Позитивистский подход: 9 Позитивистский подход к анализу общества — inakhan.ru

Содержание

9 Позитивистский подход к анализу общества

9. Позитивистский подход к анализу общества: О. Конт, Г. Спенсер, Дж. Ст. Милль.

В теоретическом наследии О. Конта явственно выделяются две составные части: разработка основ философии позитивизма и разработка проблем социологии, социальной философии.

Позитивизм – наиболее широко распространенное течение западной философии второй половины XIX-XX веков, утверждающее, что источником подлинного, положительного (позитивного) знания могут быть лишь отдельные, конкретные (эмпирические) науки и их синтетические объединения, а философия, как особая наука не может претендовать на самостоятельное исследование реальности. Позитивизм изучает способы и методы достижения позитивного знания, отказываясь от рассмотрения абстрактных, умозрительных проблем, которые нельзя обосновать экспериментально.

В работе «Курс позитивной философии» Конт впервые вводит термин «социология» и выдвинул задачу изучения общества на научной основе. Это становится возможным на позитивной стадии развития общества.

10 Ожоги роговицы — лекция, которая пользуется популярностью у тех, кто читал эту лекцию.

О. Конт выделял три важнейшие стадии общественного сознания: теологическую, когда все явления объясняются на основе религиозных представлений; метафизическую, когда разрушаются старые верования и развивается критика, явления объясняются на основе философских абстракций; позитивную, или научную, когда возникают науки об обществе, его рациональной организации, человек перестает оперировать абстрактными сущностями, отказывается раскрывать причины явлений и ограничивается наблюдением за отдельными фактами и фиксированием связей между ними.

Позитивный метод – опора на совокупность эмпирических данных, надежных и проверяемых. Наука должна отличаться реализмом, быть полезной, способствовать улучшению общественного порядка, быть «положительной» — нацеленной на открытие неизменных законов.

О. Конт понимал общество как сложный целостный организм, имеющий свою качественную определенность и отличный от составляющих его индивидов. Конт первым стал рассматривать общество как систему, определяющую развитие и деятельность всех составляющих его организмов – индивидов, сословий, классов. Он настаивал на отказе от спекулятивных, умозрительных подходов к обществу и развитии позитивного конкретного знания. При анализе общества О. Конт ввел разделение на социальную статику и социальную динамику. Социальная статика имеет дело с устойчивыми («естественными») условиями и законами существования, функционирования общества. Она характеризует структуру общества, взаимосвязь его сторон. Социальная динамика же раскрывает общество со стороны его движения, эволюции. Здесь О. Конт раскрывал естественные законы развития общества.

Конт решает проблемы гармонизации общества и достижения его стабильности. Гармония в обществе есть наилучшее сочетание интересов личностей и социальных слоев. Значение политической власти состоит в мудром согласовании интересов различных субъектов. Социальной гармонии можно достигнуть с помощью науки.

Г. Спенсер, как и О. Конт, исследовал и общефилософские проблемы, такие, как теория познания, всеобщая эволюция живой материи, и проблемы социологии, социальной философии. Он, как и О. Конт, понимал общество как сложное целостное образование. В работах «Социальная статика», «Основания социологии» Г. Спенсер развивал органический подход к обществу, проводя аналогию между биологическим организмом и обществом. Эволюцию общества он также трактовал по аналогии с эволюцией живого организма и понимал ее как закономерный процесс. Исходя из организменного подхода, Г. Спенсер проанализировал роль составных частей общества, социальных институтов, показал их взаимосвязь, раскрыл движение общества как движение от простого к сложному, как общественную закономерность. Эволюционная теория – все элементы вселенной эволюционируют в единстве. Социология же призвана изучать, прежде всего, надорганическую эволюцию, которая проявляется в развитии обществ. Эволюция как переход от простого к сложному, от однородного к разнородному.

Позитивистский подход в типологии обществ

1. Позитивистский подход в типологии обществ

Позитивистский подход в
типологии обществ
«Три вещи делают нацию великой и
благоденствующей: плодоносная почва,
деятельная промышленность и легкость
передвижения людей и товаров».
Ф.Бэкон

3. Аграрное (традиционное) общество

Аграрное (традиционное) общество

4. Земля – основной фактор производства, в сельском хозяйстве занято около 75% населения

Земля – основной фактор производства, в
сельском хозяйстве занято около 75%
населения

5. Продукты питания – основой продукт

Продукты питания – основой продукт

6. Основа производства – ручной индивидуальный труд

Основа производства – ручной
индивидуальный труд

7.

Социальная структура Социальная структура
Сословие —
социальная группа,
члены которой
отличаются по
своему правовому
положению: их
состав, привилегии
и обязанности
определяются
законом.
Принадлежность к
сословиям
передаётся по
наследству

8. Социальная структура

Социальная структура
Внеэкономическое принуждение — форма
принуждения к труду, основанная на
личной зависимости трудящихся от
эксплуататоров.

9. Контакты между странами — минимальны

Контакты между странами
минимальны

10. Политическая жизнь

Политическая жизнь

11. Религия – основа жизни

Религия – основа жизни

12. Индустриальное общество

Индустриальное общество

13. Капитал – основной фактор производства. В промышленности занято около 85% населения

Капитал – основной фактор производства. В
промышленности занято около 85% населения
Капитал —
совокупность
имущества,
используемого для
получения прибыли

14.

Использование механизмов в процессе производства, стандартизация деятельности Использование механизмов в процессе
производства, стандартизация деятельности

15. Основной продукт – продукты производства

Основной продукт – продукты производства

16. Социальная структура

Социальная структура
Социальные классы группы людей,
которые различаются в обществе по
отношению к собственности на средства
производства и общественному
разделению труда

17. Социальная структура: социальная стратификация

Социальная структура: социальная
стратификация
Высший класс (буржуазия)
Средний класс
(средняя буржуазия, рабочая
аристократия)
Рабочий класс
Низший класс (люмпенпролетариат)

18. Глобальное воздействие человека на природу

Глобальное воздействие человека на природу

19. Тесное взаимодействие с другими странами

Тесное взаимодействие с другими странами

20. Демократия – основа политической жизни

Демократия – основа политической

жизни

21.

Новые духовные ценностиНовые духовные ценности

22. Постиндустриальное (информационное) общество

Постиндустриальное
(информационное) общество

23. Знание –основной фактор производства

Знание –основной фактор
производства
Информация – это некоторые сведения,
совокупность каких-либо данных.

24. Основной продукт — услуги

Основной продукт услуги
Распределение численности занятого населения США по
видам экономической деятельности

25. Автоматизация и компьютеризация производства и общества

Автоматизация и компьютеризация
производства и общества

26. Понятие Восток и Запад

Понятие Восток и Запад
Критерии
сравнения
Восточное общество
Западное общество
Ход
историческ
ого
процесса
Непрерывность,
отсутствие явных
граней между эпохами
Неравномерность
движения истории,
очевидные разрывы между
эпохами
Особенност
и
историческ
ого
развития
Неприменимость
европейской концепции
линейного прогресса к
характеристике
особенностей
исторического развития
Общественноисторический прогресс
очевиден, может быть
измерен посредством
разных критериев
Отношение
людей к
природе
Идея слияния
Идея подчинения природы
человеком

27.

Понятие Восток и Запад Понятие Восток и Запад
Критерии
сравнения
Восточное общество
Западное общество
Формы
собственно
сти
Общественно –
государственные
формы, при слабом
развитии частной
собственности
Частная собственность.
Право собственности –
естественное и
неотъемлемое
Уровень
социальной
мобильност
и
Низкая, границы между
социальными
общностями устойчивы
Высокая, практически
неограниченные
возможности социальных
перемещений.
Государств
енный
контроль
общества
Государство полностью
подчиняет общество
Общество автономно,
складывается гражданское
общество

28. Понятие Восток и Запад

Понятие Восток и Запад
Критерии
сравнения
Восточное общество
Западное общество
Отношения
личности и
государств
а
Отсутствие принципа
автономности личности.
Человек – часть
существующей системы
социальных общностей
Автономия, свобода и
права личности –
неотъемлемые права
человека.

Взаимная
ответственность общества
и личности
Система
ценностей
Главный регулятор –
традиции и обычай
Главная ценность –
способность и готовность к
инновациям.

Позитивизм в социологии | Понятия и категории

ПОЗИТИВИЗМ В СОЦИОЛОГИИ — одно из наиболее распространенных направлений в мировой философии, возникшее в середине 19 века благодаря О. Конту и Г. Спенсеру, получившее широкое распространение в естествознании и ставшее методологической основой социологии при ее зарождении.

Позитивизм провозгласил себя научной философией, отказавшись от рассмотрения вопросов, не имеющих однозначного решения с помощью логико-эмпирических методов, например, о первичности бытия либо сознания. Две важнейшие функции научной философии с точки зрения позитивизма: 1) создание научной картины мира, основанной строго на научных знаниях и не нуждающейся в обращении к мистике, трансцендентному и т.п.; 2) обобщение методологии научного познания, новых методов, техники, процедуры, возникающих в отдельных дисциплинах.

Основатели позитивизма и социологии считали, что социальная жизнь может и должна быть улучшена, оптимизирована на основе познания и использования объективных социальных закономерностей, открытых методами науки.

В социологии позитивизм прошел несколько исторических этапов. Для раннего позитивизма времен Конта, Дж. Милля, Спенсера, школ «одного фактора» характерны такие черты, как натурализм, эволюционизм, органицизм. Значительной заслугой этого периода стало введение в обществознание практики эмпирических исследований как главного способа превращения гипотез в верифицированное социальное знание.

Неопозитивизм как новый этап развития позитивистской методологии в социологии формируется с начала 20 века. Первоначально он возникает в «Венском кружке» (эмпирическая социология О. Нейрата) и немецкой школе формальной социологии (концепция социаций Г. Зиммеля), затем активно развивается П. Лазарсфельдом, рядом американских социологов, в частности, Чикагской школой. На этом этапе на первый план выходят след.

принципы:

1) субъективность социального актора должна исследоваться исключительно через анализ наблюдаемого поведения; 2) все используемые в анализе категории должны быть эмпирически операционализированы; 3) социология должна стремиться к квантификации характеристик изучаемых социальных явлений; 4) главная задача социологии — освободить социальное знание от ценностных, идеологизированных суждений.

Ряд историков социологии выделяет также постпозитивистский этап в социологии, датируя его появление 2-й половиной 20 века. Сюда часто включают столь разнородных теоретиков, как К. Поппер, И. Лакатос, Т. Кун, Р. Арре. Главное отличие этого этапа видят в адаптации позитивизма к современным реалиям методологического дискурса в теории социологии. Делается это в основном за счет включения в позитивистский подход отдельных положений из иных методологических направлений, в частности, из герменевтики, экзистенциализма и др. При этом новыми ключевыми характеристиками данного этапа считаются: 1) приоритет теоретического уровня социального знания и декларирование его качественного своеобразия; 2) реабилитация метафизических допущений в социологическом исследовании, в т.

ч. и их ценностного компонента.

В отечественной социологии первым позитивистом, вероятно, следует считать Г.Н. Вырубова, помогавшего Конту издавать в Париже «Журнал позитивной социологии». Большую роль в распространении позитивизма в социологии сыграли также М.М. Ковалевский и Е.В. Де Роберти. Одним из крупнейших представителей российского неопозитивизма был П.А. Сорокин. Уже в первой своей монографии «Преступление и кара, подвиг и награда» (1914) он предвосхитил появление бихевиоризма, опередив на треть века работы Б. Скиннера. Можно считать, что последующая эволюция его позиции, завершившаяся формулированием концепции интегрализма, привела Сорокина на позиции постпозитивизма.

В.П. Култыгин

Социологический словарь / отв. ред. Г.В. Осипов, Л.Н. Москвичев. М, 2014, с. 338-339.

Литература:

Кон И.С. Позитивизм в социологии. Л., 1965;

Кукушкина Е.И. История русской социологии 19 — нач. 20 в. М., 1993;

История теор. социологии: В 4 т. М.; СПб., 1997—2000;

Култыгин В.П. Классическая социология. М., 2000;

Contemporary Sociological Theory / Ed. by С. Calhoun et al. Oxford, 2002.

Англо-американская антропология: проблемы метода

За последние двадцать лет в англо-американской философии и культурной антропологии получила распространение мысль о том, что позитивизм, являвшийся фундаментом интеллектуальной самонадеянности культурной антропологии, не имеет более абсолютных оснований.

Анализируя критику позитивистских оснований культурной антропологии, трудно определить, что такое антропологический позитивизм, кто его создатели и сторонники, в чем собственно заключается природа их «греха».

Противникам позитивизма представляется или нежелательным или невозможным точное определение предмета их критики. Обратимся к анализу некоторых позиций, тщательно выверяя использование термина «позитивизм» в культурной антропологии.

Пол Б. Роскоу пытался доказать: в американской науке происходило «длительное разрушение представлений о позитивизме»^¹.

Прежде всего вызывает несогласие вывод критиков о том, что методы естественных наук неприменимы к исследованию человеческой культуры и общества — вывод, к которому они пришли на позитивистском, и, следовательно, недостаточно адекватном понимании естественных наук, большинство из них представляет центральным в своих работах. Однако благодаря ориентированности на доказательства данного вывода именно позитивисты обнаружили герменевтическую природу естественнонаучного метода, делающую науку неотделимой от антропологического объяснения, от интерпретации.

Формы позитивизма в культурной антропологии

Дж. Ст. Милль весьма точно подметил: «Хотя стиль мышления, выраженный термином позитивный, или позитивизм, широко распространен, эти слова, как правило, известны наиболее хорошо благодаря врагам этого стиля мышления, нежели благодаря его сторонникам»^². В современной культурной антропологии США положение практически не изменилось, понятие позитивизма — всегда конструкция его противников, трансформировавших термин в нечто синонимичное прогрессивному либерализму, поставивших его в один ряд с направлениями консерватизма. Позитивизм стал чем-то вроде касты, привлекающей фальшивым золотом принятой в нем догматики. Пол Рабинов и Вильям Силливан, например, определяют «позитивистскую ортодоксальность» как «очарованность» редукционистскими моделями и количественными измерениями, Роберт Мэрфи говорит о «простом позитивистском убеждении», Томас Шалвей называет позитивизм «доктриной», Мишел Харкин — «наивным позитивизмом», Клиффорд Гиртц — «вульгарным», Ладислав Хоули сетует на «трудноопределяемый позитивистский подход»^³.

По признанию большинства авторов, трудно четко установить, кто или что подвергается в антропологии нападкам. Хотя позитивисты указывают на Э. Дюркгейма, А. Р. Рэдклифф-Брауна, а Роберт С. Юлин — на Р. Хортона и Жасарви. Они характеризуются как позитивисты, и даже как более гонимые позитивисты, чем выставляющий напоказ свою позитивистскую принадлежность Р. Бернард.

В 90-х годах критики выдвигают аргументы против современных позитивистов, отождествляя их взгляды с тем, что считается позитивистским мышлением. Пол Б. Роскоу пишет: можно обнаружить позитивизм, различным образом присутствующим в произведениях британских и французских мыслителей — от Бэкона до Декарта, от Сен-Симона до Дж. Ст. Милля. В произведениях викторианской эпохи, высоко ценивших этих мыслителей, в логическом позитивизме, фальсификациях К. Поп- пера, в эмпиризме, в методологическом прагматизме, в методологическом натурализме, в сциентизме, в «холокультурной» методологии, в методах включенного наблюдения, в антропологическом эксперименте, в механицизме, в интеллектуализме, в социокультурном эволюционизме, в социальном детерминизме, в функционализме, в марксизме, в культурологии Л. П. А. Уайта, в культурном материализме, в структурализме, в теории конфликта, в теории деятельности, в методологическом индивидуализме, в бихевиоризме, в ситуационной логике, в логическом атомизме Леонарда Блумфилда, в лингвистике Ноама Чомски, в генеративной семантике, в британской антропологии 60-х годов, в англосаксонской социальной науке, в британской интеллектуальной жизни, в протестантской культуре, в западной культуре^⁴.

Представляется, что каждый позитивист сохраняет и притягивает критику — и начинает быть «тайным позитивистом». Четкое определение является радикально невозможным, и можно заключить лишь об одном: позитивизм перенес такую же судьбу в культурной антропологии, что и в философии и социологии — он использовался, по выражению Энтони Гидденса, «так широко и неопределенно как оружие критических нападок… что потерял любые притязания на приемлемое и стандартное значение»^⁵.

Однако более тщательный анализ культурной антропологии США позволяет предположить, что относительно связанное представление о позитивизме, отличное от расширенных и кажущихся фрагментарными представлений, делающих его предметом для нападок, все-таки существует.

Позитивизм возник как совокупность исторических случайностей, описательности методики «и — или», основанной на традиционных наставлениях о предмете и методе в естественных науках, которые, по общему мнению, стали привычными в социальных и естественных науках и характеризуют даже модернизм. Антропологическое представление о позитивизме выражается в том, что нередко именуют «правильной моделью» естественных наук: набор философских или эпистемологических концепций относительно природы Вселенной, места в ней человека и специального, научного, смысла, которым может быть генерировано «объективное» или «истинное» знание. Эта позитивистская модель говорит о предикативности экзистенции объективной реальности, независимой от человеческих ощущений и интерпретации; она настаивает на способности человека к ощущениям, с помощью органов чувств, когнитивно и лингвистически опосредующим аспекты этой реальности, т. е. факты. Она стремится создать «действительно внеличностную или объективную», «внеценностную» когнитивную репрезентацию, или «ментальную карту» реальности как целого в теории. Такие попытки предпринимались Джералдом Д. Берреманом, Полом Дайнером и Эвжени Робкин в 70-х годах, Р. Ф. Эллен, Дэвидом Феттерманом, Джеймсом Л. Пикоком, Бернардом МакГрэй- ном, Мартином Хаммерслеем и Полом Аткинсоном, Мишел Харкин в 80-х; Полом Фрейдериком и Джеоффри Самюэлом, Эмили Шультц и Робертом Г. Лавендой в 90-х.

Значения, посредством которых позитивисты пытаются достичь своих целей, представлены несколько разноречиво: то как разнообразные компилирующие собрания фактов, то как конструкция идеального языка науки, включающего контролируемые сравнения, абстракции, теоретический формализм и партикулярную систему измерений, индукцию, дедукцию, верификацию, фальсификацию, безосновательность, то как проверка гипотез гипотетико-дедуктивным методом; и (или) логика эксперимента. Нигде нет указаний на то, является ли позитивизм описательным или предписывающим методом, или тем и другим одновременно. Одни авторы трактуют его как модель научной практики, другие — как модель для научной практики, третьи склонны рассматривать прагматизм как и то, и другое. Кроме того, остается неясным, как позитивисты предполагают постижение продуктов этой практики: является ли она воплощением авторитетно установленной истины, дополняющейся деталями, конституирует ли «истину» тот состав знания, который представляет ее сейчас; каково «тело знания» по характеру: кумулятивно оно или прогрессивно; или это — некоторый вид «универсальных», «определяющих» законов, или «обобщений» относительно реальности?

Позитивистская философия виделась ее критикам зачастую как расползающееся зло, глубоко проникающее в западное мышление, которое теперь можно обнаружить в огромном разнообразии интеллектуальных субструктур и движений. Подобное видение позитивистской философии восходит к периоду позднего Средневековья и европейского Возрождения, к эпохе Просвещения. Их французское происхождение часто ведет к Декарту — через Кондорсе, Таргот, Даламбер, Монтескье и их британских последователей от Ф. Бэкона до Д. Юма.

Основателями позитивизма считаются А. Сен-Симон и О. Конт. В философии позитивизм был связан с именами Э. Маха и Р. Авенариуса, неопозитивистских философов Венского кружка и Берлинского общества эмпирической философии. Под влиянием О. Конта позитивизм распространился в новых социальных науках. В социологии позитивизм представлен Г. Спен-сером, Э. Дюркгеймом, М. Моссом и более поздними А. Ароном,

Ч. Шилзом, Т. Парсонсом; в антропологии позитивизм отождествляется с именами Р. Майна, Майтланда, Люббока, МакЛеннана, Э. Б. Тайлора, Л. Г. Моргана, Ч. Риверса, Б. К. Малиновского, А. Р. Рэдклифф-Брауна.

В современной модернистской антропологии США позитивизм получил распространение практически во всех сферах, особенно в культурном материализме, компаративистике и в самостоятельной «научной» антропологии^⁶.

Первым следствием позитивизма является отождествление позитивизма с методологическим натурализмом, или «методологическим единством». Поскольку позитивисты считают научный метод, и только научный метод, продуцирующим «истину» или «объективное знание», они защищают его применение во всех сферах, ко всем формам предметов материального мира и замещение им всех остальных смыслов познания. Метафизика и философия, таким образом, защищены, и единственным всеобщим занятием становится выработка представлений о приложении научного метода — «редукция эпистемологии к методологии», по замечанию Роберта С. Юлина. В австро-германской антропологии на это указывал Ю. Хабермас^⁷.

Признавая социальные науки, методологический натурализм утверждает, что, социальный мир есть часть, или вид природного мира, и что, следовательно, методы естественных наук могут и должны быть приложены к исследованию социального мира^⁸. Второе следствие позитивизма — антропологическая боязнь того, что присвоенное частному моменту определение «позитивизм» становится тождественным науке. В некотором смысле и по некоторым причинам эта связь фальсифицирована. Позитивизм, как пишет Эдвин Арденер, «есть научный метод, используемый, — и это доказуемо, как его код…»^{⁹ ¹⁰}. Пол Динер и Эвжени Робкин добавляют, что физики «в значительной степени отказались от методологии фактического позитивизма»^¹¹, поскольку они ясно понимали, что эти методологии однажды уже составили то, что делают ученые.

В других концепциях отождествление науки и позитивизма завуалировано. Так, Стефен А. Тайлер и Роберт С. Юлин отмечают, в частности, «науку» и «научное мышление», даже когда ссылаются на позитивистскую философию^¹². Мартин Хаммерслей и Пол Аткинсон, скептически смотрящие на эту философию, ссылаются на позитивизм как на философию, но относят его к тому, что в действительности делают физики и социологи^¹³.

И наконец, нежелание сопоставлять позитивизм и науку вытекает из отождествления науки с ньютоновской механикой и локвантовой атомной физикой. Как правило, подобное нежелание, по замечанию Джеоффри Самюэла, объясняется тем, что позитивистские философские положения предшествуют современному их превращению в пост-просветительской истории, что уже стало разновидностью научных традиций. «Модель», «парадигма», «мировоззрение», «ортодоксия», «доктрина» или «вера» сопровождают практику естественных и особенно социальных наук, о чем свидетельствуют Л. Хоули, Р. Мэрфи, М. Шалвей и др. С положениями позитивизма они связаны практикой социальных и естественных наук таким образом, что позитивизм превращается в науку. В таком видоизменении позитивизм представляется как распространяющийся вне академической науки на Западе, особенно протестантском, т.е. в Британии, США, Канаде и т.д., где культура в целом становится, по выражению Э. Арденера, «ложным позитивизмом», «религией», «одурачиванием образованных масс»^¹⁴.

Позитивизм как интерпретация науки

Антропологический позитивизм получил свое начало вне антропологии, что объясняет многое представляющееся необъективным в его структуре и имидже. Трансформация позитивизма из интеллектуального раритета в препятствие академической теории была вызвана той ролью, которую он сыграл в генерации враждебности к идее науки об обществе, достигнув тем самым определенного статуса в антропологическом повороте к герменевтике и в постмодернистском согласии с рефлексионизмом и текстуальным репрезентативизмом.

Сущность такого результата двойственна: во-первых, некоторые критики, соглашаясь с мыслью о том, что позитивистские философские положения входят в научный обиход, представляют позитивизм как науку, однако затем, указывая на очевидные промахи его создателей, выставляют опровержения и, следовательно, претензии к наукам об обществе. Например, С. А. Тайлером в основополагающей тенденции развития истории постмодернистской этнографии представлено то, что можно назвать позитивистским лагерем в споре с австро- германской социологией о статусе антропологии как «науки», признанием ее противоречий как почвы для краха «научного мышления»^¹⁵. Убежденный в том, что он избавился от науки и, следовательно, от науки об обществе, Тайлер использует постмодернистскую этнографическую альтернативу построения модели научного познания.

К сожалению, аргументы С. А. Тайлера подтверждают недовольство Дж.Ярви: позитивизм — выдумка для развенчания обмана науки посредством «обманчивого сведения ее к грубости тетушки Салли… которую можно легко стряхнуть»^¹⁶. Иначе говоря, эти основы редукционизма разрушаются под напором позитивизма. Позитивистские характеристики научного метода как индукции, дедукции, верификации, фальсификации и т.д. сталкиваются с хорошо известными и труднопреодолимыми логическими усложнениями, не оставляющими в стороне проблему теоретического предопределения: это в принципе всегда способность множества возможных теорий подгонять любые имеющие пределы наборы фактов под свои интенции. Более того, как программное утверждение позитивистская философия обречена на неспособность устанавливать порядок в собственных терминах, вырабатывать критерии, отличающие ее в общей системе знания. В результате позитивизм не способен создавать и конституировать положения, на которых могла бы быть основана научная практика, и, по предположению С. А. Тайлера, это происходит по той простой причине, что это невыполнимо.

На наш взгляд, в противоположность настроению С. А. Тайлера, позитивистские споры не ведут к краху научного мышления: к краху его ведут позитивистские представления о научном мышлении, а точнее, их экстраполяция на науку.

Если выпады С. А. Тайлера против наук об обществе выглядят очевидно обманчивыми, то стратегия, посредством которой представление позитивизма сводится к идее естественной науки об обществе, выглядит обманчиво очевидной. Он приводит к герменевтической традиции атаковывать не столько самое науку, сколько методологический натурализм. Впервые появившийся в работах западногерманских философов-идеалистов XIX в., развитый затем такими учеными, как М. Вебер, Г. Гадамер, П. Рикер, он воспринял идею о том, что научный метод, возникший в связи с исследованиями естественного мира, неприменим к исследованиям мира социального. Л. Хоули и Р. Ф. Эллен ставят акцент на частных эксплицитных терминах. Защищая методологический натурализм позитивистской антропологии, они доходят до признания того, что «социальные феномены не есть нечто внешнее человеку, подобно тому, как феномены природного мира являются внешними друг другу; они конституируются пониманием, опосредованным органами чувств, они не существуют независимо от культурных значений, которые люди используют для их интерпретации, и, следовательно, для их создания»^¹⁷.

В противоположность физическим фактам, «социальные факты» не являются вещами, которые можно легко пронаблюдать. Единственный феномен социальной жизни, наблюдаемый в позитивистском смысле, есть физический, действующий опыт, что и делает его социально значимым^¹⁸. Если бы не исследователи, желающие объяснить значение действий и событий, ими наблюдаемых, люди как актеры должны были бы проводить эти действия одновременно и через чувства, и через мысли. Для многих критиков позитивизма антропологический смысл этого аргумента выглядит преходящим. Во-первых, при изучении социального мира антропология призвана заменить методы естественных наук герменевтическим или интерпретативным методом: «… логическим следствием теории социального мира, созданного во взаимодействии его участников и имеющего наибольшее смысловое значение… есть теория когнитивной способности через участие в создании этого смысла», — настаивают Л. Хоули и Р. Ф. Эллен^¹⁹.

Во-вторых, поскольку этнограф не касается наблюдения «социальных факторов», непосредственным образом постулированных позитивизмом, а интерпретирует неизбежные, вплетенные в них конструкции, то никогда: ни на практике, ни в принципе — не может быть объективным «этнографическое» знание, ибо оно есть неинтересное и обесценившееся. Следовательно, по замечанию Э. Робкин, П. Динера, Ст. Даймонда, процессы, в результате которых из полевых исследований возникают факты и впоследствии в качестве текста становятся связанными со множеством проблем. Рассматривая влияние исследователя на поведение исследуемых, Ст. Даймонд настойчиво повторяет, что этнографы должны говорить о диалектике этих процессов и их влиянии на собранные факты^²⁰. Затрагивая влияние интересов ученого и его теоретических препозиций на собирание или выборку фактов в антропологии, П. Динер и Э. Робкин выдвигают «методологию диалектического диалога», требующую «диалектического диалогического взаимодействия между исследователем и его субъектами или его предметом»^²¹. В последующем оправдывая этнографическое искажение фактов, Дж. Маркус будет утверждать, что герменевтическая чувствительность должна воплотить «стандарты пуританской гордости в виде требований… кто с кем говорит, и каково актуальное бытие, представленное аутентично»^²².

Недостаток такого набора доказательств состоит в консервативности, герменевтической предубежденности. Л. Хоули и Р. Ф. Эллен придают им следующее значение: «. .. социальный мир не есть реально объективный мир, внешний человеку в том смысле, что и любые другие объективно существующие реальности (объективного мира. — Авт.)»^²³. Если герменевтическое движение право в том, что человечество подвешено на паутине значений, которую само же плетет, то как может естественный, природный мир избежать этой участи? Подобно социальному миру, он также должен быть «человеческой» конструкцией. Как бы ни хотели носители идей, т.е. ученые, физические явления не могут быть вне их ожиданий открытыми; скорее, они должны находиться в их умах, ожидая очереди быть «созданными». Выраженная различными способами в различных формах и различными мнениями относительно того, как идеалистические «факты» являются, и даже по поводу того, являются ли выводы эпистемологически относительными, эта пропозиция долгое время была принята в философских науках, что отмечали П. Фейерабенд, Г. Гесс, К. Поппер.

Р. Рорти, критикуя П. Рабинова и В. Силливана, подчеркивал: когда говорят, что «интерпретация человечества как противопоставленного природному миру начинается с постулирования того, что человеческую экзистенцию конституирует паутина значений», то это предполагает, что, например, ископаемые могут быть конституированы без паутины значений. Утверждение, что человеческие существа не будут человеческими, а будут животными, если они не будут много говорить — достаточно верно. Если «вы не можете описать отношения между личностью, шумами, которые она производит, и другими личностями, то вы не можете знать о ней ничего. Но тот, кто достаточно хорошо может сказать, что ископаемые не могут быть ископаемыми, а могут быть просто горными породами, если мы не можем схватить их отношения ко множеству других ископаемых. Ископаемые конституированы как ископаемые посредством сети взаимоотношений с другими ископаемыми и с речью палеонтологов, описывающих эти взаимоотношения»^²⁴. Итак, горные породы не будут таковыми, а будут просто камнями, каковыми они были до их создания как горных пород «паутиной значений». Тяжелые камни не будут камнями, каковыми они были до их конституирования как камней «паутиной значений». И так далее по герменевтическому кругу. «Абсолютно все… конституировано «паутиной значений», — настаивает Р. Рорти^²⁵.

Процессы, на которые ссылается Р. Рорти, документированы социологами науки. Стив Вулгар, прослеживая интеллектуальную эволюцию пульсаров, показывает, как группа астрономов создала и конституировала их экзистенцию посредством интерпретации документов, текстов (данные радиотелескопных наблюдений, поисковых аппаратов, базовой астрономической литературы, господствующих в научном сообществе мнений и т.д.). Эти открытия, равно как и процесс создания внутренней определенности, — хотя объект был конституирован виртуально-наглядно на основе документов и в более общем виде на основе социальных записей, частью которых являлись эти документы, — они были тотчас же интерпретированы, будучи отдельной сущностью, которая находилась «не здесь» и была полностью изолированна, но тем не менее давала повод для появления новых документов и новых текстов. В конечном счете интерпретационные и риторические детали процессов конституирования были минимизированы, отрицая или обосновывая те или иные факты, подобно тому, как история была переписана ради придания вновь открытому объекту его онтологического основания^²⁶.

Интерпретативная наука и этнография

Критики позитивизма не придают какого-либо значения мировоззренческой интерпретации природы физических фактов. Р. С. Юлин, например, отмечает, что «сознание никогда не копирует просто (физические и социальные. -Авт.) факты, но скорее, связано с их конституированием в комплексе, лингвистически опосредуя социокультурный познавательный процесс»^²⁷. С ним согласны Дж. Пикок и Дж. Ярви. Позитивизм терпит крах, признавая, что ценности и интересы, а также эпистемологические, теоретические и дотеоретические установки научной концепции формируют акт отбора наблюдений или фактов. Хотя здесь просматривается бесспорная посылка наблюдения и факты, подлежащие селектированию, сами по себе являются интерпретативными конструкциями, критики позитивизма не способны сделать из этой посылки важнейшего вывода: методы естественных наук и интерпретативная антропология эквивалентны.

Если физические факты одновременно представляют собой и конструкты, и социальные факты, то они не могут верифицировать или фальсифицировать теорию на манер проницательного видения в позитивизме — дилемма, известная как двусмысленность Квинна-Дахема — двойственность наблюдаемых результатов. Физическая наука, подобно социальной науке, перестает быть объективным конструированием «ментальной карты» реальности в результате рекурсивного сравнения с внешне данными нейтральными фактами. Если факты обладают аналогичным интерпретативным статусом, как и теории, научный метод утверждается вместо субъективного предположения и разнообразных интерпретаций в терминах субъективно ощущаемой консистенции и проблемности, и научные исследования полагаются на интерпретативную способность выдвигать конкурирующие гипотезы.

Чем естественные науки, например физика, отличаются от интерпретации, принятой в антропологии? К сожалению, интерпретативисты замалчивают собственные методологические приемы, поскольку они — тайна позитивизма. Для П. Рабинова и В. Силливана, идущих вслед за П. Рикером, объяснительный метод есть «диалектика предположения и утверждения»^²⁸. Согласно К. Гиртцу, она включает предположение значений, оценку предположений и выведение объясняющих умозаключений из лучших предположений. В наблюдаемом человеческом поведении, отмечают Дж. Пикок, М. Хаммерлей, П. Аткинсон, мы выводим гипотезы из нашего культурного знания, описывая и объясняя человеческие действия, мы тщательно проверяем их всей дальнейшей информацией.

Однако неясно, как эти методы предполагается отличать от научных методов, всегда описывающихся как гипотезы или предположения, за которыми следует или утверждение, или отрицание.

Рассматривая идеи текстуальной интерпретации П. Рикера, П. Рабинов и В. Силливан, а с ними и многие другие интерпретативисты находят немедленное методологическое подкрепление. Текстуальная интерпретация, по мнению П. Рикера, «есть диалектическое вовлечение». Рассмотрение начинается с первоначального предположения о смысле всего текста, движется к процедуре утверждения и возвращается к более развитому пониманию текста. Теперь оно состоит в процедуре утверждения первоначального предположения, в котором П. Рикер видит критическую разницу между научным и объяснительным методом. В интерпретации текстов она «сравнима с юридической процедурой использования законов в судебной интерпретации». Она близка к «логической возможности», или к «логике эмпирической верификации», т.е. научному методу, где юридическая ратификация продуцирует только «возможную», но не «истинную», интерпретацию. Однако попытка познания герменевтических методов естественных наук, примененная к антропологическим наукам, приводит к искажениям: юридическая метафора характеризует формирование ее создателя. Проблема заключается в позитивистском понимании естественных наук. В противоположность его постулатам, «эмпирическая верификация» продуцирует не «истину», а лишь объяснение. Иными словами, это объяснение кажется более возможным, чем другие, в свете сравнительного и оценочного процесса, что связывает интерпретацию (фактов и теорий) с различной, субъективно проставляемой, степенью проблемности. В герменевтике « интерпретация должна быть не только возможной, но она наиболее возможна, чем другая интерпретация. Существует критерий относительного превосходства при решении конфликта (между соперничающими интерпретациями. — Авт.), который может легко быть выведен из логики субъективной возможности»^²⁹.

Л. Хоули и Р. Эллен предлагают альтернативное представление об интерпретативном методе, основанном на идиоме участия. В интерпретационную методологию Л. Хоули включено «понимание предмета, заменяющее (позитивистское — Авт.) понятие простого наблюдения как главной фактособирающей процедуры». Р. Эллен расширяет значение сказанного: «…существует методология, где понятие успеха замещает истину как критерий полноценности и где участие исследователя становится главным смыслом верификации его выводов. Если талант, способность к взаимодействию с субъектами, т.е. если есть талант и способность наладить контакты с субъектами, то понимание антропологом изучаемой культуры верно»^³⁰.

Эти антропологические описания выглядят так же, как описания значений, при помощи которых ученые-естественники распространяют свои положения на факты научного мира. Это не некая истина или ложь, предполагающие определенную воплощенность фактов, но вряд ли такие конструкции фактов способствуют компетентному участию в научной жизни. Л. Хоули отмечает, что антропология недавно определила себя как «объяснительную гуманитарность, связанную скорее с культурной спецификой и культурными различиями, нежели с обобщающей наукой»^³¹. Когда С. А. Тайлер представляет постмодернистскую этнографию как «кооперативный развивающийся текст, состоящий из фрагментов докладов, предназначавшихся для того, что вызвать в умах как читателей, так и самого автора мощный всплеск фантазии относительно возможности мира обыденной реальности»^³², он делает не более чем утверждение, что естественные науки, равно как и этнография, есть науки именно о мире обыденной реальности.

Наука, интерпретация, наблюдение и смысл образа

Данное подчеркивание объяснительной сущности любого мировоззрения, традиционное для антропологии, есть постулирование герменевтической природы естественнонаучного знания, выведенное в философии и социологии; оно совпадает с мнением о том, что многие критики американской позитивистской культурной антропологии нуждаются в переосмыслении этого момента и его применения. На наш взгляд, претензии позитивистов уводили их в сторону всеохватывающего механистического взгляда естественных наук, который подвергался обструкции не только из-за герменевтической сущности науки, но и из-за научной сущности собственно герменевтической этнографии^³³.

По убеждению англо-американских культурантропологов, если и существует разница между этнографической и научной практикой, то она определенно состоит в большей значимости наблюдений и образов для практики этнографической. В естественных науках физический мир, фонд знаний традиционно дополняют сравнительно демократическую доступность наблюдений и образов: солнечный спектр, например, может быть описан любым астрономом. В результате индивидуальное влияние исследователя на наблюдение и объяснение относительно нестабильно, а в сообществе, которое привычно трансформирует плоды скептического поведения в символический капитал, это помогает подкреплять критические позиции. Поэтому «утверждение», «отрицание», «отвержение» опубликованных фактов и теорий долгое время признавалось как «научный метод».

В культурной антропологии, напротив, этнограф — единственный работник в экспедиции, поэтому типична монополизация наблюдательской и репрезентативной власти. Диктат наблюдателя — капитал, который этнографы традиционно поддерживают ссылками на то, что «предписана специфическая стратегия авторства… (включающая. — Авт.) бесспорную цель — проявлять истину как первостепенное в тексте». Проверка, или хотя бы попытка проверки этнографических фактов воспринимается как некая бестактность, ибо в антропологии традиционно санкционировано преимущество полевых записей первого исследователя до самой его смерти. По мнению Д. Кэмпбелл и Дж. Джексона, опубликованные положения и интерпретации относительно культурного мира — не что иное, как предмет, подлежащий «утверждению» или «отрицанию» посредством простого рассуждения, и никто, кроме этнографа-автора, не имеет наблюдательской и репрезентативной власти для выполнения этой задачи.

Такова научная сущность этнографических конструкций, нередко очевидная при переосмыслении этнографических работ, нередко возникающая в ситуации, когда, например, два этнографа работают в одной и той же сфере. В частности, факты о племени шеуер Э. Э. Эванс-Притчарда могут быть представлены для опровержения новыми построениями. Р. Ф. Форчун ставит под сомнение выводы Маргарет Мид относительно миролюбия племени горных иранеги, ссылаясь на показания очевидцев, свидетельствовавших о том, что при контакте племени с европейцами половина всех взрослых мужчин была убита^³⁴.

Так же, как и любой избыток позитивистских притязаний, монополия этнографических наблюдений и репрезентации принимается в расчет при повышении постмодернистского интереса к вопросу об истинных примерах полевых исследований и их текстуальной репрезентации. В естественных науках применение фактов и текстуальное их осмысление выглядят относительно бесспорными: в случае сомнения члены научного сообщества всегда могут «убедиться сами» и «сами интерпретировать». В антропологии, где лишь один участник академического сообщества обычно может «видеть сам» наблюдаемые и представляемые целостности, сильна значимость субъективного искажения интерпретации.

Поскольку этнографы зачастую не способны выяснить основу этой этнографической монополии, их постмодернистские предписания «непосредственного наблюдения и интерпретации» не более действенны, чем позитивистские предписания «объективности». Гилберт Гердт и Роберт Столлер защищают этнографическую исключительность эксплицитных деталей полевых исследований, что призвано облегчить «распаковку» этнографической интерпретации. С ними согласен Дж. П. Дюмон. Однако все это не может придать авторитетности такой антропологии. Когда Дж. Маркус призывает этнографов «принять образцы пуританской чести», рассуждая о том, кто и для кого предназначает свои тексты, которые есть актуальное бытие, представленное аутентично, он таким образом пересматривает статус этнографа как единственной персоны, которая может знать и представлять свои собственные стандарты как результат приверженности «пуританской чести»^³⁵. «Монологический авторитет», по замечанию Дж. Клиффорда, не преодолен до сих пор и продолжает оставаться центральной проблемой в англо- американской прагматистской антропологии^³⁶.

П. Роскоу полагает, что не случайно проблемы постмодернизма имеют большее влияние в экономике, социологии, психологии, чем в антропологии. При эмпирическом рассмотрении большинства результатов деятельности исследователей, сфокусированной на западном обществе, доступ в этих дисциплинах более демократичен и, следовательно, выглядит лишенным проблем, которые очень остро стоят в антропологии, ибо вектор направленности ее интересов ориентирован на изучение не-западных обществ. Это может быть обусловлено также и тем, что антропология связана более с созерцанием, что ведет не столько к постмодернизму, сколько к прагматизму, подрывающему авторитет наблюдений и представлений как основных и единственных методов антропологической науки.

Границы научного метода в антропологии

Если объяснительный и научный методы — одно и то же, то становится очевидным, что один из них просто не может быть методологической корректировкой другого»^³⁷.

То, что отсюда вытекает, не является выводом относительно металогических коррекций, скорее говорит об эмпирическом или теоретическом аспектах. С одной стороны, некоторые сторонники интерпретативизма действительно хотят поправить выдвинутое и поддерживаемое позитивизмом положение о том, что «реальные факты» есть «социальные факты», т.е. нормы, институты, системы «актуально существующих отношений», а не специфические действия индивидов в диалогическом взаимодействии друг с другом и с этнографом^³⁸. С другой стороны, противодействие сторонников интерпретации современному теоретическому допущению о том, что идеи не имеют автономности в человеческом поведении, а являются сводимыми к иным параметрам экзистенции. Такое положение и такой вывод могут быть проиллюстрированы рассмотрением положения, которое некоторые критики позитивизма высказывают относительно науки об обществе. Многие интерпретативисты среди интеллектуальных моментов отдают предпочтение пониманию и репрезентации — только и единственно — культуры. Вдохновляемые принципами методологического натурализма, позитивисты, однако, идут значительно дальше: поскольку ученые-естественники проходят через собирание и репрезентацию фактов о горных породах, видах флоры и фауны, астрономических телах и т.д. и конструируют теории о том, что лежит «вне» поведения этих физических феноменов то и антропологи-позитивисты ведут поиск идентичности научной интерпретации второго порядка, «кроме» первопорядковой этнографической интерпретации, т.е. тоталитарной теории, воплощающей транскультурные законы и причины, которые учитывают поведение как внутри человеческих сообществ, так и между ними.

Для одних критиков позитивизма этот поиск фатально порочен. Он оправдывает «детерминизм» человеческого действия, т.е. то, что позитивисты обычно теоретически относят к крайностям функциональной теории. Он берет человека и его поведение, не делая аналитической разницы между физической и биологической природой поведения. Для других критиков этот поиск не столько порочен, сколько обычен^³⁹. П. Динер и Э. Робкин уверены, что только «процесс объективирования человеческой субъективности» в этой «позитивистской» манере ведет к этическим проблемам, таким как призывы В. Скиннера двигаться без свободы и достоинства»^⁴⁰.

Трудно переоценить такую критику, ибо в антропологии США ни ее основания, ни принятые в ней значения и решения в высшей степени спорных вопросов и терминов типа «законы», «причины», «детерминизм» четко не обозначены. Всеобщая форма аргументации — привычно-интимная, фамильярная — пррявляется и в очевидности черт, предложенных Энтони Гидденсом и Айр Кохеном, которые продолжили дискуссию. Согласно их доводам применение научного метода негласно вводит унифицированный принцип, метафизическую веру в существование естественного порядка, регулирующего и упорядочивающего мир. Без такой веры ученые будут не способны сформулировать «универсальные (эмпирические) законы типа: «если исходное условие (или условия) А, порождающее следствие (или следствия) В, имеется, то следствия В всегда следуют»^⁴¹. Если аналогичные эксперименты всегда, или хотя бы иногда, приводят к различным результатам, то следует вывод, что научный метод терпит кризис.

В случае естественных наук вера в естественный порядок справедлива — или предполагается таковой критиками позитивизма — поскольку физический космос призван быть чем-то определяющим, целиком руководимым вневременным, непространственным порядком сил или отношений. Человечество имеет, возможно, уникальную характеристику, вариативно определяемую как «самосознание», «рефлексивность», «интенциальность», «рационализация деятельности», «целеполагание», что обеспечивает ему свободу диктовать свои действия. Следовательно, не существует радикального детерминизма человеческой деятельности в том смысле, что не существует сил, которым люди должны подчиняться автоматически, как это делают атомы, молекулы и т.д.

Универсальные законы человеческого поведения, всегда реализующиеся внутри или между культурами, никогда не могут быть сформулированы окончательно, поскольку люди, в отличие от атомов, имеют способность определять законосообразность и формировать законосообразные регулятивы своих действий, строить их в соответствии с пониманием ситуации, и, таким образом, в принципе подрывать их действие.

Проблема, связанная с анализируемыми выше доказательствами, состоит в том, что они работают только в качестве критики позитивистского понимания естественнонаучного метода и того, что он продуцирует. В противоположность этому имплицитному суждению, успех и признание естественных наук определяется не благодаря бескомпромиссному детерминизму в их предметном поле, а благодаря универсальности основополагающих принципов; и их метод не продуцирует и не может продуцировать универсальные законы. Во-первых, конечно, если человеческое поведение является неуправляемым и незаконосообразным, тогда такое же положение должно выдвигаться относительно физического мира — относительно пространства, в котором люди находятся, порождающего человеческое поведение. Согласно теории хаоса точные физические процессы, такие как турбулентный газообразный состав и жидкая струя, популяционная динамика видов хищников и их жертв и даже увеличение механических соударений, не могут быть схвачены как универсальные законы, даже если их поведение будет целиком детерминировано. В конечном счете в квантовых основаниях современной физики утверждается, что физический мир не существует в виде бескомпромиссного детерминизма и что, следовательно, нет законов, применимых во всех пространствах и во все времена.

Признавая, что физический мир не является ни полностью детерминированным, ни полностью регулируемым и упорядоченным в его движениях и действиях, ученые-естественники занялись анализами тех аспектов физического мира, которые выглядят образцами регулируемости, упорядоченности, детерминации. Социологи могут считаться пионерами в сферах, где не существует ни регулируемости, ни упорядоченности — в исследовании человеческого поведения и его продуктов. Однако сомнительно, что каждый, даже наиболее последовательный идеалист согласится с таким пониманием предмета. Даже если (теоретически) люди могут действовать, нарушая все регулятивы их поведения, это не означает, что они будут это делать на практике, если нет никакого другого повода, кроме воспроизводства культуры, т. е. человеческой репродукции и жизнедеятельности.

Фактически, хотя человеческая рефлексивность, творчество, свобода действий могут предполагать некоторую степень недетерминированности и неуправляемости человеческого поведения, есть повод, вслед за Э. Гидденсом, предположить, что «действия не могут быть полностью автономными. Всегда существуют и субъекты и предметы для социального и физического принуждения, не способные изменяться; это субъекты динамического контроля — асимметричного успеха их возможностей; всегда существуют пределы практики, которую они способны реализовать»^⁴².

Позитивизм в культурной антропологии

Опасность позитивизма в англо-американской культурной антропологии, таким образом, имеет два вида. С одной стороны, существуют работы, мнимо ассоциируемые со строгой риверженностью к позитивистскому идеалу в антропологии, но они намного менее опасны, чем это кажется. В какое бы наивысшее состояние ни приходила «угроза позитивизма», полное его внедрение в практику антропологии невозможно. Как и в естественных науках, как бы антропологи ни оценивали то, что они делают, это всегда отличается от того, что они на самом деле делают. С другой стороны, существует опасность, что неосознанное применение понятий и имиджа позитивизма поглотит антропологию в ее англо-американском культуроиентристском варианте. Наиболее опасна легкость, с которой этот имидж способствует (в некоторых случаях завуалированно, в некоторых явно) отрицанию методов естественных наук как применимых в социальных науках.

Как такое неопределенное и конфликтное представление, как позитивизм, не только сохранилось, но и преуспевает в сфере антропологических идей? Какова бы ни была его субстанциальная сторона, его сущностное качество, представление должно иметь проявление в частностях, ибо сущность всегда тем или иным образом проявляет себя. Неопределенность позитивизма открывает для нападок критиков дальнейшее распространение интеллектуальной консолидации и стремление культурантропологов вывести свою дисциплину на интегративный уровень. Способный определить множество вещей для множества людей, позитивизм получает воплощение во множестве рациональных аргументов относительно недостатков, действительно мешающих американской науке. Более того, как противоречивое единство комплекса идей и критики, позитивизм весьма успешно противостоит тем, кто стремится отвечать на критику неоспоримыми объяснениями.

Прагматистские академические доклады впадают в объяснение частностей понятия позитивизма. Критики чувствуют, что олицетворяют собой движение, ведущее культурную антропологию в никуда. Такие предпосылки открывают суть дальнейшего развития событий: можно предположить, что это будет сциентизм, эпистемологическое и теоретическое высокомерие, с которым позитивисты разворачивают аспекты методологического натурализма, высмеивая любое знание, не генетированное тем, что они принимают за научный метод. Один из основателей сциентизма, Ф. Бэкон, сводил практически все философские приоритеты к ее «позитивной доктрине» как к простой «совокупности видов идолов, осадивших человеческий ум». Возможно опровержение критиков позитивизма по двум направлениям. Первое состоит в научной манере самой по себе, в убеждении, что многое находится в руках ученых-естественников, позитивистских героев, и наконец, в руках тех избранных некоторых антропологических поборников, которые пекутся о научном методе в изумительно наивных терминах. Второе возражение вызывает имплицитная политическая сущность сциентизма, политическая не в аспекте высокой политики, а в виде внутридисциплинарной стратегии и тактики. Сциентизм присваивает термин «наука», как будто бы это магический талисман, гарантирующий аутентичность полусырым идеям, высказываемым под его эгидой. К сожалению, такие утверждения подкрепляют некую притягательность вокруг призывов проставить приоритеты на видах науки и, таким образом, продолжают трактовать как лишенные правомочности гуманистические проблемы и другие формы исследований как ненаучные. Однако большинство форм «гуманитарных исследований настолько же научны, насколько научна квантовая физика, они различаются только материей предмета»^⁴³.

Если сциентизм является действительной целью противопоставления, то объясняется это всеобщим крахом глобальной окостенелости и критикой позитивистских положений: просто потому, что критические интересы найдут себе другие проявления. Нужно принять в расчет и готовность позитивистской науки потерпеть крах: высокомерие естественных наук к их эпистемологическим основаниям как научная тенденция загоняет в ловушку критиков, принимающих как основное ценностное заявление, что позитивистской программой является наука. Современную критическую антропологию могут привести к искажениям и краху попытки следовать путем, проложенным ее наиболее радикальными представителями — Дж. Берреманом и Б. Шолти. Эти закоренелые критики »научной» антропологии разворачивают позитивизм, а вернее, представление о нем, только как о случайном и безвредном; их явной, но эксплицитной мишенью является сциентизм, а их предмет состоит не в отказе от науки об обществе, а в помещении ее внутри рамок гуманитарных, нежели научных. Они всегда точно употребляют термин «сциентизм», этимологически происходящий от термина «наука», но никогда точно не проводят его дифференциации, а это помогло бы предупредить интеллектуальное жонглерство, оставляющее науку один на один со сциентизмом. К сожалению, в докладах многих критиков сциентизм превращается в «позитивизм», затуманивая этимологическое различие, и таким образом имидж позитивизма становится клином между культурной антропологией и возможностями науки об обществе.

Антропологическое представление о позитивизме, таким образом, служит камуфляжем значительным ошибкам, лежащим в самом основании современной англо- американской антропологии. Для обновления необходим длительный период переоценки статуса «естественной науки о культуре» и обществе, на который претендует культурная антропология.

Особенности и основные черты философии позитивизма.

Понятие “позитивизм” обозначает призыв к философам отказаться от метафизических абстракций и обратиться к исследованию позитивного знания.

Позитивизм возникает в 30-40-х годах 19 в. во Франции. Родоначальником этого течения явл-ся О. Конт. Он сформулировал закон о трех последовательных стадиях интеллектуальной эволюции человека: теологической, метафизической и позитивной. На первой, теолог-ой стадии все явления объясняются на основе религиозных представлений, вторая — метафизическая заменяет сверхестественные факторы в объяснении природы сущностями, причинами. Вторая стадия подготавливает третью — позитивную

Позитивистский подход предполагает два коренных преобразования. В сфере науки он означает ее отказ от метафизических наслоений. К которым Конт относил претензии науки на раскрытие причин явлений и проникновение в их сущность. Он утверждал, что наука не объясняет дейст-ть, а лишь описывает явления. Отрицая прежнюю “ метафизическую” философию, Конт не отказывается от философии как таковой. Он полагает, что для адекватного познания дейст-ти отдельных частных наук недостаточно.

Вторая стадия в развитии позитивизма — эмпириокритицизм. Данная стадия сохраняет основную установку позитивизма на описание позитивного, опытного знания. Его представители настаивают на необходимости борьбы в науке с засилием метафизических подходов на изъятие из науки таких понятий, как “субстанция”, “причинность”, “материальное”, “идеальное”.

Третий этап в развитии позитивизма — неопозитивизм — начинается в 20-х г. 20 в. Исторически первый и основной вариант неопозитивизма — логический позитивизм. Представители логического позитивизма исходили из предпосылки, что предметом философии не может быть и теория познания, поскольку ее решения вынуждены выходить на мировоззренческую проблематику, а это неизбежно наталкивает философское мышление в сферу “метафизических” проблем. По их мнению, философия вообще не имеет предмета исследования, потому что она не явл-ся содержательной наукой о какой-то реальности, а представляет собой род деят-ти, особый способ теоретизирования. Неопозитивизм истолковывал истину как совпадение высказываний с непосредственным опытом человека.

Постпозитивизмом называется множество концепций, которые пришли на смену позитивизму. Особое внимание уделяется рациональным методам познания. КАРЛ ПОППЕР. Согласно Попперу, рост знаний достигается в процессе рациональной дискуссии, которая неизменно выступает критикой существующего знания. Отсюда название теории КРИТИЧЕСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ. Поппер считает, что ученые делают открытия, восходя не от фактов к теории, а от гипотез к единичным высказываниям.

1.2.1 Позитивизм в исторической науке: предварительные замечания. Источниковедение

после позитивизма. Рецензия на книгу

Анна Сокольская, авторка нашего “оперного” номера, рецензирует книгу другой авторки, Марины Раку. По забавному стечению обстоятельств и название у нее практически то же, что у статьи в №42. Видимо, разговор про “Оперные штудии”, поднятый на страницах журнала Театр., сегодня необходим и даже неизбежен.

В названии книги Марины Раку «Оперные штудии» (Издательство имени Новикова) нетрудно заметить сходство с термином opera studies. Это нарочито архаичная, уютная калька с практически общепринятого сейчас названия для междисциплинарных исследований оперного жанра. И эта игра стилистическими регистрами (какой немало и на страницах самой книги) содержит скрытый вызов: способно ли историографическое мышление, традиционное для российского музыкознания, вступить в альянс с современными междисциплинарными подходами, нуждается ли в них? Способно — и нуждается. Впрочем, на страницах книги нет места категориям гендерной или постколониальной теории: она полностью умещается на дискурсивной территории, которая принадлежит университетской гуманитаристике и на которой отсутствует любая рефлексия идентичности, кроме идентичности эстетической.

Книга составлена из текстов разных лет (статьи, написанные в 1990-х и 2000-х, были переработаны для этого сборника), сгруппированных в три раздела: «На романтических подмостках», «В поисках советской оперы» и «После конца оперы». От оперы — царицы культурного пространства европейского романтизма — к перекраивающим ее облик и судьбу социально-политическим и эстетическим проектам советской власти, и наконец к деконструкции и распаду (накануне возможного перерождения): таков маршрут книги. И заголовки разделов недвусмысленно обрисовывают эсхатологию жанра.

***

Герои первого раздела — фигуры «эпохи гениев», создатели репертуарных хитов: это итальянские композиторы романтического бельканто («Предварительные рассуждения об итальянской опере раннего Отточенто»), Мейербер («Приключения «Роберта-дьявола» в России»), Вагнер («Размышляя о «тайне формы» у Вагнера») и Чайковский («Пиковая дама». Интертекстуальные опыты»). В первых двух текстах в центре оказывается путь сочинений Россини и Мейербера в литературно-критическом и театрально-институциональном поле XIX века, формирование их образа в сознании критиков и зрителей — и отчасти сценическая судьба. Статьи о Вагнере и Чайковском сосредоточены на иных проблемах: «тайна формы» в операх Вагнера рассматривается как музыковедческий конструкт, и здесь исследовательская мысль автора вступает на тропу метаанализа влиятельных концепций. В тексте о «Пиковой даме» (подытоживающем почти тридцатилетнюю работу автора над этой темой) осуществляется деликатный генетический анализ оперы Чайковского. Ее претексты и интертексты рассмотрены в духе этапных для российской гуманитарной науки постструктуралистских работ — исследований историка и теоретика искусства, киноведа Михаила Ямпольского или лингвиста и литературоведа Александра Жолковского.

Во второй части книги ракурс смещается на социологические, институциональные аспекты существования оперы в советской России («Оперный театр и советская власть. Начало трудного романа») и на ее жанровые метаморфозы в условиях культурного строительства («Опера на путях и перепутьях сталинской эпохи»). Оба текста выстроены при этом по традиционному хронологическому принципу, но каждый подчинён своей центральной идее: в первом исследуется влияние дискурса власти на репертуарные стратегии академических театров (прежде всего Большого), во втором — преобразования жанровых моделей XIX века в творчестве советских композиторов сталинского времени. Особняком стоит статья «Об одном незавершённом проекте «советской комической оперы», или Квартирный вопрос в Москве-столице». В ней виртуозно проанализирована диффузия текста оперы Корчмарева (текста незаконченного и, кроме того, эстетически более чем несовершенного, как демонстрирует автор) и его социального, идеологического и культурного контекста.

Третий — самый лаконичный раздел — посвящен оперному театру последних десятилетий. Несмотря на небольшой объём этой части, диапазон тем оказывается здесь наиболее широким. Это и аналитическое эссе, в котором рассматривается поэтика оперы Денисова («С того берега. Об опере Эдисона Денисова «Пена дней»), и феноменологический поиск точек контакта между операми XX-XXI веков и их публикой («Оперный жанр как антропологический феномен»). В статье «Генезис и смыслы режиссёрского мейнстрима современного оперного театра» режиссёрская опера наших дней возводится к театральным экспериментам начала XX века, а «Кризис современной оперы. Между социологией и эстетикой» является по сути критическим манифестом. В нем постулируется ритуальная природа оперы («…опера есть жанр мистериальный, литургичный…» — с. 394), которая не соответствует ни элитарности современного авангарда, ни актуализации классических произведений.

***

«Оперные штудии» при всем разнообразии тем и ракурсов имеют магистральное методологическое направление: это метод рецептивного анализа, который в последние 20 лет постепенно выходит на арену русскоязычного музыкознания. И в книге производится неторопливая и постепенная проверка границ и возможностей этого метода.

Автор избегает смещения в сторону культурологического анализа (который — далеко не всегда справедливо — в России становится превентивным приговором работе, поскольку часто приравнивается к широкому и ни к чему не обязывающему антропологическому взгляду на любые художественные феномены). Но междисциплинарная природа рецептивистики даёт о себе знать, и в текстах об опере XIX века факты истории литературы занимают не меньше места, чем собственно музыкально-исторические.

Впрочем, исследовательская мысль Марины Раку не забирается и в чисто философские феноменологические дебри, а цепко держится за факты, просто взгляд смещается с «истории гениев и шедевров» на сам нарратив истории музыки. Самое подходящее место этому методу — там, где традиция перерождается или вынуждена заново легитимировать себя (например, когда музыка становится на службу идеологии). В этот момент в силу вступают постулаты русской формальной школы, не потерявшие своей актуальности: происходит процесс приспособления, формирования одного канона из другого.

Работа этого же механизма описывается в тех статьях «Оперных штудий», которые посвящены романтической опере. Она предстает на страницах книги и ностальгически обращённой в прошлое (как в работах о Россини и Чайковском) или же на глазах следующего поколения превращающейся в наследие (как в статье о «Роберте-дьяволе»). Оперный гезамткунстверк каждый раз анализируется как нестабильный, переменчивый процесс взаимной апроприации музыки, драмы, художественной литературы и критики. При этом фокус, который в гуманитаристике уже давно сместился с автора на текст, постепенно переводится на слушателя/зрителя, главного героя этой книги. Почти в каждой работе идёт его поиск. И если XIX век в «Оперных штудиях» все время смотрит в прошлое, то режиссерская опера и вовсе не имеет выбора: «после конца» не остается ничего, кроме тоски по золотому веку, уже изрядно осквернённому интервенциями интерпретаторов.

***

Книга – с ее собственными претекстами – сама становится актом генетической критики, дискурсивным мостом от романтической историографии к современной рецептивистике. Каждый текст содержит в себе следы своей собственной истории. И наиболее традиционны здесь исследования о Россини, Чайковском и Мейербере, где автор опирается на надежную литературоведческую традицию установления скрытых или явных цитат (например, происхождения мотива баллады Томского из «Маленькой торжественной мессы» Россини).

Герменевтическая генеалогия метода работает также на производство новых смыслов: разворачивается реконструирование ранее невидимых сквозных исторических процессов (как в тезисе о преемственности советской оперы по отношению к grand opèra, в истории метаний советской власти вокруг академических театров, или в анализе неоконченной оперы Корчмарева). Итоговая концентрация идеи – в духе романтической критики – совершается с помощью метафор (как сравнение россиниевского певца с андерсеновским соловьем (с. 39) или аналогия между ветвящейся музыкальной формой у Вагнера и архитектурой Гауди (с. 170)). И здесь срабатывает второй слой методологии, структуралистский поиск универсальных оппозиций (как «природа и культура» или «свое и чужое») – подобная стратегия хорошо гармонирует с рецептивной.

***

Совсем иначе действует этот метод в статьях третьей части, в которых устанавливается связь между современными режиссёрскими стратегиями (определяемыми исключительно через пресловутые «пиджаки», но не через работу с фабулой, музыкальным временем, театральным пространством и т.д.) и появлением в театральном зале фантомного, предполагаемого (ибо не определяемого ни через какие конкретные факты) «зрителя-неофита» с узким и размытым горизонтом ожиданий. Здесь «имплицитный зритель» угадывается через тексты спектаклей, которые как бы срастаются в единую неразличимую массу «осовремененных» постановок. С одной стороны, в этих пассажах бросается в глаза вполне понятная невозможность «чистого взгляда» (по Бурдье) — с другой, отсутствие анализа конкретных случаев (в итоге в одном «пиджачном» ряду теоретически могут оказаться принципиально разные — и неназываемые — постановки, например, Кристофа Лоя и Питера Селларса). И критерии анализа и оценки то и дело заменяются педалированием экспертной точки зрения, сохранившейся от позитивистской традиции искусствоведения.

И здесь, вероятно, находится единственный камень преткновения для этого методологического альянса. Тема «распада ауры» (согласно Вальтеру Беньямину) штучного, уникального шедевра, которая проходит лейтмотивом через исследования оперы советской эпохи, сочетается в Оперных штудиях с верой в шедевры прошлого, а иногда и настоящего времени, в элитарность оперы как жанра и новоевропейской академической музыки как вида искусства.

А что же «имплицитный читатель» самой этой книги? Он вполне мыслим без веры в шедевр, но совершенно немыслим без веры в непрерывность и единую логику культурно-исторических процессов, которая сейчас ставится под вопрос критическими исследованиями неравенств. Вероятно, метод коллапсирует там, где рецепция не отфильтровалась в корпус легко находимых текстов (и возможно — благодаря массовой миграции обсуждений оперных спектаклей в социальные сети и Telegram — не отфильтруется уже никогда: современный зритель смотрит трансляции и пишет посты чаще, чем идёт в театр и публикует рецензии в специально отведённых для этого местах). Впрочем, это противоречие снимается, когда метод возвращается к своему началу, когда система координат и критериев ясна — к исследованию той истории оперы, которая закончилась навсегда.

Позитивизм в социологии: определение, теория и примеры — видео и стенограмма урока

Теории позитивизма

Представьте, что вы исследователь, живущий во Франции во времена Конта, в середине 1800-х годов, заинтересованный в изучении выбора и структур вашего общества. Европейская культура вокруг вас резко изменилась за последние сто лет, когда эпоха Просвещения привнесла новый акцент в научный метод и логику.

Вы убеждены, что вы и ваши коллеги живете в многообещающее время, во многом отойдя от более суеверных взглядов прошлого.Вы жаждете поиска знаний и универсальных истин. Вы верите, что наступает новая эра, в которой логический подход к изучению общества может принести драматические открытия, которые никогда ранее не исследовались и не понимались. Вы верите, что можете сыграть роль в изменении хода истории человечества.

Если бы вы чувствовали себя так, у вас было бы много общего с взглядами Конта, который был взволнован возможностью войти в то, что он считал третьим и последним из трех ключевых культурных этапов.Общество уже пережило первые два этапа. Во-первых, доминировала военно-богословская стадия , ключевыми элементами которой были вера в сверхъестественных существ, рабство и вооруженные силы. Во-вторых, человеческая культура пережила метафизико-судебную стадию , на которой большое внимание уделялось политическим и правовым структурам, которые развивались по мере того, как общество становилось более научным. Заключительным этапом будет научно-индустриальное общество с позитивной философией науки, возникшей благодаря достижениям в области логического мышления и научных исследований.

В то время как позитивизм лег в основу социологии, идея о том, что существует один истинный набор естественных законов, управляющих тем, как функционирует общество, больше не является частью основных теорий. Вместо этого социологи признают, что изучение культуры — это комплексный процесс, и для его понимания можно использовать различные методы. Например, используя полевые исследования, исследователь может провести время в другой культуре, чтобы узнать о ней. Современные социологи не рассматривают развитие единого «истинного» видения общества как цель социологии, как Конт.

Примеры позитивизма

А теперь вернемся к вам как к французскому социологу, живущему на рубеже XIX — XX веков. Вы студент Эмиля Дюркгейма, француза и социолога вроде Конта, который предложил идею о том, что социальных фактов представляют собой структурированные правила, объясняющие, как функционирует общество. Дюркгейм считал, что эти факты могут быть подтверждены научными наблюдениями и экспериментами.

Дюркгейм хотел объяснить случаи самоубийств позитивизмом.Как его ученик, вы хотите знать, какие общественные силы влияют на уровень самоубийств, и есть ли общие факторы среди тех, кто покончил с собой, помимо своего личного психического состояния. Как позитивист, вы хотите знать, какие социальные факты имеют значение. Позитивизм основал социальную науку, которая оценивала данные для понимания человеческого поведения.

Дюркгейм заметил множество новых проблем индустриального общества и хотел, чтобы социология проникла в суть причин и потенциальных решений.Когда Дюркгейм смотрел на самоубийство, он определил, что в человеке есть определенные факторы, такие как религия или пол, которые делают его более или менее вероятным для совершения самоубийства. Например, он обнаружил, что люди протестантской религии с большей вероятностью, чем люди католической религии, покончили с собой. Такое понимание может привести к дальнейшему разговору о том, почему это так.

В современном обществе вы можете слышать, как окружающие обсуждают, какое влияние на молодых людей оказывают такие технологии, как смартфоны и планшеты.Ненаучный подход заключался бы в том, чтобы просто процитировать то, что, по вашему мнению, оказывает влияние, без исследований, подтверждающих ваше утверждение. Например, вы можете предположить, что увеличение количества электронных коммуникаций приводит к снижению способности эффективно общаться лично. Или, как вы могли догадаться, обратное, что молодые люди будут более способны к самовыражению с помощью всех типов общения, потому что с юных лет они связаны с помощью электронных средств массовой информации.

Более позитивистский подход заключался бы в пошаговом рассмотрении каждого возможного воздействия и определении того, какие воздействия можно проверить, если таковые имеются.Хотя мы отошли от взгляда на универсальные истины в социологии, наличие данных, подтверждающих утверждение, помогло утвердить эту область как социальную науку с теориями, которые можно проверить.

Краткое содержание урока

Позитивизм — это способ изучения общества, который включает в себя сосредоточение внимания на научных, логических подходах и способность видеть истинную фактическую природу общества. Эта идея легла в основу развития социологии как отдельной дисциплины — новой науки, которая будет рассматривать поведение людей через изучение социальных фактов.Те, кто находился на ранних стадиях, считали, что эта новая область исследований способна изменить общество. Со времен Конта и Дюркгейма социология как дисциплина эволюционировала и стала включать в себя множество методов и точек зрения на то, как лучше понять мир вокруг нас. Тем не менее, сбор данных и проверка теорий по-прежнему являются основной частью социологического исследования, обеспечивая прочное наследие позитивизма.

Теория позитивизма, термины и примеры

Этапы / условия положительности	Характеристики / Определения
Богословско-военный этап	вера в сверхъестественных существ, рабство и армию
Метафизико-судебная стадия	фокус на политические и правовые структуры
Научно-производственный этап общества	позитивная философия науки, возникающая с развитием логического мышления и научных исследований
Социальные факты	структурированных правила, объясняющих, как работает общество

Результаты обучения

Найдите время, чтобы усвоить различные детали о позитивизме с помощью этого видеоурока, прежде чем пытаться:

Опишите, что подразумевается под термином «позитивизм»
Определите двух основных участников теории позитивизма
Обозначьте три ключевых культурных этапа
Приведите примеры того, как работает позитивизм

Модуль «Организованная преступность» 6 Ключевые вопросы: позитивизм

Дополнительные учебные пособия

Опубликовано в мае 2018 г.

Региональные перспективы: регион тихоокеанских островов — добавлено в ноябре 2019 года

Региональные перспективы: Восточная и Южная Африка — добавлено в апреле 2020 года

Этот модуль является ресурсом для преподавателей

С точки зрения позитивизма в криминологии внутреннее или внешнее влияние на людей рассматривается как основная причина преступного поведения.Большинство попыток объяснить преступность за последнее столетие рассматривали социальные факторы как причины. Эти усилия предполагают, что изменение основных социальных условий уменьшит или предотвратит преступное поведение (Akers, Sellers, Jennings, 2016; Matthew and Dulisse, 2014; Williams III and McShane, 2017).

Это объяснение, основанное на структурах возможностей, утверждает, что преступление является результатом отсутствия доступа к законным средствам (т. Е. «Заблокированные возможности») для достижения социальных целей (например,, имея хорошую работу или в целом достигнув экономического успеха) (Cloward and Ohlin, 1960). Таким образом, некоторые районы с более бедными социальными и экономическими условиями предоставляют больше возможностей для незаконной деятельности, чем другие.

Три типа криминальных субкультур возникают, когда молодые люди лишают легитимности общепринятых социальных целей, потому что у них нет средств для их достижения (например, неравные возможности трудоустройства или неспособность получить повышенное образование или профессиональную подготовку).Три субкультуры: криминальная, конфликтная и отступническая. Криминальная субкультура возникает, когда эти молодые люди объединяются и становятся взрослыми преступниками. Субкультура конфликта включает в себя жестокие банды, статус которых достигается запугиванием и сражениями за территорию. Субкультура отступников состоит из тех, кто лишен возможности или способностей получить признание в криминальной или конфликтной субкультуре; эти люди могут бросить учебу или стать наркоманами.

Криминальная субкультура имеет четкую связь с организованной преступностью. В таких ситуациях молодой человек становится преступником-учеником, который развивает отношения с профессиональными преступниками и членами организованных преступных групп. Согласно этой теории, участие в организованной преступной группе, таким образом, вызвано заблокированными возможностями для достижения успеха в законном обществе.

Заблокированные возможности и преступление

Заблокированная возможность не ведет непосредственно к преступной жизни, потому что также должны существовать возможности для установления отношений с криминальной субкультурой, а также личная способность получить статус в этой среде.Следовательно, для того, чтобы молодые люди стали частью взрослой преступной субкультуры, необходимо слияние возрастных групп и общих ценностей, которые допускают и поощряют совершение преступлений (Albanese, 2015).

Существуют социологические теории преступности, объясняющие, как молодой человек становится взрослым преступником. Каждый фокусируется на различных социальных факторах, влияющих на человека. Эти теории сосредотачиваются на «делинквентных традициях», встречающихся в одних районах, «обучении» через других, что преступление приемлемо, или «нейтрализации» чувства вины за их преступное поведение путем его рационализации (Matza, 1964; Shaw and McKay, 1960; Sutherland, 1939 г.).

Конечно, другие факторы могут увеличить возможности для организованной преступности. Например, глобализированная торговля, простота передвижения по миру, а также технический прогресс также создают новые возможности для эксплуатации (примером является сексуальная эксплуатация детей в Интернете) и диверсификации деятельности (например, новые маршруты для незаконного ввоза мигрантов, новые способы для перевозки и продажи культурных ценностей или образцов дикой природы и отмывания денег, а также инновационных методов фальсификации медицинских продуктов или производства контрафактных продуктов и технологий).Теория возможностей, описанная выше, пытается предоставить конкретные причины, почему и объяснить, как люди используют эти возможности, когда они представлены.

Недостатком позитивистских объяснений организованной преступности является то, что они сосредотачиваются на внешних (или психологических) воздействиях на поведение. Несмотря на все влияния в жизни человека и возможности совершить преступление, он все же должен принять окончательное решение о нарушении закона. Плохие районы, плохая поддержка со стороны семьи и присутствие организованных преступных групп затрудняют становление законопослушным взрослым, но многие люди, которые растут в таких условиях, становятся такими.Есть много факторов, влияющих на выбор людей для совершения преступлений, но эти влияния не определяют решение использовать возможности преступным путем. В заключение, позитивистские объяснения показывают, при каких условиях преступный образ жизни становится легким выбором, но они не объясняют, почему многие люди преуспевают вопреки разногласиям и их окружению.

К началу

Что такое позитивизм в криминологии?

Криминология — это обширная область обучения, которая готовит студентов к работе в системе уголовного правосудия, исправительных учреждениях, социальной работе, правоохранительных органах и т. Д.Криминология не только занимается раскрытием преступлений, но также стремится понять, где, как и почему совершаются преступления. Фактически, ключевым элементом криминологии является понимание того, что побуждает преступников совершать преступления.

В этой статье обсуждается, как теория позитивизма повлияла на изучение преступности и преступников.

Криминология как специальность

Криминология — это социальная наука, сфокусированная на изучении преступлений и преступного поведения. Используя психологические и социологические принципы, студенты-криминологи развивают навыки борьбы с преступностью и ее предотвращения.

Как выпускник криминологии, вы можете продолжить карьеру в качестве юриста по уголовным делам, судебного психолога, сотрудника службы пробации, социального работника или сотрудника исправительных учреждений, либо работать в государственном или частном секторе, который занимается раскрытием преступлений.

Работа криминолога состоит в том, чтобы выяснить, что мотивирует преступления и преступников, с целью предотвращения их повторения. Чтобы направлять эту миссию, были разработаны различные школы мысли, которые помогают определить и проанализировать причины преступности и лучший способ ее предотвращения.Одна из таких школ мысли — позитивизм.

Позитивизм в криминологии

Позитивистская школа криминологии возникла в 19 веке как идея, контрастирующая с классической теорией преступности. Классическая школа криминологии утверждала, что люди совершают преступления из-за своих эгоистичных желаний и что преступление является продуктом свободной воли.

Позитивизм в криминологии, с другой стороны, связывает преступление с внешним или внутренним влиянием, оказываемым на людей, и связывает причины совершения преступлений с этими факторами.

Эта школа мысли устанавливает связь между преступным поведением и психологическими или социологическими особенностями преступника. Например, позитивистская теория связывает преступление с отсутствием родительской заботы, а не с расчетливым решением правонарушителя.

Исторически к позитивистской теории преступности подходили двояко:

Индивидуальный позитивизм: Индивидуальный позитивизм связывает преступное поведение с психологическими факторами преступника.В рамках этой школы криминологи считают, что психические или личностные состояния человека лежат в основе преступления. Следовательно, психологическая помощь может помочь смягчить преступное поведение.
Социологический позитивизм: Социологический позитивизм в основном фокусируется на том, как определенные социальные факторы в жизни человека могут привести к более высокой склонности к преступлению. Эти факторы могут включать экономические, политические, семейные и другие. Криминологи, придерживающиеся этой точки зрения, могут с большей вероятностью снизить уровень преступности с помощью социальных реформ.

Развивайте свое обучение: дипломы по криминологии

Узнайте больше о различных школах криминологии, продолжая свое образование в этой области. Если вы интересуетесь криминологией и хотите внести свой вклад в минимизацию преступности, первым делом нужно получить ученую степень.

Чикагская школа профессиональной психологии предлагает степень бакалавра искусств. Кандидат криминологии, специализация судебная психология. Эта программа представляет собой очную четырехлетнюю степень, разработанную, чтобы подготовить вас к карьере в области уголовного правосудия и криминологии в широком спектре секторов.

Запросите дополнительную информацию об этой программе, заполнив форму ниже, или подайте заявку сегодня.

Позитивистская парадигма — IResearchNet

Позитивизм возник как философская парадигма в XIX веке, когда Огюст Конт отверг метафизику и утверждал, что только научное знание может раскрыть правду о реальности. Позже он был официально установлен как доминирующий научный метод в начале 20 века членами Венского кружка, включая Густава Бергмана, Рудольфа Карнапа, Герберта Фейгла, Филиппа Франка, Карла Менгера, Отто Нейрата и Морица Шлика.

Венский кружок стремился создать единую научную концепцию мира, которая отвергает использование философии как средства познания истинной природы реальности. К сожалению, она потерпела неудачу в качестве последовательной философии науки из-за критического несоответствия между ее теорией «реальности» и ее теорией «знания».

Позитивизм принял теорию Дэвида Юма о природе реальности (то есть философскую онтологию). Юм считал, что реальность состоит из атомистических (на микроуровне) и независимых событий.Он верил в использование органов чувств для получения знаний о реальности (то есть в научный метод). Он думал, что философские и логические рассуждения могут привести нас к «увидеть» несуществующие связи между событиями, происходящими одновременно. Однако позитивизм также принял эпистемологию Рене Декарта (то есть теорию познания). Декарт считал, что разум — лучший способ генерировать знания о реальности. Его дедуктивный метод подразумевает, что события упорядочены и взаимосвязаны, и, следовательно, реальность упорядочена и выводима.Эта внутренняя непоследовательность в конечном итоге подорвала обоснованность позитивизма.

Позитивистская парадигма утверждает, что реальные события можно наблюдать эмпирически и объяснять с помощью логического анализа. Критерий оценки достоверности научной теории состоит в том, соответствуют ли наши утверждения о знаниях (то есть предсказания, основанные на теории) информации, которую мы можем получить с помощью органов чувств. Позитивистская методология исследования (методологический индивидуализм) делает упор на экспериментирование на микроуровне в лабораторной среде, которая устраняет сложность внешнего мира (например,g., социальные, психологические и экономические связи между безработицей и преступностью или самоубийством). Затем назначаются стратегии, основанные на выводах, сделанных с помощью «научного метода» (например, профессиональная подготовка безработных, антидепрессанты для суицидальных людей и тюремное заключение для преступников). Психологи теперь понимают, что это приводит к результатам, имеющим внутреннюю значимость (т. Е. Отношения, наблюдаемые в эксперименте, действительны в этом контексте). Хотя результаты, полученные с помощью экспериментальных методов, дают ценную информацию о природе реальности, эти результаты могут не иметь внешней достоверности.То есть отношения, наблюдаемые в лаборатории, могут не совпадать в более сложном внешнем мире, где взаимодействует гораздо большее количество факторов.

Позитивист, имеющий дело со сложными социальными проблемами, такими как безработица и преступность, был бы озабочен их видимыми проявлениями (то есть безработным или преступником, которого можно почувствовать или воспринимать), а не лежащими в основе причинными механизмами, которые невидимы для нас. Следовательно, рецепты позитивистов направлены на лечение симптомов, а не первопричины проблемы.

Позитивизм оказал важное влияние на научную практику социальных наук на протяжении десятилетий в начале 20 века. Это особенно верно в отношении естественных наук, где лабораторные эксперименты могут точно соответствовать условиям реального мира, что позволяет делать точные прогнозы. В социальных науках, однако, человеческая воля и неопределенность делают лабораторный эксперимент менее надежным. В конце концов, его внутренняя непоследовательность привела к отказу от позитивизма в пользу научных подходов, таких как критический мультиплизм, который основан на убеждении, что ни один подход никогда не будет достаточным для развития достоверного понимания явления.Применение критического суждения при исследовании нескольких вопросов исследования с использованием нескольких критериев, выборок, схем и анализов необходимо для достижения сближения в правильном понимании явления.

Артикул:

Декарт Р. (1998). Рассуждение о методе и размышлениях о первой философии (4-е изд .; Дональд А. Кресс, Пер.). Индианаполис, IN: Hackett. (Оригинальная работа опубликована в 1637 г.)
Хьюм, Д. (1993). Вопрос о человеческом понимании (2-е изд.; Эрик Стейнберг, ред.). Индианаполис, IN: Hackett. (Оригинальная работа опубликована в 1777 году)
Нейрат, О. (1973). Научная концепция мира: Венский кружок. В М. Нейрат и Р. Коэн (ред.), Эмпиризм и социология. Бостон: Рейдел.

См. Также:

Позитивизм — Социология — Oxford Bibliographies

Введение

Позитивизм — это философия науки, которая предполагает особую эпистемологическую, онтологическую и методологическую перспективу.Огюст Конт был первым, кто изложил позитивистскую позицию в отношении социологии, утверждая, что (1) социальные феномены — или социальные факты, как их называл бы Дюркгейм — внешние и наблюдаемые для индивидов, поддаются эмпирическому, научному анализу и, таким образом, являются целью исследования. позитивистская социальная наука должна (2) различать абстрактные социальные законы, лежащие в основе этих наблюдаемых фактов; (3) не сосредотачиваться на причинах, особенно на конечных причинах, а скорее на естественных отношениях между явлениями; и (4) произвести совокупность знаний, которыми могут руководствоваться социальные инженеры, аналогично физике или химии, которыми руководят инженеры-механики или инженеры-электрики.Со времен Конта позитивизм эволюционировал. Современные позитивисты, а также их критики придают разные значения и акценты относительно широкому кругу практик и философских позиций, что вызывает некоторую путаницу в отношении того, что такое позитивизм, а что нет. Учитывая негативную коннотацию, которую позитивизм имеет во многих современных социологических кругах, особенно за пределами Соединенных Штатов, каждый раздел этой библиографии будет включать одну или две критических статьи, связанных с темой раздела.Кроме того, в следующем разделе «Комментарии и критика» будут представлены основополагающие работы, которые подчеркнут разнообразие критики позитивистской социологии. Возможно, самое важное обвинение, выдвинутое против позитивизма, состоит в том, что он доминирует в дисциплине и особенно в самых престижных журналах, несмотря на то, что позитивизм имеет множество различных современных методологических и эпистемологических значений. Тем не менее, можно выделить несколько ключевых элементов, подчеркивающих все позитивизмы. Во-первых, социология есть и должна быть наукой в том смысле, что должны изучаться только те социальные факты, которые внешние и наблюдаемые с помощью научных методов и инструментов.Во-вторых, и тесно связанное с этим, социологическое исследование должно быть объективным, нейтральным по отношению к ценностям, отличным от религиозного, морального, политического или философского исследования. В-третьих, методы и инструменты должны быть надежными, проверяемыми и точными; хотя не существует определенного набора методов, которых придерживаются позитивисты, многие позитивисты (часто называемые методологическими позитивистами) придерживаются количественного анализа. В-четвертых, теории должны быть абстрактными, обобщаемыми утверждениями с четко определенными концепциями, связанными их отношениями.Хотя немногие позитивисты говорят о «законах», большинство считает, что цель теории — объяснить класс явлений. В-пятых, конечная цель — совокупное объективное знание социального мира, его свойств и динамики.

Общие обзоры классического позитивизма

Невозможно провести четкую грань между классическим и современным позитивизмом. Возможно произвольное, позитивистское мышление от Конта (Конт, 1968) до логического позитивизма (Карнап, 1934, Айерс, 1959) можно назвать «классическим», поскольку элементы продолжают влиять на позитивизм сегодня, но эти ученые обычно не упоминаются и не используются в современной защите теории. или сочинения о позитивизме.Философия Конта занимала центральное место в социологических работах как Спенсера (Spencer, 1897), так и Дюркгейма (Durkheim, 1982). Оба социолога приняли убеждение, что существует эмпирический мир и что для его наблюдения следует использовать научные методы; оба написали текст, посвященный методам, а Спенсер 1961 сосредоточился на использовании историко-сравнительных методов для выработки первых принципов. Дюркгейм 1982 г. не предписывал какой-либо конкретный метод, но убедительно доказывал, что социальные факты представляют собой отдельные явления, отличные от психологических фактов, и устанавливал логику, лежащую в основе научного исследования.Во время классической фазы социологии в Европе и Соединенных Штатах большинство социологов считали социологию само собой разумеющейся наукой. Например, Сорокин 1959 содержит общую теорию стратификации и мобильности, которая молчаливо предполагает, что эти явления обладают некоторыми неизменными идентифицируемыми качествами. Или возьмем Sumner and Keller 1927, титаническую попытку собрать данные по каждому известному обществу, чтобы все социологи могли черпать из одного места и получать совокупные знания.Видение Конта, которое явно или неявно определяло социологию, в конечном итоге было отброшено с появлением логического позитивизма (Carnap 1934, Ayers 1959). По сути, логические позитивисты ставили методологию выше теории, логику выше абстракции и проверки. Во многих отношениях логический позитивизм сформировал то, что сегодня называют методологическим позитивизмом, поскольку он соединил эмпирические обобщения с теоретическими утверждениями. Заявление Макса Вебера о социологических методах (Weber 1946) представляет собой критику позитивизма и в то же время закладывает основы современного интерпретативизма в социологии.С другой стороны, Popper 2002 предлагает одну из наиболее убедительных и уважаемых в философии науки критических анализов позитивизма.

Эйерс, А. Дж., Изд. 1959. Логический позитивизм . Нью-Йорк: Дувр.
Отредактированная книга эссе наиболее актуальных логических позитивистов.
Карнап, Рудольф. 1934. Единство науки . Лондон: Кеган Пол.
Типичный пример аргумента логического позитивизма. В частности, Карнап сосредотачивается на том, что часто называют единством науки или на эпистемологической, онтологической и методологической позиции, согласно которой все внешние наблюдаемые явления поддаются научному измерению.Обнаруженное в так называемой Иерархии наук Конта, единство научной позиции подкрепляет аргумент о том, что социология — это наука.
Конт, Огюст. 1968. Система позитивной политии . 4 тт. Нью-Йорк: Берт Франклин.
Полное и окончательное заявление Конта о позитивизме и социальных науках. Хотя все четыре тома информируют читателя, особое значение для его философии имеют первые сто страниц или около того. Первоначально опубликовано в 1851–1854 гг.
Дюркгейм, Эмиль. 1982. Правила социологического метода и избранные тексты по социологии и ее методу . Нью-Йорк: Свободная пресса.
Первоначально опубликовано в 1895 году. Текст Дюркгейма о методах, сосредоточенный главным образом на эпистемологических и онтологических основах позитивистской социальной науки.
Поппер, Карл. 2002. Логика научного открытия . Лондон: Рутледж.
Первоначально опубликовано в 1934 году.Классическая философская научная работа, которая ставит под сомнение принципы логического позитивизма, предлагая при этом критический анализ допущений научного исследования.
Сорокин, Питирим. 1959. Социальная и культурная мобильность . Гленко, Иллинойс: Свободная пресса.
Первоначально опубликовано в 1927 году. Пример формальной теоретической работы с повсеместными абстрактными утверждениями относительно стратификации и неравенства в человеческих обществах. Хотя текст часто забывают, многочисленные общие современные теории стратификации и эмпирические исследования, похоже, подтверждают многие положения Сорокина.
Спенсер, Герберт. 1897. Основы социологии . Нью-Йорк: Эпплтон.
Как было типично для позитивистов, поиск самых основных элементов или принципов науки был важным шагом в построении совокупности знаний. Усилия Спенсера постепенно стали признаваться в некоторых уголках современной социологии, но они являются образцом позитивизма XIX века.
Спенсер, Герберт. 1961. Исследование социологии .Анн-Арбор: Univ. из Michigan Press.
Первоначально опубликовано в 1873 году. Позитивистский текст Спенсера о социологических методах.
Самнер, Уильям Грэм и Альберт Г. Келлер. 1927. Наука об обществе . 4 тт. Нью-Хейвен, Коннектикут: Йельский университет. Нажмите.
Качественный набор данных, который является кросс-культурным и предназначен для предоставления социологам общего массива данных, на основе которого они могут опираться и общаться друг с другом.
Weber, Макс.1946. Методы социальных наук. В От Макса Вебера: Очерки социологии . Под редакцией Х. Герта и К. В. Миллса, 55–61. Нью-Йорк: Oxford Univ. Нажмите.
Методологическое заявление Вебера, подчеркивающее концепцию Verstehen и интерпретативистский подход.

Пользователи без подписки не могут видеть полный контент на эта страница. Пожалуйста, подпишитесь или войдите.

Ревизия социологии — Методология, позитивизм и…

Последние разделы нашего материала по методам.Разделы, посвященные позитивизму и интерпретативизму, могут помочь вам ответить на вопрос, является ли социология наукой. Это не полный ответ, но он делает многое, чтобы вы туда попали.

После этого вы увидите раздел, посвященный трем жизненно важным концепциям. Если вы их хорошо знаете, вы можете использовать их для ответа на самые разные вопросы — хотя это не означает, что нужно постоянно повторять материал. Я не имею в виду «знаю», я имею в виду «понимаю». Понимание обоснованности, надежности и репрезентативности может применяться к вопросам в экзаменационной работе.

Наслаждайтесь.

Позитивизм и интерпретизм

Позитивизм — это точка зрения, согласно которой социология может и должна использовать методы естественных наук (например, физики и химии). Обычно это не означает использование экспериментов, потому что при этом возникают всевозможные этические проблемы, но позитивисты верят, что социологи должны использовать количественные методы и стремиться идентифицировать и измерять социальные структуры. Классическим примером может служить исследование самоубийства Дюркгеймом.

Антипозитивисты или интерпретивисты утверждают обратное. Они придерживаются мнения, что, поскольку люди думают и размышляют, научные методы не подходят для изучения общества. В отличие от объектов в природе, люди могут изменить свое поведение, если знают, что за ними наблюдают. Поэтому интерпретивисты утверждают, что если мы хотим понять социальное действие, мы должны углубиться в причины и значение, которое это действие имеет для людей. Возьмем, к примеру, преступление. Позитивист будет утверждать, что исследователи могут просто измерить преступность, используя количественные методы, и выявить закономерности и корреляции.Интерпретивист будет утверждать, что социологи должны понимать, что люди подразумевают под преступлением, как они приходят к классификации определенных действий как «преступных», а затем исследовать, кто считается преступником в конкретном обществе.

Таким образом, эти взгляды отражают основные позиции в дискуссии — теперь уже довольно старой — о том, может ли социология быть научной. В последнее время многие социологи избегают этих поляризованных позиций и придерживаются того, что называется «реализмом». Реалисты признают, что научные методы не являются надежными (напр.грамм. см. Кун) и согласны с тем, что люди рефлексивны. Однако они сказали бы, что это не означает, что нужно отбросить какой-либо набор методов, позитивистских или интерпретативных. Реалисты утверждают, что социологи могут быть прагматичными и использовать любые методы, подходящие для конкретных обстоятельств. Социальная реальность сложна, и для ее изучения социологи могут использовать как позитивистские, так и интерпретативные методы.

Три ключевых концепции

Надежность, достоверность и репрезентативность

Это жизненно важные концепции, так что изучите их и сделайте правильно! Предупреждение — их легко спутать, поэтому нужно внимательно сконцентрироваться.

Репрезентативность — показывает ли исследование, что является типичным? Можем ли мы сделать из этого обобщения? Исследование группы девочек из одного города в Великобритании, которое показало, что они лучше мальчиков учатся в средней школе, но зарабатывают меньше мальчиков, когда устраиваются на работу, будет репрезентативным, если окажется, что это типично для большинства других городов Великобритании. СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО. Социологи, заинтересованные в репрезентативности, обычно позитивисты — они хотят, чтобы социология была научной.

Надежность — если результаты исследования могут быть воспроизведены, исследование является надежным.Позитивисты (см. Ниже) считают это желательной характеристикой, потому что они хотят, чтобы социология была подобна науке. Посмотрите на это с другой стороны; если бы эксперимент продолжал давать разные наборы результатов, ученые сказали бы, что они ненадежны. Итак, социологи, придерживающиеся позитивистского подхода, хотят, чтобы их исследования были надежными. Научные открытия должны быть надежными — если разные ученые повторяют важные эксперименты, они должны получить одинаковые результаты. Идея состоит в том, что если результаты можно повторить, они, скорее всего, будут правдой.

Действительность — Совсем не то же самое, что надежность. Это просто означает — дает ли исследование истинное представление о реальности? Верны ли выводы? Более сложное определение валидности состоит в том, чтобы сказать, измеряет ли исследование то, что должно быть измерено. Это более теоретическое определение, относящееся к так называемой «операционализации». Операционализация — это то, как исследователь определяет какой-то аспект общества, который он хочет изучать. Примерами могут быть класс, пол или уровень образования.Последние два достаточно просты — мы используем показатели пола или уровня полученной квалификации. Но вещи — социальные структуры или силы, такие как класс, невозможно увидеть, поэтому исследователи должны выбрать что-то наблюдаемое, чтобы указать на присутствие определенной части общества.

Это становится сложно! Лучшим или, по крайней мере, наиболее важным примером является исследование самоубийства Дюркгеймом. Дюркгейм утверждал, что уровень самоубийств был вызван уровнем социальной интеграции (невозможно увидеть) в обществе.Однако критики-интерпретивисты (или антипозитивисты) утверждают, что Дюркгейм на самом деле измерял не социальную интеграцию, а скорее вероятность вынесения коронерами приговора о самоубийстве, которая сама по себе в значительной степени зависела от их собственных религиозных убеждений.

В идеале хорошее исследование должно быть надежным, достоверным и репрезентативным. На самом деле, любому отдельному исследованию очень сложно быть действительно надежным по всем этим критериям. Некоторые исследования действительно подходят к этому, когда методы триангулируются; то есть исследователи используют сочетание количественных и качественных методов, что упрощает достижение всех трех этих ключевых критериев.Но исследователи не всегда проводят триангуляцию таким образом; это очень сильно зависит от их теоретического подхода и целей конкретного исследовательского проекта.

Преимущества и недостатки позитивизма

Как доктрина, позитивизм считает, что основа знания и мышления должна зависеть от научного метода. Его ввел Огюст Конт, французский философ, придумавший термин «позитивизм». Позитивист не делает выводов из субъективного подхода и не позволяет чувствам и эмоциям затуманивать свое суждение, потому что эти вещи находятся в сознании человека.Сознание, как заключил Конт, нельзя объективно наблюдать.

1 Преимущество: количественный подход

Позитивизм опирается на количественные данные, которые позитивисты считают более надежными, чем качественные исследования. Количественные исследования более «научны» по своим методам, чем качественные, и поэтому заслуживают большего доверия. В исследованиях количественные данные предоставляют объективную информацию, которую исследователи могут использовать для научных предположений.

2 Преимущество: структура

Позитивизм следует четко определенной структуре во время исследований и дискуссий.Позитивисты считают, что, поскольку существуют установленные законы и правила, остается минимум места для ошибки. Эта структура также оставляет мало места для дисперсии и резких изменений переменных, что делает исследование более точным, когда дело доходит до экспериментов и приложений, поскольку оно пытается следовать определенным правилам с использованием объективных математических и научных инструментов.

3 Недостаток: человеческое поведение

Позитивизм считает, что объективные умозаключения и заключения могут быть достигнуты, если человек, проводящий наблюдение, является объективным и игнорирует свои эмоции.Однако человеческое поведение естественно сопровождается эмоциональными реакциями. Хотя позитивизм побуждает исследователей игнорировать человеческие эмоции и поведение, нет гарантии, что это будет происходить постоянно во время исследований.

4 Недостаток: негибкость

Некоторые ученые считают, что, поскольку позитивисты верят, что все можно измерить и рассчитать, они, как правило, проявляют негибкость. Позитивисты видят вещи такими, какие они есть, и склонны игнорировать необъяснимые явления.Если теория, которая утверждает, что А возникает только при объединении В и С, то В никогда не может быть А. Это убеждение может устранить нестандартное мышление, которое представляет собой процесс поиска ответов путем творческого и косвенного поиска способов решения проблемы.

9 Позитивистский подход к анализу общества

Позитивистский подход в типологии обществ

1. Позитивистский подход в типологии обществ

3. Аграрное (традиционное) общество

4. Земля – основной фактор производства, в сельском хозяйстве занято около 75% населения

5. Продукты питания – основой продукт

6. Основа производства – ручной индивидуальный труд

7.

8. Социальная структура

9. Контакты между странами — минимальны

10. Политическая жизнь

11. Религия – основа жизни

12. Индустриальное общество

13. Капитал – основной фактор производства. В промышленности занято около 85% населения

14.

15. Основной продукт – продукты производства

16. Социальная структура

17. Социальная структура: социальная стратификация

18. Глобальное воздействие человека на природу

19. Тесное взаимодействие с другими странами

20. Демократия – основа политической жизни

21.

22. Постиндустриальное (информационное) общество

23. Знание –основной фактор производства

24. Основной продукт — услуги

25. Автоматизация и компьютеризация производства и общества

26. Понятие Восток и Запад

27.

28. Понятие Восток и Запад

Позитивизм в социологии | Понятия и категории

Англо-американская антропология: проблемы метода

Особенности и основные черты философии позитивизма.

1.2.1 Позитивизм в исторической науке: предварительные замечания. Источниковедение

Читайте также

1. Предварительные замечания

1. Предварительные замечания

1. Предварительные замечания

1. Предварительные замечания

1. Предварительные замечания

§ I. ПОНИМАНИЕ СУЩНОСТИ ФЕОДАЛИЗМА В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

§ 2. ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

Лысенковщина в исторической науке

ПРИЛОЖЕНИЕ О «1 августа 1914», исторической науке, Ю. В. Андропове и других.

Глава 6. Несколько слов о современной исторической науке

1. Предварительные замечания

Проблема этногенеза древних китайцев в исторической науке

Б.В. Носов (Москва) «Упадок Речи Посполитой» и разделы Польши в общественной и исторической мысли европейских стран XVIII – начала XIX вв Предварительные замечания

после позитивизма. Рецензия на книгу

Позитивизм в социологии: определение, теория и примеры — видео и стенограмма урока

Теории позитивизма

Примеры позитивизма

Краткое содержание урока

Теория позитивизма, термины и примеры

Результаты обучения

Модуль «Организованная преступность» 6 Ключевые вопросы: позитивизм

Дополнительные учебные пособия

Этот модуль является ресурсом для преподавателей

Что такое позитивизм в криминологии?

Криминология как специальность

Позитивизм в криминологии

Развивайте свое обучение: дипломы по криминологии

Позитивистская парадигма — IResearchNet

Артикул:

См. Также:

Позитивизм — Социология — Oxford Bibliographies

Введение

Общие обзоры классического позитивизма

Ревизия социологии — Методология, позитивизм и…

Преимущества и недостатки позитивизма

1 Преимущество: количественный подход

2 Преимущество: структура

3 Недостаток: человеческое поведение

4 Недостаток: негибкость

Добавить комментарий Отменить ответ