Язык и мышление. Язык и мышление — два неразрывно связанных вида общественной деятельности, отличающихся друг от друга по своей сущности и специфическим признакам.
Министерство науки и высшего образования Российской Федерации ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ «РОССИЙСКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ Г.В. ПЛЕХАНОВА» Факультет «Международная школа бизнеса и мировая экономика» Кафедра иностранных языков № 3 РЕФЕРАТ по дисциплине «Общее языкознания» на тему «Язык и мышление» Выполнили студентки 3-го курса группы 32Д835Л/17 очной формы обучения факультета «МШБиМЭ» направления «Лингвистика» Аргунова Дарья и Руденко Елена Проверил: д.ф.н., доцент, профессор кафедры иностранных языков Бутылов Николай Васильевич Содержание Введение………………… лилии иниеиеиниеинеиеинлин 2 Определение и функции языка……………. ини 5 Определение мышления………………. ии иииииилититиилилилилиииииииинньы 8 Связь языка и МЫШЛеннйЯ.
………. лилии лилии лилии линии лилии 14 Заключение…………… 1. лилии иене 20 Список литературы…………….. лилии лилии иитититин 21
Введение
Определение и функции языка Язык и мышление неразрывно связаны между собой, это ни у кого не вызывает сомнения. Язык является необходимым условием возникновения мышления, формой его существования и способом функционирования. В процессе развития человеческого сообщества и его культуры мышление и язык складываются в единый речемыслительный комплекс, выступающий основанием большинства культурных образований и коммуникативной реальности. Мышление главным образом оперирует понятиями как логическими значениями языковых знаков. Строго говоря, проблема значения слова связана не только с мышлением, но и с сознанием. Ведь кроме логических значений языковых знаков существуют также эмоциональные и эстетические. Знак — это внешнее выражение внутреннего содержания предметов и явлений — их значение. Человек — единственное существо, моделирующее внешний мир при помощи знаковых систем.
Исходной предпосылкой для развития мышления является непосредственная преобразующая активность отдельного индивида. Данная активность приводит к формированию первой фазы всего процесса — формированию и совершенствованию специальных органов действия. У человека таким органом является рука. Совершенствование руки заключалось в постепенном приобретении ею такой формы, при которой один палец противопоставлен остальным, что способствует совершению разнообразных и тонких действий. Вторая фаза определяется тем, что действие становится орудийным и коммуникативно — опосредованным, то есть, и сами орудия, и цели, и значение действия определяются совместно с 12 И, наконец, американский лингвист Леонард Блумфилд утверждал, что мышление — это говорение с самим собой. Однако многие ученые придерживаются прямо противоположной точки зрения, считая, что мышление, особенно творческое мышление, вполне возможно без словесного выражения. Норберт ВинерАльберт Эйнштейн, Фрэнсис Гальтон и другие ученые признаются, что используют в процессе мышления не слова или математические знаки, а расплывчатые образы, используют игру ассоциаций и только затем воплощают результат в слова.
С другой стороны многим удается скрывать скудость своих мыслей за обилием слов. «Бессодержательную речь всегда легко в слова облечь» (Гёте). Творить без помощи словесного языка могут многие творческие люди — композиторы, художники, актеры. Например, композитор Ю.А.Шапорин утратил способность говорить и понимать, но мог сочинять музыку, то есть, продолжал мыслить. У него сохранился конструктивный, образный тип мышления. А композитор М.Равель после аварии в 1937 году, когда его левое полушарие было повреждено, мог слушать музыку, но писать ее уже не мог. Русско-американский лингвист Роман Осипович Якобсон объясняет эти факты тем, что знаки — необходимая поддержка для мысли, но внутренняя мысль, особенно когда это мысль творческая, охотно использует другие системы знаков (неречевые), более гибкие, среди которых встречаются условные общепринятые и индивидуальные (как постоянные, так и эпизодические). Некоторые исследователи (Д.Миллер, Ю. Галантер, К. Прибрам) считают, что у нас есть очень отчетливое предвосхищение того, что мы собираемся сказать, у нас есть план предложения, и когда мы формулируем его, мы имеем относительно ясное представление о том, что мы собираемся сказать.
Это значит, что план предложения осуществляется не на базе слов. 15 Фрагментарность и свернутость редуцированной речи — следствие преобладания в этот момент в мышлении несловесных форм. Таким образом, обе противоположные точки зрения имеют под собой достаточные основания. Истина, скорее всего, лежит посередине, т.е. в основном, мышление и словесный язык тесно связаны. Но в ряде случаев и в некоторых сферах мышление не нуждается в словах. 4. Гипотезы о соотношении мышления и языка Гипотеза 1 — язык есть мышление. Подразумевается, что эти понятия тождественны, хотя удобнее говорить об их синонимичности: ибо ничто не есть язык, только язык есть язык. Но это была бы тавтологическая характеристика. Все же по этой формуле не может быть языка без мышления и мышления без языка. Говорение (речевая деятельность) приравнивается к озвученному мышлению, невыраженное мышление — к внутреннему говорению. А.Шлейхер заявлял: «Язык есть мышление в звуке, как и наоборот, мышление есть беззвучная речь». «Без речи, — писал И.
М. Сеченов, — элементы чувствительного мышления, лишенные образа и формы, не имели бы возможности фиксироваться в сознании: она и придает им объективность, род реальности (конечно фиктивной), и составляет, поэтому основное условие мышления нечувственными образами». Отвергая такое мнение, критики утверждают, что, во-первых, возможно говорение без мышления. Во-вторых, часто для уже готовых мыслей подыскивают слова, а иногда так и не находят. В практике говорения имеются также примеры ложных высказываний (при правильных мыслях). Гипотеза 2 — язык есть мышление, но мышление не есть язык. 16 В первой гипотезе возможна была перестановка элементов равенства без ущерба для этого равенства (язык есть мышление, мышление есть язык). Согласно данной гипотезе говорение и мышление не одно и то же, а разные стороны одного процесса. Язык и интеллект развиваются в тесной связи, но, ни один из них не является результатом другого. Мы можем мыслить без языка, но мы не можем говорить (осмысленно) без мышления.
Речевая деятельность, по мнению Г.П.Мельникова, меняет состояние сознания, но это изменение может протекать и без участия языковых знаков, например, под воздействием сигналов, получаемых от органов зрения, осязания и т.п. «Следовательно, речевая деятельность всегда сопровождается мыслительными процессами, но мышление может протекать независимо от языковых процессов. Именно поэтому одно и то же понятийное содержание может быть выражено различными языковыми средствами». Гипотеза 3 — язык не есть мышление, но мышление есть язык. Согласно этому тезису, все, что высказано и реализовано в чувственно воспринимаемых структурах (звукоряды, графические знаки и т. п.), никак не может быть приравнено к мышлению и элементов такого не содержит. Однако мышление как процесс протекает в формах собственного языка. Психологи называют этот процесс внутренней речью, имеющей предикативную структуру, которая преобразуется во внешнюю — речь. В этой группе можно выделить две разновидности: — язык и мышление не имеют ничего общего.
Подлинное понимание мира может быть осуществлено только в мышлении свободном от языка, хотя не исключено, что язык в состоянии сделать мышление более экономичным, послужить ему опорой, однако в этой роли способна выступать и другая знаковая система; — язык не имеет никакого положительного влияния на мышление. Так называемые вспомогательные средства для обозначения и фиксации 17 Заключение Открываемые мышлением свойства окружающего мира очень важны, так как позволяют человеку успешно приспосабливаться к нему. Благодаря мышлению мы можем предвидеть те или иные факты и события, потому что мышление всякий раз, как бы добывает знания, являющиеся общими для целого класса явлений, а не только для одного какого-то случая. Умение найти в новой ситуации общее с прежней, постижение общего в, казалось бы, разных случаях — важнейшее отличительное свойство мышления. Несовпадение «живой мысли» с внутренней речью, сложность процесса вербализации мысли позволяет подвергнуть сомнению общепринятую трактовку языка как прародителя мышления.
Исследования психологов, физиологов, лингвистов, языковедов и философов подтверждают тот факт, что язык и мышление связаны тысячами нитей и взаимопереходов. Они не могут существовать друг без друга. Речь без мысли — пуста, мысль без речи — нема, а, следовательно, не понята. Но было бы ошибкой отождествлять одно с другим, ибо мыслить, не значит говорить, а говорить не всегда значит мыслить. 20 Список литературы 1. Выготский Л.С. Мышление и речь / Л.С.Выготский. — М.: Изд-во «Лабиринт» Издательство, 2000. — 352 с. 2. Высказывания великих. М.: «Мысль», 2003. 3. Горелов И.Н, Седов К.Ф. Основы психолингвистики. Учебное пособие. — М.: Издательство Лабиринт, 1997. 4. Ительсон Л.Б. Лекции по общей психологии. Учебное пособие / Л.Б. Ительсон. — Мн.: Харвест, 2000. — 896 с. 5. Еникеев М.И, Общая и социальная психология. — М.,2002. 6. Невлева М.И. Философия. Учебное пособие, — М.- 2004. 7. Общая психология, под редакцией А.В. Карпова. — М., 2002, 14. Психология, под редакцией А.В.Крылова. — М., 2001.
8. Немов Р.С., Психология, словарь — справочник (в 2-х частях). — М., 2003. 9. Ф.В.Лазарев, Трифонова М.К. Философия, — Симферополь,2003. 10. Carroll J. B., Language and thought, Englewood Cliffs (N. J.), [1964]; 11. Kainz F., Über die Sprachverführung des Denkens, B., [1972]. 21
|
Мышление- процесс отражения в сознании человека сущности вещей,
закономерных связей и отношений между предметами или явлениями
действительности. В процессе мышления человек
отражает объективный мир иначе, чем в процессах восприятия и воображения..особенности мышления:
1. всегда имеет опосредованный
характер. Устанавливая связи и отношения между вещами,
человек опирается не только на непосредственные ощущения и восприятия, но
обязательно и на данные прошлого опыта, сохранившиеся в его памяти. 2. опирается на имеющиеся у человека знания
об общих законах природы и общества.
3. исходит из “живого
созерцания”, но не сводится к нему. 4.
всегда есть отражение связей и отношений между предметами в словесной
форме. Мышление и речь всегда находятся в неразрывном единстве. 5. Мышление человека органически связано с
практической деятельностью.
Существуют еще такой тип мышления — наглядно-образное.
преобладает у людей искусства. есть вербальное мышление, то есть словесное. Иногда его называют словесно-логическим или просто логическим. Такое
мышление: — предполагает поиск
истины, — не связано с чувствами и
оценками. Практическое и образное мышление могут обходиться без слов, но логическое
мышление без речи не существует.
Мышление осуществляется в определенных формах. Их три: ПОНЯТИЕ.
В понятиях отражаются отличительные свойства предметов и отношения между ними.
Понятия «книга», «брошюра», принадлежат к одной тематической группе, но
различаются такими признаками, как «формат», «объем» В семасиологии различают формальное и содержательное понятие. «Формальное
понятие» отражено в толковом словаре. «Содержательное понятие» может быть
только виртуальным: в него входит весь объем знаний о воде (Н2О), накопленный
во всех физиках, химиях, биологиях и т.
д., вместе взятых. понятие
в мышлении соответствует слову .Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания
Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания
Сталин И.В.
Источник:
Сталин И.В. Cочинения. – Т. 16. –
М.: Издательство “Писатель”, 1997. С. 104–138.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
Относительно марксизма в языкознании
Ко мне обратилась группа товарищей из молодежи с предложением высказать свое мнение в печати по вопросам языкознания, особенно в части, касающейся марксизма в языкознании. Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому я имею прямое отношение.
Поэтому я согласился дать ответ на ряд вопросов, поставленных товарищами.
Вопрос. Верно ли, что язык есть надстройка над базисом?
Ответ. Нет, неверно.
Базис есть экономический строй общества на данном этапе его развития. Надстройка – это политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения.
Всякий базис имеет свою, соответствующую ему надстройку. Базис феодального строя имеет свою надстройку, свои политические, правовые и иные взгляды и соответствующие им учреждения, капиталистический базис имеет свою надстройку, социалистический – свою. Если изменяется и ликвидируется базис, то вслед за ним изменяется и ликвидируется его надстройка, если рождается новый базис, то вслед за ним рождается соответствующая ему надстройка.
Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. Взять, например, русское общество и русский язык.
На протяжении последних 30 лет в России был ликвидирован старый, капиталистический базис и построен новый, социалистический базис. Соответственно с этим была ликвидирована надстройка над капиталистическим базисом и создана новая надстройка, соответствующая социалистическому базису. Были, следовательно, заменены старые политические, правовые и иные учреждения новыми, [c.104] социалистическими. Но, несмотря на это, русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота.
Что изменилось за этот период в русском языке? Изменился в известной мере словарный состав русского языка, изменился в том смысле, что пополнился значительным количеством новых слов и выражений, возникших в связи с возникновением нового, социалистического производства, появлением нового государства, новой, социалистической культуры, новой общественности, морали, наконец, в связи с ростом техники и науки; изменился смысл ряда слов и выражений, получивших новое смысловое значение; выпало из словаря некоторое количество устаревших слов.
Что же касается основного словарного фонда и грамматического строя русского языка, составляющих основу языка, то они после ликвидации капиталистического базиса не только не были ликвидированы и заменены новым основным словарным фондом и новым грамматическим строем языка, а, наоборот, сохранились в целости и остались без каких-либо серьезных изменений, – сохранились именно как основа современного русского языка.
Далее. Надстройка порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы.
Иначе и не может быть. Надстройка для того и создается базисом, чтобы она служила ему, чтобы она активно помогала ему оформиться и укрепиться, чтобы она активно боролась за ликвидацию старого, отживающего свой век базиса с его старой надстройкой.
Стоит только отказаться от этой ее служебной роли, стоит только перейти надстройке от позиции активной защиты своего базиса на позицию безразличного отношения к нему, на позицию одинакового отношения к классам, чтобы она потеряла свое качество и перестала быть надстройкой.
Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд [c.105] не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык. Ввиду этого служебная роль языка как средства общения людей состоит не в том, чтобы обслуживать один класс в ущерб другим классам, а в том, чтобы одинаково обслуживать все общество, все классы общества.
Эти собственно и объясняется, что язык может одинаково обслуживать как старый, умирающий строй, так и новый, подымающийся строй, как старый базис, так и новый, как эксплуататоров, так и эксплуатируемых.
Ни для кого не составляет тайну тот факт, что русский язык так же хорошо обслуживал русский капитализм и русскую буржуазную культуру до Октябрьского переворота, как он обслуживает ныне социалистический строй и социалистическую культуру русского общества.
То же самое нужно сказать об украинском, белорусском, узбекском, казахском, грузинском, армянском, эстонском, латвийском, литовском, молдавским, татарском, азербайджанском, башкирском, туркменском и других языках советских наций, которые так же хорошо обслуживали старый, буржуазный строй этих наций, как обслуживают они новый, социалистический строй.
Иначе и не может быть. Язык для того и существует, он для того и создан, чтобы служить обществу как целому в качестве орудия общения людей, чтобы он был общим для членов общества и единым для общества, равно обслуживающим членов общества независимо от их классового положения.
Стоит только сойти языку с этой общенародной позиции, стоит только стать языку на позицию предпочтения и поддержки какой-либо социальной группы в ущерб другим социальным группам общества, чтобы он потерял свое качество, чтобы он перестал быть средством общения людей в обществе, чтобы он превратился в жаргон какой-либо социальной группы, деградировал и обрек себя на исчезновение.
В этом отношении язык, принципиально отличаясь от надстройки, не отличается, однако, от орудий производства, скажем, от машин, которые так же одинаково могут обслуживать и капиталистический строй и социалистический.
Дальше. Надстройка есть продукт одной эпохи, в течение которой живет и действует данный экономический базис. Поэтому надстройка живет недолго, она ликвидируется и исчезает с ликвидацией и исчезновением данного базиса. [c.106]
Язык же, наоборот, является продуктом целого ряда эпох, на протяжении которых он оформляется, обогащается, развивается, шлифуется. Поэтому язык живет несравненно дольше, чем любой базис и любая надстройка.
Этим собственно и объясняется, что рождение и ликвидация не только одного базиса и его надстройки, но и нескольких базисов и соответствующих надстроек не ведет в истории к ликвидации данного языка, к ликвидации его структуры и рождению нового языка с новым словарным фондом и новым грамматическим строем.
Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет. За то время были ликвидированы в России феодальный строй, капиталистический строй и возник третий, социалистический строй. Стало быть, были ликвидированы два базиса с их надстройками и возник новый, социалистический базис с его новой надстройкой. Однако если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина.
Что изменилось за это время в русском языке? Серьезно пополнился за это время словарный состав русского языка; выпало из словарного состава большое количество устаревших слов, изменилось смысловое значение значительного количества слов, улучшился грамматический строй языкасто касается структуры пушкинского языка с его грамматическим строем и основным словарным фондом, то она сохранилась во всем существенном как основа современного русского языка.
И это вполне понятно. В самом деле, для чего это нужно, чтобы после каждого переворота существующая структура языка, его грамматический строй и основной словарный фонд уничтожались и заменялись новыми, как это бывает обычно с надстройкой? Кому это нужно, чтобы “вода”, “земля”, “гора”, “лес”, “рыба”, “человек”, “ходить”, “делать”, “производить”, “торговать” и т.д. назывались не водой, землей, горой и т.д., а как-то иначе? Кому нужно, чтобы изменения слов в языке и сочетание слов в предложении происходили не по существующей грамматике, а по совершенно другой? Какая польза для революции от такого переворота в языке? История вообще не делает чего-либо существенного без особой на то необходимости. Спрашивается, какая необходимость в таком языковом перевороте, если доказано, что существующий язык с его структурой в основном вполне пригоден для удовлетворения нужд нового строя? Уничтожить старую надстройку и [c.107] заменить ее новой можно и нужно в течение нескольких лет, чтобы дать простор развитию производительных сил общества, но как уничтожить существующий язык и построить вместо него новый язык в течение нескольких лет, не внося анархию в общественную жизнь, не создавая угрозы распада общества? Кто же, кроме донкихотов, могут ставить себе такую задачу?
Наконец, еще одно коренное отличие между надстройкой и языком.
Надстройка не связана непосредственно с производством, с производственной деятельностью человека. Она связана с производством лишь косвенно, через посредство экономики, через посредство базиса. Поэтому надстройка отражает изменения в уровне развития производительных сил не сразу и не прямо, а после изменений в базисе, через преломление изменений в производстве в изменениях в базисе. Это значит, что сфера действия надстройки узка и ограничена.
Язык же, наоборот, связан с производственном деятельностью человека непосредственно, и не только с производственной деятельностью, но и со всякой иной деятельностью человека во всех сферах его работы – от производства до базиса, от базиса до надстройки. Поэтому язык отражает изменения в производстве сразу и непосредственно, не дожидаясь изменений в базисе. Поэтому сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична.
Этим прежде всего и объясняется, что язык, собственно его словарный состав, находятся в состоянии почти непрерывного изменения.
Непрерывный рост промышленности и сельского хозяйства, торговли и транспорта, техники и науки требует от языка пополнения его словаря новыми словами и выражениями, необходимыми для их работы. И язык, непосредственно отражая эти нужды, пополняет свой словарь новыми словами, совершенствует свой грамматический строй.
Итак:
а) марксист не может считать язык надстройкой над базисом;
б) смешивать язык с надстройкой – значит допустить серьезную ошибку.
Вопрос. Верно ли, что язык был всегда и остается классовым, что общего и единого для общества неклассового, общенародного языка не существует?
Ответ. Нет, неверно. [c.108]
Нетрудно понять, что в обществе, где нет классов, не может быть и речи о классовом языке. Первобытно-общинный родовой строй не знал классов, следовательно, не могло быть там и классового языка, – язык был там общий, единый для всего коллектива. Возражение о том, что под классом надо понимать всякий человеческий коллектив, в том числе и первобытно-общинный коллектив, представляет не возражение, а игру слов, которая не заслуживает опровержения.
Что касается дальнейшего развития от языков родовых к языкам племенным, от языков племенных к языкам народностей и от языков народностей к языкам национальным, то везде на всех этапах развития язык как средство общения людей в обществе был общим и единым для общества, равно обслуживающим членов общества независимо от социального положения.
Я имею здесь в виду не империи рабского и средневекового периодов, скажем, империю Кира и Александра Великого или империю Цезаря и Карла Великого, которые не имели своей экономической базы и представляли временные и непрочные военно-административные объединения. Эти империи не только не имели, но и не могли иметь единого для империи и понятного для всех членов империи языка. Они представляли конгломерат племен и народностей, живших своей жизнью и имевших свои языки. Следовательно, я имею в виду не эти и подобные им империи, а те племена и народности, которые входили в состав империи, имели свою экономическую базу и имели свои издавна сложившиеся языки.
История говорит, что языки у этих племен и народностей были не классовые, а общенародные, общие для племен и народностей и понятные для них.
Конечно, были наряду с этим диалекты, местные говоры, но над ними превалировал и их подчинял себе единый и общий язык племени или народности.
В дальнейшем, с появлением капитализма, с ликвидацией феодальной раздробленности и образованием национального рынка народности развились в нации, а языки народностей – в национальные языки. История говорит, что национальные языки являются не классовыми, а общенародными языками, общими для членов наций и едиными для нации.
Выше говорилось, что язык как средство общения людей в обществе одинаково обслуживает все классы общества и проявляет в этом отношении своего рода безразличие, к классам. Но люди, отдельные социальные группы, классы далеко не безразличны к [c.109] языку. Они стараются использовать язык в своих интересах, навязать ему свой особый лексикон, свои особые термины, свои особые выражения.
Особенно отличаются в этом отношении верхушечные слои имущих классов, оторвавшиеся от народа и ненавидящие его: дворянская аристократия, верхние слои буржуазии. Создаются “классовые” диалекты, жаргоны, салонные “языки”. В литературе нередко эти диалекты и жаргоны неправильно квалифицируются как языки: “дворянский язык”, “буржуазный язык”, – в противоположность “пролетарскому языку”, “крестьянскому языку”. На этом основании, как это ни странно, некоторые наши товарищи пришли к выводу, что национальный язык есть фикция, что реально существуют лишь классовые языки.
Я думаю, что нет ничего ошибочнее такого вывода. Можно ли считать эти диалекты и жаргоны языками? Безусловно нельзя. Нельзя, во-первых, потому, что у этих диалектов и жаргонов нет своего грамматического строя и основного словарного фонда, – они заимствуют их из национального языка Нельзя, во-вторых, потому, что диалекты и жаргоны имеют узкую сферу обращения среди членов верхушки того или иного класса и совершенно не годятся как средство общения людей для общества в целом.
Что же у них имеется? У них есть: набор некоторых специфических слов, отражающих специфические вкусы аристократии или верхних слоев буржуазии; некоторое количество выражений и оборотов речи, отличающихся изысканностью, галантностью и свободных от “грубых” выражений и оборотов национального языка; наконец, некоторое количество иностранных слов. Все же основное, то есть подавляющее большинство слов и грамматический строй, взято из общенародного, национального языка. Следовательно, диалекты и жаргоны представляют ответвления от общенародного национального языка, лишенные какой-либо языковой самостоятельности и обреченные на прозябание. Думать, что диалекты и жаргоны могут развиться в самостоятельные языки, способные вытеснить и заменить национальный язык, значит потерять историческую перспективу и сойти с позиции марксизма.
Ссылаются на Маркса, цитируют одно место из его статьи “Святой Макс”, где сказано, что у буржуа есть “свой язык”, что этот язык “есть продукт буржуазии”, что он проникнут духом меркантилизма и купли-продажи.
Этой цитатой некоторые товарищи хотят доказать, что Маркс стоял будто бы за “классовость” языка, что он отрицал существование единого национального языка. Если бы эти товарищи отнеслись к делу объективно, они должны были [c.110] бы привести и другую цитату из той же статьи “Святой Макс”, где Маркс, касаясь вопроса о путях образования единого национального языка, говорит о “концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией”.
Следовательно, Маркс признавал необходимость единого национального языка как высшей формы, которой подчинены диалекты как низшие формы.
Что же в таком случае может представлять язык буржуа, который, по словам Маркса, “есть продукт буржуазии”. Считал ли его Маркс таким же языком, как национальный язык, со своей особой языковой структурой? Мог ли он считать его таким языком? Конечно, нет! Маркс просто хотел сказать, что буржуа загадили единый национальный язык своим торгашеским лексиконом, что буржуа, стало быть, имеют свой торгашеский жаргон.
Выходит, что эти товарищи исказили позицию Маркса. А исказили ее потому, что цитировали Маркса не как марксисты, а как начетчики, не вникая в существо дела.
Ссылаются на Энгельса, цитируют из брошюры “Положение рабочего класса в Англии” слова Энгельса о том, что “английский рабочий класс с течением времени стал совсем другим народом, чем английская буржуазия”, что “рабочие говорят на другом диалекте, имеют другие идеи и представления, другие нравы и нравственные принципы, другую религию и политику, чем буржуазия”. На основании этой питать? некоторые товарищи делают вывод, что Энгельс отрицал необходимость общенародного, национального языка, что он стоял, стало быть, за “классовость” языка. Правда, Энгельс говорит здесь не об языке, а о диалекте, вполне понимая, что диалект как ответвление от национального языка не может заменить национального языка. Но эти товарищи, видимо, не очень сочувствуют наличию разницы между языком и диалектом…
Очевидно, что цитата приведена не к месту, так как Энгельс говорит здесь не о “классовых языках”, а главным образом о классовых идеях, представлениях, нравах, нравственных принципах, религии, политике.
Совершенно правильно, что идеи, представления, нравы, нравственные принципы, религия, политика у буржуа и пролетариев прямо противоположны. Но причем здесь национальный язык или “классовость” языка? Разве наличие классовых противоречий в обществе может служить доводом в пользу “классовости” языка, или против необходимости единого национального языка? Марксизм говорит, что общность языка является [c.111] одним из важнейших признаков нации, хорошо зная при этом, что внутри нации имеются классовые противоречия. Признают ли упомянутые товарищи этот марксистский тезис?
Ссылаются на Лафарга, указывая на то, что Лафарг в своей брошюре “Язык и революция” признает “классовость” языка, что он отрицает будто бы необходимость общенародного, национального языка. Это неверно. Лафарг действительно говорит о “дворянском” или “аристократическом языке” и о “жаргонах” различных слоев общества. Но эти товарищи забывают о том, что Лафарг, не интересуясь вопросом о разнице между языком и жаргоном и называя диалекты то “искусственной речью”, то “жаргоном”, определенно заявляет в своей брошюре, что “искусственная речь, отличающая аристократию.
.. выделилась из языка общенародного, на котором говорили и буржуа, и ремесленники, город и деревня”.
Следовательно, Лафарг признает наличие и необходимость общенародного языка, вполне понимая подчиненный характер и зависимость “аристократического языка” и других диалектов и жаргонов от общенародного языка.
Выходит, что ссылка на Лафарга бьет мимо цели.
Ссылаются на то, что в одно время в Англии английские феодалы “в течение столетий” говорили на французском языке, тогда как английский народ говорил на английском языке, что это обстоятельство является будто бы доводом в пользу “классовости” языка и против необходимости общенародного языка. Но это не довод, а анекдот какой-то. Во-первых, на французском языке говорили тогда не все феодалы, а незначительная верхушка английских феодалов при королевском дворе и в графствах. Во-вторых, они говорили не на каком-то “классовом языке”, а на обыкновенном общенародном французском языке. В-третьих, как известно, это баловство французским языком исчезло потом бесследно, уступив место общенародному английскому языку.
Думают ли эти товарищи, что английские феодалы “в течение столетий” объяснялись с английским народом через переводчиков, что они не пользовались английским языком, что общенародного английского языка не существовало тогда, что французский язык представлял тогда в Англии что-нибудь более серьезное, чем салонный язык, имеющий хождение лишь в узком кругу верхушки английской аристократии? Как можно на основании таких анекдотических “доводов” отрицать наличие и необходимость общенародного языка?
Русские аристократы одно время тоже баловались французским языком при царском дворе и в салонах. Они кичились тем, что, [c.112] говоря по-русски, заикаются по-французски, что они умеют говорить по-русски лишь с французским акцентом. Значит ли это, что в России не было тогда общенародного русского языка, что общенародный язык был тогда фикцией, а “классовые языки” – реальностью?
Наши товарищи допускают здесь по крайней мере две ошибки.
Первая ошибка состоит в том, что они смешивают язык с надстройкой.
Они думают, что если надстройка имеет классовый характер, то и язык должен быть не общенародным, а классовым. Но я уже говорил выше, что язык и надстройка представляют два различных понятия, что марксист не может допускать их смешения.
Вторая ошибка состоит в том, что эти товарищи воспринимают противоположность интересов буржуазии и пролетариата, их ожесточенную классовую борьбу как распад общества, как разрыв всяких связей между враждебными классами. Они считают, что поскольку общество распалось и нет больше единого общества, а есть только классы, то не нужно и единого для общества языка, не нужно национального языка. Что же остается, если общество распалось и нет больше общенародного, национального языка? Остаются классы и “классовые языки”. Понятно, что у каждого “классового языка” будет своя “классовая” грамматика – “пролетарская” грамматика, “буржуазная” грамматика. Правда, таких грамматик не существует в природе, но это не смущает этих товарищей: они верят, что такие грамматики появятся.
У нас были одно время “марксисты”, которые утверждали, что железные дороги, оставшиеся в нашей стране после Октябрьского переворота, являются буржуазными, что не пристало нам, марксистам, пользоваться ими, что нужно их срыть и построить новые, “пролетарские” дороги. Они получили за это прозвище “троглодитов”…
Понятно, что такой примитивно-анархический взгляд на общество, классы, язык не имеет ничего общего с марксизмом. Но он безусловно существует и продолжает жить в головах некоторых наших запутавшихся товарищей.
Конечно, неверно, что ввиду наличия ожесточенной классовой борьбы общество якобы распалось на классы, не связанные больше друг с другом экономически в одном обществе. Наоборот. Пока существует капитализм, буржуа и пролетарии будут связаны между собой всеми нитями экономики как части единого капиталистического общества. Буржуа не могут жить и обогащаться, не имея в своем распоряжении наемных рабочих, – пролетарии не могут [c.113] продолжать свое существование, не нанимаясь к капиталистам.
Прекращение всяких экономических связей между ними означает прекращение всякого производства, прекращение же всякого производства ведет к гибели общества, к гибели самих классов. Понятно, что ни один класс не захочет подвергнуть себя уничтожению. Поэтому классовая борьба, какая бы она ни была острая, не может привести к распаду общества. Только невежество в вопросах марксизма и полное непонимание природы языка могли подсказать некоторым нашим товарищам сказку о распаде общества, о “классовых” языках, о “классовых” грамматиках.
Ссылаются, далее, на Ленина и напоминают о том, что Ленин признавал наличие двух культур при капитализме – буржуазной и пролетарской, что лозунг национальной культуры при капитализме есть националистический лозунг. Все это верно, и Ленин здесь абсолютно прав. Но причем тут “классовость” языка? Ссылаясь на слова Ленина о двух культурах при капитализме, эти товарищи, как видно, хотят внушить читателю, что наличие двух культур в обществе – буржуазной и пролетарской – означает, что языков тоже должно быть два, так как язык связан с культурой, – следовательно, Ленин отрицает необходимость единого национального языка, следовательно, Ленин стоит за “классовые” языки.
Ошибка этих товарищей состоит здесь в том, что они отождествляют и смешивают язык с культурой. Между тем культура и язык – две разные вещи. Культура может быть и буржуазной и социалистической, язык же как средство общения является всегда общенародным языком, и он может обслуживать и буржуазную и социалистическую культуру. Разве это не факт, что русский, украинский, узбекский языки обслуживают ныне социалистическую культуру этих наций так же неплохо, как обслуживали они перед Октябрьским переворотом их буржуазные культуры? Значит глубоко ошибаются эти товарищи, утверждая, что наличие двух разных культур ведет к образованию двух разных языков и к отрицанию необходимости единого языка.
Говоря о двух культурах, Ленин исходил из того именно положения, что наличие двух культур не может вести к отрицанию единого языка и образованию двух языков, что язык должен быть единый. Когда бундовцы стали обвинять Ленина в том, что он отрицает необходимость национального языка и трактует культуру как “безнациональную”, Ленин, как известно, резко протестовал против этого, заявив, что он воюет против буржуазной культуры, а не против национального языка, необходимость которого он считает [c.
114] бесспорной. Странно, что некоторые наши товарищи поплелись по стопам бундовцев.
Что касается единого языка, необходимость которого будто бы отрицает Ленин, то следовало бы заслушать следующие слова Ленина:
“Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное его развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным классам”.
Выходит, что уважаемые товарищи исказили взгляды Ленина.
Ссылаются, наконец, на Сталина. Приводят цитату из Сталина о том, что “буржуазия и ее националистические партии были и остаются в этот период главной руководящей силой таких наций”. Это все правильно. Буржуазия и ее националистическая партия действительно руководят буржуазной культурой, так же как пролетариат и его интернационалистическая партия руководят пролетарской культурой.
Но причем тут “классовость” языка? Разве этим товарищам не известно, что национальный язык есть форма национальной культуры, что национальный язык может обслуживать и буржуазную и социалистическую культуру? Неужели наши товарищи не знакомы с известной формулой марксистов о том, что нынешняя русская, украинская, белорусская и другие культуры являются социалистическими по содержанию и национальными по форме, то есть по языку? Согласны ли они с этой марксистской формулой?
Ошибка наших товарищей состоит здесь в том, что они не видят разницы между культурой и языком и не понимают, что культура по своему содержанию меняется с каждым новым периодом развития общества, тогда как язык остается в основном тем же языком в течение нескольких периодов, одинаково обслуживая как новую культуру, так и старую.
Итак:
а) язык как средство общения всегда был и остается единым для общества и общим для его членов языком;
б) наличие диалектов и жаргонов не отрицает, а подтверждает наличие общенародного языка, ответвлениями которого они являются и которому они подчинены;
в) формула о “классовости” языка есть ошибочная, немарксистская формула.
Вопрос. Каковы характерные признаки языка? [c.115]
Ответ. Язык относится к числу общественных явлений, действующих за все время существования общества. Он рождается и развивается с рождением и развитием общества. Он умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка. Поэтому язык и законы его развития можно понять лишь в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка.
Язык есть средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания. Будучи непосредственно связан с мышлением, язык регистрирует и закрепляет в словах и в соединении слов в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе.
Обмен мыслями является постоянной и жизненной необходимостью, так как без него невозможно наладить совместные действия людей в борьбе с силами природы, в борьбе за производство необходимых материальных благ, невозможно добиться успехов в производственной деятельности общества, следовательно, невозможно само существование общественного производства.
Следовательно, без языка, понятного для общества и общего для его членов, общество прекращает производство, распадается и перестает существовать как общество. В этом смысле язык, будучи орудием общения, является вместе с тем орудием борьбы и развития общества.
Как известно, все слова, имеющиеся в языке, составляют вместе так называемый словарный состав языка. Главное в словарном составе языка – основной словарный фонд, куда входят и все корневые слова как его ядро. Он гораздо менее обширен, чем словарный состав языка, но он живет очень долго, в продолжение веков и дает языку базу для образования новых слов. Словарный состав отражает картину состояния языка: чем богаче и разностороннее словарный состав, тем богаче и развитее язык.
Однако словарный состав, взятый сам по себе, не составляет еще языка, – он скорее всего является строительным материалом для языка. Подобно тому, как строительные материалы в строительном деле не составляют здания, хотя без них и невозможно построить здание, так же и словарный состав языка не составляет самого языка, хотя без него и немыслим никакой язык.
Но словарный состав языка получает величайшее значение, когда он [c.116] поступает в распоряжение грамматики языка, которая определяет правила изменения слова, правила соединения слов в предложения и, таким образом, придает языку стройный, осмысленный характер. Грамматика (морфология, синтаксис) является собранием правил об изменении слов и сочетании слов в предложении. Следовательно, именно благодаря грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли в материальную языковую оболочку.
Отличительная черта грамматики состоит в том, что она дает правила об изменении слов, имея в виду не конкретные слова, а вообще слова без какой-либо конкретности, она дает правила для составления предложений, имея в виду не какие-либо конкретные предложения, скажем, конкретное подлежащее, конкретное сказуемое и т.п., а вообще всякие предложения, безотносительно к конкретной форме того или иного предложения. Следовательно, абстрагируясь от частного и конкретного как в словах, так и в предложениях, грамматика берет то общее, что лежит в основе изменений слов и сочетании слов в предложениях, и строит из него грамматические правила, грамматические законы. Грамматика есть результат длительной абстрагирующей работы человеческого мышления, показатель громадных успехов мышления.
В этом отношении грамматика напоминает геометрию, которая дает свои законы, абстрагируясь от конкретных предметов, рассматривая предметы как тела, лишенные конкретности, и определяя отношения между ними не как конкретные отношения таких-то конкретных предметов, а как отношения тел вообще, лишенные всякой конкретности.
В отличие от надстройки, которая связана с производством не прямо, а через посредство экономики, язык непосредственно связан с производственной деятельностью человека так же, как и со всякой иной деятельностью во всех без исключения сферах его работы. Поэтому словарный состав языка как наиболее чувствительный к изменениям находится в состоянии почти непрерывного изменения, при этом языку в отличие от надстройки не приходится дожидаться ликвидации базиса, он вносит изменения в свой словарный состав до ликвидации базиса и безотносительно к состоянию базиса.
Однако словарный состав языка изменяется не как надстройка, не путем отмены старого и постройки нового, а путем пополнения существующего словаря новыми словами, возникшими в связи с изменениями социального строя, с развитием производства, с развитием культуры, науки и т.п. При этом, несмотря на то, что из [c.117] словарного состава языка выпадает обычно некоторое количество устаревших слов, к нему прибавляется гораздо большее количество новых слов. Что же касается основного словарного фонда, то он сохраняется во всем основном и используется как основа словарного состава языка.
Это и понятно. Нет никакой необходимости уничтожать основной словарный фонд, если он может быть с успехом использован в течение ряда исторических периодов, не говоря уже о том, что уничтожение основного словарного фонда, накопленного в течение веков, при невозможности создать новый основной словарный фонд в течение короткого срока привело бы к параличу языка, к полному расстройству дела общения людей между собой.
Грамматический строй языка изменяется еще более медленно, чем его основной словарный фонд. Выработанный в течение эпох и вошедший в плоть и кровь языка, грамматический строй изменяется еще медленнее, чем основной словарный фонд. Он, конечно, претерпевает с течением времени изменения, он совершенствуется, улучшает и уточняет свои правила, обогащается новыми правилами, но основы грамматического строя сохраняются в течение очень долгого времени, так как они, как показывает история, могут с успехом обслуживать общество в течение ряда эпох.
Таким образом, грамматический строй языка и его основной словарный фонд составляют основу языка, сущность его специфики.
История отмечает большую устойчивость и колоссальную сопротивляемость языка насильственной ассимиляции. Некоторые историки вместо того, чтобы объяснить это явление, ограничиваются удивлением. Но для удивления нет здесь каких-либо оснований. Устойчивость языка объясняется устойчивостью его грамматического строя и основного словарного фонда. Сотни лет турецкие ассимиляторы старались искалечить, разрушить и уничтожить языки балканских народов. За этот период словарный состав балканских языков претерпел серьезные изменения, было воспринято немало турецких слов и выражений, были и “схождения” и “расхождения”, однако балканские языки выстояли и выжили. Почему? Потому, что грамматический строй и основной словарный фонд этих языков в основном сохранились.
Из всего этого следует, что язык, его структуру нельзя рассматривать как продукт одной какой-либо эпохи. Структура языка, его грамматический строй и основной словарный фонд есть продукта ряда эпох. [c.118]
Надо полагать, что элементы современного языка были заложены еще в глубокой древности, до эпохи рабства. Это был язык несложный, е очень скудным словарным фондом, но со своим грамматическим строем, правда, примитивным, но все же грамматическим строем.
Дальнейшее развитие производства, появление классов, появление письменности, зарождение государства, нуждающегося для управления в более или менее упорядоченной переписке, развитие торговли, еще более нуждавшейся в упорядоченной переписке, появление печатного станка, развитие литературы – все это внесло большие изменения в развитие языка. За это время племена и народности дробились и расходились, смешивались и скрещивались, а в дальнейшем появились национальные языки и государства, произошли революционные перевороты, сменились старые общественные строи новыми. Все это внесло еще больше изменений в язык и его развитие.
Однако было бы глубоко ошибочно думать, что развитие языка происходило так же, как развитие надстройки: путем уничтожения существующего и построения нового. На самом деле развитие языка происходило не путем уничтожения существующего языка и построения нового, а путем развертывания и совершенствования основных элементов существующего языка. При этом переход от одного качества языка к другому качеству происходил не путем взрыва, не путем разового уничтожения старого и построения нового, а путем постепенного и длительного накопления элементов нового качества, новой структуры языка, путем постепенного отмирания элементов старого качества.
Говорят, что теория стадиального развития языка является марксистской теорией, так как она признает необходимость внезапных взрывов как условия перехода языка от старого качества к новому. Это, конечно, неверно, ибо трудно найти что-либо марксистское в этой теории. И если теория стадиальности действительно признает внезапные взрывы в истории развития языка, то тем хуже для нее. Марксизм не признает внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и внезапного построения нового языка. Лафарг был не прав, когда он говорил о “внезапной языковой революции, совершившейся между 1789 и 1794 годами” во Франции (см. брошюру Лафарга “Язык и революция”). Никакой языковой революции, да еще внезапной, не было тогда во Франции. Конечно, за этот период словарный состав французского языка пополнился новыми словами и выражениями, [c.119] выпало некоторое количество устаревших слов, изменилось смысловое значение некоторых слов – и только. Но такие изменения ни в какой мере не решают судьбу языка. Главное в языке – его грамматический строй и основной словарный фонд. Но грамматический строй и основной словарный фонд французского языка не только не исчезли в период Французской революции, а сохранились без существенных изменений, и не только сохранились, а продолжают жить и поныне в современном французском языке. Я уже не говорю о том, что для ликвидации существующего языка и построения нового национального языка (“внезапная языковая революция”!) до смешного мал пяти-шестилетний срок, – для этого нужны столетия.
Марксизм считает, что переход языка от старого качества к новому происходит не путем взрыва, не путем уничтожения существующего языка и создания нового, а путем постепенного накопления элементов нового качества, следовательно, путем постепенного отмирания элементов старого качества.
Вообще нужно сказать к сведению товарищей, увлекающихся взрывами, что закон перехода от старого качества к новому путем взрыва неприменим не только к истории развития языка, – он не всегда применим также и к другим общественным явлениям базисного или надстроечного порядка. Он обязателен для общества, разделенного на враждебные классы. Но он вовсе не обязателен для общества, не имеющего враждебных классов. В течение 8–10 лет мы осуществили в сельском хозяйстве нашей страны переход от буржуазного индивидуально-крестьянского строя к социалистическому, колхозному строю. Это была революция, ликвидировавшая старый буржуазный хозяйственный строй в деревне и создавшая новый, социалистический строй. Однако этот переворот совершился не путем взрыва, то есть не путем свержения существующей власти и создания новой власти, а путем постепенного перехода от старого, буржуазного строя в деревне к новому. А удалось это проделать потому, что это была революция сверху, что переворот был совершен по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства.
Говорят, что многочисленные факты скрещивания языков, имевшие место в истории, дают основание предполагать, что при скрещивании происходит образование нового языка путем взрыва, путем внезапного перехода от старого качества к новому качеству. Это совершенно неверно.
Скрещивание языков нельзя рассматривать как единичный акт решающего удара, дающий свои результаты в течение нескольких [c.120] лет. Скрещивание языков есть длительный процесс, продолжающийся сотни лет. Поэтому ни о каких взрывах не может быть здесь речи.
Далее. Совершенно неправильно было бы думать, что в результате скрещивания, скажем, двух языков получается новый, третий язык, не похожий ни на один из скрещенных языков и качественно отличающийся от каждого из них. На самом деле при скрещивании один из языков обычно выходит победителем, сохраняет свой грамматический строй, сохраняет свой основной словарный фонд и продолжает развиваться по внутренним законам своего развития, а другой язык теряет постепенно свое качество и постепенно отмирает.
Следовательно, скрещивание дает не какой-то новый, третий язык, а сохраняет один из языков, сохраняет его грамматический строй и основной словарный фонд и дает ему возможность развиваться по внутренним законам своего развития.
Правда, при этом происходит некоторое обогащение словарного состава победившего языка за счет побежденного языка, но это не ослабляет, а, наоборот, усиливает его.
Так было, например, с русским языком, с которым скрещивались в ходе исторического развития языки ряда других народов и который выходил всегда победителем.
Конечно, словарный состав русского языка пополнялся при этом за счет словарного состава других языков, но это не только не ослабило, а, наоборот, обогатило и усилило русский язык.
Что касается национальной самобытности русского языка, то она не испытала ни малейшего ущерба, ибо, сохранив свой грамматический строй и основной словарный фонд, русский язык продолжал продвигаться вперед и совершенствоваться по внутренним законам своего развития.
Не может быть сомнения, что теория скрещивания не может дать чего-либо серьезного советскому языкознанию. Если верно, что главной задачей языкознания является изучение внутренних законов развития языка, то нужно признать, что теория скрещивания не только не решает этой задачи, но даже не ставит ее, – она просто не замечает или не понимает ее.
Вопрос. Правильно ли поступила “Правда”, открыв свободную дискуссию по вопросам языкознания?
Ответ. Правильно поступила. [c.121]
В каком направлении будут решены вопросы языкознания, – это станет ясно в конце дискуссии. Но уже теперь можно сказать, что дискуссия принесла большую пользу.
Дискуссия выяснила прежде всего, что в органах языкознания как в центре, так и в республиках господствовал режим, не свойственный науке и людям науки. Малейшая критика положения дел в советском языкознании, даже самые робкие попытки критики так называемого “нового учения” в языкознании преследовались и пресекались со стороны руководящих кругов языкознания. За критическое отношение к наследству Н.Я. Марра, за малейшее неодобрение учения Н.Я. Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в области языкознания. Деятели языкознания выдвигались на ответственные должности не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Н.Я. Марра.
Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать.
Один из примеров: так называемый “Бакинский курс” (лекции Н.Я. Марра, читанные в Баку), забракованный и запрещенный к переизданию самим автором, был, однако, по распоряжению касты руководителей (товарищ Мещанинов называет их “учениками” Н.Я. Марра) переиздан и включен в число рекомендуемых студентам пособий без всяких оговорок. Это значит, что студентов обманули, выдав им забракованный “Курс” за полноценное пособие. Если бы я не был убежден в честности товарища Мещанинова и других деятелей языкознания, я бы сказал, что подобное поведение равносильно вредительству.
Как могло это случиться? А случилось это потому, что аракчеевский режим, созданный в языкознании, культивирует безответственность и поощряет такие бесчинства.
Дискуссия оказалась весьма полезной прежде всего потому, что она выставила на свет божий этот аракчеевский режим и разбила его вдребезги.
Но польза дискуссии этим не исчерпывается. Дискуссия не только разбила старый режим в языкознании, но она выявила еще ту невероятную путаницу взглядов по самым важным вопросам языкознания, которая царит среди руководящих кругов этой [c.122] отрасли науки. До начала дискуссии они молчали и замалчивали неблагополучное положение в языкознании. Но после начала дискуссии стало уже невозможным молчать, – они были вынуждены выступить на страницах печати. И что же? Оказалось, что в учении Н.Я. Марра имеется целый ряд прорех, ошибок, неуточненных проблем, неразработанных положений. Спрашивается, почему об этом заговорили “ученики” Н.Я. Марра только теперь, после открытия дискуссии? Почему они не позаботились об этом раньше? Почему они в свое время не сказали об этом открыто и честно, как это подобает деятелям науки?
Признав “некоторые” ошибки Н.Я. Марра, “ученики” Н.Я. Марра, оказывается, думают, что развивать дальше языкознание можно лишь на базе “уточненной” теории Н.Я. Марра, которую они считают марксистской. Нет уж, избавьте нас от “марксизма” Н.Я. Марра. Н.Я. Марр действительно хотел быть и старался быть марксистом, но он не сумел стать марксистом. Он был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма, вроде “пролеткультовцев” или “рапповцов”.
Н.Я. Марр внес в языкознание неправильную, немарксистскую формулу насчет языка как надстройки и запутал себя, запутал языкознание. Невозможно на базе неправильной формулы развивать советское языкознание.
Н.Я. Марр внес в языкознание другую, тоже неправильную и немарксистскую формулу насчет “классовости” языка и запутал себя, запутал языкознание. Невозможно на базе неправильной формулы, противоречащей всему ходу истории народов и языков, развивать советское языкознание.
Н.Я. Марр внес в языкознание не свойственный марксизму нескромный, кичливый, высокомерный тон, ведущий к голому и легкомысленному отрицанию всего того, что было в языкознании до Н.Я. Марра.
Н.Я. Марр крикливо шельмует сравнительно-исторический метод как “идеалистический”. А между тем нужно сказать, что сравнительно-исторический метод, несмотря на его серьезные недостатки, все же лучше, чем действительно идеалистический четырех – элементный анализ Н.Я. Марра, ибо первый толкает к работе, к изучению языков, а второй толкает лишь к тому, чтобы лежать на печке и гадать на кофейной гуще вокруг пресловутых четырех элементов.
Н.Я. Марр высокомерно третирует всякую попытку изучения групп (семей) языков как проявление теории “праязыка”. А между [c.123] тем нельзя отрицать, что языковое родство, например, таких наций, как славянские, не подлежит сомнению, что изучение языкового родства этих наций могло бы принести языкознанию большую пользу в деле изучения законов развития языка. Понятно, что теория “праязыка” не имеет к этому делу никакого отношения.
Послушать Н.Я. Марра и особенно его “учеников” – можно подумать, что до Н.Я. Марра не было никакого языкознания, что языкознание началось с появлением “нового учения” Н.Я. Марра. Маркс и Энгельс были куда скромнее: они считали, что их диалектический материализм является продуктом развития наук, в том числе философии, за предыдущие периоды.
Таким образом, дискуссия помогла делу также и в том отношении, что она вскрыла идеологические прорехи в советском языкознании.
Я думаю, что чем скорее освободится наше языкознание от ошибок Н.Я. Марра, тем скорее можно вывести его из кризиса, который оно переживает теперь.
Ликвидация аракчеевского режима в языкознании, отказ от ошибок Н.Я. Марра, внедрение марксизма в языкознание – таков, по-моему, путь, на котором можно было бы оздоровить советское языкознание.
И. СТАЛИН
Правда, 20 июня 1950 года
[c.124]
К некоторым вопросам языкознания
Ответ товарищу Е. Крашенинниковой
Товарищ Крашенинникова!
Отвечаю на Ваши вопросы.
1. Вопрос. В Вашей статье убедительно показано, что язык не есть ни базис, ни надстройка. Правомерно ли было бы считать, что язык есть явление, свойственное и базису и надстройке, или же правильнее было бы считать язык явлением промежуточным?
Ответ. Конечно, языку как общественному явлению свойственно то общее, что присуще всем общественным явлениям, в том числе базису и надстройке, а именно: он обслуживает общество так же, как обслуживают его все другие общественные явления, в том числе базис и надстройка. Но этим собственно и исчерпывается то общее, что присуще всем общественным явлениям. Дальше начинаются серьезные различия между общественными явлениями.
Дело в том, что у общественных явлений, кроме этого общего, имеются свои специфические особенности, которые отличают их друг от друга и которые более всего важны для науки. Специфические особенности базиса состоят в том, что он обслуживает общество экономически. Специфические особенности надстройки состоят в том, что она обслуживает общество политическими, юридическими, эстетическими и другими идеями и создает для общества соответствующие политические, юридические и другие учреждения. В чем же состоят специфические особенности языка, отличающие его от других общественных явлений? Они состоят в том, что язык обслуживает общество как средство общения людей, как средство обмена мыслями в обществе, как средство, дающее людям возможность понять друг друга и наладить совместную работу во всех сферах человеческой деятельности – как в области производства, так и в области экономических отношений, как в области политики, так и в области культуры, как в общественной жизни, так и в быту. Эти особенности свойственны только языку, и именно потому, что они свойственны только языку, язык является объектом изучения самостоятельной науки – языкознания. Без этих особенностей языка языкознание потеряло бы право на самостоятельное существование. [c.125]
Короче: язык нельзя причислить ни к разряду базисов, ни к разряду надстроек.
Его нельзя также причислить к разряду “промежуточных” явлений между базисом и надстройкой, так как таких “промежуточных” явлений не существует.
Но, может быть, язык можно было бы причислить к разряду производительных сил общества, к разряду, скажем, орудий производства? Действительно, между языком и орудиями производства существует некоторая аналогия: орудия производства, так же как и язык, проявляют своего рода безразличие к классам и могут одинаково обслуживать различные классы общества – как старые, так и новые. Дает ли это обстоятельство основание для того, чтобы причислить язык к разряду орудий производства? Нет, не дает.
Одно время Н.Я. Марр, видя, что его формула “язык есть надстройка над базисом” встречает возражения, решил “перестроиться” и объявил, что “язык есть орудие производства”. Был ли прав Н.Я. Марр, причислив язык к разряду орудий производства? Нет, он был безусловно не прав.
Дело в том, что сходство между языком и орудиями производства исчерпывается той аналогией, о которой я говорил только что. Но зато между языком и орудиями производства существует коренная разница. Разница эта состоит в том, что орудия производства производят материальные блага, а язык ничего не производит или “производит” всего лишь слова. Точнее говоря, люди, имеющие орудия производства, могут производить материальные блага, но те же люди, имея язык, но не имея орудий производства, не могут производить материальных благ. Нетрудно понять, что если бы язык мог производить материальные блага, болтуны были бы самыми богатыми людьми в мире.
2. Вопрос. Маркс и Энгельс определяют язык как “непосредственную действительность мысли”, как “практическое,.. действительное сознание”. “Идеи – говорит Маркс, – не существуют оторванно от языка”. В какой мере, по Вашему мнению, языкознание должно заниматься смысловой стороной языка, семантикой и исторической семасиологией и стилистикой, или предметом языкознания должна быть только форма?
Ответ. Семантика (семасиология) является одной из важных частей языкознания. Смысловая сторона слов и выражений имеет серьезное значение в деле изучения языка. Поэтому семантике (семасиологии) должно быть обеспечено в языкознании подобающее ей место. [c.126]
Однако, разрабатывая вопросы семантики и используя ее данные, никоим образом нельзя переоценивать ее значение, и тем более – нельзя злоупотреблять ею. Я имею в виду некоторых языковедов, которые, чрезмерно увлекаясь семантикой, пренебрегают языком как “непосредственной действительностью мысли”, неразрывно связанной с мышлением, отрывают мышление от языка и утверждают, что язык отживает свой век, что можно обойтись и без языка. Обратите внимание на следующие слова Н.Я. Марра:
“Язык существует, лишь поскольку он выявляется в звуках, действие мышления происходит и без выявления… Язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям, побеждающим безоговорочно пространство, а мышление идет в гору от неиспользованных его накоплений в прошлом и новых стяжаний и имеет сместить и заменить полностью язык. Будущий язык – мышление, растущее в свободной от природной материи технике. Перед ним не устоять никакому языку, даже звуковому, все-таки связанному с нормами природы” (см. “Избранные работы” Н.Я. Марра).
Если эту “труд-магическую” тарабарщину перевести на простой человеческий язык, то можно придти к выводу, что:
а) Н.Я. Марр отрывает мышление от языка;
б) Н.Я. Марр считает, что общение людей можно осуществить и без языка, при помощи самого мышления, свободного от “природной материи” языка, свободного от “норм природы”;
в) отрывая мышление от языка и “освободив” его от языковой “природной материи”, Н.Я. Марр попадает в болото идеализма.
Говорят, что мысли возникают в голове человека до того, как они будут высказаны в речи, возникают без языкового материала, без языковой оболочки, так сказать, в оголенном виде. Но это совершенно неверно. Какие бы мысли ни возникли в голове человека, они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголенных мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой “природной материи”, не существует. “Язык есть непосредственная действительность мысли” (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не связанном с “природной материей” языка, о мышлении без языка.
Короче: переоценка семантики и злоупотребление последней привели Н.Я. Марра к идеализму.
Следовательно, если уберечь семантику (семасиологию) от преувеличений и злоупотреблений, вроде тех, которые допускают Н.Я. Марр и некоторые его “ученики”, то она может принести языкознанию большую пользу. [c.127]
3. Вопрос. Вы совершенно справедливо говорите о том, что идеи, представления, нравы и нравственные принципы у буржуа и у пролетариев прямо противоположны. Классовый характер этих явлений безусловно отразился на семантической стороне языка (а иногда и на его форме – на словарном составе, как правильно указывается в Вашей статье). Можно ли, анализируя конкретный языковой материал, и в первую очередь смысловую сторону языка, говорить о классовой сущности выраженных им понятий, особенно в тех случаях, когда речь идет о языковом выражении не только мысли человека, но и его отношения к действительности, где особенно ярко проявляется его классовая принадлежность?
Ответ. Короче говоря, Вы хотите знать, влияют ли классы на язык, вносят ли они в язык свои специфические слова и выражения, бывают ли случаи, чтобы люди придавали одним и тем же словам и выражениям различное смысловое значение в зависимости от классовой принадлежности?
Да, классы влияют на язык, вносят в язык свои специфические слова и выражения и иногда по-разному понимают одни и те же слова и выражения. Это не подлежит сомнению.
Из этого, однако, не следует, что специфические слова и выражения, равно как различие в семантике, могут иметь серьезное значение для развития единого общенародного языка, что они способны ослабить его значение или изменить его характер.
Во-первых, таких специфических слов и выражений, как и случаев различия в семантике, до того мало в языке, что они едва ли составляют один процент всего языкового материала. Следовательно, вся остальная подавляющая масса слов и выражений, как и их семантика, являются общими для всех классов общества.
Во-вторых, специфические слова и выражения, имеющие классовый оттенок, используются в речи не по правилам какой-либо “классовой” грамматики, которой не существует в природе, а по правилам грамматики существующего общенародного языка.
Стало быть, наличие специфических слов и выражений и факты различия в семантике языка не опровергают, а, наоборот, подтверждают наличие и необходимость единого общенародного языка.
4. Вопрос. В своей статье Вы совершенно правильно оцениваете Марра как вульгаризатора марксизма. Значит ли это, что лингвисты, в том числе и мы, молодежь, должны отбросить все лингвистическое наследие Марра, у которого все же имеется ряд ценных языковых исследований (о них писали в дискуссии товарищи [c.128] Чикобава, Санжеев и другие)? Можем ли мы, подходя к Марру критически, все же брать у него полезное и ценное?
Ответ. Конечно, произведения Н.Я. Марра состоят не только из ошибок. Н.Я. Марр допускал грубейшие ошибки, когда он вносил в языкознание элементы марксизма в искаженном виде, когда он пытался создать самостоятельную теорию языка. Но у Н.Я. Марра есть отдельные хорошие, талантливо написанные произведения, где он, забыв о своих теоретических претензиях, добросовестно и, нужно сказать, умело исследует отдельные языки. В таких произведениях можно найти немало ценного и поучительного. Понятно, что это ценное и поучительное должно быть взято у Н.Я. Марра и использовано.
5. Вопрос. Одной из основных причин застоя в советском языкознании многие лингвисты считают формализм. Очень хотелось бы знать Ваше мнение о том, в чем заключается формализм в языкознании и как его преодолеть?
Ответ. Н.Я. Марр и его “ученики” обвиняют в “формализме” всех языковедов, не разделяющих “новое учение” Н.Я. Марра. Это, конечно, несерьезно и неумно.
Н.Я. Марр считал грамматику пустой “формальностью”, а людей, считающих грамматический строй основой языка, – формалистами. Это и вовсе глупо.
Я думаю, что “формализм” выдуман авторами “нового учения” для облегчения борьбы со своими противниками в языкознании.
Причиной застоя в советском языкознании является не “формализм”, изобретенный Н.Я. Марром и его “учениками”, а аракчеевский режим и теоретические прорехи в языкознании. Аракчеевский режим создали “ученики” Н.Я. Марра. Теоретическую неразбериху внесли в языкознание Н.Я. Марр и его ближайшие соратники. Чтобы не было застоя, надо ликвидировать и то и другое. Ликвидация этих язв, оздоровит советское языкознание, выведет его на широкую дорогу и даст возможность советскому языкознанию занять первое место в мировом языкознании.
И. СТАЛИН
29 июня 1950 года
Правда. 4 июля 1950 года
[c.129]
Ответ товарищам
Товарищу Санжееву
Уважаемый товарищ Санжеев!
Отвечаю на Ваше письмо с большим опозданием, так как только вчера передали мне Ваше письмо из аппарата ЦК.
Вы безусловно правильно толкуете мою позицию в вопросе о диалектах.
“Классовые” диалекты, которые правильнее было бы назвать жаргонами, обслуживают не народные массы, а узкую социальную верхушку. К тому же они не имеют своего собственного грамматического строя и основного словарного фонда. Ввиду этого они никак не могут развиться в самостоятельные языки.
Диалекты местные (“территориальные”), наоборот, обслуживают народные массы и имеют свой грамматический строй и основной словарный фонд. Ввиду этого некоторые местные диалекты в процессе образования наций могут лечь в основу национальных языков и развиться в самостоятельные национальные языки. Так было, например, с курско-орловским диалектом (курско-орловская “речь”) русского языка, который лег в основу русского национального языка. То же самое нужно сказать о полтавско-киевском диалекте украинского языка, который лег в основу украинского национального языка. Что касается остальных диалектов таких языков, то они теряют свою самобытность, вливаются в эти языки и исчезают в них.
Бывают и обратные процессы, когда единый язык народности, не ставшей еще нацией в силу отсутствия экономических условий развития, терпит крах вследствие государственного распада этой народности, а местные диалекты, не успевшие еще перемолоться в едином языке, оживают и дают начало образованию отдельных самостоятельных языков. Возможно, что так именно обстояло дело, например, с единым монгольским языком.
И. СТАЛИН
1950 год. 11 июля
Правда. 2 августа 1950 года
[c.130]
Товарищам Д. Белкину и С. Фуреру
Ваши письма получил.
Ваша ошибка состоит в том, что вы смешали две разные вещи и подменили предмет, рассматриваемый в моем ответе товарищу Крашенинниковой, другим предметом.
1. Я критикую в этом ответе Н.Я. Марра, который, говоря об языке (звуковом) и мышлении, отрывает язык от мышления и впадает таким образом в идеализм. Стало быть, речь идет в моем ответе о нормальных людях, владеющих языком. Я утверждаю при этом, что мысли могут возникнуть у таких людей на базе языкового материала, что оголенных мыслей, не связанных с языковым материалом, не существует у людей, владеющих языком.
Вместо того, чтобы принять или отвергнуть это положение, вы подставляете аномальных, безъязычных людей, глухонемых, у которых нет языка и мысли которых, конечно, не могут возникнуть на базе языкового материала. Как видите, это совершенно другая тема, которой я не касался и не мог коснуться, так как языкознание занимается нормальными людьми, владеющими языком, а не аномальными, глухонемыми, не имеющими языка.
Вы подменили обсуждаемую тему другой темой, которая не обсуждалась.
2. Из письма товарища Белкина видно, что он ставит на одну доску “язык слов” (звуковой язык) и “язык жестов” (по Н.Я. Марру, “ручной” язык). Он думает, по-видимому, что язык жестов и язык слов равнозначны, что одно время человеческое общество не имело языка слов, что “ручной” язык заменял тогда появившийся потом язык слов.
Но если действительно так думает товарищ Белкин, то он допускает серьезную ошибку. Звуковой язык, или язык слов, был всегда единственным языком человеческого общества, способным служить полноценным средством общения людей. История не знает ни одного человеческого общества, будь оно самое отсталое, которое не имело бы своего звукового языка. Этнография не знает ни одного отсталого народа, будь он таким же или еще более первобытным, чем, скажем, австралийцы или огнеземельцы прошлого века, который не имел бы своего звукового языка. Звуковой язык в [c.131] истории человечества является одной из тех сил, которые помогли людям выделиться из животного мира, объединиться в общества, развить свое мышление, организовать общественное производство, вести успешную борьбу с силами природы и дойти до того прогресса, который мы имеем в настоящее время.
В этом отношении значение так называемого языка жестов ввиду его крайней бедности и ограниченности ничтожно. Это, собственно, не язык и даже не суррогат языка, могущий так или иначе заменить звуковой язык, а вспомогательное средство с крайне ограниченными средствами, которым пользуется иногда человек для подчеркивания тех или иных моментов в его речи. Язык жестов так же нельзя приравнивать к звуковому языку, как нельзя приравнивать первобытную деревянную мотыгу к современному гусеничному трактору с пятикорпусным плугом и рядовой тракторной сеялкой.
3. Как видно, вы интересуетесь прежде всего глухонемыми, а потом уж проблемами языкознания. Видимо, это именно обстоятельство и заставило вас обратиться ко мне с рядом вопросов. Что же, если вы настаиваете, я не прочь удовлетворить вашу просьбу. Итак, как обстоит дело с глухонемыми? Работает ли у них мышление, возникают ли мысли? Да, работает у них мышление, возникают мысли. Ясно, что коль скоро глухонемые лишены языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала. Не значит ли это, что мысли глухонемых являются оголенными, не связанными с “нормами природы” (выражение Н.Я. Марра)? Нет, не значит. Мысли глухонемых возникают и могут существовать лишь на базе тех образов, восприятий, представлений, которые складываются у них в быту о предметах внешнего мира и их отношениях собой благодаря чувствам зрения, осязания, вкуса, обоняния. Вне этих образов, восприятий, представлений мысль пуста, лишена какого бы то ни было содержания, то есть она не существует.
И. СТАЛИН
22 июля 1950 года
Правда. 2 августа 1950 года
[c.132]
Товарищу А. Холопову
Ваше письмо получил.
Опоздал немного с ответом ввиду перегруженности работой.
Ваше письмо молчаливо исходит из двух предположений: из предположения о том, что допустимо цитировать произведения того или иного автора в отрыве от того исторического периода, о котором трактует цитата, и, во-вторых, из того предположения, что те или иные выводы и формулы марксизма, полученные в результате изучения одного из периодов исторического развития, являются правильными для всех периодов развития и потому должны остаться неизменными.
Должен сказать, что оба эти предположения глубоко ошибочны.
Несколько примеров.
1. В сороковых годах прошлого века, когда не было еще монополистического капитализма, когда капитализм развивался более или менее плавно по восходящей линии, распространяясь на новые, еще не занятые им территории, а закон неравномерности развития не мог еще действовать с полной силой, Маркс и Энгельс пришли к выводу, что социалистическая революция не может победить в одной какой-либо стране, что она может победить лишь в результате общего удара во всех или в большинстве цивилизованных стран. Этот вывод стал потом руководящим положением для всех марксистов.
Однако в начале XX века, особенно в период первой мировой войны, когда для всех стало ясно, что капитализм домонополистический явным образом перерос в капитализм монополистический, когда капитализм восходящий превратился в капитализм умирающий, когда война вскрыла неизлечимые слабости мирового империалистического фронта, а закон неравномерности развития предопределил разновременность созревания пролетарской революции в разных странах, Ленин, исходя из марксистской теории, пришел к выводу, что в новых условиях развития социалистическая революция вполне может победить в одной, отдельно взятой стране, что одновременная победа социалистической революции во всех странах или в большинстве цивилизованных стран невозможна ввиду [c.133] неравномерности вызревания революции в этих странах, что старая формула Маркса и Энгельса уже не соответствует новым историческим условиям.
Как видно, мы имеем здесь два различных вывода по вопросу о победе социализма, которые не только противоречат друг другу, но и исключают друг друга.
Какие-нибудь начетчики я талмудисты, которые, не вникая в существо дела, цитируют формально, в отрыве от исторических условий, могут сказать, что один из этих выводов как безусловно неправильный должен быть отброшен, а другой вывод как безусловно правильный должен быть распространен на все периоды развития. Но марксисты не могут не знать, что начетчики и талмудисты ошибаются, они не могут не знать, что оба эти вывода правильны, но не безусловно, а каждый для своего времени: вывод Маркса и Энгельса – для периода домонополистического капитализма, а вывод Ленина – для периода монополистического капитализма.
2. Энгельс в своем “Анти-Дюринге” говорил, что после победы социалистической революции государство должно отмереть. На этом основании после победы социалистической революции в нашей стране начетчики и талмудисты из нашей партии стали требовать, чтобы партия приняла меры к скорейшему отмиранию нашего государства, к роспуску государственных органов, к отказу от постоянной армии.
Однако советские марксисты на основании изучения мировой обстановки в наше время пришли к выводу, что при наличии капиталистического окружения, когда победа социалистической революции имеет место только в одной стране, а во всех других странах господствует капитализм, страна победившей революции должна не ослаблять, а всемерно усиливать свое государство, органы государства, органы разведки, армию, если эта страна не хочет быть разгромленной капиталистическим окружением. Русские марксисты пришли к выводу, что формула Энгельса имеет в виду победу социализма во всех странах или в большинстве стран, что она неприменима к тому случаю, когда социализм побеждает в одной, отдельно взятой стране, а во всех других странах господствует капитализм.
Как видно, мы имеем здесь две различные формулы по вопросу о судьбах социалистического государства, исключающие друг друга.
Начетчики и талмудисты могут сказать, что это обстоятельство создает невыносимое положение, что нужно одну из формул отбросить как безусловно ошибочную, а другую как безусловно [c.134] правильную – распространить на все периоды развития социалистического государства. Но марксисты не могут не знать, что начетчики и талмудисты ошибаются, ибо обе эти формулы правильны, но не абсолютно, а каждая для своего времени: формула советских марксистов – для периода победы социализма в одной или нескольких странах, а формула Энгельса – для того периода, когда последовательная победа социализма в отдельных странах приведет к победе социализма в большинстве стран и когда создадутся, таким образом, необходимые условия для применения формулы Энгельса.
Число таких примеров можно было бы увеличить.
То же самое нужно сказать о двух различных формулах по вопросу об языке, взятых из разных произведений Сталина и приведенных товарищем Холоповым в его письме.
Товарищ Холопов ссылается на произведение Сталина “Относительно марксизма в языкознании”, где делается вывод, что в результате скрещивания, скажем, двух языков один из языков обычно выходит победителем, а другой отмирает, что, следовательно, скрещивание дает не какой-либо новый, третий язык, а сохраняет один из языков. Далее он ссылается на другой вывод, взятый из доклада Сталина на XVI съезде ВКП(б), где говорится, что в период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым. Сличив эти две формулы и видя, что они не только не совпадают друг с другом, а исключают друг друга, товарищ Холопов приходит в отчаяние. “Из статьи Вашей, – пишет он в письме, – я понял, что от скрещивания языков никогда не может получиться новый какой-то язык, а до статьи твердо был уверен, согласно Вашему выступлению на XVI съезде ВКП(б), что при коммунизме языки сольются в один общий”.
Очевидно, что товарищ Холопов, открыв противоречие между этими двумя формулами и глубоко веря, что противоречие должно быть ликвидировано, считает нужным избавиться от одной из формул как неправильной и уцепиться за другую формулу как правильную для всех времен и стран, но за какую именно формулу уцепиться, он не знает. Получается нечто вроде безвыходного положения. Товарищ Холопов и не догадывается, что обе формулы могут быть правильными, – каждая для своего времени.
Так бывает всегда с начетчиками и талмудистами, которые, не вникая в существо дела и цитируя формально, безотносительно к [c.135] тем историческим условиям, о которых трактуют цитаты, неизменно попадают в безвыходное положение.
А между тем, если разобраться в вопросе по существу, нет никаких оснований для безвыходного положения. Дело в том, что брошюра Сталина “Относительно марксизма в языкознании” и выступление Сталина на XVI съезде партии имеют в виду две совершенно различные эпохи, вследствие чего и формулы получаются различные.
Формула Сталина в его брошюре в части, касающейся скрещивания языков, имеет в виду эпоху до победы социализма в мировом масштабе, когда эксплуататорские классы являются господствующей силой в мире, когда национальный и колониальный гнет остается в силе, когда национальная обособленность и взаимное недоверие наций закреплены государственными различиями, когда нет еще национального равноправия, когда скрещивание языков происходит в порядке борьбы за господство одного из языков, когда нет еще условий для мирного и дружественного сотрудничества наций и языков, когда на очереди стоит не сотрудничество и взаимное обогащение языков, а ассимиляция одних и победа других языков. Понятно, что в таких условиях могут быть лишь победившие и побежденные языки. Именно эти условия имеет в виду формула Сталина, когда она говорит, что скрещивание, скажем, двух языков дает в результате не образование нового языка, а победу одного из языков и поражение другого.
Что же касается другой формулы Сталина, взятой из выступления на XVI съезде партии, в части, касающейся слияния языков в один общий язык, то здесь имеется в виду другая эпоха, а именно эпоха после победы социализма во всемирном масштабе, когда мирового империализма не будет уже в наличии, эксплуататорские классы будут низвергнуты, национальный и колониальный гнет будет ликвидирован, национальная обособленность и взаимное недоверие наций будут заменены взаимным доверием и сближением наций, национальное равноправие будет претворено в жизнь, политика подавления и ассимиляции языков будет ликвидирована, сотрудничество наций будет налажено, а национальные языки будут иметь возможность свободно обогащать друг друга в порядке сотрудничества. Понятно, что в этих условиях не может быть и речи о подавлении и поражении одних и победе других языков. Здесь мы будем иметь дело не с двумя языками, из которых один терпит поражение, а другой выходит из борьбы победителем, а с сотнями национальных языков, из которых в [c.136] результате длительного экономического, политического и культурного сотрудничества наций будут выделяться сначала наиболее обогащенные единые зональные языки, а потом зональные языки сольются в один общий международный язык, который, конечно, не будет ни немецким, ни русским, ни английским, а новым языком, вобравшим в себя лучшие элементы национальных и зональных языков.
Следовательно, две различные формулы соответствуют двум различным эпохам развития общества, и именно потому, что они соответствуют им, обе формулы правильны, – каждая для своей эпохи.
Требовать, чтобы эти формулы не находились в противоречии друг с другом, чтобы они не исключали друг друга, так же нелепо, как было бы нелепо требовать, чтобы эпоха господства капитализма не находилась в противоречии с эпохой господства социализма, чтобы социализм и капитализм не исключали друг друга.
Начетчики и талмудисты рассматривают марксизм, отдельные выводы и формулы марксизма как собрание догматов, которые “никогда” не изменяются, несмотря на изменение условий развития общества. Они думают, что если они звучат наизусть эти выводы и формулы и начнут их цитировать вкривь и вкось, то они будут в состоянии решать любые вопросы в расчете, что заученные выводы и формулы пригодятся им для всех времен и стран, для всех случаев в жизни. Но так могут думать лишь такие люди, которые видят букву марксизма, но не видят его существа, заучивают тексты выводов и формул марксизма, но не понимают их содержания.
Марксизм есть наука о законах развития природы и общества, наука о революции угнетенных и эксплуатируемых масс, наука о победе социализма во всех странах, наука о строительстве коммунистического общества. Марксизм как наука не может стоять на одном месте, – он развивается и совершенствуется. В своем развитии марксизм не может не обогащаться новым опытом, новыми знаниями, – следовательно, отдельные его формулы и выводы не могут не изменяться с течением времени, не могут не заменяться новыми формулами и выводами, соответствующими новым историческим задачам. Марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма.
И. СТАЛИН
28 июля 1950 года
Правда. 2 августа 1950 года
[c.137]
ПРИМЕЧАНИЕ
Работа Сталина “Марксизм и вопросы языкознания” неоднократно подвергалась нападкам скорее из-за необычной для профессионального политика темы, чем по существу. Основательно забытая с середины 50-х годов, она сегодня представляет немалый познавательный интерес и в чем-то по-новому освещает личность автора.
Примечательно то, что авторитетные лингвисты (к примеру, Алпатов В.М.) не обнаруживают у Сталина каких-либо погрешностей и неточностей в области филологической науки, кроме одной. До сих пор неясно, почему он считал, что курско-орловский диалект “лег в основу русского национального языка” (См.: ответ Санжееву). Предполагают, что данное суждение было подсказано Сталину одним из консультировавших его специалистов. И хотя имена их известны, определить, кому принадлежит эта, по общему мнению, неправильная версия, пока не удалось.
Рассматривая формирование русской литературной речи как результат взаимодействия трех языковых “стихий” – церковно-славянского языка (македонско-солунского происхождения, его первообраз – труды славянских первоучителей Кирилла и Мефодия), славяно-русского наречия и старинного русского языка, отечественные ученые давно различали в последнем два наречия – восточно-русское и западно-русское (или белорусское) – и указывали на особую роль первого из них. “Восточно-Русское, бывшее изустным и деловым языком в Восточных Удельных Княжествах, Новгороде и Пскове, и потом в Московском Государстве, – отмечалось в капитальном труде Российской Академии Наук первой половины XIX века. – Материалы этого наречия заключаются в дипломатических и юридических актах: трактатах, статейных списках, уставах, наказах, грамотах, восходящих к XIII веку, из которых многие напечатаны, но большая часть хранится в рукописях. На нем дошли до нас народные песни и сказки. Это наречие можно почитать главною стихиею нынешнего Русского языка” (Словарь церковно-славянского и русского языка. Т. 1. СПб, 1847. С. VIII). Исправляя ошибку Сталина в отношении этой “главной стихии”, мы вместе с тем не можем не оценить научную корректность его работы и особенно ее антидогматический, антибюрократический и противозастойный настрой (Ред.). [c.138]
This Stalin archive has been reproduced from Библиотека Михаила Грачева (Mikhail Grachev Library) at http://grachev62.narod.ru/stalin/ However, we cannot advise connecting to the original location as it currently generates virus warnings.
Every effort has been made to ascertain and obtain copyright pertaining to this material, where relevant. If a reader knows of any further copyright issues, please contact Roland Boer.
Экономика языка — ECONS.ONLINE
У маленького племени пормпураав на севере Австралии нет понятий «вправо/влево» или «вперед/назад», вместо этого они используют названия сторон света. Например, они сказали бы «у вас на юго-востоке ноги муравей» или «подвинь чашку немного северо-восточнее». Благодаря языку люди этого племени словно имеют настоящий внутренний компас. Иначе они не могли бы даже просто поздороваться друг с другом: приветствие на их языке звучит как вопрос «куда идешь?», а ответ должен быть чем-то вроде «на юго-юго-восток». В результате представители языков с абсолютными системами отсчета, как язык пормпураав, в отличие от говорящих на языках с относительными системами (как английский или русский), намного лучше ориентируются даже в незнакомой местности или здании и способны совершать настоящие навигационные подвиги, рассказывает Лера Бородицки из Стэнфорда, изучающая, как язык влияет на мышление.
Говорящие на языке басса жители Либерии не различают цветов, кроме двух – темного и светлого, поскольку в этом языке есть лишь два термина для обозначения цвета. Дети, чьи семьи говорят на иврите, осознают свой пол примерно на год раньше, чем дети в финноговорящих семьях: в иврите мужской и женский род есть не только у существительных, но и у глаголов, а в финском языке вообще нет категории рода. Языки, на которых мы говорим, определяют наше мышление, наше представление о мире и нашу жизнь, заключает Бородицки.
Язык влияет и на экономику: это влияние изучает экономика языка, относительно новая междисциплинарная область знаний, находящаяся на стыке экономики, психологии, социолингвистики, когнитивной нейробиологии. В середине XX века американский лингвист Джозеф Гринберг предложил изучать языковое разнообразие, чтобы понимать, как оно соотносится с политическими, экономическими, географическими, историческими и другими нелингвистическими факторами. Американский экономист Джейкоб Маршак, один из «отцов эконометрики» (и владевший десятью языками), впервые определил и применил экономический подход в лингвистическом анализе, указав, что языку присущи экономические характеристики: ценность, полезность, затраты и выгоды.
Финансовая польза иностранного языка«Все мы рождаемся (обычно) с одним языком, которым дорожим, но у нас также имеются экономические и культурные стимулы для изучения других языков, чтобы выжить в расширяющемся мире», – пишут в обзоре научных работ, посвященных экономике языка, президент РЭШ Шломо Вебер и профессор Брюссельского свободного университета Виктор Гинзбург.
Знание языка формирует человеческий капитал: владеющие иностранным языком зарабатывают больше, чем говорящие только на родном. Масштаб «языковой премии» в личном доходе зависит от страны, самого языка (насколько он распространен или востребован), уровня владения им, профессии. Например, во Вьетнаме эта премия составляет 40–60%, а в США, стране доминирующего в мире языка, владеющие иностранным языком зарабатывают в среднем больше лишь на 2%. «Премия» за английский язык в Австрии, где на нем говорит почти половина населения, составляет 11%, а в Испании, где английский не слишком распространен, – 39%, отмечают эксперты ВШЭ Ксения Рожкова и Сергей Рощин. Их исследование показало, что на российском рынке труда владение иностранным языком увеличивает доход работника в среднем на 11%, а для владеющих им свободно «премия» возрастает до 27%. Среди профессиональных групп выше всего она у руководителей высшего и среднего звена – 22%, а для рабочих практически отсутствует.
Хорошие навыки владения иностранным языком не только повышают доход, но и сокращают риск безработицы. Для мигрантов, владеющих языком страны своего пребывания, доход возрастает на 5–35% (исследование по семи развитым странам).
Мышление на иностранном языке помогает в принятии экономических решений, выяснили исследователи из Чикагского университета. Думая о проблеме на неродном языке, люди принимают более рациональные решения, поскольку иностранный язык обеспечивает своего рода дистанцирующий механизм, который переключает из режима непосредственного интуитивного мышления в более осознанный.
Глаголы и уровень сбереженийТо, как в языке образуется будущее время, влияет на склонность людей к сбережениям, выяснил экономист Кит Чен.
Язык меняет взгляд на мир
Билингвы могут смотреть на мир по-разному в зависимости от того, какой из двух языков задействован. Например, одно из исследований с участием говорящих только на немецком, только на английском и билингв показало, что говорящие на немецком более склонны концентрироваться на целях и результатах действий («женщина идет к своей машине»), англоговорящие – на самом действии («женщина идет»). У билингв это зависело от того, на каком языке с ними общались: при переключении на немецкий билингвы реагировали как типичные немцы, и наоборот.
В зависимости от того, различаются ли в языке будущее и настоящее время, языки делятся на слабо и сильно привязанные к будущему (weak-FTR, future time reference, и strong-FTR). К первым, например, относятся немецкий и китайский, в которых можно использовать одну и ту же форму глагола в настоящем и будущем времени, ко вторым – английский и испанский.
Говорящие на «безбудущных» языках в среднем сберегают на 31% в год больше, а к моменту выхода на пенсию накапливают больше на 39%. Когда мы говорим о будущем времени в другой грамматической форме, оно чувствуется более отдаленным – и мы менее мотивированны, чтобы сберегать деньги для обеспечения финансового комфорта в будущие годы, объясняет Чен. Кроме того, говорящие на языках, где нет будущего времени, внимательнее относятся к своему здоровью: курят меньше на 24%, на 29% больше занимаются физической активностью и на 31% реже страдают ожирением.
Формы глагола имеют и макроэкономический эффект. Страны, где говорят на языках, не имеющих формы будущего времени, в среднем сберегают на 6% ВВП в год больше по сравнению с государствами, в языках которых будущее время имеет специальную форму.
Языковые макроэффектыТорговля еще с древних времен была основным экономическим стимулом изучения языков. В современном мире чем ближе языки двух стран, тем больше у них торговый оборот друг с другом, а общий язык (родной или официальный) увеличивает торговые потоки в среднем почти в полтора раза.
В свою очередь, интенсификация торговли ведет к росту числа желающих изучить язык страны – торгового партнера, выяснили Вебер и Гинзбург: в среднем удвоение торгового оборота повышает изучение языка с вероятностью 13%. Рост торговли Китая с англоговорящими странами должен, по идее, способствовать изучению китайского языка в этих странах и английского – в Китае, но какой из языков «выиграет битву», предсказать сложно, пишут Вебер и Гинзбург. Однако более высокая рождаемость в арабских и испаноговорящих странах будет побуждать все больше людей изучать именно эти языки, а население арабских и испаноговорящих стран, напротив, будет изучать иностранные языки все меньше, отмечают они. Оценки по 20 параметрам показывают, что в 2050 г. английский останется доминирующим в мире языком.
Лингвистическая дистанция (то, насколько один язык похож на другой) влияет на распространение технологий и изобретений. Например, в Европе после получения патента в Европейской патентной организации заявитель должен подтвердить этот патент в каждой стране, где он хочет защитить свое право на изобретение, а для этого необходим перевод документов, что может быть достаточно дорого. Чем выше языковая дистанция, тем ниже вероятность регистрации патента: увеличение различий между языками на каждый 1% сокращает такую вероятность на 16%.
Этнолингвистическое разнообразие может негативно отражаться на эффективности институтов и политической стабильности, а также повышать уровень коррупции – из-за лоббирования интересов многочисленных заинтересованных групп, отмечал Паоло Мауро, заместитель директора департамента по бюджетным вопросам МВФ. Вследствие коррупции снижаются инвестиции, что, в свою очередь, замедляет экономический рост.
Один из примеров замедления роста – «трагедия развития Африки», которую изучали экономисты Уильям Истерли и Росс Левин. Они сравнили страны Азии, где насчитывается около 2300 живых языков, и Африки, где языков около 2100 – однако в африканских странах языковая диверсификация намного выше: в большинстве из них около 90% населения не говорит дома на официальном языке. Исследование показало, что высокое этнолингвистическое разнообразие коррелирует с недостаточно высоким уровнем образования, слабым развитием финансовой системы и неэффективностью инфраструктуры. 14 из 15 стран с самым высоким этническим разнообразием находятся в Африке, две самые быстрорастущие восточноазиатские экономики – Япония и Гонконг – входят в число наиболее этнически гомогенных.
Однако есть и позитивные примеры лингвистического разнообразия. Так, быстрое развитие и процветание Кремниевой долины в конце 1990-х гг. связано с большим количеством ученых, инженеров и предпринимателей, приехавших в Калифорнию из Индии, Китая, Тайваня, Израиля: культурная и языковая диверсификация способствует успеху бизнес-команд. Городские агломерации с более высокой степенью разнообразия в плане образования, культурного происхождения, сексуальной ориентации и страны происхождения жителей положительно коррелируют с более высоким уровнем экономического развития.
На одном языкеЯзык, на котором компании представляют свои отчеты, оказывает влияние на решения инвесторов, показало исследование экономистов Калифорнийского университета и Хельсинкской школы экономики. Инвесторы предпочитают вкладывать средства в организации, которые говорят с ними в буквальном смысле на одном языке.
Языки мира
По данным энциклопедии «Этнолог», сейчас в мире более 7100 живых языков. Самый распространенный язык в мире – китайский, на котором говорят порядка 1,4 млрд человек, второй по распространенности язык – испанский, третий – английский: совокупно на одном из этих трех языков говорит каждый четвертый житель планеты. В топ-10 входит русский язык (восьмое место), являющийся родным для около 155 млн человек в мире. В России в среднем за 2008–2017 гг. хотя бы один иностранный язык знали 20% граждан, в Европе – две трети.
Для работы ученые использовали данные биржевых торгов в Финляндии, где финский и шведский являются официальными языками (на шведском говорит около 7% населения, на финском – 93%). Кроме того, они определили, к какой культуре относится та или иная компания, исходя из имени ее генерального директора. Выяснилось, что шведскоговорящие инвесторы больше вкладывались в акции публичных компаний, публиковавших свои отчеты на шведском языке и ассоциировавшихся со шведской культурой, а финноговорящие отдавали предпочтение «своему» языку и культуре. Среди инвесторов, говорящих на шведском, фирмы, которые «общались» с внешним миром на шведском языке, были примерно в 15 раз популярнее, чем компании с финским языком коммуникации, и наоборот. Две финские компании в выборке публиковали отчетность только на шведском языке, и у обеих подавляющее большинство инвесторов были шведами.
Аналогичные выводы относительно корреляции между поведением инвесторов и языковыми различиями были сделаны на примере Бельгии, где основные два языка – французский и голландский. Франкоговорящие инвесторы чаще покупают акции французских компаний и компаний из стран, где распространен французский язык. Те, кто говорит на голландском, активнее инвестируют в активы, связанные с Нидерландами.
Harvard Business Review Россия
Язык — не только средство общения, но и козырь в политической борьбе. В то время как одни страны отказываются от многоязычия, другие ратуют за него и стремятся поддержать умирающие языки малых народов. О прошлом, настоящем и будущем языков — естественных и искусственных — рассказывает кандидат филологических наук, доцент РГГУ, научный сотрудник НИУ ВШЭ Александр Пиперски.
HBR Россия: Языковой вопрос остро встает во многих странах и вызывает серьезные разногласия. Передача официального статуса от одного языка другому — дело государственной важности. В чем причина? Можно ли, например, сказать, что язык сплачивает нацию?
Пиперски: Конечно, он существенно этому способствует. Это видно, например, по движениям национального возрождения, которые были в Европе, в частности в Восточной, в XIX веке. Скажем, чешский язык — важный элемент чешского национального самосознания. Поэтому когда Чехословакия стала самостоятельным государством, отделилась от Австро-Венгерской империи, возможность говорить по-чешски на официальном уровне оказалась очень важной. То же самое касается немецкого, итальянского языков. Ни Германии, ни Италии как единых государств не существовало до второй половины XIX века. Когда Германия объединялась под эгидой Пруссии, вопрос, что входит в это государство, во многом решался на основании того, где говорят по-немецки. Языковое самосознание в этом смысле очень важно.
Возможно ли сохранить свою идентичность, говоря на языке, который принадлежит другому народу?
Бывают разные случаи. Пример Австрии, скажем, показывает, что это вполне возможно, — там говорят на немецком языке. Соединенные Штаты Америки говорят на языке Великобритании — и тоже никаких проблем не испытывают. Молдавский вообще отменили официально — теперь считается, что тот язык, на котором говорят жители Молдавии, — это румынский: страна тянется к своему крупному соседу.
В некоторых странах мы наблюдаем обратную ситуацию — например, в бывшей Югославии или в Норвегии, в которой в конце XIX — начале ХХ века стремились тщательно противопоставлять норвежский язык датскому. Каждое общество решает этот вопрос для себя — верного ответа на него не существует.
Конечно, можно стремиться отделиться при помощи языка. Но можно и считать, что, если мы говорим на более крупном языке, это дает нам некие выгоды, которые перевешивают необходимость идентичности. Условно говоря, если в Австрии возникнет австрийский язык, то читать книги на немецком люди не смогут и огромный книжный рынок окажется недоступен австрийцам, придется все переводить. Еще в начале ХХ века казалось, что переводить с датского на норвежский — смехотворная идея. Это было все равно что переводить с русского на вологодский. Сейчас это абсолютно естественно.
Языковые границы мешают пользоваться более крупными рынками. Например, Украина могла бы использовать учебники, написанные на русском языке, — наверняка это было бы удобно. Но люди стремятся обособиться, и это их выбор.
Реально ли через язык влиять на людей, на их представления о жизни, на способ мышления?
Обычно попытки влиять на людей посредством языка сводятся к запрету на какие-то слова. Скажем, у Оруэлла в «1984» важнейшее свойство новояза — бедность: там практически ничего нельзя сказать, отступая от генеральной линии. Это, конечно, преувеличение, но в реальности подобные запреты могут существовать.
Мне кажется, по-настоящему на сознание и вообще на существование людей гораздо больше влияют другие факторы, связанные с решениями государственных органов. Это, например, смена языковой ситуации — продвижение одних языков (обычно больших) в ущерб другим (более мелким). Это можно легко делать, скажем, регулируя, на каких языках ведется преподавание в школе.
То есть язык сам по себе (его строй, лексика, грамматика и т. д.), вопреки представлениям некоторых ученых, не способен воздействовать на мышление человека?
Утверждение о том, что язык влияет на мышление, непроверяемо в первую очередь потому, что не определено, что такое язык и что такое мышление. Поэтому же нельзя понять, мыслят ли люди на языке и как связаны язык и мышление. Сейчас ученые могут лишь ставить небольшие эксперименты. Например, в русском языке есть слова «синий» и «голубой», а в английском только blue. Если надо, можно сказать dark blue или light blue, но по умолчанию говорится просто blue. Когда испытуемым показывают квадратики чуть различающихся цветов на границе синего и голубого, те, кто говорит по-русски, немного быстрее реагируют на эту разницу. Однако это не указывает на то, что люди мыслят по-разному. Это говорит только о том, что наличие в родном языке большего количества обозначений цвета помогает чуть быстрее решать некоторые задачи, связанные с различением цветов, — но не более того. Не стоит делать из этого глобальных выводов.
Вы сказали, что на людей влияет смена языковой ситуации. В чем заключается это влияние?
Во многом вопросы идентичности связаны с вопросами языка. Люди, которые говорят не на том языке, что окружающее большинство, ощущают общность, особость. У них есть четкий критерий, который отделяет их от остальных. Если этот язык не поддерживается, не используется в школьном образовании, то исчезает некий цементирующий раствор, связывающий определенную группу людей. Это сейчас происходит в России, где в последние годы во многих регионах русский вытесняет другие языки.
Например, мы знаем, что удмурты — это люди, которые говорят по-удмуртски. Но сейчас большая часть жителей Удмуртии, особенно городское население, на родном языке ничего сказать не может. Ассимиляция дает плоды. Если народ лишается своего языка, он во многом перестает существовать как народ: остальные характеристики нации не такие очевидные. Элементы идентичности вроде национальных костюмов уже не релевантны: их надевают только на праздники, а обычно ходят в джинсах, пиджаках, платьях. А вот язык — отличительная особенность. Если он утрачивается, сразу возникает вопрос о национальной идентичности.
Вы хотите сказать, что со смертью языка фактически пропадает нация?
В каком-то смысле да, но это звучит более трагично, чем есть на самом деле: кажется, были люди, которые относились к определенной нации, а потом их всех вырезали. Это не так. Сами люди не пропадают — пропадает некая условная общность. Люди перегруппировываются, перестают чувствовать себя частью небольшой группы, вливаются в большую.
Что происходит с культурой, когда умирает язык?
Язык и мышление
Язык — главная из знаковых систем человека, важнейшее средство человеческого общения, способ осуществления мышления. К. Маркс, например, назвал язык «непосредственной действительностью мысли». Знак — это внешнее выражение внутреннего содержания предметов и явлений — их значение. Человек — единственное существо, моделирующее внешний мир при помощи знаковых систем. Знаки — это символы таблицы Менделеева, музыкальные ноты, рисунки, имена и т.д. В любом человеческом сообществе люди реагируют на те или иные знаки в соответствии с культурными традициями, ибо формирование знаковой картины мира и восприятие мира в знаковой системе всегда опосредованно культурой. Знаки, выражающие значения явлений могут иметь либо условный, либо реальный характер (например, местные особенности одежды). Условные знаки, в свою очередь, делятся на специальные и неспециальные. Роль неспециального знака может сыграть, скажем, дерево, используемое как ориентир; специальные знаки — это жесты, знаки уличного движения, знаки различия, ритуалы и т.д.Важнейшие условные знаки человеческой культуры — это слова. Предметы и явления окружающей действительности редко полностью подвластны человеку, а слова — знаки, которыми мы их обозначаем, подчиняются нашей воле, соединяясь в смысловые цепочки — фразы. Со знаками, со значениями, которые им придаются, оперировать легче, чем с самими явлениями. С помощью слов можно интерпретировать другие знаковые системы (например, можно описать картину). Язык — универсальный материал, который используется людьми при объяснении мира и формировании той или иной его модели. Хотя художник может это сделать и при помощи зрительных образов, а музыкант — при помощи звуков, но все они вооружены, прежде всего, знаками универсального кода — языка.
Язык — это особая знаковая система. Любой язык состоит из различных слов, то есть условных звуковых знаков, обозначающих различные предметы и процессы, а также из правил, позволяющих строить из этих слов предложения. Именно предложения являются средством выражения мысли. С помощью вопросительных предложений люди спрашивают, выражают свое недоумение или незнание, с помощью повелительных — отдают приказы, повествовательные предложения служат для описания окружающего мира, для передачи и выражения знаний о нем. Совокупность слов того или иного языка образует его словарь. Словари наиболее развитых современных языков насчитывают десятки тысяч слов. С их помощью благодаря правилам комбинирования и объединения слов в предложения можно написать и произнести неограниченное количество осмысленных фраз, заполнив ими сотни миллионов статей, книг и файлов. В силу этого язык позволяет выражать самые разные мысли, описывать чувства и переживания людей, формулировать математические теоремы и т.д.
Важно отметить, что связи мыслительных процессов с лингвистическими структурами, широко обсуждается сегодня представителями различных школ и учений философии — структурализмом, постпозитивизмом (лингвистический позитивизм) , герменевтикой и др. Представители постпозитивизма обсуждают, как правило, отношения между мышлением и языком в рамках проблемы духовного и телесного («ментального» и «физического»). Одним из наиболее активных защитников идеи «экстралингвистического знания» является К.Хуккер. Он исходит из того, что лингвистические структуры — это подкласс информационных структур, поэтому недопустимо, по его мнению, отождествлять мысль и речь. Справедливо отмечая, более широкий характер информационных структур по сравнению с лингвистическими К.Хуккер склонен к абсолютизации их, придания им статуса бытийности. Из этой идеи исходит и другая идея постпозитивизма — о тождестве «ментального» и «физического», эту идею пропагандируют «элининативные материалисты». Они полагают, что «ментальные термины» теории языка и мышления должны быть элиминированы, как ненаучные и заменены терминами нейрофизиологии. Чтобы решить эту задачу, нужно, прежде всего, как они полагают, отвергнуть «миф данного», т.е. утверждение о том, что мы располагаем некоторым непосредственным и мгновенным знанием о собственных «ментальных» процессах. Пожалуй, самым решительным образом отрицает «непосредственно данное» П.Фейерабент. По его убеждению, «непосредственно данное» является вовсе не фактом природы, а «результатом того способа, которым любой род занятий (или мнения) относительно сознания воплощен и воплощается в языке». Этот «якобы факт природы» есть типичная кажимость, обусловленная «бедностью содержания ментальных терминов по сравнению с физическими терминами»/
Заметим, что отрицание «непосредственного данного» означает, что знание существует только тогда, когда оно вербализовано, т.е. выражено словами. Если этот факт «непосредственно данного» признается, то вопрос о его отношении языку и речи решается по-разному. Встречается точка зрения, что непосредственное знание о собственных сознательных состояниях всегда так или иначе вербализовано. Например, Г.Фейгл говорит о наличии сугубо личного языка, с помощью которого субъект выражает для себя указанное знание. Непосредственное знание, прямой опыт он называет «сырыми чувствами». Последние и выступают в форме «личного языка», который в процессе общения переводится на интерсубъективный, обыденный язык. Эти примеры свидетельствуют о междисциплинарном характере проблемы соотношения языка и мышления и возможности различных трактовок этого взаимодействия.
Можно разделить два способа существования мысли при помощи языка: «живую мысль», т.е. актуально переживаемую данным человеком в данном интервале времени и пространства и «отчужденную мысль», зафиксированную в тексте и т.п. «Живая мысль» — это собственно и есть мышление, реальное онтологическое его развертывание. Оно никогда не бывает абстрактным мышлением, т.е. тем, с которым имеет дело наука. Последнее возможно только в отчужденной от человека форме, например, в компьютере. Реальный процесс мышления, осуществляемый индивидом, есть сложное и динамичное образование, в котором интегрированы многие составляющие: абстрактно-дискурсивные, чувственно-образные, эмоциональные, интуитивные. К этому следует добавить непременную включенность в процесс мышления целеобразующих, волевых и санкционирующих факторов, которые исследованы пока крайне слабо. Как видно, реальный процесс мышления и мышление, как предмет логики, как логический процесс сильно отличаются друг от друга.
Мышление как реальный процесс представляет собой одну из важных форм активности сознания. Поэтому оно не может быть адекватно описано и понято вне содержательно-ценностных и структурных характеристик сознания. Будучи сознательной деятельностью, мышление органически связано с информационными процессами, протекающими на бессознательно-психическом уровне. По-видимому, правильнее было бы даже сказать, что реальный процесс мышления осуществляется в едином сознательно-бессознательно-сознательном психическом контуре, анализ которого является специальной и весьма сложной задачей. Поэтому мы ограничиваемся уровнем сознания, включая рассмотрение тех его периферийных областей, где постепенно меркнет свет рефлексии.
Мышление как активный, целенаправленный процесс осуществляется сознательно, является формой деятельностного сознания. А это указывает на факт оценочной регуляции (саморегуляции) мыслительного процесса. Всякий сознательный процесс, в том числе и мышление, есть в той или иной степени общение. Естественно, что общение невозможно без языка. Однако язык является главным, решающим, но не единственным средством общения., а это позволяет думать, что коммуникативность мышления не ограничивается его вербализуемость.
Следует различать общении с другими и общение с собой. Особенность общения с собой состоит в том, что оно протекает в интроспективном плане и существенно отличается по характеру вербализации от общения с другими. Характерно, что общение с другими включает множество невербальных средств коммуникации и понимания (жест, пауза, ритм, мимика, выражение глаз и т.д.). Не исключено, что развитие человеческой коммуникации пойдет по линии увеличения удельного веса этих элементов в общении и со временем, следуя предсказаниям писателей-фантастов, мы станем телепатировать. Но пока язык остается уникальным всеобщим способом коммуникации.
Логично предположить, что общение с самим собой осуществляется через использование средств невербальной коммуникации. Каждый знает это состояние — «знаю, понимаю, а сказать не могу». А вот как это состояние выразил Фет:
Как беден наш язык! — Хочу и не могуНе передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною.
Напрасно вечное томление сердец,
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.
Целесообразно выделить два уровня внутреннего говорения — еще не вербализованный и уже вербализованный — именно его принято именовать внутренней речью. Внутренняя речь включает различные степени словесной оформленности мысли и , следовательно, она всегда характеризуется, по крайней мере, первичной словесной оформленностью, затем преобразуется, достигая большей адекватности.
Несовпадение «живой мысли» с внутренней речью, сложность процесса вербализации мысли и др. позволяет подвергнуть сомнению общепринятую трактовку языка как прародителя мышления. Исследования психологов, физиологов, лингвистов, языковедов и философов подтверждают тот факт, что язык и мышление связаны тысячами нитей и взаимопереходов. Они не могут существовать друг без друга. Речь без мысли — пуста, мысль без речи — нема, а, следовательно, не понята. Но было бы ошибкой отождествлять одно с другим, ибо мыслить не значит говорить, а говорить не всегда значит мыслить, хотя речь была и остается главным условием и способом осуществления мышления.
См. также
Мышление и речь
RSS [email protected]
Язык — культурно-исторический фундамент любого народа
Русский язык не только важнейший элемент национальной культуры, но и историко-культурное наследие и достояние русского народа.
День русского языка — памятный день, указ о котором подписан Президентом РФ 6 июня 2011 года. Русский язык — это генетический код русского народа. Язык – это и есть народ. Русский язык не только важнейший элемент национальной культуры, но и историко-культурное наследие и достояние русского народа.
К сожалению, сегодня обучение русскому языку протекает на фоне общего снижения речевой культуры. Все больше в российском обиходе закрепилась ненормативная лексика, активно используются иностранные слова и термины вместо замены их русскими аналогами. Происходит упрощение речи до однообразия, снижается её духовность, опошляется речь и, как следствие, мышление и поведение людей. В последнее время, кажется, что много говорится и делается для того, чтобы русский язык был сохранён. Достаточно назвать федеральную целевую программу «Русский язык», законопроект «О русском языке как государственном языке в Российской Федерации», созданы Центры развития русского языка. Приняты и новые законы, позволяющие оградить язык от негативных процессов.
Но все же в государственной политике по сохранению русского языка первая и главная роль принадлежит школе. Как обстоят дела с изучением родного языка в школах? Судя по учебному плану количество часов сокращается, как шагреневая кожа, в то время, как на иностранные языки увеличивается. Удастся ли школьнику, плохо знающему родной язык, изучить чужой?
Изучать его нужно в национальном аспекте: искусство русского слова, русское красноречие, речевой этикет, связь с историей. Защищать язык также необходимо. От нас же самих. Ведь именно мы своим порой равнодушием, ленью и невнимательностью разрушаем русский язык. И как следствие такие явления как интернет-сленг. Жаль, что уходит из жизни традиционное для России домашнее чтение.
Беспокоит и процесс изменения статуса русского языка в странах СНГ: на Украине он стал языком национального меньшинства, в Туркмении, Узбекистане, Молдавии, Таджикистане языком межнационального общения, для Азербайджана, Грузии и стран Балтии – иностранным языком.
Известно, что сокращению изучения языка сопутствует уменьшение числа туристов, гостей, которые приезжают в Россию, чтобы познакомиться с ее культурой, народом. Распространение языка – это и показатель конкурентноспособности страны.
Складывается такое впечатление, что русский язык постоянно испытывают на прочность, искажают, засоряют, настолько небрежно обращаются, что хочется спросить: а как это по‑русски?
Взаимосвязь между языком и мыслью
Мы все знаем, что язык не только важен для специализированных дисциплин, таких как лингвистика и перевод, но и во всех его формах лежит в основе человеческого опыта и цивилизации. Это настолько неотъемлемая, естественная часть нашей культуры и социальной жизни, что, возможно, стоит остановиться на минуту, чтобы не понюхать розы, а подумать, что такое язык на самом деле, его значение и значение, и, что более важно для этой статьи, как это связано с нашим мыслительным процессом и интерпретацией реальности.
Взаимосвязь между языком и мышлением была в центре внимания многих исследователей в прошлом веке и до сих пор остается предметом обсуждения. Многие действительно назвали эту дискуссию ситуацией курица-яйцо , чтобы указать на знаменитую невозможность определить, какой из двух процессов формирует другой. Как связаны язык и мысль? Формирует ли язык наши когнитивные процессы, мы говорим о взаимном влиянии? Существует ли универсальная языковая система или язык полностью относителен?
С коммуникативной точки зрения, язык обладает двойственностью: соединять людей вместе, когда они общаются, и создавать барьеры, когда взаимопонимание не удается.Эта двойственность прекрасно иллюстрируется полем , перевод , цель которого, как следует из этимологии самого названия (лат. translatio, translationis , первоначально означало, что перенести, передать ), состоит в том, чтобы устранить языковые барьеры и позволить людям чтобы общаться между ними, используя при этом неуниверсальные целевые языки. Когда дело доходит до языкового разнообразия, на ум приходят две школы:
— Те, кто считает его полезным для человеческого общества и защищает его сохранение наряду с этническим, культурным и биоразнообразием, не только благодаря традициям и знаниям, которые заключают в себе все языки. , но также и к множеству моделей мышления и интерпретаций реальности, которые они отражают.Например, время может восприниматься как линейное, круговое или циклическое, фиксированное или непрерывное, как движущееся слева направо, спереди назад или сзади к началу в зависимости от различных культур и языков; в то время как западные культуры склонны разделять время на более мелкие единицы и относиться к нему как к ценной сущности, которую нельзя тратить зря (подумайте о таких выражениях, как время — деньги , пустая трата времени ), в культурах, где время рассматривается как цикличность, последняя не делится на небольшие единицы, такие как минуты или часы, но определяется, например, в культуре масаи, циклом осадков (см. эту статью, если вам интересно узнать больше о межкультурном восприятии время).С этой точки зрения, многоязычие позволит нам иметь доступ не только к разным культурам, но и к разным представлениям о «реальности».
— Те, кого больше волнуют практические вопросы, которые могут ссылаться на аргумент «выживания наиболее приспособленных» для объяснения естественного исчезновения сотен языков меньшинств в прошлые столетия и столетия, чтобы выступить в пользу «глобализированных» языков, и выдвигают очевидные экономические и коммуникативные преимущества (например, снижение затрат на перевод) сокращения количества разговорных языков.
Тем не менее, эти дебаты могли бы стать предметом другой, более длинной статьи. Возвращаясь к переводу, как переводчики, так и непереводчики знают о некоторых ограничениях, связанных с этим упражнением; невозможность передать определенные идеи или выражения с исходного языка на целевой язык и, следовательно, найти лингвистическую, культурную и / или «психологическую» эквивалентность , необходимость прибегать к различным стратегиям для уменьшения потери смысла и уважать исходное сообщение .Как предполагают слова культурный и психологический , эти ограничения выходят далеко за рамки языка и вызывают интересный вопрос; должны ли мы действительно верить, что люди, говорящие на разных родных языках, воспринимают реальность по-разному, что означает, что сам язык влияет на наше восприятие реальности?
Некоторые лингвисты, такие как Сапир и Уорф , которые дали свои имена гипотезе Сепира-Уорфа , заявили, что определенные мысли на одном языке не могут быть поняты другими людьми, которые думают на другом языке.Последний зашел так далеко, что заявил, что реальность относительна и субъективна — с точки зрения физических объектов или явлений — потому что сформирована различными родными языками, на которых мыслят люди. Пример столь же известный, как и противоречивый, используемый для иллюстрации лингвистической относительности — это отличительные слова на языке инуитов, обозначающие различные типы снега; например, в то время как «tlapripta» относится к типу снега, который обжигает кожу головы и веки, «aqilokoq» относится к «мягко падающему снегу», а «piegnartoq» — к типу снега, подходящему для езды на санях.
Хотя эти разные слова, кажется, предполагают, что носители инуитов способны воспринимать и называть различные «стадии» снега из-за того, что они неоднократно сталкивались с ним и переживали его, мы также можем спорить, как это сделал Пуллум в «Великой эскимосской лексике». », Что не означает, что одни и те же идеи по-разному выражаются на других языках. Действительно ли актуален тот факт, что эти идеи выражены отдельными словами? Эти примеры могут действительно только иллюстрировать различную природу языков; в отличие от английского, который обычно использует отдельные слова для передачи сообщения, инуиты передают ту же информацию с помощью отдельных слов, которые создаются путем объединения — или агглютинации , если использовать лингвистический термин — морфем , наименьших единиц значение, содержащее семантическую информацию.
Различные основные цветовые слова, которые варьируются от одного языка к другому, также были рассмотрены, чтобы определить, влияют ли они на цветовое восприятие людей. Например, в то время как английский различает зеленый и синий, в других языках, таких как тараумара, есть только одно слово для обоих цветов. Значит ли это, что говорящие на тараумаре не видят разницы между зеленым и синим? Конечно, нет, но это может означать, что их восприятие цветов не зависит от того, что называется «стратегией именования».
Некоторые эксперименты действительно были проведены, чтобы определить, насколько лексические категории для цветов (например, синий по сравнению с зеленым в английском языке) влияют на наше их восприятие, и предполагают, что, хотя мы не можем предполагать, что вся мысль ограничена языком (иначе, как можем ли мы объяснить доязыковые мысли о младенцах?) , язык может влиять на мышление и наше восприятие реальности. С другой стороны, многие другие исследования продолжают указывать на существование универсальной языковой системы и, в частности, на существование одиннадцати основных цветов, которые могут распознавать все языки, что непрерывно возрождает старые дебаты об универсализме и релятивизме.
Проблема лингвистического релятивизма и влияния языка на наше восприятие реальности — обширная область, которая ставит под сомнение многие концепции, которые мы, возможно, принимали как должное. Представление гендера — очень актуальная тема — в языке и его влияние на наше восприятие может быть одним из них. Многие феминистки обратились к языку, чтобы осудить его как корень неравенства и сексизма, и почувствовали потенциал того, что изменение того, что они воспринимают как «искусственно созданный» язык, устойчивый к изменениям и подчиняющийся нормам, может повлиять на менталитет, поскольку категории и ярлыки людей влияют на то, как мы их воспринимаем.
Это, в частности, объясняет внимание, которое было привлечено в этих кругах к предположительно «гендерно-нейтральному» использованию мужских слов в таких языках, как английский (например, использование слова «man» или «mankind» для человека), Итальянский, испанский или французский (местоимения во множественном числе мужского рода для обозначения группы людей, состоящей как минимум из одного мужчины), которые, по мнению феминисток, еще больше способствуют невидимости женщин. Все более частое использование слова «гендер» как социальной конструкции, противоположной полу (которая относится к биологическим различиям), а не как грамматической категории, само по себе свидетельствует об использовании альтернативного языка для привлечения дополнительного внимания к социальным ролям. навязывается людям через язык и демонстрирует, насколько переплетаются язык, культура и мышление.
Что вы думаете по этому поводу?
Маллаури Клеман
Можно ли думать без языка?
Язык настолько глубоко укоренился почти во всех аспектах нашего взаимодействия с миром, что трудно представить, каково было бы его не иметь. Что, если бы у нас не было названий для вещей? Что, если бы у нас не было опыта делать заявления, задавать вопросы или говорить о вещах, которых на самом деле не произошло? Сможем ли мы думать? На что были бы похожи наши мысли?
Ответ на вопрос, возможно ли мышление без языка, зависит от того, что вы подразумеваете под мыслью.Можете ли вы испытывать ощущения, впечатления, чувства без языка? Да, и мало кто будет спорить иначе. Но есть разница между способностью испытывать, скажем, боль или свет, и обладанием понятиями «боль» и «свет». Большинство скажет, что истинное мышление предполагает наличие концепций.
Многие художники и ученые, описывая свои внутренние процессы во время работы, говорят, что они используют не слова для решения проблем, а изображения. Автор-аутист Темпл Грандин, объясняя, как она думает визуально, а не лингвистически, говорит, что концепции для нее — это коллекции изображений.Ее концепция «собаки», например, «неразрывно связана с каждой собакой, которую я когда-либо знал. Это как если бы у меня есть карточный каталог собак, которых я видел, вместе с изображениями, который постоянно растет по мере того, как я добавляю новые примеры. моя видеотека «. Конечно, у Грандин есть язык и она знает, как им пользоваться, поэтому трудно сказать, насколько он повлиял на ее мышление, но не исключено — и, вероятно, вероятно, — что есть люди, которым не хватает способностей к языку. используйте язык и думайте так, как она описывает.
Есть также свидетельства того, что глухие люди, лишенные возможности говорить или жесты, мыслят сложным образом, прежде чем они познакомятся с языком. Когда они позже изучают язык, они могут описать свои мысли, подобные мыслям 15-летнего мальчика, который писал в 1836 году, получив образование в школе для глухих, о том, что он вспомнил, что думал в его доязыковые дни «, что возможно, луна ударит меня, и я подумал, что, возможно, мои родители были сильны, и будут бороться с луной, и она потерпит неудачу, и я издевался над луной.Кроме того, спонтанные языки жестов, разработанные глухими учащимися без языковых моделей в таких местах, как Никарагуа, демонстрируют тип мышления, выходящий далеко за рамки простого сенсорного впечатления или практического решения проблем.
Однако, хотя кажется, что мы действительно можем мыслить без языка, также верно и то, что существуют определенные виды мышления, которые становятся возможными благодаря языку. Язык дает нам символы, которые мы можем использовать, чтобы закрепить идеи, поразмышлять над ними и продемонстрировать их для наблюдения.Это допускает уровень абстрактных рассуждений, которого мы не имели бы в противном случае. Философ Питер Каррутерс утверждал, что существует тип внутреннего, явно лингвистического мышления, который позволяет нам воплощать наши собственные мысли в сознательное осознание. Мы можем думать без языка, но язык позволяет нам знать, что мы думаем.
О связи между языком и мышлением — краткий обзор социолингвистики — СОЦИАЛЬНЫЕ ИННОВАЦИИ онлайн-ЖУРНАЛ
Влияют ли мысли на язык или язык влияет на мышление? Узнайте, что показывают недавние исследования по этой теме.
Вопрос о том, имеет ли язык какое-либо влияние на работу человеческого мышления, ставит в тупик исследователей в различных областях исследований с начала 1900-х годов. С развитием междисциплинарных областей, которые варьируются от нейробиологии и робототехники до искусственного интеллекта, когнитивной психологии и философии языка, недавно вновь возникли дебаты о взаимодействии языка и мысли. Язык — это просто инструмент, который мы используем только для общения? Или это шаблон, который формирует то, что и как мы думаем? Ответ на эти вопросы — ключ к одной из самых глубоких загадок человечества.Однажды найденная, она, несомненно, откроет новые возможности во многих областях исследований.
Взаимосвязь между человеческим языком и мышлением в основном изучалась в рамках двух основных противоположных парадигм. Коммуникативная концепция языка (Carruthers and Boucher, 1998) постулирует независимую связь между языком и мышлением, язык — это просто инструмент, который люди используют для передачи того, что они думают. Напротив, согласно когнитивному подходу (родной) язык может в различной степени формировать человеческий разум, отсюда и взаимозависимость между языком и мышлением.Последняя теория вращается в основном вокруг гипотезы Сепира-Уорфа (Hoijer, 1954), также известной как лингвистический релятивизм или детерминизм (то есть язык и мышление относительны или детерминантны друг к другу). После непродолжительного периода популярности в середине 20-го -го — -го века он потерял большую часть своих оснований по сравнению с тезисом универсализма Ноама Хомского (Chomsky and Ronat, 2011), который определяет язык как доступный для изучения на основе предустановленного когнитивного программного обеспечения. присутствует во всех детских умах.
Однако в последние годы на передний план вышла обновленная версия лингвистического релятивизма, ослабившая доминирующую твердыню коммуникативной концепции языка и стирающая жесткое различие между человеческим языком и мышлением в свете экспериментов, проводимых с помощью компьютерного моделирования ( Elman et al., 1996), которые указывают на то, что человеческий мозг может быть наделен большей пластичностью (то есть способностью мозга изменяться в течение жизни), чем считалось ранее. Основываясь на этих выводах, нео-уорфианство постулирует, что даже если язык радикально не формирует наш взгляд на мир, он все же диктует особый акцент, который мы уделяем определенным аспектам жизни, в зависимости от того, на каком языке мы говорим, где мы на нем говорим и кому.
Все большее количество социолингвистических исследований и отчетов свидетельствует об изменениях, вызванных в мышлении людей языком, на котором они говорят.Существуют исследования, в которых основное внимание уделяется различным способам выражения времени, чисел и пространственной ориентации, чтобы выявить принципиально разные способы восприятия этих концепций носителями разных языков (Boroditsky, 2011; Boroditsky and Gaby, 2010; Levinson and Wilkins, 2006). Двуязычные люди часто признаются, что чувствуют себя более раскованными на своем неродном языке, когда они испытывают легкость ругаться или сказать «я люблю тебя», чего им совершенно не хватает на их родном языке (Collins, 2016).Исследования показывают, что азиатские языки, такие как японский или корейский, которые демонстрируют более сложные системы выражения вежливости, чем западные языки, сочетаются с (коллективным) мышлением, которое сравнительно более чувствительно к собеседнику, чем к говорящему, и больше сосредоточено на отношениях между собеседников, чем западный эгоцентричный (индивидуалистический) взгляд на мир (Ямамото, 2006).
Взаимодействие между языком и мышлением выходит далеко за рамки теоретической области специализированных исследований и проявляется ежедневно.Примеры не ограничиваются носителями английского языка, которые, как правило, ведут себя более неформально при использовании английского языка, учитывая знакомство, подразумеваемое одинаково формальным и неформальным местоимением you . Ценности определяются, среди прочего, языком. Например, носитель румынского языка будет иметь тенденцию быть более прямым, более самоуверенным, более позитивным в отношении своих действий, чем в отношении действий других людей, по сравнению с носителем японского языка, который склонен быть более вежливым, более самоуверенным. -Надежный и скромный по отношению к самому себе, и, следовательно, использование более негативного самосознания.Но при переходе на японский язык тот же румынский автоматически становится менее прямым и более скромным, чем когда он говорит на своем родном языке, и это преобразование отчасти является прямым результатом сложной системы вежливости, встроенной в японский язык. Некоторые носители этих двух языков утверждают, что изучение другого языка заставило их изменить взгляд на мир, сделав их, например, более решительными или более самоуверенными. Таким образом, взаимодействие языка и мыслей особенно актуально в нынешней мультикультурной и многоязычной среде, в которой мы живем.
Список литературы
Бородицкий Л. (2011). Как язык формирует мышление в Scientific American , 304 (2), 62-65.
Бородицкий Л. и Габи А. (2010). Воспоминания о временах востока; Абсолютные пространственные представления времени в сообществе австралийских аборигенов в Psychological Science 21 (11), 1635-1639.
Каррутерс, П. и Баучер, Дж. (1998). Язык и мысль: междисциплинарные темы . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Хойер, Х. (1954). Язык в культуре: Конференция о взаимосвязи языка и других аспектов культуры . Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Хомский, Н. и Ронат, М. (2011). На языке . Нью-Йорк: Нью-Пресс.
Коллинз, Л. (2016). Когда по-французски: любовь на втором языке . Лондон: Penguin Press.
Эльман, Дж., Бейтс, Э., Джонсон, М., Кармилофф-Смит, А., Паризи, Д., и Планкетт, К. (1996). Переосмысление врожденности: коннекционистский взгляд на развитие . Кембридж: MIT Press / Bradford Books.
Левинсон С. и Уилкинс Д. П. (ред.). (2006). Грамматики космоса: исследования когнитивного разнообразия . Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.
Ямамото, М. (2006). Агентство и безличность: их языковые и культурные проявления . Амстердам: Издательская компания Джона Бенджамина.
Оценка взаимосвязи между языком и логикой
Статья журнала Открытый доступ
Баба, Джошкун
Человек — существо думающее и говорящее.Человек отличается от других существ тем, что он говорящее и думающее существо. Человек выражает свои эмоции, мысли, опыт, знания и умения через язык. Люди могут использовать язык для общения между собой, пока существуют. Во время общения важно использовать язык правильно, правильно и последовательно. Поэтому люди должны правильно и последовательно использовать язык, делясь своими мыслями между собой. Кроме того, для того, чтобы общее мышление было последовательным, необходима логика.
Человеку нужны язык и логика, чтобы здраво мыслить, делать точные и точные суждения и использовать веские и последовательные аргументы. Язык, который является важнейшим знаком и средством существования человека и цивилизации, позволяет людям выражать свои чувства, мысли и желания, а также поддерживать свою жизнь. Язык, являющийся носителем мысли или значения, необходим для передачи мысли. Когда логика, которая играет важную роль в том, чтобы мысль была правильной и последовательной, известна, мы можем сказать, что истину можно отличить от неправильной и недействительной, а также понимание смысла от неправильного.Предмет логики — логическое мышление. Следовательно, логика определяется как «знание правил правильного мышления». Общий знаменатель логики и языка — «мышление». Потому что и логика, и язык тесно связаны с «мышлением». Учитывая связь языка с мыслью и отношения мысли с логикой, логика также тесно связана с языком.
Логика — это средство правильного мышления. Язык — это одежда мысли. По сути, мысль формирует язык или формирует язык.Мысли должны быть выражены языком, потому что, если мы не выражаем свои мысли языком, мы не сможем анализировать их логически. Рассуждение — это форма мышления. Рассуждения должны быть выражены языком и иметь форму аргумента. Аргументы также составляют предмет логики. Можно сказать, что логика — это на самом деле внешний процесс, который продолжается мыслью и имеет возможность выражаться через язык. Когда говорится о логике, считается, что язык выражается мыслью.По этой причине язык, мышление и логика имеют между собой строгие и тесные отношения.
Благодаря логике мыслительный процесс является здоровым, обоснованным (с точки зрения знания), последовательным и точным. Правильная мысль, регулируемая правилами логики, ошибается, когда нет логических правил. Следовательно, если здравая мысль возникла благодаря логике, возможность звукового языка увеличилась.
Одна из причин, по которой мы можем легко говорить о существовании тесной взаимосвязи между языком и логикой: Грамматика дает правила правильной речи и правильного логического мышления.Что язык относится к словам, так это отношения между логикой и концепциями. Однако логика относится к законам мышления всего человечества, в то время как она содержит правила о языке грамматической нации. Логика, которая защищает наш разум от ошибок, находит место для выражения через язык. Мысли и концепции, которые квалифицируются как правильные или неправильные, возникают через язык. Следовательно, чтобы определить логическую обоснованность любого рассуждения, оно должно быть выражено языком и получено в форме аргумента.Итак, логика имеет дело с аргументами, которые являются лингвистическим выражением рассуждений. Следовательно, логика, имеющая дело с аргументами, имеет связь и отношения, которые не разрываются с языком.
Логика означает внутреннюю речь и внешнюю речь. Внутренняя речь — это установка мысленных значений. Логика делает внешнюю речь безошибочной после закрепления фазы внутренней речи. Иностранная речь имеет место в языке. Язык может измениться от очень значимого к однозначному с помощью правил логики.Короче говоря, мы можем сказать, что внутренняя речь — это логика, а внешняя речь — это язык, созданный с помощью логических правил. По этой причине язык и логика принадлежат к одному целому.
Человеку, который стремится мыслить логически, делать правильные суждения и использовать веские аргументы, в первую очередь нужны разум, логика и язык. Следовательно, логика и язык играют важную роль в здоровом общении. По этой причине для общения необходимы логика и язык. Следовательно, язык и логика должны быть вместе.В этом случае это показывает нам, что отношения между языком и логикой всегда должны оставаться прочными.
Короче говоря, люди, которые используют язык во всех сферах жизни, также должны использовать логику. Потому что, если человек не действует в соответствии с правилами логики, человеческий разум неизбежно ошибается. По этой причине логика важна вместе с языком в жизни людей, которые часто общаются. Потому что логика без языка и язык без логики ничтожны.Следовательно, невозможно мыслить «язык» без «логики» и «логику» без «языка».
Является ли язык сильным фактором мышления?
Люди задают этот вопрос сотни лет. Тысячи лингвистических исследований не дали однозначного ответа на этот, казалось бы, простой вопрос: Верно ли, что язык, на котором я говорю, формирует мои мысли?
Соотношение языка и мышления
Когда мы говорим на одном языке, мы соглашаемся, что слова представляют идеи, людей, места и события.Язык, который изучают дети, связан с их культурой и окружающей средой. Отражает ли значение слова наше мышление? Психологи давно исследовали, формирует ли язык мысли и действия, или наши мысли и убеждения формируют наш язык. Они хотели понять, как языковые привычки сообщества побуждают членов этого сообщества особенно интерпретировать язык. После нескольких исследований они предположили, что язык определяет мышление, предполагая. Например, если на языке, на котором разговаривает человек, нет глаголов в прошедшем времени, у него не будет проблем с мыслями о прошлом.
Истинное значение языка
Давайте проанализируем, что вы знаете о других языках; возможно, вы даже говорите на нескольких языках. Представьте на мгновение, что ваш ближайший друг свободно говорит на нескольких языках. Как вы думаете, друг думает по-разному, в зависимости от того, на каком языке говорят? Возможно, вы знаете несколько слов, которые невозможно перевести с исходного языка на английский. Например, португальское слово « Saudade» возникло в 15 веке, когда португальские моряки уезжали из дома, чтобы исследовать моря и отправиться в Африку или Азию.Те, кто остался позади, описали пустоту и нежность, которые они испытывали, как « Саудаде». Слово стало выражать множество значений, включая потерю, ностальгию, тоску, теплые воспоминания и надежду. В английском нет ни одного слова, которое бы включало все эти эмоции в одно описание. Показывают ли такие слова, как « Saudade» , что разные языки порождают у людей разные модели мышления?
Язык может влиять на то, как мы думаем, эта идея известна как лингвистический детерминизм.Одна из недавних демонстраций этого феномена заключалась в различиях в том, как говорящие на английском и китайском языках говорят и думают о времени. Англоговорящие люди говорят о времени, используя термины, описывающие изменения по горизонтали, например, говоря что-то вроде «Я отстаю от графика» или «Не забегай вперед». В то время как носители китайского языка также описывают время в горизонтальных терминах, также нередко используются термины, связанные с вертикальным расположением. Люди понимают прошлое как «восходящее», а будущее как «плохое».Оказывается, эти языковые различия приводят к различиям в результатах когнитивных тестов, предназначенных для измерения того, насколько быстро человек может распознавать временные отношения. В частности, когда давали серию задач с вертикальной подготовкой, носители китайского языка быстрее распознавали временные отношения между месяцами.
Язык не полностью определяет наши мысли — наши мысли слишком гибки для этого — но привычное использование языка может повлиять на нашу привычку мыслить и действовать.Например, некоторые языковые практики связаны даже с культурными ценностями и социальными институтами.
Одна группа исследователей, которая хотела исследовать, как язык влияет на мышление, в сравнении с тем, как англоговорящие и народ дани из Папуа-Новой Гвинеи думают и говорят о цвете. У Dani есть два слова для обозначения цвета: одно слово для светлый и одно слово для темный . Напротив, в английском языке 11 цветных слов. Исследователи предположили, что количество цветовых терминов может ограничивать то, как люди дани концептуализируют цвет.Однако народ Дани мог различать цвета с той же способностью, что и англоговорящие, несмотря на то, что в их распоряжении было меньше слов.
В русском языке есть два разных слова для обозначения голубого и темно-синего. Означает ли это, что русскоязычные люди думают о них как о «разных» цветах, в то время как одно слово (синее) заставляет англоговорящих людей думать о них как об одном и том же? Может быть. Вы думаете о красном и розовом как о разных цветах? Если это так, возможно, вы находитесь под влиянием вашего языка; Розовый — это просто светло-красный.
Итак, наш язык не заставляет нас видеть только то, для чего он дает нам слова, но он может повлиять на то, как мы объединяем вещи в группы. Одна из задач ребенка, изучающего язык, — выяснить, в каких вещах используется одно и то же слово. Дети, изучающие мир, должны понимать разницу между классами и категориями понятий. Или ребенок может не осознавать, что чихуахуа соседа тоже считается собакой. Ребенок должен выучить, что на самом деле означает слово «собака » и какие предметы оно представляет.
Мы учимся группировать похожие вещи и давать им одинаковые ярлыки, но то, что считается достаточно похожим, чтобы подпадать под один ярлык, может варьироваться от языка к языку.
Значит, можно думать о чем-то, даже если я не знаю слова?
Влияние языка не столько в том, о чем мы можем думать, сколько в том, как мы разбиваем реальность на категории и маркируем их. И в этом наш язык и наши мысли находятся под влиянием нашей культуры.
Очевидно, у нас нет слов для всего. У нас есть только слова для обозначения важных или значимых в нашей культуре понятий. Это объясняет, почему лексиконы (или набор слов) в языках все разные. Лексика похожа на большой открытый мешок: мы заимствуем слова, потому что они нужны нам для ссылки на новые объекты, и храним их в сумке. И наоборот, некоторые предметы вышли из употребления, и затем мы избавляемся от слов, которые не используем, то есть убираем их из сумки.
Понимание языка как системы кодов помогает понять язык и тот факт, что он кодирует аспекты мира.
Таким образом, язык функционирует как фильтр восприятия, памяти и внимания. Всякий раз, когда мы конструируем или интерпретируем лингвистическое высказывание, нам необходимо сосредоточиться на конкретных аспектах ситуации, описываемой этим высказыванием.
Прочтите статью «Является ли язык средством достижения мира?»
Каталожные номера:
course.lumenlearning.com
www.psychologytoday.com
www.linguisticsociety.org
Важность языка в человеческом познании и общем искусственном интеллекте | Дэниел Гольдман
Что психологическая лингвистика может рассказать нам о развитии истинного AGI
Фото Джоэла Нарена на UnsplashЯ много говорю сам с собой.Многие люди так делают. Я бы сказал, что большинство людей используют внутреннюю речь для решения различных проблем. Язык кажется важным компонентом в процессе решения проблем и в том, как мы описываем мир самим себе. Как мы понимаем атомные масштабы и космические масштабы и взаимосвязь между ними? Такие вещи во многом непонятны. Но мы понимаем их через наш язык. Если язык является таким важным элементом для наших мыслительных процессов более высокого уровня, то мы должны принять эту идею во внимание при разработке приложений искусственного интеллекта, которые имитируют или сравнимы с человеческими мыслительными процессами.
О внутреннем монологе и внутренней речи в целом не так много дискуссий. Некоторые утверждают, что практически все его используют, в то время как другие не согласны. Одна из возможностей состоит в том, что у некоторых людей внутренняя речь не используется сознательно. Точно так же, как каждый мечтает, возможно, каждый занимается внутренней речью, но она находится на слишком подсознательном уровне, чтобы ее можно было распознать для определенных людей. Некоторые люди также говорят сами с собой вслух. По общему признанию, я так и делаю. Еще раз, этот элемент общения с самим собой кажется полезным при работе с проблемами более высокого уровня.Поэтому я считаю, что нам нужно больше узнать об этом явлении и о том, как он может быть связан с ОИИ.
Некоторые антропологи даже считают, что язык формирует само наше восприятие реальности. Есть теория или гипотеза, известная как гипотеза Сепира-Уорфа. Эта гипотеза контрастирует с идеей о том, что люди, по сути, все думают и формируют язык одинаково (универсальная грамматика), которую продвигает Ноам Хомский. Хотя эта вторая идея может быть приятной с политической точки зрения, поскольку она означает, что у нас гораздо больше общего, с психологической точки зрения, есть основания полагать, что это неверно.Я коснусь этой идеи позже.
Гипотеза Сепира-Уорфа существует в двух формах: слабая форма и сильная форма. В слабой форме теория предполагает, что язык влияет на наше мировоззрение и наш мыслительный процесс. Сильная форма утверждает, что язык определяет наш мыслительный процесс. Я больше в сильном лагере Сепира-Уорфа.
Кажется, что структура языка влияет на то, как мы думаем. Кейт Чен смотрел на языки с разной структурой при описании хода событий.Исследование Чена, по крайней мере, указывает на то, что языковая структура влияет на поведение. В своем исследовании он изучил инвестиционные привычки людей, говорящих на разных языках. Он обнаружил, что языки, такие как английский, которые «обязывают носителей грамматически отделять будущее от настоящего, побуждают их меньше инвестировать в будущее».
Язык также может повлиять на то, возлагаем ли мы вину на человека или нет. Кейтлин М. Фаузи и Лера Бородицки изучали, как язык может влиять на память.Английский, испанский и многие другие языки используют агентивный язык. Тем не менее, говорящие по-английски, похоже, используют его больше, чем говорящие по-испански, в случайных ситуациях. Возможное объяснение того, почему этот пассивный голос нежелателен на английском языке, но испанский часто его использует (Enforex). Но какой бы ни была причина, англоговорящие люди лучше запоминали агентов, причастных к несчастным случаям, чем носители испанского языка.
Хотя возможно, что есть другое объяснение, наиболее разумным кажется то, что использование пассивного голоса и избегание агента, участвовавшего в аварии, снижает способность вспомнить, кто был вовлечен в инцидент.Однако могут быть и другие возможности, например культурные различия в определении важности вины.
Язык Куук Тхаайорре — еще один интересный пример того, как язык формирует наше познание. В языке нет слов для обозначения левого или правого. Каждое направление дано по сторонам света. Поэтому очень важно всегда знать, где находятся стороны света. Люди, говорящие на этом языке, также прекрасно умеют отслеживать, где они находятся.
Хотя мы еще многому можем научиться, эти три различных исследования языка и познания делают теорию о том, что язык оказывает значительное влияние на память, поведение и общие мыслительные процессы, довольно надежной.
Какое отношение имеет вся эта теория о языке к искусственному интеллекту? Если нам нужны машины, которые думают как люди, нам нужно понимать, как думают люди. И если язык действительно так важен для мышления, подобного человеческому, то нам нужно действительно обеспечить, чтобы мощная лингвистическая структура была встроена в любое приложение AGI.Кажется разумным, что следующие ключевые элементы потребуются для того, чтобы настоящий ОИИ функционировал должным образом.
- Любой достаточно продвинутый AGI должен уметь динамически изучать новый язык. Если вы заранее запрограммированы на базовую языковую обработку, это никуда не годится.
- AGI должен уметь определять несколько контекстов и участвовать в отдельных беседах с множеством других людей.
- AGI должен уметь «разговаривать сам с собой».
Принимая во внимание эти моменты, у меня есть предложение проверить эти идеи.Мы можем попробовать создать приложение с искусственным интеллектом с базовой способностью изучать язык. Также необходимо уметь различать разных говорящих. Особенно, если у нас есть модифицированный тест Тьюринга, о котором я упоминал в моей предыдущей статье AGI, мы можем сравнить эту версию с другой версией, которая включает более надежную языковую обработку.
Для этого мы могли бы взять ту же программу, но добавить дополнительный элемент внутреннего голоса и возможность наблюдать за собственной речью.Именно по этой причине ОИИ должен понимать множество контекстов и говорящих.
Для первой части этой задачи можно просто запустить второй экземпляр того же приложения, при этом единственный поток обмена данными идет между обоими экземплярами. Если внутренний диалог является важной особенностью познания в человеческом стиле, мы должны ожидать более человечного обсуждения.
Ключевой фундамент успеха в области языка и грамотности
Знаете ли вы, что в школьных программах по всему миру все больше внимания уделяется навыкам критического мышления? Эксперты по развитию детей младшего возраста согласны с тем, что базовых навыков чтения, письма и математики уже недостаточно — детям также необходимо научиться критически мыслить, если они хотят добиться успеха в сегодняшнем сложном мире.
Что такое критическое мышление?
Критическое мышление возникает, когда дети используют свои существующие знания и опыт, а также свои навыки решения проблем, чтобы делать такие вещи, как:
- Сравнить и сопоставить
- Объясните, почему что-то происходит
- Оценивайте идеи и формируйте мнения
- Понимать точки зрения других
- Предсказать, что произойдет в будущем
- Думайте о творческих решениях
Почему так важно критическое мышление?
Критическое мышление — фундаментальный навык для успеха как в языке, так и в грамотности.
- Язык — Язык и критическое мышление развиваются вместе и способствуют развитию друг друга. По мере того, как дети начинают критическое мышление, их языковые навыки расширяются, потому что им предлагается развивать и использовать более сложный язык с такими словами, как «потому что», фразами с «если» и «тогда» и разными временами глаголов. И наоборот, по мере развития речи у детей растет и их способность критически мыслить.
- Грамотность — Чтобы по-настоящему понять смысл книги, дети должны уметь не только распознавать и озвучивать буквы и слова.Они также должны «читать между строк», чтобы понять то, о чем на самом деле не говорится в книге. Для этого они должны использовать навыки критического мышления, такие как решение проблем, прогнозирование и объяснение. Поощрение такого мышления в начале жизни ребенка подготавливает его к пониманию книг, которые она прочитает самостоятельно позже.
Когда и как развивается критическое мышление?
Исследования показывают, что дети начинают мыслить критически в очень раннем возрасте.Эти навыки развиваются во время естественного, двустороннего разговора детей с важными взрослыми в их жизни.
Как только дети научатся говорить предложениями, они готовы к тому, чтобы вы — родитель, воспитатель или педагог — развили навыки критического мышления, которые подготовят их к успеху в школе. Читаете ли вы книгу или гуляете в парке, любое время — хорошее время для развития критического мышления.
Советы по развитию критического мышления — все дело в буквах «E» и «P»!
Используйте стрелки для прокрутки букв E и P и получите забавный совет от Календаря на 2016 год для продвижения каждого из них!
- Объяснить
Поговорите с детьми о том, почему что-то происходит, и побудите их использовать имеющиеся у них знания и навыки рассуждений, чтобы придумать объяснения, а также причины своих выводов.Чаевые для родителей Совет для педагогов Притворяясь чучелами животных, присоединитесь к своему собственному животному и попросите его задать другому вопрос, который может дать много забавных объяснений. Например, «Почему у вас фиолетовый мех?» или «Почему у тебя такие большие зубы?» Попросите детей представить, что они отправляются в путешествие по пустыне, и скажите им, что у них есть только один чемодан, который они могут взять с собой.Попросите каждого ребенка назвать предмет, который они положили в чемодан, и объяснить, почему, по их мнению, это будет важно в пустыне. - Оценить
Поощряйте детей высказывать мнение о своих предпочтениях и относительных достоинствах различных предметов, событий и переживаний.Чаевые для родителей Совет для педагогов Используя пластмассовые продукты питания, представьте, что вы судьи на соревнованиях по еде.Начните с высказывания собственного мнения с объяснением. Например, «Мне не нравятся эти макароны, потому что они слишком соленые» или «Мне нравится этот суп, потому что в нем много моркови, и они мои любимые». Поощряйте ребенка высказывать свое собственное мнение вместе с его причинами. Покажите детям раздел «Спорт» в газете и отметьте упомянутые различные виды спорта. Спросите детей, в какой вид спорта, по их мнению, труднее всего играть, и попросите их объяснить свои соображения. - Прогноз
Комментируйте и задавайте вопросы, которые побуждают детей делать правдоподобные прогнозы о том, что будет дальше.Чаевые для родителей Совет для педагогов Когда закончите читать книгу, предложите ребенку подумать о том, что может произойти, если история продолжится. Например: «Как вы думаете, что произойдет завтра вечером, когда Мортимеру снова пора спать?» Попросите ребенка объяснить, почему он так думает. Представляя новую книгу, обсудите название и иллюстрации на обложке и спросите детей, что, по их мнению, может произойти в рассказе. Не забудьте включить дополнительный вопрос, например: «Что заставляет вас так думать?» - пр.
Поощряйте детей проецировать или погружать себя в умы других с помощью таких вопросов, как «Как вы думаете, что он чувствует?», «Как вы думаете, о чем она думает прямо сейчас?» или «Как вы думаете, почему он хочет это сделать?»Чаевые для родителей Совет для педагогов Во время ролевых игр возьмите на себя роль и делайте комментарии, которые покажут вашему ребенку, что вы думаете о том, что чувствует ваш притворный персонаж.Например: «Я просто маленький плюшевый мишка в этом большом универмаге, один. Мне очень страшно». Предложите детям взять на себя притворные роли и подумать о том, что чувствует их притворный персонаж и что он может сделать. Например: «О нет, Медведь, твой стул сломан! Как ты себя чувствуешь?» - Решение проблем
Воспользуйтесь ежедневными возможностями, чтобы побудить детей решать проблемы.Помогите детям описать проблему и использовать их знания и опыт, когда они думают об альтернативных решениях и выбирают лучший вариант.Чаевые для родителей Совет для педагогов Привлекайте внимание ребенка к проблемам по мере их возникновения и дайте ему возможность думать о решениях. Например: «Ой-ой. У тебя нет сумки с обедом. Что еще мы можем использовать, чтобы нести твой обед?» Во время прогулки укажите на проблему и побудите детей подумать над ее решением.Например: «Здесь много мусора на траве. Как вы думаете, что можно сделать, чтобы люди здесь не мусорили?»
Полезные статьи по критическому мышлению
Больше, чем азбука: развитие навыков критического мышления, необходимых вашему ребенку для успешной грамотности
Получите больше забавных советов о том, как развивать у детей E и P во время чтения книг.