Эдипов труд: «Эдипов комплекс» и «Царь Эдип» Софокла (О некоторых психоаналитических интерпретациях древнегреческой трагедии)

Автор: | 08.06.2021

Содержание

«Эдипов комплекс» и «Царь Эдип» Софокла (О некоторых психоаналитических интерпретациях древнегреческой трагедии)

Из полусотни поэтов, писавших и ставивших свои трагедии в V веке до н. э. на афинском театре Диониса, уже античные филологи выделили трех, наиболее выдающихся, – Эсхила, Софокла и Еврипида. В свою очередь вследствие определенным образом сложившихся читательских симпатий, потребностей школы, а отчасти и по воле случая, от общего числа трагедий, написанных этими драматургами, до нас дошла примерно одна восьмая их часть. Но и из этих трех десятков трагедий современный читатель, если он не испытывает особого интереса к древнегреческой мифологии и истории античного театра, а подчиняется только впечатлению, непосредственно производимому произведением искусства, выберет, наверное, не больше восьми – десяти пьес. И каковы бы ни были причины и результаты такого выбора, можно смело поручиться, что софокловский «Царь Эдип» окажется в числе наиболее известных и по заслугам наиболее прославленных трагедий древних авторов. Может быть, не случайно именно «Царь Эдип» стал одним из тех шедевров мирового театра, которые вскоре же после Октябрьской революции оказали огромное эмоциональное воздействие на массового зрителя, до тех пор, вероятно, даже не слышавшего имени ни Софокла, ни Эдипа.

В воспоминаниях нашего известного драматического актера Ю. Юрьева сохранился рассказ о постановке «Царя Эдипа» в мае 1918 года в петроградском цирке Чинизелли. Несмотря на то, что премьера трагедии состоялась в дни, первоначально отведенные для чемпионата французской борьбы, и часть собравшейся публики ждала выступления своих фаворитов-тяжеловесов, при первом же появлении Эдипа «все зрители, сидевшие сплошным кольцом вокруг толпы, изображавшей на арене жителей Кадма (древнее название Фив. – В. Я.), зажили одной жизнью с нею, и так же, как она, с затаенным дыханием слушали слова Эдипа… Мощь, заложенная в трагедии, ее стихийная сила дали чувствовать себя с самого начала действия, – и не мудрено, что зритель сразу оказался во власти этой стихии, и эта стихия бурным потоком унесла всех за собой и закружила в водовороте совершавшихся в трагедии событий».

Пораженный их величием и торжественностью, зритель, «невольно подчиняясь стихийной силе, заложенной в трагедии, всем своим существом отдавался ей и всецело был поглощен развертывавшимся действием».

Многовековой успех «Царя Эдипа» у читателей и зрителей не раз заставлял теоретиков искусства задаваться вопросом о причинах столь сильного воздействия этой трагедии на аудиторию. В связи с этим нередко возникали размышления об эстетической природе древнегреческой трагедии вообще, поскольку «Царь Эдип» давно считается образцовым примером всего жанра. Одно из таких толкований, принадлежащее, кстати сказать, отнюдь не специалисту в области античной культуры или проблем эстетики, получило, тем не менее, за последние десятилетия настолько широкое распространение среди западноевропейской и американской интеллигенции, что оно заслуживает специального рассмотрения на страницах литературоведческого журнала. Речь идет о психоаналитической трактовке прославленной трагедии Софокла.

Было бы неверным считать, что психоаналитическое толкование процесса художественного творчества и других форм общественного сознания безоговорочно принимается всеми зарубежными антропологами, этнографами, литературоведами и психологами, – нередко достаточно авторитетные специалисты в этих областях выступают против односторонних, насильственных схем, в которые Фрейд и его последователи пытаются втиснуть все многообразие общественной деятельности как современного человека, так и его предков.

Тем не менее, как раз в сфере литературного творчества и литературоведения психоаналитические «модели» продолжают оказывать существенное влияние на западных исследователей. Советскому читателю достаточно вспомнить недавно переведенный у нас роман Айрис Мердок «Черный принц», где он найдет и традиционнейшую для психоанализа трактовку «Гамлета», и совершенно пародийную оценку главных героев этого романа устами невежественного «консультанта-психолога» Фрэнсиса Марло; здесь и влюбленность сыновей в матерей и одновременно ненависть к ним («обожаемой маме не прощается, что она спала с ненавистным папой»), и влюбленность дочерей в отцов, и «замещение» запретного объекта другим, и убеждение в том, что «художники по большей части – гомосексуалисты» и мазохисты, и так далее в том же роде.

Все это было бы смешно, если бы психоанализ не оказывал серьезного влияния на интеллигенцию в Соединенных Штатах и в Западной Европе
, претендуя на роль единственного научного течения, способного объяснить все тайны художественного творчества.

В этих условиях нельзя ограничиваться негодованием по поводу психоаналитических конструкций или ироническим пересказом откровений современных фрейдистов. Критику общеметодологических установок психоаналитиков целесообразно дополнить разбором их работ, в которых эти установки применяются к конкретным литературным произведениям. Ниже мы и остановимся на психоаналитической трактовке «Царя Эдипа» и попытаемся сначала показать несовместимость фрейдистских представлений об этой трагедии с подлинным содержанием литературного памятника, а затем дать свое объяснение мифа, послужившего основой для трагедии Софокла.

 

1

«Царь Эдип» Софокла оказался первым литературным произведением, к которому были приложены методы психоаналитического исследования, и сделал это сам Фрейд в известной работе «Толкование снов». Секрет эстетического воздействия прославленной трагедии на зрителей Фрейд видел в том, что в расследовании, проводимом героем Софокла, зритель находит постепенное разоблачение своего собственного подсознательного стремления к убийству отца и к соединению с матерью и, освобождаясь от тягостного, хотя ранее и не осознанного гнета этих преступных желаний, испытывает чувство разрядки и душевного очищения

.

После Фрейда к «Царю Эдипу» многократно обращались едва ли не все ведущие представители психоанализа, включая О. Ранка, посвятившего объемистую монографию «мотиву инцеста» в художественной литературе, и Э. Фромма, отрицавшего, напротив, в мифе и трагедиях об Эдипе значение инцеста и сосредоточившего особое внимание на конфликте отца и сына. Существует специальная библиография исследований «эдипова комплекса» в психоанализе , – правда, по утверждению самих психоаналитиков, далеко не полная и теперь, во всяком случае, устаревшая. За четверть века, прошедших после ее выхода в свет, появилось достаточно новых работ, чьи авторы считали своей задачей изучение в «эдиповской трилогии» тех моментов, которые до сих пор были недостаточно выявлены их предшественниками. Если эдипов комплекс, открытый Фрейдом, хоть в какой-то мере соотносился с содержанием трагедии Софокла, то нынешние психоаналитики этим не ограничиваются, «обнаруживая» в «Царе Эдипе»»невиданные» сексопатологические «глубины». Наиболее показательны в этом отношении работы одного из самых известных представителей современного фрейдизма Ж. Деверё и нью-йоркского психиатра М. Канцера. При этом следует иметь в виду, что система «доказательств» у психоаналитиков достаточно однотипна, и поэтому, ознакомившись с методологией двух авторов, мы получим довольно полное представление о подобной трактовке трагедии об Эдипе вообще.

И для Канцера, и для Деверё исходным моментом является, конечно, основной тезис фрейдизма о сущности эдипова комплекса: присущее якобы от рождения всякой мужской особи стремление к инцесту и отцеубийству вытесняется под влиянием общественных установлений в область подсознательного и находит выражение в мифе, в котором Эдип убивает Лаия и женится на Иокасте (невольно или сознательно, роли не играет), Впрочем, внимание современных психоаналитиков привлекает не столько основной «сюжет» эдипова комплекса, сколько «сопутствующие» ему обстоятельства.

Так, Канцер полагает, что особое значение для судьбы юноши Эдипа имела его встреча со Сфинкс, поскольку в облике этой женщины-чудовища с нижней половиной в виде львицы представлен «совмещенный образ родителей» Эдипа, «замаскированный гомосексуальный образ отца» и в то же время – «фаллическая мать»

, Убивая Сфинкс, Эдип преодолевает препятствия, стоявшие на пути его соединения «с сексуальным партнером», хотя тут же выясняется, что мать, к обладанию которой он так стремился, и есть, «несомненно (assuredly), полногрудая Сфинкс, хищная и устрашающая ниже талии». Затем, в финале «Царя Эдипа», якобы символически представлен половой акт, ибо спальня, в которую врывается царь, равнозначна материнскому чреву, а возвращение из нее слепого и беспомощного Эдипа – «очевидное изображение его возрождения».
В то же время, вонзая себе в глаза острия застежек от платья Иокасты, так что кровь льется потоком, Эдип производит над собой символическую кастрацию.

Экономя время и терпение читателя, отметим только, что и в других трагедиях «эдиповского цикла» Канцер находит столь же «очевидную» символику: Антигона, сопровождающая изгнанного отца («Эдип в Колоне»), выступает для Эдипа в качестве «матери-дочери», а священный участок Евменид, куда они приходят, «символизирует ее гениталии» и т. д..

Таковы рассуждения Канцера. Ход мыслей Деверё несколько иной: он крайне озабочен розысками в истории того же персонажа… гомосексуальной «проблематики». Поэтому в статье «Почему Эдип убил Лаия»

автор главное внимание уделяет «характеру». Лаия, который был известен в греческой мифологии как похититель юного Хрисиппа, сына царя Пелопа. Последний в гневе проклял растлителя своего первенца, и в осуществление этого проклятья Гера наслала на Фивы жестокую Сфинкс – таков был один из вариантов мифа, использованный для толкования эдипова комплекса уже Ранком, Привлекая к этому другой вариант, по которому не знающие друг друга Эдип и Лаий выступали как соперники за любовь Хрисиппа, Деверё делает вывод, что вражда между отцом и сыном «получает гомосексуальную мотивировку», Впрочем, еще более решительно, оказывается, поступает Эдип в том варианте мифа, где он снимает с убитого Лаия меч и пояс: лишая Лаия (хоть и убитого!) меча и снимая с него пояс, он превращает его в женщину, так как развязать на девушке пояс – значит сделать первый шаг к обладанию ею. Таким образом, извращенные наклонности не только Лаия, но и Эдипа считаются доказанными, и подлинным объектом любви Эдипа становится «великан-людоед» Лаий. Влечение же Эдипа к Иокасте «до известной степени мотивируется его стремлением избежать и одновременно косвенным образом удовлетворить его собственные садо-мазохистские и гомосексуальные желания», вызванные поведением его отца.

Сравнительно недавно Деверё вновь обратился к трагедии Софокла и выступил со статьей о самоослеплении Эдипа в специальном журнале , – факт сам по себе примечательный, поскольку показывает, что даже солидные издания по классической филологии, до недавних пор не принимавшие всерьез психоаналитические толкования, уступают теперь свои методологические позиции модному «учению». Правда, характер журнала наложил известный отпечаток и на статью Деверё, который пытается, по его словам, не покидать почву «чисто филологических данных», хотя в действительности достаточно часто их искажает. Приведем лишь несколько примеров. Так, Деверё утверждает, что мотив самоослепления Эдипа появляется впервые у Софокла; между тем об этом говорилось уже в фиванской трилогии Эсхила («Семеро против Фив», ст. 778 – 784), за сорок лет до «Царя Эдипа». Далее. Он считает, что ослепление детей Финея («Антигона», ст. 970 ел.) было совершено их собственным отцом, в то время как в тексте речь идет о преступлении их мачехи. Такое же безразличие к фактическим данным характерно и для предыдущей статьи Деверё («Why Oedipus killed Laius», p. 180). Здесь он, в частности, выражает абсолютную уверенность в том, что любой «интеллигентный грек, присутствовавший при представлении софокловской «Трилогии об Эдипе», конечно, знал о характере Лаия и его ранней истории». У нас нет оснований сомневаться в понятливости зрителей Софокла, но ни один из них не мог бы попасть на представление софокловской трилогии об Эдипе по той простой причине, что Софокл никогда такой трилогии не писал. То, что сейчас объединяется под условным названием «фиванской трилогии», состоит в действительности из трех совершенно отдельных трагедий, созданных с интервалом в восемнадцать – двадцать лет: «Антигона» написана, скорее всего, в 443 – 442 году, «Царь Эдип» – около 425 года, «Эдип в Колоне» – перед самой смертью Софокла, то есть около 406 года. Сводить их в некое целое и соединять свидетельства из одной трагедии с данными другой все равно, что следить за эволюцией образа Ивана Грозного от «Псковитянки» к «Царской невесте», где о нем только говорят другие. Главный персонаж уже упомянутого романа А. Мердок утверждал, что подсознание «только тем и занимается, что соединяет разных людей в один образ». Похоже, что по этому же пути идет и само психоаналитическое литературоведение…

Впрочем, вернемся к умозаключениям Деверё. Сводятся они к следующему. Ворвавшись во дворец, Эдип поступает не очень последовательно: ищет меч, но неизвестно, зачем он это делает; ослепляет себя, считая лишение зрения меньшим из двух зол (по сравнению со смертью?), но его объяснение не удовлетворяет хор, – словом, Эдип ведет себя так, как больные в припадке безумия. А если это доказано, то «его самоослепление, – подчеркивает Деверё, – не может быть принято только в прямом смысле: его следует рассматривать также как символический акт» – именно как символическое самооскопление за преступное сожительство с матерью. Чтобы доказать свою точку зрения, Деверё приводит целый список античных свидетельств, по которым преступление на эротической почве наказывалось ослеплением виновника. Если исключить из этого списка очевидные натяжки и путаницу , то связь между прелюбодеянием или инцестом, с одной стороны, и ослеплением виновного – с другой, отрицать не приходится. Другое дело, как ее объяснить. По мнению Деверё, Софокл «был осведомлен» о том, что стремится доказать современный психоаналитик, то есть «о существовании причинно-следственной модели: сексуальное преступление – ослепление». Правда, автор признает, что в «Царе Эдипе» самоослепление не представлено как традиционная форма подобного наказания и что в других трагедиях Софокл вовсе не касается этого мотива. Деверё готов даже согласиться с тем принципом филологического исследования, согласно которому «то, что не упомянуто в пьесе, в ней не существует», Он вносит только небольшую «поправку»: мы имеем право считать «упомянутым и то, что специально – и иногда даже эксплицитно – не упомянуто в пьесе». Раз так, то к образу Эдипа может быть приложен психоаналитический принцип «предопределенности», коренящийся все в тех же низменных инстинктах, оттесненных в глубины подсознательного и прорывающихся наружу в поведении невротиков.

Ознакомившись с методами психоаналитического литературоведения на конкретном примере интерпретации с их помощью «Царя Эдипа», читатель может спросить: существуют ли в человеческой природе сыновья, домогающиеся любви собственных матерей? Или вдовцы, производящие над собой самооскопление, хотя бы и символическое? Возможно, что врачам-сексопатологам приходится встречаться с болезненными отклонениями от нормы на почве нарушения психических функций организма. Но психоаналитики претендуют на раскрытие посредством своей методики едва ли не всех проявлений человеческой культуры (начало этому положил опять же Фрейд в работе «Тотем и табу», 1913) и в том числе глубинного содержания, заложенного в художественном произведении. Они стремятся безоговорочно вытеснить все другие возможности толкования литературы как формы общественного сознания. «Попытка соединить божественное всемогущество с человеческой ответственностью, конечно, должна провалиться на этом материале (то есть на анализе «Царя Эдипа»), как и на всяком другом», – утверждал Фрейд, отстаивая свое объяснение.

Если, однако, аргументация психоаналитиков не убедила читателя, который спросит, в какой мере она оправдывается содержанием и текстом «Царя Эдипа», то ему можно ответить с полной определенностью: ни в какой. Правда, полемизировать со сторонниками этой методологии – в частности, по поводу «Царя Эдипа» – очень трудно по одной простой причине: они совершенно не затрудняют себя тем, чтобы соотнести свои построения с фактами – текстом произведения и историей его создания, с характером и достоверностью источников и т.

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

Профанация мифа (повествование о Сизифе в контексте секулярной культуры) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ

В. В. Варава

Московский православный институт святого Иоанна Богослова

ПРОФАНАЦИЯ МИФА (ПОВЕСТВОВАНИЕ О СИЗИФЕ В КОНТЕКСТЕ СЕКУЛЯРНОЙ КУЛЬУТРЫ)

В статье анализируются наиболее распространенные формы «профанации» мифа в секулярной культуре. Это, во-первых, моралистическая трактовка, согласно которой миф содержит в себе назидание; во-вторых, историческая, согласно которой мифологическое повествование относится исключительно к прошлому. В качестве примера берется древнегреческий миф о Сизифе. Использование экзистенциальной аналитики А. Камю иллюстрирует метафизическую и этическую глубину этого мифа, который репрезентирует универсальную человеческую ситуацию.

Ключевые слова: античная мифология, миф о Сизифе, секулярная культура, экзистенциальный смысл, А. Камю, «сизифов труд», диалектика мифа.

V. V. Varava

St. John the Theologian’s Moscow Orthodox Institute

(Moscow, Russia)

PROFINATION OF MYTH (NARRATION ABOUT SISYPHUS IN THE CONTEXT OF SECULAR CULTURE)

In the article, the most common forms of «profanation of myth» in secular culture are analyzed. This, first, is a moralistic interpretation, according to which the myth contains an admonition; second, the historical ones, according to which the mythological narrative refers exclusively to the past. As an example, take the ancient Greek myth of Sisyphus. Using the existential analytics of A. Camus illustrates the metaphysical and ethical depth of this myth, which represents the universal human situation.

Keywords: ancient mythology, myth of Sisyphus, secular culture, existential meaning, A. Camus, «Sisyphean labor», dialectic of myth.

Гомер в одиннадцатой песне «Одиссеи» так повествует о страшных мучениях Сизифа.

«Видел я также Сизифа, казнимого страшною казнью;

Тяжкий камень снизу обеими влек он руками В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись, Камень двигал он вверх; но, едва достигал до вершины С тяжкою ношей, назад устремленный невидимой силой, Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень. Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши, Тело в поту, голова вся покрытая черною пылью»

(Пер. В. А. Жуковского)

Этот «хитрейший из смертных», дважды обманувший смерть и всю жизнь совершающий различные злодеяния, жестоко наказан, как и другие обитатели Аида, которых встретил Одиссей. Одновременно изящная и жестокая мысль древнего грека отразила в этом эпизоде о муках Сизифа нечто поистине запредельное. Это не частный случай злодея, это какая-то вселенская человеческая участь. В каком-то очень глубоком смысле история Сизифа и книга Экклезиаста совпадают. Последний своим скорбным размышлением словно иллюстрирует ситуацию первого.

Никакой герменевтики не хватит, чтобы проникнуть в первоначальный замысел, глубинную интенцию греческого поэта. И дело здесь не только в гигантском временном периоде, отделяющем нас от времени создания великой поэмы. Хотя, безусловно, чем древнее текст, тем он сложнее для адекватного понимания своих исторических реалий, которые отличают «дух и стиль» каждой эпохи. Но в данном случае речь не идет об особенностях древнегреческой культуры, малопонятной современникам. Здесь нечто иное. Это откровение о человеке, его судьбе и бытийной ситуации, которое перешагивает через все временные, культурно-исторические барьеры, становясь универсальной истиной, в полой мере доступной лишь Философии, а не только истории и филологии. Эти истины не для научного анализа; они для человека.

Человечество, не только современное человечество, но известное нам сознательное человечество, возможно и античного периода, сбросило со щитов эту историю, сформировав из него стандартный канон «школьного мифа». Греки снабдили нас в изобилии такими великолепными повествованиями, которые вошли в плоть и кровь европейской и мировой культуры. В культурной проекции миф о Сизифе воспринимается как текст, в то время как это текст-послание, имеющее бытийное содержание, выходящее за границы той или иной исторической ситуации.

Культура адаптирует этот миф (точнее бытийное послание), делая его приемлемым для восприятия среднего носителя и потребителя культурной информации. Вся острота этого послания, весь ужас этого события просто-напросто исчезает, превращаясь в один из мифов, которыми изобилует культура.

Вообще, если миф воспринимать по-лосевски, то есть символически и онтологически, то мы не должны видеть в нем лишь плод народных сказаний и преданий, рожденных фольклорным воображением, как правило, древней эпохи. В «Диалектике мифа» А. Ф. Лосев, опровергая и высмеивая «научный» подход, а вместе с ним и обывательский, поскольку наука и есть обывательский взгляд, облаченный в терминологию, показывает, прежде всего, чем миф не является. Такой апофатический метод приводит к философа к тому, что миф не есть выдумка, фикция, фантастический образ, метафизическое построение, схема, аллегория, специально религиозное создание, догмат, историческое событие. Позитивная формулировка мифа, отмечающая то, что ускользает от научно-обыденного мышления, видит, что это: «…наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это —

совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола» [1; с. 36].

А. Ф. Лосев раскрывает фундаментальное значение мифа, связывая с ним наиболее сущностные проявления человеческого бытия. Наиболее лаконичная итоговая формулировка выглядит так: «миф есть в словах данная чудесная личностная история» [1; с. 212]. Это позволяет понять, насколько сильно профанирован миф, в том числе и миф о Сизифе. Неличностное и бестайное сознание берется интерпретировать идеи и сюжеты, далеко превосходящие уровень существующих научных методов. В результате мы имеем какую-то далекую историю, по сути дела, сказку.

Профанация мифа о Сизифе, возможно, наиболее кощунственная по отношению к человеческому уделу, поскольку зафиксированный здесь трагизм, начисто стирается в существующих трактовках. Суть профанации в том, что рассказ о Сизифе воспринимается не более чем обычный вымышленный сюжет, маркирующий своеобразие греческой культуры и никак не соотносящийся с человеческой ситуацией в целом.

Вот несколько стандартных переложений (и, соответственно, трактовок) мифа о Сизифе, которые можно встретить в любых современных справочных, учебных и научных изданиях. Приведем некоторые показательных примеров: «… Однажды, когда он сидел за столом, наслаждаясь богатыми яствами, к нему неожиданно вошла Смерть и вернула его назад, в преисподнюю. Там его постигает наказание: он должен был втаскивать на высокую гору громадную мраморную глыбу. Лишь только он достигал вершины и пробовал укрепить там камень, тот срывался и снова катился вниз, и несчастный преступник снова напрасно принимался за свою тяжелую работу. И это длилось века… До сих пор еще бесплодная, напрасная работа называется «Сизифовой» … Сизиф свершил много преступлений, совершал набеги, грабил и убивал путников. За свои преступления он был обречен на тяжкие муки в Аиде: должен был вечно вкатывать на гору тяжелый камень, который едва достигнув вершины, срывался вниз, так что все приходилось начинать сначала. Отсюда — выражение «сизифов труд», «сизифов камень», «сизифовы муки», означающий тяжелый, бесконечный и бесполезный труд. … «Тяжкое наказание несет Сизиф в загробной жизни за все то коварство и обманы, которые совершил он на земле. Сизиф осужден вкатывать на высокую, крутую гору громадный камень. Напрягая все силы, трудится Сизиф. Пот градом струится с него от тяжелой работы. Все ближе вершина, еще усилие — и окончен будет труд Сизифа, но вырывается из рук его камень и с шумом катится вниз, поднимая облака пыли. Снова принимается Сизиф за работу. Так вечно катит камень Сизиф и никогда не может достигнуть цели — вершины горы» [2; с. 123].

Примечательно объяснение выражения «сизифов труд», которое стало крылатым для обозначения «нескончаемой и бессмысленной работы». Здесь учитывается лишь фактор работы, но не личности Сизифа, обреченного на эту работу. Но разве возможно говорить о личности мифологического персонажа?

Именно о личности и нужно говорить, поскольку лишь в этом случае удастся избежать удручающей профанации, сводящей на нет все сущностные и

наиболее значимые аспекты этой трагической истории. Говоря о Сизифе как о личности, мы тем самым ставим вопрос о том, насколько его ситуация соотносима с нашей собственной. Можем ли мы в ней узнать себя?

Чтобы избежать этих вопросов робкое сознание снимает их остроту и вопиющую проблемность, иными словами профанирует миф.

Профанация этого мифа проявляется, по крайней мере, в двух его трактовках. Во-первых, это моралистическая трактовка — наказан провинившийся; во-вторых, историческая — это относится к античности, то есть к ситуации в прошлом.

Конечно, «самый хитрый из всех смертных», «великий мошенник», победитель смерти, обманувший самого бога смерти и выбравшийся из подземного царства должен быть наказан самым жестоким образом.

Но кажется, что дело тут вовсе не в «злодеяниях» Сизифа. Кто не был мошенником и обманщиком? Чья совесть вообще чиста? Есть античные персонажи и «похлеще» Сизифа. Однако был наказан конкретный Сизиф, а не вообще человек. Подлинная интенция мифа в указании на человека как такового, воплощением которого стал Сизиф. А его моральная профанация в том, что наказан именно он, какой-то случайный Сизиф, а никто иной. Виновен Сизиф, и он несет справедливое наказание.

Мог ли на его месте оказаться кто-то другой? Нет. Коллективное сознание надежно защитилось от того, чтобы ставить себя в положение Сизифа. Все горе мира сконцентрировалось в этом несчастном персонаже, который должен теперь «отдуваться» за все человечество. А мы просто читаем эту историю, никоим образом не соотнося ее со своей собственной. Сизиф стал такой же абстрактной фигурой, не имеющей никакого отношения к ситуации отдельного человека, каковой является Кай из известного силлогизма о всеобщий смертности. Какое мне дело до того, что смертен какой-то Кай? Какое мне дело, что страдает какой-то Сизиф?

Весь ужас начитается тогда, когда историю Кая и Сизифа мы воспринимаем в первом лице.

Кроме самого факта наказания в этом мифе важен способ наказания. Мы уже знаем, что он был наказан самым жестоким образом. И это правда, и мы это знаем, ибо наказание бессмысленностью действий, наказание трудом, который не приносит результата. что может быть более ужасным?

Каждый хотя бы раз в жизни испытал эту адову муку бессмысленного труда. Физические муки ничто по сравнению с этим действительно адским наказанием. Античное сознание оказалось даже более изощренным по сравнению с христианским, которое так и не вышло за пределы физических границ адских мучений. Христианство милосерднее злых язычников; оно-то хорошо знает, что такое муки совести.

Сизифовы страдания, в большей мере, это муки нравственные. Робкая надежда и снова крах. Бессмысленное повторение одного и того же, умирание надежды. Это наиболее тягостное и невыносимое мучение, чудовищнее которого нельзя придумать ничего. Поскольку это не просто частная неудача какого-

нибудь начинания, но экстраполяция на всю жизнь, на жизнь как таковую, то в этом и заключается весь ужас этого наказания.

В случае Сизифа бессмысленным оказывается не какое-то дело, а сама жизнь, все дело жизни, и, уж тем более, всяческие дела человека в жизни. Они не имеют высшего значения, того значения, которого все-таки алчет душа и никогда не находит. И так от дела к делу, от цели к цели, в итоге — вечная неудовлетворенность, разочарование и крах.

Этот миф — непосредственное указание на человеческую ситуацию, в которой жизнь от начала до конца и есть сплошной поток бессмысленных действий, которым суждено лишь повторяться и закончиться полным финальным ничто. Если не смотреть на жизнь изнутри, то есть из временного контекста различных дел и событий, скрепленных нуждой, заботой, страхом и наслаждением, но попытаться окинуть ее целостно, внешне, тогда и открывается страшная истина Сизифова труда, применимая как к жизни отдельного человека, так и к жизни всего человеческого рода.

Неудачей становится жизнь, которая оправдывается лишь конечными делами и заботами, которые никогда не приносят удовлетворения человеку, чей дух всегда в смятении и поиске. Он всегда хочет вырваться из этого замкнутого круга, очерченного Сизифовым проклятьем совершения тяжкой, но лишенной смысла работы. Работы жизни.

Истина, которая стоит за этим повествованием о Сизифе, столь невообразимо страшна, что, по сути, перечеркивает все усилия человечества, человеческой цивилизации, истории и культуры. Любой исторический оптимизм не обоснован, поскольку всегда упирается в финальную истину Сизифова труда, которая расходится со всеми надеждами и ожиданиями, происходящими изнутри человеческой ситуации. Это абсолютный предел всякой абсолютизации. Коварная безжалостность этого мифа в том, что он не указывает никого выхода, даже не дает малейшей надежды.

Среди современных западных философов А. Камю был, пожалуй, одним из немногих отважных людей, которые смело посмотрели в глаза метафизической правде мифа. Потому что для философа была важна истина, истина человеческой ситуации, а не «научная достоверность», не имеющая к человеку никакого отношения. Камю назвал Сизифа «бесполезным тружеником преисподней» и «героем абсурда».

Однако, великий экзистенциалист является при этом и великим гуманистом. Камю не может отпустить Сизифа в откровенную бесцельность, в абсолютный абсурд и поэтому стремится найти смысл в бессмысленной работе Сизифа, хочет оправдать его ужасное положение. Сизиф у Камю — герой, а не мученик. Он всем сердцем желает видеть его героем, поскольку чистый мученик для слишком гуманного Камю просто невыносим.

Философ озабочен героизацией, то есть морализацией образа Сизифа. Во-первых, мучения Сизифа, считает Камю, — это расплата за земные привязанности: «Презрение к богам, ненависть к смерти, жажда жизни стоили ему несказанных мук, когда человеческое существо заставляют заниматься делом, которому нет конца» [3; с. 90]. Такова «вина» Сизифа. И как бы абсурдна

и нелепа она ни была, это все же вина, а значит причина страданий. Беспричинные страдания — вот чего нельзя вынести. И Камю не может этого вынести, и делает из Сизифа трагического героя. Трагический герой — это человек абсурда, осознавший свой трагизм. И это осознание своего положения является для Камю знаком торжества и победы Сизифа, поскольку он возвышается духом над своей судьбой. Он говорит, что «нет такой судьбы, над которой нельзя было бы возвыситься с помощь презрения» [3; с. 91].

Таково кредо экзистенциального гуманизма — презрение к судьбе, презрение к богам, презрение к злой участи. Сизиф — моральный герой, который силой духа поднимается над своей участью. Сила духа есть презрение. И это делает его счастливым.

Камю за поддержкой обращается к образу Эдипа, к его священным словам, сказанным на краю отчаяния: «Я признаю, что все хорошо». Эдип не проклинает, но благословляет. Это, как говорит Камю, «формула абсурдной победы», поскольку она обращает судьбу в «дело сугубо человеческое», изгоняя из здешнего мира Бога.

Связывая ситуацию Эдипа с ситуацией Сизифа, а заодно и с ситуацией Кириллова (у Достоевского), Камю выводит формулу оправдания страданий Сизифа: «Здесь-то и коренится молчаливая радость Сизифа. Его судьба принадлежит ему самому. Обломок скалы — его собственная забота. Созерцая свои терзания, человек абсурда заставляет смолкнуть всех идолов. … Человек абсурда говорит «да», и отныне его усилиям несть конца. Если существует личная судьба, то высшей судьбы не существует, или, в крайнем случае, существует только одна судьба, которую человек абсурда полагает неизбывной и презренной. В остальном он ощущает себя хозяином своих дней» [3; с. 92].

Камю видит Сизифа счастливым и радостным. «Надо представлять себе Сизифа счастливым» — завершает свое эссе французский философ. Это абсолютный гуманизм. В этой трактовке Сизиф выше своей судьбы, он тверже камня. Он победил наказание тем, что принял его, презрел и возвысился над ним. Наказанный Сизиф у Камю выше тех, кто его наказал. Для Камю важен Сизиф, преодолевший наказание, Сизиф, победивший своих палачей силой своего презрения. И это восхищает Камю.

Презрение, презрение к неумолимости бытия и неотвратимости наказаний — вот то, что делает, как считает Камю, в конце концов, счастливым. По сути это стоическая философия. Величие этой философии непреходяще; вряд ли можно найти более достойный способ жизни в ситуации неумолимой и абсурдной судьбы, нежели то, что предлагают стоики. К этой философии просто-напросто обязан прийти любой человек, хоть каплю уважающий себя. Сила стоицизма не в метафизике, а в этике. Это этика благородного человека, решившего жить достойно на фоне недостойного бытия. Смысл жизни в том, чтобы достойно прожить бессмысленную жить. И умереть. Здесь нет размышлений о человеческой ситуации с точки зрения отвлеченной метафизики смысла. Да она и не нужна; ведь главное, в конечном счете, достойно умереть.

В этом близость стоицизма и христианства. Богословие отрицает эту близость, однако, правда в том, что именно этика стоиков, в основании которой

пренебрежение к внешней стороне жизни (пускай даже и в форме смирения), стала формальным этическим принципом христианства. До презрения необходимо смирение. И Сизиф проходит эту школу христианского смирения, прежде чем он станет истинным стоиком.

Сизиф-богоборец — вот идеал Камю, который из нужды делает добродетель, то есть из трагической участи добывает себе счастье. Счастье рождается из презрения, из презрения к своей несчастной и ничтожной доле. Но в презрении не видна вся ужасая глубина ситуации, поскольку презрение ослепляет. Героизация Сизифа не способствует философскому осмыслению человеческой ситуации. Делая Сизифа моральным героем, силой духа стяжавшего себе силу презрения, Камю упускает нечто существенное; он не столько проникает вглубь этой ситуации, сколько учит, как надо действовать в ней. Такова этика поступка человека абсурда, который обязан сохранять мину счастья на лице при совершенно ужасном положении дел. Его действия сами попадают в роковой круг проклятья Сизифова труда. И за бортом остается совершенно неосмысленной страшная истина человеческого существования.

Камю сосредотачивает свое внимание не на самом положении Сизифа, а на том, как он его преодолевает. Это этика, но не онтология Сизифова положения. Для Камю самое важное презреть волю богов, стать хозяином и властелином своей судьбы и в этом обрести высшее счастье и достоинство. В таком случае судьбой человека становится не ужас его положения, а способ его преодоления: «В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень — его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов» [3; 92]. Это высшая верность, которой учит Сизиф — верность, отвергающая богов и двигающая камни.

Презирая волю богов, Сизиф делается властелином судьбы и поэтому вместе с Эдипом произносит: «все хорошо». Здесь мужество, отчаяние и героизм, концентрируясь в воле человека, способно не просто сдвинуть горы, но принять судьбу, презирая ее. Здесь явное противопоставление библейской вере, двигающей горы. Сизиф-стоик побеждает Сизифа-христианина.

Итак, Сизиф-стоик и Сизиф-христианин. Может ли Сизиф быть просто Сизифом? Можем ли мы понять его ситуацию, исходя из нее самой? Что это за ситуация?

Миф о Сизифе — наиболее яркий показатель столкновения, противостояния культуры и бытия. Есть «тексты культуры» и есть «тексты бытия». Культура не равна бытию, но проблема в том, что все бытийные послания также передаются через тексты культуры. Миф о Сизифе — это текст бытия, который по недоразумению, ошибке или злому умыслу стал текстом культуры, утратив подлинность. Это произошло с большинством текстов. Единственный бытийный текст, сохраняющий свой статус кво бытийного — это Библия. Но культура также стремится Библию превратить в текст культуры. Это и есть истинная секуляризация — восприятие бытийных посланий как текстуальных жестов культуры. «Ничего нет вне текста, ничего нет вне культуры» — таково кредо секуляризации, то есть профанации, суть который редукция бытия к культуре. В культуре главное текст, поэтому редукция смысла

к знаку и есть секуляризация, в других наименованиях структурализм, постструктурализма, интертекстуальность, все то, что идет под титулом «постмодернизм».

Секуляризация в действительности — это не обмирщение религиозного, сколько профанация бытийного. И в этом смысле она ровесница культуры. Сама культура, стремящаяся вытолкнуть в текст весь драматизм и проблемность человеческой ситуации, и есть секуляризация, а, значит, профанация. Вот почему наиболее глубокие натуры всегда испытывают неудовлетворенность культурой, понимают ее фальшь и ложь, и стремятся найти что-то иное, подлинное и настоящее. Но пройдя искус изощренного соблазна, вынуждены возвращаться в стартовую точку, похоронив все свои надежды.

Все великие люди обречены на муку Сизифова труда, по крайней мере, на ее понимание.

Литература

1. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001. 568 с.

2. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / сост. А. А. Нейхардт. М.: Правда, 1990. 576 с.

3. Камю А. Миф о Сизифе // Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. М.: Политиздат, 1990. С. 90-93.

Bibliography

1. Losev A. F. Dialektika mifa [Dialectics of the myth]. Moscow: Mysl’, 2001. 568 p.

2. Legendy i skazaniya Drevney Gretsii i Drevnego Rima [Legends and tales of ancient Greece and ancient Rome] /compl. by A. A. Neykhardt Moscow: Pravda, 1990. 576 p.

3. Camus A. Mif o Sizife [The Myth of Sisyphus // Camus A. Buntuyushchiy chelovek [The Rebel]. Philosophy. Politics. Art. Moscow: Politizdat, 1990. P. 90-93.

Статья поступила в редакцию — 06.09.2016 г.

Статья допущена к публикации — 30. 01.2017 г.

происхождение и значение фразеологизма сизифов труд, миф о сизифе кратко

С детства каждый из нас наверняка слышал крылатое выражение «Сизифов труд». Что оно означает? Кто такой Сизиф и чем он вынужден был заниматься? Давайте в этом разберемся, а заодно вспомним и другие фразеологизмы, пришедшие к нам из античных времен.

В мифах древней Греции встречается такой персонаж, как Сизиф, который являлся царем Коринфа. Жил Сизиф весело и припеваючи в своем роскошном дворце, хитрил, обманывал и изворачивался. Его жертвами были земные люди, которые не имели над ним никакой власти. Однажды он решил, что можно перехитрить даже богов, за что впоследствии и поплатился жестоко. История его заключается в следующем. Когда он понял, что к нему пришел бог смерти Танат, Сизиф отвлек его обманом и заковал в цепи. С этого момента люди перестали умирать, а боги царства теней были лишены даров, которые живые люди им давали за своих умерших родственников.

Об этом безобразии узнал Зевс, который прогневался и послал бога войны Ареса за Танатом, потребовав, чтобы его немедленно освободили. После освобождения бог смерти сразу же ввергнул нечестивца Сизифа в свое царствие теней. Долго ждали Аид и его супруга Персефона священных даров от жены Сизифа, но все напрасно, так как он заранее предупредил ее о том, чтобы никаких даров за него никто не приносил. Тут опять Сизиф решил слукавить, объявив богам о строптивости жены, которая якобы не желает расставаться с богатствами. Он пообещал Аиду разобраться с женой, для чего ему необходимо было ненадолго посетить землю, но он тут же обещал вернуться обратно.

Грозный Аид так же, как до этого Танат, поверил лжецу и вернул его на землю. Оказавшись дома, Сизиф назвал гостей и закатил знатный пир. В очередной раз он посмел посмеяться над богами. Боги такого не прощают, но обманщик не хотел даже думать об этом. Сизиф был низвергнут в царство теней и в наказание получил страшную кару. Ежедневно с подножия высокой горы он вынужден был катить вверх огромный тяжелый камень, но, уже почти достигнув вершины, камень срывался вниз. Это продолжается вечно. Сизифов труд тяжел и бесполезен, но такова воля богов. Этот миф может многому нас научить, если внимательно прочитать и как следует задуматься. Прежде чем над кем-то посмеяться или обмануть, вспомните Сизифов труд — такой бессмысленный и тяжелый.

Не один Сизиф получил наказание от богов. Сам сын Зевса Тантал там же в Аиде вынужден стоять по горло в чистой прозрачной воде и видеть перед собой ветви с роскошными плодами. Он испытывает страшную жажду и голод, но склонившись, чтобы сделать глоток воды, он видит, как она уходит сквозь землю, а протягивая руки к плодам, он понимает, что не может дотянуться до них. Эти муки Танталу были даны за насмешки и гордыню по отношению к богам. Мы должны твердо помнить, что прежде чем совершить какой-то поступок, надо все обдумать. Так и в работе. Взявшись за выполнение задания, следует все распланировать, чтобы это был не Сизифов труд (напрасный и никому не нужный), а действительно необходимое и полезное дело. Кстати, создатели PERPETUM MOBILE или вечного двигателя, выполняли Сизифов труд, значение которого — бессмысленная, бесполезная работа. Они плохо были знакомы с физическими законами и годами изобретали то, чего не может быть вообще.

У фразеологизма Танталовы муки совершенно другое значение. Оно означает близость чего-то очень желанного, необходимого и, в тоже время, невозможность этим обладать. Мы испытываем настоящие Танталовы муки, когда хотим невозможного. Возникает это зачастую потому, что мы не соизмеряем цели и свои реальные возможности, впоследствии испытывая душевные терзания. Трезво оценивая ситуацию, успехов в делах можно добиваться всегда. Главное, чтобы то, что вы делаете, было небесполезным, иначе такая работа превратится в Сизифов труд, значение которого вам уже известно.

Происхождение и значение фразеологизма «мартышкин труд»

Наверняка многие из нас слышали такое известное выражение, как «мартышкин труд». Что оно обозначает и откуда пришло в нашу речь? Не все, наверное, четко понимают, когда правильно употреблять его, так же как не всем известен первоисточник этого выражения.

Происхождение фразеологизма «мартышкин труд»

Это выражение берет свое начало в басне известного поэта И.А. Крылова. Его произведение под названием «Обезьяна» послужило толчком к возникновению крылатого выражения. Сама фраза «мартышкин труд» в таком виде в басне не встречается. Её автор — критик Д. И. Писарев. Произведение Крылова вдохновило его на создание этого фразеологизма, ибо он посчитал, что в ней очень красочно описывается явление, которое можно встретить повсеместно в нашей жизни.

Согласно сюжету басни, обезьяна позавидовала крестьянину, который тяжело трудится и получает за это от прохожих благодарность и похвалу. Она также решила снискать народное уважение и почет. Обезьяна не придумала ничего лучше, как имитировать процесс тяжелой работы, повторяя движения мужика. Героиня басни Крылова начала возиться с чурбаном, перекладывая его с места на место. Это занятие утомило ее, однако ни от одного человека не услышала она ни одобрения, ни похвалы.

«Мартышкин труд»: значение фразеологизма

Что же символизируют собой действия глупой обезьяны? Словосочетание «Мартышкин труд» означает бесполезную работу; усилия, которые не приносят абсолютно никакого результата, то есть бессмысленные старания, никому не нужные и никем не ценимые. Обезьяна в басне Крылова совершает действия, которые не несут никакого смысла. Они создают лишь видимость важной работы. Ради получения похвалы она просто воспроизводит движения человека, который действительно работает. В итоге мартышка устает так, что даже пот льется с неё градом. Но окружающим, конечно же, заметно, что её усилия всего лишь «театральное представление», а не осмысленный и эффективный труд. Поэтому она так и не услышала похвал в свой адрес.

Фразеологизм «мартышкин труд» употребляется в том случае, когда хотят подчеркнуть бессмысленность каких-то стараний, пустую трату сил и времени на то, что не принесёт никаких результатов. Иными словами – напрасный труд.

Схожий по значению фразеологизм

Существует еще одно крылатое выражение, сопоставимое по смыслу с фразеологизмом «мартышкин труд». Этим словосочетанием является «Сизифов труд». Происходит оно из древнегреческой мифологии.

Царь Сизиф был отменным мошенником. Ему удалось обвести вокруг пальца бога смерти и темного повелителя Аида. За эти грехи он был наказан тем, что должен был поднимать огромный камень на гору. Причем совершать это действие бесчисленное количество раз.
Почти достигнув вершины горы, камень срывался вниз. Сизифу приходилось вновь и вновь доставлять камень наверх, и каждый раз он терпел поражение.

Выражение «Сизифов труд» обозначает усиленные старания, которые при кажущейся эффективности, не приносят никакой пользы. Так же как и «мартышкин труд», значение этого фразеологизма основано на напрасности прилагаемых усилий. Но между этими значениями есть и существенное различие.

Усилия мартышки были показательные. Её никто не заставлял разыгрывать видимость деятельности, поэтому «мартышкиным трудом» называют просто бессмысленные действия, которые никогда не приведут к какому-то нормальному результату. А Сизиф вынужден был тяжело работать, прикладывать множество усилий, заведомо зная о том, что дело обречено на провал.

Заключение

Наш афоризм очень чётко характеризует бесполезность некоторых действий, совершаемых людьми. Труд только тогда является почетным, когда он приносит пользу. Ведь судят всегда не по количеству приложенных усилий, а по конечному результату. Когда человек только разыгрывает видимость каких-то действий, он вызывает лишь осуждение и смех.
Ни на какой почёт личность, уподобляющаяся персонажу Крылова, рассчитывать не может. Жалок и смешон тот, кто пытается имитировать тяжёлый труд. Бесполезное и бессмысленное занятие никогда не будет вызывать благодарность и уважение. Человек, который занимается «мартышкиным трудом», понапрасну тратит свое время, так как ни результатов никаких не достигнет, ни уважения окружающих не заслужит.

Объясните,значение фразеологизма»сизифов труд»

Настюша

Это тяжелая бесполезная работа.. миф о сизифе: Сизифа наказал какой то бог и он всю жизнь закатывал на гору огромный камень, а он постоянно скатывался и сизифу приходилось опять его закатывать.. и так всю жизнь

Бесполезный тяжелый труд

Сизиф, точнее Сисиф (др. -греч. Σίσυφος) — в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти (в Аиде) приговорённый богами вкатывать на гору тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, каждый раз скатывался вниз.

Какие фразеологизмы имеют мифологическое происхождение? Определите их значение

Зарыть талант в землю, яблоко раздора, остаться с носом, тянуть канитель, нить Ариадны, видать виды, пиррова победа, заблудшая овца, возвращаться на круги своя, вавилонское столпотворение, Сизифов труд?

Пользователь удален

Мифологическое происхождение;
1) Яблоко раздора. яблоко, подброшенное Эридой на свадьбе Пелея и Фетиды. На яблоке была надпись «прекраснейшей» и ставшее причиной ссоры Геры, Афины и Афродиты, которая косвенным образом привела к Троянской войне. Поэтому выражение «яблоко раздора» стало своего рода эвфемизмом для любой незначительной вещи или события, которое может привести к масштабным, непредсказуемым и, зачастую, разрушительным последствиям.
2) Нить Ариадны. Когда Тесей решился убить минотавра, которому афиняне по требованию отца Ариадны посылали ежегодно позорную дань из семи юношей и семи девиц, и таким образом избавить отечество от чудовища, он получил от любившей его Ариадны клубок ниток, выведший его из лабиринта, где обитал минотавр.
3) Сизифов труд. Сизифв древнегреческой мифологиистроитель и царь Коринфа, после смерти (в Аиде) приговорённый богами вкатывать на гору тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, каждый раз скатывался вниз.
Отсюда выражения «сизифов труд» , «сизифов камень» , означающие тяжёлую, бесконечную и безрезультатную работу и муки.

4)Относительно Вавилонского столпотворения точно не скажу, но я бы отнесла это скорее к мифологическому происхождению. Есть в Библии. Вроде это библейский миф.

1)«Зарывать талант в землю» выражение происходит от евангельской притчи о талантах.
2)Тянуть канитель крылатая фраза. Позаимствованное из французского языка слово «канитель» означает тончайшую нить — серебряную или золотую, которую с давних пор употребляли в золототканом деле для расшивания различных узоров. Процесс изготовления такой драгоценной нити всегда был очень трудоемким и кропотливым занятием, требующим предельного внимания и осторожности. Отсюда и пошло расхожее выражение «тянуть канитель» , которое можно объяснить как какое-нибудь долгое, многотрудное занятие. Со временем выражение это приобрело еще и несколько иной смысл, означающий бесполезную потерю времени.
3)видать виды. а) много пережить, испытать. б) (шутл.) быть потрепанным, потертым.
4) заблудшая овца. крылатая фраза. есть притча о заблудшей овце. Под словами «заблудшая овца» теперь подразумевают хорошего, но случайно сбившегося «с пути истинного» человека.
5)Возвращаться на круги своя. Все вернется на круги своя — выражение из Библии, c церковно-славянского языка на круги своя переводится как на круги свои. В соответствующем месте Библии имеется в виду ветер, дующий сначала на юг, потом на север и затем вновь возвращающийся на то место, с которого он начинал дуть. Смысл выражения: все повторяется; все обычно когда-то вновь начинается с самого начала.
6) Пиррова победа — победа, доставшаяся слишком дорогой ценой; победа, равносильная поражению.
Происхождением это выражение обязано сражению при Аускуле в 279 до н. э. Тогда эпирская армия царя Пирра в течение двух дней вела наступление на войска римлян и сломила их сопротивление, но потери были столь велики, что Пирр заметил: «Ещё одна такая победа, и я останусь без войска» .
7) Остаться с носом — позволить одурачить себя.

Крылатая фраза «сизифов труд » означает бессмысленную и тяжелую работу. Бывает так,что человек занимаясь,каким нибудь трудом и раздраженный монотонной работой восклицает: «Да это настоящий Сизифов труд «. Так же эту идиому могут произнести окружающие граждане видя всю бесперспективность данной работы.Однако,если этих людей спросить,кто такой этот Сизиф,то вряд ли многие дадут точный и конкретный ответ.

У историков сложилось весьма неоднозначное отношение к персонажу древнегреческих легенд коринфскому царю Сизифу.Этот правитель являлся сыном бога ветров по имени Эол.Поскольку у Сизифа были божественные корни,то он был очень умен,хитер и злопамятен.Он построил город,который назвал Коринф и стал его правителем.Город процветал,многочисленные торговые караваны и корабли заходили в него.Сизиф со временем стал очень богат,о его сокровищах ходили легенды.Теперь он стал свысока смотреть на каких то нищих богов с Олимпа,за это его и наказали.

До Сизифа дошли слухи,что бог Зевс украл красивую девушку,дочь бога реки по имени Асоп.Как только эта весть дошла до ушей правителя Коринфа,он тотчас поведал об этом самому Асопу.Это стукачество здорово разозлило Зевса и тот послал за Сизифом саму смерть.Однако Сизиф был сыном бога,поэтому сумел поймать смерть и заковать ее в цепи,попутно избавив таким образом всех людей от смерти.
На этот раз на Сизифа разозлился не только Зевс,но и все боги Олимпа.Непокорным властителем решил заняться бог войны Арес,он схватил его и отвел его в глубокое подземелье.Однако любимая жена Меропа спасла его и он сбежал обратно в Коринф.Тогда за дело взялся сам Гермес Трисмегист,он поймал этого прыткого царя и вернул пленника под землю вновь.

За свою гордыню и непослушание боги Олимпа обрекли Сизифа на вечные мучения.Они придумали ему изощренную пытку,коринфянин должен поднимать огромную каменную глыбу на гору,как только она достигала вершины,то сразу же срывалась и оказывалась у подножия скалы.Царю приходилось начинать все сызнова.

Поскольку наказание богов Олимпа было мучительным не только из за тяжелого камня,который надо было закатывать в гору,но и из за бессмысленности этого труда.Поэтому выражением «сизифов труд » стали обозначать не столько тяжелую,сколько совершенно бессмысленную работу.

Некоторые используют синонимы этого выражения,такие как:»мартышкин труд» и «сизифов камень». Древние греки вообще являются кладезем всевозможных пословиц и поговорок,многие из которых используются и сегодня,в том числе и фразеологизм «сизифов труд «.

Читайте еще .

Рассмотрим известный фразеологизм «сизифов труд» .

Сизиф – первый авантюрист Древней Греции, а может быть – и всего мира.

Ниже описаны значение, происхождение и источники фразеологизма, а также даны примеры из произведений писателей.

Значение фразеологизма

Сизифов труд – бесполезные, повторяемые вновь и вновь усилия

Синонимы: мартышкин труд, напрасный труд, носить воду решетом, сизифова работа

В иностранных языках имеются прямые аналоги фразеологизму «сизифов труд»:

  • Sisyphean toil, labor of Sisyphus (английский язык)
  • Sisyphusarbeit (немецкий язык)
  • rocher de Sisyphe, supplice de Sisyphe (французский язык)

Сизифов труд: происхождение фразеологизма

Как известно, бог Зевс наказал царя Коринфа Сизифа: в подземном царстве мертвых он должен был безостановочно вкатывать на гору тяжелый камень, который, почти достигнув вершины, сразу же катился обратно.

История весьма древняя, поэтому как следует разобраться в ней сложно. Во всяком случае можно отметить, что Сизиф был не просто царем, а праправнуком Прометея, создателем города Коринфа, а также, как ни странно, так называемым любимцем богов. Боги приглашали Сизифа на свои пиры на Олимпе.

Возникает естественный вопрос, за что же боги так сурово наказали любимца богов? Похоже, за то, что называется «по совокупности преступлений»:

  • Прежде всего, боги были возмущены тем, что Сизиф стал разглашать людям их тайны, услышанные на пирах.
  • Сизиф обманом заковал бога смерти Танатоса, пришедшего забрать его душу в царство мертвых, и держал его в плену несколько лет. В результате люди перестали умирать, нарушился установленный порядок вещей, в частности – перестали приноситься жертвы подземным богам. Рассерженный бог войны Арес освободил Танатоса, а еще более рассерженный Танатос освободил Сизифа от души и отвел ее в царство теней умерших.
  • Сизиф обманул богов в Аиде. Он успел наставить свою жену, чтобы она не совершала погребальных обрядов по нем. Боги подземного царства мертвых Аид и Персефона были озадачены отсутствием погребальных жертв, поэтому разрешили Сизифу вернуться ненадолго на землю, чтобы проучить жену и организовать себе достойные похороны, а богам – достойные жертвоприношения. Вместо этого он остался пировать с друзьями в своем дворце.
  • А также разнообразные преступления против людей (ограбление путешественников, мошенничество и прочие безобразия).

Так что трудно упрекнуть Зевса в несправедливости. Морально сомнительный успех Сизифа был связан с тем, что он первым среди греков воспользовался хитростью и обманом. К этому оказались не готовы не только люди, но и боги.

Источники

Миф о Сизифе изложен в поэме «Одиссея» древнегреческого поэта Гомера (IX в. до н. э.).

Само же выражение «сизифов труд» принадлежит римскому поэту Проперцию (I в. до н. э.).

Примеры из произведений писателей

Говорить бывало, когда мы остаемся одни, ужасно трудно. Какая-то была Сизифова работа. Только выдумаешь, что сказать, скажешь, опять надо молчать, придумывать. (Л.Н. Толстой, «Крейцерова соната»)

В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень – его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессознательный, тайный зов всех образов мира – такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит “да” – и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и достойно презрения. В остальном он сознает себя властелином своих дней. (А. Камю, «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»)

Получается горький парадокс: страдать проще, чем созидать. Вся Россия — пьющий Гамлет. Выход только один. Хочешь вырваться из страданий — созидай! Другого лекарства нет и не будет. Даже сизифов труд освобождает нас от бесполезных рассуждений о бесполезности сизифова труда. (Ф.А. Искандер, «Государство и совесть»)

07.05.2018 18.02.2019 Владимир Гулящих

Сегодня мы рассмотрим устойчивое выражение, которое пришло в нашу речь из Древней Греции. Фразеологизм «» используется в речи уже более 2000 лет. В этой статье вы узнаете значение этого фразеологизма, поймете в каких случях его можно применить, а также узнаете весьма интересную историю его происхождения. Помимо этого, мы в деталях раскажем вам о том кто такой Сизиф и о том, почему его труд стал основой для крылатого выражения.

Значение фразеологизма «Сизифов труд»

Сизифов труд — это тяжелая, бессмысленная и постоянно повторяющаяся работа. Стоит отметить, что при помощи этого фразеологизма можно обозначить как тяжелый физический труд не приносящий никакого результата, так и умственную рутинную работу.

Фразеологизм «Сизифов труд» может быть применён человеком как по отношению к своей работе, так и по отношению к бесплодному тяжелому труду выполняемому другим человеком. В случае с применеием выражения по отношению к своей работе, фразеологизм зачастую выражает возмущение или безысходнойть, а в случае, если фраза применяется для того чтобы охарактеризовать действия третьего лица, то таким образом чаще выражается сочувствие, либо осуждение, а иногда и усмешка.

Кто такой Сизиф?

Легендарный царь и основатель древнегреческого города-полиса Коринф попадал в разные происшествия. Неизменными его качествами были хитрость 80-го уровня и невероятная изворотливость. Сизиф сумел обхитрить даже самих богов, чего они ему не простили.

Герой рассматриваемой крылатой фразы стал таким, потому что сам имел божественное происхождение. Согласно мифам, он был сыном бога ветров Эола. Благодаря своему хитроумию Сизиф нажил большие богатства, после чего перестал уважать богов. Это и привело к плачевным последствиям.

Версий начала разногласий Сизифа с богами несколько. Согласно одним источникам, он узнал, что главный древнегреческий бог Зевс похитил и спрятал на острове похищенную дочь бога реки Асопа. Последний согласился провести речной «водопровод» в награду за информацию о её местонахождении. В итоге после выдачи дочери в Коринф начала поступать свежая вода.

А Зевс разгневался на Сизифа за его хитрость и послал к нему бога смерти Танатоса. Но герой нашей статьи оказался непрост: он подкараулил неприятеля и заковал его в цепи. В связи с этим люди перестали умирать совсем. Но Танатоса всё же вызволили из неволи, а Сизифа отправили в подземное царство мертвых Аид.

Однако и оттуда он сумел сбежать благодаря своей жене. Дело в том, что она не совершила по его просьбе погребальный ритуал. Боги отправили Сизифа наказать свою супругу, а он вместо этого остался в мире людей жить в свое удовольствие.

Но всему приходит конец. Боги доставили хитрого царя обратно в Аид и заставили за его непокорность закатывать на гору большой камень. Но тот постоянно скатывался назад. А Сизиф был вынужден проделывать свою работу вновь и вновь до бесконечности. Отсюда и родился известный образ.

История происхождения фразеологизма?

Эту историю рассказал еще Гомер в своей поэме «Одиссея» (она сложилась около 2800 лет назад). Но само словосочетание впервые употребил позднее римский поэт Проперций, живший в I веке до нашей эры. Значение фразеологизма «Сизифов труд» закрепилось в соответствии с мифом – это тяжелые и абсолютно бессмысленные действия, при этом регулярно повторяемые.

Крылатую фразу употребляли в контексте самых разных ситуаций, как в обычной жизни, так и в художественных произведениях. Выражение стало по большей части книжным и нечасто сегодня употребляется в разговорной речи. Его аналоги: «мартышкин труд» и «носить воду в решете».

Отражение в культуре

Образ Сизифа благодаря своей наглядности и точности часто использовали художники, драматурги, писатели и поэты. Первые драматургические произведения появились еще в античное время. Сюжет воплощали на полотнах также живописцы, например, итальянец Тициан.

А известный философ и писатель экзистенциального направления Альбер Камю опубликовал в 1943 году эссе «Миф о Сизифе». В нем представлен наиболее современный взгляд на этот сюжет в целом. Кажущаяся бесполезность работы героя исследования при детальном рассмотрении оказывается, по мнению писателя, по своему осмысленной. Даже в бесплодной работе можно найти удовлетворение, заключает Камю.

Сизиф (миф древней Греции)


Жил в те времена в Греции один хитрый и изворотливый герой по имени Сизиф, сын бога Эола, повелителя всех ветров. Никто из смертных не мог сравняться с ним в хитрости и коварстве. Да что там смертные – могущественные боги и те попадали впросак, когда имели дело с Сизифом. Он не убоялся даже самого Зевса, всесильного громовержца. Зевс любил похищать красивых девушек и часто занимался этим. И вот однажды он похитил прекрасную Энгину, одну из 12 дочерей речного бога Асона. Сизиф увидел, как громовержец уносил девушку, и сообщил об этом ее отцу. Он даже указал место, где Зевс спрятал ее. В обмен за это Сизиф потребовал, чтобы Асон дал воду из своей реки для нового города Эфира, который он в то время основал. Потом этот город стал называться Коринфом, а Сизиф стал царем Коринфа.

Рассерженный Асон бросился вдогонку за похитителем. Он затопил водами все места, где бывал Зевс, речные потоки залили все пещеры и гроты, поля и луга. Погибали животные, люди спасались от наводнения только на высоких вершинах гор. Асон, конечно, ничем не мог повредить Зевсу. Наоборот, он только разозлил его. Разгневанный Зевс метнул свои сверкающие молнии, и Асон сдался, он вернул речные воды в их русла и опять стал послушным и сговорчивым. Но и Сизифу досталось от Зевса, ведь громовержец знал, кто настроил против него Асона.
Позвал Зевс богиню смерти Танатос и велел ей идти к Сизифу и забрать его в царство мертвых. Спустилась Танатос на землю и пришла в Коринф во дворец Сизифа. Она застала его за трапезой и предложила идти за ней.
– Хорошо, хорошо, – сразу же согласился хитрый Сизиф. – Позволь мне только пойти отдать последние распоряжения своей жене и детям.Согласилась Танатос подождать Сизифа, и пока она оставалась в комнате, Сизиф собрал всех городских кузнецов и велел им встать за дверью.
– Теперь пойдем, я все сделал, – грустно сказал Сизиф, входя в комнату.
Но только они вышли за дверь, как кузнецы схватили Танатос и заковали ее в крепкие оковы.
Прошел год, другой, третий уже на исходе. Забеспокоился Аид. Перестали умирать люди, не приходят больше их души в царство мертвых. Примчался он в своей крылатой колеснице к Зевсу и потребовал у него навести порядок на земле, чтобы все шло как положено. Чтобы люди не только рождались, но и умирали.
Зевс послал к Сизифу бога войны, жестокого Ареса. Арес освободил Танатос из оков, и первой ее жертвой стал, конечно, Сизиф. Она исторгла его душу и увела в царство мертвых. Но и там ловкий Сизиф сумел обмануть богов и единственный из всех смертных вернулся на землю.
Еще тогда, в своей первой жизни, когда Сизиф понял, что ему все-таки придется отправиться к Аиду, он предупредил свою жену, чтобы она не устраивала ему погребение и не приносила жертвы подземным богам. Жена послушалась своего мужа и ничего этого не сделала. Ждали-ждали Аид с Персефоной, когда же им принесут жертвы по Сизифу, и не дождались. Тогда пришел Сизиф к Персефоне и говорит ей:
– О великодушная и всемогущая богиня, уговори Аида отпустить меня на землю. Моя жена нарушила священный обет и не принесла жертвы вам, бессмертным и всемогущим богам. Я должен строго наказать ее. Как только я это сделаю, сразу же вернусь сюда. Признаться, мне и уходить отсюда не хочется, так мне здесь понравилось.
Поверила хитрому Сизифу доверчивая Персефона и отпустила его на землю. Вернулся он в свой дворец и стал себе спокойно жить дома. Прошло время, боги ждут, а Сизиф не возвращается. Послал Зевс быстроногого Гермеса посмотреть, что же делает коринфский царь дома и почему он не возвращается в подземное царство. Прилетает Гермес к Сизифу, а тот сидит в своем роскошном дворце и весело пирует, да еще и хвастается всем, что он единственный из смертных сумел возвратиться из мрачного царства мертвых. Гермес понял, что своевольный и хвастливый царь и не собирается возвращаться к Аиду. Так и доложил он своему отцу Зевсу. Разгневался Зевс, опять отправил он к Сизифу богиню Танатос, и она увела его с собой, на этот раз навсегда.
Боги не простили Сизифу его своеволия. Сурово наказали они его после смерти. Беспрерывно вкатывает Сизиф громадный камень на высокую крутую гору. Напрягая все силы, катит он его вверх и, кажется, вот-вот уже достигнет вершины, но каждый раз камень срывается и падает вниз. И опять приходится Сизифу начинать все сначала. Люди узнали об этом, и с тех пор любую бессмысленную и бесконечную работу называют «сизифов труд».

Сизифов труд в свете эдипова комплекса // Новое время. — 1997.

Сизифов труд в свете эдипова комплекса // Новое время. — 1997. — №14.

Правительство, освеженное Борисом Немцовым и спрыснутое вездесущим (из-за кадровой скудости реформаторского валютного резерва) Анатолием Чубайсом, приступило к очередной попытке втащить страну на капиталистический Эверест. Каждый раз, слушая прельстительные разговоры о социальном рыночном хозяйстве, я вспоминаю песенку Высоцкого, где такой вот «рыночник» (в виде ленивого туриста) задает вопрос, зачем идти в гору, если «Эльбрус из самолета видно здорово». Была надежда на то, что альпинисты и скалолазы вроде А.Чубайса возьмут страну с собой, а если она будет очень упираться, потащат ее на веревке. А потом страна их оценит и споет: «Мы теперь с тобой одной веревкой связаны, стали оба мы скалолазами». Скажем, в 2000 году, на президентских выборах.

Но альпинистская группа подобралась уж очень занятная. С большим заделом плюрализма. Пока А.Чубайс и те, кого он с собой привел, станут карабкаться на свой десятитысячник, В.Черномырдин и Б.Немцов будут смотреть на них из самолета, а г-да Куликов, Примаков, Родионов и Серов займутся тем, что будут тащить альпинистов за ноги вниз или посылать на них сверху снежные лавины. Все вместе называется «правительство реформ».

До сих пор у нас их деятельность (ибо это уже третье правительство, два первых были гайдаровские) развивалась по формуле: «А мы просо сеяли, сеяли.— А мы просо вытопчем, вытопчем». То, что написал мелом на доске Гайдар в начале 90-х, наполовину стерли губкой в ходе «маленькой победоносной войны» в Чечне. В 1993 году он уже ничего сделать не мог: не было доступа в систему, потому что пароль ему сообщить не сочли нужным. Задача была другая: наживить им удочку и поймать на нее Запад и отечественных демократов. И Гайдар, и демократы все поняли, но один покорно стал наживкой, а другие клюнули. Что нам было делать? Ведь Руцкой демонстрировал голый стальной крючок и котелок с кипяточком для ухи. Сейчас мы, конечно, с горя готовы разбить об это правительство бутылку шампанского. Но, к сожалению, его качества как плавсредства не зависят от количества градусов в бутылке общественной эйфории. Мой черный человек, прагматик и рационалист, здесь начинает хватать меня за грудки и зловеще шипеть:

«Да уж не хотите ли вы, господа либералы, чтобы самого Чубайса назначили главой правительства? Народ возьмется за вилы, армия перейдет на его сторону, Дума не утвердит, а по парламенту мы стрелять больше не хотим. Для проведения реформ нужна стабильность, нужно спокойствие».

Да, таков примерно набор черных доводов, которые до сих пор почему-то приводили к диаметрально противоположному результату: к «черным вторникам» и «черным октябрям». Бессилие, никакой страсти и полная неуверенность в победе — вот что слышат тучи в этих вскриках то ли гагар, то ли пингвинов. Мы же давно заклеймили позором гордых и смелых буревестников, хотя своротить такую махину — глыбу тотального социализма — это ведь революция почище всех французских вместе взятых, потому что меняться должно все: умы, форма собственности, политические реалии, «надстройка» в виде политической элиты. А для таких катаклизмов буревестники просто необходимы. Но мы их заранее ощипали, потому что 70 с лишним лет виртуальной реальности оставили нам одно мощное, приоритетное чувство: страх. И на этом мы погорим, как много раз уже горели.

Наш общий черный человек не читал никогда притчу и пьесы о царе Эдипе. У Пазолини, у Софокла, у Эврипида, у Ануя. Неважно у кого. Эдип, узнавший, что ему предстоит убить отца и жениться на матери, решил обмануть судьбу. Он ушел из дома. Но это был не его дом. Это были его приемные родители. Родной его отец Лай, узнав от пророка Тиресия, каких дел натворит его сынок с ним самим и с матерью — Иокастой, велел убить сына. Но пастух пожалел грудного младенца. И когда юный Эдип ушел из дома, он, не зная, кто перед ним, убил своего отца и женился-таки на Иокасте.

Судьбу нельзя обмануть. Ей надо открыто противостоять. И поэтому, узнав все, Эдип ослепил себя в знак того, что сознательная, добровольная слепота погубила его… Нам в высшей степени свойствен Эдипов комплекс: мы пытаемся уйти от неизбежной конфронтации и закрыть на нее глаза, поэтому она наступает с максимальными для нас трудностями и издержками, со смертельным риском, без союзников и почти без шансов на выживание. отступаем до Москвы и до Волги, не веря до первой бомбардировки в план «Барбаросса», в лазутчиков, донесениям Рихарда Зорге, А потом почти проиграв, начинаем показывать чудеса храбрости.

А виной всему — трусость. Эта военная схема 1941—1942 годов довлеет на всю жизнь. Горбачев испугался, задергался, побросал демократов, полез с танками в Вильнюс. Вместо того, чтобы добиться стабильности и любви от КПСС, заработал путч. Еле жив остался. И когда Борис Ельцин снимал Гайдара в угоду Верховному Совету, я уже знала с тоской, что «будет мокрота, мокрота будет». В основе бурных событий «черного октября» 1993 года — исключительно трусость и нерешительность власти. Причем самым храбрым был президент (его окружение ему вообще «не советовало»). Патологическая слабость, если не сказать хуже, продиктовала и ход назад (не конем!) после 20 марта, и попытки пойти на «нулевой вариант», и то «отключения», то «включения» воды и света в Белом доме.

Это все на языке джунглей значит «показать незащищенное горло». ВС следовало разогнать раньше, сразу после апрельского референдума, не дав собрать сторонников, раздать оружие, задействовать регионы и часть силовых структур. Николай I испугался крови и отрекся от престола. Власть рухнула вместе со страной, а кровь полилась рекой. Все эти жалкие попытки обмануть судьбу могут обмануть кого угодно, но только не врагов, которых мы не знаем, но которые бросили на нас танки в августе 1991 года и боевиков Баркашова в октябре 1993 года.

Конечно, Анпилов с вилами и Руцкой с автоматом — это несерьезно. Это декорация, массовка. Художественное оформление идеи «народной революции против антинародной власти». Если бы не баррикады у Моссовета, серьезные силы, к которым тщетно взывал по телефону Руцкой, вступили бы на сцену. Они же в нужный день и час построят анпиловцев и зюгановцев и под их прикрытием пойдут брать власть. По сигналу. Этот сигнал — страх власти, неумение бороться до конца за что-то, кроме личного кресла. То, что В.Черномырдин оставлен во главе правительства — сигнал. Боязнь распустить Думу — сигнал. Боязнь похоронить Ленина — если не дело, так хоть тело,— сигнал. Никакие реформы, никакие зарплаты не остановят силы реванша. Поэтому в правительстве «наперсники возврата» — г-да Примаков, Куликов, Родионов. Поэтому правительство реформ налетело на айсберг союза с Лукашенко, и кто-то что-то подписал, хотя мы и не читали. 1993 году зарплаты и пенсии выдавали вовремя. В США вообще не было экономических проблем, и Ю.Розенберг на Сталина не за деньги [???]

Коммунистическая угроза реагирует только на силу. Хотя бы силу духа. Сейчас мы идем к новому путчу. Идем дорогой «сдержек и противовесов», «единства и согласия», «стабильности» и «прагматизма». Сизифов труд реформаторов уравновешивается их же эдиповыми комплексами.

В итоге — ноль. Возврат на стартовую прямую застоя. Возможно, даже не придется стрелять по парламенту, потому что раньше начнут палить по Кремлю.

Эдип без комплексов: Роберт Уилсон показал сны героя Софокла | Статьи

В Петербурге в рамках Международной театральной олимпиады на сцене «Балтийского дома» с аншлагом прошли два показа «Эдипа» Роберта Уилсона. Режиссер — кумир театральной Европы. При этом у него немало оппонентов, упрекающих мастера в том, что он ставит по одним лекалам: пропускает через свой фирменный стиль любой материал, какой бы ни взял, и превращает актеров в разукрашенных марионеток, каждое движение которых выверено до микрона. Но с «Эдипом» Петербургу повезло: эта работа совершенно завораживает, доказывая, что у Уилсона во многом от исполнителей зависит, как будет освоена придуманная им форма.

С самого начала режиссер отдает прерогативу визуальному и перформативному началу, а не повествованию. Под разливающиеся волнами звуки саксофона (в спектакле участвует знаменитый саксофонист Дики Ландри) полуобнаженный мужчина медленно идет спиной к залу вглубь сцены — к прожектору, который выглядит восходящим солнцем… Собственно, весь спектакль воспринимается как ряд сновидческих картин, плавно разворачивающихся во времени и разграниченных затемнениями.

Слово, звучащее порой как мелодекламация, присутствует лишь одним из элементов представления — наряду со зрелищными эффектами, музыкой, хореографией, а все они готовы подчиниться заданному извне ритму. Конечно, это куда больше отвечает древнегреческому театру, чем психологизированные трактовки, в которых во главу угла поставлены характеры.

Ретроспективно-детективная композиция пьесы — чем дальше мы движемся по ней вперед, тем больше узнаем о том, что случилось с героями когда-то, — до сих пор образчик драматургического мастерства. Но Уилсон «расправляет» фабулу и сразу же выдает ее зрителям — устами известной греческой актрисы Лидии Кониорду (к слову, недавнего министра культуры и спорта Греции), обозначенной в программке как Первый свидетель.

Стоя у линии рампы и обращаясь к залу, она пересказывает миф. За ее спиной возникают фигуры, которые мы можем соотнести с царицей Иокастой, пастухом, спасшим младенца Эдипа, да и с самим заглавным героем — спортивно сложенным, то порхающим по сцене, то застывающим в позе Дискобола. Но, помимо этого беспечного юноши-нарцисса, есть и Эдип зрелый — Михалис Теофанус, которому и суждено осознать вину и понести расплату: разумеется, так, как это возможно в монтажно-ассоциативном действе с признаками инсталляции.

Интернациональность актерского состава здесь содержательна. Артисты говорят на родном языке: кто на греческом, кто на немецком, кто на французском, а реплику «Это история царя Эдипа» Кониорду декламирует даже на русском. Идея понятна: греческий миф — колыбель, из которой вышли европейские культуры. Уилсон непревзойденный «визуальщик», но этот спектакль демонстрирует и его совершенный слух, так здесь прочувствована мелодика каждого языка; артисты произносят свои реплики с такими интонационными тонкостями, что кажется, будто каждая оттачивалась где-то в лаборатории. Важно и то, что исполнителям позволено существовать в соответствии со своей природой и, вероятно, национальной традицией.

Гречанка Кониорду читает свои монологи густо, велеречиво, в ключе «поэтического реализма». В пику этому действует Второй свидетель — прославленная немецкая актриса Ангела Винклер (с кем только не работавшая: от Шлёндорфа до Штайна и от Хандке до Ханеке). Суховатая дамочка-фрик в платье середины прошлого века и берете почти и не говорит, но от нее невозможно оторвать глаз. В одной из сцен она просто сидит на стуле, прислушиваясь к репликам, на сей раз звучащим как из старого репродуктора, — как бы всматривается в память. Улыбка, наклон головы, растерянный взгляд по сторонам — самые простые движения мощно выразительны.

Спектакль увлекает своей сновидческой материей: когда ты не понимаешь, где внешнее, а где внутреннее измерение персонажа, когда одна и та же фраза повторяется разными артистами, оказывая воздействие поистине гипнотическое. И вспоминаешь знаменитое письмо Луи Арагона Андре Бретону, где по поводу раннего спектакля Боба Уилсона сказано, что он «воплощает то, о чем грезили все мы, когда создавали сюрреализм».

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Царь Эдип / Театр им. Евгения Вахтангова. Официальный сайт.

Прикосновение к античности — всегда риск. Приоткрыть дверь в мир столь далёкий и пленительный со своими законами, эстетикой, сюжетами… Римас Туминас находит способ приблизить ту эпоху к современному зрителю , наполнить её эмоциями и страстями.

«Царь Эдип», V век до н.э. — первый в истории человечества детектив. Такой, что его сюжету могут позавидовать современные авторы. Целеустремленный, требовательный и беспощадный дознаватель распутывает нити интриг и оказывается главным преступником.

Конфликт зреет в душе Эдипа. Совершив убийство в запальчивости, по незнанию, он находит силы для суда над самим собой. Не бежит и не ждёт наказания извне, а выносит себе  приговор. Строгий, беспощадный, нравственный. Осознанно теряя власть, благополучие и здоровье, Эдип стремится обрести искупление через страдания.

Римас Туминас:

Хочется поставить спектакль о главном — о человеческом достоинстве, о чести, о сильном человеке, о лидере, который смог сам приговорить себя к наказанию… Сегодня такого практически нет. Всё оправдывается, слишком многое дозволяется. Хотелось бы поднять флаг чести и достоинства человека.

Мировая премьера спектакля «Царь Эдип» Римаса Туминаса состоялась 29 июля 2016 года на сцене древнейшего из ныне действующих амфитеатров в Эпидавре (Греция). Это совместный проекта Вахтанговского театра и Национального театра Греции в Афинах в рамках перекрёстного года культуры России и Греции. Премьера в Москве была сыграна накануне 95-летия Театра Вахтангова — 12 ноября 2016 года.

Спектакль создан при поддержке Министерства культуры Российской Федерации.

Лауреат Премии “Хрустальная Турандот” в номинации “Лучший спектакль сезона 2016-2017”

Лауреат Премии “Звезда театрала” в номинации “Лучший спектакль. Большая форма”, 2017

Лауреат Премии МК в категории МЭТРЫ в номинации “Лучший спектакль”, 2017

Лауреат Премии СТД “Гвоздь сезона”, 2018

От Эдипа к Нарциссу: по краям общества потребления*

В статье рассматривается поворот «от Эдипа к Нарциссу» — процесс, обусловленный кризисом эди-пальной структуры и общественной связи, основанной на авторитете. Данное явления коррелирует с пере-ходом от индустриальной стадии капитализма к пост-индустриальному обществу потребления. Если первая («эдипальная») стадия капитализма характеризуется приоритетом труда и накопления, то вторая («нарцис-сическая») — приоритетом потребления и сверх-потребления в кредит. Показывается, что эдипальная структура, главенствуя в индустриальном обществе, производит субъекта «длинной воли», способного к переносу (отсрочке) желания в будущее. Напротив, в обществе потребления формируется иной — нар-циссический тип личности с установкой на моменталь-ное удовлетворение желания — субъект «короткой воли». Если Эдип трактуется как фигура вины, то Нарцисс — как фигура обольщения. Данное различие конкретизи-руется как различие глубины и поверхности. Ставится вопрос о пределах расширения товарной формы и апроприации желания.
Ключевые слова: Эдип, Нарцисс, желание, потреб-ность, опережающее потребление, сверхпотребление, «длинная воля», «короткая воля», глубина, поверхность, апроприация, товарная форма, перехваченный субъект.

Поворот «от Эдипа к Нарциссу» — когни-тивная метафора, означающая смену господст-вующей мифологической фигуры и, вместе с тем, парадигмы самосознания. Если Эдип — это фигура вины, то Нарцисс — это фигура обольщения. Эдипальная структура и соответствующий ей способ самоидентификации рождаются из желания посягнуть на образ Отца как большого Другого и вины за провал в таком предприятии. Трагическое произведение судьбы, «амехания», в которую втянут Эдип, в то же время, становится производством собственного образа. Нарциссическая же структура личности обусловлена не столько производством, сколько присвоением того образа, что отражается в зеркальной поверхности Другого1. С учетом различия, которое Ж. Лакан провел между символической и воображаемой идентифи-кациями, можно сказать, что Нарцисс застревает на воображаемой стадии, отождествляясь с поддерживаемым Другим образом, в то время как Эдип проходит символическую идентификацию и отождествляется с самой точной зрения Другого. Поскольку нарциссизм становится заметным социальным явлением, сопутствующим переходу от индустриальной к постиндустриальной стадии капитализма и формированию «общества потребления», постольку переход «от Эдипа к Нарциссу» может быть конкретизирован как смена базовых установок: от труда и производства к присвоение и потреблению.
Формула «От Эдипа к Нарциссу», ставшая известной в нашей стране благодаря одноименному сборнику бесед2, впервые встречается в статье
Ж. Керсолы «Силикон навыкате». Фрагмент из неё цитирует Ж. Бодрийяр
в своей работе «Соблазн» (1980 г.). Разбирая, казалось бы, частные вопросы, связанные с коррекцией органического тела, автор делает далеко идущие выводы относительно опасности нарциссических инъекций в общественное тело. Прежде всего, его заботит тенденция к распаду эдипальной структуры и типа обществен-ной связи, построенной на ней:
«Электронный наркоз: вот предельный риск цифровой симуляции… Мы скользнем от Эдипа к Нарциссу… Самоуправление тел и удовольствий увенчается этим медленным нарциссическим наркозом. Словом, во что силикон превращает принцип реальности? Я не говорю, что оцифровка мира — причина близящегося конца Эдипа: я утверждаю, что развитие биологии и информационных технологий сопровождается распадом структуры личности, именуемой эдиповской. Распад этих структур раскрывает другое место, в котором отсутствует отец: в игру вступает материнское, океаническое чувство, влечение смерти. Это грозит не столько неврозом, сколько психотическим расстрой-ством. Патологический нарциссизм… Известными считаются формы социальной связи, которые строятся на Эдипе. Но что делать власти, когда все это уже не работает? Взамен авторитета — обольщение?»3
Эдипальная структура, о распаде которой заботится Ж. Керсола, а вместе с ним и Ж. Бодрийяр, обеспечивает тот тип общественной связи, основанием которой является авторитетная инстанция, будь то отец, властитель, закон или Бог. Именно она порождает в субъекте чувство вины и ответственности. Ограничивая претензии субъекта на спонтанное удовлетворение желания и переключая его на отдаленные во времени цели, власть символического, явленная в фигуре Отца, формирует в субъекте то, что следует назвать длинной волей4. Власть символического Отца порождает в субъекте способность управлять желаниями, удерживая их на коротком поводке длинной воли. Пропажа Отца как инстанции ограничения формирует Нарцисса в качестве субъекта короткой воли, который не способен сохранять дистанцию между собой и воображаемым образом, а следовательно, глубоко переживать ту внутреннюю драму (трещину), которую испытывает Эдип. Если Эдип берет вину на себя и пребывает в ней постоянно, то Нарцисс сбрасывает вину на плечи других. В этом отношении о Нарциссе следует говорить как о субъекте этически неразвитом. Таким образом, если Эдип как фигура вины — это человек этический, то Нарцисс как фигура обольщения — это человек эстетический. Такое различие можно усилить различением глубины и поверхности.
1. Эдип и Нарцисс: глубина vs. поверхности
Всякий, кто имеет дело с Законом, обусловлен его отчуждающей силой, а следовательно, имеет опыт дистанции и глубины. Нарцисс же сообразно античному мифу обращается с поверхностью. Он сморится в зеркальную поверхность воды, с которой взаимодействует в режиме «моментального отклика». Эдип расположен на огромной дистанции от Отца (большого Другого) и поэтому пребывает в режиме задержки отклика, сообщения. Кроме того, он слышит лишь отголоски, отдаленное эхо, идущее из глубины. Поэтому, кстати говоря, глубокие люди всегда прислушиваются к чувству — своему или чужому. Им свойственна эмпатия неизвестная Нарциссу.
Но главное здесь в другом — в устройстве вида. Если Нарцисс заворожено смотрится в зеркало, в котором видит себя, то Эдип, как мы знаем из трагедии Софокла, делает обратное — он выкалывает себе глаза, устраняя зрение как способ взаимодействия с (обманчивой) поверхностью. Таким образом, переход «от Эдипа к Нарциссу» означает так же отказ от глубины в пользу поверхности.
Такая перемена характеризует переход от структурализма к постструкту-рализму, который отказывается от глубины во имя торжества поверхности. Поэтому отнюдь не случайно, что главной мишенью для критических стрел
М. Фуко, Ж. Делёз, Ф. Гваттари, Ф. Лиотар и др. назначает Эдипа — патерналистскую модель, обусловленную господствующим положением Отца. Выворачивая всё глубинное в либидинальную поверхность, «пленку»5, постструктурализм упраздняет глубину как принцип (символ) конституирования метафизической вертикали. Соответственно этому и сама общественная связь мыслится ими не на основании вертикального вектора служения Семье, Родине, Власти, Государству, Богу, и вообще Всеобщему, а на основании горизонтальных сингулярностей. Поэтому, спрашивая «взамен авторитета — обольщение?»,
Ж. Керсола как будто уже знает ответ: общественная связь в нарциссическом обществе строится не на основании авторитета, а на основе взаимного обольщения.
В таком обольщении отсутствует то, что можно назвать простотой интереса. Слово «интерес», если вдуматься в его латинскую основу, означает «между-бытие» — inter-esse. При этом приставка inter- как начальный словообразовательный элемент означает так же «движение внутрь»6. Поэтому «интерес» следует понимать как интериоризованную (присвоенную индивидом) общественную цель. Интерес это — внутреннее «между-бытие» индивидов, составляющих respublica. Нарциссический же тип общественной связи строится как extra-esse — экстериоризованное в обольстительном образе одинокое аутическое существование. Мифический Нарцисс, припавший к лесному озеру, отделен от общественного тела. Но поскольку реальный, а не мифический Нарцисс всё же инкорпорирован в respublica, то можно сказать, что им тоже движет определенный интерес. Заинтересованность Нарцисса (если это называть «интересом») заключается в установлении определенных отношений, состоящих в том, чтобы другие всё время поддерживали бы его распадающийся образ — работали на него, как это делает Нимфа Эхо, создавая ложное подобие общественного отклика (связи). Постоянная репродукция внутреннего образа посредством внешней оценки — это жизненно-важная артерия для существования нарциссического эго, это его «матерый» интерес (экстраес). Последняя коннотация отсылает нас к материнскому началу в Нарциссе, которое создает существенный противовес отцовскому началу Эдипа.
Таким образом, существенное отличие Нарцисса от Эдипа заключается в диспозиции другого. Если для Эдипа другой сверхзначим, то для Нарцисса он существует только как зеркало, как функция самоудовлетворения, как декорация в спектакле одного актера. Другой для него важен как строительные леса для возведения его Вавилонской башни. В противном случае он важен как «сток», как «вешалка» для нарциссических проекций, а иногда просто — как «мусорное ведро». Поэтому другой в системе Нарцисса — это всегда «перечеркнутый другой» (Ж. Лакан).
Если Эдип в силу постоянного внутреннего диалога с большим Другим (Отцом, Обществом, Богом) пребывает во внутренней референции, то Нарцисс — во внешней. Внешняя референция есть скольжение по поверхности знаков, обеспечивающих чувство собственной значимости. Занятый отбором знаков признания и по этой причине чрезвычайно внимательный к знакам, Нарцисс черпает свою идентичность в потреблении, в то время как Эдип обретает её в труде, а труд есть не что иное как принесенная во внутренний план спонтанная жизнедеятельность.
Современное общество потребления — это прежде всего желающее общество, а потому важно развести Эдипа и Нарцисса в отношении желания.
Эдип — это фигура вытеснения и задержки желания. В этом смысле — это фигура долга, аскезы, терпения и соответствующего терпению глубины. Это человек длинной воли, приверженный дисциплине, самоконтролю и порядку. В экономическом смысле — это субъект, способный к переносу желания в будущее время, а значит, и к отложенному потреблению. Именно на плечах Эдипа вырастает индустриальное общество, способное к долгосрочным инвестициям и масштабным проектам, результаты которых «отцы» завещают «детям». Поскольку капитал есть не что иное как сумма отложенных актов потребления, постольку накопление прибавочной стоимости и аскетический способ работы с желанием соответствует индустриальной стадии капитализма.
Нарцисс — это фигура реализации желания «здесь» и «теперь», а сле-довательно, и обиды за его нереализованность. Современный неонарцисс — это субъект нетерпеливого желания и опережающего потребления, откладывающий на будущее производительный труд. Такой тип экономики желания характе-ризует постиндустриальное общество.
Таким образом, можно сказать, что Эдип — это фигура модерна, герой аскетического служения отдаленным целям. И он же — (архи)типичный невротик. Именно поэтому Фрейд использовал его имя для обозначения комплекса отношений «отец-мать-ребенок». Современный неонарцисс — это герой постмодерна. Он, скорее, психотик, и это объясняет, почему Фрейд не нашёл для него значительного места в психоанализе, как теории неврозов.
И здесь стоит указать ещё на одно отличие Эдипа и Нарцисса — это механизм психической защиты. Если для эдипального Я основным механизмом является вытеснение, то для нарциссического Я — проекция. Эдип вытесняет травму, Нарцисс проецирует её на других. Перенося на себя позитивные свойства других, он проецирует на них своё собственное негативное.
Поскольку Нарцисс все время ждет от мира подтверждений своей сверхзначимости, а мир не всегда и во всем потакает ему, постольку ведущими переживаниями в нарциссическом комплексе становятся гордость и обида. Нарциссист не выносит критики, поскольку она перечеркивает его грандиозное Я. Когда другие щелкают его по звенящей нарциссической короне, в нем включается механизм защиты — обесценивание критикующей инстанции. В па-тологических случаях нарциссизма весь мир виноват, только не я! Я обиделся!
Данная структура нарциссического самоотношения лаконично и, вместе с тем, гениально обыграна А. С. Пушкиным в «Сказке о мертвой царевне…» Царица периодически опрашивает волшебное зеркальце, требуя от него правдивого ответа: «Свет мой, зеркальце! скажи, /Да всю правду доложи: / Я ль на свете всех милее, / Всех румяней и белее?». И зеркало тут же отвечает, подтверждая наш тезис о том, что отклик поверхности в структуре нарциссизма должен быть моментальным. Однако, когда зеркало сообщает царице, что «царевна всё ж милее», царица тут же обесценивает отражающую поверхность эпитетом «мерзкое стекло».
Так себя ведет Нарцисс. В случае сокрушительной критики он не проваливается во внутреннюю референцию, как это делает эдипальный невротик, он не уходит «в себя» и не занимается самокопанием. Нарцисс включается в поиски новых ресурсов для восстановления своего постоянно распадающегося эго. Эдип копается в себе хотя бы потому, что копать можно только глубину и содержательность. Нарцисс же пуст, а из пустоты и поверхности ничего не вычерпаешь. На поверхности, правда, образуется нарциссическая дыра (трещина), которая невыносима и поэтому моментально закрывается — либо новой лестью, либо обесцениванием партнера. Так же поступает пушкинская Царица: получив пробоину в нарциссическом Я, она знает о невосполнимости трещины. Поэтому она готова сотрудничать с «лживым» зеркалом, лишь бы оно поддерживало её иллюзорный образ, ибо другого способа самоидентификации у нарциссиста нет.
И здесь самое время перейти к связи нарциссизма с ситуацией «общества потребления», ибо массовый потребитель ведёт себя точно так же, как и Нарцисс.
2. Нарциссизм общества потребления
Для верного понимания того, что такое «общество потребления», важен концепт опережающего потребления, а иначе, сверхпотребления, ибо потребление вообще есть необходимое условие всякого общественного воспроизводства и характеризует любой тип экономической системы. А вот термины «опережающее потребление» и «сверхпотребление» означают нечто большее, чем удовлетво-рение потребности.
Термин «опережающее потребление» ввел французский социолог и философ Ж. Бодрийяр в двух свои книгах: «Система вещей» (1968 г.) и «Общество потребления: его мифы и структура» (1970 г.). Уже в первой книге в разделе «Опережающее потребление: новая этика» Бодрийяр писал:
«На протяжении жизни одного поколения исчезли такие понятия, как “семейное достояние” и “постоянный капитал”. Вплоть до прошлого поколения приобретенная вещь приобреталась в полную собственность, материализуя в себе выполненный труд. Недалеки еще те времена, когда покупка столового гарнитура или автомашины была венцом долгих усилий экономии. Человек трудился, мечтая что-нибудь приобрести; жизнь переживалась в пуританских понятиях усилия и воздаяния, зато если уж вещь имелась, значит, она была заработана, это квитанция о расчете с прошлым и залог будущего. Одним словом, это капитал. Сегодня же вещи появляются у нас, еще не будучи заработаны, предваряя собой воплощенную в них сумму трудовых усилий, их потребление как бы опережает их производство. <…> Тем самым вместе со способом существования и потребления бытовых вещей меняется и статус всей цивилизации в целом. В патриархальном домашнем хозяйстве, основанном на понятиях наследства и постоянного дохода, потребление никогда не шло впереди производства. В полном согласии с картезианской, а равно и нравственной логикой, труд здесь всегда предшест-вует продукту труда как причина следствию. Такое аскетическое накопительство, слагавшееся из предусмотрительности, умения поступаться своими желаниями, удовлетворять свои потребности своими личными усилиями, — такая цивилизация экономии пережила свой героический период <…> Целые поколения людей, стараясь жить по средствам, в результате оказались на гораздо более низком уровне жизни, чем позволяли их средства. Об этой эре труда, личной заслуги и накопления — добродетелей, находящих высшее выражение в понятии собственности, еще напоминают нам сохранив-шиеся от нее вещи, словно призраки потерянных поколений прошлого в мелкобуржуазных интерьерах»7.
Термин «сверхпотребление» (оverconsumption), который получил распро-странение в последнее время, вовсе не означает неумеренное потребление, излишество, роскошь. Дело в том, что потребление «сверх всякой меры» было характерно и в прошлом. Излишек здесь совсем другого порядка. Им является символическая надстройка над натуральными свойствами товара, поэтому здесь мы должны избегать языковой ловушки слова «сверх» в значении излишества. Сверхпотребление — это такой вид потребления, который сводится к потреблению знаков.
В обществе потребления традиционное соотношение потребительских свойств товара переворачивается так, что символические свойства становятся базисными. Для простоты демонстрации такого переворота достаточно представить структуру ценообразования какой-нибудь модной футболки с иконой бренда или известного политического лидера. Спрашивается, какой вес в цепи добавленной стоимости занимает образ или логотип? Ответ: значительно больший, нежели торговая маржа, труд швеи, пошивочная ткань, а тем более, хлопок-сырец. В цепочки стоимостей обыкновенной бутылки молока владелец бренда, как правило, генерирует большую часть эффективной добавленной стоимости, нежели производитель кормов, молочного сырья и упаковки. Например, эмблемы «эко» или «живой продукт» сегодня способны поднять суммарную стоимость продукции вдвое.
В этой связи уже в «Системе вещей Бодрийяр пишет о возникновении новой этики, заключающейся в том, что источником добродетели становится не труд, а потребление. За прошедшие пол века эта идея, которая тогда казалась вненаучным пророчеством, стала частью повседневной реальности. Переход к опережающему потреблению радикальным образом изменил место труда в жизни человека, а вместе с тем и всю систему вещей. Отвязанные от своих потребительских свойств, вещи оказались затопленными их символическими свойствами. Они активно включились в знаковые отношения, в том числе и нарциссические.
Важно подчеркнуть, что переход к нарциссической формации обусловлен не субъективными процессами, и тем более, не «падением нравов», а самим переходом от индустриальной стадии капитализма с приоритетом производства и накопления к постиндустриальной стадии с приоритетом потребления и траты. Проблема тут в форме экономического уклада: экономика потребления в большей степени характеризуется не стимулированием производства и ценностью труда, а поощрением потребления, причем опережающего потребления или же сверхпотребления. В такой экономике ценным становится не то, что человек произвел, а что и на что он потратил. Проблема в том, что установка на ценность потребления формирует соответствующий тип личности, каковым является потребитель, привыкший жить в кредит.
Наглядным выражением новой экономической ситуации является супермаркет и кредитный отдел в магазине. Покупатель окруженный витринами, которые представляют собой не что иное как либидинальную поверхность товаров и услуг, должен случиться с мыслью, что всё, что развернуто на поверхности, предназначено для него. А для того, чтобы эта случка произошла сей же час, недалеко от кассы находится кредитный отдел банка. Да и сами супермаркеты уже готовы напрямую кредитовать покупателя, над рефлексами которого поработали рекламодатели и маркетологи. Купи — «ты этого достойна»! «Пропало желание?» — не важно, что ты алкоголик или наркоман! Умные химики уже позаботились о тебе и придумали формулу, которая сделает тебя плейбоем: «“Ловелас форте” — капсулы для настоящих мужчин!». При этом у такого потребителя не должно быть и мысли о том, какой же он «настоящий» — без капсул.
И вот, обвешанный симулякрами «достоинства», «мужества» или «оча-рования» потребитель бежит в супермаркет за очередной порцией нарцис-сического самоудовлетворения. Именно в таких рекламных зеркалах формируется нарциссический субъект потребления, и не так важно, что он потребляет, — косметическую пудру или артхаус в «Доме кино». Нарцис-сическим зеркалом может стать любая поверхность, которая обольщает и поглощает современного потребителя. Зеркало здесь следует понимать именно в этом подчеркнутом смысле — поверхности, т. е. отсутствия глубины. И эта бездонная поверхность безжалостно правит обществом потребления. Она как корка льда на реке — холодная и гладкая. В неё невозможно нырнуть. Конечно, поверхность сама по себе — это фундаментальный модус вещей, но как же печально видеть то, как она легко покупается и продаётся — что поверхность тела, что поверхность чувства или мысли, впрочем, всё так же поверхностно.
Социальная сеть — это та же поверхность, главным свойством которой является моментальность и избирательность отражения. Полированный «айфон» или «смартфон» — это полифункциональное гибридное зеркало, в котором можно бесконечно соотноситься с нужными образами и веще-знаками. В обществе потребления человек стремится к вечно ускользающему идеалу — модному образцу-модели. Он все время хочет опередить время благодаря покупке в кредит. При этом вещи обесцениваются и морально устаревают быстрее, чем физически изнашиваются. По этой причине инициируется планомерная смена одних поколений вещей другими, их переоценка: «Виндоус-10», «Айфон-7» и т. п. Человек, отставший от моды, чувствует себя симво-лически обездоленным. Он пытается зафиксировать и присвоить себе само время, например, собирая старинные, коллекционные вещи, или совершая постоянный тюнинг и апгрейд. Он не принимает старение как таковое, а только как модный знак — винтажность, искусственное состаривание. Магазины завалены потертыми, словно застиранными джинсами с дырками; у 30-летних потребителей входит в моду искусственная седина. Современный потребитель настолько желает взять под контроль время, что всерьез рассуждает о «цифровом бессмертии», а если не очень в него верит, то предпринимает героические усилия по омоложению. Даже термины такие появились — «антропологический тюнинг» и «биохаккинг».
Закредитованный потребитель знает, что в его бюджете дыра, но он все равно стремится завладеть гаджетом последней модели или другим знаковым аксессуаром в полном соответствии с фразой Б. Гребенщикова: «На палубе танцы, а в трюме дыра пять на пять». Вещь, как и другой, для нарциссического потребителя имеет значимость только в качестве аксессуара для его Я. Нарцисс любую встречную вещь готов воспринимать как означающее собственной важности, и если Эдип человек имеет дело с вещами-в-себе, то Нарцисс — с вещами-под-себя8.
Приведу показательный пример. Как-то в Крыму я обратил внимание на тысячелетний можжевельник, на стволе которого были вырезаны надписи типа «Здесь был Вася». Целое тысячелетие на этой территории проживали разные народы — кочевники, генуэзские купцы и крымские татары и прочий люд, — но никому и в голову не приходило использовать дерево как означающее своего присутствия. Приблизительное время массового появления подобных надписей на стенах, скалах, партах, скамейках и т. п. — послевоенное время, а это время роста потребительских возможностей, а значит и повышения самооценки. Главное в том, что стиль самосознания пресловутого «Васи» вытекает из нарциссической логики общества потребления: «обозначаюсь, следовательно существую».
3. Апроприированный субъект желания
Однако речь должна идти не только о формировании потребительской установки и соответствующего переиздания нарциссического субъекта. Проблема нарциссизма не лежит исключительно в плоскости формирования индиви-дуального характера. Речь должна идти о системе, которая с необходимостью, а не от случая к случаю порождает такого субъекта. Нарцисс — это перехваченный субъект желания, с которым проделана операция подмены. Суть её в следующем: идущее «от субъекта» желание перехватывается рынком, переформатируется в соответствии с внутренней необходимостью и логикой капитала, чтобы затем возвратиться к субъекту в качестве «своего» желания. Однако «своё» в этой системе приобретает статус иллюзии. На деле же всё идет к удовлетворению потребительского рефлекса, сформированного маркетологами в союзе с производителями. Этот массовый субъект потребления — вовсе в классическом значении этого термина. Это агент, или же «перечеркнутый субъект» лаканов-ском смысле, который так же можно назвать апроприированным субъектом.
Термин «апроприация» родившийся в 80-х гг. в недрах мультикульту-ралистской парадигмы и пришедший на смену сознательно забытому термину «экспроприация», означает такое при-своение, в котором исходная «своякость» исчезает. Если «экспроприаторы» так или иначе сохраняли присвоенное, ибо речь шла лишь о смене собственника, то «апроприаторы» его переваривают так же, как грифоны переваривают мясо. При условии определенного истолкования, термин «апроприация», он может быть заточен против мифа идеологи потребления, согласно которому рынок, идущий нога в ногу с человеческими желаниями, всего лишь направлен на их удовлетворение. Современный диверсифицированный рынок, не только идёт на встречу партикулярным особенностям человеческих влечений, но и непосредственным образом конституирует их в качестве потребностей.
Конституируя желания в качестве потребности, рынок переопределяет желание как то, что принципиально неудовлетворимо (внутреннее желания), в нечто внешнее, развернутое в либидинальную поверхность прилавка. Сегодня достаточно очевидно, что лиотаровская претензия на то, чтобы вывести экономику из либидинальных отношений, равно как и делезианская попытка встроить «машины желания» в тело общественного производства и понять их в качестве оснований самого производства, не выдержали проверку временем. Современный капитализм успешно апроприировал все подобные схемы, заодно развенчав претензию на переопределение марксистской идеи, согласно которой желание не возникает раньше, чем возникают общественно-исторические механизмы и условия его реализации. Именно так — создавая механизмы и инструменты «реализации желания», — капитализм расширяет пределы товарной формы.
Апроприация желания предположена внутренней логикой самого капитализма, который на стадии его предельного расширения легко обращает в товарную форму не только эрос и биос, но и танатос. Образы смерти не только успешно продвигают тот или иной материальный товар, но и формируют новую атрибутику самого влечения к смерти. Всё дело в том, что с переходом к обществу потребления товаром стали не только вещи с их свойства, но и отношения, а точнее их знаковые подобия — симулякры. «Экономика желания» развернула инвестиционные потоки. «Новые капиталы» сегодня текут, бегут, паркуются там, где, возможно, разворачивается последний акт драмы капи-тализма — капитализация бреда. Как написал Ж. Бодрийяр в качестве эпиграфа к «Прозрачности зла», «коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны смещаться к бредовой точке зрения»9.
Изменились не только объекты капитализации, но и сама формула (струк-тура) капитала и его кругооборот. Капиталист уже не ждет, когда завершится цикл оборота капитала, а стимулирует производство посредством ускоренного потребления, а следовательно, «преждевременного» выпадения труда и товара из цикла Т–Д–Т’. Это осуществляется посредством кредита, который работник получает раньше труда. А поскольку труд, согласно О. Финку, — это основополагающий феномен человеческого бытия10, постольку такое изменение структуре деятельности изменяет и самого человека, а именно — смещает его в плоскость необеспеченного трудом потребления. Такое смещение становится привычкой и одновременно своеобразным цивилизационным кодом человека, который обретает основу своей идентичности не в труде, а в потреблении. Современный неонарцисс не расскажет в социальных сетях о том, что он произвел в течение года, а, скорее, сообщит о том, что купил в качестве шопоголика или какую страну посетил в качестве туриста.
Стимулирование потребления посредством кредита и «печатного станка», ставшее сутью экономической стратегии Запада, не только создает опасные диспропорции в экономике, но и порождает асимметрию в личности. Если потребитель систематически приобретает товары до того, как он заработал средства для их потребления, то это имеет далеко идущие последствия.
В долгосрочном плане это ведет к глубинной трансформации личности и, как следствие, ширит армию безответственных потребителей и тунеядцев, перекладывающих текущее потребление на труд будущих поколений.
Таким образом в самом переходе от Эдипа к Нарциссу мы видим антропо-логическую трансформацию, которая задана направляющей линией перехода от индустриальной — эдипальной — стадии капитализма к постиндустриальной — нарциссической. Осмысление этого перехода должно быть в единстве экономики, социологии и антропологии. Это необходимо, чтобы замкнуть «внешние» экономические, политические и культурные процессы на «внутренние» и, казалось бы, глубоко интимные стороны жизни, а так же и наоборот, увидеть в недрах интимного и частного проявления наиболее внешнего и наиболее общего. Иными словами, задача заключается в том, чтобы увидеть абстрактную логику потребления там, где мы привычным образом находим только себя —– свой «суверенный» опыт и «субъективное переживание», будь то «собственное» желание, или «собственная» смерть. Ибо нам привычно думать, что когда мы говорим от первого лица «я хочу» или «моя смерть», то мы говорим о чем-то сугубо внутреннем, частном и субъективном. Однако общество потребления на привычные вопросы «кто хочет?» и «кто умирает?» (то есть, кто является субъектом желания и смерти) дает неожиданные и весьма «неприятные» ответы: кто угодно, но только не ты. Оказавшись в ситуации социально конструируемого желания и смерти, субъект мучается вопросами: на самом ли деле я этого хочу?; хочу ли я, или мною хотят?; является ли смерть (вопреки феномено-логической уверенности Хайдеггера) всегда моим умиранием?
Вопросы подобного рода возникают из столкновения вертикальной и горизонтальной шкал оценок в месте их пересечения. В отличие от Эдипа, ангажированного вертикальным измерением и созданной им задержкой желания, Нарцисс очарован поверхностью, которая отвечает желаниям без какой-либо задержки. Если глубина Эдипа создавалась исходящим от Отца запретом на вожделение матери, то поверхность Нарцисса обусловлена кризисом эдипальной структуры и отсутствием вертикального измерения Отца. Отец, запрещая, конституирует желание как нужду и одновременно как вину. Теперь же мы наблюдаем кризис отцовской метафоры: на смену Эдипу приходит Нарцисс. Этот новый/старый субъект всё так же ищет свой образ, и не так важно, в каких зеркалах он его находит – будь то косметическая пудра или продукция артхауса, ибо припудренная душа, мало чем отличается от припудренного носа. И вся проблема в том, что такая смена — объективный процесс: принижая значение производительного труда, и создаваемую трудом внутреннюю референцию, современная товаропроизводящая цивилизация формирует нарциссическую установку, тесня субъекта во внешнюю референцию. Она потакает поверхностным желаниям и ублажает нарциссическое эго. В этом смысле нарциссичен не столько субъект, сколько сама цивилизация потребления.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. Москва : Добросвет, 2000. 258 c.
2. Бодрийяр Ж. Система вещей. Москва : Рудомино, 1999. 224 с.
3. Бодрийяр Ж. Соблазн. Москва : Ad Marginem, 2000. С. 286—287.
4. Горичева Т., Орлов Д., Секацкий А. От Эдипа к Нарциссу. Беседы. Санкт-Петербург : Алетейя, 2001. 224 с.
5. Латинско-русский словообразовательный словарь: Ок. 20 000 слов / авт.-сост. Г. Вс. Петрова. Москва : Оникс» : Мир и Образование, 2008. 704 с.
6. Лиотар Ж.-Ф. Либидинальная экономика / пер с фр. В. Е. Лапицкого. Москва ; Санкт-Петербург : Изд-во Института Гайдара ; Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. 472 с.
7. Орлов Д. У. Кризис значений есть // Метафизические исследования. Вып. 14: Статус иного. Санкт-Петербург : Алетейя, 2000. С. 46—66.
8. Разинов Ю. А., Шеховцева Д. М. Желание и жертва // Международный журнал исследования культуры. 2017. № 4 (29). С. 88—96.
9. Финк Е. Основные феномены человеческого бытия / пер. с нем. А. В. Гараджа, Л. Ю. Фуксон. Москва : Канон + РООИ «Реабилитация», 2017. 432 с.

Комментарии

 

← Предыдущая статья
Время ad marginem: особенности временения в детстве и старости*

Следующая статья →
Вестник Самарской гуманитарной академии 2019-1

Эдип | История, резюме и факты

Эдип , в греческой мифологии царь Фив, который невольно убил своего отца и женился на его матери. Гомер рассказал, что жена и мать Эдипа повесились, когда правда об их отношениях стала известна, хотя Эдип, по-видимому, продолжал править в Фивах до своей смерти. В постгомеровской традиции, наиболее известной из произведений Софокла Царь Эдип (или Царь Эдип ) и Эдип в Колоне , есть заметные различия в акцентах и ​​деталях.

Чердак: Эдип и Сфинкс

Эдип и Сфинкс , интерьер чердака с красными фигурами киликс (чашка или сосуд для питья), ок. 470 до н.э .; в Григорианском этрусском музее, музеях Ватикана, Рим.

Альбом / Oronoz / SuperStock

Британская викторина

Исследование греческой и римской мифологии

Кто вел аргонавтов на поиски золотого руна? Кто является римским эквивалентом греческого бога Ареса? От фруктов до крылатых сандалий — проверьте свои знания в этом исследовании греческой и римской мифологии.

Согласно одной из версий, Лай, царь Фив, был предупрежден оракулом, что его сын убьет его. Соответственно, когда его жена, Иокаста (Иокаста; в Гомере, Эпикасте), родила сына, у него был обнаружен ребенок (форма детоубийства) на Кифероне. (Согласно легенде, его имя, означающее «опухшая нога», произошло из-за того, что его ноги были скреплены вместе, но современные ученые скептически относятся к этой этимологии.) Пастух сжалился над младенцем, которого усыновил Кинг. Полибус Коринфский и его жена воспитывались как их сын.В раннем возрасте Эдип посетил Дельфы и, узнав, что ему суждено убить своего отца и жениться на своей матери, он решил никогда не возвращаться в Коринф.

Путешествуя в Фивы, он встретил Лая, который спровоцировал ссору, в которой Эдип убил его. Продолжая свой путь, Эдип застал Фивы, пораженные Сфинксом, который загадывал загадку всем прохожим и уничтожал тех, кто не мог ответить. Эдип разгадал загадку, и Сфинкс покончил с собой. В награду он получил трон Фив и руку овдовевшей царицы, своей матери Иокасты.У них было четверо детей: Этеокл, Полиник, Антигона и Исмена. Позже, когда правда стала известна, Иокаста покончил жизнь самоубийством, а Эдип (по другой версии), ослепив себя, отправился в изгнание в сопровождении Антигоны и Исмены, оставив регентом своего зятя Креонта. Эдип умер в Колоне близ Афин, где он был поглощен землей и стал героем-хранителем земли.

Эдип появляется в народных традициях Албании, Финляндии, Кипра и Греции.Древняя история очень драматична; через Сенеку эта тема была передана многим драматургам, включая Пьера Корнеля, Джона Драйдена и Вольтера. Он имел особую привлекательность в 20-м веке, мотивируя других художников светской ораторией «Царь Эдип» композитора российского происхождения Игоря Стравинского, «Эдип » французского писателя Андре Жидом и «Адская машина» французского писателя Жана Кокто. Австрийский психоаналитик Зигмунд Фрейд выбрал термин Эдипов комплекс для обозначения чувства любви сына к матери и ревности и ненависти к своему отцу, хотя это не были эмоции, которые мотивировали действия Эдипа или определяли его характер в любой древней версии истории.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишись сейчас

Эдип | Устные традиции вики

Содержание

  • 1 Эдип
  • 2 ОПИСАНИЕ: Эдип — главный герой царя Эдипа, трагической пьесы Софокла. Он царь Фив, женат на матери своих детей, и, по иронии судьбы, на нем тоже. Он немного осуждает, обвиняя Креонта в измене, чтобы попытаться взойти на трон.Он также быстро убивает, убив нескольких человек на перекрестке с тремя дорогами по пути в Фивы. Одним из этих людей был его отец — царь Лай.
  • 3 ПРОИСХОЖДЕНИЕ: Бедный Эдип был нежеланным ребенком в детстве. Когда Оракул сообщил королю и королеве, что их сын убьет своего отца и женится на его матери, они отдали ребенка. Со связанными вместе ногами Эдип остался умирать на склоне горы. Однако судьба планировала для Эдипа более долгую жизнь, потому что он выжил и продолжил жить королевской жизнью.
  • 4 СЕМЬЯ: Всю свою жизнь Эдип был окружен царственными и знатными людьми. В ранние годы он жил со своими приемными родителями, королем и королевой Коринфа. Покинув этот город и отправившись в Фивы, он встретил своего отца, царя Лая. К сожалению, эта встреча была последним разом, когда Король ходил по Земле, так как он был убит своим сыном. Эдип женился на своей матери, королеве Иокасте, от которой у него было четверо детей.
  • 5 ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ:

ОПИСАНИЕ: Эдип — главный герой царя Эдипа, трагической пьесы Софокла.Он царь Фив, женат на матери своих детей, и, по иронии судьбы, на нем тоже. Он немного осуждает, обвиняя Креонта в измене, чтобы попытаться взойти на трон. Он также быстро убивает, убив нескольких человек на перекрестке с тремя дорогами по пути в Фивы. Одним из этих людей был его отец — король Лай. [Править | править источник]

ПРОИСХОЖДЕНИЕ: Бедный Эдип был нежеланным ребенком в детстве. Когда Оракул сообщил королю и королеве, что их сын убьет своего отца и женится на его матери, они отдали ребенка.Со связанными вместе ногами Эдип остался умирать на склоне горы. Однако судьба планировала для Эдипа более долгую жизнь, потому что он выжил и продолжил жить царской жизнью. [Править | править источник]

СЕМЬЯ: Всю свою жизнь Эдип был окружен царственными и знатными людьми. В ранние годы он жил со своими приемными родителями, королем и королевой Коринфа. Покинув этот город и отправившись в Фивы, он встретил своего отца, царя Лая. К сожалению, эта встреча была последним разом, когда Король ходил по Земле, так как он был убит своим сыном.Эдип женился на своей матери, королеве Иокасте, от которой у него было четверо детей. [Править | править источник]

МИФ: Миф об Эдипе тревожит и интересен одновременно. После того, как его судьба была определена, Эдипа уже ничто не могло остановить. Когда его оставили на склоне горы со связанными ногами, его шансы на выживание были очень малы, но каким-то образом ему это удалось. После того, как его нашли, он был усыновлен королем и королевой Коринфа, у которых никогда не было собственного ребенка.Услышав пророчество, Эдип бежал из Коринфа, опасаясь, что его приемные родители были его настоящими родителями. Он был неправ.

Его миссия заключалась в том, чтобы как можно дальше от Коринфа, Эдип в конечном итоге отправился в город Фивы. Здесь его окружает Сфинкс, мифическое существо с телом льва и головой человека. Существо задает загадку всем, кто входит в Фивы, и, если ответить неправильно, на них действует смерть. Правильно ответив на загадку, Сфинкс убегает и впускает его в город.Жители Фив настолько ценят то, что сделал Эдип, что считают его героем и немедленно коронуют его.

Он женится на своей матери Иокасте. Это не было бы

произошло бы, если бы он не убил своего отца по дороге в город. Он находился на перекрестке с тремя дорогами, и группа людей доставила ему неприятности.

Эдип быстро убивает, убивает всех, кроме одного. Одному счастливчику удалось бежать, чтобы вернуться в Фивы.

Смертельная чума поразила многих людей в Фивах. Люди умирают, урожай не растет, разразился голод и засуха, а женщины не беременеют. Эдип, думая, что сможет остановить чуму, посылает

Креонт к Оракулу в Дельфи за советом. Вернувшаяся информация заключалась в том, что убийца царя Лая должен быть изгнан или убит, чтобы чума исчезла. Затем Эдип проклинает убийцу, по иронии судьбы являясь им.

СИЛЫ: Эдип не обладал сверхчеловеческими способностями.Однако он был очень осведомлен. Он с легкостью разгадал загадку Сфинкса, чего еще никто не делал. Загадка была такой: «Какое существо ходит на четырех ногах утром, на двух ногах днем ​​и на трех ногах вечером?» Эдип ответил «мужчина», что было правильным. Еще одним атрибутом Эдипа было то, что он сдержал свое слово. Он сказал жителям Фив, что собирается найти убийцу царя Лая, и, хотя он не хотел признаваться в этом, в конце концов он знал, что это был он.

· «Царь Эдип» был написан в 430 г. до н.э. г.

· Эдип означает опухшая ступня

· У Эдипа и Иокасты было четверо детей — два мальчика и две девочки

· Девочек звали Антигона и Исмема .

Процитированные работы

«Древняя Греция». Древняя Греция . N.p., n.d. Интернет.11 апреля 2013.

«Эдип». Википедия . Фонд Викимедиа, 4 ноября 2013 г. Интернет. 11 апреля 2013.

«Царь Эдип». Википедия . Фонд Викимедиа, 13 апреля 2013 г. Интернет. 12 апреля 2013.

Софокл, Стивен Берг и Дискин Глина. Царь Эдип . Нью-Йорк: Oxford UP, 1978. Печать.

«Сфинкс». Википедия . Фонд Викимедиа, 04 ноя.2013. Интернет. 11 апреля 2013.

«СФИНКС». СФИНКС: Лев с женской головой, Эдип Труда; Греческая мифология ;

Фотографии: PHIX . N.p., n.d. Интернет. 11 апреля 2013.

                                                                • КЕННЕДИ БЫЛ ЗДЕСЬ *********************************** ********

        Дата Эдипа Тирана Софокла в JSTOR

        Информация о журнале

        С момента своего основания в 1880 году Бэзилом Лано Гилдерслив, Американский журнал филологии помог сформировать американскую классическую науку.Сегодня журнал получил всемирное признание как форум для международного обмена классиками и филологами, публикуя оригинальные исследования по греческой и римской литературе; классическая лингвистика; и греческая и римская история, общество, религия и философия.

        Информация об издателе

        Одно из крупнейших издательств в Соединенных Штатах, Johns Hopkins University Press сочетает в себе традиционные издательские подразделения книг и журналов с передовыми сервисными подразделениями, которые поддерживают разнообразие и независимость некоммерческих, научных издателей, обществ и ассоциаций.Журналы The Press — это крупнейшая программа публикации журналов среди всех университетских изданий США. Отдел журналов издает 85 журналов по искусству и гуманитарным наукам, технологиям и медицине, высшему образованию, истории, политологии и библиотечному делу. Подразделение также управляет услугами членства более чем 50 научных и профессиональных ассоциаций и обществ. Книги Имея признанные критиками книги по истории, науке, высшему образованию, здоровью потребителей, гуманитарным наукам, классическим произведениям и общественному здравоохранению, Книжный отдел ежегодно публикует 150 новых книг и поддерживает более 3000 наименований.Имея склады на трех континентах, торговые представительства по всему миру и надежную программу цифровых публикаций, Книжный отдел объединяет авторов Хопкинса с учеными, экспертами, образовательными и исследовательскими учреждениями по всему миру. Проект MUSE® Project MUSE — ведущий поставщик цифрового контента по гуманитарным и социальным наукам, предоставляющий доступ к журналам и книгам почти 300 издателей. MUSE обеспечивает выдающиеся результаты для научного сообщества, максимизируя доходы издателей, обеспечивая ценность для библиотек и предоставляя доступ ученым по всему миру.Услуги Hopkins Fulfillment (HFS) HFS обеспечивает печатную и цифровую рассылку для выдающегося списка университетских издательств и некоммерческих организаций. Клиенты HFS пользуются современными технологиями хранения, доступом в режиме реального времени к критически важным бизнес-данным, управлением и сбором дебиторской задолженности, а также беспрецедентным обслуживанием клиентов.

        1974. Об Анти-Эдипе | Cairn.info

        1Нужна ли нам сексуальная политика? [1] И если так, следует ли его преследовать во имя желания или во имя удовольствия? Этот вопрос может помочь нам выявить разногласия между Делезом-Гваттари и Фуко после публикации «Анти-Эдип». [2] Это также касается того факта, что, поскольку это было воспринято как жестокая атака на психоанализ, текст 1972 года фактически не был прочитан многими психоаналитиками. Сегодня, когда ряд современных чтений подчеркивает собственные усилия «позднего Лакана» по релятивизации примата Эдипова комплекса как единственной модели символической функции, я хотел бы обсудить различные реакции на Анти-Эдип , на время первого приема работы во Франции в 1974 году. На самом деле книга была опубликована уже в 1972 году, и очень интересно увидеть, как те, кто мог прочитать то, что действительно казалось резкой атакой на психоанализ, отреагировали на ее появление. .

        2 Почему тогда 1974? Это был год бразильской публикации лекций Фуко о истине и судебных форм , которые он прочитал в Папском университете Рио в предыдущем году. Во второй из этих лекций Фуко проводит чтение книги Софокла Царь Эдип : как косвенный ответ Делёзу и Гваттари, но также для поощрения в этом католическом бразильском университете бескомпромиссных дебатов с психоаналитиками, которые отказывались понять, как Может ли Фуко, именно в отношении Эдипа, полностью игнорировать Фрейда и Лакана.В то же время 1973–1974 годы были также периодом все более явной критики Лаканом его собственной ранней теории Эдипа. Он опубликовал L’Étourdit и Encore , и его семинар того года назывался Les non-dupes errent [3], что довольно ясно говорит нам о том, что пересмотр теории Имени Отца не означал его отказа. Вопрос сексуальности также переопределяется, используя сначала логику, а затем топологию, чтобы раскрыть ранее установленные, но слишком сильные связи между Эдиповым комплексом, символическим как ключом к отцовской функции и формами сексуальности.В «формулах сексуальности» Лакана решающим является вопрос о контингенте , и он понимается как то, что не перестает не записывать себя, то есть не вписывать себя — будь это просто противоречие — в универсальность функции, характеризующей «мужская» сторона диаграммы Лакана. Отвечает ли здесь Лакан по-своему на Анти-Эдипа ? [4] Или его критика эдипова мифа, представляющая только одно из возможных сочленений между реальным, символическим и воображаемым и позволяющая субъекту желания избежать психоза, зависит только от внутреннего движения его собственной мысли? Мы должны предположить, что на самом деле мы не можем знать: тем не менее, одновременность этих работ сама по себе поучительна.В конце концов, 1974 год также является датой публикации семинара Владимира Граноффа на тему Филиалов: будущее Эдипова комплекса, , в котором прямо упоминается Анти-Эдип , одновременно критикуя аспекты учения Лакана, которые пытаются использовать математику. сексуальности именно для того, чтобы обойтись без того, что остается случайным в истории психоанализа: случайностью исключительных отношений Фрейда с его собственным отцом. Чем меньше психоанализ знает о том, чем он обязан этому исключительному фактору — Гранофф использует термин потеря права выкупа — тем глубже путаница между ролью аналитика и фигурой учителя, которая пронизывает психоаналитические институты, в частности, Ecole Freudienne. de Paris .Чем больше мы разрабатываем общие теории отцовской функции и сексуальности, независимо от того, формализована она или нет, тем труднее нам увидеть, что именно через сопротивление каждого аналитика бисексуальности и половым различиям Эдип играет свою роль. передача психоанализа. Подзаголовок работы Граноффа здесь особенно наводит на размышления: Филиация: будущее Эдипова комплекса.

        3 Поэтому давайте взглянем на радикальную критику и пересмотр того, что называется Эдиповым комплексом , который возник в 1974 году как внутри, так и вне психоанализа.

        4 Кредит в кредит: сначала мы рассмотрим самих Делёза и Гваттари. Фронтальная атака, которую хочет запустить Анти-Эдип , происходит в основном во второй и третьей главах книги: Психоанализ и семейство и Дикари, варвары, цивилизованные люди . Во-первых, внутренняя критика психоаналитической практики; затем программа того, что необходимо переосмыслить в основах желания и политики, чтобы избежать этих недостатков.Каждый аналитик знает, что при лечении психотических пациентов не рекомендуется интерпретировать ни симптомы, ни сны — проведение лечения таким образом в лучшем случае бесполезно, а в худшем — опасно. Ресурсы, предлагаемые невротику самим фактом того, что он не понимает, благодаря языку и знаниям, что вызывает его страдания, не находятся в распоряжении так называемого психотика: либо он столкнулся с смертоносным знанием, либо действительно отказался от него. себя в другом месте, кроме области компромисса между бессознательным и сознанием.Такие аналитики, как Гваттари, пошли по стопам Тоскуэллеса и вместе с Жаном Ури приложили все усилия, чтобы создать в психиатрической больнице механизмы, схемы, виды деятельности и множественные переносы, которые могли бы направить безумие желания в новые направления, а не принуждать. это проанализировать себя. Это привело к тому, что Гваттари и Делёз отказались от различия между тем, что Фрейд называл «квантом аффекта», и репрезентациями. В этом заключается клиническое происхождение «машин желаний», а также акцент на желании как постоянно порождающем, «лишенном ничего и особенно объекта», как выразился Делез в лекции, прочитанной в Университете Венсенна в 1973 году. . Анти-Эдип ставит под сомнение идеализацию желаний предполагаемым правилом репрезентации или значимости. Хотя в инстинктивных превратностях невроза действительно существует идеализирующая тенденция, психоанализ не должен был идти по тому же пути, связанному с виной и Суперэго, в своей практике. Психоаналитическое лечение идентифицирует функционирование желания и индивидуализирует его с помощью абстракции, определяемой его собственной организационной структурой — не осознавая, что при этом оно участвует в политическом акте, трансформируя функционирование желания в репрезентативное пространство, которое больше не оставляет любое место для того, что Фрейд называл «квантом аффекта», а то, что Делез, вместе со Спинозой, просто воздействует.Это ослепление аналитической практики ее собственным действиям согласуется с парадоксами частичных или предположительно полных объектов родительских фигур. Кляйнианская идея частичных объектов может быть полезной, утверждают Делез и Гваттари, только если мы будем думать о них как о узловых точках, соединяющих одни потоки желаний с другими, путем инвестирования пространства, мест, животных и растительных объектов или технологий, в каждом случае множественных, а не сходятся в цельных лицах. Анти-Эдип рассматривает этих родительских персонажей как то, что замораживает контуры желания, создавая объекты как искусственно идеальные, так и иллюзорные абстракции.Это движение приводит к идее Эдипа как мифа, высшей точки репрезентации. Как только Эдипа просят подытожить решающие проблемы, с которыми сталкивается субъект, понимаемый как личность, операция, с помощью которой лекарство идентифицировало и абстрагировала эти потоки, становится неразборчивой в его практике; вместо этого теория сакрализует эту ошибку.

        5 Таким образом, вопрос состоит в том, чтобы показать, что желание приобретает свою конфигурацию через коллективные инвестиции и что с этой точки зрения необходимо полностью переосмыслить то, что Фрейд сказал, например, об анальной сексуальности или «анальном характере».«Вместо того, чтобы утверждать, что определенные люди с сильными анальными инвестициями в детстве остаются на протяжении всей своей жизни заинтересованными деньгами, жадностью и денежными потоками, мы должны лучше понимать, что, делая социальные отношения абстрактными и позволяя социальной деятельности приобретать меновую ценность на рынок, торговое и позднее капиталистическое общества одновременно приватизировали тело желающих. Экскременты — это отделяемые части тела, которые становятся инертными и анонимными, в то время как деньги делают человеческую деятельность недифференцированной, функционируя как их общий эквивалент.В отличие от фаллической сексуальности, «преодолевающей» анальную сексуальность, она только усиливает идеализацию в действии в реальном, воображаемом или символическом отстранении объектов желания; однако условия этой организации имеют отношение к социальным отношениям коммерческих, а затем и капиталистических обществ. «Фаллическая функция», «Эдип», а также «имя отца» и формулы сексуальности и родства, с которыми связана их привилегия, увековечивают и усиливают кажущуюся приватизацию потоков желаний.

        6 Таким образом, мы понимаем, почему за внутренней критикой семейственности психоанализа следует глава, прослеживающая универсальную историю обществ с точки зрения потоков желаний. В каком-то смысле эта новая версия универсальной истории — шутка, подделка Гегеля. Однако это также попытка нового прочтения последовательности общественных формаций не только как иронический римейк Гегеля, но особенно как повторение жеста Маркса. Термин производство фактически заимствован у Маркса вместе с идеей о том, что социальные отношения капитализма могут функционировать как дифференциальная аналитическая сетка для ряда предыдущих социальных формаций.Это действительно ссылка на Маркса, а не на Гегеля, поскольку для Маркса случайность в преемственности этих обществ была бы вполне совместима с единством ретроспективного прочтения, которое делает капитализм ключом к пониманию других «способов производства». , Но не как их t élos , конечная точка, к которой эти общества будут продвигаться. Однако для Делёза и Гваттари термин производство относится к желанию, а не к товарам, произведенным трудом или организацией отношений между производительными силами и производственными отношениями.Мы помним, что желание «производит», а не представляет. Для Маркса производство означает не просто изготовление материальных вещей, это экономическое понятие: общественные вещи содержат труд в своей собственной материи и получают из него свою стоимость, которая затем выражается как их цена на валютном рынке. Для капиталистического общества характерно то, что не только существует большой сектор торгуемых товаров, но и сам труд (или, скорее, рабочая сила) имеет свою рыночную стоимость. Этот факт объясняет увеличение общего богатства капиталистических обществ, потому что, когда оно потребляется, т.е.е. Приводимая к работе владельцем средств производства, рабочая сила способна производить из материалов, которые она преобразует, стоимость, превышающую ее собственную стоимость на рынке труда. После 1968 года Делёз и Гваттари были не единственными, кто читал или перечитывал Маркса. Мы знаем, что на своих семинарах D’un Autre à l’autre (1968-1969) и L’Envers de la Psychanalyse (1969-1970) Лакан также определяет так называемые «дискурсы» по месту и функция, выполняемая «избыточным удовольствием» ( plus-de-jouir ) в отношениях языка и желания, заключенных в отношениях мастерства и знания, которые может выявить только «дискурс аналитика», вместо этого возникновения симптомов (дискурс истерика) или затемнения объекта (дискурс университета).Лакан «поправил» Маркса, утверждая, что дискурс как социальное отношение производит не только товары и прибавочную стоимость, но также прибавочное наслаждение и знание, которые находятся в отношениях исключительной дизъюнкции.

        7Делез и Гваттари решили разработать философию общества как систему потоков желаний. В то время как в 1857 году Маркс проводил различие между производством, распределением и потреблением, утверждая, что существует также продуктивное распределение и производительное потребление, Делёз и Гваттари представляют общество как производство, запись, кодирование, декодирование и избыточное кодирование потоков желания.Капитализм фабрикует индивидуальность, расшифровывая потоки желаний — процесс, который субъекты интерпретируют через иллюзию, полагая, что желание является их собственной прерогативой. Вместо теории универсальной истории, объясняющей способы социализации природы посредством труда, здесь речь идет о рассмотрении различных способов, которыми так называемые дикие, кочевые или цивилизованные общества сдерживают желание. Эти ограничения рассматриваются как запись, кодирование и декодирование желания с использованием ряда институтов, которые всегда являются как реальными, так и воображаемыми.Таким образом, в примитивных обществах Земля выступает как инструмент и как поверхность записи потоков желаний: обряды инициации и маркировка тела посредством различных ритуальных практик формируют отношения между родством и союзом, не разделяя субъектов, которые принадлежат друг другу. на Землю. Делёз и Гваттари не являются либертарианцами в том смысле, что они хотят описать очень строгие способы направления потоков, которые действуют в дикарей и кочевых обществах. Для этого они опираются на работы этнологов, таких как Мейер Фортес, Пьер Кластр, Роберт Жолин и т. Д.[5] Капитализм, с другой стороны, характеризуется детерриториализацией потоков желания. Это означает, что именно потому, что «это вложение органов подключает желание к социусу» [6], приватизация органов, сначала ануса, а затем фаллоса, согласуется с растущей абстракцией детерриториализированных потоков желания. Сама концепция детерриториализации указывает на то, что вопрос заключается в сравнении примитивных обществ, где Земля является одновременно местом и средством записи потоков, с процессом, характерным для капитализма:

        8

        Должны ли мы верить, что универсальный Эдип преследует все общества, но точно так же, как капитализм преследует их, то есть как кошмар и тревожное предчувствие того, что может произойти в результате расшифровки потоков и коллективного отказа от инвестиций органов, абстрагирование потоков желания и превращение органов в частное? [7]

        9Машины социальных желаний и институты не могут быть связаны друг с другом более тесно.

        10 Делёз и Гваттари открыто нападают на Эдипов комплекс, потому что создают метафизику желания, которая одновременно является теорией истории и антропологией нашей «цивилизации». Таким образом, в 1977 году Делез ясно осознает свое отличие от Фуко в отношении выбора терминов «желание» и «удовольствие». [8] В случае с Фуко, Эдипов комплекс игнорируется и стратегически игнорируется, а не открыто критикуется. В 1974 году Фуко дает свое прочтение книги Софокла «Царь Эдип »; мы помним, что уже в Интеллектуалы и власть , его совместном интервью 1972 года с Делезом, он утверждал, что для объяснения отношений власти понятие секрета более подходит, чем понятие бессознательного.Два года спустя его позиция становится более радикальной: в пьесе Софокла не только нет ничего бессознательного, но и нет ничего даже секретного. «Эдипова комплекса не существует»: существует лишь театральная пьеса Софокла, которая не называется ни «Эдип-кровосмеситель», ни «Эдип-отцеубийца», но «Царь Эдип », «Эдиповый тиран» , таким образом, выдвигается на передний план. измерение власти. Драматический эффект возникает в результате трансформации отношений между властью и истиной. Вместо того, чтобы просто раскрыть секрет, сценарий пьесы, а также последовательность ее событий работают, чтобы установить новые отношения между двумя претендентами на фиванский престол.Эдип и Креонт, которые вначале все еще регулярно относились к режиму сурового правосудия, в конечном итоге противостоят друг другу политически и с точки зрения фактической истины: сила обоих теперь зависит от установления определенных фактов. Это результат спектакля.

        11 Нет ничего бессознательного. Нет и секрета, а это означает, что все, что мы должны знать о Лай, Эдипе и Иокасте, раскрывается в самом начале пьесы. И даже открылся дважды: чудом Аполлона и прорицателем Тиресием.Отвечая на вопрос Эдипа, Аполлон ответил, что чума в Фивах связана с позором, который навлек на город проклятие богов. Не удовлетворившись таким ответом, Эдип призывает Креонта допросить оракула дальше: объявлено, что указанное позорное обращение касается убийства. Однако в оракульном стиле этого объявления «ничего не относится к реальности настоящего, нет никаких указаний пальцем» [9] в отношении этого убийства. Режим истины здесь по-прежнему пророческий.Связь между словами оракула, прорицателем и эмпирическим регистром еще не установлена. В пророчестве цель не в установлении фактов, а в том, чтобы установить определенное взаимопонимание с помощью лингвистических и ритуальных техник, а также установить дистанцию ​​между миром богов и миром людей. Когда Аполлон говорит: «Если вы хотите, чтобы чума закончилась, вы должны смыть позор», он говорит предписывающе, а не констатирует факты. Точно так же Тиресий не говорит Эдипу: «Ты тот, кто убил», а скорее: «Ты обещал изгнать того, кто убил, я приказываю тебе выполнить свое обещание и изгнать себя.«Вопрос не в установлении фактов или, скорее, как говорит Фуко,

        12

        Исходя из этой истины, какой бы достоверной, полной и полной она ни была, истина, в которой все было сказано, чего-то не хватает, и это нечто является измерением настоящего, действительности, обозначением кого-то. Нам не хватает свидетельств того, что действительно произошло. Любопытно, что вся история сформулирована как прорицателем, так и богом в будущей форме. Теперь нам нужно настоящее и свидетельство прошлого: настоящее свидетельство того, что действительно произошло.[10]

        13 Только отношения силы и истины определяют ценность преемственности во времени.

        14 Для того, чтобы драматическая техника соединила все кусочки истины — то, что по-гречески называется символом , и материальной эмблемой силы, и символом — необходимо соединить части Аполлона и Тиресия с частями Аполлона и Тиресия. Иокаста и Эдип (относительно количества людей на перекрестке, где кто-то был убит) и, наконец, с теми из двух рабов, которые завершают свои показания.Посланник приходит, чтобы нести весть о смерти Полибоса в Коринфе, а это означает, что Эдип теперь может вернуться в город, не опасаясь убить своего отца, потому что последний уже мертв. Однако посланник-раб говорит Эдипу, страх которого только что развеялся: «Полибос не был твоим отцом». Войдите в пастух-раб с горы Киферон, который свидетельствует о подарке, который он однажды дал человеку из Коринфа — ребенка, пришедшего из дома Иокасты и, следовательно, из Фив. Этот ребенок не сын только что умершего Полибоса.Иокаста больше не может поддерживать дистанцию ​​между сыном Полибоса и сыном Лая, которого она однажды передала пастуху. Учитывая, что это ребенок, в чем теперь функция Эдипа? Как изгнанник, спасаясь от пророчества об отцеубийстве, он фактически был тем, кто свел воедино кусочки истины благодаря своей силе тираний. В додемократической Греции этим термином обозначается авантюрист, который, подвергаясь испытаниям судьбы, вступает на престол благодаря своим знаниям: Эдип был тем, кто ответил на вопрос о Сфинксе и таким образом освободил город Фивы.Он не «бессознательный» — напротив, он слишком много знает и утверждает, что использует свою власть во имя единственного знания, а не справедливости. Поэтому Фуко справедливо подчеркивает, что пьеса не называется «Эдип-кровосмеситель» или «Эдип-отцеубийца», а «Эдип-тиран». Как только Эдип использовал свою силу тирана, чтобы помочь собрать воедино кусочки истины, ему больше не будет никакой пользы в создании «символа на », и связь между силой и знанием, которую он представляет, перестает использоваться. рассвет эпохи демократии.Греческая демократия действительно структурирует миф о разделении власти и философского знания, который будет подвергнут критике со стороны Ницше гораздо позже.

        15 Мы видим, что в блестящем чтении Софокла Фуко не возникает вопроса о желании; даже кровосмешение и убийство имеют меньшее значение сами по себе и имеют большее значение как фигуры излишеств.

        16

        Эдип — человек излишеств, человек, у которого слишком много всего: слишком много власти, знаний, семьи, слишком много сексуальности. Эдип, двойной человек, который был слишком многогранен с точки зрения символической прозрачности того, что знали пастухи и предсказывали боги.[11]

        17 Фуко демистифицирует Эдипа; в отличие от Делёза и Гваттари, он не атакует психоанализ во имя иной философии желания. Таким образом, их проект кажется ему политически полезным, но в то же время философски запутанным. В предисловии к американскому изданию Anti-Oedipus, , выпущенному в 1977 году три года спустя, он вновь заявляет о политической полезности работы в борьбе с «политическими аскетами» и «жалкими техниками желания», будь то психоаналитики или семиотики. , и, прежде всего, уместность противопоставления тому, что

        18

        […] наконец величайший враг, стратегический противник: фашизм.И не только исторический фашизм, способный так хорошо мобилизовать и использовать желание масс, но и фашизм во всех нас, который преследует наши умы и повседневное поведение, фашизм, который заставляет нас любить власть, заставляет нас желать именно того, что доминирует и эксплуатирует нас. [12]

        19 Сам Фуко не ненавидит власть — он делает ее объектом своих исследований! Именно поэтому он пишет, что Делёз и Гваттари настолько ненавидят власть, что посредством запутанного обилия своих анализов они хотят отговорить читателя от подчинения власти, осуществляемой их собственной книгой …

        20Мы не могли представить себе перспективы более внешней по отношению к психоанализу, чем точка зрения Фуко.Удивительно видеть, до какой степени Эдип и Эдипов комплекс были пробным камнем во Франции в 1970-х годах для нескольких направлений мысли, которые лишь спорадически ссылались друг на друга, отличались друг от друга своей разработкой или своим отказом от нее. сложный и который с тех пор никогда не читался одной и той же аудиторией. Можно сказать, множество творческих различий.

        21 Поэтому интересно перечитать Филиалов, будущее Эдипова комплекса с этой точки зрения . [13] Что Гранофф — тонкий автор, если он когда-либо был, — имел в виду под «будущим» ( авенир ), двусмысленно говоря, что что-то «имеет будущее?» По сути, две вещи: во-первых, Эдипов комплекс в психоанализе касается того, как каждый аналитик сопротивляется «доктрине» Фрейда о бисексуальности и сексуальных различиях. Во-вторых, путаница между фигурами учителя и аналитика, пронизывающая историю аналитических институтов, связана с нашей неспособностью признать особенность отношений Зигмунда Фрейда с его отцом Якобом Фрейдом, аналитики остаются зависимыми от этого «нечистого», эмпирического источник.Это непризнание следует понимать как отсутствие информации, так и отказ знать. Однако в 1974 году некоторые факты из истории Фрейда стали широко доступны, частично благодаря публикации Freud: Living and Dying, , написанной пером врача Фрейда Макса Шура.

        22 Таким образом, Эдипов комплекс, описанный Граноффом, любопытно сначала представить себе как сложность анализа гомосексуальных переносов на личность Фрейда, которые определяли, в случае первого поколения аналитиков, но также и «в будущем», а особенно в 1974 г. É cole , основанная Лаканом, связь с «догмой».Показательным примером здесь являются сложные отношения Ференци с Фрейдом: о чем свидетельствует их переписка, которая в то время еще не была опубликована на французском языке, а также некролог Фрейда 1933 года после смерти его ученика и текст 1937 года . и бесконечный , размышление о пределах анализа. Ференци обвинил Фрейда в том, что он не позволил ему проанализировать свой [Ференци] негативный перенос, оставаясь в отцовской позиции, в то время как Ференци стремился выявить свою материнскую сторону.Фрейд ответил, что аналитик — это Другой, а не просто отец или мать, что очень интересно с точки зрения критики семейственности в Анти-Эдипе . Другой, то есть чужой. Гранофф комментирует эту странность аналитика, которую Ференци считал невыносимой, но о которой он просил Фрейда сказать больше, тем самым превращая ее в «крушение закрытой реальности». Пределы аналитического лечения, согласно тексту 1937 года, неспособному проанализировать все, что он хотел бы проанализировать, связаны именно с этим моментом потери права выкупа.

        23 Это позволяет нам различать два способа отношения к работе Фрейда: как теорию и как догму. В этом отношении Гранофф сравнивает Ференци с Авраамом. Будучи умным учеником, Авраам применяет Фрейда, развивая и проясняя определенные аспекты работы своего учителя, например теорию анальной сексуальности. В его вкладе в психоанализ самые деликатные моменты его переноса на Фрейда остались нетронутыми. С другой стороны, Ференци ставит Фрейда под сомнение: как напрямую, посредством его переноса на него как на своего аналитика, так и косвенно, в его собственной аналитической практике, вводя «технические» модификации, которые напрямую связаны с ориентирами контрпереносной теории Фрейда. положение, которое он, Ференци, счел неадекватным.Смог или не смог Фрейд оставить отцовскую позицию в переносе? Гранофф утверждает, что, предлагая эти изменения в технике, изменения, которые превращают аналитика в нечто иное, чем отец, Ференци подвергает сомнению догму Фрейда, и, хотя иногда он может ошибаться, его ошибки стоят больше, чем «определенная форма анализа, в которой фундаментальный узел догмы оказывается упущенным при передаче ». [14] Бисексуальность — в данном случае гомосексуальность в переносе на Фрейда — является «элементом догмы» именно потому, что она становится значимой, когда тревога аналитика инвестирует в эту тему клинических исследований, соглашаясь связать ее с собственным переносом на Фрейда.Приглушенное, невыразимое насилие между Фрейдом и Ференци свидетельствует о том, как сексуальность колонизирует теорию. Истина Эдипа, таким образом, заключается не в иреническом принятии полного содержания психоаналитического знания ( savoir ), а в разделенных по полу ставках переноса на первого аналитика. И если Гранофф указывает на это в 1974 году во Франции, то это потому, что в эти годы эти ставки особенно не осознаются при обращении Лакана к формализму формул сексуальности: аргументируя это тем, что психоанализ может передаваться через математику сексуальных средств. игнорирование сексуализации психоаналитического savoir , поскольку вопрос о половом различии, отказе от женственности у обоих полов и от гомосексуализма в переносе зависит от того, что эта борьба переноса исключается ипостасью универсального знания.У Эдипова комплекса «есть будущее», тем более что он остается не проанализированным в психоаналитических институтах. Это исключение сексуальных ставок переноса проявляется в этих институтах путаницей между фигурами аналитика и учителя. При всех своих ошибках и дерзостях, связанных с его собственным сопротивлением, усилия Ференци более ценны, чем универсальные утверждения о передаче психоанализа, которые делают Эдипов комплекс просто материалом для реформы логики.Таким образом, никогда даже не предпринимались попытки иметь дело с лишением права выкупа связи savoir и сексуальности.

        24 Во-вторых, эта критика Эдипа как универсальной теории касается неспособности аналитиков признать особенность отношений Фрейда с его отцом. Чем больше анализ подталкивает к теории отцовства как универсальной функции, тем меньше он принимает во внимание то, что мы узнали с 1974 года относительно фигур отца Фрейда. С одной стороны, говорит Гранофф, брак Амалии с Якобом Фрейдом представлял для нее случай мезальянса, побудив Фрейда в детстве защищать свою мать и представить отношения между матерью и ребенком мужского пола как единственные отношения, полностью свободные от агрессивности. ; идею он превращает в общее предложение.Из Letters to Fliess, мы также узнаем, что только после смерти Якоба Фрейд спрашивает свою мать об источниках его собственного отношения к женственности. Письма информируют нас о том, что первое упоминание об Эдипе как об основополагающем мифе возникает, когда Фрейд явно отказывается от дальнейшего исследования эротических отношений с материнскими фигурами своего детства: старой медсестрой, которую «заперли», и его матерью Амалией. . С другой стороны, Гранофф подчеркивает, что для его сына Якоб Фрейд был фигурой, которой одновременно восхищались и боялись: искатель удовольствий, который несколько раз обанкротился и был относительно нестабилен, был большим любителем женщин, на некоторых из которых он женился и с которыми жил. от которого у него было несколько детей.Все эти аспекты жизни Фрейда и истории психоанализа были «хорошо известны», потому что у Зигмунда было два гораздо более старших брата, Эммануэль и Филипп, и преемственность поколений детей играет важную роль в интерпретации сновидений .

        25

        Отец, владеющий всеми женщинами, который не уважает ни преграды поколений, ни запрет инцеста, отец, чьи нормы относятся ко времени, предшествовавшему подчинению человека моральному закону, и которого Фрейд позже обнаруживает в истории: [15]

        26 такой фигурой был для него отец Фрейда.Используя муниципальные документы города Фрайберг, Гранофф также показывает многочисленные ошибки, касающиеся жен Якоба Фрейда, имена которых фигурируют в одних документах, но не в других; так, например, в свидетельстве о рождении дочери Эммануэля, старшего брата Фрейда, указано, что родителями Эммануэля являются Салли и Якоб. Тем не менее, Салли не всегда упоминается в официальных документах. Регистр еврейского населения города Фрайберг, датируемый 1852 годом, включает Якоба, 38 лет, его жену Ребекку, 32 года, и Эммануэля, 21 год.Следовательно, вторая жена Якоба Ребекка не могла быть достаточно взрослой, чтобы быть матерью Эммануэля. Однако в 1854 году ее имя больше не учитывается в переписи населения. Мы помним важность, которую это имя имело для Фрейда: когда его первая теория неврозов рушится, фраза из еврейской истории, которая приходит ему на ум в письме к Флиссу, звучит так: «Ребекка, сними платье, ты больше не невеста.» Это отождествление с брошенной невестой похоже на зубной камень в том, что затем остается под паром в самоанализе Фрейда, когда он переходит от гипотезы соблазнения ребенка отцом к идее инцеста как фантазии.Комментарий Граноффа также упоминает еще один элемент: когда в 1931 году город Фрайберг хотел открыть мемориальную доску на доме, где родился Фрейд, и попросил его составить текст надписи; В письме Фрейда, в котором он с любовью вспоминает этот дом как свой дом, говорится только о его «юной матери», но совсем не упоминается его отец. С этой точки зрения будущее Эдипова комплекса относится к тому, что происходит с вопросами гомосексуализма и женственности мужчин-аналитиков, которые входили в число ограничений, которые Фрейд обсуждал в 1937 году в одном из своих последних текстов.

        27 Каким образом через личность Фрейда происхождение психоанализа было отмечено этим сложным отношением к материнскому, женскому и отцовскому? Выявив ошибки в цифрах и 10-летнюю неопределенность в возрасте Якоба Фрейда на момент его брака с Амалией, Гранофф задается вопросом, не именно здесь ли мы должны искать причины страсти Фрейда к Мухе, построившему свои теории на цифрах. характеристика предполагаемых периодов «невроза носовых рефлексов» у мужчин… Фигура отца также имеет свои тревожные размеры из небезопасного и унизительного положения восточноевропейских евреев 19 -х годов -го века. Сексуальное желание напрямую влияет на историю: не вопреки важности родительских фигур, как утверждают Делез и Гваттари, а именно постольку, поскольку история влияет на самих родителей. Тревога и унижение отцов оказали влияние на несколько поколений: это потому, что угрозы, которые, в зависимости от времени и места, тяжело сказывались на еврейских семьях Центральной Европы, были смягчены лишь произвольно и таким образом, чтобы их дети всегда оставались частично загадочными.

        28 Среди всех этих неопределенностей отношение Фрейда к его отцу вызывает сомнение: не навязчивое сомнение, «которое оставляет игре смерти задачу пробиться сквозь симулякры дискуссии, в которой смерть точно никогда не ударяет», — комментирует Гранофф, но собственное сомнение Фрейда в том, что он думает о противоречивом характере своего отца, сомнения, которые смерть последнего и влияние, которое она оказала на Фрейда, превратились в теорию. Ни один из этих двух моментов в мышлении Фрейда — теории отцов как соблазнителей и извращенцев, с одной стороны, и о желании отца как фантазии, с другой — нельзя рассматривать как независимый от этого изобретательного вида сомнения, которое Фрейд стремился развеять. решить через его теоретический гений.Однако последующие поколения аналитиков напрасно полагают, что их не трогают эти путаницы между сингулярностью истории их учителя и постоянной темнотой «Эдипова комплекса». Хотя у Фрейда не было учителя, у него был отец. И идея передачи психоанализа как «отдельного от анализа его источников», то есть отдельно от его случайности по отношению к универсальному закону, делает то, что мы называем «кастрацией», «эдиповым комплексом» и «бисексуальностью». »Не поддается анализу.

        29 Мы видим, что критика Эдипова комплекса в 1970-е гг., Как внутренняя, так и внешняя, одновременно; радикальный и разнообразный. Их авторы борются друг с другом открыто или косвенно; они часто почти не читают работы друг друга или делают это только без упоминания этих источников в своей критике. Даже в тех случаях, когда они раньше читали друг друга, в 1974 году они прекращаются, возможно, из-за борьбы с психоанализом, которую ведет Анти-Эдип .Тем не менее во всех них снова появляется одна тема: случайность и случайность. В обсуждении Граноффа — случайность отношений Фрейда с его отцом, которая опровергает утверждения психоанализа, стремящегося передать ссылку на нечистоту своего происхождения; Случайность Фуко использования аппаратом силы знания, высказываний и правил, которые создают определенное дискурсивное пространство при условии исключения других; Случайность у Делёза, расположения желаний и встреч между телами, основана на необходимости того, чтобы все, что проявляется как сущность, теряет свою субстанцию ​​и вступает в новые, непредвиденные и неестественные отношения.Случайность, аргументированная Делезом и Гваттари, факторов, трансформирующих одно общество в другое, даже несмотря на то, что последнее из этих обществ, капитализм, может служить ключом к пониманию того, что другие пытаются предотвратить, а именно детерриториализацию желания. . И, наконец, случайность сексуальных отношений Лакана, хрупкая реальность которых зависит от ее выхода из необходимости универсального, как могла бы это описать логика.

        30 Может ли непредвиденное обстоятельство быть логикой? Если смотреть через призму переноса в аналитических методах лечения, случайность сексуальной жизни играет исключительно конструктивную роль: так же, как случайные события сексуальных отношений, случайные события переноса изменяют ход нашей жизни, потому что они обладают силой трансформировать элементы смертельного повторения в новый характер.Эта предрасположенность выигрывает от того факта, что путь необходимости также включает в себя возможность инстинктивного переосмысления. Мы всегда разрываемся между концепцией повторения как реактивации бремени прошлого, разоблачения вязкости инстинктивных структур и, с другой стороны, его пониманием как формы изобретательности, которая лежит в основе опыта лечения, и где это прошлое бремя всегда превышается. С этой точки зрения случайность иногда встречается только по имени, без теоретического обоснования, в то время как в других случаях она определяется явно.Наш быстрый взгляд на работы Фуко и Делёза, тем не менее, предлагает нам более широкий круг проблем контингентности, чем просто противопоставление лакановских «формул сексуальности» и эпистемы контингента в концепции психоанализа, которая учитывала бы процесс переноса. Мы могли бы сказать, что во всех этих случаях мы имеем дело с теоретизацией события, хотя нам, возможно, придется более внимательно посмотреть на то, как непредвиденная природа события отделяется от его детерминации.Однако это, безусловно, проблема, разделяемая как психоанализом, так и историей.

        Перевод Кристины Валендиновой

        Царь Эдип | Encyclopedia.com

        , Софокл

        ЛИТЕРАТУРНЫЕ РАБОТЫ

        Пьеса, действие которой происходит в Фивах в XIII веке до н. Э.; Впервые исполнено между 429 и 425 гг. До н. Э.

        СИНОПСИС

        Во исполнение божественного пророчества Эдип, правитель Фив, падает с высоты успеха и силы в положение ошеломляющих несчастий и страданий.

        События в истории во время проведения пьесы

        События в истории во время написания пьесы

        Для получения дополнительной информации

        Софокл родился в Колоне, всего в миле от Афин, в 496 год до н. э. Сын богатой семьи, он был воспитан со всеми возможными образовательными и социальными преимуществами. В 16 лет он дебютировал в театре, выступив в хоре, отпраздновавшем победу афинян (при Саламине), и вскоре после этого он начал сочинять оригинальные стихи и песни.Софокл принял участие в своем первом драматическом конкурсе в возрасте 28 лет, где он выиграл главный приз над Эсхилом, который тогда считался господствующим мастером трагедии. Помимо драматических интересов, Софокл был весьма граждански настроен; За свою жизнь он занимал различные политические и военные должности, включая назначения в посольства, должность должностного лица религиозной организации и два генеральных звания, одно при Перикле, а другое при Никии. 90-летняя долгая жизнь Софокла охватила Пелопоннесскую войну и соответствующие взлеты и падения Афин как великой империи.Между тем ему приписывают написание 123 пьес, только семь из которых сохранились в первозданном виде. Эти пьесы широко считаются драматическими шедеврами с идеальной структурой. Его трагедии (в том числе Антигона , также в Literature and Its Times ) ставят под сомнение неумолимые силы судьбы, которые расстраивают самые продуманные планы человечества, и справедливость космоса, позволяющего людям и городам пережить незаслуженные неудачи. Царь Эдип тоже имеет дело с такими универсальными проблемами, но одновременно является ответом на исключительные изменения, которые произошли в Афинах при жизни Софокла.

        Древний город Фивы

        Миф о Доме Эдипа, на котором основана пьеса Софокла, происходит в Фивах в XIII веке до н. Э. Фивы были доминирующим городом Беотии (центральная Греция), расположенным в восточной части этого региона. У города был свой акрополь или крепость, которая стояла на плато, возвышающемся над нижним городом, с участками рек Дирче и Исменус по обе стороны.

        Фивы имели особенно богатую мифологию. Считается, что он был основан Кадмом, который прибыл сюда из Финикии.Согласно мифу, он использовал зубы дракона, чтобы посеять урожай великолепных воинов, некоторые из которых были предками фиванской аристократии. Действие пьесы происходит в бронзовом веке, когда Фивы соперничали с Микенами как доминирующий город во всей Греции. Успех Фив во время этого Этот период объясняется богатством его почвы и географическим положением, которое дало ему доступ к множеству маршрутов между Аттикой и центральной Грецией. Однако археологические данные показывают, что к концу бронзового века центр города был «разграблен, сожжен и заброшен», и Фивы так и не обрели былую славу (Грант, стр.643). Софокл, возможно, хотел, чтобы этот сеттинг вызвал особый резонанс у своей аудитории, которая, вероятно, считала Фивы пятого века, частого военного врага Афин, просто городом, находящимся в упадке. Его зрителям будет напоминать обстановка пьесы, что Фивы тоже были «золотым веком» и что состояния не только отдельных людей, но и городов часто очень быстро растут и падают.

        Сюжет

        Пьеса начинается с Эдипа, царя Фив, в центре внимания.Он разговаривает со священником, который представляет группу фиванских граждан, просящих помощи от ужасной чумы. Когда Эдип пытается утешить их, он говорит, что уже отправил своего зятя, Креонта, спросить Оракула в Дельфах, как можно спасти город. Креонт возвращается с заявлением оракула, которое гласит, что Фивы страдают из-за того, что убийца их бывшего царя Лая живет в их стенах безнаказанно. Эдип проклинает убийцу и клянется спасти город, разыскав этого убийцу и предавая его правосудию.Когда Эдип поворачивается, чтобы войти во дворец, хор начинает петь молитву о Фивах и их выздоровлении, но зловеще обеспокоен последствиями этого расследования в прошлом. Эдипу советуют послать за Тиресием, слепым пророком, поскольку «всякий, ищущий истины, мой царь, может узнать ее от пророка, ясного как день» (Софокл, Царь Эдип, стр. 174). На допросе Тиресий отказывается много говорить. Он намекает, что знает какую-то ужасную правду, но продолжает настаивать, что для всех будет лучше, если он ее не раскроет.Его сдержанность оказывается невыносимой для Эдипа, и царь взрывается в ярости, обвиняя Тиресия в сговоре с Креонтом с целью его свержения. После того, как Эдип довел до предела своего терпения, Тиресий наконец предсказывает очень темное пророчество для Эдипа:

        Слепой, у которого теперь есть глаза, нищий, который теперь богат, он нащупывает свой путь к чужой земле, палка постукивая перед ним шаг за шагом. Наконец открылся, брат и отец, и детям, которых он обнимает, и его матери, сыну и мужу — он сеял чресла, которые засеял его отец, он пролил кровь своего отца!

        ( Эдип, л.185)

        После того, как пророк уходит и Эдип совещается со старейшинами, Креонт встречается с царем, чтобы попытаться защитить себя от обвинения в измене, выдвинутого ему Эдипом. Он умоляет зятя не торопиться с выводами, а внимательно обдумать обстоятельства дела. Эдип отвечает, что он не может «расслабиться ни на мгновение», и заявляет, что он не хочет, чтобы Креонт просто изгнали, а умер ( Эдип, с. 194). Хор умоляет Эдипа пересмотреть свое мнение, и Креонт предупреждает его, что «угрюмый в уступчивости, жестокий в своей ярости — вы зайдете слишком далеко.Это совершенная справедливость: такие натуры, как ваша, суровы по отношению к себе »( Эдип, , с. 198). В этот момент царица Джокаста, которая пришла помирить своего брата Креонта и ее мужа Эдипа, настаивает на том, чтобы ей рассказали, что произошло. Услышав, что источником разногласий было пророчество Тиресия, Иокаста пытается утешить своего мужа, рассказывая ему давнее пророчество, которое так и не сбылось. Очевидно, Лаю сказали, что он погибнет от рук собственного сына.Измученные этим пророчеством, Лай и Иокаста отдали своего маленького сына слуге, который связал ему лодыжки и оставил его умирать от холода на склоне горы. И, как напоминает Иокаста Эдипу, Лай был убит много лет спустя, не своим сыном, а

        ЗАГАДКИ И СФИНКС

        Истории, статуи и изображения Сфинкса существовали в Древней Греции, Египте, Ассирии и Финикии. Мифологическое существо, его название происходит от греческого слова «монстр», а его пол в греческой мифологии, по-видимому, был женским.Считалось, что Сфинкс, упомянутый в книге Софокла Эдип , жил на высокой скале за пределами Фив. Греки изображали Сфинкса крылатым существом с телом льва и головой женщины. Как это часто бывает во многих версиях мифа о Сфинксе, она представляла особую опасность для мужчин, которых она уносила и пожирала, если они не могли правильно ответить на ее загадку. Когда Эдип проезжал мимо Сфинкса по пути в Фивы, он смог разгадать загадку, в результате чего она в гневе бросилась со скалы и бросилась к своей смерти.Фиванский народ наградил Эдипа, сделав его своим царем и предложив ему руку своей царицы Иокасты в браке. Легенда гласит, что Сфинкс, хотя и не повторяется дословно в пьесе, спросил: «Что имеет один голос и ходит на четырех ногах утром, двумя ногами днем ​​и тремя ногами вечером?» Ответ: «Человек, который ползает в младенчестве, ходит прямо, будучи взрослым, и ему нужна трость в свои сумеречные годы». На самом деле Эдипа можно рассматривать как субъект загадки, поскольку, по мнению некоторых, он молодой человек, но должен использовать трость из-за травмы, которую он получил в младенчестве на горе Цикатерон (Сигал, стр.36–37).

        Сфинкс — не единственный сверхъестественный элемент, бросающий вызов Эдипу в пьесе. Большая часть драмы в пьесе вызвана оракулом — термином, который древние греки использовали для обозначения святыни, куда люди приходили и молились богам о руководстве. Считалось, что боги общаются через избранных людей, известных как священники или пророки, которые могут раскрывать волю богов и предсказывать будущее. Софокл представляет интересное сопоставление загадки Сфинкса, которую Эдип может разгадать, и загадок оракулов, которые ему не так легко разгадать.Когда Эдип спрашивает пророка Тиресия, осажденный царь Фив жалуется, что вместо ответов ему дают «загадки, мрак и тьму» ( Oedipus, p. 184). Тиресий насмехается над Эдипом, говоря: «А, но разве ты не лучший человек в мире разгадывать загадки?» и в конце своего пророчества призывает его «войти и поразмышлять над этим, решить это» ( Эдип, стр. 184, 185). Ирония заключается в том, что Эдип в конечном итоге открывает правду и разгадывает тайну своей личности, и тем самым он сам вызывает падение и разрушение.

        «чужие, воры на месте, где встречаются три дороги» (. Эдип, с. 201).

        Эдип, пораженный, спрашивает свою жену о точном месте и времени убийства Лая, а также просит у нее физическое описание убитого царя. Услышав, что был один свидетель преступления, пастух, Эдип просит, чтобы за ним послали, и изливает свои страхи своей жене. Он рассказывает ей, как он отправился в Дельфы из своего родного Коринфа, чтобы посоветоваться с оракулом относительно своего происхождения после того, как его назвали ублюдком на вечеринке.Вместо ответа на его вопрос о своих родителях оракул сообщил Эдипу, что однажды он убьет своего отца и переспит с его матерью. Предполагая, что его родители были людьми, которые его воспитали, царь Полиб и его жена Меропа, Эдип бежал из Коринфа в Фивы, чтобы убедиться, что это ужасное пророчество никогда не сбудется. По пути он встретил группу людей, ехавших на повозке, которые надменно пытались столкнуть его с дороги, и в гневе Эдип убил их всех. Эдип вспоминает, что это произошло в Фокиде, где встречаются три дороги, именно там, где был убит Лай.Как уже было сообщено аудитории, после убийства Лая Эдип проследовал в Фивы, остановив недалеко от города, чтобы уничтожить Сфинкса, ужасное существо, терроризировавшее фиванцев. За этот мужественный поступок они наградили его женитьбой на своей недавно овдовевшей королеве и положением короля.

        Эдип дает одну надежду, однако … по словам очевидца, царя убили воры, и, поскольку «не может быть равных многим», Эдип не мог быть убийцей ( Oedipus, p.208). Он умоляет Иокасту прислать за

        НАКАЗАНИЕ ЭДИПА

        Описание посланником самоослепления Эдипа можно точно назвать ужасным:

        Он срывает с нее броши, длинные золотые булавки, удерживающие ее мантию, и высоко поднимает их, глядя прямо в точки, он впивается ими в глазницы, крича: «Ты, ты больше не увидишь той боли, которую я перенес, всей боли, которую я причинил! Слишком долго вы смотрели на тех, кого никогда не должны были видеть, слепые к тем, кого стремились увидеть, узнать! Слепой с этого часа! Слепой в темноте — слепым! » Его голос, как панихида, поднимался, снова и снова поднимал булавки, сгребая их по его глазам.И при каждом ударе кровь брызжет из корней, брызгая его бороду, ее водоворот, нервы и сгустки — черный град пульсирующей, хлынувшей крови.

        ( Эдип, стр. 237)

        Яркое описание показывает наказание, не имеющее аналогов в греческой литературной традиции. Более того, изучение афинских законов не указывает на то, что такие наказания были нормой во времена Софокла. Фактически, законы, касающиеся убийств, позволяют высылать преступника или, если это согласен оставшийся в живых родственник жертвы, полностью помиловать его.Предыдущие версии истории Эдипа заканчивались на совершенно другой ноте. В Гомере Илиада , например, Эдип умирает на поле битвы, а в «Одиссее » Эдип продолжает свое правление в Фивах (как в «Литературе , так и в ее временах »). Даже версия Эсхила в « Семь против Фив», , которая заканчивается самоослеплением Эдипа, совершенно иная, поскольку царь изображается как одержимый безумием, чтобы мучить и ослеплять себя.Эдип Софокла полностью сознателен, в здравом уме и осознает, что делает. Театральное ослепление служит двум целям в пьесе Софокла. Во-первых, это свидетельствует о свободе воли Эдипа и свободе выбора, что является ключевым моментом для Софокла. Во-вторых, это демонстрирует героический элемент в характере Эдипа, его храбрость, чтобы храбро переносить необычайную боль и страдания.

        пастух немедленно, чтобы подтвердить, что это несколько человек убили Лая.

        Пока они ждут прибытия пастыря, прибывает посланник с новостью о том, что царь Полибус мертв и что жители Коринфа хотят сделать Эдипа своим царем.Эдип действительно испытывает облегчение, узнав, что человек, которого он считал своим отцом, мертв, настолько его мучило предсказание оракула, что он убьет своего собственного отца. Иокаста тоже испытывает облегчение и указывает Эдипу, что первая часть пророчества, которого он так боялся, оказалась «ничто, ничего не стоящее» ( Эдип, стр. 214). Иокаста призывает его забыть и вторую часть, утверждая, что многие мужчины мечтали разделить постель своей матери, но это ничего не значит. Эдип, однако, считает, что, пока жива его бывшая мать, королева Меропа, он все еще должен жить в страхе перед исполнением второй части пророчества.Посланник, услышав этот разговор и желая успокоить свой ум раз и навсегда, открывает Эдипу, что он был подкидышем. Посланник оказывается пастухом, который в младенчестве нашел Эдипа и отдал его Полибу и его жене, бездетной паре, которая отчаянно нуждалась в собственном ребенке. Когда Эдип спрашивает у пастыря более подробную информацию о том, где и как он был найден, мужчина отвечает, что это не он, а другой пастух на самом деле обнаружил младенца с завязанными лодыжками, оставленного умирать на склоне горы Цикатерон.В отчаянии Эдип спрашивает, жив ли еще этот второй пастырь и где его можно найти, и его советник говорит, что этот человек уже направляется во дворец. Второй пастух и очевидец убийства Лая — одно и то же.

        Иокаста, осознав истинную сущность Эдипа, просит его больше не заниматься этим, говоря ему, что старик, говорящий пустую чушь, даже не достоин его внимания. Не сумев убедить его в этом аргументе, она наконец умоляет его «остановиться — во имя бога, если вы люби свою жизнь, прекрати этот поиск! » ( Эдип, стр.222). Но Эдип отказывается слушать, настаивая на том, что он «должен знать все, должен наконец увидеть истину» ( Эдип, стр. 222). Иокаста с воплем кричит Эдипу, что он обречен, а затем убегает из дворца. По прибытии второго пастыря Эдип тоже обнаруживает ужасную правду о своей личности. Этот пастырь признает, что ослушался Лая, который приказал убить младенца из-за ужасного пророчества, которое он получил. Сжалившись над мальчиком-младенцем, пастырь отдал его, надеясь, что его новый воспитатель заберет его подальше от Фив и даст ребенку вторую жизнь.У Эдипа действительно был шанс на новую жизнь в Коринфе, но по иронии судьбы, которым знаменит Софокл, его консультация с Оракулом в Дельфах в молодости фактически вернула его в Фивы, в результате чего пророчество оракула стало явью. проходить. Эдип, крича, что он «наконец-то открыт», устремляется в двери. После того, как хор поет песню о жестокости судьбы, входит посланник, чтобы рассказать новости о самоубийстве Иокасты и описать безумное горе и вину Эдипа при виде ее висящей в петле.Посланник передаёт наглядный рассказ о самоубийстве Эдипа, о его собственных глазах с брошью Иокасты.

        Затем мы видим Эдипа, слепого, ведомого слугами, который проклинает себя и свою судьбу и умоляет Креонта, нового фиванского царя, изгнать из города. Креонт напоминает Эдипу, что такие решения сейчас находятся вне контроля Эдипа. Отправляя гонца к Оракулу в Дельфах, Креонт ждет, чтобы узнать, что боги желают ему сделать.

        Креонт, сжалившись над Эдипом, посылает за его двумя дочерьми, Антигоной и Исменой.Затем следует плачущее прощание. После получения обещания от Креонта, что он будет заботиться о сыновьях Эдипа, Эдип уводится стражей, предположительно, чтобы прожить остаток своей жизни в изгнании. Завершается спектакль следующей песней из припева:

        Жители Фив, мои соотечественники, посмотрите на Эдипа. Он разгадал знаменитую загадку своим блеском, он пришел к власти, человек вне всякой власти. Кто мог без зависти созерцать его величие? Теперь, какое черное море ужаса захлестнуло его.Теперь, когда мы бодрствуем и ждем последнего дня, не считайте человека счастливым, пока он не умрет, наконец, свободным от боли.

        ( Эдип, стр. 251)

        Пророчество и боги

        Труды древних историков, особенно Геродота, демонстрируют, что оракулы играли важную роль в греческих политических и военных делах. Считающиеся средством, с помощью которого боги сообщают человеку свою волю, оракулы обычно консультировались с государственными деятелями и правительствами перед принятием какого-либо важного политического решения, и люди также отправлялись к ним с вопросами меньшего масштаба.

        В то время, когда Софокл дал пророчество о его роли в году царе Эдипе, году в Афинах происходила своего рода интеллектуальная революция. Знаменитый философ Сократ занимался рационалистической критикой многих вещей, особенно религиозной традиции Афин. Группа так называемых философов, известных как софисты, гордились тем, что могут выиграть любой спор или успешно представить любую ложь за истину, и подвергали общепринятые верования и практики более тщательному анализу.Эти интеллектуальные силы в сочетании с подозрением, вызванным растущим числом разносчиков, которые пытались выдать себя за провидцев или пророков по найму, начали заставлять афинян немного опасаться даже самых авторитетных из древних оракулов. Вопросы, связанные с понятием пророчества, о том, существовали ли боги на самом деле, были ли они создателями и хранителями упорядоченного космоса, и о том, выражали ли они свою волю через оракулы, были очень противоречивыми во времена Софокла.Если представление о божественном знании и предвидении было дискредитировано, вся религиозная традиция была поставлена ​​под сомнение. Как могли боги существовать, но не знать будущего?

        Вопрос о том, какое послание Софокл намеревался передать в связи с этим спорным религиозным вопросом, является спорным. С одной стороны, пьеса «доказывает» истинность пророчеств. Пророчество, данное оракулом, действительно сбылось, несмотря на колоссальные усилия по его воспрепятствованию. И, наконец, Эдип, слова которого можно понять как выражение менее чем благочестивого отношения, когда он делает такие утверждения, как «Вы молитесь богам? Позвольте мне исполнить ваши молитвы.Придите, послушайте меня », — наказывается ( Эдип, стр. 172). Когда Эдип и Иокаста подвергают сомнению и оспаривают правдивость оракулов, хор предупреждает: «Они умирают, старые оракулы, посланные в Лай, теперь наши мастера вычеркивают их из списков. Теперь никуда не денется золотая слава Аполлона — боги, боги нисходят »( Эдип, с. 210). Тем не менее, в конечном итоге традиционная религиозная точка зрения, кажется, преобладает, поскольку Эдип обнаруживает, что пророчества всегда были правдой; человек невежественен, кажется, это послание, а знание истины принадлежит только богам.

        ОРАКУЛ В ДЕЛЬФИ

        Дельфы — это деревня, расположенная на горе Парнас на северной стороне Коринфского залива. Своей славой он обязан тому факту, что здесь находился самый известный храм Аполлона. Оракул в Дельфах был самым уважаемым из древнегреческих оракулов; люди приезжали издалека, чтобы проконсультироваться с ним. не только греки, но и выходцы из Египта, Малой Азии и Италии. Их пожертвования городу Дельфи способствовали процветанию экономики региона. Греческие города-государства делали такие частые и щедрые пожертвования, что многие из них (включая Афины, Фивы, Сиракузы и Сифнос) открыли поблизости местные отделения или отделения своих казначейских отделов.Древние верили, что бог Аполлон говорил через оракула, используя в качестве рупора жрицу по имени Пифия. Жрица участвовала в таинственных ритуалах (которые включали жертвоприношение, церемониальное купание и вдыхание паров) перед тем, как ответить на вопрос просителя, и ее предсказания часто были сформулированы очень расплывчато и в общем виде. Это не только позволяло применять их в различных ситуациях, но и подвергало их неправильному толкованию. Самый известный пример — Крез, царь Лидии, который в 550 г.c.e. спросил оракула, следует ли ему атаковать Персию. Последовал ответ, что, если Крез перейдет реку, он действительно разрушит великую империю. Уверенный в своей ожидаемой победе, он отправился в бой, но все его силы были уничтожены. Когда он обвинил пророчество оракула в ложности, Пифия ответила, что ее предсказание подтвердилось. Крез фактически разрушил великую империю … свою собственную.

        Пифия входила в состояние транса перед тем, как произнести пророчество.Плутарх (ок. 46 — ок. 120), первосвященник храма, является одним из нескольких древних источников, которые верили в пророческие силы оракула и в то, что Пифия была его рупором. Самым прямым образом, сказал он, ее транс был вызван парами или газами, которые вырвались из пропасти в этом месте и вдохновили ее на одержимость богами. Когда последующие археологические исследования не смогли найти пропасть или любую другую геологическую особенность, которая могла бы выделять пары, древние источники были дискредитированы, и были предприняты поиски альтернативных объяснений трансового состояния Пифии.К ним относятся самоиндукция с помощью цианида калия (из листьев лавра, которые пережевывались во время ритуала) или эмоциональный, экстатический транс, возникающий из-за силы внушения. Однако недавно четырехлетнее исследование доказало, что древние были совершенно правы. Группа ученых, обнаружившая линии разломов на месте Оракула, подтвердила присутствие газов с наркотическим / эйфорическим действием, таких как этан, метан и этилен, в водах близлежащего источника. Выбросы, производимые битуминозным известняком, будут очень похожи на пары, описанные Плутархом.Они объясняют транс Пифии. «Наши исследования, — заключили исследователи, — подтвердили достоверность древних источников практически во всех деталях» (Бур, стр. 710).

        Тем не менее, у публики не остается ощущения, что этот традиционный вид полностью удовлетворителен. Является ли история трагического падения Эдипа свидетельством того, что боги создали и поддерживают справедливый и хорошо организованный космос? Несмотря на попытки некоторых ученых раскрыть ужасный изъян в характере Эдипа в попытке доказать, что он получил свои десерты, большинство читателей по-прежнему находят его чрезвычайно сочувствующим персонажем, не заслуживающим страданий, которые с ним случаются.Согласно этой точке зрения, даже если боги действительно существуют, они жестоки и деспотичны и поэтому не оставляют в мире места для осмысленных человеческих действий. Однако другая альтернатива, заключающаяся в том, что нет ни богов, ни пророчеств, а следовательно, и никакого замысла для вселенной, также не привлекательна. Прежде чем Иокаста осознает, что пророчество сбылась, она сторонница последнего, хаотичного взгляда. Она задает Эдипу риторический вопрос: «Чего следует бояться человеку? Это все случайно, случай правит нашей жизнью.Ни один человек на земле не может предвидеть день вперед, ощупывая темноту. Лучше жить наугад, как можно лучше »( Эдип, , стр. 215). Можно ли предпочитать это мировоззрение мировоззрению божественной несправедливости, в котором средства и мотивы богов существуют, но непостижимы для человека?

        Итак, какова позиция Софокла по этому вопросу? Как и большинство великих литературных произведений, « Царь Эдип» не решает проблему окончательно, а скорее представляет нам «своего рода диалог между старым и новым взглядом на мир».Действительно, большая часть творческой энергии в искусстве Перикла происходит из этого перехода между различными концепциями реальности »(Сигал, стр. 11).

        Предопределение против свободной воли:

        Основным понятием греческой трагедии является вера в то, что все человеческие действия руководствуются или определяются «судьбой». Эта невидимая сила может относиться к богам и их планам или к некоторым другим непостижимым механизмам вселенной, но отказ подчиниться ей считался высокомерием, грехом гордыни и высокомерия.Вопрос о судьбе поднимался всеми греческими трагиками; Собственное отношение Софокла к этому вопросу представляет интересный контраст с трактовкой некоторых из его современников.

        Некоторые ученые утверждают, что, например, в пьесах Эсхила персонажи, кажется, вынуждены действовать определенным образом в результате силы и влияния богов. Например, когда Эдип Эсхила ослепляет себя, это происходит потому, что его к нему привел божественный дух или даймон (Сегал, стр. 54, 134). В драме Софокла все персонажи изображены имеющими свободу действий.На каждом этапе Царь Эдип, персонажи делают выбор. Да, этот выбор приводит к тому, что пророчество богов сбывается; тем не менее, по мнению Софокла, они до некоторой степени являются функцией свободной воли человека, его собственных страстей и желаний. Эдип, например, позволяет своему нраву взять верх над собой на перекрестке и убивает целую телегу людей, тем самым исполняя первую часть пророчества.

        Так и трагическое падение Эдипа из героического царя в слепого и изгнанного нищего является результатом его собственных действий.Вопреки советам Тиресия и Иокасты, которые в некоторых случаях призывают к осторожности, сдержанности и отказу от своих исследований прошлого, Эдип неустанно продвигается вперед, человек действия, сосредоточенный на разгадывании этой старой тайны. Конечно, у Эдипа есть благородные мотивы; он начинает свои поиски убийцы из гражданских соображений, чтобы очистить Фивы от его вины и вызванной им чумы. Более того, в его целеустремленном поиске истины любой ценой есть что-то восхитительное и героическое. Тем не менее, если бы Эдип решил просто позволить этому делу лежать, его грехи никогда бы не были обнаружены, и его жизнь могла бы продолжаться безмятежно.После того, как Эдип ослепил себя и оплакивал свое положение, он признает: «Я разделся, я сам отдал приказ» ( Эдип, с. 243).

        Источники и литературный контекст

        Источником пьесы Софокла был кладезь мифов и легенд, ходивших среди древних греков. История Эдипа, как и другие мифы, была уже очень хорошо известна афинянам и рассматривалась другими драматургами до Эдипа. Так зрители были знакомы с персонажами и основным сюжетом.Драматург предложил новую перспективу и свежее изложение мифа. Софокл решил включить драматическое действие в момент «открытия» Эдипа: напряжение в пьесе нарастает по мере того, как Эдип исследует то, что случилось с Царем Лаем, и достигает кульминации, когда он осознает ужасную правду о том, что он бессознательно исполнил ужасную истину оракула. пророчество. Назначение Эдипа на роль исследователя и превращение его в двигатель открытия было нововведением Софокла: в нескольких других версиях мифа, включая версию Гомера, правда просто открывается Эдипу через какое-то божественное посредничество.

        Драмы Софокла, в том числе Царь Эдип, , были новаторскими для своего времени. Среди его наследия миру драмы — различные технические улучшения, которые Софокл внес в театр, которые были очень хорошо приняты древними греками. Они включали увеличение хора и добавление нарисованных декораций. Безусловно, наиболее значительным улучшением стало добавление в драму третьего актера. Это было решающим событием в истории театра, чье начало восходит к афинянину по имени Феспис.Thespis добавил речь актера к песне и танцу хора. Введение второго актера, Эсхила, изменило стиль повествования на тот, который показал драматические отношения. Добавление Софоклом третьего актера значительно расширило драматические возможности.

        Половая свобода, мужская прерогатива; инцест, табу

        Источники сходятся во мнении, что, хотя отношение к сексуальные практики в Древней Греции были довольно либеральными, эта свобода существовала только для мужчин.От женатых мужчин требовалось, чтобы их жены были достаточно счастливы, чтобы произвести на свет и вырастить как можно больше здоровых детей. Пока это было достигнуто, мужчины могли вступать в сексуальные отношения вне брака. Они могут часто посещать проституток мужского или женского пола, известных как куртизанки, или вступать в отношения (часто как эмоциональные, так и сексуальные) с маленькими мальчиками. У женщин такой свободы не было. Отцы стремились выдать своих дочерей замуж в раннем возрасте, чтобы сохранить целомудрие, и, выходя замуж, женщины в Древней Греции не вели активной общественной жизни вне дома.

        Либеральное отношение к сексуальным отношениям мужчин не распространяется на инцест. Сексуальные отношения между родителями и их детьми, например, между Эдипом и его матерью Иокастой, были строго запрещены (хотя древние греки не считали отношения с более дальними родственниками инцестом; двоюродные братья могли жениться). Другая греческая литература изображала кровосмесительные союзы как приводящие к рождению ужасных монстров, таких как сфинкс (Теогония Гесиода ), , или изображала инцест как прискорбную практику, принятую варварами или «не-греками» (Еврипид Андромаха ).

        Платон Республика (также в Literature and Its Times ) дает дополнительное понимание того, каким было отношение к инцесту. В своем знаменитом трактате о наиболее идеальной организации государства Платон вводит идею коммунизма женщин и детей. Частные семьи будут упразднены, так как мужчины и женщины будут просто объединяться в пары. по жребию, которое они рисуют для продолжения рода. Государство много инвестировало в качество своих будущих граждан, поэтому отдельные люди будут объединяться только с теми товарищами, которые будут производить наиболее желанное потомство и граждан.Как только пара добивается успеха в воспроизведении потомства, союз отменяется, мужчина и женщина расходятся, а потомство забирается государством на воспитание в общественный питомник. Цель состоит в том, чтобы члены этих «семей» даже не узнавали друг друга, чтобы каждый считал всех своих сограждан своими родителями, братьями и сестрами и так далее. Согласно Платону, когда «люди достигают возраста деторождения», им «предоставляется возможность вступать в половые отношения с кем угодно, кроме дочери, матери, детей своих дочерей и предков их матери, сына. , отец, дети их сыновей »и так далее (Платон, с.140). Но даже для этих пожилых людей единственный запрет в отношении сексуальных партнеров — это запрет на инцест. Поскольку члены семьи не могут узнавать друг друга, Платон разрабатывает систему, согласно которой любые два супруга будут считать каждого ребенка, родившегося через семь-десять месяцев после их спаривания, своим сыном или своей дочерью. Все дети, родившиеся в этот период, будут считать друг друга братьями и сестрами. Наконец, аналогичным образом будут обозначены и другие семейные отношения, такие как дедушка и бабушка.

        Афинский театр в дни Софокла

        В отличие от очень светского характера театрального представления для современной публики, драмы Софокла и его современников ставились на фестивалях в честь бога Диониса.Эти фестивали проводились два раза в год, весной и зимой, и длились они несколько дней. Пьесы начинались как простые религиозные ритуалы, когда хор исполнял песни. В 534 году поэт Теспис представил актера ( гипокрит, означает ответчик или переводчик), который мог произносить собственные речи, а также взаимодействовать с хором. Фестивали были государственными праздниками, включая религиозные обряды, такие как молитва и принесение в жертву козла или ягненка; посещаемость считалась не факультативным делом, а важной гражданской обязанностью.

        В то время как современная аудитория придерживается таких понятий, как разделение церкви и государства, древние афиняне смешивали религию и гражданские дела. Фактически государство субсидировало выступления, давая гражданам деньги на покупку билетов, после того как богатые граждане обязывали их делать взносы для финансирования представлений. Помимо важных религиозных обрядов, у фестивалей были политические компоненты, такие как представление детей, осиротевших в результате войны и воспитанных за счет Афин, или демонстрация серебряной дани, выплачиваемой Афинам.Также во время фестиваля государство вручило людям различные почести и знаки отличия. В соответствии с тем фактом, что Афины были демократическим режимом, государство открыло фестивали для всех граждан (это исключало бы рабов, но не женщин, как говорят некоторые ученые; хотя женщины не считались гражданами Афин, женщины могли посещать их). Даже заключенные были освобождены под залог для посещения. Три драматурга представили свои пьесы три дня подряд и выиграли первое, второе или третье место.Демократическая структура Афин была очевидна по тому, как было организовано соревнование. Граждане в целом выбрали десять судей, чтобы решить, какие пьесы будут награждены призами, и десять, похоже, руководствовались реакцией публики. Таким образом, контекст театра в Афинах Софокла имеет политическое значение: «Драма была особенной для Афин как неотъемлемый и ключевой институт демократического города конца пятого века…». Зрители просидели весь день с самого первого света, ожидая, что они будут размышлять и концентрироваться, как часть своей роли граждан Афин »(Beard, p.88, курсив Бороды). В случае Царя Эдипа, спектакль может побудить аудиторию задуматься над вопросами, касающимися надежности пророчества и его соответствующей роли в обществе, или характеристик идеального правителя.

        Эдип Тиран

        Другие переводы названия «Эдип Царь» включают Эдип Тиранн или Эдип Тиран. Хотя большинство ученых согласны с тем, что термин тиран не имел такого уничижительного значения во времена Софокла, как он приобрел позже (примерно с четвертого века до н.c.e.), термин действительно относился к тому, кто не имел законных оснований для своей власти. Эдипа считали тираном в строгом смысле этого слова, потому что он пришел к власти не в результате естественного наследования престола, как это сделал бы царь. Другие «нелегитимные» правители (Поликрат Самосский, Писистрат Афинский) пришли к власти путем заговора или силой и, не обладая конституционной или наследственной властью, действительно были безжалостны в своих попытках удержать свою власть.

        Вопрос о том, является ли Эдип тираном, был предметом бесконечных споров как ученых, так и читателей.Есть те, кто утверждает, что Эдип олицетворяет афинский идеал Золотого века. Он умен, уверен в себе, смел, энергичен и инициативен. Все эти качества упоминаются Перикл в речи, изложенной в хрониках Фукидида о Пелопоннесской войне. Известная как похоронная речь, потому что ее поводом является поминальная служба по тем людям, которые умерли в первый год битвы, Перикл описывает эти добродетели как качества, которыми Афины и афиняне обладают по сравнению со своим врагом, Спартой.Согласно одной точке зрения, Эдип, изображенный Софоклом, является воплощением идеализированного видения Персилеса. Другие не согласны. Они указывают на частые всплески гнева Эдипа, его кажущуюся неспособность сдерживать свои эмоции и его безжалостную подозрительность к окружающим (граничащую с паранойей) как на свидетельство того, что Софокл намеревался изобразить его тираном. Фактически, в какой-то момент хор, обычно весьма благосклонный к Эдипу, упрекает его с предупреждением:

        Гордость порождает тирана — неистовую гордость, жадность, переполненную всем перезрелым и богатым разрушениями высоты, безудержная гордость рушится в бездну — полнейшая гибель! Никакая опора не помогает, все точки опоры потеряны.

        ( Эдип, стр. 209)

        Даже если мы предположим, что через Эдипа Софокл намеревался предупредить других об опасностях тиранического правления, остается неясным, кого он мог рассматривать как настоящего тирана. Перикл вполне возможен, поскольку многие критически относились к его использованию власти. Фукидид, например, писал, что, хотя Афины Перикла были демократическими по названию, фактически ими управлял один человек. Другая возможность состоит в том, что можно приравнять тирана к самому городу Афины, который на пике своего могущества безжалостно управлял своими «союзниками», подавляя несколько восстаний других городов-государств, отказавшихся Афинам от дани или другой поддержки.Наконец, тиран может представлять закрытый милитаристский автократический режим Спарты, с которым Афины находились в состоянии войны.

        Пелопоннесская война

        Хотя некоторые литературные критики утверждают, что пьесы Софокла больше сосредоточены на борьбе отдельных персонажей, чем на политических или социальных событиях того времени, Софокл, несомненно, имел в виду несколько вопросов, поднятых в Царь Эдип находить определенный отклик у своей аудитории в свете событий, происходящих вокруг них.V век до н. Э. Афиняне были свидетелями восхождения своего города к позиции экономического, военного, интеллектуального и социального господства в Греции под руководством неоднозначного, но чрезвычайно талантливого и эффективного государственного деятеля Перикла. Война со Спартой началась в 432 году, за несколько лет до постановки Царя Эдипа, года и продолжалась два десятилетия. Первоначально Афины были самым могущественным из городов-государств, но к тому времени, как Эдип впервые был исполнен, Пелопоннесская война начала приносить ужасные потери.Афиняне столпились за стенами города во время вторжения Спарты, и это, вместе с перенаселенностью, вызванной военными беженцами, хлынувшими в Афины из отдаленных районов, захваченных Спартой, таких как Аттика, привело к вспышке ужасной чумы. Болезнь, продолжавшаяся несколько лет, унесла четверть населения Афин, причем одной из самых оплакиваемых жертв был сам Перикл (который, вероятно, умер примерно за год до первого представления пьесы). Как же тогда уместно, чтобы первая сцена в нем состояла из утешающих граждан Эдипа, которые должны прийти к нему за облегчением от ужасной болезни, которая держит их город в смертельной тиске!

        Наш город — оглянись вокруг, увидь своими глазами — наш корабль дико качается, не может поднять голову из глубины, красные волны смерти….Фивы умирают. Упадок свежих культур и богатых пастбищ, скот заболевает и умирает, женщины умирают в родах, дети рождаются мертвыми, и чума, огненный бог лихорадки обрушивается на город, его молния пронзает нас … чума со всей местью, опустошив дом Кадма!

        ( Эдип, стр. 160)

        Фукидид, в рассказе которого был описан его полководческий опыт во время войны, описал отчаянные страдания Афин во время чумы в терминах, очень похожих на те, которые Софокл использует в этой первой сцене.

        Через несколько дней после прибытия их [беженцев] в Аттику чума впервые начала проявляться среди афинян. Говорили, что раньше он вспыхивал во многих местах… но нигде не упоминалась эпидемия такой степени и смертности. Поначалу врачи не оказывали никакой помощи, хотя они и не знали, как правильно лечить это, но они умирали чаще всего, так как чаще всего навещали больных; и никакое человеческое искусство не преуспевало лучше. Мольбы в храмах, гадания и т. Д. Были сочтены столь же бесполезными, пока всеобъемлющий характер бедствия, наконец, не положил им конец.

        (Фукидид, стр. 94)

        О, дети мои, новая кровь древних Фив, зачем вы здесь? Прижимаясь к моему алтарю, молясь передо мной, твои ветви обвиты шерстью. Наш город пахнет дымом горящего инцеста, звенит криками о Целителе и плачем о мертвых… Почему здесь и на коленях, что так тебя преследует? Немного внезапный страх? Какое-то сильное желание? Ты можешь доверять мне. Готов помочь, все сделаю. Я был бы слеп к страданиям, если бы не пожалел моих людей, стоящих на коленях у моих ног.

        ( Эдип, стр. 159)

        Еще одна параллель между опытом афинской публики и жителей Фив в пьесе — это потеря невероятно компетентного и уважаемого лидера. Как Периклу удалось поднять Афины на вершину ее славы, так и Фивы процветали и процветали при Эдипе, который спас их из лап злобного Сфинкса. Тем не менее, оба города трагически потеряли своих любимых лидеров из-за событий, которые, как считалось, не поддаются контролю человека, демонстрируя прекариозность и неопределенность существования.

        Прием и влияние

        Талант Софокла восхвалялся публикой в ​​его дни. Из 120 пьес, написанных им, 96 получили призы фестивалей. В то время как Царь Эдип выиграл только второй приз на фестивале, в котором он участвовал, потомки оказались более благосклонным судьей. Примерно через столетие после дебюта « Царь Эдип», В романе Аристотеля « Поэтика » пьеса неоднократно называлась шедевром трагедии и использовалась как образец для подражания всем драматургам.Директора ведущих учебных заведений Афин, Академии и Лицея, оба согласились с тем, что произведения Софокла превзошли произведения его современников Эсхила и Еврипида, и что Царь Эдип был лучшей пьесой Софокла.

        Во время Римской империи царь Эдип несколько раз появлялся в версиях, написанных и / или созданных Юлием Цезарем, Нероном и Сенекой. После этого работы трагиков, кажется, утратили популярность до шестнадцатого века, когда рукописи греческих трагедий снова начали циркулировать в Италии.Из этих рукописей первым был переиздан Софокл.

        Самая известная современная ссылка на пьесу — ее использование в качестве краеугольного камня психоаналитической теории Зигмундом Фрейдом в начале 1900-х годов (см. On Dreams , также в Literature and Its Times ). Согласно Фрейду, детство и семейные отношения определяются в первую очередь сексуальными побуждениями детей к своим родителям, особенно маленьких мальчиков к своим матерям. Названная «Эдиповым комплексом», эта теория была дискредитирована как основа для психоанализа на индивидуальном уровне и, таким образом, больше не пользуется популярностью в психоаналитических кругах.Тем не менее интеллектуальный вклад теории нельзя преуменьшать. Фактически, некоторые исследователи утверждают, что Эдипов комплекс помогает объяснить определенное отношение к инцесту, если рассматривать его вместе с другими теориями (эволюции и социобиологии). Один ученый предполагает, что сам Фрейд «мог бы извлечь определенное интеллектуальное возбуждение из дебатов, окружающих Эдипов комплекс», и цитирует следующий отрывок из письма Фрейда:

        Посредственные духи требуют от науки той уверенности, которую она не может дать, своего рода религиозного удовлетворения.Только настоящие, редкие, истинные научные умы могут вынести сомнения, которые связаны со всеми нашими знаниями.

        (Фрейд в Бауэре, стр. 116)

        После прочтения Царя Эдипа, остается впечатление, что Софокл относился к драме так же, как Фрейд относился к науке. Возможно, такое отношение является одной из причин того, что пьесы Софокла так неподвластны времени, и почему публику по сей день по-прежнему привлекает персонаж Эдипа.

        —Despina Korovessis

        Baldry, H.С. Древнегреческая литература в ее жизненном контексте . Нью-Йорк: Макгроу-Хилл, 1968.

        Берд, Мэри и Джон Хендерсон. Классика: очень краткое введение . Oxford: Oxford University Press, 1995.

        Бур, Дж. З., Дж. Р. Хейл и Дж. Шантон. «Новые доказательства геологического происхождения древнего Дельфийского оракула (Греция)». Геология 28, вып. 8 (август 2001 г.): 707–10.

        Бауэр, Брюс. Эдипов комплекс: теория под огнем. В чтениях по Софоклу .Эд. Дон Нардо. Сан-Диего: Greenhaven Press, 1997.

        Demand, Nancy. Рождение, смерть и материнство в классической Греции . Балтимор: Издательство Университета Джона Хопкинса, 1994.

        Грант, Майкл. Путеводитель по древнему миру: Словарь классических топонимов . Нью-Йорк: Barnes & Noble Books, 1986.

        Платон. Республика Платона . Пер. Алан Блум. Нью-Йорк: Basic Books, 1968.

        Сили, Рафаэль. A История греческих городов-государств, 700–338 b.c. Беркли: Калифорнийский университет Press, 1976.

        Сигал, Чарльз. Эдип Тиранн: трагический героизм и пределы познания . Oxford: Oxford University Press, 2001.

        Sophocles. Три фиванских пьесы: Антигона, Царь Эдип, Эдип в Колоне . Пер. Роберт Фэглз. Нью-Йорк: Penguin Books, 1982.

        Фукидид, История Пелопоннесской войны . Пер. Ричард Кроули. Лондон: Orion Publishing Group, 1993.

        Woodard, Thomas, ed. Софокл: Сборник критических эссе . Нью-Джерси: Прентис-Холл, 1966.

        Маркс и «Анти-Эдип». Производство, распространение, фетишизм

        Начнем с (концептуального) начала. В «немедленном обмене продуктами» ( Capital I , MEW 23, стр. 102) между двумя людьми, как Маркс описывает это в полной простоте, я обмениваю продукт, не имеющий для меня никакой потребительной ценности, на продукт, который ; в то же время мой продукт имеет потребительскую ценность для другого, а его нет для него.В процессе обмена мы оба устанавливаем эквивалентность между обмениваемыми товарами, что означает, что оба обмениваемых товара должны иметь одинаковую меновую стоимость (если мы оба согласны на обмен, можно сказать, что согласована одна и та же меновая стоимость). Чем больше развита практика обмена, тем больше становится фиксированной меновая стоимость — например, если есть много других производителей, которые предлагают те же продукты, я могу сравнить ваш с их, а затем решить, с кем я хочу торговать, который уже инициирует тенденцию к стабилизации цен — вплоть до того момента, когда продукция производится специально для продажи, т.е.е. как товары.

        Чем более фиксируется меновая стоимость, тем более независимым кажется движение товаров. Деньги как «универсальный эквивалент», очевидно, играют центральную роль в этом процессе. Теперь уже не я решаю, сколько я хочу получить за свою продукцию; их стоимость определяется внешне. Но где? Кем? Если предположить, что никто не обладает монополией на какие-либо товары, то никто конкретно не определяет цену. Мне сказали, что мои 10 килограммов льняной ткани стоят 2 золотых, но на следующий день они могут стоить только 1 золотую монету, и никто не примет такого решения.Чем сложнее становится вся эта система, тем больше стоимость товаров становится независимой от производителей. Но чем больше производители зависят от продаваемых ими продуктов — как это имеет место при капитализме — тем в большей степени стоимость товаров определяет, что в первую очередь производится.

        Другими словами, распределение накладывает на производство и, кажется, контролирует его. Этот вид является объективным и фактическим в том смысле, что я не могу просто не согласиться с обменной стоимостью.Если я попытаюсь продать свои товары дороже, их никто не купит. Следовательно, стоимость моего белья, похоже, лежит в в пределах моего белья (исх. Capital I , MEW 23, стр. 97). Более того, похоже, что количество полотна на рынке определяет его цену, а это означает, что это чисто экономический вопрос количества. Но, как отмечает Маркс, все движение — это кажущееся , потому что стоимость товаров на самом деле дает не деньги, а рабочее время, т. Е.производство. Точнее, это среднее количество социально необходимого рабочего времени для производства определенного продукта. Если мне нужно работать меньше часов для производства моих 10 кг белья, чем у моих конкурентов, то я могу продать их дешевле. Но это тоже количественное определение. Он предполагает абстрактных работ , так что разные виды работ можно рассматривать как эквиваленты. Это не значит, что все виды работы одинаковы. Как и в случае с другими товарами — а при капитализме рабочая сила стала товаром — можно обмениваться различными видами работы.Например, 1 час рабочего времени врача может стоить 10 часов рабочего времени уборщика (конечно, такие эквиваленты становятся беспорядочными, если мы имеем дело не с производством предметов, а с более абстрактными понятиями, такими как здоровье или навыки).

        · · ·

        Таким образом, мы возвращаемся к тому, что мы разработали выше: абстракция труда сама по себе является результатом исторического процесса. Производственный процесс (труд) теперь измеряется количественными (абстрактными) терминами — рабочими часами, то есть временем, — как и продукт — ценой.Между тем стоимость труда и товара измеряется деньгами, всеобщим эквивалентом. Не только это, но и стоимость производства (труда), так же как и стоимость продукта (товара), кажется, создается деньгами посредством фиксации меновой стоимости. Короче говоря, субъекты производства — производители — пассивны в отношении своих продуктов — товаров, — которые играют активную роль: товары определяют свою собственную цену, они решают, что производится, они решают, кто что производит.В этом суть «quid pro quo» капиталистического фетиша, превращения людей в товар. Но здесь нужно быть осторожным. Описанная выше генеалогия, похоже, касается не только капитализма, но и возникновения денег как таковых. Но если капитализм — это специфически современное явление, то, очевидно, нет денег. Чего не хватает в этом элементарном фетишизме денег, так это введения капитала в поток товаров — обращения — и возникновения процесса промышленного производства.Здесь необходимо инвестировать капитал, потому что средства производства, включая рабочую силу, которую необходимо нанимать, сами стали товаром, и они инвестируются с намерением получить прибыль. Дворянин не должен вкладывать какой-либо капитал в землю или крепостного, потому что он владеет ими по божественному праву и потому что крепостной сам производит средства к существованию.

        Здесь мы видим, что коммодификация, «дегуманизация» людей не проистекает из какой-либо потери «трансцендентности» — эти принципы не только оказались ложными, но и являются средством подавления и контроль.Как мы видели, процесс имманентизации, напротив, сопровождался освобождением от «естественных связей» — ценой абстракции и количественной оценки. Если товар определяется меновой стоимостью, которая является количественной, а не его потребительной стоимостью, которая является качественной, и если люди превращаются в товар, это означает, что учитывается рабочий как абстрактное количество, которое используется в процессе производства: как человеческий капитал. В то же время, однако, капиталист также становится чистым представителем своего капитала, прибылью от которого он не должен получать, но который он постоянно вынужден реинвестировать: « ваш капитал или ваша рабочая сила , остальное не имеет значения. ”( Анти-Эдип , стр.251). Как мы видели, абстракция людей касается не только пролетариев (труд), но также капиталистов (богатство).

        · · ·

        Подведем итоги. В отличие от прямого присвоения производства в рамках феодальной версии фетишизма с помощью трансцендентного принципа или кода, капитальный фетишизм отмечен «двойным движением»:

        «с одной стороны, капитализм может развиваться только путем постоянного развития субъективной сущности абстрактного богатства или производства ради производства, то есть« производство как самоцель, абсолютное развитие общественной производительности труда »; но с другой стороны, и в то же время, он может делать это только в рамках своей собственной ограниченной цели, как определенный способ производства, «производство капитала», «саморасширение существующего капитала.’» ( Анти-Эдип, , стр. 259).

        Увековечивая абстракцию и имманентизацию труда и богатства, капитализм постоянно разрушает любые трансцендентные принципы, которые пытаются ограничить и закодировать производство. Именно в этом «негативном» движении капитализм является наиболее творческим, поскольку он позволяет создавать новые продукты и новые желания. Изобретение смартфона, например, привело к созданию и развитию множества областей производства — создание приложений, крошечных высокотехнологичных камер, аккумуляторов — но также и к более глубокому проникновению капитализма в нашу повседневную жизнь — постоянная доступность , реклама, микротранзакции.Это другая сторона процесса, поскольку капитализм продвигает эту имманентизацию, «чтобы вместо этого утвердиться как единственная политика, единственная универсальность, единственная граница и единственная связь» ( Рукописи , стр. 95), тем самым отнесение производственного процесса к своим правилам (экономического и чисто имманентного) распределения. Но чтобы обеспечить эту вторую функцию, он более чем счастлив прибегнуть к псевдотрансцендентным принципам и «неоархаизму», которые стабилизируют его движения и создают ложную ностальгию:

        «Эти неотерриториальности часто бывают искусственными, остаточными, архаичными; но это архаизмы, имеющие совершенно актуальную функцию, наш современный способ «наложения», разделения, повторного введения фрагментов кода, воскрешения старых кодов, изобретения псевдокодов или жаргонов »( Anti-Oedipus , p.257).

        Мы можем ясно наблюдать такую ​​динамику в действии, когда дело доходит до реализации прибавочной стоимости — при продаже товаров. Потому что капитализму нужно не только извлекать излишки, но и «нажиться», иначе прибыль исчезнет. Именно здесь вступает в силу важный закон Маркса, а именно тенденция к падению нормы прибыли.

        Мы не можем здесь полностью рассмотреть этот довольно сложный закон. Скажем так, учитывая тенденцию к падению нормы прибыли, капиталисты постоянно нуждаются в поиске способов противодействия ей — с одной стороны, путем поиска новых способов извлечения прибавочной стоимости (более эффективное производство, автоматизация, сокращение заработной платы, новые формы производства. работа — неполный рабочий день, «уберизация» — аутсорсинг), с другой стороны, новые способы ее реализации или поглощения (реклама, милитаризм / империализм, правительство).Например, во имя национализма постоянно растущий военно-промышленный комплекс может помочь абсорбировать огромные объемы прибавочной стоимости. Реклама и развитие культуры потребления помогают поддерживать общий спрос на новые продукты на высоком уровне, поскольку кризис недостаточного потребления постоянно нависает над капитализмом — потребление является третьим « столпом » экономики, помимо производства и распределения (отношение, которое Маркс проблематики во введении к Grundrisse ). Это двойное движение в свете закона тенденции нормы прибыли к падению, которое Делёз и Гваттари концептуализируют как детерриториализацию и ретерриториализацию:

        «Следствием этого закона» — падающей нормы прибыли — является «двойное движение потоков декодирования или детерриториализации, с одной стороны, и их насильственная и искусственная ретерриториализация — с другой.Чем больше капиталистическая машина детерриториализирует, расшифровывает и аксиоматизирует потоки, чтобы извлечь из них прибавочную стоимость, тем больше ее вспомогательные аппараты, такие как правительственная бюрократия и силы правопорядка, делают все возможное для повторной территориализации, поглощая в процессе более крупный и большая доля прибавочной стоимости »( Anti-Oedipus , p. 34f.).

        Эта динамика создает полное разделение между индивидом в его социальной роли производителя или владельца («социальные личности» (там же., п. 264)), где есть только два варианта: либо ты рабочий, либо капиталист. Хотя существует очевидная разница в качестве жизни (вот почему класс капиталистов является де-факто доминирующим), обе роли полностью абстрактны. С другой стороны, как «частные лица» (там же), где каждый человек должен помочь абсорбировать / реализовать прибавочную стоимость — как потребители — каждый становится относительно конкретным и перекодируется в определенный вид (потребительской) идентичности. . Относительно конкретный, потому что важен не вы как отдельное существо, а настолько, насколько вы можете быть отнесены к определенной целевой аудитории.Например, навязчивые действия Facebook не нацелены на вас как на такового, а лишь в той степени, в которой он может идеально нацеливать на вас рекламу. В этом смысле нет атаки на нашу конфиденциальность, и нам нужно сохранять не наши «личные данные»; конфиденциальность — анонимность — это все, что есть. Специфика этой «частной» идентичности совершенно безразлична к социальной роли человека, поскольку она не затрагивает — и не может касаться — той роли, которую человек играет в экономике. Вы можете быть анархистом или нацистом, геем или трансгендером. Великий блондин Иисус и его помощники позаботятся о том, чтобы вы не заходили слишком далеко, и он восстановит порядок.Каждый может быть интегрирован в рынок — на самом деле, чем более вы «второстепенны», тем лучше — пока вы продолжаете работать за зарплату или пока вы продолжаете инвестировать свой капитал. Но даже если вы решите не устраиваться на «нормальную» работу, мы создадим вокруг вас субкультуру или культ, если вы станете наркоманом, целая экономика готова поглотить вас. Короче говоря, индивид как конкретное существо становится полностью «приватизированным» ( Anti-Oedipus , p. 263), что означает отрезание от влияния на «социальную машину»:

        «Именно потому, что он приватизирован, помещен вне поля, форма материала или форма человеческого воспроизводства порождает людей, которых можно легко принять за равных по отношению друг к другу; но внутри самого поля форма социально-экономического воспроизводства уже сформировала форму материала, чтобы породить там, где они необходимы, капиталиста как функцию, производную от капитала, и рабочего как функцию, производную от рабочей силы. , так далее., таким образом, что семья оказывается противодействующей порядку классов »(там же).

        Вот почему политика идентичности так легко ассимилируется на рынке. Это не означает, что все идет гладко или что борьба меньшинств бесполезна — очевидно, что все еще есть расизм, сексизм, все еще существует крайняя и прямая эксплуатация на «периферии» капитализма — мириады «перевооружений». территориализации »с новыми способами контроля и эксплуатации. Средства противодействия падающей норме прибыли чаще всего носят насильственный характер, поскольку они должны быть уверены, что творческие вспышки детерриториализации остаются в рамках установленных пределов, остаются ассимилируемыми, следуют правилам экономии.Феминизм, да, но только до определенной степени. Это роль капиталистического государства, которое в этом смысле все-таки не против рынка:

        «Капиталистическое государство является регулятором расшифрованных потоков как таковых, поскольку они захвачены аксиоматикой капитала. […] Сначала будучи трансцендентным единством, оно становится имманентным полю социальных сил, становится им на службу и служит регулятором декодированных и аксиоматизированных потоков »( Anti-Oedipus , p.252).

        · · ·

        Это эссе сосредоточено на критическом аспекте дискуссий Маркса и Делёза / Гваттари о капитализме. Эти мыслители продолжили проблематизацию отношений между производством и распределением и необходимость заново поставить вопрос о производстве. Критика капитализмов, которые пытаются исправить свои недуги путем перераспределения, ошибочно предполагают существование первичного и «естественного» и, следовательно, неоспоримого распределения. Что касается их «решений» — и их различий — это потребует еще одного большого усилия.Просто отметим, что концепция желания, как она развита в «Анти-Эдип» , многое заимствует у Маркса; но Делёз и Гваттари ставят ее не как проблему сознания (например, классового сознания), а как проблему бессознательного, и именно здесь Фрейд играет роль.

        Но мы можем видеть, почему эти мыслители в равной степени опровергают любое решение, которое пытается восстановить определенные трансцендентные принципы или «корректировку» экономики с помощью законов или прав. В более общем плане, «решение» не будет найдено в поиске новых методов распространения, и теперь мы можем понять, почему они так настаивали на производстве.Однако важно то, что критика, если она направлена ​​на то, чтобы быть чем-то большим, чем просто на словах для поддержания статус-кво, должна выходить за рамки ностальгии и различных попыток восстановить утопический прошлый порядок, и что она должна понимать различные предпосылки. и динамика, которая порождает и увековечивает эксплуатацию, приватизацию и абстрагирование людей.


        Для дальнейшего обсуждения следов Маркса в Анти-Эдипе , особенно в отношении добровольного рабства, щелкните здесь.Чтобы узнать больше о спинозистских источниках той же проблемы, щелкните здесь.

        Может ли греческая трагедия помочь нам преодолеть пандемию?

        «Ничего нельзя предвидеть», — сказал Иокаста, и я слышал, как наш президент заявлял о глобальной пандемии, о которой его неоднократно предупреждали в самых ужасных выражениях, что «никто не мог предсказать ничего подобного». Затем голос отрицания перешел к Эдипу: «Почему, миледи, мы должны когда-нибудь снова послушать пифийских жриц в Дельфах или изучить образы орлов и зимородков, громко кричащих над нами в небе, когда все они предсказали, что однажды я пойду? убить моего отца? Теперь он мертв в земле, а я все еще здесь.Это было похоже на изменение климата, потому что оно включало игнорирование птиц, но зловещее было именно то, как объекты стали взаимозаменяемыми: глобальное потепление, насилие с применением огнестрельного оружия, пандемии, сексуальное насилие, геноцид, наследие рабства.

        «Эдипа» вы никогда не видели, — подумал я, — пока не увидели его во время чумы. Чума не особо выделялась для меня при предыдущих чтениях, но она была ключом ко всему: то, как отрицание заразы отражалось прямо на заразе отрицания, его склонность превращаться в «отрицание».«Я также почувствовал новую признательность за всю работу, которую чума выполняла для создания сюжета. Он повторил загадку Сфинкса: Эдипу снова пришлось спасать город. Это была бомба замедленного действия: каждый момент, когда он не разрешал чуму, тела накапливались, а смертоносный Аид убегал с новыми тенями. И ультиматум из Дельф — раскрыть убийство или чума — превратил миф об Эдипе в детектив, в котором сам Эдип одновременно и сыщик, и убийца.

        Чума пришла в Афины в 430 году до нашей эры.C., второй год Пелопоннесской войны. Афины находились в осаде Спарты. По указанию государственного деятеля Перикла большая часть сельского населения искала убежище в недавно построенных городских укреплениях, что ложилось дополнительным бременем на санитарию и жилье. Возможно, около одной трети афинского населения умерло, включая Перикла и двух его сыновей. Фукидид тоже заболел, но выздоровел, и, таким образом, смог оставить яркую запись в своей истории Пелопоннесской войны не только о физических симптомах, но и о миазмах ужаса, распространившихся по городу: замешательство врачей, чьи попытки расширить свои знания об этой неизвестной болезни, как правило, были вознаграждены медленной и мучительной смертью; отсутствие надежных советов «за то, что помогло одному пострадавшему навредить другому»; очевидная неэффективность божественных подношений и мольб, которая побудила одних людей стать более религиозными, а других принять самое антиобщественное поведение; крах погребальных обрядов и отчаяние выживших, которые все больше изолированы.

        И все же: данные свидетельствуют о том, что театр все еще был открыт. Что это обозначает? Неужели Фукидид преувеличивал, насколько это плохо? Разве афиняне не верили в социальное дистанцирование? Или городские актеры и драматурги считались незаменимыми работниками? В последние годы все больше исследований было посвящено связи между древним театром и лечением, которое часто проводилось в храме Асклепия, бога исцеления. Существуют археологические свидетельства того, что к некоторым таким храмам примыкал театр, а некоторые утверждали, что прослушивание пьес могло быть частью лечения, которое также обычно включало засыпание в главном зале, молитву, чтобы боги явились в их снах и направить их к исцелению — сон, который потом истолковывают священники и служители.Когда Афины получили собственный храм Асклепия, он был построен рядом с театром Диониса — как сообщается, при некотором участии Софокла. Я был в Асклепионе в Пергаме, на территории современной Турции: подземный переход обеспечивает легкий доступ между театром и спальней пациентов. По словам Дорри, акустика в Афинах была такой, что человек, прикованный к постели в храме, все равно мог слышать каждое слово, сказанное в театре.

        Насколько отличало функцию театра от функции клиники? В то время этот вопрос мог не иметь большого смысла.Платон родился во время Афинской чумы, поэтому он еще не успел сформулировать некоторые дихотомии — тело против души, реальное против идеала, без которых мы сейчас едва ли можем представить мир. По мнению некоторых историков науки, идея «религии» и «науки» как противоположных терминов, требующих примирения, вечного, как нам может показаться сейчас, восходит только к девятнадцатому веку, когда, например, существовало оживленное споры — спровоцированные дядей жены Фрейда — по поводу того, имеет ли катарсис (очищение, очищение), термин, который Аристотель использовал для описания воздействия трагедии на аудиторию, прежде всего медицинский или религиозный оттенок.

        Сам Фрейд снова усложнил бы эти категории в своем исследовании истерии: болезни, характеризующейся различными физическими симптомами в отсутствие физиологической причины, встречающейся в основном у женщин. В 1880-х годах Йозеф Брейер предложил Фрейду метод лечения, который он назвал катарсическим методом. В последующих работах Фрейда, которые были более радикальными и в которых предлагалось лечить физические симптомы, например, посредством толкования сновидений, он опирался на свои знания храмов Асклепия, ссылаясь на «такие знакомые процедуры» из древности, как «выявление пророческих снов во сне на территории храма.В записях Асклепиона в Эпидавре упоминаются пациенты, у которых симптомы — головные боли, паралич, слепота, расстройство желудка — соответствовали симптомам истерии.

        Фрейд тесно отождествлял себя с характером Эдипа с тех пор, как учился в средней школе, где изучал классический греческий язык. В Венском университете он мечтал, что его узнают за разгадку загадки Сфинкса. В своем психоаналитическом кабинете у него на столе стояла статуя греческого сфинкса возрастом около двух тысяч лет, а над диваном — репродукция «Эдипа и Сфинкса» Энгра.На его экслибрисах был изображен Сфинкс. На пятидесятилетие Фрейда его последователи подарили ему медальон с выгравированным изображением Эдипа и Сфинкса. Некоторые источники говорят, что, когда Фрейд прочитал надпись — цитату из Софокла, которая примерно гласила: «Тот, кто знал знаменитые загадки и был самым могущественным человеком», — он побледнел: его юношеская фантазия сбылась.

        Основное понимание психологии в том виде, в каком оно пришло к нам через Фрейда, тесно связано с загадкой Сфинкса: «Что такое то, что имеет один голос, но при этом становится четвероногим, двуногим и трехногим? ” Ответ Эдипа — это человек, который ползает в младенчестве, ходит без посторонней помощи, будучи взрослым, и использует трость в старости.Таким образом, некоторые направления психологии говорят нам, что младенцы и дети уже являются людьми с эмоциями, границами и достоинством, которые могут быть нарушены, и что эти нарушения вызывают болезни у взрослых. Психология также говорит нам, что все взрослые без исключения когда-то были младенцами и не свободны от унижений, которым они подверглись в этом качестве. Эти истины могут показаться самоочевидными, и классики иногда критиковали загадку Сфинкса за то, что она слишком проста: почему никто не мог разгадать ее до Эдипа? И все же, как бы интеллектуально нам ни было ясно, что взрослый, который ходит на двух ногах, является тем же человеком, что и ребенок, который ползал на четвереньках, мы редко признаем это полностью.Взрослый не выглядит так же, как ребенок, и не чувствует себя так же. «Бывший ребенок» не является частью чьей-либо самооценки. Все, что мы хотим, — это забыть о том, что мы когда-то были такими слабыми и беспомощными.

        Загадка Сфинкса разыгрывается в сюжете «Эдипа», особенно в сцене ближе к концу, где правда наконец выходит наружу. Две ключевые фигуры младенчества Эдипа приводятся для допроса: фиванский пастух, который должен был убить младенца Эдипа, но не убил; и коринфский посланник, которому он передал искалеченного ребенка.Фиванский пастырь является ходячим доказательством того, что загадка Сфинкса сложна, потому что этот человек не может никого узнать: ни коринфянина, которого он в последний раз видел молодым человеком, ни, конечно, Эдипа, младенца, с которым он проходил мимо. знакомство десятилетиями ранее. «Все это произошло так давно», — ворчит он. «Почему ты спрашиваешь меня?»

        «Потому что, — добродушно объяснил коринфянин (Дэвид Стратэрн) на Zoom, — этот человек, на которого вы сейчас смотрите , когда-то был этим ребенком ».

        Для меня это была сцена с катарсисом.В какой-то момент пастух (Фрэнки Фэйсон) все четко понимал, но не мог или не мог этого признать. Эдип, теперь решивший узнать правду любой ценой, прибег к усиленному допросу. «Согните его руки, пока они не сломаются», — ледяным тоном сказал Исаак; в другом окне Фэйсон кричала в очень реалистичной агонии. Фэйсон был олицетворением психологического сопротивления: механизм, который разрабатывает разум, чтобы защитить себя от невыносимой истины. Тем невидимым стражникам пришлось чуть не убить его, прежде чем он признался, что дал ему ребенка: «Это был ребенок Лая, по крайней мере, так говорили люди.Твоя жена могла бы рассказать тебе больше ».

        Слезы блеснули в глазах Исаака, когда он произнес следующую строчку, которая, как я внезапно понял, была самой разрушительной во всей пьесе: «Сделал. . . она . . . даю это тебе?» Как я никогда полностью не осознавал, никогда не чувствовал, насколько болезненным было бы для Эдипа осознание того, что его родители не любили его?

        В известном раннем эссе под названием «Этиология истерии» (1896) Фрейд описал свое лечение восемнадцати пациентов, страдающих тяжелыми истерическими симптомами.В каждом случае он кропотливо проследил каждый симптом вплоть до человеческой памяти — вплоть до раннего детства. В течение более чем ста часов каждый пациент самостоятельно восстанавливал воспоминания о сексуальной травме в раннем детстве. Травма часто связана с взаимодействием со взрослым, часто с близким родственником, например, с отцом. И Фрейд, и пациенты пришли в ужас. Воспоминания пациентов «воспроизводились с величайшей неохотой», — писал Фрейд. «Вспоминая эти инфантильные переживания в сознании, они страдают от самых жестоких ощущений, которых они стыдятся и которые пытаются скрыть.

        Фрейд крайне неохотно верил, что восемнадцать человек из уважаемых венских семей могли подвергнуться насилию в детстве. (Действительно, вскоре он отказался от этого вывода, развивая свою идею об Эдиповом комплексе, согласно которой кровосмесительные злоупотребления не были реальным воспоминанием, а скорее детской фантазией.) Но, по крайней мере, в 1896 году он обнаружил, что не может , а не , чтобы поверить в переживания, которые пациенты пережили перед ним. Запомнившиеся сцены соответствуют большей истории со спецификой недостающего кусочка головоломки; в двух случаях он нашел свидетелей, подтверждающих воспоминания пациентов.Итак, в «Этиологии истерии», как и в «Эдипе-царе», расследование необъяснимого физического заболевания (истерия для Фрейда, чума для Софокла) оказывается, казалось бы, несвязанным, длившимся несколько десятилетий актом насилия со стороны отца. против ребенка. Борьба с правдой — это тяжелое испытание. Бывший ребенок отрицает это как можно дольше. Когда правда, наконец, сказана, чума закончилась.

        Когда я разговаривал с Брайаном Доэррисом через Zoom после спектакля, он сказал мне, что изначально планировал поставить «Эдипа» с упором на изменение климата.Были все темы: отвергнутое пророчество; дети расплачиваются за грехи отцов; чума, которая «опустошила землю, убив скот и посевы», и которую Софокл сравнил с бушующим лесным пожаром; а также врожденные дефекты («наши женщины умирают в родах, рожая сморщенные трупы…»). Он надеялся выбрать Грету Тунберг на роль Тиресия или хора. Но как только случился COVID -19, и физическая чума начала выявлять и усугублять существовавшие ранее условия политического тела, само собой напрашивалось новое приложение.(Британская постановка «Эдипа» с Дэмианом Льюисом в главной роли запланирована на 3 сентября. «Повествование о лидере, который обнаруживает, что он заразен, вероятно, будет иметь другой резонанс», — размышлял Доррис; Борис Джонсон только что вернулся к работе. после его собственного боя с COVID -19.)

        Первой встречей Дёрриса с греческой трагедией стал роль одного из детей в «Медее». (Это тот, где Медея убивает своих детей: его единственная фраза была: «Нет, нет, меч падает!») Это был 1985 год, и ему было девять лет.Спектакль проходил в общественном колледже Ньюпорт-Ньюса, где отец Дорриса преподавал экспериментальную психологию. Доэррис описывает своего отца как одного из последних бихевиористов старой школы, последователя Б. Ф. Скиннера, который был известен своей верой в то, что свобода воли — это иллюзия, а поведение человека и животных определяется положительной или отрицательной обусловленностью. В детстве Доррис часто посещал лабораторию своего отца, где наблюдал, как крысы-альбиносы разыгрывают судьбу, предписанную им наградами и наказаниями.В одном эксперименте крыс подвергали поражению электрическим током, по-видимому, наугад, пока они не отказались от жизни, положив голову на пол своих клеток и ожидая смерти.

        Доэррис поступил в колледж Кеньон, где изучал классику, изучая древнегреческий язык, латынь, иврит и принципы библейской экзегезы. Когда он и его отец обсуждали значение греческой трагедии, его отец думал, что пьесы представляют собой мировоззрение, в котором у людей нет «человеческого вмешательства или сознания». Доэррис не согласился.Аналогия, которую он использует сейчас для работы судьбы в греческой трагедии, — это диабет 2 типа, болезнь, которая в конечном итоге убила его отца. Он объясняет, что у большинства людей, которым поставлен диагноз, есть генетическая предрасположенность — она ​​«вписана в их ДНК, как древнее проклятие поколений», — но они могут выбирать, что им делать с этими знаниями, и этот выбор может изменить их собственные и чужие.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *