Психолингвистика это наука о: Тема 1. Психолингвистика как наука о речевой деятельности

Психолингвистика как проект – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

Мы публикуем доклад замечательного лингвиста и гуманитарного мыслителя, постоянного автора «Полит.ру» Ревекки Марковны Фрумкиной, известной в частности своими классическими работами в области психолингвистики, предназначенный для проводимого Всероссийским психолингвистическим обществом и Сeктором психолингвистики Института языкознания Российской академии наук 15 июня в Москве XVI симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации «Психолингвистика в XXI веке: результаты, проблемы, перспективы».

Некогда А. Е. Кибрик афористично описал чаемое будущее лингвистики как переход от «что-лингвистики» (описание структур) к «как-лингвистике» (описание процессов), и далее — как создание «почему-лингвистики» (где доминанта – объяснение структур и процессов). Тем самым подчеркивалась ценность объяснения (хотя оно все еще видится как задача будущего), а не только описания (что соответствует положению дел в лингвистике наших дней).

Применительно к психолингвистике следовало бы сказать, что ее проект как раз и состоял в том, чтобы увидеть за феноменами, подведомственными «что-лингвистике», сущности «как-лингвистики», но не остановиться на этом этапе, а хотя бы попытаться предложить контуры «почему-лингвистики».

С моей точки зрения – пристрастной, — поскольку я заведомо являюсь «включенным наблюдателем», психолингвистика как проект удалась. Мы можем, однако же, расходиться о мнениях по поводу того, какие рассуждения или умозаключения мы готовы считать объяснением и почему. Например, пафос когнитивной лингвистики как раз и состоял в установке на “объяснение”. И все-таки удачные объяснения почему-то

убедительно выглядят у А. Вежбицкой и Е.Рахилиной, но неубедительно — у многих других исследователей.

С одной стороны, в психолингвистике мы видим отрицание психологического позитивизма и принятого в нем редукционистского подхода, что, разумеется, хорошо. С другой стороны, один редукционизм заменяется другим — то в одеждах «полушарной» мифологемы, то в использовании мифологемы компьютерной, а то и просто в апелляциях к авторитетам – будь то Н.И.Жинкин или М.Л.Гаспаров.

В дискуссиях же странным образом — иногда в подтексте — читается выбор между «природой» и «культурой», между Поппером и Бахтиным, между Леви-Строссом и Выготским, и, наконец, между “объяснением”, свойственным “наукам о природе”, и “пониманием”, свойственным “наукам о культуре”- в том смысле, как это было сформулировано неокантианцами.

Казалось бы, эти противопоставления уже принадлежат прошлому, выбор сделан и сделан он в пользу истории и культуры, о чем замечательно писал Дж.Брунер еще в конце прошлого века. На деле же альтернатива остается актуальной и по сей день: признавая, что продуктивный источник объяснений лежит в истории и культуре, а не в психофизиологии или компьютерном моделировании, исследователи движутся в довольно парадоксальном направлении, онтологизируя разнообразные метафоры, что, как правило, приводит к объяснению неизвестного через непонятное.

И все-таки само пристальное внимание к процессам говорения и понимания, к изучению речи ребенка, процессов логогенеза в норме и патологии, ассоциаций и речевых ошибок, специфики разговорной речи и жестовой речи глухих, к невербальной семиотике – исследованию коммуникативного значения мимики, жеста, позы, интонации и т.п. – все это свидетельствует о состоятельности психолингвистики именно как проекта.

Уместно здесь подчеркнуть разницу между понятием проект и идеальный проект (применительно к научным построениям).

Старшее поколение работающих ныне гуманитариев — это свидетели, а часто и инициаторы крупных перемен в науках гуманитарного цикла. Вне зависимости от соотношения между объемом свершений и масштабом утраченных иллюзий, несомненно одно: на наших глазах в нескольких науках произошла смена идеальных проектов. Это относится к науке о языке, к наукам исторического цикла, наукам о культуре и искусстве и к науке о литературе.

Идеальный проект науки — это в самом общем виде ответы на вопросы о том, что нужно изучать, как нужно это изучать, и почему ценностью считается изучение именно «этого», а не чего-либо иного. Идеальный проект по определению не может быть реализован до конца: потому он и называется «идеальным». Но осознание идеального проекта как воплощения целей и ценностей, доминирующих на данном этапе развития науки, исключительно важно для всех работающих в ней.

Как известно, смена идеального проекта в исторических науках ознаменовалась тем, что историки переключили свой интерес с описания событий на человека и его ментальность, его опыт, его культурные практики. Поэтому ныне отношения между детьми и родителями в средневековой Франции — не менее достойный сюжет для исследователя, чем авиньонское пленение пап или подготовка Венского конгресса.

Смена идеального проекта в лингвистике выразилась прежде всего в отказе от «импорта» критериев точности из точных наук. Без этого проект «психолингвистика » (как раздел лингвистики) не мог бы быть осуществлен даже на уровне замысла.

Другой вид «импорта», напротив того, оказался весьма важным: это импорт не критериев, но проблематики и возможных ракурсов освещения и анализа фактов.

В истории науки не так давно обозначилась тенденция учитывать не только «готовое знание», достигнутое на определенный момент, но и тот фон, на котором протекала деятельность по его производству. Читая классиков сегодня – будь то Л.С.Выготский, С. Л. Рубинштейн, В.Я. Пропп или Дж.Брунер, мы должны воспринимать эти тексты не только как замкнутые в себе, но и думать о том общемировом научном контексте, в котором они создавались.

Во времена Выготского и Рубинштейна не было слова «междисциплинарность» (равно как и слова проект в его нынешнем значении). Но лучшее, что ими написано, следует оценивать именно как междисциплинарные работы; последние же – особенно на ранних этапах реализации соответствующих замыслов – как правило, не умещаются в границы сложившихся ранее и ныне сотрудничающих дисциплин. Итак, основы проекта психолингвистики закладывались именно там.

Ныне, на фоне массовизации квазинаучных стереотипов, широко распространяемых электронными носителями и потому особенно влиятельных, проект «психолингвистика» подвергается искушению заместить решение сложных проблем большими объемами данных, якобы говорящих «сами за себя». Этот соблазн необходимо осознать.

Напомним, что современные гуманитарные науки, в том числе и лингвистика, образуют разнородный ансамбль в том смысле, что каждая из этих наук имеет свою «теорию среднего уровня» (в смысле Мёртона) [1]. Более того – в пределах одной науки можно увидеть комплексы разработок, подчиняющиеся (явно или неявно) разным теориям среднего уровня [2].

Например, историческая наука, как ее понимал Л. фон Ранке, и историческая наука школы «Анналов», безусловно, имеют разные «теории среднего уровня». Подобным же образом стиховедение, где тыняновская «теснота стихового ряда» считается

термином, а не метафорой, не удастся сочетать со стиховедением М.Л. Гаспарова – у них, несомненно, хоть и не выраженные в явной форме, но, безусловно, разные «теории среднего уровня».

Семиотика Соссюра и семиотика Лотмана располагаются в слабо пересекающихся мирах. Лингвистика, как ее понимал И. А. Мельчук в рамках модели «Смысл–Текст» [3], и современные социолингвистические и психолингвистические разыскания также не складываются в эпистемологическое единство. Именно в силу того, что ситуации, подобные описанным выше, перестали быть уникальными, особый методологический интерес представляют разработки и исследования, возникшие как попытки преодоления привычных границ между филологией и другими гуманитарными дисциплинами и критику — в кантианском смысле — возможных перспектив дальнейших взаимодействий.

Здесь напомним, что необходимым условием для канонизации некоторой гуманитарной теории является наличие в структуре этой теории определенного и легко обнаруживаемого потенциала – удобные концептуальные модели, яркие метафоры, удачные своей очевидностью классификации (пусть даже впоследствии эта очевидность окажется мнимой). Это позволяет последователям воспроизводить именно данную теорию, применяя ее ко все большему числу объектов и конструируя ее расширения.

В качестве примера напомним о культурной практике «вокруг Бахтина» – все это, увы, прежде всего канонизация. Однако без диалога, смеховой культуры и карнавала не было бы и многих плодотворных споров в разных областях гуманитарных исследований.

Как удачно заметил М. Гронас, без «грубых мазков» и эссеистичности гуманитарная теория вообще не достигает «власти над умами» [4]. Если «грубых мазков» недоставало в оригинале – их привнесут туда последователи и эпигоны.

В связи с обсуждением психолингвистики как проекта особое внимания заслуживает наследие Н. Хомского. Поскольку неизбежная участь «больших концепций» – канонизация их создателей, сопровождаемая многократными трансформациями во времени самих концепций, именно такие концепции и заслуживают

критики оснований. В частности, необходимо осмыслить то обстоятельство, что книга Н. Хомского «Язык и мышление» (1968) [5], обладающая безусловным пафосом обращения к реально говорящему и мыслящему человеку, написана совсем «не тем» человеком, труды которого некогда положили начало «хомскианской революции» и который продолжает изменять и усложнять свои построения.

По существу, в гуманитарных науках есть «два Хомских».

Один – это классик лингвистики, основоположник генеративной грамматики – быть может, самой влиятельной лингвистической теории второй половины ХХ в., заложившей новые для того времени формальные методы описания языка, понимаемого как «порождающее устройство». Практически вся американская лингвистика с конца 1950-х годов и по сей день состоялась как наука именно «под знаком» Хомского [6 ].

Хомский никогда не претендовал на то, что его теория предполагает экспериментальную проверку; соответствующие примеры – преимущественно из английского языка, но не только – всегда были именно иллюстрациями и не более того. В трудах по генеративной грамматике Хомский не отводил слову порождающая даже роль метафоры: термин этот у него всего лишь подчеркивает динамический (а не статический) способ задания исходных объектов, с которыми работает его теория. Ни один из многочисленных вариантов «основной теории», которую Хомский не переставал совершенствовать в продолжение десятков лет, не мыслился им как подлежащий экспериментальной проверке.

Поэтому попытки проверки валидности разных аспектов генеративной грамматики в психолингвистических (!) экспериментах – а таков по преимуществу американский проект психолингвистики — это попытки с заведомо негодными средствами.

Но есть и «другой» Хомский – гуманитарный философ, автор книги «Язык и мышление», где он поставил задачи, принципиально не решаемые той лингвистикой, основателем и лидером которой сам он был – и во многом остался! Именно этого Хомского обильно цитируют представители смежных профессий – филологи, психологи, реже — психолингвисты. В «Языке и мышлении» пафос Хомского ближе всего к Гумбольдту и Бенвенисту, если вспомнить девиз последнего – изучать «человека в языке».

Реймону Арону принадлежит существенное для нашей темы высказывание: «за неимением такой исторической науки, существование которой было бы неоспоримо, мы исследование основ заменили исследованием границ» [7]. В самом деле. Можно описывать langue, т.е. систему языка, следуя Хомскому – с учетом того, что в его терминах следует говорить о языковой компетенции (competence). Можно ставить ту же цель, следуя структурным разработкам Теньера.

Самая влиятельная советская и российская лингвистическая школа – Московская семантическая – пошла по пути Теньера, но отнюдь не без учета подхода Хомского. Все влиятельные западные лингвисты (за исключением Анны Вежбицкой) пошли по пути генеративной грамматики Хомского.

Можно в пределах примерно той же парадигмы ставить и другие цели: например, изучать речь – соссюровскую parole,что в терминологии Хомского приблизительно эквивалентно понятию perfomance, что лучше всего перевести как речевая деятельность, подчеркнув тем самым процессуальность говорения как объекта исследования. Так мы приходим к реалистичному проекту психолингвистики.

Действительно классическая книга Хомского «Язык и мышление» так и осталась лишь манифестом. Сформулировав проблемы, важнейшие для познания функционирования языка как средства общения и средства познания мира, Хомский оставил в сфере desiderata методы и методики, допускающие, выражаясь юридическим языком, «прямое применение» к сформулированным им самим задачам. Здесь я усматриваю своего рода загадку. Как известно, немало научных манифестов сигнализируют о возникновении определенной культурной практики или легитимируют ее (такова, например, была роль статьи Лотмана «Литературоведение должно стать наукой» [8]). Книга Хомского «Язык и мышление» такой роли не сыграла – в большой мере потому, что в гуманитарных науках связь между «нижними» этажами (т.е. позволяющими эксперименты и формализацию) и высшими («чистой» теорией) как была, так и осталась очень слабой.

Осознание этого обстоятельства и продуктивные выводы из него стоит рассматривать как вызов историкам науки.

Литература

1. Мёртон Р. К. О социологических теориях среднего уровня [1968] // Мёртон Р. К. Социальная теория и социальная структура : пер. с англ. М.: АСТ, 2006. С. 64–104.

2. Фрумкина Р. М. Теории среднего уровня в современной лингвистике // Вопросы языкознания. М., 1996. № 2. С. 55–67.

3. Мельчук И. А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл–Текст». М., 1974.

4. Гронас М. Актуальность Лотмана // Новая русская книга. М., 2002 № 1.

5. Хомский Н. Язык и мышление [1968] : пер. с англ. М., 1972..

6. Кибрик А. А., Плунгян В. А. Функционализм // Фундаментальные направления современной американской лингвистики : сборник обзоров. М., 1997. С. 276–339.

7. Арон Р. Избранное : Введение в философию истории : пер. с франц. М. ; СПб, 2000.

8. Лотман Ю. М. Литературоведение должно быть наукой // Вопросы литературы. М., 1967. № 1. С. 90–100.

См.

также:

Предмет психолингвистики

Наиболее приемлемой с точки зрения комплексности исследования речевой деятельности является система трех категорий и моделировании объекта: язык как способность, язык как предмет, язык как процесс. Соответственно модели глобальной «речи» целесообразно строить в трех планах, различая модель собственно языка (языкового стандарта), модель речи в узком смысле (языкового процесса) и модель речевого механизма (языковой способности). Но независимо от того, принимать или нет такое трехчленное деление, важно подчеркнуть, что логически неправомерно проецировать результаты нашего познания глобальной «речи» на одну плоскость, как бы мы ни аргументировали это (в особенности, если мы аргументируем только сущностными характеристиками объекта).

Правда, в некоторых случаях для тех или иных специальных, особенно прикладных, целей мы не только можем, но и должны игнорировать глобальность речи. Однако если наше моделирование имеет не прикладную, а, так сказать, теоретическую цель, т. е. если мы ставим себе задачей дать максимально полное, максимально многостороннее, максимально правильное описание объекта, то «изоляционистские» тенденции (такие, как лозунг «внутренней лингвистики» как единственной «настоящей» лингвистики, а иногда и единственной «настоящей» науки о языке вообще) могут только помешать нам в исполнении этой задачи. Лингвист, занимающийся даже только «своей» стороной проблемы, т. е. описывая язык как предмет, как абстрактную социальную систему, обязан все время помнить о существовании и других ее сторон, помнить о существовании большой системы, если говорить словами В. М. Павлова.

Можно сформулировать это несколько иначе. Моделируя глобальную «речь», лингвист не только должен следить за тем, чтобы его модель (модель языка) была с логической стороны корректна, но и за тем, чтобы выбранная им модель могла «стыковаться» с моделями других сторон этого объекта. Это, кстати, сильно сужает выбор возможных моделей, ибо налагает на модели весьма серьезные ограничения.

Если мы будем опираться на систему трех категорий, изложенную выше, то, по-видимому, мы должны поставить перед собой и такой вопрос: каковы отношения между отдельными категориями (отдельными моделями), к ведомству какой науки они относятся, каков понятийный и методический аппарат, используемый при их изучении? Рассмотрим последовательно все три возможных «стыка».

1. Язык как система (предмет) — язык как процесс (речь). Этот «стык» по традиции всегда принадлежал лингвистике, и на него как будто не было посягательств со стороны других наук. Однако лингвистика в известном смысле сумела выхолостить данную проблему, поставив ее не как проблему соотношения двух равнозначимых моделей, каждая из которых несет в себе определенную специфику, а исключительно как проблему перевода характеристик объекта, отраженных в модели языка, из потенциальной в актуальную форму. Такое представление о соотношении языка и речи в современной лингвистике стало

Общим местом и доходит (Р. Якобсон) до полного приравнивания друг к другу пар язык — речь и код — обобщение. Это отождествление языка с кодом или системой кодов идет от современной теории коммуникации, которая сильно упрощает реальную сущность процесса общения.

2. Язык как способность (речевой механизм) — язык как процесс (речь). На этот «стык», напротив, нет иных претендентов, кроме психологии (и, конечно, смежных областей физиологии). При распространенном в этих науках подходе мы, однако, анализируем речевой механизм, не дифференцируя в нем таких характеристик, которые релевантны для процесса коммуникации, и таких, которые лишь сопутствуют первым и на порождении речи практически не отражаются. Далее, при обычном подходе мы не дифференцируем структурных характеристик речевого механизма, т. е. закономерностей его принципиальной организации, и тех — зачастую необязательных применительно к каждому отдельному случаю — форм, которые принимает конкретная реализация данной структуры. Такое двойное неразличение, заметим в скобках, заметно препятствует использованию психологических и особенно физиологических работ лингвистами даже при доброй воле к такому использованию со стороны последних: не будучи достаточно ориентирован в предмете, чтобы самостоятельно отделить главное от второстепенного, релевантное от нерелевантного, функционально значимое от обычной реализации, лингвист быстро тонет в деталях и приобретает стойкое отвращение к подобным занятиям на будущее.

3. Язык как система (предмет) — язык как способ-тип, (речевой механизм). Странным образом это отношение выпало из поля зрения как той, так и другой науки. Точнее было бы сказать, что обе науки, как языкознание, так и психология, сделали все возможное, чтобы данную проблему снять. Остановимся на этом несколько подробнее.

Для классической, а также социологической лингвистики конца XIX — начала XX в. проблема не существовала потому, что они мыслили индивидуальную языковую систему (языковую способность) как единственную форму существования языка-системы, как нечто изоморфное языку-системе по принципам организации. Проще говоря, для младограмматиков и социологистов в голове каждого носителя языка существовала как бы копия модели языка, построенной лингвистом. Ср. у Ф. де Соссюра: «Язык существует в коллективе в форме совокупности отпечатков, имеющихся в каждом мозгу, примерно как словарь, экземпляры которого, вполне тождественные, находились бы в пользовании многих лиц». Первый из отмеченных тезисов сам по себе не может быть признан ложным: вполне закономерно ставить проблему в этом аспекте и исследовать, как социальное реализуется в индивиде; более того, хотелось бы подчеркнуть, что только такое рассмотрение — на уровне конкретного индивида — может вскрыть некоторые сущностные характеристики глобальной «речи», ускользающие при переходе на более высокие ступени абстракции, но необходимые при анализе объекта как целого. Недаром Маркс и Энгельс в свое время подчеркивали, что «человеческое мышление существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей». Порочность позиции классической лингвистики не в этом тезисе, а во втором, полностью отождествляющем структуру языковой системы и языковой способности, хотя нет оснований сомневаться в том, что обе структуры имеют общие черты, позволяющие рассматривать отдельные связи и элементы в структуре языковой способности как реализацию отдельных связей и элементов в модели языка.

Другая точка зрения на рассматриваемый «стык» свойственна различным авторам и направлениям, так или иначе связанным с бихевиористской психологией. Для большинства из них «языковая способность» существует лишь как совокупность чисто механических, внешних реакций организма — навыков, отнюдь не образующих друг с другом некоторой новой структуры, что-то изменяющей и психике говорящего: добавление к психике речи не вносит ничего нового — это добавление исключительно количественное, но не качественное. Такая (конечно, с известным огрублением) точка зрения присуща Л. Блумфилду в его известной книге, опубликованной и на русском языке, Б. Скиннеру, Дж. Кэроллу и многим другим. Модель языка понимается этими авторами как чистая абстракция, не имеющая реального психологического знания. (Правда, под флагом бихевиоризма выступают нередко и авторы, отстаивающие диаметрально противоположный взгляд. Такова книга Кантора «Объективней психология грамматики», где языковая способность хотя и не отождествляется с системой языка, но практически рассматривается как ее точная копия). Если рассматриваемый «стык» в первом случае безоговорочно попадал и сферу влияния лингвистики, то в этом случае он так же безоговорочно относится к психологии.

Более правильная точка зрения по этому вопросу сформулирована акад. Л. В. Щербой в его известной статье «О трояком, аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», где он пишет, что неправомерно отождествлять речевую способность с системой потенциальных языковых представлений и, далее, с языковой системой. Впрочем, Л. В. Щерба не склонен видеть между ними структурного различия, что естественно, если учесть что его работа появилась в 1931 г., задолго до первых психолингвистических исследований.

Между тем современные данные о строении речевой способности, полученные психологией, физиологией высшей нервной деятельности и другими науками приводят нас к выводу о том, что речевой механизм человека (в широком смысле) организован не как точное подобие модели языка, а иначе — как именно, мы не можем пока в деталях установить, но во всяком случае специфическим образом. Встает задача построить специальную модель речевой способности, отвлекаясь на какое-то время от модели языка. Что собой будет представлять такая модель? Борющиеся тенденции в современной американской психолингвистике, о которых говорилось в предыдущем параграфе, как раз и отражают различное понимание этой модели, хотя согласны в том, что она отлична от модели языка.

Но как только мы допустим специфическое строение речевой способности и придем к выводу о необходимости построения особой модели речевой способности, отличной от модели языка, возникает вопрос о том, какая наука будет заниматься отношением этой модели к модели языка. Конечно, этот вопрос не принципиален — не в номенклатуре дело. Но ведь ни в традиционный предмет лингвистики, ни в традиционный предмет психологии «стык» этих моделей не входит.

Если можно и нужно говорить о психолингвистике как об особой дисциплине, отличной и от психологии и от языкознания, то необходимость ее создания прежде всего и независимо от ее непосредственных истоков обусловливается именно «оголенностью» рассматриваемого «стыка», тем фактом, что не существует такой науки, которая без дальнейших оговорок включила бы его в свой предмет.

Итак, в самом первоначальном понимании, охватывающем все реально существующие сейчас психолингвистические направления, психолингвистика — это наука, предметом которой является отношение между системой языка (языком как предметом) и языковой способностью.

Естественно, что такое определение влечет за собой некую «двуликость» психолингвистики. Как Янус, она смотрит одновременно в обе стороны. В языке она видит то, что обусловлено спецификой языковой способности. Поэтому для психолингвистики нет, например, проблемы лингвистических универсалий; как отмечал автор настоящей работы в своем выступлении на конференции по универсальным и ареальным свойствам языков в ноябре — декабре 1966 г., все так называемые лингвистические универсалии, не носящие импликативного характера (т. е. не имеющие структуры «если…, то…»), в сущности, отражают строение языковой способности (например: «нет ни одного языка, в котором не было бы слогов»). В психике, в языковой способности она видит то, что релевантно с точки зрения процесса речевой коммуникации.

В монографии «Психолингвистика» 1954 г. предмет псиихолингвистики определяется несколько иначе.

Авторы монографии (вернее, автор «Введения» Ч. Осгуд) опираются на строение процесса речевой коммуникации, как его представляет себе математическая теория связи, опираясь на схему, в которой психолингвистика входит наряду с другими науками в теорию коммуникации, последняя имеет своим предметом отношение отправителя и получателя сообщения в целом. Что же касается психолингвистики, то ей дается такое определение: Психолингвистика изучает те процессы, в которых интенции говорящих преобразуются в сигналы принятого в данной культуре кода и эти сигналы преобразуются и интерпретации слушающих. Другими словами, психолингвистика имеет дело с процессами кодирования и декодирования, поскольку они соотносят состояния сообщений с состояниями участников коммуникации».

Читатель может, однако, легко увидеть, что это определение ни в какой мере нельзя назвать удачным. Оно толкует неизвестные величины через величины еще более неопределенные. Действительно, что такое «состояния участников коммуникации» или «интенции говорящих»? Поэтому в дальнейшем неоднократно делались попытки дать психолингвистике более точную интерпретацию. Так, Осгуд в своей статье для многотомного руководства по психологии З. Коха определяет ее следующим образом: Она «занимается в широком смысле соотношением структуры сообщений и характеристик человеческих индивидов, производящих и получающих эти сообщения, т. е. психолингвистика есть наука о процессах кодирования и декодирования в индивидуальных участниках коммуникации». С. Эрвин-Трипп и Д. Слобин столь же кратко определили психолингвистику как «науку об усвоении и использовании (use) структурированного языка (или структуры языка — of structured language)». П. Фресс считает, что «психолингвистика есть учение об отношениях между нашими экспрессивными и коммуникативными потребностями и средствами, которые нам предоставляет язык».

В этих трех попытках определения психолингвистики достаточно четко отразились три различных подхода к ней. Осгуд стремится не выйти за пределы модели, предлагаемой математической теорией связи. Эрвин и Слобин воплотили в своем определении идеи Хомского — Миллера. Фресс, наконец, ставит проблему потребностей, не занимающую американцев (по крайней мере в этом своем аспекте). Ограничимся здесь лишь анализом осгудовского определения.

Обратим внимание прежде всего на то, что Осгуд оперирует понятием «сообщение» как понятием исходным. В этом его позиция не отличается ничем принципиальным от позиции любого американского лингвиста-дескриптивиста, исходящего из первичности сообщения, или, что то же, текста.

Является ли действительно текст чем-то исходным? Конечно, нет. Это такая же модель, как и другие модели языка; из характеристик глобальной «речи» в ней не учитываются, во-первых, многие собственно индивидуальные особенности говорящего (слушающего), во-вторых, почти все «индивидуальные», единичные особенности речевой ситуации. Объектом анализа, исходным понятием является сама глобальная «речь», то, что мы условно обозначили ранее как совокупность речевых актов. Осгудовская концепция в этом отношении примыкает к другим концепциям, рассматривающим речь как простую актуализацию виртуальной системы языка; вообще установка на сообщение тянет за собой целый ряд других теоретических и методологических выводов, для нас неприемлемых.

Но самое главное, с чем нельзя согласиться в определении Осгуда,— это сведение процесса коммуникации к процессу передачи кодированного сообщения от одного индивида к другому, о чем мы уже говорили ранее.

Можно подойти к проблеме предмета психолингвистики, однако, и с другой стороны. В первой главе мы отмечали, что психология на современном этапе есть синоним теории деятельности, а лингвистика представляет собой учение об одной из сторон одного из видов деятельности (именно речевой деятельности) и выделяет свой предмет в объекте, каким является речевая деятельность. Возникает вопрос: существует ли такая наука, предметом которой является объект лингвистики, т. е. речевая деятельность? Пока такой науки в полном объеме не существует, по необходимость ее не вызывает сомнений, да и объективно дело идет к ее появлению.

Такая наука, которую можно назвать еще и наукой о закономерностях комплексного многоаспектного моделирования речевой деятельности, вызвана к жизни не только многочисленными прикладными задачами. Она имеет и большой теоретический интерес, в частности для «Традиционной» лингвистики, ибо позволяет внести в выбор наиболее адекватных моделей языка объективный критерий. Ведь не всякая теория языка, не всякая модель языка имеет общенаучную ценность, выходящую за рамки чисто прикладного использования. Конечно, при решении узкоконкретной задачи можно интерпретировать слово порося как возвратный глагол; но если нам нужно не перевести быстрейшим и легчайшим способом данный текст на другой язык, а познать сам этот язык и его реальном функционировании, едва ли это целесообразно. Наша языковая интуиция говорит, что это не соответствует действительности. Однако едва ли при отборе правильных моделей языка можно опираться на языковую интуицию как на точный метод. Вот тут-то мы и оказываемся перед необходимостью найти объективный критерий для такого отбора.

Но вернемся к основному содержанию нашего параграфа. Легко видеть, что из наук, изучающих сейчас речевую деятельность, ближе всего стоит к нарисованному здесь идеалу теории речевой деятельности именно психолингвистика. Она как раз и обладает или по крайней мере ставит себе ближайшей задачей обладать системой понятий наиболее подходящей для комплексного исследования речевой деятельности. Ее взгляд на речевую деятельность наиболее широк. (Это относится, конечно, не ко всякой психолингвистике, а к тем ее направлениям — прежде всего французскому и советскому,— которые в основу своей концепции кладут достаточно глубоко понимаемую психологическую теорию.) И здесь мы приходим к другому по сравнению с данным выше определению предмета психолингвистики: предметом психолингвистики является речевая деятельность как целое и закономерности ее комплексного моделирования.

Если из первого определения психолингвистика, так сказать, уже выросла, оно дано как констатация уже сложившегося положения и для реальных концепций развития психолингвистики несколько узко, то второе определение дано, так сказать, с некоторым запасом на рост. Впрочем, такое определение на рост вполне обычно. Можем ли мы, как говорят, положив руку на сердце, искренне утверждать, что лингвистика — это полностью сложившаяся и полностью знающая свой предмет наука о языке? Всем известно, какое количество «белых пятен» в ней остается до сих пор, как много даже только о языке «в себе и для себя» мы пока не знаем.

Если, однако, принять такое определение психолингвистики, то возникает следующий вопрос. Допустим, что психолингвистика действительно оказывается отраслью, частным случаем психологии. Какое место занимает в этом случае лингвистика? Ведь если ее предмет образует в известном смысле часть предмета психолингвистики, то оказывается, что лингвистика как бы подчинена психолингвистике, а тем более психологии! Не вернулись ли мы к психологизму штейнталевского толка, как-известно, приходившему к сходному выводу относительно соотношения психологии и лингвистики?

Ответ на такой вопрос может быть только отрицательным. Все дело в том, с какой психологией и с какой лингвистикой мы имеем дело. Предмет науки, напомним еще раз,— категория исторически развивающаяся, и на сей раз случилось так, что это развитие оказалось более чем энергичным и шло в лингвистике и психологии в совершенно различных направлениях

Нам осталось сказать еще о двух вещах. Одна из них касается выбора оптимальных моделей языка с точки зрения комплексного моделирования. Здесь речь может идти не только о требованиях к будущим моделям: целесообразно ставить вопрос и о том, насколько существующие описания языка пригодны для данной цели. Это специальная задача, требующая особого исследования; предварительно лишь можно сказать, что в истории мировой и русской лингвистики всегда существовали направления, сознательно ориентировавшиеся на возможность комплексного моделирования речевой деятельности, и направления, сознательно от такой возможности изолировавшиеся. Ярким примером направления первого типа является петербургская школа И. А. Бодуэна де Куртенэ; ярким примером направления второго типа — московская школа Ф. Ф. Фортунатова.

Другое, о чем необходимо упомянуть, представляется гораздо более существенным. Это —

Проблема методов психолингвистики

Надо сказать, однако, что, несмотря на кажущуюся сложность, эта проблема решается гораздо легче, чем проблема предмета психолингвистики. Дело в том, что психолингвистика, в сущности, не вносит никаких новых методов, которые в принципе были бы чужды лингвистике. Ведь всякая правильно построенная модель, и в частности модель языка, непременно требует последующей верификации в ходе так или иначе организованного эксперимента. Об этом совершенно ясно писал более 35 лет тому назад Л. В. Щерба: «Большинство лингвистов обыкновенно и к живым языкам подходит… так же, как к мертвым, т. е. накопляет языковый материал, иначе говоря, записывает тексты, а потом их обрабатывает по принципам мертвых языков… Исследователь живых языков должен поступать иначе. Конечно, он тоже должен исходить из так или иначе понятого языкового материала. Но, построив из фактов этого материала некую отвлеченную систему, необходимо проверять её на фактах, т. е. смотреть, отвечают ли выводимые из нее факты действительности. Таким образом, в языкознание вводится принцип эксперимента».

Другой вопрос, что лингвистика не всегда пользуется экспериментом, но это уже недостаток отдельных работ, а не науки в целом. Кстати, обращение лингвиста к самому себе как носителю языка тоже есть вид эксперимента; вообще же проблема эксперимента выступает в лингвистике в различных своих аспектах, но лишь сейчас стала эксплицитно осознаваться. Итак, сама идея эксперимента лингвистике не чужда. Если психолингвистика вносит здесь что-то новое, то, во-первых, в конкретную номенклатуру методов, в систему технических приемов эксперимента, как правило, заимствуемых из богатого арсенала психологии (хотя существуют методы и собственно психолингвистические, например осгудовская методика «семантического дифференциала»): во-вторых, в ней эти методы занимают гораздо более значительное (в количественном отношении) место, ибо если модель языка можно в принципе построить почти без опоры на эксперимент, почти чисто дедуктивно, то дедуктивная модель речевой деятельности есть нонсенс.

Более детальную характеристику используемых психолингвистикой методов дать в данной работе не представляется возможным. Ниже, в последующих параграфах, будут даны некоторые примеры использования психолингвистических (чаще всего психологических) методов в рамках психолингвистики.

Роль и место психолингвистики в антропологической парадигме Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 81.23

А.Д. Палкин

роль и место психолингвистики в антропологической парадигме

В статье постулируется антропологичность современной лингвистики: значительная часть исследований посвящена проблематике человека в языке и языка в человеке. Предпосылки изучения человеческого фактора в языке были заложены еще в XIX в. Постепенно интерес лингвистов к человеку говорящему возрастал. Можно с уверенностью говорить об антропологическом повороте в лингвистике XXI в. Современные лингвистические исследования тяготеют к антропоцентричности и междисциплинарности. Возник запрос на дальнейшую интеграцию гуманитарных дисциплин. Психолингвистика, которая изначально задумывалась как наука о взаимосвязи языка и мышления, имеет все возможности для осуществления такой интеграции. Для обозначения холистической дисциплины, призванной объединить достижения гуманитарных наук о человеке и человеческом обществе, предлагается термин «антропосемиология», введенный Ю.А. Сорокиным.

Ключевые слова: антропологический поворот, психолингвистика, междисциплинарность, антропосемиология.

A.D. Palkin

role and place of psycholinguistics in anthropological PARADIGM

The article postulates the anthropological character of modern linguistics, for considerable part of research is devoted to the problems of man in language and language in man. Preconditions for studying a human factor in language were laid in the19th century. Gradually linguists started to pay greater attention to a speaking man. Anthropological turn in the 21st century linguistics is sure to have taken place. There is a tendency towards anthropocentricity and interdisciplinarity in modern linguistic research. A demand for further integration of thehumanities is on the agenda. Pshycholinguistics that was originally established as the science researching language and thinking relationship has all capabilities to carry out such integration. The term «anthroposemiology», introduced by Yu.A. Sorokin, is proposed to name a holistic discipline that would unify the achievements of humanities studying man and human society.

Keywords: anthropologicalturn,psycholinguistics,interdisciplinarity,anthroposemiology.

На рубеже ХХ-ХХ1 вв. лингвистическая наука обогатилась большим количеством новых подходов к изучению языка, речи и речемыслительной деятельности. Это обусловлено в первую очередь осознанием необходимости исследовать язык в связи с человеком, являющимся носителем языка, в связи с коммуникантами, порождающими и воспринимающими речевые конструкции. В свете новых задач, которые ставит перед собой современная лингвистика, возникла необходимость интеграции знаний и достижений ряда смежных гуманитарных дисциплин на основе лингвистических концепций. Свидетельством тому — возникновение многочисленных направлений, стремящихся объединить лингвистику с другими областями знаний. Это не только собственно психолингвистика, но и лингвокультурология, когнитивная лингвистика, лингвистическая метаэтика, социолингвистика, нейролингвистика, этнолингвистика, лингвострановедение, процедурная семантика и т.п.

На текущем этапе развития научной мысли возник запрос на дальнейшую интеграцию. В результате возросла актуальность антропологического подхода, который с точки зрения лингвистики призван объединить собственно лингвистический аспект с культурологическим и психологическим. Пока что не выработан единый терминологический аппарат для такого подхода, отсутствуют общепризнанные теории, его обосновывающие, не разработаны основополагающие концепции. Однако исследования в данном направлении ведутся, поэтому мы можем с уверенностью предположить, что в обозримом будущем антропологическое направление займет видное место в лингвистической науке. В данной статье мы укажем на предпосылки его возникновения, а затем остановимся на современных работах, затрагивающих соответствующую проблематику. Также мы покажем, что психолингвистика способна внести значительный вклад в развитие антропологического направления,

хотя, конечно, мы не можем утверждать, что психолингвистические исследования способны исчерпать антропологическую парадигму.

так как антропология как таковая -это наука о человеке, несложно заключить, что применительно к лингвистике речь идет об изучении взаимосвязи языка со всеми аспектами, которые затрагивает антропология. Иначе говоря, это исследование человека посредством лингвистических методов. По этой причине следует осветить идеи тех представителей лингвистической науки, которые обращали внимание на такую взаимосвязь. Мы не претендуем на исчерпывающий обзор, каковой в принципе невозможен постольку, поскольку антропологическому фактору в лингвистике посвящено огромное количество работ. остановимся на наиболее заметных, на наш взгляд, персоналиях и концепциях.

Первым следует упомянуть В. фон Гумбольдта, который своими рассуждениями о языке как духе народа заложил краеугольный камень в фундамент антропологических исследований в языкознании. Рассматривая язык как наиболее яркое проявление духа и характера того или иного народа, В. фон гумбольдт подчеркивал важность межличностного общения: «Духовное развитие, даже при крайней сосредоточенности и замкнутости характера, возможно только благодаря языку, а язык предполагает обращение к отличному от нас и понимающему нас существу. Членораздельный звук льется из груди, чтобы пробудить в другой личности отзвук, который возвратился бы снова к нам и был воспринят нашим слухом. человек тем самым делает открытие, что вокруг него есть существа одинаковых с ним внутренних потребностей, способные, стало быть, пойти навстречу разнообразным волнующим его порывам» [Гумбольдт 2000: 63-64]. Рассуждая о процессах речепорождения, ученый обращал внимание и на то, что для отдельно взятого человека язык начинается непосредственно и одновременно с первым

актом рефлексии, когда человек из тьмы страстей, где объект поглощен субъектом, пробуждается к самосознанию — здесь и возникает слово. Таким образом, в поисках языка человек хочет найти знак, с помощью которого он мог бы посредством фрагментов своей мысли представить целое как совокупность единств [Там же: 301].

Идеи В. фон Гумбольдта получили дальнейшее развитие в трудах его последователя A.A. Потебни, который также писал о важности языка для развития человека как мыслящего существа. По A.A. Потеб-не, слово позволяет человеку понимать как другого, так и самого себя, при этом слово выступает посредником в ходе общения между людьми. «Человек невольно и бессознательно создает себе орудия понимания, именно членораздельный звук и его внутреннюю форму, на первый взгляд непостижимо простые сравнительно с важностью того, что посредством их достигается. Правда, что содержание, воспринимаемое посредством слова, есть только мнимоиз-вестная величина, что думать при слове именно то, что другой, значило бы перестать быть собою и быть этим другим, что поэтому понимание другого в том смысле, в каком обыкновенно берется это слово, есть такая же иллюзия, как та, будто мы видим, осязаем и проч. самые предметы, а не свои впечатления; но, нужно прибавить, это величественная иллюзия, на которой строится вся наша внутренняя жизнь… в слове человек находит новый для себя мир, не внешний и чуждый его душе, а уже переработанный и ассимилированный душою другого» [Потебня 1999: 119].

в свете сказанного уместно привести цитату из Ш. Балли, который также указывал на взаимосвязь языка и мышления, языка и личности, языка и общества. Для французского ученого был очевиден всепроникающий характер языка: «Если родной язык почти всегда производит впечатление органического целого, представляющего совершенное единство, то такое впечатление легко может оказаться иллю-

зорным. Родной язык неотъемлем от нашего мышления. Он тесно связан со всей нашей жизнью — личной и общественной; выразитель наших радостей и страданий, наших желаний, нашей ненависти, наших чаяний, он становится символом нашей личности и общества, в котором мы живем» [Балли 1955: 28]. Показательны параллели в работах A.A. Потебни и Ш. Балли: оба говорят об иллюзорности совершенного единства языка и о зависимости человеческого общества от феномена языка.

Здесь же уместно вспомнить современника A.A. Потебни И. A. Бодуэна де Куртенэ, который подчеркивал, что реальной величиной в языкознании является не «язык» в отвлечении от человека, а только человек как носитель языкового мышления, поэтому ученые должны не классифицировать языки, а только давать сравнительную характеристику людей по свойственному им языковому мышлению [Бодуэн де Кур-тенэ 1963: 132]. Мы полностью разделяем последнюю мысль ИА. Бодуэна де Курте-нэ, однако, отдавая должное сравнительно-историческому языкознанию, хотим заметить, что классифицировать языки все же следует.

Уже в XX в. другой продолжатель дела В. фон Гумбольдта Э. Сепир писал следующее: «чрезвычайно важно, чтобы лингвисты, которых часто обвиняют — и обвиняют справедливо — в отказе выйти за пределы предмета своего исследования, наконец, поняли, что может означать их наука для интерпретации человеческого поведения вообще. Нравится им или нет, но они должны будут все больше и больше заниматься различными антропологическими, социологическими и психологическими проблемами, которые вторгаются в область языка» [Сепир 1964: 237-238]. Хотя приведенная цитата датируется серединой XX века, она звучит крайне актуально в начале XXI в.

Существенный вклад в развитие антропологического направления внес во второй половине XX в. Э. Бенвенист, для

которого, несомненно, не осталась незамеченной разработанная Э. Сепиром и Б.Л. Уорфом гипотеза лингвистической относительности. он рассматривал лингвистику как науку о языке в человеке и о человеке как существе, владеющем языком. Характерны размышления ученого о том, что человек не был создан дважды: один раз без языка, а затем с языком. Стремительная эволюция человека обусловлена именно его способностью к символической репрезентации, которая является общим источником мышления, языка и общества. Э. Бенвенист не останавливается на констатации взаимосвязи языка и человеческой природы, а идет в своих рассуждениях дальше — к отношению языка и социума: говорить об отношении человека с природой или об отношении человека с человеком через посредство языка — значит говорить об обществе. И это не случайное историческое совпадение, а необходимая связь, ибо язык вообще всегда реализуется в каком-либо отдельном языке, в определенной конкретной языковой структуре, неотделимой от определенного конкретного общества. Нельзя представить себе язык и общество друг без друга. И то и другое суть данности. Но в то же время и то и другое познается человеком, так как он не обладает врожденным знанием о них [Бенвенист 2010: 29-31]. Для Э. Бенвени-ста недостаточно рассуждать о связи означающего и означаемого в структуре слова: он считает необходимым подчеркнуть, что язык — это феномен человеческий и является связующим звеном жизни психической и жизни общественно-культурной. В свете этого разумным выглядит его предложение рассматривать триаду «язык, культура, человеческая личность». Перед нами, таким образом, уже не просто лингвокультуроло-гия, а шире — антропологический подход к анализу языка в самом широком контексте. Э. Бенвенист приходит к красноречивому выводу о том, что все семиотические подсистемы внутри общества будут системами, интерпретируемыми языком, посколь-

ку общество все их включает в себя и само общество интерпретируется через язык [Там же: 79].

Ю.С. Степанов, полностью соглашаясь с главным положением разработанного Э. Бенвенистом направления: язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка, — заявляет о том, что «в своем главном стволе лингвистика всегда будет наукой о языке в человеке и о человеке в языке» [Степанов 2010: 15].

Не менее интересными выглядят рассуждения одного из апологетов компонентного анализа Дж. Лайонза, который касательно работ середины XX в. писал следующее: «Наиболее интересные из опубликованных на сегодня работ по компонентной семантике выполнены не философами и лингвистами, а антропологами; в последнее время они уделяют значительное внимание тому, что называется «когнитивной истинностью», или «реальностью семантических компонентов» [Лайонз 2010: 502]. Рассматривая термины родства, Дж. Лайонз резюмирует: «Что касается антропологического анализа родства, то «когнитивная истинность» некоторой конкретной пропорции определяется, согласно принятому допущению, социальным статусом и ролями, приписываемыми различным классам родственников в данном обществе, что вполне может отражаться также и в языковой «интуиции» членов коллектива» [Там же: 503]. Фонтан слез

В конце XX в. в лингвистике окончательно оформилось понимание необходимости пристального рассмотрения человеческого фактора в языке. Существенный вклад в развитие антропологического направления внес Б.А. Серебренников, ставший одним из инициаторов издания серии сборников «Человеческий фактор в языке». Б.А. Серебренников подчеркивал общественный характер языка, ведь именно благодаря языку мышление человека перешло на новую ступень развития. Таким образом, язык уместно рассматривать как одно

из первейших условий существования общества. Приведем следующую цитату: «В процессе формирования общественного сознания особенно велика роль языка. Выражение «Язык так же древен, как и сознание» необходимо понимать в том смысле, что язык и сознание представляют два необходимых условия существования общества. Язык есть средство, орудие, при помощи которого люди обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания, без которого общественное сознание немыслимо. Общественное сознание не могло бы возникнуть без языка, поскольку опыт познания мира отдельными индивидами может превратиться в коллективный опыт только при помощи языка» [Серебренников 2010: 174-175].

Немалый вклад в антропологическое направление лингвистических исследований внес и Р. А. Будагов. Он исходил из идеи о том, что языковая потребность не может быть внешней по отношению к самому языку, выступающему не в «пустой» коммуникативной функции, а в коммуникативной функции выразителя мыслей и чувств людей в обществе. Тем самым внешнее и внутреннее рассматриваются как единое целое. Важным для нас представляется следующее высказывание ученого: «Лишь уяснив всю многостороннюю зависимость разнообразных факторов, следует выйти за пределы внутренней причинности и показать постоянную зависимость языка от состояния развития общества и мышления людей в ту или иную историческую эпоху» [Будагов 2004: 208]. В этой цитате прослеживается идея холистического исследования человека и человеческого общества за счет лингвистических методов — идея, которая только в последние годы получила в лингвистике признание. Отталкиваясь от положения о том, что язык неотделим от человека, Р.А. Будагов продолжает свою мысль: «С позиции машинно-технических критериев сам человек может считаться «сплошным излишеством». В нем слишком много «деталей», как будто бы «ненужных»

для выполнения той или иной операции по жестко запрограммированной схеме. Но сила человека в его универсальности. то же следует сказать и о человеческом языке. Именно поэтому язык не подчиняется «закону экономии», как не подчиняется ему и сам человек… Природа же человека всегда будет характеризоваться универсальностью. Поэтому и человеческий язык универсален по своей природе и безграничен в своих реальных и потенциальных возможностях» [Там же: 278]. Именно универсальность человеческого языка позволяет нам говорить о возможности и важности изучения человеческого фактора в языке и речи.

Аналогичным образом антропологическое направление прослеживается и в работах сторонников теории естественного семантического языка. Так как их исследования осуществляются на кросс-культурном материале, особое внимание уделяется этническому аспекту. К. Годдард предложил ввести в научный обиход термин «этнопрагматика», который он рассматривает как объяснение речевых событий, которые берут начало в интракультурных идеях, то есть в общих ценностях, нормах, приоритетах и посылах носителей языка, а не в каких-либо выявленных универсалиях прагматики [Goddard 2004: 1211]. Такой подход не выходит за рамки лингвокуль-турологии, но в другой работе [Goddard & Wierzbicka 1997: 254-255] мы находим рассуждения о том, что практически всегда существует взаимозависимость между паттернами вербального поведения и паттернами невербального поведения. А это уже выход на теорию коммуникации, которая входит в антропологическую парадигму. Необходимость широкого междисциплинарного подхода очевидна и самим авторам упомянутой работы: «Наиболее существенной методологической проблемой при исследовании дискурса и культуры является необходимость нахождения четко очерченной сферы сопоставления дискурсивных преференций и культурных цен-

ностей, причем такой, которая, насколько это возможно, свободна от этноцентризма. обычная практика использования в качестве неформального метаязыка для межкультурных сравнений таких клише, как «иносказательность», «вежливость», «уважение», «солидарность», не справляется с этой задачей. Перспективный подход… заключается в использовании культурных скриптов, выполненных в виде лексических универсалий. Это обеспечивает сферу, в рамках которой возможна интеграция и синтез исследований в области антропологической лингвистики, контрастивной прагматики, лингвистической антропологии и культурологии».

Ю.Д. Апресян, рассматривая языковую картину мира, отмечает ее лингвоцен-тричность и этноцентричность, а также указывает на то, что языковая картина мира отражает особый способ мировидения, присущий некоторому языку, причем этот способ мировидения культурно значим для конкретного языка и отличает его от других языков. «Особый способ мировидения» проявляет себя в национально специфическом наборе ключевых идей, которые Ю.Д. Апресян рассматривает как своего рода семантические лейтмотивы, каждый из которых выражается языковыми средствами самой разной природы. Далее в духе гипотезы лингвистической относительности делается следующий вывод: «Часто язык заставляет говорящего выражать. идеи, даже если они несущественны для его высказывания» [Языковая картина. 2006: 35-36].

В.Н. Телия, рассуждая о текстовой природе фразеологизмов, подчеркивает «необходимость их исследования в рамках зарождающейся в науках гуманитарного цикла антропологической парадигмы. В соответствии с этой парадигмой в центр внимания лингвистических штудий перемещается человеческий фактор в языке vs. языковой фактор в человеке». С точки зрения В.Н. Телия, особенно благодатным материалом для исследования этого взаи-

модействия является фразеологический корпус языка [Телия 1996: 10].

Изучение человеческого фактора в языке активно осуществляется в работах Н.Д. Арутюновой, которая, в частности, отмечает, что в языке человек запечатлел свой физический облик, свои внутренние состояния, свои эмоции и свой интеллект, свое отношение к предметному и непредметному миру, природе — земной и космической, свои действия, свое отношение к коллективу людей и другому человеку. Тем самым человек придал языку свое игровое начало и свою способность к творчеству. Почти в каждом слове можно обнаружить следы человека. Из этого следует, что язык насквозь антропологичен: присутствие человека дает о себе знать на всем пространстве языка [Арутюнова 1999: 3]. Учитывая столь глубокое проникновение человеческого фактора в язык и языкового фактора в человека, Н.Д. Арутюнова приходит к заключению о необходимости междисциплинарного подхода к данной проблематике, выражая надежду на то, что с этой целью свои усилия объединят лингвисты, антропологи, этнографы, мифологи, психологи, философы и культурологи [Там же: 10].

Очерченные тенденции в современной лингвистике позволили М.Л. Ковшовой говорить об «антропологическом повороте» и даже «антропологической революции» в лингвистике конца XX в. Рассуждения М.Л. ковшовой нам интересны еще и постольку, поскольку она обращается к концепции вторичных моделирующих систем, согласно которой знаковые системы отображают определенные фрагменты реальности и порождают произведения, культурные феномены, реализующие коммуникативно-познавательные возможности конкретных семиотик. Язык, таким образом, есть первичная семиотика, порождающая и моделирующая, тогда как остальные семиотики вторичны, поскольку содержательно и исторически зависят от языка. Такое положение дел обосновывается тем фактом, что в процессе комму-

никации реальность не присутствует непосредственно, а поступает к нам в том виде, в каком она определена через символы, а именно через язык, являющийся семиотической системой [Ковшова 2012: 29-30].

Вышеприведенные утверждения различных авторов убеждают нас в том, что современная лингвистика уверенно движется в сторону антропологической парадигмы, «при которой язык рассматривается в широком экзистенциальном и понятийном контексте бытия человека — в тесной связи с сознанием и мышлением человека, его духовным миром» [Постовалова 1999: 28]. Здесь же будет уместно привести мнение Е.С. Кубряковой о том, что знание языка входит составной частью в общие знания человека и языковое знание, в свою очередь, выступает в виде сложно организованной системы сведений о языке, запечатленных в сознании человека в разном виде [Кубрякова, Шахнарович, Сахарный 1991: 133]. «Не вызывает никакого сомнения, -пишет Е.С. Кубрякова в другой работе, -что, изучая язык, мы можем восстановить лишь то, каким видит мир человек в «зеркале языка». Это не означает, однако, что, сделав этот первый шаг, мы должны остановиться на достигнутом и не пытаться соотнести далее полученные нами данные с чем-то, находящимся за пределами наблюдаемого и связанным с более глубокими пластами научного познания» [Кубрякова 2004: 17].

Важно подчеркнуть, что антропологический поворот в современной лингвистике теснейшим образом связан с активизацией семантических исследований, что позволяет нам говорить о взаимообусловленности двух этих тенденций. Наш вывод находит подтверждение в работе И.М. Кобозевой: «В целом нынешняя эпоха развития лингвистики — это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в круге лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство

кодирования и декодирования определенной информации» [Кобозева 2012: 30].

Итак, мы можем констатировать, что исследование роли человеческого фактора в языке приобрело в лингвистике XXI в. немалую популярность. Особый интерес вызывает факт использования в научном дискурсе термина «лингвоантропология». В настоящий период его активно употребляют представители Омской лингвистической школы (О.В. Коротун, Н.В. Коськи-на, Ю.Ю. Литвиненко, Е.В. Лобкова, М.П. Одинцова, Л.Б. Никитина, С.В. Рассолова, Н.Д. Федяева и др.), исследования которых осуществляются в русле антропоцентрической семантики: исследуются различные языковые образы, так или иначе связанные с человеком. Характерно, что в качестве основной единицы анализа омские лингвисты пользуются термином «языковой образ», который понимается как репрезентирующий определенный фрагмент языковой картины мира. В психолингвистике в тех же целях используется термин «образ сознания».

По мнению Л.Б. Никитиной, уже имеются основания говорить о самостоятельной науке под названием «лингвоантропо-логия», которая объемлет все дисциплины языковедческого цикла с человеком в центре. В ведение этой науки входит не только собственно «человеческий фактор в языке», но и такая проблематика, как «человек в языке», «человек и его язык», «язык и мир человека», «мир человека в языке», «язык — человек — языковая картина мира» [Никитина 2011: 97]. Омская лингвистическая школа, постулируя аксиологичность языкового образа человека [Одинцова 2000: 26], стремится к реконструкции образа человека в контексте характерных для него категориальных черт; при этом применяются различные лингвистические методы исследования — от концептуального анализа до ассоциативного эксперимента. Такой подход, будучи по сути своей интегратив-ным, предполагает привлечение данных разных междисциплинарных направлений

лингвистики — лингвокультурологии, психолингвистики, лингвострановедения, социолингвистики, когнитивной лингвистики [Никитина 2006: 6].

Лингвоантропологическая парадигма, разрабатываемая Омской лингвистической школой, представляется нам весьма перспективной, однако нельзя не заметить, что антропологическое направление в данном случае трактуется предельно узко: исследуются лингвистические факторы, имеющие непосредственное отношение к человеку как таковому. При этом игнорируется тот очевидный факт, что человек -существо общественное, поэтому при всей важности исследования человека во всех его возможных ипостасях необходимо, по нашему убеждению, обращать внимание и на социальные структуры, созданные человечеством. По этой причине нам представляется целесообразным в рамках аналогичного подхода исследовать не только человека как данность, но и человеческие сообщества. Именно эту задачу мы и реализуем в нашем диссертационном исследовании в соответствии с общей стратегией и пользуясь терминологией, принятыми в Московской психолингвистической школе.

Мы утверждаем, что психолингвистика является той лингвистической дисциплиной, которая изначально была создана для изучения антропологического аспекта в языке. Не случайно психолингвистами активно используются термины «языковое сознание», «языковая картина мира», «языковой образ сознания» и т. п. Точно так же отнюдь не случайно то, что представители других лингвистических дисциплин при исследовании человеческого фактора в языке нередко обращаются к экспериментальным методам и теоретическим положениям, разработанным психолингвистами. В основе психолингвистической трактовки антропологического фактора лежит «идея посреднической функции слова (знака) между человеком и миром, субъектом и объектом, и его (знака или слова) двойной онтологии» [Леонтьев

2001: 296]. Абсолютно верным представляется нам и наблюдение, сделанное Л.В. Сахарным: «В языковой способности человека слово живет как сложный семантико-прагматический комплекс, и изучение этого комплекса требует психолингвистического экспериментального исследования, моделирования речемыслительных механизмов говорящего» [Сахарный 1997: 14].

Об антропоцентричности лингвистики конца XX — начала XXI в. сами психолингвисты высказывались неоднократно. Здесь нельзя не привести красноречивую цитату из работы А.М. Шахнаровича: «Еще сравнительно недавно в рамках структурной лингвистики язык рассматривался в качестве абстрактной сущности. Сегодня же лозунг «язык в себе и для себя» вытеснен целым комплексом новых понятий, таких как коммуникативная интенция, когниция и т. п. Прочные позиции в современных лингвистических изысканиях заняли такие вопросы, как связь языка и мысли, языка и познавательных процессов, языкового развития и когнитивного развития, языковых и когнитивных универсалий, коммуникативных и когнитивных структур и многих других. все это свидетельствует об изменении парадигмы научных исследований в науке о языке, где на смену стремлению к строгому формальному описанию языка выдвинулись прагматический, коммуникативный и когнитивный аспекты изучения языка/речи, отражающие неугасающий вот уже несколько десятилетий интерес современного языкознания к диаде «язык — человек» (подчеркнуто нами. — А.П.) [Шах-нарович 2001: 441].

обсуждая специфику кросс-культурных исследований, А.А. Залевская констатировала отказ от контрастивного анализа как достаточного исследовательского подхода, из чего следует, что самое тщательное и детальное сопоставление языковых систем не может обеспечить достижения целей межъязыковых и межкультурных сопоставлений. По этой причине закономерным представляется обращение

к носителям языка, к изучению используемых ими стратегий и опорных элементов. Акцентирование внимания на том, как функционирует язык в культуре и через культуру в реальных условиях оперирования им при межэтнических контактах, знаменует переход от лингвистической теории к психолингвистическому научному подходу. Вместе с тем необходимо учитывать соподчиненность человека и общества. Языковые знания существуют не сами по себе, а лишь в контексте его многообразного опыта, формируемого через личностное преломление-переживание, но под контролем сложившихся в социуме норм и оценок. Слово оказывается средством доступа к единой сокровищнице знаний и опыта человека — его информационному тезаурусу [Залевская 1996: 25-26].

Мы полностью согласны с Н.В. Уфимцевой в том, что язык, рассматриваемый как деятельностная структура, занимает центральное место в человеческой психике, ибо обеспечивает доступ к образу мира как основной образующей культуры, обеспечивает возможность превратить внутреннюю смысловую структуру мысли во внешнюю структуру формального языка и тем самым сделать ее доступной для самонаблюдения и внешнего наблюдателя, а также обеспечивает возможность взаимопонимания с другими носителями данной культуры [Уфимцева 2011: 248]. Здесь в очередной раз подчеркивается принципиальная возможность лингвистическими методами исследовать и интра-, и экстралингвистические явления, так или иначе связанные с человеком, с человеческой психикой. К этому и стремилась психолингвистика с самого начала своего существования. «Анализ познавательных процессов за последние полвека привел к достаточно резкому делению когнитивных процессов на ментальные, внутренние (по отношению к человеку)», ведущие к идеальным образованиям, и на внешние, являющиеся носителями этих идеальных образов; в естественном языке эти две стороны

известны как значения слов и как звуковая и графическая оболочка слов [Тарасов 2000: 26].

И.М. Румянцева в своей работе по преподаванию иностранных языков с применением психолингвистических методов замечает, что ни речевые исследования, ни обучение речи ни в коем случае нельзя отрывать от человека, так как речь представляет собой не просто систему знаков, которую человек использует для общения, но и часть его самого — его физиологию и психику, его деятельность и поведение. Из этого вытекает необходимость задействовать данные ряда смежных наук, поэтому И.М. Румянцева постулирует необходимость междисциплинарного подхода [Румянцева 2004: 13]. Заметим, что междис-циплинарность является отличительной чертой психолингвистики. Дело не только в том, что междисциплинарность заложена в самом названии «психолингвистика»: для обоснования практически любого серьезного психолингвистического исследования необходимо привлекать данные и теории из смежных дисциплин. На текущем этапе развития лингвистической мысли эта отличительная черта психолингвистики стала наиболее заметной. Действительно, особую ценность в XXI в. начинают представлять интегративные, холистические исследования, в которых «объединяются как разные научные дисциплины, так и различные научные школы, что позволяет рассматривать явления не в заданном ракурсе, а со всех возможных точек зрения» [Там же: 6]. Еще более актуальным антропологический фактор предстает в таком разделе психолингвистики, как эт-нопсихолингвистика, рассуждая о которой A.A. Залевская пишет следующее: «…для решения стоящих перед этой наукой (эт-нопсихолингвистикой. — A.H) задач становится неотложным обсуждение многих теоретических проблем, по меньшей мере часть которых остается неразрешимой в рамках лингвистики, психолингвистики, культурологии и т. п., взятых самих по

себе, в качестве отдельных наук, замыкающихся в прокрустовом ложе принятых в соответствующей науке постулатов. Однако представляется важным подчеркнуть, что требуется не «креолизованная дисциплина», а новый интегративный подход, способный творчески синтезировать новейшие результаты теоретических и экспериментальных изысканий в разных областях науки о человеке. При этом должно произойти возвращение разных наук из заоблачных высот абстрагирования и от препарирования оторванных от человека продуктов такого абстрагирования к живому человеку, функционирующему в реальных условиях культуры» [Залевская 2000: 42].

Цитаты, приведенные в предыдущем абзаце, свидетельствуют о том, что логическим продолжением эволюции психолингвистики может стать возникновение новой интегративной дисциплины, способной гармонично вместить в себя лучшие стороны всех гуманитарных дисциплин, так или иначе изучающих роль человеческого фактора в языке и обществе. Схожую мысль высказывает К.Ф. Седов, по мнению которого науки, составляющие антропоцентрическую парадигму современной лингвистики (психолингвистика, социолингвистика, когнитивная лингвистика, речеведение и т. п.), имеют общий объект, каковым является «языковая личность», то есть человек в его способности к коммуникации [Седов 2009: 42].

Более категорично о соположен-ности наук гуманитарного цикла высказывается И.А. Стернин, утверждающий, что магистральной тенденцией развития современной лингвистики в XXI в. является интеграция наук и формирование интеллектуальных задач такого масштаба, который требует объединения усилий ученых различных направлений, обновления методов исследования, расширения применения экспериментальных методик, комплексного использования методов различных наук в исследовании поставленной задачи. Означенная тенденция обусловлена

тем, что классическая описательная лингвистика, которая описывала единицы языка и их взаимодействие, стала уступать место объяснительной лингвистике, которая объясняет функционирование языка как средства овнешнения мышления и доступа к сознанию человека [Стернин, Розенфельд 2008: 3].

Таким образом, можно с высокой долей вероятности предположить, что дальнейшее развитие гуманитарных наук стремится не к межеванию, а к интеграции и в перспективе — к созданию науки, которая будет призвана объединить гуманитарные науки, так или иначе исследующие человека. Осталось подобрать для этой науки подходящее название. Мы утверждаем, что такое название уже существует, хотя и было предложено для иных целей. Речь идет о термине «антропосемиология», предложенном Ю.А. Сорокиным [Сорокин 1998; 2009]. Сам Ю. А. Сорокин подразумевал под этим термином стыковую дисциплину, в рамках которой изучается вербальное и невербальное поведение некоего субъекта, существующего не в однородной, а в разнородной среде, характерной для современных лингвокультурных общностей. Такое определение обосновывается соображением о том, что современный человек живет среди семиотических ландшафтов, которые не сводимы друг к другу и которые, в зависимости от генотипической структуры личности, оказываются в разной мере комфортными для него. В связи с этим, по утверждению Ю.А. Сорокина, в рамках антропосемиологии приоритетным становится изучение психотипических образов: акустических, коннотативных и аксиологических эквивалентов семиотических ландшафтов (семиоценозов) или их фрагментов, составляющих то, что называют образом мира [Сорокин 2009: 7]. Следовательно, речь идет об исследовании психотипических образов человека или людей, живущих в современном глобализированном мире, где рядом проживают представители самых разных культур, говорящие

на разных языках и придерживающиеся разных традиций и моделей поведения.

Как мы видим, в понимании Ю.А. Сорокина термин «антропосемиология» даже уже, чем термин «антрополингвистика» в трактовке Омской лингвистической школы. Заметим также, что стройная терминологическая система, основанная на термине «антропосемиология», предложенном Ю.А. Сорокиным, не получила продолжения в виде прикладных исследований. Термин предложен, но не стал должным образом востребованным. По нашему мнению, следует дать термину «антропосемиоло-гия» новую жизнь и рассматривать его для обозначения дисциплины, объединяющей ряд междисциплинарных лингвистических направлений — психолингвистики, социолингвистики, когнитивной лингвистики, нейролингвистики, философии языка и пр. и занимающейся изучением человека и человеческого общества. В связи с этим мы предлагаем следующее определение ан-тропосемиологии:

• Антропосемиология — это наука, использующая лингвистические методы для изучения психотипических и лингво-антропологических образов человека как такового, человека как представителя некоторого семиотического ландшафта и особенностей семиотических ландшафтов как выразителей воли человеческих групп.

В данном определении особую важность имеет его последняя часть, где подчеркивается необходимость изучения семиотических ландшафтов, то есть экстралингвистических надындивидуальных факторов. Именно данное новшество является наиболее существенным изменением в трактовке антропосемиологии по сравнению с тем его пониманием, которое предлагал Ю.А. Сорокин. Вместе с тем мы полностью соглашаемся с Ю.А. Сорокиным в том, что основные интересы антро-посемиологии должны сосредоточиваться на исследовании представлений и смыслов, тогда как термину «значение» отводится второстепенная роль. В то же время

мы считаем принципиально важным рассмотрение антропологической парадигмы в широком понимании — с учетом различных социальных образований и вплоть до наднациональных образований, по каковой причине исследование семиотических ландшафтов, упомянутое в предложенном нами определении, приобретает особую актуальность.

В наши задачи не входит разработка теоретических основ и терминологического аппарата антропосемиологии. Мы полагаем, что это должно стать предметом дальнейшего обсуждения. Предположим, однако, что одной из основных единиц анализа в данной дисциплине могла бы стать предложенная ранее Е.М. Верещагиным и В.Г. Костомаровым лингвосапиентема, которую они рассматривают как априорную врожденную ценностно маркированную идею, постигаемую умозрительно, интуитивно, иногда путем озарения, представляющую собой сопряжение знания и этической установки, способную развертываться в конкретных лингвокультурах [Верещагин, Костомаров 2005: 952-953].

Выше мы показали, что отличительными чертами антропологического направления в лингвистике являются антропоцен-тричность и междисциплинарность. Также мы показали, что психолингвистические исследования изначально строились с учетом упомянутых факторов.

Интересно, что вплоть до конца средневекового периода практически не существовало ученых узкой специализации. Мыслители того времени стремились объединить знания из разных областей для решения стоявших перед ними задач. В начале XX в. научно-техническая революция привела к возникновению иной тенденции — к специализации научных исследований. Тогда как, например, В. фон Гумбольдта можно назвать и лингвистом, и психологом, и философом, большинство знаменитых ученых XX в. прославились в какой-то одной области знаний. В последние годы XX в., однако, возникла обратная динамика

— слияние разных наук. Обратим внимание на обретение популярности такими дисциплинами, как лингвокультурология, линг-вострановедение, психосемантика, психолингвистика, культурная антропология и даже этнопсихолингвистика (последняя дисциплина подразумевает объединение знаний сразу трех гуманитарных наук).

Итак, современная психолингвистика имеет все признаки междисциплинарно-сти и во многом антропоцентрична, в то же время претендуя на исследование больших групп населения, что позволяет нам гово-

рить о наличии принципиальной возможности осуществлять психолингвистические исследования в русле антропосемиологии -в том понимании, которое было предложено нами и которое развивает терминологический аппарат, некогда разработанный Ю.А. Сорокиным. Мы считаем, что дальнейшая разработка этого терминологического аппарата — удел будущего. Имеется возможность использовать термин «антропосемиология» как зонтичный по отношению к большому перечню гуманитарных дисциплин, исследующих человека и человеческое общество.

Литература

Арутюнова Н.Д. Введение // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. — М.: Индрик, 1999. — С. 3-10.

Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. — М.: Изд-во иностранной литературы, 1955. (Пер. с фр.) — 416 с.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. (Пер. с фр.) — 448 с.

Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. В 2-х т. — М.: Изд-во АН СССР, 1963. Т. 2. — 391 с.

Будагов Р.А. История слов в истории общества. — М.: Добросвет-2000, 2004. — 256 с.

Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. — М.: Индрик, 2005. — 1037 с.

Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000. (Пер. с нем.) — 400 с.

Залевская А.А. Вопросы теории и практики межкультурных исследований // Этнокультурная специфика языкового сознания / Отв. ред. Н.В. Уфимцева. — М.: ИЯ РАН, 1996. — С. 23-39.

Залевская А.А. Национально-культурная специфика картины мира и различные подходы к ее исследованию // Языковое сознание и образ мира / Отв. ред. Н.В. Уфимцева. — М.: ИЯ РАН, 2000. — С. 39-54.

Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. — 352 с.

Ковшова М.Л. Лингво-культурологический метод во фразеологии: Коды культуры. -М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. — 456 с.

КубряковаЕ.С. Язык и знание. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 556 с.

КубряковаЕ.С., Шахнарович А.М., СахарныйЛ.В. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. — М.: Наука, 1991. — 240 с.

Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. — М.: Едиториал УРСС, 2010. (Пер. с англ.). — 544 с.

Леонтьев А. А. Деятельный ум (Деятельность, Знак, Личность). — М.: Смысл, 2001. -392 с.

Никитина Л.Б. Образ-концепт «homo sapiens» в русской языковой картине мира как объект антропоцентрической семантики. Автореферат диссертации, доктора филологических наук. — Омск: ОГУ им. Ф. М. Достоевского, 2006. — 40 с.

Никитина Л. Б. Языковой образ-концепт: о природе сложного термина // Вестник Челябинского государственного университета. 2011. №24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. — С. 97-99.

Одинцова М.П. Языковые ипостаси человека // Язык. Человек. Картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции / Отв. ред. М.П. Одинцова. — Омск, 2000. — С. 25-27.

Постовалова В. И. Лингвокультурология в свете антропологической парадигмы (к проблеме оснований и границ современной фразеологии) // Фразеология в контексте культуры / Под ред. В.Н. Телия. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. — С. 25-33.

Потебня А. А. Полное собрание трудов: Мысль и язык. — М.: Лабиринт, 1999. — 272 с.

Румянцева И. М. Психология речи и лингвопедагогическая психология. — М.: ПЕР СЭ; Логос, 2004. — 319 с.

Сахарный Л.В. Лингвистическая парадигма и лексикография: взгляд психолингвиста // Лингвистическая прагматика в словаре: виды реализации и способы описания / Под ред. Г.Н. Скляревской. — СПб.: ИЛИ РАН, 1997. — С. 14-17.

Седов К.Ф. Отечественная психолингвистика: структура и перспективы развития // Язык и сознание: психолингвистические аспекты / Под ред. Н.В. Уфмцевой, Т.Н. Ушаковой. — М.-Калуга: Эйдос, 2009. — С. 41-52.

Сепир Э. Положение лингвистики как науки (Пер. с англ.) // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. — М.: Просвещение, 1964. Ч. II. — С. 231-238.

Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — 248 с.

Сорокин Ю.А. Антропосемиология: основные понятия и их предварительная интерпретация // Семантика и прагматика текста / Под ред. В.А. Пищальниковой. — Барнаул: Изд-во Алт. ГТУ, 1998. — С. 30-32.

Сорокин Ю.А. Неканоническая русистика: статьи, заметки, и реплики. — М.: Изд-во Института проблем риска; Информационно-исследовательский центр «Бон Анца», 2009. -223 с.

Степанов Ю.С. Эмиль Бенвенист и лингвистика на пути преобразований. Вступительная статья // Бенвенист Э. Общая лингвистика. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — С. 5-16.

Стернин И.А., РозенфельдМ.Я. Слово и образ. — Воронеж: Истоки, 2008. — 242 с.

ТарасовЕ.Ф. Актуальные проблемы анализа языкового сознания // Языковое сознание и образ мира / Отв. ред. Н.В. Уфимцева. — М.: ИЯ РАН, 2000. — С. 24-32.

Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультуро-логический аспекты. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — 288 с.

Уфимцева Н.В. Языковое сознание: динамика и вариативность. — М.-Калуга: ИЯ РАН (ИП Шилин И. В.), 2011. — 252 с.

Шахнарович А.М. Избранные труды, воспоминания друзей и учеников. — М.: Гуманитарий, 2001. — 728 с.

Языковая картина мира и системная лексикография / отв. ред. Ю.Д. Апресян. М.: Языки славянских культур, 2006. — 912 с.

Goddard, C. (2004). The ethnopragmatics and semantics of «active metaphors». In: Journal of Pragmatics. Vol. 36. Pp. 1211-1230.

Goddard, C. & Wierzbicka, A. (1997) Discourse and culture. In: Teun van Dijk (Ed.), Discourse as Social Interaction. — London: Sage Publications. Pp. 231-257.

Уроки настоящей психолингвистики: Дополнительные материалы

Модуль «Уроки настоящей психолингвистики» посвящен основам психолингвистики, методам ее исследования и особенностям изучения языка.

Как известно, люди живут не только в мире предметов, но и сами создают его. А создаем мы знаковый мир. К нему относят человеческий язык и его виды (например, жестовый, вербальный язык), музыку, математику и т. д. Когда ребенок начинает учиться читать/писать, то оказывается в сложнейшей ситуации. Он выполняет непростую задачу: ему нужно запомнить символ определенной буквы (а это рисунок) и ее звучание. В последующем ребенок должен научиться разбивать слова на составляющие. Кроме того, ему необходимо отличать похожие по звучанию слова, а при обучении письму — похожие буквы. При этом его мозг дешифрует сложный код. Не у всех детей получается сразу научиться читать/писать. Это связано с особенностями развития языка у ребенка.
 
Лекцию «Человек говорящий и читающий» прочитала российский психо- и нейролингвист, доктор биологических наук, доктор филологических наук, заслуженный деятель науки РФ Татьяна Владимировна Черниговская. 

Задача от лектора, Елены Игоревны Риехакайнен, доцента акафедры общего языкознания Санкт-Петербургского государственного университета, кандидата филологических наук:
 
Задача, которую мы предлагаем вам выполнить, связана в большей степени с изучением восприятия речи и находится на стыке психо- и социолингвистики. Речь любого человека индивидуальна, но мы не всегда, общаясь с человеком, обращаем внимание на особенности его речи, для нас более важным является то, что именно нам говорят. Однако в некоторых случаях не заметить такие особенности нельзя. Наверное, каждый из вас может вспомнить ситуации, в которых ваш собеседник не произносил какой-либо звук, немного заикался и т.п. Почему одни индивидуальные особенности мы замечаем, а другие — нет? Что влияет на то, заметим мы отклонение от нормы в речи собеседника или проигнорируем его? Ответам на эти и некоторые другие вопросы и будет посвящена работа в рамках этого модуля. Результаты, которые вам удастся получить, мы планируем использовать для разработки дальнейших экспериментов в области восприятия русской речи. Собранные вами данные могут быть использованы в том числе коммерческими компаниями, которым необходимо принимать на работу людей, чья деятельность связана с общением с клиентами. 
 
Формулировка задачи

В ходе исследования мы предлагаем вам ответить на два основных вопроса:

1) в равной ли степени различные индивидуальные особенности речи влияют на восприятие этой речи слушающими?
2) влияют ли на восприятие индивидуальных особенностей речи такие факторы, как ситуация общения, тема разговора, степень знакомства с собеседником, возраст участников общения?

Ваше исследование должно обязательно содержать ответ на первый вопрос. Из второго вопроса вы можете выбрать один или два из перечисленных факторов или предложить свои.

Инструкция по выполнению задачи

Мы предлагаем вам выполнять исследование по следующему плану:

1. Составьте список индивидуальных особенностей речи.
2. Разработайте методику исследования и подберите материал.
3. Определитесь с тем, кто будет принимать участие в вашем исследовании.
4. Проведите эксперимент.
5. Обработайте результаты. 
6. Проведите метаанализ.
7. Создайте научно-популярные материалы, привлекающие внимание к проблеме.

Психолингвистика

Психолингви́стика —

наука, изучающая процессы речеобразования, а также восприятия и формирования речи в их соотне­сён­но­сти с системой языка. Разрабатывая модели речевой деятельности и психо­физио­ло­ги­че­ской речевой организации человека, психо­лингви­сти­ка проверяет их путём психо­ло­ги­че­ских экспери­мен­тов; таким образом, будучи по предмету исследования близка к лингви­сти­ке, по методам психо­лингви­сти­ка ближе к психо­ло­гии. В психо­лингви­сти­ке применяются такие экспериментальные методы, как ассоци­а­тив­ный эксперимент, метод «семантического дифферен­ци­ала» и др. Психо­лингви­сти­ка возник­ла в связи с необхо­ди­мо­стью дать теоретическое осмысление ряду практических задач, для решения кото­рых чисто лингви­сти­че­ский подход, связанный с анализом текста, а не говорящего человека, оказался недостаточным (обучение родному, а особенно — иностранному языку; речевое воспитание дошколь­ни­ков и вопросы логопедии; клиника центрально-мозговых речевых нарушений; проблемы речевого воздействия, в особенности в пропаганде и деятельности средств массовой информации; авиационная и космическая психо­ло­гия; судебная психо­ло­гия и кримина­ли­сти­ка, например опознание людей по особен­но­стям их речи; проблемы машинного перевода, речевого ввода информации в ЭВМ и т. п.; информатика).

Термин «психолингвистика» вошел в научный обиход с 1954 после опубликования в США коллектив­ной работы под этим названием (под ред. Ч. Э. Осгуда и Т. А. Себеока), но идеи, близкие к пробле­ма­ти­ке психо­лингви­сти­ки, развивал в СССР ещё в начале 30‑х гг. психолог Л. С. Выготский. Его ученик А. Р. Лурия разработал основы нейро­лингви­сти­ки, близкой к психо­лингви­сти­ке по предмету и зада­чам, но ориенти­ро­ван­ной в основном на диагностику и лечение различных видов афазии. Сходные с психо­лингви­сти­кой идеи развивали также психолог Н. И. Жинкин и позже — лингвист С. Д. Кацнельсон. Развитие собственно психо­лингви­сти­ки в СССР началось с середины 60‑х гг., прежде всего в Институте языкознания АН СССР (Москва), работа ведётся также в Ленинграде, Харькове, Тбилиси, Фрунзе, Алма-Ате и др. Каждые 2—3 года проводятся всесоюзные симпозиумы по психо­лингви­сти­ке. Советская психо­лингви­сти­ка опирается на материалистическую психо­ло­гию школы Выготского (прежде всего на понятие деятельности) и на лингви­сти­че­ское наследие Л. В. Щербы и его школы, в особенности на его трактовку активной грамматики. Рассматривая психо­лингви­сти­ку как одну из «дочерних» областей разработанной А. Н. Леонтьевым психо­ло­ги­че­ской теории деятельности, московская психо­лингви­сти­че­ская школа долгое время называла психо­лингви­сти­ку «теорией речевой деятельности», употребляя парал­лель­но и термин «психо­лингви­сти­ка».

Основные направления исследования в советской психо­лингви­сти­ке 60—70‑х гг., кроме разра­бот­ки общих теоретических моделей порождения (А. А. Леонтьев, Т. В. Ахутина (Рябова) и другие] и восприя­тия (И. А. Зимняя) речи: изучение вероят­ност­ной структуры речевых процессов (Р. М. Фрумкина), вербаль­ных ассоциаций (А. П. Клименко, А. А. Залевская и другие; создано несколько словарей ассоци­а­тив­ных норм для различных языков), факторов распозна­ва­ния речи (ленинградская группа психо­лингви­стов под руководством Л. Р. Зиндера), развития детской речи (А. М. Шахнарович и другие), психо­лингви­сти­ка текста (Т. М. Дридзе) и т. п.

Зарубежная психолингвистика первоначально (50‑е гг.) ориентировалась в психо­ло­ги­че­ском отноше­нии на необихевиористическую психо­ло­гию (Осгуд), а в лингви­сти­че­ском — на американскую дескрип­тив­ную лингви­сти­ку. В дальнейшем (до начала 70‑х гг.) в основном опиралась на порождающую модель Н. Хомского (см. Генеративная лингви­сти­ка), развивая и его психо­ло­ги­че­ские идеи. Наиболь­ший вклад в развитие американской психо­лингви­сти­ки в этот период внёс Дж. А. Миллер, занимав­ший­ся дальнейшей теоретической разработкой и экспериментальной проверкой модели Хомского; извест­ны также работы Д. Слобина, Дж. Фодора, Х. Кларка и других. 70‑е гг. характе­ри­зу­ют­ся отказом от односторонней ориентации на идеи Хомского и вовлече­ни­ем в разработку теоретических основ психо­лингви­сти­ки ряда ведущих психо­ло­гов западно­евро­пей­ских стран; этот этап привёл к пересмотру основ психо­лингви­сти­ки и проникновению в нее идей «классической» европейской общей психо­ло­гии и прогрес­сив­ных тенденций современной социальной психо­ло­гии. В большей степени стали учиты­вать­ся собственно психо­ло­ги­че­ские и социальные факторы речевой деятельности (работы Р. Румметвейта в Норвегии, Дж. Уэрча в США, Ж. Мёлера и Ж. Нуазе во Франции и других). Из социа­ли­сти­че­ских стран Европы психо­лингви­сти­ка особенно развита в Румынии (Т. Слама-Казаку), Чехо­сло­ва­кии (Я.  Пруха), ГДР (В. Хартунг).

Развившись на основе различных направлений психо­ло­ги­сти­че­ско­го языкознания, психо­лингви­сти­ка усвоила его интерес к человеку как носителю языка и стремление интерпретировать язык как динами­че­скую систему речевой деятельности (речевого поведения) этого человека. Внутри этой системы психо­лингви­сти­ка рассматривает гораздо большее число взаимо­свя­зан­ных факторов развития и функцио­ни­ро­ва­ния языка, чем «классическое» общее языкознание, тем самым значительно расширяя предмет своего исследования по сравнению с последним. Для материа­ли­сти­че­ских направлений психо­лингви­сти­ки, например в СССР, характерен более глубокий подход к трактовке социальной природы языка и речевой деятельности, определяемый понима­ни­ем общения и других социальных и социально-психо­ло­ги­че­ских процессов в марксист­ско-ленинской науке.

• Леонтьев А. А., Психолингвистика, Л., 1967;
• его же, Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания, М., 1969;
• Теория речевой деятельности, М., 1968;
• Психолингвистика за рубежом, М., 1972;
• Основы теории речевой деятельности, М., 1974;
• Лурия А. Р., Основные проблемы нейролингвистики, М., 1975;
• его же, Язык и сознание, М., 1979;
• Смысловое восприятие речевого сообщения, М., 1976;
• Слобин Д., Грин Дж., Психолингвистика, пер. с англ., М., 1976;
• Жинкин Н. И., Речь как проводник информации, М., 1982;
• Психолингвистические проблемы семантики, М., 1983;
• Исследование речевого мышления в психолингвистике, М., 1985;
• Тарасов Е. Ф., Тенденции развития психолингвистики, М., 1987;
• Psycholinguistics. A survey of theory and research problems, Balt., 1954;
• Rommetveit R., Words, meanings and messages, N. Y. — L. — Oslo, 1968;
• Social context of messages, L.  — N. Y., 1971;
• Sprachliche Kommunikation und Gesellschaft, B., 1976;
• Clark H., Clark E., Psychology and language. An introduction to psycholinguistics, N. Y., 1977.

А. А. Леонтьев.

Отделение теоретической и прикладной лингвистики

Теоретический синтаксис (Е.А. Лютикова, О.И. Беляев, П.В. Гращенков) — раздел лингвистики, изучающий и моделирующий правила образования словосочетаний и предложений. Синтаксическое описание языка состоит из таксономии исходных единиц и правил, которые указывают, единицы каких категорий могут соединяться друг с другом и какого типа объекты получаются в результате соединения.

Теоретическая семантика (И.М. Кобозева, С.Г. Татевосов, Т.С. Зевахина) — дисциплина, которая изучает, как при помощи естественного языка осуществляется передача информации. Знаки языка (морфемы, слова, синтаксические и интонационные конструкции) наделены относительно стабильным значением; на их сочетаемость друг с другом и условия их уместного употребления налагаются определенные ограничения. Выявление и описание значений, а также сочетаемостных ограничений языковых знаков на уровне морфем входит в задачи морфемной, на уровне слов — лексической, на уровне предложений — синтаксической семантики. Важное направление теоретической семантики — формальная семантика, которая использует для анализа языковых значений методы математической логики и аналитической философии.

Дискурсивный анализ (О.В. Федорова, Ю.В. Николаева) — лингвистическая дисциплина, изучающая дискурс во всех релевантных аспектах. Проблематика исследования дискурса распадается на три главных круга вопросов — вопросы таксономии, вопросы структуры дискурса и вопросы влияния дискурсивных факторов на более мелкие составляющие. Дискурсивный анализ представляет собой «уровневый» раздел лингвистики, подобный фонетике, синтаксису и т.д. Дискурсивный анализ имеет дело с составляющими максимального объема — целыми дискурсами и их частями.

Психолингвистика (О.В. Федорова) — междисциплинарная когнитивная наука, исследующая процессы усвоения языка ребенком (Усвоение языка), порождение и понимание речи (Психолингвистика в узком смысле слова), а также мозговые механизмы речевой деятельности (Нейролингвистика).

Лингвистическая типология (О.И. Беляев, В.И. Беликов, Е.А. Лютикова, П.В. Гращенков, С.Г. Татевосов, Кс.П. Семёнова) — раздел лингвистики, занимающийся сравнением и классификацией языков с точки зрения их структуры. Важнейшая задача лингвистической типологии — выявление параметров межъязыкового варьирования и универсальных ограничений на это варьирование.

Компьютерная лингвистика (О.Ф. Кривнова, Н.В. Лукашевич, А.А. Сорокин, Л.М. Захаров, М.И. Ионов, Е.В. Деликанова) — междисциплинарная область на стыке лингвистики, математики, искусственного интеллекта, а также компьютерных наук. В задачи компьютерной лингвистики входит разработка технологий создания лингвистических процессоров для различных прикладных задач по автоматической обработке естественного языка. Автоматическая обработка текста и звучащей речи — ключевые разделы компьютерной лингвистики. Они включают в себя решение целого ряда взаимосвязанных задача, в частности, распознавание речи, автоматическую разметку элементов текста, извлечение из текста смысловых элементов и т.д. Компоненты автоматического анализа текста используются при решении различных инженерных задач, таких, например, как поиск и извлечение информации или преобразование текста в структуру данных.

Исследования малых языков (О.И. Беляев, П.В. Гращенков, Е.А. Лютикова, С.Г. Татевосов, Т.С. Зевахина) — область лингвистики, ориентированная на документацию, описание и объяснение структурных особенностей малоисследованных языков, в первую очередь языков народов России и бывшего СССР. Изучение малых языков проводится преимущественно полевыми методами. Эта область — одна из старейших в практике научной школы: она возникла в 1968 году усилиями выдающегося лингвиста, заведующего кафедрой ТиПЛ чл. -корр. РАН А.Е. Кибрика (1939—2012)

Психолингвистика. Теория речевой деятельности

ПРЕДИСЛОВИЕ    Данное учебное пособие адресовано педагогам и психологам, чья деятельность связана с развитием речи у детей и подростков, и в первую очередь педагогам-дефектологам, занимающимся формированием речи в условиях общего и речевого дизонтогенеза (нарушенного, отклоняющегося развития). Настоящее пособие посвящено одному из важнейших разделов новой области научного знания – психолингвистике, а именно – теории речевой деятельности. Знание основ теории речевой деятельности, по нашему глубокому убеждению, является обязательным условием профессиональной подготовки всех специалистов, на практике осуществляющих решение одной из главных задач образования и воспитания – формирование речи как специфически человеческого вида психической деятельности в ходе личностного и социального развития человека.    Идея создания учебного пособия по психолингвистике сложилась у каждого из его авторов достаточно давно, во всяком случае с тех пор, когда в вузовскую профессиональную подготовку педагогов-дефектологов был включен учебный курс «Основы теории речевой деятельности» (в университетской практике сразу же обозначенный запоминающейся аббревиатурой «ОТРД»). В конце 90-х прошедшего столетия по предложению В.А. Ковшикова авторы решили объединить свои усилия в этом направлении, и через несколько лет был готов первоначальный вариант (рукопись) учебного пособия – первого в отечественной учебной литературе пособия по психолингвистике для студентов-дефектологов. К сожалению, внезапная кончина Валерия Анатольевича не позволила довести эту работу до конца, поскольку ее завершающий этап – окончательная «стыковка» глав и разделов книги, написанных каждым из авторов, их объединение в общий текст пособия, – не была выполнена. И все же эта книга смогла увидеть свет благодаря помощи Издательства «ACT – Астрель» и, в первую очередь ведущего редактора отдела «Образовательные проекты», Е. Е. Шевцовой, которой хотим выразить особую признательность и благодарность. Издание этой книги – это дань памяти и глубокого уважения В. А. Ковшикову – коллеге и старшему товарищу, одному из видных отечественных специалистов в области теории и практики логопедии. Валерий Анатольевич был личностью яркой и неординарной; весь свой большой творческий потенциал и неуемную энергию он направил на разрешение насущных проблем и потребностей практической логопедии, оставаясь до самых последних своих дней ее преданным Рыцарем и слугой. Личный вклад В.А Ковшикова в теорию и методику отечественной логопедии признается всеми ведущими специалистами этой области коррекционной педагогики.    Авторы данного пособия являются «воспитанниками» и представителями разных «школ» отечественной логопедии – санкт-петербургской (ленинградской) и московской. Эти два ведущих «научно-методических центра» отечественной логопедии на протяжении нескольких десятилетий своего существования находились в известной «оппозиции» друг другу, что нашло свое выражение в различиях концептуальных подходов ко многим проблемам теории и практики логопедии. Естественно было ожидать и отсутствия «полного взаимопонимания» во взглядах на психолингвистическую интерпретацию речевой деятельности у авторов настоящего пособия, что на начальном этапе совместной работы действительно имело место. Следует отметить, что некоторые «различия во взглядах» у авторов этой книги были успешно преодолены, а достаточно продолжительные «научные дискуссии» привели к удовлетворившему обоих авторов «консенсууму». Главным обстоятельством, определившим это, являлось весьма заинтересованное отношение авторов к психолингвистике и единство во взгляде на ее роль в профессиональном становлении педагога-дефектолога.    Психолингвистика – наука, возникшая сравнительно недавно, в начале 50-х гг. прошлого столетия. Возникнув «на стыке» двух «старейших» отраслей научного знания – психологии и языкознания (лингвистики), психолингвистика за сравнительно небольшой срок своего существования выдвинулась в число основных «речеведческих» и языковедческих наук. Возникновение этой новой области науки было объективно обусловлено потребностями общественного развития человеческого общества, в частности потребностью научного познания природы психической интеллектуальной деятельности человека (А.А Леонтьев, 2003, и др.). Речь как высшая психическая функция, являющаяся одной из составляющих интеллектуальной деятельности, и язык как основное средство осуществления речевой деятельности и реализации процессов мышления, уже достаточно давно являются предметом особого внимания психологов и лингвистов. Благодаря проведению целого ряда теоретических и экспериментальных исследований в «недрах» этих наук был накоплен и обобщен достаточно большой гносеологический и фактологический материал, характеризующий специфические – психологические и лингвистические – закономерности усвоения языка и формирования речевой способности человека в ходе онтогенеза, особенности осуществления речевой коммуникации в человеческом обществе. Несмотря на достигнутый в психологии и языкознании значительный прогресс в изучении речи и процесса использования языка в речевом общении, к середине XX столетия специалистам, занимающимся данными проблемами, стало очевидно, что психологам и лингвистам необходимо объединить свои усилия в решении указанных проблем. Возникла настоятельная потребность в создании «универсальной» научной теории, объективно отражающей диалектическое единство языка и речи в процессах речевой коммуникации, объясняющей все многообразие проявлений речевой деятельности и ее связь с процессами мыслительной, аналитико-синтетической деятельности человека. Важным вопросом явилась также разработка новой методологии научного исследования, объединяющей в себе самые современные и перспективные методы теоретического и экспериментального исследования явлений языка и речи. Впервые такая методология научного познания речевой деятельности и изучения природы знаков языка была разработана выдающимся отечественным ученым Львом Семеновичем Выготским, одним из основоположников психолингвистики (42, 45 и др. ). Научные открытия Л.С. Выготского, его перспективные и глубокие научные концепции о природе явлений языка и речи, о диалектическом единстве процессов мышления и речи, закономерностях формирования речи и усвоения языка в ходе онтогенеза послужили научно-теоретической основой для возникновения психолингвистики как самостоятельной области научного знания. Без всякого преувеличения можно сказать, что труды Л.С. Выготского и других представителей отечественной психологической и лингвистической школ (П.П. Блонский, С.Л. Рубинштейн, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьев, Л.В. Щерба, В.В. Виноградов и др.) явились важнейшей научной предпосылкой для возникновения психолингвистики. Вместе с тем нельзя не признать, что ведущая роль в возникновении психолингвистики как самостоятельной науки принадлежит американским ученым – психологам и лингвистам, прежде всего Ч. Осгуду, Дж. Кэроллу и Т. Сибеоку.    Несмотря на то что признание психолингвистики как серьезной науки в отечественной научной среде состоялось только в начале 60-х гг. XX столетия, отечественная психолингвистическая школа развивалась достаточно интенсивно и вскоре выдвинулась на ведущие позиции. Достижения отечественной психолингвистики получили признание во всем мире. Это произошло во многом благодаря тому, что отечественная психолингвистика черпала истоки для своего развития в огромном научном потенциале отечественной психологической и лингвистической школы, делегировавшей в эту науку лучших своих представителей (А.Р. Лурия, П.Я. Гальперин, В.А. Артемов, Н.И. Жинкин, Е.Ф. Тарасов, P.M. Фрумкина, АК. Маркова и др.).    Накопленный психолингвистикой за полувековой период ее существования научный материал о закономерностях формирования и осуществления речевой деятельности, процессов речевой коммуникации, использования знаков языка для осуществления речевой и мыслительной деятельности, вне всякого сомнения, должен быть достоянием каждого специалиста, занимающегося формированием речи или восстановлением речевой способности (в случае приобретенных нарушений речевого развития). Особое значение эти знания имеют для коррекционного педагога (в первую очередь – логопеда), главной целью профессиональной деятельности которого является формирование речи в условиях общего и речевого дизонтогенеза. Знание психолингвистических закономерностей осуществления речевой деятельности, ее формирования в ходе онтогенеза составляют, по нашему мнению, основу «базовой» теоретической подготовки логопеда. На необходимость активного внедрения психолингвистических знаний в теорию и методику логопедической работы, а также значение усвоения этих знаний студентами-дефектологами неоднократно указывали в своих трудах ведущие теоретики и методисты отечественной логопедии – Т.Б. Филичева, Г.В. Чиркина, Л.С. Волкова, Б.М. Гриншпун, Р.И. Лалаева, О.С. Орлова, С.Н. Шаховская и др. Под руководством Р.И. Лалаевой и при участии вышеназванных специалистов была подготовлена хрестоматия по психолингвистике – первое учебное пособие такого плана для коррекционных педагогов. Ряд интересных методических материалов, связанных с внедрением психолингвистических знаний в практику логопедической работы, содержится в пособии, подготовленном под руководством Л.Б. Халиловой на дефектологическом факультете МПГУ (179).    Отечественная психолингвистика, как указывает один из ее создателей АА Леонтьев, на протяжении почти четверти века после своего возникновения развивалась в первую очередь в направлении разработки теории речевой деятельности. Хочется особо подчеркнуть, что методологической арсенал психолингвистики (по сравнению с другими «речеведческими» науками) позволяет наиболее полно и исчерпывающе исследовать закономерности и специфические особенности становления и функционирования речевой деятельности.    Следует отметить, что важнейшей задачей речевой коррекционно-логопедической работы является полноценное овладение обучающимися средствами осуществления речевой деятельности, основным из которых являются знаки языка. Усвоение системы родного языка в условиях «речевого» дизонтогенеза является вторым важнейшим направлением профессиональной деятельности коррекционного педагога. При этом психолингвистика может предоставить коррекционному педагогу не только необходимые теоретические знания, но и комплексную методику психолингвистического исследования специфических особенностей речевой деятельности, оперирующей знаками языка.    Важно отметить, что психолингвистика (как никакая другая область научного знания) помогает коррекционному педагогу правильно понять место и роль «языковой» работы в общей системе коррекционного обучения. Она дает наглядное представление о том, что языковая способность (способность к адекватному использованию знаков языка в процессе речевой коммуникации) является неотъемлемой составной частью общей речевой способности. Это обеспечивает особый, профессиональный взгляд на всю систему коррекционно-логопедической работы.    Важнейшим предметом исследования психолингвистики является речькак психофизиологический процесс порождения и восприятия речевых высказываний. За прошедшие три-четыре десятилетия в психолингвистике и нейролингвистике накоплен большой теоретический и экспериментальный материал по проблеме исследования процессов речепорождения и речевосприятия, отражающий основные закономерности процесса реализации речевой деятельности. Этот материал имеет важное значение для коррекционных педагогов, занимающихся формированием (или восстановлением) речи у детей и взрослых. Двумя основными направлениями «речевой» работы являются формирование экспрессивной речи (процессы говорения и письма) и импрессивной речи (процессы речевосприятия). Изучение закономерностей и особенностей протекания этих речемыслительных процессов и их нарушений при патологии познавательной деятельности также является предметом исследования психолингвистики.    Таким образом, теория речевой деятельности, используя методологию теоретического и экспериментального анализа, исследует те стороны интеллектуальной психической деятельности человека, которые в первую очередь интересуют коррекционного педагога (в частности, логопеда) и которые являются объектом его специально-педагогического воздействия.    К сожалению, проблема активного внедрения психолингвистических знаний в теорию и методику коррекционной логопедической работы еще далеко не разрешена.    Нельзя не признать, что за последнее десятилетие проблеме создания учебной и научно-популярной литературы по психолингвистике в системе высшей школы стало уделяться больше внимания. За указанный период опубликовано несколько учебников и учебных пособий (труды А.А. Леонтьева, И.Н. Горелова и К.Ф. Седова, P.M. Фрумкиной, А.А. Залевской, В.П. Белянина). В то же время специальных учебных пособий по психолингвистике для учителей-дефектологов пока еще очень мало. [1 — Помимо вышеуказанных работ под редакцией Р.И. Лалаевой и Л.Б. Халиловой можно назвать только выпущенное в 2005 г. в том же Издательстве «АСТ-Астрель» учебное пособие В.П. Глухова (57).]    Предлагаемое учебное пособие «Основы теории речевой деятельности» предполагает в определенной мере восполнить недостаток специальной учебной литературы по психолингвистике. Настоящее пособие адресовано коррекционным педагогам – студентам факультетов специальной педагогики и психологии, а также специалистам-практикам, задачей профессиональной деятельности которых является формирование речи в условиях общего и речевого дизонтогенеза. Кроме того, как мы надеемся, данная книга будет интересна и специалистам, работающим в области практической коррекционной психологии.    В предлагаемом пособии в качестве предмета для освещения выбраны те проблемы и аспекты теории речевой деятельности, которые, на наш взгляд, имеют определяющее значение для профессиональной подготовки коррекционного педагога. Выбранные нами для рассмотрения разделы общей психолингвистики содержат теоретические и предметно-методические знания, которые составляют основу подготовки специалиста, занимающегося формированием и коррекцией речи детей и взрослых. Знание изучаемых психолингвистикой закономерностей формирования и осуществления речевой деятельности человека, традиционно сложившихся «норм» и правил использования знаков языка в речемыслительной деятельности являются необходимой теоретической базой для практического освоения коррекционным педагогом методики коррекционной логопедической работы.    В основу данного пособия положен разработанный авторами материал курса лекций по учебным дисциплинам «Основы теории речевой деятельности» и «Психолингвистика» для студентов дефектологического факультета МГОПУ им. М.А Шолохова и факультета специальной педагогики и психологии РГПУ им. А.И. Герцена (г. Санкт-Петербург). В.А. Ковшиковым написаны главы 2 (§ 1–4), 7 (§ 1–6) и § 5 и 6 II части главы 9; В.П. Глуховым – главы 3, 4 (кроме § 1), 6 и 8. Остальные разделы пособия подготовлены авторами совместно.    Основу лекционного учебного курса составили научно-теоретические концепции речевой деятельности ведущих отечественных психолингвистов – АА Леонтьева, Н.И. Жинкина и И.А. Зимней.    А.А. Леонтьев, основоположник отечественной школы психолингвистики, является ведущим теоретиком современной психолингвистики. Неоспоримой заслугой АА Леонтьева является не только создание теоретической концепции речевой деятельности, но и проделанный им глубокий научный анализ развития психолингвистической мысли в зарубежной и отечественной науке. Его всесторонний критический анализ основных научных концепций, созданных ведущими психолингвистическими школами мира, его видение проблем современной психолингвистики и перспектив ее развития было и остается эталоном для всех ведущих специалистов, работающих в области этой науки. И.А. Зимняя является представителем другой отечественной научной школы, ученицей и последователем Н.И. Жинкина. В свое время ею была разработана и научно обоснована собственная, оригинальная концепция речевой деятельности, несомненным достоинством которой является выраженная методическая направленность. Общие принципы научного анализа фактов и явлений речевой деятельности подчинены в этой концепции потребностям обучения языку и формирования речевой деятельности.    Разумеется, в данном пособии нашли свое отражение концептуальные подходы к решению ключевых проблем психолингвистики ряда других крупных ученых – психологов и психолингвистов (А.Р. Лурии, Л. С. Цветковой, Т.В. Ахутиной, A.M. Шахнаровича, В.П. Белянина и др.). Взяв за основу принцип «методической обусловленности и направленности» психолингвистических исследований, мы попытались сделать «практический» выход из психолингвистической теории в методику коррекционно-логопедической работы: каждый из разделов данного пособия содержит методические выводы и установочные рекомендации к организации и предметному содержанию «речевой» работы, вытекающие из тех или иных психолингвистических закономерностей речевой деятельности.    При составлении методических рекомендаций авторы опирались на собственный опыт логопедической практики и научно-исследовательской работы, предметом которой является формирование речи детей с системным ее недоразвитием. Использовался также опыт работы наших коллег – логопедов-практиков.    Следует подчеркнуть, что данное пособие преследует прежде всего учебные цели, направленные на решение задачи «базовой» теоретической подготовки будущих логопедов-практиков, а также расширение круга психолингвистических знаний у практикующих специалистов. Еще одну функцию нашей книги мы видим в повышении интереса к психолингвистике у студентов-дефектологов, в формировании у них личностной потребности в овладении психолингвистическими знаниями, без которых ни один коррекционный педагог не может стать настоящим профессионалом своего дела.    В. П. Глухов      ГЛАВА 1    ПСИХОЛИНГВИСТИКА КАК НАУКА, ИЗУЧАЮЩАЯ РЕЧЕВУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ      § 1. Предмет психолингвистики    Психолингвистика — наука, изучающая психологические и лингвистические аспекты речевой деятельности человека, социальные и психологические аспекты использования языка в процессах речевой коммуникации и индивидуальной речемыслительной деятельности.    Предметом исследования психолингвистики (ПЛ) является прежде всего речевая деятельность как специфически человеческий вид деятельности, ее психологическое содержание, структура, виды (способы), в которых она осуществляется, формы, в которых она реализуется, выполняемые ею функции. Как отмечает основоположник отечественной школы психолингвистики А.А. Леонтьев, «предметом психолингвистики является речевая деятельность как целое и закономерности ее комплексного моделирования» (120, с. ПО).    Другим важнейшим предметом изучения психолингвистики выступает язык как основное средство осуществления речевой и индивидуальной речемыслительной деятельности, функции основных знаков языка в процессах речевой коммуникации. «В психолингвистике в фокусе постоянно находится связь между содержанием, мотивом и формой речевой деятельности и между структурой и элементами языка, использованными в речевом высказывании» (ПО, с. 16).    Наконец, еще одним основным предметом исследования ПЛ является человеческая речь, рассматриваемая как способ реализации речевой деятельности (речь как психофизиологический процесс порождения и восприятия речевых высказываний; различные виды и формы речевой коммуникации). [2 — Зимняя И.А. Лингвопсихология речевой деятельности. – М., 2001.]    Наличие не одного, а сразу нескольких предметов исследования ПЛ обусловлено спецификой этой области научного знания, тем, что психолингвистика является «синтетической», комплексной наукой, возникшей на основе своеобразного и уникального объединения, частичного слияния двух древнейших наук человеческой цивилизации – психологии и науки о языке (лингвистики).    Выделение в качестве основного и самостоятельного предмета ПЛ психофизиологического процесса порождения и восприятия речи встречается в работах целого ряда отечественных и зарубежных исследователей, а наиболее полное научное обоснование такой подход получил в трудах И.А Зимней (1984, 2001 и др.).    В одной из своих работ последнего периода А.А. Леонтьев указывает, что целью психолингвистики является «рассмотрение особенностей работы механизмов порождения и восприятия речи в связи с функциями речевой деятельности в обществе и с развитием личности» (132, с. 298). В связи с этим предметом ПЛ «является структура процессов речепроизводства и речевосприятия в их соотношении со структурой языка» (131, с. 144). В свою очередь, психолингвистические исследования направлены на анализ языковой способности человека применительно к речевой деятельности, с одной стороны, и к системе языка – с другой (120, 133 и др.).    Какого-либо одного, общепринятого определения предмета исследования психолингвистики в отечественной и зарубежной науке до сих пор нет; в разных направлениях и школах психолингвистики он определяется по-разному. Вместе с тем некоторые отечественные исследователи и многие педагоги высшей школы используют обобщенное определение предмета психолингвистики, предложенное АА Леонтьевым: «Предметом психолингвистики является соотношение личности со структурой и функциями речевой деятельности, с одной стороны, и языком как главной „образующей“ образа мира человека – с другой» (133, с. 19).    Объектом исследования психолингвистики выступают: человек как субъект речевой деятельности и носитель языка, процесс общения, коммуникации в человеческом обществе (основным средством осуществления которого и выступает речевая деятельность), а также процессы формирования речи и овладения языком в онтогенезе (в ходе индивидуального развития человека). Как указывает А.А. Леонтьев, «объектом психолингвистики всегда является совокупность речевых событий или речевых ситуаций. Этот объект – общий у нее с лингвистикой и другими «речеведческими» науками» (133, с. 16). При этом важнейшим объектом исследования ПЛ является субъект речевой деятельности – человек, использующий эту деятельность для овладения окружающей действительностью (идеальной и материальной).    Методы исследования психолингвистики, равно как и методы других речеведческих наук, можно разделить на три большие группы: общая методология; специальная (т. е. конкретно-научная) методология; специальные (конкретно-научные) исследовательские методы.    Общей методологией является философия, понимаемая как мировоззрение, как некий общий путь движения мысли к научной истине и, соответственно, как общий «стиль мышления». [3 — Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М., 1977.] Каждый исследователь в любой области научного познания необходимо избирает ту или иную философскую концепцию (материалистическую или идеалистическую; механистическую или диалектическую; сенсуалистскую, прагматическую, позитивистскую, персоналистическую и т. д.). Авторы настоящего пособия стремились рассматривать научные факты психолингвистики в структуре диалектической философии. Это, в частности, выражается в том, что речевая деятельность рассматривается с учетом характерных для нее многообразных и меняющихся внутренних связей (например, многообразных связей всех операций речевой деятельности – семантических, синтаксических, лексических, морфологических, морфо-синтаксических, фонематических и фонетических – на всех уровнях порождения и восприятия речи) и связей внешних, т. е. связей речевой деятельности с социальной, речевой и неречевой средой и др. При этом мы исходили из того, что философия (система взглядов, мировоззрение) сама непосредственно не открывает фактов (и законов) конкретной науки, в нашем случае психолингвистики, но определенным образом подвигает к этому.    Специальную методологию составляют законы науки, ее теория, гипотезы, научные концепции, аксиомы и понятия, методологические принципы и т. д.    Рассмотрим основные принципы психолингвистики. Первый принцип (или ведущее концептуальное положение), на который опирается психолингвистика, – наличие органической связи между речевой деятельностью и деятельностью неречевой; обусловленность (детерминированность) первого вида деятельности потребностями и целями жизни и деятельности (прежде всего социальной) человека и человеческого общества в целом.    Место речевой деятельности в системе деятельности человека.   Второй основополагающий методологический принцип психолингвистики – признание в качестве сложной функциональной организации речевой деятельности как ее основного свойства.    Речь – функциональная система, т. е. целеобусловленная, направленная на достижение определенного результата. [4 — Подробнее о речи как функциональной системе говорится в главе 8 настоящего пособия, посвяшенной процессам порождения и восприятия речи. (Прим. авт. В.Г.)] Эта система многообразна и непостоянна. Она (на временной и постоянной основе) объединяет те или иные характеристики составляющих ее операций (семантических, синтаксических, лексических, морфологических, морфо-синтаксических, фонематических и фонетических) для достижения конкретной цели той или иной (речевой или неречевой) деятельности, которая совершается в конкретной ситуации речевой коммуникации (7). Характер этих временных объединений зависит от очень многих внешних и внутренних условий: от характера и целей осуществляемой деятельности, ситуации, в которой деятельность протекает, от личностных особенностей говорящего (воспринимающего речь индивида), его знания культуры (в широком смысле этого слова), от языкового контекста и т. д. Например, в одних случаях мы используем устную речь, а в других – письменную; в разных ситуациях речевой коммуникации говорим развернуто или предельно лаконично («свернуто»), используем литературный язык или «сленговый» вариант (например, молодежный, профессиональный) и т. д. Таким образом, содержание (значение, смысл) и форма речевой деятельности во многом определяются неречевой деятельностью и условиями, в которых неречевая и речевая деятельность совершаются.    П.К. Анохин – выдающийся отечественный физиолог, философ и психолог – предложил универсальную схему функциональной системы (с выделением структурно-образующих «блоков»):    Универсальная схема деятельности как функциональной системы (по П. К. Анохину)

Что такое психолингвистика? — Лучшие программы

Психолингвистика — это раздел психологии, изучающий то, как люди приобретают, используют и понимают язык. Это также отрасль лингвистики, которая в первую очередь занимается нейробиологическими процессами языка. Современные исследования используют данные из различных научных дисциплин для анализа того, как человеческий мозг использует языки. Цель этой области — углубить понимание человеческого мозга.

См. Наш рейтинг 30 лучших программ бакалавриата по психологии в Интернете: небольшие колледжи.

Поддисциплины

С тех пор, как область психолингвистики была впервые определена Джейкобом Робертом Кантором в «Объективной психологии грамматики» в 1936 году, был разработан ряд дисциплин, в первую очередь нейролингвистика, которая включает изучение нейронных связей в мозге, участвующих в понимании, производство и усвоение языка, а также то, как мозг использует эти механизмы в повседневной жизни. Другие субдисциплины включают фонетику и фонологию, которые фокусируются на том, как мозг обрабатывает и понимает звуки и морфологию, которая изучает взаимосвязь между структурами слов.Дополнительные дисциплины включали изучение семантики, синтаксиса и прагматики. Многие исследования, связанные со звуком, структурой слов и предложений, показали, что эти концепции также играют роль в языковой обработке.

Развитие нейролингвистики

Развитие нейровизуализации обеспечило критический прогресс в субдисциплине нейролингвистики, согласно Thought Co., с помощью нейровизуализации ученые могут изучать активность мозга, отвечающую за обработку речи.В нейролингвистике ученые берут теории, предложенные психолингвистами, и оценивают их на основе активности мозга. На основании этих наблюдений нейролингвисты могут делать прогнозы об организации и структуре языка на основе физиологии мозга.

Психолингвистика развития

Этот раздел психолингвистики изучает процесс овладения языком детьми. Исследования, связанные с изучением языка детьми, включают экспериментальные или количественные методы. Овладение языком, в том числе изучение правил грамматики и того, как дети учатся общаться с другими., является одним из крупнейших направлений обучения. Ноам Хомски — один из основных участников этого подполя. Его концепция нативизма предполагает, что люди заранее запрограммированы на изучение языка. Когда дети учатся говорить, они естественным образом ищут шаблоны и наборы правил, произнося свои первые слова и связывая слова вместе. Хомский также считает, что в человеческом мозге есть переключатели, которые позволяют людям думать по-разному в зависимости от используемого языка, поскольку в разных языках разный порядок слов.

Зачем это изучать?

Изучение психолингвистики знакомит исследователей с процессами, лежащими в основе лингвистической информации. В зависимости от того, с лингвистической или психологической точки зрения поступает информация, причины для конкретного исследования могут различаться, но конечная причина такого исследования, как отмечает Шеффилдский университет в Англии, заключается в том, чтобы в конечном итоге улучшить условия жизни человека. Более эффективные методы обучения языку могут быть разработаны с помощью психолингвистических исследований, особенно для людей с ограниченными возможностями или для тех, кто страдает черепно-мозговой травмой.Социальная среда также имеет решающее значение в определении того, как люди изучают язык.

Психолингвистика представляет собой ценный инструмент не только для научных исследований, но и для повседневной жизни, поскольку достижения позволят учителям лучше обучать детей в школах, а терапевты смогут помочь тем, чьи языковые способности нарушены.

Что такое психолингвистика? — Блог APA Books

Крис Келахер

Психолингвистика — это научное сочетание психологии и лингвистики.Согласно Психологическому словарю APA 2ed (Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация, 2015):

Психолингвистика н. — раздел психологии, использующий формальные лингвистические модели для исследования использования языка и сопутствующих ему когнитивных процессов. Психолингвистика развития — это формальный термин для отрасли, изучающей ЗНАНИЕ ЯЗЫКА у детей. В частности, различные модели ГЕНЕРАТИВНОЙ ГРАММАТИКИ использовались для объяснения и прогнозирования усвоения речи детьми, а также производства и понимания речи взрослыми.В этом смысле психолингвистика — это особая дисциплина, отличная от более общей области психологии языка, которая охватывает многие другие области и подходы.

Другие источники, однако, рассматривают этот термин в более широком смысле, помещая его в более широкие рамки когнитивной науки. Dictionary.com определяет психолингвистику как «исследование взаимосвязи между языком и когнитивными или поведенческими характеристиками тех, кто его использует.А в Энциклопедии психологии APA (2000) Мария Д. Сера сообщает нам, что:

Психолингвистика — это исследование обработки человеческого языка, включающее целый ряд способностей, от познания до сенсомоторной активности, которые задействованы для обслуживания сложного набора коммуникативных функций. Это связано с традиционными академическими дисциплинами лингвистики, психологии, образования, антропологии и философии и, в частности, с междисциплинарными областями речевой науки, когнитивной науки, искусственного интеллекта, нейролингвистики и изучения языков, преподавания и реабилитации.

В своей книге « Психолингвистика 101 » (Springer Publishing Co., 2011) Х. Винд Коулз пишет: «Психолингвистика задает вопрос: как люди могут мгновенно создавать и понимать язык? …. Как у детей появляется эта способность? Как и почему он иногда нарушается после повреждения головного мозга? »

Насколько широко используется термин «психолингвистика»? Что ж, набрав слово в поисковой системе Google, вы получите около 500 000 результатов. Чтобы дать вам некоторый контекст, термин «психотерапия» дает 35.5 миллионов результатов, в то время как «нейробиология» дает более 41 миллиона результатов. Таким образом, хотя этот термин, безусловно, не является государственной тайной, он не имеет широкого распространения среди многих более устоявшихся концепций в психологии. Но интерес и значение этой области растет, и мы рады расширить наши предложения в области психолингвистики.

С этой целью APA Books сотрудничает с De Gruyter Mouton, ведущим международным издателем лингвистики и коммуникативных наук, над новой серией книг. Язык и продолжительность жизни человека представит лучшие современные исследования в области психолингвистики. В этом месяце выходит первая книга из серии « Двуязычие на протяжении всей жизни: факторы, влияющие на знание языка», под редакцией психолога Университета Альберты Елены Николадис и Симоны Монтанари, лингвиста из Калифорнийского штата Лос-Анджелес.

Серия «Язык и продолжительность жизни человека» будет иметь важное значение для всех, кто работает или интересуется проницаемыми дисциплинарными границами психологии и лингвистики, с привлечением ведущих исследователей из обеих областей.Будущие названия этой серии будут охватывать такие темы, как аутизм и язык, методы исследования для изучения овладения языком и концепция закрепления — текущая реорганизация и адаптация коммуникативных знаний.

Психолингвистика — Психология — Oxford Bibliographies

С момента своего появления в 1960-х годах изучение психолингвистики, несмотря на то, что оно является узкой специализацией в более широкой области когнитивной науки, включает широкий круг тем.История психолингвистики как области исследования подробно описана несколькими авторами. Altmann 2001 представляет собой историческую статью, в которой подробно рассказывается о первых основателях психолингвистики, а также об основных открытиях в этой области. Статья включает в себя подробную информацию об основных участниках ранней психолингвистики, а также разделы о языке в младенчестве, распознавании устных и письменных слов, значении и будущих направлениях в этой области. Что касается междисциплинарной природы психолингвистики, продолжаются дискуссии о том, как исторически слияние психологии, лингвистики и других областей характеризовалось «пересечением границ» между дисциплинами (Blumenthal 1987).Abrahamsen 1987 отвечает на утверждения, изложенные в Blumenthal 1987, что психолингвистика по своей природе полна ненужных пограничных проблем, и утверждает, что психолингвистика является образцом для подражания для других междисциплинарных областей. Обе статьи также содержат истории некоторых дисциплин, способствующих психолингвистике. Катлер 2005 также включает комментарии о междисциплинарной природе психолингвистики и более общую информацию об изучении психолингвистики. Для более долгой истории и более подробного обсуждения методологии Спайви и др.2012 — это информативный справочник по психолингвистике, в котором подробно описываются теории и методы исследования в психолингвистике, а также приводится несколько цветных диаграмм, графиков и изображений сканирования мозга. Большая часть этой статьи посвящена аспектам языковой обработки, и Clifton and Duffy 2001 представляет собой полезный обзор теоретических основ и классических экспериментов в понимании языка и производстве. Два других полезных учебника — Fernández and Cairns 2010 и Harley 2008, которые предоставляют обширную справочную информацию по психолингвистическому изучению и овладению языком.

Абрахамсен, Адель. 1987. Преодоление границ и нарушение границ: Психолингвистика в перспективе. В Спецвыпуск: Психолингвистика как междисциплинарное исследование . Гость отредактировал Уильям Бектел. Synthese 72.3: 355–388.

DOI: 10.1007 / BF00413752

Эта статья дает краткую историю психолингвистики и является ответом на комментарии Блюменталя в рамках того же выпуска относительно трудностей в пересечении дисциплин в психолингвистике.

Альтманн, Джерри. 2001. Языковая машина: Психолингвистика в обзоре. Британский журнал психологии 92.1: 129–170.

DOI: 10.1348 / 000712601162130

Эта статья служит подходящим историческим материалом для всех, кто интересуется предысторией психолингвистики, а также историей основных участников этой области в ее первые дни.

Блюменталь, Артур. 1987. Возникновение психолингвистики.В Спецвыпуск: Психолингвистика как междисциплинарное исследование . Гость отредактировал Уильям Бектел. Synthese 72.3: 313–323.

DOI: 10.1007 / BF00413749

В этой статье обсуждаются многократные трудности, с которыми столкнулись отдельные области психологии и лингвистики, когда они сформировали область психолингвистики.

Клифтон Чарльз младший и Сьюзен А. Даффи. 2001. Предложения и понимание текста: роль языковой структуры. Ежегодный обзор психологии 52: 167–196.

DOI: 10.1146 / annurev.psych.52.1.167

Этот обзор содержит много цитат, касающихся лингвистической структуры, таких как работы о роли просодии, семантики и памяти.

Катлер, Энн, изд. 2005. Психолингвистика XXI века: четыре краеугольных камня . Махва, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум.

Эта книга содержит информацию о междисциплинарном развитии психолингвистики, а также разделы по биологии, связанные с психолингвистическими способностями и методологией.

Фернандес, Ева М. и Хелен Смит Кэрнс. 2010. Основы психолингвистики . Молден, Массачусетс: Wiley-Blackwell.

Этот текст представляет собой обзор психолингвистики, включая изучение первого и второго языков. Он также предоставляет информацию о биологических основах языковой обработки.

Харли, Тревор А. 2008. Психология языка: от данных к теории . 3-е изд. Хоув, Великобритания: Psychology Press.

В этот учебник включена информация о способах формирования речи и понимания прочитанного у детей и взрослых.Это также обеспечивает интересную перспективу развития при овладении языком.

Спайви, Майкл, Кен Макрей и Марк Джоанисс. 2012. Кембриджский справочник по психолингвистике . Нью-Йорк: Cambridge Univ. Нажмите.

DOI: 10.1017 / CBO978113
77

Это руководство полезно для тех, кто интересуется психолингвистикой в ​​колледже и аспирантуре, а также для преподавателей. Он включает в себя информацию о теории и методах, а также сведения о данной области, о современных методах, таких как сканирование мозга, и о будущих направлениях исследований.

ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ НАУКИ

ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ НАУКИ ТЕМЫ В ПСИХОЛИНГВИСТИКА
Университет Лаврентия, ЗИМА 2005

ИНСТРУКТОР: Терри Рью-Готфрид

ОФИС ЧАСЫ: МОГ 13: 00-14: 00, или по предварительной записи

ОФИС: Бриггс Зал 311

ТЕЛЕФОН: (832) -6706

ЭЛЕКТРОННАЯ ПОЧТА: Терри[email protected]

1960-е были переломными не только с политической, но и с научной точки зрения, особенно в социальных науках. Thomas Kuhn’s (1962) Структура Научный Революции бросили вызов традиционным представлениям о том, как теории изменились и побудили ученых и историков пересмотреть природу (или даже возможность) научной истины и прогресса. Даже до Куна знаковая книга появилась, однако, относительно малоизвестная голландская пресса опубликовано книга, которая поставила традиционную лингвистическую теорию с ног на голову.В безобидный название «Синтаксических структур » Ноама Хомского, (1957) скрывает революционер вызов пыльному сухому эмпиризму структуралистской лингвистики, порожденный метатеоретические изменения в психологии, чтобы охватить понятие врожденного структуры и ментальные конструкции, и привели к установлению когнитивных наука как междисциплинарное предприятие. Круто. Если бы это не было научным революция в процессе, что было? Хомскому было жарко … и не больно который он также проповедовал радикальный анархизм в ответ на военное вмешательство во Вьетнаме.

Как все новые подходов в психологии это не было чем-то новым. И как Кун предлагает для научных революций в целом то, что было замечено в новый лингвистика и психолингвистика наблюдались раньше, но теперь «увиденное» в совершенно новом свете. Перед работой Хомского в конце 1950-е годы, лингвисты и психологи часто считали свои дисциплины лишь слабо связаны. Многообразие человеческих языков, которое когда-то было видимый как доказательство большой изменчивости и универсальности человеческого поведения, теперь рассматривается как демонстрация великой универсальной грамматики, общей для всех люди.Прекращающиеся попытки детей выучить свой родной язык когда-то были видимый как демонстрация принципов обучения и подкрепления, но теперь рассматривается как раскрытие устройства для овладения языком и языка «инстинкт.» Психолингвисты сегодня задают вопросы, которые были рассмотрены философы и учеными на протяжении веков, но то, как мы понимаем отношение между языком и мыслью всего около 40 лет. Современное психолингвистика основан на революционном подходе Хомского к языку. не просто поведение, но и раскрывает человеческие знания и умственный компетентность.

Психолингвистика поэтому подчеркивает, как и когнитивная психология, ментальные структуры и процессы, которые объясняют приобретение, понимание и производство языка. Мы, например, рассмотрим экспериментальные и наблюдательный исследования восприятия и производства речи, памяти и понимания из текстовые, когнитивные и социальные правила для разговора, первое и второе язык обучение и структуры мозга, которые делают такие явления возможными.Психолингвистика также, как следует из названия, является междисциплинарным. Поэтому мы будем исследовать теории и данные из других дисциплинарных перспективыневрология антропология, информатика, образование, философия.

---

НЕОБХОДИМЫЕ ТЕКСТЫ

Поле, Джон (2004). Психолингвистика: ключевые понятия . Лондон: Рутледж.

Пинкер, Стивен (1999). Слова и правила: составные части языка .Нью-Йорк: HarperCollins.

---

ЧТЕНИЯ

Бейтс, Э., Девескови, А., И Вульфек Б. (2001). Психолингвистика: кросс-язык перспектива. Годовой

Обзор психологии, 52, 369-396.

Биман, М. Дж. И Кьярелло, С. (1998). Дополнительный язык правого и левого полушария понимание.

Текущие направления в Психологическая наука , 7, 2-8.

Бест, К. Т. и Эйвери, Р. А. (1999). Преимущество левого полушария для щелкающих согласных определенный по лингвистике

значение и опыт. Психологические науки , 10, 65-70.

Бауэрс, Дж. С., Виглиокко, Г., Штадтхаген-Гонсалес, Х. и Винсон, Д. (1999). Отличая язык из

мысль: экспериментальная свидетельство того, что синтаксис лексически, а не концептуально представлены. Психологические науки , 10, 310-315.

Кэмерон, Д. (1998). Пол, язык и дискурс: обзорное эссе. Знаков: Журнал женщин в Культура и культура

Общество , 23, 945-973.

Эдвардс, Р. и Гамильтон М.А. (2004). Ты должен понять мой гендерная роль: эмпирический тест

Модель пола Таннена и коммуникация. Половые роли, 50, 491-504.

Грожан, Ф.(1998). Изучение билингвов: методологические и концептуальные вопросы. Двуязычие: Язык и

Познание, 1, 131-149.

Грожан, Ф., Ли, П., Мюнте, Т. Ф., и Родригес-Форнеллс, А. (2003). Двуязычные образы: Когда

нейробиологии встречаются с языком науки. Двуязычие: Язык и познание, 6, 159-165.

Хакута К., Белосток, Э., и Вили, Э. (2003). Критическое свидетельство: тест гипотезы критического периода для

получение второго языка.Психологические Наука, 14, 31-38.

Эредиа, Р. Р. (1997). Двуязычная память и иерархические модели: случай в пользу языка доминирование. Текущий

Направления в Психологическая наука , 6, 34-39.

Хикок, Г., и Поппель, Д. (2000). К функциональная нейроанатомия восприятия речи. Тенденции в

Когнитивные науки, 4, 131-138.

Ющик, П. W.(2002). Как младенцы адаптируют способность к обработке речи к структура родного языка. Текущий

Проезд in Психологические науки, 11, 15-18.

Маркус, Г. Ф. (1996). Почему дети говорят «сломался»? Текущие направления в психологической Наука , 5 , 81-85.
Mayberry, R. I., & Николадис, Э. (2000). Жест отражает развитие языка: доказательства из двуязычный

детей. Текущий Направление психологической науки , 9, 192–196.

Павленко, А. (1999). Новые подходы к понятиям в двуязычной памяти. Двуязычие: язык и

Познание, 2, 209-230.

Werker, J. F., & Desjardins, Р. Н. (1995). Прослушивание речи на 1-м году жизни: экспериментально влияет на

Восприятие фонем . Текущие направления в психологической Science , 4, 76-81.

---

Перейти:

---

Исправлено 31 декабря 2004 г.

Радость науки: путешествие психолингвиста

В этом выпуске «Радости науки» Шамбхави Чидамбарам разговаривает с профессором Шраваном Васиштхом, профессором психолингвистики индийского происхождения из Потсдамского университета в Германии. В дополнение к своим исследованиям профессор Васишт является автором двух интересных блогов — « Shravan Vasishth’s Slog », где он рассказывает о статистике, и «Things People Say», трогательного личного блога о его опыте борьбы с почечной недостаточностью и гемодиализ и навигация по немецкой системе здравоохранения.Это интервью было отредактировано для ясности и краткости и перед публикацией было проверено профессором Васиштхом для обеспечения точности.

Шамбхави Чидамбарам (SC): Профессор Васиштх, ваша специализация — психолингвистика. Так что давай поговорим об этом. Что изучает профессор психолингвистики?

Шраван Васиштх (SV): Хорошо, есть общее заблуждение о том, что такое лингвистика в непрофессиональном мире. Что обычно случается со мной в повседневной жизни, так это то, что когда кто-то узнает, что я лингвист, первый вопрос, который они задают мне, — на скольких языках я говорю.С профессиональной точки зрения лингвистика — это совсем другая игра. Все дело в изучении языковой структуры. Значение языка, языковые конструкции, синтаксическая структура предложений и изучение звука. Другое дело — изучение статистических свойств языка. Лингвистика также включает в себя историческое развитие языков и связи между языками в отношении того, как изменяются языковые контакты.

SC: Но лингвистика как область, похоже, претерпела довольно быстрые изменения в своем подходе за последние сто лет или около того.С чего это началось и как продвигалось?

SV: Лингвистика в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, сильно отличается от того, каким она была в 1800-х годах и до этого. На самом деле все действия начались с Панини и его работы, Анадхьяи.

Примечание редактора: Aṣṭādhyāyī — самая известная работа Панини, текст по грамматике санскрита. Известен краткостью, изощренностью и логическим совершенством своих правил и до сих пор влияет на лингвистическую теорию.

SV: Когда об этом стало известно на Западе, многие индологи начали изучать не только санскрит, но и связь между европейскими и индийскими языками.Они обнаружили, что там были некоторые исторические связи, и это привело к развитию так называемой исторической лингвистики — изучения того, как языки связаны друг с другом, как они развивались с течением времени и что такое протоязык. Они пытались вывести свойства мертвых языков, таких как классический ведический язык и так далее.

SC: Изменилось ли изучение языков за века, начиная с Aṣṭādhyāyī?

SV: Индологи, в основном европейцы, изучали эти связи, и это изучение языка с точки зрения языкового сравнения медленно превратилось в исследовательскую школу, называемую структурной лингвистикой, где люди начали изучать языковую структуру. и разрабатывать шаблоны и шаблоны, из которых можно было бы делать обобщения.Затем это стало очень большой областью исследований, особенно в Америке, благодаря Леонарду Блумфилду и другим, которых вдохновили работы Фердинанда де Соссюра, швейцарского лингвиста. Соссюр написал очень известный учебник в 1800-х годах, который оказал большое влияние на американских лингвистов, что привело к созданию структурной лингвистики. Вплоть до начала 1900-х годов структурная лингвистика была доминирующей парадигмой как на Западе, так и в Индии. Христианские миссионеры сыграли важную роль в разработке этой методологии, потому что их целью был перевод Библии на местные языки.Они отправлялись в те части мира, которые были для них недоступны, и изучали там язык, используя эту методологию. В конечном итоге они выясняли звуковую структуру, лингвистическую структуру языка, а затем писали Библию на этом языке. В 1950-х годах появился очень известный лингвист — Ноам Хомски. Он создал новую парадигму в лингвистике, которая стала известна как генеративная лингвистика. Эта методология включала в себя обращение к вашей собственной интуиции о том, что возможно, а что невозможно в языке.Это был новый блестящий способ раскрыть структуру языков вашего собственного родного языка. Вы можете сесть и подумать о своем языке и разработать очень сложный синтаксис, семантику и фонологию — различные звуковые паттерны. Таким образом, он стал основным и до сих пор остается основным подходом в лингвистике. Сейчас это называется теоретической лингвистикой, чтобы отличить ее от других направлений, которые развились позже. Пока Хомский разрабатывал подход генеративной лингвистики, в 1950-х годах произошла компьютерная революция.Именно тогда все началось со стороны компьютеров, и произошло то, что люди начали разрабатывать системы машинного перевода для автоматического перевода языков. Это была очень амбициозная программа. Хотя первоначальные попытки были жалкими неудачами, сегодня это стало очень изощренным новым подходом, и вы видите это в таких инструментах, как Google Translate. Эти системы способны выполнять очень сложные переводы и действительно очень хороши в этом! Эта область известна как компьютерная лингвистика.На самом деле лингвисты работают в Google и других компаниях, разрабатывая базовое лингвистическое программное обеспечение. Все это берет свое начало в этой основной лингвистической работе. Параллельно с этим в 1960-х годах лингвисты начали работать с психологами и начали говорить с ними о том, как язык работает в мозгу. Эта область развивалась параллельно с классической теоретической лингвистикой. Это был независимый поток исследований, который в конечном итоге превратился в психолингвистику. Между психолингвистикой и лингвистической теорией есть связи, но психолингвистика в значительной степени является самостоятельной работой, которая немного оторвана от теоретических идей.

SC: Итак, та же самая лингвистическая структура, которую люди так долго изучали теоретически, они просто таким образом вывели ее на эмпирический уровень?

SV: Именно так. Данные вошли в лингвистику с вычислительной стороны.

SC: Отлично! Но как насчет смежных областей, таких как фонетика? Где они конкретно в этом участвуют?

SV: Ну, на самом деле фонетика — это часть лингвистики. Вы можете думать о лингвистике на нескольких уровнях.Звук — вот тут-то и вступают в игру фонетика и фонология, составляющие основу лингвистики. Кроме того, существует семантика — значение, которая также является основной частью лингвистики и включает изучение формальной логики, чтобы понять, как язык и значение соединяются вместе. Затем есть синтаксис — структура слов — порядок слов и то, как структурированы предложения. Это основные области, но есть и связанные области, которые подпадают под лингвистику, например прагматика, где вы изучаете подразумеваемое значение, то есть то, что на самом деле не говорится, но что выводится из предложения.

SC: Это граница с поэзией, не так ли?

SV: Именно отсюда и происходит все действие. В поэзии есть все эти подразумеваемые коннотации, которые вы на самом деле не заявляете, а чувствуете на языке. Это тоже часть лингвистики.

SC: Тогда это тоже должно граничить с общественными науками, не так ли? Потому что у вас также есть политика с такими подразумеваемыми значениями, когда определенные вещи означают что-то определенное для определенных групп людей.Например, это, вероятно, пересечение семантики, лингвистики и политики.

SV: Да, этот социальный и культурный аспект языка также превратился в отдельную область, которая называется социолингвистикой. Культурное и социальное значение языка.

SC: Что же тогда интересовало вас, как ученого, в этой области?

SV: Когда я только начинал, я был одержим только языками. Я не интересовался лингвистикой и на самом деле считал лингвистику очень и очень скучной областью — сухой, скучной и абстрактной.Я просто хотел выучить языки. Моя первая степень была по японскому и французскому языкам в Университете Джавахарлала Неру в Дели. После этого я оказался в Японии переводчиком в юридической фирме. Я переводил патенты с японского на английский. В конце концов я понял, что должен быть способ автоматизировать все это, потому что это было так скучно. Я хотел выяснить, как делать автоматический машинный перевод. Вот почему я решил бросить работу и стать лингвистом. Затем я вернулся в Индию и изучал лингвистику, где меня обучили генеративной структуре.Меня очень заинтересовали генеративные теоретические вопросы. Позже я поступил в Государственный университет Огайо, чтобы получить степень доктора философии. Во время работы над докторской степенью я понял, что меня не устраивает то, как данные используются для разработки теории. Мы полагались на интуицию, и меня это очень не устраивало. В этот момент я понял, что на самом деле я по природе заядлый эмпирик. Для меня данные должны были быть объективными. Это заставило меня переключиться на психолингвистику, потому что именно там была экспериментальная наука! Так я стал психолингвистом.С тех пор, примерно 20 лет, я занимаюсь экспериментальной работой, пытаясь получить эмпирические данные для изучения теории.

SC: Что конкретно вы изучаете в своей лаборатории?

SV: В моей лаборатории мы пытаемся изучить, как используется память, когда мы взаимодействуем друг с другом с помощью языка. Когда я говорю с вами, вы должны удерживать в памяти слова, которые я произношу, и соединять их в реальном времени, чтобы придать смысл, который я передаю. Как работает этот процесс памяти? Мы разработали вычислительную модель этого процесса памяти, которая подчиняется языковой обработке.У нас есть вычислительная модель, которая делает прогнозы о том, сколько времени потребуется, чтобы прочитать слово или предложение, и мы проверяем эти прогнозы на данных. Это то, над чем я работаю — процессами понимания речи.

SC: Одна вещь, которая меня особенно вдохновляет в вашем преподавании, — это то, что вы без колебаний говорите, что были смущены тем, насколько плохой была ваша предыдущая работа, из-за отсутствия статистической строгости. Вы упомянули об этом на семинаре, который вы провели в Институте Макса Планка в Лейпциге в ноябре 2019 года.Вы сказали тогда, что вам пришлось отучиться от множества плохих статистических данных, чтобы добраться от того, где вы были как аспирант, до того места, где вы находитесь сейчас. Как ты туда попал? Что вам пришлось отучить, чтобы выучить это правильно?

SV: Когда я перешел на психолингвистику, мне дали ускоренный курс статистики. Мне дали четырехнедельный курс, чтобы выучить достаточно статистики, чтобы защитить докторскую диссертацию. Мне сказали, что на самом деле не нужно много знать, чтобы делать такие вещи. Вам нужно будет знать несколько тестов, вам нужно будет знать, какие кнопки нажимать, и вы получите из этого p-значение.В основном мы полагались на предварительно запрограммированные пакеты статистического программного обеспечения, и именно так я защитил докторскую диссертацию. Моя докторская степень была даже опубликована как выдающаяся диссертация британским издателем Рутледжем. И только после того, как я стал профессором и начал преподавать этот материал, я понял, что понятия не имею, о чем говорю! Когда я читал о вещах, я осознавал, что на самом деле не понимал тех глубоких концепций, которым пытался научить. Так что со мной случилось то, что в моей карьере профессора наступил период, когда у меня вообще не было финансирования.У меня не было денег, поэтому у меня было много свободного времени. Поэтому я решил получить степень магистра статистики в Шеффилде. Это был поворотный момент для меня. Я закончил магистратуру в 2015 году, и последние пять лет были для меня революционными. Именно тогда я действительно начал понимать, что делаю, и это изменило мою лабораторию, изменило нашу работу, изменило продуктивность работы, которую мы делаем. Сейчас мы делаем гораздо более качественную работу.

SC: Отчасти потому, что я думаю, вы не делаете работу неправильно с первого раза.Невозможно избавиться от фальстартов.

SV: Именно так. Я публиковал все свои данные в открытом доступе с 2008 года с инстинктивным желанием выложить их там. Когда в 2015 году впервые заговорили о психологической революции и кризисе репликации, я по совпадению начал думать о том, как систематизировать рабочий процесс в моей лаборатории для моих студентов и как сделать вещи аккуратными и чистыми, когда вы публикуете результат, чтобы читатель имеет доступ ко всем материалам.Я также хотел сделать это, потому что другие отказывались предоставить мне свои данные, которые я хотел использовать для своих моделей. Хотя некоторые лаборатории были действительно открыты по этому поводу, большинство — нет. Я подумал: «Хорошо, позволь мне показать пример». Я решил, что вместо того, чтобы нападать на этих людей, просто покажу им, как это можно сделать. Вот почему я так увлекся движением за открытую науку и пытался показать, как это можно сделать. Теперь у меня больше влияния — я вхожу в редакционные коллегии нескольких журналов и пытаюсь внедрить эту новую политику в этих журналах.Я пытаюсь убедиться, что люди действительно следуют этим рекомендациям и стараются делать все правильно и наилучшим образом.

SC: Эта революция открытой науки действительно приближается. Десять или даже двадцать лет назад не было возможности опубликовать собственный код и не было онлайн-хранилищ данных. Сегодня фраза «данные доступны по запросу» — это историческое явление.

SV: Точно, я думаю, что сказать это сейчас — это пассивно-агрессивный способ сказать: «Нет, я не дам тебе это»!

SC: Вы также передаете все это своим ученикам.На странице вашей исследовательской группы на Github вы также написали: «Мы интересуемся статистической теорией и практикой». Так что это значит для ваших учеников?

SV: Это означает, что мы разработали учебную программу как для студентов, так и для выпускников, где мы преподаем статистику на уровне, который, насколько мне известно, нигде в мире не преподается. У нас очень обширная учебная программа, в которой преподаются как частотная статистика, так и байесовская статистика. Другое дело, что мои аспиранты следуют очень конкретным рекомендациям о том, как публиковать данные, как управлять своими статьями и создавать воспроизводимый код, чтобы все остальные в мире могли фактически переделывать то, что мы делали, и использовать наши подходы для своего собственного анализа.Мы сейчас на передовой в этой области. Мы используем новейшие доступные технологические инструменты, которые недоступны многим группам в мире. Теперь они могут скопировать наш код и использовать наши примеры для своей работы.

SC: Пока часть ученых начинает осознавать открытую науку, есть и другие, которые сопротивляются ресурсам с открытым исходным кодом. Иногда эта разница является результатом разрыва между поколениями, когда люди старшего возраста говорят: «О, мы сделали это таким образом, и мы не собираемся его менять».Своеобразная институциональная инерция. Есть также ограничения в ресурсах, потому что во многих журналах за публикацию в открытом доступе нужно платить. Есть также репутация, которая связана с публикациями в престижных журналах.

SV: Действительно, и я был в этом положении. Я опубликовал в журналах Elsevier и продолжаю делать это, потому что это единственный способ завоевать доверие. Если бы я этого не делал, люди бы решили, что я не могу публиковаться в ведущих журналах.Мне нужно доказать, что я могу это сделать. Я не могу публиковать только в открытом доступе, например PLoS ONE , и надеюсь на доверие в этой области. Я бы публиковал только самые важные материалы в этих основных журналах с закрытым доступом. Я опубликовал качественные работы в журналах с открытым доступом, и никто этого не замечает. Но если я что-то опубликую в ведущем журнале, это заметят все. Так что здесь есть четкая корреляция. Я не могу сражаться в одиночку, как можно сражаться в маленьких битвах. Области, в которых я пытаюсь что-то изменить, заключаются в том, что весь материал из журналов Elsevier также находится на OSF.

Примечание редактора: Open Science Framework или OSF — это онлайн-платформа с открытым исходным кодом, где ученые могут публиковать свои проекты исследований, необработанные данные, код и отчеты для обеспечения прозрачности и сотрудничества.

SV: Кто угодно может получить к нему доступ за бесплатно . Я стараюсь сделать его открытым, когда могу себе это позволить, но стараюсь предоставлять все параллельно в открытом доступе. Это все, что я могу сделать прямо сейчас. Я надеюсь, что однажды я стану главным редактором крупного журнала, и тогда я постараюсь обеспечить соблюдение правил более эффективным способом.И это не произойдет так просто, потому что я не мейнстрим! Я не белый мужчина и учусь в лучшем американском университете. Если бы я был, вся история была бы другой! Я малоизвестный ученый в глуши, у меня не будет такого уровня влияния. А пока мне нужно знать свое место в обществе и работать с этим!

Психолингвистика | Encyclopedia.com

ОБРАБОТКА ЯЗЫКОВ

ХРАНЕНИЕ ЯЗЫКА

ПРИОБРЕТЕНИЕ ЯЗЫКА (ИЛИ РАЗВИВАЮЩАЯ ПСИХОЛИНГВИСТИКА)

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕИМУЩЕСТВА

БИБЛИОГРАФИЯ

изучает психику.Это междисциплинарная область, основанная на идеях и выводах из таких областей, как когнитивная психология, теоретическая лингвистика, фонетика, неврология, анализ дискурса, информатика, семантика и образование. Он особенно обязан первому из них, который обеспечивает многие из его основных принципов и методов исследования.

В частности, эта область исследует когнитивные процессы, лежащие в основе использования, хранения и усвоения языка. Аффективные и контекстные факторы вызывают беспокойство только в той мере, в какой они влияют на производительность.Хотя психолингвисты признают, что пользователи языка — это люди с разным языковым репертуаром, их главная цель — выявить общие модели поведения пользователей. Эти шаблоны могут отражать возможности и предубеждения человеческого мозга или требования к обработке исследуемого языка.

Психолингвистика имеет относительно недавнюю историю. Он не стал самостоятельным предметом до начала 1960-х годов, когда бихевиористские подходы к изучению психики потеряли популярность.Однако интерес к смежным темам можно проследить до дневников восемнадцатого века, в которых фиксировалось языковое развитие детей, до исследований девятнадцатого века о расположении языка в мозге, до интроспективных методов психологической лаборатории Вильгельма Вундта (основанной в 1879 году). и работе Фрэнсиса Гальтона над словесными ассоциациями.

Те, кто работает в области языковой обработки, стремятся определить процессы, часто в высшей степени автоматические, которые лежат в основе двух продуктивных навыков (говорение и письмо) и двух навыков восприятия (аудирование и чтение).Начиная с генерации идей, учет языкового производства позволяет осуществлять макропланирование на уровне дискурса и локальное микропланирование в отношении произнесенного высказывания. Результирующему плану придается лингвистическая форма, которая сохраняется в так называемом мысленном буфере, пока производится высказывание.

Счета языкового приема распознают два этапа. При декодировании пользователь определяет единицы языка во входных данных и превращает меньшие в более крупные. Современные модели представляют слушателя или читателя как ищущего потенциальных совпадений на многих различных уровнях представления (звук, буква, слог, слово), а также полагающиеся на внешние сигналы, предоставляемые такими источниками, как мировые знания или знания говорящего.Вначале высказывались предположения, что опытные читатели и слушатели экономят на декодировании, полагаясь на контекстные подсказки. Однако было показано, что ключ к умелой работе лежит в эффективном декодировании, которое высвобождает емкость памяти и позволяет читателю или слушателю уделять должное внимание высокоуровневому значению.

Конструирование смысла во многом зависит от процесса интерпретации. Он требует, чтобы читатель или слушатель расширил буквальное значение ввода, добавив то, что автор или говорящий, кажется, оставил невысказанным.Пользователь также принимает решение об относительной важности новой информации, добавляет ее к представлению смысла, созданному до сих пор в дискурсе, и проверяет согласованность.

Некоторые исследования языковой обработки опираются на данные наблюдений или на интроспективные методы, такие как устный отчет. Однако наиболее предпочтительный подход — экспериментальный. Важное значение придается методам, которые задействуют процессы в оперативном режиме, другими словами, по мере их возникновения. Предпочтение отдается параметрическим данным в форме, например, времени реакции при выполнении небольшой задачи, такой как различение реальных слов от неслов.

Давний интерес представляет способ сохранения словарного запаса в ментальном лексиконе пользователя языка. Лексическая запись слова определяет его устную и письменную формы, его класс слов, его значения и то, как оно участвует в более крупных языковых структурах. Существует неуверенность в том, имеют ли словообразовательные префиксы и суффиксы, такие как un– или – без , свои собственные записи. Текущая теория представляет записи как взаимосвязанные в сознании пользователя, с гораздо более сильными связями между теми, которые часто встречаются одновременно.

В последнее время интерес к хранению расширился на способы представления звуков и грамматики в сознании. В традиционных учениях обычно предполагается, что звуки хранятся в виде шаблонов или прототипов, с которыми могут быть сопоставлены вариации, в то время как грамматика принимает форму абстрактных, усвоенных правил. Однако растущее количество свидетельств огромной емкости памяти предполагает, что пользователи языка могут сохранять точные записи многих высказываний, с которыми они сталкиваются на протяжении всей своей жизни.Их способность распознавать звуки, слова и даже образцы грамматики, следовательно, происходит не из обобщений, а из миллионов накопленных примеров. В этом анализе частота, с которой встречаются последовательности звуков и слов, является важным фактором легкости, с которой человек извлекает их, когда они необходимы. Это предположение подтверждается данными компьютерного моделирования на принципах коннекционизма, которое показало (пока что ограниченным образом), что программа может усвоить набор грамматических правил и исключений путем воздействия на повторяющиеся примеры.

Любое обсуждение того, как дети овладевают языком, связано с давними спорами о том, является ли язык врожденным и передается генетически (нативистская точка зрения) или же он приобретается полностью или главным образом в результате воздействия на язык взрослых воспитателей (эмпирик Посмотреть). Ранние комментарии американского лингвиста Ноама Хомского (род. 1928) о бедности стимула (неинформативный характер речевых образцов, предоставляемых ребенку) были опровергнуты анализом управляемой ребенком речи (CDS).Поэтому многие исследователи языка детей занимают нейтральную позицию или предполагают, что язык может быть частично врожденным.

Исследования в этой области делятся на две основные традиции. Один основан на теории и исходит из предположения, что лингвистические описания грамматики соответствуют реальным психическим процессам. Опираясь, в частности, на рассказы Хомского, это направление исследования ищет свидетельства в детской речи универсалий языка, общих значений по умолчанию для определенных характеристик и корректировки этих значений в соответствии с целевым языком.

Вторая ветвь управляется данными. Он изучает образцы детской речи, используя аналитические инструменты, предоставляемые основной лингвистикой и анализом дискурса. Исследователи сделали выводы о том, как у ребенка развивается фонологическая система, хотя точная взаимосвязь между слушанием и произнесением произносимых слов остается неясной. Словарный запас изучается в отношении слов, которые усваиваются раньше всех, и скорости, с которой знания ребенка растут. Особенно важными были исследования того, как ребенку удается построить концептуальные категории, такие как цветок или птица из отдельных примеров категории.Изучение грамматики отслеживало постепенное увеличение длины высказывания и сложности используемого синтаксиса и выражаемых концепций.

Метод исследования, наиболее предпочтительный при изучении языковых навыков, состоит в продольном наблюдении, основанном на дневниках или записях. Одним из результатов стало создание большого международного корпуса дочерних языков, известного как Система обмена данными на дочернем языке, или CHILDES. Иногда исследователи используют интервью с детьми, чтобы выявить конкретные языковые вопросы.Были также разработаны экспериментальные методы, которые позволяют исследователю отслеживать изменения внимания ребенка с проязычностью и, таким образом, оценивать его способность различать различные сигналы.

Совершенно другая область исследования усвоения изучает способ овладения учащимися иностранным языком. Психолингвистическая теория обеспечивает основу для изучения как когнитивных процессов, которые приводят к знанию целевого языка, так и дополнительных когнитивных требований, предъявляемых к пользователю второго языка (L2) незнакомой фонологией, лексикой и синтаксисом.Особенно полезными оказались концепции внимания, рабочей памяти и автоматизма; и понимание беглости L2 было улучшено свидетельствами первого языка того, как собирается речь.

В последние годы всем этим областям психолингвистики способствовал технический прогресс, особенно появление оборудования для визуализации мозга. Теперь исследователи могут отслеживать активность мозга, пока испытуемый выполняет задачу обработки речи; цель состоит в том, чтобы обнаружить, какие части мозга задействованы и на каких стадиях.Они могут определить, где в мозгу расположены различные типы лингвистической информации. Они даже могут отслеживать обработку, происходящую в мозгу детей с доязыком.

Недавние нейролингвистические открытия основаны на давней традиции исследования языка в мозге, восходящей к девятнадцатому веку. Тогда предполагалось, что язык был латерализован в левое полушарие для большинства пользователей языка и хранился в двух небольших областях, названных в честь исследователей Поля Брока (1824-1880) и Карла Вернике (1848-1905).Однако современные технологии продемонстрировали, что правое полушарие также играет свою роль, обрабатывая более масштабные конструкции, такие как интонация и структура дискурса. Он также показал, что язык широко распространен по всему мозгу, полагаясь на массивные нейронные связи для быстрой передачи.

С изучением языка в мозгу слабо связаны и другие области исследований. Один из них исследует вопрос о том, является ли язык формой общения, свойственной людям; другой — вопрос о том, как возник язык.Оба рассматривают возможность того, что язык обязан своим существованием уникальной конфигурации человеческого мозга в дополнение к эволюции человеческого голосового аппарата.

Наконец, стоит отметить вклад психолингвистики в понимание языковых нарушений — как нарушений развития (проявляющихся с младенчества), так и нарушений, приобретенных в результате несчастного случая или болезни. Психолингвисты интересуются процессами, которые способствуют дислексии и дисграфии, афазическими симптомами, вызванными инсультами, и расстройствами речи.Помимо вклада в работу клиницистов, это исследование помогает пролить контрастный свет на нормальную языковую обработку. Точно так же работа над взаимосвязью между языком и другими когнитивными навыками при таких состояниях, как синдром Дауна или аутизм, позволяет понять, является ли язык частью общего познания или развивается независимо от него.

СМОТРИ ТАКЖЕ Антропология; Развитие ребенка; Хомский, Ноам; Познание; Коммуникация; Болезнь; Неврология; Психология; Риторика; Сигналы; Символы; Теория разума

Эйчисон, Жан.1998. Сочленённое млекопитающее: Введение в психолингвистику . 4-е изд. Лондон: Рутледж.

Этчисон, Жан. 2003. слов в уме: введение в ментальный лексикон . 3-е изд. Мальден, Массачусетс: Блэквелл.

Браун, Колин М. и Питер Хагоорт, ред. 1999. Нейропознание языка . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Кристалл, Дэвид и Розмари Варли. 1998. Введение в языковую патологию . Лондон: Whurr Publishers.

Дикон, Терренс В. 1997. Символические виды: коэволюция языка и мозга . Нью-Йорк: W.W. Нортон.

Филд, Джон. 2004. Психолингвистика: ключевые понятия . Лондон: Рутледж.

Фостер, Сьюзан Х. 1990. Коммуникативная компетентность маленьких детей: модульный подход . Лондон; Нью-Йорк: Лонгман.

Харлей, Тревор. 2001. Психология языка: от данных к теории . Хоув, Великобритания: Psychology Press.

Похоть, Барбара К. и Клэр Фоули, ред. 2004. Приобретение первого языка: основные материалы . Мальден, Массачусетс: Блэквелл.

Облер, Лорейн К. и Крис Джерлоу. 1999. Язык и мозг . Кембридж, Великобритания: Издательство Кембриджского университета.

Джон Филд

Наука лингвистики | Лингвистическое общество Америки

Лингвистика — это наука о языке, а лингвисты — это ученые, которые применяют научный метод к вопросам о природе и функциях языка.

Лингвисты проводят формальные исследования звуков речи, грамматических структур и значений более чем 6000 языков мира. Они также исследуют историю и изменения в языковых семьях, а также то, как мы усваиваем язык в младенчестве. Лингвисты исследуют взаимосвязь между письменным и устным языком, а также лежащие в основе нейронные структуры, которые позволяют нам использовать язык.

Очевидно, что многие вопросы, которые задают лингвисты, пересекаются с областями наук о жизни, социальных и гуманитарных наук, что делает лингвистику междисциплинарной областью.В качестве междисциплинарной области лингвистика пытается понять, как язык хранится в человеческом разуме / мозге и как он является частью повседневного человеческого поведения, с помощью смежных областей нейробиологии, философии, психологии, антропологии, социологии и информатики.

Важно отметить, что термин «лингвист» может вызвать некоторую путаницу, поскольку известно, что он по-разному используется в неакадемических областях. Иногда языковых экспертов называют лингвистами, но эти люди не обязательно проводят такие же научные исследования языка, как те, которые имеют ученые степени в области лингвистики.«Полиглот» — это термин, используемый для человека, владеющего несколькими языками. И хотя человек может быть одновременно лингвистом и полиглотом, так же возможно, что лингвист говорит только на одном языке.

Ресурсы, доступные ниже на этой странице, предлагают некоторые взгляды на науку и прикладную науку лингвистики. Здесь можно найти подборку брошюр с часто задаваемыми вопросами, которые предлагают конкретное понимание языка с научной точки зрения.