речь: что было вначале?

Статья посвящена критическому анализу методологических принципов, используемых Л.С. Выготским в исследовании отношения мышления и языка. Раскрывается диалектика смысла и слова внутри культурно-исторической деятельности, обсуждается природа мышления и порождающие язык основания, что позволяет расшифровать как содержание отношения между мыслью и словом, так и их собственное содержание. Этим же анализом проявляется мера осуществления Л.С. Выготским его методологического принципа движения от дела к слову.

Ключевые слова: метод, диалектика, деятельность, мышление, смысл, слово, знак, значение, отношение, начало, опредмечивание и распредмечивание.

«Слово не было вначале. Вначале было дело. Слово образует скорее конец, чем начало развития. Слово есть конец, который венчает дело»1. Эти слова Л.С. Выготского нуждаются в некоторых комментариях.

«Вначале было дело» — фундаментальное положение. И как положение фундаментальное, лежащее в основании, оно требует обоснования самим исследованием. Внутри исследования любой проблемы. Самим мыслящим мышлением: из дела должно быть выведено не только любое образование в человеческой культуре, но делом должно быть обосновано само мышление. То есть теоретически разворачивая «дело», этим делом обосновать дело как начало.

Разумеется, такое исследование и для дела должно найти начало, ибо изначально дело и не есть еще дело. Это лишь некоторая активность внутри случайных обстоятельств, обеспечивающая

удовлетворение органических потребностей. Здесь нет сознания, здесь нет мышления и здесь нет нужды в языке. Естественно-природный бессознательный процесс. Не опосредствованный ничем кроме естественных органов животного организма. Дело меняется в своем существе, когда оно в свое осуществление начинает втягивать различные объективные образования в качестве средств своего движения. Здесь и лежит начало мышления. Мышления, которое возникает как необходимое условие самого этого дела. Именно оно, дающее образ действительности, обстоятельств и условий бытия, -оно, а не слово, которое, конечно же, в условиях совместно-разделенной деятельности с необходимостью появляется, — именно мышление дает возможность «свободы выбора» (через «суждение», через выявление отношений между элементами ситуации) и субъективно определяет схему действий. А через реальный процесс деятельности — саму действительность человеческого бытия. То есть выступает в категории начала. Такого начала, которое, раскрывая объективные силы самой действительности, активно превращает их в силы самого субъекта. Тем самым действительным началом в самой деятельности выступает мыслящий субъект.

Но вернемся к Выготскому.

Мысль «слово есть конец, который венчает дело» истинна только в определенном отношении. Ибо дело заканчивается не словом. Лишь когда предметом исследования является непосредственно слово, генезис его из дела, только тогда можно его в некоем моменте фиксировать как венчающий дело конечный результат. Но развернуть все его определения, все его активно-деятельные функции нельзя, не фиксируя и не анализируя его отношение к породившему его началу. Свою определенность слово получает через мышление, и потому его соотносят с ним (что в первую очередь и проявляется в анализах Выготского), но все свои значащие смыслы, несомые словом, представлены в самом деле, в способах и формах его осуществления. Поэтому не дело мышления (что можно было бы иметь в виду при порождении языка), а реальная жизнеосуществляющая практика человека является тем делом, которое порождает слово, представляющееся бытующим над этим делом и от него независящим.

Если не мышление само по себе порождает слово и необходимость в слове, то это обнажает проблему мышления. Свести его к только субъективной деятельности сознания здесь уже никак не получится. Оно само выступает неким опосредствующим объективным моментом человеческой действительности, и в этом отношении равно слову. Потому проблематизируется отношение

между словом и мышлением: либо это одно и то же, явившееся из одного основания, либо не зависимые друг от друга образования, и связь их — только через их общее основание.

Дело, породившее слово, никоим образом не является делом порождения слова. Целью деятельности и ее результатом никогда не выступает слово само по себе. В человеческой жизнедеятельности даже словотворчество нигде не является специальным процессом, но всегда процессом побочным, внутренне встроенным в стихию бытия. Любая возникающая действительность гораздо многообразнее, нежели образ того, что порождается необходимостью основания, иначе говоря, его потребностью. Этими обстоятельствами и объясняется сложность анализа связи языка и мышления — как между собой, так и со своим основанием. Здесь же, разумеется, лежит и возможность абстрактного расчленения этой проблемы в ее анализе. Но существо этого отношения не может быть понято, если и язык, и мышление не будут выведены из дела как необходимо возвращающиеся в его основание, в начало.

Эта диалектика легко обнаруживает, что конец и начало в некоторой точке деятельностного процесса совпадают. «Слово образует скорее конец, чем начало развития», — осторожно говорит Л.С. Выготский, явно противополагая эти два момента в движении деятельности. Противоположение начала и конца — вполне естественная ситуация, поскольку деятельность как реальный процесс разворачивается во времени. Они, эти два момента, противополагаются вполне объективно, и это противоположение чем-то удерживается, в первую очередь временной раздвинутостью начала и конца в самой деятельности как движения от цели к результату. Это один из конституирующих моментов категории времени в его отношении к объективности и, с другой стороны, к смысловому содержанию сознания. Субъект эти два момента своей деятельности, начало и конец, различает как образ цели и как объективное бытие продукта, — и уже как противополагание субъективного и объективного. Поскольку образ как мысль проявляет себя в общественно-коллективной деятельности словом (в слове), постольку «вначале было слово».

Но на чем, однако, держится утверждение Выготского, что «слово венчает дело»?

Положенным результатом является осуществленная цель. Дело венчает именно она. Но слово, повторю, никогда не есть цель. Оно имеет в этой деятельности свою специфическую основу, возникает в ее рамках и тоже, как любое следствие, уходит в основание. Однако здесь возникает вопрос: в свое собственное основание, еще пока

нами не определенное, или в основание самой деятельности субъекта? Слово и продукт труда явно и очевидно различаются между собой и, хотя порождены в некоем едином процессе, различаются также и по своим ближайшим основаниям. И тем не менее они организованы и взаимосвязаны объективной силой общественной предметно-преобразовательной деятельности, и наука вычленяет моменты этой взаимосвязи в своих анализах человеческого бытия и способа его осуществления.

Мы видим, что слово может активно менять свою позицию в отношении различных моментов в структуре деятельности. Позиции эти далеко не исчерпываются началом и концом — в содержательном значении этих определений в реальной деятельности. Отношение слова к мышлению является здесь наиболее проявленным, и, видимо, это обстоятельство в первую очередь побуждает науку к исследованию этого отношения.

Не только слово, но и мышление, порожденное деятельностью, уходит в основание. И мышление, и язык тем самым оказываются в начале. Эта истина, однако, отражает лишь один момент человеческой деятельности, она не выражает сути ее начала в целостности и полноте. Полнота человеческой действительности определяется более глубокими причинами, нежели слово языка или мышление человека. Слово — это средство самоорганизации общественного субъекта, который только реальным делом может преобразовать столь же реальную действительность. И сила слова — в его способности удержать образ этой действительности вне этой действительности и сделать его, этот образ, доступным как для общественного субъекта в целом, так и для каждого индивида. Слово представляет субъекту то, что есть в реальной действительности, тем самым содержит в себе идеальное определение, оно несет собою смысл, оно фиксирует содержание. С изменением содержания меняется и слово.

Слово несет образ действительности, но оно не ответственно за то, каков этот образ. Образ порождается не словом, а именно делом, деятельностью субъекта, который своей активностью раскрывает действительность в ее внутренней логике, ее потенциях и возможностях. Порожденный в деле образ лишь раскрывается словом в процессах общения.

Слово как общественное средство удержания и передачи смысла, конечно же, одновременно оказывается и средством анализа образа действительности, преобразования его. Ибо возникающий в деле образ, как удерживающая активный момент деятельности форма, и стихийно и сознательно «обрабатывается» общественно

удержанным содержанием слова. Преобразование этого образа осуществляется мышлением через слово. Субъект, актуализирующий в образе возможности действительности, в этом деле актуализации должен уметь использовать объективированный в слове состав общественных смыслов. Это и есть процесс осуществления мысли в слове. Что и повторяет Л.С. Выготский рефреном. Осуществление мысли в слове есть процесс отождествления слова и мысли. Этот момент тождества и дает основание утверждать, что вначале было слово, — имея в виду не слово, а мысль, которую слово несет в себе.

Словом задается идея дела и тем самым слово как будто получает объективное значение начала в деятельности. Но чтобы, однако, быть действительным началом, необходимо иметь в себе свою собственную действенную силу. Что придает слову силу начала? Вопрос, который не может и не должна обходить психология, исследующая становление человеческой субъективности в ее онтогенезе (филогенез субъективности — это историческое становление и утверждение в культуре форм психической деятельности, образующих содержание и структуру индивидуальной психики, а потому в каждую эпоху и свой тип личностного бытия).

Стихийный (и тем более, разумеется, сознательный) процесс формирования и развития человеческой субъективности так или иначе опосредован языком. Как языком опосредовано становление и всей человеческой культуры. Но идея любой человеческой деятельности, идея, определяющая любой субъективно положенный процесс, лежит не в самом по себе слове. Слово само определено этой идеей и ее несет. Идея определена логикой самой действительности, ее существенными противоречиями, через которые субъективно, мышлением, определяется образ их разрешенной формы, — идея как раз и выражает логическую связь внутренних моментов развития этой действительности.

Психология саму человеческую деятельность должна понять в ее генезисе, в ее становлении и развитии внутри всего логического контекста формирования человеческой личности — как действительного предмета психологии. Или, наоборот, процесс формирования человеческой личности через генезис и развитие внутренней логики предметно-преобразовательной общественно-исторической деятельности. И здесь же, в этом процессе становления понять ее, предметно-преобразовательную деятельность, как определяющее и формирующее основание всех феноменов человеческой субъективности. Включая сюда и формы субъектности. И слово. Язык.

Поэтому, чтобы ответить на вопрос о слове, «которое венчает» дело, надо показать, что оно собой представляет в своих внутрен-

них, сущностных, определениях, в своем возникновении и прехож-дении внутри деятельности. Демонстрация этого процесса, надо полагать, и выразит суть тех слов, которыми Выготский очерчивает рамки смыслового пространства проблемы. И тем самым показать, с одной стороны, что действительно лежит за его словами, а с другой — где его мысль, этими словами выраженная, не удерживается исследовательским движением самого Л.С. Выготского. Ибо мысль, что в начале было дело, несет в себе глубочайшую методологическую нагрузку. И потому же она должна быть обоснована сама по себе — чтобы получить свое истинное теоретическое значение. У Выготского она, разумеется, получает обоснование, — но за рамками исследования отношения языка и мышления. А не как осуществляемая сознательная методологическая установка в анализе данной проблемы.

Общий ход исследовательского движения, как видим, обозначен Выготским с предельной отчетливостью: вначале было дело, которое венчает слово. Но слово — не смысл бытия. И им дело не кончается. Смысл бытия — и это в творчестве Л.С. Выготского прописано вполне определенно — личность, ее универсально-развитое духовное содержание. Предстающее в ее деятельном свободно полагаемом бытии. Содержание, способное удерживать себя в слове и через слово. Ибо языком, конечно же, удерживается весь состав духовной культуры. Даже то, что кажется в слове невыразимым. Но чтобы войти в это духовное содержание исторической культуры и удержать его в слове, необходимо пройти дело, в движении которого вырабатываются все формы культуры, в том числе и отвлеченно-духовной, удерживаемой посредством многообразных культурно-исторических образований. В том числе — языковых.

И тогда может стать понятной и легкорасшифровываемой мысль Л.С. Выготского, прочерчивающая общее направление движения от дела к слову.

* * *

«Мы начали наше исследование, — пишет Л.С. Выготский, -с попытки выяснить внутреннее отношение, существующее между мыслью и словом на самых крайних ступенях фило- и онтогенетического развития. Мы нашли, что начало развития мысли и слова, доисторический период в существовании мышления и речи, не обнаруживает никаких определенных отношений и зависимостей между генетическими корнями мысли и слова. Таким образом, оказывается, что искомые нами внутренние отношения между мыслью и словом не есть изначальная, заранее данная величина,

которая является предпосылкой, основой и исходным пунктом дальнейшего развития, но сами возникают и складываются только в процессе исторического развития человеческого сознания, сами являются не предпосылкой, но продуктом становления человека»2. Этот итог своего исследования отношения мышления и речи Выготский фиксирует в начале последней главы своего знаменитого сочинения «Мышление и речь». Одна из главных проблем тут — это генетические корни мысли и слова. Именно то, что выше мы обозначили как необходимое условие понимания отношения между делом и словом (а не только между словом и мыслью). Иначе говоря, вопрос, из каких оснований происходит мышление, с одной стороны, и язык — с другой.

Здесь принципиально важно заметить, что эти основания, эти корни, по Выготскому, — различны. Такой вывод Выготский делает на основании анализа исторического материала, который якобы не обнаруживает никаких «определенных зависимостей» между этими корнями. И потому, конечно, совершенно логично он констатирует, что их отношение не может быть изначальным, но коли оно есть, то есть как результат исторического развития человеческого сознания. Более того — как результат становления человека, его культурно-исторической деятельности.

И потому, таким образом, все указанные проблемы сводятся к проблеме человека. И эта проблема Выготским развернута совершенно по Марксу. Он вполне определенно ставит ее3, и если ее специально не решает и не разворачивает, то определенное решение ее, как методологическая установка, всегда лежит у него в основании исследования любой психологической проблемы. Эта методологическая установка как раз и фиксируется понятием «дело», более широко — предметно-преобразовательной деятельностью. Она-то и прочерчивает общий «схематизм» вхождения науки психологии в субъективность человека. Или, что то же самое, выражает объективный процесс становления человеческой субъективности.

Разумеется, вывести из дела весь состав субъективности вместе с развитием (и соотношением) всех ее составляющих можно, только предварительно воссоздав логику самого этого дела. Иначе говоря, как возникает и становится быть сама человеческая культурно-предметная деятельность, смыслотворчество внутри практически-преобразовательной деятельности, труда; как и на каких основаниях возможно развитие этого труда от примитивных, но уже удерживающих сущность форм до развитых форм духовной деятельности.

Исходные логические основания такого движения обозначить несложно. В своем действии (действием) ребенок различает (расчленяет, разделяет, разграничивает) объективный состав обстоятельств, столь же объективно наталкиваясь на связи, несущие в себе синтетический принцип. Но эта объективная данность бытия через элементарный состав движений еще не задает необходимости выявления характера этих объективных обстоятельств, мотив и смысл лежат в том поле, где выстраивается само действие, его определенный субъективно-человеческий смысл, заключенный в ближайших обстоятельствах его человеческого бытия, выстраиваемых взрослым. Обстоятельства, внутри которых совершается это действие, начинают сознаваться по мере превращения их действием во внутренние условия и средства этого самого действия. Легко заметить, что этот процесс, процесс превращения собственным действием обстоятельств в условия своего деятельного бытия, объективно совпадает с процессом становления свободы. Той самой категории, которую Выготский постоянно держит в поле внимания.

Даже в высшем пункте животного развития — у антропоидов -вполне человекоподобная в фонетическом отношении речь оказывается никак не связанной с — тоже человекоподобным — интеллектом. И в начальной стадии детского развития мы могли с несомненностью констатировать наличие доинтеллектуальной стадии в процессе формирования речи и доречевой стадии в развитии мышления. Мысль и слово не связаны между собой изначальной связью4.

Повторю: чтобы установить наличие некой связи между двумя субстанциями, надо осуществить их теоретический генезис, в процессе которого либо выявится необходимость таковой (тогда «изначальность», «начало» должно тоже получать объяснение), либо отсутствие таковой необходимости. Случайное эмпирическое их пересечение и даже взаимодействие, определенное внешними обстоятельствами, теория не принимает во внимание. Во всяком случае, теория должна тут ответить на вопрос: что получается при соединении двух субстанций внешними силами, «раствор» или «химическая связь»? В случае «химической связи» мы понимаем, что внешние обстоятельства лишь способствовали обнаружению и «введению» в действие внутренних сил некой единой природы, положившей синтез нового образования. Механическая же связь внутренних потенций введенных во взаимодействие вещей не обнаруживает и держится за счет породивших ее обстоятельств.

Фиксация Выготским отсутствия изначальной связи, надо полагать, объясняется тем, что под речью у него понимается простой звукоряд, имеющий место быть до мышления и вне мышления. Это нечто, как говорит он, в фонетическом отношении человекоподобное, однако, добавим мы, существующее не только у антропоидов, но и даже у птиц. И у людей — в качестве бессмысленного звукоряда, в точности воспроизводящего человеческую речь. То есть фонетическая активность вне мышления и никак с мышлением не связанная. Поскольку эта фонетическая активность по характеристикам своего звукоряда может быть легко отождествлена с речью, выражающей мышление, постольку происходит банальная подмена понятий, присущая не только обыденному сознанию, но и научному. Например, по такому звукоряду судят о мышлении у обезьяны (и потому в эксперименте подменяют мышление фонетической активностью), у попугая и даже у искусственно созданных машин. Эта банальная неспособность логического различения проецирует себя в мировоззренческие представления и откладывается в философских концепциях. Тем самым и актуализируя проблему мышления. Ибо она легко сводится в таких представлениях к движению языка. Как это хорошо показано у Выготского, связь знака и значения — проблема, в науке существующая уже столетия -никак не сводится к «механике» или «химии». Не объяснишь ее и органической целостностью. Ибо она простирается от жесткой однозначной фиксации до абсолютно свободного «разрушения» и произвольной связи с чем угодно. Потому как обеспечивается и регулируется свободной творческой деятельностью общественного культурно-исторического существа. Более того, здесь увязываются в единство не какие-либо две, ограниченные в себе «субстанции», а материальное и идеальное.

С другой стороны, и мысль, по Выготскому, существует до речи. Связь между ними, речью и мышлением, «возникает, изменяется и разрастается в ходе самого развития мысли и слова»5.

Но что же порождает их связь? И что их связывает? На какой основе развиваются мысль и слово? Разве не на той же самой, на которой возникает сама необходимость их связи, слова и мысли, якобы явившихся из разных корней? Ведь связь как некое отношение сама по себе может явиться миру только вместе со связываемыми «субстанциями». Но только тогда, когда появилась в этом необходимость. Необходимость для той субстанции, которая определяет и смысл втягиваемых в себя элементов и задает им связь, необходимую для своего собственного бытия. Звук может стать словом только внутри этой субстанции. Он втягивается ею в свое

движение и ею же преобразуется. И конституируется в некотором особом виде.

А из какого «корня» мысль? Наличие звука до общественной действительности, его бытие в природе животного — легко объяснимо, но из чего объяснить мысль? Из какого другого корня?

Поэтому сколь бы сложны отношения между словом и мыслью ни были, как бы связь между ними ни изменялась, — от полного безразличия до полного тождества и от тождества до безразличия, — все-таки первоначально дело исследования этой связи (в ее абстрактной определенности) требует отдать отчет в смыслах и значениях самих явлений «слова» и «мысли». Что они являют собой, что представляют. Ведь не из отношения же индивида к некоей внешне-объективной действительности появляется мысль и слово. Из внешне-природной действительности и отношения к ней природного существа никакой мысли и никакого слова вычитать нельзя, потому как там, в этом отношении, нет никакой необходимости порождения этих «вещей». Нас не должно смущать здесь и то обстоятельство, что по эмпирическому факту мы в мысли «видим» содержание объекта, а в слове — содержание мысли. Ни в объекте самом по себе, ни в естественно-природном отношении к этому объекту активного существа нельзя найти этих самых «корней» мышления и речи. Даже если мы в таком абстрактном отношении (в робинзонаде) и увидим предпосылки (мозг, гортань, развитые конечности — с одной стороны; и наличие психики — с другой) мысли и языка. Не удержим эту мысль своим мышлением, — и звук, издаваемый животным, легко перепутаем со словом, и тем самым придадим животному значение мыслящего существа. Да еще и в языковой форме.

А особый животный звукоряд нам представится речью. В экспериментах будем у обезьяны формировать звукоподражание человеческой речи и видеть в нем «мышление». Обнаруживая там суждения и даже умозаключения. И не замечая отсутствия развитой способности суждения у себя.

Любая функция слова есть выражение общественных отношений, ибо и само слово порождается этими отношениями, ближайшим образом, отношениями общения. Звук производится органикой, слово — общественной культурой. Звук, выполняющий своим бытием общественную функцию общения, становится словом. Язык как звуковая реальность отражает собой многообразную, расчлененную внутри себя действительность общественной жизни человека. И сама внутриязыковая связь его элементов, так или иначе, воспроизводит внутреннюю логику этого общественного бытия.

В природе общественного бытия лежит и природа мышления (смысловых форм), и природа языка. Это — одна и та же природа. Иначе говоря, и саму общественность как форму бытия, и мышление как условие этой формы, и язык как обособленное идеальное бытие и движение культурно-исторического содержания надо выводить из единого основания. И этим основанием является дело, предметно-преобразовательная деятельность человека. Потому возникновение и развитие труда есть становление и мышления, и языка.

Но если отношение мышления и языка рассматривать абстрактно, вне этого генезиса, то, повторю, мы так или иначе должны представлять, о каких явлениях идет речь.

Хотя, надо повторить, предварительное определение «слова» и «мысли» и остается всего лишь предварительным, понятие слова и понятие мысли, как и любое понятие, должны выступить результатом исследования. Выготский такое исследование уже провел, и последняя глава его книги, на которую я сознательно опираюсь, подводит резюмирующий концентрированный итог всей работе.

Понятие есть предельный результат развития мысли, разворачивающей предмет в его конкретности и оформляющий себя в строгой логике объективных значений, выражающих и удерживающих внутреннюю связь объективного содержания предмета. Иначе говоря, мысль развивается согласно развитию выражаемого ею содержания предметной действительности. Путь развития этой мысли — путь объективного движения самого ее предмета от возникновения до завершения. Начало и конец суть содержательные точки бытия вещи. И потому определение этих моментов есть весьма важная теоретическая задача в любом предметном исследовании. В этих пределах Выготский, конечно, умеет держать и держит свою исследовательскую мысль.

Движение мысли как способности, познающей объект, мы обязаны рассматривать в ее отношении к объекту, ибо и содержание ее, и форма зависят от этого объекта. По своей собственной природе она есть не что иное, как идеальное, внутри субъективности существующее, выражение этого объекта. Но субъективность требуется понять не только как нечто принадлежащее отдельному индивиду, а как общественно-историческую способность, как актуально осуществляющуюся способность культурно-исторического бытия общественного человека, как способность, атрибутивно принадлежащую историческому человеку и потому объективно существующую внутри культурно-исторического пространства (т. е. как принадлежащую не только индивидуальному телу, а «телу»

общественно-исторической культуры). В таком разрезе она, субъективность, выступает как способ бытия и форма движения общественно-культурной действительности. Онтогенез человека — это внутренняя форма наследования индивидом способа общественного бытия, а потому и активная форма его соучастия в историческом процессе. Индивидуальная психика выражает собой именно эту, культурно-историческую, реальность, но не объект в его природной определенности, не природу тела индивида и т. д. Но только удерживаемые воспроизводящейся исторической культурой ее собственные определения.

Потому неудивительно, что психология находит так называемые коллективные формы психического, сознательные и бессознательные, и «за рамками» индивидуальной психики. Столь же неудивительно, что возникают странные и удивляющие своей нелепостью фантастические способы интерпретации этих феноменов. Которые выделяются сознанием как якобы самостоятельно сущие, тогда как они есть всего лишь различенные моменты общественного целого, только улавливаемые сознанием в частичной, абстрактно-обособленной форме. В глубинах этого общественного целого коренятся не только основания банального бытия человеческой души (субъективности), но и корни таланта и бесталанности. Ибо то и другое соотносимо с объективным бытием культурно-исторического содержания и им порождается.

Но порождается только через «дело», через активность индивида внутри этого общественного бытия. Представление о формах мысли, предшествующих акту восприятия, возникает только тогда, когда в исторической культуре выработанные категории мышления получают независимую от субъективно-психических способностей индивида форму. Искать для мысли иную, нежели предметно-преобразовательное действие, природу — это обнаруживать отсутствие критической рефлексии исторической культуры мышления и одновременно исключать свою теоретическую самокритику.

В этой же действительности коренится и природа языка. И существует язык внутри культурного содержания общественно-исторической действительности. Именно сложность ее, этой действительности, и оказывается основанием сложного и неоднозначного характера смыслов и значений языковых выражений. Однозначность лексических значений вообще может быть понята только через многозначность предметных форм в контексте многообразного содержания предметно-преобразовательной деятельности. Что, в свою очередь, обнажает проблему абсолютного в ее составе. И его, абсолютного, представленность в языковых формах.

Неспособность разрешить проблему абсолютного, меру и форму его проявления в деятельности, порождает представление о субстанциальном характере языка. Но «ощущение абсолютного» в составе слова и молчание превращает в речь. Но это же говорит нам и о том, что идеальная форма вполне может существовать вне языка, вне слова, вне речи. В трудах Выготского, однако, мы не найдем анализа идеальной формы. Разумеется, идеальное не есть собственный предмет психологии, но вне понятия идеального понять психическое в любом его составе и разнообразии его функций вряд ли, скажем мягко, возможно. Феномен «внутренней речи», во всяком случае, так и останется не разгаданным до конца. Некие представления об идеальном, естественно, у психолога-исследователя всегда присутствуют и накладывают свою печать на трактовку психических феноменов, но экспликация этих представлений не идет дальше расхожих определений или фантастических, далеко не научных, образов. Понятие идеального, как оно возникло в сознании исторического человечества и как оно разворачивало себя в историческом бытии, смог после Платона, Гегеля и Маркса развернуть только Э.В. Ильенков. Но это Выготскому было еще недоступно. Правда, Выготскому был знаком Спиноза, принципиальная позиция которого является по сей день ключом к анализу идеального и которого не может обойти ни одна «умная» философия.

Не имея понятия об идеальном, все суждения о мышлении в полной мере на истину претендовать не могут. Здесь и появляется некоторая «щекотливость» с пониманием феномена внутренней речи, которая, кстати, не является собственным понятием Выготского. Некое представление об этом феномене уходит в глубокие века, сохраняя себя в веке нынешнем, скажем, в форме представления о «внутреннем голосе». Который, конечно же, говорит «чистым» чувством в потемках души с полным отсутствием слов и работы органов речи.

Вот и сам Выготский говорит: «Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями». Внешне развернутая речь в своем фонетическом составе исчезает в феномене «внутренней речи», которая сохраняет мысль. Но не только звук есть исчезающий момент: предмет также переходит в форму мысли, в субъективную способность, в способ идеального движения субъекта по форме культурно-исторической действительности -далеко не только в некоей пространственно-обособленной форме единичных предметов. Точно так же исчезает в смысловом пространстве, в идеальной (вне объективной реальности) активности, и графическая сторона слова. Процесс перехода предмета в форму

мысли, разумеется, несколько иной, нежели освобождение мысли от звукового состава во внутренней речи, но в обоих случаях мы имеем дело с феноменом мысли, освобожденной от предметности. Предметность снимается, смысл, способ движения сохраняется в движении индивида, в его телесных функциях, в их интегральной характеристике в форме Я — как форме чистой субъектности.

И потому изучить мысль — значит изучить форму деятельности человека. Как всеобщую, в исторической культуре выработанную, и активно удерживаемую способность работать внутри предметного мира и посредством его. И все. До этого момента можно вообще не обращаться к теме языка. Его нет, есть только отношение мысли и предмета мысли, который, как оказалось, есть просто предмет человеческого бытия в любых формах его осуществления. Тематизация языка возникает только при изучении этой субъективной способности движения мысли, которая по необходимости выходит за рамки чувственных форм самой предметности, должна удерживать любое чувственное и сверхчувственное содержание. Это обстоятельство уже порождает необходимость выработки собственных средств движения мыслящей способности (шире: всей полноты сознания), средств, самих по себе максимально лишенных предметного носителя. Но на мысли лежит проклятие быть отягощенной материей (К. Маркс). Теряя предметную (и звуковую) опору, мысль должна с необходимостью искать или (опять же!) «порождать» в качестве своего средства движения некую «материю» иного рода.

От речи осталось только движение, представляющее предмет мысли, но движение уже в другом материале, который гораздо более, чем звук, не должен влиять на образ предмета. Такой абсолютной пластикой и обладает человеческое тело. Тело с многообразной специализацией своих органов, способное к универсальному преобразованию своих функций и их синтезу сообразно образу предметной действительности. Такое тело, способное в себе и собой удержать и выразить все содержание объективной действительности и превратить ее в основание своего собственного бытия, такое тело тем самым снимает собой все смысловое содержание языка.

И само становится «языком» мира. Поэтому искусство говорит не просто телом (балет, театр и т. д.), но само тело говорит своей тишиной в уловленном мгновении движения, в движении остановленном, в покое, позволяя услышать и все то, что лежит за покоящимся движением (скульптура). Еще более говорит живое тело человека, в своих особенностях удерживающее судьбу личности и через которые просвечивает ее душа. Ему, одушевленному телу, и принадлежит речь — в образе ли развернутого звукового потока

или в образе молчания. Активность тела и есть бытие тех смыслов. Специализация и модификация этой активности предметно связана с объективной действительностью и ее идеально представJляет. Здесь так же, как и в случае отношения знака и смысла, нет причинной зависимости. Бессмысленно искать порождающее начало в структурах тела, в частности мозга.

Итак, язык как таковой, как общественное культурно-историческое образование, опираясь по необходимости на некую предметность (звук, графику, пространственную предметную форму), каждый раз оказывается формой исчезающей, снимаемой самим содержательным составом предмета мысли. Он не мешает мысли быть в предмете, быть предметной. Мысль, создавая образ предмета, в нем и «тонет». И тонет не только в образе предмета, как форме идеальной, но и в самом объективно-реальном предмете, с которым имеет дело человек, опредмечивается. Мысль отделяется от материи языка, в чем бы она, эта материя, ни состояла — в звуке, графике, некоей прочей предметности, — средство опосредствовало и вышло из дела, субъект удерживает предмет своей собственной способностью осуществлять идеальное движение по логике (форме) этого предмета. Универсальной способностью развернуть и удержать любую форму. Способностью, осуществляемой в двух образах-формах — материальной и идеальной.

Существенной определенностью этой способности и является ее внутреннее тождество самой себе и ее внешнее различение в пространстве-времени человеческой действительности. Именно это в полной мере относится к движению языка как исчезающего момента этого деятельного бытия. Проблема отношения языка и мышления обнаруживается там, где сознанию предстает собственная определенность «языковой материи», ее особая неподатливость. И тем самым ее некая определяющая сила.

Язык представлен только в деятельности мышления, в движении внутри смыслов, смыслового содержания, выражающего содержание объективного бытия. Но мышление само есть момент, исчезающий в движении предметно-практического процесса, оно лишь обусловливает этот процесс, раскрывая на его пути все возможности объективного содержания, удерживая в каждом моменте внутренне расчлененный образ действительности; мышление прорисовывает в этом образе возможные шаги практического действия, разворачивает эти возможности в пространстве и времени и согласует их с мыслимыми следствиями и их отношением к полагающим движение целям. И здесь язык необходим уже как устойчивая, внутри себя определенная и в этих определениях удерживаю-

щая смысловое пространство бытия, форма, без которой идеально представленное содержание перестало бы быть определенной и относительно независимой от предмета покоящейся формой и в этом покое формой, длящейся во времени.

Отсюда и все сложные отношения между языком и мышлением. Эта подвижная диалектика пространственно-временных форм реальной предметно-преобразовательной деятельности делает восприятие обособленных исследующим мышлением отношений между словом и мыслью исполненным массой проблем, которые уже в самой постановке несут заведомо ложное содержание. Отчетливо-правильную форму они получают только через диалектическое движение этой деятельности. Стоит, например, только указать, что смысл отделился от слова, как приходится тут же говорить, что остается лишь материальный носитель этого смысла — звук либо графика. Но уж никак не слово. Ибо слова никакого нет, если нет сращенного с его носителем смысла.

Если внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, материализация и объективация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется в чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом6.

Вероятно, Выготский хотел сказать, что мысль и в том случае, когда речь «испарилась», остается связанной с неким объективно-материальным процессуальным бытием. Иначе — «чистый дух». И эта удерживающая мысль материальная форма должна сохранять определенность мысли. Сегодняшние нейропсихологи такую форму ищут в мозговых образованиях, ставя их в соответствие с определенностью мысли. Выготский все-таки оставляет некую «тень» речи в глубинах человеческой субъективности, чтобы, видимо, объяснить возможность ее выхода на свет сознания. Иных условий для сохранения определенности мысли он не видит. Речь испарилась — это означает, что она распалась на звук и мысль, во «внутренней речи» осталась тень звука, но сохранилась определенность мысли, которая здесь почему-то не мыслится Выготским в иной форме, кроме языковой. Хотя ведь и сознающее бытие молчание (без «внутренней речи» или в форме «внутренней речи»?) есть сознание его, бытия, в языковых формах. Точнее, в формах логических (идеальных), которые «преследует» в не различающем материальное и идеальное сознании структуры языка.

Мысль, бытует ли она во «внутренней речи», внешней ли, она всегда связана с представлением, с чувственным образом действительности. Этот чувственный образ чем-то удерживается? Словом «внутренней речи», как то мы видим у Выготского? В слове, говорит Э.В. Ильенков, удерживается общественное представление. Любое общественное представление требует общественной формы его выражения. Но это далеко не только языковая форма. Контекст всей той культуры, которая удерживается общественным представлением, сохраняет себя в многоразличных формах, которые во всем своем многообразии так или иначе сводятся к форме мышления — как универсально-всеобщей идеальной форме деятельности общественно-исторического человека. И индивидуальная психика, естественно, от этого никуда уйти не может. Поэтому Выготский и говорит, что и во «внутренней речи» мысль связана со словом. Ибо язык есть универсальное средство осуществления мышления вне самого предметного содержания, т. е. в идеальной форме. Видимо, полагая, что вросший в языковые формы мышления человек, куда бы речь ни исчезала, «впасть» в доязыковую форму не может. В ту форму мышления, которая, по Выготскому, вырастая из своего «корня», существовала до языка. Но допустить существование мысли «после» языка Выготский, похоже, не может. Однако она остается быть в своем действительном корне — в формах деятельности человека.

Но мысль, если она остается мыслью, при любых условиях есть образ внешнего предмета, представленного в формах деятельности. Она что-то представляет и сама в чем-то представлена. Совершенно понятно, что она представляет предмет, а представлена самим предметом. То, что мысль представляет предмет, это кажется банальным. А то, что она представлена в самом предмете, не поймет никакое сознание, воспитанное в картезианско-позити-вистском духе. Ибо думать, что мысль представлена субъектом и в субъекте, кажется вполне естественным. Эта-то привычная естественность мысли о мысли и порождает массу «противоестественных» проблем даже для научного сознания. Но за естественностью мысли, что она, мысль, принадлежит субъекту, лежит истина. Но эта истина в той мере является таковой, в какой я объективный процесс предметно-преобразовательной деятельности понимаю как процесс, осуществляемый субъектом. И в какой я понимаю самого субъекта как определенного этой деятельностью. В парадигме Декарта и Канта этого увидеть нельзя. Дуализм и субъективизм в том и заключается, что субъект понимается как антропологическое индивидуальное существование. Но мышление существует только

как всеобщая форма деятельности внутри реального дела общественно-исторического человека. В которой сам предмет оказывается исчезающим в составе способностей субъекта моментом, и в которой сам субъект переносит форму своей деятельности, себя, в объект. Это то, что философия давно обозначила понятиями распредмечивания и опредмечивания.

Все, что попадает в пространство человеческой деятельности, «сгорает» в пространстве «духа», всеобщего образа действительности. «Прячется» и сохраняется как субъективная опора на объективное содержание бытия. Иначе говоря, снимается. Снимается и сам предмет. И, что более интересно, снимается и субъект. Но как снятые формы, то и другое сохраняется. Сохраняется в культурно-историческом бытии самого человека. Ведь принцип деятельности в теоретическом познании бытия ничего другого и не означает, кроме формы субстанциального бытия, в своем движении определяющего все свои условия, — от объективных до субъективных. Но тем самым этот принцип выражает собой абсолютный момент бытия — принцип свободы.

Первоначальное движение, задающее элементарный исходный психический образ, исчезает в пространственном (не обязательно визуальном) образе. Здесь, ни в начале, ни в конце, нет слова, не было удержания смысла и формы движения в материале звука, движение переводится, где есть глаз, в материал оптических процессов. Как он, образ предмета, там сохраняется?

Никак. Разве только как потенция, как способность субъекта развернуть движение функций глаза по смысловому содержанию предметной деятельности, — как того действия, которое свернулось в пространственный покой зрительного образа. То же самое происходит с угасанием, исчезновением смыслового действия (мышления) в слуховом образе. Ухо свою способность удержать звуковую определенность звучащей среды получает из тех же самых активных действий субъекта внутри организации своего бытия. Неработающее ухо не слышит.

Но какой активностью, деятельностью чего я восстанавливаю этот слуховой образ, заставляю работать ухо? Только своей собственной активностью как субъекта дела, разрешающего проблемы этого дела. Умная способность уха — это активность самого субъекта восприятия и действия. Слуховой орган есть всего лишь орган, самостоятельность которого представлена только в способности расчленять звуковой поток сообразно смысловым определениям действия. Слуховые галлюцинации вырастают из способности органа к бесконтрольному действию — что есть рассогласование

в органических (и психических) условиях деятельности субъекта, т. е. болезнь. Но орган в норме подчинен субъекту деятельности, «Я», целому.

Какими орудиями я могу расчленить звуковой поток, звуковой фон вообще? Исходное средство и способ — это действие, которое породило в своем объективном движении различение внутри звукового потока. Но субъективное средство этого различения есть язык, общественно, в коллективной предметно-преобразовательной деятельности выработанная форма и норма удержания звуков, соотносимая (и соотнесенная) с всеобщими моментами осуществления предметно-преобразовательной деятельности. Как в истории возникает и развивается эта общественно-субъективная способность — вопрос второй. Но процесс удержания звука, подчинения его задачам коллективной деятельности, есть всеобщий исходный способ формирования любой языковой культуры. Обособленный звук, сращенный с определенным смысловым содержанием, становится словом, элементом языка. А языковое движение — выражением смыслового содержания. Смысловое движение в звуке и есть речь, устная речь.

Поэтому, если я владею языком, то я способен языковыми средствами произвольно осуществлять движение внутри звукового потока, звуковоспроизводящими органами создавать сообразный смыслу моей деятельности звуковой поток. Это и есть произвольная речь. Речь, подчиненная образу, звукопоток, воспроизводящий образ предмета, образ действия.

Где остается быть действие, когда оно заканчивается? В результатах. Что есть этот результат? Это далеко не только воплощенная цель как осмысленный, субъективно удержанный и господствующий момент в деятельности. Но это одновременно порожденная субъективная способность удержания и воспроизведения этого действия. Коротко — его образа. Этот образ в своих элементарных исходных формах удерживается памятью мышечных чувств (движений), которая, скажем так, градуирует объективные характеристики движений действующего субъекта, — и рука способна воспроизводить вне предмета форму этого предмета. Смысл действия исчез в этих способностях руки. Точнее, способность руки, способ ее движения снял смысл, удержал его в себе.

И так дело обстоит с любым органом, участвующим в формировании субъективности, субъективности — как объективным результатом действия. В полной мере результатом бессознательным. Сознание — полностью на полюсе цели, удерживающей собою целое.

Поэтому язык движений, язык звуков, язык красок, язык образов и т. д. — это, конечно, все языки, поскольку здесь осуществляется объективное расчленение содержательного состава деятельности и выделение внутри расчлененного «пространства действительности» специфических мер, посредством которых деятельно изменяется соответствующая реальность. Живой человеческий язык -реальность общественная, и он не сводится к движению звуковой или зрительной материи. Он — бытие смыслов. Он — бытие человеческих способностей, неотделимая от них общественно созданная действительность, которая так же мало уловима, как стоимость в движении товарных форм. Но которая получает свое выражение в любой материи, с которой и посредством которой действует субъект. Он — форма активности субъекта вне непосредственной предметной действительности. Это предметно-преобразовательная деятельность вне самого предмета преобразования — посредством любой материи, доступной чувственности и которой субъект деятельности может овладеть. Деятельность чувств — это не только пассивное восприятие, но и активное воспроизведение, более того, активное полагание субъектом внутри материала чувственности таких преобразований, которые удерживают образ действительности и способны выражать всю полноту этой действительности, в которой бытует субъект, включая сюда действительность самой субъективности. Это — творение чувственного многообразия и упорядоченное движение внутри него. Это — способ идеального (представленного) удержания действительности, ее образа.

И внутри любой особенной предметности, соотносимой с особым органом, свой язык, свои устойчивые и общественно закрепленные, удерживающие природу этой предметности, средства свободного движения по логике объективно-предметной действительности вне самой этой действительности. Эта чувственная предметность, язык, благодаря отсутствию какой-либо жесткой связанности с предметным содержанием, является условием и средством свободного движения внутри смыслового материала. Вся мыслительная сфера поэтому представлена через чувственность. Чувственность становится «умной», ибо через нее осуществляются формы мышления, она их несет на себе, более того, она их сворачивает в себе, она их собой снимает, а потому и выражает. Произведение искусства — в чувственных формах свернутый смысл, одновременно представленный развернутой формой особого чувственного материала. И здесь — так же, как и в простоте работы простого чувства -восприятие осуществляется только вместе с творением, опредмечивание с распредмечиванием. Способность слышать возникает

вместе со способностью говорить, способность мыслить — вместе со способностью действовать в пространстве-времени согласно логике объективных обстоятельств, включая сюда обстоятельство своего собственного бытия. Способность видеть — это способность активного полагания пространственных форм предмета по логике предметно-преобразовательной деятельности. Последняя же, предметно-преобразовательная деятельность, есть исходная форма языка, «язык реальной жизни» (Маркс).

Этот язык реальной жизни не есть сама жизнь, а всего лишь ее отражение в субъективных способностях субъекта, отражение, вызванное необходимостью связи в пространстве и времени расчлененной (разделенной) формы общественной деятельности. Здесь смысл завязан непосредственно на сам предмет, на ту форму, в которой культурно-исторический смысл оказался осуществленным. И эта необходимость формирует работу чувственности, и сообразно природе каждого чувства организует ее движение, полностью подчиненное культурно-историческим формам.

Слух, зрение и т. д. поэтому суть не природные определения, а полностью в культуре формируемые способности. Внутреннее разделение чувственной деятельности, подобно разделению труда, -исторический продукт. Можно уметь слушать музыку, не умея ее производить. Каждой способности в ее разделенности приходится учиться, а учиться потому, что все эти различенные способности в этой разделенной форме и культивируются, производятся и развиваются. Поэтому исследователь и наталкивается как бы на всеобщий факт способности, например, слушать и слышать музыку без способности ее композиции.

Если в дело языка всмотреться таким образом, то он далеко не покажется в том банальном представлении, в каком он выглядит в своей речевой форме. Он есть нечто гораздо большее. И это «большее» легко прорывается в сознание расширительным толкованием языка, о контексте которого только что шла речь. Это можно понять как движение человеческой субъективности внутри форм предметной действительности.

А в таком виде, в таком образе, он, язык, совпадает с формами мышления. Поэтому в отождествлении языка и мышления есть истина, превращающаяся в ложь только тогда, когда это тождество мыслится в метафизически-абсолютной абстрактно-неподвижной форме. Ибо за всеми формами (видами) языка лежит мышление -всеобщая идеальная форма деятельности. Получающая тот или иной предметно-чувственный образ в реальной активности субъекта. Когда этой активности нет, нет и мышления, нет и языка. Тем

более слова. Все это «исчезает», если говорить по Выготскому. А по Гегелю — снимается.

Поэтому в работе любого чувства мы наталкиваемся на странное, казалось бы, единство противоположностей: я говорю тогда, когда не говорю (молчание есть речь), вижу, когда не вижу (представление), слышу, когда не слышу (звучание музыки в «душе»), -одним словом, чувствую и тогда, когда не чувствую.

И мыслю, когда не мыслю. Феномен интуиции, столь загадочный для познающего мышления, разгадывается именно тут, — когда мышление в своем сознательно развернутом через явные формы языка виде снимается, уходит в ничто (в свое другое, как сказал бы Гегель), теряет сознание (вспомните все феномены бессознательных форм, уловленные психологией), теряет ясно выраженную форму формального движения мышления (осуществляемую, кстати, в той или иной форме языка, через язык), остается наедине с предметом, — когда мышление без устойчивых сознательных ограничений осуществляет свое движение во всей своей мощи (в той силе, которая уже субъективно развита) и воссоздает образ действительности.

Вне каких-либо внешних условий. Свободно. Воссоздает бессознательно и через всю полноту снятых определений предмета. Здесь предмет как бы дан в своей непосредственности. Та сила схематизма мысли, воздействующая и искажающая образ предмета, -эта сила как бы исключается. И предмет предстает в его открытой доступности — однако не как нечто только природно-определенное, а как раз наоборот, в полноте всех опредмеченных в нем (им снятых) определений исторического субъекта. И этот акт непосредственной данности предмета, как видим, полностью опосредствован всем составом культурно-исторических мыслительных форм, снятым субъективностью человека.

Где тут место языку?

Для сознания здесь обнажается то, что уже давно мыслится как глубочайшая тайна души. Да и образ самой души порождается здесь — как неуловимая форма бытия всех потенциальных и активных сил субъекта в его индивидуальной обособленности.

И воображение, явленное тут в своей активной творческой способности, более всего раскрывает себя во всей своей сложности и полноте бессознательно активизированных снятых субъективных форм. Потому Э.В. Ильенков и отождествляет воображение с интуицией и фантазией.

В этой человеческой действительности «живет» слово. С полнотой всех его смысловых определений.

Примечания

1 Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. М.: Педагогика, 1982. С. 360.

2 Там же. С. 295.

3 Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982.

4 Выготский Л.С. Мышление и речь. С. 295.

5 Там же.

6 Там же. С. 353.

eScriptorium: Мышление и речь: Психологические исследования

eScriptorium >
9. Рідкісні та цінні видання >
2. Видання ХХ ст. >

Please use this identifier to cite or link to this item: http://escriptorium.univer.kharkov.ua/handle/1237075002/8346

Название:	Мышление и речь: Психологические исследования
Авторы:	Выготский, Л.С.
Ключевые слова:	Research Subject Categories::HUMANITIES and RELIGION::History and philosophy subjects::History subjects::History of science Research Subject Categories::MEDICINE Выготский Лев Семенович Колбановский В.Н. Проблема мышления и речи в исследованиях Л.С. Выготского Проблема речи и мышления ребенка в учении Ж. Пиаже Проблема развития речи в учении В. Штерна Генетические корни мышления и речи Экспериментальное исследование развития понятий Исследование развития научных понятий в детском возрасте Мысль и слово Перечень работ проф. Л.С. Выготского психология
Issue Date:	1934
Издатель:	Москва; Ленинград: Государственное социально-экономическое издательство
Библиографическое описание:	Выготский Л.С. Мышление и речь: Психологические исследования / Лев Семенович Выготский ; Вступ. ст. В. Колбановский. – Москва; Ленинград: Государственное социально-экономическое издательство, 1934. – XXXV, 324 с.: 1 л. портр.
URI:	http://escriptorium.univer.kharkov.ua/handle/1237075002/8346
Appears in Collections:	2. Видання ХХ ст.

Мышление и речь — презентация онлайн

1. Мышление и речь

2. Мышление

Мышление – это:
1. высшая форма познавательной
деятельности человека, социально
обусловленный психический процесс
опосредованного и обобщенного
отражения действительности, процесс
поисков и открытия существенно нового.
Оно характеризуется общностью и
единством с речью.

3. Основные функции мышления:

Основные функции мышления:
понимание – осознание сущности объектов,
их атрибутов, а также взаимосвязей и
взаимозависимостей между ними;
2. целеполагание – порождение новых целей,
программ поведения и деятельности;
3. целевыполнение – решение проблем, задач
для достижения поставленных целей;
4. рефлексия – осознание субъектом своих
внутренних действий, осмысление
полученных результатов.
1.
Основными элементами мышления
являются :
— понятия (отражение общих и
существенных признаков каких-либо
предметов и явлений),
— суждения (установление связи между
предметами и явлениями; оно может
быть истинным и ложным),
— умозаключения (вывод из одного или
нескольких суждений нового суждения),
— а также образы и представления.

5. Основные операции мышления:

анализ (мысленное разделение целого на части с
последующим их сравнением),
синтез (объединение отдельных частей в целое,
построение целого из аналитически заданных частей),
конкретизация (применение общих законов к
конкретному случаю, операция, обратная обобщению),
абстрагирование (выделение какой-либо стороны или
аспекта явления, которое в действительности как
самостоятельное не существует),
обобщение (мысленное объединение сходных по какимто признакам предметов и явлений),
сравнение и классификация.

6. Виды мышления

Основными видами мышления
являются теоретическое (к которому,
в свою очередь, относят понятийное и
образное), а также практическое (к
нему относятся наглядно-образное и
наглядно-действенное).

7. Взаимосвязанные виды мышления

В процессе исторического развития человечества
интеллект человека первоначально формировался в
ходе практической деятельности.
Генетически самый ранний вид мышления практически-действенное мышление; определяющее
значение в нем имеют действия с предметами (в
зачаточном виде оно наблюдается и у животных).
На основе практически-действенного,
манипуляционного мышления возникает нагляднообразное мышление. Для него характерно
оперирование наглядными образами в уме.
Высшая ступень мышления — отвлеченное, абстрактное
мышление. Однако и здесь мышление сохраняет связь с
практикой.
В процессе жизнедеятельности у
одного и того же человека на
передний план выступает то один, то
другой вид мышления.
Так, бытовые дела требуют
практически-действенного мышления,
а доклад на научную тему теоретического мышления и т. п.

9. Мыслительный процесс

Мыслительный процесс направлен на решение
определенной задачи.
Этапы решения задач:
1. Изучение условий задачи, определение того, что
дано, и что необходимо найти.
2. Разработка стратегии решения задачи, включая
общий план предполагаемых действий.
3. Выбор конкретного метода (способа,
инструмента) и поиск решения.
4. Оценка полученных результатов.

10. Стратегии решения задач

В процессе решения задачи используются
различные стратегии:
1.
случайный перебор («метод проб и ошибок») – из
некоторого множества возможных вариантов решения
случайным образом выбирается какой-то один,
который затем подвергается оценке; перебор и оценка
различных вариантов осуществляется до тех пор, пока
не будет найдено правильное решение;
2.
систематический (полный) перебор – поиска решения
исчерпыванием всех возможных вариантов;
3.
рациональный перебор («последовательное
приближение») – оптимальное решение задачи
находится путем отсева подмножеств допустимых
решений, заведомо не содержащих оптимальных
решений.

11. Мышление и речь. Язык и речь

Проблему речи в психологии обычно ставят в
контексте – мышление и речь.
Генетически речь возникла вместе с мышлением и
развивалась в единстве с ним в процессе
общественно-исторического развития человека.
Язык – строго нормализованная система средств
общения, система условных символов, с помощью
которых передаются сочетания звуков, имеющие
для людей определенное значение и смысл.
В индивидуальном развитии язык служит
средством общения, мышления и самоанализа.

12. Речь

Речь – это применение языка в процессе
общения для передачи мыслей и чувств.
Речь – это язык в действии.
Правила языкового конструирования
имеют этноспецифические особенности,
которые выражаются в системе
фонетических, лексических,
грамматических и стилистических
средств и правил общения на данном
языке.

13. Отличия языка от речи

Язык – это система условных символов, с помощью
которых передаются сочетания звуков, имеющие для
людей определенные значения и смысл.
Речь – это совокупность произносимых или
воспринимаемых звуков, имеющих тот же смысл, и то же
значение, что и соответствующая им система
письменных знаков.
Речь без усвоения языка невозможна, в то время как
язык может существовать и развиваться относительно
независимо от человека, по законам не связанным ни с
психикой, ни с его поведением.
Связующим звеном между языком и речью выступает
значение слова. Оно выражается как в единицах языка,
так и в единицах речи.

14. Функции речи

средство общения,
средство мышления,
носитель сознания, памяти,
информации,
средство управления поведением
других людей и регуляции
собственного поведения человека.
.

15. ВИДЫ РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Речь тесно интегрирована со всеми
психическими процессами человека.
В психологии принято разделять речь
на внутреннюю и внешнюю.
Внешняя речь подразделяется
на устную ( говорение и слушание) и
письменную (письмо и чтение).
Устную речь можно подразделить:
на монологическую и диалогическую.
Внутренняя речь:
Под внутренней речью психология
подразумевает существенный
переходный этап между замыслом и
развернутой внешней речью.
Современная психология не считает,
что внутренняя речь имеет такое же
строение и такие же функции, как и
развернутая внешняя речь.
Краткие выводы
Мышление – это
высшая форма познавательной деятельности
человека, социально обусловленный психический процесс
опосредованного и обобщенного отражения действительности,
процесс поисков и открытия существенно нового.
Оно характеризуется общностью и единством с речью.
Речь — это исторически сложившаяся форма общения людей
посредством языка, существенный элемент человеческой
деятельности, позволяющий человеку познавать окружающий мир,
передавать свои знания и опыт другим людям, аккумулировать их
для передачи последующим поколениям.
В качестве единицы связи между мышлением и речью
рассматривается слово, представляющее собой единство звука (речь)
и значения (мышление).
Первоначальная функция речи — коммуникативная. Исходя из этого,
значение слова нужно рассматривать не только как единство
мышления и речи, но и как единство мышления и коммуникации.

Какая связь между человеческой мыслью и языком?

Ранее я упоминал то, что Дэвид Чалмерс назвал «трудной проблемой сознания», имея в виду сложность объяснения человеческого сознания в объективных, научных терминах из-за невозможности «проникнуть внутрь» головы другого человека и наблюдать за его мыслительными процессами. Фактически, мы сталкиваемся с проблемой, пытаясь даже проникнуть в наши собственные головы — в тот момент, когда мы пытаемся объяснить, что такое наши самые сокровенные мысли, мы уже потенциально их изменяем.Один из первых пионеров психологии Уильям Джеймс сравнил эту проблему с «попыткой поднять газ достаточно быстро, чтобы увидеть, как выглядит темнота».

Тем не менее, я считаю, что мы можем получить важное представление о мыслительных процессах как наших, так и других людей благодаря тому, что я уже говорил ранее о двух уникальных аспектах человека — нашей способности разрабатывать и использовать инструменты и нашей способности к языку. И я бы сказал, что наша языковая способность, в частности, формирует наши мыслительные процессы таким образом, чтобы мы могли начать изучать и понимать.

Двумя философами ума, сыгравшими особенно важную роль в этом отношении, были Лев Выготский и Валентин Волошинов, работавшие в России в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Идеи Выготского были сформированы, в частности, его исследованиями развития осознания и концептуального мышления у детей, в то время как Волошинов был больше озабочен тем, как сознание проявляется в мозгу взрослого человека.

Выготский считал, что у детей «эгоцентрическая речь» — склонность детей разговаривать сами с собой во время игры — это первая стадия, в которой ребенок начинает организовывать свои действия с помощью слов, и впоследствии эта форма речи становится интернализованной как «внутренняя речь». , «который структурирует наши мысли во взрослом возрасте.Итак, изучая эгоцентрическую речь, можно понять особый характер внутренней речи. Напротив, Волошинов стремился понять внутреннюю речь, изучая внешнюю речь, а затем экстраполируя вероятный характер внутренней речи, из которой наша внешняя речь происходит в мозгу.

В совокупности эти исследования показали, что внутренняя речь отличается от внешней речи в некоторых важных отношениях. Скорее всего, он будет намного более быстрым и более плавным по значению, чем речь, которую мы используем в разговоре с другими.И, вероятно, также существуют разные типы внутренней речи, простирающиеся от той, которая возникает из наших самых внутренних, наполовину сформированных мыслей, до той, которая структурирует нашу внешнюю речь, когда мы выражаем себя другим.

Одним из следствий того, что внутреннее сознание человека структурируется языком, является то, что это придает ему особое социальное измерение, которого нет у других видов. И учитывая, что наша внутренняя речь отражает не только наши настоящие обстоятельства, но и воспоминания о прошлых, наше внутреннее сознание должно быть глубоко проникнуто прошлыми социальными взаимодействиями, которые у нас были с другими людьми — например, родителями, братьями и сестрами, учителями, друзья и коллеги.

Другой отличительной чертой нашего вида является то, что мы взаимодействуем с окружающим миром с помощью инструментов. Важно отметить, что они меняются с каждым новым поколением, и это, вероятно, окажет значительное влияние на индивидуальное сознание. Стоит только подумать о том, как изобретение чтения и письма должно было повлиять на человеческие мыслительные процессы или как Интернет и социальные сети в последнее время повлияли на человеческое взаимодействие, чтобы увидеть, насколько глубоко такие технологические инновации могли повлиять на работу внутренней части человека. психика.

Особенно важно то, как Интернет может влиять на индивидуальное человеческое сознание, заключается в том, что он основан не только на письменном слове, но также на изображениях, видео и музыке. Фактически, Выготский ясно дал понять, что не только разговорный язык, но и то, что он называл «культурными инструментами», которые могут включать музыку, искусство, литературу и математические символы, являются отличительными чертами человечества и каждый из них может влиять на человеческое сознание.

Если язык и другие «культурные инструменты» занимают центральное место в структурировании нашего внутреннего сознания, где же остается мысль? Учитывая, что человеческий мозг имеет много общего с мозгом других млекопитающих, особенно других приматов — на самых основных молекулярных и клеточных уровнях, но также и с точки зрения различных областей мозга и их взаимосвязей — кажется вероятным, что на самом базовом уровне мыслительные процессы, мы также можем иметь много общего с некоторыми другими видами.

Тем не менее, отсутствие языка у других видов, несомненно, должно иметь глубокое влияние на их внутреннее сознание. Ранее я сказал, что язык отличается от общения животных тем, что он представляет собой взаимосвязанную систему абстрактных символов, связанных между собой грамматикой. В отсутствие такой системы внутреннее сознание любого другого вида никак не может иметь эту концептуальную основу. И, как следствие, это означает, что ни один другой вид не может иметь концепций времени и пространства, себя и других, или даже каких-либо абстрактных значений, с помощью которых мы интерпретируем окружающий мир, других людей и, в конечном итоге, самих себя.

Ничто из вышесказанного не означает, что у других видов не может быть очень изощренного поведения, чувств и социальных взаимодействий. Но это действительно означает, что им не должно быть никакого чувства единого чувства себя и своего места в мире, как это делаем мы. И вернемся к тому, о чем я упоминал ранее: к эссе Томаса Нагеля «Что такое летучая мышь?» Хотя Нагель задумал этот вопрос, чтобы выявить пределы того, сколько мы когда-либо можем узнать с научной точки зрения о субъективном характере сознания, я считаю, что этот вопрос не имеет смысла.Ведь мы не только никогда не узнаем, каково это быть летучей мышью, но и летучая мышь не узнает, по крайней мере, с точки зрения способности выражать или даже осознавать такое чувство.

Ключом к пониманию человеческого сознания является язык, но остается вопрос, как это сознание проявляется в мозгу в терминах молекулярных и клеточных сигналов, активности в различных областях мозга и взаимосвязей между этими областями, а это вопросы, которые я рассмотрю более подробно позже в этом блоге.

Чтобы понять, как люди думают, смотрите на их действия, а не на слова

Действия не только говорят громче, чем слова, они также происходят раньше и быстрее, — говорит Стэнфордский психолог Барбара Тверски. Поймать падающую чашку, закатить глаза на плохую шутку — подобные реакции случаются до того, как люди находят слова, чтобы описать свои действия и эмоции.

В новой книге профессор психологии Эмерита Барбара Тверски говорит, что пространственное мышление является основой мышления и возникло задолго до языка.(Изображение предоставлено Getty Images)

Вот почему, по мнению Тверски, чтобы понять, как люди думают, нужно понимать, как люди действуют, и приходить к пониманию мира через свое пространственное мышление. По ее словам, пространственное мышление является основой мышления и возникло задолго до появления языка.

Здесь Тверски обсуждает влияние пространственного мышления на абстрактное мышление и коммуникацию из своей новой книги Mind in Motion: How Action Shapes Thought .

Тверски — почетный профессор психологии Стэнфордской школы гуманитарных наук и профессор психологии Педагогического колледжа Колумбийского университета.Она также является президентом Ассоциации психологических наук. Она опубликовала более 200 статей о памяти, категоризации, языке, пространственном познании, творчестве, дизайне и жестах.

В своей книге Разум в движении: как действие формирует мысль вы говорите, что пространственное мышление, а не язык, является основой мышления. Почему?

Пространственное мышление происходит от движения и действий в мире. Все существа должны сделать это, чтобы выжить.Действия в пространстве создают пространственные представления в мозгу; просто смотреть недостаточно. В мире слишком много вещей и возможных отношений, чтобы их можно было заметить и представить в уме. Пространственное мышление возникло задолго до языка и поддерживается всеми нашими органами чувств. Всего в пространственном мышлении задействована половина коры.

Что удивительно, абстрактное мышление использует ту же схему мозга, которая лежит в основе пространственного мышления. Мышление — это нахождение отношений и путей между вещами.Подобно тому, как наши ноги перемещаются с места на место по пространственным путям, наш разум движется от мысли к мысли по концептуальным путям.

Барбара Тверски (Изображение предоставлено Рослин Баниш)

Животные демонстрируют впечатляющие умственные способности, но, похоже, им не хватает языка в том виде, в каком мы его знаем. Младенцы поражают родителей своим умом задолго до того, как они начинают говорить. Необычные и обычные люди одинаково думают и делают открытия, как замечательные, так и приземленные, действуя: Эйнштейн представляет, как летит в космос со скоростью света, архитектор проектирует здание, тренер планирует футбольный матч, а игроки его исполняют.Уворачиваясь от велосипедных прогулок по университетскому городку. Или пешеходов, когда мы едем на велосипеде. Мы быстро понимаем действия и намерения друг друга и используем их для планирования своих собственных. Все это происходит слишком быстро, чтобы выразить словами.

Есть ли другие способы выражения пространственного мышления?

Мы говорим о действиях над идеями, как если бы они были действиями над объектами: мы поднимаем идеи, разрываем их, связываем вместе. Наши жесты отражают эти действия. Жесты часто определяют как действия над идеями.Обычно мы не замечаем своих жестов, так же как обычно не осознаем, что выделяем каждое слово во время разговора. Слова просто вылетают изо рта, а жесты — из тела. Довольно часто информация выражается в жестах, которые не выражаются словами. Когда люди говорят вам, как добраться от пункта А до пункта Б или как что-то сделать — например, открыть замок или сложить рубашку — следите за своими руками. Жесты часто более точны, чем слова, и, безусловно, более прямые.

Жесты не просто помогают другим понять.Они действительно помогают нам думать и говорить. Попробуйте сесть сложа руки и объяснить сложный маршрут или процесс. Наши собственные и чужие исследования показали, что если людям запрещают жестикулировать, когда они говорят, им труднее находить слова, а если людям запрещают жестикулировать, когда они изучают сложные описания, они не учатся так же хорошо. .

Жесты — действия тела — служат социальным клеем, и наша способность быстро определять намерения, эмоции и смысл этих действий позволяет нам работать вместе.

Где еще мы видим визуально-пространственную коммуникацию?

Везде. В том, как мы устраиваем наши дома и мир, книги, заказанные на книжных полках, посуда, упорядоченная по размеру и форме, соответствия и повторения 1-1 в сервировке стола и фасадах здания. Вы видите это на картах, графиках, диаграммах, графиках и эскизах. Дизайнеры и художники говорят, что открытия, которые они делают в собственных эскизах, — это бессловесный разговор. Музыка, математическая запись и даже письменный язык имеют важнейшие пространственные компоненты.Древние карты, таблицы и изображения событий были найдены по всему миру и восхищают нас по сей день.

«Жесты не просто помогают другим понять. Они действительно помогают нам думать и говорить ».
—Барбара Тверски
Почетный профессор психологии

Карты примечательны еще по одной причине. Карты обычно изображают окружающую среду, которую нельзя увидеть с одного места. Чтобы составить карту в уме или на бумаге, разум должен собрать воедино информацию из множества опытов, даже мультимодальных.Некоторые ошибки, предсказуемые, неизбежно возникают в результате такой интеграции. Вот один из экспериментов, которые мы проводили давным-давно в Стэнфорде: большинство людей ошибочно думают, что Беркли находится к востоку от Стэнфорда, хотя на самом деле это к западу от Стэнфорда. Похоже, это происходит потому, что мы мысленно поддерживаем Район Залива.

Карты отображают реальные пространства, а диаграммы отображают концептуальные пространства упорядоченными способами. Десятилетия исследований показали, что хорошо составленные карты, диаграммы и графики более эффективны, чем язык, для передачи широкого спектра концепций, конечно, концепций STEM, но также и многих других.

Как люди могут применить ваше исследование в своей жизни и как они думают о мышлении и общении?

Исследование пространственного мышления может дать представление о том, как мы думаем, используя тело и мир, — что происходит под крошечной вершиной айсберга, который находится в сознании.

визуальных образов часто мешают вербальному мышлению, говорится в исследовании — Harvard Gazette

Гарвардские ученые начинают давать ответы на один из самых сложных вопросов психологии: как мы думаем?

Человеческое мышление можно разделить на два вида: визуальное и вербальное.Когда вы думаете о своем следующем отпуске и представляете, как сядете под пальмой и потягиваете прохладительный напиток, вы, вероятно, думаете визуально. Если вы думаете о том, что вы скажете, когда делаете презентацию на работе, вы, вероятно, думаете словами и предложениями, создавая внутреннюю речь.

Но всегда ли они разделены? Можете ли вы использовать один, чтобы другой не появлялся? Новое исследование Гарварда показывает, что ответ зависит от того, о каком образе мышления вы говорите.

Исследование, проведенное под руководством Элинор Амит, сотрудника факультета психологии, и Эвелины Федоренко из Гарвардской медицинской школы, показало, что даже когда им предлагалось использовать вербальное мышление, люди создавали визуальные образы для сопровождения своей внутренней речи, предполагая, что визуальное мышление глубоко укоренился в мозгу.Исследование описано в статье, недавно опубликованной в журнале NeuroImage.

«Вопрос, на который мы хотели ответить, звучал так: можете ли вы заниматься одним без появления другой модальности?» — сказал Амит. «Можете ли вы использовать одно, не вызывая непреднамеренно другое?»

Чтобы лучше понять, как люди используют каждый способ мышления, Амит и его коллеги разработали серию экспериментов, которые начались в лаборатории, а затем были перенесены на МРТ-сканеры.

В первом эксперименте добровольцев попросили создать изображения или предложения на основе пар слов.Первым всегда было занятие, такое как балерина, полицейский или учитель. В половине испытаний второе слово было объектом, а в другой половине — местом.

После создания изображения или предложения с использованием слов участникам был задан один из четырех вопросов: насколько четкими были изображения или предложения, которые их просили создать, или насколько четкими были изображения или предложения, которые они создали непреднамеренно?

«Итак, в одном испытании вас могут попросить создать изображение, и мы спросим вас, насколько четким было это изображение», — объяснил Амит.«В следующем испытании мы можем попросить вас снова создать изображение, а затем спросить, насколько ясным было предложение, которое вы непреднамеренно создали».

Эксперимент проводился дважды: один раз с участием добровольцев в лаборатории, а другой с привлечением онлайн-добровольцев, набранных через интернет-рынок труда Amazon Mechanical Turk. В обоих случаях, сказал Амит, результаты были одинаковыми.

«Мы обнаружили, что не было разницы в яркости изображений», — сказал Амит. «Испытуемым было все равно, просили мы их создать изображение или нет; это было ярко, независимо от того, что мы просили их сделать.Однако на ясность приговора повлияли инструкции. Внутренняя речь, производимая испытуемыми, была более четкой, когда участники намеревались составлять предложения, чем когда они этого не делали.

Хотя эти результаты были значительными, они по-прежнему полагались на самооценку участников на яркости образов или внутренней речи. Чтобы преодолеть это ограничение, Амит и его коллеги обратились к функциональной магнитно-резонансной томографии или фМРТ, чтобы отслеживать активность мозга субъектов.

Для теста фМРТ исследователи сначала обучили участников, используя серию как привлекательных предложений, так и изображений, каждое из которых можно было вспомнить с помощью «подсказки».Вспоминая предложения или изображения, Амит и его коллеги использовали фМРТ для мониторинга языковой сети мозга, а также областей мозга, которые, как известно, участвуют в распознавании лиц и тел.

«Мы обнаружили, что люди генерировали более устойчивые вербальные репрезентации во время сознательной внутренней речи… но они генерировали визуальные образы независимо от того, было ли их намерение визуализировать что-то или думать вербально».

Интересно, сказал Амит, тесты фМРТ также показали, что даже когда участники сознательно пытались думать визуально, их мозг демонстрировал относительно низкий уровень активности в визуальной области, что наводило на вопросы о том, что именно визуализируют люди.

«Возникает интересный вопрос, — сказал Амит. «Это говорит о том, что, хотя мы все время визуализируем вещи, возможно, они относительно бедны и не похожи на фильм, который крутится у нас в голове».

В дальнейшем, сказал Амит, исследование ставит интригующие вопросы о том, должны ли люди быть привязанными к здесь и сейчас.

В более раннем исследовании Амит и его коллеги обнаружили, что люди склонны думать визуально о вещах, которые им близки (временные, социальные или географические), но используют внутреннюю речь, когда размышляют о дальних вещах.

«Итак, если вы думаете о Гарвард-сквер и Сан-Франциско, вы, вероятно, визуализируете первое, но вербально думаете о втором», — сказал Амит. «То же самое касается того, думаете ли вы о себе или о ком-то еще, или о группе в сравнении с другой, или о завтрашнем дне, а не через 10 лет».

Ее новое исследование, однако, обнаруживает, что даже когда люди сознательно пытаются думать вербально, визуальное мышление почти всегда вторгается, предполагая, что люди опираются на настоящее, даже когда они пытаются использовать способ мышления, обычно сохраняемый для будущего.

«Это говорит о том, что мы действительно не можем выходить за рамки здесь и сейчас и думать абстрактно о других людях, местах или временах», — сказал Амит. «Так устроен наш мозг, и этому может быть эволюционная причина, [потому что] мы не всегда были вербализаторами. Долгое время мы понимали наш мир визуально, так что, возможно, язык — это дополнение.

«Это имеет важные последствия, потому что, если мы действительно живем здесь и сейчас, что это означает для разработки государственной политики?» она добавила.«Нужно ли нам помогать людям преодолевать предвзятое отношение к сосредоточению внимания здесь и сейчас? Возможно, нам нужно знать об этом ».

Нарушения мыслительного процесса при шизофрении

Люди с шизофренией довольно часто не могут сохранять ясность своих мыслей и выражать то, что у них на уме. Неорганизованное мышление является одним из основных симптомов шизофрении, и оно может приводить к различным расстройствам мыслительного процесса, которые вызывают разрозненные мысли, коллапс или внезапную остановку мыслительного процесса, произнесенные случайным образом слова и бессвязность.

Что такое неорганизованное мышление?

Мышление относится к нашей способности принимать решения, решать проблемы, рассуждать и запоминать. В более широком смысле мышление — это совокупность переживаний, происходящих в уме. Как правило, мы обрабатываем свои мысли логически и последовательно. Однако у больных шизофренией этот процесс нарушается, что приводит к неорганизованным мыслям и расстройству речи.

Причины

Непонятно, что вызывает неорганизованное мышление (или что вызывает шизофрению).Это может быть связано с различными факторами, такими как генетика и семейный анамнез, окружающая среда и прошлые травмы. Есть свидетельства того, что у людей с неорганизованным мышлением есть структурные различия в мозге, поскольку они проявляют необычную активацию в областях, вовлеченных в:

Язык и обработка речи
Слуховое восприятие
Социальное взаимодействие
Когнитивные функции высшего порядка, такие как принятие решений, оценка, мозговой штурм и обучение

Ваши мысли, эмоции, ощущения, воспоминания и фантазии являются важными строительными блоками того, как ваш мозг мыслит.Любое нарушение вашего мыслительного процесса или то, как эти блоки связаны друг с другом, повлияет на другие области вашей жизни.

Содержание мысли и процесс мышления

Имеет смысл попытаться понять неорганизованное мышление с двух точек зрения: содержание мысли и мыслительный процесс. В то время как изменения в содержании мыслей человека влияют на то, что они воспринимают или думают, изменения в мыслительном процессе влияют на то, как они формируют свои идеи и выражают их.

Нарушения содержания мыслей Нарушения мыслительного процесса

Обстоятельное мышление
Ассоциации Clang
Крушение
Отвлекаемость
Тангенциальное мышление
Салат из слов (бессвязность)

Типы беспорядочного мышления

Вот более подробный взгляд на эти аномалии мыслительного процесса.

Отвлекаемость

Некоторые люди с нарушенным мышлением могут отвлекаться. Они могут начать говорить об одном, а затем полностью сменить тему, прежде чем закончить предложение. Это часто происходит из-за ближайших раздражителей, которые мешают мыслительному процессу.

Например, : «Я переехал в Нью-Йорк после колледжа. Что вы едите на обед?»

Косвенное мышление

Косвенное мышление возникает, когда человек разговаривает кругами, прежде чем перейти к сути дела, излишне и излишне подробно рассказывая о нем.Вот пример нейробиолога и исследователя нейропсихиатра Нэнси Кувер Андреасен:

Вопрос : «Как вас зовут?»
Ответ : «Ну, иногда, когда меня спрашивают, я должен думать, отвечу ли я, потому что некоторые люди думают, что это странное имя, хотя на самом деле это не так, потому что моя мама дала его мне, и я Думаю, мой отец помог, но, на мой взгляд, это имя такое же хорошее, как и любое другое, но да, это Том «.

Тангенциальное мышление

Тангенциальное мышление возникает, когда кто-то переходит от мысли к мысли, но никогда не доходит до сути.Вместо этого мысли в некоторой степени связаны, но поверхностно или косвенно.

Например, : «Я действительно разозлился, когда стоял в очереди в продуктовом магазине. Я не могу стоять в очередях. Ждал и ждал. Я долго ждал, чтобы получить свои водительские права. просто сумасшедший.»

Крушение или свободные ассоциации

В случаях сильно нарушенного мышления мысли теряют почти все связи друг с другом и становятся разъединенными и разрозненными.Это нелогичное мышление называется срывом или «бесполезными» ассоциациями.

Например, : «Мне очень понравилось в некоторых сообществах, и я попробовал это, и на следующий день, когда я выйду, знаете, я взял на себя управление, например, я нанес, мм, отбеливатель на свои волосы, в Калифорния. Моя соседка по комнате была из Чикаго, и она собиралась учиться в неполном колледже. А мы жили в YMCA, поэтому она хотела нанести перекись на мои волосы… »

Ассоциации Clang

Звук — это когда человек выбирает слова на основе звука (рифмующиеся или каламбурные ассоциации), а не значения.Они также могут использовать вымышленные слова или неологизмы и могут говорить ровным или необычным голосом.

Например, : «У меня тоже была маленькая золотая рыбка, как у клоуна… Счастливого Хэллоуина вниз».

Несогласованность

Люди с очень серьезным расстройством мышления могут испытывать бессвязность, когда между словами нет заметной связи. Эта непоследовательность (также известная как «словесный салат») делает невозможным понимание мыслительного процесса человека.

Например, : «Они уничтожают слишком много скота и нефти только для того, чтобы сделать мыло. Если нам нужно мыло, когда вы можете прыгнуть в бассейн с водой, а затем, когда вы пойдете за бензином, мои люди всегда думал, что они должны получить поп, но лучшее, что можно получить, это моторное масло, а деньги … «

Диагностика

Пятое издание Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам включает критерии, которые помогут вашему врачу диагностировать шизофрению.Ваш врач будет искать типичные симптомы этого состояния, такие как нарушение речи, бред, галлюцинации, дезорганизованное или кататоническое поведение и снижение эмоционального выражения. Они также могут искать признаки неорганизованного мышления, исследуя то, как вы общаетесь, и направляя ваше внимание.

Вашему врачу также необходимо исключить другие условия, которые могут повлиять на мыслительные процессы, например:

Лечение

Лечение нарушений мыслительного процесса при шизофрении часто включает прием лекарств, психотерапию, обучение жизненным навыкам и поддержку семьи.

Лекарство : Правильный выбор лекарства может помочь уменьшить расстройство мышления и улучшить функционирование. Это может включать антидепрессанты, стабилизаторы настроения или успокаивающие лекарства наряду с нейролептиками для длительного лечения симптомов шизофрении.
Психотерапия : Разговорная терапия, включая когнитивно-поведенческую терапию (КПТ), может помочь вам лучше выявлять аномалии мыслительного процесса и находить способы справиться с необычным или дисфункциональным образом мышления.
Обучение социальным навыкам : Неспособность ясно выражать свои мысли и чувства может сказаться на вашей семье и общественной жизни, а также на ваших рабочих отношениях. Обучение социальным навыкам может помочь вам улучшить ваше общение с другими, чтобы вы могли лучше ориентироваться в этих отношениях.
Поддержка семьи : Члены семьи часто являются ключевыми лицами, оказывающими помощь больным шизофренией. Семейная терапия может помочь вам и вашим близким понять ваше состояние и почувствовать поддержку.

Слово Verywell

С неорганизованным мышлением может быть трудно бороться, но с помощью вашего врача и поддержки ваших близких вы можете добиться больших успехов и справиться. В этом процессе может помочь больше информации о симптомах шизофрении, равно как и присоединение к группе личной или онлайн-поддержки. Обращение за поддержкой может дать возможность выразить свои эмоции и помочь вам выработать стратегии, позволяющие лучше донести свои мысли.

ОСНОВЫ РАЗУМА: СВЯЗЬ ЯЗЫКА И МЫСЛИ | университета Коч | Университет Коч

«Ограничения моего языка означают пределы моего мира.” Людвиг Витгенштейн

Автор: доц. Профессор Тильбе Гёксун / Социально-гуманитарный колледж, факультет психологии

Как мы думаем без языка? Какие взаимодействия участвуют в сложных отношениях между языком и мыслью? Являются ли пределы нашего языка такими же, как и ограничения нашего мышления?

Взаимосвязь между языком и мышлением обсуждалась и исследовалась широким кругом ученых, включая лингвистов, философов, когнитивистов, психологов и антропологов.Язык — это символический инструмент, который мы используем для передачи наших мыслей, а также для представления наших когнитивных процессов. Язык — это зеркало мышления, и это один из способов, которыми мы передаем наш богатый познавательный мир. Как предполагает Витгенштейн, мы можем видеть мир в пределах нашего языка, и мы думаем именно так. Таким образом, мы можем утверждать, что язык, на котором мы говорим, не только способствует мыслительному общению, но также формирует и разнообразит мышление.

Можем ли мы понять концепцию, которой нет в нашем языке? Например, немецкое слово «schadenfreude» состоит из слов «schaden (зло)» и «freude (удовольствие)» и означает «быть довольным, потому что другие испытывают плохие вещи.«Означает ли это, что мы не понимаем этого чувства, или мы не испытывали его, потому что ни одно слово в английском не имеет такого же значения? Прежде всего, как мы можем мыслить без языка? Что еще более важно, можем ли мы вообще думать?

Мы можем говорить о трех различных взаимодействиях, когда исследуем сложные отношения между языком и мышлением. Во-первых, существование языка как познавательного процесса влияет на систему мышления. Во-вторых, мышление предшествует языку, и изучение языка взаимодействует с концептуальным процессом, который формируется до использования языка.В-третьих, каждый разговорный язык может влиять на систему мышления. Здесь мы обсудим эти три взаимодействия в рамках этих подразделов: «мышление без языка», «мышление перед языком» и «мышление с помощью языка».

МЫШЛЕНИЕ БЕЗ ЯЗЫКА

В отличие от животных люди используют язык как для общения, так и для символических рассуждений. Это усиливает аргумент о том, что язык способствует формированию концепций. Известно, что животные также тщательно общаются, предупреждают об опасности в случае опасности, имитируют звуки и общаются жестами рук, как это наблюдается у приматов.Тем не менее, такие процессы, как причинно-следственные связи и признание чужих мыслей, требований и целей, считаются более продвинутыми у людей. Например, слабослышащие дети, рожденные от слышащих родителей, иногда учат язык жестов с опозданием. Такие дети могут общаться с людьми в доме, используя знаки, которые они развивают. Однако только с опозданием они учат слова для описания абстрактных когнитивных и эмоциональных понятий, таких как понимание, мышление и чувство.Кроме того, показано, что им требуется больше времени, чтобы понять понятие разума, по сравнению со своими сверстниками, которые могут слышать и выражать абстрактные слова.

Другой пример — понимание чисел. Племя пираха в Амазонии использует ограниченное количество слов, описывающих числа. Племя использует определенные слова для обозначения 1, 2 и 3. Любое число больше 3 обозначается словом «много». Исследования, проведенные с этим племенем, показывают, что его члены испытывают трудности с числовыми тестами, особенно с вычислением абсолютных размеров.Отсутствие системы счисления в языке, по-видимому, влияет на вычислительные процессы.

В отличие от этих примеров, мы видим, что мышление продолжается без словесного языка. Например, люди с афазией, которым трудно говорить из-за повреждения мозга, могут иметь сложные структуры мышления, несмотря на проблемы с их способностями к выражению лица. Наше исследование, проведенное с пациентами с черепно-мозговой травмой, показывает, что они могут выражать свои мысли невербальным языком, когда у них нет концептуальных проблем.Например, если в мозгу все еще доступны пространственные знания, они могут описать маршрут с помощью жестов, когда их попросят.

Исследования показывают важность языка, особенно языка, который описывает концепции в возникновении когнитивных процессов. Несмотря на то, что язык и мысль тесно связаны друг с другом, выражение мысли не всегда достигается с помощью слов. Люди, у которых есть проблемы с речью, могут выражать свои мысли другими способами, используя невербальное общение.

МЫШЛЕНИЕ ПЕРЕД ЯЗЫКОМ

Лучшим примером того, чтобы понять, существуют ли мысли или когнитивные процессы до того, как язык, является исследование понимания младенцами концепций и того, как они могут меняться вместе с языком.Младенцы могут классифицировать предметы и действия, понимать причинно-следственные связи между событиями и видеть цели в движении. Недавние исследования репрезентации действий и пространственных концепций показали, что универсальные и языковые репрезентации действий у младенцев продуктивно меняются с изучением родного языка. Например, в языках предлоги используются для выражения отношения между объектами, то есть в, на, внизу. Однако языки также различаются тем, как они используют эти отношения.Одно из наиболее значительных исследований показывает, что младенцы могут различать понятия, выраженные с помощью таких предлогов, как сдерживание (не) и поддержка (вкл.). Корейский язык определяет природу этих отношений сдерживания и поддержки, используя тесноту отношений между объектами: тесные или свободные. Например, карандаш в коробке размером с карандаш представляет тесные отношения, а карандаш в большой корзине — слабые отношения. Это недопустимая кодировка на английском языке.Было обнаружено, что в то время как пятимесячные младенцы в США были чувствительны к тесным отношениям между объектами, они теряли эту чувствительность примерно к 2,5 годам. Тот же эксперимент, повторенный с корейскими детьми, показал, что они были чувствительны как до, так и после изучения языка.

Короче говоря, в то время как дети повсеместно воспринимают различные взаимосвязи понятий, они различают понятия, выраженные на их родном языке, и теряют чувствительность при различении других, когда они изучают свой родной язык.Однако когда они вырастут, они все еще могут усвоить эти различия, если обратят внимание на них или получат соответствующую подготовку.

ДУМАЯ ЯЗЫКОМ

В конце 1800-х годов антрополог Франц Боас заложил основы культурной относительности. Согласно этой точке зрения, люди видят и воспринимают мир в пределах своих культур. Роль антропологии состоит в том, чтобы исследовать, как люди обусловлены своей культурой и как они по-разному взаимодействуют с миром.Чтобы понять такие механизмы, следует изучить их влияние на культуру и язык. Отражением этого взгляда на отношения между языком и мышлением является гипотеза лингвистического детерминизма , выдвинутая Эриком Сафиром и Бенджамином Ли Уорфом . Эта гипотеза предполагает, что мысль возникает только благодаря языку, а концепции, которые, как считается, существуют даже в младенчестве, исчезают из-за изученного языка. Эта гипотеза составляет полюс среди различных взглядов на взаимодействие языка и мысли.Сегодня мы видим отражение этой гипотезы в нескольких точках зрения. Одна из них — это гипотеза лингвистической относительности, которая предполагает, что языки различаются в зависимости от их лингвистических структур, а также слов, из которых они состоят.

Согласно гипотезе лингвистической относительности, язык, на котором мы говорим, изменяет наше восприятие мира и формирует наши представления. Короче говоря, язык используется не только для общения. С этой точки зрения люди, говорящие на разных языках, имеют разные взгляды на мир.Например, русский и греческий языки детально определяют оттенки зеленого и синего, и люди, говорящие на этих языках, могут гораздо легче и быстрее различать такие оттенки. Более яркий пример — языки, в которых для идентификации объектов используется пол. Такие языки, как испанский, французский и немецкий, приписывают объектам пол. Что еще более интересно, объект с женским аффиксом в одном языке может иметь мужской аффикс в другом языке. Например, слово «ключ» имеет мужской аффикс в немецком и женский в испанском.Точно так же слово «мост» имеет женский аффикс в немецком и мужской в испанском. В каком-то смысле это случайные совпадения. Люди с родными языками, такими как немецкий или испанский, сдают тест по английскому как второму языку. Некоторые имена собственные (например, Том, Кэти) сопоставляются с разными именами объектов, и участникам предлагается выучить эти совпадения. Некоторые совпадения совпадают с их родным языком (если немецкий, Том — Ки, оба мужчины), а некоторые совпадения несовместимы (Том — Бридж: мужской и женский).Результаты показывают, что людям трудно усваивать несовместимые совпадения, и поэтому на их механизмы внимания могут влиять специфические структуры в их языках. Существенный вывод заключается в том, что этот эффект может быть заметен и наблюдаться даже в тесте, проводимом на втором языке участников. В языке есть некоторые концепции или совпадения.

Другие гипотезы о «связи между языком и мышлением» предполагают, что язык не оказывает существенного влияния на концепции во время мышления.Согласно этой точке зрения, язык, на котором мы говорим, косвенно и / или временно влияет на наши когнитивные процессы. Символы, относящиеся к определенному языку, могут влиять только на мышление в сети. Говоря, люди неизбежно используют понятия, выраженные на их языке. Однако недавние исследования показывают, что люди, говорящие на разных языках, которые сосредотачиваются на отдельных аспектах действия (то есть на манере действия «прыгать» или направлении действия «сверху»), имеют похожие жесты рук, которые описывают направление действия.Эти результаты показывают, что язык не всегда влияет на мышление.

В то время как дети повсеместно воспринимают различные взаимосвязи понятий, они различают понятия, выраженные на их родном языке, и теряют чувствительность при различении других, когда они изучают свой родной язык.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключение, между языком и мыслью существует вложенная взаимосвязь. В упомянутых выше процессах взаимодействия меняется роль языка.Несмотря на то, что границы нашего языка отличаются от границ нашего мышления, люди неизбежно отдают приоритет концепциям на своих языках. Это, однако, не означает, что они не могут понять или подумать о концепциях, которых нет в их языке. Будущие исследования абстрактных понятий, таких как передача эмоций или выражение времени, прольют свет на взаимодействие языка и мысли. ∆

Ссылки
Akhavan, N., Nozari, N., & Göksun, T.(2017). Выражение событий движения на фарси. Язык, познание и неврология, 32, 792–804.

Бородицкий, Л., Шмидт, Л. А., и Филлипс, В. (2003). Пол, синтаксис и семантика. Язык в уме: достижения в изучении языка и мысли, 61–79.

Чой, С. (2006). Влияние языковой информации на пространственное познание: категории сдерживания. Первый язык, 26, 207–232.

Франк, М. К., Эверетт, Д. Л., Федоренко, Э., И Гибсон, Э. (2008). Число как когнитивная технология: данные из языка пираха и познания. Познание, 108 (3), 819–824.

Глейтман, Л. и А. Папафрагу (2013). Отношения между языком и мыслью. В Д. Райсберге (ред.) Справочник по когнитивной психологии. Нью-Йорк: Oxford University Press, 504–523.

Гёксун, Т., Хирш-Пасек, К., и Голинкофф, Р. М. (2010). Торговые площадки: организация мероприятий для изучения языка. Перспективы психологической науки, 5, 33–42.

Гёксун, Т., Лехет, М., Малыхина, К., & Чаттерджи, А. (2015). Спонтанный жест и пространственный язык: свидетельства очаговой черепно-мозговой травмы. Мозг и язык, 150, 1–13.

Hespos, S. J., & Spelke, E. S. (2004). Концептуальные предшественники языка. Nature, 430 (6998), 453.

Schick, B., De Villiers, P., De Villiers, J., & Hoffmeister,

R. (2007). Язык и теория разума: исследование глухих детей.Развитие ребенка, 78 (2), 376–396.

Варлей Р. и Сигал М. (2000). Доказательства познания без грамматики из каузальных рассуждений и «теории разума» у аграмматического афатического пациента. Текущая биология, 10 (12), 723–726.

Winawer, J., Witthoft, N., Frank, M.C., Wu, L., Wade, A.R., & Boroditsky, L. (2007). Русский блюз показывает влияние языка на цветовую дискриминацию. Труды Национальной академии наук, 104 (19), 7780–7785.

Эта статья изначально была опубликована в 13-м выпуске Frontier Magazine .

Люди, у которых нет голоса в голове

Человеческий мозг имеет больше возможных неврологических связей, чем атомов в известной вселенной — от десяти квадриллионов вигинтиллионов до ста тысяч квадриллионов вигинтиллионов — это довольно много. Так почему же становится неожиданностью услышать, что большинство людей не переводят эту огромную вычислительную мощность в слова?

Если вы спросите большинство людей, они, вероятно, ответят, что они «думают словами» или что у них есть «внутренний голос», по крайней мере, часть времени, которое они используют для планирования и повседневного мышления.Проснувшись сегодня утром, вы, вероятно, подумали: «Вот и мы снова». Но думали ли вы, , на самом деле, это «на словах», или это было больше похоже на концептуальную волну экзистенциального страха? Существует множество способов, которыми люди переживают внутренние мысли — эмоции, звук, чувства, текст, образы — охватывающее все население, и мы также довольно безнадежны в том, чтобы точно сформулировать, на что на самом деле похож наш собственный внутренний опыт. Недавняя ветка в Твиттере очаровала и испугала людей именно по этой теме.

Рассел Т. Херлберт, профессор психологии Университета Невады в Лас-Вегасе, посвятил свою карьеру изучению психологических феноменов того, что он называет «нетронутым внутренним опытом». Сопоставляя результаты своих многолетних исследований, он обнаружил, что только 26% образцов испытывали «внутреннюю речь» — цифра, взятая из его сообщения в блоге 2011 года, которое, появившись снова, вызвало недавнее безумие в Интернете вокруг этой темы. В своих тестах он подвергал участников звуковому сигналу несколько раз в день и просил их рассказать, что происходило в их голове непосредственно перед тем, как они это услышали.Идея заключалась в том, что они будут становиться все лучше и лучше, и через несколько недель он в конечном итоге получит точное изображение их ментального ландшафта.

«Почти все исследования внутренней речи говорят, что ее очень много. Я думаю, что все это ошибка », — Рассел Т. Херлберт, профессор психологии, Университет Невады
.

Доктор Херлберт в некоторой степени индивидуален в своей области; его исследование не было тепло встречено научным сообществом, несмотря на то, что он является автором нескольких книг на эту тему: «Я в n + 1-й раз пытаюсь показать научной психологии, что внутренняя речь встречается не так часто. как мы думаем, — рассказывает он Dazed о работе своей жизни, — почти все исследования внутренней речи говорят, что ее очень много.Я думаю, что все это ошибка ».

Лев Выготский, советский психолог и пионер исследований внутреннего мышления, ввел термин «частная речь» после того, как его исследования в 1920-х годах отметили, что дети учатся разговаривать сами с собой, разговаривая с другими. Он придерживался мнения, что внутренняя речь — это внутренняя форма высказывания вслух. Более поздние исследования придают большое значение тому, что сейчас известно как « внутренняя речь », при этом голландский нейробиолог Бернард Баарс в 2003 году пришел к выводу, что, когда люди размышляют о собственном внутреннем опыте, они часто сообщают о вербальном качестве, и результаты исследователей Dolcos & Albarracín в 2014 году показали что люди часто говорят сами с собой, используя местоимение от первого лица.

Но, учитывая методологические проблемы — измерение чего-то в чужом мозгу сопряжено с целым рядом проблем — исследования обычно ограничены. Сама природа вопроса: «Что творится у тебя в голове?» приводит к срабатыванию их «вербального аппарата», — говорит доктор Хулберт. Он считает, что текущие исследования по этому вопросу — в основном в форме письменных анкет — ошибочны. Задавая вопрос в текстовой форме, вы предлагаете человеку взглянуть на свой опыт с текстовой точки зрения.«Поэтому, — говорит доктор Халберт, — вполне вероятно, что они найдут словесный материал, чтобы сообщить вам».

«Я чувствую, что языковые ограничения», — говорит Аннабель, 29-летняя менеджер по маркетингу, которая работает в Лондоне и считает, что мыслит вне «текстовой области». «Если я вставал утром с постели и думал, что мне нужно встать и выпить кофе, я вижу изображение чашки с кофе». Эти значки, парящие над ее головой, изводят ее до тех пор, пока задачи, которые они иллюстрируют, не будут выполнены: «Когда я сварил кофе и выпил его, он прекращается.Это почти как сим ».

Такой образ мышления сложнее, говорит она: «Это не просто следующее действие. Это было бы действительно тихо, моя голова переполнена символами, иконками и ощущениями одновременно. Я расстраиваюсь, когда мне нужно придумать конкретные слова для вещей. Если меня что-то беспокоит, у меня в голове появляется восклицательный знак, и это все, что мне нужно ».

Это кажется очень буквальным и прямым способом визуальной обработки, но для всех нетекстуальных мыслителей это не одно и то же.Для Елены, доктора философии по лингвистике в Техасском университете, ее собственный внутренний язык — это ландшафт визуальных ссылок, которые ей приходится напрягать, чтобы преобразовать в письменное или устное слово. Это мир ассоциативных образов и метафор, зачастую чрезвычайно интуитивный — смесь искусства, культуры, фантазии и личного опыта.

«Моя бабушка купалась со мной налегке, когда я была маленькой, — рассказывает Елена Дейзеду, — а затем она возвращалась в дом, когда подходила луна. Это было странно, потому что в этот момент мои отношения с бабушкой изменились.Она снова стала очень суровой. Она была игривой, пока не взошла луна. Она была похожа на оборотня. Этот образ стал частью моего внутреннего языка для изменения судьбы или изменения отношений ».

Если Елена почувствует раздражение в разговоре или социальное взаимодействие ухудшится, то сцена, в которой бабушка оставляет ее купаться в одиночестве в озере, залитом лунным светом, затопит ее сознание. «Если человек внезапно меняется, и я вижу его с другой стороны, и они резкие, это и есть образ», — говорит она.

Хотя Елена может иметь относительно последовательную визуальную библиотеку для каждой эмоции, это всего лишь руководящие принципы, фон для более тонкого мышления. Это не так просто, как одно изображение означает X, а другое означает Y, последовательность этих изображений — это то, где часто обнаруживается значение: «Это пространство между ними, где находится информация. Это действительно сложно и все время меняется. В основном изображения богаты и будут означать разные вещи в разных контекстах, тогда мне нужно найти изображение для того, о чем я думаю ».

«Я часто вижу отдельные цвета за слово», — говорит Елена, которая считает, что такой образ мышления довольно распространен для таких людей, как она, с аутизмом. «Наша сенсорная система гиперподключена, поэтому мы получаем больше сенсорной информации. Это слишком много для обработки в реальной жизни, поэтому мы отключаемся, а затем размышляем над этим. В конкретном случае, когда это визуально, мы держимся за визуальные воспоминания. Мы черпаем из бесконечного количества воспоминаний. Когда мы что-то придумываем, это будет совершенно нестандартно.По сути, именно поэтому, потому что аутичные люди не мыслят вербально или линейно ».

Хотя наше понимание ограничено, образное мышление обычно считается характеристикой аутизма. Однако чисто невербальная «внутренняя речь» не ограничивается людьми с этим заболеванием.

«Это пространство между ними, где находится информация. Это действительно сложно и постоянно меняется »- Елена

«Боже, как же неприятно иметь слова в голове!» — говорит Чарли, 28-летний менеджер по социальным сетям.«Не то чтобы у меня была фотография, у меня просто есть намерение что-то делать». Если вам снится, то вы как бы знаете, где находитесь, даже когда нет ничего, что могло бы предложить вам знать, где вы находитесь. У вас просто насаждаемые знания. Повседневное мышление похоже на это ощущение Чарли: «Я визуализирую что-то или чувствую что-то. Это не похоже на то, что я активно думаю словами «.

«Я очень высокомерна, полагая, что люди, которые думают словами, не связаны между собой», — продолжает она.«Единственный раз, когда у меня есть что-то близкое к словам, это когда я пою — я буддист. Когда я делаю это, я, как правило, погружаюсь в собственные мысли на словах. Я говорю вслух и пытаюсь придумать, что делать дальше ».

ЗВУК! Ладно, что было у тебя в голове перед самым звуковым сигналом? Будь честным. Скорее всего, это не было основано на тексте, даже если вы читаете (даже поете?), Поэтому доктор Хулберт утверждает: «Если бы вы были типичным субъектом — а это почти все предметы — то вам пришлось бы носить пейджер. на день.Время от времени он будет издавать случайные звуковые сигналы. Ваша задача — обратить внимание на все, что происходило в вашем опыте, и на то, что я называю последним спокойным опытом перед звуковым сигналом. Может быть, на третий день у вас это будет неплохо. Затем, когда это произойдет, вы обнаружите, что — если вы типичный субъект — внутренней речи не так много «.

Это в равной мере пугает и интригует. Да, мозг — сложный организм, и сознание трудно подвести под какое-то единичное связное определение, но идея о том, что вы каким-то образом не контролируете свои собственные мысли, что они омывают вас в формах, которые вы на самом деле не имеете Признание — а это, по сути, происходит постоянно — тревожит.

«Я пытаюсь подчеркнуть, что никогда не спрашиваю вас в целом о характеристиках вашего внутреннего опыта. Я не думаю, что люди в состоянии ответить на этот вопрос », — говорит д-р Херлберт. «Я спросил вас, что было в вашем внутреннем переживании в момент случайного гудка». Его метод разработан, чтобы застать вас врасплох, раскопать любые предубеждения о внутренней работе вашего мозга и хорошо измерить истинную сущность бытия.

Что интересно в этом, так это идея о том, что, по сути, большая часть нашего существования как живых существ происходит, даже не проникая в наше сознание.Он работает в фоновом режиме и скрыт от нас. Чтобы проникнуть во внутреннюю работу своего повседневного мышления, вы должны напрячь свой ум, почти как мускул, и научить его копать глубже. И, возможно, на третий день теста мозговой звуковой сигнализацией у вас будет точное представление о том, что составляет ваш собственный «Безупречный внутренний опыт».

Асулин | Язык как инструмент мысли

4 Язык как инструмент мысли

Я утверждаю, что лежащие в основе механизмы языка не просто выражают заранее сформированные мысли, но, скорее, позволяют людям думать об определенных типах мыслей, которые недоступны существам, не имеющим этих механизмов.Это сильное заявление о том, что язык является инструментом мысли. Это, конечно, не означает, что животные могут мыслить без языка, и это не должно означать, что все мысли происходят из-за механизмов, лежащих в основе языка. Как упоминалось выше, познание животных действительно впечатляет, но ему не хватает определенного типа мышления, который кажется уникальным для людей. Чтобы полностью понять природу этих уникальных человеческих мыслей, давайте посмотрим, в чем заключаются продуктивность и систематичность.

4.1 Продуктивность и систематичность

Лингвистическая продуктивность — это часть того, что известно как творческий аспект использования языка (Asoulin 2013). Это способность составлять и понимать неограниченное количество предложений. Эта особенность языка была замечена Декартом, который рассматривал продуктивность во всех областях — языке, математике, зрении и т. Д. — как проистекающую из одного источника. Однако современная когнитивная наука использует модульный подход, настаивая на том, что каждая область имеет свой собственный двигатель производительности (Brattico & Liikkanen 2009).Чтобы базовые механизмы языка могли производить из набора конечных примитивных элементов бесконечный набор выражений, они должны допускать рекурсию. Для настоящих целей предположим, что рекурсия включает в себя встраивание структурного объекта в другой экземпляр самого себя — например, когда существительная фраза встроена в другую существительную (ср. Parker 2006; Tomalin 2007; Zwart 2011). Продуктивность языка означает, что не существует произвольного ограничения на длину предложения естественного языка — предложение (скажем, S) всегда можно сделать длиннее, вставив его в еще одно предложение («она сказала, что S»), до бесконечности.

Обратите внимание, что итерационная процедура, конечно, также может создавать бесконечные выражения из конечного набора, но итерация — это не то же самое, что рекурсия. Хотя эти две процедуры похожи в том, что обе могут привести к структурному повторению и, следовательно, к потенциально бесконечному множеству, они различаются способом, которым они это делают, и, следовательно, видами выражений, которые они могут произвести. Процедура является рекурсивной, если она строит структуры, увеличивая глубину встраивания, тогда как итерационная процедура может давать только плоские структуры, которые не имеют такой глубины (см.Карлссон 2010). Таким образом, рекурсивные процедуры могут создавать лингвистические выражения, которые, скажем, встроены в центр и приводят к зависимостям на большом расстоянии. С другой стороны, итерационные процедуры не могут производить такие выражения. Другими словами, неопределенное повторение или конкатенация элементов (итерация) не то же самое, что неопределенное вложение элементов в другие элементы того же типа (рекурсия). Таким образом, продуктивность помогает объяснить, как мы можем иметь дело с новыми лингвистическими контекстами и как мы можем создавать и понимать предложения, с которыми мы ранее не сталкивались.

Лингвистическая систематичность, с другой стороны, относится к тому факту, что наша способность производить и понимать выражения определенного вида гарантирует, что мы можем производить или понимать другие систематически связанные выражения. ⁷ Классическая иллюстрация систематичности гласит, что любой, кто может понять предложение Мэри любит Джона , может также понять предложение Джон любит Мэри — действительно, невозможно понять одно без понимания другого.Эту систематичность объясняют наши абстрактные лингвистические структуры или, более конкретно, наша способность конструировать структурные представления предложений — глядя на синтаксис, мы имеем здесь абстрактную синтаксическую структуру [NP [V NP]]. Такие абстрактные структуры объясняют систематическую связь между выражениями. Таким образом, продуктивность и систематичность, возможно, являются лучшими показателями творческой и неограниченной природы человеческого языка. ⁸

Как знаменитый аргумент Фодора (1975), вышесказанное применимо и к человеческому мышлению.То есть, как язык продуктивен и систематичен, так и мышление. Не существует произвольного ограничения, ограничивающего длину мыслей; как и предложения, количество различных мыслей, которые мы можем иметь, бесконечно. И так же, как предложения связаны друг с другом систематическим образом, мысли тоже связаны друг с другом систематически. Хотя с 1970-х годов в лингвистике и когнитивной науке многое изменилось, главный аргумент Фодора в пользу того, почему и язык, и мышление продуктивны и систематичны, остается неизменным: и язык, и мысль используют порождающую процедуру, которая позволяет создавать неограниченный набор структурированных выражений.⁹ Эта процедура, конечно, не может отвечать за все наши мыслительные процессы, поскольку многое из того, что мы разделяем с познанием животных, явно богато и сложно, но не связано с языком или лежащими в его основе механизмами. Так что же позволяет людям иметь особый тип мыслей, которых мы не разделяем ни с одним другим биологическим видом? Заметим еще раз, что это различие по характеру, а не только по степени. Некоторые человеческие мысли не просто сложнее мыслей животных, они структурированы продуктивным и систематическим образом, недоступным для нечеловеческих животных.

Может показаться парадоксальным пытаться выразить на языке те мысли, которые были бы или не были бы возможны без основных механизмов языка, которые их порождают. Но эти лежащие в основе механизмы, конечно, не являются лингвистическими по своей природе — иначе они были бы бессмысленными с точки зрения объяснения того, как работают язык и мышление. Как будет подробно описано в следующем разделе, основные механизмы языка включают процесс, который создает рекурсивные и иерархически структурированные выражения — этот процесс происходит за до того, как выражениям будет дана фонологическая или семантическая интерпретация на определенном естественном языке.Имея это в виду, рассмотрим мысленный эксперимент Рейнхарта (2006: 2 и сл.), Который конкретизирует один из мысленных экспериментов Хомского. Она представляет себе приматы, которые благодаря некой тайне генетического развития приобрели полный набор когнитивных способностей человека, но не обладают способностями к языку. Этот вымышленный примат помимо своих когнитивных способностей, позволяющих ему мыслить, как его собратья-приматы, будет обладать набором концепций, аналогичных человеческому, и набором сенсомоторных систем, которые позволяют ему воспринимать и кодировать информацию в звуках. .Более того, Рейнхарт воображает, что этот примат также будет обладать человеческой логической системой, абстрактной формальной системой, которая содержит перечень абстрактных символов, связок, функций и определений, необходимых для вывода. Тогда что, учитывая природу этого приматы, он сможет делать с этими системами? То есть, учитывая все эти дополнения, но не имея языковых способностей, может ли этот вымышленный примат добавить к своим мыслительным способностям виды мыслей, которые демонстрируют продуктивность и систематичность и которые в настоящее время кажутся уникальными для людей? Рейнхарт утверждает, что не могло.

На первый взгляд это утверждение может показаться неожиданным. Если примат приобрел богатую концептуальную систему людей, то, по-видимому, его ранее существовавшая система вывода должна позволить ему использовать эти недавно приобретенные системы для построения более сложных теорий, которые он затем может использовать, чтобы, скажем, лучше ориентироваться в сложной местности или делать все лучше и больше. сложные выводы о своем мире. Но это не так. Что мешает этому фиктивному примату использовать новые системы и концепции, которые он приобрел, так это тот факт, что наша система вывода оперирует суждениями , а не концепциями.Примат, конечно, может передавать свои ранее существовавшие концепции своим собратьям, и он может делать выводы, типичные для приматов, но, поскольку у него нет способности создавать рекурсивные и иерархически структурированные выражения, он не может строить или понимать предложения, необходимые для более высокого порядка вывод. Другими словами, этот воображаемый примат обладает концепциями и знаниями логики первого порядка, которые он может использовать и постигать, но этого недостаточно, чтобы производить и понимать суждения, или делать выводы второго и более высокого порядка.Чтобы иметь возможность делать последнее, примат в мысленном эксперименте должен — но не обладает — рекурсией. A fortiori, этот примат не может понять взаимосвязь между предложениями — он не может мыслить такого рода. А теперь сравните этого вымышленного приматы с реальными людьми: мы можем думать такого рода мысли. Это связано с тем, что основные механизмы языковой работы у людей обеспечивают нас логикой более высокого порядка (см. Crain 2012 о связи между естественным языком и классической логикой), предоставляя нам вычислительную систему, которая создает рекурсивную логику. и иерархически структурированные выражения, которые отображают продуктивность и систематичность и которые мы используем, помимо прочего, чтобы говорить и думать о мире (см.также Hinzen 2006; 2013).

Далее, я хочу продолжить более сильное утверждение относительно языка как инструмента мысли и доказательства, которые могут быть приведены в его пользу. Тип свидетельства и типы аргументов можно разделить на два вида: первый — это аргумент из лингвистики , согласно которому экстернализация языка — скажем, в вербальном общении — является периферийным явлением, поскольку фонологические особенности выражений в лингвистических вычислениях вторичны (и, возможно, не имеют отношения) к концептуально-интенциональным характеристикам выражений.Второй — это аргумент о конструктивных особенностях , согласно которому конструктивные особенности языка, особенно если рассматривать их с точки зрения их внутренней структуры, предполагают, что язык был разработан и функционирует для целей, которые в первую очередь не связаны с общением.

4.2 Аргумент из лингвистики

Сильный аргумент в пользу того, что язык является в первую очередь инструментом мысли, связан с фонологическими свойствами лексических единиц. В биолингвистике ¹⁰ лексических единиц и все выражения, сгенерированные из них, обладают свойствами, которые должны интерпретироваться как на интерфейсе языкового факультета с концептуально-интенциональными системами, так и на интерфейсе с сенсомоторными системами.Вкратце, идея состоит в том, что внутренние вычислительные процессы языковой способности (синтаксис в широком смысле) порождают лингвистические объекты, которые используются концептуально-интенциональными системами (системами мышления) и сенсомоторными системами для производства и понимания языка. Обратите внимание, что с этой точки зрения языковая способность встроена в системы производительности, но не связана с ними. Итак, у нас есть устройство, которое генерирует структурированные выражения вида Exp = 〈 Phon, Sem 〉, где Phon предоставляет звуковые инструкции, которые используются сенсомоторными системами, а Sem предоставляет инструкции по значению. системы мышления используют. Phon содержит информацию в форме, интерпретируемой сенсомоторными системами, включая линейный приоритет, ударение, временной порядок, просодическую и слоговую структуру и другие артикуляционные особенности. Sem содержит информацию, интерпретируемую системами мышления, включая структуру событий и количественной оценки, а также определенные массивы семантических признаков.

Выражение Exp генерируется операцией Merge, которая берет уже созданные объекты и конструирует из них новый объект.Если два объекта объединяются и принципы эффективных вычислений сохраняются, то ни один из них не будет изменен — это действительно результат рекурсивной операции, которая генерирует Exp . Такие выражения не то же самое, что лингвистические высказывания, а скорее предоставляют информацию, необходимую для функционирования сенсомоторных систем и систем мышления, в основном независимыми от языка способами. Другими словами, сенсомоторные системы и системы мышления действуют независимо от способности языка (но иногда в тесном взаимодействии с ней).Сопоставление с двумя интерфейсами необходимо, потому что системы имеют разные и часто противоречащие друг другу требования. То есть, системам мышления требуется особый вид иерархической структуры, чтобы, например, вычислить отношения, такие как область действия; сенсомоторные системы, с другой стороны, часто требуют устранения этой иерархии, потому что, например, произношение должно происходить последовательно.

Инструкции в интерфейсе Sem , которые интерпретируются системами производительности, используются в актах разговора и мышления о мире — например, в рассуждении или организации действий.Эти семантические свойства «сосредотачивают внимание на избранных аспектах мира, которые воспринимаются другими когнитивными системами, и обеспечивают сложные и узкоспециализированные перспективы для их рассмотрения, решающим образом затрагивая человеческие интересы и заботы даже в простейших случаях» (Хомский 2000: 125). Таким образом, с этой точки зрения лингвистические выражения обеспечивают перспективу (в форме концептуальной структуры) мира, поскольку только через язык определенные перспективы доступны нам и нашим мыслительным процессам.В этом смысле я считаю язык инструментом мысли. Язык не структурирует человеческое мышление по-уорфски и не просто выражает заранее сформированные мысли; скорее, язык (с его выражениями, расположенными иерархически и рекурсивно) дает нам уникальный способ мышления и разговора о мире.

Таким образом, лексические элементы и все выражения, сгенерированные из них, являются лингвистическими объектами со свойством двойного интерфейса: они обладают фонологическими и семантическими характеристиками, посредством которых лингвистические вычисления могут взаимодействовать с другими когнитивными системами — действительно, единственные принципы, разрешенные в минималистской программе. те, которые могут работать на интерфейсах.Таким образом, если представить себе порядок операций, процесс будет следующим: сначала создается лексический элемент с синтаксическими, фонологическими и семантическими характеристиками. Затем, в процессе, известном как Spell Out, фонологические признаки отправляются в сенсомоторный интерфейс, оставляя синтаксические и семантические функции вместе для отправки в концептуально-интенциональный интерфейс (см. Burton-Roberts 2011). Результатом этой модели является то, что структура и содержание лексических значений складываются независимо от того, как они выражаются фонологически в звуке / знаке.Это убедительное свидетельство в пользу тезиса о том, что язык является инструментом мысли, поскольку основные вычисления, в которых производятся лексические значения, выполняются независимо от каких-либо соображений относительно того, как и должны ли они быть переданы. Эти вычисления создают рекурсивные и иерархически структурированные выражения, которые используются внутри — как мы увидим в следующем разделе, конструктивные особенности языка показывают, что эти выражения оптимизированы для вычислительной, а не коммуникативной эффективности.Таким образом, экстернализация языка является периферийным явлением в том смысле, что фонологические особенности выражений в лингвистических вычислениях являются периферийными по отношению к синтаксическим и семантическим характеристикам этих выражений. Это соответствует принципу молчания Сигурессона (2003; 2004), согласно которому многие языки являются общими для языков безмолвными категориями, которые присутствуют в узком синтаксисе, но молчаливы в интерфейсе Phon . Таким образом, язык имеет «врожденные элементы и структуры, независимо от того, выражаются ли они открыто или как они» (Sigursson 2004: 235).

В дополнение к вышесказанному, у нас есть независимые свидетельства сравнительных, невропатологических, связанных с развитием и нейробиологических исследований, которые подтверждают существование асимметрии между интерфейсами в пользу семантической стороны, отодвигая экстернализацию на периферию. Я имею в виду именно исследование, которое показывает модальность-независимость экстернализации языка. Например, работа Лауры-Анн Петитто показала, что речь сама по себе не критична для процесса овладения человеческим языком.То есть овладение языком происходит одинаково у всех здоровых детей, независимо от того, каким образом ребенок взаимодействует с речью (речь у слышащих детей, жестовая у глухих детей и даже тактильная модальность). Это говорит о том, что мозг запрограммирован на настройку на структуру и значение того, что выражается, но что модальность, через которую это передается, не имеет значения (Petitto 2005). Другими словами, синтаксис и семантика языка обрабатываются в одном и том же участке мозга, независимо от того, в какой модальности они выражаются и воспринимаются.Такое свидетельство придает вес биолингвистическому аргументу о том, что синтаксис и семантика вычисляются вместе, без обращения к способу, которым (если вообще) продукт этого вычисления (скажем, лексические значения) должен быть экстернализован. Есть и другие доказательства такого рода: похоже, что нейронная специализация для обработки языковой структуры не поддается модификации, тогда как нейронные пути для экстернализации языка очень модифицируются (Petitto et al. 2000). Это снова говорит о том, что языковые области мозга оптимизированы для обработки языковых структур и значений, и что их экстернализация не только вторична, но и что их тип не фиксирован — подойдет любая модальность, пока мозг может интерпретировать требуемые языковые шаблоны на входе.

Недавняя работа Ding et al. (2016) также указывает в этом направлении. Их эксперименты показали, что «нейронное отслеживание иерархических языковых структур было отделено от кодирования акустических сигналов и предсказуемости входящих слов» (Ding et al. 2016: 158). Они обнаружили, что нейронное отслеживание нескольких уровней лингвистической структуры (таких как фразовый или сентенциальный уровни) было отделено от кодирования акустических сигналов, и пришли к выводу, что «существуют корковые цепи, специально кодирующие более крупные абстрактные лингвистические структуры, не отвечающие на слоговые». уровень акустических особенностей речи »(Ding et al.2016: 162). Эти корковые цепи отслеживают абстрактные лингвистические структуры, построенные изнутри и основанные на синтаксисе. Дополнительное свидетельство модальной независимости языка, а в действительности состояния, при котором он наиболее остро стоит, можно найти в случаях, когда практически отсутствует экстернализация (возможно, только способность произнести несколько фонем), но при этом способность восприятия речи полностью не нарушена. Эрик Леннеберг обсуждает случай ребенка, «который типичен для большой группы детей с дефицитом моторного исполнения языковых навыков, но который может научиться понимать язык даже при полном отсутствии артикуляции» (Lenneberg 1962: 419).Эта форма развивающейся речевой диспраксии предполагает, что способность понимать язык и делать нормальные грамматические суждения не зависит от нормального языкового образования (Stromswold 1999). Другими словами, как показывает работа Caplan et al. (2007) предполагает, что языковые трудности афазиков связаны с их периодической или полной неспособностью экстернализовать язык. То есть лингвистическая компетенция на синтаксическом и семантическом уровнях остается неизменной, но этим пациентам трудно связать эту компетенцию с системами исполнения — им трудно экстернализовать внутренне сконструированные выражения.

Следует подчеркнуть, что вышесказанное не просто указывает на модальную независимость языка, которая, конечно, была известна задолго до этих недавних нейробиологических исследований (Yamada 1990; Smith & Tsimpli 1995). Вышеизложенное является прямым доказательством в поддержку утверждения о том, что в основных механизмах языка существует разделение между, с одной стороны, обработкой структуры и значения и, с другой стороны, их экстернализацией. То есть не только обработка неязыковой информации отделена от обработки информации, используемой в языке, но также и обработка самой языковой информации разделена на Phon и Sem , как и предсказывает биолингвистика.Обратите внимание, что эта асимметрия касается основных механизмов языка и, следовательно, не применима к естественным языкам. Таким образом, хотя при изучении основных механизмов языка имеет смысл отделить Phon от Sem , конкретные естественные языки — это другое дело. То есть естественный язык инкапсулирует использование интерфейсов Phon и Sem — в сочетании с другими модулями — в процессе коммуникации посредством звука или знака, и поэтому интерфейс Phon неотделим от того, что на естественном языке есть и как его используют.В отличие от этого, утверждение, что язык является инструментом мысли, касается той части основных механизмов естественных языков, которая создает иерархические и рекурсивные выражения, которые предоставляют людям уникальный способ мышления о мире. Сама по себе эта часть, конечно, еще не является особым естественным языком, поскольку она еще не находится в той форме, в которой она может быть экстернализована. Чтобы стать естественным языком, он должен быть соединен с интерфейсом Phon , а затем вместе с другими системами использоваться в процессе общения.

Возвращаясь к объекту двойного интерфейса, можно задаться вопросом, почему асимметрия между интерфейсами благоприятствует семантической стороне, выталкивая экстернализацию на периферию. Почему не наоборот? Я думаю, что ответ на этот вопрос дает аргумент о конструктивных особенностях .

4.3 Аргумент конструктивных особенностей

Если кто-то не разделяет общие рамки биолингвистики, то его, возможно, не убедит аргумент из лингвистики , приведенный выше. Аргумент о конструктивных особенностях, с другой стороны, имеет гораздо более широкую сферу применения и не полностью зависит от конкретной лингвистической школы мысли. Под конструктивными особенностями я подразумеваю те особенности, которые обнаруживаются при исследовании языка как самостоятельной системы. Такие особенности включают, среди многих других, смещение, линейный порядок, согласование и анафору. Затем можно исследовать коммуникативную и вычислительную эффективность этих функций, поскольку они относятся к языку в целом, и спросить, лучше ли эти функции оптимизированы для общения или для вычислений.¹¹ Чем ближе конструктивные особенности языка к оптимизации для вычислений, тем сильнее аргументы в пользу того, что язык является инструментом мысли. Конечно, можно провести много сравнений подобного рода, и какой-то конкретный выбор, который изображает конфликт между коммуникативной эффективностью и вычислительной эффективностью, может показаться тенденциозным, но я думаю, что конфликты указанного ниже типа, в которых вычислительная эффективность побеждает, представляют собой одна из нескольких щелей в броне ортодоксии, которая предполагает, что функция языка — это общение.Рассмотрим теперь случай объяснения линейного порядка выражений.

Линейный порядок, наложенный на словесные выражения, не является ограничением, специфичным для языка: он не является следствием структуры языковых способностей. Скорее, это необходимое следствие структуры сенсомоторных систем и очевидного факта, что выражения нельзя производить или понимать параллельно. Сенсомоторные системы ограничены «оборудованием», доступным в мозгу для производства и восприятия звука / знаков — например, ограничениями времени, кратковременной памяти и линейного порядка анализа в реальном времени.Если предположить, что это так, то каково влияние таких ограничений, скажем, на вычисления, связанные с синтаксическим анализом входных звуковых сигналов в лингвистические представления? Если язык оптимизирован для общения и если звук является нашим основным источником экстернализации, то можно предсказать, что многие особенности языка будут уважать линейный порядок и отдавать предпочтение поддерживающим его операциям, даже если они противоречат вычислительной эффективности. Однако более тщательное расследование показывает, что это не так.Рассмотрим, например, как со-ссылка интерпретируется в таких предложениях, как . В ее исследовании Джейн в основном продуктивна , где ее и Джейн интерпретируются как со-ссылочные. Первоначально считалось (Langacker 1969; Jackendoff 1972; Lasnik 1976), что для объяснения разницы, скажем, между (1) и (2) ниже, необходима линейная связь предшествования и команды, согласно которой Местоимение не может одновременно предшествовать и управлять своим предшествующим.

* Она _и отрицала, что Джейн _и встречалась с министром.

Мужчина, который путешествовал с ней _i, отрицал, что Джейн _i встречалась с министром.

Раньше объяснение состояло в том, что в (1) местоимение предшествует полной именной фразе и управляет ею, и поэтому со-ссылочная интерпретация блокируется. В (2), наоборот, утверждалось, что местоимение предшествует, но не управляет полной именной фразой, и, следовательно, разрешена ко-референциальная интерпретация.

Однако, как показывает Рейнхарт (1983), области, в которых определяются операции «предшествование и команда», весьма произвольны; части выражений, которым предшествуют или которыми управляют другие части, часто не соответствуют независимо характеризуемым синтаксическим единицам. Таким образом, исходя из независимых соображений, было бы удивительно, если бы такая произвольная линейная зависимость оказалась оперативным корреляционным объяснением. Это ясно в пунктах (3) и (4) ниже, что не может быть объяснено операциями «предшествующий и командный» (см.Рейнхарт 1983: 36 и след.). В (3a) местоимение не может относиться к Mary , тогда как в (3b) разрешена ко-ссылочная интерпретация. Однако, когда мы рассматриваем (4), которое является предустановленной версией предложений в (3), корреляционная интерпретация блокируется как в (4a), так и в (4b).

* На фотографии Джона Мэри _i она _i нашла царапину.

На фотографии Джона Мэри _i она _i выглядит больной.

* Она _i нашла царапину на фотографии Мэри _i, сделанной Джоном.

* Она _i выглядит больной на изображении Джона Мэри _i.

Таким образом, никакое объяснение порядка, такое как предшествование и команда, не может объяснить разницу между (3a) и (3b). Или сравните (5a) и (5b), оба из которых разрешены отношением предшествования и команды, но только одно из которых имеет приемлемое сопоставляющее чтение.

* Проблемы Бена _и, о которых он _и говорить не будет.

Проблемы Бена, _и, о которых вы не можете поговорить с ним _и.

Как показывает Рейнхарт на ряде других примеров, есть веская причина полагать, что вместо операции линейного порядка объяснение со-ссылки связано со структурными свойствами выражений.Согласно структурно-зависимому анализу кореференциальные интерпретации разрешены только тогда, когда анафоры связаны другим номиналом. Эта привязка является структурно-чувствительным и асимметричным отношением, согласно которому субъект может связывать объект, но объект не может связывать субъект. Что касается приведенных выше примеров, существует асимметрия между вариантами кореферентности субъектов и вариантами кореферентности объектов (или не-субъектов), поскольку в случаях с предопределенными составляющими прямое местоимение невозможно, если местоимение является подлежащим — как в (3a) и (5a) — но возможно, если местоимение не является подлежащим — как в (3b) и (5b).Таким образом, иерархическое отношение связывания, включающее как c-команду, так и коиндексацию, дает нам более всеобъемлющее и значительно улучшенное объяснение явлений — оно объясняет не только то, что объясняет отношение предшествования и команды, но также и случаи, которые не может быть объяснено с помощью отношений упорядочения.

Было показано, что структурное отношение c-команды является фундаментальным отношением в синтаксисе, которое лежит в основе многих различных лингвистических явлений (см. Подробное обсуждение командных отношений в Barker & Pullum, 1990), и приведенное выше является одним из примеров общего явления. в котором более простые в вычислительном отношении операции, такие как линейное расстояние, игнорируются в пользу сложных в вычислительном отношении структурно-зависимых операций.¹² Более того, к настоящему времени существует множество психолингвистических доказательств в пользу этого утверждения (см. Недавний обзор психолингвистических исследований зависимости структуры от Phillips & Wagers 2007; см. Также сборник под редакцией Sprouse & Hornstein 2013 ). Следует отметить, что это справедливо для определенного вида вычислений, реализуемых в человеческом мозге, — если хотите, для биологических вычислений. Если бы современные компьютеры могли последовательно анализировать выражения естественного языка методами, которые предполагают, что выражения основаны на линейном расстоянии или статистических закономерностях, это был бы интересный и ценный результат, который можно было бы найти во многих практических применениях.Однако вопрос о том, могут ли компьютеры делать это или нет, не имеет отношения к этому обсуждению, потому что наш мозг не работает таким образом: язык, похоже, почти полностью использует структурно-зависимые операции (см. Moro 2013; 2014).

Эти операции часто не имеют отношения к экстернализации и во многих случаях находятся в прямом конфликте с эффективной работой или потребностями сенсомоторных систем, когда они используются для связи. Линейное расстояние более эффективно, возможно, менее затратно для парсера и проще с точки зрения коммуникации, но практически отсутствует в критических случаях, когда этого можно было бы ожидать.Как утверждает Хомский (2013), одно из объяснений этого феномена состоит в том, что линейное расстояние просто недоступно ребенку во время овладения языком; вместо этого они руководствуются принципом, согласно которому не существует такой вещи, как линейный порядок, и что следует рассматривать только операции, зависящие от структуры. Но структурно-зависимые операции создают проблемы для связи, которые не возникли бы, если бы вместо этого использовалось, скажем, линейное расстояние. Лингвистические выражения кажутся оптимизированными для вычислительной эффективности, они не структурированы таким образом, чтобы облегчить общение.

Ключевым источником свидетельств в пользу утверждения, что язык оптимизирован для вычислительной эффективности, является то, что вычислительная эффективность, по-видимому, является особенностью биологических систем, которые, конечно же, включают человеческий мозг и языковые способности внутри него. Другими словами, доказательства вычислительной эффективности человеческого мозга также свидетельствуют о вычислительной эффективности языковых способностей, потому что последние являются частью первых. Работа Кристофера Черняка по вычислительной нейроанатомии применяет комбинаторную теорию оптимизации сети (Garey & Johnson, 1979) к структуре мозга.Его нейроанатомические исследования касаются оптимизации размещения нервных компонентов и показывают, что «когда анатомическое позиционирование рассматривается как проблема минимизации разводки микросхем, гипотеза« наилучшего из всех возможных »предсказывает фактическое размещение мозга, их узлов и даже их нервов». клетки »(Черняк 1994: 89). Другими словами, оптимизация компоновки предсказывает анатомию в том смысле, что так называемый принцип «сохранения связи», по-видимому, является организующим принципом структуры мозга (Чкловский и др.2002). Нейронные связи в головном мозге — это сильно ограниченный и конечный ресурс, особенно те, которые находятся на большем расстоянии, которые подвержены ограничениям из-за объема и времени распространения сигнала. Чтобы выполнять широкий круг задач, на которые он способен, мозг должен справиться с этими ограничениями за конечное время, и это делается не просто «достаточно хорошо» или просто удовлетворительно (Simon 1956). Существует бесчисленное множество локальных максимумов, которые подойдут для поставленной задачи, но мозг, кажется, структурирован оптимальным образом, который ближе или действительно находится на глобальном максимуме, асимптотически близок к тому, чтобы быть лучшим из всех возможных мозгов с учетом имеющихся ограничений. и начальные условия (Черняк и др.2002).

Оптимальная структура биологических нервных систем была впервые подтверждена при изучении нервной системы миллиметрового круглого червя C. elegans , которое является одним из немногих животных, для которых у нас есть полная нейроанатомическая карта, вплоть до уровня синапсов. (Черняк 1995; 2005). Десяток компьютеров, работавших в течение целой недели, тщательно перебирали все возможные схемы расположения ганглиев круглого червя, в результате чего результат, по словам Черняка, на самом деле является идеальным и оптимальным: фактическое расположение ганглиев круглого червя оказывается наиболее оптимальным из миллионов. возможных макетов.Последующие исследования наблюдали еще более тонкую оптимизацию проводников в строении коры головного мозга крыс, кошек и макак (Cherniak et al. 2004). Поскольку способ работы человеческого мозга оптимизирован в указанном выше смысле, и поскольку языковые способности находятся в мозгу, нет причин ожидать, что языковые способности также не будут соблюдать принцип эффективных вычислений. Между прочим, такие выводы об оптимальности, ограничениях развития и тому подобном не ограничиваются неврологией или языковыми способностями (Boeckx & Piattelli-Palmarini 2005).Скорее, их можно найти в работах по многим видам, от зарождения современной биологии (Thompson 1942; Turing 1952; Leiber 2001) до современного мышления (Maynard Smith 1985; Kauffman 1993; Stewart 1998; Gould 2002; Fox Keller 2002).

Асимметрия в пользу вычислительной эффективности наглядно иллюстрируется наличием в естественном языке структурной неоднозначности и предложений садовых дорожек. Они явно вызывают проблемы при общении, и поэтому можно спросить, зачем они вообще есть в естественном языке.Филлипс (1996) показывает, что многие хорошо известные неоднозначности (например, , по словам Джона, Билл вчера покинул ) на самом деле могут быть объяснены тем же вычислительным принципом (Branch Right), который вызывает определенные структурные предубеждения при синтаксическом анализе выражений (см. Также Филлипс и Льюис 2013). ¹³ Это структурный выбор по умолчанию, который синтаксический анализатор, при прочих равных условиях, выбирает — и этот выбор не имеет ничего общего с коммуникативной эффективностью. По словам Филлипса, экспериментальные результаты показывают, что «при выборе между локальной привязкой, которая является более сложной структурой, не поддерживается дискурсом и не требуется синтаксисом или семантикой, и нелокальной привязкой, которая структурно« проще »и включает в себя обязательная синтаксическая составляющая, синтаксический анализатор выбирает более локальную привязку »(Phillips 1996: 20).¹⁴ Нормальная работа вычислительной системы имеет всевозможные нежелательные эффекты, такие как двусмысленность и предложения садовых дорожек, но только тогда, когда задействовано общение. Это говорит о том, что экстернализация языка с целью общения является периферийным аспектом языка.

Если бы основной функцией языка было общение, можно было бы ожидать, что основные механизмы языка будут структурированы таким образом, чтобы способствовать успешному общению. Но мы обнаруживаем, что не только это не так, но и что основные механизмы языка на самом деле структурированы таким образом, чтобы максимизировать вычислительную эффективность, что в конечном итоге вызывает коммуникативные проблемы.Есть вычислительная система и есть синтаксический анализатор, последний из которых является частью систем, экстернализирующих язык. Чем ближе эти двое друг к другу, тем больше получается с точки зрения общей эффективности. Однако чем дальше они друг от друга, тем больше возникает вопросов, почему? Я предположил, что эти двое находятся дальше, чем принято думать. Для экстернализации языка синтаксический анализатор должен учитывать вычислительные и структурные особенности пакета syntax-LF.Последнее, однако, создает проблемы для экстернализации языка в общении (двусмысленность, предложения садовой дорожки и т. Д.). Проблемы для коммуникации возникают, когда вычислительная система, которая работает по независимому пути, используется в процессе коммуникации. Другими словами, препятствия на пути к успешному и плавному общению являются результатом вычислительных операций основных механизмов языка, которым предлагается выполнить функцию, экстернализируя язык с намерением общаться, что не является их основной функцией.

Напомним, существует конфликт между вычислительной эффективностью и коммуникативной эффективностью. Если бы функция языка была в первую очередь для общения, можно было бы предсказать, что языковая система выберет операцию, которая помогает в передаче пропозициональных мыслей, или, по крайней мере, такую, которая не препятствует синтаксическому анализу или интерпретации. Но взгляд на данные лингвистических, сравнительных, невропатологических, связанных с развитием и нейробиологических исследований показывает, что это не так.Это говорит о том, что языковая система состоит из вычислительных операций, которые оптимизированы для вычислений, а не для коммуникативной эффективности.

Акмаджян, Адриан; Демерс, Ричард А .; Харниш, Роберт М. . (1980). Преодоление недостатков в «модели-сообщения» языковой коммуникации В: Кашер, Аса (ред.), Коммуникация и познание . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Рутледж, 13 С. 317. Переиздано в 1998 году. Прагматика: критические концепции.6 томов .

Асулин, Эран . (2013). Творческий аспект использования языка и значение для лингвистической науки. Биолингвистика 7 : 228.

Бах, Кент; Харниш, Ричард М. . (1979). Лингвистическое общение и речевые акты . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Баркер, Крис; Пуллум, Джеффри К. . (1990). Теория командных отношений. Языкознание и философия 13 : 1.DOI: http://dx.doi.org/10.1007/BF00630515

Барончелли, Андреа; Чейтер, Ник; Пасто-Саторрас, Ромуальдо; Кристиансен, Мортен Х. . (2012). Биологические истоки языкового разнообразия. PLoS ONE 7 (10) : e48029. DOI: http://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0048029

Бервик, Роберт С .; Оканоя, Кадзуо; Beckers, Gabriel J.L .; Болхуис, Йохан Дж. . (2011). Песни к синтаксису: лингвистика пения птиц. Тенденции в когнитивных науках 15 (3) : 113.DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.tics.2011.01.002

Бёкс, Седрик . (2011). Биолингвистика: краткое руководство для недоумевающих. Лингвистические науки 10 (5) : 449.

Бёкс, Седрик; Пьяттелли-Пальмарини, Массимо . (2005). Язык как естественный объект: лингвистика как естествознание. Лингвистический обзор 22 : 447. DOI: http://dx.doi.org/10.1515/tlir.2005.22.2-4.447

Браттико, Паули; Лийкканен, Ласси .(2009). Переосмысление картезианской теории языковой продуктивности. Философская психология 22 (3) : 251. DOI: http://dx.doi.org/10.1080/09515080

7357
Бертон-Робертс, Ноэль . (2011). Об основах синтаксиса и роли фонологии в человеческом познании. Lingua 121 : 2089. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.lingua.2011.08.001
Каплан, Дэвид; Уотерс, Глория; ДеДе, Гейл; Мишо, Дженнифер; Редди, Аманда .(2007). Исследование синтаксической обработки при афазии I: поведенческие (психолингвистические) аспекты. Мозг и язык 101 : 103. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.bandl.2006.06.225
Каррутерс, Питер . (2002). Когнитивные функции языка. Науки о поведении и мозге 25 : 657.
Черняк, Кристофер . (1994). Философия и вычислительная нейроанатомия. Философские исследования 73 : 89.DOI: http://dx.doi.org/10.1007/BF01207659
Черняк, Кристофер . (1995). Размещение нейронных компонентов. Тенденции в неврологии 18 : 522. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/0166-2236(95)98373-7
Черняк, Кристофер . (2005). Врожденность и оптимизация мозговой проводки: негеномный нативизм В: Zilhão, Антониу (ред.), Эволюция, рациональность и познание: когнитивная наука двадцать первого века .Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Рутледж, С. 103.
Черняк, Кристофер; Мохтарзада, Зекерия; Родригес-Эстебан, Рауль; Чангизи, Келли . (2004). Глобальная оптимизация расположения коры головного мозга. Труды Национальной академии наук 101 : 1081. DOI: http://dx.doi.org/10.1073/pnas.0305212101
Черняк, Кристофер; Мохтарзада, Зекерия; Нодельман, Ури . (2002). Оптимально-проводные модели нейроанатомии В: Асколи, Джорджио А.(ред.), Вычислительная нейроанатомия: принципы и методы . Тотова, Нью-Джерси: Humana Press, С. 71. DOI: http://dx.doi.org/10.1385/1-59259-275-9:71
Чкловский, Дмитрий Б .; Шикорски, Томас; Стивенс, Чарльз Ф. . (2002). Оптимизация разводки в корковых цепях. Нейрон 34 : 341. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/S0896-6273(02)00679-7
Хомский, Ноам . (1995). Минималистическая программа .Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Хомский, Ноам . (2000). Минималистские запросы: Фреймворк В: Мартин, Роджер, Майклс, Дэвид; Дэвид и Uriagereka, Хуан Хуан (ред.), Шаг за шагом: Очерки минималистского синтаксиса в честь Говарда Ласника . Кембридж, Массачусетс: MIT Press, С. 89.
Хомский, Ноам . (2007). Биолингвистические исследования: дизайн, разработка, эволюция. Международный журнал философских исследований 15 (1) : 1.DOI: http://dx.doi.org/10.1080/09672550601143078
Хомский, Ноам . (2013). Какие мы существа? Лекция 1: Что такое язык ?. Философский журнал 90 (12) : 645. DOI: http://dx.doi.org/10.5840/jphil2013110121
Хомский, Ноам . (2013a). Проблемы проектирования. Lingua 130 : 33. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.lingua.2012.12.003
Крейн, Стивен . (2012). Появление смысла .Кембридж: Издательство Кембриджского университета, DOI: http://dx.doi.org/10.1017/CBO9780511842863
Камминс, Роберт . (1975). Функциональный анализ. Философский журнал 72 (20) : 741. DOI: http://dx.doi.org/10.2307/2024640
Камминс, Роберт . (1996). Системность. Философский журнал 93 (12) : 591. DOI: http://dx.doi.org/10.2307/2941118
Камминс, Роберт; Блэкмон, Джеймс; Берд, Дэвид; Пуарье, Пьер; Рот, Мартин; Шварц, Георг .(2001). Системность и познание структурированных областей. Философский журнал 98 (4) : 167. DOI: http://dx.doi.org/10.2307/2678476
Камминс, Роберт; Рот, Мартин . (2009). Черты характера не эволюционировали, чтобы функционировать так, как они работают, из-за прошлого преимущества: Айяла, Франсиско Дж., Арп, Роберт Роберт (ред.), Современные дискуссии в философии биологии . Оксфорд: Вили-Блэквелл, С. 72. DOI: http: // dx.doi.org/10.1002/9781444314922.ch5
Дэвидсон, Дональд . (1975). Подумал и поговорил в: Guttenplan, Сэмюэл Д. (ред.), Разум и язык: лекции в Вольфсоновском колледже 1974 г. . Оксфорд: Кларендон Пресс, С. 7.
Дэвидсон, Дональд . (1982). Рациональные животные. Диалектика 36 (4) : 317. DOI: http://dx.doi.org/10.1111/j.1746-8361.1982.tb01546.x
Дьякон, Терренс В. . (1997). Символический вид: совместная эволюция языка и мозга . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: W. W. Norton & Company.
де Ваал, Франс . (2001). Обезьяна и суши-мастер: Размышления приматолога . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Основные книги.
Дин, Най; Меллони, Лючия; Чжан, Ханг; Тянь, Син; Поппель, Дэвид . (2016). Корковое отслеживание иерархических языковых структур в связной речи. Природа, неврология 19 (1) : 158.DOI: http://dx.doi.org/10.1038/nn.4186
Ди Шулло, Анна Мария, Бёкс, Седрик Седрик (ред.), . (2011). Биолингвистическое предприятие: новые взгляды на эволюцию и природу факультета человеческого языка . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Даммит, Майкл . (1981). Интерпретация философии Фреге . Лондон: Дакворт.
Даммит, Майкл . (1989). Язык и общение В: Георгий, Александр (изд.), Размышления о Хомском . Оксфорд: Блэквелл, С. 192.
Дайер, Фред; Дикинсон, Джеффри . (1994). Развитие солнечной компенсации медоносными пчелами: как малоопытные пчелы оценивают курс солнца. Труды Национальной академии наук США 91 : 4471. DOI: http://dx.doi.org/10.1073/pnas.91.10.4471
Эллис, Дональд Г. . (1999). От языка к общению . Лондон: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс.
Fitch, Tecumseh W .; Хаузер, Марк Д .; Хомский, Ноам . (2005). Эволюция языкового факультета: пояснения и последствия. Познание 97 : 179. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.cognition.2005.02.005
Фодор, Джерри А. . (1975). Язык мысли . Нью-Йорк: Кроуэлл.
Фодор, Джерри А. . (1998). Концепции: где когнитивная наука пошла не так .Оксфорд: Кларендон Пресс, DOI: http://dx.doi.org/10.1093/0198236360.001.0001
Фодор, Джерри А. . (2001). Язык, мысль и композиционность. Разум и язык 16 : 1. DOI: http://dx.doi.org/10.1111/1468-0017.00153
Фодор, Джерри А. . (2008). ЛОТ 2: Возвращение к языку мысли . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, DOI: http://dx.doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199548774.001.0001
Фокс Келлер, Эвелин .(2002). Осмысление жизни . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Галлистель, Рэнди Чарльз . (1990). Организация обучения . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Галлистель, Рэнди Чарльз (ред.), . (1991). Познание животных . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Галлистель, Рэнди Чарльз . (2009). Основополагающие абстракции В: Пьяттелли-Пальмарини, Массимо, Уриагрека, Хуан; Хуан и Салабуру, Пелло Пелло (ред.), Разум и язык . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, С. 58.
Галлистель, Рэнди Чарльз . (2011). Прелингвистическая мысль. Изучение и развитие языков 7 (4) : 253. DOI: http://dx.doi.org/10.1080/15475441.2011.578548
Галлистель, Рэнди Чарльз; Король, Адам Филип . (2010). Память и вычислительный мозг: почему когнитивная наука изменит нейробиологию . Оксфорд: Вили-Блэквелл.
Гарей, Майкл; Джонсон, Дэвид . (1979). Компьютеры и непрактичность: Руководство по теории NP-полноты . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: В. Х. Фриман.
Гаукер, Кристофер . (2002). Без языка нет концептуальной мысли. Науки о поведении и мозге 25 : 687. DOI: http://dx.doi.org/10.1017/S0140525X02360126
Гулд, Стивен Джей . (2002). Структура эволюционной теории .Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Грайс, Х. Пол . (1957). Имея в виду. Философский обзор 66 : 377. DOI: http://dx.doi.org/10.2307/2182440
Грайс, Х. Пол . (1975). Логика и разговор В: Коул, Питер, Морган, Джерри Л. Джерри Л. (ред.), Синтаксис и семантика 3: Прагматика . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Академическая пресса, С. 41.
Хаузер, Марк Д. . (2000). Дикие умы . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Генри Холт и компания.
Хаузер, Марк Д .; Ян, Чарльз; Бервик, Роберт С .; Таттерсолл, Ян; Райан, Майкл Дж .; Ватумулл, Джеффри; Хомский, Ноам; Левонтин, Ричард С. . (2014). Тайна эволюции языка. Границы психологии 5 : 1. DOI: http://dx.doi.org/10.3389/fpsyg.2014.00401
Хаузер, Марк Д .; Хомский, Ноам; Fitch, Текумсе В. . (2002). Факультет языка: что это такое, у кого он есть и как он развивался? Наука 298 : 1569. DOI: http://dx.doi.org/10.1126/science.298.5598.1569
Хинзен, Вольфрам . (2006). Интеллектуальный дизайн и минимальный синтаксис . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, DOI: http://dx.doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199289257.001.0001
Хинзен, Вольфрам . (2013). Узкий синтаксис и язык мысли. Философская психология 26 год (1) : 1. DOI: http://dx.doi.org/10.1080/09515089.2011.627537
Херфорд, Джеймс Р. . (2007). Истоки смысла: язык в свете эволюции . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Джекендофф, Рэй . (1972). Семантика порождающей грамматики . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Джекендофф, Рэй . (1999). Возможные этапы развития языковой способности. Тенденции в когнитивных науках 3 (7) : 272. DOI: http: // dx.doi.org/10.1016/S1364-6613(99)01333-9
Джекендофф, Рэй . (2002). Основы языка: мозг, значение, грамматика, эволюция . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Джекендофф, Рэй; Пинкер, Стивен . (2005). Природа языкового факультета и его значение для эволюции языка (Ответ Фитчу, Хаузеру и Хомскому). Познание 97 : 211. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.cognition.2005.04.006
Карлссон, Фред .(2010). Синтаксическая рекурсия и итерация В: ван дер Хюльст, Гарри (ред.), Рекурсия и человеческий язык . Берлин: Мутон де Грюйтер, С. 43. DOI: http://dx.doi.org/10.1515/9783110219258.43
Кауфман, Стюарт . (1993). Истоки заказа . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Лангакер, Рональд В. . (1969). О прономинализации и подчиненности В: Райбел, Дэвид А., Шейн, Сэнфорд А.Сэнфорд А. (ред.), Современные исследования на английском языке . Энглвуд Клиффс, Нью-Джерси: Прентис-Холл, С. 160.
Ласник, Ховард . (1976). Замечания о кореференции. Лингвистический анализ 2 : 1.
Лейбер, Джастин . (2001). Тьюринг, хрупкость и несостоятельность эволюционных объяснений: загадка о единстве работы Алана Тьюринга с некоторыми более серьезными последствиями. Философская психология 14 (1) : 83.DOI: http://dx.doi.org/10.1080/09515080120033553
Леннеберг, Эрик . (1962). Понимание языка без способности говорить: отчет о случае. Журнал аномальной и социальной психологии 65 (6) : 419. DOI: http://dx.doi.org/10.1037/h0041906
Mangum, Wyatt A. . (2010). Общение с животными: «язык» медоносных пчел В: Беренс, Сьюзан Дж., Паркер, Джудит А. Джудит А. (ред.), Язык в реальном мире: Введение в лингвистику .Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Рутледж, С. 255.
Мэйнард Смит, Джон; Буриан, Ричард; Кауфман, Стюарт А .; Альберх, Пере; Кэмпбелл, Джон Х .; Гудвин, Брайан; Ланде, Рассел; Рауп, Дэвид М .; Вольперт, Льюис . (1985). Ограничения развития и эволюция. Ежеквартальный обзор биологии 60 (3) : 265. DOI: http://dx.doi.org/10.1086/414425
Макдауэлл, Джон . (1994). Разум и мир . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Маклафлин, Брайан П. . (2009). Снижение систематичности. Synthese (170) : 251. DOI: http://dx.doi.org/10.1007/s11229-009-9582-0
Милликен, Рут Гарретт . (2005). Язык: биологическая модель . Оксфорд: Кларендон Пресс, DOI: http://dx.doi.org/10.1093/0199284768.001.0001
Моравчик, Юлиус М. . (1981). Фреге и Хомский о мысли и языке. Философские исследования Среднего Запада 6 (1) : 105.DOI: http://dx.doi.org/10.1111/j.1475-4975.1981.tb00431.x
Моро, Андреа . (2013). Равновесие человеческого синтаксиса: симметрии в мозгу . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Рутледж.
Моро, Андреа . (2014). О сходстве синтаксиса и действий. Тенденции в когнитивных науках 18 (3) : 109. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.tics.2013.11.006
Ориги, Глория; Спербер, Дэн . (1998).Эволюция, общение и правильная функция языка: обсуждение Милликена в свете прагматики и психологии чтения мыслей. Каррутерс, Питер, Чемберлен, Эндрю Эндрю (ред.), Эволюция и человеческий разум: язык, модульность и социальное познание . Кембридж: Издательство Кембриджского университета, С. 140.
Паркер, Анна Р. . (2006). Развитие способности к узкому языку: была ли рекурсия ключевым шагом? Материалы 6-й Международной конференции по эволюции языка. : 239.
Петитто, Лаура-Энн . (2005). Как мозг порождает язык: о нервной ткани, лежащей в основе усвоения речи человеком. Макгилврей, Джеймс (ред.), Кембриджский компаньон Хомского . Кембридж: Издательство Кембриджского университета, С. 84.
Петитто, Лаура-Анн; Заторре, Роберт; Гауна, Кристина; Никельский, Э. Дж .; Дости, Дина; Эванс, Алан .(2000). Речеподобная мозговая активность у глухих людей при обработке жестовых языков: последствия для нейронной основы человеческого языка. Труды Национальной академии наук 97 (25) : 13961.
Филлипс, Колин . (1996). Порядок и структура (Рабочие документы MIT по лингвистике). диссертация. Кембридж, Массачусетс: Массачусетский Институт Технологий.
Филлипс, Колин; Пари, Мэтью . (2007). Соотношение структуры и времени в лингвистике и психолингвистике В: Гаскелл, Гарет (изд.), Оксфордский справочник по психолингвистике . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, С. 739. DOI: http://dx.doi.org/10.1093/oxfordhb/9780198568971.013.0045
Филлипс, Колин; Льюис, Шеваун . (2013). Порядок следования производных в синтаксисе: доказательства и архитектурные последствия. Лингвистика 6 : 11.
Piantadosi, Steven T .; Тили, Гарри; Гибсон, Эдвард . (2012). Коммуникативная функция двусмысленности в языке. Познание 122 (3) : 280. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.cognition.2011.10.004
Пиаттелли-Пальмарини, Массимо; Уриагрека, Хуан; Салабуру, Пелло . (2009). Разумов и языка: диалог с Ноамом Хомским в Стране Басков . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Пинкер, Стивен; Блум, Пол . (1990). Естественный язык и естественный отбор. Бихевиоризм и наука о мозге 13 : 707.DOI: http://dx.doi.org/10.1017/S0140525X00081061
Пинкер, Стивен; Джекендофф, Рэй . (2005). Факультет языка: что в нем особенного? Познание 95 : 201. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.cognition.2004.08.004
Повинелли, Дэниел Дж. . (2000). Народная физика для обезьян . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Редди, Майкл . (1979). Метафора канала: случай конфликта фреймов в нашем языке о языке В: Ортони, Эндрю (изд.), Метафора и мысль . Кембридж: Издательство Кембриджского университета, С. 284.
Рейнхарт, Таня . (1983). Анафора и смысловая интерпретация . Бекенхэм: Крум Шлем.
Рейнхарт, Таня . (2006). Интерфейсные стратегии: оптимальные и дорогостоящие вычисления . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Ропер, Том, Спис, Маргарет Маргарет (ред.), . (2014). Рекурсия: сложность познания .Гейдельберг: Springer.
Росс, Джон Роберт . (1986). Бесконечный синтаксис! . Норвуд, Нью-Джерси: Ablex.
Райл, Гилберт . (1968). Загадочный элемент в представлении о мышлении В: Стросон, Питер Ф. (ред.), Исследования по философии мысли и действия . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, С. 7.
Зауэрланд, Ули; Гертнер, Ханс-Мартин . (2007). Интерфейсы + рекурсия = Язык? Минимализм Хомского и взгляд на синтаксис-семантику .Берлин: Mouton de Gruyter.
Сирл, Джон . (1974). Революция Хомского в лингвистике В: Харман, Гилберт (ред.), О Ноаме Хомском: Критические очерки . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Якорь, стр.2.
Семино, Елена . (2006). Корпусное исследование метафор речевой деятельности в британском английском In: Стефанович, Анатолий, Грис, Стефан Т. Стефан Т. (ред.), Корпоративные подходы к метафоре и метонимии .Берлин: Мутон де Грюйтер, С. 36.
Шеттлворт, Сара Дж. . (2010). Познание, эволюция и поведение . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Сигурэссон, Халльдор Арманн . (2003). Принцип тишины В: Дельсинг, Ларс-Олоф, Фальк, Сесилия; Сесилия и Йозефссон, Гунлог; Gunlög, Sigursson, Halldór Á. Halldór Á. (ред.), Грамматика в центре внимания, Festschrift for Christer Platzack 18 ноября 2003 г. .Лунд: Валлин и Далхольм, 2 С. 325.
Сигурэссон, Халльдор Арманн . (2004). Значимая тишина, бессмысленные звуки. Справочник по языковым вариациям 4 (1) : 235.
Саймон, Герберт А. . (1956). Рациональный выбор и структура среды. Психологический обзор 63 (2) : 129. DOI: http://dx.doi.org/10.1037/h0042769
Слезак, Петр . (2002). Размышление о мышлении: язык, мышление и самоанализ. Язык и общение 22 : 353. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/S0271-5309(02)00012-5
Смит, Нил; Цимпли, Янти-Мария . (1995). Разум ученого . Оксфорд: Блэквелл.
Спербер, Дэн; Уилсон, Дейрдра . (1986). Актуальность: Коммуникация и познание . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Спроус, Джон, Хорнштейн, Норберт Норберт (ред.), .(2013). Экспериментальный синтаксис и островные эффекты . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Стюарт, Ян . (1998). Другой секрет жизни: новая математика живого мира . Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Вайли.
Стромсвольд, Карин . (1999). Когнитивная нейробиология овладения языком В: Газзанига, Майкл (ред.), Новые когнитивные нейронауки . Кембридж, Массачусетс: MIT Press, стр.909.
Томпсон, Д’Арси . (1942). По росту и форме . Кембридж: Издательство Кембриджского университета. [1917].
Томалин, Маркус . (2007). Пересмотр рекурсии в синтаксической теории. Lingua 117 : 1784. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.lingua.2006.11.001
Томаселло, Майкл . (2006). Приобретение языковых конструкций в: Кун, Дина, Зиглер, Роберт Роберт (ред.), Справочник по детской психологии (шестое издание) .Хобокен, Нью-Джерси: John Wiley & Sons, Inc, С. 255.
Тьюринг, Алан . (1952). На химической основе морфогенеза. Философские труды Лондонского королевского общества 237 : 37. DOI: http://dx.doi.org/10.1098/rstb.1952.0012 Серия Б.
Ванпарис, Йохан . (1995). Обзор металингвистических метафор В: Гуссенс, Луи, Пауэлс, Поль; Пол и Рудзька-Остынь, Брыгида; Бригида, Симон-Ванденберген, Анн-Мари; Анна Мария, Ванпарис, Йохан Йохан (ред.), Из уст в уста . Амстердам: Бенджамины, стр.1. DOI: http://dx.doi.org/10.1075/pbns.33.02van
фон Гумбольдт, Вильгельм . (2000). На языке . Кембридж: Издательство Кембриджского университета. [1836].
Уолш, Денис М. . (2008). Функция в: Псиллос, Статис, Творог, Мартин Мартин (ред.), Товарищ Рутледж по философии науки . Абингдон, Великобритания: Рутледж, стр.349.
Уильямс, Джоанна Радванска . (1993). Выражение и общение как основные языковые функции. Исследования межкультурной коммуникации 3 : 91.