Представители психология как наука о сознании: 2. Психология как наука о сознании (XVII в. – конец XIX в.)

2. Психология как наука о сознании (XVII в. – конец XIX в.)

В этот этап (XVII в. — 1879 год) бурно развивались естественные науки.

В психологии понятие «душа» было вытеснено понятием «сознание». Психология стала наукой о сознании. Сознание включало мысли человека, его чувства, потребности, желания — все то, что человек находит, думая о себе, обращая взгляд внутрь себя. Отсюда возник очень важный вопрос, — как, под влиянием чего формируется сознание человека. Предполагалось, что все, существующее во внешнем мире, воздействует на органы чувств, благодаря чему возникают ощущения, которые затем могут сочетаться между собой с помощью цепочки ассоциаций. Ассоциация — в психологии — связь, возникающая при определенных условиях между двумя или более психическими образованиями (ощущениями, двигательными актами, восприятиями, идеями и т. п.). Различают ассоциации по смежности (в пространстве или времени), сходству и контрасту.

Термин введен Джоном Локком (1698).Отсюда психология XVII — начала XIX вв. получила название ассоцианизма (ассоциативной психологии). Ассоциации хранятся в памяти. Именно поэтому основное внимание в это время уделялось памяти. Итак, ассоциативная психология была господствующим психологическим учением в XVII, XVIII веках, а также в начале XIX в. Соответственно понималось и развитие человека. Известный английский философ Джон Локк (1632-1704), считавший, что «в сознании нет ничего, чего не было бы в ощущениях», рассматривал сознание ребенка при рождении как tabula rasa — чистую доску, на которой жизнь оставляет свои письмена. Эта идея Дж. Локка получила значительное отражение в разнообразных психологических и педагогических теориях, основывающихся на представлении о ведущей роли внешних воздействий, воздействий среды для развития и воспитания человека. Поэтому Дж. Локк придавал большое значение воспитанию, в том числе формированию положительного отношения к хорошим поступкам и отрицательного — к плохим.

3. Психология как наука о поведении (начало XX в. – середина хх в.)

Название этого направления происходит от английского слова behavior — поведение. Его разрабатывали американские психологи Эдуард Ли Торндайк (1874-1949), Джон Бродес Уотсон (1878-1958) и др. На развитие бихевиоризма громадное влияние оказало учение русских ученых Ивана Петровича Павлова и Владимира Михайловича Бехтерева о природе рефлексов. Ученые-бихевиористы считали, что сознание человека, его мысли, чувства, переживания — слишком субъективны и не могут быть зарегистрированы объективными средствами, потому они не подлежат исследованию. Изучать можно лишь то, что можно точно наблюдать в поведении и фиксировать. Психология стала пониматься бихевиористами как наука о поведении. Основная схема поведения была описана бихевиористами в символах «S→R: стимул → реакция». Под стимулом понимается любое воздействие на организм, под реакцией — любое ответное действие. Чаще всего поведение определяется сложной совокупностью стимулов, которые трактуются как окружающая среда, или ситуация.

Реакция может быть простой (например, отдергивание руки от огня) и сложной. К сложным реакциям относятся все формы человеческой деятельности, которые содержат какое-либо действие (например, прием пищи, написание текста, игра). Речь человека, как внешняя (вслух), так и внутренняя (про себя), также относилась ими к реакциям. Такой подход стирает принципиальную разницу между психологией животных и человека. Недаром в работах психологов этого направления вплоть до настоящего времени данные, полученные на животных, непосредственно переносятся на человека. В дальнейшем исследователи, развивавшие идеи бихевиоризма, признали, что формула «S→R: стимул → реакция» не может полностью описать поведение и деятельность, причем не только у человека, но и у животных. Существует множество факторов, влияющих на них. Между стимулом и реакцией, считают современные психологи-бихевиористы, у человека имеется промежуточный механизм — познавательные процессы: мышление, память, воображение. Эти идеи легли в основу необихевиоризма, основными представителями которого являются Эдуард Чейс Толмен (1886-1959), Кларк Леонард Халл (1884-1953), Беррес Фредерик Скиннер (1904-1990) и др. Центральными для психологии бихевиоризма и необихевиоризма на протяжении всей его истории были вопросы научения, т.е. того, каков процесс приобретения индивидуального опыта и каковы условия достижения наилучших результатов. Недаром одно из современных течений бихевиоризма так и называется — теория социального научения. Его основатель Альберт Бандура считает, что научение у человека может происходить двумя основными путями: 1) прямым; непосредственным подкреплением; 2) подкреплением косвенным, когда он наблюдает за поведением других людей и того, к чему может вести такое поведение. Бихевиоризму и школе социального научения психология обязана наличием множества четких, проверяемых фактов, тонкими экспериментальными приемами. Во многом благодаря этим направлениям психология стала объективной наукой, использующей точные методы выявления и измерения изучаемых явлений.

Критика бихевиоризма связана с механистическим взглядом его представителей на человеческую психику, игнорированием собственно психических явлений — воли, эмоций, потребностей человека, его активности.

Психология как наука о поведении: ученые, мнения

Бихевиоризм: наука о поведении: Freepick

Какие тайны может раскрыть психология? Как наука о поведении предугадывает действия и поступки человека в различных ситуациях? Бихевиоризм дает ключи не только к пониманию, но и к управлению поведением людей. Рассмотрим кратко основы этого направления, а также самых ярких его представителей.

Психология как наука о поведении кратко

В психологии много граней, а предмет психологии понимают по-разному в зависимости от ее направления. Так, бихевиоризм занимается изучением реакций индивидов на различные события, то есть фактически это наука о поведении человека.

Как и почему возник бихевиоризм? Кратко стоит сказать о том, что это направление достаточно молодое, зародилось оно сто лет назад и стало кардинально новым психологическим подходом. Его задачу определили так — изучение поведения человека с точки зрения рефлексов. Методологический аппарат нового направления включал наблюдение и анализ.

Читайте также

Научный стиль: примеры из литературы, особенности

Психология как наука о поведении стала своеобразным протестом против умозрительности выводов и описаний, основанных на метафорах. Новое направление сделало акцент на практической, а не теоретической психологии.

Приведем пример того, как работает наука о поведении. Джон Уотсон, основатель бихевиоризма, верил, что реакции людей на различные действия можно предсказать. Подтвердил он это таким экспериментом:

1. Для опыта собралась небольшая группа детей. Принесли кроликов.
2. У малышей возникало естественное желание погладить животных.
3. При попытке это сделать ребенок получал слабый разряд тока.
4. На следующий день при виде кроликов дети начинали плакать, так как помнили о предыдущем опыте.
5. Ученый давал им сладости, продолжая держать кроликов рядом.
6. Постепенно дистанция сокращалась, а в конце опыта дети вновь охотно играли с животными.

Читайте также

Существует ли гипноз на самом деле?

Таким образом, согласно теории бихевиоризма, поведение людей обусловлено преимущественно безусловными рефлексами. Зная стимулы и реакции человека на разные факторы, его поведение можно предугадывать и, соответственно, управлять личностью.

Мозг человека и его поведение: Freepick

За прошедшее столетие внутри бихевиоризма сформировалось несколько направлений:

• Методологическое (бихевиоризм Уотсона). Предполагает, что объективному наблюдению поддаются лишь публичные события (поведение человека), а его личные чувства и мысли можно не брать во внимание.
• Радикальное (бихевиоризм Скиннера) направление принимает во внимание, наряду с внешними, также внутренние события в жизни человека. Считается, что изменения в среде влияют и на них, и на поведение.
• Телеологическое (целевое). Занимается объективными наблюдениями, противопоставляя их когнитивному процессу.
• Теоретический бихевиоризм принимает в расчет внутренние (невидимые) процессы.
• Биологическое (теория поведенческих систем) сориентировано на сознательную и бессознательную обработку данных.
• Психологическое, которое сосредоточено на методах практического контроля поведения человека.

Читайте также

Существует ли судьба у человека?

В современном мире бихевиоризм нашел широкое применение. Особое расположение ему оказывают, например, менеджеры по продажам и политики, которые заинтересованы в этих знаниях. Также метод используют практикующие психологи, чтобы помогать людям бороться с фобиями и страхами.

Но есть у этого течения и свои недостатки. Его основа — общие реакции человека, не учитывается темперамент и особенности его характера. По этой причине манипуляции поведением окружающих зачастую оказываются гораздо сложнее, а реакции плохо поддаются контролю.

Психология как наука о поведении: представители

Первенство в обосновании и развитии бихевиоризма принадлежит американскому ученому Джону Уотсону. В 1913 году исследователь сделал доклад, в котором четко изложил суть новой теории.

Основное открытие состояло в том, что стимул вызывает определенный отзыв. По мнению Уотсона, чтобы понять особенности индивида, необходимо за ним наблюдать. Верный подход помогает предугадывать реакции человека на различные действия. Основой направления стала физиологическая теория о рефлексах.

Читайте также

Существует ли магия в реальной жизни?

Основатель бихевиоризма Джон Уотсон: Gettyimages

С Уотсоном согласились и поддержали его идеи такие ученые:

Уильям Хантер

Этому ученому принадлежит обоснование теории отсроченного поведения. Ее смысл заключается в том, что стимул человеку можно дать сейчас, а ответная реакция может быть получена позже. Свои эксперименты Хантер проводил на обезьянах:

• ставил в комнате ящик с бананами;
• отгораживал его ширмой;
• наблюдал за реакцией животных;
• спустя время награждал приматов фруктами.

Карл Лешли

Взаимосвязь между раздражителями и центральной нервной системой изучал Карл Лешли. Ученый проводил опыты с животными: обучал их определенным навыкам, а после производил удаление частей головного мозга. Это позволило определить взаимозаменяемость участков мозга.

Беррес Скиннер

Способствовал развитию и популяризации бихевиоризма:

Читайте также

Сонник — часы: к чему снятся, толкование

• Разработал теорию оперантного обусловливания. В ней ученый обосновал, что поведение вызывает изменения в окружающей среде, которые в дальнейшем формируют особенности поведения.
• Способствовал развитию программированного обучения.
• Писал художественные и публицистические произведения о бихевиоризме.

Свои теоретические работы Скиннер подтвердил экспериментально с помощью функционального анализа. Их цель — изучение, прогнозирование и контроль поведения людей путем управления окружающей средой.

Эдвард Торндайк

Ученому принадлежит теория, согласно которой сознание рассматривается как система связей, объединенных ассоциациями. Торндайк предложил закон упражнений и эффекта. Его объясняют так: чем больше совершается повторов действия, тем сильнее оно запечатлевается в сознании.

Эдвард Торндайк: Facebook/@afender2017

Эдвард Толмен

Толмен развил стандартную теорию бихевиоризма, которую предложил Уотсон, и занялся разработкой когнитивного учения. Согласно его подходу, стимул и реакцию разделяют особенные знаки-гештальты, основа которых — это когнитивные карты.

Читайте также

К чему снится тигр: толкование по разным сонникам

Свою теорию он доказывал экспериментами на крысах. Они могли отыскать новую дорогу к кормушке, если освоенный ранее путь по каким-либо причинам оказывался недоступным.

Нил Миллер

Ученый занимался исследованиями поведенческой психологии. Бихевиористскую концепцию применял в изучении таких понятий, как мотивация, агрессия, фрустрация, а также в конфликтологии и психотерапии. Исследователя интересовали физиологические механизмы, которые лежат в основе влечений и подкреплений, электрофизиология мозга и психофармакология.

Психология — одна из самых загадочных наук, ведь предмет ее познания — внутренний мир человека. Загадки психологии решают целые поколения ученых. Новые открытия экспериментаторов приносят не только ответы, но и становятся источником вопросов.

Психология как наука о поведении сохраняет свою актуальность. Она продолжает развиваться и открывать неизведанные грани психики человека. Но все же точное прогнозирование поведения людей остается фантастической задачей, так как на него влияет множество факторов и не все из них можно заранее оценить и определить.

Читайте также

Как появился человек: теории

Оригинал статьи: https://www.nur.kz/fakty-i-layfhaki/1767841-psihologia-kak-nauka-o-povedenii-ucenye/

Является ли психология наукой и есть ли сознание у кошки

В прошлый вторник у нас выступала Ира Овчинникова — научная сотрудница Лаборатории междисциплинарных исследований развития человека СПбГУ, ассистентка-исследовательца в University of Houston.

Большую часть времени на работе Ира исследует, как опыт раннего детства влияет на языковое развитие и как это отражается в мозговой активности, а также занимается изучением расстройств развития.

Делимся с вами записью и расшифровкой эфира.

---

Меня зовут Ира Овчинникова, я – научный сотрудник Лаборатории междисциплинарных исследований развития человека в СПБГУ. Еще я пишу диссертацию в университет Хьюстона, поэтому я сейчас в Хьюстоне, на 9 часов назад от Москвы, и у меня сейчас где-то середина дня.

Q: психология – это наука?

Это нормальный вопрос, которым задаются все. И студенты психфака, и люди, которые занимаются психологией.

Ответ простой: все то, что соответствует критериям научности и маркируется как наука – это наука. В 30-х годах прошлого века Карл Поппер ввел критерий фальсифицируемости теорий: то есть, любая теория может считаться научной, если ее можно опровергнуть какими-либо фактами, экспериментами на эмпирическом материале. Проблема психологии здесь очевидна: теория будет связана с общими понятиями, которые являются абстрактными, но материальный мир – он здесь и сейчас.

Для того, чтобы отвечать этому критерию, в психологии есть понятие операционализации. Это когда я беру абстрактное понятие и прихожу к конвенциональному мнению о том, как мы будем это понятие высчитывать. Таким примером будет являться скорость ответа на некие стимулы.

Я вообще – когнитивный психолог (скоро объясню, что это значит). Также это может быть скорость обработки, точность ответа, множество других понятий операционализации. Так теории, мысли, идеи, которые относятся к психологии, могут быть как научными, так и вовсе не научными. К ненаучным теориям относится классический психоанализ, например: его просто нельзя опровергнуть. Потому что, согласно классическому психоанализу, вообще все – возможно. При этом, из психоанализа за 60 лет развития мысли выросли теории, которые являются опровержимыми. Например, теория привязанности Мэри Эйнсворт, где нас интересует то, как ранний младенческий опыт влияет на развитие человека.

Далее, в психологии есть когнитивное направление. Его можно считать золотым стандартом науки, оно полностью соответствует критериям научности. К наиболее развитым относятся теории рабочей памяти Алана Бэддели; можно посмотреть множество различных теорий про то, как видоизменялось представление о рабочей памяти, как эмпирический материал, результаты экспериментов позволяли нам, как научному направлению, улучшать эти знания и делать их более точными. В данный момент теория рабочей памяти состоит из нескольких отдельных частей, которые еще не нашли своего опровержения в экспериментах. То есть, согласно Попперу, ни одна из них не будет истинной, но мы говорим, что у нас просто недостаточно материалов, чтобы ее опровергнуть. И еще проблема любой теории – методология науки в целом. Старую теорию может заменить только новая теория. Нельзя просто сказать, что старая не работает, нужно представить новую парадигму, объяснение для старых феноменов и новых парадоксов.

Я занимаюсь исследованиями нейроимиджинга в расстройствах развития в данный момент, хотя начинала 12 лет назад с исследований формирования понятий. Мне всегда было интересно, как люди формируют понятия, как учатся новому, и как происходят ошибки в этой истории. Последние 4 года я занимаюсь нейроимиджингом, психофизиологией, также занимаюсь МРТ у людей с расстройствами развития – это аутизм, дислексия, класс других расстройств.

Q: какие существуют методы нейроимиджинга, где они применяются, как вы их используете?

Нейроимиджинговые методы можно классифицировать по двум шкалам. В целом, это все методы, где мы пытаемся понять, как устроен мозг как биологический субстрат, как он функционирует и реагирует на разные стимулы. Все методы можно поставить на график с двумя осями: Х – это временное разрешение (то, как точно во времени мы улавливаем информацию о процессах), а Y – пространственное разрешение (то, насколько маленькие процессы мы можем увидеть).

Например, МРТ, на которую вас могут отправить для определения проблем с любым органом – это обычно структурная МРТ. То есть, рентгенолог или исследователь будет смотреть, как орган выглядит и находится в пространстве.

И, если это анатомическая МРТ, то я не смогу посмотреть на то, как тот же мозг функционирует – только на то, из чего он состоит. Или меня может интересовать, например, diffusion tensor imaging (DTI) – как связаны разные части мозга. И у такого метода очень низкое временное разрешение, почти нулевое – информация берется за один момент, никакой динамики нет. Зато у него высокое пространственное разрешение, я могу видеть не только отдельные структуры, но и ядерный уровень, хотя я не буду видеть отдельные слои.

ЭЭГ – это обратная ситуация. Я накладываю на человека шапку с электродами, обладающими высоким временным разрешением, и получаю информацию с точностью до миллисекунд. Это очень высокое временное разрешение для человеческого мозга. Но пространственное разрешение будет очень низким, потому что я буду угадывать, какие части мозга реагируют. Придется использовать усредненное представление о том, как в черепной коробке расположен мозг и какие его части отвечают на сигналы.

Q: а как понять, как связаны части мозга? Pathways или анатомические структуры, которые соединяют?

Для этого есть специальный метод – это как раз DTI. Нас в этой ситуации интересует, каким образом вода реагирует на магнит, так как у вас будет происходить изменение направления молекул воды. И по этим направлениям мы выстраиваем пути белого вещества. Здесь надо понимать, что это та часть, где происходит очень большое количество программирования, потому что МРТ – это не фотоаппарат.

Я эту метафору часто использую, когда рассказываю студентам или коллегам о том, как работает МРТ: то есть, у меня нет другой возможности на 100% узнать, что происходит в организме, кроме вскрытия. Но я, конечно, хочу, чтобы испытуемые были живы.

МРТ позволяет с высокой точностью предугадывать, как выглядят наши пути, но это все же – модели. В том числе и тогда, когда вы идете к врачу, и он пытается понять по вашему скану, как у вас связаны разные части мозга. Разные методы обладают разной точностью, и с годами качество методов повышается – это тоже входит в мои задачи. Здесь работают люди с разной экспертизой, и это всегда будет междисциплинарная наука, где люди с образованием в области физики, инженеры, математики, и также, в том числе, люди, занимающиеся когнитивной психологией и психологией развития, будут выстраивать максимально правдоподобную модель.

Q: но у всех людей же одинаково расположены в пространстве сосуды в отделах мозга?

Нет, различия есть. Я не думаю, что сейчас могу точно сказать, но потом покидаю ссылок об этом. В целом, мы всегда надеемся, что все расположено в пространстве схожим образом, крайне близко, но бывают отклонения — и расстройства, и такие, что никак не влияют на качество жизни человека и на восприятие и обработку им информации.

Q: как применяете ЭЭГ в исследованиях?

Надо понимать, что ни одно из исследований, в которых я участвую, не может быть выполнено одним человеком. Это огромный миф: наука уже давно не существует в формате «седовласый человек сидит в белой башне», всегда работают большие команды. Проекты, в которых работаю я, зачастую осуществляются силами 30-40 человек. Всегда большие выборки, большая работа по поиску испытуемых, менеджменту данных.

Например, сейчас в нашей лаборатории в Санкт-Петербурге идет большой проект по исследованию биоповеденческих показателей у людей с опытом институционализации. Под институционализацией мы понимаем людей, которые жили в детских домах или домах ребенка.

Про детские дома все слышали, а дома ребенка — это структуры детского дома для детей до 4 лет (после 4 лет их переводят в детские дома, дома-интернаты). Нам интересно, каким образом такой ранний опыт влияет на развитие – как в детстве, так и в подростковом возрасте и зрелости. Наш основной фокус – это языковое развитие. Есть большая гипотеза о том, что институционализация в раннем возрасте снижает разнообразие и количество языковой информации, обращенной к конкретному ребенку.

Есть большие социальные изменения, которые происходят в этой области: когда людей, которые работают с детьми – воспитателей, нянечек – обучают больше взаимодействовать с детьми, разнообразить их опыт общения. Но всем понятно, что это все равно не «свой» ребенок, и, как бы хорошо эти люди не делали свою работу – а я встречала замечательных воспитателей и нянечек – все равно получается определенная специфика проживания, рабочие условия. И нас интересует, каким образом влияет на ребенка эта специфика, отсутствие близкого взрослого. Под близким мы понимаем того, на которого ребенок всегда полагается, который почти всегда доступен, с которым он формирует безопасную привязанность и с которым у него самые близкие отношения. Обычно, зачастую, это – мама. Этот взрослый формирует, выдает ребенку языковую информацию, помогает формироваться его когнитивной системе. Это влияние мы рассматриваем с точки зрения психофизиологии; меня интересует, как дети по-разному (или одинаково) обрабатывают языковую информацию, языковые стимулы в экспериментах, и сохраняются ли эти различия в подростковом и взрослом возрасте.

Например, есть такой эксперимент, представленный в парадигме oddball paradigm – я его очень люблю. Компонент, который там представлен, называется «негативность рассогласования» (mismatch negativity). Так, например, для детей, типично развивающихся, характерно следующее: до года жизни (примерно) они могут различать звуки разных языков. Так, например, дети будут различать звуки «та», «га» и звук, который я не могу произнести (горловой звук между «Г» и «Д», часть хинди). С возрастом, к году жизни, языковые статистики накапливаются, и ребенок перестает слышать разницу между звуком хинди и русским языком, он просто перестает быть особенным, различающимся. Проявляется это так: вы предъявляете аудиально ребенку повторяющийся ряд звуков «га» (очень много), это становится линией отсутствия изменений. Дальше, когда ребенок слышит звук «та», который для него различен, на мозговой активности вы видите резкое изменение, скачок. Это и есть негативность рассогласования. До года жизни, вне зависимости от того, предъявите ли вы редким стимулом «та» или горловой звук, вы будете видеть негативность рассогласования. Если же вы проведете это эксперимент на типично развивающихся детях после года жизни (русскоязычных, это важно), то вы не увидите этой негативности рассогласования на звук из хинди, или в принципе на звуки из неродной речи.

Нам было интересно, происходит ли такое же запоминание звуков у детей, проживающих в домах ребенка, или же негативность рассогласования остается и в более старшем возрасте. Мы провели эксперимент. Оказалось, что фонологическое осознание – возможность услышать различие между звуками хинди и родным языком — стирается и у детей из домов ребенка. То есть, они получают достаточное количество языкового инпута для того, чтобы обладать информацией о родном языке и речи – то есть, точно умеют определять родной язык.

При этом, если мы проводим эксперименты, связанные с более высокими структурами обработки информации – например, когда детей просят называть объекты, или когда им показывают картинку мальчика и говорят, что это цветок – информация обрабатывается дольше у детей из домов ребенка. Поэтому мы считаем, что там присутствует некоторое отставание в языковом развитии. Это мы видим и на поведенческих методиках; мы никогда не работаем только с психофизиологией, считаем, что это не очень информативно. Работа также и на поведенческом уровне позволяет сопоставить, то, что видно на уровне поведения и на уровне активности мозга. Есть ли полностью совпадающая интерпретация, или я буду видеть различия, и буду считать в такой ситуации, что на уровне поведения иногда различий нет, а на уровне мозговой активности – есть, и это не до конца сглаженное различие. Хотя оно может сглаживаться с годами, в зависимости от того, когда человек попал в семью, как долго он прожил в доме ребенка или детском доме.

Q: какая из трактовок слова «сознание» актуальна?

Я не занимаюсь проблемами сознания. Я понимаю, что существует большое разнообразие трактовок сознания, но сейчас я использую это понятие на достаточно бытовом уровне – как возможность осознавания.

Q: Вы видели контент Виктории Степановой? Можно считать ее психологом? Она считает, что может по фото определить сексуальную ориентацию.

Нет, это невозможно. Не знаю, кто такая Степанова.

Кстати, могу поговорить про псевдопсихологию и то, почему она нас тоже бесит. Возможно, еще сильнее, чем людей, которые не занимаются психологией. Это большая проблема: когда я прихожу куда-то, я не представляюсь психологом. Потому что иначе все подумают, что я сейчас буду рассказывать про ведических женщин, решать чужие проблемы, говорить, как надо правильно жить и рекомендовать психотерапевта.

Насчет психотерапевтов – я могу порекомендовать сообщества, которым я доверяю, или людей, с которыми я училась (или у которых училась). Но все остальные пункты – это совсем мимо меня, я таких советов не даю.

Псевдопсихология раздражает меня потому, что мне сложнее с ней бороться. Я оказываюсь в ситуации, когда я вижу человека, с которым была в хороших отношениях лет 10 назад, и он вдруг ушел в псевдопсихологию, и я понимаю – ой, похоже, мы не будем больше общаться. Для меня это болезненно. Люди, которые только смотрят на псевдопсихологию со стороны, могут просто сказать: ну, я просто не буду с ним знакомиться. Это во-первых.

Во-вторых, псевдопсихология плохо влияет на научную психологию. Она автоматически ставит под сомнение ее научность; «наука ли это» — нормальный вопрос, который все задают. Кроме того, и рассказывать про исследования, которые произошли в психологии, приходится с самого начала. Приходится начинать с методологии Карла Поппера; после него происходило еще много чего – был Марк Полони, например, и большая группа британских и венгерских методологов. И все это приходится рассказывать очень быстро, чтобы потом рассказать всего лишь об одном исследовании.

Я думаю, что это все точно так же может влиять на большое количество людей, которые отвечают за финансирование разных областей науки, особенно в России, и у которых нет возможностей, времени или желания подробно разбираться в том, как работают те или иные области знаний.

Я хотела рассказать про два других своих любимых проекта, помимо проекта по институционализации. Вторая большая область, которая меня интересует в нашей лаборатории – это проект по превалентности (распространенности) расстройств аутистического спектра на территории Российской Федерации. В значимости от того, как мы будем считать распространенность, и насколько окажется распространено каждое конкретное заболевание, расстройство или другая особенность развития, мы, как государство, должны будем изменять финансирование каждой конкретной области. В данный момент нет точной статистики по России по тому, как часто встречаются РАС.

Лаборатория, в которой я работаю, существует в плотном сотрудничестве с фондом «Выход», помогающим семьям с людьми с расстройствами аутистического спектра. Соответственно, мы начинали проект в Санкт-Петербурге, в Приморском районе, для оценки распространенности РАС. Это заняло у нас три года, мы продолжаем этим заниматься. Это очень большой проект. Он связан с необходимостью, во-первых, наладить понимание демографической статистики в целом в конкретном регионе. Команда большая, мультидисциплинарная, работают люди, занимающиеся популяционными исследованиями. Например, когда вы оцениваете популяционное исследование, вы строите модель, в которой вы пытаетесь понять, каким образом вы можете максимально представить генеральную совокупность (это все люди, на которых вы планируете перенести этот результат; например, когда мы говорим про конкретный район, это дети, проживающие в этом районе). Вам нужно оценить численность и демографическое разнообразие генеральной совокупности, чтобы понять, где вы конкретно можете получить качественную информацию об этих детях.

Такие исследования происходят в два этапа. Первый этап – это скрининговый этап; то есть, мы определенным образом работаем с поликлиниками, опрашиваем как можно большее количество людей по короткому опроснику. В нем они отвечают особенности развития своего ребенка, отвечая на вопросы « да/нет». Есть понятие «красных флажков» — особенностей, которые характерны для детей с РАС или для расстройств развития в принципе. Когда человек набирает определенное количество «красных флажков», мы связываемся с семьей и приглашаем их на второй этап. Кроме того, мы стараемся найти детей с минимумом «флажков» — потенциально нейротипичных, и также приглашаем их в лабораторию. На втором этапе мы занимаемся полной оценкой развития, включая батарею, связанную с оценкой РАС. Таким образом, мы определяем распространенность РАС в конкретном регионе, и это позволит нам создавать дизайн исследования, которое можно будет в полной мере провести в России.

За это я люблю работу в своей лаборатории. Она не только дает мне возможность заниматься разными проектами, но и позволяет чувствовать, что я делаю что-то социально полезное.
Третий проект, о котором я хотела рассказать – это проект о расстройстве языкового развития в изолированной популяции на крайнем севере России. Этот проект для меня интересен потому, что под «изолированной популяцией» мы понимаем популяцию из всего 800 человек. Эта конкретная популяция известна этим расстройством. Мы оцениваем, каким образом расстройство языкового развития передается у них, и смотрим, как это представлено на разных поколенческих уровнях. Мы собираем рассказы у бабушек, у мам, у всех ближайших и дальних родственников для того, чтобы оценить их языковое развитие, проводим полный комплекс оценки языкового развития у детей, смотрим, каким образом происходят связи внутри одной семьи.

Q: с чего начать, чтобы научиться помогать развитию ребенка?

Я не могу отвечать на этот вопрос, это слишком индивидуально. Кроме того, совершенно необязательно делать буст развития. Я верю, что люди, которые посещают хабр, читают, пишут на хабре – очень развитая аудитория; продолжайте просто играть и говорить со своими детьми.

Я не занимаюсь индивидуальным консультированием. Я не клинический психолог, это важно. Я имею право работать с клиническими популяциями, но не имею права проводить консультации (и никогда к этому не стремилась).

Q: какое исследование можно провести на ложные воспоминания?

Почитайте Элизабет Лофтус, это очень классно.

Для всех: ложные воспоминания – это такое событие, которое, как вам кажется, случилось с вами, вы уверены, что помните его, но на самом деле его не было. Элизабет Лофтус – психолог, исследователь памяти, человек, который больше всех вложил в развитие исследования ложных воспоминаний; про нее очень интересно читать, даже если вы не интересуетесь психологией.

История с ложными воспоминаниями выглядит следующим образом: когда вы оказываетесь, например, свидетелем аварии, то от того, как вам зададут вопрос, будет влиять то, какой ответ и каким образом вы дадите. Если разных людей спрашивать, с какой скоростью МЧАЛАСЬ машина и с какой скоростью ЕХАЛА машина до аварии, то, статистически, те люди, кого спрашивали со словом «мчалась», будут давать более высокие оценки скорости, чем вторая группа.
Элизабет Лофтус очень много работала (и работает, как мне кажется) с системой заключенных и людей, находящихся в предварительном заключении и это влияло на изменение протоколов допроса на территории США.

Q: ложные воспоминания – это дежа вю?

Ложные воспоминания – это когда вы считаете, что с вами что-то происходило какое-то время назад, и вы уверены в этом. Например, в том, что вы были в Диснейленде. А ваши родственники говорят – не были мы в Диснейленде в твоем детстве, прости. Может быть какое-то более обширное воспоминание. А дежа вю – это когда вам кажется, что о событии, которое только что произошло, вы знали заранее. Дежа вю и ложные воспоминания, как считается, имеют общие корни, но подробнее про дежа вю я не могу сказать.

Q: может ли служить примером ложных воспоминаний детализация сна?

Ведь, как правило, нам снятся размытые образы, а уже четкость и логичность событий произошедших во сне мы додумываем, пересказывая сон.

Я боюсь соврать, поэтому я скажу, что не знаю. У меня есть собственные додумки, но это не может считаться экспертным знанием.

Я хотела еще поговорить на тему «что делать, если у меня образование физика, математика, CS и я хочу работать в нейронауке или когнитивной науке». Во-первых, это классно, приходите к нам, у нас есть печеньки. Во-вторых, перед этим почитайте литературу. Я очень рада людям, которые приходят в когнитивную нейронауку со знаниями из других областей; мне, например, в команде не хватает человека с инженерным образованием, или со знанием классической математики, теории графов.

У меня есть проект про связность головного мозга у детей с опытом институционализации – это проект, который я делаю в этом семестре. Я пытаюсь взять разные метрики коннективности (связности) и написать скрипт, который позволит мне обработать один и тот же набор данных, используя разные метрики, и получить разные результаты, а дальше – написать к этому каждый раз отдельную интерпретацию и отдельное представление о том, какое заключение можно сделать. И так же сделать с данными взрослых людей с опытом институционализации. Проблема в том, что я пишу на Arc, но плохо пишу на Python и совсем не умею работать с Matlab, а это очень пригодилось бы. Мне хорошо было бы иметь в помощь кого-то, с кем можно обсуждать разные метрики. Я начинаю сейчас теорию графов, использую метрики из теории графов, но остается большое разнообразие оценочных систем, например – динамических систем. Это было бы очень в помощь.

Есть одна проблема, которая происходит с людьми, приходящими из областей, которые считаются более естественно-научными. Это как на той картинке из xkcd, где проранжированы разные научные области в представлениях о их точности, и математик говорит: «Да вас отсюда вообще не видно». Люди, которые приходят в когнитивную науку или нейронауку из более точных областей, считают, что, сейчас они возьмут тот метод, который использовали до этого – например, машинное обучение – и приложат его, а потом расскажут мне, как работает вся область знания. Это не срабатывает. Потому что для того, чтобы вам интерпретировать результаты ML (в том числе), или чтобы сделать более точную модель, надо понимать, что происходит внутри. А для этого нужно получить хотя бы часть того образования, которое люди по 10 лет получают.

Это не наезд. Я действительно призываю вас прийти к нам и попробовать что-нибудь сделать, если вам интересно. Я попрошу оставить мои контакты под видео. Может быть, вы сможете присоединиться к одному из наших проектов и даже попасть к нам на постоянной основе; я надеюсь, что в ближайшем будущем у нас появится позиция инженера. Но такая классическая проблема остается.

У меня есть хороший друг, он пишет диссертацию по использованию ML с данными МРТ. Он сам физик. И примерно раз в месяц он мне говорит: данные какие-то непонятные, что тут происходит? И я ему пересказываю кусок cognitive neuroscience. Конечно, я понимаю, что для того, чтобы иметь достаточно знаний на эту тему, нужно большое количество времени, и у него этого времени просто не было. Поэтому, если вы хотите работать в нейро- или когнитивной науке и хотите прийти в проект – пишите в лаборатории, которые этим занимаются. Обязательно найдете проект, который будет вам подходить, и в котором общаться будет приятно и интересно, и вас будут в состоянии адекватно услышать.

Кстати, есть отличная смешная история на тему того, «что делать, если у меня образование физика, математика, CS и я хочу работать в нейронауке». Илон Маск какое-то время назад анонсировал компанию, связанную с нейро, чтобы построить artificial intelligence. И сделал объявление в твиттере: приходите все, нужны только предварительные знания в области инжиниринга или программирования, и нужно, чтобы не было предварительных знаний в области когнитивной психологии, нейро или чего-то подобного. Все бы ничего, но через какое-то время они делали презентацию этой компании, и на картинке с описанием мозга перепутали левую и правую части (это просто сделать, если вы никогда не смотрели на мозг и не представляете, как он устроен). Такая шутка теперь есть. Хотя я очень уважаю Илона Маска.

Q: есть ли сознание у кошки?

Сейчас я воспользуюсь этим моментом. У меня есть чудесный опыт, где я имею прекрасную возможность обсуждать наличие сознания, поведения и прочего у животных. У моих прекрасных друзей есть проект

bobig.ru

— это научно-просветительский проект, в котором они рассказывают про взаимодействие с собаками, про то, какие аспекты жизни и поведения собак существуют. Они ставят классные ссылки на исследования. Там можно прочитать про сознание у собак – это схожий вопрос, и ответ тоже будет схожий.

Юревич А.В. Социально-психологические особенности российского научного мышления

 

Система научного познания предполагает определенные психологические предпосылки и поэтому исторически формируется лишь тогда, когда в обществе вызревает соответствующая психология. Как было показано выше, эта психология теснейшим образом связана с протестантской этикой, в результате чего наука выглядит как такое же закономерное проявление протестантизма, как предпринимательство или частная собственность, и предстает как чисто «западное» явление. Если продолжать развитие данной логики, то не избежать вывода о том, что непротестантские народы имеют иные предпосылки научного познания, нежели протестантские, или не имеют их вовсе, и соответственно если и обладают наукой, то имеющей существенные отличия от западной.

В отношении традиционной восточной науки этот вывод получил немало подтверждений: ее самобытность и непохожесть на западную науку общепризнанны, да и собственно наукой она была признана на Западе лишь в последнее время – главным образом благодаря ассимиляции им ее практических проявлений (восточной медицины, дзен-буддизма, медитации и др.) Российская же наука обычно рассматривается, в том числе и на Западе, как наука традиционного западного типа, имеющая свои социальные (репрессированность, идеологизация, обслуживание преимущественно оборонного комплекса, и т.п.), но не психологические особенности. И здесь заключено очевидное противоречие: если западная наука является выражением протестантской этики, то российская православная культура должна была бы породить какую-то другую науку. Кроме того, было бы удивительным, если бы весьма специфический российский

 

 

– 288 –

 

менталитет, мало похожий как на западный, так и на восточный, столь же специфические условия российской жизни, воспроизводящиеся вне зависимости от социального строя, а также другие уникальные особенности нашей страны не породили своеобразных психологических предпосылок научного познания.

 

Невроз по-российски

 

Об особенностях российского менталитета (национальной психологии, русской «души», национального характера и т.д.[1]) в последнее время написано немало, что естественно: мы хотим понять, чем отличаемся от других, почему у нас все идет как-то не так, почему «хотим как лучше, а получается как всегда». И, хотя сам факт существования такого явления, как национальный характер, все еще вызывает возражения, поскольку любой народ богат представителями самых разнообразных психологических типов, все же, во-первых, некоторые типы в одних культурах встречаются чаще, чем в других, во-вторых, у представителей любого народа одни психологические качества доминируют над другими. И в этом – статистическом – смысле слова можно говорить о существовании национального характера, что, впрочем, не делает данное понятие эфемерным. Наиболее развернутые характеристики российского национального характера даны российскими же философами, что придает им особый гносеологический статус, делая их продуктом, во-первых, самовосприятиянаших соотечественников, во-вторых, восприятия нашего народа представителями лишь одного социального слоя – российской интеллигенции. Это, конечно, может искажать реальную картину и приводить к расхождению оценок российского менталитета, например, его носителями и представителями других культур. Так, скажем, исследование, проведенное в Венесуэле, продемонстрировало, что жители этой страны видят русских амбициозными, материалистичными, трудолюбивыми, хитрыми, религиозными и не внушающими доверия, а народом, наиболее близким русским по психологическому складу, сочли .. .китайцев[2]. И все же резонно допустить, что мы знаем себя лучше, чем нас знают, скажем, в Венесуэле, и нашему самовосприятию, даже если это восприятие всей России одним социальным слоем – интеллигенцией, – можно доверять.

Специфику российского национального характера обычно объясняют тремя группами факторов: 1) географическим положением России; 2) ее историей, в первую очередь историей взаимоотношений с соседними народами; 3) внешними влияниями на наш генофонд

 

 

– 289 –

 

 (например, тем, что татаро-монголы его «испортили»)[3]. Эти факторы тесно взаимосвязаны. Например, часто отмечается, что географическое обстоятельство – отсутствие естественных границ в виде гор или морей – сделало Русь открытой опустошительным внешним нашествиям и во многом предопределило ее трагическую судьбу, то есть имело политические и исторические проявления. Подобные связи позволяют связать три группы детерминант российского национального характера единой – геополитической – логикой, хотя и в ее рамках они сохраняют отличия друг от друга. Эта геополитическая логика всегда наполняется психологическим содержанием, поскольку в рассуждениях интерпретаторов российского национального характера психологические факторы либо используются как связующее звено между географическими, историческими и генетическими детерминантами, либо – фигурируют в качестве их результирующей. П.Н.Савицкий, например, видел специфику российского национального характера в «монгольском ощущении (психологическая категория – А.Ю.) континента, противоположном европейскому ощущению моря» и особой «степной» психологии, характеризующейся преимущественно экстенсивным образом жизни, ощущением отсутствия естественных границ, постоянной потребностью в перемещении и производных от них недостатке трудолюбия, мечтательности, «стремлении вдаль» и др. Конкретный механизм такого «геопсихологического» детерминизма не вполне прояснен. Но можно допустить, что географические и исторические особенности России интериоризуются и таким образом формируют наш внутренний мир. В результате интериоризация, но не в принятом в психологической науке смысле – как интериоризация социальных отношений, а интериоризация нашей истории и окружающего нас природного миравыступает в качестве одного из основных механизмов формирования национального характера. И поэтому, как писал Н .А.Бердяев, «спиритуальная география соответствует физической географии»[4]. А по мнению американских исследователей, «трудно найти другую нацию, которая в своем развитии испытала бы такое огромное влияние географических и геополитических факторов, как русские»[5].

Это влияние, естественно, охватывает не только интериоризацию окружающего природного мира как такового, но и воспроизводство в национальном характере многовекового опыта взаимодействия с ним, что служит подтверждением столь популярной в отечественной психологической науке схемы деятельностной детерминации сознания. В частности, одна из основных детерминант

 

 

– 290 –

 

российского национального характера часто видится в сезонном характере сельскохозяйственного труда в России, приучившем наших предков работать интенсивно, но непостоянно, в хорошо нам знакомом «авральном» ритме.

Вычленение конкретных особенностей российского национального характера затрудняется тем, что он крайне противоречив. «Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь», – писал С.Н.Булгаков[6] . Внутреннюю антиномичность считал главным свойством русской души и Н .А.Бердяев. Она постоянно констатируется и в трудах других мыслителей. Например, «бессилие при силе, бедность при огромных богатствах, безмыслие при уме природном, тупость при смышлености природной»[7], «легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоволения»[8], «контраст духовной жизни и внешних форм общежития», «быта и мысли»[9], «постоянное несогласие между законами и жизнью, между учреждениями писаными и живыми нравами народными»[10]. Противоречивость российского менталитета отчетливо проступает и в его современных психологических исследованиях, проявляясь как в бытовых, так и в социально-политических установках – таких, например, как «с Богом и царем к победе социализма и демократии»[11].

Подобная антиномичность, с одной стороны, затрудняет вычленение основных свойств российского менталитета, с другой – способствует этому, ибо сама выступает в качестве его ключевой особенности. Тем не менее она предопределяет необходимость предельной осторожности в описании других его качеств, ибо каждое из них в определенных исторических условиях оборачивается своей противоположностью – всетерпимость регулярно сменяется революционностью, сонное спокойствие – чрезмерной возбудимостью, массовый трудовой энтузиазм – столь же массовым бездельем и т.д. Подобным перепадам способствует известная психологическая закономерность: любое психологическое качество, в случае своей чрезмерной эксплуатации (личностью, группой или государством), имеет тенденцию перерастать в свою противоположность. Поэтому определенная антиномичность свойственна любому национальному характеру, но давно подмечено, что трудно найти другой народ, который так же легко переходил бы из крайности в крайность, как русские, живущие по «закону маятника».

На психологическом языке постоянная внутренняя рассогласованность, легкость перехода из крайности в крайность в сочетании с крайне эмоциональным отношением к каждой из них характеризуется

 

 

– 291 –

 

как невроз. И в последние годы, когда особенности российского менталитета все чаще стали описываться именно на этом, а не на философском, языке, регулярно отмечается, что в основе нашего менталитета лежит глубокий невротический конфликт, обладающий всеми основными атрибутами массового невроза[12]. Впрочем, эти атрибуты улавливались и раньше. Г.Г.Шпет, например, писал, что русскому народу свойственна «специфическая национальная психология», проявлениями которой являются невротические симптомы: «самоединство, ответственность перед призраком будущих поколений, иллюзионизм, неумение и нелюбовь жить в настоящем, суетливое беспокойство о вечном, и др.»[13]. Явно невротичными выглядят и такие качества как «максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость»[14], историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, постоянное желание вызвать чудо[15], нигилизм, инфантильность, радикализм, недостаточное чувство действительности, разлад между словом и делом[16], недисциплинированность, неспособность идти на компромиссы[17], мечтательность, легкомысленность, недальновидность[18]. Правда, отечественные мыслители прежних времен, в отличие от современных психотерапевтов, не воспринимали подобные качества как патологические, а иногда даже гордились ими. «Мы хотели бы сохранить и передать будущему эти наши национальные черты мятежности и тревоги, эту упорную работу над проклятыми вопросами, это неустанное искание Бога и невозможность примириться с какой-либо системой успокоения, с каким бы то ни было мещанским довольством», – писал Н.А.Бердяев[19]. Другие российские философы и литераторы тоже стремились разглядеть в невротических свойствах нашего менталитета признаки почетной исключительности, представив их не в психопаталогическом, а в патриотическом ракурсе, в чем нетрудно различить признаки психологической защиты. С недавнего времени особенности российского национального характера стали предметом эмпирического изучения – с помощью различных тестовых методик. Тестирование психологических качеств наших соотечественников дало, в общем, те же результаты, что и их философское осмысление – продемонстрировало, что нам явно свойственна повышенная невротичность, и именно она является стержневым качеством российского менталитета, объединяя и результируя другие его свойства. Такие проявления этой невротичности, как депрессивность, беспокойство, дезадаптированность, истеричность, нам свойственны в большей степени, чем, например, американцам[20], хотя, разумеется, не все россияне им подвержены.

 

 

– 292 –

 

Бунт против картезианства

 

Само собой разумеется, невротичность российского национального характера имеет важные и характерные социальные проявления, выражаясь не только в повышенной склонности к революциям (которые в психологии рассматриваются не как форма взаимодействия между «верхами», которые «не могут», и «низами», которые «не хотят», а как проявление массового невроза) и другим близким формам поведения, но и в различных сферах отечественной интеллектуальной культуры, и, в частности, в науке. Особенности российского менталитета, естественно, наиболее заметно проявляют себя в гуманитарных дисциплинах, которые больше подвержены влиянию социальных и психологических факторов, нежели естественные науки. Но их выражение можно обнаружить и в установках отечественных естествоиспытателей, а также в соотношении естественнонаучной и гуманитарной ориентаций в истории российской науки.

Давно подмечено, что российской науке свойственен «невроз своеобразия»[21], проявляющийся в отвержении оснований западной науки и настойчивых поисках «собственного пути». Программы и призывы такого рода широко представлены в российской интеллектуальной традиции. К.С.Аксаков, например, сетовал: «Мы уже полтораста лет стоим на почве исключительной национальности европейской, в жертву которой приносится наша народность; оттого именно мы еще ничем и не обогатили науки»[22]. Ему вторил А.И.Герцен: «Нам навязали чужеземную традицию, нам швырнули науку»[23]. Н.И.Кареев писал: «Для нас это (западная наука – А.Ю.) – чужое платье, которое мы продолжаем носить по недоразумению»[24], и призывал к «обрусению» науки, состоящему в «самостоятельной переработке усвоенного с присоединением к нему того, что выработала сама русская жизнь»[25]. Еще категоричнее был И. А. Ильин, усматривавший в западной науке «чуждый нам дух иудаизма, пропитывающий католическую культуру, и далее – дух римского права, дух умственного и волевого формализма и, наконец, дух мировой власти, столь характерный для католиков»[26]. Отметим, что это весьма необычное восприятие западной науки, традиционно связываемой не с католической, а с протестантской культурой. По мнению Ильина, чтобы усвоить западную науку, «нам пришлось бы погасить в себе силы сердца, созерцания, совести и свободы или, во всяком случае, отказаться от их преобладания»[27]. И поэтому «русская наука не призвана подражать западной учености ни в области исследования, ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать свое мировосприятие, свое исследовательство»[28].

 

 

– 293 –

 

Одним из наиболее ярких выражений свойственного российской науке «невроза своеобразия» был ее «германский комплекс», который проявлял себя, во-первых, «в бесконечной славянофильской рефлексии о методе своей философии – в бесконечном обсуждении вопроса о необходимости перехода русского любомудрия от чужого способа мышления («немецкого рационального», «формального и логического») к своему, «православно-русскому», во-вторых, «в превращении «немецкого типа философствования» и вообще немецкой философии в символ западноевропейского «духа жизни» (Хомяков) и в построении обширной системы символических противопоставлений этому «духу» – «православно-русского» духа («живого», «целого» и т.п. )[29]. В «германском комплексе» российской науки нельзя видеть что-то сугубо антигерманское, обусловленное плохим отношением именно к этому народу и его культуре. Он состоял в отторжении западной науки вообще, а не ее собственно германской составляющей. Тем не менее данная форма «невроза своеобразия» была вполне закономерной, ибо именно Германия была для России основным фокусом западной культуры, поскольку «римский рационализм был усвоен германцами-завоевателями и распространился по всей Европе»[30], а германская философия «предельно выразила сущность европейского типа мышления и европейских понятий о человеке и обществе»[31]. Справедливости ради надо отметить, что в российской науке стремление к самобытности, даже дорастая до «невроза своеобразия», редко принимало характер ксенофобии и обычно компенсировалось способностью успешно ассимилировать чужие точки зрения. Н.И.Кареев, например, не случайно считал соединение взятого из западной культуры с выведенным из нашего собственного исторического опыта одной из главных особенностей и «источником силы» российской науки[32]. Мы всегда умели не только отвергать, но и усваивать чужое, в том числе и некритически, а также обогащать его своим, в результате чего некоторые продукты западной культуры были для нас более родными, чем для их создателей (вспомним хотя бы марксизм). Синтез своего и усвоенного на Западе не только открывал путь к построению своеобразных, подчас кентаврообразных систем знания, но и выполнял важные психологические функции: в частности, содействовал внутреннему примирению российской интеллигенции, одним из основных противоречий которой было соединение западного образования, да и вообще мировосприятия, и российского образа жизни[33].

Тем не менее, если ассимиляция знания, выработанного на Западе, не было проблемой для российской культуры, то усвоение европейского стиля мышления встречало значительные препятствия.

 

 

– 294 –

 

Нетрудно заметить, что описанные выше протесты Аксакова, Кареева, Ильина против западной науки относятся не к полученному ею знанию, а к характерному для нее стилю мышления. Западный стиль мышления с такими его ключевыми признаками, как атомизм, рационализм, прагматизм и т.д., вызывал идиосинкразию, прежде всего, потому, что был выражением протестантизма,в то время как российский образ мышления, равно как и российская наука в целом, испытал значительное влияние православия. Впрочем, православие, равно как и протестантизм, нельзя считать самостоятельными детерминантами развития науки. Подобно тому, как основы западной науки сложились под влиянием протестантской этики, которая, хотя и находилась в тесной связи с соответствующей религиозной доктриной, но, в то же время, обладала достаточной автономией от нее и выражала не столько религиозные догматы, сколько базовые ценности того времени, особенности российской науки были заданы не самой православной доктриной, а свойствами российской культуры и психологии, не предопределенными, а выраженными православием.

Одна из главных особенностей православия обычно видится в абсолютном приоритете духа над материей, центрированности не на практических интересах, а на нравственном сознании. Поэтому неудивительно, что под влиянием православия главной проблемой российской науки стала «проблема человека, его судьбы и карьеры, смысла и цели истории»[34], а не практические проблемы, служившие центром притяжения в Западной науке. Регулярно отмечаются российская склонность к неопредмеченному мышлению[35], непрактицизм российского мышления, подчинение интеллектуальной логики «логике» эмоций, стимулирование основной части мыслительных актов не практическими, а эмоциональными проблемами[36]. Подобные характеристики иногда гипертрофированы, сами несвободны от наших «славянских крайностей», но в общем и целом небезосновательны. В результате, несмотря на отдельные весьма громкие успехи российских естествоиспытателей, вплоть до XX века отечественная гуманитарная традиция была куда богаче естественнонаучной. И в этом отношении, также как и в остальных, Россия находилась между Востоком и Западом – в данном случае «между» западной наукой, характеризующейся доминированием естественных наук, главенством «парадигмы физикализма» и т.д., и традиционной восточной наукой с такими ее особенностями, как первенство наук о человеке, приоритет духа над материей, причем во многих своих характеристиках российская наука была даже более близкой к восточной, чем к западной.

 

 

– 295 –

 

Характерный для православия, так же как и для Востока, приоритет духа над материей предопределил не только общую тематическую направленность российской науки, но и особенности ее метода. Православному религиозному сознанию «свойственно больше сосредоточиваться на небесном, абсолютном и вечном, на последних судьбах мира. Созерцание (курсив мой – А.Ю.) – его высшее познание»[37]. Культ этого созерцания, противопоставленного экспериментальному методу западной науки, весьма характерен для отечественной интеллектуальной традиции. И.А.Ильин, например, утверждал: «Русский ученый призван вносить в свое исследовательство начала сердца, созерцательности, творческой свободы и живой ответственной совести»[38]. По его мнению, это «не значит, что для русского человека «необязательна» единая общечеловеческая логика или что у его науки может быть другая цель, кроме предметной истины»[39]. Но «рассудочная наука, не ведающая ничего, кроме чувственного наблюдения, эксперимента и анализа, есть наука духовно слепая»[40], «русский ученый призван насыщать свое наблюдение и свою мысль живым созерцанием»[41]. А «созерцанию» – и здесь Ильин отдает должное «геопсихологической» детерминации – «нас учило прежде всего наше равнинное пространство, наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения»[42]. Здесь уместно вспомнить дифференциацию двух типов культур, предложенную Ю.М.Лотманом, который различал культуры, ориентированные на предметно-активистский способ жизнедеятельности и культуры, ориентированные на автокоммуникацию, интроспекцию и созерцание[43]. Хотя первый тип культур справедливо ассоциируется с Западом, а второй – с Востоком, некоторые западные культуры, например античная, явно тяготели ко второму типу, а российская расположилась между Западом и Востоком, явно впитав в себя некоторые элементы восточной «созерцательности».

Конечно, универсализация методологии научного познания и впечатляющие успехи экспериментальной науки нанесли чувствительный удар по традиции созерцать. Вследствие другой нашей национальной традиции – переходить из крайности в крайность – российская гуманитарная наука сейчас куда более скована позитивистской парадигмой и благоговеет перед эмпиризмом, чем западная. Свидетельства тому – культ эмпирических исследований в психологии, превращение результатов социологических опросов в высший критерий истины, и т.д. Тем не менее «созерцательность» свойственна

 

 

– 296 –

 

российскому менталитету и поныне. В частности, «по данным ряда исследований для русского национального самосознания вообще характерно «вчувствование», а не «вдумывание» в окружающую реальность, а это как раз и приводит к поспешным импульсивным реакциям и выводам, к метанию от одной крайности к другой»[44]. Исследование же особенностей российской национальной психологии с помощью теста Люшера (диагностирующего личность на основе ее цветовых предпочтений) показало, что среди всех цветов спектра наши соотечественники явно предпочитают голубой, что интерпретируется как индикатор склонности к эстетической созерцательности (а также к сопереживанию, сензитивности, доверию, самопожертвованию, преданности и др.). Впрочем, цветовые предпочтения во многом зависимы от индивидуальных особенностей человека: малообразованные люди, например, предпочитают не голубой, а красный и коричневый[45], что не может не вызвать соответствующие политические ассоциации. Склонность к созерцательности, неприятие рационализма и эмпиризма имели в российской интеллектуальной традиции морально-этические корни, выраставшие из православия. В частности, «рационализм был ассоциирован с эгоизмом, с безразличием к общественной жизни и невключенностью в нее»[46]. И поэтому «бунт против Картезианства»[47] – основы и символа западного научного мышления – состоялся именно в России, породив противопоставленный картезианству «мистический прагматизм» – «взгляд на вещи, основными атрибутами которого служат неразделение мысли и действия, когнитивного и эмоционального, священного и земного»[48]. Надо отметить, что авторы этого высказывания – американские философы У.Гэвин и Т.Блекли – упомянутые качества, а так же такие, как мессианское отношение к истории, ответственность за судьбы других народов, свободу от практицизма, приписывают и американцам, стремясь продемонстрировать большое сходство российской и американской культур и противопоставить их другим культурам. Основные проявления западного научного мышления вызывали у российских интеллектуалов сильное раздражение. Аксакова не устраивало то, что в его рамках «все формулируется», «сознание формальное и логическое» не удовлетворяло Хомякова, «торжество рационализма над преданием», «самовластвующий рассудок», «логический разум», «формальное развитие разума и внешних познаний» гневно порицались Киреевским[49]. Этим атрибутам западного мышления противопоставлялись вышеупомянутое «живое миросозерцание»,

 

 

– 297 –

 

интуиция, «внутреннее ясновидение», эмоциональная вовлеченность в познавательный процесс, противоположная мертоновской норме незаинтересованности[50]. В основе подобных методологических ориентаций российской науки лежала идея о том, что ее главная цель – не объяснение физического мира и решение практических проблем, а понимание человека и, в первую очередь, постижение России, что невозможно сделать рациональным, картезианским путем. «Старую Русь надобно угадать», – писал Хомяков. «Все, что мы утверждаем о нашей истории, о нашем народе, об особенностях нашего прошедшего развития, все это угадано, но не выведено», – вторил ему Самарин. А Киреевский подчеркивал, что «национальный «дух жизни» нельзя постичь «отвлеченно-логическим мышлением», а можно – лишь «внутренней силой ума»[51].

Естественно, и экспериментальная наука тоже не без успеха развивалась в России: достаточно вспомнить Ломоносова, Менделеева, Сеченова, Павлова и других ее ярких представителей. И неудивительно, что именно эти персонифицированные символы российской науки приобрели наибольшую известность на Западе, где породили ее ошибочный образ как науки экспериментальной и мало отличающейся от западной. Последняя восприняла то, что для нее было наиболее значимым – эмпирические достижения российских ученых, оставив без должного внимания плоды их «созерцания». Однако в реальной, а не в воспринятой Западом истории российской науки приоритет созерцательности и проблем, которые могут быть осмыслены только этим способом, обозначен достаточно четко. И неудивительно, что такие герои как, например, тургеневский Базаров, пропитанные духом эмпиризма, рационализма и презрения к российской гуманитарной традиции, встречали в российском обществе весьма негативное отношение.

Преимущественно неэмпирический характер российской науки проистекал не только из общих приоритетов православия, но и из предопределенных им более частных установок. Как было показано выше, одним из оснований западной науки Нового времени явилось протестантское уважение к ручному труду, пришедшее на смену пренебрежительному отношению к нему в античном и средневековом обществах. Именно новое отношение к ручному труду и к технике как его средству сделало возможным широкое распространение эксперимента, ставшего опорой и символом западной науки. В православной же этике отношение к труду выглядит неоднозначным и уж во всяком случае весьма отличавшимся от протестантского. Труд

 

 

– 298 –

 

уважаем ею, но, во-первых, только бескорыстный труд, не подчиненный прагматическим целям, во-вторых, в ее иерархии ценностей он стоит ниже аскезы, молитвы, спасения, созерцания и поста[52]. Подобное отношение православия к труду достаточно изоморфно воспроизводилось в отношении к эксперименту в российской науке. В принципе он поощрялся и культивировался ею, и она регулярно дарила миру блестящих экспериментаторов. Но в то же время экспериментирование не рассматривалось как обязательное и основное средство научного познания, играло в российской науке весьма скромную роль, оттесняемое на второй план созерцанием, вчувствованием и другими подобными способами решения смысложизненных проблем. Специфика российского научного мышления проявлялась также в терпимости к неопределенности и противоречиям, абсолютно неприемлемым для картезианского мышления. Одна из главных особенностей российского менталитета видится в «русской традиции жить с неопределенностью и двойственностью»[53], склонности к диалектическому (не только в марксистском смысле слова) мышлению, которые обычно трактуются в рамках все той же «геопсихологической» логики – как ментальное проявление «бескрайности российских ландшафтов», хотя вполне возможно представить ее и несколько иначе – как частный случай российской терпимости вообще. Наша терпимость к неопределенности обнаруживает себя, в частности, в том, что «эпистемологические проблемы, инициированные на Западе картезианским призывом к определенности, практически отсутствует в российском историческом опыте»[54]. И в этой связи интересны наблюдения А.Маслоу о том, что «ученые, нуждающиеся в ясности и простоте, обычно избегают изучения гуманистических и личностных проблем человеческой природы»[55]. Описанная особенность российского мышления весьма любопытным образом проявляется в языковой практике. Немецкими лингвистами, например, подмечено, что для русских, говорящих на немецком языке, характерно слишком частое употребление безличных местоимений, интерпретируемое как желание уклониться от высказывания собственного мнения, «спрятаться за неопределенность»[56].

Естественными следствиями «созерцательности» российского мышления была его оторванность от решения практических проблем, а также особое состояние русской души, выражавшееся в ее «широте», вечном стремлении (вспомним один из шукшинских фильмов) «в даль светлую», мечтательности и т.п. Подобное состояние обычно обозначается такими терминами, как «вселенское чувство» или «русский космизм». Плохо поддаваясь научным определениям, оно куда

 

 

– 299 –

 

точнее выражено художественными образами – например, в описании Л. Толстым ощущения Пьера Безухова: «и все это – я, и все это – во мне». Чувство «все во мне», мечтательность, стремление во всевозможные дали, естественно, отвлекали от решения земных проблем и были плохо совместимы с исследовательскими действиями, например с проведением экспериментов, основой которых является стремление субъекта изучать внеположное ему. И симптоматично, что не только дефицит намерений эмпирически изучать внеположный субъекту мир, но и дефицит самого этого внеположного мира – неразделенность субъекта и объекта – трактуется как одно из свойств российского мышления, причем преподносимая его интерпретаторами в позитивном свете. В результате всего этого эмпирический рационализм, послуживший основой западной науки, будучи чуждым православию в обеих своих составляющих – и как рационализм, и как эмпиризм, – был весьма нехарактерным для российской науки.

 

Коллективистский мессианизм

 

Православное пренебрежение к практицизму проявилось не только в когнитивных особенностях российской науки – в свойственных ей методах познания и стиле мышления, но и в ее социальных характеристиках, которые органически дополняли этот стиль. Она всегда, в основном, ставила перед собой просветительские, мировоззренческие, познавательные, а не коммерческие цели, что нашло выражение и в ее общих ориентирах, и в нормативных способах поведения ученых. В результате, например, ей были малознакомы громкие споры о приоритете, которыми история западной науки была полна со времен скандала между Ньютоном и Лейбницем. А такие потенциально прибыльные открытия, как, скажем, совершенные Ползуновым или Поповым, никто не стремился коммерциализировать или, по крайней мере, должным образом оформить их приоритет (именно поэтому, в частности, изобретателем радио признан не Попов, а Маркони).

Отсутствие у российских мыслителей стремления заработать своим научным трудом замедлило формирование в России профессии ученого. В отличие от представителей западной науки, характеризуемых А.Зиманом как «купцы истины», для российских интеллектуалов был характерен не «купеческий», а «толстовский» образ жизни. Они занимались наукой не ради того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы самореализоваться и удовлетворять свое любопытство (но не за государственный счет), кормились же за счет своих имений и других подобных источников доходов. И симптоматично, что такие

 

 

– 300 –

 

представители российской науки, как, скажем, К.Э. Циолковский, не были профессиональными учеными, зарабатывая себе на жизнь и на занятие наукой чем-то другим.

На первый взгляд, эти традиции повернулись вспять в советское время, когда власть поставила перед учеными конкретные – оборонные, идеологические и т.п. – задачи, придала прагматическую направленность их работе и стала за нее платить. Однако прагматическая переориентация коснулась науки в целом, сами же ученые по-прежнему больше напоминали вольных художников, чем «купцов истины» – хотя бы потому, что ничего не могли продать. Да и вообще советские условия, сами явившиеся выражением российского менталитета, не нивелировали его проявления в отечественной науке и ее соответствующие особенности, а лишь привели к тому, что эти особенности стали проявляться несколько иначе, нежели прежде. Поэтому ее специфику можно с равным успехом проследить как в досоветское, так и в советское время.

Так, например, одной из психологических предпосылок западной науки послужил индивидуализм, сформировавшийся под влиянием протестантизма и во многом ответственный за утверждение характерного для нее атомистического стиля мышления. В российской же культуре – и тоже под влиянием православия – место индивидуализма традиционно занимал коллективизм, существовавший в форме не стремления помогать ближнему (оно более характерно для рационального индивидуализма: помогу я, значит, помогут и мне), а патриотического культа служения обществу, который проявился и в науке. В российской научной среде этот культ выражался в обостренном реагировании на нужды общества, в непосредственном проецировании его общих потребностей на уровень индивидуальной мотивации ученых. М.Г.Ярошевский показывал, что такие представители российской науки, как И.М.Сеченов и И.П.Павлов, свою научную деятельность подчиняли решению не личных или узкопрофессиональных, а общесоциальных проблем, в результате чего основные запросы и особенности российского общества нашли яркое выражение в том пути, которым шла российская наука. Это отразилось не только в известных особенностях нашей гуманитарной науки, но и в специфике вклада, который внесли в мировую науку российские естествоиспытатели. «Если Германия дала миру учение о физико-химических основах жизни, Англия – о законах эволюции, Франция – о гомеостазе, то Россия – о поведении»[57], поскольку «категория поведения сформировалась в духовной атмосфере этой страны и придала самобытность пути, на котором русской мыслью были прочерчены идеи, обогатившие мировую науку»[58].

 

 

– 301 –

 

Культ коллективизма и служения обществу достиг своего апогея именно в советское время. И слово «служащий», которым советские интеллигенты определяли свое социальное происхождение во всевозможных анкетах, по всей видимости, не было случайным порождением бюрократического лексикона. В его звучании можно не только найти аналогии с выражениями вроде «служилый люд», но и уловить отголоски культа служения обществу, характерного для российской интеллигенции и доведенного до крайности советской идеологией.

Стремление служить обществу традиционно усиливалось мессианским самосознанием, характерным для России вообще и для российской интеллигенции в особенности. Надо отметить, что мессианские настроения очень характерны для ученых, и не только российских. Л.Куби, например, обобщая свой опыт психотерапевтической работы с представителями американской науки, пришел к выводу о том, что «ученым, особенно молодым, часто свойственна уверенность в том, что их теории перевернут мир. За этой скрытой мегаломанией стоят не только амбиции молодого исследователя, но и его мечты о всесилии, зародившиеся в раннем детстве»[59]. Подобный – индивидуалистический – мессианизм (Я переверну мир) в российской науке, в силу доминировавших в ней настроений, приобретал коллективистские формы, превращаясь соответственно в мессианизм коллективистский. Ярким выражением подобного синтеза коллективизма и мессианизма служили, например, представления о предназначении науки, высшая цель которой виделась не в решении бытовых проблем, а в «великом преобразовании природы и общества».

Коллективизм и культ служения обществу привели к тому, что одна из главных психологических предпосылок научного труда на Западе – мотивация достижения – приобрела в российской науке существенную специфику. Если там она выступала как мотивация индивидуального достижения, как потребность добиться личного успеха, то в нашей науке – в основном, как мотивация коллективного достижения, потребность сделать что-то важное, но не для себя лично, а для страны, внести весомый вклад в «общее дело».

Лишенная опоры в прагматизме и индивидуализме, составлявших психологическую опору западной науки, российская наука компенсировала это за счет не только коллективизма, но и интеллектуализма как одной из основных характеристик отечественной культуры. Интеллектуализм проявлялся в том, что интеллектуальный труд был у нас до недавнего времени престижен сам по себе, вне зависимости от величины вознаграждения и значимости создаваемого продукта, в представлении о самоценности научного мышления,

 

 

– 302 –

 

в настоящем культе эстетики, «красоты» мысли, в чрезвычайной популярности людей, таких, как М.К.Мамардашвили, для которых мышление было их образом жизни.

Интеллектуализм, вообще характерный для российского общества или, по крайней мере, для образованной части, был особенно выражен в российской науке – в силу того, что главный носитель интеллектуализма – интеллигенция была предельно сконцентрированной в науке, а не равномерно распределенной по различных сферам интеллектуальной деятельности, как в других странах. В дореволюционной России «почвой для оседания кочевой российской интеллигенции … была наука»[60], предоставляя ей, всегда находившейся между «молотом власти и наковальней народа»[61], своеобразное «убежище». В советские годы наука также предоставляла интеллигенции «убежище и защиту от буйства и насилия российской социальной жизни»[62]. И поскольку это «буйство» продолжается и поныне, то отечественная интеллигенция по-прежнему вынуждена использовать науку как «убежище» – по крайней мере психологическое, где можно укрыться непреходящими ценностями.

 

Российская нирвана

 

Естественно, описывая непрагматичность российской науки, все же трудно избежать прагматического вопроса – о том, как, позитивно или негативно, специфика российского национального характера отразилась на российской науке, а психологические особенности последней – на ее результативности.

Влияние особенностей российского менталитета на отечественную науку столь же противоречиво, сколь и сам этот менталитет. Противоречивы и оценки данного влияния. Согласно одной крайней позиции нет ничего более способствующего научному познанию, чем российский национальный характер. Например, потому, что «наше историческое воспитание не позволяет нам коснеть на какой-нибудь односторонней точке зрения: оно сделало нас особенно способными к усвоению чужих идей, приучило черпать идейный материал отовсюду, заставляет нас совершать синтез разнообразных точек зрения, а вместе с тем приводит к исканию более широкого понимания общественной роли науки, которое устраняло бы занятие наукой только из-за мимолетной злобы дня или ученого любопытства, ставя ему целями жизнь и знание»[63]. Согласно прямо противоположной позиции наука, аккумулировавшая в себе ценности западного общества, противоречит особенностям российского менталитета и всегда была

 

 

– 303 –

 

у нас «странным ребенком». Данная позиция аргументируется таким образом: «Достаточно подчеркнуть такие черты, вытекающие из ментальности древнерусской крестьянской общины и усиленные (как это ни парадоксально) коммунистической пропагандой: нетерпимость, враждебность к тем, кто выделился благодаря своим успехам, недоверие к людям, вовлеченным в интеллектуальный труд. Комбинация этих черт создает психологическую основу негативных установок по отношению к ученым и их работе»[64]. Наверное, обе эти позиции верны, но обе верны лишь отчасти – как и любые попытки «выпрямить» нелинейное, свести комплекс сложных явлений к простому и однозначному знаменателю. Но трудно не согласиться с тем, что «социальный институт науки просто не сформируется и не сможет существовать в таком обществе, фундаментальные ценности которого несовместимы со специфическими ценностями науки»[65]. В нашем же обществе этот институт не только сформировался, но еще недавно поражал весь мир своими габаритами и достижениями.

Такие особенности российского менталитета, как, например, мечтательность и оторванность от реальности, имели в науке весьма нелепые проявления, выражаясь, скажем, в склонности к различным утопическим проектам (вспомним лысенковские программы, идею построить коммунизм, проекты переброски сибирских рек и т.п.). Но эта же мечтательность нашла выражение в «романтическом сциентизме» – вере советских людей в то, что наше будущее ждет нас не на Земле – в скучных конфликтах между политиками, а в космосе – в увлекательных контактах с другими цивилизациями, и вообще науке по силам решить все основные проблемы человечества. «Романтический сциентизм» способствовал щедрым расходам на науку, высокому статусу научного труда и его превращению в одну из самых престижных профессий. А выделение СССР на космические исследования больших (в сопоставимых ценах) сумм, нежели современной Россией расходуется на всю науку, объяснялось не только амбициозным желанием быть «впереди планеты всей», нуждами ВПК и «милитаристским сциентизмом» (хотя и ими тоже), но и массовым интересом к неизведанному, устремленностью в Космос, весьма родственным неуемному «стремлению вдаль», характерному для наших предков. Оторванность от реальности была во многом ответственна за отсутствие иммунитета к таким учениям, как марксизм, за утверждение «неонтологического» стиля мышления, характеризующегося выдаванием желаемого за действительное, за догматизм и «вербализм» общественной науки. Но она же способствовала большей раскрепощенности мышления и подчас давала, причем в массовом масштабе,

 

 

– 304 –

 

те же эффекты, что и современные методы стимуляции творчества, такие, как брейнсторминг или синектика, основное назначение которых – освободить его от скованности логикой и реальностью.

Гипертрофированный коллективизм, отсутствие должной заботы о закреплении приоритета и лицензировании открытий ослабляли индивидуальную мотивацию, а подчас наносили ущерб самим же коллективным интересам. Например, вследствие того, что один из главных символов советского режима – автомат Калашникова – не был своевременно запатентован, не только его создатель (фамилия которого, согласно данным Института Гэллопа, является самой известной в мире русской фамилией) не заработал заслуженных миллионов, но и страна понесла большой ущерб. Однако тот же самый коллективизм создавал сильную коллективистскую мотивацию и не выглядел таким уж нелепым в науке XX века, справедливо характеризуемой как деятельность научных групп, а не ученых-одиночек.

Огромное количество не доведенных, не использованных научных идей, поражающее воображение зарубежных ученых и, особенно, предпринимателей[66], тоже было результатом не только неспособности нашего общества использовать новое научное знание, но и непрагматичного отношения самих отечественных ученых к своим идеям. Но одновременно отсутствие заботы о коммерциализации и практической реализации научного знания сделали возможной своеобразную «российскую нирвану» – психологический коррелят социально-экономического «застоя», проявлявшийся в неспешном образе жизни, свободной от каких-либо экономических принуждений, и соответствующем состоянии умов. Эта «нирвана» во многом способствовала научному творчеству, ведь, как показывают исследования, одна из его главных психологических предпосылок – спокойствие и безопасность, которые большинство ученых ценит выше, чем высокие гонорары или успешную карьеру[67]. А история науки свидетельствует о том, что во время различных социальных встрясок, таких, как войны, революции, всевозможные «перестройки» и глобальные реформы, равно как и после них, наука, как правило, оказывается в неблагоприятных условиях, и продуктивность научного труда заметно снижается, причем все эти пертурбации на более организованных сферах интеллектуальной деятельности, таких, как наука, сказываются хуже, чем на менее организованных, таких, как, например, искусство[68].

«Созерцательность», центрация на глобальных смысложизненных проблемах, преобладание умозрительных способов их анализа сдерживали развитие экспериментальной науки, удаляли науку от практики, замедляли формирование профессии ученого. И эти же

 

 

– 305 –

 

свойства российского менталитета способствовали развитию гуманитарной науки, послужили основой ярких и самобытных систем научного знания.

Да и такая особенность этого менталитета, как повышенная революционность, оставившая кровавый след в нашей истории, совсем иначе проявила себя в науке, обозначившись здесь как склонность к научным революциям, стремление к самобытности и новизне. М.М.Пришвин однажды заметил, что из любой трудно разрешимой ситуации есть два выхода: либо бунт, либо творчество. В истории российской науки бунт (например, против картезианства) неизбежно превращался в творчество.

В результате наша страна обладала удивительно приличной наукой на фоне примитивной промышленности, неразвитого сельского хозяйства и т.д. А такие мыслители, как В.С.Соловьев, Н.А.Бердяв, И.А.Ильин, перечислять которых можно очень долго, воплотили собой не только глубину научной мысли, но и ее особую культуру, специфику российского мышления и российской науки, и их идеи вряд ли могли родиться в какой-либо другой стране. Более современный пример – наши нынешние ученые-гуманитарии, эмигрирующие за рубеж, где, в оторванности от российской интеллектуальной почвы, их творческий потенциал быстро затухает[69].

И, наконец, особенности российской науки, предопределенные спецификой российского менталитета, сильно отличаясь от оснований западной науки Нового Времени, органично вписываются в методологию новой – «постнеклассической» – науки, для которой характерны легализация интуиции, ценностной нагруженности знания, такие установки, как холизм, энвайронментализм и др. И поэтому можно утверждать, что психологические особенности российской науки, тесно связанные с православием и выражающие специфику российского менталитета, во многом предвосхитили формирование современной методологии научного познания. Можно сформулировать и более ответственное утверждение – о том, что эта методология сформировалась не только вследствие разочарования общества в традиционной, позитивистски ориентированной, науке (и ее разочарования в самой себе), но и в результате произошедшей в XX веке конвергенции трех специфических видов науки – западной, восточной и российской, сближение которых пошло на пользу и каждой из них, и той Науке, которая не признает государственных границ.

Соотнесение основных психологических характеристик российской и западной науки позволяет сделать два принципиальных вывода.

 

 

– 306 –

 

Во-первых, макропсихологические основания научного мышления, связанные с психологическими особенностями различных культур и народов, не сводимы к его собственно когнитивным предпосылкам, а включают, как и все социальные установки, комплекс взаимопереплетенных когнитивных, социальных и эмоциональных компонентов, отливающийся в соответствующий тип личности, который и является главным связующим звеном между социокультурной средой и национальными особенностями науки.

Во-вторых, при всей своей интернациональности и универсальности основных способов познания наука всегда имеет социокультурную специфику, для каждой культуры существует своя оптимальная форма научного познания, а его универсальной формулы (которая традиционно отождествляется с западной наукой), подобно единой для всех народов формулы политического или экономического устройства, не существует.

 

Примечания

 

 

---

[1] Эти и другие подобные термины, как правило, употребляются как синонимы.

 

[2] De Castro Aguirre C. Esteriotipos de nacionalidad en un grupo lationoamericano // Revista de psicilogia general aplicada. 1967. Vol. 34. P. 391-401.

 

[3] Иногда, впрочем, предлагаются и более экзотические объяснения. Г.Горер и Г.Рикман, например, объяснили специфику российского национального характера традицией тугого пеленания младенцев, существующей в нашей стране. А Х.Дикс усмотрел основную особенность российского менталитета в доминировании оральной культуры, характеризующейся неумеренной склонностью к еде, питью и пению.

 

[4] Berdyaev N. The Russian idea. Boston, 1962. Р. 2.

 

[5] Gavin W.J., Blakeley T.J. , 1976. Р. 11.Russia and America: A philosophical comparison. Boston

 

[6] Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 82.

 

[7] Белинский В.Г. Россия до Петра Великого // Русская идея. М., 1992. С. 83.

 

[8] Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 146.

 

[9] Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 93.

 

[10] Хомяков А.С. Остаром и новом // Русская идея. С. 55.

 

[11] Сикевич З.В. Национальное самосознание русских. М., 1996.

 

[12] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[13] Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. С. 53.

 

[14] Российское сознание: психология, феноменология, культура. С. 222.

 

[15] Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России. C. 43-84.

 

[16] Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. С. 294-381.

 

[17] Кистяковкий Б.А. В защиту права // Вехи. Интеллигенция в России. С. 109– 135.

 

[18] Струве П.Б. в России. С. 136-152.Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция

 

[19] Berdyaev N. Р. 6.The Russian idea. Boston, 1962.

 

[20] Касьянова К.А. О русском национальном характере. М., 1994.

 

[21] Российское сознание: психология, феноменология, культура. С. 23.

 

[22] Аксаков К. С. Еще несколько слов о русском воззрении // Русская идея. С. 111.

 

[23] Герцен А.И. Prolegomena // Русская идея. С. 124.

 

[24] Кареев Н.И. О духе русской науки // Русская идея. С. 176.

 

[25] Там же. С. 182.

 

[26] Ильин А.И. О русской идее // Русская идея. С. 440.

 

[28] Там же. С. 442.

 

[29] Россия и Германия: опыт философского диалога. М., 1993. С. 56.

 

[30] Там же. С. 78.

 

[31] Там же. С. 77.

 

[32] Кареев Н.И. О духе русской науки // Русская идея. С. 171–186.

 

[33] Россия и Германия: опыт философского диалога.

 

[34] Gavin W.J., Blakeley T.J. Р. 16.Russia and America: A philosophical comparison.

 

[35] Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995.

 

[36] Ахиезер А.С. Специфика российского общества, культуры, ментальности как теоретическая и практическая проблема // Обновление России: трудный поиск решений. М., 2001. С. 139-148.

 

[37] Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России, 1994. Т. 2. С. 60.

 

[38] Ильин И.А. О русской идее // Русская идея. С. 442.

 

[42] Там же. С. 437.

 

[43] Лотман Ю.М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып. 6.

 

[44] Сикевич З.В. Национальное самосознание русских. М., 1996. С. 164.

 

[45] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[46] Gavin W.J., Blakeley T.J. Р. 12.Russia and America: A philosophical comparison.

 

[47] Там же. P. 101.

 

[49] Россия и Германия: опыт философского диалога. С. 70.

 

[50] Merton R. , 1973.The sociology of science: Theoretical and empirical investigation. Chicago

 

[51] Россия и Германия: опыт философского диалога. С. 57.

 

[52] Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России, 1994, Т. 2.

 

[53] Gavin W.J., Blakeley T.J. . 14.Russia and America: A philosophical comparison. P

 

[55] MaslowA. The psychology of science. P. 131.

 

[56] Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, 1994.

 

[57] Ярошевский М.Г. ., 1996. C. 29.Наука о поведении: русский путь. М

 

[59] Kubie L. 1960. Р. 265.Some unsolved problems of scientific career // Identity and anxiety.

 

[60] Федотов Г.П. ., 1990. С. 439.Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. М

 

[61] Там же. С. 434.

 

[62] Mirskaya E.Z. 1995. Vol. 25. Р. 559.Russian academic science today: Its societal standing and the situation within scientific community // Social studies of science.

 

[63] Кареев Н.И. . 182.О духе русской науки // Русская идея. С

 

[64] Mirskaya E.Z. 1995, Vol. 25. Р. 721.Russian academic science today: Its societal standing and the situation within scientific community // Social studies of science.

 

[65] Юдин Б.Г. История советской науки как процесс вторичной институционали-зации // Философские исследования, 1993. N 3. С. 88.

 

[66] Один из последних заработал миллионы долларов, читая наш научно-популярный журнал «Техника молодежи» и коммерциализируя распыленные там идеи.

 

[67] The nature of creativity. Cambridge, 1988.

 

[68] Там же. P. 415.

 

[69] Этот факт регулярно констатируют не только их бывшие сотрудники, но и зарубежные ученые, имеющие возможность сравнивать советский и зарубежный периоды творчества наших эмигрантов.

 

 

Психология творчества и творчество в психологии

Термин «творчество» указывает и на деятельность личности и на созданные ею ценности, которые из фактов ее персональной судьбы становятся фактами культуры. В качестве отчужденных от жизни субъекта его исканий и дум эти ценности столь же неправомерно объяснять в категориях психологии как нерукотворную природу. Горная вершина способна вдохновить на создание картины, поэмы или геологического труда. Но во всех случаях, будучи сотворенными, эти произведения не в большей степени становятся предметом психологии, чем сама эта вершина. Научно-психологическому анализу открыто нечто совсем иное: способы ее восприятия, действия, мотивы, межличностные связи и структура личности тех, кто ее воспроизводит средствами искусства или в понятиях наук о Земле. Эффект этих актов и связей запечатлевается в художественных и научных творениях, причастных теперь уже к сфере, не зависимой от психической организации субъекта.

Любая трактовка этих ценностей, которая исчерпывается представлениями о работе индивидуального сознания, неотвратимо ведет к психологизму, ориентации, которая разрушает и основы изучения культуры, и саму психологию.

Культура зиждется на общественно-исторических началах. Редукция ее форм к психодинамике — будь то ассоциации идей, эмоциональные комплексы, акты воображения или интуиции — препятствует проникновению в структуру и собственные механизмы развития этих форм. Неоднократно предпринимались попытки найти их корни и законы преобразования во внутреннем устройстве личности, ее переживаниях и особенностях реакций. Возникали различные так называемые психологические школы за пределами самой психологии — в языкознании, социологии, литературоведении, правоведении, логике.

Во всех случаях эти школы усматривали в социально-исторических образованиях внешнюю проекцию актов сознания или неосознаваемых влечений, стремясь представить дело таким образом, что именно эти силы конституируют структуры языка, искусства, правовых или иных социальных норм и отношений. Обостренный интерес к человеку как творцу культуры оказался ложно направленным, ибо лишал ее создания самостоятельного значения, растворяя субъекта в интенциях, «кипящем котле» его эмоций, образах-символах и «фантазмах».

Указанные психологические школы из-за произвольности и зыбкости результатов, к которым привели их программные установки, повсеместно утратили влияние. Их бессилие перед проблемами истории культуры и ее феноменов определило резкую критику психологизма в различных разделах гуманитарного знания.

Но психологизм не менее опасен и для самой психологии. Дело в том, что исследование ее явлений только тогда приобретает достоинство научного, когда они ставятся в связь с независимыми от них реалиями. Научное знание по своей природе является знанием детерминистским. Оно устремлено на поиск переменных, закономерно производящих наблюдаемый эффект. Когда в качестве этих переменных выступили физические или биологические стимулы, регулирующие ход психических процессов, объяснение последних приобрело истинно детерминистский характер. Психология стала наукой. Но когда под переменные, с которыми соотносились эти процессы (при выяснении отношений субъекта уже не к физическому или биологическому миру, а к культуре), стали подставляться величины, заимствованные из сферы душевной жизни этого же субъекта (либо индивидуального, либо гипостазированного в образ «народного духа»), перспектива разработки проблем психологии с детерминистских позиций утрачивалась. Психическое оказывалось производным только от психического же. Именно поэтому психологизм, который, по видимости, возвеличивает психологию, превращая ее в науку наук, в фундамент познания всех творений человеческого духа, по сути своей поражает ее главный нерв — принцип детерминизма.

Реакцией на психологизм, ставший барьером на пути исследований культуры, явился антипсихологизм, вычеркнувший субъекта психических актов из процесса ее созидания, из творения — творца. Претендуя на научную строгость, на изучение свободных от субъективной «примеси» структурных отношений между различными компонентами какой-либо культуры, обычно трактуемой в виде знаковой системы, антипсихологизм столь же бесплоден для психологии творчества, как и психологизм. Ведь для бессубъектных структур, которые сами себя порождают, психическая активность личности, ее способность к преобразованию социального опыта и его продуктов, благодаря чему только и появляются новые культурные ценности, реального значения не имеет. Эти структуры в принципе не могут вступить в такие детерминационные отношения с живым человеком, при которых он мог бы что-либо изменить в их застывшем царстве.

В «Гамлете», теории атомного ядра и устройстве реактора «закодированы» способности, ценностные ориентации, интеллектуальные акты их создателей. Реализуются же эти способности соответственно запросам материального и духовного производства, В силу этого возникает основная коллизия психологии творчества — художественного, технического, научного: как соотнести изучение творческой личности, ее духовного потенциала, внутреннего мира и поведения с предметным бытием культуры?

Запечатленность психической организации человека в формах этого бытия неоднородна. Соответственно и возможность расшифровать по ним своеобразие этой организации оценивается различно. Одно дело — плоды научного и технического творчества, другое художественного. Ведь никто не предположит, что обсуждая устройство реактора или константы теории относительности, удастся извлечь сведения, касающиеся психологии.

При обращении же к продуктам художественного творчества предполагается, будто из самой их ткани можно извлечь психологическую информацию. Личностное начало здесь просвечивает повсеместно. «Знаки» искусства сами собой подают весть и о движениях человеческого сердца, воссозданных художником, и о его глубоко личностном отношении к ним.

Если по техническим устройствам или математическим формулам судить о муках, в которых они родились, не берутся, то в художественных текстах ищут их следы. Такое стремление поддерживается, в частности, тем, что в этих текстах заключены образы и переживания живых лиц, тогда как машина или формула относятся к «безличностным» объектам. Стало быть, в искусстве оседают результаты процесса познания человека человеком, т. е. процесса, в котором проявляются свойства характера, стиль поведения и мышления, пристрастия и страсти не только изображенных героев, но и автора их «словесных (живописных, музыкальных и т. п.) портретов».

Психолог имеет дело с реальными людьми. Но не обогащается ли его знание о них изучением образов персонажей, какими их запечатлел художник, черпающий материал в гуще подлинных человеческих страстей и отношений? Разве Рембрандт и Достоевский рассказали о психической реальности меньше, чем авторы научных трактатов? В особенности, если речь идет о личности и ее жизненном пути — тематике, освоение которой научным мышлением обратно пропорционально властным требованиям к психологии со стороны практики. Давняя тоска по «интересной психологии» обращает взоры некоторых авторов к искусству, побуждая утверждать, что настало время «использования художественного образа как метода психологического исследования» 12, 58].

При этом ссылаются на Б. М. Теплова, некогда задававшегося вопросом о том, нельзя ли обогатить набор методов психологии анализом художественной литературы. Не ограничившись постановкой вопроса, Теплов сам проверил свою версию на разборе нескольких пушкинских образов. Что же показала его проба? Он проследил, в частности, динамику поведения Татьяны, какой описал ее Пушкин в «Евгении Онегине», где личность героини изображена в ее «лонгитюде» (в игнорировании которого современные исследователи видят главную слабость нынешних концепций, скованных тисками «метода срезов»).

Каков же итог тепловского разбора? «Жизнь Татьяны, — писал он, подводя итог рассмотрения пушкинского романа глазами психолога, — это замечательная история овладения своим темпераментом… история воспитания в себе характера» [18]. Иначе говоря, художественное отображение Теплов перевел на язык научной психологии, используя ее традиционные термины: темперамент, характер. Пушкинский образ приобрел смысл не метода, а иллюстрации к традиционному психологическому описанию личности. Явно неудовлетворенный столь скудным результатом, Теплов отказался от публикации своих заметок (они были найдены в его архиве). И хорошо известно, каким путем он пошел в дальнейшем. Он выбрал стратегию экспериментального, факторно-аналитического изучения нейродинамики как субстрата индивидуальных различий между людьми.

Неудачу Теплова следовало бы принять во внимание нынешним психологам, возлагающим надежды на возможность превратить художественный образ в метод, способный «спасти» изучение целостной личности от математически выверенных корреляций, семантических дифференциалов и других процедур, охватывающих лишь «малый фрагмент разветвленной сети бытия личности» [2]. Слабы не сами по себе эксперименты, тесты и корреляции, а вводимые в эти методы переменные. Психология может, по нашему мнению, использовать образы искусства в трех планах: а) для иллюстрации положений, добытых с помощью ее собственных методов; б) при объяснении того, как они создаются художником, и в) при анализе того, как они осознаются и переживаются реципиентами. Последние два плана и относятся к основным проблемным областям психологии художественного творчества, ибо, как известно, в искусстве рецепция его объектов представляет собой форму сотворчества.

Вместе с тем в силу того, что в произведении искусства получают отражение личностные коллизии героев, их характеры и эмоциональная жизнь, сложности межлюдских отношений и т. п., это произведение может дать материал для научно-психологического анализа указанных феноменов. Однако такой анализ непременно требует сформулировать проблему на собственном языке научной психологии, имеющей свой категориальный аппарат и свои санкционированные историческим опытом методы.

Великих писателей, постигших диалектику души, называют великими психологами. Но они явили се миру в особой форме — в форме художественно-образной реконструкции. Научный же способ познания психики по своей природе иной и по орудиям, посредством которых он наделяет людей властью над явлениями, и по отношению к социальной практике. Напомним известный афоризм Вильяма Штерна: «Нарисованную корову нельзя доить». Наука, осваивая закономерную связь явлений, открывает возможность управлять ими, изменять их ход и т. д. Хотя психологии в этом плане далеко до физики или молекулярной биологии, мощь этих дисциплин коренится в тех же общих принципах мышления (прежде всего принципе детерминизма), распространение которых на область психического превратила ее в предмет экспериментально-теоретического знания (в отличие от обыденного сознания (здравого смысла), искусства, религии, философии и др. Наука является одним из компонентов культуры как целостного образования. Поэтому она требует исследования в системе этого целого, выяснения ее взаимоотношений с другими компонентами. Однако непременным условием продуктивного анализа этих взаимоотношений служит раскрытие ее — науки — собственной незаменимой роли в общем ансамбле этих компонентов. К чему бы ни прикоснулась рука человека, на всем остаются отпечатки его душевной жизни. Но если считать их представленность в памятниках культуры предметом психологической науки, то ее область становится необъятной, а ее специфика начисто утрачивается. Ее содержание распыляется в мифах и народной мудрости, политических трактатах и творениях художественного гения. Сама же она при таком понимании ее предмета оказывается чем-то праздным, поскольку упомянутые порождения культуры играли и играют в развитии последней несравненно большую роль, чем элементы научных знаний о поведении и сознании.

И художественный стиль и научная парадигма в равной степени детерминированы факторами культуры. Каким образом эти факторы ввели в действие интимные психологические механизмы, породившие творческий продукт, по облику последнего судить невозможно, как бы проницательно в него ни вглядываться. Ведь этот продукт воспроизводит (в форме художественного образа или научного понятия) независимую от субъекта действительность, а не предметно-преобразующую ее духовную активность конкретного субъекта, постичь которую призвана психология творчества.

Продукт творчества описывается в одних терминах, духовная активность — в других.

Возможно ли, соотнеся эти два ряда терминов, преодолеть расщепленность личности и культуры? В психологии применительно к искусству такая попытка была предпринята Л. С. Выготским. Отвергнув (в литературоведении) психологизм потебнианской школы и антипсихологизм формальной школы, он выделил в качестве основной единицы психологии искусства эстетическую реакцию, которая создается специальным построением литературного текста. Он трактовал ее, с одной стороны, как «чистую» реакцию (стало быть, хотя и психическую, но невыводимую из образов, переживаний, влечений и иных компонентов душевной жизни индивида), с другой — как представленную в самом памятнике искусства (который, стало быть, нельзя сводить к «конвергенции приемов», как учили формалисты). По его мнению, необходимо «изучать чистую и безличную психологию искусства безотносительно к автору и читателю» [5; 17].

Но такая психология не могла стать психологией творчества — созидания личностью новых культурных ценностей. Выготский явно испытывал неудовлетворенность итогом своих исканий и от публикации рукописи «Психология искусства» отказался, хотя она и вызвала большой интерес у творческой интеллигенции. Продукт творчества — это «текст», который может быть психологически осмыслен только при условии выхода за его пределы к «затекстовой» жизни автора. Каким же образом эта жизнь превращается в предмет научного исследования? Уровень познанности механизмов и процессов творчества зависит от общих объяснительных схем и исследовательских программ психологии. Сердцевину этих схем и программ составляют категориальные структуры (см. (27)). Они складываются и преобразуются по исторической «шкале», в переходе от одного витка которой к другому представлена логика развития научного познания. Своеобразие каждой из стадий этою развития определяется доминирующим в данную эпоху способом объяснения детерминации психических явлений. Этот вывод открыт для проверки опытом истории. Весь путь психологии пронизывают два подхода — детерминистский и индетерминистский. Начальной пробой детерминистской трактовки порядка и связи идей была классическая ассоциативная концепция — детище великой научной революции XVII в. Обусловив на заре экспериментальной психологии ее успехи, эта концепция не выдержала испытаний перед лицом феноменов, не выводимых из ее главных понятий, частоты сочетаний и смежности элементов сознания. Это привело к появлению представлений о «психической химии» (Д. С. Милль) как слиянии указанных элементов в качественно отличные от них единицы, о «творческом синтезе» (В. Вундт), «творческих ассоциациях» (А. Бен) и др.

Правота ассоциативной концепции при всей ее ограниченности заключалась в согласии с детерминистским идеалом научности, тогда как коррективы, которые в нее вносились, означали отступление от него, поскольку в психологию вводились силы или сущности, лишенные каузальных оснований, возникающие, по выражению И. П. Павлова, «ни оттуда, ни отсюда».

Но альтернатива: либо детерминизм в его созданном механикой образе, либо обращение к активности сознания как последней причине порождения новых психических образований, — была перечеркнута прогрессом науки. Не физика, а эволюционная биология стала определять стиль мышления в психологии. Из механодетерминистского он преобразуется в биодетерминистский. Теперь категориальный каркас научного исследования включает новую модель организма как гибкого устройства, способного перестраиваться с целью эффективной адаптации к своему изменчивому и потому требующему изобретательности окружению.

Преобразование категориальных структур меняло перспективы поиска факторов появления новых психических продуктов. Прежде, в эпоху господства ассоцианизма, эти факторы локализовались в пределах сознания души) как замкнутой системы, недра которой излучают творческие импульсы. Теперь же не сознание, а адаптивное поведение приняло на себя роль субстрата этих импульсов. Построение организмом новых психических действий объяснялось в русле бихевиоризма отбором случайно оказавшихся успешными («метод проб и ошибок»). Другим влиятельным направлением стал гештальтизм, утвердивший принцип самоорганизации психических моментальных структур (гештальтов). Возникновение нового трактовалось как акт их мгновенной перестройки (инсайта). Влияние мотивационного фактора на поведение задало основной вектор разработки Фрейдом его исследовательской программы, где указанному фактору был придан облик всепоглощающего сексуального влечения, одним из способов избавления от которого («катарсиса») служит творчество. Во всех этих концепциях — при их различии — имелась общая ориентация на определенный способ детерминистскою объяснения того, как возникают психические продукты, которых не было в прежнем опыте индивида. На этот способ указывали понятия о пробах и ошибках, инсайте, катарсисе, которые стали широко применяться с целью объяснить психологическую ипостась творчества. Но детерминизм детерминизму рознь. Концепции бихевиоризма, гештальтизма, фрейдизма не выводили психологическую мысль за пределы принципа гомеостатистической регуляции (психические акты служат достижению равновесия между организмом и средой), открытие которого имело революционное значение для биологии, ко не проливало свет на культурно-историческую детерминацию сознания, тем более творческого.

В дальнейшем предлагались другие естественнонаучные аналогии. Предполагалось, например, что рождение нотой идеи подобно генетической мутации или непредсказуемому скачку электрона с одной орбиты на другую [34]. Однако в отличие от генетики и квантовой физики эти представления не придали сколь нибудь большую степень научности объяснениям творческого процесса. Психология сознания в попытках представить динамику процессов, скрытых за предметом культуры (произведениями искусства, науки, техники и др.), не признавала за ним самим никакого детерминационного влияния на эту динамику. Но и психология поведения была не в лучшем положении: культурно-историческая ценность, создаваемая реальными индивидами, ни в каком смысле не выполняла роль самостоятельной детерминанты по отношению к их действиям.

Эта ценность могла быть только объясняемой (наибольшую активность в плане истолкования продуктов культуры действием подспудных психических сил развил фрейдизм), но она никогда не вводилась в механизм творчества в качестве его регулятора, изнутри перестраивающего психическую организацию субъекта.

Ограниченность представлений, построенных по указанным схемам, явствует уже из того, что они не смогли быть эффективно применены к анализу творчества в самой психологии, к ее теориям, открытиям, «вспышкам гения» в этой области знания.

Спорадические попытки проследить, исходя из новой психологической концепции, каким образом она сама возникла, показали бесперспективность этого пути. Поучительна, в частности, попытка приверженцев психоанализа истолковать генезис этого учения в его собственных терминах, среди которых, как известно, главное место заняли термины, связанные с психосексуальными отношениями в микросоциуме. Как известно, 3. Фрейд, прежде чем создать свою доктрину, имел репутацию крупного невролога и даже набросал проект анализа психической деятельности в понятиях нервных процессов — возбуждения и торможения. Но затем он коренным образом изменил ориентацию, отказавшись от обращения к физиологическим детерминантам. Из-за чего произошел столь радикальный сдвиг в его творчестве?

Главный биограф Фрейда, его известный последователь в Англии Э. Джонс относит это за счет того, что смерть отца позволила Фрейду избавиться от комплекса, создаваемого, согласно психоаналитической версии, ролью отца в бессознательной жизни невротической личности и благодаря этому выдвинуть формулу об «Эдиповом комплексе», ставшую основной мифологемой психоанализа. Между тем обращение к социокультурной ситуации на Западе на рубеже двух столетий, к конкретно-историческому контексту, в котором сложилась фрейдистская концепция, свидетельствует, что именно здесь следует искать почву, в которую она уходит своими корнями. Она отразила заданное этим контекстом, а не депрессивное состояние личности самого творца психоанализа. Конечно, личностное начало, перипетии жизненного пути ученого являются неотъемлемым компонентом интегрального процесса порождения нового знания. Но для адекватной реконструкции этого начала, этого пути психологии следует выработать схемы, которые позволили бы ей найти общий язык с логикой и социологией творчества.

М. Вертгеймер в беседах с А. Эйнштейном проинтерпретировал открытия великого физика, используя принятые гештальтизмом воззрения на реорганизацию, переиентрировку и другие трансформации структур индивидуального сознания [37]. Однако сколько-нибудь убедительно объяснить средствами гештальтпсихологии происхождение и построение теории относительности (соотнести изображенный им творческий процесс с творческим продуктом) Вертгеймер не смог.

Творческая активность субъекта скрыта за возникновением новых идей не только в физике, но и в психологии. Между тем, ни Вертгеймер в своих работах по продуктивному мышлению, ни другие представители его школы не претендовали на то, чтобы использовать введенные ими термины (инсайт, фигура и фон и др.) применительно к появлению на научной сцене самого гештальтизма.

Это же можно сказать и о бихевиоризме, идеологи которого никогда не связывали свой переход от субъективного метода к объективному, свою формулу «стимул — реакция» с предположением, будто эта формула направляла их собственное исследовательское поведение. Иначе говоря, считая, что «инсайт», «катарсис», «пробы и ошибки» пригодны к изучению процессов творчества, возникновения новых идей и т. д., приверженцы теорий, о которых идет речь, не применяли свои ключевые понятия к генезису и разработке собственных теорий, т. е. к творчеству в психологии.

И это не удивительно. Полагать, будто психология способна пропихнуть в тайны творчества, используя одни только собственные средства, безотносительно к истории культуры, это все равно, что уверовать в версию Мюнхгаузена о возможности вытащить самого себя за волосы из болота.

Будучи по своей природе системным объектом творчество адекватно • постижимо только в междисциплинарном исследовании.

Творчество означает созидание нового, под которым могут подразумеваться как преобразования в сознании и поведении субъекта, так и порождаемые им, но и отчуждаемые от него продукты. Такие термины, как сознание и поведение, действительно указывают на законную долю психологии в междисциплинарном синтезе. Но за самими этими терминами не стоят извечные архетипы знания. Их категориальный смысл меняется от эпохи к эпохе. Кризис механодетерминизма привел, как уже отмечалось, к новому стилю мышления в психологии.

Психические процессы стали рассматриваться с точки зрения поисков субъектом выхода из ситуации, ставшей для него из-за ограниченности его личного опыта проблемной и потому требующей реконструкции этого опыта и его приращения за счет собственных интеллектуальных усилий.

В качестве магистрального направления, сопряженного с разработкой: проблематики творчества, выступило изучение процессов продуктивного мышления как решения задач («головоломок»).

На этом пути собран со времен Э. Клапареда [29], К. Дункера [30] и О. Зельца [36] обширный и плотный массив данных. В советской психологии сложился ряд подходов, общая сводка которых представлена в работе [22], где выделяются: поиск неизвестного с помощью механизма анализа через синтез [1], [3], [4], поиск неизвестного с помощью механизма взаимодействия логического и интуитивного начал [13], [19], поиск неизвестного с помощью ассоциативного механизма, поиск неизвестного с помощью эвристических приемов и методов [20], [21], [23], [24]. Работа, проделанная в этих направлениях, обогатила знание об умственных операциях субъекта при решении нетривиальных, нестандартных задач. Однако, как не без основания отмечает известный югославский ученый Мирко Грмек, «экспериментальный анализ решения проблем доказал свою полезность в отношении некоторых элементарных процессов рассуждения, но мы все еще неспособны извлечь из него определенные, полезные выводы, относящиеся к художественному или научному открытию. В лаборатории изучение творчества ограничено временем и приложимо к простым проблемам: оно потому не имитирует реальных условий научного исследования» [31; 37].

Выход из подобной, невыигрышной для психологии ситуации Грмек видит в том, чтобы обратиться к документам — продуктам творчества, памятникам культуры, текстам. Но, как было сказано, в тексте — научном и художественном — записана прежде всего информация о действительности, а не о психологическом механизме его порождения и построения.

Проникнуть в этот механизм можно не иначе как посредством собственного аппарата психологического познания. Чем скуднее запас психологических представлений апробирован наукой, тем больший простор остается для соображений, навеянных обыденным сознанием с его житейскими понятиями о способностях человека, интересах, чувствах, душевных движениях и т. д. И так будет продолжаться, пока психология творчества как научное направление не снабдит исследователя культурных ценностей более надежными данными о факторах их генерирования.

Оценивая вклад психологии в комплексное изучение художественного творчества, Б. С. Мейлах имел основания для вывода: «Психология как наука не обладает методологией, которая может быть применена к изучению процессов и специфики процессов художественного творчества» [10; 20].

Главной антиномией выступает отношение между продуктом творчества и его процессом. Продукт принадлежит культуре, процесс — личности. Поэтому в поисках собственного предмета психологии творчества в основу его определения соблазнительно положить понятие о процессе. Именно так поступает Б. С. Мейлах, утверждая: «Центральным исходным является здесь (в психологии) понятие творчества как процесса» (10; 14). В этом содержится доля истины, поскольку, идя по следу того, как строится произведение во времени — начиная от отдельных наблюдений, замыслов, вариантов и т. д., — высвечивается извилистый путь от творца к творению.

Однако само по себе указание на процессуальность творчества, на наш взгляд, недостаточно, чтобы определить предмет его психологического исследования. Понятие о процессе издавна возникло в описаниях путей к открытию, разбитых самими творцами науки (начиная от А. Пуанкаре) на отрезки: подготовка, созревание замысла (инкубация), озарение, завершение (обоснование достоверности добытого результата, его критика, проверка и т. п.). В этой динамике выделяются, с одной стороны, сознательные и рациональные моменты (подготовка, завершение), с другой — бессознательные, интуитивные (инкубация, озарение), трактуемые как центральное звено творчества. Феномены интуитивных догадок и решений, невербализуемых процессов, непредсказуемых сцеплений идей не являются фикциями иррационализма. Они — реальность, удостоверяемая прямым опытом творческой личности. Но научная психология не вправе превращать феномен в детерминанту, принимать акт интуиции или неосознанное движение мысли за конечную причину возникшей в сознании модели, материализуемой в тексте или другом предмете культуры. Подсознание или интуиция должны из постулата стать проблемой, разработка которой требует адекватного категориального аппарата.

Если прежде эти категории формировались под воздействием сперва механодетерминистского стиля мышления, а затем биодетерминистского, то применительно к их разработке в контексте психологии творчества решающую роль приобретает социокультурная детерминация. Этого требует логика творчества в психологии, логика развития знания о человеке как создателе культурных ценностей. Методологические искания советских психологов со времен М. Я. Басова и Л. С. Выготского вводили эти ценности в строй психологических идей б качестве причинного начала поведения и сознания. Магистральным направлением являлось изучение онтогенеза, познание процессов формирования личности в зависимости от овладения ею общественными нормами и эталонами. Продуктивное и эвристическое в деятельности этой личности по существу исчерпывалось усвоением (по терминологии А. Н. Леонтьева, «присвоением») того, что задано социумом. Доминировал вектор — от мира культуры (языка, науки, искусства, логики и др.) к психологическому миру субъекта (образной ткани его сознания, его умственным действиям, его опредмеченным социальными ценностями мотивам и др.). Тем самым преодолевалась слабость прежних психологических концепций сознания и поведения, не вводивших в свои объяснительные схемы социокультурных детерминант (см. выше).

Однако вне каузального анализа оставался другой вектор — от личности, ее психологического строя к творениям культуры, к роли личности в филогенезе познания, ее уникальному собственному вкладу в фонд науки, техники, искусства и других культурных данностей.

Между тем общественная практика вынудила психологическую мысль обратиться к этой проблематике, прежде всего к творчеству в сфере науки.

Наступила научно-техническая революция — эпоха атома, космоса, компьютера, генной инженерии. Стало очевидно, что происходящее в мире во все большей степени зависит от того, что: рождается в умах ученых. Изучение, работы этих умов становится важнейшим социально-историческим заданием. Тысячи публикаций, специальный журнал «Творческое поведение», великое множество различных систем тестов для: диагностики творческих способностей, процедуры их стимуляции (брейнсторминг и др.), измерение мотивации различных групп лиц, занятых творческим трудом, — таков бы отклик мировой психологии на требования времени (см. [12], [35J).

И если эффективность влияния психологии творчества на социальную практику все еще крайне незначительна, все еще неадекватна вкладываемым усилиям, то причины скрыты в ограниченности методологического потенциала теоретических схем, применяемых в данной области исследований. Без внедрения в эту область принципов историзма, социокультурного детерминизма и соответствующей этим принципам системной трактовки субъекта она обречена на застой.

Системный подход к процессу творчества не может быть иным как трехаспектным, интегрирующим его составляющие: предметную, социальную и личностную. Применительно к научному творчеству в качестве интегральной единицы выступает исследовательская программа. Она рождается в психической организации субъекта как отображение запросов объективной логики развития познания. Эти запросы творческая личность запеленговывает посредством представленной в ее когнитивно-мотивационной структуре категориальной сетки.

Сама сетка изменяется по законам истории познания. Это подтверждается феноменом одновременных независимых открытий. Теорию эволюции органического мира создали независимо друг от друга Ч. Дарвин и Г. Уоллес. Великий закон сохранения энергии открыли одновременно Г. Гельмгольц, Джоуль и Майер, и еще девять ученых вплотную подошли к нему.

В психологии закономерно совершился переход от структурного анализа сознания, который служил парадигмой для одного поколения исследователей, к функционализму, ставшему парадигмой для другого, и т. д. По прекрасному слову Гете, когда время созрело, яблоки падают в разных садах. Категориальные сетки выступают перед нами как предметно-логические, а не психологические структуры. В интеллектуальном же устройстве конкретного ученого они получают проекцию в виде индивидуального семантического пространства-времени — хронотопа.

Оно и есть тот «магический кристалл «, который очерчивает угол и зону видения исследовательской ситуации и вместе с тем преобразуется при исполнении программы. Эти преобразования совершаются не по алгоритмам, что и дало основание считать их делом интуиции, а не логики. Однако детерминистская мысль требует проникнуть в психическую реальность, скрытую за указанием на интуицию. Нужен поиск эвристик, создающих в психической «ткани» новый образ предмета, который в дальнейшем ведет независимую от субъекта жизнь, когда перекодируется в научный текст — в качестве записанной в нем новой идеи, теории, открытия и др. Эти эвристики: аналогии, метафоры, сравнения, модели обычно несут смысловое содержание в визуализированной форме, на что более ста лет назад обратил внимание Ф. Гальтон, изучавший образную память ученых, в том числе и своего кузена Чарльза Дарвина. Гальтон писал: «высшие умы это, вероятно, те, у которых не утрачена способность к визуализации, но она является подчиненной, готовой быть использованной в подходящих случаях» (цит. по [35; 316]). Впоследствии психологи проанализировали эвристические образы, приведшие Дарвина к его великой теории. Среди них выделены, в частности, такие образы, как «древо природы», «коралловые рифы», «отбор домашних животных на племя» и др. (см. [33]).

При создании И М. Сеченовым его рефлекторной концепции важнейшими регулятивами послужили такие модели, как мышечная работа глаза (по образу и подобию которой сложилось представление об «элементах мысли»), реакций больных-атактиков (отсюда идея обратной связи в регуляции поведения), предохранительного клапана в паровой машине (что позволило ввести понятия о сигнале) и др.

Очевидно, что образы, о которых идет речь, не идентичны образам восприятий и представлений в их привычном для психолога значении. Вместе с тем они выполняли свою эвристическую функцию не по типу индукции, дедукции и других логических схем, равно как и не по типу «слепых» проб и ошибок.

Изучение того, как в умственном устройстве субъекта творчества возникает новое знание, требует выйти за пределы антиномии «логика — интуиция». Следует выделить те индивидуальные образы-схемы, благодаря которым организуется семантическое пространство личности ученого, творящего свою исследовательскую программу. Их своеобразие определяется интеграцией «фигуративного» (по терминологии Ж. Пиаже), операционального (поскольку схема репрезентирует не только фрагмент реальности, но и приемы его изучения) и предметно-логического (схема служит посредником между объективными запросами науки и их преломлением во внутреннем мире субъекта).

В летопись науки заносится информация о независимом от субъекта положении вещей (теория эволюции Дарвина, рефлекторная теория Сеченова и т, д.), а не об образах-схемах, посредством которых она была добыта.

Формирование указанных образов-схем может быть объяснено только в русле вероятностного, но не жесткого» однозначно- причинного детерминизма. Если уже биодетерминистский стиль мышления является вероятностным, то тем более это относится к объяснению социокультурных явлений. Ведь не было предопределено путешествие Дарвина на корабле «Бигль», позволившее ему изучить коралловые рифы, не было предопределено посещение Сеченовым клиники С. П. Боткина, где он наблюдал поведение атактиков и т. п. Очевиден случайный характер этих событий. Но случай, как говорил Пастер, благоприятствует подготовленному уму. Ощущение запросов научно-исследовательской ситуации создает преднастройку ума, который находясь в широкой зоне поисков, наталкивается на реалии, дающие по принципу аналогии ключ к открытию законов. Эти законы получают «объективное» теоретическое выражение, в котором «субъектные», психологические «леса», позволившие их возвести, в том числе и образы-схемы, убраны.

Обычно, когда говорят об образе как психологической категории, предполагается, что он осознается субъектом, Но применительно к творчеству издавна возникла потребность обратиться к неосознаваемой психологической активности, которую принято называть подсознанием. Следует, однако, разграничить различные формы этой активности, отделить ее детерминацию прошлым от детерминации потребным будущим, тем, что задано личности логикой развития социокультурной мысли. Вторую форму мы предложили назвать надсознанием [27].

В частности, образы-схемы могут выполнять свою эвристическую функцию надсознательно. Так, хотя дарвинская схема формирования коралловых рифов удивительно сходна с возникшей у него через три года теорией естественного отбора, он сам не осознавал их сходства [33; 315].

Имеются отдельные эксквизитные наблюдения ученых за собственным творческим процессом, фиксирующие своеобразие его реализации на надсознательном уровне при состояниях, близких к галлюцинаторным.

Так, по свидетельству известного физика акад. А. Б. Мигдала, «иногда во время бессонной ночи, вызванной работой, кажется, что ты присутствуешь при процессе и наблюдаешь его со стороны. Подсознание представляется как собрание знакомых и полузнакомых людей, символизирующих различные понятия. Надо, чтобы они заинтересовались друг другом и начали общаться. При этом надо знать, кто из них уже встречался раньше. Нужно почувствовать атмосферу этого собрания, и это даст ключ к нахождению недостающих идей» [25; 23]. Описанная картина напоминает сновидение. Субъект творчества наблюдает созидаемую и переживаемую им динамику идей со стороны. Вместе с тем перед его умственным взором не абстрактные знаки, а собрание людей, которые их персонифицируя, общаются между собой.

Если в образах-схемах представлен предметно-логический параметр творчества, то в «собраниях людей» — его социальный параметр. Творчество это изначально когнитивно-диалогическая активность субъекта. Между тем на нынешних представлениях о творческом акте лежит печать индивидуализма. В нем усматривают нечто исходящее из глубин безголосого, немого сознания (или подсознания), тогда как в действительности он возможен только, если применить бахтинскую метафору, в условиях «полифонии» — передачи одной и той же темы из голоса в голос, каждый из которых равноправен.

Мысль в процессе творчества всегда сталкивается с другими, без которых она просто была бы иной. Так, концепция Сеченова сложилась в оппонентном круге его научного общения, представленном такими фигурами, как Ф. Бенеке, И. Г. Гербарт, В. Вундт, Г. Гельмгольц, Г. Спенсер и др. Это была незримая полемика в отличие от захватившей широкие круги русской интеллигенции (включая Льва Толстого) знаменитой журнальной дискуссии И. М. Сеченова с Кавелиным. Концепции Выготского не было бы без его полемики с А. А. Потебней, К. Н. Корниловым, В. М. Бехтеревым, 3. Фрейдом, Ж. Пиаже и др. Поэтому оппонентный круг (см. [28]) также служит одной из детерминант исследовательской программы. Ее третьей составляющей наряду с предметной и социальной является личностная. Уровень притязаний, внутреннюю мотивационную напряженность и другие собственно личностные параметры субъекта творчества следует рассматривать не изолированно or исследовательской программы, но как обретающие в ее системной организации новые признаки.

Научно-технический прогресс, требуя от психологической науки высокого творческого накала, придает особую значимость двум ее исследовательским ориентациям. Обе обусловлены тем, что в центр современного производства — притом не только материального, но и духовного — перемещается диалог между человеком и компьютером. Социальная практика требует обратиться к психологическим проблемам компьютеризации учения, труда, общения. Но компьютер не может стать субъектом этих процессов. Им навсегда останется человек. С передачей ряда его информационных функций электронным устройствам возрастает роль непереводимых на формально-логический «микропроцессорный» язык компонентов его деятельности, порождающих новые культурные ценности, в том числе и сами эти технические устройства. В этой исторической ситуации психология творчества становится важнейшей темой научного творчества в самой психологии. Но это требует от нашей науки новых исследовательских программ, новых теоретических схем, интегрирующих в самой сердцевине психологического познания — его теоретических моделях и эмпирических орудиях — личностное, социальное и предметно-созидательное в общении человека с миром.

1. Абульханова К. Л. Деятельность и психология личности. — М., 1980.

2. Братусь Б. С. О месте художественной литературы в построении научной психологии личности. — Вестник МГУ. Сер. Психология, 1985, No 2.

3. Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование. — М., 1979.

4. Брушлинский А. В. (ред.). Мышление: процесс, деятельность, общение. — М., 1982.

5. Выготский Л. С. Психология искусства. — М., 1968.

6. Дункер К. Психология продуктивного мышления. — В кн.: Психология мышления (ред. А.Ж.Матюшкин). М., 1965.

7. Емельянов Е. Н. Психологический анализ предметно- рефлексивных отношений в научной деятельности: Реф. канд. дис. — М., 1985.

8. Иванов М. А. Научно-исследовательская программа как фактор регуляции межличностных отношений в первичном научном коллективе. Реф. канд. дис. — М., 1982.

9. Карцев В. П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. — М., 1984.

10. Мейлах Б. С. Психология художественного творчества: предмет и пути исследования. — В кн.: Психология процессов художественного творчества. Л., 1980.

11. Мейлах Б. С. перед. Содружество наук и тайны творчества. М.,1968.

12. Научное творчество. — М., 1969.

13. Пономарев Я. А. Психология творчества. — М., 1976.

14. Проблемы научного творчества в современной психологии. М.,1971.

15. Пушкин В. II. Эвристика — наука о творческом мышлении М.,1967.

16. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. — М., 1940.

17. Славская К. А. Мысль в действии. — М., 1968.

18. Теплов Б. М. Избранные труды. Т. 1. — М., 1985.

19. Творческий процесс и художественное восприятие. — М., 1978.

20. Тихомиров О. К. Структуры мыслительной деятельности человека. — М., 1969

21. Тихомиров О. К. (ред.). Психологические механизмы исследования творческой деятельности. — М., 1975.

22. Калошина И. П. Структура и механизмы творческой деятельности. — М., 1983.

23. Кулюткин Ю. Н. Эвристические методы в структуре решений. М., 1970.

24. Матюшкин А. М. Проблемные ситуации в мышлении и обуче-61

ним. — М., 1972.

25. Мигдал А. Б. Поиски истины. — М., 1978.

26. Художественное и научное творчество. — Л., 1972.

27. Ярошевский М. Г. Структура научной деятельности. — Вопросы философии, 1974, No 11.

28. Ярошевский М. Г. Оппонентный круг и научное открытие. — Вопросы философии, 1983, No 10.

29. Claparcde Е. La genese de 1hipothyeses, Geneva, 1934.

30. Dunker K. A qualitative study of productive thinking, Journal of Genetic Psychology, 1926, 642-708.

31. Grmek M. D. A plea for freeing the history of scientific discoveries from myth. In: On scientific discovery, Boston, 1981.

32. Grmek M., Cohen R. and Cimino G. On scientific discovery, Boston, 1981.

33. Gruber H. E. Cognitive psychology, scientific creativity and the case study method. In: On scientific discovery, Boston, 1981.

34. Nicolle C. Biologic de 1invention, Paris, 1932.

35. Scientific creativity: Its recognition and development. New York, 1963.

36. Selz O. Die Gesetze des geordneten Denkverlauf. 2 Vols, 1913-1922.

37. Wertheirner M. Productive thinking. New York, 1945.

Вопросы психологии, No 6, 1985, с. 14-26.

История психологии | Введение в психологию

Цели обучения

К концу этого раздела вы сможете:

• Понять важность Вундта и Джеймса в развитии психологии
• Оцените влияние Фрейда на психологию
• Понимать основные принципы гештальт-психологии
• Оцените важную роль, которую бихевиоризм сыграл в истории психологии
• Понимать основные принципы гуманизма
• Понять, как когнитивная революция вернула фокус психологии на разум

Психология — относительно молодая наука, экспериментальные корни которой уходят в XIX век, по сравнению, например, с физиологией человека, которая возникла намного раньше.Как уже упоминалось, любой, кто интересовался исследованием проблем, связанных с разумом, обычно делал это в философском контексте до XIX века. Двое мужчин, работавших в 19 веке, обычно считаются основоположниками психологии как науки и академической дисциплины, отличной от философии. Их звали Вильгельм Вундт и Уильям Джеймс. В этом разделе будет представлен обзор сдвигов в парадигмах, которые повлияли на психологию от Вундта и Джеймса до сегодняшнего дня.

ВУНДТ И СТРУКТУРАЛИЗМ

Вильгельм Вундт (1832–1920) был немецким ученым, первым, кого стали называть психологом.Его знаменитая книга под названием Принципы физиологической психологии была опубликована в 1873 году. Вундт рассматривал психологию как научное исследование сознательного опыта, и он считал, что цель психологии состоит в том, чтобы идентифицировать компоненты сознания и то, как эти компоненты объединяются, чтобы привести к нашему сознанию. опыт. Вундт использовал интроспекцию (он называл это «внутренним восприятием»), процесс, с помощью которого кто-то изучает свой собственный сознательный опыт настолько объективно, насколько это возможно, делая человеческий разум похожим на любой другой аспект природы, наблюдаемый ученым.Версия интроспекции Вундта использовала только очень специфические экспериментальные условия, в которых внешний стимул был разработан для создания научно наблюдаемого (повторяемого) опыта разума (Danziger, 1980). Первым строгим требованием было использование «обученных» или опытных наблюдателей, которые могли немедленно наблюдать и сообщать о реакции. Вторым требованием было использование повторяющихся стимулов, которые всегда вызывали у субъекта одни и те же переживания и позволяли субъекту ожидать и, таким образом, быть полностью внимательными к внутренней реакции.Эти экспериментальные требования были введены, чтобы исключить «интерпретацию» в описании внутренних переживаний и противостоять аргументу о том, что нет способа узнать, что человек точно наблюдает за своим умом или сознанием, поскольку это не может быть замечено другим человеком. . Эта попытка понять структуру или характеристики разума была известна как структурализм. Вундт основал свою психологическую лабораторию в Лейпцигском университете в 1879 году. В этой лаборатории Вундт и его студенты проводили эксперименты, например, над временем реакции.Субъект, иногда находящийся в изолированной от ученого комнате, получал такой стимул, как свет, изображение или звук. Реакция испытуемого на стимул заключалась в нажатии кнопки, и устройство фиксировало время реакции. Вундт мог измерить время реакции с точностью до одной тысячной секунды (Nicolas & Ferrand, 1999).

(a) Вильгельм Вундт считается одним из основоположников психологии. Он создал первую лабораторию психологических исследований. (b) На этой фотографии он сидит в своей лаборатории в Германии в окружении коллег-исследователей и оборудования.

Однако, несмотря на его усилия по обучению людей процессу самоанализа, этот процесс оставался в высшей степени субъективным, и между людьми было очень мало согласия. В результате структурализм потерял популярность после ухода из жизни ученика Вундта Эдварда Титченера в 1927 году (Gordon, 1995).

ДЖЕЙМС И ФУНКЦИОНАЛИЗМ

Уильям Джеймс (1842–1910) был первым американским психологом, который придерживался иной точки зрения на то, как должна действовать психология.Джеймс познакомился с дарвиновской теорией эволюции путем естественного отбора и принял ее как объяснение характеристик организма. Ключом к этой теории является идея о том, что естественный отбор приводит к появлению организмов, которые адаптируются к окружающей среде, в том числе к своему поведению. Адаптация означает, что особенность организма имеет функцию выживания и воспроизводства индивидуума, потому что она была выбрана естественным образом. По мнению Джеймса, целью психологии было изучение функции поведения в мире, и поэтому его точка зрения была известна как функционализм.Функционализм сосредоточен на том, как умственная деятельность помогает организму вписаться в окружающую его среду. Функционализм имеет второе, более тонкое значение, поскольку функционалистов больше интересовало функционирование всего разума, а не его отдельных частей, которые были в центре внимания структурализма. Как и Вундт, Джеймс считал, что интроспекция может служить одним из средств изучения умственной деятельности, но Джеймс также полагался на более объективные измерения, включая использование различных записывающих устройств и исследования конкретных продуктов умственной деятельности, анатомии и физиологии. (Гордон, 1995).

Уильям Джеймс, изображенный на автопортрете, был первым американским психологом.

ФРЕЙД И ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

Пожалуй, одной из самых влиятельных и известных фигур в истории психологии был Зигмунд Фрейд. Фрейд (1856–1939) был австрийским неврологом, которого восхищали пациенты, страдающие «истерией» и неврозом. Истерия была древним диагнозом расстройств, в первую очередь женщин с широким спектром симптомов, включая физические симптомы и эмоциональные расстройства, ни одно из которых не имело очевидной физической причины.Фрейд предположил, что многие проблемы его пациентов возникают из-за бессознательного. По мнению Фрейда, бессознательный разум был хранилищем чувств и побуждений, о которых мы не подозреваем. Таким образом, получение доступа к бессознательному имело решающее значение для успешного решения проблем пациента. Согласно Фрейду, доступ к бессознательному разуму можно было получить через анализ сновидений, путем изучения первых слов, которые приходили в голову людям, и через, казалось бы, невинные оговорки.Психоаналитическая теория фокусируется на роли бессознательного человека, а также на опыте раннего детства, и именно эта точка зрения доминировала в клинической психологии в течение нескольких десятилетий (Thorne & Henley, 2005).

(a) Зигмунд Фрейд был очень влиятельной фигурой в истории психологии. (б) Одна из его многочисленных книг, «Общее введение в психоанализ», разделяет его идеи о психоаналитической терапии; он был опубликован в 1922 году.

Идеи Фрейда оказали влияние, и вы узнаете о них больше, когда изучите развитие на протяжении жизни, личность и терапию.Например, многие терапевты твердо верят в бессознательное и влияние опыта раннего детства на остальную жизнь человека. Метод психоанализа, который предполагает, что пациент говорит о своем опыте и о себе, хотя и не был изобретен Фрейдом, определенно популяризировался им и используется до сих пор. Однако многие другие идеи Фрейда противоречивы. Дрю Вестен (1998) утверждает, что многие критические замечания в адрес идей Фрейда неуместны, поскольку они атакуют его старые идеи без учета более поздних работ.Вестен также утверждает, что критики не принимают во внимание успех широких идей, представленных или разработанных Фрейдом, таких как важность детских переживаний в мотивациях взрослых, роль бессознательных и сознательных мотиваций в управлении нашим поведением, тот факт, что мотивации могут вызывать конфликты. которые влияют на поведение, влияние мысленных представлений о себе и других при управлении нашим взаимодействием, а также на развитие личности с течением времени. Вестен определяет последующие исследования, подтверждающие все эти идеи.

Более современные версии клинического подхода Фрейда эмпирически продемонстрировали свою эффективность (Knekt et al., 2008; Shedler, 2010). Некоторые современные практики психотерапии включают изучение бессознательных аспектов личности и отношений, часто через отношения между терапевтом и клиентом. Историческое значение Фрейда и его вклад в клиническую практику заслуживают его включения в обсуждение исторических движений в психологии.

ПСИХОЛОГИЯ ВЕРТЕЙМЕРА, КОФКИ, КЁЛЕРА И ГЕШТАЛЬТА

Макс Вертхаймер (1880–1943), Курт Коффка (1886–1941) и Вольфганг Кёлер (1887–1967) были тремя немецкими психологами, иммигрировавшими в Соединенные Штаты в начале 20 века, спасаясь от нацистской Германии.Этим мужчинам приписывают ознакомление психологов в Соединенных Штатах с различными принципами гештальт. Слово гештальт примерно переводится как «целое»; Главный акцент в гештальт-психологии делается на том факте, что, хотя чувственный опыт можно разбить на отдельные части, то, как эти части соотносятся друг с другом в целом, часто является тем, на что индивидуум реагирует в восприятии. Например, песня может состоять из отдельных нот, исполняемых на разных инструментах, но настоящая природа песни ощущается в комбинациях этих нот, поскольку они образуют мелодию, ритм и гармонию.Во многих отношениях эта конкретная точка зрения прямо противоречила бы идеям структурализма Вундта (Thorne & Henley, 2005).

К сожалению, переехав в Соединенные Штаты, эти люди были вынуждены бросить большую часть своей работы и не смогли продолжить крупномасштабные исследования. Эти факторы вместе с ростом бихевиоризма (описанного ниже) в Соединенных Штатах помешали принципам гештальт-психологии иметь такое же влияние в Соединенных Штатах, как они были в их родной Германии (Thorne & Henley, 2005).Несмотря на эти проблемы, некоторые принципы гештальт все еще очень важны. Рассмотрение человеческого индивида в целом, а не суммы отдельных измеряемых частей стало важным основанием гуманистической теории в конце века. Идеи гештальта продолжали влиять на исследования ощущений и восприятия.

Структурализм, Фрейд и гештальт-психологи так или иначе были озабочены описанием и пониманием внутреннего опыта. Но другие исследователи опасались, что внутренний опыт может быть законным предметом научного исследования, и вместо этого предпочли исключительно изучать поведение, объективно наблюдаемый результат психических процессов.

ПАВЛОВ, ВАТСОН, СКИННЕР И ПОВЕДЕНИЕ

Ранние работы в области поведения проводил русский физиолог Иван Павлов (1849–1936). Павлов изучал форму обучающего поведения, называемую условным рефлексом, при которой животное или человек вырабатывали рефлекторную (бессознательную) реакцию на раздражитель и, со временем, были обусловлены вызывать реакцию на другой раздражитель, который экспериментатор ассоциировал с исходным. стимул. Рефлексом, с которым работал Павлов, было слюноотделение в ответ на присутствие пищи.Рефлекс слюноотделения можно было вызвать с помощью второго стимула, такого как определенный звук, который несколько раз подавался в связи с первоначальным пищевым стимулом. Как только реакция на второй стимул была «усвоена», пищевой стимул можно было пропустить. «Классическая обусловленность» Павлова — лишь одна из форм обучения поведению, изучаемая бихевиористами.

Джон Б. Уотсон (1878–1958) был влиятельным американским психологом, чья самая известная работа произошла в начале 20 века в Университете Джонса Хопкинса.Вундт и Джеймс были озабочены пониманием сознательного опыта, а Ватсон считал изучение сознания ошибочным. Поскольку он считал, что объективный анализ разума невозможен, Уотсон предпочитал сосредоточиться непосредственно на наблюдаемом поведении и попытаться взять это поведение под контроль. Уотсон был одним из главных сторонников смещения фокуса психологии с разума на поведение, и этот подход наблюдения и управления поведением стал известен как бихевиоризм. Основным объектом изучения бихевиористов было изученное поведение и его взаимодействие с врожденными качествами организма.Бихевиоризм обычно использовал животных в экспериментах, исходя из предположения, что то, что было изучено с использованием животных моделей, в некоторой степени может быть применено к человеческому поведению. Действительно, Толмен (1938) заявил: «Я считаю, что все, что важно в психологии (кроме… таких вопросов, как общество и слова), можно исследовать по существу посредством непрерывного экспериментального и теоретического анализа факторов, определяющих поведение крысы в ​​точке выбора. в лабиринте ».

Джон Б. Уотсон известен как отец бихевиоризма в психологии.

Бихевиоризм доминировал в экспериментальной психологии в течение нескольких десятилетий, и его влияние все еще ощущается сегодня (Thorne & Henley, 2005). Бихевиоризм в значительной степени ответственен за превращение психологии в научную дисциплину с помощью ее объективных методов и особенно экспериментирования. Кроме того, он используется в поведенческой и когнитивно-поведенческой терапии. Модификация поведения обычно используется в классных комнатах. Бихевиоризм также привел к исследованиям влияния окружающей среды на поведение человека.

Б. Ф. Скиннер (1904–1990) был американским психологом. Как и Ватсон, Скиннер был бихевиористом и сосредоточился на том, как на поведение влияют его последствия. Поэтому Скиннер говорил о поощрении и наказании как об основных факторах в поведении водителя. В рамках своего исследования Скиннер разработал камеру, которая позволила тщательно изучить принципы изменения поведения посредством подкрепления и наказания. Это устройство, известное как камера оперантного кондиционирования (или, более привычно, ящик Скиннера), остается важным ресурсом для исследователей, изучающих поведение (Thorne & Henley, 2005).

(a) Б. Ф. Скиннер известен своими исследованиями оперантной обусловленности. (б) Модифицированные версии оперантной камеры кондиционирования или бокса Скиннера до сих пор широко используются в исследовательских учреждениях. (кредит а: модификация работы «Глупого кролика» / Wikimedia Commons)

Ящик Скиннера — это камера, которая изолирует объект от внешней среды и имеет индикатор поведения, такой как рычаг или кнопка. Когда животное нажимает на кнопку или рычаг, ящик может дать положительное подкрепление поведения (например, еда), или наказание (например, шум), или условный кондиционер (например, свет), который коррелирует с любым из них. положительное подкрепление или наказание.

Сосредоточение Скиннера на позитивном и негативном подкреплении усвоенного поведения оказало длительное влияние на психологию, которое несколько ослабло со времени роста исследований в области когнитивной психологии. Несмотря на это, условное обучение все еще используется для модификации поведения человека. Две широко читаемые и противоречивые научно-популярные книги Скиннера о ценности оперантной обусловленности для создания более счастливой жизни остаются аргументами, заставляющими задуматься о его подходе (Greengrass, 2004).

Маслоу, Роджерс и гуманизм

В начале 20 века в американской психологии преобладали бихевиоризм и психоанализ.Однако некоторым психологам не нравилось, что то, что они считали ограниченными перспективами, оказало такое влияние на эту область. Они возражали против пессимизма и детерминизма (все действия, движимые бессознательным) Фрейда. Им также не нравился редукционизм или упрощающий характер бихевиоризма. Бихевиоризм также детерминирован по своей сути, поскольку считает, что человеческое поведение полностью определяется сочетанием генетики и окружающей среды. Некоторые психологи начали формировать свои собственные идеи, в которых особое внимание уделялось личному контролю, преднамеренности и истинной предрасположенности к «добру», которые важны для нашей самооценки и нашего поведения.Так возник гуманизм. Гуманизм — это точка зрения психологии, которая подчеркивает потенциал добра, присущий всем людям. Двумя наиболее известными сторонниками гуманистической психологии являются Абрахам Маслоу и Карл Роджерс (О’Хара, н.

Абрахам Маслоу (1908–1970) был американским психологом, наиболее известным тем, что предлагал иерархию человеческих потребностей в мотивации поведения. Хотя эта концепция будет обсуждаться более подробно в следующей главе, здесь будет представлен краткий обзор.Маслоу утверждал, что до тех пор, пока удовлетворяются основные потребности, необходимые для выживания (например, еда, вода, жилье), потребности более высокого уровня (например, социальные потребности) начинают мотивировать поведение. Согласно Маслоу, потребности наивысшего уровня связаны с самоактуализацией, процессом, с помощью которого мы полностью раскрываем свой потенциал. Очевидно, что акцент на положительных аспектах человеческой натуры, характерных для гуманистической точки зрения, очевиден (Thorne & Henley, 2005). Психологи-гуманисты принципиально отвергли исследовательский подход, основанный на редукционистском экспериментировании в традициях физических и биологических наук, потому что он упускал из виду «целостного» человека.Начиная с Маслоу и Роджерса, настаивали на программе гуманистических исследований. Эта программа была в основном качественной (не основанной на измерениях), но в гуманистической психологии существует ряд направлений количественных исследований, включая исследования счастья, самооценки, медитации и результатов гуманистической психотерапии (Friedman, 2008).

Карл Роджерс (1902–1987) также был американским психологом, который, как и Маслоу, подчеркивал потенциал добра, присущий всем людям.Роджерс использовал терапевтическую технику, известную как клиентоориентированная терапия, чтобы помочь своим клиентам справиться с проблемными проблемами, которые привели к их поиску психотерапии. В отличие от психоаналитического подхода, в котором терапевт играет важную роль в интерпретации того, что сознательное поведение показывает о бессознательном, клиентоцентрированная терапия предполагает, что пациент играет ведущую роль в терапевтическом сеансе. Роджерс считал, что терапевту необходимо проявить три черты, чтобы максимизировать эффективность этого конкретного подхода: безусловное позитивное отношение, искренность и сочувствие.Безусловное позитивное отношение относится к тому факту, что терапевт принимает своего клиента такими, какие они есть, независимо от того, что он или она могут сказать. При наличии этих факторов Роджерс считал, что люди более чем способны решать свои собственные проблемы и работать над ними (Thorne & Henley, 2005).

Гуманизм оказал влияние на психологию в целом. И Маслоу, и Роджерс — хорошо известные имена среди студентов, изучающих психологию (вы узнаете больше об обоих мужчинах позже в этом тексте), и их идеи повлияли на многих ученых.Более того, клиентоориентированный подход Роджерса к терапии до сих пор широко используется в психотерапевтических условиях (O’hara, n.d.)

ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Акцент бихевиоризма на объективности и сосредоточении на внешнем поведении отвлекал внимание психологов от разума на длительный период времени. Ранние работы психологов-гуманистов перенаправили внимание на отдельного человека в целом и как на сознательное и самосознающее существо. К 1950-м годам появились новые дисциплинарные перспективы в лингвистике, нейробиологии и информатике, и эти области возродили интерес к разуму как средоточию научных исследований.Эта конкретная перспектива стала известна как когнитивная революция (Miller, 2003). К 1967 году Ульрик Нейссер опубликовал первый учебник под названием Когнитивная психология , который служил основным учебником в курсах когнитивной психологии по всей стране (Thorne & Henley, 2005).

Хотя ни один человек не несет полной ответственности за начало когнитивной революции, Ноам Хомский был очень влиятельным в первые дни этого движения. Хомский (1928–), американский лингвист, был недоволен влиянием, которое бихевиоризм оказал на психологию.Он считал, что внимание психологии к поведению было недальновидным и что эта область должна была снова включить психическое функционирование в свою сферу, если она должна была внести какой-либо значимый вклад в понимание поведения (Miller, 2003).

Ноам Хомский оказал большое влияние на начало когнитивной революции. В 2010 году эта фреска в его честь была установлена ​​в Филадельфии, штат Пенсильвания. (кредит: Роберт Моран)

Европейская психология никогда не находилась под таким влиянием бихевиоризма, как американская психология; Таким образом, когнитивная революция помогла восстановить линии общения между европейскими психологами и их американскими коллегами.Кроме того, психологи начали сотрудничать с учеными в других областях, таких как антропология, лингвистика, информатика и нейробиология. Этот междисциплинарный подход часто называют когнитивными науками, и влияние и важность этой конкретной точки зрения находят отклик в современной психологии (Miller, 2003).

МУЛЬТИКУЛЬТУРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Культура оказывает важное влияние на людей и социальную психологию, однако влияние культуры на психологию недостаточно изучено.Существует риск того, что психологические теории и данные, полученные из белых, американских условий, могут быть применены к отдельным лицам и социальным группам из других культур, и это вряд ли будет правдой (Betancourt & López, 1993). Одним из недостатков кросс-культурной психологии является то, что при поиске различий в психологических атрибутах в разных культурах по-прежнему необходимо выходить за рамки простой описательной статистики (Betancourt & López, 1993). В этом смысле она осталась описательной наукой, а не наукой, стремящейся определить причину и следствие.Например, исследование характеристик лиц, обращающихся за лечением от компульсивного переедания, у латиноамериканцев, афроамериканцев и американцев европеоидной расы выявило существенные различия между группами (Franko et al., 2012). Исследование пришло к выводу, что результаты изучения какой-либо одной из групп нельзя распространить на другие группы, и тем не менее потенциальные причины различий не были измерены.

История мультикультурной психологии в Соединенных Штатах длинная.Роль афроамериканских психологов в исследовании культурных различий между афроамериканской индивидуальной и социальной психологией — лишь один из примеров. В 1920 году Сесил Самнер стал первым афроамериканцем, получившим в США докторскую степень по психологии. Самнер учредил программу получения степени по психологии в Университете Говарда, что привело к обучению нового поколения афроамериканских психологов (Black, Spence, and Omari, 2004). Большая часть работы ранних психологов-афроамериканцев (и в целом в первую половину 20-го века в области психологии в Соединенных Штатах Америки) была посвящена тестированию и, в частности, тестированию интеллекта (Black et al., 2004). Этот акцент сохраняется, особенно из-за важности тестирования для определения возможностей для детей, но другие области исследования в афроамериканских психологических исследованиях включают стиль обучения, чувство общности и принадлежности, а также спиритизм (Black et al., 2004).

Американская психологическая ассоциация имеет несколько этнических организаций профессиональных психологов, которые способствуют взаимодействию между членами. Поскольку психологи, принадлежащие к определенным этническим группам или культурам, больше всего заинтересованы в изучении психологии своих сообществ, эти организации предоставляют возможность для роста исследований влияния культуры на индивидуальную и социальную психологию.

Сводка

До времен Вундта и Джеймса вопросы о разуме рассматривались философами. Однако и Вундт, и Джеймс помогли создать психологию как отдельную научную дисциплину. Вундт был структуралистом, а это означало, что он считал, что наш когнитивный опыт лучше всего можно понять, разбив этот опыт на составные части. Он думал, что это лучше всего достигается самоанализом.

Уильям Джеймс был первым американским психологом и сторонником функционализма.Эта конкретная точка зрения сосредоточена на том, как умственная деятельность служит адаптивным ответом на окружающую среду организма. Как и Вундт, Джеймс также полагался на самоанализ; однако его исследовательский подход также включал более объективные меры.

Зигмунд Фрейд считал, что понимание бессознательного абсолютно необходимо для понимания сознательного поведения. Это было особенно верно для людей, которых он видел, которые страдали различными истериками и неврозами. Фрейд полагался на анализ сновидений, оговорки и свободные ассоциации как средства доступа к бессознательному.Психоаналитическая теория оставалась доминирующей силой в клинической психологии в течение нескольких десятилетий.

Гештальт-психология имела большое влияние в Европе. Гештальт-психология имеет целостный взгляд на человека и его опыт. Когда нацисты пришли к власти в Германии, Вертхаймер, Коффка и Келер иммигрировали в Соединенные Штаты. Хотя они оставили свои лаборатории и свои исследования позади, они все же познакомили Америку с идеями гештальта. Некоторые принципы гештальт-психологии все еще очень важны для изучения ощущений и восприятия.

Одной из самых влиятельных школ в истории психологии был бихевиоризм. Бихевиоризм был направлен на превращение психологии в объективную науку путем изучения явного поведения и недооценки важности ненаблюдаемых психических процессов. Джона Ватсона часто считают отцом бихевиоризма, и вклад Б. Ф. Скиннера в наше понимание принципов оперантной обусловленности нельзя недооценивать.

По мере того, как бихевиоризм и психоаналитическая теория охватили очень многие аспекты психологии, некоторые начали становиться неудовлетворенными психологической картиной человеческой природы.Таким образом, в психологии начало набирать силу гуманистическое движение. Гуманизм фокусируется на потенциале всех людей к добру. И Маслоу, и Роджерс оказали влияние на формирование гуманистической психологии.

В 1950-е годы психологический ландшафт начал меняться. Наука о поведении начала возвращаться к своим истокам, сфокусированным на психических процессах. Этому переходу способствовало появление нейробиологии и информатики. В конце концов, произошла когнитивная революция, и люди пришли к пониманию того, что познание имеет решающее значение для истинной оценки и понимания поведения.

Вопросы для самопроверки

Вопросы о критическом мышлении

1. Как изменился объект изучения психологии в истории этой области с XIX века?

2. Отчасти, на какой аспект психологии был реакцией бихевиористский подход к психологии?

Персональный вопрос заявки

3. Фрейд, вероятно, одна из самых известных исторических фигур в психологии.Где вы встречали ссылки на Фрейда или его идеи о роли, которую бессознательный разум играет в определении сознательного поведения?

ответы

1. Изначально психологию можно было определить как научное исследование психики или психических процессов. Со временем психология стала больше сдвигаться в сторону научного изучения поведения. Однако по мере того, как наступила когнитивная революция, психология снова стала концентрироваться на психических процессах, необходимых для понимания поведения.

2. Бихевиористы изучали объективно наблюдаемое поведение частично в ответ на психологов разума, которые изучали вещи, которые не наблюдались напрямую.

Глоссарий

бихевиоризм фокус на наблюдении и контроле за поведением

функционализм сфокусирован на том, как умственная деятельность помогает организму адаптироваться к окружающей среде

гуманизм точка зрения в психологии, которая подчеркивает потенциал добра, присущий всем людям

интроспекция процесс, с помощью которого кто-то изучает свой собственный сознательный опыт в попытке разбить его на составные части

психоаналитическая теория фокусируется на роли бессознательного в влиянии на сознательное поведение

структурализм понимание сознательного опыта через самоанализ

границ | Измерение сознания: основы научного исследования сознания

Введение

Сознание просто не из тех вещей, которые можно измерить напрямую.Что же тогда делать без измерителя сознания? Как можно продолжить поиск? Как продвигаются все эти экспериментальные исследования?

Я думаю, что ответ таков: мы попадаем туда с принципами интерпретации , с помощью которых мы интерпретируем физические системы, чтобы судить о наличии сознания. Мы могли бы назвать эти предварительные переходные принципы . Это критерии, которые мы используем при рассмотрении систем, чтобы сказать: (1) осознают ли они сейчас, и (2) какую информацию они осознают, а какую нет.

Чалмерс (1998), стр. 220

Наука, которая обращается к ментальным феноменам в своих объяснениях, предположительно привержена их причинной эффективности; для того, чтобы любое явление могло иметь объяснительную роль, его присутствие или отсутствие в данной ситуации должно иметь значение — причинная разница .

Ким (1998), стр. 31

Сознание — важная тема для философских исследований, и были разработаны тщательно продуманные мысленные эксперименты об отношениях между сознанием и физическим миром.Тем не менее, нет единого мнения о природе сознания, и можно утверждать, что наши теории не смогли продвинуться намного дальше Декарта. Чтобы выйти из этого тупика, было предложено использовать научные эксперименты для выявления корреляций между сознанием и физическим миром, при этом приостанавливая суждение о том, какая метафизическая теория сознания (если таковая имеется) верна (Hohwy, 2007). Когда у нас будет более подробная информация об отношениях между сознанием и физическим миром, можно будет разработать математические описания этих отношений, которые можно будет проверить экспериментально.Дополнительные данные о коррелятах сознания также могут помочь нам ответить на философские вопросы о сознании.

В эксперименте с коррелятами сознания мы измеряем состояние физического мира, измеряем сознание и ищем пространственно-временные структуры в физическом мире, которые возникают только тогда, когда присутствует определенное сознательное состояние. Сознание можно измерить только с помощью отчетов от первого лица, что вызывает вопросы об их точности, потенциально большой изменчивости в сознании людей и возможности того, что может существовать сознание, о котором не сообщают.Сообщения от первого лица также имеют физические эффекты, такие как движение частей тела или колебания в воздухе. Поскольку предполагаемой причиной этих сообщений является сознание, по-видимому, оно должно быть той «вещью», которая может вызвать изменения в физическом мире. Хотя это не представляет проблемы для редукционистских теорий сознания, таких как функционализм (Kim, 1998), сообщения о нефизическом сознании могут подорвать причинную закрытость физического мира. Мы, очевидно, вынуждены сделать функционализм или физикализм нашим рабочим предположением, если мы хотим измерить сознание.Это будет оспариваться многими людьми, и это приносит в жертву нейтральность теории, которая является ключевым преимуществом коррелятного подхода к сознанию. Для этой проблемы был предложен ряд решений, включая динамические системные подходы (Van de Laar, 2006), каузальную сверхдетерминацию (Bennett, 2003; Kroedel, 2008) и внутриуровневую причинность (Buckareff, 2011). Однако этот вопрос остается крайне спорным, и каждое предлагаемое решение имеет свои трудности и ограничения.

В этой статье предлагается, как эту проблему можно решить, заключив научное исследование сознания в набор допущений, объясняющих, как мы можем измерить сознание, не запутываясь в дебатах о сообщениях от первого лица и о причинных отношениях между сознанием и физическим миром. Этот подход совместим с большинством современных теорий сознания и аналогичен по замыслу доэкспериментальным мостовым принципам Чалмерса (1998), хотя и значительно отличается в деталях.

Структура предположений, представленная в этой статье, разработана для того, чтобы изолировать научное исследование сознания от философских проблем, таких как зомби, инверсия цвета и причинная связь между сознанием и физическим миром. Большинство научных исследований сознания напрямую не связаны с этими проблемами, но они представляют собой серьезную озабоченность, которая потенциально может поставить под угрозу результаты экспериментов. Маловероятно, что эти проблемы можно легко решить, но можно сделать разумный набор допущений, которые явно отвергают их.Тогда результаты науки о сознании можно считать истинными с учетом этих предположений . Например, ученые не могут доказать, что их испытуемые сообщают обо всем своем сознании, но они могут предположить, что незарегистрированное сознание отсутствует во время экспериментов с коррелятами сознания (предположение A4 — см. Раздел «Платиновые стандартные системы»). Хотя эта структура имеет важные преимущества для научного изучения сознания, она также ограничивает теории сознания, которые могут быть выдвинуты.Например, эти предположения несовместимы с предложением Зеки и Бартелса (1999) о том, что микросознания распространяются через мозг, и они предполагают, что все корреляты сознания должны быть связаны с сообщениями от первого лица.

В первой части этой статьи дается обзор научных исследований сознания и излагается ряд рабочих предположений о взаимосвязи между сознанием и нормально функционирующим мозгом взрослого человека. В следующей части предлагается интерпретация измерения сознания, которая не полагается на преждевременную приверженность функционализму или физикализму и которая не нарушает причинную замкнутость физического мира.Это имеет значение для экспериментальной работы над коррелятами сознания и приводит к разделению предлагаемых коррелятов сознания на два различных типа. Некоторые последствия этого подхода для науки о сознании обсуждаются в последней части, а полный набор определений, лемм и предположений приводится в приложении к этой статье.

Наука о сознании

В этом разделе дается обзор экспериментов с коррелятами сознания, которые измеряют сознание, измеряют физический мир и ищут пространственно-временные структуры, которые коррелируют с состояниями сознания.Необходим ряд предположений, чтобы справиться с тем фактом, что сознание мозга можно измерить только косвенно, через отчеты от первого лица, которые также могут быть созданы системами, которые обычно не считаются сознательными, такими как компьютеры. Также необходимо предположить, что сознание не может изменяться независимо от нашего измерения, что подорвало бы нашу способность изучать сознание с научной точки зрения.

Измерение сознания (C-Reports)

Полное обсуждение лучшего способа определения сознания выходит за рамки этой статьи.Рабочее определение, которое я буду использовать, состоит в том, что сознание — это поток опыта, который появляется, когда мы просыпаемся утром, и исчезает, когда мы погружаемся в глубокий сон ночью. Это может быть разный уровень интенсивности (от сонливости до повышенной тревожности) и большое разнообразие содержания. Мы не можем напрямую обнаружить сознание другого человека, поэтому для вывода о наличии сознательных состояний используются различные внешние модели поведения.

Когда я говорю: «Я в сознании», я утверждаю, что могу видеть объекты, распределенные в пространстве вокруг меня, что я могу слышать, обонять и касаться этих объектов и уделять внимание различным их аспектам.Отчет о сознательном опыте может быть озвучен, записан или выражен в виде набора ответов на вопросы да / нет — например, когда пациенты общаются, представляя, как играют в теннис или гуляют по дому с помощью сканера фМРТ (Monti et al. , 2010). Людей можно попросить субъективно оценить ясность своего визуального опыта (Ramsøy and Overgaard, 2004), а их уровень осведомленности о стимуле можно определить с помощью косвенных показателей, таких как отыгрыш после принятия решения (Persaud et al., 2007) .

Когда люди явно не сообщают о своем сознании, их все же можно считать сознательными на основе их внешнего поведения. Например, Шанахан (2010) утверждал, что повышенная гибкость перед лицом новизны и способность внутренне выполнять последовательность шагов по решению проблем являются признаком сознания, а шкала комы Глазго использует моторную реакцию, вербальную способность и способность открывать глаза. для измерения уровня сознания у пациентов (Teasdale and Jennett, 1974).Обзор некоторых различных методов измерения сознания дан Seth et al. (2008).

Я буду использовать «c-report» для обозначения любой формы внешнего поведения, которое интерпретируется как отчет об уровне и / или содержании сознания. В этой статье основное внимание будет уделено вербальному c-отчету, исходя из предположения, что аналогичные аргументы могут быть применены к любой форме поведенческого отчета о сознании. C-отчет будет интерпретироваться в самом полном смысле, так что все возможные детали сознательного опыта, о которых можно было бы сообщить, будут считаться сообщенными.

Одна из ключевых проблем c-репортажей заключается в том, что трудно получить точное подробное описание состояний сознания. Сознание изменяется несколько раз в секунду, и оно изменяется актом c-репортажа, так как же мы можем описать его, используя естественный язык, который действует на временной шкале в несколько секунд? Шанахан (2010) предположил, что эту проблему можно решить, перезагрузив наше сознание, чтобы несколько зондов могли работать в одном фиксированном состоянии (см. Раздел «Платиновые стандартные системы»).Людей также можно научить составлять более точные отчеты о своем сознании (Lutz et al., 2002), и был проведен значительный объем работы по использованию интервью, чтобы помочь людям описать свое сознательное состояние. Эти проблемы привели к спорам о том, в какой степени мы можем генерировать точные описания нашего сознания (Hurlburt and Schwitzgebel, 2007).

C-отчетов обычно преобразуются в описания состояния сознания на естественном языке. Однако естественный язык не идеален для описания сознания, потому что он зависит от контекста, неоднозначен и не может использоваться для описания опыта нечеловеческих систем (Chrisley, 1995).Также трудно понять, как описания естественного языка могут быть включены в математические теории сознания. Один из способов решения этих проблем — использовать жестко структурированный формальный язык для описания сознания (Gamez, 2006). Крисли (1995) сделал несколько предложений о том, как можно описать сознание с помощью роботизированных систем, хотя неясно, в какой степени эти предложения могут играть роль в математической теории сознания.

Измерение бессознательной информации (Uc-Reports)

Отсутствие c-отчета об уровне и / или содержании сознания обычно рассматривается как признак того, что человек находится без сознания или что определенная часть информации в мозгу бессознательна.Люди также могут сознательно сообщать о бессознательном ментальном содержании. Например, принудительное угадывание выбора используется в психологических экспериментах для измерения бессознательного ментального содержания, а визуально управляемое поведение у пациентов со слепым зрением интерпретируется как признак того, что они имеют доступ к бессознательной визуальной информации. Гальванические кожные реакции могут указывать на то, что информация обрабатывается бессознательно (Kotze and Moller, 1990), а эффекты прайминга могут использоваться для определения того, обрабатываются ли слова бессознательно — например, Merikle и Daneman (1996) воспроизводили слова пациентам под общей анестезией и обнаружили, что, когда они бодрствовали, они часто дополняли основы слов словами, которые они слышали неосознанно.

Все эти типы бессознательных сообщений будут называться «uc-сообщениями», которые представляют собой любую форму положительного или отрицательного поведенческого результата, интерпретируемого как отсутствие сознания или наличие бессознательной информации. Хотя между c-отчетами и uc-отчетами неизбежно будут серые зоны, предполагается, что существует достаточно четких примеров обоих типов, чтобы оправдать различие в этой статье.

Стандартные системы Platinum

Для научного изучения сознания нам нужно начать с физической системы, которая, как принято считать, способна к сознанию и чьи c-отчеты, как можно предположить, относятся к сознанию.Типичный подход, который используется в эмпирической работе над сознанием, — отбросить философские опасения по поводу солипсизма и зомби и сделать предположение, что человеческий мозг способен к сознанию. Это предположение можно сделать более общим, введя понятие платиновой стандартной системы, которое определяется следующим образом:

Д1 . Платиновая стандартная система — это физическая система, которая, как предполагается, всегда или частично связана с сознанием.

Под «ассоциированным» подразумевается, что сознание связано с платиновой стандартной системой, но не делается никаких заявлений о причинной связи или метафизической идентичности.Имея это определение, мы можем сделать явное предположение, что человеческий мозг является платиновой стандартной системой:

А1 . Нормально функционирующий мозг взрослого человека — это система платинового стандарта.

Под «нормально функционирующим» подразумевается, что мозг жив, что он будет сертифицирован врачом как нормально функционирующий и что он не содержит каких-либо необычных химикатов, которые могли бы повлиять на его работу. Хотя нормально функционирующий мозг взрослого человека в настоящее время является единственной системой, которая уверенно связана с сознанием, можно добавить дополнительные предположения, чтобы расширить число платиновых стандартных систем — например, утверждая, что мозг младенца, обезьяны или инопланетянина связан с сознанием.

Вторая проблема в исследовании сознания — это возможность того, что две платиновые стандартные системы в схожих состояниях могут быть связаны с радикально разными сознаниями, проявляя при этом одно и то же поведение. Например, существует классическая проблема инверсии цвета, согласно которой я могу ощущать красный цвет, когда мой мозг находится в определенном состоянии, вы можете ощущать зеленый цвет, и мы оба могли бы использовать «синий» для описания наших сознательных состояний. Можно вообразить более сложные ситуации — например, мое сознание того, что я принял ванну, можно переназначить на поведенческий выход, который управляет самолетом.Если сознание может изменяться независимо от физического мира, тогда будет невозможно систематически изучать отношения между сознанием и физическим миром.

Простой способ решить эту проблему — предположить, что сознание супервентно в физическом мире. Поскольку нас интересует только разработка прагматического подхода к науке о сознании, нет необходимости предполагать, что сознание логически или метафизически супервентно на мозг — нам просто нужно предположить, что естественные законы таковы, что сознание не может изменяться независимо от физический мир:

А2 .Сознание, связанное с системой платиновых стандартов, номологически супервентно над системой платиновых стандартов. В нашей нынешней вселенной физически идентичные платиновые стандартные системы связаны с идентичным сознанием.

c-отчеты, которые используются для измерения сознания, можно сравнивать друг с другом на предмет согласованности, но нет окончательного способа установить, соответствует ли набор c-отчетов из платиновой стандартной системы сознанию, которое связано с платиновая стандартная система.Поскольку c-отчеты — это единственный способ, с помощью которого можно измерить сознание с научной точки зрения, следует явно предположить, что c-отчеты из платиновой стандартной системы зависят от ее сознания:

А3 . Во время эксперимента с коррелятами сознания сознание, связанное с системой платинового стандарта, функционально связано с его c-отчетами о сознании.

A3 отражает идею о том, что когда мы составляем c-отчет о сознании, то, что мы говорим о сознании, имеет некоторое соответствие с сознанием, о котором сообщается c-отчет.Функциональная связь означает, что связь между сознанием и c-отчетами является отклонением от статистической независимости, а не причинной связью. A3 не определяет степень функциональной связи между сознанием и c-отчетами, которая может быть довольно низкой из-за ограничений методов c-отчетов. A3 также явно ограничивается экспериментальной работой, что оставляет открытой возможность того, что прогнозы могут быть сделаны относительно сознания в ситуациях, в которых c-репортаж не связан с сознанием.

Сравнительный эксперимент, сравнивающий состояния сознательного и бессознательного мозга, бессмыслен, если очевидно бессознательный мозг действительно находится в сознании, но не может сообщить или запомнить свое сознание. Точно так же бинокулярный эксперимент по соперничеству с сознанием бесполезен, если очевидно бессознательная информация связана с отдельным сознанием, которое отключено от систем памяти и / или отчетов. Призрачные экосистемы незарегистрированных сознаний полностью подорвут все контрастирующие эксперименты над сознанием — научные исследования могут продолжаться только при предположении, что их не существует:

А4 .Во время эксперимента с коррелятами сознания все состояния сознания, связанные с системой платинового стандарта, доступны для c-отчетов о сознании.

A4 предполагает, что все сознательные состояния в платиновой стандартной системе доступны для c-отчета, даже если они фактически не сообщаются во время эксперимента. Это позволяет использовать различные c-отчеты для получения полной картины сознания, связанной с определенным состоянием платиновой стандартной системы.Чтобы обойти проблемы ограниченной рабочей памяти, может потребоваться перевести систему в определенное состояние, запустить зонд, перезагрузить систему и применить другой зонд, пока не будут извлечены все данные о сознании.

Предположение A4 явно ограничено экспериментами с коррелятами сознания. В ходе этих экспериментов предполагается, что сознание, присутствующее в системе, может быть измерено, что является условием возможности для этого типа экспериментальной работы.Хотя феноменальное сознание и доступное «сознание» может быть концептуально диссоциированным (Block, 1995), идея о том, что неизмеримое феноменальное сознание может присутствовать во время экспериментов с коррелятами сознания, с точки зрения данной статьи, несовместима с научное изучение коррелятов сознания. A4 также несовместим с панпсихизмом, который утверждает, что очевидно бессознательные части мозга и тела связаны с недоступным сознанием.По тем же причинам A4, вероятно, несовместим с предложением Зеки и Бартельса (1999) о том, что микросознания распределены по всему мозгу. Вне экспериментов над коррелятами сознания возможно, даже вероятно, что могло быть недоступное феноменальное сознание. Информация, собранная в результате экспериментов с коррелятами сознания, может быть использована для предсказания присутствия феноменального сознания в этих ситуациях — например, ее можно использовать для предсказания сознания у пациентов с повреждениями головного мозга, младенцев или животных.

Корреляции между сознанием и физическим миром

В этой статье корреляты сознания определяются аналогично определению полных коррелятов сознания Чалмерсом (2000):

Д2 . Коррелят сознательного опыта, e ₁ , представляет собой минимальный набор одной или нескольких пространственно-временных структур в физическом мире. Этот набор присутствует, когда присутствует e ₁ , и отсутствует, когда e ₁ отсутствует.

Понятие минимального набора предназначено для исключения особенностей платиновой стандартной системы, которые обычно возникают одновременно с сознанием, но удаление которых не приведет к изменению или потере сознания. Например, корреляты сознания в мозгу могут иметь предпосылки и последствия (см. Раздел «Разделение коррелятов сознания»), которые обычно возникают одновременно с сознанием, но мозг был бы сознательным точно так же, если бы минимальный набор корреляты могут быть вызваны без этих предпосылок и последствий.Корреляты, определенные согласно D2, продолжали бы ассоциироваться с сознанием, если бы они были извлечены из мозга или реализованы в искусственной системе. Я исключил такие термины, как «необходимость» и «достаточность» из D2, потому что они могут означать, что физический мозг вызывает сознание , что не требуется для строго основанного на корреляции подхода. «Пространственно-временные структуры» — это намеренно расплывчатый термин, охватывающий все, что может быть связано с сознанием, например активность в областях мозга, нейронную синхронизацию, электромагнитные волны, квантовые события и т. Д.Минимальный набор пространственно-временных структур может быть установлен систематическими экспериментами, в которых рассматриваются все возможные комбинации возможных признаков (см. Таблицу 1). Эксперимент с коррелятами сознания показан на рисунке 1.

Таблица 1. Наглядный пример корреляций, которые могут существовать между сознательными переживаниями ( e ₁ и e ₂ ) и физической системой .

Рисунок 1.Эксперимент над коррелятами сознания . Нормально функционирующий мозг взрослого человека считается платиновой стандартной системой, связанной с сознанием (D1 и A1). Все сознательные состояния этой системы доступны для c-отчетов (A4), которые функционально связаны с ее сознательными состояниями (A3). Выявлены корреляции между пространственно-временными структурами в платиновой стандартной системе и c-отчетами о сознании.

Несмотря на то, что было проведено большое количество работ по нейронным коррелятам сознания, не было продемонстрировано, что сознание коррелирует только с активностью биологических нейронов.Возможно, что пространственно-временные структуры в других компонентах мозга, таких как гемоглобин или глия, также коррелируют с сознанием. Чтобы полностью понять отношения между сознанием и физическим миром, нам необходимо рассмотреть все возможные пространственно-временные структуры в платиновой стандартной системе, которые могут быть коррелированы с сознанием (Gamez, 2012).

Определение D2 позволяет мне более точно сформулировать предположение A2:

A2a . Сознание, связанное с системой платиновых стандартов, номологически супервентно на коррелятах сознания в системе платиновых стандартов.В нашей нынешней вселенной пространственно-временные структуры, которые коррелируют с сознательным опытом e ₁ , будут связаны с e ₁ , где бы они ни находились.

Наконец, поскольку корреляты сознания не являются статистически независимыми от сознания платиновой стандартной системы, их также можно описать как особенности платиновой стандартной системы, которые функционально связаны с ее сознательными состояниями. Такой способ описания взаимоотношений между сознанием и физическим мозгом будет играть роль в дальнейшем, поэтому формально он будет сформулирован как лемма 1:

.

Л1 .Существует функциональная связь между сознанием и коррелятами сознания.

Причинно-следственная связь и сообщения о сознании

Определения, предположения и леммы, которые были представлены до сих пор, дают нам хорошие возможности для научного изучения сознания. У нас есть набор систем, способных к сознанию, и их сознание не может изменяться независимо от физического мира. C-отчеты могут использоваться для измерения сознания, и все системное сознание доступно для c-отчетов во время эксперимента с коррелятами сознания.

В этой части статьи рассматривается вопрос о том, как измерение сознания соотносится с причинным замыканием физического мира. Раздел, посвященный эмпирической причинно-следственной связи, дает более четкое представление о физической причинности, которое используется для соотнесения разработанной к настоящему времени структуры с причинными связями в мозгу и мире. Это приводит к различию между двумя типами коррелятов сознания и проясняет, как корреляты сознания могут быть экспериментально отделены от других пространственно-временных структур мозга.

Эмпирическая причинность (E-Causation)

Причинные концепции играют важную роль в философии разума, и часто делаются утверждения о причинной закрытости физического мира и каузальной бессилии ментальных состояний. Эти вопросы можно было бы решить более эффективно, если бы у нас было более четкое представление о природе причинно-следственной связи, но это спорная тема, и общепризнанной теории не существует.

Первым шагом к лучшему пониманию причинности является проведенное Доу (2000) различие между концептуальным анализом причинности , который разъясняет, как мы понимаем и используем причинные понятия в нашей повседневной речи, и эмпирическим объяснением причинности, которое объясняет, как причинность действует в физическом мире.В основном концептуальные объяснения причинно-следственной связи включают контрфактический анализ Льюиса (1973) и условия INUS Маки (1993). Эмпирические теории сводят причинность к обмену физически сохраняемыми величинами, такими как энергия и импульс (Aronson, 1971a, b; Fair, 1979; Dowe, 2000), или связывают причинность с физическими силами (Bigelow et al., 1988; Bigelow and Pargetter , 1990).

Хотя концептуальный анализ причинности остается популярным в философии, трудно понять, как использование нами «причинности» в повседневной речи может помочь нам понять причинные взаимодействия в нейронных сетях мозга и отношения между сознанием и физическим миром.Более того, некоторые проблемы с измерением сознания связаны с причинным закрытием физического мира. Это можно точно определить с помощью эмпирического объяснения причинно-следственной связи, но менее ясно, как это можно сделать с помощью концептуального объяснения. Другие преимущества эмпирических теорий включают в себя их способность точно идентифицировать причинные события, исключать случаи очевидной причинной связи между коррелированными событиями и легко связывать причинные законы, управляющие объектами макроуровня, такими как автомобили и деревья, с микромасштабными взаимодействиями между молекулами. атомы и кварки.

Подробное обсуждение преимуществ и недостатков различных теорий эмпирической причинности выходит за рамки данной статьи, но будет легче проанализировать c-отчет сознания, имея в виду конкретную теорию. Для этой цели я буду использовать теорию эмпирической причинности Доу, которая является наиболее полно разработанным подходом с сохраняющимися величинами и имеет следующие ключевые особенности:

• Сохраняющаяся величина — это величина, управляемая законом сохранения, например масса-энергия, импульс или заряд.

• Причинный процесс — это мировая линия объекта, обладающего сохраняющейся величиной.

• Причинное взаимодействие — это пересечение мировых линий, которое включает обмен сохраняющейся величиной.

Это объяснение причинно-следственной связи будет обозначаться как е-причинно-следственная связь . Структура, разработанная в этой статье, основана на какой-то работающей теории эмпирической причинности, но она не зависит от деталей какого-либо конкретного объяснения — если теория Доу окажется проблематичной, ее можно заменить на улучшенную версию. .Если все эмпирические подходы к причинно-следственной связи окажутся неработоспособными, тогда нам, возможно, придется ограничить причинные понятия обычным языком и отказаться от попыток развить научное понимание причинной связи между сознанием и физическим миром.

Чтобы лучше понять, как электронная причинно-следственная связь может объяснить причинно-следственные связи на разных уровнях описания системы, рассмотрим пример автомобиля, движущегося по дороге со скоростью 5 м / с, который сталкивается с деревом и опрокидывает его (рис. 2А).Это наглядный пример электронного причинно-следственного взаимодействия между крупномасштабными объектами, в котором физически сохраненные количества обмениваются между автомобилем и деревом. Это макромасштабное электронно-причинное взаимодействие может быть сведено к микромасштабным электронно-причинным взаимодействиям между физическими составляющими автомобиля и дерева (рис. 2В), а эмпирический подход к причинно-следственной связи также позволяет нам различать истинное и ложное. причины того или иного события. Например, температура двигателя автомобиля — это макро-масштабное свойство физического мира, который движется с той же скоростью, что и автомобиль, и сталкивается с деревом (рис. 2С).Тем не менее, макро-свойство температуры двигателя не обменивается физически сохраняемыми величинами с деревом (игнорируя любую незначительную передачу тепла), и поэтому температура двигателя не приводит к падению дерева, хотя может вызывать другие макро-параметры. -масштабные события, например таяние льда. Подобные электронные причинно-следственные связи могут быть даны в отношении законов других макромасштабных наук, таких как геология, химия и биология.

Рис. 2. Взаимосвязь между макро- и микро-причинными электронными событиями.(A) Автомобиль, движущийся со скоростью 5 м / с, врезается в дерево, и дерево падает. Это макромасштабное электронно-причинное событие, в котором автомобиль передает энергию-импульс дереву. (B) Макромасштабное электронно-причинное взаимодействие между автомобилем и деревом может быть сведено к микромасштабному обмену энергией-импульсом между атомами в машине и дереве. (C) Температура двигателя автомобиля — это свойство макроуровня, которое движется со скоростью 5 м / с и сталкивается с деревом. Температура двигателя передает небольшое количество энергии-импульса дереву в виде тепла, но не настолько, чтобы дерево могло упасть.

В физике обычно предполагается, что количество энергии-импульса в физической вселенной является постоянным, пока система отсчета наблюдателя остается неизменной — когда часть физического мира приобретает энергию-импульс, эта энергия-импульс должна была прийти. откуда угодно в физической вселенной. Также обычно предполагается, что чистое количество электрического заряда во Вселенной сохраняется, поэтому, если часть физического мира приобретает электрический заряд, другая часть физического мира должна была потерять заряд или должно было иметь место взаимодействие, в котором равные количества положительного и отрицательного заряда были созданы или уничтожены.Аналогичные аргументы применимы к другим физически сохраняющимся величинам, что приводит к следующему предположению:

А5 . Физический мир закрыт электронной причинно-следственной связью.

Согласно A5, любое изменение в сохраняемых количествах физической системы в принципе можно проследить до набора физических электронных причин, которые привели к тому, что система в то время приобрела или потеряла эти сохраняемые количества.

Электронная причинность и сообщения о сознании

C-отчетов о сознании — это изменения в физическом мире (колебания в воздухе, отметки на бумаге, нажатия кнопок, движения конечностей и т. Д.).), которые позволяют людям получать информацию о состояниях сознания друг друга. На обыденном языке мы говорим о человеке, который сообщает о своем сознании, описывает свое сознание и так далее. Это можно наивно интерпретировать как идею о том, что сознание прямо или косвенно изменяет активность в областях мозга, контролирующих речь, вызывая колебания в гортани, которые приводят к звуковым колебаниям в воздухе (см. Рис. 3).

Рис. 3. Наивная картина того, как сознание приводит к c-отчету о сознании .Обозначения S1, C1, R1 и т. Д. Относятся к любой пространственно-временной структуре мозга, такой как активация области мозга, нейронная синхронизация, электромагнитные волны, квантовые события и т. Д. Их названия и расположение являются только иллюстративными и не предназначены для соответствия конкретным анатомическим путям или структурам. Электронно-причинная цепочка сенсорных пространственно-временных структур S1 – S3 приводит к появлению пространственно-временной структуры C1, которая коррелирует с сознанием. В этом примере содержание сознания определяется сенсорными событиями, но в принципе оно может быть независимым от S1 – S3, например, если субъект спит.Сознательное состояние — это начало электронной причинно-следственной цепи пространственно-временных структур R1 – R3, которые приводят к словесному описанию сознания.

Проблема с этой наивной картиной состоит в том, что сознание могло бы вызвать цепочку событий, ведущих к словесному сообщению, только в том случае, если бы оно могло передать физически сохраненную величину, такую ​​как энергия-импульс или заряд, нейронам в цепочке сообщений, например , если он может толкнуть их через порог и вызвать стрельбу. Если физический мир является причинно-следственным замкнутым (A5), то сохраненная величина может быть передана из сознания в область мозга, только если сознание является физическим феноменом, т.е.е., если сознание — это корреляты сознания (C1 на рисунке 3).

Хотя возможно, что некоторая версия теории идентичности или физикализма верна, было бы спорно основывать научное исследование сознания на этом предположении, что подорвало бы нашу способность собирать данные о коррелятах сознания нейтральным в теории способом. . Было бы намного лучше, если бы мы могли найти способ интерпретации измерения сознания, который не зависел бы от предположения, что физикализм или функционализм верны.

В этой статье предполагается, что сознание функционально связано с коррелятами сознания (L1), показанными как C1 на рисунке 3, и что c-отчеты содержат информацию обо всем присутствующем сознании. Единственное, что нам нужно, чтобы полностью учесть измерение сознания, — это связь между C1 и c-отчетами. Эту проблему можно решить, введя еще одно предположение, которое естественно укладывается в текущую структуру:

А6 .Корреляты сознания вызывают электронные отчеты платиновой стандартной системы о сознании.

Это говорит о том, что корреляты сознания являются первой стадией в сложной цепи электронных причинно-следственных связей, которые приводят к c-отчетам о сознании. Поскольку измерить электронную причинно-следственную связь может быть сложно, в некоторых случаях A6 может быть заменен более слабым предположением:

А6а . Корреляты сознания эффективно связаны с c-отчетами платиновой стандартной системы о сознании.

Эффективная связность может быть измерена с помощью таких алгоритмов, как энтропия передачи (Schreiber, 2000) или причинность по Грейнджеру (Granger, 1969), которые работают на предположении, что причина предшествует и увеличивает предсказуемость следствия. Однако это не всегда совпадает с электронной причинностью — например, когда неизвестный третий источник подключен к двум областям с разными задержками. Сами по себе A6 и A6a ничего не говорят о силе взаимосвязи между коррелятами сознания и c-отчетами о сознании — например, может существовать очень слабая причинно-следственная цепь, ведущая от коррелятов сознания к c-отчетам. -отчеты, которые могут быть в первую очередь вызваны бессознательными областями мозга.Предположения A6 и A6a показаны на рисунке 4.

Рисунок 4. Связь между сознанием и c-отчетами о сознании . Обозначения S1, C1, R1 и т. Д. Относятся к пространственно-временным структурам в головном мозге, таким как активация области мозга, нейронная синхронизация, электромагнитные волны, квантовые события и так далее. Их названия и расположение являются только иллюстративными и не предназначены для соответствия конкретным анатомическим путям или структурам. S1 – S3 — это бессознательные пространственно-временные структуры, которые передают информацию в C1, такие как ранние зрительные стадии, ведущие к V1 и, возможно, включая их.Коррелят сознания C1 — это пространственно-временная структура мозга, которая, как предполагается, функционально связана с состояниями сознания (L1). Это может включать сенсорные области, такие как MT / V5. Предполагается, что C1 является первым этапом в причинно-следственной цепочке пространственно-временных структур R1 – R3, которые приводят к отчету о сознании. B1 – B3 и N1 – N3 — это пространственно-временные структуры, которые прямо или косвенно связаны с C1, но не вызывают с-отчетов о сознании.

Теперь у нас есть все необходимое для измерения сознания во время эксперимента с коррелятами сознания.Во время эксперимента существует функциональная связь между сознанием и С1. Все сознание доступно для отчета (A4), и c-отчеты не нарушают причинную закрытость физического мира (A5), потому что c-отчеты о сознании являются электронной причиной C1 (A6).

Два типа коррелятов сознания

Есть надежда, что экспериментальная работа в конечном итоге определит минимальный набор пространственно-временных структур, которые являются коррелятами сознания согласно определению D1, потому что они присутствуют, когда конкретный сознательный опыт, e ₁ , присутствует и отсутствует как совокупность. когда e ₁ отсутствует.Согласно предположению A6, эти корреляты должны вызывать электронные отчеты во время экспериментов с коррелятами сознания. Тем не менее, возможно, что в мозгу есть пространственно-временные структуры, которые являются коррелятами сознания согласно D1, но не могут вызывать электронные сообщения с. Это говорит о том, что предлагаемые корреляты сознания можно разделить на два типа:

Тип A . Пространственно-временная структура, которая соответствует определению D1 и может вызывать электронные отчеты о сознании.Корреляты типа А — вероятные кандидаты в метафизические теории сознания, такие как физикализм, потому что коррелят фактически электронно вызывает c-отчет.

Тип B . Измерение физической системы, которая коррелирует с сознанием, но не существует правдоподобного механизма, с помощью которого этот коррелят мог бы вызвать электронные отчеты о сознании. Этот тип коррелятов может быть точным предсказателем сознания, но нельзя утверждать, что сознание идентично этому типу коррелятов, потому что это нарушило бы связь между сознанием и c-отчетами.Корреляты типа B можно интерпретировать как косвенные методы определения наличия коррелятов типа A.

Является ли коррелят сознания типом A или B, зависит от того, может ли коррелят и его микрофизическая редукция [см. Раздел Эмпирическая причинность (электронная причинность)] интерпретироваться как электронные вызывающие c-отчеты о сознании.

Ярким примером коррелята типа А является функциональный коррелят сознания, такой как глобальное рабочее пространство, реализованный в нейронах с импульсами.Функция макроуровня может быть сведена к паттернам активности в нейронах с импульсами, которые передают физически сохраненные количества другим нейронам с импульсами и могут вызывать электронные отчеты о сознании. Ярким примером коррелята типа B может быть образец фМРТ, который был коррелирован с сознанием. ФМРТ измеряет изменения кровотока в головном мозге, что может использоваться для определения относительных уровней активности нейронов. Хотя можно сказать, что кислород косвенно вызывает возбуждение нейрона, результаты измерения фМРТ достигают пика через несколько секунд после срабатывания нейронов, что указывает на приток крови для замены кислорода, истощенного в результате недавней активности.Поскольку сигнал фМРТ может появиться после того, как был сделан отчет о сознании, он не может быть электронной причиной c-отчетов.

Более неоднозначными примерами коррелятов типа B являются меры причинной связи, такие как причинная плотность (Seth et al., 2006) и живость (Gamez and Aleksander, 2011), которые правдоподобно соответствуют скорости обмена физически сохраняемыми величинами в пределах конкретной площадь. Однако количество причинно-следственных взаимодействий в пределах одной области не может быть отделено от причинных взаимодействий с другими областями, что предполагает, что причинная плотность и живость вряд ли способны вызывать электронные сообщения о происшествиях.Аналогичные проблемы применимы и к теории интеграции информации сознания (Тонони, 2008), поскольку неясно, как высокий уровень интеграции информации в определенной области мозга может вызывать электронные отчеты.

Выделение коррелятов сознания

В этом разделе кратко исследуется, как структура, представленная в этой статье, связана с экспериментальной работой над нейронными коррелятами сознания. Это должно отличать корреляты сознания от сенсорных и отчетных структур, которые несут информацию к коррелятам и от них.Корреляты также должны быть отделены от предпосылок и последствий, которые обычно возникают одновременно с сознанием. Все обозначения пространственно-временных структур в головном мозге (C1, S1 – S3, R1 – R3 и т. Д.) Взяты из рисунка 4.

S1 – S3 — это стадии бессознательной сенсорной обработки, такие как активность в зрительной системе вплоть до V1 включительно. Более поздние стадии сенсорной обработки, такие как MT / V5, вероятно, будут включены в коррелят сознания C1. Распространенный метод отделения S1 – S3 от C1 состоит в том, чтобы предъявить субъекту постоянный стимул, который заставляет его иметь чередующиеся сознательные переживания, о которых они сообщают, используя нажатие кнопки или подобное поведение.Предполагается, что пространственно-временные структуры в мозге, которые совпадают с сообщаемым сознанием, являются частью C1, тогда как пространственно-временные структуры, которые остаются связанными с сенсорным стимулом, считаются частью S1 – S3 (de Graaf et al., 2012). Эксперименты с бинокулярным соперничеством являются типичными примерами этого типа работы (Blake, 2001), и это также может быть выполнено с использованием бистабильных изображений, таких как куб Неккера. Второй способ отличить S1 – S3 от C1 — измерить мозг, когда субъект воспринимает объект, и сопоставить это с состоянием мозга, когда субъект представляет или запоминает тот же объект.Пространственно-временные структуры, общие для этих двух ситуаций, скорее всего, являются частью C1. Третий подход — использовать поражение или ТМС для выборочного отключения S1 – S3, чтобы установить, коррелируют ли они с состояниями сознания. Четвертый метод — предъявить субъекту замаскированные стимулы, чтобы идентифицировать части мозга, которые бессознательно обрабатывают информацию (Dehaene et al., 2001), а пятый метод — использовать тип информации, обрабатываемой в определенной области мозга. чтобы определить, является ли он частью C1.Например, Ламме (2010) предполагает, что особенности сознательно воспринимаемых объектов, такие как цвет, форма и движение, связаны вместе, тогда как этот тип привязки отсутствует в ранней зрительной системе. Мозг также содержит значительный объем информации, к которой невозможно получить доступ сознательно, например, телесно-ориентированная информация, используемая для управления моторикой (Goodale and Milner, 1992). Пространственно-временные структуры, обрабатывающие этот тип информации, вряд ли будут частью C1.

Отличить C1 от R1 – R3 потенциально проблематично, потому что информация в C1 будет появляться в разных формах по электронной причинно-следственной цепочке от C1 до R3, и поэтому измерения любой из этих пространственно-временных структур потенциально могут быть использованы для прогнозирования сознания.Другая потенциальная трудность состоит в том, что механизмы коммуникации, которые облегчают c-репортаж, можно спутать с коррелятами сознания, потому что они присутствуют, когда сознание присутствует, и потенциально отсутствуют, когда сознание отсутствует. Например, нейронная синхронизация может быть важным механизмом для любого вида отчетности (коммуникация через согласованность) и не иметь ничего общего с сознанием. Некоторого прогресса можно добиться, измеряя мозг, в то время как субъект использует разные методы для получения одного и того же c-отчета о сознании.Например, они могут словесно описать свое сознание, описать его с помощью языка жестов, написать описание, описать его после коротких и длительных задержек и так далее. Каждый из этих методов c-отчетности будет включать разные пространственно-временные структуры в мозгу, тогда как корреляты сознания должны быть одинаковыми в каждом случае. Второй подход заключается в точном измерении времени различных событий в мозгу. Ожидается, что корреляты сознания должны возникать после сенсорной цепи S1 – S3 и до R1 – R3.Третий метод заключался бы в использовании процедуры обратного отслеживания (Krichmar et al., 2005), которая начинается с выходного моторного каскада и работает обратно через мозг, чтобы определить местонахождение начала электронной причинно-следственной цепочки R1 – R3. Это должно быть остановлено непосредственно перед тем, как оно перейдет на стадии бессознательной сенсорной обработки S1 – S3.

B1 – B3 примерно соответствуют тому, что de Graaf et al. (2012) и Aru et al. (2012) описывают как предпосылки и последствия сознания, хотя в эту категорию также могут быть включены сенсорные сообщения на поздних стадиях и ранние стадии.B1 может быть механизмом, который необходим для возникновения коррелятов сознания, но на самом деле он не коррелирует с сознанием. Например, фоновый уровень активности, возможно обеспечиваемый ретикулярной активирующей системой, может потребоваться для приближения нейронов в C1 к пороговому значению, чтобы могли иметь место корреляты сознания, и было высказано предположение, что внимание может быть необходимо для сознание, но напрямую с ним не коррелирует (de Graaf et al., 2012). В некоторых случаях B1 можно было отделить, отключив его, а C1 — облегчить другим методом — например, можно было отключить ретикулярную активирующую систему и добавить химическое вещество к C1, чтобы приблизить нейроны к пороговому значению.Некоторые из методов отделения S1 – S3 от C1 также можно использовать для отделения C1 от B1 — например, B1 может содержать информацию, к которой нельзя получить доступ сознательно, что предполагает, что она не связана напрямую с сознанием.

B2 — это пространственно-временная структура, которая является следствием C1, но не связана напрямую с сознанием и не приводит к c-отчету. Например, сознательный образ может активировать бессознательные представления, или B2 может быть событием, связанным с консолидацией памяти (Aru et al., 2012). Этот тип пространственно-временной структуры относительно легко отличить от C1, потому что его отключение (поражение или TMS) не должно влиять на сознание или c-отчеты. Повторяющееся соединение между C1 и B3 затруднит выделение B3, и его можно легко ошибочно идентифицировать как источник c-отчетов. Если B3 является предпосылкой для C1, то можно применить аналогичный подход к B1, или B3 может быть отделен от C1, если он содержит бессознательную информацию. Другие стратегии отделения B1 – B3 от C1 обсуждаются de Graaf et al.(2012) и Aru et al. (2012).

N1 – N3 — это пространственно-временные структуры, которые генерируются в ходе c-отчета, но не являются электронными причинами c-отчета. Их необходимо учитывать, поскольку методы обратного отслеживания могут ошибочно идентифицировать N1 и N2 как электронные причины c-отчета, а C1 может быть эффективно связан с N1 и N3. Использование различных механизмов c-отчетности, вероятно, приведет к некоторому прогрессу в диссоциации N1 – N3 от C1, и многие из методов, которые были предложены для S1 – S3, R1 – R3 и B1 – B3, применимы к N1. –N3.

В зависимости от того, каким окажется C1, вероятно, будет несколько интерпретаций фактических коррелятов сознания. Например, если C1 оказался глобальным рабочим пространством, реализованным в нейронах, синхронизированных с частотой 40 Гц, то является ли коррелятор какой-то биологической особенностью нейронов, функцией, электромагнитными волнами, генерируемыми синхронизацией, или всем этим вместе? Более подробное обсуждение того, как разные кандидаты коррелятов могут и не могут быть разделены, дано Gamez (2012).

На практике большое количество обратной связи между областями мозга, вероятно, сделает разделение различных пространственно-временных структур, показанных на рисунке 4, чрезвычайно трудным. Различные временные масштабы, в которых обрабатываются разные типы информации, усложнят картину, а пространственное и временное разрешение наших текущих измерительных процедур совершенно неадекватно для этой задачи. В будущем оптогенетические методы могут помочь решить некоторые из этих проблем, и многие трудности можно будет понять, построив модели предложенных коррелятов сознания и исследуя, как их можно отличить от других пространственно-временных структур мозга.

Обсуждение и выводы

Эта статья выдвинула ряд предположений, которые могут объяснить нашу способность измерять сознание с помощью c-отчетов. Эта структура начинается с идеи, что c-отчеты о сознании из систем платинового стандарта функционально связаны с сознанием систем платинового стандарта. Это позволяет измерять сознание во время экспериментов с коррелятами сознания. Были введены дополнительные предположения, чтобы объяснить, как сознание может быть связано с c-отчетами, не нарушая причинную закрытость физического мира.

Человек, принимающий эту схему, может отложить философские дебаты об инверсии цвета и зомби и сосредоточиться на эмпирической работе по выявлению корреляций между сознанием и физическим миром. Их измерение сознания не будет зависеть от принятия функционализма или физикализма и не будет зависеть от причинно-следственной связи между сознанием и физическим миром. Эта структура предотвращает подрыв научных результатов о сознании из-за философских проблем: ученый, который отвергает ее, должен будет объяснить измерение сознания каким-то другим способом.

Хотя эта структура имеет много преимуществ для научной работы над сознанием, она также накладывает ограничения. Результаты о коррелятах сознания можно считать истинными только с учетом этих предположений . Хотя эта структура совместима с большинством традиционных метафизических подходов к сознанию (например, физикализмом, дуализмом и эпифеноменализмом), она несовместима с панпсихизмом и теориями типа B о коррелятах сознания.Ученые, которые принимают эту схему, должны будут избегать панпсихистских теорий и должны гарантировать, что предложенные корреляты сознания способны вызывать электронные отчеты во время экспериментов с коррелятами сознания. Теории информационной интеграции сознания особенно проблематичны, если рассматривать их в свете этих требований, поскольку они предполагают, что вся информационная интеграция связана с определенным уровнем сознания, и неясно, как информационные шаблоны могут вызывать электронные отчеты.Правдоподобность других научных теорий сознания следует оценивать относительно этих ограничений.

В этой статье предполагается, что сознание всегда потенциально доступно во время экспериментов с коррелятами сознания (A4). Как только корреляты сознания будут идентифицированы, их можно будет использовать для предсказаний о недоступном сознании в неэкспериментальных ситуациях. Пример такого типа рассуждений можно найти у Ламме (2006, 2010), который использует парадигматические случаи сообщаемого сознания, чтобы установить связь между сознанием и повторяющейся обработкой, а затем делает выводы о наличии недоступного феноменального сознания.Знания о коррелятах сознания также можно использовать для прогнозирования состояния сознания в системах, не являющихся платиновыми стандартами, таких как пациенты с повреждением мозга, младенцы, животные и искусственные системы.

Спорные эксперименты Либета (1985) показали, что осознание нашего решения действовать приходит после моторной подготовки к действию (потенциал готовности). Это предполагает, что наша сознательная воля может не быть причиной наших действий, и Вегнер (2002) утверждал, что мы делаем выводы после факта о том, вызвали ли мы конкретное действие.Эти результаты можно интерпретировать, чтобы показать, что корреляты сознания не вызывают электронных отчетов о сознании, потому что двигательные приготовления к вербальному выводу (например) будут предшествовать событиям, которые коррелируют с сознанием. Эта проблема может быть решена путем измерения относительного времени предлагаемого коррелята сознания (C1) и последовательности событий, ведущих к отчету о сознании, включая потенциал готовности (R1 – R3). Если структура, представленная в этой статье, верна, тогда должна быть возможность найти корреляты сознания, которые имеют соответствующие временные отношения; если подходящие корреляты не могут быть найдены, то структура, представленная в этой статье, должна быть отклонена как ошибочная.

Базовая иллюстрация на Рисунке 4 показывает, что входящие сенсорные данные трансформируются в коррелят сознания, который вызывает электронные сообщения о с-отчетах. Это поставят под сомнение люди, которые видят мозг как динамически взаимодействующий с миром и скептически относятся к внутренним представлениям — например, О’Реган и Ноэ (2001) и Ноэ (2009). Теоретики сенсомоторной теории также утверждали, что существует тождество между нашим сенсомоторным взаимодействием с миром и сознанием, что делает необходимым включение тела и окружающей среды в С1 и приводит к модификации предположения А1.Какой бы ни была природа C1, электронная причинно-следственная связь между C1 и R1 – R3 должна поддерживаться любой теорией сознания, которая претендует на объяснение того, как мы можем эмпирически изучить корреляции между измерениями сознания и физического мира.

Достаточно легко увидеть, как содержимое сознания, о котором сообщается, может быть вызвано физическими событиями. Например, мы можем рассказать простую историю о том, как свет определенной частоты может приводить к активации пространственно-временных структур в мозгу и как процессы обучения могут связывать их со звуками, такими как «красный» или «рожо».Это может в конечном итоге дать возможность тренированному мозгу воспроизводить звуки «Я вижу красную шляпу» или «Я знаю красную шляпу», когда он представлен в виде модели электромагнитных волн. Поскольку сознание не кажется нам особой вещью или свойством в нашей среде, и многие языки не содержат слова «сознание» (Wilkes, 1988), нет необходимости идентифицировать сенсорные стимулы, которые физический мозг мог бы научиться ассоциировать с звук «сознание». Концепцию сознания можно более правдоподобно интерпретировать как абстрактную концепцию, которая усваивается субъектами разными способами, и вполне возможно, что наука о сознании может осуществляться без субъектов, когда-либо использующих слово «сознание» в своих отчетах.

Как и предэкспериментальные связывающие принципы Чалмерса (1998), многие из предположений, изложенных в этой статье, не могут быть экспериментально проверены, потому что они являются условием возможности любой эмпирической работы над сознанием. Их можно рассматривать как предварительную попытку сдвинуть изучение сознания от предпарадигматического состояния (Metzinger, 2003) к парадигматической науке — попытка сформулировать парадигму, которая будет определять нашу нормальную научную работу над сознанием (Kuhn, 1970). .Хотя многие части этой схемы не могут быть протестированы, можно улучшить ее самосогласованность, а также то, как она соотносится с общими принципами философии науки и изучения сознания. Наука о сознании, основанная на ней, может также достичь точки, в которой она больше не будет согласованно держаться вместе, что может вынудить нас полностью отказаться от научного исследования сознания или сформулировать совершенно новый набор основополагающих принципов.

Заявление о конфликте интересов

Автор заявляет, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Эта работа была поддержана грантом Барри Купера от Фонда Джона Темплтона (ID 15619: «Разум, механизм и математика: Исследовательский проект столетия Тьюринга»). Я также хотел бы поблагодарить Анила Сета и Центр науки о сознании им. Саклера при Университете Сассекса за то, что они приняли меня в качестве научного сотрудника во время этого проекта. Я благодарен рецензентам этой статьи за их полезные комментарии.

Сноски

Список литературы

Аронсон, Дж.(1971a). Наследие юмовского анализа причинно-следственной связи. Stud. Hist. Филос. Sci . 2, 135–156. DOI: 10.1016 / 0039-3681 (71)

-8

CrossRef Полный текст

Аронсон, Дж. (1971b). О грамматике «Дела». Synthese 22, 441–430. DOI: 10.1007 / BF00413436

CrossRef Полный текст

Беннет, К. (2003). Почему проблема исключения кажется неразрешимой и как, возможно, решить ее. №№ 37, 471–497. DOI: 10.1111 / 1468-0068.00447

CrossRef Полный текст

Бигелоу, Дж., Эллис Б. и Парджеттер Р. (1988). Силы. Philos. Sci . 55, 614–630. DOI: 10.1086 / 289464

CrossRef Полный текст

Бигелоу Дж. И Парджеттер Р. (1990). Метафизика причинности. Erkenntnis 33, 89–119. DOI: 10.1007 / BF00634553

CrossRef Полный текст

Блейк, Р. (2001). Букварь о соперничестве с биноклями, включая текущие споры. Brain Mind 2, 5–38. DOI: 10.1023 / A: 1017925416289

CrossRef Полный текст

Блок, Н.(1995). О заблуждении относительно функции сознания. Behav. Brain Sci . 18, 227–247. DOI: 10.1017 / S0140525X00038188

CrossRef Полный текст

Чалмерс Д. (2000). «Что такое нейронный коррелят сознания?» В Neural Correlates of Consciousness , ed T. Metzinger (Кембридж, Массачусетс: MIT Press), 17–39.

Чалмерс, Д. Дж. (1998). «О поиске нейронных коррелятов сознания» в К науке о сознании II: Вторые дискуссии и дебаты в Тусоне, , ред.Хамерофф, А. Касняк и А. Скотт (Кембридж, Массачусетс: MIT Press), 219–229.

Крисли Р. (1995). «Серьезное отношение к воплощению: неконцептуальный контент и робототехника», в Android Epistemology , ред. К. М. Форд, К. Глимор и П. Дж. Хейс (Кембридж; Лондон: AAAI Press / MIT Press), 141–166.

Dehaene, S., Naccache, L., Cohen, L., Bihan, D. L., Mangin, J. F., Poline, J. B., et al. (2001). Церебральные механизмы маскировки слов и неосознанного прайминга повторения. Нат. Neurosci . 4, 752–758. DOI: 10.1038 / 89551

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Деннет, Д. К. (1991). Объяснение сознания . Бостон: Литтл, Браун и Ко.

Доу П. (2000). Физическая причинность . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Ярмарка, Д. (1979). Причинность и поток энергии. Erkenntnis 14, 219–250. DOI: 10.1007 / BF00174894

CrossRef Полный текст

Флориди, Л.(2008). Метод уровней абстракции. Minds Mach . 18, 303–329. DOI: 10.1007 / s11023-008-9113-7

CrossRef Полный текст

Froese, T., Gould, C., and Barrett, A. (2011). Пересмотр изнутри: комментарий к методам от первого и второго лица в науке о сознании. Найдено конструктивистов . 6, 254–269.

Гамез, Д. (2006). «Подход Xml к синтетической феноменологии», в Трудах симпозиума AISB06 по интегративным подходам к машинному сознанию , ред.Крисли, Р. Клоуз и С. Торранс (Бристоль), 128–135.

Гамез, Д. (2008). Развитие и анализ сознательных машин . Неопубликованная докторская диссертация, Университет Эссекса.

Гамез, Д. (2011). Информация и сознание. Политика этики . XIII, 215–234.

Гамез, Д. (2012). Эмпирически обоснованные утверждения о сознании в компьютерах. Внутр. J. Mach. Сознательное . 4, 421–438. DOI: 10.1142 / S1793843012400240

CrossRef Полный текст

Гамез, Д.(2014). «Сознательное ощущение, сознательное восприятие и сенсомоторные теории сознания», в Contemporary Sensorimotor Theory , ред. Дж. М. Бишоп и А. О. Мартин (Гейдельберг; Нью-Йорк, Нью-Йорк; Дордрехт; Лондон: Springer International Publishing), 159–174.

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст

Гамез, Д., и Александр, И. (2011). Точность и эффективность основанных на состоянии показателей Φ и живости интеграции информации. Сознательное. Cogn .20, 1403–1424. DOI: 10.1016 / j.concog.2011.05.016

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Гамез, Д., Фунтас, З., Фиджеланд, А. К. (2013). Аватар компьютерной игры, управляемый нейронной системой, с человеческим поведением. IEEE Trans. Comput. Intell. AI Games 5, 1–14. DOI: 10.1109 / TCIAIG.2012.2228483

CrossRef Полный текст

Хоуи, Дж. (2007). Поиск нейронных коррелятов сознания. Philos. Компас 2, 461–474.DOI: 10.1111 / j.1747-9991.2007.00086.x

CrossRef Полный текст

Херлбурт, Р. Т., и Ахтер, С. А. (2006). Описательный метод выборки опыта. Phenomenol. Cogn. Sci . 5, 271–301. DOI: 10.1075 / aicr.64

CrossRef Полный текст

Hurlburt, R. T., and Schwitzgebel, E. (2007). Описание внутреннего опыта ?: Сторонник встречает скептик . Кембридж; Лондон: MIT Press.

Ким Дж. (1998). Разум в физическом мире: очерк проблемы разума и тела и ментальной причинности .Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Кранц, Д. Х., Люс, Р. Д., Суппес, П., и Тверски, А. (2006). Основы измерения Том 1: Аддитивные и полиномиальные представления . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Dover Books.

Кричмар, Дж. Л., Нитц, Д. А., Галли, Дж. А., и Эдельман, Г. М. (2005). Характеристика функциональных путей гиппокампа в устройстве на основе мозга, поскольку оно решает задачу пространственной памяти. Proc. Natl. Акад. Sci. США . 102, 2111–2116. DOI: 10,1073 / PNAS.0409792102

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Kroedel, T. (2008). Психическая причинность как множественная причинность. Philos. Шпилька . 139, 125–143. DOI: 10.1007 / s11098-007-9106-z

CrossRef Полный текст

Кун, Т. С. (1970). Структура научных революций, 2-е изд. . Чикаго; Лондон: Издательство Чикагского университета.

Ламме, В. А. Ф. (2010). Как нейробиология изменит наш взгляд на сознание. Cogn. Neurosci . 1, 204–240. DOI: 10.1080 / 17588921003731586

CrossRef Полный текст

Льюис Д. (1973). Причинная связь. Дж. Филос . 70, 556–567. DOI: 10.2307/2025310

CrossRef Полный текст

Либет Б. (1985). Бессознательная церебральная инициатива и роль сознательной воли в произвольных действиях. Behav. Brain Sci . 6, 47–57.

Лутц, А., Лашо, Дж. П., Мартинери, Дж., И Варела, Ф. Дж. (2002). Руководство изучением динамики мозга с использованием данных от первого лица: шаблоны синхронизации коррелируют с текущими состояниями сознания во время простой визуальной задачи. Proc. Natl. Акад. Sci. США . 99, 1586–1591. DOI: 10.1073 / pnas.032658199

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Mackie, J., L. (1993). «Причины и условия», в Causation , ред. Э. Соса и М. Тули (Oxford: Oxford University Press), 33–55.

Метцингер, Т. (2000). Нейронные корреляты сознания: эмпирические и концептуальные вопросы . Кембридж, Массачусетс; Лондон: MIT Press.

Метцингер, Т.(2003). Быть никем: теория субъективности как самого себя . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Монти, М. М., Ванхауденхейз, А., Коулман, М. Р., Боли, М., Пикард, Дж. Д., Тшибанда, Л. и др. (2010). Сознательная модуляция активности мозга при расстройствах сознания. N. Engl. J. Med . 362, 579–589. DOI: 10.1056 / NEJMoa0

0

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Ноэ, А. (2004). Действие в восприятии .Кембридж, Массачусетс; Лондон: MIT Press.

Ноэ, А. (2009). Из наших голов . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Хилл и Ван.

Перл, Дж. (2000). Причинность: модели, рассуждения и выводы . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Петитменгин, К. (2006). Описание своего субъективного опыта от второго лица: метод интервью для науки о сознании. Phenomenol. Cogn. Sci . 5, 229–269. DOI: 10.1007 / s11097-006-9022-2

CrossRef Полный текст

Рамсой, Т.З., и Овергаард М. (2004). Самоанализ и подсознательное восприятие. Phenomenol. Cogn. Sci . 3, 1–23. DOI: 10.1023 / B: PHEN.0000041900.30172.e8

CrossRef Полный текст

Сандберг, К., Тиммерманс, Б., Овергаард, М., и Клиреманс, А. (2010). Измерение сознания: один показатель лучше другого? Сознательное. Cogn . 19, 1069–1078. DOI: 10.1016 / j.concog.2009.12.013

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Сет, А.К., Динес, З., Клиреманс, А., Овергаард, М., и Пессоа, Л. (2008). Измерение сознания: взаимосвязь поведенческих и нейрофизиологических подходов. Trends Cogn. Sci . 12, 314–321. DOI: 10.1016 / j.tics.2008.04.008

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Сет, А. К., Ижикевич, Э., Рик, Г. Н., и Эдельман, Г. М. (2006). Теории и меры сознания: расширенные рамки. Proc. Natl. Акад. Sci. США . 103, 10799–10804.DOI: 10.1073 / pnas.0604347103

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Шанахан, М. (2010). Воплощение и внутренняя жизнь: познание и сознание в пространстве возможных умов . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Тисдейл Г. и Дженнетт Б. (1974). Оценка комы и нарушения сознания. Практическая шкала. Ланцет 2, 81–84.

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст

Вегнер, Д.М. (2002). Иллюзия сознательной воли . Кембридж, Массачусетс; Лондон, MIT Press.

Уилкс, К. В. (1988). «___, Yìshì, Duh, Um, and сознание» в Сознание в современной науке , ред. А. Дж. Марсель и Э. Бизиах (Оксфорд: Clarendon Press), 16–41.

Уилсон, Д. Л. (1999). Взаимодействие разума и мозга и нарушение законов физики. J. Сознательное. Шпилька . 6, 185–200.

Зильберберг А., Фернандес Слезак Д., Роэльфсема П.Р., Дехайн, С., Сигман, М. (2010). Маршрутизатор мозга: модель корковой сети последовательной обработки в мозге приматов. PLoS Comput. Биол . 6: e1000765. DOI: 10.1371 / journal.pcbi.1000765

Pubmed Аннотация | Pubmed Полный текст | CrossRef Полный текст

Приложение

Определения

Д1 . Платиновая стандартная система — это физическая система, которая, как предполагается, всегда или частично связана с сознанием.

Д2 .Коррелят сознательного опыта, e ₁ , представляет собой минимальный набор одной или нескольких пространственно-временных структур в физическом мире. Этот набор присутствует, когда присутствует e ₁ , и отсутствует, когда e ₁ отсутствует.

Допущения

А1 . Нормально функционирующий мозг взрослого человека — это система платинового стандарта.

А2 . Сознание, связанное с системой платиновых стандартов, номологически супервентно над системой платиновых стандартов.В нашей нынешней вселенной физически идентичные платиновые стандартные системы связаны с идентичным сознанием.

A2a . Сознание, связанное с системой платиновых стандартов, номологически супервентно на коррелятах сознания в системе платиновых стандартов. В нашей нынешней вселенной пространственно-временные структуры, которые коррелируют с сознательным опытом e ₁ , будут связаны с e ₁ , где бы они ни находились.

А3 . Во время эксперимента с коррелятами сознания сознание, связанное с системой платинового стандарта, функционально связано с его c-отчетами о сознании.

А4 . Во время эксперимента с коррелятами сознания все состояния сознания, связанные с системой платинового стандарта, доступны для c-отчетов о сознании.

А5 . Физический мир закрыт электронной причинно-следственной связью.

А6 .Корреляты сознания вызывают электронные отчеты платиновой стандартной системы о сознании.

А6а . Корреляты сознания эффективно связаны с c-отчетами платиновой стандартной системы о сознании.

Леммы

Л1 . Существует функциональная связь между сознанием и коррелятами сознания.

Теория Фрейда и сознание: концептуальный анализ **

Mens Sana Monogr.2011 январь-декабрь; 9 (1): 210–217.

, M.D., D.P.M., D.P.C., D.H.A., MBA (развитие человеческих ресурсов), M.Sc. (Психотерапия и консультирование). ^*

Avinash De Sousa

^* Консультант-психиатр и психотерапевт, Мумбаи, Индия.

^* Консультант-психиатр и психотерапевт, Мумбаи, Индия.

Адресная корреспонденция: доктору Авинашу Де Соуза, Кармель, 18, проспект Святого Франциска, колония Уиллингдон, Off S.V. Road, Santacruz (запад), Мумбаи — 400 054, Индия Электронная почта: ku.oc.oohay@999sedhsaniva

Получено 4 ноября 2009 г .; Пересмотрено 16 декабря 2010 г .; Принято 17 декабря 2010 г.

Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License, которая разрешает неограниченное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии правильного цитирования оригинальной работы.

Эта статья цитируется в других статьях в PMC.

Abstract

Цель данной статьи — по-новому взглянуть на психоаналитическую теорию Фрейда с современной точки зрения.Фрейдистская психология — это наука, основанная на бессознательном (ид) и сознательном (эго). Различные аспекты фрейдистского мышления рассматриваются с современной точки зрения, и проецируется актуальность психоаналитической теории сознания. Могут ли психоанализ и бессознательное чему-то научить нас о сознании? Подходя к Фрейду с исторической, психоаналитической, антропологической и социологической точек зрения, нам нужно посмотреть, как теория Фрейда может способствовать лучшему пониманию сознания.Нам также необходимо рассмотреть психоаналитическую психотерапию и ее вклад в лучшее понимание дуализма тела и разума и сознания в целом. Психология эго рассматривается в современном контексте и синтезируется с различными психологическими исследованиями, чтобы дать нам лучшее понимание сознания.

Ключевые слова: Сознание , Эго-психология , Фрейд , Психоанализ

Введение

«Если он часто ошибался, а временами абсурдно, то для нас он уже не человек, а просто человек. весь климат мнений, под которым мы ведем разные жизни… »

( W.Х. Оден, Памяти Зигмунда Фрейда) (Оден и Мендельсон, 1991, )

Несмотря на искаженное понимание фрейдистских взглядов и несмотря на периодические волны критики Фрейда, оценка Одена остается в основном верной. Влияние Фрейда остается огромным и всепроникающим. Он дал нам новый и мощный способ размышлять и исследовать человеческие мысли, действия и взаимодействия. Он часто понимал диапазоны, которыми пренебрегали или неправильно понимали. Хотя кто-то может захотеть отвергнуть или поспорить с некоторыми фрейдистскими интерпретациями и теориями, его труды и идеи слишком убедительны, чтобы просто отвернуться.У Фрейда еще есть чему поучиться (Neu, 1991). Многое предстоит узнать по вопросам современной философии разума, моральной и социальной теории. Не менее важны особые характеристики бессознательных состояний, включая их отношения к состояниям, описываемым современной психологией, и актуальность фрейдистского бессознательного для вопросов, касающихся разделенного или множественного «я». В этой статье рассматривается связь между теорией / концепциями Фрейда и современной концептуализацией сознания.

Актуально ли фрейдистское бессознательное в свете современного сознания?

Психоанализ рассматривал все ментальное существо в первую очередь бессознательным, и, таким образом, для них сознание могло присутствовать или отсутствовать. Это, конечно, вызвало отрицание со стороны философов, для которых сознание и ментальное были идентичны, и они никогда не могли представить себе абсурд, такой как бессознательное ментальное состояние. Причины веры в существование бессознательного, конечно, эмпирические, но вопрос о том, что наиболее фундаментально отличает фрейдистское бессознательное, является концептуальным.Очень важно понимать природу бессознательного в широких холистических терминах, а не в мельчайших деталях, которые дал Фрейд, а также необходимо следить за согласованностью такой концепции, чтобы понять наше сегодняшнее понимание сознания (Freud, 1912; Ricoeur). , 1970).

Квалифицированная специализация сознания, которая может быть обнаружена в обычных мыслях о разуме, обеспечивает источник мотивации, свободный от концептуальной путаницы. Анализ того, что значит быть в сознании, имеет еще одно значение для концепции бессознательного мышления.Если предположить, что все психические состояния являются сознательными, мы будем крайне скептически относиться к теории Фрейда и предложенной им топографической модели психики (Laplanche and Pontalis, 1983). Например, такие ментальные состояния, как убеждения и ценности, не существуют исключительно благодаря находящемуся в них сознанию. Понятие бессознательного менталитета Фрейда достигается путем выделения различий между ментальными состояниями и сознания и объединения его с топографической моделью, в которой все психологические места рассматриваются как существующие независимо от их членов в любой данный момент (Freud, 1915; Freud, 1937). ).

В книге Уильяма Джеймса Принципы психологии (Джеймс, 1890) концепция бессознательного мышления рассматривается с точки зрения его роли как необходимого сопутствующего элемента того, что Джеймс называет теориями вещества разума, под которыми он подразумевает теории, относящиеся к психическим состояниям. как соединения, поддающиеся эмпирическому анализу.

Теперь было бы полезно более точно изложить различные концепции психоаналитической концепции бессознательного в терминах последовательных степеней независимости от концепции сознания.

Бессознательное состояние может полностью состоять из идей, которые ранее были сознательными и были вытеснены. Это соответствовало бы локенианскому условию ментальности, то есть в уме не может быть ничего, чего раньше не было в сознании (Ricoeur, 1970).

Бессознательное может восприниматься как полностью состоящее из или, по крайней мере, как включающее некоторые идеи, которые изначально не были сознательными, но которые могли стать сознательными (Sears, 1943).

Последняя из этих концепций соответствует бессознательному, как описано в трудах Мелани Кляйн и Уилфреда Биона (Бион, 1984; Драйден, 2004), но также, скорее всего, принадлежит Фрейду.Доказательство тому же исходит из явных заявлений Фрейда о том, что понятие бессознательного шире, чем понятие вытесненного, а также состоит из филогенетического наследия и первичных фантазий (Freud, 1938).

Теперь необходимо ответить на другой вопрос. Было высказано предположение, что положительное основание для веры в существование бессознательного может исходить, и на самом деле оно исходит из представления о том, что бессознательное необходимо, поскольку данные о сознании имеют очень большое количество пробелов (Freud, 1915).Сознанию свойственно особое единство, из-за которого оно не терпит никаких разрывов. Мы могли интерпретировать идею Фрейда с точки зрения пробелов в самообъяснении. Эти пробелы как таковые являются полностью психологическими по своей природе, и они возникают в тех местах, где мы обычно ожидаем, что будет доступно преднамеренное психологическое объяснение, и, таким образом, они стоят отдельно от других чисто номинальных пробелов в обычном психологическом объяснении (например, невозможность объясняя, как это обычно что-то запоминается).

Фрейд в своей топографической модели никогда не рассматривал разум, который должен состоять из ряда агентств или систем, а скорее это были термины, использованные особым образом, и это еще одна загадка относительно того, что именно Фрейд хотел от них. означать (Фрейд, 1923). Сознание и бессознательное не являются враждебными свойствами, и они не антагонистичны друг другу по своей сути. Конфликт между ними возникает не из-за их статуса, а из-за особого характера содержимого бессознательного и их последующей связи с вытеснением (Wollheim, 1973).

Многие вопросы остаются без ответа, но уместно заключить, что и сознание, и бессознательное представляют собой совокупность состояний с репрезентативным содержанием, отличающимися особыми чертами, которые не следует рассматривать как пропозициональные установки, характерно наделенные феноменологией, но приписываемые в духе чистой чистоты. простой психологический реализм (Archard, 1984).

Взаимоотношения между теорией Фрейда и когнитивной психологией применительно к сознанию

Хотя прошло более века с тех пор, как Фрейд впервые предложил свою теорию, между теорией Фрейда и ее связями с непсихоаналитической академической психологией почти не проводилось сравнения.Выбор когнитивной психологии в этой дискуссии проистекает из того факта, что когнитивная теория и когнитивная психология имеют основу почти во всех аспектах современной психологии. Хотя когнитивная психология объяснила многие области, неизвестные нам 50 лет назад, следует признать, что ни один другой теоретик никогда не создавал концептуальные и метатеоретические рамки, как это сделал Фрейд, для понимания психологических вопросов. До сих пор ни одна теория не предлагала теории, концептуально превосходящей теорию Фрейда (Reiser, 1984).

Фрейд свел роль сознания к роли эпистемологического инструмента, позволяющего узнать об определенных областях психического состояния человека, устранив все онтологические последствия. Доказательства, доступные в его время, предполагали, что некоторые психические состояния могут существовать вне осознания. Таким образом, Фрейду пришлось отвергнуть принцип, согласно которому все психические состояния сознательны (онтологические), но он сохранил принцип, согласно которому все сознательные состояния доступны для осознания (эпистемологические). Понижение роли сознания до чисто эпистемологической роли ведет к серьезной неудаче как со стороны Фрейда, так и со стороны других теоретиков.При преобразовании психологии из науки о сознании в науку о ментальных репрезентациях произошел рост теоретической силы, но произошла потеря чего-то очень ценного. На самом деле психологи могут избегать проблемы, которая делала ментальную сферу столь загадочной, прежде всего проблемы сознания, и тем самым игнорировать тайну, лежащую в основе природы смысла и разума (Grunbaum, 1984; Holt, 1989 ; Рот, 1998).

Термин «сознание» относится к непреложному и незаменимому явлению, независимо от названия.Такие термины, как осведомленность, рефлексивная осведомленность, феноменальная осведомленность и феноменальная репрезентация, использовались для обозначения одного и того же. Осведомленность используется для обозначения того, что мы имеем в виду, когда в данный момент осознаем что-то, но также относится к скрытому знанию чего-либо. Термин «сознательный», если он не обременен дополнительным значением, может означать то, что непосредственно, субъективно и интроспективно дается в опыте. Таким образом, мы можем осознавать рациональную абстрактную идею, навязчивую озабоченность или даже галлюцинацию.Мы сознательны в психозах, диссоциативных состояниях, в состоянии опьянения и так далее. Но каждый из них представляет собой совершенно иную ментальную организацию переживаний, подчиняющуюся разным принципам организации и существующую на разных уровнях категоризации и абстракции (Kihlstrom, 1987).

Теперь мы рассмотрим путаницу, терминологическую и концептуальную, которая преследовала фрейдистскую мысль, а также современную когнитивную психологию. Фрейд всегда боролся с тем, что было названо прилагательным и содержательным использованием термина «сознательный».Это просто означает, что термин «сознательная идея» обозначает идею, которая прямо, субъективно дана и может быть подвергнута интроспекции, хотя это и не обязательно. Опыт может быть осознанным в различных состояниях, например, в состоянии бодрствования при бодрствовании, состоянии сна, психотическом состоянии и так далее. Лучше называть перечисленные выше состояния психологическими, а не разными состояниями сознания. Переживание сознания может быть разным в каждом состоянии, но сознание как субъективное, интроспективное данное состояние неделимо независимо от состояния сознания.Но принципы организации, уровни категоризации и абстракции, влияющие или производящие опыт, могут быть разными.

Когнитивная психология не застрахована от сбивающих с толку и неоднозначных употреблений терминов «сознание» и «сознание». Если сознание может проявляться в различных психологических состояниях независимо от принципов организации, какой цели служит сознание и какие тогда должны быть особые условия, необходимые для возникновения сознания? Какую роль должно играть сознание в нашей жизни, помимо действия различных принципов организации и уровней абстракции?

Фрейд наделил сознание качеством и способностью преобразовывать опытную деятельность в бессознательные состояния, подобно тому, как различные формы энергии меняются местами в физике.Это также может играть роль в подавлении и ограничении осознания определенных мыслей. Это также служило цели преобразования количества бессознательного возбуждения в качественные переживания удовольствия и неудовольствия (Freud, 1900; Hartmann, 1964).

Выводы [см. Также]

Являются ли психоаналитические и когнитивно-научные взгляды на сознание братскими или однояйцевыми близнецами, мы не знаем, но они определенно были воспитаны отдельно друг от друга. Психоаналитический близнец воспитывался в консультационной комнате, подвергаясь первичным сценам, интрапсихическому конфликту и рискованным импровизациям клинической работы, тогда как когнитивный близнец воспитывался в научной лаборатории, где преобладали спокойствие и порядок.Нет сомнений в том, что когнитивные и психоаналитические взгляды различны и происходят из разных традиций (Shervin and Dickman, 1980). Когнитивная наука фокусируется на мотивах, аффектах и ​​конфликтах, тогда как психоанализ сосредотачивается на конфликтах и ​​лежащих в их основе психологических процессах. На самом деле между этими двумя радикально разными взглядами существует совпадение, но с целостной точки зрения. У них есть сходство в природе решаемых ими проблем, хотя на первый взгляд кажется, что они далеки друг от друга.

Новые разработки в области когнитивной науки, касающиеся уровней категоризации и организации, будут иметь огромное значение для изучения иерархических отношений между бессознательным и сознательным опытом. Пропасть между кабинетом и научной лабораторией может скоро сузиться. Сейчас мы находимся на стадии, когда мы должны расширять и углублять научные исследования сознания и сознательных состояний, чего никогда раньше не делали. Нам нужно применить свое воображение и добрую волю, оставаясь при этом открытыми и гибкими.

Забери домой сообщение

Теория Фрейда требует нового взгляда. Хотя некоторые считают его устаревшим, он может многое предложить современным теориям сознания. Понимание теории Фрейда актуально для современных концепций сознания в когнитивной нейробиологии. Сознание и бессознательное являются как независимыми, так и взаимозависимыми явлениями, и их изучение позволит по-другому взглянуть на эволюцию сознательных явлений.

Сноски

Конфликт интересов

Не заявлено

Декларация

Это означает, что это моя оригинальная неопубликованная работа и не была отправлена ​​для публикации в другом месте.

ЦИТАТА: Де Соуза А. (2011), Фрейдистская теория и сознание: концептуальный анализ. В: Мозг, разум и сознание: международная, междисциплинарная перспектива (А.Р. Сингх и С.А. Сингх ред.), MSM , 9 (1), p210-217.

Вопросы, которые поднимает эта статья

1. Актуален ли фрейдизм сегодня или с ним нужно покончить?

2. Играет ли фрейдистская теория роль в объяснении нашей современной концепции сознания?

3. Относится ли фрейдистское понятие «сознание» по крайней мере концептуально к понятию «сознание» в когнитивной психологии?

4. Имеют ли части теории Фрейда сходство с современной когнитивной психологией и ее теориями?

5. Следует ли качественное исследование фрейдистских концепций проводить в свете современных теорий сознания?

6. Следует ли использовать современные методы нейровизуализации и нейробиологии в свете новых данных для проверки фрейдистских моделей сознательных явлений?

Об авторе

Авинаш Де Соуза — психиатр-консультант и психотерапевт с частной практикой в ​​Мумбаи.Он заядлый читатель и имеет более 40 публикаций в национальных и международных журналах. Его основные интересы — алкогольная зависимость, детская и подростковая психиатрия, умственная отсталость, аутизм и нарушения развития. Он также является академическим директором Института психотерапевтического обучения и менеджмента в Мумбаи. Он преподает психиатрию, детскую психологию и психотерапию в более чем 18 учебных заведениях в качестве приглашенного преподавателя.

Ссылки

1. Арчард Д. Сознание и бессознательное .ЛаСалле, Иллинойс: Издатели открытого суда; 1984. [Google Scholar] 2. Оден В. Мендельсон Э. Собрание стихов. Великобритания: старинные книги; 1991. [Google Scholar] 3. Бион В. Элементы психоанализа . Великобритания: Карнак Букс; 1984. [Google Scholar] 4. Драйден В. Мелани Кляйн . Великобритания: Sage Publications; 2004. [Google Scholar] 5. Фрейд С. В: Толкование снов . Джеймс Стрейчи, переводчик. Лондон: Hogarth Press; 1900. Стандартное издание. [Google Scholar] 6.Фрейд С. В: Тотем и табу . Джеймс Стрейчи, переводчик. Лондон: Hogarth Press; 1912. Стандартное издание. [Google Scholar] 7. Фрейд С. В: Бессознательное . Джеймс Стрейчи, переводчик. Лондон: Hogarth Press; 1915. Стандартное издание. [Google Scholar] 8. Фрейд С. В: Эго и идентификатор . Джеймс Стрейчи, переводчик. Лондон: Hogarth Press; 1923. Стандартное издание. [Google Scholar] 9. Фрейд С. В: Анализ конечного и бесконечного . Джеймс Стрейчи, переводчик.Лондон: Hogarth Press; 1937. Стандартное издание. [Google Scholar] 10. Фрейд С. В: Очерк психоанализа . Джеймс Стрейчи, переводчик. Лондон: Hogarth Press; 1938. Стандартное издание. [Google Scholar] 11. Грюнбаум А. Основы психоанализа: философская критика . Беркли: Калифорнийский университет Press; 1984. [Google Scholar] 12. Хартманн Х. Очерки психологии эго: избранные проблемы психоаналитической теории . Мэдисон, Коннектикут: Пресса международных университетов; 1964 г.[Google Scholar] 13. Холт Р.Р. Переоценка Фрейда: новый взгляд на психоаналитическую теорию . Нью-Йорк: Гилфорд Пресс; 1989. [Google Scholar] 14. Джеймс У. Принципы психологии. Нью-Йорк: Dover Press; 1890. [Google Scholar] 15. Кильстром Дж. Ф. Понталис Дж. Б. Когнитивное бессознательное. Наука . 1987: 1445–1452. [PubMed] [Google Scholar] 16. Лапланш Дж. Понталис Дж. Б. Язык психоанализа . Лондон: Hogarth Press; 1983. [Google Scholar] 17.Ной Дж. Кембриджский компаньон Фрейда . Эдинбург: издательство Кембриджского университета; 1991. [Google Scholar] 18. Райзер М. Разум, мозг и тело: к сближению психоанализа и нейробиологии . Нью-Йорк: основные книги; 1984. [Google Scholar] 19. Рикер П. Фрейд и философия: эссе по интерпретации, Нью-Хейвен . Conn: издательство Йельского университета; 1970. [Google Scholar] 20. Рот М.С. Фрейд: конфликт и культура . Нью-Йорк: Рэндом Хаус; 1998 г.[Google Scholar] 21. Sears R.R. Обзор объективных исследований психоаналитических концепций, Бюллетень Совета по исследованиям в области социальных наук . 1943. № 52. [Google Scholar] 22. Шервин Х. Дикман С. Психологическое бессознательное: необходимое предположение для всей психологической теории. Американский психолог . 1980; 35: 421–434. [Google Scholar] 23. Воллхейм Р. Фрейд: Сборник критических эссе . Гарден-Сити, Нью-Йорк: двойной день; 1973. [Google Scholar]

Секция сознания и экспериментальной психологии: ресурсы

Баарс, Б., Бэнкс, Уильям П., Ньюман, Джеймс Б. [Редакторы] (2003), Основные источники в научном исследовании сознания, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Бейн, Т. (2010), Единство сознания, Нью-Йорк: Oxford University Press

Bayne, T., Cleeremans, A. & Wilken, P. [Eds.] (2009), Oxford Companion to Consciousness, Oxford: Oxford University Press

Блэкмор, С., Троскянко, Э. (2018), Сознание: Введение, Третье издание, Лондон: Рутледж

Cardeña, E., Линн, С. Дж., Криппнер, С. [ред.] (2014), Разновидности аномального опыта: изучение научных данных, второе издание, Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация

Cardeña, E., Winkelman, M. [Eds.] (2011), Altering Consciousness: Multidisciplinary Perspectives, Санта-Барбара, Калифорния: Praeger

Чалмерс, Д.Дж. (1996), К теории сознания, Оксфорд: Oxford University Press

Фланаган, О.Дж., Блок, Н., и Гузельдере, Г. [ред.] (1997), Природа сознания, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Фрит, К.(2007), Создание разума: как мозг создает наш ментальный мир, Оксфорд: Blackwell

Гигеренцер, Г., (2007), Внутренние чувства: Разум бессознательного, Нью-Йорк: Пингвин викингов

Грей, Дж. (2004), Сознание: решение трудной проблемы, Оксфорд: Oxford University Press,

Гринфилд, С. (1995), Путешествие к центру разума, Хэмпшир: W.H.Freeman & Co Ltd

Хассин, Р. Р., Улеман, Дж. С., и Барг, Дж. А. [ред.] (2005), Новое бессознательное, Нью-Йорк: Oxford University Press

Генри, Дж.[Ред.] (2006), Парапсихология: исследование исключительного опыта. Нью-Йорк: Рутледж

Hurlburt, R.T. и Швицгебель, Э., (2007), Описание внутреннего опыта? Сторонник встречается со скептиком, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Hurley, S.L. (1998), Сознание в действии, Кембридж, Массачусетс: издательство Гарвардского университета

Хант, Х. (1995), О природе сознания, Нью-Хейвен: издательство Йельского университета

Lycan, W. (1996), Сознание и опыт, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Пальери, Ф.[Ред.] (2012), Сознание во взаимодействии: роль природного и социального контекста в формировании сознания, Амстердам: Джон Бенджаминс

Пикеринг, Дж. [Ред.] (1997), Авторитет опыта: Очерки буддизма и психологии, Исследования Керзона по древней философии, Лондон: Рутледж / Керзон

Покет, С., Бэнкс, У. и Галлахер, С. [Редакторы] (2006), Причина ли сознание в поведении?, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Сондерс, Г. (2014), Акты сознания: точка зрения социальной психологии, Кембридж: Издательство Кембриджского университета

Шнайдер, С.И Велманс, М. [ред.] (2017), Blackwell Companion to Consciousness Second Edition, Chichester: Wiley-Blackwell

Schwitzgebel, E. (2011), Perplexities of Consciousness, Cambridge, MA: MIT Press

Шанахан, М. (2010), Воплощение и внутренняя жизнь: познание и сознание в пространстве возможных умов, Оксфорд: Oxford University Press

Шустерман, Р. (2012), Думая телом, Кембридж: Издательство Кембриджского университета

Смит, В. и Йокич, А.[Ред.] (2003), Оксфорд: Clarendon Press

Томпсон, Э. (2007), Разум в жизни: биология, феноменология и науки о разуме, Кембридж: Belknap Press

Тай, М. (1995), Десять проблем сознания: репрезентативная теория феноменального разума, Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Тай, М. (2009), «Возвращение к сознанию: материализм без феноменальных концепций», Кембридж, Массачусетс: MIT Press

Велманс, М. (2009), Понимание сознания, второе издание, Лондон: Routledge / Psychology Press / Taylor & Francis

Велманс, М.(2017), На пути к более глубокому пониманию сознания: Избранные работы Макса Велманса, Серия Всемирной библиотеки психологов. Абингдон, Оксон: Рутледж

Велманс, М. [Ред.] (2018), Сознание (Критические концепции в психологии), серия основных работ (4 тома), Лондон: Рутледж

Уилсон, Т.

Weiskrantz, L. & Davies, M. [Eds.] (2008), Frontiers of Consciousness: Chichele Lectures, Oxford: Oxford University Press

Зелазо, П.D., Moscovitch, M., & Thompson, E. [Eds.] (2007), Кембриджский справочник по сознанию, Кембридж: Cambridge University Press

Земан, А. (2003), Сознание: Руководство пользователя, Адам Земан, Нью-Хейвен: издательство Йельского университета

как новый взгляд на сознание может помочь нам понять самих себя

Ученые давно пытались понять человеческое сознание — субъективную «массу» мыслей и ощущений внутри нашего разума.Раньше существовало предположение, что сознание создается нашим мозгом, и чтобы понять его, нам просто нужно выяснить, как работает мозг.

Но это предположение вызывает вопросы. Помимо того факта, что десятилетия исследований и теоретизирования не пролили сколько-нибудь значительного света на эту проблему, существуют некоторые странные несоответствия между сознанием и активностью мозга.

Например, как указал нейробиолог Джулио Тонони, клетки мозга в некоторых состояниях бессознательного (например, в глубоком сне) срабатывают почти столько же, сколько и в состоянии бодрствования.В некоторых частях мозга вы можете идентифицировать нейроны, связанные с сознательным опытом, в то время как другие нейроны, похоже, не имеют на него никакого влияния. Бывают также случаи очень низкого уровня мозговой активности (например, во время некоторых околосмертных переживаний и комы), когда сознание может не только продолжаться, но даже становиться более интенсивным.

Если вы держите в руке человеческий мозг, вы обнаружите, что это влажный комок серого вещества, немного похожий на замазку, весом около 1,3 кг. Как это возможно, что этот серый мокрый материал может дать начало богатству и глубине вашего сознательного опыта? Это известно как «трудная проблема» сознания.

В результате многие выдающиеся философы (такие как Дэвид Чалмерс и Томас Нагель) и ученые, такие как Кристоф Кох и Тонони, отвергли идею о том, что сознание непосредственно создается процессами мозга. Они обратились к альтернативной точке зрения, согласно которой на самом деле это фундаментальное качество Вселенной.

Это может показаться неправдоподобным, но подумайте о других «фундаментальных принципах» Вселенной, которые мы принимаем как должное, таких как гравитация и масса. Сознание имело бы такой же статус.

Основные пояснения

Одна из причин, по которой я поддерживаю этот подход, заключается в том, что идея сознания как фундаментального качества предлагает элегантные решения многих проблем, которые трудно объяснить с помощью стандартной научной модели.

Во-первых, он может объяснить отношения между мозгом и сознанием. Мозг не производит сознание, но действует как своего рода приемник, который «улавливает» фундаментальное сознание, окружающее нас, и «передает» его в наше собственное существо.

Поскольку человеческий мозг настолько сложен и сложен, он способен принимать и передавать сознание очень интенсивным и сложным образом, так что мы (вероятно) более интенсивно и широко сознательны, чем большинство других животных.

Один из аргументов в пользу предположения, что мозг производит сознание, состоит в том, что если мозг поврежден, сознание нарушается или изменяется. Однако это не отменяет идею о том, что мозг может быть приемником и передатчиком сознания.Радио не воспроизводит музыку, которая проходит через него, но если оно повреждено, его способность передавать музыку будет нарушена.

Загадку альтруизма тоже можно объяснить. Если, как считают многие ученые, люди — это просто генетические машины, озабоченные только выживанием и размножением наших генов, тогда альтруизм трудно объяснить.

Для нас имеет смысл проявлять альтруизм по отношению к людям, которые близки нам генетически, но не столько к незнакомцам или представителям других видов.В последних случаях, с традиционной точки зрения, для нас должна быть какая-то польза, даже если мы не осознаем этого.

Возможно, доброта заставляет нас чувствовать себя хорошо, производит впечатление на других или побуждает людей быть добрыми к нам в ответ.

Но эти объяснения кажутся неспособными объяснить весь диапазон и глубину человеческого альтруизма. Если мы в корне эгоистичны, почему мы должны рисковать своей жизнью ради других? Альтруизм часто бывает мгновенным и спонтанным, особенно в кризисных ситуациях, как если бы он был глубоко инстинктивным.

Однако с «духовной» точки зрения (которая рассматривает сознание как фундаментальную основу) альтруизм легко объяснить. Это связано с сочувствием.

Общее фундаментальное сознание человека означает, что мы можем ощущать страдания других и отвечать альтруистическими действиями. Поскольку мы разделяем фундаментальное сознание с другими видами, мы можем испытывать сочувствие к ним и вести себя альтруистично по отношению к ним.

Одна из основных областей моих интересов как психолога — это то, что я называю «переживаниями пробуждения», когда человеческое сознание усиливается и расширяется, и мы испытываем чувство единства с другими людьми, природой или миром в целом.

Я рассматриваю переживания пробуждения как встречи с фундаментальным сознанием, в которых мы ощущаем его присутствие во всем вокруг нас, включая самих себя. Мы испытываем чувство единства, потому что единство — это фундаментальная реальность вещей.

Традиционная наука также изо всех сил пытается объяснить мощное воздействие мысленного намерения и веры на тело (о чем свидетельствует эффект плацебо и обезболивающие эффекты гипноза). Если ум — всего лишь побочный продукт материи, он не должен иметь возможность так сильно влиять на форму и функционирование тела.

Это все равно, что сказать, что изображения на экране компьютера могут изменить программное или аппаратное обеспечение внутри компьютера. Но эти эффекты понятны, если мы предположим, что разум является более фундаментальным, чем материя тела, более тонким и полным выражением фундаментального сознания. В результате он способен изменять функционирование тела.

Я считаю, что идея сознания как фундаментального качества вселенной имеет большой вес. Как я указываю в своей книге «Духовная наука», возможно, лучший способ понять мир — это не только наука или духовность, но и подход, сочетающий их обоих.

Наука о сознании и ее теории: специальный выпуск нейронауки о сознании | Неврология сознания

После плодотворных десятилетий тщательных научных исследований наука о сознании все больше движется к проверке и сравнению своих основных теорий. Это потенциально является признаком того, что область исследований постепенно переходит от изучения экспериментальных подходов к более систематическому и, возможно, единому пониманию сознания. Есть некоторая надежда, что изучение сознания может начать уходить от расцвета тысячи теоретических цветов к более сфокусированной, теоретически обоснованной фазе.

Однако этот новый этап попыток выяснить природу сознания кажется очень сложным. Существует много неуверенности и различных мнений о том, что на самом деле теории сознания намеревались объяснить; нескольким теориям еще предстоит четко сформулировать свои основные обязательства и поддающиеся проверке последствия; нет ясности в том, в какой степени можно в конечном итоге сравнивать разные теории.

Чтобы решить эти проблемы и помочь вывести науку о сознании на плодотворный путь к ее следующему этапу, необходимы идеи и разработки во многих областях науки.Неврология, психология, биология, когнитивная наука, искусственный интеллект, психиатрия и философия — все они вносят свой вклад в наше понимание того, чем может быть теория сознания, что потребуется, чтобы сформулировать такие теории по-разному, чтобы продвинуть их до состояния, в котором они могут быть эмпирически подтверждены или нет, и для их содержательного сравнения друг с другом.

Neuroscience of Conscience , как ведущий журнал в междисциплинарной области науки о сознании, приглашает к участию в специальном выпуске по этой широкой теме: «Наука о сознании и ее теории».В специальном выпуске приветствуются статьи по темам, относящимся к этому вопросу, например: обзор и мнения о текущем теоретическом ландшафте, обсуждение того, чем теории сознания отличаются от коррелятов сознания, обсуждение объема теорий (например, животных, ИИ, органоиды), развитие существующих теорий сознания, предложения новых научных теорий сознания, эмпирические документы, проверяющие теории сознания, теоретические статьи, развивающие аспекты философии науки о теориях сознания.

Специальный выпуск приветствует междисциплинарные материалы, совместные статьи сторонников различных теорий и статьи, способствующие конструктивной критике.

Приглашенные редакторы спецвыпуска:

Thomas Andrillon
Lucia Melloni
Andrew Haun
Claire Sergent
Jakob Hohwy

Подтвержденных участников:

Stanislas Dehaene
Catherine Tallon-Baudry
Biyu Jade He
Rafael Malach
Athena Dermertzi
Axel Cleeremans

Процесс подачи

Все заявки будут обрабатываться через сайт подачи заявок Neuroscience of Consciousness и будут рассматриваться как обычно.Предварительные запросы следует отправлять редакторам по адресу [email protected].

Сроки и график публикации

— 30 сентября 2020 г .: крайний срок для тезисов (предварительный запрос, ответ в течение двух недель)
— 15 января 2021 г .: подача рукописи
— 15 марта 2021 г .: завершен целевой первый раунд рецензирования

Открытый доступ

Neuroscience of Conscience — полностью открытый журнал, издаваемый Oxford University Press.Плата за открытый доступ для взносов составляет 1848 долларов США / 1155 фунтов стерлингов / 1502 евро (плюс НДС или другие налоги, применимые в вашей стране). Льготный тариф Сбор для развивающихся стран * — 578 фунтов стерлингов / 924 долларов США / 751 евро. Сборы для развивающихся стран * бесплатно — 0 фунтов стерлингов / 0 долларов США / 0 евро. Члены Ассоциации научного исследования сознания получат 20% скидку на плату за открытый доступ, поэтому плата за открытый доступ для членов составляет 924 фунтов стерлингов / 1478 долларов США / 1201 евро. Членам редколлегии предоставляется одна бесплатная статья.

Психология — это наука? | Simply Psychology

1. Методы исследования
2. Психология как наука

Автор: Dr.Саул МакЛеод, обновлено 2020

---

Наука использует эмпирический подход. Эмпиризм (основанный Джоном Локком) утверждает, что единственный источник знания приходит через наши чувства — например, зрение, слух и т.п. Таким образом, эмпиризм — это точка зрения, согласно которой все знания основаны на опыте или могут исходить из него.

Эмпирический подход через получение знаний через опыт быстро стал научным подходом и сильно повлиял на развитие физики и химии в 17-18 веках.

Идея о том, что знания должны приобретаться посредством опыта, т. Е. Эмпирически, превратилась в метод исследования, предполагающий тщательное наблюдение и эксперименты для сбора фактов и доказательств.

Природу научного исследования можно рассматривать на двух уровнях:

1. тот, который связан с теорией и обоснованием гипотез.

2. и актуальные эмпирические методы исследования (т.е. эксперименты, наблюдения)

Основным эмпирическим методом исследования в науке является эксперимент.

Ключевыми особенностями эксперимента являются контроль над переменными (независимыми, зависимыми и посторонними), тщательное объективное измерение и установление причинно-следственных связей.

---

Ключевые особенности науки

Эмпирические данные

o Относится к данным, собираемым посредством прямого наблюдения или эксперимента.

o Эмпирические данные не основываются на аргументах или убеждениях.

o Вместо этого эксперименты и наблюдения проводятся тщательно и подробно описываются, чтобы другие исследователи могли повторить и попытаться проверить работу.

Объективность

o Исследователи должны оставаться полностью свободными от ценностей при обучении; они должны стараться оставаться абсолютно беспристрастными в своих расследованиях. Т.е. На исследователей не влияют личные чувства и переживания.

o Объективность означает, что все источники предвзятости сведены к минимуму и что личные или субъективные идеи устранены. Стремление к науке подразумевает, что факты будут говорить сами за себя, даже если они окажутся отличными от того, на что надеялся исследователь.

Контроль

o Все посторонние переменные необходимо контролировать, чтобы можно было установить причину (IV) и следствие (DV).

Проверка гипотез

o Например. заявление, сделанное в начале расследования, которое служит предсказанием и основано на теории. Существуют различные типы гипотез (нулевые и альтернативные), которые необходимо изложить в форме, которая может быть проверена (т.е. операционализированная и недвусмысленная).

Репликация

o Это относится к тому, можно ли повторить конкретный метод и обнаружение с разными / одними и теми же людьми и / или в разных случаях, чтобы увидеть, похожи ли результаты.

o Если сообщается о драматическом открытии, но оно не может быть воспроизведено другими учеными, оно не будет принято.

o Если мы получаем одни и те же результаты снова и снова в одних и тех же условиях, мы можем быть уверены в их точности вне всяких разумных сомнений.

o Это дает нам уверенность в том, что результаты надежны и могут быть использованы для создания совокупности знаний или теории: жизненно важно для создания научной теории.

Предсказуемость

o Мы должны стремиться к тому, чтобы иметь возможность предсказывать будущее поведение на основе результатов нашего исследования.

---

Научный процесс

До двадцатого века наука в основном использовала принципы индукции — делая открытия о мире посредством точных наблюдений и формулируя теории, основанные на наблюдаемых закономерностях.

Законы Ньютона являются примером этого. Он наблюдал за поведением физических объектов (например, яблок) и создал законы, которые объясняли то, что он наблюдал.

Научный процесс теперь основан на гипотетико-дедуктивной модели, предложенной Карлом Поппером (1935). Поппер предположил, что теории / законы о мире должны быть на первом месте, и их следует использовать для генерирования ожиданий / гипотез, которые могут быть опровергнуты наблюдениями и экспериментами.

Фальсификация — единственный способ быть уверенным — как указал Поппер: «Никакое количество наблюдений за белыми лебедями не может позволить сделать вывод о том, что все лебеди белые, но наблюдения одного черного лебедя достаточно, чтобы опровергнуть этот вывод»

Теория эволюции Дарвина является примером этого.Он сформулировал теорию и решил проверить ее положения, наблюдая за животными в природе. Он специально стремился собрать данные, чтобы подтвердить / опровергнуть свою теорию.

Томас Кун утверждал, что наука не развивается постепенно к истине, у науки есть парадигма, которая остается неизменной до того, как произойдет сдвиг парадигмы, когда существующие теории не могут объяснить какое-то явление, и кто-то предлагает новую теорию. Наука имеет тенденцию проходить через эти изменения, поэтому психология не является наукой, поскольку у нее нет согласованной парадигмы.Существует множество противоречащих друг другу подходов, а предмет психологии настолько разнообразен, что у исследователей в разных областях мало общего.

Психология — действительно новая наука, большинство достижений которой произошло за последние 150 лет или около того. Однако его можно проследить до Древней Греции, 400-500 лет до нашей эры. Акцент был философским, с великими мыслителями, такими как Сократ, влияющими на Платона, который, в свою очередь, повлиял на Аристотеля.

Платон утверждал, что существует четкое различие между телом и душой, очень твердо верил в влияние индивидуальных различий на поведение и играл ключевую роль в развитии понятия «психическое здоровье», полагая, что разум нуждается в стимуляции со стороны искусства, чтобы сохранить его в живых.Аристотель твердо верил в идею, что тело сильно влияет на разум — можно сказать, он был одним из первых биопсихологов.

Психология как наука отошла на второй план, пока Декарт (1596–1650) не написал в 17 веке. Он твердо верил в концепцию сознания, утверждая, что это то, что отделяет нас от животных.

Однако он действительно верил, что наши тела могут влиять на наше сознание и что начало этих взаимодействий было в шишковидной железе — теперь мы знаем, что это, вероятно, НЕ так!

Из этой влиятельной работы произошли другие важные философские концепции психологии, в том числе работы Спинозы (1632–1677) и Лейбница (1646–1716).Но единой научной единой психологии как отдельной дисциплины по-прежнему не существовало (можно, конечно, возразить, что ее до сих пор нет!).

На вопрос «Кто является родоначальником психологии?» Многие люди отвечают «Фрейд». Так ли это или нет, остается открытым для споров, но если бы мы спросили, кто является родоначальником экспериментальной психологии, немногие, вероятно, ответили бы таким же образом. Итак, откуда взялась современная экспериментальная психология и почему?

Психология превратилась в научную дисциплину так долго, потому что ей нужно было время, чтобы закрепиться.Разобраться в поведении, мыслях и чувствах непросто, что может объяснить, почему в период с древнегреческих времен до XVI века на это в значительной степени не обращали внимания.

Но устав от многих лет спекуляций, теорий и аргументов, и принимая во внимание призыв Аристотеля к научным исследованиям в поддержку теории, психология как научная дисциплина начала формироваться в конце 1800-х годов.

Вильхейм Вундт создал первую психологическую лабораторию в 1879 году. Самоанализ использовался, но систематически (т.е. методологически). Это было действительно место, с которого можно было начать думать о том, как использовать научные методы для исследования поведения.

Классическим движением в психологии, принявшим эти стратегии, были бихевиористы, известные своей опорой на контролируемые лабораторные эксперименты и отказом от любых невидимых или подсознательных сил как причин поведения. Позже когнитивные психологи также приняли этот строгий (то есть осторожный) научный подход, основанный на лабораторных исследованиях.

---

Психологические подходы и наука

Психоанализ обладает огромной объяснительной силой и пониманием поведения, но его обвиняют только в объяснении поведения после события, а не в предсказании того, что произойдет заранее, и в том, что он не поддается анализу.

Некоторые утверждали, что психоанализ приблизился к статусу больше религии, чем науки, но не только он обвиняется в несостоятельности (эволюционная теория тоже — почему все так, как есть? путь!) и подобные теории, которые трудно опровергнуть — существует вероятность, что это действительно верно.

Клайн (1984) утверждает, что психоаналитическую теорию можно разбить на проверяемые гипотезы и проверить их с научной точки зрения. Например, Скодел (1957) постулировал, что орально зависимые мужчины предпочтут большую грудь (положительная корреляция), но на самом деле обнаружил противоположное (отрицательная корреляция).

Хотя теория Фрейда может быть использована для объяснения этого открытия (через формирование реакции — субъект демонстрирует прямо противоположное своим бессознательным импульсам!), Клайн, тем не менее, указал, что теория не была бы опровергнута при отсутствии значительной корреляции.

Бихевиоризм использует экономные (т. Е. Экономичные / сокращающие) теории обучения, использующие несколько простых принципов (подкрепление, формирование поведения, обобщение и т. Д.) Для объяснения широкого разнообразия форм поведения от овладения языком до нравственного развития.

Он выдвигал смелые, точные и опровергнутые гипотезы (такие как закон эффекта Торндайка) и обладал твердым ядром центральных предположений, таких как детерминизм окружающей среды (только когда это предположение встретило подавляющую критику со стороны когнитивных и этологических теоретиков, Бихевиористская парадигма / модель была свергнута).

Бихевиористы твердо верили в научные принципы детерминизма и упорядоченности и, таким образом, пришли к довольно последовательным предсказаниям о том, когда животное, вероятно, ответит (хотя они признали, что точное предсказание для любого человека невозможно).

Бихевиористы использовали свои прогнозы для управления поведением как животных (голуби, обученные обнаруживать спасательные жилеты), так и людей (поведенческая терапия), и действительно, Скиннер в своей книге Walden Two (1948) описал общество, управляемое в соответствии с принципами бихевиоризма.

Когнитивная психология — использует научный подход к ненаблюдаемым психическим процессам, предлагая точные модели и проводя эксперименты с поведением, чтобы подтвердить или опровергнуть их.

Полное понимание, прогнозирование и контроль в психологии, вероятно, недостижимы из-за огромной сложности средовых, психических и биологических воздействий даже на простейшее поведение (т.е. все посторонние переменные невозможно контролировать).

Таким образом, вы увидите, что нет простого ответа на вопрос «является ли психология наукой?».Но многие подходы психологии действительно соответствуют принятым требованиям научного метода, тогда как другие кажутся более сомнительными в этом отношении.

---

Альтернативы научному подходу

Однако некоторые психологи утверждают, что психология не должна быть наукой. Есть альтернативы эмпиризму, такие как рациональные исследования, аргументы и убеждения.

Гуманистический подход (другая альтернатива) ценит личный, субъективный сознательный опыт и выступает за отказ от науки.

Гуманистический подход утверждает, что объективная реальность менее важна, чем субъективное восприятие человеком и субъективное понимание мира. Из-за этого Карл Роджерс и Маслоу не придавали особого значения научной психологии, особенно использованию научной лаборатории для изучения поведения людей и других животных.

Субъективное восприятие мира человеком является важным и влиятельным фактором в его поведении. Только взглянув на мир с точки зрения человека, мы можем по-настоящему понять, почему они действуют именно так.На это и направлен гуманистический подход.

Гуманизм — это психологическая перспектива, которая делает упор на изучение личности в целом. Психологи-гуманисты смотрят на человеческое поведение не только глазами наблюдателя, но и глазами человека, который ведет себя. Психологи-гуманисты считают, что поведение человека связано с его внутренними чувствами и самооценкой.

Гуманистический подход в психологии сознательно отходит от научной точки зрения, отвергая детерминизм в пользу свободы воли, стремясь достичь уникального и глубокого понимания.Гуманистический подход не имеет упорядоченного набора теорий (хотя у него есть некоторые основные предположения) и не интересует предсказание и контроль поведения людей — сами люди — единственные, кто может и должен это делать.

Миллер (1969) в работе «Психология как средство повышения благосостояния человека» критикует контролирующий взгляд на психологию, предполагая, что понимание должно быть основной целью субъекта как науки, поскольку он спрашивает, кто будет контролировать и чьи интересы будет обслуживаться им?

Психологи-гуманисты отвергли строгий научный подход к психологии, потому что они считали его бесчеловечным и неспособным уловить богатство сознательного опыта.

Во многих отношениях отказ от научной психологии в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах был ответной реакцией на доминирование бихевиористского подхода в психологии Северной Америки.

---

Взгляды на поведение с помощью здравого смысла

В определенном смысле каждый является психологом. Это не означает, что все были официально обучены изучению и обучению психологии. Люди имеют здравый смысл в восприятии мира, других людей и самих себя. Эти здравые взгляды могут исходить из личного опыта, из нашего детского воспитания, из культуры и т. Д.

Люди имеют здравый смысл в отношении причин своего собственного поведения и поведения других людей, личностных характеристик, которыми обладают они и другие люди, о том, что должны делать другие люди, как воспитывать своих детей, и о многих, многих других аспектах психологии.

Неформальные психологи приобретают здравые знания довольно субъективным (то есть ненадежным) и анекдотическим способом. Здравомыслящие взгляды на людей редко основываются на систематических (то есть логических) доказательствах, а иногда основываются на единственном опыте или наблюдении.

Расовые или религиозные предрассудки могут отражать то, что кажется здравым смыслом в группе людей. Однако предвзятые убеждения редко соответствуют действительности.

Таким образом, здравый смысл — это то, что каждый использует в своей повседневной жизни, направляет решения и влияет на то, как мы взаимодействуем друг с другом.

Но поскольку он не основан на систематических доказательствах и не основан на научных исследованиях, он может вводить в заблуждение и приводить к тому, что одна группа людей обращается с другими несправедливо и дискриминационным образом.

---

Ограничения научной психологии

Несмотря на то, что научная методология разработана (мы думаем), существуют дополнительные проблемы и аргументы, которые ставят под сомнение психологию, когда-либо действительно являющуюся наукой.

Ограничения могут относиться к предмету (например, явное поведение в сравнении с субъективным, частным опытом), объективности, общности, проверяемости, экологической достоверности, этическим вопросам, философским дебатам и т. Д.

Наука предполагает, что существуют законы человеческого поведения, которые применяются каждому человеку.Поэтому наука использует как детерминистский, так и редукционистский подход.

Наука изучает открытое поведение, потому что открытое поведение объективно наблюдаемо и может быть измерено, что позволяет различным психологам фиксировать поведение и соглашаться с тем, что наблюдали. Это означает, что можно собрать доказательства для проверки теории о людях.

Научные законы можно обобщить, но психологические объяснения часто ограничиваются конкретными временами и местами. Поскольку психология изучает (в основном) людей, она изучает (косвенно) влияние социальных и культурных изменений на поведение.

Психология не существует в социальном вакууме. поведение меняется со временем и в разных ситуациях. Эти факторы и индивидуальные различия делают результаты исследований надежными только в течение ограниченного времени.

Подходят ли традиционные научные методы для изучения человеческого поведения? Когда психологи операционализируют свою ИВ, весьма вероятно, что это редукционистский, механистический, субъективный или просто неправильный подход.

Операционные переменные относятся к тому, как вы будете определять и измерять конкретную переменную, используемую в вашем исследовании.Например, биопсихолог может операционализировать стресс как учащение пульса, но может случиться так, что при этом мы отдаляемся от человеческого опыта того, что изучаем. То же самое и с причинно-следственной связью.

Эксперименты стремятся установить, что X вызывает Y, но эта детерминированная точка зрения означает, что мы игнорируем посторонние переменные и тот факт, что в другое время, в другом месте на нас, вероятно, не повлияет X. Существует так много переменные, влияющие на поведение человека, которые невозможно эффективно контролировать.Здесь действительно хорошо сочетается вопрос экологической обоснованности.

Объективность невозможна. Это огромная проблема в психологии, так как люди изучают людей, а беспристрастное изучение поведения людей очень сложно.

Более того, с точки зрения общей философии науки нам трудно быть объективными, потому что на нас влияет теоретическая точка зрения (Фрейд является хорошим примером этого). Наблюдатель и наблюдаемый принадлежат к одному виду, что создает проблемы с отражательной способностью.

Бихевиорист никогда не стал бы исследовать фобию и думать в терминах бессознательного конфликта как причины, точно так же, как Фрейд никогда не объяснял бы ее как поведение, приобретенное посредством оперантного обусловливания.

Эта конкретная точка зрения ученого называется парадигмой (Kuhn, 1970). Кун утверждает, что в большинстве научных дисциплин преобладает одна парадигма, которой придерживается подавляющее большинство ученых.

Все, что связано с несколькими парадигмами (например, модели — теории), является донаукой, пока не станет более унифицированной.Имея множество парадигм в психологии, у нас нет универсальных законов человеческого поведения, и Кун определенно утверждал бы, что психология — это не наука.

Проверка (т. Е. Доказательство) может быть невозможной. Мы никогда не сможем по-настоящему доказать гипотезу, мы можем найти результаты, подтверждающие ее до скончания веков, но мы никогда не будем на 100% уверены в ее истинности.

Это может быть опровергнуто в любой момент. Главной движущей силой этого конкретного ворчания является Карл Поппер, знаменитый философ науки и защитник фальсификационизма.

Возьмем известный пример гипотезы Поппера: «Все лебеди белые». Как узнать наверняка, что в будущем мы не увидим черного, зеленого или ярко-розового лебедя? Так что, даже если лебедя не белого цвета никогда не видели, мы все еще не доказали нашу гипотезу.

Поппер утверждает, что лучшие гипотезы — это те, которые мы можем опровергнуть — опровергнуть. Если мы знаем, что что-то не так, значит, мы знаем что-то наверняка.

Проверяемость: большая часть предметов психологии ненаблюдаема (например,г. память) и поэтому не может быть точно измерена. Дело в том, что существует так много переменных, которые влияют на поведение человека, что невозможно эффективно контролировать переменные.

Итак, приблизились ли мы к пониманию а) что такое наука и б) если психология — это наука? Навряд ли. Не существует окончательной философии науки и безупречной научной методологии.

Когда люди используют термин «научный», у всех нас есть общая схема того, что они имеют в виду, но когда мы разбиваем ее так, как мы только что сделали, картина становится менее однозначной.Что такое наука? Это зависит от вашей философии. Психология — это наука? Это зависит от вашего определения. Итак — зачем заморачиваться и как все это сделать?

Слайф и Уильямс (1995) попытались ответить на эти два вопроса:

1) Мы должны попытаться, по крайней мере, стремиться к научным методам, потому что нам нужна строгая дисциплина. Если мы откажемся от поиска единых методов, мы потеряем представление о том, что такое психология (если бы мы знали это в первую очередь).


2) Мы должны продолжать попытки разработать научные методы, подходящие для изучения человеческого поведения — возможно, методы, принятые в естественных науках, нам не подходят.

---

Как ссылаться на эту статью:

McLeod, S.