Субъективность восприятия: Субъективность — Психологос

Автор: | 05.09.1974

Содержание

Субъективность восприятия — Психологос

Фильм «Я и другие»

В восприятии всегда, хотя и в разной степени, присутствует момент субъективности: то, что человек видит, зависит не только от того, что перед ним находится на самом деле, объективно, а еще и того, что это за человек, каков его прошлый опыт, привычки, страхи и надежды, в каком он настроении. Основные моменты, определяющие субъективность восприятия, это:
  • Ценностная избирательность.

То, какой аспект происходящего мы разглядим в происшедшем, во многом зависит от наших ценностей. Смотри Центры сознания

  • Используемые средства восприятия

То, что человек увидит, зависит от используемых им личностных конструктов и метафор. Смотри →

  • Воображение и интерпретация.

Можно стараться увидеть реальность (осязание, цвет, звук, а также все то, что можно измерить в физичесих величинах), но чаще люди склонны сразу конструировать эмоционально насыщенную картинку происходящего — Сказку.

Смотри Сказка и реальность

  • Позиции восприятия.

Что и как мы увидим, зависит во многом от того, из какой позиции мы будем нечто воспринимать: шаблонно как все, с позиции личного видения и интересов, с позиции интересов партнера либо с позиции той или иной системы. Смотри Позиции восприятия

  • Усвоенная культура и личный опыт.

Гром и молния для физика — атмосферные электрические разряды, для верующей бабушки — Илья Пророк на колеснице, страх Господень. При смене ориентиров и ценностей то, что казалось неприятностью, может оказаться просто нейтральным, а то и долгожданным обстоятельством.

Анекдот времен Советского Союза. Маленькая дочка спрашивает у папы: «Папа, а чем беда отличается от катастрофы?» — «Дочка, вот представь горное ущелье, над ним мост, а на мосту маленький козлик. Если козлик с мостику упал и разбился, это, конечно, беда. Но это не катастрофа. А вот если над этими горами летел и разбился самолет с членами Политбюро, это уже катастрофа. Понятно?» — «Да, я поняла! Если убился козлик, это беда, но это не катастрофа. А если разбилось Политбюро, это катастрофа. Но это — не беда!» Другие примеры: См.→

  • Склонность к шаблонности восприятия.

Поскольку массовая личность пользуется в первую очередь шаблонами, то такой человек видит именно то, что он шаблонным, привычным образом уже видеть готов. Смотри Шаблонное восприятие и Эффекты социального восприятия

  • Гендерные особенности

Женщины склонны в новом скорее видеть опасное, мужчины — интересное. См.→

Субъективность социального восприятия

Субъективность социального восприятия, то есть восприятие в окружении других людей и восприятие других людей, носит еще более субъективный, произвольный характер. У людям у нас больше эмоций, больше личных отношений — и восприятие их более личное, более субъективное. См.→

О субъективности восприятия формы Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

О СУБЪЕКТИВНОСТИ ВОСПРИЯТИЯ ФОРМЫ

© Мирошников В. В.*

Кубанский государственный университет, г. Краснодар

В статье рассматриваются проблемы субъективности визуального эстетического восприятия формы в контексте процесса «эстетической» коммуникации. Автор анализирует алгоритмы и условия формирования эстетического образа формы в сознании реципиента.

Ключевые слова субъективность восприятия формы, субъективные переживания, эстетическая выразительность, релевантность, условия восприятия, эстетический образ формы, эстетическая информация, эстетический диалог.

Проблема субъективности восприятия формы заслуживает детального рассмотрения, поскольку составляет основу коммуникации в визуальных искусствах. Суть проблемы сводится к противоречию между объективностью существования самой формы, обладающей определенной семантикой, и субъективной трактовкой ее визуальных характеристик.

Речь в первую очередь идет об эстетической составляющей всей информации, считываемой при восприятии формы. Необходимо уточнить, что форма, в данном случае, — это продукт дизайн-деятельности, то есть, некая визуально воспринимаемая эстетически упорядоченная структура.

На наш взгляд, именно эстетическая выразительность формы связана с субъективными переживаниями реципиента.

Очевидно, что полноценное восприятие формы происходит не мгновенно. Весь процесс визуального восприятия протекает в несколько стадий. Сначала форма опознается зрительными анализаторами. Считывается характер силуэта, совокупная структура формы, ее функциональное назначение. Далее, «опознаются» специфические элементы формы, оценивается уровень их упорядоченности. На последней стадии возникает эмоциональная оценка формы. Разумеется, такое деление процесса восприятия на стадии весьма условно.

Функция формы, как правило, считывается разными реципиентами более или менее однозначно: например, стул — предмет мебели, предназначенный для сидения, обладающий спинкой. Закрепленный в форме функциональный смысл объекта имеет высокий уровень релевантности. Восприятие особенностей элементов стула: формы ножек, сидения, спинки, материалов, из которых изготовлен стул, его цвет и т.д., носит характер дискретной фиксации внешних особенностей формы объекта. Как и функциональный смысл формы, эта информация трактуется, в целом, идентично разными реципиен-

* Старший преподаватель кафедры Дизайна, технической и компьютерной графики.

38

ДОСТИЖЕНИЯ ВУЗОВСКОЙ НАУКИ

тами, конечно, при условии адекватности их сенсорной системы. На стадии синтеза цельного образа воспринимаемого объекта включается эмоциональная рефлексия индивида. Скорее всего, эмоциональное переживание возникает независимо от желания реципиента. и формирует у разных перципиентов индивидуальный, субъективный эстетический образ формы.

Кто-то переживает форму, как нечто яркое, активное, динамичное, позитивное. Кто-то видит в ней излишнюю гротесковость, и, даже, агрессивность, оценивая как негативную. Один перципиент ассоциативно связывает воспринимаемую форму с неким животным, у другого она ассоциируется с неким необычным растением.

Субъективность эстетического образа формы в сознании — следствие множества индивидуальных особенностей субъекта восприятия. Несхожесть эмоциональных рефлексий формы у разных реципиентов объясняется рядом неповторимых индивидуальных особенностей: физиологическими характеристиками, возрастом, принадлежностью к той или иной культуре, религиозными убеждениями, воспитанием, уровнем образования, жизненным опытом. Кроме того, влиять на восприятие формы могут объективные и субъективные условия, в которых это восприятие происходит. Объективные условия — это сила и качество освещенности формы, расстояние до объекта, ракурс, время, отведенное на восприятие, наличие движения при восприятии и т.

д. Субъективные — физическое состояние реципиента, его эмоциональный настрой в момент восприятия.

Учитывая перечисленные факторы, влияющие на визуальное восприятие, можно предположить, что восприятие одной и той же формы даже одним и тем же субъектом (реципиентом) в различных обстоятельствах будет формировать различные субъективные эстетические образы. То есть, субъективность эстетической рефлексии формы можно признать неотъемлемым атрибутом визуального восприятия.

По сути, неизбежная субъективность эстетической рефлексии формы, казалось бы, противоречит возможности диалога между автором, передающим через форму эстетическую информацию и среднестатистическим реципиентом, которому эта информация адресована.

Все дело в том, что передача эстетической информации это коммуникация особого рода. Она возникает как сложный процесс взаимодействия субъективных аллюзий автора и реципиента. Эстетическая коммуникация не может претендовать на точность передаваемой информации. Текст «послания», воплощенный автором в форме — это, скорее, «постмодернистский текст», часто, рассчитанный на провоцирование множества смысловых и эмоциональных версий воспринимаемого, возникающих в сознании реципиента. Текст, формирующий сиюминутный единственный и неповторимый субъективный образ формы в богатстве обертонов индивидуального эстетического переживания.

Искусствоведение

39

И все же, что бы «эстетический диалог» между автором и реципиентом обладал, хотя бы минимальной релевантностью, должны выполняться некоторые условия.

Во-первых, реципиент должен обладать достаточно развитым эстетическим аппаратом сознания. Под эстетическим аппаратом мы понимаем систему навыков, направленную:

— на композиционное видение, то есть умение цельно видеть пластическую конфигурацию формы, состоящей из элементов, взаимодействующих по законам композиционной гармонии;

— на осмысление эстетического содержания воспринимаемого объекта (формы), умение ассоциативно мыслить, считывать метафорический смысл, заложенный в форме.

Во-вторых, реципиент должен обладать достаточным кругозором в сфере культуры и искусства, иметь хотя бы начальные знания и навыки в области художественного творчества.

В-третьих, автор формы должен обладать достаточным уровнем художественного мастерства, определенной интеллектуальной и эмоциональной зрелостью.

Эффективность «эстетического диалога» между автором и «адресатом» тем выше, чем в большей степени выполняются перечисленные условия. Но эта зависимость не может и не должна быть сдерживающим обстоятельством в процессе организации такого диалога. Чем чаще индивид участвует в процессе субъективного эстетического сопереживания автору, чем чаще он активизирует свое ассоциативное мышление, чем активнее он пользуется сформированной в процессе филогенеза способностью эмоционально переживать гармонично-упорядоченную форму, тем активнее в нем формируется культура эстетического переживания.

Список литературы:

1. Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие [Текст]. — М.: Архитектура. — 2007. — 392 с.: ил. — ISBN 978-5-9647-0119-4.

2. Руубер Г.Э. О закономерностях художественного визуального восприятия [Текст]. — Таллинн: Валгус, 1985. — 344 с.: ил.

Субъективность восприятия, или у… — Психологический Журнал

Как делать замечания, чтобы не было стыдно?

Как разговаривать с людьми любого возраста так, чтобы ваши слова не воспринимались как нотации и непрошеные советы.

Эта статья — участник конкурса для учителей от компании ЮНИУМ. Один из этапов конкурса — статья на тему «Как сделать N и не облажаться».

Вы должны учиться!

Вам необходимо поступить в институт!

Вы должны быть вежливыми!

Вам нужно научиться общаться!

Вам нужно отдыхать!

Каждый день мы окружены огромным количеством советов и инструкций о том, как правильно жить и чем нужно заниматься. Вспомните последний раз, когда кто-то из ваших родителей, родственников или просто знакомых садился перед вами и с озабоченным лицом начинал говорить вам, что нужно делать? Скорее всего, вы даже осознавали важность и логичность всех сказанных слов, но после ничего не делали.

А теперь представьте, что вы долго и упорно объясняете, скажем, своему ребёнку, что учиться важно и нужно. Что обязательно нужно здороваться с соседом дядей Петей. И что хорошие дети обязательно делают домашку. Что будет делать ребёнок после всех этих советов? Да то же самое, что и любой нормальный человек.

Ничего.

И что делать?
Задавать вопросы! Если человек не выслушивает готовые рецепты, а отвечает на вопросы, степень его включенности в проблему возрастает в разы. Как это работает?

Во-первых, есть интересное наблюдение: человек забывает 90% из того, что услышал, и всего 10 % из того, в чем участвовал. Давайте проверим: помните ли вы, о чем был ваш последний разговор с родителями? Конечно, если он закончился за 5 минут до начала чтения этой статьи, вероятно, воспоминания свежи. Если же он был вчера или несколько дней назад, только люди с феноменальной памятью смогут воспроизвести его дословно. А помните ли вы свой первый экзамен? Я вот помню всё до мелочей: от расстановки парт до того, во что был одет преподаватель и даже содержание своего билета.

Вопрос заставляет наш мозг включиться и начать работать. Так уж он устроен, что не любит вопросов без ответа.

Во-вторых, правильно формулируя вопросы, мы фокусируем внимание собеседника или аудитории на правильных вещах. Сравните два вопроса:

Когда вы уже перестанете опаздывать?

Как вам кажется, насколько эффективнее мы будем работать, когда вы начнёте приходить вовремя?

В первом вопросе мы акцентируем внимание собеседника на опоздании, во втором — на плюсах прихода вовремя. Казалось бы, какая разница? Но наш мозг устроен так, что он привыкает фокусироваться на определённых повторяющихся вещах. И программируя как свой мозг, так и мозг окружающих на положительные моменты, вы управляете фокусом внимания и отчасти мышлением.

Наконец, отвечая на вопросы, человек пропускает информацию глубже через себя и формирует свое мнение. Крайне редко человек, высказав свое мнение по данному вопросу, подумает: «Ну и чушь же я сказал!». Человек склонен верить в свои умозаключения, относиться к ним с уважением и добавлять им веса.

Ответ на вопрос как бы приобретает окрас от самого автора. Например, задавая вопрос «Как вам кажется, насколько полезно научиться распознавать эмоции собеседника?», мы уже подразумеваем, что учиться распознавать эмоции полезно. Человеку остается только решить, в какой степени полезно. При этом мы оставляем полную свободу внутри тех рамок, которые мы человеку определили вопросом. Лично я каждое занятие с детьми начинаю с вопроса: «Как вам кажется, насколько эффективно и полезно мы поработаем сегодня?» И вы знаете, это работает!

Бонус:
Напоследок приведу небольшой чек-лист, с помощью которого можно сконструировать достаточно качественные вопросы (см.таблицу).

Например:
— Зачем нам нужно научиться контролировать свои эмоции?
— Насколько интересно вам поработать над контролем своих эмоций?

Подумайте, как именно встроить в вашу практику общения с людьми грамотные вопросы. Определите для себя, насколько сильно вы хотите своими вопросами помогать людям смотреть на вещи более осмысленно и конструктивно. Уверен, что ваше желание поможет вам это сделать максимально эффективно.

Опубликован Индекс восприятия коррупции за 2018 год

Как и в прошлом году, измерение уровня восприятия коррупции в 2018 году проводилось для 180 стран. В целом, по мнению исследователей, с прошлого года страны практически не продемонстрировали прогресса: по результатам исследования более 2/3 стран получили меньше 50 баллов (согласно методологии исследования, чем меньше баллов получает страна – тем более коррумпированной она является), а средний результат по всем странам составил 43 балла.

Лидерами рейтинга – наименее коррумпированными странами – были признаны Дания, Новая Зеландия, Финляндия, Сингапур, Швеция и Швейцария, набравшие от 85 до 88 баллов. Замыкают рейтинг Северная Корея, Йемен, Южный Судан, Сирия и Сомали (10-14 баллов). Россия с 28 баллами заняла в рейтинге 138 строчку, ухудшив свои результаты по сравнению с прошлым годом (в 2017 году страна заняла 135 место, набрав 29 баллов).

По мнению специалистов TI, результаты исследования 2018 года свидетельствуют о том, что наибольшую угрозу для целей противодействия коррупции представляет существование в странах недемократических правящих режимов: отсутствие свободных и равных выборов, сильных и независимых государственных институтов, несоблюдение политических и гражданских прав. Приводя в пример снизившие свои позиции в рейтинге Венгрию и Турцию, исследователи связывают это с происходящим в данных странах планомерным ущемлением прав граждан и СМИ и подрывом демократических институтов.

С этой точки зрения, однако, является не вполне понятной значительная потеря позиций в рейтинге США: несмотря на то, что эта страна считается «примером» демократического свободного общества, в этом году ее рейтинг снизился на 4 балла, и впервые Соединенные Штаты не вошли в двадцатку стран-лидеров CPI.

Одновременно, как уже не раз отмечалось различными экспертами (например, здесь, здесь и здесь), оценивая уровень коррупции и результативности борьбы с ней в стране, нельзя слепо полагаться на результаты рейтинга CPI. Во-первых, следует помнить, что CPI отражает лишь уровень восприятия коррупции, а не реальные результаты происходящих в стране изменений в сфере противодействия коррупции. Во-вторых, в связи с существующим различным толкованием явления коррупции в разных странах и высоким уровнем субъективности методов исследования лидирующие позиции страны в рейтинге отнюдь не означают, что в ней отсутствует коррупция. Так, несмотря на стабильно занимаемое Данией в течение последних лет 1 или 2 место в рейтинге, в 2018 году в стране разгорелся скандал, связанный с выявлением масштабного отмывания доходов через эстонское подразделение крупнейшего банка Дании – Danske Bank.


Справочно: Transparency International регулярно представляет Индекс восприятия коррупции на протяжении уже 25 лет. За это время методология расчета CPI не раз менялась. В частности, применяемая на данный момент 100-балльная система оценки была введена только в 2012 году. CPI формируется на основе опросов экспертов и предпринимателей и призван проиллюстрировать уровень восприятия коррупции в государственном секторе. TI не проводит собственных опросов, а использует данные 13 различных сторонних источников (таких, как Всемирный банк, Всемирный экономический форум, Азиатский и Африканский банки развития и иные), результаты которых стандартизируются под единую балльную систему. По итогу исследования страны ранжируются согласно полученному количеству баллов от 0 (наиболее высокий уровень коррупции по итогам опроса) до 100 (самый низкий уровень коррупции).  

Субъективность восприятия сочинение пример

Название Имя Преподавателя Преподобного Профессора Спасителя Киркопа Назначение Название Некоторые утверждают, что восприятие является чисто субъективным. Каждый имеет право на свой собственный способ восприятия и описания мира. Ты согласен? Какую роль играет восприятие в процессе общения? Количество слов – я подтверждаю, что весь материал, представленный в этом задании, является оригинальным и не был представлен, частично или полностью, для какого-либо другого курса или учебной единицы. Все материалы, которые не являются моими собственными, были должным образом признаны в соответствии с правилами руководств по таблицам стилей, установленными в Руководстве по стилю APA. Я понимаю, что точное и эффективное использование английского языка является критерием оценки в задании, а также свидетельствует о более широком прочтении. Субъективность восприятия основана на личных убеждениях и прошлом опыте, к которому привык человек. У каждого разные взгляды на жизнь при сравнении с окружающими. Некоторые убеждения похожи из-за их личного воспитания, в то время как другие мнения могут полностью отличаться. Концепция восприятия может быть выражена только через общение между двумя или более людьми, но не существует такого традиционного метода, в котором можно выразить свое собственное восприятие в соответствии с восприятием другого человека, т.е.

Никто не знает, все ли люди видят цвета одинаково, все называют зеленый цвет зеленым, но никто не может понять, одинаково ли все человеческие глаза и мозг воспринимают цвета. Когда люди собираются вместе, чтобы обсудить свое восприятие жизни, их объяснения могут быть похожими по пунктам или сильно отличаться друг от друга. Из-за субъективности людей невозможно точно знать, что представляет собой восприятие каждого человека. Следовательно, как любое научное исследование может претендовать на представление объективного исследования, когда на самом деле эти выводы основаны на восприятии субъективности. Например, концепция жизни или потенциальная жизнь на Марсе. Как можно утверждать, что жизнь на Марсе в некоторой степени возможна, даже не ступив на эту планету? Каждый вид на этой планете воспринимает все, что вокруг них, совершенно по-разному. Например, яблоко – это яблоко.

Независимо от того, воспринимаю ли я яблоко или червя, яблоко объективно одно и то же. У него своя роль в реальности. Однако субъективные качества яблока отличаются от всех видов. Например, у червя есть свой собственный опыт яблока, который сильно отличается от того, как мы воспринимаем яблоко. Для червя яблоко ведет себя как форма чрева, где мотыльки откладывают свои личинки. В то время как для нас, людей, это съедобное вещество является источником топлива для энергетической деятельности. Невозможно, чтобы какой-либо вид мог по-настоящему понять, что значит быть другим, потому что ни один человек не может избежать своей личной линзы. Следовательно, если объект, в данном случае яблоко, не имеет воспринимающего, яблоко, по-видимому, не существует, т. Е. Если что-то еще не было обнаружено, то это не имеет субъективной роли в нашей жизни. На мой взгляд, нет такой вещи, как объективная реальность.

Реальность совершенно субъективна. Это связано с тем, что жизнь оценивается через видение воспринимающих. Поэтому, поскольку люди имеют сходные черты, мы можем прийти к выводу, что мы воспринимаем жизнь очень похожим образом. Французский философ и математик Рене Декарт построил свои теории на концепции радикального сомнения. Он считал, что не все, что воспринимается, обязательно является частью нашей реальности. Единственно, что остается этически реальным, – это ум или сознание, которые используются, чтобы сомневаться и / или верить в восприятие, отсюда и знаменитая латинская формулировка Рене «Cogito ergo sum», означающая «я думаю, поэтому я являюсь». Восприятие религии является одним из субъективных взглядов, которые никогда не могут быть доказаны. Не было никаких «доказательств» существования Бога, только предположения, основанные на теориях и моделях прошлого поколений. Разногласия по поводу того, действительно ли существует Бог, и какова природа его существования, не могут быть доказаны с помощью какой-либо формы интеллектуального исследования. Поэтому, после тщательного изучения всех возможностей, мы приходим к выводу, что утверждения «Я есть, я существую» субъективно верны всякий раз, когда упомянуто выше утвержденного предложения. Это возможно только через задуманное мышление человека. Все вокруг, то есть реальность смотрящего, всегда будет восприниматься через личный взгляд. Таким образом, все, что написано в этой исследовательской работе, воспринимается через призму читателей, что аналогично тому, как у любого другого живого человека. Виртуальная реальность (ВР) – это генерируемая компьютером и контролируемая среда, которая имитирует физическое присутствие реального мира. Присутствие в этой реальности является формой искусства.

Некоторые могут задавать вопросы; Что произойдет, если инструменты виртуальной реальности будут использоваться дольше, чем рекомендуется, начнет ли этот человек воспринимать свое виртуальное присутствие как свою реальность? Как только VR изменяет определенный уровень качества в сознании пользователей, объектив воспринимающего будет немного вводить в заблуждение. Это происходит на самом низком, самом изначальном уровне чувств. Поэтому пользователь обманывается, полагая, что отображаемое на самом деле реально. Исследования показали, что если пользователь полагает, что он или она стоит на краю обрыва, даже если он / она старается изо всех сил «спрыгнуть», его «низкоуровневый мозг ящерицы» этого не допустит. С помощью технологических инструментов, таких как гарнитура, манипулирует мозг, чтобы чувствовать себя поглощенным в другой реальности. Общение между людьми может интерпретироваться по-разному из-за неправильной интерпретации, такой как стереотипы, которые влияют на отношения и производительность людей. Оба конца разговора должны сосредоточить свое внимание друг на друге, чтобы по-настоящему понять сенсорные сигналы. В противном случае воспринимающий будет продолжать визуализировать свои собственные убеждения, которые никоим образом не являются надежными.

Разрыв между тем, что на самом деле говорится, и тем, что воспринимается, называется «разрывом восприятия». Это можно увидеть при общении с любым человеком, то есть с менеджером, клиентами, деловыми партнерами, друзьями и даже членами семьи. например Лиам, менеджер, созывает деловую встречу с одним из сотрудников. Сотрудник входит в офис Лиама. Лиам закрывает дверь своего кабинета и подходит к делу. «Мы очень отстаем в офисных работах. Мне нужно, чтобы вы завершили все до конца месяца, никаких оправданий. Лиам открывает дверь, и его сотрудник выходит из комнаты. Не понимая ситуации, сотрудник начинает ненавидеть своего начальника. Разрыв в восприятии очень очевиден: Лиам поручил важную работу своему наиболее ценному и надежному сотруднику, и он – единственный участник, которому удастся выполнить работу вовремя. Тем не менее, сотрудник интерпретировал общение как обвинение, которое уменьшило количество доверия между сотрудником и его менеджером. Следовательно, из-за этого пробела в восприятии завершение этой задачи близко к нулю. Небольшие неверные интерпретации в конечном итоге превращаются в негативное влияние на производительность. Поэтому простой разговор, который не был хорошо объяснен, отрицательно влияет не только на производительность, но и на отношения между людьми.

Для тех, кто находится на более высоком социальном уровне, важно знать, как они общаются с теми, кто находится под ними, то есть руководителем своего сотрудника. Знакомство со стилем общения окружающих поможет объяснить более понятным образом. Например, в 2017 году Pepsi была одной из самых рейтинговых маркетинговых кампаний в мире. Несмотря на то, что у Кендалла Дженнера была уважаемая модель знаменитости, в этой видеокампании на YouTube было просмотрено около 1,6 миллиона просмотров, что в пять раз больше неприязнь, чем в течение 48 часов. Все это произошло из-за неправильной интерпретации видео сообщения. Сообщалось следующее: «Все те времени, отнимающие права женщин, дело« Black Lives Matter »и все другие протестные демонстрации, имевшие место на протяжении всей истории, были бы более эффективными, если бы кто-то просто подал в полицию банку пепси-колы. Эта расплывчатая кампания полностью провалилась из-за разрыва в восприятии между компанией «Пепси» и их клиентами. Другим примером может стать случай, когда Макдональдс пережил утрату детства в одной из своих кампаний. Эта полутораминутная реклама пытается изобразить молодого мальчика, расспрашивающего свою мать о своем покойном отце. Это привело к тому, что мальчик узнал, что единственное, что у них общего, – это любовь к филе-о-рыбе. Это объявление получило отрицательную отметку в социальных сетях, с комментариями, заявляющими, что McDonald’s использует эмоциональную травму и горе, чтобы потенциально увеличить продажи. В заключение, у каждого свое восприятие разных людей и предметов. С помощью ранее накопленного опыта мы можем обрабатывать информацию, которая была передана нам через любой источник связи.

Общение основано исключительно на восприятии. Их тон голоса, осанка и использование эмоций – все это влияет на коммуникационный барьер восприятия. Даже крупным компаниям, таким как Mac Donalds и Pepsi, необходимо хорошо обмениваться сообщениями со своей клиентской базой, чтобы поддерживать удовлетворенность клиентов на высоком уровне. Пренебрежение важностью эффективного общения приведет к потере продаж и доверия клиентов.

Project MUSE — Интервью с Игалом Халфиным и Йоханом Хелльбеком

217 Ab Imperio, 3/2002           ИНТЕРВЬЮ С ИГАЛОМ ХАЛФИНЫМ И ЙОХАНОМ ХЕЛЛЬБЕКОМ (Перевод М. Могильнер)* INTERVIEWS WITH IGAL HALFIN AND JOCHEN HELLBECK (Translated by M. Mogilner)** * Перевод ключевых терминов выполнен в соответствии с указаниями авторов, кавычки расставлены в соответствии с английскими оригиналами текстов интервью. ** Authors have specified the desirable translation of key terms, quotation marks are all those from the English original texts. 218 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           1. Редакция AI: Концепция субъективности принципиальна для Вашего исследования. Ин- дивидуум с его мыслями и же- ланиями, как они открываются в автобиографических документах, для Вас есть свидетельство “дей- ствительного” отношения чело- века к внешнему миру, к режиму. Могли бы Вы описать историогра- фическую традицию изучения субъективности, наследниками которой Вы являетесь? 1. Editors of AI: The concept of subjectivity is central to your work. The individual, with its thoughts and desires, revealed in a series of autobiographical documents, stands as a witness to the “real” position of a human toward the outside world of the regime. Could you outline the historiographical tradition of subjectivity studies that you are building upon? Игал ХАЛФИН Моя исто- риографическая позиция может быть описана как результат пере- сечения подходов Мишеля Фуко и Юрия Лотмана. Несмотря на то, что они представляют различные интеллектуальные направления, исследования субъективации Фуко и тартусские семиотические ис- следования театральности индиви- дуального поведения имеют много общего. Они обращают историка к символическому универсуму, который наполняет деятельность Йохан ХЕЛЛЬБЕК Прежде всего я бы хотел выразить при- знательность журналу Ab Imperio, предложившему рассмотреть не- которые теоретические предпо- сылки и практические результаты новейших исследований совет- ской субъективности. Эта иссле- довательская область переживает этап становления. До настоящего момента преимущественное вни- мание здесь уделялось выявлению и обсуждению источников изуче- ния советской субъективности, а не теоретическим и методологи- ческим вопросам. Субъективность может иметь несколько значений: она может фиксировать мир субъективного восприятия конкретного инди- видуума, либо пониматься как исторически обусловленная фор- ма Я (selfhood) – это и есть моя 219 Ab Imperio, 3/2002           смыслом, и помогают ему уйти от абсолютизации внекультурных, утилитарных интересов, которые якобы и объясняют человеческие действия. Безусловно, “интересы” остаются важным объясняющим термином в моей работе с историческим материалом, но лишь по- стольку, поскольку существует понимание того, что “интересы” всегда заранее структурированы политическим языком. На основе сохранившихся в провинциальных партийных архивах студен- ческих заявлений о приеме в партию я идентифицировал жанр коммунистической автобиографии и показал, как эти короткие рукописные автобиографии вдохновлялись эсхатологическими мотивами, растворенными в большевистском дискурсе. Кандидат в Партию – составитель автобиографии – заявлял о достижении зрелого коммунистического самосознания (что и мотивировало его вступление в Партию) и рассказывал о своей жизни вплоть до трактовка данного термина. “Я”, отражающее то, как индивидуумы концептуализируются извне или концептуализируют себя сами, не есть некая данность, оно подвержено историческим изменениям. Такое “Я” создается в процессе взаимодействия предписаний и практик, которые изменяются во времени и пространстве, направлены на индивидуумов и побуждают их к определенному образу жизни и к стремлению к определенным целям. Не все “Я” могут быть описаны как субъекты. Когда я говорю о субъекте и его производном – субъективности (под- разумевая самосознание субъекта), я имею в виду определенный тип “Я”, стремящийся к пониманию себя как субъекта своей собственной жизни (в противоположность восприятию себя как, скажем, объекта высшей воли). Таким образом, субъективность предполагает опреде- ленную степень сознательного участия индивидуумов в сотворении собственных жизней. Несмотря на то, что некоторые философы и ме- диевисты показали, что в определенных случаях этот тип “Я” можно обнаружить в традиционных обществах, вполне оправданно считать его феноменом эпохи модерна. Первым великим событием, превратившим субъективность в политический вопрос и бросившим лозунг всеобщей субъективации, превращения всех индивидуумов в сознательных граж- дан республики, была Французская Революция.1 1 Хотя я использую термин “субъективность” (“Subjectivity”), мое понимание этого термина лучше передается неологизмом “субъектность” (“subjecthood”). 220 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           момента “перерождения” как о процессе духовного роста. Коммуни- стическая автобиография структурно являлась аналогом признания, поскольку достижение коммунистического совершенства требовало наличия “несовершенной” точки отсчета – состояния несознатель- ности и теоретической наивности. В решающий момент, когда, согласно коммунистической автобиографии, ее автору открывался свет Коммунизма – этот момент, явно отсылающий к христианскому “обращению”, большевики называли “переходом” или “осмыслени- ем” – индивидуальное сознание и партийная линия, воплощавшая надличностное пролетарское сознание, предположительно сливались. Начиная с момента “перерождения” коммунистическое сознание оставалось стабильным и его носитель должен был посвятить себя обращению в собственную веру других (агитация как свое рода большевистская миссия). Лишь немногие историки изучали субъективность в этом ключе. Традиционно проявляя особую чуткость к меняющимся историческим обстоятельствам, историки, тем не менее, воспринимали “Я” как по- стоянную величину – трансисторический субъект. Это объясняет, по- чему субъективность остается недовысказанной и недоосмысленной категорией в исторических исследованиях. Несмотря на недавнее признание историками факта культурной обусловленности таких ка- тегорий социальной репрезентации, как класс, раса, гендер или этнос, это понимание редко распространяется на уровень индивидуумов, на концептуализацию их устремлений и самоинтерпретаций. Мои соображения по этому поводу сформировались под влиянием теоретиков литературы (работ новых историцистов, главным образом в области изучения Ренессанса и викторианской эпохи), специалистов по гендерным исследованиям, культурных антропологов и особенно – под влиянием работ Мишеля Фуко, который разработал не только мето- дологию исследований “Я”, но и влиятельную схему формирования и описания субъективности эпохи модерна. Все эти подходы, несмотря на имеющиеся между ними различия, сходятся в фундаментальном понимании “Я”, которое не может предшествовать определенной Субъективность может заключать в себе коннотацию предвзятости (например, “субъективное восприятие”), чего я пытаюсь избежать, поскольку это не имеет ничего общего с состоянием, которое я описываю – “быть субъектом”. 221 Ab Imperio, 3/2002           Я утверждаю, что понимание механизма распространения ком- мунистических культурных смыслов и социальных идентичностей позволяет лучше представить теорию и практику большевистской попытки революционализировать личность. “Коммунистическое Я” (Communist Self) и автобиографию как средство его формирования я рассматриваю в контексте проблематики модернового (после 1789 г.) субъекта, определяющегося через способность воспринимать себя как объект собственных творческих усилий. Таким путем комму- нисты порывали с традицией: посредством автобиографического пересоздания себя член партии примерял на себя характерное для модерна понятие субъекта как политического агента (своего рода развитие романтического интереса к индивидуальному самопере- рождению и самоэмансипации). Рассказывая свою жизнь, коммунист стремился уяснить свою собственную роль в разворачивающейся исторической ситуации. Вместо того, чтобы просто принимать содер- жание личного источника как прямое аутентичное свидетельство, они обращаются к изучению процесса, посредством которого “Я” получает возможность высказать себя, а также тех концептов и идентичностей, на которых основывается эта способность к самовыражению. Почему все эти вопросы важны в контексте советской истории? Когда я начал знакомиться с дневниками раннесоветского периода, особенно 1930-х гг., меня поразило, какое выдающееся место отводи- лось в них “Я”. Саморефлексия, интроспективный взгляд “Я” автора дневника и призыв к само-(пере)созданию являются центральными темами этих дневников. Это, а также неожиданно значительное число дневников, “хроник Я”, ставших доступными в последние годы, сви- детельствует о важности проблемы “Я” для раннесоветского периода. Такой подход бросает вызов традиционным представлениям, согласно которым советские граждане реагировали на давление тоталитарного государства, уходя в себя и скрывая свое “Я”. По сей день многие историки проецируют на советские реалии стандарты либеральной субъективности, наделяя советских граждан индивидуалистическими порывами и фундаментальным стремлением к индивидуальной авто- номии. Мне думается, что этот тип субъективности непригоден для понимания сталинской эпохи. Напротив, я рассматриваю советский вариант артикуляции “Я” – как частного, так и публичного – в более широком контексте самопрезента- 222 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           Истории и таким образом вписать себя в советский политический порядок. И Фуко, и Лотман понимали личность как артефакт, проект, ко- торый реализуют исторические агенты, а не как надысторическую данность, открывающуюся только посредством тщательного чтения между строк – акт, обычно подразумевающий внеисторические про- екции историка на его источники. В изученном мною акте больше- вистского автобиографического письма грань между “рассказанным Я” (narrated self) и “рассказывающим Я” (narrating self) оказывается разрушенной. Восприятие “Я” не только как производителя автобио- графии, но и как ее продукта устраняет необходимость установления правдивости содержания автобиографии, ее соответствия жизнен- ным реалиям. Если коммунистическая автобиография не позволяет однозначно утверждать, каким в действительности был писавший ции и деятельности от имени “Я”. И прежде всего здесь имеется ввиду советская революционная программа субъективации, превращения индивидуумов в исторически и политически сознательных субъектов. “Я” имеет первостепенное значение для коммунистического проекта, чей raison d’être состоял в осознанном и добровольном участии каждо- го отдельного гражданина в пересоздании природы, общества и себя. Свобода, к установлению которой стремился коммунизм, определялась тем, что ее принимали сознательно. Насилие и жестокость всегда оста- вались полезными и легитимными средствами на этом пути, но только в той степени, в какой они способствовали субъективному пониманию и проникновению в коммунистическое послание. Без преувеличений, коммунистический проект может рассматриваться как грандиозный “Я”-проект по превращению несовершенных партикуляристских че- ловеческих существ в универсальных социализированных субъектов. Советский режим инвестировал в эту кампанию огромные ресурсы, учредив целый ряд субъективирующих практик – практик пересоздания “Я” посредством физического труда, а также через ритуалы письменной и устной саморепрезентации. Вне зависимости от того, сознательно или несознательно авторы дневников реализовывали эту программу, они формировались под ее воздействием, и то, как они выражали свое “Я”, может быть адекватно понято только в контексте времени, на котором коммунистический проект социализации “Я” оставил несмываемую печать. 223 Ab Imperio, 3/2002           ее индивидуум, она рассказывает о том, каким он надеялся стать. Коммунистическое мировоззрение не позволяет упрощенно усма- тривать в автобиографии результат принуждения, вынужденного принятия автором предписанной идентичности. Многие современ- ники использовали форму коммунистической автобиографии, чтобы артикулировать новое ощущение собственного Я для себя самих и чтобы очертить свое место в большевистском порядке. Несмотря на структуралистские корни моего подхода, он учи- тывает действия, влияющие на язык и делающие его динамичным. Но под действием я понимаю событие, описанное в автобиографии, а не событие, которое имело место в реальности и в ней более или менее правдиво отражено. В той же логике, говоря о создателе авто- биографии, я имею в виду не конкретную историческую личность, а абстрагированного героя автобиографического повествования. Созда- Необходимо добавить, что я использую термин “коммунистический проект” как сокращенное обозначение сразу целого ряда инициатив центральных и местных революционных деятелей, которые, несмотря на многочисленные внутренние разногласия и трения, существовали в общей системе координат, заданной Советской Революцией, привержен- ностью делу построения нового мира и картиной фундаментально пре- образованных социальных и личных отношений. Я не хотел бы создать впечатление, что коммунизм или коммунистический режим действовал по единой четкой программе, реализующейся законным и монологичным образом. Именно поэтому, призывая историзировать индивидуумов и их представления о себе, я призываю также историзировать природу, формы и репертуар практик субъективации советского государства. Советский режим, претендовавший на единственно правильное во- площение коммунистической программы, был наиболее значительным, но не единственным фактором культурной среды сталинской эпохи. Другими дополнительными факторами, влиявшими на репрезентацию и интерпретацию “Я”, являлись религия и воспоминания о досоветских политических и моральных ценностях. Однако, изучая такого рода аль- тернативные воздействия, необходимо учитывать, как на них сказалась революция 1917 года и более десяти лет революционной политики в однопартийном государстве. Еще одним формирующим фактором являлось внешнее окружение, рост фашизма, преобладание авторитар- ных форм власти по всей Европе, и квазиуниверсальное восхищение 224 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           тель автобиографии – даже ели речь идет о конкретной личности – выступает не как реальный исторический актор, а как персонаж, действующий в пределах своего текста. Нет нужды искать полного совпадения идентичности и дискурса, при котором подразумевается, что дискурс создателя автобиографии более или менее аккуратно от- ражает его реальное аутентичное Я. Каждая автобиография проявляет какой-то аспект личности ее автора, но ни одна автобиография не выявляет ее полностью. И каждая автобиография что-то сообщает нам о том, как ее автор осваивает, манипулирует и бросает вызов официально предписанной идентичности. Тем не менее, необходи- мо учитывать определенное несоответствие между тем, как автор представлен в тексте, и тем, каким он хочет предстать – иначе авто- биографию пришлось бы воспроизводить, а не анализировать. Мое понимание того, как текст генерирует смыслы, подталкивает меня к массовым движением и коллективными формами самореализации, су- ществовавшее на фоне упадка традиционных либеральных принципов индивидуализма и автономии, которые отвергались как эгоистические, устаревшие и “буржуазные”. Очевидно, что мое понимание субъективности несколько отличается от того, которое предполагается в Вашем вопросе. Я рассматриваю не индивидуума во всей совокупности его “мыслей и устремлений”; по моему мнению, индивидуум не “открывает” свои мысли и устремления в источниках и не противостоит “внешнему миру” режима. Именно такой подход, предполагающий, что автор дневника откликается на “окружающий мир” с позиции уже вполне сформированного, уже су- ществующего ощущения себя, я стремлюсь опровергнуть. Я бы хотел проиллюстрировать это с помощью нескольких кратких примеров: на мой взгляд, саморефлективность автобиографических текстов сталин- ской эпохи не дает оснований квалифицировать интеллектуальный статус их авторов или их социальную позицию с помощью термина интеллигент; скорее, речь идет о типе письма, который требовался от индивидуумов в то время. Душевные самокопания были не религиоз- ным рефлексом, проявлявшимся в дневнике, но жестом, обретавшим обязательный смысл в контексте режима, озабоченного выявлением моральной чистоты своих граждан. Таким образом, личные источники, якобы “открывающие” мысли и устремления индивидуумов, гораздо продуктивнее использовать как 225 Ab Imperio, 3/2002           “симптоматическому” чтению, которое предполагает интерпретацию пропусков, смысловых нарушений и инсинуаций – нам известно, как люди редактировали свои автобиографии дабы представить себя в лучшем свете, и как им все равно не удавалось создавать “неуязви- мые” нарративы. 2. Редакция AI: Создается впечатление, что Вы примыкаете к ис- следовательскому направлению, которое не склонно автоматически принимать картезианско-кантианское понятие самосознающего и самоконтролирующего Я. Скорее, Вы рассматриваете человеческий субъект как область реализации властных дискурсов. В таком случае, Вы являетесь наследниками французской постструктуралистской мысли, и прежде всего, Мишеля Фуко. Если мы применим эту модель в ее целостности в контексте сталинского государства, не будет ли это означать реставрацию тоталитарной модели в новом масштабе, где свидетельства процесса конструирования индивидуумами себя в качестве саморефлектирующих, подвергающих себя сомнению субъектов своего времени. Сохранившиеся книжки дневников – это не только зеркала саморефлексии, с такой же вероятностью их можно рассматривать как материальные остатки исторических практик субъективации. 2. Editors of AI: It seems that your work continues the line of inquiry that does not take the Cartesian-Kantian notion of the self-conscious and selfcontrolling ego for granted. Rather, you are approaching the human subject as a field where discursive relations of power are exercised. In that approach, you are following the French post-structuralist thought, Michel Foucault primarily. If we accept this position entirely in the context of the Stalinist state, does not this mean the restoration of the totalitarian model on a new scale, where the individual liberty (presumably at the kern of the liberal vision of subjectivity) is subsumed into the play of discourses; does not this mean that we allow for an interpretation of the Stalinist societal organization in which the state with its ideological state apparatuses acquires absolute and unchallengeable control over human souls?Alternatively, if we are to avoid such an over-empowerment of the Stalinist state with God-like features, how can we think of possible spheres of resistance? Do not such spheres of resistance signify a space where the subject becomes again independent, where the contradictions of textual influences within the subject become aufgehoben? To put it in Hegelian terms, can we speak about an area of individual, private liberty secured by human subjects against the power of the external? 226 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           индивидуальная свобода (находящаяся, предположительно, в центре либеральной трактовки субъективности) поглощается игрой дискур- сов; где сталинское государство, с его идеологическим аппаратом, при- обретает абсолютный и непоколебимый контроль над человеческими душами? Если же мы не преувеличиваем могущество сталинского государства, наделяя его чертами божественного свойства, где мы можем помыслить возможные сферы сопротивления? Не очерчивают ли эти сферы сопротивления пространство, в котором субъект вновь обретает независимость, где противоречия текстуальных воздействий внутри субъекта снимаются? Говоря языком гегельянства, можем ли мы выделить область индивидуальной, частной свободы, которую человек противопоставляет внешней власти? Игал ХАЛФИН Ставшая привычной увязка либерализма и свободы представляет собой миф, пригодный для политического употребле- Йохан ХЕЛЛЬБЕК В своем анализе я, конечно, не оперирую представлением о том, что в сердце индивидуума живет изначально существующее стремление к индивидуальной свободе. Вместо того, чтобы предполагать наличие неких онтологических сущностей, мы должны изучать индивидуума как продукт истории. Его субъектив- ность необходимо рассматривать как возникающую, а не заданную, изначально существующую основу его мыслей и действий. Как демон- стрируют работы Фуко, гуманистический человек есть изобретение, предписывающее определенную форму существования, в то время как человеческое существование как таковое неопределенно и открыто. Фуколдианская трактовка субъекта, формирующегося и опреде- ляющегося властными отношениями, полезна в двух смыслах: она выполняет демистификаторскую функцию, лишая нас иллюзии суще- ствования аутентичного субъекта, ждущего падения стесняющей его политической власти, чтобы полностью проявиться. Эта трактовка концептуализирует власть как продуктивную силу и таким образом противостоит обыденным представлениям о власти, особенно госу- дарственной власти, как угнетающей индивидуума. В то же время, буквальное приложение фуколдианской дефиниции процесса субъек- тивации (assujetissement) к советскому случаю порождает много вопро- сов и проблем. Фуко рассматривает формирование субъекта двояко: во-первых, как процесс воздействия внешних дисциплинарных практик, которые формируют из индивидуума дисциплинированного, нормализо- 227 Ab Imperio, 3/2002           ния, но вряд ли полезный для историка. При внимательном изучении либеральной доктрины становится очевидным, что она не предпола- гает свободного индивидуума. Либералы артикулируют собственную версию человеческой истории, динамику которой определяют деньги, карьерные и сексуальные устремления и др. В определенной степени любой исторический анализ, в силу того, что он предлагает объяснения, обладает детерминистским эффектом, ибо то, что подлежит объясне- нию, не может быть свободным. Методологическая переориентация с критики источника на литературный анализ и поиск смысловой нагрузки поведения позволяет мне реконструировать символические универсумы, на фоне которых действует изучаемый мною исторический персонаж. Такая методология, в гораздо большей степени, нежели либеральная историография с ее мифологизациями, позволяет рассматривать исто- рического персонажа как относительно свободного. ванного субъекта; во-вторых, как интериоризацию индивидуумом этих рецептов, т.е. как процесс самонормализации. Двойственность данной схемы указывает на существование неопределенности, которую Фуко не может или не хочет разрешить – неопределенности по поводу того, в какой степени субъект является агентом в процессе его субъектива- ции. Фуко оставляет не разъясненным вопрос о локусе производства и администрирования индивидуального опыта: неясно, институты это или сами субъекты? Можем ли мы интерпретировать индивидуумов как агентов своего собственного сотворения, если мы не объективизируем их? Является ли субъект абсолютной производной дискурса, и оправданы ли наши рассуждения о “смерти субъекта”? Положения дисциплинарной власти методологически прозрачны, что отчасти объясняет популярность этого сюжета в современных исто- рических исследованиях, включая исследования сталинизма. Однако не случайно эти исследования способны рассказать очень немного о том, как индивидуумы – по отдельности или все вместе – восприни- мали условия их дисциплинарного формирования. Индивидуум воз- никает как результат внешних властных отношений и кажется слабым и безжизненным. В ответ на подобные обвинения сам Фуко в своих последних работах предпринял серию попыток изучить индивидуумов как творцов собственного этического и эстетического существования. Комментаторы Фуко обычно отмечают, что две части фуколдианской схемы субъективации взаимодополняемы, что утверждение о смерти 228 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           Интерпретационная открытость, свойственная литературному анализу, ни в коей мере не должна прочитываться как произволь- ность. Подобно литературному критику, историк тоже ограничен источниками, обладающими правом “veto”, благодаря которому не- которые интерпретации отметаются как не имеющие документально- го основания. Однако литературоведы обычно более, чем историки, расположены постулировать субъекта как интерпретирующего аген- та, тем самым позволяя нам увидеть в языке локус самовыражения. Предположение, что субъекты в принципе свободны, что такова сущность людей вне зависимости от времени и места (Кант опреде- ляет субъекта как внеисторическую абстракцию) и что главным огра- ничителем человеческой свободы является враждебное политическое или идеологическое окружение, ошибочно как с этической, так и с эмпирической точки зрения. Этическая ошибка состоит в том, что субъекта релятивизируется реабилитацией субъекта в его позднейших работах. Однако гораздо более значительным является наблюдение, что две части схемы субъективации не пересекаются, они оперируют в различных культурных контекстах. Причина этого отчасти кроется в использовании для их объяснения различных методологий. Но отча- сти сказалось тут и критическое, даже пренебрежительное отношение самого Фуко к модерной субъективности. Этот тезис особенно важен для нашего обсуждения. В качестве политического активиста и философа Фуко проводил различие между двумя принципиально разными типами формирования субъекта: один – дисциплинированный и нормализированный, продукт социального надзора и контроля, и другой – полноценный, волеизъявля- ющий, развивающийся вне сферы социальных норм. Подобный дуализм можно обнаружить в философии Мартина Хайдеггера, оказавшего серьезное интеллектуальное влияние на Фуко. Современное существо- вание, постулировал Хайдеггер, определяется правилом “массового человека”, социальными условностями, производящими усредненных, конвенциональных, робких человеческих существ, которые не живут, а существуют. Истинная жизнь может быть достигнута только через трансцендентный опыт, через риск, через активную, героическую по- зицию. Говоря обобщенно, взгляды Фуко на модерного субъекта на- следовали традицию Kulturkritik. Это проявилось в его поисках форм истинного, беспрепятственного самовыражения, а также в его критике 229 Ab Imperio, 3/2002           либеральный взгляд на человека, характерный для XIX века, подается как эталон – глубоко антиисторическая позиция, во имя обязательного либерального самоопределения отрицающая право другого на иной взгляд на мир. Эмпирическая ошибочность либерального положения о свободном субъекте заключается в невозможности дать убедительное объяснение поведения людей, которые выражают себя через тоталитар- ные режимы. Историки, разделяющие советское общество на тех, кто поддерживал Сталина, тех, кто не соглашался с ним, и тех, кто занимал промежуточную позицию, замалчивают само существование сталини- стов и даже не пытаются рассказать о сталинской субъективности как о позитивном проекте со своими собственными представлениями о смысле жизни, счастье и проч. Что касается сопротивления, то оно имеет место всегда, но так или иначе реализуется в рамках данного языка. Приверженцы традици- современного капиталистического общества, опутанного невидимой, но всепроникающей паутиной социального контроля и индивидуального самоконтроля, не позволяющей эстетического и этического субъек- тивного самовыражения. Согласно Фуко, свободная субъективность реализовывалась только за границами современной истории, например, в классической античности, в произвольно сформировавшихся формах “заботы о себе”. (Историки античности показали, что такое представ- ление о свободной субъективности является ретроспективным мифом ограниченной аналитической ценности). Анализируя дисциплинированного субъекта – здесь лежит камень преткновения – Фуко анализировал и критиковал современную субъек- тивность. Тем не менее, как мне кажется, историки, воспринявшие эту модель в качестве схемы анализа, используют ее как якобы свободный от ценностных предпочтений инструмент аналитической деконструк- ции. Пытаясь очертить всю сферу формирования субъекта и предста- вить отчет о совершенных индивидуумах, они следуют методологии, предназначенной для выявления изуродованных, искусственных черт “Я”. Непреднамеренно подобные исследования продлевают жизнь традиции Kulturkritik начала XX в. Применительно к советскому слу- чаю результаты подобных интеллектуальных упражнений достойны иронии. Иронии, поскольку советский проект как таковой возник как институционализированная критика либеральной модерности. Многие субъекты сталинской эпохи, чьи личные тексты я читал, концептуали- 230 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           онного историографического подхода исходили из того, что человек сопротивляется во имя универсального кантианского субъекта как воплощения настоящего знания, справедливости и человеческого до- стоинства. Такой подход ориентирует историков Советского Союза на преимущественно бесплодные поиски “честных” и “благородных” противников режима (т.е. протолибералов), в то время как действи- тельно интересные феномены, и прежде всего оппозиционизм, игно- рируются. Троцкисты рассматривали себя как борцов сопротивления, они бросали вызов сталинизму и платили за это своими жизнями, но все это делалось во имя возвращения к первоначальному ленинскому мировоззрению, а не во имя ценностей, внешних по отношению к революционному дискурсу. Конечно, подобная форма сопротивления малоинтересна для философа, дорожащего универсальными общече- ловеческими ценностями, поскольку оппозиционеры не покушались зировали свои жизни в терминах, напоминающих терминологию Фуко и Хайдеггера. Они разграничивали серое будничное существование и высший уровень настоящей, выразительной индивидуальной жиз- ни. И часто они указывали на коммунистическую идеологию как на катализатор их вознесения в эту высшую сферу. Таким образом полу- чается, что коммунистическая идеология удовлетворяла некоторые этические и эстетические притязания, которых, как считал Фуко, был лишен модерный капиталистический субъект. Однако этот субъекти- визирующий потенциал идеологии (субъективизирующий в смысле последних работ Фуко) теряется в исторических исследованиях, описывающих индивидуумов, которые находятся в тисках нормали- зующих дискурсов. Фуко не несет ответственности за это “слепое пятно”, ведь он анализировал капиталистические государственные формации, где стремление к альтернативному аутентичному “Я” не было возвышено до уровня государственной идеологии. Тем не менее, отмеченный выше факт остается в силе: в советском контексте два фундаментально противоположных субъекта философии Фуко – от- чужденное и дисциплинированное модерное “Я” и его утопическая противоположность, свободное аутентичное “Я” – странным образом накладываются друг на друга. Несмотря на то, что методология Фуко исключительно полезна для демонстрации того, как в принципе конструируется “Я” и как власть, прежде всего, государственная власть, производит субъективность, я 231 Ab Imperio, 3/2002           на основы большевистского дискурса, а в каком-то смысле еще более его укрепляли. Но для 1920-30-х гг. характерной была именно такая “архилевацкая” форма сопротивления, и для меня, как историка той эпохи, ее изучение крайне важно. Другими словами, сопротивление сталинизму имело место, но его следует не идеализировать, а рас- сматривать в контексте. 3. Редакция AI: В связи с предыдущим вопросом возникает про- блема взаимоотношений между дискурсивными и недискурсивными средствами субъективации. Если мы рассматриваем советского субъек- та при Сталине как сознательного участника исторического процесса, разделяющего нарратив, предложенный режимом, как мы должны по- нимать динамику между дискурсивным и репрессивным аппаратом? Можем ли мы рассматривать эти отношения как отношения между государственной властью, реализованной в дискурсе эмансипации, крайне осторожно использую фуколдианскую дуалистическую кон- цепцию “Я”, не в последнюю очередь потому, что она воспроизводит дуальность, присутствующую в оригинальных определениях “Я” ста- линского времени. Вообще говоря, мне кажется, что историки долж- ны использовать теоретические модели с большой осторожностью, учитывать политические и философские предпосылки и подпорки теорий, с которыми они работают, и всегда корректировать теоретиче- ские соображения собственным “научным чутьем”, сформированным историческим материалом, борьбой с источниками, что и является базисом “ремесла историка”. Иначе тело теории превратится в корсет. Но вернемся от обсуждения исследовательской свободы к Вашему вопросуобиндивидуальнойсвободеиотношениях с государством. Инди- видуальные нарративы, которые я изучал, свидетельствуют о значитель- ных масштабах “текстуального беженства”. Достаточно многие авторы дневников не принимали участия в советском проекте субъективизации, и вполне могли быть люди, предпочитавшие воздерживаться от писания дневника, чтобы избежать разоблачения. Однако мы можем только до- гадываться об их восприятии себя. Мое расследование начинается с того момента, когда человек артикулирует свое самопонимание. Любопытное совпадение – именно это происходит в вводной сцене романа Джорджа Оруэлла “1984”: Уинстон Смит садится за стол, открывает чистую за- писную книжку, и дрожь пробегает по его внутренностям. Он начинает писать длинное беспорядочное введение, кульминация которого достига- 232 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           социального равенства и исторического прогресса, и государственной властью физических репрессий, кульминацией которых являлись суд и казнь? Игал ХАЛФИН Разграничение между дискурсивными и неди- скурсивными практиками субъективации – это веберианское разгра- ничение, которое я пытаюсь преодолеть. Дискурс буквально пред- ставляет собой некое единство между языком и властью1 , где язык обретает значение только в рамках тех механизмов власти, которые определяют, что должно считаться правдой, и позволяют манипулиро- вание символами, оправдание господства и т.д. В изучении советской ется в звучащем отрывисто, “на стаккато”, слове “Я”: “меня расстреляют мне все равно пускай выстрелят в затылок мне все равно долой старшего брата всегда стреляют в затылок мне все равно долой старшего брата”. Естественно, Оруэлл приравнял этот акт артикуляции своего “Я” к акту индивидуального неповиновения режиму. Однако я бы не стал делать подобное заключение на советском материале. По мере того, как авторы дневников произносили слово “Я” и продолжали определять себя, они вступали в силовое поле, на котором советский режим поддерживал зна- чительную, хотя, конечно, не эксклюзивную, власть над дефинициями. В контексте революции, массовых движений и строительства нового мира отступление к “буржуазным” ценностям казалось ретроградным и навязывало субъекту логику самомаргинализации. Поэтому я повторяю, что вместо допущения изначально существующего стержня индивиду- альной свободы внутри каждого индивидуума, мы должны добраться до историзированного понимания того, к какой именно свободе стремились индивидуумы в конкретный исторический момент. Вы упомянули в вопросе Гегеля. Гегель релевантен для нашего раз- говора, поскольку он присутствовал в умах значительного числа совет- ских граждан того времени. Но я бы не стал использовать гегельянский термин Aufhebung как нечто, к чему прибегали индивидуумы, дабы сформулировать свое определение индивидуальной свободы. Советские последователи Гегеля были искусными диалектиками, в своих поисках самосознания и свободы они опирались на категории субъекта и объ1 Речь идет о власти в фуколдианском понимании, “микровласти”, плюралистичной по своим источникам, реализующейся на разных уровнях социальной действительности. – Примечание переводчика. 233 Ab Imperio, 3/2002           истории понятие дискурса приносит особенно щедрые дивиденды. Коммунистическое насилие смогло реализоваться в таком грандиоз- ном масштабе именно потому, что оно было морально допустимо в глазах современников. Анатолий Луначарский не скрывал того фак- та, что дискурс равенства и справедливости и дискурс социального самоочищения, связанный с массовыми репрессиями, проистекали из одного и того же широко распространенного среди коммунистов устремления к достижению человечеством состояния морального со- вершенства. Этот выдающийся партийный деятель считал, что мгно- венное достижение гуманистических идеалов невозможно. “Вначале необходимо уничтожить наших врагов”. Эгоистический интерес и личные аппетиты вряд ли могли быть единственными или даже наи- более важными мотивами деятельности приверженцев сталинизма. Коммунисты утверждали, что необходимо предупредить вездесущий екта. Именно посредством диалектической переработки субъективного “Я” vis-a-vis объективной реальности достигалось коммунистическое сознание, выражающееся в слиянии субъекта и объекта. Понятно, что индивидуальная автономия не была вершиной этого процесса; в гегельянской схеме ей отводилась низшая стадия несчастного, разде- ленного сознания – состояние одинокого, несовершенного субъекта, оплакивающего свое изгнание из объективного мира. 3. Editors of AI: Related to the above question is the problem of the relationship between discursive and non-discursive means of subjectivizing. If we look at the Soviet subject under Stalin as a conscious participant of the historical process, who shares the narrative suggested by the regime, how could we understand the dynamics between discursive and repressive apparatuses? Is there a relationship between the state power realized in the discourse of emancipation, social egality, and historical progress and the state power of physical repression, realized in the final moment of trial and execution? 4. Correspondingly, there emerges a structurally similar question on the relationship between textual and contextual spheres. The methodological tools that you are using in your research suggest a strong affiliation with the post-structuralist thought, with the textual, even rhetorical instrumentarium, the Derridean il n’y a pas de hors-texte. However, you tend to interpret the subjectivizing practices of the Stalinist state in the vein that is proclaimed by socio-histoire, looking for the relations of power within any textual interaction. 234 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           и всесильный контрреволюционный заговор, и насилие казалось ле- гитимным средством достижения этой цели. Хорошо известно, что арестованные в годы Большого Террора оказывались неспособны воспринимать своих тюремщиков как настоящих врагов или пред- ставителей чуждой власти. Они разделяли общее мировоззрение и расходились лишь в том, кто должен находиться в роли заключенного, а кто – следователя, саму же допустимость подобной классификации населения они не оспаривали. Другим важным аргументом против идеализации жертвенности подсудимых является огромный обще- ственный престиж карательных органов. НКВД мог осуществлять массовые репрессии, не встречая серьезного сопротивления, именно потому, что и НКВД, и другие карательные институты социалистиче- ского государства воспринимались как легитимные и необходимые. Вспомним случай Юлии Пятницкой, жены сотрудника Коминтерна How do you conceptualize such tension between text and context, between extra-textual sources of power and their textual correspondences? Йохан ХЕЛЛЬБЕК Если говорить о моем использовании категорий текста и контекста, то оно определяется не влиянием Деррида, а стрем- лением аннулировать дихотомию текста и контекста и акцентировать интерпретацию текстуальных и материальных практик. То же самое делают литературоведы школы нового историзма, однако я воспринял этот подход в процессе размышления над источниками моего иссле- дования. Я также считаю, что от новых историцистов меня отличает подчеркнутое внимание к политическим последствиям взаимодействия “текст-контекст” и процесса создания субъекта. Применительно к советскому случаю эта методология позволяет вы- явить насилие, прописанное в языке режима, и в то же время оценить, в какой мере практики насилия были привнесены или сформированы революционной идеологией. На этом уровне я обнаруживаю меньше сложностей, чем предполагает Ваш вопрос. Советский дискурс “Я” никогда не страдал от недостатка символи- ческого насилия. Борьба, выявление врага внутри себя, разрушение “старого человека” ради создания “нового человека” – все это ключевые компоненты советской субъективности. Прославление силы, здоровья и красоты сочеталось с открытым презрением к тем, кто считался слабым, больным и неприспособленным к жизни. Репрессии были прописаны в нарративах о коммунистических субъектах. 235 Ab Imperio, 3/2002           Осипа Пятницкого, арестованного в 1937 году: она колебалась между возможностью поверить в версию Ежова, согласно которой ее муж действительно являлся агентом Охранки, и вероятностью проникно- вения враждебных элементов в низшие эшелоны НКВД. Ей и в голову не приходило, что “враги народа” были дискурсивным конструктом и что глава НКВД и само подвластное ему ведомство могли ошибаться в принципиальных вопросах. Другими словами, у меня имеются серьез- ные сомнения по поводу того, насколько разделение на репрессивные и экспрессивные механизмы, применявшиеся в Советском Союзе, по- лезно для исторической концептуализации. Больше пользы принесет понимание того, как оправдывалось насилие и как язык действовал в качестве репрессивного медиума. Речь идет не о тривиальной само- цензуре: индивидуумов постоянно призывали выявлять и отсекать буржуазную часть своей души, т.е. применять насилие к самим себе. Если мы понимаем “текст” строго как литературный нарратив, в советском, а точнее, в советском и российском контексте, отношения между текстом и контекстом приобретают особую конфигурацию. Здесь вполне уместно повторить ставшее общим местом утверждение, что российская позднеимперская и советская культуры были исключительно логоцентричны, наделяли профессиональных писателей и создаваемые ими литературные модели таким авторитетом, что порой эти модели пре- вращались в жизненные сценарии и формировали личный опыт людей. Сталинская культура, возвысившая писателя над другими творческими профессиями и назначившая его “инженером человеческих душ”, произ- растала из этой традиции. Говоря обобщенно, советский проект создания Нового Человека осуществлялся, главным образом, через текстуальные формы, биографические и автобиографические тексты (автобиографии, ритуалы критики и самокритики, допросы НКВД и стенограммы процес- сов), и эти тексты воспринимались как вполне материальные элементы процесса создания субъективности. Таким образом, сам сталинский режим отрицал качественное различие между текстом и контекстом. Тоже самое относится и к авторам дневников эпохи Сталина, многие из которых намеренно идентифицировали текстуальную репрезентацию своих жизней с жизнью как таковой. Если отдельный субъект и государство движутся в едином строю по траектории революционного очищения социального простран- ства, и если оба принимают насилие как легитимный инструмент, 236 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           Вспомним бесконечную самокритику и самооговоры, которые были характеры для большевизма с первых лет существования режима, но приняли гигантские размеры в середине 1930-х гг. 4. Редакция AI: Соответственно, возникает структурно схожий вопрос об отношении текста к контексту. Используемая Вами мето- дология предполагает влияние постструктуралистской мысли с харак- терным для нее текстуальным, даже риторическим инструментарием, дерридовской il n’y a pas de hors-texte. Однако субъективирующие практики сталинского государства Вы интерпретируете в духе со- циоистории, стремясь обнаружить отношения власти в любом акте текстуального обмена. Как бы Вы описали то напряжение, которое возникает между текстом и контекстом, между внетекстуальными источниками власти и их реализациями в текстах? необходимый для ваяния общества и себя, что происходит с отдельно взятым индивидуумом, который становится мишенью очистительной кампании? Он может попытаться защитить свою чистоту или пообе- щать исправиться, либо он может указать на (нечистых) клеветников как на источник своего несчастья и обвинить их, но его возможно- сти вытащить себя со скамьи подсудимых ограничены заданной на уровне дефиниций субординацией субъекта (индивидуум, о котором идет речь) объекту (объективной реальности, воплощенной в партии и государстве). Именно в таких экзистенциальных ситуациях, для которых Шейла Фитцпатрик предложила метафору “жизнь в огне”, советские граждане пытались убедить свою скептическую аудиторию в том, что их отчеты о самокритике и обращении являются не просто текстуальными репрезентациями, что они выражают суть их “Я”, что им действительно открылся свет коммунизма. Только в советском случае (в отличие от нацистской Германии и фашистской Италии) мы наблю- даем поразительный феномен, когда массовая аннигиляции жизни на физическом уровне сопровождалась массовым утверждением жизни на уровне текста, в форме тщательно сделанных, внутренне согласованных автобиографий. Можно сказать, что это было определяющей чертой со- ветской эпохи, сформировавшейся отчасти на основе демиургической, жизнетворной власти, которой российская/советская культуры наделяли текстуальные модели, а отчасти – на основе советского революционно- го проекта, выделявшего “Я” в качестве центральной темы. В любом 237 Ab Imperio, 3/2002           Игал ХАЛФИН Политические отношения всегда оставляют символический след. Особенно это верно для советского дискурса, легитимизировавшего себя через преобразующую мир идеологию. Соответственно, идеологические дискуссии всегда были борьбой за власть. Каждый знак лингвистической адаптации, манипуляции или ниспровержения историк может интерпретировать как проявление власти. Но это означает, что контекст (власть) может быть обнаружен в самом тексте (язык). Конечно, качественная контекстуализация требует выхода за пределы текста – не в некую внелингвистическую реальность, но в другие тексты. Об этом можно сказать и иначе: по- скольку историки зависят от источников (практически, исключительно письменных), они всегда остаются в рамках текстуального универсумa. За их требованием воссоздания “настоящего контекста” стоит иерар- хизация источников, согласно которой некоторые из них трактуются случае, изучая “Я”-нарративы сталинской эпохи, необходимо иметь в виду это экстратекстуальное измерение. Одно слово о насилии. Размышляя над сталинской эпохой, мы интуитивно проводим границу между насилием и правдой, и я интер- претирую Ваш вопрос в том же духе. Мы верим, что только условия свободной автономии позволяют индивидуумам говорить правду о себе. Соответственно, мы считаем, что насильственные государствен- ные практики, вырисовывающиеся за актами автобиографического самовыражения, мешают правдивому выражению “Я”. Однако из- учать следует то, как практики, включая практики насилия, формиру- ют “Я” в первую очередь. Без насильственной установки режима на создание Нового Человека мы бы не получили в наше распоряжение столь значительного объема интроспективных личных отчетов. Более того, в контексте советской революции насилие также может быть понято как этическая категория. Среди борьбы, разрушения старого мира и строительства нового насилие было моральным императивом, действовавшим не только в социальной среде, но в равной мере – на индивидуальном уровне как призыв уничтожить старорежимное “Я” и бороться за достижение нового образа жизни. История религии учит нас, что спасение, открытие новой правды всегда сопровождается болью и страданиями. Хотя мы должны избегать генерализаций и проявлять особую осторожность, исследуя столь чув- ствительную и, действительно, экзистенциальную область, конкретные 238 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           как “казенный язык” (langue de bois), скрывающий истинные мотивы пишущего, в то время как другим источникам отводится привилегия адекватного воспроизведения реальности. При таком подходе исто- рический субъект оказывается производным от социальных и эконо- мических сил, стимулирующих его к действию – редукционистский подход, опирающийся на солидную традицию, но оставляющий очень мало места самостоятельному агенту. Вместо демонстрации того, как субъект выступает в качестве локуса языка и власти, такой подход превращает субъекта в марионетку. 5. Редакция AI: Постструктуралистский подход, акцентирую- щий реализацию власти посредством языка, возник как инструмент анализа современных западных обществ. Многие социологические труды рассматривают эту нерепрессивную, действующую через примеры позволяют предположить, что советские коммунисты, ставшие жертвами террора, активно принимали направленную против них при- нудительную власть государства как катализатор их самореализации. 6. Editors of AI: In recent years, the concept of ideology has been disappearing from scholarly discourse exactly because this concept designated a discursive sphere whose dynamics depended on extra-discursive reality. Can you describe the subjectivizing practice of the Soviet regime as ideology? Йохан ХЕЛЛЬБЕК Идеология является чрезвычайно важной для понимания советского коммунизма категорией, и вопрос об идеологии особенно актуален в контексте настоящего обсуждения советского “Я”. Действительно, дискурсивный анализ оказался слеп к воздействию идеологии, понимая ее как очередной дискурсивный конструкт. Но ис- чезновение идеологии из поля зрения ученых произошло не сегодня и не вчера, и за этим стояло несколько причин: отход от теории тоталита- ризма с ее упрощенным пониманием идеологии как инструментального орудия; одновременное проникновение в исторический анализ методов социальных наук, которые основывались на универсальности социаль- ного развития и отрицали формирующую роль идеологии; и наконец, социальная история, возникшая как реакция на интеллектуальную историю, предпочитавшую высокую культуру и создававшую нарративы распространения идеологии сверху вниз. Установившийся сегодня в за- падной академической культуре постмодернистский климат – недоверие к гранднарративам, чья гегемонизирующая амбиция внушает опасения; 239 Ab Imperio, 3/2002           убеждение “пасторскую” власть как гарантию воспроизводства общественного режима. Какие теоретические и практические вопро- сы возникают при переносе этого подхода на изучение сталинского государства? Igal Halfin “Пасторская власть” – удобная модель для анализа советского революционного дискурса. В моем собственном исследо- вании я пытался показать, что взаимоотношения “следователь-под- следственный” в ходе бесконечных допросов по делу троцкистской оппозиции не могут быть поняты вне контекста патернализма, характерного для “пасторской власти”. В центре процесса “чисток” находился диалог между “оступившимся” товарищем и его следова- телем. При поверхностном взгляде сразу бросается в глаза конфрон- тационный характер ситуации: в то время как оппозиционер пытался минимализировать свою вину, следователи прилагали максимум предпочтение морального релятивизма и многозначного, ситуативного и перформативного прочтения субъективности – также затрудняет реги- страцию систем власти, генерирующих абсолютную интеллектуальную и эмоциональную преданность. В область советологии идеология вер- нулась недавно. Возвращение произошло в серии работ, представивших идеологию как формирующую силу “советского проекта”. Эти иссле- дования были заклеймены другими историками как неототалитарные по духу, и, возможно, их концептуальный вклад оказался недооценен, но справедливость требует признать, что в этих исследованиях пред- лагается монологичная трактовка идеологии как определенного набора идей, которые действуют неумолимо и предшествуют их апроприации и персонализации на индивидуальном уровне. Наиболее явно недоверие к идеологии проявляется в истории по- вседневной жизни (Alltagsgeschichte) – плодотворно развивающейся об- ласти социальной истории. Особенно поражает то, что Alltagsgeschichte пользуется наибольшей популярностью в контексте изучения одного из наиболее идеологических (осознанно идеологических) режимов современности – Третьего Рейха. Само допущение идеологического режима, как кажется, должно выдвигать вопросы о том, как люди жили “на самом деле” и как развивалась их повседневность – сфера, которая воспринимается как лежащая вне пределов “партийной” или “государ- ственной” идеологии. Таким образом, приверженцы Alltagsgeschichte сознательно разводят предмет своего анализа и идеологические про- 240 Интервью с И. Халфиным и Й. Хелльбеком           усилий, чтобы выявить все его прегрешения. Однако на поверку ока- зывается, что задача следователя была гораздо сложнее: недостаточно было выяснить, какие именно шаги против партийного большинства предпринял подследственный, надо было также установить степень его сознательности. Суть отступничества проявлялась в намерени- ях, в душевном состоянии оппозиционера, а не в его действиях. В этом смысле интересы следователя и подследственного совпадали: и тот и другой искали рецептов “излечения” как парии в целом, так и душ партийцев. Оппозиционеры часто признавались, что хотели бы следовать партийному большинству, но не могут расстаться со своими убеждениями. К ним направляли опытных агитаторов не для “промывки мозгов”, а для “идеологической проработки” актуальных вопросов и “сознательного усвоения” партийной линии. Именно так воспринимали это “исправленные” троцкисты, которые письменно екты однопартийного государства, выдвигая на первое место инди- видуальных акторов и кластеры локальных значений (Eigen-Seinn), в которых они существовали. В результате они создают разрыв в пере- воде, который масштабные гомогенизирующие планы государства не смогли преодолеть. Но прежде чем перейти к критике этой позиции, я скажу еще несколько слов об идеологии. Моя трактовка идеологии в советском контексте не строится на от- дельно взятой теоретической модели (а их в этой области множество). Все наиболее интересные модели такого рода, на мой взгляд, так или иначе примыкают к марксистской традиции определения идеологии как натурализации существующей реальности, изображая ее невос- приимчивой к изменениям. Этот подход может быть применен и к советскому случаю в том смысле, что коммунистическая идеология – саморепрезентация режима – маскировала действительные отношения власти в советской среде. Но эта перспектива затушевывает качественно иной статус идеологии в коммунистическом контексте. В отличие от, скажем, буржуазной идеологии, целью которой являлось воспроиз- водство существующего буржуазного порядка и которую стремилась оставаться прозрачной, действуя неявно, ниже уровня сознательного мира, коммунистическая идеология была нарочитой и преобразующей, нацеленной скорее на сознание, нежели на политическое подсозна- тельное. Это была открытая программа действий, схема мира, который следовало воплотить. Для индивидуума коммунистическая идеология 241 Ab Imperio, 3/2002           заявляли об “отказе” от оппозиционных взглядов и стремились вернуться к партийной работе. Было бы ошибкой обвинять их в коллективной симуляции: историки, поступающие таким образом, становятся на позицию всезнающих следователей и видят в оппо- зиционерах двурушников. Парадоксальным образом такой недовер- чивый подход к текстам (мол, раскаявшиеся троцкисты говорили то, что хотел слышать Сталин) воспроизводит подозрительность и пренебрежение к языку подследственных, характерное для эпохи больших “чисток”. Чтобы гарантировать душевное здоровье общества, представители партийного аппарата должны были прибегать к “пасторской власти”. Выдвигая на первый план вопрос об идеологически легитимном исправлении советского человека, “пасторская власть” эффективно разрушала различие между “авторитарным” и “братским” варианта- была тотальным сознанием, и она требовала поднятия его субъективной психологии до этого высочайшего уровня сознательности. Функционирование коммунистической идеологии на индивидуаль- ном уровне исследовано плохо. Вопрос, которым следовало бы задаться: что реально идеология предлагала индивидуумам, вне зависимости от ее инструментального использования? Почему она привлекала, что в ней было привлекательного? Какие части идеологического текста ин- дивидуум апроприировал, и какие являлись результатом продуктивного взаимодействия между идеологией и “Я”? Ханна Арендт отметила, что идеологии “всегда содержат в себе логику стоящей за ними ‘идеи’”. В идее уже заложен логический процесс, который разворачивается в идеологии.2 Создается впечатление, что для Арендт идеология не является готовым, артикулированным текстом; скорее, она распако- вывается, как заархивированная компьютерная программа, в про- цессе индивидуального использования. Однако Арендт не интересует индивидуум как активный субъект. Для нее идеология сама является движущей силой, которая, сталкиваясь с индивидуумом, уничтожает субъективность: “идеологическое мышление… независимо от любого [индивидуального] восприятия” и представляет собой “эмансипацию мысли от пережитого и переживаемого”.3 2 H.Arendt. Elemente und Urspr…

Новости / Россия – Германия: восприятие и мотивы

Подобный стиль мышления вообще свойственен просвещенческой модели познания – найти рациональную схему или закономерность и объяснить ей множество происходящих событий. Мы впитывали идеалы Просвещения несколько столетий. Но они не свободны от недостатков. Дело в том, что нередко в единую канву увязываются принципиально разные события. С точки зрения модели, она смотрится вполне логично и стройно. Но на деле события могут иметь совершенно разные причины. Например, пятидневную войну с Грузией 2008 года и события на Украине 2014 года соблазнительно увязать в единую логику. В реальности у каждого из этих эпизодов были свои причины и мотивы. В теории их можно обобщать понятием «агрессивной политики Москвы». И на самом деле это обеспечивает понятную для восприятия картину, сообщает учёному определённый интеллектуальный комфорт – вот оно! Вот ключ к пониманию происходящего. Однако на практике это вряд ли объяснит поведение России в каждом конкретном случае – слишком много деталей остаётся в тени. Другой пример модели – «режим Путина». Подобная модель встречается и в научных работах, и в политических текстах. Через условный режим или личность увязываются разные события. Невольно складывается ощущение всемогущества отдельных фигур или институтов, которое трудно воспринимать без скепсиса. Вне всяких сомнений, лидеры и система институтов имеют значение. Но можно ли ставить их во главу угла всей модели? Большой вопрос.

По иронии наше восприятие Запада подчинено сходным моделям. Мы тоже строим свои модели и совершенно в той же логике пытаемся их рационализировать, объединяя слабо связанные друг с другом события. «Цветные революции» – единый и коварный план. Критические публикации в адрес России – общий фронт информационной войны. Югославия – Афганистан – Ирак – Ливия – Сирия и так далее – проявление гегемонизма США. Мигранты – сексуальные меньшинства – популизм – протесты – признаки неизбежного загнивания Запада. Схематизм отечественного мышления не отстаёт от западного.

Очевидно, что нам трудно обойтись без моделей. Так устроено наше мышление. А их рационализация к тому же создает иллюзию правильности модели. Уверовав в её истинность, мы начинаем говорить менторским тоном, а попытка отражения реальности приближается к проповеди. К порождениям нашего мышления нам и самим следует относиться со здоровой долей скепсиса и самокритики.

Что конкретно это означает для понимания мотивов политики России и Германии?

«Расшифровывая» российскую политику, мне кажется важным учитывать характер России как игрока на международной арене. Это великая держава, для которой интересы безопасности являются одним из существенных мотивов поведения. Чувство уязвимости и оборонительное поведение – важный движущий фактор российской политики. По-своему это тоже искаженный взгляд на реальность. Но многие действия России типичны для поведения крупных и мелких держав, преследующих свои интересы. Blame game – не лучший способ для дискуссии. Но с точки зрения морали, операция России в Сирии вряд ли чем-то лучше или хуже операции США. Отравление Скрипалей столь же омерзительно (неважно кто и зачем его совершил), сколь и расчленение журналиста Джамаля Хашогги. Убийство Торнике Хангошвили с позиций морали вряд ли дороже или дешевле уничтожения генерала Касема Сулеймани. Предполагаемая российская атака на серверы Бундестага хронологически рядом с замятым скандалом о прослушивании телефона главы государства со стороны ключевого союзника. Этот список можно продолжать. И большого удовольствия он не доставит. Как и грязные углы кухонь, на которых готовятся блюда внешней политики.

Значит ли, что такие события нужно игнорировать? Нет. Мораль требует осуждения любого такого действия независимо от его источника. А реальная политика – конкретных мер сдерживания. Проблема в том, что в политике и осуждение, и сдерживание носят избирательный характер. Мы осуждаем одно, но закрываем глаза на другое. Сдерживаем одних, но избегаем связываться с другими. Россия для многих была и будет неудобным партнёром. Равно как и самой России будут причинять неудобства другие. Вопрос в том, как именно управлять такими «неудобствами»? Я думаю, что здесь нет общей схемы. Каждый сложный эпизод потребует отдельной настройки и подходов ad hoс.

Объективная и субъективная стороны восприятия

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (oxford.universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования. дата: 19 сентября 2021 г.

Глава:
(стр.105) Глава 5 Объективная и субъективная стороны восприятия
Источник:
Визуальный опыт
Автор (ы):

Алан Гилкрист

Издатель:
Oxford University Press

DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780199597277.003.0006

У каждого перцептивного опыта есть объективная и субъективная стороны. Мы видим размер объекта независимо от расстояния, но мы также видим, что удаленные объекты проецируют меньшие изображения. Ранние современные концепции были сосредоточены на локальной стимуляции и, следовательно, на субъективном аспекте. Гельмгольц и Геринг подчеркивали объективный аспект. Гельмгольц разделил визуальный опыт на две стадии: ощущение представляет субъективную сторону, а восприятие через когнитивные процессы — объективную сторону.Гештальт-теория отрицает этот дуализм, отвергая как сенсорные, так и когнитивные стадии. Несмотря на свидетельства обратного, дуализм ощущения / восприятия сохраняется в моделях яркости и теориях прошлого опыта. То, что мы можем определять угол обзора и яркость, не означает, что это необработанные ощущения, на основе которых строится восприятие размера и легкости. Постоянство размера и цвета действительно визуально, а не познавательно. Инструкции испытуемым в экспериментах со зрением должны избегать проксимального режима, с одной стороны, и когнитивных суждений, с другой.

Ключевые слова: постоянство цвета, угол зрения, яркость, яркость, когнитивные процессы, постоянство размера

Для получения доступа к полному тексту книг в рамках службы для получения стипендии

Oxford Online требуется подписка или покупка. Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этой книге, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш FAQs , и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста связаться с нами .

Что такое субъективное восприятие? (с иллюстрациями)

Субъективное восприятие — это способ, которым человек видит физический мир на основе работы его собственного мозга и сенсорных систем.У каждого человека есть мозг, сенсорные системы и когнитивные структуры, которые отличаются от тех, которыми обладают все остальные. Таким образом, нельзя однозначно сказать, что он слышит или видит именно то, что слышат или видят другие люди. Проблема субъективного восприятия очень важна в философии, науке о мозге и психологии и является серьезным препятствием для установления окончательной объективности научных открытий. Восприятие можно разделить только через общение, и не существует такой формы общения, которая могла бы идеально выразить восприятие одного человека другому.

Часто обсуждаемый пример субъективного восприятия — это вопрос о том, воспринимает ли каждый цвет одинаково или нет.Многие люди, даже дети, в какой-то момент приходят к осознанию того, что, не будучи в чьем-то сознании, они не могут знать, видят ли другие люди тот же «желтый», что и они. Световые волны, которые достигают глаз каждого человека, одинаковы, но нельзя знать, обрабатывают ли глаза и мозг световые волны одинаковым образом. Восприятие мира двумя разными людьми может иметь тонкие различия или сильно различаться. Субъективный характер восприятия делает невозможным окончательное знание.

Для некоторых субъективное восприятие — это просто интересный вопрос для размышлений, но он чрезвычайно важен для науки.Многие научные эксперименты основаны на наблюдениях, а неколичественные наблюдения обычно основаны на восприятии. Однако восприятие не дает чистого представления о физическом мире, поскольку сенсорная информация проходит через перцептивные, неврологические и когнитивные фильтры. Невозможно даже знать с уверенностью, что фильтрованный взгляд одного человека на мир такой же, как у другого человека. Это поднимает вопрос о том, как наука может претендовать на предоставление объективных результатов о мире, когда эти открытия основаны на субъективном восприятии.

На протяжении всей истории многие философы размышляли и писали о проблеме субъективного восприятия.Некоторые утверждают, что, хотя люди не могут напрямую знать физический мир, человеческого восприятия достаточно для разумного обсуждения и изучения воспринимаемого мира. Другие доводят это до крайности и заявляют, что объективного внешнего мира не существует — или, по крайней мере, что внешний мир полностью непознаваем и что попытки исследовать и понять его совершенно бесполезны.

Субъективное восприятие времени и хорошее старение: обзор концепций и эмпирических исследований — мини-обзор — FullText — Gerontology 2017, Vol.63, №4

Абстрактные

Люди навязывают субъективные, связанные со временем интерпретации своего существования, и восприятие времени является важным аспектом развития продолжительности жизни. В этом мини-обзоре мы понимаем субъективное время как то, как люди субъективно воспринимают и оценивают протекание своей личной «объективной» жизни. В (геро) психологии был разработан широкий спектр конструктов и операционализаций для фиксации субъективного времени, включая перспективу времени в будущем, личные цели или автобиографические воспоминания.Чтобы теоретически интегрировать этот, но слабо связанный корпус литературы, мы предлагаем концептуальную модель субъективных концепций времени в соответствии с двумя измерениями: временным направлением (прошлое, настоящее, будущее) и тематическим полем (продолжительность / расширение, упорядоченное во времени содержание жизни, оценки, отношения и образ мышления, зависящие от времени). Эта концептуальная модель субъективного восприятия времени создает основу для обзора эмпирической литературы, касающейся ассоциаций субъективного времени с результатами развития (т.е., субъективное благополучие и физическое здоровье) в среднем и позднем взрослом возрасте. Эмпирические данные подтверждают, что субъективные представления о времени являются непротиворечивым предиктором благополучия и здоровья. Положительное субъективное восприятие времени (т. Е. Расширенный взгляд на будущее, акцент на положительном содержании прошлой и будущей жизни и благоприятные оценки, связанные со временем) были связаны с более высоким благополучием и лучшим физическим здоровьем, в то время как отрицательное субъективное восприятие времени в целом были связаны с более низким уровнем здоровья и благополучия.При сопоставлении субъективного восприятия времени, ориентированного на прошлое и будущее, оказывается, что субъективное восприятие времени, ориентированное на прошлое, изучается в первую очередь в отношении субъективного благополучия, в то время как ориентированное на будущее восприятие времени играет ключевую роль как в отношении физического здоровья, так и самочувствия. -существование. В заключение мы утверждаем, что более сильная интеграция субъективных временных конструкций в модели регуляции развития может углубить наше понимание человеческого развития на протяжении всей жизни. С этой целью мы призываем к теоретической и эмпирической взаимосвязи между пока еще слабо связанными концептуальными разработками, относящимися к субъективному времени.Эти усилия должны сопровождаться расширением методологических процедур (например, реализация лонгитюдных исследовательских проектов, а также сосредоточение внимания на самых старых-старых), чтобы сформировать «теорию продолжительности жизни субъективного времени».

© 2017 S. Karger AG, Базель


Течение времени — очевидный факт, о котором обычно не думают в повседневной жизни. Однако, если его довести до осознания, мониторинг себя во времени становится существенной частью самопознания индивидов [1].Временные сравнения с прошлыми «я» или размышления о количестве времени, оставшемся для достижения цели, — это всего лишь два примерных способа, с помощью которых восприятие времени влияет на поведение и принятие решений на протяжении всей жизни. В этом обзоре мы исследуем концепции и открытия, связанные с фундаментальной способностью человека «путешествовать во времени» и интерпретировать временные измерения своей жизни в процессе старения [2].

Учитывая настоятельную необходимость концептуализировать человеческое развитие в зависимости от времени, полезность различных «объективных» временных метрик (например,g., хронологический возраст, расстояние до смерти) стала основной темой геронтологических исследований сегодня [например, [3]]. Кроме того, часто используемые самооценки основаны на диахроническом мышлении и могут существенно различаться в зависимости от используемых временных рамок (то есть прошлых, настоящих или будущих временных рамок). Например, самооценка здоровья в будущем является независимым предиктором смертности по сравнению с обычной оценкой здоровья в настоящее время [4]. В целом, субъективные представления о личной жизни и старении растут в поведенческой науке и в исследованиях старения в целом и доказали свою полезность для прогнозирования результатов развития сверх хронологического возраста [5,6,7,8,9].Теоретические и концептуальные разработки в этой области (которые будут рассмотрены ниже), похоже, пока остаются слабо связанными, если не разрозненными.

Таким образом, в этом мини-обзоре мы предлагаем концептуальную организацию концепций и теоретических подходов, связанных с субъективным временем. Эта концептуальная модель создает основу для синтеза результатов эмпирических исследований с акцентом на последствиях старения. Из-за недостатка места мы ограничиваем наш анализ ключевыми результатами, то есть здоровьем и благополучием.Обзор заканчивается обсуждением полезности субъективного времени в теориях развития продолжительности жизни и набором новых предположений, имеющих важное значение для будущих исследований субъективного времени и старения.

Наш выбор концепций, включенных в этот обзор, был основан на нашем понимании субъективного времени как способа, которым люди субъективно воспринимают и оценивают протекание своей личной «объективной» жизни и значение, которое они ей придают. Следовательно, субъективное время охватывает субъективное восприятие человеком продолжительности, расширения, содержания и значимости его / ее индивидуальной продолжительности жизни от рождения до смерти.

Предложение концептуальной модели субъективного времени

Концепции, относящиеся к субъективному времени, включают в себя различные явления, например перспективу будущего времени, личные цели, автобиографические воспоминания. В нашей концептуальной модели субъективного времени мы предлагаем, чтобы конструкции, относящиеся к субъективному времени, можно было классифицировать в матрицу полей 3 × 3, состоящую из 2-х мерного временного направления и тематического поля (см. Рис. 1).

Рис. 1

Концептуальная модель субъективного времени: группировка существующих концепций по 2 измерениям временного направления и тематического поля.

Временное направление относится к понятию «триадической временной ориентации». Он утверждает, что субъективное время состоит из личного прошлого, настоящего и будущего — точка зрения, которую отстаивают как философы, так и психологи, занимающиеся вопросами определения продолжительности жизни [5,10], и отражаются в нейрокогнитивных способностях, таких как автономное сознание [2].

Тематическое поле различает следующие 3 аспекта: (1) продолжительность или развитие личной жизни и субъективное расширение своего будущего; (2) упорядоченный во времени жизненный контент , который включает жизненные события и переживания, относящиеся к прошлой жизни, а также возможное содержимое будущей жизни; и (3) , связанные со временем, , , оценки, отношения и установки, , применяемые к протеканию личной жизни, что относится в первую очередь к оценочным суждениям о прошлом опыте и будущих ожиданиях и распространяется на оценочные когнитивно-поведенческие схемы.Чтобы проиллюстрировать различия и взаимозависимости между тремя аспектами тематического поля, мы возьмем пример с 65-летним мужчиной, который только что вышел на пенсию. С точки зрения продолжительности / расширения, 40 лет его прошлой трудовой жизни могут показаться этому человеку бесконечными, в то время как 20 лет, которые он может ожидать прожить после выхода на пенсию, могут показаться очень коротким временем, оставшимся в жизни. Что касается упорядоченного по времени содержания жизни, оглядываясь на свою трудовую жизнь, он может сначала подумать о бесчисленных часах, проведенных на работе, не видя, как растут его дети, поэтому имея цель проводить как можно больше времени со своими внуками в те годы, чтобы прийти.Что касается оценок, отношения и образа мыслей, связанных со временем, этот человек может иметь тенденцию останавливаться на упущенных возможностях, в то же время сохраняя оптимизм в отношении достижения целей, поставленных на будущее.

Добавляем к рисунку 1, таблица 1 охватывает 3 тематических поля, а также соответствующие подтемы и квалифицирует их по-разному. Сначала определяется каждая подтема, включая ее связь с субъективным временем. Во-вторых, мы исследуем, какие функции эти субъективные концепции времени выполняют в качестве мотивационного фактора для регуляции развития.В-третьих, мы обращаемся к разумным предположениям о том, как проявления каждой конструкции (и, в конечном итоге, ее мотивационные функции) меняются на протяжении взрослой жизни.

Таблица 1

Определение, мотивационная функция (и) и динамика продолжительности жизни существующих концепций, связанных с субъективным временем

Восприятие времени как продолжительности / увеличения личной жизни

Понятия, связанные с субъективной продолжительностью / развитием времени хотя они и имеют фундаментальное значение для человеческого существования и развития, им уделяется мало внимания в теориях развития продолжительности жизни.Однако предположения о его мотивационных последствиях могут быть выведены из теории социально-эмоциональной избирательности [SST; [7]]. SST, вероятно, является наиболее влиятельной теорией, связанной с субъективным временем и человеческим развитием, и исследует, как воспринимаемое расширение оставшейся будущей жизни 1 влияет на мотивационные процессы. Центральное предположение состоит в том, что с расширением будущего времени становится все более ограниченным в старости, люди переключаются с ориентированных на будущее целей на приоритетность целей, ориентированных на настоящее, таких как получение эмоционального значения и удовлетворения.Учитывая это повышенное внимание к эмоциональным состояниям, восприятие своего будущего как ограниченного должно мотивировать попытки улучшить субъективное благополучие. Подобно будущему временному расширению, субъективная продолжительность / прогресс ( прошлое и настоящее ) время может иметь последствия для оценки данного количества времени как (не) достаточного для достижения цели. Следовательно, ускоренное восприятие времени может также вызвать восприятие ограничений на протяжении всей жизни и может мотивировать преследование социально-эмоциональной цели.

Теория временной саморегуляции [[11]] утверждает, что будущее расширение времени является предиктором поведения, связанного со здоровьем. Он считает, что расширение времени в будущем влияет на намерение заниматься поведением, защищающим здоровье, с долгосрочными преимуществами, потому что расширение времени в будущем дает оценку вероятности получения прибыли от поведения, связанного со здоровьем. Следовательно, ожидается, что открытое будущее расширение времени будет связано с улучшением физического здоровья за счет здорового поведения.

Восприятие времени как упорядоченного во времени жизненного содержания

Две концепции : вспоминание личного прошлого и осознание своего личного будущего играют ключевую роль в развитии продолжительности жизни с точки зрения поддержания непрерывности [12] и условия мотивации настоящего поведения и стремления к цели [13].Субъективное восприятие времени с точки зрения упорядоченного во времени содержания жизни рассматривается в рамках мотивационных теорий развития продолжительности жизни, таких как теория контроля продолжительности жизни [14] или двухпроцессная модель достижения цели и корректировки цели [15]. Теории утверждают, что работа над выполнением своих планов на будущее путем осуществления первичного контроля необходима для реализации своего потенциала развития. В то же время адаптивные функции первичного контроля ослабевают с уменьшением ресурсов действия (например, времени, оставшегося жить) в дальнейшей жизни.Следовательно, с возрастом гибкая корректировка целей и ретроспективное отражение своей жизни могут выполнять все более важные функции по преодолению жизненных несоответствий, создавая чувство согласованности и поддерживая высокий уровень благополучия в дальнейшей жизни.

Восприятие времени как связанных со временем оценок, установок и установок

Третье измерение нашей классификационной схемы фокусируется на валентности, которая доминирует в припоминании или ожидании жизненных событий. Соответствующие концепции, которые появляются в литературе, могут быть отнесены к когнитивным мышлениям по отношению к прошлому опыту (e.ж., размышления, сожаление) и установки на будущее, (например, оптимизм, беспокойство). Кроме того, отношения к старению 2 включают оценки прошлого и настоящего со ссылкой на возрастные нормы и возрастные стереотипы. Концепция, которая касается эмоциональной валентности и поведенческих тенденций, связанных с прошлым, настоящим, , и будущим , и имеет потенциал для интеграции трех временных направлений, была представлена ​​Зимбардо и Бойдом [16] с их концептуальной моделью « временная перспектива.Зимбардо и Бойд выделили 5 оценочных временных ориентаций: позитивное прошлое, негативное прошлое, гедонистическое настоящее, фаталистическое настоящее и будущее.

Конструкции, классифицируемые по измерению связанных со временем оценок, установок и установок, выходят за рамки восприятия времени как упорядоченного по времени содержания жизни в том смысле, что они включают явную оценку содержания прошлой и будущей жизни. В своей теоретической работе о «отражении жизни» Штаудингер [17] предположила, что именно такая дальнейшая оценка и (ре) конструктивный анализ (в отличие от простого запоминания автобиографических событий) связаны с приспособлением в дальнейшей жизни.Что касается представлений о будущем, оказывается, что отрицательно и положительно валентные мысли выполняют отличительные мотивационные функции. В то время как оптимистические сценарии о будущем стимулируют целенаправленное поведение [18], негативные или пессимистические ожидания в отношении будущего могут мотивировать превентивное поведение и упреждающее копирование — особенно в пожилом возрасте, когда потери в развитии становятся более реалистичным представлением будущего [например, [19]] .

Промежуточное заключение

Наше предложение концептуальной модели субъективного времени нацелено на общую картину, которая является предметом научных дискуссий.Во-первых, мы признаем, что в некоторых случаях 3 тематических поля можно разделить только на аналитическом уровне. Следовательно, отнесение определенных конструкций к трем тематическим полям не является определенным, поскольку некоторые концепции охватывают аспекты нескольких тематических полей (например, временная перспектива будущего, отношение к старению). Во-вторых, остается открытым вопрос, существуют ли 3 предложенных тематических поля параллельно или включают в себя какое-то иерархическое упорядочение. Например, ограниченный взгляд на будущее может вызвать осознание меньшего количества жизненных событий, которых можно ожидать в личном будущем, что, в свою очередь, может привести к более пессимистическому мышлению в отношении будущих ожиданий.В-третьих, на первый взгляд рисунок 1 может предполагать, что в субъективном восприятии времени преобладают временные рамки, ориентированные на прошлое и будущее, в то время как опыт настоящего момента играет лишь ограниченную роль. Единственная отчетливая конструкция, ориентированная на настоящее, кажется, гедонистическая ориентация на настоящее время (как часть «эмоциональной валентности и поведенческих тенденций, связанных с прошлым, настоящим и будущим»). Такой разрыв в отношении продолжительности / расширения и упорядоченного во времени содержания субъективных восприятий времени может быть связан с мимолетностью настоящего момента, который, следовательно, недоступен для обширного отражения содержания.Однако, как показано через белые прямоугольники, идущие из прошлого или будущего в настоящий момент, присутствие — это временные рамки, в которых реализуются представления о прошлом и будущем (например, посредством сравнений прошлого и настоящего), и, таким образом, представляет собой связь между прошлое и будущее.

Эмпирические ассоциации субъективного времени с субъективным благополучием и физическим здоровьем

Наш обзор эмпирической литературы организован по трем тематическим областям нашей концептуальной модели (снова см. Рис.1 и таблица 1). Мы сосредоточили внимание на ключевых показателях успешного старения, а именно на субъективном благополучии и физическом здоровье, которые были операционализированы несколькими конструктами (субъективное благополучие: удовлетворенность жизнью, положительные и отрицательные аффекты и депрессивные симптомы; физическое здоровье: объективное и субъективное здоровье, физическое функционирование и смертность). Мы включили ключевые исследования, которые были опубликованы с 2000 года, и использовали следующие критерии отбора: (1) оценка как минимум 1 субъективной временной конструкции с помощью хорошо зарекомендовавшего себя инструмента 3 , (2) включение как минимум 1 показателя результата субъективное благополучие или физическое здоровье, (3) выборка взрослых людей среднего и / или старшего возраста, отобранная из доклинической популяции.В нашем отборе также учитывались методологические аспекты, то есть размер и репрезентативность выборки исследования, чтобы обеспечить высокое качество представленных результатов. Наконец, мы отдали приоритет исследованиям продольного или метааналитического характера, где это возможно.

Восприятие времени как продолжительности / увеличения личной жизни

В предстоящем исследовании применяются методы мгновенной экологической оценки к воспринимаемой продолжительности / прогрессии времени , признавая его непрерывный мониторинг в повседневной жизни и ссылки на настоящий момент.Джон и Лэнг [20] исследовали влияние ускоренного восприятия времени на благополучие в выборке взрослых людей. Люди, которым в повседневной жизни казалось, что время течет быстрее, сообщали о лучшем настроении, чем люди с более медленным субъективным течением времени. Учитывая дизайн поперечного сечения, направление эффектов, а также лежащие в основе механизмы остаются неясными.

Что касается расширения будущего времени , накопились исследования, показывающие, что расширенная временная перспектива будущего связана с более высоким уровнем благополучия, на что указывает более высокий положительный аффект и удовлетворенность жизнью, а также меньшее отрицательное влияние и меньшее количество депрессивные симптомы [21,22,23].Точно так же было обнаружено, что расширенная временная перспектива будущего связана со снижением риска смертности через 6,5 лет [24]. Эффект может быть опосредован поведением, связанным со здоровьем, например физической активностью [25].

Промежуточное заключение

В то время как SST [7] утверждает, что ограниченное расширение времени в будущем мотивирует более пристальное внимание к социально-эмоциональным целям, эмпирические данные показывают, что такое повышенное внимание к социально-эмоциональным целям необязательно может привести к более высокому уровню благополучия. -бытие: расширенное (не ограниченное) расширение времени в будущем было связано с более высоким уровнем благосостояния.Таким образом, хотя люди с ограниченным временным интервалом в будущем оптимизируют социально-эмоциональные цели, им может быть необходимо также сохранить открытость для новой информации и возможностей для поддержания благополучия. Что касается здоровья, эмпирические данные подтверждают теорию временной саморегуляции, которая постулирует, что расширенный взгляд на будущее ведет к улучшению здоровья за счет профилактического поведения, связанного со здоровьем [11].

Восприятие времени как упорядоченного по времени содержания жизни

O’Rourke et al.[26] обнаружили, что связь между вспоминанием личного прошлого и благополучием зависит от функций воспоминаний. Они обнаружили, что самоположительные режимы (например, решение проблем) воспоминаний приводят к более высокому благополучию через 16 месяцев, в то время как самонегативные режимы (например, уменьшение скуки) были связаны с более низким благополучием и также оказывали больший эффект. .

Цели, как центральная часть осознания своего личного будущего , становятся все более важными в старости, когда ресурсы начинают сокращаться.Неудача может вызвать эмоциональный стресс и проблемы со здоровьем. Врош [27] утверждал, что люди могут избежать этих негативных последствий, если они откажутся от недостижимых целей и займутся новыми значимыми целями. Ряд исследований показал, что способность к отвлечению от цели снижает негативные эмоции и тем самым способствует укреплению физического здоровья. Напротив, возможности повторного достижения цели не предсказывали результатов, связанных со здоровьем, но были положительно связаны с психологическим благополучием [27].

Было обнаружено, что помимо целей, менее связывающие ожидания относительно будущего предсказывают результаты развития. Положительные ожидания в отношении здоровья в будущем (а не ретроспективные изменения здоровья) были связаны с более низким риском смертности в течение 10-летнего периода [4]. Желание жить или адаптивное поведение, связанное со здоровьем, были предложены в качестве опосредующих путей в этой ассоциации. Кроме того, кажется важным рассмотреть соответствие между ретроспективными, настоящими и предполагаемыми / ожидаемыми оценками самого себя.Люди, недооценившие свое будущее «я», имели более высокий уровень благополучия на 12 месяцев позже, чем те, кто переоценивал свое будущее [28]. Сопоставимые результаты были получены Lang et al. [29]. В более зрелом возрасте недооценка удовлетворенности жизнью в течение 5-летнего интервала была связана с более низкими коэффициентами риска инвалидности или смертности через 10 лет. Авторы пришли к выводу, что предвидение плохого будущего иммунизирует себя от возможных угроз и усиливает ранние (поведенческие) вмешательства, которые поддерживают благополучие в долгосрочной перспективе.

Промежуточное заключение

Как обсуждалось выше, прогнозирование, планирование и достижение целей являются важными стратегиями в первой половине жизни, обеспечивающими рост и развитие. В соответствии с теоретическими предположениями [14,15], эмпирические данные показывают, что потеря ресурсов в старости требует корректировки целей [27]. В идеале осознание потенциальных будущих потерь может служить спусковым крючком для активных усилий по преодолению трудностей [29]. В то же время проактивная конфронтация с историей своей жизни с точки зрения воспоминаний способствует созданию чувства согласованности и последовательности, тем самым способствуя высокому уровню благополучия [26].

Восприятие времени как связанных со временем оценок, установок и установок

Большинство исследований, посвященных установкам в отношении прошлого переживаний , сосредоточены на негативных мыслях, таких как размышления, которые были связаны с депрессивным настроением как поперечно, так и продольно [ 30]. Авторы пришли к выводу, что размышления надолго заставляют людей сталкиваться с негативными мыслями и воспоминаниями, тем самым усиливая связанные с ними негативные эмоции. Беспокойство, отрицательно валентное мышление по отношению к будущим ожиданиям , также связано с ухудшением субъективного благополучия и физического здоровья [31].Связь со здоровьем усиливалась количеством повторяющихся мыслей. Ориентируясь на позитивное отношение к будущим ожиданиям, Stern et al. [32] спросили участников, надеются ли они на свое будущее. Безнадежные люди имели значительно более высокую вероятность умереть на 5,2 года позже, чем подающие надежды участники. В дальнейшем рост оптимизма за 4-летний период был связан с улучшением самооценки здоровья и меньшим количеством хронических заболеваний [33]. Вурм и Беньямини [34] показали, что диспозиционный оптимизм может также нейтрализовать опасные эффекты отрицательного отношения к старению , которое иначе было показано как фактор риска для физического здоровья [35].

Изучая эмоциональную валентность и поведенческие тенденции, связанные с прошлым, настоящим и будущим , Десмитер и Де Рэдт [36] обнаружили, что ориентированные на будущее люди (которые сосредотачиваются на будущих наградах) имеют более положительный эффект. Люди с позитивной ориентацией на прошлое сообщали о более высоком уровне удовлетворенности жизнью, тогда как люди с негативным взглядом на прошлое с большей вероятностью сообщали о негативном аффекте и депрессивных чувствах. Гедонистический взгляд на настоящее был связан с более позитивным аффектом, тогда как фаталистический взгляд на настоящее был связан с более депрессивными симптомами.

Промежуточное заключение

В целом и в соответствии с теоретическими соображениями положительно валентные оценки, отношения и образ мышления, связанные со временем, связаны с улучшением самочувствия и лучшим физическим здоровьем, в то время как отрицательно валентные оценки, отношения и образ мышления ведет к снижению уровня здоровья и благополучия.

Заключение и перспективы

В этом мини-обзоре мы разработали концептуальную модель субъективного времени в соответствии с двумя измерениями: временное направление (прошлое, настоящее, будущее) и тематическое поле («продолжительность / расширение», «упорядоченная во времени жизнь». содержание »и« связанные со временем оценки, отношения и образ мышления »).В заключение мы сначала резюмируем ключевые идеи, которые вытекают из обзора эмпирических ассоциаций субъективного времени с основными конечными точками успешного старения. Затем мы намечаем направления для будущих исследований и построения теории.

Представления о субъективном времени стали последовательным показателем здоровья и благополучия в среднем и позднем возрасте. Что касается «продолжительности / расширения» субъективного времени, интересно, что, несмотря на мотивационный сдвиг в сторону эмоционально-ориентированных целей, поставленных SST, исследования, изучающие отношения между будущим расширением времени и благополучием, появились в эмпирической литературе только недавно.Эти данные свидетельствуют о том, что более ограниченный взгляд на будущее связан с более низким уровнем благополучия [22]. Понимание основных механизмов этой ассоциации (например, ограничения ресурсов, которые могут препятствовать достижению эмоциональной цели или неспособность сохранить открытость для новых возможностей) требует дальнейших эмпирических исследований. Аналогичным образом, динамика продолжительности жизни в отношении «субъективной продолжительности / хода времени» требует дополнительных исследовательских усилий, а также теоретических размышлений в будущем. В целом, кажется, что субъективное восприятие времени с положительной валентностью связано с более высоким уровнем благополучия и лучшим физическим здоровьем, в то время как негативное субъективное восприятие времени в целом связано с более низким уровнем здоровья и благополучия.Этот последовательный образец ассоциаций был обнаружен в тематических областях «упорядоченное во времени содержание жизни» и «связанные со временем оценки, отношения и образ мышления». В то же время конструктивная и проактивная конфронтация с негативным содержанием будущей жизни, кажется, становится все более важной для адаптации с возрастом. Например, некоторые исследования показывают, что предвидение худшего будущего может оказаться полезным для сохранения благополучия, возможно, из-за упреждающих усилий по преодолению трудностей, вызванных негативными ожиданиями в будущем [28,29].Условия, при которых негативно валентные мысли о будущем способствуют адаптации в дальнейшей жизни, по-прежнему требуют дальнейших научных исследований.

Противопоставляя прошлое и будущее ориентации, кажется, что ориентированное на прошлое восприятие времени изучается в первую очередь в связи с благополучием (при этом отношение к старению является одним из важных исключений в этом отношении). Напротив, эмпирические связи со здоровьем и благополучием были установлены для ориентированного на будущее восприятия времени [4].Механизмы, которые связывают субъективное восприятие времени, ориентированное как на прошлое, так и на будущее, с результатами развития, требуют дальнейшего эмпирического исследования. Важный путь в ассоциации между будущими ориентациями и здоровьем, по-видимому, заключается в поведенческих усилиях, направленных на достижение или предотвращение будущей цели [25].

С более теоретической точки зрения мы полагаем, что наша попытка поместить существующие конструкции субъективного времени в контекст имеет эвристическую ценность. Во-первых, литература по концептуальным подходам к субъективному времени и соответствующим эмпирическим исследованиям разрознена, и наша схема может помочь лучше связать концептуально связанные исследовательские традиции.С этой целью необходимо одновременное рассмотрение различных концепций субъективного времени, чтобы получить более полное понимание концептуальных различий между конструктами и того, как временное направление и тематические аспекты субъективного времени влияют на здоровье и благополучие в дальнейшей жизни. Более того, изучение взаимодействия между различными концептуальными подходами поможет расширить наше понимание механизмов и условий, которые связывают субъективное время с результатами развития.Например, хотя SST (классифицируемый в рамках тематической области продолжительности / расширения) был очень продуктивным в своем концептуальном импульсе и эмпирическом переводе, новые разработки могут возникнуть, если будущее расширение времени будет рассматриваться вместе с другими подходами субъективного времени, которые могут функционировать как антецеденты [ например, отношение к старению, как в [22]], или как результат и посредники расширения времени в будущем (например, установка на будущее). Мы полагаем, что такое внимание к взаимосвязям через границы тематических областей и временных направлений приведет к более сложному пониманию субъективного времени и его роли в человеческом развитии по сравнению с выделением отдельных субъективных временных конструкций.

Во-вторых, наша концептуальная модель приводит к вопросу о том, существует ли какая-то иерархическая организация, встроенная в когнитивную обработку субъективного времени. Например, можно предположить, существует ли каскадный процесс восприятия ограничений продолжительности личной жизни, который заставляет сосредоточиться на конкретном упорядоченном во времени содержании жизни, что, в свою очередь, способствует определенным связанным со временем оценкам, отношениям и образам мышления. . Очевидно, что такие сложные вопросы нуждаются в дальнейшей концептуальной доработке в будущем и могут влиять на психологическую теорию субъективного грядущего времени.В этом отношении построение теории может выиграть от хорошо зарекомендовавших себя теоретических моделей, которые сосредоточены вокруг определенных субъективных концепций времени, таких как SST [7] или подходы к регулированию развития [27]. Однако другие семейства конструктов субъективного времени, такие как отношение к старению, были тщательно исследованы и доказаны как полезный предиктор результатов развития [35], хотя теоретическое обоснование лежащих в основе механизмов все еще недостаточно [9]. Возникающая теория субъективного времени должна будет закрыть эти пробелы в будущем.

В-третьих, поразительно то, что, несмотря на широкий возрастной диапазон, охватываемый рассмотренными эмпирическими исследованиями, внимание редко уделялось самой старой-старой подгруппе населения. При разработке теории субъективного времени, которая учитывает всю продолжительность жизни взрослого человека, может иметь особое значение узнать о субъективном времени и его психологической роли, когда время уходит, а человеческая система достигает наивысшего уровня уязвимости. . С этой целью нам также не хватает продольных данных, позволяющих проводить комплексное моделирование субъективного времени (в идеале — набора субъективных временных конструкций) на более длительных временных интервалах.

В заключение, мы приходим к трем положениям, которые могут дать новые импульсы для исследований субъективного времени и исследований психологического старения в целом: (1) концептуально мы считаем, что более сильная интеграция субъективных временных конструкций в модели регуляции развития углубляет понимание человеческое развитие на протяжении всей жизни; (2) как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне мы призываем к взаимосвязи различных исследовательских традиций, связанных с восприятием времени, будь то путем интеграции различных субъективных концепций времени в одну модель [e.g., [22]], или связав конструкции субъективного времени с объективными показателями времени, такими как расстояние до смерти [например, [37]]; (3) эмпирически необходимо расширить методологические процедуры (т. Е. Лонгитюдные планы исследования, а также сосредоточить внимание на самых старых-старых), чтобы собрать глубокие выводы о роли субъективных временных конструкций на протяжении всей взрослой жизни и информировать «Теория продолжительности жизни субъективного времени». В целом, мы ожидаем, что серьезное отношение к субъективному времени внесет свой вклад в концептуальные и эмпирические данные, ставящие под сомнение роль календарного возраста, который часто все еще играет слишком важную роль в качестве предиктора в исследованиях развития продолжительности жизни.

Благодарность

A.J. Датт получил стипендию от Konrad-Adenauer-Stiftung.


Список литературы

  1. Нейссер У .: Пять видов самопознания. Филос Психол 1988; 1: 35-59.
  2. Тулвинг Э. Хронестезия: осознанное осознавание субъективного времени; в Stuss DT, Knight RT (ред.): Принципы функции лобной доли. Oxford, Oxford University Press, 2002, стр. 311-325.
  3. Рам Н., Герсторф Д., Фаут Э, Зарит С., Мальмберг Б. Старение, инвалидность и смерть: использование показателей «время как процесс» и «время как ресурсы» для определения изменений на поздних этапах жизни.Res Hum Dev 2010; 7: 27-44.
  4. Ферраро К.Ф., Уилкинсон Л.Р.: Альтернативные меры самооценки здоровья для прогнозирования смертности среди пожилых людей: важнее ориентация на прошлое или будущее? Геронтолог 2005; 55: 836-844.
  5. Баарс Дж, Виссер Х: Старение и время: мультидисциплинарные перспективы.Амитивилль, издательство Baywood, 2007.
  6. Бойд Дж. Н., Зимбардо П. Г.: Временная перспектива, здоровье и риск; в Strathman A, Joireman J (ред.): Понимание поведения в контексте времени: теория, исследования и применение. Махва, Lawrence Erlbaum Associates, 2005, стр. 85-107.
  7. Карстенсен Л.Л.: Влияние чувства времени на развитие человека. Наука 2006; 312: 1913-1915.
  8. Löckenhoff CE, Rutt JL: Возрастные различия в восприятии времени и их значение для принятия решений на протяжении всей жизни; в Hess TM, Strough J, Löckenhoff CE (ред.): Старение и принятие решений: эмпирические и прикладные перспективы.Сан-Диего, Elsevier Academic Press, 2015, стр. 213-233.
  9. Диль М., Валь Х. В.: Исследование субъективного старения: новые разработки и направления на будущее. Нью-Йорк, Спрингер, 2015.
  10. Brandtstädter J, Rothermund K: Преднамеренность и время в человеческом развитии и старении: компенсация и корректировка целей в меняющихся контекстах развития; в Staudinger UM, Lindenberger U (ред.): Понимание человеческого развития: диалоги с психологией продолжительности жизни.Бостон, Kluwer Academic Publishers, 2003, стр. 105-124.
  11. Холл П.А., Фонг Г.Т.: Теория временной саморегуляции: модель индивидуального поведения в отношении здоровья. Health Psychol Rev 2007; 1: 6-52.
  12. Блак С., Ляо Х. В .: Я был, следовательно, я есть: создаю непрерывность, вспоминая свое личное прошлое.Int J Reminiscence Life Rev 2013; 1: 7-12.
  13. Аспинуолл Л.Г.: Психология мышления, ориентированного на будущее: от достижений к проактивному копированию, адаптации и старению. Motiv Emotion 2005; 29: 203-235.
  14. Хекхаузен Дж, Шульц Р. Теория контроля на протяжении всей жизни.Psychol Rev 1995; 102: 284-304.
  15. Brandtstädter J, Rothermund K: Динамика достижения цели и корректировки на протяжении всей жизни: двухпроцессная структура. Dev Rev 2002; 22: 117-150.
  16. Зимбардо П.Г., Бойд Дж. Н.: Рассматривая время в перспективе: действительный и надежный показатель индивидуальных различий.J Pers Soc Psychol 1999; 77: 1271-1288.
  17. Штаудингер У. М.: Отражение жизни: социально-когнитивный анализ обзора жизни. Преподобный Gen Psychol 2001; 5: 148-160.
  18. Карвер К.С., Шайер М.Ф., Сегерстрем СК: Оптимизм.Clin Psychol 2010; 30: 879-889.
  19. Lachman ME, Röcke C, Rosnick C, Ryff CD: Реализм и иллюзия временных взглядов американцев на их удовлетворенность жизнью: возрастные различия в реконструкции прошлого и предвидении будущего. Psychol Sci 2008; 19: 889-897.
  20. Джон Д., Ланг FR: Субъективное ускорение восприятия времени в повседневной жизни во взрослой жизни.Dev Psychol 2015; 51: 1824-1839.
  21. Hoppmann CA, Infurna FJ, Ram N, Gerstorf D: Связи между восприятием людьми будущего времени, индивидуальными ресурсами и субъективным благополучием в пожилом возрасте. J Gerontol B Psychol Sci Soc Sci 2015, Epub в преддверии печати.
  22. Brothers A, Miche M, Wahl H-W, Diehl M: Временная перспектива будущего и осведомленность о возрастных изменениях: изучение их роли в прогнозировании психологического благополучия.Psychol Aging 2016; 31: 605-617.
  23. Coudin G, Lima ML: Время идет хорошо: перспектива будущего и благополучие. Rev Int Psicol Ter Psicol 2011; 11: 219-232.
  24. Фрай П.С., Дебатс Д.Л.: Когнитивные убеждения и перспективы времени в будущем: предикторы смертности и долголетия.J Aging Res 2011; 2011: 1-13.
  25. Шталь С.Т., Патрик Дж. Х .: Временная перспектива взрослых позволяет прогнозировать их физическую активность. J. Gerontol B Psychol Sci Soci 2012; 67B: 413-416.
  26. O’Rourke N, Cappeliez P, Claxton A: Функции воспоминаний и психологического благополучия молодых и пожилых людей с течением времени.Aging Ment Health 2011; 15: 272-281.
  27. Wrosch C: Саморегулирование недостижимых целей и путей к качеству жизни; в Folkman S (ed): Oxford Handbook of Stress, Health, and Coping. Нью-Йорк, Oxford University Press, 2011, стр. 319-333.
  28. Ченг С.Т., Фунг Х.Х., Чан АКМ: Самовосприятие и психологическое благополучие: преимущества предвидения худшего будущего.Psychol Aging 2009; 24: 623-633.
  29. Ланг Ф. Р., Вайс Д., Герсторф Д., Вагнер Г. Г.: Прогнозирование удовлетворенности жизнью во взрослой жизни: преимущества видения темного будущего? Psychol Aging 2013; 28: 249-261.
  30. Бринкер Дж. К.: Размышления и воспоминания у пожилых людей: значение для клинической практики.Eur J Aging 2013; 10: 223-227.
  31. Сегерстром С.К., Роуч А.Р., Эванс Д.Р., Шиппер Л.Дж., Дарвилл А.К.: структура и состояние здоровья коррелируют с повторяющимся мышлением у пожилых людей. Psychol Aging 2010; 25: 505-515.
  32. Стерн С.Л., Дханда Р., Хазуда Х.П.: «Безнадежность» предсказывает смертность у пожилых мексиканцев и американцев европейского происхождения.Psychosom Med 2001; 63: 344-351.
  33. Чопик В.Дж., Ким Э.С., Смит Дж .: Изменения оптимизма связаны с изменениями состояния здоровья пожилых людей с течением времени. Soc Psychol Personal Sci 2015; 6: 814-822.
  34. Вурм С., Беньямини И .: Оптимизм смягчает пагубное влияние негативного самовосприятия старения на физическое и психическое здоровье.Психологическое здоровье 2014; 29: 832-848.
  35. Westerhof GJ, Miche M, Brothers AF, Barrett AE, Diehl M, Montepare JM, Wahl H-W, Wurm S: Влияние субъективного старения на здоровье и долголетие: метаанализ продольных данных. Psychol Aging 2014; 29: 793-802.
  36. Desmyter F, De Raedt R: Взаимосвязь между временной перспективой и субъективным благополучием пожилых людей.Psychol Belg 2012; 52: 19-38.
  37. Шиллинг О.К.: Исследования на расстоянии до смерти в геропсихологии; в Pachana NA (ed): Энциклопедия геропсихологии. Сингапур, Springer Singapore, 2016.
  38. Фридман WJ, Janssen SMJ: Старение и скорость времени.Acta Psychol 2010; 134: 130-141.
  39. Фройнд А.М., Ридигер М: Цели как строительные блоки личности и развития во взрослом возрасте; в Mrozek D, Little TD (ред.): Справочник по развитию личности. Махва, Эрлбаум, 2006, стр. 353-372.
  40. Уоткинс Э.Р .: Конструктивная и неконструктивная повторяющаяся мысль.Psychol Bull 2008; 134: 163-206.
  41. Датт А.Дж., Габриан М., Валь Х.В.: Регулирование развития и осведомленность о возрастных изменениях: (в основном) неизученная связь. J Gerontol B Psychol Sci Soci DOI: 10.1093 / geronb / gbw084.

Автор Контакты

Мартина Габриан

Кафедра исследований психологического старения, Гейдельбергский университет

Bergheimer Strasse 20

DE-69115 Heidelberg (Германия)

E-Mail [email protected]


Подробности статьи / публикации

Предварительный просмотр первой страницы

Поступила: 3 октября 2016 г.
Дата принятия: 14 марта 2017 г.
Опубликована онлайн: 21 апреля 2017 г.
Дата выпуска: июнь 2017 г.

Количество страниц для печати: 9
Количество рисунков: 1
Количество столов: 1

ISSN: 0304-324X (печатный)
eISSN: 1423-0003 (онлайн)

Для дополнительной информации: https: // www.karger.com/GER


Авторские права / Дозировка препарата / Заявление об ограничении ответственности

Авторские права: Все права защищены. Никакая часть данной публикации не может быть переведена на другие языки, воспроизведена или использована в любой форме и любыми средствами, электронными или механическими, включая фотокопирование, запись, микрокопирование или с помощью какой-либо системы хранения и поиска информации, без письменного разрешения издателя. .
Дозировка лекарств: авторы и издатель приложили все усилия, чтобы гарантировать, что выбор и дозировка лекарств, указанные в этом тексте, соответствуют текущим рекомендациям и практике на момент публикации.Тем не менее, ввиду продолжающихся исследований, изменений в правительственных постановлениях и постоянного потока информации, касающейся лекарственной терапии и реакций на них, читателю рекомендуется проверять листок-вкладыш для каждого препарата на предмет любых изменений показаний и дозировки, а также дополнительных предупреждений. и меры предосторожности. Это особенно важно, когда рекомендованным агентом является новый и / или редко применяемый препарат.
Отказ от ответственности: утверждения, мнения и данные, содержащиеся в этой публикации, принадлежат исключительно отдельным авторам и соавторам, а не издателям и редакторам.Появление в публикации рекламы и / или ссылок на продукты не является гарантией, одобрением или одобрением рекламируемых продуктов или услуг или их эффективности, качества или безопасности. Издатель и редактор (-ы) не несут ответственности за любой ущерб, нанесенный людям или имуществу в результате любых идей, методов, инструкций или продуктов, упомянутых в контенте или рекламе.

Субъективность и ваш уникальный опыт

= «влево»> Субъективность является постоянной и неотъемлемой частью человеческого опыта.Любовь, похоть, нравится, неприязнь, вкус, запах, взгляды на красоту и уродство и искусство. Как вы относитесь к этому абзацу и к этой книге, зависит от субъективности. ваш вкус к стилю письма, выбору слов, тематике глав и длина, обложка книги.

По определению, субъективный опыт является продуктом индивидуальный разум.В то время как реальные и часто глубокие, субъективные опыт не может быть объективно измерен другими. Когда кто-то слушает музыку, ноты, высоту звука, скорость, громкость а также можно измерить вибрацию уха и сердцебиение слушателя научными приборами, но эстетический опыт слушателя не мочь. Этот опыт переживает только слушатель.Даже если бы его попросили, слушатель не смог бы полностью перевести опыт другим, отчасти потому, что это невозможно передать словами.

Сомнительно, чтобы у двух людей было одинаковое субъективное восприятие. У людей могут быть похожие, но не идентичные представления. Люди регулярно нравится одна и та же песня, но воспринимает ее по-разному. Это обычное дело для лучших друзей, чтобы полюбить фильм, но он нравится больше чем другой или по другим причинам.

* * * *

Субъективное восприятие человека зависит от множества факторов. и опыт. Сюда входят гены, образование, культура, где а при рождении личные переживания, воспитание, путешествия, семья макияж и личности, друзья, знакомые, природный темперамент, умственные способности, физиологические способности (качество зрения, слух, обоняние), таланты, язык, здоровье, хобби и работа.

Влияют мелочи, например, какая игрушка была у шестилетнего. старый и какой чай пила бабушка. Во время прогулки в чужой земли аромат жасминового чая может вызвать волну воспоминаний. Появление игрушки в кино изменит эмоциональное состояние. реакция и интерпретация хода. Возможно, это был шанс что родители кинозрителя купили эту игрушку, сняв фильм интерпретация случайности.Это не просто чай и игрушка, но миллионы мелочей, которые влияют, в том числе из забытых событий.

Если орнитолог и коллекционер камней отправятся на прогулку вместе в парке у них могут быть такие же грандиозные времена, когда птицы на деревьях и другие из-за камней на земле. Хотя они были бок о бок, они дадут совершенно разные описания прогулки.

Вам не нравится имя просто потому, что это было чье-то имя? ты не мог стоять?

* * * *

Даже когда они испытывают похожие чувства, люди обычно испытывать эти чувства при различных обстоятельствах, хотя бы немного другой. Люди будут в восторге от искусства, но за разные произведений искусства или при другой интерпретации одного и того же произведения Изобразительное искусство.Люди испытывают схожие чувства романтической любви, но явно разные люди — разная внешность, личность, культура, интересы, пол, раса. Эмоциональные состояния могут быть одинаковыми, но объекты желания нет.

* * * *

Вы не можете отделить свои предубеждения от своего восприятия, потому что именно эти предубеждения помогают создать восприятие.Без тех предубеждения, у вас будет другое восприятие. Даже то детство Тридцать лет спустя игрушка повлияла на восприятие кинозрителей.

* * * *

Люди верят, что получают важную объективную информацию, включая космические истины, через сильные субъективные переживания — например, через возвышенное переживание искусства, прозрение музыки, природа, любовь, похоть, религиозный опыт.Психологическая сила этих переживаний считается подтверждением «истин».

Вопрос в том, включает ли этот опыт подлинное понимание во внешнюю реальность или просто сильные биологические реакции. В конце концов, любовь и похоть — стандартные генетические реакции. Психологические реакции на определенные звуки, например, на сильные музыка, привлечение генетики.

Реакция на высокие тонкие ноты (как у певчих птиц). или поп-песня) и низкие гулкие ноты (далекий гром, начало Пятой симфонии Бетховена) были тысячи и тысячи лет. Вы и ваш древний предок имеют удивительно похожие психологические реакции на звук певчей птицы и внезапный глубокий рык медведя.Это не совпадение что церковная музыка использует тонкие высокие ноты, чтобы призвать небеса в аудитория, и громкий, глубокий бас органа, чтобы вызвать сила и трепет.

Неслучайно в фильмах ужасов используются диссонирующие ноты. Режиссер знает, что зрители находят эти звуки пугающими и жуткими. В знаменитой сцене душевного душа 1960 года резкий, скрипучий, диссонанс музыкальные ноты вызывают насилие, зло, что-то ужасное неправильный.Похоже на то, как будто кто-то царапает классную доску, один из самых ненавистных звуков для людей.

Опытному человеку никогда не может быть известно, что прозрение сделанный через сильный психологический опыт — это что-то большее чем генетическая реакция. Если есть понимание внешнего, понимание формируется субъективностью опытного специалиста, и какие части понимания являются объективными, а какие — субъективными непостижимо.

Даже если получится важное понимание Вселенной, они все еще находятся в субъективном формате. Например, если ваше прозрение приходит через ваш опыт искусства, ваш опыт искусства является личным и отличается от других. Мало того, что ты «понимание», неразрывно связанное с вашими субъективными взглядами, вы, вероятно, не получил бы понимания в то же время, в том же месте или в том же формате, или вообще, если у вас были другие эстетические взгляды.

* * * *

Люди используют эстетические правила для определения истин, в том числе что есть добро и зло, что морально и аморально. Общие правила включать условия красоты, симметрии, цвета, тона (свет против темный), мода и порядок.

Даже если бы правила были действительными, это означало бы, что истина субъективна.Если правда прекрасна, ваше определение прекрасного отличается от чужих определений. Кроме того, восприятие человека красоты меняется со временем и опытом. Восприятие культуры красоты меняется со временем. Сравните изображения желаемого женское тело с 1450, 1850, 1950 и этого года.
Культурные определения «объективной истины» сформированы культурными чувствительности, включая моду, политику, пол, расу, красоту, география, личный интерес, стремление к общественному порядку и т. д.Там не является признаком того, что это идентификаторы объективной истины, или даже связаны, но они все еще используются в качестве критерия.

cycleback.com ……………. тщеславие главный

(c) Дэвид Рудд Циклбек, cycleback.com все права защищены

Frontiers | Семантика субъективных показателей перцептивного опыта

Введение

После десятилетий, посвященных оценке субъективного характера сознания, дисциплина исследования сознания все еще кажется преследуемой тем, как измерить субъективный перцептивный опыт.В визуальных задачах производительность как объективная мера обычно отражает качество восприятия. Однако близкое к порогу восприятия бессознательное восприятие начинает подрывать обоснованность этого подхода. Обеспечение поддержки отсутствия сознательного осознания стимула, вытекающего из неспособности участника сообщить о нем (Hannula et al., 2005), возможно с использованием статистической мощности, доверительных интервалов или байесовской статистики (Dienes, 2014). Однако объективные измерения перцептивного опыта, основанные на характеристиках, остаются косвенными и ограниченными по своему охвату.

Самооценка производительности (рейтинги уверенности / пари после принятия решения) может отражать восприятие, даже если темперамент и стиль ответа искажают данные (Schurger and Sher, 2008). Недавние исследования, показывающие, что обработка достоверности может работать независимо от опыта восприятия, еще больше угрожают обоснованности этих мер (Zehetleitner and Rausch, 2013; Jachs et al., 2015). На сегодняшний день «интроспективные» меры, предназначенные для улавливания сознательного перцептивного опыта как «видимость стимула» (например,г., Sergent and Dehaene, 2004; Рауш и Цехетлейтнер, 2014; Rausch et al., 2015) или по своей ясности (Ramsøy and Overgaard, 2004; Overgaard et al., 2006) кажутся наиболее многообещающими. Overgaard et al. (2006), однако, критикуют меры, использующие «видимость стимулов», как неоднозначные; участник может сообщать либо о стимуле, либо о переживании восприятия. Авторы представляют свою шкалу восприятия восприятия (PAS) как менее двусмысленную альтернативу (с. 702):

«При использовании PAS считалось обязательным, чтобы испытуемые были четко проинструктированы о том, что они должны сообщать« интроспективно »(Ramsøy and Overgaard, 2004).То есть они должны сообщать о том, что они испытывают, а не сообщать о характеристиках стимула. […] »

Из-за «прозрачности опыта» (например, Tye, 2002) — то, что мы воспринимаем, кажется ничем сверх стимулов, — что именно означает сообщать об опыте, а не о стимулах? Субъективные шкалы обычно не предлагают никаких дополнительных инструкций или объяснений, а работа самоанализа в значительной степени принималась как должное. Были предложены некоторые многообещающие, более философские взгляды на интроспекцию (например,г., Hatfield, 2005; Gallagher and Overgaard, 2006), но они не повлияли на содержание или использование субъективных шкал.

Persuh (2017) недавно оспорил интроспективные измерения, утверждая, что после количественной оценки отчеты, полученные с использованием этой шкалы, не более субъективны, чем любые другие поведенческие данные. Рейтинги представляют собой не что иное, как отчеты о восприятии различий между стимулом и фоном, как и в случае с объективной оценкой. Он заключает, что:

«[S] ubjective меры не оценивают субъективный характер нашего визуального опыта лучше, чем объективные меры.Отсюда следует, что «субъективный» характер субъективных показателей иллюзорен и что субъективные показатели, как и объективные, оценивают только результативность по задаче распознавания ».

Таким образом, интроспективные измерения продолжают сбивать исследователей с толку. Итак, как исследователь может проинструктировать участников достоверно и обоснованно сообщать о своем опыте, используя эти шкалы? Если мы серьезно отнесемся к специальной эпистемологии субъективного опыта, мы сможем истолковать то же самое для интроспективных мер.Это, на мой взгляд, требует дальнейшего разъяснения того, какое содержание интроспекция может иметь в субъективных измерениях перцептивного опыта.

Интроспективное содержание для субъективных измерений перцептивного опыта

Горячей картошкой семантики опыта было то, определяет ли мирский объект или внутренняя конституция воспринимающего содержание данного перцептивного опыта. Если только мирские объекты, вспомните принцип транзитивности, всякий раз, описывая свойства опыта, мы обязательно описываем свойства перцептивных объектов.Самоанализ был бы невозможен в каком-либо значимом смысле (Dretske, 1995, 1999). В эксперименте с визуальным порогом можно было сообщить только о стимуле, как в случае с объективными измерениями. Ситуация становится более интересной в испытаниях с такими ложными срабатываниями, в которых подобное восприятие возникает как при отсутствии стимула, так и при его наличии. Исследования, использующие объективные измерения, обычно игнорируют эти испытания или используют их вместе с ложными тревогами, основанными на моторных ошибках или смещении ответа, для оценки «консервативности ответа», как в случае с d ‘, как описано в теории обнаружения сигналов (например.г., Грин и Светс, 1988). Если инструкция состоит в том, чтобы интроспективно сообщать об опыте, а не о стимуле, то это ошибка: наличие или отсутствие стимула не должны иметь никакого значения. Для интроспективных оценок требуется субъективное, зависящее от ума содержание.

Очевидно, что и стимул, и конституция воспринимающего играют роль в нормальном случае, и они определяют различные аспекты эмпирического содержания (см. Chalmers, 2002, 2004): в дополнение к условиям точности, определяемым стимулом, восприятие несет информацию около манеры стимул кажется наблюдателю (см.Галлахер и Овергаард, 2006). Внешний вид зависит от системы восприятия, состояния и ожиданий воспринимающего человека, а также от контекстуальных факторов. Способ появления составляет возможное содержание для самоанализа, поскольку его можно толковать более или менее независимо от стимула или его характеристик.

Интроспективные меры, тем не менее, требуют конкретных инструкций для человека, чтобы получить доступ к правильному измерению эмпирического содержания. Когнитивно, интроспективный сдвиг фокуса на субъективный опыт требует использования второго порядка, «эмпирических» или «феноменальных» концепций (например,г., Carruthers, 2000; Alter and Walter, 2007), которые позволяют человеку научиться сосредотачиваться и сообщать о своем опыте, а не о стимулах. В феноменологической теории соответствующий концептуальный сдвиг, при котором наивная склонность к реальности воспринимаемых объектов приостанавливается, называется «брекетингом» (см. Tufford and Newman, 2012). Рассмотрите возможность просмотра Луны и не поддавайтесь своей наивной реалистичности. Что остается для наблюдения, так это ваш перцептивный опыт. Вы можете обнаружить, что ваше поле зрения выглядит детализированным вокруг точки фокусировки, но становится все более размытым к периферии.Нажмите на глазное яблоко, и вы можете визуально увидеть две размытые луны. У вас может быть даже парейдолический опыт, когда луна имеет лицо (например, Liu et al., 2014). Это не стимулы, а особенности вашего опыта. Суждения о них — это интроспективные суждения с собственными условиями точности, независимыми от стимулов. Необходимо проконсультироваться с субъектом об этом эмпирическом содержании, и никакое объективное описание не может его заменить.

Обратите внимание, что специфика инструкции определяет содержание интроспективных отчетов.Подтвержденный и неверный стимул могут быть испытаны одинаково. Даже если перцептивное содержание определялось состоянием и конституцией воспринимающего в неправдоподобном случае — присутствовало только интроспективное содержание — не было бы качественной разницы между интроспекцией и восприятием! Получив указание сообщить о характеристиках стимула, вы ошибетесь в них, но, получив указание сообщать интроспективно с использованием эмпирических концепций, вы будете правы в своем опыте.В отличие от Persuh (2017), отчеты могут быть количественно преобразованы в данные, отражающие либо субъективное интроспективное содержание, либо объективную точность, в зависимости от инструкции. Объективность количественных данных не меняет того, что они представляют.

Доверительные суждения обычно не бросают вызов людям; мы регулярно оцениваем нашу работу на предмет точности, и их инструкции не требуют использования экспериментальных концепций. Обработка достоверности занимает центральную роль в некоторых недавних влиятельных репрезентативных структурах, таких как структура «предсказательной обработки» (например.г., Фристон, 2010; Кларк, 2013; Хоуви, 2013). С этой точки зрения восприятие — это в основном предсказание входящего ввода сверху вниз, основанное на генеративной репрезентативной модели мира. Только сигнал о несовпадающем входе идет снизу вверх и используется для обновления модели. Для оптимального обновления точность ввода необходимо оценивать на каждом уровне сенсорной обработки. Таким образом, наши представления являются статистическими, включая статистику второго порядка о прогнозируемом отношении сигнал / шум сенсорного входа.Таким образом, оценка уверенности пронизывает восприятие. Если это так, мы должны быть в состоянии сказать, на каком уровне обработки оценок доверия и интроспективных суждений в экспериментальных задачах имеют место. Мое непосредственное впечатление таково, что суждения об уверенности основаны на доступе к конечному результату обработки неявной уверенности (см. Hohwy, 2013, стр. 9), не зависящей от сознательного восприятия. Вопреки точке зрения (Overgaard and Sandberg, 2012), по сравнению с мерами уверенности, интроспективные меры, таким образом, похоже, работают на более высоком уровне доступа к сознательному содержанию, используя эмпирические концепции, применение которых требует большей подготовки и концептуальной осторожности.

Работа с интроспективным контентом

Конструктивная валидность интроспективной меры зависит от того, насколько хорошо операционализируется использование эмпирических концепций. Субъективные меры обычно представляют собой целенаправленные (Ramsøy and Overgaard, 2004) простые шкалы из одного пункта, а 4-балльная шкала исходной версии PAS сосредоточена на подконструкции ясности опыта:

1. Нет опыта. Никакого впечатления от стимула не возникает. Все ответы воспринимаются как простое предположение.

2. Краткий обзор. Ощущение, что что-то присутствует, даже если содержание не может быть уточнено.

3. Практически ясный опыт. Ощущение, что вы видели стимул, но лишь отчасти в нем уверены.

4. Ясный опыт. Однозначное восприятие стимула.

Задания PAS в основном формулируются с использованием эмпирических концепций второго порядка «проблеск», «чувство» и «переживание», хотя и намекают на присутствие «стимула».Шкала в основном кажется субъективной мерой (четкости) визуального опыта, но сохраняется некоторая двусмысленность, включая ее название. PAS подтвержден путем сопоставления его с длительностью стимула (Overgaard et al., 2006), а его метакогнитивная чувствительность оценивается путем сравнения его с показателями достоверности, для которых шкала лучше всего предсказывает точность выполнения (см., Например, Overgaard and Sandberg, 2012; Rausch et al. , 2015). Однако, если речь идет о сосредоточении на опыте, такой подход кажется сомнительным; ясность опыта обычно сопровождает высокую уверенность, но эти двое разобщены.Это могло быть еще одной причиной, помимо различий в уровне когнитивной обработки, критериях шкалы и методах количественной оценки для интроспективных и доверительных суждений, почему сравнение шкал дало противоречивые результаты. Выбор шкалы следует тщательно рассматривать с учетом конкретной цели исследования (Rausch et al., 2015). Интроспективные меры лучше всего подходят для изучения особенностей опыта. как таковой , а шкала, подобная PAS, хорошо отражает постепенность опыта.Сфера действия PAS, однако, становится ограниченной по мере отхода от парадигм временного порога зрения, и возникает потребность в соответствующих систематических интроспективных шкалах для других экспериментальных парадигм.

Что касается вопроса о том, насколько хорошо участников проинструктировали сообщать интроспективно, Overgaard et al. (2006) настаивают на том, что участники могут справиться с этим путем достаточного обучения (ср. Lutz and Thompson, 2003). Учитывая это, утверждение (Persuh, 2017) о том, что PAS является мерой различения фигуры и фона, а не интроспективной мерой субъективного восприятия, кажется необоснованным.

Шкалы видимости, в свою очередь, по-видимому, занимают промежуточное положение между интроспективными показателями и показателями эффективности. «Видимость стимула» подразумевает как визуальный опыт, так и наличие стимула, если не указано иное. Интенциональность опыта включается в суждения о видимости стимула. Таким образом, они могли квалифицироваться как полу-интроспективный, соответствующий идее двумерной семантики опыта. Некоторые субъективные показатели интероцептивного телесного восприятия, такие как боль (Garra et al., 2010), или валентность (Bradley and Lang, 1994) может аналогичным образом казаться неоднозначной между переживаниями и состояниями тела; то, как воспринимается тело, кажется, встроено в них. Эти меры также можно квалифицировать как частично интроспективные. Это не обязательно препятствует интроспективному характеру этих показателей, если исследователи должным образом помнят разницу между двумя измерениями их содержания.

Актуальность для исследования сознания

Самый важный вклад в прояснение семантики интроспекции в исследования сознания — это предоставление исследователям концептуальных ресурсов для оценки и разработки своих мер — насколько они относятся к опыту и насколько — к точности восприятия свойств стимула.Имея это в виду, более неоднозначные или, лучше сказать, «двумерные» шкалы работают как прокси для самоанализа в правильном контексте. То же самое должно относиться к объективным поведенческим или нервным показателям. Тем не менее, можно утверждать, что эти меры приобретают свою достоверность на основе интроспективных отчетов, информации о наличии стимулов и расхождениях между ними. Таким образом, подлинно интроспективные отчеты имеют первостепенное значение для поиска объективных, нейронных или поведенческих коррелятов перцептивного опыта, особенно когда мы хотим соотнести опыт — а не наличие стимула — с нашими нейронными и поведенческими реакциями.

Авторские взносы

Автор подтверждает, что является единственным соавтором этой работы, и одобрил ее к публикации.

Заявление о конфликте интересов

Автор заявляет, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Автор выражает благодарность Фонду Эмиля Аалтонена за финансирование этого исследования.

Список литературы

Альтер Т. и Уолтер С. (2007). Феноменальные концепции и феноменальные знания: новые очерки сознания и физикализма. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Брэдли М. М. и Ланг П. Дж. (1994). Измерение эмоций: манекен самооценки и семантический дифференциал. J. Behav. Ther. Exp. Психиатрия 25, 49–59.

PubMed Аннотация | Google Scholar

Каррутерс, П.(2000). Феноменальное сознание: натуралистическая теория. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Чалмерс Д. (2002). «Компоненты содержания», в «Философия разума: классические и современные чтения», , изд. Д. Чалмерс (Oxford: Oxford University Press, 608–633.

Google Scholar

Чалмерс Д. (2004). «Репрезентативный характер опыта», в The Future for Philosophy , ed B. Leiter (Oxford: Oxford University Press, 153–181.

Google Scholar

Дрецке, Ф. (1995). Натурализация разума. Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Google Scholar

Дрецке, Ф. (1999). Осведомленность ума о самом себе. Philos. Stud. 95, 103–124.

Google Scholar

Галлахер С. и Овергаард М. (2006). «Самоанализ без самоанализа», в Pain. Новые очерки о его природе и методологии исследования , под ред М. Айдеде (Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 277–289.

Google Scholar

Гарра, Г., Сингер, Эй-Джей, Тайра, Б.Р., Чохан, Дж., Кардоз, Х., Чисена, Э., и др. (2010), Валидация шкалы оценки боли Wong-Baker FACES у пациентов педиатрического отделения неотложной помощи . Acad. Emerg. Med. 17, 50–54. DOI: 10.1111 / j.1553-2712.2009.00620.x.

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Грин Д. М. и Светс Дж. А. (1988). Теория обнаружения сигналов и психофизика (Ред. Ред.). Лос-Альтос, Калифорния: Peninsula Publishing.

Google Scholar

Хэтфилд, Г. (2005). «Интроспективное свидетельство в психологии», в Scientific Evidence. Философские теории и приложения , изд. П. Ахинштейн (Лондон: Johns Hopkins University Press, 259–286.

)

Google Scholar

Хоуи, Дж. (2013). Предсказывающий разум. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Якс, Б., Бланко, М. Дж., Грэнтэм-Хилл, С., Сото, Д. (2015). О независимости визуального осознания и метапознания: теоретический анализ обнаружения сигналов. J. Exp. Psychol. 41, 269–276. DOI: 10.1037 / xhp0000026

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лю Дж., Ли Дж., Фэн Л., Ли Л., Тиан Дж. И Ли К. (2014). Видеть Иисуса в тосте: нейронные и поведенческие корреляты парейдолии лица. Cortex 53, 60–77. DOI: 10.1016 / j.cortex.2014.01.013

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лутц, А., и Томпсон, Э. (2003). Нейрофеноменология: объединение субъективного опыта и динамики мозга в нейробиологии сознания. Дж. Сознательное. Stud. 10, 31–52.

Google Scholar

Овергаард М., Роте Дж., Муридсен К. и Рамсой Т. З. (2006). Сознательное восприятие постепенное или дихотомическое? Сравнение методологий составления отчетов во время визуального задания. Сознательное. Cogn. 15, 700–708. DOI: 10.1016 / j.concog.2006.04.002

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Овергаард, М., и Сандберг, К. (2012). Виды доступа: разные методы отчета показывают разные виды метакогнитивного доступа. Philos. Пер. R Soc. Лондон. B Biol. Sci. 367, 1287–1296. DOI: 10.1098 / rstb.2011.0425

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Рамсой, Т. З., и Овергаард, М. (2004). Самоанализ и подсознательное восприятие. Phenomenol. Cogn. Sci. 3, 1–23. DOI: 10.1023 / B: PHEN.0000041900.30172.e8

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Рауш, М., Мюллер, Х. Дж., И Цехетлейтнер, М. (2015). Метакогнитивная чувствительность субъективных отчетов об уверенности в принятии решений и визуальном опыте. Сознательное. Cogn. 35, 192–205. DOI: 10.1016 / j.concog.2015.02.011

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Рауш М., Цехетлейтнер М. (2014). Сравнение визуальной аналоговой шкалы и четырехбалльной шкалы как меры сознательного восприятия движения. Сознательное. Cogn. 28, 126–140.DOI: 10.1016 / j.concog.2014.06.012

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Sergent, C., и Dehaene, S. (2004). Сознание — это постепенное явление? Свидетельство раздвоения «все или ничего» во время моргания внимания. Psychol. Sci. 15, 212–220. DOI: 10.1111 / j.0956-7976.2004.00748.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Тафффорд, Л., и Ньюман, П. (2012). Брекетинг в качественных исследованиях. Qual. Soc. Работа 11, 80–96. DOI: 10.1177 / 1473325010368316

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Zehetleitner, M., and Rausch, M. (2013). Уверенность в себе, не видя: в чем суть субъективных показателей зрительного сознания. Attent. Восприятие. Психофизика. 75, 1406–1426. DOI: 10.3758 / s13414-013-0505-2

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Объективность | Интернет-энциклопедия философии

Термины «объективность» и «субъективность» в их современном использовании обычно относятся к воспринимающему субъекту (обычно человеку) и воспринимаемому или не воспринимаемому объекту.Объект — это нечто, что предположительно существует независимо от его восприятия субъектом. Другими словами, объект был бы там таким, какой он есть, даже если бы ни один субъект его не воспринимал. Следовательно, объективность обычно ассоциируется с такими идеями, как реальность, истина и надежность.

Воспринимающий субъект может либо точно воспринимать, либо как будто воспринимать особенности объекта, которых нет в объекте. Например, воспринимающий субъект, страдающий желтухой, может воспринимать объект как желтый, хотя на самом деле он не является желтым.Следовательно, термин «субъективный» обычно указывает на возможность ошибки.

Возможность несоответствия между особенностями перцептивных впечатлений субъекта и реальными качествами воспринимаемого объекта порождает философские вопросы. Есть также философские вопросы относительно природы объективной реальности и природы нашей так называемой субъективной реальности. Следовательно, мы можем по-разному использовать термины «объективный» и «субъективный» и родственных им слов, чтобы выразить возможные различия между объективной реальностью и субъективными впечатлениями.Философы называют сами перцептивные впечатления субъективными или объективными. Последующие суждения в разной степени объективны или субъективны, и мы разделяем реальность на объективную реальность и субъективную реальность. Таким образом, важно различать различные варианты использования терминов «объективный» и «субъективный».

Содержание

  1. Терминология
  2. Эпистемологические проблемы
    1. Можем ли мы знать объективную реальность?
    2. Указывает ли согласие между субъектами на объективное знание?
    3. Первичные и вторичные качества: можем ли мы знать первичные качества?
    4. Скептицизм в отношении познания объективной реальности
    5. Защита объективных знаний
    6. Нет ли выхода из субъективного?
  3. Метафизические проблемы
  4. Объективность в этике
    1. Лица в отличие от предметов
    2. Объективизм, субъективизм и некогнитивизм
    3. Теории объективизма
    4. Можем ли мы знать моральные факты?
  5. Основные исторические философские теории объективной реальности
  6. Ссылки и дополнительная литература

1.Терминология

Многие философы использовали бы термин «объективная реальность» для обозначения всего, что существует, поскольку оно не зависит от какого-либо сознательного осознания этого ( через восприятие, мысль и т. Д.). По-видимому, применимы обычные физические объекты среднего размера, а также люди с субъективными состояниями. Тогда субъективная реальность будет включать в себя все, что зависит от некоторого (в широком смысле) сознательного осознания ее существования. Конкретные примеры цветов и звуков ( как они воспринимаются) являются яркими примерами вещей, которые существуют только при наличии соответствующих сознательных состояний.Отдельные примеры эмоций (например, мое настоящее счастье) также кажутся субъективной реальностью, существующей, когда человек их ощущает, и прекращающей свое существование при изменении настроения.

«Объективное знание» может просто относиться к знанию объективной реальности. Субъективное знание тогда было бы знанием любой субъективной реальности.

Однако есть и другие варианты использования терминологии, связанные с объективностью. Многие философы используют термин «субъективное знание» для обозначения только знания своих собственных субъективных состояний.Такое знание отличается от знания субъективных состояний другого индивида и от знания объективной реальности, которые в соответствии с настоящими определениями являются объективным знанием. Ваше знание субъективных состояний другого человека можно назвать объективным знанием, поскольку предположительно это часть мира, который является для вас «объектом», точно так же, как вы и ваши субъективные состояния являются частью мира, который является «объектом» для другого человека.

Это заметное различие в эпистемологии (философском изучении знания), потому что многие философы утверждали, что субъективное знание в этом смысле имеет особый статус.Они утверждают, грубо говоря, что знание собственных субъективных состояний является прямым или непосредственным, в отличие от знания чего-либо еще. Удобно называть знание собственных субъективных состояний просто субъективным знанием. Следуя этому определению, объективным знанием будет знание чего-либо, кроме собственных субъективных состояний.

Последний известный стиль использования терминов, относящихся к объективности, связан с характером поддержки , которую имеет конкретное требование знания.«Объективное знание» может обозначать утверждение о знании, имеющее, грубо говоря, статус полностью подтвержденного или доказанного. Соответственно, «субъективное знание» может обозначать некое неподдерживаемое или слабо подкрепленное заявление о знании. Точнее называть их объективными и субъективными суждениями, а не знаниями, но следует быть осторожными при использовании термина «знание» в этом контексте. Это использование соответствует общему значению термина «объективность», т.е. основательности, надежности, точности, беспристрастности и т. Д.Общий смысл для многих случаев использования слова «субъективность» включает ненадежность, предвзятость, неполную (личную) точку зрения и т. Д.

«Объективное суждение или убеждение» относится к суждению или убеждению, основанному на объективно убедительных подтверждающих доказательствах, такого рода доказательства, которые были бы убедительными для любого разумного существа. Субъективное суждение тогда могло бы казаться суждением или убеждением, подкрепленным свидетельствами, которые убедительны для одних разумных существ (субъектов), но не убедительны для других. Это также может относиться к суждению, основанному на доказательствах, которые по необходимости доступны только некоторым субъектам.

Это основные варианты использования терминологии в философских дискуссиях. Давайте рассмотрим некоторые из основных эпистемологических вопросов, касающихся объективности, исходя из вышеупомянутых определений «объективной реальности» и «субъективной реальности».

2. Эпистемологические проблемы

а. Можем ли мы знать объективную реальность?

Субъективное характеризуется прежде всего воспринимающим разумом. Цель характеризуется прежде всего физическим расширением в пространстве и времени.Самый простой вид несоответствия между субъективным суждением и объективной реальностью хорошо проиллюстрирован на примере Джона Локка, когда он держал одну руку в ледяной воде, а другую руку в горячей воде на несколько мгновений. Когда человек опускает обе руки в ведро с прохладной водой, он испытывает конкурирующие субъективные переживания одной и той же объективной реальности. Одна рука чувствует это как холодное, а другая как горячее. Таким образом, один воспринимающий ум может удерживать бок о бок явно разные впечатления от одного объекта.Из этого опыта, кажется, следует, что два разных воспринимающих ума могли иметь явно разные впечатления от одного объекта. То есть два человека могли опустить руки в ведро с водой, один описал, что вода холодная, а другой — горячая. Или, что более правдоподобно, двое людей могут выйти на улицу, один описал погоду как холодную, а другой — как приятную.

Таким образом, мы сталкиваемся с эпистемологической проблемой: объяснить, могут ли некоторые субъективные впечатления привести к познанию объективной реальности и если да, то каким образом.Скептик может утверждать, что наше знание ограничено сферой наших собственных субъективных впечатлений, что не позволяет нам знать объективную реальность, как она есть сама по себе.

г. Указывает ли согласие между субъектами на объективное знание?

Измерение якобы является средством достижения объективных суждений, суждений, имеющих как минимум высокую вероятность выражения истины относительно объективной реальности. Объективное суждение о погоде, в отличие от конкурирующих субъективных описаний, могло бы описать ее, скажем, как 20 ° C (68 ° F).Это суждение является результатом использования измерительного устройства. Маловероятно, что два воспринимающих субъекта, использующих работающие термометры, имели бы разные суждения о внешнем воздухе.

Пример двух людей, дающих разные отчеты о погоде (например, «холодно» или «приятно»), показывает, что различия в суждениях разных испытуемых являются возможным показателем субъективности их суждений. Согласие в суждениях разных субъектов (20 ° C) часто считается показателем объективности.Философы обычно называют эту форму согласия «межсубъективным соглашением». Доказывает ли межсубъективное согласие наличие объективной истины? Нет, потому что наличие двух, трех или более воспринимающих субъектов, согласных, например, с тем, что это очень холодно, не исключает возможности того, что другой воспринимающий субъект будет утверждать, что он совсем не холодный. Была бы у нас высокая вероятность объективной истины, если бы у нас было межсубъективное согласие между большим количеством испытуемых? Такое рассуждение кажется многообещающим, за исключением другого наблюдения Локка о возможных расхождениях между субъективными впечатлениями и объективной реальностью.

г. Первичные и вторичные качества: можем ли мы знать первичные качества?

Согласно различию Локка между первичными и вторичными качествами, некоторые из наших субъективных впечатлений не соответствуют какой-либо объективной реальности воспринимаемого предмета. Например, наше восприятие звука не похоже на реальные физические вибрации, которые, как мы знаем, являются настоящей причиной нашего субъективного опыта. Наше восприятие цвета не похоже на сложные комбинации различных частот электромагнитного излучения, которые, как мы знаем, вызывают наше восприятие цвета.Локк утверждает, что с помощью науки мы можем узнать, какими первичными характеристиками обладает сам объект. Наука учит нас, говорит он, что звук, как мы его воспринимаем, не находится в самом объекте, тогда как пространственные измерения, масса, продолжительность, движение и т. Д. Находятся в самом объекте.

В ответ на это можно утверждать, что с помощью науки мы обнаруживаем, что эти субъективные впечатления, не соответствующие ничему в объекте, тем не менее, вызваны действительно объективными характеристиками объекта.Таким образом, подход Локка приводит к оптимизму в отношении объективного знания, то есть знания того, как вещи независимы от нашего восприятия их.

г. Скептицизм в отношении познания объективной реальности

В ответ на образ мышления Локка Иммануил Кант использовал выражение «Ding an sich» («вещь в себе») для обозначения чистой объективности. Ding an sich — это объект сам по себе, не зависящий от особенностей какого-либо субъективного восприятия его. В то время как Локк оптимистично относился к научному знанию истинных объективных (первичных) характеристик вещей, Кант, под влиянием скептических аргументов Дэвида Юма, утверждал, что мы ничего не можем знать об истинной природе Ding an sich, кроме того, что она существует.Согласно Канту, научное знание — это систематическое знание природы вещей в том виде, в каком они кажутся нам субъектами, а не такими, какие они есть сами по себе.

Используя различие Канта, интерсубъективное согласие могло бы показаться не только лучшим свидетельством объективной истины, которое мы можем иметь, но и составляющим самой объективной истины. (Это может потребовать теоретически совершенного межсубъективного согласия в идеальных условиях.) Исходя из предположения, что мы можем иметь знание только о вещах в том виде, в каком они проявляются в субъективном опыте, единственным правдоподобным смыслом для термина «объективный» были бы суждения, для которых существует универсальное интерсубъективное согласие, или просто для которого обязательно существует всеобщее согласие.Если, наоборот, мы решим ограничить термин «объективный» словом Ding an sich, согласно Канту, объективного знания не будет. Таким образом, понятие объективности становится бесполезным, возможно, даже бессмысленным (например, для верификатора).

Столкнувшись с любым скептицизмом в отношении знания об объективной реальности в любом здравом смысле, мы должны отметить, что представление о том, что является объективной реальностью, не зависит от какого-либо конкретного утверждения о наших перспективах для , зная эту реальность в любом объективном смысле.Другими словами, следует согласиться с тем, что идея некоторой объективной реальности, существующей, поскольку она не зависит от любого ее субъективного восприятия, очевидно, имеет смысл даже для того, кто мало надеется ни на кого из нас , зная , что существует такая реальность, или зная что-либо объективно о такой реальности. Возможно, наша человеческая ситуация такова, что мы не можем знать ничего, кроме нашего опыта; возможно, мы, каждый из нас индивидуально, ограничены театром наших собственных умов.Тем не менее, мы можем понять, что значит утверждать объективную реальность за пределами потока нашего опыта.

e. Защита объективного знания

Противодействуя скептицизму в отношении объективной реальности, можно предположить, что в нашем субъективном опыте есть своего рода «маркеры», отличающие надежное восприятие объективной истины от иллюзий, созданных чисто субъективно (галлюцинации, неправильное восприятие, восприятие вторичных качеств и т. Д.). Декарт, например, писал о «ясных и отчетливых впечатлениях» как о имеющих неотъемлемую черту, свидетельствующую об их надежности как о показателях объективности вещей.Однако сегодня у этой идеи не так много защитников, поскольку Декарт утверждал, что знание основано на ясных и отчетливых идеях. Сегодня более приемлемым среди философов было бы более скромное утверждение о высокой вероятности достоверности субъективных впечатлений, несущих определенные отметки. Признаки надежных впечатлений не являются «ясными и отчетливыми» в смысле Декарта, но имеют некоторую связь с представлениями здравого смысла об оптимальных обстоятельствах восприятия. Таким образом, защитникам объективного знания рекомендуется искать субъективно доступные «отметки» на впечатлениях, которые указывают на высокую вероятность истины.

Защитник перспектив объективного знания, очевидно, хотел бы также придать некоторое значение интерсубъективному соглашению. Утверждения об интерсубъективном согласии основаны, конечно, на субъективных впечатлениях от других воспринимающих субъектов, согласных с собственными суждениями. Таким образом, интерсубъективное согласие — это всего лишь один из типов «отметок», которые можно использовать для определения наиболее вероятных надежных впечатлений. Это простой здравый смысл. Мы гораздо больше доверяем нашим суждениям (или должны, во всяком случае, должны), когда они разделяются практически всеми, с кем мы их обсуждаем, чем когда другие (демонстрирующие все признаки нормальных способностей к восприятию и вменяемого ума) не соглашаются.Однако центральное допущение, лежащее в основе этой общей модели мышления, заключается в том, что действительно существует множество других воспринимающих субъектов, помимо нас самих, и что все мы способны, по крайней мере иногда, знать объективную реальность. Другое предположение состоит в том, что объективная реальность логически непротиворечива. Если предположить, что реальность непротиворечива, отсюда следует, что ваше и мое логически несовместимые суждения о предмете не могут быть одновременно истинными; Интерсубъективное несогласие указывает на ошибку, по крайней мере, для одного из нас. Можно также возразить, что согласие указывает на вероятную истину, потому что маловероятно, что мы с вами оба ошиблись бы в своем суждении относительно объекта, и оба ошиблись бы точно так же.И наоборот, если бы мы оба ошибались в отношении какого-то объекта, вполне вероятно, что у нас были бы разные неправильные суждения об этом, поскольку существует бесчисленное множество способов сделать неправильное суждение об объекте.

ф. Нет ли выхода из субъективного?

Несмотря на правдоподобные способы аргументации того, что межсубъективное несогласие указывает на ошибку, а согласие указывает на некоторую вероятность истины, все защиты объективного знания сталкиваются с философски сложной задачей предоставления убедительного аргумента, показывающего, что любой предполагаемый «знак» надежности (включая очевидное межсубъективное согласие) на самом деле дает высокую вероятность истины.Задача , по-видимому, предполагает некоторый метод определения объективной истины в самом процессе установления определенных видов субъективных впечатлений в качестве надежных индикаторов истины. То есть нам требуется некий независимый (не субъективный) способ определения того, какие субъективные впечатления поддерживают знание объективной реальности, прежде чем мы сможем найти субъективно доступные «маркеры» надежных субъективных впечатлений. Что может быть за такой метод, если каждый метод познания, суждения или даже мысли, кажется, совершенно очевидно осуществляется в сфере субъективных впечатлений? Кажется, нельзя выйти из субъективных впечатлений, чтобы проверить их на достоверность.Перспективам познания объективного мира мешает наша существенная ограниченность субъективными впечатлениями.

3. Метафизические вопросы

В метафизике, то есть философском исследовании природы реальности, тема объективности поднимает философские загадки относительно природы личности, поскольку воспринимающий субъект также, согласно большинству метафизических теорий, является потенциальным объектом чужого восприятия. . Кроме того, человек может воспринимать себя как объект в дополнение к довольно непосредственному знанию своих субъективных состояний.Таким образом, «я» известно и как субъект, и как объект. Знание себя как субъекта, кажется, значительно отличается от познания себя как объекта.

Различия наиболее заметно проявляются в философии разума. Философы разума пытаются в некотором смысле согласовать то, что мы знаем о разуме объективно, и то, что мы знаем субъективно. Наблюдение за мыслящими существами как за объектами занимает центральное место в методах психологии, социологии и наук о мозге. Все мы занимаемся наблюдением за одним мыслящим существом с субъективной точки зрения, и это центральное место в наших обычных представлениях о природе ума.Фундаментальная проблема философии разума состоит в том, чтобы объяснить, как любой объект, каким бы сложным он ни был, может порождать разум в том виде, в каком мы его знаем с субъективной точки зрения. Иными словами, как простой «материал» может дать начало богатой сложности сознания, как мы его переживаем? Кажется вполне возможным, что существуют такие же существа, как мы, если рассматривать их как объекты, но не имеющие ничего подобного нашему сознательному восприятию себя как субъектов. Итак, возникает вопрос, почему у нас действительно есть субъективный сознательный опыт и как он возникает.Философы также изо всех сил пытаются объяснить, какого рода отношения могут возникнуть между разумом, как мы видим его объективно воплощенным, и разумом, который мы переживаем субъективно. Например, существуют ли причинно-следственные связи и как они работают?

Тема видения других и даже себя как объекта в объективном мире — это метафизическая проблема, но она поднимает этический вопрос, касающийся обращения с людьми. Кроме того, существуют особые философские вопросы, касающиеся утверждений об объективности в этике.

4. Объективность в этике

а. Лица в отличие от предметов

Во-первых, двойственная природа людей как субъектов (обладающих субъективным опытом) и объектов в рамках объективной реальности относится к одной из важнейших этических теорий в истории философии. Этика Иммануила Канта отводит центральное место уважению к людям. Одна формулировка его весьма влиятельного категорического императива касается двойственной природы людей. Эта версия требует, чтобы человек «относился к человечеству ни в себе, ни в лице любого другого, не просто как средство, но всегда одновременно как цель» ( Groundwork , p.96). Можно рассматривать простой объект просто как средство для достижения цели; можно использовать кусок дерева, например, просто как средство для ремонта забора. Человек, напротив, отличается субъективностью, имеет субъективную точку зрения и, по Канту, имеет особый моральный статус. Каждого человека следует рассматривать как цель, то есть как имеющую внутреннюю ценность. Кажется, что внутренняя ценность человека существенно зависит от того факта, что у человека есть субъективная сознательная жизнь в дополнение к объективному существованию.

Это этическое различие раскрывает аспект термина «объект» как «простой объект» в отличие от субъективности человека. Термин «объективность» в этом контексте может обозначать простую «объектность» чего-либо в его моральном статусе.

Несмотря на широко распространенное мнение о том, что человек, придерживающийся субъективной точки зрения, имеет особый моральный статус, существует общая трудность с объяснением того, является ли этот предполагаемый факт, как и все предполагаемые моральные факты, объективным фактом в каком-либо смысле.Также трудно объяснить, как можно узнать моральные истины, если они действительно объективны.

г. Объективизм, субъективизм и некогнитивизм

Философские теории о природе морали обычно делятся на утверждения, что моральные истины выражают субъективные состояния, и утверждения, что моральные истины выражают объективные факты, аналогично тому, например, что Солнце массивнее Земли.

Так называемые субъективистские теории рассматривают моральные утверждения как утверждение, что определенные факты верны, но выраженные факты являются фактами о субъективных состояниях человека.Например, утверждение «неправильно игнорировать человека, терпящего бедствие, если вы можете предложить помощь» просто означает что-то вроде «Я считаю оскорбительным, когда кто-то игнорирует человека, терпящего бедствие…». Это утверждение о восприятии объекта субъектом, а не о самом объекте (то есть игнорировании человека в беде). Объективистские теории, напротив, рассматривают утверждение: «Игнорировать… неправильно». как констатация факта о самом игнорировании.

Субъективистские теории не должны рассматривать моральные утверждения как утверждения о восприятии или чувствах отдельного субъекта.Субъективист может рассматривать утверждение «Пытки аморально», например, просто как выражение чувства отвращения среди представителей определенной культуры или среди людей в целом.

Помимо объективизма и субъективизма, третья основная теория морали, называемая некогнитивизмом, утверждает, что предполагаемые моральные утверждения не претендуют на какую-либо реальность, ни субъективную, ни объективную. Этот подход утверждает, что предполагаемые моральные утверждения — это всего лишь выражение, субъективных чувств; они не сообщают о таких чувствах.Таким образом, утверждение «Пытки аморальны» эквивалентно вздрагиванию или произнесению «тьфу» при мысли о пытках, а не описанию ваших чувств по поводу пыток.

г. Объективистские теории

Среди объективистских теорий морали самая прямая версия заявляет, что это объективный факт, например, что неправильно игнорировать человека, терпящего бедствие, если вы можете предложить помощь. Подобная теория утверждает, что неправильность такого поведения является частью объективной реальности точно так же, как то, что Солнце более массивное, чем Земля, является частью объективной реальности.Оба факта будут получены независимо от того, узнало ли какое-либо сознательное существо когда-либо о каком-либо из них.

Другие объективистские теории морали пытаются объяснить широко распространенное мнение о том, что существует важное различие между моральными утверждениями и описательными, фактическими утверждениями, при этом утверждая, что оба типа утверждений относятся к чему-то иному, чем просто субъективные состояния. Такие теории сравнивают моральные утверждения с утверждениями о второстепенных качествах. Заявление о том, что определенный объект является зеленым, — это не просто утверждение о субъективном состоянии человека.Он делает утверждение о том, каков объект, но это утверждение может быть сформулировано только в отношении состояний воспринимающих субъектов при правильных условиях. Таким образом, определение того, является ли объект зеленым, по существу зависит от взвешенных суждений должным образом размещенных воспринимающих. «Зеленый» по определению означает способность влиять на восприятие людей в нужных условиях определенным образом. По аналогии, моральные утверждения могут быть утверждениями о том, как обстоят дела объективно, в то время как они по существу зависят от рассмотрения взвешенных суждений должным образом размещенных воспринимающих.С этой точки зрения, быть морально неправильным подразумевает способность влиять на восприятие людей в правильных условиях определенным образом.

г. Можем ли мы знать моральные факты?

Для любого из объективистских подходов к морали трудно объяснить, как люди приходят к познанию моральных свойств вещей. Мы, кажется, не в состоянии узнать моральные качества вещей на основе обычного чувственного опыта, например, потому что пять чувств, кажется, говорят нам только о том, как обстоят дела в мире, а не о том, какими они должны быть.Мы также не можем рассуждать, исходя из того, что есть, к тому, как они должны быть, поскольку, как заметил Дэвид Юм, «есть» логически не означает «должно». Некоторые философы, в том числе Юм, постулировали, что у нас есть особый способ морального восприятия, аналогичный, но превосходящий пять обычных чувств, который дает нам знание моральных фактов. Это предложение является спорным, поскольку оно создает проблемы для проверки моральных представлений и разрешения моральных споров. Это также проблематично, пока не объясняется, как работает моральное восприятие.Напротив, мы хорошо понимаем механизмы, лежащие в основе нашего восприятия второстепенных качеств, таких как зелень.

Многие люди утверждают, что гораздо реже прийти к всеобщему согласию по моральным суждениям, чем по вопросам наблюдаемых, измеримых фактов. Такое утверждение кажется попыткой доказать, что моральные суждения необъективны из-за отсутствия интерсубъективного согласия о них. Однако широко распространенное разногласие не означает, что объективный факт не известен.Есть много примеров широко распространенных разногласий по поводу явно объективных фактов. Например, когда-то существовало широко распространенное разногласие по поводу того, расширяется ли Вселенная или находится в «устойчивом состоянии». Это разногласие не указывает на отсутствие объективного факта относительно состояния Вселенной. Таким образом, широко распространенное разногласие в отношении моральных суждений само по себе не указывает на отсутствие объективных моральных фактов.

Это утверждение, по-видимому, является попыткой изменить вывод от широко распространенного интерсубъективного согласия к объективной истине.Если так, то это ошибка. Если предположить, что вывод из интерсубъективного согласия на вероятную объективную истину является сильным, из этого не следует, что можно сделать вывод из отсутствия интерсубъективного согласия на вероятную субъективность. Как указывалось ранее, межсубъективное несогласие логически поддерживает утверждение о наличии ошибки по крайней мере в одном из конфликтующих суждений, но не поддерживает утверждение о простой субъективности рассматриваемого вопроса. Более того, обширные области почти всеобщего согласия в моральных суждениях обычно получают слишком мало внимания при обсуждении природы морали.По-видимому, существует бесчисленное множество моральных суждений (например, неправильно причинять боль новорожденному ребенку без нужды), которые пользуются почти всеобщим согласием в разных культурах и в разные периоды времени. Это соглашение должно, по крайней мере prima facie, поддерживать утверждение об объективности, как, скажем, в отношении суждений о температуре на улице.

5. Основные историко-философские теории объективной реальности

Любое серьезное исследование природы объективности и объективного знания должно исследовать центральные метафизические и эпистемологические позиции ведущих философов истории, а также вклад современников.Следующий очень краткий обзор должен дать читателям некоторое представление о том, с чего начать.

Платон известен своеобразным взглядом на объективную реальность. Он примерно утверждал, что величайшая реальность заключается не в обычных физических объектах, которые мы ощущаем вокруг себя, а в том, что он называет формами или идеями. (Греческий термин, который использует Платон, напоминает слово «идея», но предпочтительнее называть их формами, поскольку они не являются идеями, существующими только в сознании, как предполагается в нашем современном использовании термина «идея».«Обычные объекты нашего чувственного опыта реальны, но Формы — это« высшая реальность », согласно Платону. Можно сказать, обладая величайшей реальностью, они являются единственной действительно объективной реальностью.

Формы проще всего описать как чистые сущности вещей или определяющие характеристики вещей. Мы видим множество разных стульев вокруг нас, но суть того, что значит быть стулом, — это «стул» Формы. Точно так же мы видим много прекрасных вещей вокруг себя, но «красота» Формы — это «то, что значит быть красивым.«Форма — это просто то, что отличает красивые вещи от всего остального.

В эпистемологии Платон соответственно выделяет высшее знание как знание высшей реальности, Форм. Наше современное использование терминов «объективное знание» и «объективная реальность», кажется, вполне подходит для этого.

Аристотель, напротив, определяет обычные объекты чувственного опыта как наиболее объективную реальность. Он называет их «первичной субстанцией». Формы вещей он называет «вторичной субстанцией».Следовательно, метафизика Аристотеля, кажется, лучше, чем метафизика Платона, соответствует нашему нынешнему пониманию объективной реальности, но его взгляд на объективное знание несколько отличается. Для него объективное знание — это знание форм или сущности вещей. Мы можем знать отдельные вещи объективно, но не до конца. Мы можем знать людей только во время происходящего с ними перцептивного контакта, но мы можем знать формы в совершенстве или вне времени.

Декарт, как известно, подчеркивал, что субъективная реальность более известна, чем объективная реальность, но знание объективной реальности своего собственного существования как нефизической мыслительной вещи почти так же или, возможно, так же основополагает, как и знание субъективной реальности человека. собственное мышление.Для Декарта знание, кажется, начинается с непосредственного, несомненного знания о своих субъективных состояниях и переходит к знанию об объективном существовании человека как мыслящей вещи. Cogito, ergo sum (обычно переводится как «Я думаю, следовательно, я есть») выражает это знание. Все знания о реальностях, отличных от самого себя, в конечном итоге основываются на этом непосредственном знании собственного существования как мыслящего объекта. Существование человека как нефизической мыслящей вещи является объективным существованием, но, похоже, Декарт выводит это существование из субъективной реальности своего собственного мышления.Однако точная интерпретация его знаменитого высказывания все еще вызывает споры, и, возможно, оно вообще не выражает умозаключения.

Мы уже рассмотрели некоторые из наиболее влиятельных утверждений Джона Локка о природе объективной реальности. Епископ Беркли последовал эмпиризму Локка в области эпистемологии, но выдвинул заметно иной взгляд на реальность. Идеализм Беркли утверждает, что единственная реальность — это умы и ментальные содержания. Однако у него есть представление об объективной реальности.Стол, например, объективно существует в сознании Бога. Бог создает объективную реальность, думая о ней, и поддерживает любую объективную реальность, например, стол, только до тех пор, пока он продолжает думать о ней. Таким образом, таблица существует для нас объективно не только как мимолетное восприятие, но как совокупность всех возможных переживаний. Мой конкретный опыт этого в данный момент является субъективной реальностью, но стол как объективная реальность в разуме Бога подразумевает совокупность всех возможных переживаний этого.Беркли утверждает, что нет необходимости постулировать некую физическую субстанцию, лежащую в основе всех этих переживаний, как объективную реальность стола; совокупность возможных переживаний адекватна.

Мы вкратце рассмотрели некоторые утверждения Канта о природе объективной реальности. Более поздняя философия продолжает эти дискуссии во многих направлениях, некоторые вообще отрицают объективность. Подробное обсуждение этих движений выходит за рамки данного эссе, но заинтересованные читатели должны специально исследовать идеализм Гегеля, а также последующие школы мысли, такие как феноменология, экзистенциализм, логический позитивизм, прагматизм, деконструктивизм и постмодернизм.Философия разума, естественно, также постоянно сталкивается с основными вопросами субъективности и объективности.

6. Ссылки и дополнительная литература

  • Олстон, Уильям П. «Да, Вирджиния, существует реальный мир». Слушания и адреса Американской философской ассоциации 52 (1979): 779-808.
  • Декарт, Рене. Размышления (1641). В г. Философские сочинения Декарта , ред. Дж. Коттингем, Р. Стоутхофф и Д.Мердок (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1975).
  • Кант, Иммануил. Пролегомены к любой будущей метафизике (1783). Пер. Джеймс У. Эллингтон (Индианаполис: Хакетт, 1977).
  • Локк, Джон. Очерк человеческого понимания (1689). Эд. Питер Ниддич (Оксфорд: Clarendon Press, 1975).
  • Мозер, Пол. Философия после объективности . (Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета, 1993).
  • Нагель, Томас. Вид из ниоткуда .(Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета, 1986).
  • Куайн, В. В. Слово и объект . (Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1960).
  • Рорти, Ричард. Философия и зеркало природы . (Princeton: Princeton University Press, 1979).
  • Рорти, Ричард. Объективность, релятивизм и истина: философские статьи, Vol. 1 . (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1991).
  • Райт, Криспин. Реализм, смысл и правда . (Оксфорд: Блэквелл, 1987).

Информация об авторе

Дуэйн Х. Малдер
Эл. Почта: [email protected]
Государственный университет Сономы
США

Предполагаемая реальность: субъективный взгляд на объективность — Абаси Браун

Абаси Коричневый

Предполагаемая реальность: субъективный взгляд на объективность

Что касается человеческого осознания, реальность содержит две точки зрения: субъективную реальность и объективную реальность. Субъективная реальность — это воспринимаемая реальность человека.Считается реальным то, что можно постичь, воспринять или испытать. С этой точки зрения одновременно может существовать множество реальностей. Поскольку никакие два человека не могут воспринимать реальность с одной и той же точки зрения, существует столько же субъективных реальностей, сколько существует живых существ. В сфере субъективной реальности реальным может быть все, что действительно влияет на человека, который это воспринимает. Это связано с тем, что субъективная реальность — это полностью личный опыт.

Субъективная реальность в целом — это вопрос перспективы. Никто не смог доказать, существует ли Бог как реальность, но, тем не менее, Бог является реальностью для миллиардов людей. Даже если в его покоях не сидит всемогущее божество, направляющее и осуждающее нас, миллиарды людей ведут себя так, чтобы предполагать, что оно есть. Они живут своей жизнью в соответствии с тем, как они верят, что Бог хочет, чтобы они жили, они посещают религиозные церемонии, чтобы прославить и почтить Бога, и они прививают эти убеждения своим детям, чтобы передать их будущим поколениям поклонников Бога.Во имя Бога велись одни из самых кровопролитных войн в истории, и целые империи поднимались и падали. Хотя можно сомневаться в фактическом существовании этой сущности, нельзя отрицать влияние, которое Бог оказал на мир. Людей беспокоит то, как Бог смотрит на них, чем то, как их видит Президент. Хотя существование президента является реальностью и может быть доказано, Бог по-прежнему имеет гораздо большее влияние на мир, чем он. Даже если бы ученые однажды смогли опровергнуть существование Бога, Бог оставил неизгладимый след в мире.Реальность существования Бога такова: Бог существует, даже если нет настоящего божества. Итак, с помощью этой логики я утверждаю, что сущность, такая как Бог, которая может существовать или не существовать как действительность, тем не менее реальна, потому что она оказывает реальное влияние на мир.

Как только мы выходим из области субъективной реальности, мы переходим в область объективной реальности. Объективная реальность — это то, что превосходит субъективность. В объективной реальности, казалось бы, нет места для интерпретации. В этой сфере либо что-то есть, либо нет.Это более конкретная сфера. Галлюцинации, основанные на фантазии сущности и другие конструкции разума традиционно не могут считаться реальными в этой сфере, потому что мы не можем все испытать их, и нет никакого способа их измерить, кроме как с помощью субъективных оценок. Однако проблема с объективной реальностью состоит в том, что она расшифровывается с набора субъективных точек зрения. Как мы можем согласиться с объективностью чего-либо, если мы можем видеть это только с субъективной точки зрения? Когда два человека не могут математически воспринимать что-то с одной и той же точки зрения, как они точно сказать: «это определенно то» или «это определенно то»?

То, что психиатр может назвать галлюцинацией, на самом деле является вполне реальным явлением для человека, страдающего шизофренией.Фактически, до тех пор, пока человек с «нормальным» психологическим профилем не вмешается и не скажет пациенту, что там ничего нет, галлюцинации так же реальны, как и он или она в его или ее субъективном мире. Психиатр может утверждать, что галлюцинации — это просто продукт чрезмерной активности лобной доли пациента, и, поскольку никто другой не может воспринимать то, что он или она может воспринимать, это, следовательно, нереально. Однако, делая такое отклоняющее предположение, психиатр упускает из виду один важный факт.Каждый аспект реальности, воспринимаемый человеком, — это внутренний процесс его разума. Каждое явление, которое мы переживаем, от зрения до звука, ощущения, вкуса и слуха, является внутренним процессом ума. Например, человек видит объект, потому что свет отражается от указанного объекта на сетчатку, которая посылает сигнал через зрительный нерв в затылочную долю мозга, затем человек усваивает этот процесс и понимает, что объект был замечен. . Итак, поскольку мы воспринимаем реальность через наш разум, почему мы исключаем творения ума, когда определяем, что является реальным? В случае, когда человек испытывает галлюцинацию, он испытывает то же явление, что и человек, когда видит реальный объект, за исключением того, что нет внешнего стимула, который бы инициировал реакцию.Однако галлюцинация оказывает такое же влияние на реальность человека, как и видение реального объекта. Хотя это не материальный объект, он все же оказывает реальное влияние на этого человека и, следовательно, должен считаться реальным, по крайней мере, в субъективном смысле.

Большинство людей считают, что мы можем прийти к единому мнению о том, что объективно является или не является, из-за того, что люди обычно наделены схожими инструментами восприятия, такими как чувствительные к цвету глаза с зрением примерно 20/20 и уши, которые чувствительны. на похожие звуки.Поэтому мы часто воспринимаем мир очень похожим образом. Поэтому, приходя к консенсусу относительно того, что что-то объективно является, а что нет, мы склонны обнаруживать небольшие расхождения в том, как мы это воспринимаем, если они вообще есть. Однако на самом деле мы можем только приблизиться к тому, чем что-то объективно является, а что нет, на основе консенсуса наших субъективных выводов об этом. Например, два человека могут стоять в относительно одинаковых географических координатах и ​​видеть красный шар, который кажется на расстоянии одного ярда.Они могут объективно согласовать цвет и расположение мяча, основываясь на своей способности воспринимать его цвет и местоположение. Однако для человека, рожденного без способности видеть, восприятие цвета и глубины — бессмысленные понятия. Поэтому, решая объективный цвет мяча, они никогда не могли прийти к консенсусу с наблюдателями, которые говорят, что «мяч красный», и они не могли определить, насколько далеко мяч находится на основе их видения. Если бы все люди родились слепыми, восприятие цвета и глубины не было бы даже постижимыми понятиями для людей.Следовательно, эти две концепции не существовали бы в согласованной объективной реальности людей. Более того, даже когда люди наделены схожими инструментами восприятия, все еще остаются некоторые расхождения в способах их восприятия мира, например, когда ученые приходят к разным выводам по определенному предмету.

Ученые нередко приходят к очень похожим выводам по предмету, но не полностью соглашаются друг с другом. Также нередко мнения ученых резко контрастируют друг с другом.Это связано с тем, что, хотя у них есть схожие инструменты для восприятия мира и они используют одни и те же уравнения и теории для своих выводов, они никогда не могут увидеть результаты с точки зрения друг друга. Они могут обрабатывать одни и те же данные одними и теми же средствами, получать похожие результаты, но по-разному интерпретировать их и приходить к разным выводам по данному вопросу. Однако ни один из них не сможет доказать, что другой был неправ, потому что они оба в некоторой степени правы по сути. Квантовая механика работает на так называемых принципах неопределенности.Принципы неопределенности — это, по сути, математические неравенства, которые устанавливают предел того, насколько точно определенные пары физических свойств частицы могут быть известны одновременно. Это означает, что чем точнее мы проинформированы об одном свойстве, тем менее точно мы проинформированы о другом. Если мы не можем точно знать одно свойство, точно зная другое, то мы никогда не сможем с уверенностью сказать, каковы точные свойства частицы, поскольку они будут меняться, когда вы пытаетесь определить каждое свойство.Нет определенности, только приблизительные значения. Единственные существующие достоверности — это те, в которых мы субъективно уверены, и, поскольку эти достоверности являются субъективными, нет никаких объективных определений, если мы не соглашаемся с тем, что они есть. Однако большинство людей считают, что объективные факты существуют, даже если мы не осознаем их субъективно.

Традиционный образ мышления заставит человека поверить, что событие произошло определенным образом или что объект имеет определенные особенности, независимо от того, как человек мог воспринимать объект или событие.Это связано с тем, что люди имеют тенденцию упускать из виду важность наблюдателя при определении того, что реально или что произошло. Томас Янг, английский энциклопедист, открыл нам в ходе своего «эксперимента с двумя щелями», что сам акт измерения или наблюдения материи меняет ее поведение. В этом эксперименте, который я лишь кратко коснусь, Янг продемонстрировал, что, выстреливая протонами, крошечными частицами материи, через две параллельные щели, они образовывали так называемую интерференционную картину.Интерференционная картина — это явление, при котором две волны, такие как звуковые волны, накладываются друг на друга, образуя результирующую волну большей или меньшей амплитуды. Другими словами, они мешают друг другу. Так будут вести себя водные волны, когда их проталкивают через две параллельные щели. Этот результат ошеломил Янга и его коллег. Они не понимали, как частицы материи могут вести себя так, как волны, проходящие через две параллельные щели. Поэтому Янг и его соратники решили поместить инструмент возле щелей, чтобы записать, как произошло это явление.К их удивлению, введение измерительного прибора изменило поведение частиц. Частицы больше не образовывали интерференционную картину; вместо этого они сформировали узор из двух щелей, как обычно и следовало ожидать от материи.

Проведя этот эксперимент несколько раз, Янг и его сотрудники определили, что до того, как в уравнение был введен регистрирующий прибор, то есть наблюдатель, частицы в некотором смысле формировали вероятностные модели.Интерференционная картина представляла собой места, где частицы могли приземлиться. Прежде чем начать наблюдение за частицами, они, по сути, приземлились во всех возможных местах, где они могли приземлиться. Только после того, как был представлен регистрирующий прибор, было определено место, на которое частицы фактически приземлились. По сути, это продемонстрировало, что частицы были везде, где они, вероятно, были, пока наблюдатель не попытался определить, где они находятся.Тогда они больше не были везде, где, вероятно, были бы, скорее, они были только там, где их обнаружил наблюдатель. Сам акт измерения того, где были протоны, изменил результат их местоположения. Это предлагает некоторые наблюдаемые доказательства того, что наблюдатель играет такую ​​же важную роль в определении исхода события, как и само событие. Простое наблюдение за явлением коренным образом меняет его. Это восходит к давнему вопросу: «Если бы дерево упало в лесу и никого не было бы, разве оно издало бы звук?» Ответ — нет.Если нет барабанной перепонки или звукозаписывающего устройства, которое могло бы интерпретировать излучаемые волны как звук, значит, звук не издавался. Эксперимент Янга в конечном итоге привел к возникновению квантовой механики, одной из наименее изученных областей современной физики.

Когда я предлагал свою теорию стойкому скептику, меня однажды спросили: «Разве два плюс два не равны четырем для всех?» Он считал, что полностью дискредитировал мою теорию этим единственным вопросом. Это правильный вопрос, но он, тем не менее, не дискредитирует мою теорию.Как я уже говорил ранее, я предполагаю, что объективная реальность — это просто конструкция соглашений, которые мы заключаем друг с другом на основе наших субъективных реальностей, а не из-за отсутствия объективности. Субъективно все мы понимаем понятие математики. Фактически, наши космологические матрицы как объекты нашего измерения основаны на принципах математики. Мы можем существовать как личности благодаря феномену разделения. Поскольку я существую, казалось бы, отдельно от мира, который я вижу вокруг себя, я, в свою очередь, могу сознательно осознавать себя и мир вокруг меня.Это явление, известное как разделение, которое дает мне возможность существовать как, казалось бы, отдельную сущность от окружающего меня мира, также порождает числа. В точке разделения больше нет одного, теперь их двое. С введением еще одного разделения приходит три, затем четыре и так далее. Существование числовых значений, в свою очередь, порождает математику.

После изучения математика и понятие чисел существуют как константы среди нашей субъективной реальности, как люди.Субъективно мы все знаем, что два — это число, которое при добавлении к самому себе равно другому числу, которое мы обозначили как четыре. Таким образом, мы можем объективно согласиться друг с другом в том, что два плюс два равняются четырем. Однако это согласие остается постоянным только тогда, когда консенсус в отношении объективности достигается сознательными сущностями, которые способны усвоить концепцию чисел и математики. Существуют сущности с «низшими» уровнями сознания, такие как некоторые животные, которые не способны понять концепцию чисел.Теоретически могут существовать даже сущности с «более высокими» уровнями сознания, которые считают понятие чисел бессмысленной и поверхностной иллюзией. Если бы мы могли общаться с этими сущностями, мы бы, вероятно, обнаружили, что два плюс два не равняются им четыре. Фактически, такие концепции даже не актуальны. Представление о числах больше не будет постоянным в субъективных реальностях, приходящих к консенсусу относительно того, что является объективно реальным. Два плюс два больше объективно не равно четырем.Только субъективно он равен четырем тем, у кого тот же уровень сознания, что и у нас, как у людей. Вот почему я подчеркнул, что математика и понятие чисел существуют как константы среди наших субъективных реальностей как людей. Критически настроенному мыслителю этот аргумент может показаться несколько «натянутым». Понятно, что могло бы показаться, что я «подгоняю» вещи, чтобы они соответствовали моим аргументам. Однако что, если бы я использовал ту же логику в отношении чего-то менее конкретного, чем числа? Если бы я применил ту же логику к чему-то более абстрактному, например к термину «любовь», это могло бы иметь больше смысла.

Если спросить, что означает любовь, большинство людей ответят, что существует объективное определение слова любовь. Но когда вас просят дать определение любви, как на самом деле это сделать? Можно использовать список описательных слов, чтобы дать приблизительное определение «любви», например: «это чувство, которое вы испытываете к кому-то, кто вам небезразличен». Давая такое определение слову «любовь», человек связывает само слово с множеством своих воспоминаний, которые совпадают с пережитым им чувством, которое он считает любовью.Но выходит ли само переживание реального чувства за пределы их субъективного мира? Откуда мы знаем, что все описываем одно и то же чувство? Как бы мы описали любовь инопланетному существу, у которого нет подобного пула эмоций и переживаний? Мы можем лишь приблизительно описать то чувство, которое мы испытываем, что, по нашему мнению, другие испытывают то же самое. Дело в том, что любовь — это абстракция. Нет конкретного определения того, что такое «любовь», но есть, казалось бы, конкретное определение того, что такое число два.При передаче идей, которые являются абстракциями, мы понимаем концепцию субъективно и договорились, что можем объективно передавать наши идеи друг другу с помощью различных человеческих языков. Однако человеческие языки не могут передать все идеи, потому что некоторые идеи полностью субъективны для человека. Пока мы все не согласимся с тем, что слово «вода» представляет собой H 2 O в жидком состоянии, мы не можем использовать этот термин для описания его друг другу. Пока мы не достигнем консенсуса по абстракции, и даже после того, как мы достигли консенсуса по ней, она все еще остается концепцией, которая точно понимается только субъективно.Независимо от того, сколько слов кто-либо использует, чтобы описать, что, по их мнению, является любовью, мы сможем понять только то, каков их взгляд на любовь приблизительно, и наше понимание их взглядов будет испорчено нашим собственным субъективным пониманием того, что такое любовь. Абстракции легче теряются при переводе среди людей, чем более конкретные идеи, что может привести к убеждению, что эти конкретные идеи более объективны. Однако конкретные идеи становятся более объективными только тогда, когда те, кто согласен с их объективностью, имеют аналогичные инструменты анализа, такие как функционирующий человеческий мозг, который улавливает концепцию чисел.

Моя теория может привести скептика, который способен мыслить критически, к вопросу: «Если видеокамера фиксирует событие, можем ли мы сказать, что это событие объективно имело место?» В некоторой степени да, мы можем. Однако, как показал эксперимент Янга, введение записывающего устройства, то есть видеокамеры, изменит поведение записываемых частиц. Более того, видеокамера сама по себе является просто еще одной субъективной точкой зрения. Это только очевидно более объективно, чем наши человеческие взгляды, только потому, что мы верим в точность и объективность технологий.Однако камеры подвержены влиянию искажающих факторов, таких как свет и разрешение, точно так же, как мы подвержены нашим собственным ограничениям в восприятии. Свет был бы инструментом, позволяющим видеокамере записывать событие, и, возможно, является наиболее важной константой в субъективных реальностях всех сознательных существ, способных его воспринимать. Свет позволяет нам видеть, что позволяет нам наблюдать за миром вокруг нас. Например, если два человека смотрят на часы, они увидят определенное время, и они будут видеть это время, потому что свет будет отражаться от часов, позволяя им видеть, сколько сейчас времени.Без света нет зрения, а зрение — один из самых важных инструментов восприятия, который есть у людей.

Рассматривая важность света, нужно помнить, что свет имеет фиксированную скорость. Скорость света составляет 299 792 458 метров в секунду. Поскольку два человека не могут стоять в одном и том же месте одновременно, они всегда будут видеть объекты в разные промежутки времени. Даже нахождение на один нанометр дальше приведет к задержке времени, в течение которого наблюдатель увидит объект, по сравнению с другим наблюдателем, наблюдающим за объектом.Возвращаясь к часам, это означает, что два человека никогда не могут видеть часы одновременно. Хотя вариация очень мала, тем не менее это вариация. Даже когда человек видит, что человек движется, кажется, что он или она видит, что человек движется в тот момент, когда он или она движется, но на самом деле существует задержка между временем, в которое мозг наблюдателя обрабатывает событие движения человека, и временем в который человек действительно переместил. Если бы наши инструменты восприятия были более чувствительны к таким несоответствиям, мы никогда не смогли бы прийти к консенсусу относительно временных рамок, в которых событие произошло объективно.Мы могли полагаться только на свое субъективное восприятие. Поскольку субъективная реальность каждого человека похожа на субъективную реальность большинства других людей, мы, как правило, можем согласиться с тем, что мы воспринимаем вещи, объективно происходящие в одно и то же время, даже если на самом деле мы все субъективно видим, что они происходят с немного разными интервалами. Представьте себе, если бы можно было увидеть мир с точки зрения разумного микроскопического организма. Находясь на один нанометр дальше от часов, вы вызовете относительно большую задержку во времени, необходимом для того, чтобы увидеть часы, потому что время, необходимое свету для прохождения одного нанометра, будет иметь гораздо большее значение для наблюдателя.Пока кто-то обсуждает объективную реальность с «здравомыслящими» людьми, обычно будет консенсус относительно того, что происходит объективно, потому что инструменты, используемые для восприятия, аналогичны инструментам, приходящим к консенсусу. Но субъективная реальность меняется все больше и больше по мере того, как организмы, являющиеся ее свидетелями, изменяются все больше и больше. Следовательно, поскольку объективная реальность может быть определена только консенсусом наших субъективных реальностей, чем больше меняется наша субъективная реальность, тем больше меняется объективная реальность, и, как следствие, чем больше мы меняемся, тем больше меняется объективная реальность.

Есть несколько научных концепций, которые, я уверен, могут дискредитировать мою гипотезу, но есть также несколько, которые, как я полагаю, также поддерживают ее. Однако ни один из них не поддерживает ее так же хорошо, как специальную теорию относительности Эйнштейна. Специальная теория относительности — это, по сути, теория структуры пространства-времени. Специальная теория относительности вводит несколько концепций, которые, кажется, предполагают, что кажущееся пространство-время относительно наблюдателя. Некоторые из этих концепций включают: относительность одновременности, замедление времени, релятивистскую массу и сокращение длины.Я кратко коснусь каждого из них, хотя для того, чтобы по-настоящему отдать должное любому из них, потребуется эссе, намного более длинное, чем то, которое я пишу. Относительность одновременности утверждает, что нельзя абсолютно точно сказать, что отдельные события, которые, как считается, произошли в одно и то же время, на самом деле произошли в одно и то же время. Относительная одновременность двух событий не абсолютна, скорее она зависит от системы отсчета наблюдателя. Это означает, что если событие произошло в одном месте, а другое событие произошло в другом, вопрос о том, произошли ли события одновременно, относится к наблюдателям за событиями.Нельзя с полной уверенностью сказать, что указанные события произошли одновременно. Замедление времени — еще один интересный феномен. Это разница во времени между двумя событиями, измеренная разными наблюдателями, которые либо движутся относительно друг друга, либо расположены иначе, чем гравитационные массы. По сути, это означает, что тиканье часов в состоянии покоя относительно одного наблюдателя может быть измерено как тикающее с другой скоростью по сравнению с часами другого наблюдателя.В этом сценарии оба тактовых генератора синхронизированы, механической ошибки нет, и разница не связана с тем фактом, что сигналам требуется время для распространения. Это просто природа пространства-времени. Чем ближе к скорости света человек движется, тем сильнее будет замедление времени. Принцип релятивистской массы гласит, что измерение массы объекта связано со скоростью наблюдателя или зависит от нее. Релятивистская масса объекта включает его кинетическую энергию и становится больше, чем быстрее объект движется.Следовательно, релятивистская масса зависит от системы отсчета наблюдателя. Принцип сокращения длины гласит, что измеряемые объекты укорачиваются относительно направления, в котором они движутся относительно наблюдателя. Однако сокращение длины становится актуальным только при скоростях, близких к свету. Каждая из концепций, которые я только что резюмировал, похоже, предполагает, что объекты и события на самом деле изменяются по мере изменения системы отсчета наблюдателя, а объекты и события меняются относительно каждого присутствующего наблюдателя.Это говорит о том, что каждый наблюдатель наблюдает немного иную, но точную реальность, чем другие наблюдатели. В каждом из этих случаев наблюдаемая реальность относительно наблюдателя, отсюда и теория относительности. Теорию относительности так же легко можно было бы придумать как теорию субъективности. В этом случае наблюдаемая реальность будет субъективной для наблюдателя.

Большинство людей верят, что объективная реальность определена, фиксирована и существует вне их самих. Они верят с непоколебимой уверенностью, что наблюдатели содержатся в объективном мире, и наши субъективные взгляды не определяют объективность.Я не полностью отклоняю эту точку зрения. Однако я предлагаю модифицированную версию этого взгляда. Я предлагаю способ взглянуть на объективную реальность так, как астрофизики рассматривают пространство Вселенной. Астрофизики утверждают, что Вселенная может быть бесконечно большой, а может и не быть. Однако он настолько велик, что мы не можем понять, насколько он велик, поэтому с таким же успехом он может быть бесконечным. Они даже используют эту теоретическую бесконечность в своих математических уравнениях. Я утверждаю, как я уже говорил ранее, что объективная реальность, насколько мы можем судить, является суммой наших субъективных переживаний и существует как консенсус наших субъективных реальностей.Я также предлагаю, а может и не быть объективного мира, отличного от того, о котором мы все вместе согласны, но поскольку мы можем определить, что там есть, только на основе наших субъективных точек зрения, мы должны действовать так, как если бы единственная существующая объективная реальность — это просто конструкция консенсуса наших субъективных реальностей. Объективная реальность — это совокупность соглашений о том, что превосходит всех нас, основанных на том, что находится внутри нас всех.

Я считаю, что модель, для которой я предложил рассматривать реальность, положительно повлияет на эгоизм, который процветает среди людей.Этот взгляд по своей сути позволяет людям придерживаться своих собственных взглядов, при этом признавая обоснованность взглядов, которые отличаются от их собственных. Это действительно позволило бы нам согласиться, чтобы не соглашаться. В моем представлении о реальности нет места людям, которые осуждают тех, кто придерживается иных убеждений, чем их собственные, потому что на субъективном уровне убеждения всех истинны. Никто не может дискредитировать взгляды других, пока они не смогут смотреть на мир глазами этого человека, а в настоящее время никто из нас не может этого сделать.С таким взглядом на реальность я считаю, что все религии будут рассматриваться как действительные пути к спасению, наука больше не будет противопоставляться духовности, а суеверия и страхи людей больше не будут рассматриваться как мелочи. Расизм, классизм и другие формы предрассудков прекратят свое существование, поскольку все люди будут все больше осознавать, как взгляды всех других влияют на их собственную объективную реальность. Они будут осознавать, насколько важна точка зрения каждого по отношению к ним самим.Я осознаю, что моя гипотеза поначалу кажется абсурдной и что для ее признания законной потребуется радикальный сдвиг парадигмы. Однако, прежде чем мою теорию спишут как еще одну «сумасшедшую идею», имейте в виду, что если бы европейцы 15 века сказали, что Земля вращается вокруг Солнца, они сочли бы эту идею абсурдной.

Многие люди будут продолжать видеть мир как царство, существующее вне их самих. Им никогда не придет в голову мысль о том, что то, что они видят, может быть внешней проекцией того, что на самом деле находится внутри них.Это бросает вызов их вере в конкретный мир. Однако подумайте, что происходит, когда мы мечтаем. Когда мы мечтаем, мы путешествуем по мирам, которые, казалось бы, существуют вне нас, и мы воспринимаем явления, которые кажутся существующими независимо от нас. Только когда мы просыпаемся и осознаем, что нам снился сон, мы начинаем осознавать, что эти, казалось бы, внешние вещи на самом деле были проявлениями нашего разума. Что, если бы то же самое можно было сказать о мире, который мы воспринимаем, когда «бодрствуем»? Что, если мир, который мы считали внешним по отношению к нам, на самом деле был просто еще одной проекцией нашего разума, чем-то вроде сна вне наших снов? Мы не осознаем, что находимся во сне, пока не вновь осознаем мир, который, по нашему мнению, является внешним.Когда мы просыпаемся, становится настолько очевидно, что мы действительно спим. Мы начинаем понимать, насколько странными были некоторые вещи, произошедшие во сне, например, способность летать. Хотя становится так ясно, что мы спали, во время сна все казалось таким логичным. Мы не сомневались в нашей способности летать. Хотя раньше мы никогда не умели летать, мы вели себя так, как будто делали это годами. Ничто не кажется абсурдным, пока мы не осознаем, что это так.

Что о реальности можно сказать не абсурдно? Разве мы не можем сказать, что объекты, плавающие в бесконечном пространственно-временном пространстве, не являются абсурдом? Разве мы не можем сказать, что время, которое воспринимается линейно, но не имеет видимого начала или конца, не абсурдно? Разве не абсурдно, что мы живем на единственной планете, которая, как известно, использует жизнь во Вселенной? Что не абсурдно в самом феномене существования? Разве вера в то, что какое-то всезнающее антропоморфное божество сконструировало нас по своему образу, более абсурдна, чем представление о бессознательной материи, произвольно эволюционирующей в сложные сознательные организмы? Что не абсурдно в том, что я могу написать это эссе и что кто-то другой может его прочитать? Разве все наши представления о мире не абсурдны, по крайней мере, в некоторой степени? Такие вещи, как линейное время, объективная реальность и свободомыслящие организмы, большинству не кажутся абсурдными, потому что они воспринимаются как норма.То, что мы привыкли видеть или думать, не кажется неуместным. Однако сама природа существования, по сути, до некоторой степени абсурдна. Сам факт существования пространства, времени и сознательных существ — абсурд. Что имеет смысл в сознательных организмах, спонтанно возникающих из бессознательного? Что имеет смысл в том, что всемогущее, доброжелательное божество создает людей и оставляет их на произвол судьбы, имея лишь несколько отрывков из Священных Писаний в качестве руководства о том, как им следует себя вести? Что имеет смысл в существах, воплощающихся в низших формах жизни, а затем перевоплощающихся в высшие формы жизни в качестве награды за хорошую карму в прошлой жизни? Все это не имеет смысла, если смотреть на это объективно, но субъективно все эти убеждения имеют смысл.Какая точка зрения правильная? Что не так? Может быть, одному Богу известно. Может, никто не знает. Может, все мы знаем. Может быть, ответ объективен, и мы должны его найти. Может быть, это субъективно, и решать это нам.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *