Свобода: иллюзии и действительность
Человек ищет свободы. В нем есть огромный порыв к свободе, и он не только легко попадает в рабство, но он и любит рабство.
Н. А. Бердяев
Термин «свобода» довольно часто употребляется в повседневной жизни людей. Но каждый человек понимает его по-своему. Причем в основном свобода сводится к тому, чтобы делать все, что хочется.
Очень широко понятие свободы используется в современной политике. Все политические коллизии, любое вмешательство во внутренние дела другого государства происходят под лозунгом свободы и демократии. Все так называемые «бархатные» и «оранжевые» революции, не имеющие ничего общего с действительными революциями, совершались и совершаются под флагом свободы и защиты прав человека. Средства массовой информации сосредоточились на проблемах свободы.
Как уже отмечалось, каждый человек вкладывает в понятие свободы свой собственный смысл, имеющий чисто субъективный характер, поскольку речь идет, как правило, о личной свободе, якобы не предполагающей никаких ограничений.
Ретроспективный взгляд на историю философии показывает, что проблемы свободы находились в центре внимания многих корифеев мировой философии. Я сошлюсь только на некоторых. Т. Гоббс под свободой подразумевал «отсутствие внешних препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то, что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом»
Вольтер замечает, что вопрос о свободе довольно простой, но тем не менее люди постоянно спорят о нем, и в результате все запутались. Сам французский философ свободу определяет так: «Свобода – это исключительная возможность действовать»[2].
Соотечественник Вольтера П. А. Гольбах немало страниц посвятил проблемам свободы. «Любовь к свободе, – пишет французский мыслитель, – самая сильная из страстей человека; она вызвана его стремлением к самосохранению и беспрепятственному использованию личных способностей для того, чтобы сделать свою жизнь счастливой»
Но человек во всех случаях, в том числе в стремлении к свободе, должен руководствоваться только разумом, благодаря которому любовь к свободе приводит к добродетели. Кроме того, человек должен подчиняться установленным в обществе законам. Он должен понимать, что свобода имеет свои границы и их нельзя нарушать, чтобы не ущемлять свободу других. Поэтому «свобода – это возможность делать ради своего счастья все, что не вредит счастью других членов общества»
А мерилом «свободы членов общества должно быть благо общества в целом»[5]. Как видно, французский просветитель проблему свободы человека непосредственно связывает с обществом. Небезынтересны рассуждения Гольбаха о причинах потери народами свободы. Главной причиной потери свободы французский философ считает приход к власти правителей, которые путем насилия и хитрости лишали людей свободы. Но народы сами тоже виноваты в потере свободы, потому что «привычка, лень, страх и невежество ослабили пружины человеческого сердца; можно сказать, что им удалось исказить естественные человеческие свойства и принизить человека в его собственных глазах»
Чтобы сохранить свою свободу, люди должны быть разумными и добродетельными. Интересно, что Гольбах вовсе не считает, что только демократия предоставляет подлинную свободу людям. «При демократии народ, только по видимости осуществляющий суверенную власть, слишком часто является лишь рабом развращенных демагогов, которые льстят ему и разжигают его страсти; народ сам становится тираном»
Но если в условиях демократии можно потерять свободу, то при деспотических формах правления ее вообще нет.
Как сохранить свободу? По глубокому убеждению П. А. Гольбаха, свободу можно сохранить лишь в том случае, если она базируется на началах разума и добродетели. Гольбах как идеолог Просвещения считает, что свободу можно сохранить, если люди поступают разумно, если в обществе руководствуются здоровыми нравами и если они знают о том, что происходит в обществе, а это предполагает наличие просвещения.
Вместе с тем, по мнению Гольбаха, одних законов и просвещения недостаточно для сохранения свободы. «Свобода может быть долговечной только при условии, что она подкреплена силой, способной заставить всех членов общества придерживаться справедливости и выполнять законы, устанавливающие определенные границы как для подданных, так и для тех, кто ими управляет»[8].
Прежде всего следует подчеркнуть, что свобода есть социальное понятие. У животных нет никакой свободы.
Они часть природы и не испытывают никакой нужды в свободе. «Животное, – писал К. Маркс, – непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает свою жизнедеятельность предметом своего сознания… Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности»
Свобода возникает в процессе совместной деятельности людей. Поэтому основа всякой свободы – свобода жизнедеятельности человека. С одной стороны, человек находит свою свободу только в обществе, а с другой – общество ему часто мешает делать то, что он хочет, и человеку кажется, что общество лишает его свободы. Но он либо не понимает, либо не хочет понять, что его личные интересы не всегда совпадают с интересами всего общества и приходится жертвовать личными интересами во имя сохранения общества.
Наивно думать, что формирование человеческого общества начинается со свободы. Напротив, оно начинается с табу, с запрета, нарушение которого строго наказывается. Чтобы выжить в суровых условиях, первобытные люди соблюдали возникшие в ходе их практической жизни нормы и принципы поведения, регулировавшие их образ жизни. Каждый поступок члена рода строго регламентировался, и ни о какой свободе не могло быть и речи. Охотились, например, молодые люди, но мясо в первую очередь давали детям и старикам.
Нельзя свободу путать с волей. Воля связана с игнорированием общепринятых норм жизни. Воля – это субъективизм и волюнтаризм, отказ от учета объективных обстоятельств. Воля – это произвол и самодурство.
Любящий волю человек не ограничивает себя никакими законами морального или юридического характера. Вольный человек в отличие от свободного человека уважает только самого себя, потому что он постоянно покушается на свободу других людей. Вольный человек – это эгоистичный человек, потому что он стремится лишь к удовлетворению личных интересов. Воля есть другое выражение произвола. Заметим, что анархизм как политическое течение, не признающее государственной власти, предпочитает волю свободе. Но не только анархисты не любят свободу. Даже некоторые сторонники демократии под свободой понимают не соблюдение законов, а волю, особенно когда это касается деятельности таких демократов.
В отличие от воли свобода предполагает действия человека в рамках юридических и моральных норм и законов. Человек должен понимать, что в обществе есть определенные законы, нормы, принципы, традиции, которые нужно соблюдать и в пределах которых можно и нужно свободно действовать.
«Нравственный человек сознает содержание своей деятельности чем-то необходимым, имеющим силу в себе и для себя, и этим так мало наносится ущерб его свободе, что последняя даже, наоборот, лишь благодаря этому сознанию становится действительной и содержательной свободой…»
Нельзя абсолютизировать личную свободу человека, так как это нередко оборачивается трагедией для окружающих. Так, например, абсолютизация свободы приводит к росту насилия (убивают просто прохожих на улице, в учебных заведениях, своих коллег, причем убивают как взрослые, так и дети). Таким образом, свобода предполагает деятельность социальных групп, слоев, классов, индивидов при обязательном соблюдении общепринятых моральных и юридических норм и принципов.
Выше я привел некоторые дефиниции свободы, предложенные классиками философии.
Они правомерны, но их следует рассматривать в контексте эпохи. На мой взгляд, свобода – это возможность проявлять свои физические и духовные потенции. Чем свободнее человек, тем у него больше возможностей создавать материальные и духовные ценности, обогащать свой духовный мир. Иными словами, развивать в себе все человеческое. А все это главным образом зависит от общества, в котором живет человек.
Свобода есть процесс, а не застывшее состояние. Иначе говоря, по мере продвижения общества по восходящей линии человек становится все более и более свободным в экономическом, политическом, духовном и других аспектах. Процесс этот носит очень противоречивый и порой даже драматический характер, но тем не менее эмпирически можно показать, как на протяжении истории расширяются свободы человека. Человек первобытной эпохи, например, не был свободен ни в отношении своего рода, ни в отношении природы. Ему приходилось бороться со стихийными силами на каждом шагу, чтобы прокормиться. Не давали свободы родовые связи и отношения.
Человек по отношению к ним проявлял рабскую покорность и не представлял свою жизнь за пределами рода или племени. Его поступки и поведение регулировались традициями и обычаями рода и племени. Возможность решать самому те или иные жизненные вопросы, в том числе личного характера (женитьба, например), либо вовсе отсутствовала, либо была крайне ограничена. «Племя, – пишет Ф. Энгельс, – оставалось для человека границей как по отношению к иноплеменнику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторваны еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности»[11]. Всюду человека подстерегала опасность, физически он рано изнашивался и умирал в сравнительно молодом возрасте.
Иную картину мы наблюдаем в рабовладельческом обществе.
Да, жизнь раба полностью зависела от его хозяина: он мог убить его или продать, обращался с ним как с вещью. Аристотель считал, что «невозможна дружба и с конем или быком или с рабом в качестве раба. Ведь [тут] ничего общего быть не может, потому что раб – одушевленное орудие, а орудие – неодушевленный раб, так что как с рабом дружба с ним невозможна, но как с человеком возможна»[12].
Но тем не менее раб обладал большей свободой, чем первобытный человек, потому что он освободился от «пуповины первобытной общности». Он уже отличает себя от других, может вести самостоятельный образ жизни. Кроме того, – и это очень важно, – в рабовладельческом обществе жили не только рабы, но и рабовладельцы, свободные граждане и т. д., которые принимали непосредственное участие в делах государства, особенно демократического. Так, в Афинах эпохи Перикла была развитая рабовладельческая демократия, суть которой тот выразил следующим образом: «В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады.
Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным»[13].
Первобытный человек не протестовал против существующих порядков. Да ему и в голову не могла прийти мысль не покориться родовым и племенным обычаям, ослушаться вождя. Рабы же организовывали восстания, шли на войну со своими эксплуататорами, потому что осознавали собственное рабское положение. Хорошо известно восстание рабов под предводительством Спартака. Конечно, среди рабов было немало людей, которые довольствовались своим положением, верой и правдой служили хозяевам и не нуждались ни в какой свободе. О таких рабах Г. В. Ф. Гегель писал: «…раб, довольный своим положением раба, не мыслит себя, так как свобода не является его целью, следовательно, он не хочет своей всеобщности, он не хочет только того или другого»[14].
Именно при рабовладельческом строе одна часть общества получила возможность заниматься философией, наукой, культурой, то есть духовным производством, которое в первобытном обществе было непосредственно вплетено в материальную жизнь. Выделение духовного производства в самостоятельную сферу представляет гигантский прогресс в развитии человеческого общества, в расширении свободы людей. Нелишне напомнить, что генезис цивилизации связан по времени с рабовладельческим строем, когда создается фундамент цивилизации – общественное богатство – и когда социальные связи начинают доминировать над природными. Таким образом, человек эпохи рабства, даже если он раб, обладал большей свободой, чем человек эпохи первобытного строя, хотя на первый взгляд первобытный человек более свободен, чем раб.
Еще большей свободы человек добивается при феодальном способе производства. Рабов уже нет, человека нельзя продать, купить или убить. Крестьянин имеет возможность владеть землей, орудиями производства.
У него есть семья, и он относительно свободно распоряжается своей собственностью. Конечно, при этом нельзя забывать, что сохраняется крепостная зависимость, ибо крестьянин без разрешения или без выкупа не мог покинуть деревню и помещика, на которого был вынужден работать. «Средневековое общество, – пишет Э. Фромм, – в отличие от современного характеризовалось отсутствием личной свободы… Человек почти не имел шансов переместиться социально – из одного класса в дру- гой – и едва мог перемещаться даже географически, из города в город или из страны в страну. За немногими исключениями, он должен был оставаться там, где родился. Часто он даже не имел права одеваться, как ему нравилось, или есть, что ему хотелось. Ремесленник был обязан продавать за определенную цену, а крестьянин – в определенном месте, на городском рынке»[15].
Средневековое общество характеризуется не только отсутствием личной свободы, но и общей отсталостью, общим невежеством. Жить средневековому человеку приходилось в неимоверно трудных условиях.
Нельзя не привести в этой связи слова выдающегося французского историка, одного из основателей школы «Анналов» Л. Февра. «Жизнь в те времена, – пишет он, – постоянное сражение. Человека с человеком. Со стихиями. С враждебной и почти дикой еще природой. И у того, кто вышел победителем из этого сражения, кто достиг зрелости, не подвергшись слишком большим злоключениям и напастям, – у того твердая кожура, у того толстая кожа, дубленая шкура – в прямом и переносном смысле»[16].
После возникновения буржуазного общества неизмеримо расширяется пространство свободы человека. Принцип лессеферизма позволяет ему получить экономическую свободу. Теперь он ни от кого не зависит. Он может заниматься бизнесом, и если ему повезет, то разбогатеть и занять высокое место в социально-экономи-ческой иерархии общества.
При капитализме человек из подданного превращается в гражданина. Он становится полноправным членом общества и может свободно принимать те или иные политические решения.
Буржуазия разрушила феодальные общественные отношения, провозгласила лозунг свободного предпринимательства и формального равенства всех перед законом, упразднила сословные привилегии и сословные титулы. Классическая французская буржуазная революция 1789–1794 гг. приняла «Декларацию прав человека и гражданина», в которой было провозглашено: «1. Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные отличия могут основываться лишь на соображениях общей пользы. 2. Цель каждого политического союза составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. 3. Источник суверенитета зиждется по существу в нации. Никакая корпорация, ни один индивид не могут располагать властью, которая не исходит явно из этого источника. 4. Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другим…»[17]
В буржуазном обществе человек формально свободен. Он может работать или не работать, заниматься бизнесом, вкладывать свой капитал в различные сферы экономики, путешествовать и т.
п. Но он может и ничего не делать, ведя, например, паразитический образ жизни. Получается, что человек абсолютно свободен и может руководствоваться принципом: «Что хочу, то и ворочу». Однако суровая экономическая необходимость заставляет его, если можно так выразиться, крутиться и вертеться, так как ему надо выжить в условиях жесточайшей конкуренции. Если у него ничего нет, кроме рабочей силы, то он вынужден продавать ее либо частному лицу, либо государству. Поэтому свободу нельзя понимать как свободу от добывания средств существования, от принятых в обществе законов, от существующих принципов, от сложившихся традиций и т. д. Свобода человека в условиях капитализма выражается прежде всего в том, что в отличие от предыдущих эпох человек полностью распоряжается собой, он – юридически свободная личность и является собственником своего «я».
Но парадокс буржуазной свободы состоит в том, что все свободны, и вместе с тем никто не свободен: не свободен трудящийся, так как боится потерять работу и не уверен в завтрашнем дне.
Не свободен и капиталист, ибо боится обанкротиться, не выдержать конкуренции и т. д. Одним словом, дамоклов меч висит над всеми. И все же повторим, что человек эпохи буржуазии пользуется бóльшими свободами, чем во все предыдущие времена. Но еще больше свободы он получит в посткапиталистическом обществе, в котором свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех.
Свобода непосредственно связана со знаниями. Чем больше знает человек о законах объективного мира, об окружающей природной и социальной действительности, тем большей свободой он обладает, ибо может принимать такие решения, которые в рамках конкретных условий для него будут наиболее оптимальными. Поэтому нельзя не согласиться с Энгельсом в том, что свобода воли «есть не что иное, как способность принимать решения со знанием дела»[18].
Свобода детерминируется социальными и природными условиями жизни человека, и поэтому, на мой взгляд, неверно утверждение Ж. П. Сартра о том, что человеческая свобода ничем не детерминирована.
«Детерминизм, – пишет он, – умиротворяющ: человек, для которого знание сводится к знанию причин, способен и действовать посредством причин, и потому, между прочим, все усилия моралистов и по сей день направлены на то, чтобы доказать нам, будто мы – всего лишь рабочие детали, поддающиеся манипуляциям с помощью подручных средств»[19]. Но человек не может вырваться за пределы тех условий, в которых ему приходится жить и работать. Первобытный человек, например, был так придавлен социальными и природными обстоятельствами, что, как уже отмечалось, фактически не имел никакой свободы. Другой вопрос – степень свободы. Она зависит от общего уровня развития общества, от его цивилизованности, от интеллекта человека, от уровня знаний, от богатства, социального или политического положения индивида и т. д. Но можно согласиться с Сартром в том, что у человека всегда есть свобода выбора. В концлагере, например, можно выбрать свободу погибнуть за Родину или не выдать своих товарищей, либо, наоборот, выбрать свободу предать всех и тем самым спасти свою шкуру.
Нельзя не обратить внимания еще на один аспект свободы. Речь идет о потребности в свободе. В какой мере она проявляется в тех или иных жизненных ситуациях? Вот что по этому поводу говорит И. В. Гете: «Свобода – странная вещь. Каждый может легко обрести ее, если только он умеет ограничиваться и находить самого себя. И на что нам избыток свободы, который мы не в состоянии использовать? Посмотрите эту комнату и соседнее с ней помещение, в котором вы через открытую дверь видите мою кровать. Комнаты эти невелики, кроме того, они загромождены разнообразными мелочами, книгами, рукописями и предметами искусства. Но для меня этого достаточно; я прожил в них всю зиму и почти никогда не заходил в передние комнаты. Какую пользу я имел от моего просторного дома и от свободы ходить из одной комнаты в другую, когда у меня не было потребности использовать эту свободу?
Если кто-либо имеет достаточно свободы, чтобы вести здоровый образ жизни и заниматься своим ремеслом, то этого достаточно, а столько свободы имеет каждый.
И потом все мы свободны только на известных условиях, которые мы должны выполнять»[20].
Люди очень дифференцированы, и они нуждаются в свободе разной степени. Человеку, работающему в науке, литературе, философии, живописи и т. д., нужна одна свобода, а ремесленнику, пастуху, земледельцу и т. д. – другая. Бывают ситуации, когда есть свобода, но нет интересных творческих произведений. Многие наши творческие работники в советскую эпоху жаловались на отсутствие свободы, на невозможность свободного творчества. Советской эпохи давно нет, но нет также не только великих, а даже просто талантливых произведений, хотя сейчас никто никому не запрещает творить свободно, писать о чем угодно и печататься где угодно. Пушкин не был свободен, но создавал великие произведения, без которых мировая культура немыслима. Следовательно, нужна не только свобода, нужен еще талант, способный творить и создавать эпохальные труды.
Конкретная реализация свободы проявляется в повседневной жизни людей, прежде всего в экономической, политический и духовной сферах.
В экономической сфере свобода проявляется в том, что человек как существо производящее должен иметь определенную свободу трудовой деятельности. Он, во-первых, должен иметь возможность проявить свои интеллектуальные и физические способности по созданию материальных и духовных ценностей. Иначе говоря, он должен иметь право трудиться, ибо именно в труде человек становится действительным творцом истории. Во-вторых, только свободный труд, то есть труд на себя и на общество, труд без эксплуатации и без принуждения приносит настоящее удовольствие человеку. Если даже человек получает достаточно финансов для удовлетворения своих потребностей, но зависит экономически от частных или государственных структур, то его трудно назвать свободным. В-третьих, экономическая свобода позволяет человеку воспроизводить свои физические силы, чувствовать уверенность в завтрашнем дне, использовать свободное время для физического и духовного совершенствования.
Но до настоящего времени человек был лишен такой возможности.
Возьмем эпоху крепостного права. Человек был зависим от своего хозяина, как правило, бóльшую часть времени работал, обслуживал его, а если еще оставалось время, то он полностью посвящал его своему личному хозяйству. Тяжелую жизнь крепостного крестьянина блестяще описал А. Н. Радищев в своей знаменитой книге «Путешествие из Петербурга в Москву».
При капитализме, как уже отмечалось, человек формально свободен, но от этого ему не становится легче жить, особенно в современном глобализированном мире. Во-первых, в результате глобализации слаборазвитые страны фактически утратили свои национальные экономики, что привело к полной экономической зависимости. Во-вторых, резко обострились социальные контрасты. «Всего лишь 358 миллиардеров владеют таким же богатством, как и 2,5 миллиарда человек, вместе взятые, почти половина населения земли»[21]. Причем происходит не только относительное, но и абсолютное обнищание людей. Как пишут Г.-П. Мартин и Х. Шуманн, «в 1995 году четыре пятых всех американских рабочих и служащих мужского пола зарабатывали в реальном исчислении на 11 процентов в час меньше, чем в 1973 году.
Другими словами, вот уже более двух десятилетий уровень жизни огромного большинства американцев падает»[22].
В сфере политики свобода предполагает свободу слова, свободу избирать и быть избранным, свободу создавать политические партии и т. д. Политические свободы проявляются в зависимости от экономических свобод, социального положения индивида и вообще от конкретно-исторических условий. Основная характеристика политической свободы, на мой взгляд, состоит не просто в свободе слова или свободе выбора того или иного кандидата на государственную должность, а в том, чтобы человек оказывал реальное воздействие на политическую жизнь общества, что практически нереально в современном мире.
Что касается духовной сферы, то здесь свобода связана, во-первых, с овладением духовными ценностями и, во-вторых, с возможностью самому их создавать. Знание литературы, искусства, науки и т. д. помогает человеку чувствовать себя раскованным и полноценным гражданином. Человеку необходима свобода для производства духовных ценностей.
Это значит:
1. Быть экономически в состоянии посвятить себя интеллектуальной деятельности. Без экономической независимости трудно рассчитывать на творческую независимость. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Нельзя не вспомнить в этой связи Лукиана из Самосаты, этого, по выражению Энгельса, «Вольтера классической древности»: «Единственное дело историка – рассказывать все так, как оно было. А этого он не может сделать, если боится Артаксеркса, будучи его врагом, или надеется получить в награду за похвалы, содержащиеся в его книге, пурпуровый кафтан, золотой панцирь, нисейскую лошадь»[23]. Ни одно государство не финансирует тех представителей творческой интеллигенции, которые выступают против него. В буржуазном обществе, например, человек свободен писать что угодно и о чем угодно, но если он затрагивает интересы господствующего класса, то ему долго приходится искать (если вообще найдет) издателя.
2. Писать по велению души и сердца, писать правдиво и отражать в своем творчестве объективные процессы.
3. Не быть контролируемым со стороны цензуры или других государственных учреждений. Главный цензор человека – его совесть, его нравственные принципы и нормы. Добродетельный человек никогда не станет писать сочинения, в которых проповедуются насилие, алчность, антигуманизм и другие пороки человечества. Он никогда не будет писать пасквили даже на своих врагов. Духовная свобода – это подлинное наслаждение для человека, стремящегося проявить себя не в накопительстве, а в интеллектуальном творчестве. Духовная свобода – это вместе с тем свобода самовыражения, свобода внутреннего ощущения. И здесь я не могу не процитировать нашего гениального поэта А. С. Пушкина:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспаривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! Вот права…[24]
Люди так или иначе осознают свою свободу, но при этом забывают о том, что нет свободы без ответственности, хотя и нет ответственности без свободы. Нельзя понимать свободу как свободу от ответственности за свои поступки. Человек, не осознающий своей ответственности, не заслуживает свободы. Как уже выше отмечалось, у человека всегда есть возможность выбора принять то или иное решение.
Предатели, убийцы, воры, подлые люди должны нести ответственность за свои поступки. И никакие ссылки на сложившиеся объективные обстоятельства не должны приниматься во внимание. В противном случае в жизни все можно оправдать такого рода объективными обстоятельствами.
Можно выделить три вида ответственности: моральную, юридическую и политическую. Моральная ответственность не влечет за собой никакого наказания. Человек сам чувствует свою ответственность перед семьей, обществом и государством, и степень ответственности зависит от его добросовестности, порядочности и человечности. Юридическая ответственность предполагает наказание за нарушение правовых норм и принципов. Что касается политической ответственности, то она во многом определяется уровнем цивилизованности общества. Прежде всего народ должен нести политическую ответственность за свои действия или бездействие в политической жизни страны. Если народ считает, что правительство постоянно его обманывает, но ничего не делает для его замены, то такой народ не заслуживает другого правительства.
Самой большой политической свободой обладают государственные деятели. Монарх, например, по существу, имеет неограниченную власть. И монарх-самодур, не чувствующий никакой ответственности, может принести огромный ущерб своему народу. В современных условиях очень велика ответственность лидеров государства. Это связано в первую очередь с наличием ядерной энергии, способной уничтожить всю мировую цивилизацию. Если во главе ядерной державы окажется безответственный человек, то от него пострадает не только народ этого государства, но и весь мир. Поэтому очень важно, чтобы к власти приходили чрезвычайно ответственные люди, психически уравновешенные и обладающие хорошим здоровьем, способные принимать ответственные решения.
Подведем некоторые итоги. Homo sapiens – существо загадочное. И не случайно одни исследователи его называли добрым, другие – злым, одни – гуманным, другие – негуманным, одни – бунтующим, другие – покорным. А великий русский историк В. О. Ключевский писал: «Человек – это величайшая скотина в мире»[25].
На самом деле человек как таковой ни добр, ни зол и, конечно, не скотина. Человек не живет в безвоздушном пространстве, он продукт социальной среды, и поэтому сущность его надо искать не в природе, а в обществе, и эта сущность, как писал Маркс, есть «совокупность всех общественных отношений»[26].
Но вместе с тем нельзя не отметить, что человеку присуще жить иллюзиями, верить в чудеса, в сверхъестественные силы и т. д. Он стремится к свободе, он хочет, чтобы никто ему не мешал жить и действовать в обществе. Но он живет в мире иллюзий, ибо не понимает, что жить в обществе и быть свободным от него нельзя, что себя он может проявить только в обществе, только при соблюдении общественных норм и принципов.
[1] Гоббс Т. Избр. произв.: в 2 т. – М., 1963. – T. 2. – С. 155.
[2] Вольтер. Философские сочинения. – М., 1988. – С. 258.
[3] Гольбах П. А. Избр. произв.
: в 2 т. – М., 1963. – Т. 2. – С. 337.
[4] Гольбах П. А. Указ. соч. – Т. 1. – С. 173.
[5] Там же. – Т. 2. – С. 339.
[6] Там же. – С. 341.
[7] Там же. – С. 343.
[8] Гольбах П. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 346.
[9] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 42. – С. 525.
[10] Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук: в 3 т. – Т. 1. Наука логики. – М., 1974. – С. 337.
[11] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 21. – С. 99.
[12] Аристотель. Никомахова этика 8: XIII.
[13] Цит. по: Историки античности. – Т. 1. Древняя Греция. – М., 1988. – С. 304.
[14] Гегель Г. В. Ф. Философия права. – М., 1990. – С. 392 .
[15] Фромм Э. Бегство от свободы.
– 2-е изд. – М.: Академический проект, 1995. – С. 44.
[16] Февр Л. Бои за историю. – М., 1991. – С. 296.
[17] Документы истории Великой французской революции: в 2 т. – М., 1990. – Т. 1. – С. 112.
[18] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20. – С. 116.
[19] Сартр Ж. П. Бодлер / Ш. Бодлер // Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. – M., 1993. – С. 337.
[20] Гёте И. В. Избр. филос. произв. – М., 1964. – С. 458.
[21] Мартин Г.-П., Шуманн X. Западня глобализации. Атака на процветание и демо-кратию. – М., 2001. – С. 46.
[22] Там же. – С. 161.
[23] Лукиан. Как следует писать историю 39.
[24] Пушкин А. С. Соч.: в 3 т. – Т. 1. Стихотворения. Сказки. Руслан и Людмила. Поэма. – М., 1985. – С. 584.
[25] Ключевский B.
O. Соч.: в 9 т. – Т. IX. Материалы разных лет. – М., 1990. – С. 363.
[26] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – T. 3. – С. 3.
Два понимания свободы | Библиотека
Принуждать человека — значит лишать его свободы, но свободы от чего? Почти все моралисты в истории человечества прославляли свободу. Значение этого слова, равно как и некоторых других — счастья и доброты, природы и реальности — столь многослойно, что найдется немного истолкований, которые окажутся для него непригодными. Я не намерен рассматривать ни историю этого многослойного слова, ни тем более две сотни его значений, выявленных историками идей. Я собираюсь рассмотреть только два его значения, которые, будучи центральными, вобрали в себя значительную долю человеческой истории, как прошлой, так, осмелюсь утверждать, и будущей. Первое из этих политических значений свободы я буду (следуя во многом прецеденту) называть «негативным», и это значение подразумевается в ответе на вопрос: «Какова та область, в рамках которой субъекту — будь то человек или группа людей — разрешено или должно быть разрешено делать то, что он способен делать, или быть тем, кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству со стороны других людей?».
Второе значение я буду называть позитивным, и оно подразумевается в ответе на вопрос: «Что или кто служит источником контроля или вмешательства и заставляет человека совершать это действие, а не какое-нибудь другое, или быть таким, а не другим?». Безусловно, это разные вопросы, хотя ответы на них могут частично совпадать.
I
Понятие «негативной свободы»
Обычно говорят, что человек свободен в той мере, в какой никто: ни другой человек, ни группа людей — не препятствует его действиям. Политическая свобода в этом смысле и есть та область, в рамках которой человек может действовать, не подвергаясь вмешательству со стороны других. Если другие люди не позволяют мне сделать то, что в противном случае я мог бы сделать, то в этой степени я несвободен; если из-за действий других людей упомянутая область сжимается, уменьшаясь далее известного предела, то обо мне можно сказать, что я нахожусь в состоянии принуждения и, возможно, даже порабощения. Однако слово принуждение не охватывает все случаи, когда мы не способны что-либо сделать.
Если я не способен прыгнуть выше десяти футов, или не могу читать из-за слепоты, или тщетно пытаюсь понять наиболее темные места у Гегеля, то было бы странным говорить, что в этой степени я подвергаюсь порабощению или принуждению. Принуждение предполагает намеренное вторжение других людей в область, где в противном случае я мог бы действовать беспрепятственно. Вы только тогда лишены политической свободы, когда другие люди мешают вам достичь какой-либо цели. Простая неспособность достичь цели еще не означает отсутствия политической свободы. Об этом свидетельствует и современное употребление таких взаимосвязанных выражений как «экономическая свобода» и «экономическое рабство». Доказывают, порой очень убедительно, что если человек слишком беден и не может позволить себе купить буханку хлеба, совершить путешествие по миру или обратиться за помощью в суд, хотя на все это нет юридического запрета, то он не более свободен, чем когда это запрещено законом. Если бы моя бедность была своего рода болезнью и не позволяла бы мне покупать хлеб, оплачивать путешествия по миру или добиваться слушания моего дела в суде, как хромота не позволяет мне бегать, то было бы неестественно видеть в ней отсутствие свободы, тем более — политической свободы.
Только в том случае, если я объясняю свою неспособность приобрести какую-либо вещь тем, что другие люди предприняли определенные меры, и поэтому я, в отличие от них, не имею денег для приобретения данной вещи, только в этом случае я считаю себя жертвой принуждения или порабощения. Другими словами, употребление слова «принуждение» зависит от принятия определенной социально-экономической теории, объясняющей причины моей нищеты и неспособности что-либо делать. Если отсутствие материальных средств вызвано недостатком умственных и физических способностей, то, только приняв указанную теорию, я стану говорить не просто о нищете, а об отсутствии свободы. Если к тому же я считаю, что моя нужда обусловлена определенным социальным устройством, которое, на мой взгляд, является несправедливым и нечестным, то я буду говорить об экономическом рабстве или угнетении. «Не природа вещей возмущает нас, а только недобрая воля», — говорил Руссо. Критерием угнетения служит та роль, которую, по нашему мнению, выполняют другие люди, когда прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно препятствуют осуществлению наших желаний.
Свобода в этом смысле означает только то, что мне не мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода.
Именно так понимали свободу классики английской политической философии. Они расходились во взглядах относительно того, насколько широкой может или должна быть упомянутая область. По их мнению, при существующем положении вещей она не может быть безграничной, ибо ее безграничность повлекла бы за собой то, что все стали бы чинить бесконечные препятствия друг другу, и в результате такой «естественной свободы» возник бы социальный хаос, и даже минимальные потребности людей не были бы удовлетворены, а свобода слабого была бы попрана сильным. Эти философы прекрасно понимали, что человеческие цели и действия никогда сами по себе не придут в гармонию, и (какими бы ни были их официальные доктрины) они ставили выше свободы такие ценности, как справедливость, счастье, культура, безопасность или различные виды равенства, а потому были готовы ограничивать свободу ради этих ценностей или даже ради нее самой.
Ибо иначе было бы невозможно создать желательный, с их точки зрения, тип социального объединения. Поэтому, признавали эти мыслители, область свободных действий людей должна быть ограничена законом. Однако в равной мере они допускали — в особенности такие либертарианцы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции — что должна существовать некоторая минимальная область личной свободы, в которую нельзя вторгаться ни при каких обстоятельствах. Если эта свобода нарушается, то индивидуальная воля загоняется в рамки слишком узкие даже для минимального развития природных человеческих способностей, а без этих способностей люди не только не могли бы добиваться целей, которые они считают благими, правильными или священными, но и были бы не способны просто ставить эти цели перед собой. Отсюда следует, что необходимо провести границу между сферой частной жизни и сферой публичной власти. Где ее провести — об этом можно спорить, а, по сути, и заключать соглашения. Люди во многих отношениях зависят друг от друга, и никакая человеческая деятельность не может быть настолько частной, чтобы никак и никогда не затрагивать жизнь других людей.
«Свобода щуки — это смерть пескаря»; свобода одних зависит от ограничений, накладываемых на других. «Свобода оксфордского профессора, — как кто-то может добавить, — это нечто иное по сравнению со свободой египетского крестьянина».
Эта идея черпает свою силу в чем-то одновременно истинном и важном, хотя сама фраза рассчитана на дешевый политический эффект. Несомненно, предоставлять политические права и гарантию невмешательства со стороны государства людям, которые полуголы, неграмотны, голодны и больны, значит издеваться над их положением; прежде всего этим людям нужна медицинская помощь и образование и только потом они смогут осознать свою возросшую свободу и сумеют ею воспользоваться. Чем является свобода для тех, кто не может ею пользоваться? Если условия не позволяют людям пользоваться свободой, то в чем ее ценность? Прежде следует дать людям наиболее важное; как говорил радикальный русский писатель девятнадцатого века, иногда сапоги важнее произведений Шекспира; индивидуальная свобода — не главная потребность человека.
Свобода — это не просто отсутствие какого бы то ни было принуждения; подобная трактовка слишком раздувает значение этого слова, и тогда оно может означать или слишком много, или слишком мало. Египетский крестьянин прежде всего и больше всего нуждается в одежде и медицинской помощи, а не в личной свободе, но та минимальная свобода, которая нужна ему сегодня, и то расширение свободы, которое понадобится ему завтра, — это не какая-то особая для него разновидность свободы, а свобода, тождественная свободе профессоров, художников и миллионеров.
Думаю, муки совести у западных либералов вызваны не тем, что люди стремятся к разной свободе в зависимости от их социально-экономического положения, а тем, что меньшинство, обладающее свободой, обрело ее, эксплуатируя большинство или, по крайней мере, стараясь не замечать, что огромное большинство людей лишено свободы. Либералы имеют все основания считать, что если индивидуальная свобода составляет для людей высшую цель, то недопустимо одним людям лишать свободы других, а тем более — пользоваться свободой за счет других.
Равенство свободы; требование не относиться к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они относились к тебе; исполнение долга перед теми, благодаря кому стали возможны твои свобода, процветание и воспитание; справедливость в ее наиболее простом и универсальном значении — таковы основы либеральной морали. Свобода — не единственная цель людей. Я мог бы, вместе с русским критиком Белинским, сказать, что если другие люди лишены свободы, если мои братья должны жить в нищете, грязи и неволе, то я не хочу свободы и для себя, я отвергаю ее обеими руками и безоговорочно выбираю участь моих братьев. Но мы ничего не выиграем, если будем смешивать понятия. Пусть, не желая терпеть неравенство и широко распространившуюся нищету, я готов пожертвовать частью или даже всей своей свободой; я могу пойти на эту жертву добровольно, но то, от чего я отказываюсь ради справедливости, равенства и любви к своим товарищам, — это свобода. У меня были бы все основания мучиться сознанием вины, если бы при известных обстоятельствах я оказался не готовым принести эту жертву.
Однако жертва не ведет к увеличению того, чем было пожертвовано: роста свободы не происходит, как бы ни были велики моральная потребность в жертве и компенсация за нее. Все есть то, что есть: свобода есть свобода; она не может быть равенством, честностью, справедливостью, культурой, человеческим счастьем или спокойной совестью. Если моя свобода, свобода моего класса или народа связана со страданиями какого-то количества людей, то система, где возможны такие страдания, несправедлива и аморальна. Но если я урезаю свою свободу или отказываюсь от нее полностью, чтобы испытывать меньше позора из-за существующего неравенства, и при этом индивидуальная свобода других, по существу, не возрастает, то происходит потеря свободы в ее абсолютном выражении. Это может быть возмещено ростом справедливости, счастья или спокойствия, но утрата свободы налицо, и было бы простым смешением ценностей утверждать, что хотя моя «либеральная» индивидуальная свобода выброшена за борт, некоторый другой вид свободы — «социальной» или «экономической» — возрос.
Впрочем, это не отменяет того, что свободу одних временами нужно ограничивать, чтобы обеспечить свободу других. Руководствуясь каким принципом следует это делать? Если свобода представляет собой священную, неприкосновенную ценность, то такого принципа просто не существует. Одна из противоположных норм должна, по крайней мере, на практике, уступить: не всегда, правда, по соображениям, которые можно четко сформулировать, а тем более — обобщить в универсальных правилах и максимах. И тем не менее на практике компромисс должен быть достигнут.
Для философов, придерживающихся оптимистического взгляда на человеческую природу и верящих в возможность гармонизации человеческих интересов (в их число входят Локк, Адам Смит и, возможно, Милль), социальная гармония и прогресс не отменяют существование довольно большой сферы частной жизни, границы которой не могут быть нарушены ни государством, ни каким-либо другим органом власти. Гоббс и его сторонники, в особенности консервативные и реакционные мыслители, полагали, что нужно помешать людям уничтожать друг друга и превращать социальную жизнь в джунгли и пустыню; они предлагали предпринять меры предосторожности для сдерживания людей, а потому считали необходимым увеличить область централизованного контроля и, соответственно, уменьшить область, контролируемую индивидом.
Однако и те и другие были согласны, что некоторая сфера человеческого существования не должна подвергаться социальному контролю. Вторжение в эту область, какой бы маленькой она ни была, есть деспотизм. Самый яркий защитник свободы и сферы частной жизни Бенжамен Констан, никогда не забывавший о якобинской диктатуре, призывал оградить от деспотического посягательства, по крайней мере, свободу веры, убеждений, самовыражения и собственности. Джефферсон, Берк, Пейн и Милль составили разные списки индивидуальных свобод, но сходным образом обосновывали необходимость держать власть на расстоянии. Мы должны сохранить хотя бы минимальную область личной свободы, если не хотим «отречься от нашей природы». Мы не можем быть абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить оставшуюся часть. Полное подчинение чужой воле означает самоуничтожение. Какой же должна быть тогда минимальная свобода? Это та свобода, от которой человек не может отказаться, не идя против существа своей человеческой природы.
Какова ее сущность? Какие нормы вытекают из нее? Эти вопросы были и, видимо, всегда будут предметом непрекращающегося спора. Но какой бы принцип ни очерчивал область невмешательства, будь то естественное право или права человека, принцип полезности или постулат категорического императива, неприкосновенность общественного договора или любое другое понятие, с помощью которого люди разъясняют и обосновывают свои убеждения, предполагаемая здесь свобода является свободой от чего-либо; она означает запрет вторжения далее некоторой перемещаемой, но всегда четко осознаваемой границы. «Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом», — говорил один из самых известных поборников свободы. Если это так, то есть ли какое-либо оправдание принуждению? Милль не сомневался, что есть. Все индивиды по справедливости имеют равное право на минимальную свободу, поэтому каждого из них нужно сдерживать, используя при необходимости силу, чтобы он не отнял свободу у другого индивида.
По существу, вся функция закона и состоит в предотвращении именно таких столкновений: роль государства тем самым сводится к тому, что Лассаль пренебрежительно назвал функцией ночного сторожа или регулировщика уличного движения.
Почему защита индивидуальной свободы столь священна для Милля? В своем известном трактате он заявляет, что до тех пор, пока людям не будет разрешено вести тот образ жизни, какой они хотят и какой «касается только их самих», цивилизация не сможет развиваться; если не будет свободного обмена идеями, мы не сможем найти истину; не будет возможностей для развития самобытности, оригинальности, гениальности, умственной энергии и нравственного мужества. Общество будет задавлено тяжестью «массовой заурядности». Все разнообразное и богатое содержанием исчезнет под гнетом обычая и постоянной склонности людей к послушанию, которое рождает только «истощенных и бесплодных», «ограниченных и изуродованных» индивидов с «зачахшими способностями». «Языческое превознесение человека столь же достойно уважения, как и христианское самоотвержение».
«Вред от ошибок, совершаемых человеком вопреки совету или предупреждению, значительно перевешивается злом, которое возникает, когда другим позволено принуждать человека делать то, что они считают для него благом». Защита свободы имеет «негативную» цель — предотвратить вмешательство. Угрожать человеку гонениями, если он не согласится жить так, чтобы другие выбирали за него цели; закрыть перед ним все двери, кроме одной, значит противоречить той истине, что человек — это существо, самостоятельно проживающее свою жизнь. И здесь не важно, насколько хороша перспектива, открываемая той единственной дверью, и насколько благородны мотивы тех, кто устанавливает ограничения. Именно так со времени Эразма (возможно, кто-то сказал бы — со времени Оккама) и по сей день понимают свободу либералы. Все требования гражданских свобод и индивидуальных прав, все протесты против эксплуатации и унижения, против посягательств со стороны государственной власти и массового гипноза, рождаемого обычаем или организованной пропагандой, проистекают из этой индивидуалистичной и вызывающей немало споров концепции человека.
Три момента следует отметить в связи с этой позицией. Во-первых, Милль смешивает два разных представления. Согласно первому из них, любое принуждение само по себе есть зло, ибо оно препятствует осуществлению человеческих желаний, но его можно использовать для предотвращения других, еще больших, зол. Невмешательство же, как нечто противоположное принуждению, само по себе есть благо, хотя и не единственное. Это представление выражает «негативную» концепцию свободы в ее классическом варианте. Согласно другому представлению, людям следует стремиться открывать истину и воспитывать в себе определенный, одобряемый Миллем, тип характера, сочетающий такие черты, как критичность, самобытность, богатое воображение, независимость, нежелание подчиняться, достигающее самых эксцентричных проявлений, и т. д. Открыть истину и воспитать такой характер можно только в условиях свободы. Оба эти представления являются либеральными, но они не тождественны, и связь между ними в лучшем случае эмпирическая.
Никто не стал бы утверждать, что истина и свобода самовыражения могут процветать там, где мысль задавлена догмой. Но исторические факты свидетельствуют скорее о том (именно это и доказывал Джеймс Стефан, предпринявший впечатляющую атаку на Милля в своей книге «Свобода, Равенство, Братство» (’Liberty, Equality, Fraternity’), что честность, любовь к истине и пламенный индивидуализм процветают в сообществах со строгой и военной дисциплиной, как например, в общинах пуритан-кальвинистов в Шотландии и Новой Англии, уж во всяком случае не менее часто, чем в более терпимых и нейтральных обществах. Это разрушает аргумент Милля в пользу свободы как необходимого условия развития человеческой одаренности. Если эти две цели несовместимы друг с другом, то Милль оказывается перед лицом мучительной дилеммы еще до того, как возникнут трудности, вызванные несовместимостью его доктрины с последовательным утилитаризмом, даже гуманистически истолкованным самим Миллем.
Во-вторых, эта доктрина возникла сравнительно недавно.
Античный мир едва ли знал индивидуальную свободу как осознанный политический идеал (в отличие от его действительного осуществления). Уже Кондорсе отмечал, что понятие индивидуальных прав отсутствовало в правовых представлениях римлян и греков; в равной мере это верно и в отношении иудейской, китайской и всех последующих древних цивилизаций. Торжество этого идеала было скорее исключением, а не правилом даже в недавней истории Запада. Свобода в таком ее истолковании нечасто становилась лозунгом, сплачивающим большие массы людей. Желание не подвергаться посягательствам и быть предоставленным самому себе свидетельствует скорее о том, что цивилизация достигла высокой ступени развития как в лице отдельных индивидов, так и общества в целом. Трактовка сферы частной жизни и личных отношений как чего-то священного в самом себе проистекает из концепции свободы, которая, если учесть ее религиозные корни, получила законченное выражение лишь с наступлением эпохи Возрождения или Реформации. Однако упадок этой свободы означал бы смерть цивилизации и всего нравственного мировоззрения.
Третья особенность этого понятия свободы наиболее важна. Она состоит в том, что свобода в таком ее понимании совместима с некоторыми формами самодержавия или, во всяком случае, совместима с отсутствием самоуправления. Свобода в этом смысле имеет принципиальную связь со сферой управления, а не с его источником. На деле, демократия может лишить гражданина огромного числа свобод, которыми он пользуется при других формах правления, и, кроме того, можно легко представить себе либерально настроенного деспота, который предоставляет своим подданным широкую личную свободу. Оставляя своим гражданам большую область свободы, деспот, вместе с тем, может быть несправедливым, поощрять крайние формы неравенства, мало заботиться о порядке, добродетели и развитии знания, но если учесть, что он не ограничивает свободу граждан или, во всяком случае, делает это в меньшей степени, чем правители при многих других режимах, он удовлетворяет определению Милля. Свобода в этом смысле не связана, по крайней мере логически, с демократией и самоуправлением.
В общем, самоуправление может обеспечивать лучшие гарантии соблюдения гражданских свобод, чем другие режимы, и поэтому в его поддержку выступали многие либертарианцы. Но между индивидуальной свободой и демократическим правлением нет необходимой связи. Ответ на вопрос «Кто управляет мной?» логически не связан с вопросом «Как сильно правительство ограничивает меня?». Именно это, в конечном счете, и обнаруживает глубокое различие между понятиями негативной и позитивной свободы. Позитивная трактовка свободы вступает в свои права, когда мы пытаемся ответить на вопросы «Кто управляет мною?» и «Кто должен сказать, что мне следует или не следует делать и кем мне следует или не следует быть?», а не когда мы задаемся вопросом «Что я свободен делать и кем я свободен быть?», поэтому связь между демократией и индивидуальной свободой значительно более слабая, чем это полагают многие защитники той и другой. Желание управлять собой или, по крайней мере, участвовать в процессе управления своей жизнью может быть столь же глубоким, как и желание иметь свободную область действия, а исторически, возможно, и более древним.
Но в этих случаях мы желаем не одного и того же. На деле, предметы желания здесь совершенно разные, и именно это обстоятельство привело к великому столкновению идеологий, подчинивших своей власти наш мир. «Позитивная» концепция свободы предполагает не свободу «от», а свободу «для» — свободу вести какой-то предписанный образ жизни, поэтому для сторонников «негативной» свободы она порой оказывается лишь лицемерной маской жестокой тирании.
II
Понятие позитивной свободы
«Позитивное» значение слова «свобода» проистекает из желания индивида быть хозяином своей собственной жизни. Я хочу, чтобы моя жизнь и принимаемые мной решения зависели от меня, а не от действия каких-либо внешних сил. Я хочу быть орудием своего собственного волеизъявления, а не волеизъявления других людей. Я хочу быть субъектом, а не объектом; хочу, чтобы мной двигали мои собственные мотивы и осознанно поставленные цели, а не причины, воздействующие на меня извне. Я хочу быть кем-то: хочу быть деятелем, принимающим решения, и не хочу быть тем, за кого решают другие; я хочу сам собой руководить и не хочу подчиняться воздействию внешней природы или других людей, как если бы я был вещью, животным или рабом, не способным к человеческой деятельности: не способным ставить перед собой цели, намечать линии поведения и осуществлять их.
Именно это я имею в виду, по крайней мере отчасти, когда говорю, что я рациональное существо и мой разум отличает меня как человека от всего остального мира. Прежде всего я хочу воспринимать себя мыслящим, волевым, активным существом, несущим ответственность за сделанный выбор и способным оправдать его ссылкой на свои собственные убеждения и цели. Я чувствую себя свободным в той мере, в какой осознаю, что я таков, и порабощенным — в той мере, в какой я вынужден признать, что я не таков.
Свобода быть хозяином своей собственной жизни, и свобода от препятствий, чинимых другими людьми моему выбору, на первый взгляд, могут показаться не столь уж логически оторванными друг от друга — не более, чем утвердительный и отрицательный способ выражения одной и той же мысли. Однако «позитивное» и «негативное» понятия свободы исторически развивались в расходящихся направлениях и не всегда логически правильными шагами, пока в конце концов не пришли в прямое столкновение друг с другом.
При объяснении этой ситуации порой ссылаются на ту силу, которую приобрела совершенно безобидная вначале метафора владения собой.
«Я свой собственный хозяин», «я никому не раб», но разве я не могу быть (как склонны рассуждать платоники и гегельянцы) рабом природы? Или рабом своих собственных неукротимых страстей? Разве это не разные виды одного и того же родового понятия «раб» — одни политические и правовые, другие — нравственные и духовные? Разве у людей нет опыта освобождения себя от духовного рабства и от рабской покорности природе, и разве в ходе такого освобождения люди не открывали в себе, с одной стороны, некоторое главенствующее Я, а с другой стороны, нечто такое, что подчиняется этому Я. Это главенствующее Я затем различными способами отождествляют с разумом, с «высшей природой» человека, с его «реальным», «идеальным» или «автономным» Я, с тем Я, которое стремится к вещам, дающим длительное удовлетворение, с «наилучшим» Я, а затем это Я противопоставляют иррациональным влечениям, неконтролируемым желаниям, «низкой» природе человека, его погоне за сиюминутными удовольствиями, его «эмпирическому» или «гетерономному» Я, которое поддается каждому порыву желания и страсти и нуждается в строгой дисциплине, чтобы встать в полный рост своей «реальной» природы.
В настоящее время эти два Я разделены, так сказать, еще большей пропастью: реальное Я воспринимается как нечто более широкое, чем сам индивид (в обычном понимании этого слова), как некое социальное «целое» — будь то племя, раса, церковь, государство или великое сообщество всех живущих, умерших и еще не рожденных, в которое индивид включается в качестве элемента или аспекта. Затем это существо отождествляют с «истинным» Я, и оно, навязывая единую коллективную или «органическую» волю своим непокорным членам, достигает собственной свободы, которая, таким образом, оказывается и «высшей» свободой его членов. Опасность использования различных органических метафор, оправдывающих принуждение тем, что оно поднимает людей на «более высокий» уровень свободы, отмечалась неоднократно. Таким оборотам речи придает убедительность то, что мы считаем возможным, а иногда и оправданным, принуждать людей ради достижения некоторой цели (скажем, ради справедливости и общественного процветания), к которой они стремились бы, будь более просвещенными, но не делают этого в силу своей слепоты, невежественности и порочности.
Благодаря этому мне легче считать, что я принуждаю других людей ради них самих, ради их собственных, а не моих интересов. Затем я заявляю, что лучше их самих знаю их действительные нужды. В лучшем случае отсюда следует, что они не стали бы сопротивляться моему принуждению, будь они столь же рациональны и мудры, как я, и понимай они столь же хорошо свои интересы, как понимаю их я. Но я могу утверждать и значительно большее. Я могу заявить, что в действительности они стремятся к тому, чему оказывают сознательное сопротивление из-за своего невежества, ибо внутри их заключена некая скрытая сущность — их непроявленная рациональная воля или «истинная» цель, и эта сущность, хотя ее опровергает все, что они чувствуют, делают и о чем открыто говорят, является их «настоящим» Я, о котором их бедное эмпирическое Я, существующее в пространстве и времени, может ничего не знать или знать очень мало. Именно этот внутренний дух и есть то единственное Я, которое заслуживает, чтобы его желания были приняты во внимание.
Заняв такую позицию, я могу игнорировать реальные желания людей и сообществ, могу запугивать, притеснять, истязать их во имя и от лица их «подлинных» Я в непоколебимой уверенности, что какова бы ни была истинная цель человека (счастье, исполнение долга, мудрость, справедливое общество, самореализация), она тождественна его свободе — свободному выбору его «истинного», хотя и часто отодвигаемого на второй план и не проявляющегося, Я.
Этот парадокс разоблачали не раз. Одно дело говорить, что я знаю, в чем состоит благо для Х (хотя сам он может этого и не знать), и можно даже игнорировать желания Х ради этого блага и ради него самого, но совсем другое дело говорить, что ео ipso он выбрал это благо, по существу неосознанно, — выбрал не как человек из повседневной жизни, а как некое рациональное Я, о котором его эмпирическое Я может и не знать, выбрал как некое «подлинное» Я, которое способно осознать свое благо и не может не выбрать его, когда оно установлено. Эта чудовищная персонификация, когда то, что Х выбрал бы, будь он тем, кем он не является, или, по крайней мере, еще не стал, приравнивается к тому, чего Х действительно добивается и что действительно выбирает, образует сердцевину всех политических теорий самореализации./GettyImages-456240271-56bf302f5f9b5829f866ced1.jpg)
Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным для меня и действительно увеличивает мою свободу. Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его. Я свободен (или «подлинно» свободен), даже если мое бедное земное тело и мое глупое сознание решительно отвергают это благо и безрассудно сопротивляются тем, кто старается, пусть из добрых побуждений, навязать его мне.
Это магическое превращение (или ловкость рук, за которую Уильям Джеймс совершенно справедливо высмеивал гегельянцев), безусловно, можно с такой же легкостью проделать и с «негативным» понятием свободы. В этом случае Я, которому не должно строить препятствия, из индивида с его реальными желаниями и нуждами в их обычном понимании сразу вырастает в некоего «подлинного» человека, отождествляемого со стремлением к идеальной цели, о которой его эмпирическое Я даже и не мечтало.
По аналогии с Я, свободным в позитивном смысле, этот «подлинный» человек мгновенно раздувается в некую сверхличностную сущность: государство, класс, нацию или даже ход истории, — которые воспринимаются как более «реальные» носители человеческих качеств, чем эмпирическое Я. Однако, с точки зрения истории, теории и практики «позитивная» концепция свободы как самовладения, с ее предпосылкой о внутренней раздвоенности человека, легче осуществляет расщепление личности на две части: на трансцендентного господина и эмпирический пучок желаний и страстей, который нужно держать в строгой узде. Именно это обстоятельство и сыграло главную роль. Это доказывает (если, конечно, требуется доказательство столь очевидной истины), что концепция свободы непосредственно вытекает из представлений о том, что определяет личность человека, его Я. С определением человека и свободы можно проделать множество манипуляций, чтобы получить то значение, которое желательно манипулятору. Недавняя история со всей очевидностью показала, что этот вопрос отнюдь не является чисто академическим.
Последствия различения двух Я станут еще более очевидными, если рассмотреть, в каких двух основных исторических формах проявлялось желание быть управляемым своим «подлинным» Я. Первая форма — это самоотречение ради достижения независимости, а вторая — самореализация или полное отождествление себя с некоторым конкретным принципом или идеалом ради достижения той же цели.
<…>
VII
Свобода и суверенность Французская революция, во всяком случае в ее якобинской форме, подобно всем великим революциям, была именно таким всплеском жажды позитивной свободы, охватившей большое число французов, которые ощутили себя освобожденной нацией, хотя для многих из них она означала жесткое ограничение индивидуальных свобод. Руссо торжествующе заявлял, что законы свободы могут оказаться более жестокими, чем ярмо тирании. Тирания — служанка господ. Закон не может быть тираном. Когда Руссо говорит о свободе, он имеет в виду не «негативную» свободу индивида не подвергаться вмешательству в рамках определенной области; он имеет в виду то, что все без исключения полноправные члены общества участвуют в осуществлении государственной власти, которая может вмешиваться в любой аспект жизни каждого гражданина.
Либералы первой половины девятнадцатого века правильно предвидели, что свобода в «позитивном» смысле может легко подорвать многие из «негативных» свобод, которые они считали неприкосновенными. Они говорили, что суверенность народа способна легко уничтожить суверенность индивида. Милль терпеливо и неопровержимо доказывал, что правление народа — это не обязательно свобода. Ибо те кто правит, необязательно те же люди, которыми правят, поэтому демократическое самоуправление — это режим, при котором не каждый управляет собой, а в лучшем случае каждым управляют остальные. Милль и его ученики говорили о тирании большинства и тирании «преобладающего настроения или мнения» и не видели большой разницы между этими видами тирании и любым другим, посягающим на свободу человеческой деятельности внутри неприкосновенных границ частной жизни.
Никто не осознавал конфликта между двумя видами свободы так хорошо и не выразил его так четко, как Бенжамен Констан. Он отмечал, что когда неограниченная власть, обычно называемая суверенитетом, в результате успешного восстания переходит из одних рук в другие, это не увеличивает свободы, а лишь перекладывает бремя рабства на другие плечи.
Он вполне резонно задавал вопрос, почему человека должно заботить, что именно подавляет его — народное правительство, монарх или деспотические законы. Констан прекрасно осознавал, что для сторонников «негативной» индивидуальной свободы основная проблема заключается не в том, у кого находится власть, а в том, как много этой власти сосредоточено в одних руках. По его мнению, неограниченная власть в каких угодно руках рано или поздно приведет к уничтожению кого-либо. Обычно люди протестуют против деспотизма тех или иных правителей, но реальная причина тирании, согласно Констану, заключена в простой концентрации власти, при каких бы обстоятельствах она ни происходила, поскольку свободе угрожает само существование абсолютной власти как таковой. «Это не рука является несправедливой, — писал он, -а орудие слишком тяжело — некоторые ноши слишком тяжелы для человеческой руки». Демократия, сумевшая одержать верх над олигархией, привилегированным индивидом или группой индивидов, может в дальнейшем подавлять людей столь же нещадно, как и предшествовавшие ей правители.
В работе, посвященной сравнению современной свободы и свободы древних, Констан отмечал, что равное для всех право угнетать — или вмешиваться — не эквивалентно свободе. Даже единодушный отказ от свободы не сохраняет ее каким-то чудесным образом — на том только основании, что было дано согласие и согласие было общим. Если я согласен терпеть гнет и с полным безразличием или иронией смотрю на свое положение, то разве я менее угнетен? Если я сам продаю себя в рабство, то разве я в меньшей степени раб? Если я совершаю самоубийство, то разве я в меньшей степени мертв — на том только основании, что я покончил с жизнью добровольно? «Правление народа — это неупорядоченная тирания; монархия же — более эффективный централизованный деспотизм». Констан видел в Руссо самого опасного врага индивидуальной свободы, ибо тот объявил, что «отдавая себя всем, я не отдаю себя никому». Даже если суверен — это «каждый» из нас, для Констана было не понятно, почему этот суверен не может при желании угнетать одного из «тех», кто составляет его неделимое Я.
Конечно, для меня может быть предпочтительней, чтобы свободы были отняты у меня собранием, семьей или классом, в которых я составляю меньшинство. Быть может, в этом случае мне удастся убедить других сделать для меня то, на что я, с моей точки зрения, имею право. Однако, лишаясь свободы от руки членов своей семьи, друзей или сограждан, я все равно в полной мере лишаюсь ее. Гоббс, по крайней мере, был более откровенным; он не пытался представить дело так, будто суверен не порабощает. Он оправдывал это рабство, но во всяком случае не имел бесстыдства называть его свободой.
На протяжении всего девятнадцатого столетия либеральные мыслители не уставали доказывать, что если свобода означает ограничение возможностей, которыми располагают другие люди, чтобы заставить меня делать то, чего я не хочу или могу не хотеть, то каким бы ни был идеал, ради которого меня принуждают, я являюсь несвободным, и поэтому доктрина абсолютного суверенитета по своей сути носит тиранический характер. Для сохранения нашей свободы недостаточно провозгласить, что ее нельзя нарушить, если только это нарушение не будет санкционировано тем или иным самодержавным правителем, народным собранием, королем в парламенте, судьями, некоторым союзом властей или законами, поскольку и законы могут быть деспотичными.
Для этого нам необходимо создать общество, признающее область свободы, границы которой никому не дано нарушать. Нормы, устанавливающие эти границы, могут иметь разные названия и характер: их можно называть правами человека, Словом Господним, естественным правом, соображениями полезности или «неизменными интересами человека». Я могу считать их истинными априорно или могу провозглашать их своей высшей целью или высшей целью моего общества и культуры. Общим для этих норм и заповедей является то, что они получили столь широкое признание и столь глубоко укоренились в действительной природе людей в ходе исторического развития общества, что к настоящему моменту они составляют существенную часть нашего представления о человеке. Искренняя вера в незыблемость некоторого минимума индивидуальной свободы требует бескомпромиссной позиции в этом вопросе. Сейчас уже ясно, как мало надежд оставляет правление большинства; демократия, как таковая, не имеет логической связи с признанием свободы, и порой, стремясь сохранить верность собственным принципам, она оказывалась неспособной защитить свободу.
Как известно, многим правительствам не составило большого труда заставить своих подданных выражать волю, желательную для данного правительства. «Триумф деспотизма состоит в том, чтобы заставить рабов объявить себя свободными». Сила здесь может и не понадобиться; рабы совершенно искренне могут заявлять о своей свободе, оставаясь при этом рабами. Возможно, для либералов главное значение политических — или «позитивных» прав, как, например, права участвовать в государственном управлении, — состоит в том, что эти права позволяют защитить высшую для либералов ценность — индивидуальную «негативную» свободу.
Но если демократии могут, не переставая быть демократиями, подавлять свободу, по крайней мере, в либеральном значении этого слова, то что сделает общество по-настоящему свободным? Для Констана, Милля, Токвиля и всей либеральной традиции, к которой они принадлежали, общество не свободно, пока управление в нем не осуществляется на основе, как минимум, следующих двух взаимосвязанных принципов.
Во-первых, абсолютными следует считать только права людей, власть же таковой не является, а потому, какая бы власть ни стояла над людьми, они имеют полное право отказаться вести себя не достойным человека образом. Во-вторых, должна существовать область, в границах которой люди неприкосновенны, причем эти границы устанавливаются не произвольным образом, а в соответствии с нормами, получившими столь широкое и проверенное временем признание, что их соблюдения требуют наши представления о нормальном человеке и о том, что значит действовать неразумным или недостойным человека образом. Например, нелепо считать, что суд или верховный орган власти мог бы отменить эти нормы, прибегнув к некоторой формальной процедуре. Определяя человека как нормального, я отчасти имею в виду и то, что он не мог бы с легкостью нарушить эти нормы, не испытывая при этом чувства отвращения. Именно такие нормы нарушаются, когда человека без суда объявляют виновным или наказывают по закону, не имеющему обратной силы; когда детям приказывают доносить на своих родителей, друзьям — предавать друг друга, а солдатам — прибегать к варварским методам ведения войны; когда людей пытают и убивают, а меньшинства уничтожают только потому, что они вызывают раздражение у большинства или у тирана.
Подобные действия, объявляемые сувереном законными, вызывают ужас даже в наши дни, и это объясняется тем, что независимо от существующих законов для нас имеют абсолютную моральную силу барьеры, не позволяющие навязывать свою волю другому человеку. Свобода общества, класса или группы, истолкованная в негативном смысле, измеряется прочностью этих барьеров, а также количеством и важностью путей, которые они оставляют открытыми для своих членов, если не для всех, то во всяком случае для огромного их большинства.
Это прямо противостоит целям тех, кто верит в свободу в «позитивном» смысле самоуправления. Первые хотят обуздать власть, вторые — получить ее в собственные руки. Это кардинальный вопрос. Здесь не просто две разные интерпретации одного понятия, а два в корне различных и непримиримых представления о целях жизни. Это нужно хорошо осознавать, даже если на практике часто приходится искать для них компромисс. Каждая из этих позиций выдвигает абсолютные требования, которые нельзя удовлетворить полностью.
Но в социальном и моральном плане было бы полным непониманием не признавать, что каждая их этих позиций стремится претворить в жизнь высшую ценность, которая и с исторической, и с моральной точки зрения достойна быть причисленной к важнейшим интересам человечества.
VIII
Один и многие
Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то — в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека — существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга.
«Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», — говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле, и в сходных выражениях он высказывался о свободе, равенстве и справедливости. Но верно ли это? Уже стало банальным считать, что политическое равенство, эффективная общественная организация и социальная справедливость, если и совместимы, то лишь с небольшой крупицей индивидуальной свободы, но никак не с неограниченным laissez-faire; справедливость, благородство, верность в публичных и частных делах, запросы человеческого гения и нужды общества могут резко противоречить друг другу. Отсюда недалеко и до обобщения, что отнюдь не все блага совместимы друг с другом, а менее всего совместимы идеалы человечества. Нам могут возразить, что где-то и как-то эти ценности должны существовать вместе, ибо в противном случае Вселенная не может быть Космосом, не может быть гармонией; в противном случае конфликт ценностей составляет внутренний, неустранимый элемент человеческой жизни.
Если осуществление одних наших идеалов может, в принципе, сделать невозможным осуществление других, то это означает, что понятие полной самореализации человека есть формальное противоречие, метафизическая химера. Для всех рационалистов-метафизиков от Платона до последних учеников Гегеля и Маркса отказ от понятия окончательной гармонии, дающей разгадку всем тайнам и примиряющей все противоречия, означал грубый эмпиризм, отступление перед жесткостью фактов, недопустимое поражение разума перед реальностью вещей, неспособность объяснить, оправдать, свести все к системе, что «разум» с возмущением отвергает. Но поскольку нам не дана априорная гарантия того, что возможна полная гармония истинных ценностей, достижимая, видимо, в некоторой идеальной сфере и недоступная нам в нашем конечном состоянии, мы должны полагаться на обычные средства эмпирического наблюдения и обычное человеческое познание. А они, разумеется, не дают нам оснований утверждать (или даже понимать смысл утверждения), что все блага совместимы друг с другом, как совместимы в силу тех же причин и все дурные вещи.
В мире, с которым мы сталкиваемся в нашем повседневном опыте, мы должны выбирать между одинаково важными целями и одинаково настоятельными требованиями, и, достигая одних целей, мы неизбежно жертвуем другими. Именно поэтому люди придают столь огромную ценность свободе выбора: будь они уверены, что на земле достижимо некоторое совершенное состояние, когда цели людей не будут противоречить друг другу, то для них исчезла бы необходимость мучительного выбора, а вместе с ней и кардинальная важность свободы выбора. Любой способ приблизить это совершенное состояние был бы тогда полностью оправдан, и не важно, сколько свободы пришлось бы принести в жертву ради приближения этого состояния. Не сомневаюсь, что именно такая догматичная вера ответственна за глубокую, безмятежную, непоколебимую убежденность самых безжалостных тиранов и гонителей в истории человечества в том, что совершаемое ими полностью оправдывается их целью. Я не призываю осудить идеал самосовершенствования, как таковой, — не важно, говорим мы об отдельных людях, или о народах, религиях и классах, — и не утверждаю, что риторика, к которой прибегали в его защиту, всегда была мошенническим способом ввести в заблуждение и неизменно свидетельствовала о нравственной и интеллектуальной порочности.
На самом деле, я старался показать, что понятие свободы в ее «позитивном» значении образует сердцевину всех лозунгов национального и общественного самоуправления, вдохновлявших наиболее мощные движения современности в их борьбе за справедливость; не признавать этого — значит не понимать самые важные факты и идеи нашего времени. Однако в равной мере я считаю безусловно ошибочной веру в принципиальную возможность единой формулы, позволяющей привести в гармонию все разнообразные цепи людей. Эти цели очень различны и не все из них можно, в принципе, примирить друг с другом, поэтому возможность конфликта, а, стало быть, и трагедии, никогда полностью не устранима из человеческой жизни, как личной, так и общественной. Необходимость выбирать между абсолютными требованиями служит, таким образом, неизбежным признаком человеческих условий существования. Это придает ценность свободе, которая, как считал Актон, есть цель-в-себе, а не временная потребность, вырастающая из наших нечетких представлений и неразумной, неупорядоченной жизни; свобода — это не затруднение, преодолеваемое в будущем с помощью какой-либо панацеи.
Я не хочу сказать, что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдывает это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы, Другими словами, в решении таких проблем мы осознанно или неосознанно руководствуемся своим пониманием того, из чего складывается жизнь нормального человека в противоположность существованию миллевских «ограниченных и изуродованных», «истощенных и бесплодных» натур. Протестуя против цензуры и законов, устанавливающих контроль над личным поведением, видя в них недопустимые нарушения свободы личности, мы исходим из того, что запрещаемые этими законами действия отражают фундаментальные потребности людей в хорошем (а фактически, в любом) обществе.
Защищать подобные законы — значит считать, что данные потребности несущественны или что не существует иного способа их удовлетворения, как путем отказа от других, высших ценностей, выражающих более глубокие потребности, чем индивидуальная свобода. Считается, что используемый здесь критерий оценки ценностей имеет не субъективный, а, якобы, объективный — эмпирический или априорный — статус.
Определяя, в какой мере человек или народ может пользоваться свободой при выборе образа жизни, следует учитывать многие другие ценности, из которых наиболее известные, видимо, — равенство, справедливость, счастье, безопасность и общественный порядок. Стало быть, свобода не может быть неограниченной. Как справедливо напоминает нам Р. X. Тони, свобода сильных, какой бы ни была их сила — физической или экономической, должна быть ограничена. Содержащееся в этой максиме требование уважения — это не следствие, вытекающее из некоторого априорного правила, гласящего, например, что уважение к свободе одного человека логически влечет за собой уважение к свободе других людей; это требование обусловлено тем, что уважение к принципам справедливости и чувство стыда за вопиющее неравенство среди людей столь же существенны для человека, как и желание свободы.
Тот факт, что мы не можем иметь все, — это не случайная, а необходимая истина. Когда Берк напоминает о постоянной необходимости возмещать, примирять и уравновешивать; когда Милль ссылается на «новые эксперименты в жизни» с их неизбежными ошибками; когда мы осознаем принципиальную невозможность получить четкие и определенные ответы не только на практике, но и в теории с ее идеальным миром совершенно добрых и рациональных людей и абсолютно ясных идей, это может вызвать раздражение у тех, кто ищет окончательных решений и единых, всеобъемлющих и вечных систем. Но именно этот вывод неизбежен для тех, кто вместе с Кантом хорошо усвоил ту истину, что из искривленного ствола человечества никогда не было изготовлено ни одной прямой вещи.
Излишне напоминать, что монизм и вера в единый критерий всегда были источником глубокого интеллектуального и эмоционального удовлетворения. Неважно, выводится ли критерий оценки из того, как видится будущее совершенное состояние философам восемнадцатого столетия и их технократическим последователям в наши дни, или он коренится в прошлом — /a terre et les morts, — как полагают немецкие историцисты, французские теократы и неоконсерваторы в англоязычных странах, но он обязательно, в силу своей негибкости, натолкнется на некоторый непредвиденный ход человеческой истории, который не будет с ним согласовываться.
И тогда этот критерий можно будет использовать для оправдания прокрустовых жестокостей — вивисекции реально существующих человеческих обществ в соответствии с установленным образцом, который диктуется нашими, подверженными ошибкам представлениями о прошлом или будущем, а они, как известно, во многом, если не полностью, — плод нашего воображения. Стремясь сохранять абсолютные категории и идеалы ценой человеческих жизней, мы в равной мере подрываем принципы, выработанные наукой и выкованные историей; в наши дни приверженцев такой позиции можно встретить и среди левых, и среди правых, но она неприемлема для тех, кто уважает факты.
Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы — более истинный и более человечный идеал, чем цепи тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих цепей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, — значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие. Плюрализм более человечен, ибо не отнимает у людей (как это делают создатели систем) ради далекого и внутренне противоречивого идеала многое из того, что они считают абсолютно необходимым для своей жизни, будучи существами, способными изменяться самым непредсказуемым образом. В конечном счете люди делают свой выбор между высшими ценностями так, как они могут, ибо фундаментальные категории и принципы морали определяют их жизнь и мышление и составляют — по крайней мере, в долгой пространственно-временной перспективе — часть их бытия, мышления и личностной индивидуальности — всего того, что делает их людьми.
Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей — это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого. «Осознавать относительную истинность своих убеждений, — говорил замечательный писатель нашего времени, — и все же непоколебимо их держаться — вот что отличает цивилизованного человека от дикаря». Возможно, требовать большего — глубокая и неустранимая метафизическая потребность, но позволять ей направлять наши действия, — симптом не менее глубокой, но куда более опасной нравственной и политической незрелости.
И. Берлин. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19-43.
Источник: Библиотека Якова Кротова
Вы себя свободным ощущаете? – Власть – Коммерсантъ
«Власть» решила спросить читателей об их жизненных ценностях. Начать мы решили со свободы.
Олег Табаков, народный артист СССР, лауреат государственных премий СССР и РФ, премии президента РФ, художественный руководитель МХТ имени А. П. Чехова:
Для меня быть свободным человеком — это быть самодостаточным, то есть без папы-министра или мамы-генерального директора чего-то достичь. Это приходит не сразу, приходит после того, как понимаешь, что ты реализуешься как человек. А связывать чувство свободы с интернетом, с режимом или с чем-то еще — я никогда не связывал. Интернет манной небесной никогда не считал, поэтому какие-то блокировки сайтов катастрофой для меня никогда не являлись. Более того, некоторые проявления интернета считаю отвратительными: публикуемые там гадости могут размещать только люди без образования и культуры.
А это не свободные люди, и мне они не интересны.
Никита Белых, губернатор Кировской области:
Фото: Роман Яровицын, Коммерсантъ
Свобода, как и многие другие критерии человеческой жизни, это категория, которая находится внутри человека, а не вовне его. Можно находиться в чистом поле, далеко от власти и только с куском хлеба и мясом на вертеле, но при этом чувствовать себя абсолютно несвободным человеком. А можно жить в тоталитарной системе и ощущать свою внутреннюю свободу. Никакой конкретной страны в этом примере я не привожу. Лично я периодически ощущаю себя и свободным, и несвободным человеком. Но это ощущение у меня связано лишь с моим внутренним состоянием, а не внешними фактами. Свобода — это вопрос собственных ощущений. Да, в нашей жизни бывают мелкие проблемы, раздражители, от которых я испытываю дискомфорт, но никогда не испытываю несвободу.
Александр Малис, президент компании «Евросеть»:
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
В принципе я ощущаю себя свободным человеком.
Я сам себе ставлю рамки, и они гораздо уже тех, которые ставит передо мною общество. Поэтому мое личное пространство довольно большое. При каких критериях я могу почувствовать себя уже менее свободным человеком? Наверное, до тех пор пока я могу свободно передвигаться, я могу считать себя свободным человеком.
Иосиф Райхельгауз, режиссер, создатель и художественный руководитель московского театра «Школа современной пьесы»:
Фото: Наталья Логинова, Коммерсантъ
Иногда ощущаю, а иногда — нет. В молодости чувствовал себя свободным гораздо чаще, чем сейчас. Чем больше узнаешь, чем больше ответственности появляется в твоей жизни, тем менее ты свободен. Если сформулировать коротко, то свобода для меня — это понимание, что я автор своей жизни. Когда этому не мешают другие и когда я оказываюсь сильнее всех обстоятельств, тогда я наиболее свободен. И наоборот. Каждый человек — режиссер собственной жизни, поэтому не нужно ссылаться ни на власть, ни на время, ни на окружение, ни на прочие внешние вещи.
Свобода всегда начинается изнутри. И только от тебя зависит, будешь ты свободным или нет.
Павел Каплевич, художник, сценограф, продюсер:
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Свобода — это категория, которую каждый выбирает по своему плечу. Это очень внутренняя история, и для каждого она своя. Для меня свобода — скорее самообман, потому что я прекрасно понимаю, что на самом деле ее нет. Просто мне нравится жить, думая, что она есть. Я, например, ушел изо всех мест, где когда-то работал, и сейчас, когда меня приглашают на разные посты, я отказываюсь, чтобы остаться свободным. Но при этом я понимаю, что глобально несвободен. Я не свободен от своего сына, от обязательств перед людьми, с которыми я работаю, и которые помогают мне быть свободным, в конце концов, мы все несвободны от смерти. Я всегда должен думать о куске хлеба, и это тоже несвобода. Сейчас по телевизору все говорят, что скоро наступит конец света, и многие несвободны от этого.
Для меня высшее проявление свободы — проснуться утром, посмотреть в окно и осознать, что никуда не надо спешить, можно выйти из дома на час раньше или на час позже и жить той жизнью, которой ты хочешь.
Дмитрий Быков, писатель:
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
В каком-то отношении да, в каком-то нет. Свободным я себя ощущаю, когда пишу, но, к сожалению, все время писать невозможно. Главное в личной свободе для меня чувство безопасности. А его не было ни в Советской России, ни в постсоветской. И хотя я встречаюсь с кем хочу, пишу что хочу, ощущение опасности меня преследует постоянно. Здесь это входит в состав атмосферы, как смог в свое время входил в состав английской атмосферы. В отношении концепции свободы мне близок по философским взглядам поляк, а впоследствии англичанин Лешек Колаковский. Он учил своих последователей, что ни одно этическое учение не снимает с человека ответственности. Что все приходится продумывать заново в момент морального выбора.
Мы свободны от всякого рода этических доминирований, это все наша личная проблема. Колаковский был человек жестокого, предельного понимания свободы и был другом Окуджавы. И мне его понимание свободы очень импонирует. Абсолютная свобода достижима, я думаю, как абсолютная свобода выбора. Россия же страна очень интересная, но ни свободной, ни безопасной она не будет еще очень долго. Но в этом есть и свои плюсы.
Анатолий Лейрих, президент совета директоров компании «Химэкс», член генерального совета «Деловой России»:
Фото: Василий Дерюгин, Коммерсантъ
Да. И хотя свобод на свете очень много и, наверное, все они нужны, но для нашей страны наиболее важны две свободы: свобода предпринимательства и свобода перемещения. То есть для меня самое важное иметь возможность заниматься любимым делом, и чтобы никто за это не убивал, и свобода уехать, например, из страны. Все остальные свободы, на мой взгляд, второстепенны.
Даже свобода прессы. Возможно, от недостатка внутренней свободы страдают те, кто зависит от власти: чиновники, предприниматели, зависимые от бюджетных денег. У меня такого нет, я с бюджетом не работаю. Но быть абсолютно свободным тоже невозможно. Как говорил Ленин: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». А ведь он далеко не дурак был. Когда я был маленьким и спросил своего отца, что такое коммунизм, он сказал, что когда возьмешь мешок мороженого и испачкаешься, то сможешь свободно взять и мешок мороженого, и новую одежду. Он привел мне это как пример абсурдного понимания абсолютной свободы, как наплевательского отношения к труду других. Коммунизм это тоже мечта о свободе.
Дмитрий Гутов, художник:
Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ
Да, я себя чувствую абсолютно свободным. Для меня свобода — это когда ни перед кем не нужно отчитываться. У Пушкина есть стихотворение «Из Пиндемонти». Оно начинается со слов «Не дорого ценю я громкие права, от коих не одна кружится голова».
Это абсолютно моя позиция. Можно его процитировать от начала и до конца, это и будет выражением моих мыслей о свободе. Свобода политическая и свобода творческая — две совершенно разные вещи. «И мало горя мне, свободно ли печать морочит олухов, иль чуткая цензура в журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, слова, слова, слова». Свое ощущение свободы я выработал до семи лет, и с тех пор у меня не было оснований его пересматривать.
Ольга Свиблова, директор Мультимедиа Арт Музея:
Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ
Я ощущала, ощущаю и буду ощущать себя свободным человеком. Если что-то встанет на пути моей свободы, то я буду искать выход. Я была свободной, родившись в год смерти Сталина, была свободной, когда росла во времена хрущевской оттепели, когда переживала брежневский застой, была свободна в период горбачевской перестройки. Если я почувствую, что кто-то отнимает у меня мою свободу, то начну искать для себя нишу, где я могу вновь ощущать себя свободной.
Я, например, отличный садовод, отличный дворник, я хорошо убираюсь и могу быть уборщицей. У меня есть та свобода, которая естественным образом дана мне. У человека ее нельзя отнять. За все то время, пока я директор музея, мы ни разу не подвергались цензуре. Не было такого: «Это выставляйте, а это нет». Так что лично я всегда чувствую себя свободной.
Анатолий Смелянский, ректор Школы-студии МХАТ:
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ
Пожалуй, я ощущаю себя свободным. Я не пишу на политические темы, и наше государство не обращает на меня внимания, поэтому я ощущаю себя свободным и счастливым человеком, таким системным либералом. Свобода для меня — это возможность делать то, что я хочу, и то, что, по моему мнению, важно для меня, моей страны, государства. Правда, из этого мало что получается. КПД выходит 15-20%, а остальное уходит на ерунду, на то, что кажется важным чиновникам. Часто из-за всяких препон приходится начинать какие-то вещи заново, и с этим довольно трудно смириться.
Свобода нужна в пределах осознанной необходимости. В нашем деле без внутренней свободы, я считаю, никак. Без свободы я себе жизнь не представляю. При советской власти ее не было, может, только в какой-то степени внутренняя, но внешней не было. Сейчас есть и внешняя, и внутренняя свобода. А то, что мы в итоге получили,— это плоды наших усилий. На то, как я определяю для себя это понятие, повлиял прежде всего Чехов с его пониманием того, что такое русская свобода. Этот писатель дал мне более глубокое понимание свободы для русского верующего человека, чем Толстой и Достоевский. Было бы самонадеянно считать себя полностью свободным. Но я вижу обстоятельства, то, что предо мною стоит, и сказать, что я ощущаю свободу — это ничего не сказать. Скажу так: я чувствую и испытываю свою свободу ежедневно. Мне кажется, что на творческую свободу напрямую никто сейчас не покушается, но существует очень много вещей организационного характера, которые разрушают свободу, не дают человеку ее обрести. Есть множество внешних обстоятельств, которые делают ее узенькой и небольшой, менее существенной.
Екатерина Горохова, вице-президент и генеральный директор Kelly Services CIS:
Я чувствую себя свободной. Для меня это в первую очередь означает возможность думать, говорить, принимать решения, которые мне по душе. Чувство свободы возникает, когда нет причин для беспокойства. Ты понимаешь, что живешь и действуешь согласно своим ценностям, принципам и законам. Если ты знаешь, что платишь все налоги, можно спать спокойно. Каждый день на нас оказывают давление и пытаются ограничивать нашу свободу. Это всегда вопрос выбора — насколько мы можем поступиться своими принципами или бороться за свои интересы.
Алексей Слюсарь, генеральный директор «АльфаСтрахование-Жизнь»:
Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ
Я ощущаю себя свободным. Пусть не каждую секунду, но это постоянное состояние. Единственный фактор, который периодически мешает этому,— жесткий график.
Однако минимальное количество свободного времени является отличным стимулом к его рациональному использованию. Бенджамину Франклину принадлежит афоризм: «Если хочешь иметь досуг, не теряй времени даром». Не хочу показаться теоретиком тайм-менеджмента, но многие его методики действительно позволяют ощущать не только эффективность расходуемого времени, но и сохранять в большом потоке событий свободу, управлять собственной жизнью. Свобода для меня — это не столько право поступать, как хочется в конкретный момент, а возможность в целом мыслить и действовать без навязывания извне.
Свобода в понимании людей с ограниченными возможностями
Свобода в понимании людей с ограниченными возможностями
Романцева Е. В., Васильева А. С.
ФГБОУ ВО Саратовский ГМУ им. В.И. Разумовского Минздрава РФ
Кафедра философии, гуманитарных наук и психологии
Научный руководитель – доцент А.А. Живайкина
Что есть свобода? С одной стороны свобода – это такое состояние, в котором человек сам является определяющей причиной своих действий независимо от природных, социальных и иных факторов.
C позиции философии, свобода – это возможность проявления субъектом своей воли в условиях осознания законов развития природы и общества.
Человек свободный – это человек, свободный внутренне, его свобода проявляется как самоощущение. Как и все люди, внешне он зависит от большого количества обстоятельств, например, общества. Но внутренне он независим. Внутренняя свобода может быть беспредельной даже при самых трудных условиях жизни. Безусловно, внутренняя свобода неразрывно связана с внешней. Внешние природные и социальные факторы, оказывают формирующее воздействие на человека. Внешняя свобода включает в себя физическую, социальную, экономическую и политическую составляющие. Они способны оказывать влияние на истинную внутреннюю свободу человека. Если человек обладает полной свободой действий, еще не означает того, что он будет обладать полной свободой воли. Так же утрата свободы действий еще не говорит об утрате свободы воли. Так человек, имеющий какие-то физические ограничения, может быть, как абсолютно свободен, так и, напротив, несвободен.
Внешние физические ограничения свободы способны влиять на внутреннюю свободу. Снятие ограничений приводит к восстановлению свободы. Но что если человек постоянно находится в состоянии ограничения? Что есть свобода для человека с ограниченными возможностями? Отличается ли эта свобода, от свободы абсолютно здорового человека?
Для обозначения человека с ограниченными возможностям применяется термин «инвалид». Причина таких состояний — различные соматические заболевания, врожденные и приобретенные пороки опорно-двигательного аппарата, травмы и болезни, приводящие к потере органа или анатомической части тела. К инвалидам относятся и те люди, которые имеют психические заболевания, приводящие к потере трудоспособности. В переводе с латинского языка термин «инвалид» переводиться как несильный. Впервые этот термин возник во времена Петра I для людей, получивших увечья на войне. Еще с незапамятных времен, таких людей считали непригодными к
работе, слабыми и никчемными.
С ходом истории и социальным развитием, мнение, к счастью, изменилось, возникло понимание и сочувствие к больным.
Общественное мнение оказывает колоссальное влияние на внутреннюю свободу человека. Гнетущее мнение общества явно ограничивает свободу больных людей. Желание помочь может быть воспринято как жалость, которая еще больше усугубит душевное состояние больного. Отсутствие возможности выполнять любую работу отрицательно влияет на чувство свободы человека. Нередко на вопрос «Что для вас свобода» люди отвечают, что это реализация своих действий и потребностей в полной мере. Следовательно, инвалиды изначально находятся в условиях, в которых понятие «свобода» в классическом его понимании не применимо.
Рассматривая данную проблему, мы провели социологический опрос среди людей с ограниченными возможностями. Испытуемым были заданы вопросы «Что для вас свобода?», «Считаете ли вы себя свободным?». Получены следующие данные:
Андрей, 47 лет, безработный: «Свобода – возможность делать разумные вещи; то, что ты желаешь, но, не причиняя никому вреда и проблем.
Я не чувствую себя свободным. Вся жизнь ограничена. Нет доступной среды, сложности в передвижении»
Дмитрий, 50 лет, работает на дому, инженер: «Свобода для меня – это возможность совершать поступки, невзирая на мысли и взгляды окружающих согласно законам и морали. Я не всегда чувствую себя свободным и не только, когда я стал инвалидом, но и когда им не был. Человеческую свободу ограничивает его разум».
Юрий, 31 год, работает на дому: «Свобода – это когда я не заперт. Чувствую ли я себя свободным? 50/50. Вроде не тюрьма, но есть ограничения. У каждого человека свое отношение к ситуации. Например, у тебя возникли проблемы с доступом в магазин. Но ты можешь: 1) пойти в другой магазин; 2) попросить кого-нибудь помочь тебе попасть в этот магазин; 3) добиваться того, чтобы магазин переоборудовали, чтобы он стал доступнее. Кто-то поступит подобным образом, а кто-то молча проглотит обиду. Все зависит от внутренней силы человека».
Те же вопросы мы задали людям, которые не ограничены в своих физических способностях болезнью:
Андрей, 30 лет, врач: «Свобода – это помнить о прошлом, надеяться на будущее, не зацикливаться ни на том, ни на другом.
И жить настоящим. Я нахожусь на полпути к свободе, сегодня я гораздо свободнее, чем раньше».
Ирина, 28 лет, бухгалтер: «Свобода – делать все, что хочешь; реализация своих действий в полной мере, не ограниченная никакими действиями или людьми. В большинстве случаев люди с ограниченными возможностями несвободны. Но, например, паралимпийцы ставили себе цели и добивались их, несмотря на ограничения. В какой-то степени они даже свободнее, чем обычные люди».
Подводя итоги опроса, можно заметить, что люди, не имеющие физических ограничений, зачастую чувствую себя несвободными. А люди, которые ограничены своей болезнью, наоборот, могут чувствовать себя свободными. Так известный мотивационный оратор Ник Вуйчич родился инвалидом: с самого рождения у него отсутствуют руки и ноги. Казалось бы, обычно люди с таким диагнозом теряют желание не только что-либо делать, но и просто жить. Однако Ник был не готов мириться с такой участью. В его жизни происходило много неприятного, постоянно возникали те или иные сложности, связанные с ощущением себя в этом мире, с адаптацией к суровой действительности.
Несмотря на все трудности, вызванные инвалидностью, Ник нашел смысл своей жизни – и он заключается в том, чтобы помочь другим людям приобрести веру в себя, радость жизни, надежду и воодушевление. Так он приобрел внутреннюю свободу. Благодаря внутренней свободе, Ник стал свободнее и в своей жизни. На сегодняшний день он уже сумел добиться большего, чем огромное количество людей добивается за всю жизнь.
Безусловно, когда человек заболевает, он теряет значительную долю физической свободы, так называемую, внешнюю свободу. Как мы выяснили, большинство людей с ограниченными возможностями не чувствуют себя свободными. Более того не все физически здоровые люди ощущают себя истинно свободными. Порой люди, которые серьезно больны, чувствуют себя ущемленными не только из-за своего физического недуга, у них есть и ряд других причин. Например, человек начинает считать, что он неудачлив и ему никогда больше не повезет. Некоторые думают, что их жизнь закончилась с момента постановления диагноза.
Они становятся неуверенными в себе, теряют чувство свободы. Но настоящая, истинная свобода неотделима от человека. Даже в состоянии болезни, человек не теряет внутренней свободы! Зачастую, ущемление внутренней свободы в ситуации болезни происходит не как следствие, а как побочный эффект в результате восприятия и переживания болезни.
Об обществе людей и их свободе / Хабр
Прочитал с интересом статью про Китай и его Интернет, она вызвала неоднозначное отношение. Потом прочитал комментарии — пришел в кромешный ужас.Сперва думал написать комментарий сам, но быстро понял, что текста получается слишком много. Поэтому сформулирую отдельный текст.
Господа, мы же инженеры. Почти ученые. Люди, привыкшие в рассуждениях опираться на логику и объективные критерии. Ну вот, например, скажите мне на милость — ну какое универсальное определение понятия «свобода» выдержит эту очаровательную максиму «никакой свободы врагам свободы»? Это же чистая попытка присвоения понятия свободы себе.
А оно не может принадлежать кому-либо.
И прежде, чем минусовать меня, прочитайте, пожалуйста, моё маленькое рассуждение на тему «что такое свобода». Это эссе не претендует ни на новизну, ни на революционность. Оно призвано лишь немного понизить градус агрессии в социуме, который мне близок и дорог. И заставить людей думать. Прежде всего, о других людях.
Итак, у человека есть такая вещь, которую я бы назвал «фундаментальное желание». Смысл в том, что человек хочет жить «так, как он хочет». То есть, он хочет, чтобы окружающий мир (как и его, человека, место в этом мире) соответствовал его представлениям о том, каким этот мир должен быть. И это — естественное универсальное желание любого разума. Оно создает основную мотивацию менять мир «к лучшему».
Именно это желание формирует демократию. И диктатуру. И все вообще способы социального устройства. И это тоже более-менее очевидно, но интересно проследить, как именно это происходит.
Проведем, так сказать, мысленный эксперимент.
Возьмем какого-нибудь человека, дадим ему «сыворотку правды» и зададим вопрос: как он хотел бы жить? Как выглядит его идеальный мир?
№1. Если мы возьмем дикаря из неразвитого африканского племени, мы, скорее всего, увидим его, покрытого воинской славой и возглавляющего свое племя. Самые вкусные куски мяса и фрукты ему будут подносить обнаженные «жрицы», и всё такое прочее. Нормальная такая будет картинка доминирующего примата. Остальные люди вокруг будут его рабами. Весь смысл их жизни он будет видеть в услужении ему.
№2. Если возьмем средневекового крестьянина, он, скорее всего, будет видеть себя лордом. Окружающие всё еще служат лично ему, но он уже понимает, что его, лорда, благосостояние напрямую зависит от того, насколько высоко благосостояние его слуг. Если крестьяне богаты и сыты, то и лорду больше перепадет — и золота, и заморских кушаний, и (да простят меня защитницы женщин) сочных румяных крестьянских девушек в наложницы (ну или как это должно называться в той культуре, из которой этот крестьянин произошел).
Он в этой фантазии будет выше всех, но его челядь уже немножко живет и для себя.
№3. Если мы возьмем какого-нибудь «пламенного борца» за что-нибудь, ярого активиста, мы увидим мир, в котором место есть уже не только ему, но и всем его приспешникам. Они там сильны, их воля учитывается превыше всего, остальные стоят на ранг ниже, конечно. И служат им, победившим. Эта фантазия совершенно естественна. Возьмем коммуниста-большевика из Российской Империи начала 20-го века — увидим победивших коммунистов, «от каждого по способностям», раскулаченных «богачей», вот это вот всё (да простят меня историки за этот «собирательный образ», я преднамеренно не заостряю внимание на деталях, мне куда важнее общий принцип). Возьмем «ультрарадикальную феминистку», и в ее грёзах прочтем общество «амазонок», где мужчины служат женщинам. В каждом случае здесь мы будем видеть значительную часть общества, доминирующую над всем остальным.
№4. Возьмите ярого патриота какой-то страны — в его сознании его «Родина» (вот именно только так, с Большой Буквы) доминирует над всем миром, может показать «кузькину мать» всем остальным, или же его «Дядя Сэм» сурово грозит всем пальцем (я тут не про Россию и не про США, конечно, вернее, не только про них.
Но эти метафоры на русском языке прямо-таки напрашиваются). Одна страна (особенно, если численность ее населения такая, как в Китае) — это уже очень большое количество людей, заметная часть всего человечества.
№5. Интересно было бы провести этот тест над кем-нибудь из гуманитариев эпохи Возрождения (гуманитарии — это в широком смысле, это люди, которые думают о других людях и их судьбе профессионально) — то есть, людей, видевших смысл своей жизни в создании предметов искусства для всего Человечества. Тех, кто задумывались о том, как сделать более уютной, комфортной и здоровой жизнь всех людей на Земле. Хотя полагаю, что, в отличие от большинства перечисленных выше, эти товарищи, как раз, своих истинных желаний ничуть не стеснялись и выражали их при каждом удобном случае. Так что эксперимент над ними можно, в каком-то смысле, считать давно и успешно проведенным.
Думаю, достаточно примеров.
Обращу ваше внимание на общий принцип. В каждой из предложенных моделей есть некая группа людей, в которую входит основной персонаж и, возможно, ряд его соратников.
В №1 это будет очень маленькая группа — только он сам, его любимые женщины и дети. Семья. В №2 туда немного попадает знать — близкие вассалы и их слуги. Воля распространяется уже на кого-то, кто не имеет прямого родственного/любовного отношения. В №3 мы видим «классовую победу» — то есть, мы берем группу людей, согласную с идеологией (или подходящую по происхождению). В №4 мы получаем территориально-культурную победу одного государства. И только в №5 мы имеем надежду наблюдать (если повезет) «победу всего человечества».
А теперь совершу финт, в который предлагаю вам поверить. В каждом обществе присутствуют граждане всех пяти представленных сортов. И, предполагая, что нет жесткой корреляции между мировоззрением и, скажем, благосостоянием, мысленно создадим общество из разных людей всех типов и дадим им активно развиваться. Это был бы очень интересный эксперимент. Я даже сейчас мысленно уже пытаюсь придумать мат. модель этого, чтобы провести его на компьютере. Жаль, данных маловато…
Но самое интересное произойдет, когда одному из участников эксперимента предоставят право выбора власти.
№1 будет рваться к власти всеми силами, потому что он знает: единственный способ быть счастливым — это владеть всем.
№2 будет стремиться или на трон, или, хотя бы, к его подножию. Целуя ноги господину, тоже можно неплохо существовать.
№3 будет видеть общество устроенным сложнее, он станет помогать власти бороться со своими идеологическими врагами. А во власть продвигать не только себя, а еще и соратников по борьбе. Кстати, семья в их число может даже и не войти…
№4 всё равно, кто будет у власти. Он возьмет в руки оружие, чтобы расширить границы страны как можно сильнее. Власть, не стремящуюся к геополитическому доминированию, сей персонаж будет считать предательской, «слабой». Любая другая его устроит.
А вот представить себе у власти №5 — трудная для меня задача. Разве что, Махатма Ганди, да и то — с оговорками… Таких людей очень мало, каждый из них стремится делать свое дело, каждый точно знает, что лезть в борьбу за власть — дело неблагодарное и грязное (по крайней мере, до тех пор, пока во власть активно лезут первые четыре категории).
Увы. Я лично знаю явно большее число людей, претендующих на принадлежность этой группе, чем наблюдаю их среди лидеров известных мне государств.
И вообще, приведенные типы рассортированы в порядке убывания эффективности. Для №1, например, абсолютная власть — практически необходимое условие выживания, он самый мотивированный. А №4 к власти рваться почти не станет. Ему важнее березки у реки… Ну, или пальмы у моря.
И вы сами понимаете, что уровень социальной культуры или, если хотите, «гуманности», напротив, растет по порядку предложенной мной нумерации. Потому что именно в этом порядке растет количество людей, которые не страдают от возможной власти данного индивида.
А теперь — наконец — про свободу. Каждый человек видит понятие свободы по-своему. №1 свободен только на троне, №2 — подле трона, №3 — победив в классовой войне, и так далее. Каждый на вопрос «свободен ли ты?» сопоставит свою фантазию с реальностью и проведет простую оценку соответствия.
Отсюда, кстати, например, философская дихотомия о рабе и тиране — это же один и тот же человек! Тиран — это по определению раб, получивший власть. Потому что получивший власть царедворец будет стремиться творить себе царедворцев, а вовсе не рабов.
А теперь, господа, писавшие «никакой свободы врагам свободы», задайте себе вопрос: а что вы, собственно, имели ввиду?
По-настоящему свободное общество получится только из таких людей, которые ценят свободу других. Таких, которые не станут творить рабов, даже из своих оппонентов. И для реализации такого общества существует простой принцип, в котором, увы, большинство россиян разочаровались, так его и не вкусив. Верховенство универсального закона над личностью.
Только система универсальных правил, принятая обществом и изменяемая не иначе, как волей большинства, может создать хотя бы относительную свободу для всех. Вернее, она может создать такой уровень свободы для каждого, который не затронет свободу других. Это — неустойчивое равновесие, которое должно поддерживаться всем обществом в целом.
Иначе оно развалится. Привычка каждого человека участвовать в поддержке этого равновесия — естественная эволюция желания гражданина обрести власть — и гарантирует ту самую «мифическую» демократию, в которую нынче стало немодно верить. Самые успешные победители в гражданском обществе не должны допускать даже его «заваливания» в их сторону (например, приснопамятный Билл Гейтс, став сказочно богатым, изрядное количество своего благосостояния отдает на поддержку тех, кому посчастливилось меньше, причем делает это строго добровольно).
Да, за свободу надо платить. И плата, прежде всего, духовная. Например, личностям №1 и №2 надо отказаться от «планов на трон». Потому что нет трона. Не должно его быть. Закон не может выдать трон каждому, только ночной горшок.
Давайте я предложу определение.
Свобода — это возможность человека удовлетворять свои желания таким способом, чтобы не ущемлять свободы других людей.
Определение хитрое, рекурсивное.
Это сделано специально, чтобы всякий человек, стремящийся его применить, сперва подумал о других и их представлении о свободе. Граждане из категории №1 точно не поймут…И теперь — чуть-чуть про Китай, о котором была статья. И про его Интернет.
К сожалению, людей типа 1 и 2 всегда больше, чем всех остальных. И каждый из них хочет получить единоличную власть, создать себе трон и воссесть на него. Остальное общество для таких людей — просто детали ландшафта. И именно поэтому единственный способ защитить людей «внизу» от тирании и монархии — это не допускать единоличной власти. Никогда. И никому.
Этот принцип универсальный. Если клуб — то только голосование за председателя, а лучше — совет председателей. Если компания — то совет директоров (я в одной такой работаю, ей недавно исполнилось 50 лет, в течение которых она является неизменным лидером в отрасли). Если государство — то парламент.
А если это компьютерная сеть, то все ноды а ней должны по возможности быть максимально равноправны.
Иначе один человек типа 1 или 2, захватив власть на сервере, мигом создаст свою тиранию и отберет свободу у всех. Даже существующий сегодня Интернет не вполне соответствует этому простому критерию. А уж WeChat — и говорить не о чем. Равно, кстати, как Facebook, VK или, скажем, всеми любимый здесь Telegram.
Так что автор оригинальной статьи, на мой взгляд, имеет моральное право защищать все, что ему угодно, — комфорт в Китае, благосостояние, отсутствие инфляции, безопасность и общественный покой, или что угодно еще, в чем он, несомненно, разбирается лучше, чем я.
Единственное, где мое мнение радикально расходится с его точкой зрения, — это то, что сеть, основанная на одном-единственном безальтернативном проприетарном приложении, не может быть свободной по определению. Это следует из вполне объективных принципов, которые я попытался проиллюстрировать выше по тексту, и, на мой взгляд, не подлежит сомнениям.
А товарищи, кричащие «никакой свободы врагам свободы», должны, как мне видится, добавлять дисклеймер «как мы её видим для себя».
Потому что всевозможные события, происходившие по всему миру в последние несколько месяцев, слишком явно и выпукло продемонстрировали, к чему приводит подобная логика. И, мне кажется, человечество уже наелось этого досыта.
Рекомендации педагогов — воспитание и образование
— Что такое свобода?
Автор — С. Соловейчик
Что такое свобода?
Чтобы ответить на этот вопрос, написаны сотни книг, и это объяснимо: свобода – понятие бесконечное. Оно принадлежит к высшим понятиям человека и потому принципиально не может иметь точного определения. Бесконечное не определимо в словах. Оно выше слов.
Сколько люди живут, они будут стараться понять, что же такое свобода, и стремиться к ней.
Полной социальной свободы нет нигде в мире, экономической свободы для каждого человека нет и, судя по всему, быть не может; но свободных людей – огромное множество.
Как же это получается?
В слове «свобода» содержится два разных понятия, сильно отличающихся одно от другого. По сути, речь идет о совершенно разных вещах.
Философы, анализируя это трудное слово, пришли к выводу, что есть «свобода-от» – свобода от какого бы то ни было внешнего угнетения и принуждения – и есть «свобода-для» – внутренняя свобода человека для его самоосуществления.
Внешняя свобода, как уже говорилось, не бывает абсолютной. Но внутренняя свобода может быть беспредельной даже при самой трудной жизни.
В педагогике давно обсуждается свободное воспитание. Учителя этого направления стремятся дать ребенку внешнюю свободу в школе. Мы говорим о другом – о внутренней свободе, которая доступна человеку во всех обстоятельствах, для которой не надо создавать специальных школ.
Внутренняя свобода не зависит жестко от внешней. В самом свободном государстве могут быть зависимые, несвободные люди.
В самом несвободном, где все так или иначе угнетены, могут быть свободные. Таким образом, воспитывать свободных людей никогда не рано и никогда не поздно. Мы должны воспитывать свободных людей не потому, что наше общество обрело свободу – это спорный вопрос, – а потому, что внутренняя свобода нужна самому нашему воспитаннику, в каком бы обществе он ни жил.
Человек свободный – это человек, свободный внутренне. Как и все люди, внешне он зависит от общества. Но внутренне он независим. Общество может освободиться внешне – от угнетения, но стать свободным оно может лишь тогда, когда люди в большинстве своем будут внутренне свободны.
Вот это и должно быть, на наш взгляд, целью воспитания: внутренняя свобода человека. Воспитывая внутренне свободных людей, мы приносим самую большую пользу и нашим воспитанникам, и стране, стремящейся к свободе. Здесь нет ничего нового; присмотритесь к лучшим учителям, вспомните своих лучших учителей – они все старались воспитывать свободных, потому они и запоминаются.
Внутренне свободными людьми держится и развивается мир.
Что такое внутренняя свобода?
Внутренняя свобода так же противоречива, как и свобода вообще. Внутренне свободный человек, свободная личность, в чем-то свободен, а в чем-то не свободен.
От чего свободен внутренне свободный человек? Прежде всего от страха перед людьми и перед жизнью. От расхожего общего мнения. Он независим от толпы. Свободен от стереотипов мышления – способен на свой, личный взгляд. Свободен от предубеждений. Свободен от зависти, корысти, от собственных агрессивных устремлений.
Можно сказать так: в нем свободно человеческое.
Свободного человека легко узнать: он просто держится, по-своему думает, он никогда не проявляет ни раболепства, ни вызывающей дерзости. Он ценит свободу каждого человека. Он не кичится своей свободой, не добивается свободы во что бы то ни стало, не сражается за свою личную свободу – он всегда владеет ею.
Она дана ему в вечное владение. Он не живет для свободы, а живет свободно.
Это легкий человек, с ним легко, у него полное жизненное дыхание.
Каждый из нас встречал свободных людей. Их всегда любят. Но есть нечто такое, от чего действительно свободный человек не свободен. Это очень важно понять. От чего не свободен свободный человек?
От совести.
Что такое совесть?
Если не понять, что же такое совесть, то не понять и внутренне свободного человека. Свобода без совести – ложная свобода, это один из видов тяжелейшей зависимости. Будто бы свободный, но без совести – раб дурных своих устремлений, раб обстоятельств жизни, и внешнюю свою свободу он употребляет во зло. Такого человека называют как угодно, но только не свободным. Свобода в общем сознании воспринимается как добро.
Обратите внимание на важное различие: тут не сказано – не свободен от своей совести, как обычно говорят.
Потому что совесть не бывает своя. Совесть и своя, и общая. Совесть – то общее, что есть в каждом отдельно. Совесть – то, что соединяет людей.
Совесть – это правда, живущая между людьми и в каждом человеке. Она одна на всех, мы воспринимаем ее с языком, с воспитанием, в общении друг с другом. Не нужно спрашивать, что же такое правда, она так же невыразима в словах, как и свобода. Но мы узнаем ее по чувству справедливости, которое каждый из нас испытывает, когда жизнь идет по правде. И каждый страдает, когда справедливость нарушается – когда попирается правда. Совесть, чувство сугубо внутреннее и в то же время общественное, говорит нам, где правда и где неправда. Совесть заставляет человека придерживаться правды, то есть жить с правдой, по справедливости. Свободный человек строго слушается совести – но только ее.
Учитель, цель которого – воспитание свободного человека, должен поддерживать чувство справедливости. Это главное в воспитании.
Никакого вакуума нет.
Никакого госзаказа на воспитание не нужно. Цель воспитания одна на все времена – это внутренняя свобода человека, свобода для правды.
Свободный ребенок
Воспитание внутренне свободного человека начинается в детстве. Внутренняя свобода – это природный дар, это особый талант, который можно заглушить, как и всякий другой талант, но можно и развить. Этот талант в той или иной мере есть у каждого, подобно тому как у каждого есть совесть, – но че-ловек или прислушивается к ней, старается жить по совести, или она заглушается обстоятельствами жизни и воспитанием.
Цель – воспитание свободного – определяет все формы, способы и методы общения с детьми. Если ребенок не знает угнетения и научается жить по совести, к нему сами собой приходят все житейские, общественные навыки, о которых так много говорится в традиционных теориях воспитания. На наш взгляд, воспитание заключается лишь в развитии той внутренней свободы, которая и без нас есть в ребенке, в ее поддержке и охране.
Но дети бывают своевольны, капризны, агрессивны. Многим взрослым, родителям и учителям кажется, что предоставлять детям свободу опасно.
Тут проходит граница двух подходов в воспитании.
Тот, кто хочет вырастить свободного ребенка, принимает его таким, какой он есть, – любит его освобождающей любовью. Он верит в ребенка, эта вера помогает ему быть терпеливым.
Тот, кто не думает о свободе, боится ее, не верит в ребенка, тот неизбежно угнетает его дух и тем губит, глушит его совесть. Любовь к ребенку становится угнетающей. Такое несвободное воспитание и дает обществу дурных людей. Без свободы все цели, даже если они кажутся высокими, становятся ложными и опасными для детей.
Свободный учитель
Чтобы вырасти свободным, ребенок с детства должен видеть рядом с собой свободных людей, и в первую очередь – свободного учителя. Поскольку внутренняя свобода не прямо зависит от общества, всего лишь один учитель может сильно повлиять на талант свободы, скрытый в каждом ребенке, как это бывает и с музыкальными, спортивными, художественными талантами.
Воспитание свободного человека посильно каждому из нас, каждому отдельному учителю. Вот то поле, где один – воин, где один может все. Потому что дети тянутся к свободным людям, доверяют им, восхищаются ими, благодарны им. Что бы ни происходило в школе, внутренне свободный учитель может быть в победителях.
Свободный учитель принимает ребенка равным себе человеком. И этим он создает вокруг себя атмосферу, в которой только и может вырасти свободный человек.
Быть может, он дает ребенку глоток свободы – и тем спасает его, научает его ценить свободу, показывает, что жить свободным человеком возможно.
Свободная школа
Учителю гораздо легче сделать первый шаг к воспитанию свободного, легче проявить свой талант к свободе, если он работает в свободной школе.
В свободной школе – свободные дети и свободные учителя.
Таких школ не столь уж много на свете, но все же они есть, и значит, этот идеал осуществим.
Главное в свободной школе не то, что детям предоставляют делать все, что они хотят, не освобождение от дисциплины, а учительский свободный дух, самостоятельность, уважение к учителю.
В мире много очень строгих элитных школ с традиционными порядками, которые дают наиболее ценных людей. Потому что в них свободные, талантливые, честные учителя, преданные своему делу, – и потому в школе поддерживается дух справедливости. Однако в таких авторитарных школах далеко не все дети вырастают свободными. У некоторых, слабейших, талант свободы заглушается, школа ломает их.
Подлинно свободная школа та, в которую дети идут с радостью. Именно в такой школе дети обретают смысл жизни. Они научаются думать свободно, держаться свободно, жить свободно и ценить свободу – свою и каждого человека.
Путь к воспитанию свободных
Свобода – это и цель, и дорога.
Для учителя важно вступить на эту дорогу и идти по ней, не слишком уклоняясь.
Дорога к свободе очень трудна, ее без ошибок не пройдешь, но будем придерживаться цели.
Первый вопрос воспитателя свободных: не угнетаю ли я детей? Если я принуждаю их к чему-то – ради чего? Я думаю, что ради их пользы, но не убиваю ли я детский талант свободы? Передо мной класс, я нуждаюсь в определенном порядке, чтобы вести занятия, но не ломаю ли я ребенка, стараясь подчинить его общей дисциплине?
Возможно, не каждый учитель найдет ответ на каждый вопрос, но важно, чтобы эти вопросы были заданы себе.
Свобода умирает там, где появляется страх. Путь к воспитанию свободных – возможно, полное избавление от страха. Учитель не боится детей, но и дети не боятся учителя – и свобода сама собой приходит в класс.
Освобождение от страха – первый шаг на пути к свободе в школе.
Осталось добавить, что человек свободный всегда красив. Воспитать духовно красивых, гордых людей – это ли не мечта учителя?
«Главное в жизни что?
Главное в жизни – вовремя спохватиться!»
Симон Соловейчик
ватага «Семь ветров»
«Свобода – это прежде всего внутреннее состояние»
– Такое понятие как «свобода»: я говорю, что в интернете больше свободы; вы говорите, что себя и на телевидении чувствуете свободным.
Для российского общества насколько категория, понятие «свобода» важно? Последние тридцать лет мы о свободе очень много говорим, но, по-моему, до сих пор в обществе не произошло понимание того, что свобода – это очень большая ценность.
– Я думаю, что вы правы. Свобода – это прежде всего внутреннее состояние, можно быть и в концлагере свободным человеком…
– Как писал Солженицын.
– Да. И, конечно, свобода – это еще и определенная ответственность. Знаете, есть замечательная книжка, она написано очень давно, испанцем Хорхе Семпруном. Он воевал против Франко во время гражданской войны в Испании, потом бежал во Францию. Когда Франция капитулировала, он ушел в Сопротивление и стал очень видным сопротивленцем и за ним охотились. Его в конце концов поймали.
Он об этом потом написал книгу, она называется «Долгий путь», это когда его посадили в товарняк и из тюрьмы гестаповской отправили в Бухенвальд. Он выжил и написал об этом книжку.
И там есть такая сцена, которую он описывает.
Он сидит в одиночке, в тюрьме, и его сторожит немецкий солдат, который спрашивает его: «А ты за что сидишь?». И он говорит: «Я сижу за то, что я свободный человек», охранник отвечает: «Как это ты свободный человек? Ты сидишь в тюрьме. Это я свободный человек, я сейчас уйду в казарму, потом пойду попью пивка – это я свободный человек». А этот ему: «Ты ничего не понимаешь. Ведь я мог не рисковать шкурой, я мог сидеть дома, читать газету, пить вино и ничем не рисковать. Но все, за что вы стоите – это против свободы, и я как свободный человек обязан был сопротивляться или отказаться от своей свободы. Свобода меня вынуждает с вами бороться, это мой долг как свободного человека. Поэтому я здесь. А тебе скажут «стреляй» и ты будешь стрелять, тебе скажут «кругом, шагом марш» и ты пойдешь. Какой же ты свободный?».
Так вот свобода – это вот это понимание, что «я отвечаю», например, за свою страну, я отвечаю и поэтому я голосую, а не сижу дома или не еду на дачу, поэтому я сопротивляюсь, потому что я свободный человек и это мой долг.
Это понимание не только у нас не сильно распространено.
А какой самый безответственный человек? Раб. Он вообще не отвечает ни за что, есть хозяин, который ему говорит «делай это, делай то» – и он делает.
Свободный человек – отвечает. И у нас к этому не привыкли, у нас всегда кто-то наверху отвечает и мы даже так говорим: «это они»… А что значит «они», кто их туда выдвинул, кто за них голосовал, кто кричал «Ура»?
Поэтому не надо никогда кивать на тех, это мы виноваты, это мы согласны, мы промолчали, мы не стали… Это не свобода. Хотя, конечно, каждый бережет свою жизнь, своих близких, это тоже понятно.
И это процесс. Нельзя декларировать свободу: «А теперь мы все свободны». У нас другое, мы любим волю: «Что хочу, то и ворочу», но это не свобода.
Свобода личности для мужчин, подвергшихся сексуальному насилию или нападению
Свободный выбор
Личная свобода может быть самым важным строительным блоком благополучия — особенно для людей, которые подверглись жестокому обращению или эксплуатации.
В основе личной свободы лежит следующий опыт: вы свободно выбираете, что думать, говорить и делать — по своей собственной воле, а не потому, что кто-то вас каким-то образом принуждает, и не потому, что часть вас требует или толкает вас.
Когда поддерживается свобода
Когда мы свободно выбираем, как мы думаем, что говорим и что делаем, мы чувствуем связь с собой и с жизнью вокруг нас. У нас больше шансов почувствовать себя счастливыми, уверенными в себе и полными энергии — как благодаря проявлению нашей свободной воли, так и благодаря опыту мышления, высказываний или действий, которые мы действительно хотим делать.
Точно так же, когда люди относятся к нам таким образом, который поддерживает нашу свободу, мы прекрасно чувствуем себя с ними. Мы чувствуем себя уважаемыми, связанными и полными энергии.
Важно отметить, что если кто-то уважает и поддерживает нашу свободу, это не значит, что они никогда не бросают нам вызов, никогда не говорят нам того, что мы не хотим слышать, или никогда не предлагают, чтобы мы могли рассмотреть или сделать что-то по-другому.
Все дело в том, как кто-то относится к нам. У всех нас был опыт человека, который с уважением бросил нам вызов найти более здоровые пути к счастью, при этом полностью поддерживая нашу свободу решать вопросы на наших условиях и вносить любые изменения, которые мы выбираем, в своем собственном темпе.
Это тот подход, к которому мы здесь стремимся. Мы пытаемся предоставить вам информацию и инструменты для осмысления вашей уникальной ситуации на ваших условиях. Мы пытаемся использовать формулировки, которые вас не подталкивают, и избегаем навешивать ярлыки на ваш опыт любым способом, который кажется, будто мы что-то вам навязываем. Мы стремимся уважать вашу свободу.
И это наиболее эффективный и полезный способ рассказать о том, в чем вы нуждаетесь — и заслуживаете — от любого терапевта или другого человека, пытающегося вам помочь.Конечно, некоторые люди могут обладать экспертными знаниями, опытом и навыками, но для того, чтобы вы могли извлечь максимальную пользу из того, что они предлагают, необходимо делиться им таким образом, чтобы уважать вашу свободу.
Отношения с людьми, которые уважают вашу свободу, которые уважают ваши способности быть компетентными и эффективными в мире, и которые уважают ваши ценности, — это самые полезные и исцеляющие отношения, которые у вас могут быть.
Когда мы свободно выбираем, как думать, что говорить и что делать, мы чувствуем себя связанными.
Когда свобода подорвана
Все мы знаем, каково это, когда кто-то (например, начальник, родитель или другое авторитетное лицо) пытается заставить нас или угрожать нам сделать что-то, чего мы не хотим делать.
Все мы знаем, как нас подталкивают к чему-то другому, даже если бы мы предпочли делать это самостоятельно, может испортить нам удовольствие от этого или даже заставить нас не хотеть этого больше.
Восстание против подчинения
Это два основных ответа на чувство контроля.Ни бунт, ни уступчивость не идут на пользу ни вашему телу, ни вашему мозгу.
Когда вы бунтуете, может казаться, что вы действуете свободно, но на самом деле вы просто отвечаете на то, против чего вы бунтуете.
Пока вы действуете, основываясь на том, против чего — или против кого — вы больше, чем на то, за что вы, вы придаете силу тому, против чего восстаете, и все еще в некоторой степени контролируются.
Кроме того, мы все видели, как люди бунтовали, подчиняясь правилам. То есть они думают, что действуют сами по себе и не соглашаются с тем, что им навязывают, но на самом деле они вынуждены подчиняться последней моде или чему-то еще в результате давления со стороны сверстников.
Представьте себе подростка, который отказывается делать домашнее задание или даже ходить в школу, потому что он настолько зол, что взрослые говорят ему, что он должен (гнев, который коренится в ощущении, что его свобода попирается). Подумайте о молодом парне, который курит сигареты, хотя бы сначала, не потому, что ему нравится их вкус или ощущение, а потому, что это делают его новые крутые друзья, и это способ сказать взрослым «F you».
Когда вы свободны, вы чувствуете себя настоящим, а не фальшивым.
Когда людьми движет бунт, они не так свободны, как думают.
Соответствие обычно тоже не то, чем кажется.
Когда люди подчиняются, они на самом деле не купились на то, что им навязывают. Это может быть какое-либо правило или даже важная ценность или моральный принцип. Если ему не следуют по доброй воле и потому, что он действительно кажется правильным внутри, но из-за страха наказания, стыда или другого неодобрения (даже из-за «голоса» в нашей собственной голове), тогда мы на самом деле не создали правило или ценность наш. Мы не можем свободно делать то, что делаем, каким бы хорошим и «правильным» это ни было.И мы будем страдать от последствий такого подчинения, даже если оно было замаскировано под «обучение».
Многие мужчины, подвергавшиеся жестокому обращению в детстве, «делают все правильно» снаружи, но чувствуют себя полными фальшивками внутри. Даже если другие люди считают их хорошими и нравственными, они на самом деле не думают, что это правда.
Обычно это происходит не только потому, что сексуальное, физическое и / или эмоциональное насилие дало им понять, что они «плохой человек», который заслуживает такого обращения (хотя это часть его).
Ощущение фальши, как будто в любой момент люди могут увидеть, что мы не такие, какими мы кажемся, также может исходить от благонамеренных, но сбитых с толку родителей и учителей. То есть, возможно, мы научились действовать «правильным образом», манипулируя с помощью вознаграждений и наказаний, а не путем руководства и поддержки, чтобы узнать для себя, как и почему такие ценности и способы существования хороши. Чтобы по-настоящему хорошо относиться к себе, нам нужно воспринимать свое поведение как свободно выбранный — как действительно свое собственное.
К сожалению, многие люди до сих пор думают, что детей можно сделать ответственными и нравственными существами с помощью вознаграждений и наказаний, а также чувства вины, стыда или страха. Фактически, дети становятся нравственными существами, несмотря на то, что взрослые относятся к ним так (вероятно, именно так относились к взрослым).
Многим детям и подросткам трудно по-настоящему хорошо относиться к своим ценностям и моральным принципам именно потому, что они чувствуют, что эти ценности и принципы были им навязаны, иногда с дозами эмоционального и физического насилия.
Чем больше мы находимся в ситуациях, когда мы либо восстаем против людей и сил, которые подрывают нашу свободу, либо подчиняемся им, тем меньше мы будем испытывать благополучие, включая уверенность и радость в жизни.
Вот почему дети и взрослые, которые постоянно лишены поддержки своей свободы, могут рассердиться, впасть в депрессию или проникнуться тревогой.
И именно поэтому детям, подвергшимся угрозам, наказаниям и даже жестокому обращению со стороны (сбитых с толку) взрослых, которые пытаются научить их (так, как их учили) быть хорошими людьми, будет труднее вырасти в мужчин, которые обнимаются и живут искренне. положительные ценности и поведение.
Злоупотребления, манипулирование и свобода
Как мы обсуждали выше, сексуальная эксплуатация или надругательство включает в себя манипулирование или принуждение к действиям, которые вы бы не выбрали по своему усмотрению.
Но независимо от того, манипулировали ли они вами или принуждали вас, это лицо не уважало ваши права на свободу и выбор. Они увидели вашу способность к свободе, вашу способность выбирать, что делать или не делать, как препятствие на пути к достижению того, чего они хотят, и ответили манипуляциями, угрозами или силой.(См .: Определение нежелательного сексуального опыта). Теперь давайте рассмотрим эмоциональное насилие. Это включает психологическое «избиение» с помощью угроз или других форм манипуляции, включая чувство стыда и чувство вины. «Вы неудачник. Ты никогда ничего не добьешься! » «Неудивительно, что ты не нравишься другим детям!» «Что? Ты думаешь, что ты особенный ?! »
Эмоциональное насилие заставляет детей чувствовать себя ужасно и заставляет их иметь ужасные внутренние представления о себе. Но эмоциональное насилие — это нечто большее: это нападение на основную потребность человека в свободе.Это подрывает свободу — даже чувство, что мы заслуживаем делать свой собственный выбор.
Эмоциональное подавление может привести к послушному мышлению и поведению, которые сокрушают наш потенциал и мечты. Это вызывает уныние и омерзительное чувство внутри. Все мы знали других детей и людей, испускавших это поражение. Все мы знаем детей и людей, которым трудно постоять за себя или даже знать, чего они хотят. Может, ты сам был там. Может быть, ты еще им
Или, может быть, детство уступчивости уступило место подростковым годам крайнего и саморазрушительного бунта, который до сих пор держит вас в плену.
Слишком занято + Превышение графика = невозможно вылечить
Распространенный фактор, который подрывает свободу многих людей, — это чрезмерная занятость, просто слишком мало внепланового или необременительного времени. Независимо от того, подвергались ли вы жестокому обращению или эксплуатации в детстве, если у вас есть работа или другие важные обязанности, у вас, вероятно, возникнет эта проблема.
По сути, наше общество слишком занято и чрезмерно распланировано не только на работе, но и в нашей личной жизни.
Это определенно верно для многих взрослых, особенно тех, у кого есть дети и / или трудоголики.Но это все более верно и в отношении многих детей, у которых «свободного времени» гораздо меньше, чем у детей 20 лет назад.
Свобода приносит счастье, уверенность и благополучие.
Размышляя о своей жизни, как часто вы чувствуете, что не справляетесь со всей своей работой и другими обязанностями? Чем больше вы чувствуете, что всегда отстаете и пытаетесь наверстать упущенное, тем меньше свободы вы чувствуете. И это неприятно. Это определенно не приносит чувства благополучия.
Вы чувствуете, что в вашей жизни мало места для спонтанного изменения ваших планов? Как будто ты никогда не можешь внезапно решить сделать себе перерыв на час, расслабиться или сделать что-нибудь еще?
Опять же, чем меньше у вас возможностей проявить спонтанность или даже просто почувствовать, что вы не можете им быть, из-за чувства долга «оставаться на верном пути», тем менее свободными вы будете себя чувствовать.
И чем меньше свободы вы испытаете, тем менее счастливым, уверенным и связанным с жизнью вы будете.
Верно, это чувство замкнутости, это ощущение, что наша свобода ограничена, не имеет прямого отношения к сексуальному насилию или использованию в детстве (хотя многие люди любят «быть занятыми», чтобы избежать нежелательных мыслей и чувств. и воспоминания, в том числе связанные с болезненным прошлым опытом).Но это очень реальная и мощная сила в жизни многих людей — та, которая, если ее не понять и не противодействовать, может очень затруднить поиск времени и места для исцеления или даже почувствовать, что у нас есть свобода или «роскошь». делать то, что необходимо для обретения исцеления и счастья.
Исцеляющие отношения поддерживают вашу свободу
Наконец, мы хотим повторить ключевой момент: самые эффективные и полезные отношения — это те, которые уважают и продвигают вашу свободу. Особенно это касается людей, к которым вы обращаетесь за поддержкой и помощью.
Да, некоторые люди обладают экспертными знаниями, опытом и навыками. Но для того, чтобы вы могли извлечь максимальную пользу из того, что они предлагают, необходимо делиться этим таким образом, чтобы уважать и поощрять вашу свободу.
На работе, дома или когда мы ищем помощи в исцелении, отношения с людьми, которые уважают нашу свободу, а также наши ценности и нашу способность быть компетентными и эффективными в этом мире, являются наиболее исцеляющими — и выполнение — отношения, которые мы можем иметь.
Вы заслуживаете таких отношений в своей жизни.Продолжайте, пока не найдете их и не извлечете из них пользу.
Самые эффективные и полезные отношения — это те, в которых уважается ваша свобода.
Наука о свободе и благополучии
Drs. Эд Деси и Ричард Райан — психологи, которые сделали все возможное, чтобы доказать, что свобода — это основная потребность человека.
Конечно, нам не нужны ученые, чтобы говорить нам, что свобода важна.
Это признано во всем мире как одно из центральных прав человека. Но наука может показать то, чего мы не могли ожидать о важности свободы в нашей личной и рабочей жизни.Он может показать слишком распространенные способы, которыми контроль над вознаграждениями и наказаниями подрывает свободу детей и взрослых, а также последствия для их благополучия.
Многочисленные исследования Деси, Райана и других исследователей доказали преимущества поддержки и продвижения своей свободы, а также издержки манипулирования или доминирования с помощью вознаграждений или наказаний и издержки попадания в ловушки бунта и подчинения.
Хотя они не обращали внимания на то, как жестокое обращение с детьми и их эксплуатация подрывают развитие здоровой свободы, их работа определенно проливает свет на эту проблему.
См. Статью в Википедии об их «теории самоопределения» мотивации и благополучия человека и книгу Деци для широкой публики, Почему мы делаем то, что делаем . В книге Деси приводит массу доказательств преимуществ — не только для общего благополучия, но и для обучения, морального поведения, творчества и продуктивности, — которые появляются, когда люди занимают «второстепенные должности» (например, родители, учителя, руководители) уважать, поддерживать и продвигать свободу и компетентность тех, на кого они имеют влияние и власть.
Свобода, которой наслаждаются мужчины (даже если они этого не осознают) | Мэрилин Юнг | Athena Talks
#MeToo давно пора, но я все еще хочу большего.
Фото Райана Холлоуэя на UnsplashОднажды днем, когда мне было чуть за двадцать, я пошел к местному озеру. Один. Когда я лежал и читал книгу на причале, ко мне подошли двое молодых людей. Они не беспокоили меня, но наш обмен был неудобным.
Однажды утром, примерно через год, я прогуливался по тихому городскому парку. Один.За мной последовал мужчина на машине. Почти остановившись, когда его машина проезжала мимо меня, он намеренно посмотрел в глаза и поехал дальше. Вот запись об этом опыте:
Однажды поздно вечером, через несколько месяцев после этого, я отправился на пробежку по своему району. Один. Меня промелькнул человек пешком. Он прошел мимо меня, и я побежал в обратном направлении. Примерно через месяц я перешел на бег за час до сумерек. Однажды в воскресенье он снова высветил меня из соседнего переулка, когда я проезжал мимо.
Один.
Все эти события произошли много лет назад, когда мне было около двадцати пяти. Несмотря на то, что они остались в моем прошлом, я все еще часто испытываю одну вещь: страх.
Есть несколько занятий, которыми я боюсь заниматься в одиночку. Прогулка является примером. Серьезно, я просто хочу прогуляться одна.
В нескольких милях от нашего дома есть убежище в дикой природе, и иногда я просто хочу взлететь, проехать пятнадцать минут на север, съехать с шоссе, спуститься по засаженной деревьями переулку на парковку, выйти из машины, и поход.Конечно, со мной пошел бы мой муж или один из моих детей, но иногда я просто хочу пойти одна.
Небезопасно. Не умный. Никогда не знаешь, что могло случиться. Никогда не знаешь, кого ты можешь встретить — молодую пару, пару женщин, мужчину, троих мужчин — на этой тропе, которая пересекает журчащий ручей, затем сужается к извилистой тропе, а затем поднимается по крутому холму к жилому комплексу первопроходцев, окруженному несколько надгробий.
Но я не пойду. Я остаюсь дома. Есть вещи, которыми я просто не займусь в одиночку.Если вы женщина, вы это понимаете. Может быть, вы чувствуете это инстинктивно или, может быть, как и я, к вам подходили, преследовали, наблюдали, когда вы были одни. Если вы мужчина, возможно, вы даже не подозреваете об этой свободе, которую вы должны рискнуть в одиночку.
Итак, когда я сейчас читаю о #MeToo и о том, как женщины объединяются и о том, что их слышат, я вспоминаю, что, несмотря на обвинения, увольнения и разрушенные карьеры, которые сигнализируют о том, что для женщин происходят грандиозные сдвиги, мне все равно нужно быть осторожным, когда я я выхожу один.
Я всегда должен знать, что меня окружает. Я должен изменить свой распорядок или договориться, чтобы пойти с другом или просто отменить. Я должен обуздать плохое поведение мужчин, большинство из которых более могущественны и сильнее меня.
Да, #MeToo — это хорошо, оправданно и давно назрело; однако я хочу большего.
Я хочу свободы, которой наслаждаются мужчины. Я хочу пойти куда захочу. Один.
Свобода от пола: представление о равенстве для мужчин и женщин в Индии
Мысль о том, что мы равны, останавливается у нас под ногами.Земля Индии, земля Бхарата, принадлежит главным образом мужчинам. По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО), женщины составляют лишь 9,5 процента землевладельцев. Их цифры основаны на сельскохозяйственной переписи 2000 и 2001 годов, которая показала, что только 12 миллионов женщин владеют землей из 120 миллионов землевладельцев.
Подумайте об этом по-другому: из всех факторов, которые определяют, будете ли вы владеть собственным домом — каста, класс, экономический статус — наиболее важным является то, что вы не можете контролировать.Если вы родились в Индии мужчиной, у вас автоматически появляется шанс выиграть земельную лотерею. Если вы родились женщиной в Индии, каковы шансы, что вы станете владельцем собственного дома, унаследуете собственность, встанете на колени на клочке земли и подумаете, позволяя горсти пыли выскользнуть из ваших пальцев, что это твоя земля? Жестоко низко.
Подумайте о цифрах, которые я только что привел. Эти миллионы — одинокая крошечная цифра в 12 миллионов с одной стороны, большая доминирующая группа в 120 миллионов с другой — не являются абстракциями.Они представляют реальных людей, настоящие семьи; эти цифры содержат нашу историю как индейцев, историю семей, которые стремились выдать женщин замуж в земельные семьи, чтобы у них было что-то в дальнейшем, семей, которые считали женщин обузой, поскольку у них ничего не было по определению. Если мы говорим о равенстве и свободах, мы начинаем с этого: с отсутствия равенства, заложенного в фундамент общества.
Определение индийской женщины, экстраполированное на основе этих цифр: индийская женщина не владеет собственным домом, вероятно, не будет покупать и владеть землей в течение своей жизни, почти наверняка — за исключением очень немногих общин и регионов — не унаследует семейная собственность.
Определение индейца проще: мужчина — это тот, кто может владеть и наследовать землю.
У мужчин есть собственность; женщины, в основном, этого не делают.
В 2003 году, когда Бина Агарвал, великий ученый в области прав на землю и гендера, опросила группу сельских женщин, она спросила их, могут ли они получить землю, которую они обрабатывают или за которой ухаживают, зарегистрированную на их имя. Наступила тишина, а затем одна женщина объяснила: «Мы так долго отвечаем, потому что никто никогда не спрашивал нас об этом раньше! Это похоже на сон, что у нас может быть своя земля.
В течение многих лет устаревший интернет-мем предполагал, что женщинам принадлежит только 1 процент земли в мире; цифры ФАО более реалистичны и показывают, что женщины владеют примерно четвертью земли в мире. В Италии женщинам принадлежит 31,9 процента земли; в Таиланде — 33 процента; в Соединенном Королевстве только около 19 процентов. Если, как писал Ник Кристоф, женщины держат половину неба, все еще трудно представить, каким был бы мир, если бы женщинам принадлежала половина земли.
Имущество важно; те, кто не владеет собственностью, могут сами стать собственностью.В некоторых частях Индии женщины даже не владеют своими именами: традиция требует, чтобы они меняли не только свои фамилии после замужества, но и свои имена, как бы подчеркивая, что их старые личности должны быть упакованы и забыты. И многие законы, особенно принятые британцами, восходят к тем временам, когда целомудрие женщины было собственностью ее мужа. В законах о супружеской неверности четко сказано: это преступление, совершенное одним мужчиной против мужа, в отношении его жены, и эти законы существуют исключительно для наказания мужчин, которые посягают на собственность другого мужчины.Большинство законов в Индии отбрасывают мужчин и женщин назад к строгим гендерным ролям: быть мужчиной — значит быть главой семьи, хранителем ее собственности; быть женщиной — это в лучшем случае быть защищенной, но почти всегда патерналистски. Немногие существующие законы прямо защищают права, скажем, трансгендерного сообщества или сообщества геев и лесбиянок — в законах нет места для гендерной двусмысленности.
Против этого у нас были рекомендации из отчета Комитета правосудия Верма. На просьбу разработать законы, которые защищали бы женщин от изнасилований и домогательств, они отметили, что для обеспечения равенства потребуется гораздо больше, чем законы и законопроекты.
Члены комитета писали, что дело не в том, что женщины нуждаются в защите; они требовали достоинства и уважения и, прежде всего, равного пространства во всех сферах индийской жизни, которые обещала нам Конституция. Спустя несколько месяцев, даже когда патриархат отступил, мы видели, как достаточно мужчин встали на защиту прав женщин, мужчин, которые встали, потому что они хотели, по сути, более равноправного мира.
Комитет Верма предположил, что женщинам в Индии нужны не подачки или подачки, или удушающий кляп патерналистской защиты. Вместо этого, писали они, женщины должны иметь возможность «настаивать на полном равенстве в отношениях как с обществом, так и с государством».
Многие пропустили эту часть отчета, потому что, как и в случае с правами на землю, мы не обязаны воображать равенство. Выросший в неравном мире, в глубоко расколотой и неравноправной стране, иногда трудно представить, что означает свобода для женщин.Один из способов представить себе эту свободу — это отойти от ограничивающей смирительной рубашки, которая настраивает мужчин против женщин, так что получение прав одним всегда сопоставляется с потерей полномочий другого.
Вместо этого подумайте о том, как гендер функционирует в реальном мире: от геев и лесбиянок до трансгендеров, мужских женщин или женских мужчин, и всех великолепных оттенков гендерной двусмысленности между ними, гендер не является абсолютным в такой степени, как он есть. спектр, радужная коалиция. В своей поэзии, в самых древних мифах, в самых древних рассказах индейцы всегда признавали изменчивость пола; только в наших законах мы придерживаемся бинарных отношений между мужчиной и женщиной.
Несколько лет назад феминистка Глория Стайнем предложила, что перед нами стоит задача вообразить равенство. Это сложно сделать, но это также соблазняет: Индия, где женщинам принадлежала половина земли, может быть страной, где женщины ходят, танцуют и слоняются по улицам так же свободно, как сейчас мужчины. Индия, где мы рассматривали гендер как один из нескольких оттенков радуги, вместо того, чтобы придерживаться жесткого разделения на мужчин (владельцев) и женщин (принадлежащих), не была бы просто более здоровой страной.
Он также будет верен своим корням, своей собственной истории, повторяющейся от Кералы до северо-востока, поскольку у нее будет много разных способов представить себе, как могут жить семьи, и как мужчины и женщины могут быть друзьями — даже, наконец, , равно.
Щелкните здесь, чтобы увидеть исчерпывающий обзор Forbes India о ситуации с Covid-19 и ее влиянии на жизнь, бизнес и экономику
(Эта история появилась в выпуске Forbes India от 23 августа 2013 г.Вы можете купить нашу версию для планшета на Magzter.com. Чтобы посетить наш архив, нажмите здесь.)
Перейти к основному содержанию ПоискПоиск
- Где угодно
- Быстрый поиск где угодно
Поиск Поиск
- Войти | регистр
- Подписка / продление
- Учреждения
- Индивидуальные подписки
- Индивидуальные продления
- Библиотекари
- 9022 заказы Пакет для Чикаго
- Полный охват и охват содержимого
- Файлы KBART и RSS-каналы
- Разрешения и перепечатка
- Инициатива Чикаго для развивающихся стран
- Даты отправки и претензии
- Часто задаваемые вопросы библиотекарей
- Расценки, заказы
- и платежи
- О нас
- Публикуйте у нас
- Издание новых журналов tners
- Подпишитесь на уведомления eTOC
- Пресс-релизы
- СМИ
- Книги издательства Чикагского университета
- Распределительный центр в Чикаго
- Чикагский университет
- Положения и условия
- Заявление об издательской этике
- Уведомление о конфиденциальности
- Доступность Chicago Journals
- Доступность вузов
- Следуйте за нами на facebook
- Следуйте за нами в Twitter
- Свяжитесь с нами
- Запросы СМИ и рекламы
- Открытый доступ в Чикаго
- Следуйте за нами на facebook
- Следуйте за нами в Twitter
Одинокие женщины, выбирающие «свободу и независимость» отношениям с мужчинами
Отношения сдерживают вас?
В Австралии все меньше людей женятся и больше разводятся.
И, в частности, женщины, похоже, находят положительные стороны в переживании жизненных приключений в одиночку.
Исследование, опубликованное ранее в этом году в «Журнале женского здоровья», в котором приняли участие 80 000 женщин, показало, что в целом они стали более здоровыми после развода или разлуки со своими мужьями.
Признаки улучшения здоровья включали снижение ИМТ, размера талии и диастолического артериального давления, а также улучшение питания и большую физическую активность.
Другое исследование также показывает, что женщины более счастливы, чем мужчины, будучи одинокими. Например, опрос 3500 австралийцев в 2014 году показал, что 76 процентов женщин удовлетворены одинокой жизнью по сравнению с 67 процентами мужчин.
Буквально в прошлом месяце итальянка «вышла замуж» на глазах у 70 любимых, заявив, что ее счастье не зависит от того, найдет ли она мужчину.
«Каждый из нас должен прежде всего любить себя», — сказала она.
«Я была оболочкой своего прежнего« я »»
В 22 года Эмма Диньон из Аделаиды сказала, что она уже знала, что жизнь — это не только спаривание.
В своих предыдущих отношениях она отказалась от всего, что делало ее счастливой, и делала жизнь своим парнем.
«Я потеряла всякое самоуправление и мотивацию, и когда отношения закончились, мне пришлось встряхнуться, чтобы посмотреть на то, кем я стал — оболочкой моего прежнего яркого« я », — сказала она.
Эмма, называющая себя феминисткой, сказала, что это был большой период обучения, который изменил ее взгляд на потребность в мужчине.
«Для счастья не обязательно иметь брак или детей», — сказала она.
«В жизни есть так много всего, что вы можете сделать, чтобы обрести счастье.
«Это своего рода социальная конструкция, [что] от вас ждут, что вы закончите школу, найдете работу, выйдете замуж и родите детей. Этот единственный путь не гарантирует счастливой жизни».
Отношение Эммы не удивительно для тренера по свиданиям Карины Памамулл, которая сказала, что женщины все чаще откладывают любовь на потом.
«Если вы посмотрите на кого-то в возрасте от 20 до 30 лет, он как бы сосредоточен на развлечениях и дружбе, поэтому они не сдаются, они просто не готовы к любви», — сказала она.
Эмма сказала, что не отказывается от отношений навсегда — просто подходит к ним с большей осторожностью.
«Как одинокая женщина я могу делать все, что хочу, когда хочу. Моя жизнь построена так, как я хочу, — сказала она.
«Но я не против отношений, просто против того, чтобы относились к чему-то меньшему, чем я заслуживаю».
Взгляните на то, что некоторые из наших читателей говорили о предпочтении холостяцкой жизни отношениям.«Я люблю свободу одинокой жизни»
Наташа Дуайер, 39 лет, не замужем в течение последних трех лет и сказала, что вновь обретенная свобода освобождает.
Наташа Двайер из Сиднея говорит, что никогда не чувствует себя одинокой. (Приложено: Наташа Дуайер) «У меня были отношения и разрывались с подросткового возраста — это смешно», — сказал сиднейский дизайнер.
«Я считаю, что мы обусловлены тем, что часть жизни, помимо рождения и смерти, состоит в том, чтобы просто выйти замуж или стать партнером кого-то».
После череды длительных отношений Наташа стала спрашивать себя, почему?
«Это то, что делали ваши родители, и все остальные», — сказала она.
«Но я люблю свободу быть одиноким, и мне нравится быть ответственным за свою жизнь и свое счастье».
Наташа сказала, что она чувствует себя удовлетворенной своим делом, и единственный раз, когда ей не хватало мужчины, было то, что нужно было чем-то заняться по дому.
«Я никогда не чувствую себя одинокой… но мне нужно, чтобы кто-нибудь пришел и посмотрел на мою сломанную стиральную машину», — засмеялась она.
Является ли выбор ключом к счастью в одиночестве?
Фиона Барлоу из Школы психологии Университета Квинсленда сказала, что, хотя исторически существовал «единый налог» на женское счастье, появляется все больше свидетельств, подтверждающих отмеченные положительные стороны отсутствия привязанности.
Доктор Барлоу сказал, что это особенно верно для женщин, которые были одинокими по своему выбору.
«Существует множество свидетельств того, что одинокие женщины могут быть чрезвычайно счастливы, особенно когда им это не навязывают», — сказала она.
Выбирая жизнь без детей
Не уверены в том, что у вас есть дети? Женщины в возрасте 20, 40 и 60 лет рассказывают ABC, почему они не хотят быть мамами и как получается, что дети лишены свободы.
ПодробнееОна сказала, что женщины справляются в одиночестве лучше, чем мужчины, в их способности общаться.
«Одинокие женщины поддерживают действительно крепкие группы дружбы на протяжении всей жизни, поэтому у них есть много людей, на которых можно положиться», — сказала она.
«Мужчины рискуют стать немного более изолированными, чем женщины, поэтому счастливый брак может быть особенно защитным шагом для мужчин в удовлетворении их социальных потребностей».
Но г-жа Памамулл сказала, что люди не созданы для того, чтобы жить в одиночку.
«Иногда женщины перестают верить, что для них есть подходящий человек.У них было так много свиданий не с теми людьми, что они просто отказываются от охоты, — сказала она.
проблема — они пытаются найти свой путь через Tinder и видят всю эту нечестность ».
Наконец, она видит людей, которые были травмированы прошлыми отношениями и не хотят снова рисковать своим сердцем.
«Они могли подвергнуться насилию или эмоциональным мучениям… для этого нужно много глубокого исследования, и иногда им нужно проработать это с кем-то более опытным, например, с психологом, прежде чем приходить ко мне», — сказала она.
Но она сказала, что иметь другую половину, с которой можно поделиться опытом, является важной частью жизни.
«Есть только тот, кто находится в вашем углу, как ваша поддержка и лучший друг, с которым можно разделить путешествие, что действительно важно», — сказала г-жа Памамулл.
4 дня 2 Freedom Men’s Weekend
Пол Спид является основателем организации «Все, что нужно!» Служения для пар и «4 дня 2 свободы» для мужчин. С 2005 года Пол поговорил с тысячами мужчин и поделился своей личной историей свободы от пожизненного рабства похоти, лжи и лицемерия.Теперь он делится уроками свободы, которые он извлек, и тем, как Бог восстановил его отношения с его женой и детьми.
Хотя Павел ежегодно выступает на национальном уровне, его сердечное желание — лично помочь мужчинам обрести свободу от многолетнего рабства сексуального греха. Из-за этого желания родилась «4 дня 2 свободы». Этот 4-дневные интенсивные выходные предназначены, чтобы помочь мужчинам освободиться от порнографии пристрастий и других сексуальных пристрастий, а также научиться ходить в свободе от прошлых неудач.
Это четыре дня пребывания наедине с Богом и другими людьми, чтобы найти и испытать свободу во Христе, о которой так мечтает ваше сердце.Во время интенсивного уик-энда вы узнаете о силе сломленности, о том, как изменить образ мышления и внести ясность в свою жизнь, и многое другое.
Количество участников ограничено каждый месяц, чтобы обеспечить как можно больше личного внимания. Если вы серьезно настроены обрести свободу во Христе, то этот 4-дневный интенсив для вас. Они говорят, что похоть — это борьба каждого человека, поэтому не откладывайте, встаньте на путь свободы и победы во Христе сегодня.
Нажмите здесь, чтобы зарегистрироваться на предстоящие выходные
Ожидайте выходных, которые изменят вашу жизнь! Пол Спид на протяжении многих лет работал с сотнями мужчин и видел, как они освободились.Является ли это порнография наркомания, неспособность контролировать свои мысли, варьируя похоть вопросы, лежа и узоры из обольщения, или вы хотите, чтобы восстановить отношения вы повредили, в эти выходные для вас. Во время интенсивного уик-энда вы узнаете о силе сломленности, о том, как изменить свой образ мышления и внести ясность в свою жизнь, и многое другое.
Выходные предназначены для того, чтобы предоставить индивидуальный подход к вашей ситуации. Из-за этого мы ограничиваем количество участников (обычно 8-10 человек).Это позволяет нам уделять больше личного внимания, чем на крупных конференциях. В вашем хождении с Господом и другими вы столкнетесь с трудностями и вызовами.
место
4 дня 2 свободы созданы, чтобы помочь вам в дороге к свободе и победе во Христе , чтобы вы могли наслаждаться жизнью с избытком.место
На каждые 4 дня интенсивных занятий мы стараемся использовать тихую умиротворенную обстановку. Формат выходных является неформальным и дает мужчинам безопасное место для общения.Атмосфера очень расслабляющая и освежающая. Плюс, в отличие от большинства программ, в эти выходные включены проживание и питание.
Доступны номера в стиле двухъярусного дома без необходимости в дальнейшем путешествии после прибытия. Помните, что пространство обычно ограничено, поэтому зарегистрируйтесь заранее!
Питание включено, начиная с ужина в четверг вечером и заканчивая завтраком в воскресенье.
Регистрация заезда проводится в четверг днем, а первая сессия начинается вечером в четверг. 4-дневный интенсив завершится обедом в воскресенье.
Транспорт: В большинстве мест мы предлагаем трансфер от / до аэропорта. Пожалуйста, свяжитесь с нами перед получением авиабилета, если вы хотите получить трансфер из аэропорта.
Стоимость : 950 долларов США на человека
Политика отмены: в связи с характером этого мероприятия и ограниченным количеством мест, после оплаты регистрации возврат средств невозможен. Выходные обычно полны, а это значит, что кому-то отказали занять ваше место.
В каждый мужской уикенд входит следующее:
- Жилье
- Питание и закуски
- Трансфер от / до аэропорта (при использовании выбранного аэропорта)
- Рабочая тетрадь и материалы
Нажмите здесь, чтобы зарегистрироваться на предстоящие выходные
Я хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали для меня на выходных — это изменило мою жизнь.
Уик-энд 4d2f был намного больше, чем я ожидал — он полностью изменил меня. Теперь я чувствую себя такой свободной — мне так хорошо не быть в рабстве, я никогда не хочу возвращаться. — Вирджиния
Я хотел воспользоваться моментом и еще раз поблагодарить вас за эти 4 дня в выходные дни свободы. Все больше и больше я приходил к пониманию, что Бог действительно ставит людей на наш путь, чтобы помочь нам вести нас в правильном направлении, к Нему. Теперь мы можем игнорировать этих людей или можем непреднамеренно пропустить их, но я благодарю Бога за то, что я не скучал по тебе.Эти выходные изменили мою жизнь, и я знаю, что эти изменения будут влиять на меня до того дня, когда я умру. … Иметь твердую истину, на которой можно стоять и держаться, — вот что делает мужчину мужчиной, а жизнь — тем, чем стоит жить. Сейчас я больше, чем когда-либо, вижу, что без Бога и Его истин жизнь — это не более чем путаница, которая ошеломит разум и сердце. Но с Богом и Его истинами жизнь имеет смысл. Но более того, он превращается во что-то совершенно прекрасное.
Это приключение, битва и романтика, объединенные в искрящееся путешествие, конечный пункт которого превосходит наши самые смелые мечты.- Северная Каролина
Я пришел в 4 Days 2 Freedom в поисках инструментов, которые помогли бы мне сломать твердыни в моей жизни, и я верю, что ухожу с полным мешком. Очень полезно, и мои глаза открыты! — Индиана
В эти выходные Господь показал мне, как отбросить гордость и смириться. Это показало мне, насколько прекрасен Господь и что Он может все !!! — Флорида
Теперь я понимаю, что смирение перед Христом дает освобождение и восстановление. Теперь я готов и полон решимости сделать абсолютно все, чтобы восстановить свой брак и отношения с моими детьми.- Техас,
Бог использовал это событие, чтобы снова напомнить мне о коварстве нашего врага и о том, что я могу одержать победу в этих областях моей жизни через Христа. Теперь я понимаю, что это не обо мне! Мои отношения со Христом имеют первостепенное значение, поскольку я пытаюсь излечить раны и боли, причиненные мною в моем браке.
Слава Богу за эти выходные. — Западная Вирджиния
Лучшие 4 дня когда-либо проведенных! Спасибо! — Индиана
Это был один из самых ярких духовных переживаний в моей жизни.Я пришел, не зная, почему у меня проблемы, и не понимая, почему я боролся. Теперь я уверен, что этот опыт стал катализатором радикальных изменений в моей жизни и хождении с Богом. — Висконсин
Эти выходные помогли мне укрепить и еще больше укрепить мою победу над проблемами, которые связывали меня годами. Я знаю, что это битва каждого человека, но теперь я знаю, как победить в этой битве »- Монтана
В эти выходные я понял, что Бог имеет прямое отношение ко мне и привлекает меня к Себе, даже когда я не слушал Его.- Северная Каролина
Спасибо за вашу поддержку и неослабевающую прозрачность. То, что я обращаюсь к Иисусу за моей идентичностью, отлично подошло. Я в значительной степени унаследовал свою идентичность от женщин из-за многих неуверенности и модели моего отца. Удивительно, как правда проливает свет на тьму.
— Миссури
После выходных, впервые за 28 лет, мы действительно наслаждались тем, что вдвоем были вместе. Я хочу, чтобы вы знали, какое вы благословение. Спасибо, что открыли нам свое сердце.Мне кажется, я знаю тебя всю свою жизнь. Я думаю, это потому, что у нас общая борьба. Опытные ветераны боевых действий часто разделяют узы, существующие между братьями, которые вместе выстояли в боевых ситуациях. Я считаю, что мужчины в эти выходные вместе с тобой в «лисьей норе». Пол, ты узнаешь степень влияния, которое ты оказал на очень многих людей, только когда попадешь на Небеса. — Луизиана
Спасибо за выявление лжи, в которой я живу. Свобода не за горами! Я знаю, что у Бога есть великий план для моего брака и семьи.Я получил силы делать то, что правильно, и буду делать это! — Индиана
Спасибо за невероятные выходные. Надежда безнадежная, о благословенная душа моя! Что Его истина должна сломить меня и таким образом сделать меня здоровым. — Канзас,
Мои глаза снова открылись для Божьей правды обо мне !!! Господь дал мне новое единство для Него и смелость продолжать битву за чистоту. Теперь я могу вести хороший бой! — Миннесота
Просто хотел выразить свою признательность за отличные выходные.Это потрясающая свобода, которую я чувствую, и бремя, которое было снято благодаря тому, что я полностью очистился. Не наполовину или 3/4 чисто, а полностью. Все изменилось. Определенные изменения произошли и в лице моей жены и детей. — Флорида
Спасибо, что поделились со мной этими выходными. Я знаю, что я не одинок в борьбе этой жизни. Это действительно было для меня благословением. Да благословит и сохранит вас Бог! — Техас,
Эти выходные показали мне так много вещей, которых не хватало в моей жизни.Я должен и буду через Христа преодолеть эту борьбу !! Эти выходные подарили мне самое главное… НАДЕЖДУ! Надеюсь, что я смогу быть свободным. — Канада
Благодаря служению WIT и «4 дням 2 свободы» я преобразился истиной слова Божьего. Мои отношения с родителями намного глубже, чем когда-либо, и с этим я свободен от цепей, которые сатана использовал, чтобы помешать мне иметь «истинные» и настоящие отношения со мной, Спаситель… Иисус! — Индиана
Эти выходные помогли мне сделать шаг назад и увидеть общую картину того, что я сделал с собой и своей семьей.А еще лучше — постичь силу Бога, доступную для восстановления моей жизни. — Висконсин
Эти выходные были таким благословением — открыться Богу и другим людям. Это позволило мне гораздо глубже познакомиться с теми, кого я люблю. Бог проделал огромную работу в моей жизни и будет продолжать, когда я буду двигаться вперед. Спасибо вам от всего сердца. — Айова
Бог показал мне, кто я и еще более ясно, кто Он! С похотью может бороться каждый, но теперь у меня есть шанс освободиться! — Пенсильвания,
В эти выходные я смог распознать ложь, в которую верил всю свою жизнь.Это дало мне надежду и свободу поверить в то, что я действительно могу быть свободным. — Индиана
«4 дня 2 свободы» показал мне прямую хирургическую процедуру Бога по устранению всех опор и лжи врага, которые держали меня в рабстве с 9 лет. Моя жена будет поражена, когда увидит, что ее муж перепрограммировал Божий путь! — Флорида
Бог показал мне, что я не одинок. Меня окружают люди намного лучше меня, которые разделяют ту же борьбу и то, как сражаться и принимать лучшее от Бога для моей жизни.- Калифорния
Эти выходные помогли мне распознать ложь о себе, в которую я верил, и позволили превратить меня в человека с небольшой честью. Я научился отказываться от лжи, нарушать все личные соглашения с этой ложью, раскаиваться в поведении, которое я построил вокруг этой лжи, и заменять ложь Божьей истиной! — Северная Каролина
4 дня 2 свободы помогло мне понять, что я не мог служить Богу и доверять Его воле для своей жизни из-за моей ошибочной системы убеждений. Я узнал, как заново натренировать свой разум верить в то, что Бог говорит обо мне.- Нью-Йорк
Большое спасибо за 4 дня свободы 2! Я научился смирять себя и позволять Божьей благодати течь через меня, разрывать мои оковы и ходить в истинной жизни! — Миннесота
Программа мужского сексуального принуждения — Meier Clinics
Не секрет, что наша культура все больше одержима сексом. Это неизбежно. Это повсюду в журналах, на рекламных щитах, в Интернете, в книгах, на телевидении — практически везде, куда бы вы ни посмотрели. Хотя многие люди считали, что более неограниченный подход к сексуальности освободит людей, на самом деле для многих это привело к рабству.Вызывает тревогу количество мужчин и женщин, которые испытали болезненные последствия и обнаруживают, что не могут прекратить сексуальное поведение, разрушающее их эмоционально, профессионально, в отношениях и духовно.
В ответ на это Meier Clinics предлагает дорогу к целостности из рабства сексуального принуждения через нашу интенсивную амбулаторную программу Freedom и мужскую группу Facing the Shadow Men’s Group. Обе программы включают концепции / материалы, разработанные Dr.Патрик Дж. Карнес (ведущий мировой авторитет по вопросам сексуального принуждения). Основным программным терапевтом является сертифицированный терапевт по вопросам сексуальной зависимости (CSAT). Сертификация CSAT — это интенсивный и тщательный процесс (основанный и разработанный доктором Патриком Карнесом), который на сегодняшний день признан ведущей программой обучения / сертификации. Персонал Meier Clinics подходит к лечению с христианского мировоззрения и учитывает библейские принципы на всех этапах лечения. Они помогут тем, кто борется с сексуальным влечением, обрести новую надежду, здоровье и свободу.Новые занятия начинаются на постоянной основе в течение года.
«Джон был прекрасным терапевтом. Он знал, как сохранять ответственность, не стыдясь. Он был честен и прямолинеен во всем. Я очень много узнал о себе и о том, как жить здоровой, сосредоточенной на Христе жизнью в выздоровлении ».
Мэтт 6.14.17
Описание программы
Интенсивная амбулаторная программа Freedom для лечения сексуального принуждения — это программа интенсивного психообразования и групповой психотерапии, предназначенная для восстановления после компульсивного сексуального поведения.В качестве основного учебного плана используется комплект для начала восстановления (RSK), созданный доктором Патриком Карнесом. В центре внимания находятся первые 130 дней выздоровления, поскольку исследования показывают, что прочная информация, структура и подотчетность имеют решающее значение для долгосрочного успеха. Свобода подходит мужчинам, которые переживают:
- текущий кризис, связанный с сексуальным отыгрыванием
- острая эскалация вызывающего привыкание сексуального поведения
- хронический рецидив — продолжающееся неконтролируемое поведение, несмотря на терапию или 12-шаговую работу, или
- те, кто был выписан из лечебный центр
Программа включает индивидуальное консультирование, групповые занятия и участие членов семьи для оказания высококачественной лечебной помощи.
Эта программа в настоящее время доступна в Ричардсоне, Техас. Если вы заинтересованы в регистрации в этой программе или хотите получить бесплатную оценку по телефону, чтобы узнать, подходит ли эта программа для ваших нужд, позвоните по телефону 972-437-4698 и выберите вариант 5.