53. Виды речи. Шпаргалка по общей психологии
Читайте также
Темп речи
Темп речи Первое, на что мы обращаем внимание – темп речи.Каждому человеку присущ свой собственный темп речи. Он может изменяться в зависимости от обстоятельств, эмоционального состояния, но в среднем он один и тот же.Не нужно общаться с человеком достаточно долго, чтобы
Интонация речи
Интонация речи Самый легкий признак, по которому мы моментально распознаем изменение голоса – тон.Тон – это основа голосовой интонации. Тон бывает низким, высоким и средним.Когда люди выясняют отношения, они говорят «на повышенных тонах». Сообщая что-то тайное или
Прощальные речи
Прощальные речи
В жизни, как и в книге, самое важное – это финал.
§50. Культура речи
§50. Культура речи Мы знаем уже, что наша мысль достигает полной чёткости и ясности только тогда, когда она получает выражение во внешней речи. Мы знаем, что невозможность сделать свою мысль понятной для другого свидетельствует о том, что она не до конца уяснилась и для нас
Различные виды речи
Различные виды речи Существуют различные виды речи: речь жестов и звуковая речь, письменная и устная, внешняя речь и речь внутренняя.Современная речь является по преимуществу звуковой речью, но и в звуковой по преимуществу речи современного человека жест играет
Волшебство речи
Волшебство речи
Связывайте себя с самыми лучшими проявлениями этого мира и отстраняйтесь от неугодных вам.
Развитие речи
Развитие речи Речь — главное приобретение человечества, катализатор его совершенствования. Действительно, она всемогуща, она делает доступными познанию не только те объекты, которые человек воспринимает непосредственно, т. е. с которыми достижимо реальное
41. Виды речи
Соотношение устной и письменной речи.
Варианты письменной речи
Соотношение устной и письменной речи. Варианты письменной речи Мы хотели бы в заключение остановиться на последнем положении, которое имеет лишь частное значение, но, несмотря на это, представляет существенный интерес для психологического анализа устной и письменной
Развитие речи
Развитие речи Заканчивая главу о лингвистических методах воздействия, я хочу дать вам самый важный совет.Развивайте собственную речь!Ваша речь должна быть грамотной, литературно правильной, но в то же время яркой, разнообразной и оригинальной. Людям нравится, когда
Темпоритм речи
Темпоритм речи
Каждый человек говорит в определенном ритме. Если вы прислушаетесь к своему собеседнику, вы без труда уловите его ритм.
Возникновение и развитие речи — СтудИзба
В психологии принято разделять понятия «язык» и «речь». Язык — это система условных символов, с помощью которых передаются сочетания звуков, имеющих для людей определенное значение и смысл. Язык вырабатывается обществом и представляет собой форму отражения в общественном сознании людей их общественного бытия. Язык, формируясь в процессе общения людей, вместе с тем является продуктом общественно-исторического развития.
В отличие от языка речью принято называть сам процесс словесного общения, который может осуществляться в форме сообщения, указания, вопроса, приказания. С психологической точки зрения, общение посредством языка — это не менее сложное явление, чем сам язык.
Таким образом, речевое общение — это сложный и многосторонний процесс.
Современному состоянию речи как универсальному средству общения предшествовал длительный процесс филогенетического развития человека. Следует отметить, что речь — это специфически человеческая деятельность. Речь, а вместе с ней и язык возникли впервые лишь в человеческом обществе. Возможно, возникновение речи было связано со способностью человека трудиться, так как в процессе коллективного труда возникла необходимость координировать совместные усилия участников трудового процесса.
У современной науки есть основание полагать, что первым средством общения была комплексная кинетическая речь. Предполагается, что эта форма речи, связанная с первобытным образным мышлением, существовала уже у людей второй межледниковой эпохи, т. е. примерно около полумиллиона лет тому назад. Под комплексной кинетической речью понимается простейшая система передачи информации с использованием движений тела. Эта форма общения очень близка к языку общения животных.
Дальнейший этап в развитии речи был связан с постепенным отделением речевых движений от трудовых действий и их специализацией в качестве средств общения, т. е. превращением их в жесты. Подобное разделение движений па речевые и трудовые было вызвано усложнением трудовой деятельности людей. В результате возник специализированный ручной язык и ручная (кинетическая) речь.
Таким образом, рука человека оказалась главным средством труда и общения. Ее господство сохранялось на протяжении сотен тысяч лет, пока человек не стал использовать для общения звук, а не жесты. Однако бесспорно, что на протяжении всего этого времени рука человека получила максимальное развитие и стала универсальным инструментом человека.
Переход к собственно звуковой речи, вероятно, начался более 100 тысяч лет назад, в четвертую ледниковую эпоху. Скорее всего, это было связано с развитием производства и первичным разделением труда. Возникла существенная потребность в речи, с помощью которой предметы и явления могли бы обозначаться гораздо более точно — в системе расчлененных понятий.
Этому требованию ручная речь уже не могла соответствовать, поэтому все более стала возрастать роль связанных с ручными жестами звуков голоса.
Со временем речевые звуки смогли взять на себя все те функции, которые выполняла кинетическая речь, и более того, обеспечить дальнейшее развитие человеческой речи. В результате язык и речь поднялись на новую ступень развития — на ступень звуковой членораздельной речи, что стало подлинной революцией в развитии человечества, суть которой заключалась в том, что звуковая речь и мышление смогли отделиться от непосредственного действия.
Рекомендуемые файлы
Звуковая речь сразу не была столь совершенной, какой является сейчас. Скорее всего, после своего возникновения звуковая речь длительное время оставалась близкой но своему содержанию к кинетической речи.
Речь использовалась только для передачи какой-либо информации и не была связана с передачей эмоционального состояния говорящего. Затем под влиянием труда происходило развитие значений слов.
Слова не только приобретали более конкретное смысловое значение, но и дифференцировались по грамматическим формам. Все это привело к формированию языка со сложной морфологией и сложным синтаксисом.
Следующим этапом развития речи явилось создание письменности. Письменная речь, как и устная, в своем развитии пережила ряд этапов. Вначале письменные знаки возникли и развивались под влиянием кинетической речи, а позднее, с возникновением звуковой речи, письменные знаки стали отражать смысл звуков, что привело к возникновению письма современного буквенно-фонетического типа.
Таким образом, человеческая речь, как и человеческое мышление, является продуктом общественно-исторического развития, в ходе которого речь стала выполнять ряд функций и заняла одно из самых значимых мест в психической и социальной жизни человека.
В настоящее время существует большое количество разнообразных теорий, пытающихся объяснить возникновение и развитие речи. Суть данной проблемы состоит в том, что сегодня достаточно трудно дать однозначный ответ в отношении того, является ли человеческая речь врожденной или она формируется в процессе развития человека.
Кажется, что на этот вопрос существует только один ответ: речь не является врожденной, а формируется в процессе онтогенеза.
Ещё посмотрите лекцию «5.2. Размножение древесных пород, вегетативным способом» по этой теме.
Речь является инструментом мышления. Проблема взаимосвязи речи и мышления постоянно интересовала и продолжает интересовать многих ученых. Выготский внес существенный вклад в развитие данной проблемы. Он показал значение слова для психического развития человека и его сознания. Согласно его теории знаков, на более высоких ступенях развития наглядно-образное мышление превращается в словесно-логическое благодаря слову, которое обобщает в себе все признаки конкретного предмета. Слово является тем «знаком», который позволяет развиться человеческому мышлению до уровня абстрактного мышления. Однако слово — это также средство общения, поэтому оно входит в состав речи. При этом специфической особенностью слова является то, что, будучи лишенным значения, слово уже не относится ни к мысли, ни к речи, но, приобретая свое значение, оно сразу же становится органической частью того и другого.
Учитывая данную особенность слова, Выготский считал, что именно в значении слова заключается единство речи и мышления. При этом высший уровень такого единства — речевое мышление.
Мы должны отметить то, что речь и мышление не являются тождественными процессами, не сливаются между собой, хотя оба эти процесса неотделимы друг от друга. Мышление и речь имеют разные генетические корни.
Первоначально они развивались отдельно. Исходной функцией речи была коммуникация, а сама речь как средство общения, вероятно, возникла из-за необходимости организовать совместную деятельность людей. В свою очередь, есть виды мышления, которые в общем-то не связаны с речью, например наглядно-действенное, или практическое, мышление животных.
Но дальнейшее развитие мышления и речи протекало в тесной взаимосвязи. Более того, на различных этапах развития мышления и речи их взаимоотношения выступают в различных формах. Так, на ранних ступенях развития, когда мышление людей протекало в форме практической интеллектуальной деятельности по отношению к предметам, способным удовлетворить человеческие потребности, речь закрепляла знания об этих предметах, выражая их в виде наименований.
На этих ранних этапах исторического развития речь состояла из еще не дифференцированных по своей форме отдельных речевых единиц, обладающих весьма общими, широкими и одновременно несколько различными значениями. Поэтому речевое общение могло проходить только в конкретной ситуации, где практическое действие являлось тем процессом, в котором слова приобретали конкретные значения. Поэтому на данных этапах развития речь всегда была включена в практическую деятельность. Такая речь называется симпраксической.
В дальнейшем, с усложнением языка, мышление постепенно освобождается от своей непосредственной слитности с действием и все более приобретает характер внутренней, «идеальной» деятельности. В результате такой динамики развития наступает период, когда мышление полностью начинает протекать в форме внутреннего процесса отражения действительности, используя для этого словесные понятия. Такой уровень развития мышления потребовал другой, более развитой речи, соответствующей уровню развития мышления.
Этот вид речи получил название внутренней речи. Таким образом, речь и мышление составляют друг с другом сложное единство.
Что мы говорим, когда говорим
Коммуникации Анна Натитник Евгений ДудинКоммуникация — сложное явление. Мы понимаем человека не только по тому, что он говорит, но и по тому, как он это делает. В надежде «раскусить» собеседника мы достраиваем его образ, цепляясь за отдельные слова и манеру речи. Но в основном мы все же полагаемся на интуицию. Однако в этой игре есть правила, которые облегчают понимание окружающих. В чем они состоят, то есть что можно понять о человеке по его речи — устной и письменной, — рассказывает психолингвист, кандидат психологических наук, декан факультета психологии Московского международного университета Марина Новикова-Грунд.
HBR Россия: На какие характеристики речи стоит обращать внимание, чтобы что-то понять про говорящего?
Новикова-Грунд: Например, на регистр или сравнительную высоту тона.
Верхний регистр называют также детским. На этом регистре мы «выдаем» знания о мире, полученные в раннем детстве, но не подвергавшиеся критике, то есть впитанные, но непонятые, странные или стереотипные представления, которые мы ошибочно считаем своими. Если, когда нам было три-четыре года, важный для нас человек сказал: «Мой руки перед едой», то, повзрослев, мы эту фразу произносим «детским» тоном. На этот же тон переходят люди, когда говорят что-то вызубренное, то, во что они не верят. Поэтому так сложно слушать заученные доклады.
Верхний регистр означает принятие детской роли. Высоким голосом мы разговариваем с теми, кого уважаем и считаем более умными, опытными. Таким же тоном ругаются люди, которые не привыкли ссориться: выходя из своего нормального состояния, они «включают» регистр, характерный для детских перепалок.
Этот регистр, кстати, лучше слышен: когда разговариваешь с глуховатыми людьми или иностранцами, лучше использовать его.
А что вы скажете о нижнем регистре?
Когда мы опускаем голос, то неявно сообщаем: «я доминирую» и/или «я сексуальный объект». Мужчины, подходя к телефону, обычно говорят на тон ниже: вдруг собеседник на них «наедет» или на том конце провода окажется красотка.
Мы используем нижний регистр, когда нужно на чем-то настоять. Если изложить просьбу высоким тоном, нас не примут всерьез. А если, заняв к тому же высокую точку в пространстве относительно собеседника — например, сев на стол, опустить голос и вежливо авторитетно что-то сказать, то добьешься своего.
Есть люди, хоть их и мало, которые говорят монотонно, не переключая регистры. Что это означает?
Модуляций нет только у нездоровых людей: монотонная речь может свидетельствовать о разных соматических или психических проблемах.
Например, если человек постоянно говорит высоко, значит, он чувствует себя ребенком, хочет, чтобы его обслужили, понянчили. Особенно это заметно у мужчин, которые разговаривают сдавленным голосом: сколько бы лет им ни было, они остаются детьми.
Если обычный человек вдруг начинает монотонно бубнить, это может означать, что он испытывает страх и не уверен в себе.
Есть также люди, которые сознательно не переключают регистры, разговаривая, скажем, с маленькими детьми: они объясняют это нежеланием сюсюкать.
Когда мы смотрим на ребенка, у нас рефлекторно делаются брови домиком, губы хоботом и меняется тон: нам нужно передать определенную гамму чувств и быть понятыми. Если человек разговаривает с ребенком так же, как со взрослым, с ним что-то не в порядке. В первую очередь это свидетельствует о его глубокой неадаптивности либо в этой ситуации, либо вообще в жизни.
На что указывает темп речи?
Полная версия статьи доступна подписчикамНиколай Тимофеевич Ерчак, Inner speech was often the goal of psychological research in the last century. Nowadays the problem seems to have lost its significance. But if we change a little the traditional view on the phenomenon and consider the first phase of inner speech (real inner speech) as the sign component of our psyche — the product of oral speech interiorization — forming an inseparable unity with image and emotion components, we could postulate quite a promising scheme of interrelations between inner speech and thinking. Итак, речь пойдёт о таком психологическом феномене, как внутренняя речь, которая самым непосредственным образом связана с мышлением, а, возможно, в чём-то и тождественна с ним. Вот эта связь (или единство) подлежит детальному рассмотрению. Следует заметить, что ещё в середине прошлого столетия проблема внутренней речи занимала в отечественной психологии весьма заметное место. Ей уделяли много внимания такие известные психологи, как Л. С. Выготский, Н. И. Жинкин, А. Н. Соколов, А. Р. Лурия, С. Л. Рубинштейн и многие другие. Интересовала эта проблема, кстати, и Ж. Пиаже. Между Ж. Пиаже и Л. С. Выготским даже имела место дискуссия о том, происходит ли внутренняя речь из эгоцентрической речи ребёнка или же, наоборот, эгоцентрическая речь является переходным моментом в становлении внутренней речи детей. Наряду с гипотезами и теориями о сущности феномена, его функциях и важнейших характеристиках были, конечно, и экспериментальные исследования, наиболее заметное из которых как раз и принадлежит А.
Хотя интерес исследователей к проблеме внутренней речи заметно снизился, время от времени появляются материалы, свидетельствующие о том, что надлежащая интерпретация отдельных фактов требует соответствующей теории. Интересны, например, сведения о польских иммигрантах, которые сменили польскую языковую среду на датскую [14]. Десять из них переехали в Данию в возрасте 24 лет, другие десять — в 34 года. Прожив в Дании 30 лет первые, как отмечают авторы, в своей внутренней речи пользовались чаще датским языком, тогда как вторые — польским. Воспоминания о периоде, предшествовавшем иммиграции, в обеих группах протекали с опорой на польский язык, а после иммиграции — на датский. Очевидно, что в приведённом исследовании речь идёт, прежде всего, о развёрнутых размышлениях поляков про себя, то есть о фазе внутреннего говорения, а не о фазе собственно внутренней речи в её традиционном понимании.
|
Но если немного изменить традиционное видение феномена и рассмотреть первую фазу внутренней речи — собственно внутреннюю речь — только как знаковый компонент нашей психики — результат интериоризации внешней (громкой) речи, образующий неразрывное динамическое единство с образным и эмоциональным комлонентахми, то можно обнаружить довольно перспективную для дальнейших исследований схему взаимосвязей внутренней речи и мышления. Первая фаза внутренней речи представляется, однако, идентичной мышлению, тогда как вторая — внутреннее говорение (проговаривание) окажется единственным представителем данного понятия.
The first phase of inner speech may then seem to be identical to thinking while the second one will remain the only bearer of the concept.
Н. Соколову. Автор придерживался идеи, что мышление и внутренняя речь — разные явления, и интерпретировал экспериментально установленные им факты в соответствии с доминирующим в тот период теоретическим воззрением. Иначе и быть не могло, так как любой факт, как известно, нагружен теоретически.
Сокращённость же, прежде всего, связана с опусканием подлежащего и связанных с ним слов, в редуцировании произносительной стороны, преобладании во внутренней речи смысла над значением; смысл при этом понимался как широкий спектр впечатлений, связанных со словом. Обращалось также внимание на идиоматичность словесных значений внутренней речи, непереводимых на язык речи внешней.
459]. Допуская случаи, когда мышление происходит не в речевой форме, а в образной, С. Л. Рубинштейн придерживался мнения, что эти «… образы по существу выполняют в мышлении функцию речи, поскольку их чувственное содержание функционирует в мышлении в качестве носителя его смыслового содержания. Вот почему можно сказать, что мышление вообще невозможно без речи: его смысловое содержание всегда имеет чувственного носителя, более или менее переработанного и преображённого его семантическим содержанием. Это не значит, однако, что мысль всегда и сразу появляется в уже готовой речевой форме, доступной для других. Мысль зарождается обычно в виде тенденций, сначала имеющих лишь несколько намечающихся опорных точек, ещё не вполне оформившихся. От этой мысли, которая ещё больше тенденция и процесс, чем законченное оформившееся образование, переход к мысли, оформленной в слове, совершается в результате часто очень сложной и иногда трудной работы» [3, с. 459]. Если прибегнуть к самонаблюдению за процессом возникновения в сознании той или иной мысли, то с этим суждением вполне можно согласиться.
Тем более что за тенденциями или опорными точками может видеться нечто подобное почти у каждого человека. Ведь, согласно У. Найссеру, то, на что мы обращаем внимание, — «… это не что иное, как восприятие; мы выбираем то, что хотим видеть, предвосхищая структурированную информацию, которая будет при этом получена» [4, с. 104—105].
Одним из этих языков непременно должен быть язык изображений, так как именно из них состоит первая, чувственная, ступень познания мира. В одной из своих последних работ Н. И. Жинкин определяет предметный код как стык речи и интеллекта [6]. Перевод мысли на язык человека происходит именно в этом звене. А это значит, что все национальные языки имеют общую генетическую структуру и различаются между собой лишь некоторыми способами интеграции того же самого предметного кода, имеющего общую структуру как для обработки вербальной информации, так и для обработки информации, поступающей от разных органов чувств. Иначе говоря, это субъективный язык, не осознаваемый человеком, язык-посредник, благодаря которому замысел переводится на общедоступный язык каждого участника общения.
С. Выготского, Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия, А. Н. Соколова, Т. Н. Ушаковой. Накопившиеся за это время в психологии новые экспериментальные и теоретические материалы позволяют рассмотреть несколько в ином ракурсе вопрос о взаимосвязи мышления и внутренней речи. Думается, что идея внутренней речи может оказаться вполне плодотворной и содержать более конкретное объяснение процесса понимания речи или говорения, если изменить видение феномена. Прежде всего, отказаться от попыток найти решение проблемы понимания и говорения исключительно в плоскости языка и речи вопреки тому, что сам термин «внутренняя речь» побуждает нас к этому.
Она может функционировать и вполне самостоятельно, даже если нет общения с другими людьми. Подчёркивается индивидуальный аспект внутренней речи, по причине которого к ней никто другой не имеет доступа. Внешняя же речь достаточно условна, и если мы употребляем слово «собака» или «пирог», то словесньш знак совсем не подобен соответствующему объекту. Во внутренней речи используемые знаки часто являются образами объектов, неся в себе их и коническое или зеркальное отражение. Другими словами, заключает автор, здесь имеет место сильное влияние сенсорных образов на формирование «внутреннего предложения» [7. с. 330]. Нетрудно заметить, что доминирующие в сознании исследователя лингвистические теории побуждают его рассматривать внутреннюю речь прежде всего именно как знаковую систему, имеющую свой «синтаксис», отличающийся эллиптичностью, «внутренние предложения» и знаки, являющиеся образами объектов.
Так, если у человека возникает мысль о том. чтобы сходить в кафе, то эта мысль не будет для него неопределённой, ибо он знает, в какое кафе пойдёт, где это кафе расположено и кого он хотел бы, например, видеть за одним столиком. Но если эта мысль выражается в речи, она вполне может оказаться неопределённой для слушателя, так как у него нет подобной информации, а в речи она никак не представлена.
Эмпирические свидетельства наличия связи между самосознанием и внутренней речью А. Морин обнаруживает в так называемых экспериментах, на которые ссылается. Это те случаи, когда вследствие мозговой травмы (или инсульта) человек .питался возможности общаться с другими, разговаривать с самим собой, думать о будущем — беспокоиться или предвидеть его. Он не мог думать так, как прежде. Коммуникация с внешним миром была отключена. Язык с его последовательной обработкой тоже. Но способность думать в «картинах» оставалась сохранной. что позволило А. Морину высказать гипотезу о нарушениях самосознания, связанных с функционированием именно внутренней речи, а не сознания в целом, так как сохранялась способность концентрировать внимание на окружающей среде и обрабатывать поступающие внешние стимулы. В то же время человек давал себе отчёт в том, что не может удержать в голове какое-то намерение достаточно долго, чтобы успеть его реализовать. Следует подчеркнуть, что в описанных А. Мориным случаях самонаблюдения за собственными состояниями были осуществлены пациентами-специалистами, один из которых был психологом, а второй — ней-роанатомом.
Как оказалось, в большинстве случаев сигналы о возникновении образов подавались тогда, когда испытуемые воспринимали элементы текста, в которых содержалась информация об изменении ситуации, о чём-то новом или неожиданном. Подсчёт количества сигналов позволил обнаружить следующую закономерность: максимальное и минимальное их количество в группе детей и в группе взрослых приходилось практически на одни и те же предложения. Аналогичная картина имела место при слушании рассказов, где испытуемых просили регистрировать случаи возникновения эмоций. Только количество сигналов оказалось, естественно, меньше. Получается так, что мысли автора текста могут быть представлены в сознании слушателя или читателя в виде цепочки «смысловых ядер», состоящих из образов, эмоций и элементов вербальных полей, стимулом к образованию которых явился текст.
В качестве зависимой переменной служили сигналы испытуемых о каждом моменте, когда в их сознании возникал образ или эмоция. Опыты проводились с каждым из участников эксперимента тоже индивидуально. В эксперименте приняли участие 60 студентов Минского государственного лингвистического университета в возрасте 18—22 лет, владеющих английским языком. Половина из них принимали участие в первой серии, где им предъявлялись для понимания тексты только на английском языке, половина — во второй, где в качестве независимой переменной служили русскоязычные варианты этих же текстов. Полученные материалы убедительно свидетельствовали в пользу идеи о том, что независимо от знаковой системы (русский язык или английский) как образы, так и переживания возникают у слушателей при восприятии аналогичных элементов текста. Иначе говоря, переводятся на один и тот же «язык» образов и эмоций.
Иначе говоря, термин «собственно внутренняя речь» представляется избыточным, дублирующим хорошо известное и устоявшееся в психологии понятие «мышление». Чаще всего наши мысли существуют в виде всех этих трёх компонентов, находящихся в определённом пропорциональном соотношении друг с другом. Схематически этот наиболее типичный вариант может быть представлен в виде центральной части кривой нормального распределения (рис.).
Быстрое мышление — результат весьма частого его использования в повседневных ситуациях; удельный вес знакового компонента здесь невелик, а поэтому оно нередко протекает при минимально необходимой степени осознания.
точек обзора
Точки обзора:
Человек, стоящий в одном месте и переходящий в другое, обнаружит, что вещи выглядят по-разному в каждом из этих двух мест.
Два человека, стоящие в разных местах и смотрящие на одно и то же, увидят это по-разному.
Итак, точка , из которой человек просматривает что-то, влияет на то, какая информация получена и как это выглядит.
Ярким примером является то, как выглядит город, когда вы идете по его улицам, и как он выглядит для вас с вершины горы.Конфуций предлагал каждому взбираться на гору раз в год, чтобы по-другому взглянуть на знакомые вещи. Марк Твен рекомендовал путешествовать по тем же причинам.
Многие бесплодные споры можно разрешить, если обе стороны поймут, что они рассматривали одно и то же с разных точек зрения. Знаменитая индийская история о слоне — хороший тому пример: разные слепые трогают слона. Один касается его ноги и думает, что это дерево, другой касается его ствола и думает, что он касается змеи, а третий касается ее хвоста и думает, что это метла-метелка.Но все они касаются одного и того же слона. Разногласия между ними разрешаются, когда все они понимают ситуацию.
На то, как человек видит что-то помимо своего физического положения, влияют и другие факторы. Например, люди, выросшие в разных культурах, по-разному видят бесчисленное множество вещей. Люди одной культуры, у которых был разный опыт взросления, будут по-разному смотреть на вещи. И один и тот же человек будет по-другому смотреть на вещи в старости по сравнению с тем, когда он или она были молоды.
Например, женщина того же типа может показаться красивой, желанной и достойной преследования молодому мужчине 20 лет, но как эгоистичное и даже опасное существо для мужчины 92 лет. Точно так же может возникнуть политическая идея или политическая партия. по-разному юношей 18 лет и тем же человеком, когда он или она прошли через мельницу жизни в течение следующих двадцати лет или около того.
Сама жизнь (и время) выглядят иначе для шестилетнего мальчика и для мужчины, годы спустя, на смертном одре.
Таким образом, естественно расширить использование концепции точки зрения с физической на метафорическую. Каждый человек в любой конкретный момент находится в точке , в своей жизни. Эта точка окрашивает , как все выглядит для человека .
Многие споры могут быть разрешены, если одна сторона признает, что существует различие в метафорических точках зрения. Отец перестает читать лекции своему сыну, когда понимает, что у сына нет возможности, с точки зрения точки в жизни, видеть вещей так же, как отец с точки зрения .Ни лекции, ни споры, ни избиения не могут иметь никакого эффекта (хотя, возможно, есть одна вещь, которая могла бы, обсуждение которой я оставлю для урока по Воображению).
Многие супружеские пары постоянно спорят о том, слишком ли жарко в их спальне по ночам или слишком холодно. Очевидно, что это различие из-за точки зрения, и любой рациональный аргумент, который может придумать один человек, чтобы убедить другого, является несерьезным. Нет никакой рациональной причины использовать термометр, чтобы доказать, что он действительно горячий или что он действительно холодный.И неуместно спрашивать детей, что они думают. Каждый в мире может думать, что это жарко, и если вы чувствуете, что это холодно, это холодно — для вас, и спорить об этом — пустая трата времени.
Однако, даже если обе стороны понимают, что нет никакого рационального смысла спорить об этом, это не означает, что напряженность между ними закончилась. Еще предстоит решить, какой температуры создать в комнате, какое одеяло использовать и так далее. Но если они перестанут спорить о том, кто прав, а кто виноват, по крайней мере, теперь они смогут сосредоточиться на реальной проблеме.
То же самое и в более крупных и важных спорах. Если две нации спорят из-за плодородного участка земли, лежащего между ними, посреднику не поможет указать, что у них разные точки зрения. Это различие в их точках зрения, а также различие в их потребностях, что приводит к проблеме.
Что касается религии, некоторые люди, кажется, довольствуются словами: «Каждый сам себе. Во что вы верите, на самом деле зависит только от того, где вы родились.»Но большинство серьезно религиозных людей этого не примут.
Концепция точки зрения может быть полезна человеку, например консультанту по вопросам брака, чья работа заключается в урегулировании споров и который хочет оставаться объективным и не слишком увлекаться ни одной из сторон. И иногда это может быть полезно для обеих сторон в таких спорах. Это может быть особенно полезно, чтобы помочь им понять, что по крайней мере некоторые из их споров не просто болезненны или неприятны, но на самом деле бессмысленны и бесполезны.Если обе стороны вступают в такой спор, видя, что проблема не в том, кто прав, а кто неправ, они могут столкнуться с реальной проблемой, заключающейся в том, что у этих двух противоречивые потребности. И, если между ними существует добрая воля и каждый заботится о друге так же, как о себе, возможно, они найдут практическое решение.
То, что эта концепция имеет ограниченное применение в реальных жизненных ситуациях, можно увидеть в часто повторяющейся истории пары, которая обращается к раввину за помощью в их браке.Муж рассказывает раввину свою версию истории, и раввин говорит: «Да! Я понимаю, что вы имеете в виду! Я думаю, что вы правы!» Затем жена, которая теперь сердится на раввина, рассказывает ему свою версию истории, и раввин говорит то же самое: «Да! Я понимаю, что вы имеете в виду! Я думаю, что вы правы!» Теперь и муж, и жена злятся и в унисон говорят: «Вы сказали нам обоим одно и то же! Это смешно! Как мы оба можем быть правы?» И, конечно же, раввин говорит: «Да! Я понимаю, что вы имеете в виду! Я думаю, что вы правы!» Раввин может показаться паре мудрым, но не исключено, что они сочтут его глупым и слабым.
На самом деле есть опасность хорошо видеть точку зрения других. Можно настолько научиться понимать точки зрения других, что забываешь свою точку зрения и в конечном итоге на тебя наступают.
Границы | Активный взгляд на внутреннюю речь
Введение
Внутренняя речь (IS) обычно характеризуется как переживание безмолвного разговора с самим собой. Сообщается, что он феноменологически отличается от других переживаний, таких как зрительные образы, эмоции или противоречивый феномен несимволизированного мышления (Hurlburt and Akhter, 2008).В этой статье мы различаем два общих подхода к ИБ — то, что мы будем называть «форматным» и «активным» взглядами. Эти подходы придерживаются разных тезисов о том, какие элементы более важны для характеристики явления. Как мы увидим, представление формата рассматривает ИС в основном как определенный продукт с определенными функциями формата, тогда как представление активности подчеркивает его свойства как действие. Они могут показаться простыми различиями в акцентах — в конце концов, представление формата может легко принять, что IS — это деятельность, а представление активности не отрицает наличия определенного формата.И все же причина их соответствующих акцентов заключается в том, что они имеют четкую приверженность тому, что является центральным в этом явлении. В частности, мы увидим, что эти два подхода имеют разные взгляды на когнитивные функции ИС, особенно в том, является ли ИГ необходимым или нет для сознательного мышления.
Это, в общем, философские подходы, но эмпирически хорошо обоснованные. Мы осознаем, что, с одной стороны, как вербальный феномен, хорошее описание ИГ в конечном итоге будет зависеть от точных моделей лингвистического производства и понимания; и что, с другой стороны, как когнитивный феномен, правдоподобное описание ИГ требует большего количества данных, чем мы имеем в настоящее время.Однако полезно выявить обязательства и последствия сохранения определенного общего взгляда на то, что ЕСТЬ на самом деле. В частности, это помогает для методологической оценки того, какие аспекты явления стоит исследовать. В этой статье мы разъясняем различия между форматом и представлениями о деятельности и защищаем преимущества последнего.
Форматное представление внутренней речи
Представление о формате принадлежит большинству авторов, писавших о функциях ИС за последние два десятилетия.В наиболее сильной форме его можно охарактеризовать следующими тремя тезисами:
- тезис о сильном сознании: ИС необходимо для сознательного мышления;
- тезис о формате: в IS мы привлекаем репрезентативную систему из-за ее особенностей как формата;
- тезис о продукте: ИС состоит в некотором продукте лингвистической производственной системы, как правило, в строках фонологических представлений.
Первая диссертация о роли IS.Если «мышление» грубо понимается как любое когнитивное событие, которое включает манипулирование или разметку пропозиционального содержания, тезис говорит, что выполнение любого из этих действий сознательно требует присутствия ЕСТЬ. Второй тезис о сущности IS. В нем говорится, что для того, чтобы что-то считалось ЕСТЬ, важно, чтобы оно было отформатировано определенным образом. Третий тезис дает дополнительную спецификацию видов представлений, задействованных в ИБ.
Первый и второй тезисы — две стороны одной медали: утверждается, что в IS мы используем формат с определенными функциями, потому что эти особенности открывают возможность вообще иметь сознательные мысли.Разные авторы сосредоточили свое внимание на разных характеристиках, таких как цифровость или независимость от контекста (Clark, 1998), восприятие и интроспективность (Jackendoff, 1996, 2012; Prinz, 2011, 2012; Bermúdez, 2003) и предикативная структура (Bermúdez, 2003). ). Возьмем один пример: Джекендофф и Принц, следующие за ним, считают, что «чистое» сознательное мышление невозможно по архитектурным причинам: мы можем осознавать представления промежуточного уровня (например, представления 2.5D в визуальной системе), но никогда — базового уровня. или представления более высокого уровня, такие как концепции или пространственные трехмерные представления.Таким образом, если мы хотим иметь сознательные мысли, мы должны использовать формат представления, который имеет правильные представления. Изображения хороши, но фонологические репрезентации намного лучше, учитывая, что фонологические репрезентации могут переносить гораздо больше видов мыслей (о будущем или прошлом, о абстрактных и возможных , об отношениях и т. Д.).
Эти соображения приводят Джекендоффа к тезису о продукте, то есть о том, что IS состоит из цепочек фонологических представлений или структур.Однако можно задаться вопросом, насколько центральным является тезис о продукте для представления о формате и насколько конкретным является его приверженность определенному типу продукта. Что касается центральности, можно утверждать, что точка зрения не обязана рассматривать ИС как составленную исключительно из фонологических репрезентаций. Несомненно, IS появляется как формат, несущий контент, поэтому он также состоит из семантического компонента. Более того, общий подход также может быть сформулирован таким образом, чтобы это было совместимо с идеей, что Я — это действие: действие по созданию цепочек внутренних языковых элементов (в основном) с целью донести наши мысли до сознания.Фактически, иногда Каррутерс (2011) приближается к представлению ИГ таким образом, поэтому изображение его как поддерживающего точку зрения формата может показаться спорным. Различие между этой точкой зрения и тем, что мы будем называть видом деятельности, возможно, проявится как вопрос акцента и степени.
Однако Каррутерс (2014), как Джекендофф, Принц или Бермудес, действительно делает акцент на продукте и его свойствах. С другой стороны, следует отметить, что многие авторы, не особо озабоченные вопросом роли ИГ в сознательном мышлении, также считают ИГ продуктом (Pickering and Garrod, 2013).То есть, кажется, принято думать об ИГ как о продукте, а не как о какой-то деятельности. Что касается приверженности определенному виду продукта, можно заметить, что существуют разные виды фонологических представлений. Мы можем различать по крайней мере артикуляционные, фонематические и акустические фонологические репрезентации. Мы можем думать, что в деятельности внутренней речи используются все три вида репрезентаций. Однако состоит ли ИГ во всех из них? Если IS охарактеризован в терминах продукта, кажется, что IS должны быть строками фонологических акустических репрезентаций.Это утверждение подтверждается двумя причинами. Во-первых, если формат должен быть интроспективным / перцептивным, кажется, что только акустические репрезентации могут помочь, учитывая, что ни артикуляционные, ни фонематические репрезентации не являются интроспективными, согласно его мнению (см. Выше). Итак, вслед за Джекендоффом Принц заявляет, что звуки речи, в том числе немая речь, «переживаются на уровне, который выше жужжащей путаницы нефильтрованных звуковых волн, но ниже уровня категорий фонем» (Prinz, 2012, p.69).
Во-вторых, некоторые авторы считают, что IS как продукт делает мысли осознанными, потому что IS — это предсказание, сделанное на основе впоследствии прерванного двигательного действия (см. Carruthers, 2011; Pickering and Garrod, 2013). Испытуемые дают инструкции произвести определенный лингвистический элемент; эти инструкции преобразуются в команды двигателя; и затем команда прерывается, но не раньше, чем копия efference отправляется в передовые модели, которые выдают прогноз о входящем сенсорном сигнале, соответствующем прерванной команде двигателя.Если это то, в чем в конечном итоге состоит IS, то есть в предсказании входящего сенсорного сигнала, то, возможно, экземпляр IS должен быть акустическим представлением, поскольку предсказание представляет звуки (а не фонемы или артикуляции).
Как бы то ни было, мы готовы согласиться с тем, что связь между твердым сознанием и тезисами формата является более центральной для представления о формате, чем тезис о продукте, и что любые обязательства в отношении определенного вида продукта обычно возникают как следствие. одобрения двух прежних тезисов.В самом деле, только ослабив эти тезисы, защитник видения формата сможет справиться с некоторыми проблемами, стоящими перед этим взглядом, который мы собираемся представить.
Проблемы при просмотре формата
Мы хотим представить три общие проблемы, которые мы видим, связанные с представлением о формате — общие в том смысле, что они проистекают из одобрения его тезисов (i) и (ii) (сильное сознание и формат). Во-первых, он должен отрицать феномен «несимволизированного мышления» (UT; Hurlburt, Akhter, 2008).Во-вторых, он не может легко объяснить, как IS делает мысленное содержание доступным сознанию (Jorba and Vicente, 2014). В-третьих, у него могут возникнуть проблемы с учетом вариативности использования ИБ. В дополнение к этим общим проблемам, мы, наконец, рассмотрим конкретную интерпретацию идеи ИС как продукта, а именно предположение о том, что ИС — это акустическое представление, предсказывающее входящий сенсорный сигнал — предположение, которое имеет некоторые проблемы с его точки зрения. собственный.
Загадка несимволизированного мышления
Используя метод описательной выборки опыта, Хиви и Херлберт (2008) сообщили, что люди утверждали, что пережили внутренние эпизоды, в которых у них было чувство «размышления об определенной, определенной мысли без осознания того, что эта мысль передается в словах, образах и т. Д. или любые другие символы »(стр.802). Например, кто-то может сообщить о своем опыте, когда он задавался вопросом, будет ли друг водить его автомобиль или его грузовик, но без слов, несущих этот конкретный контент, и без изображений друга, автомобиля или грузовика (Hurlburt and Akhter, 2008, стр. 1364). Согласно их результатам, такое «несимволизированное мышление» занимает в среднем около 22% нашей сознательной жизни (Hurlburt and Akhter, 2008; Hurlburt et al., 2013).
Несимволизированное мышление — не бесспорное явление.Хотя есть и другие направления исследований, которые указывают на особую феноменологию пропозиционального мышления (Siewert, 1998; Pitt, 2004), его характеристика неуловима. Например, Hurlburt и Akhter (2008) изображают это в основном в негативном ключе, считая, что «несимволизированное мышление переживается как мышление , а не чувство, не намерение, не намек, не кинестетическое событие, не событие. телесное событие »(с. 1366). В этой статье мы не хотим вступать в дебаты относительно свидетельств UT.Скорее, мысль, которую мы хотим сделать, носит условный характер: , если UT является подлинным феноменом для объяснения, это создает серьезную проблему для представления формата. Эта точка зрения утверждает, что мы вербуем ЕСТЬ, чтобы иметь сознательные мысли — в противном случае мы не смогли бы мыслить сознательно. Но если возможно иметь сознательные мысли без присутствия IS, тогда утверждение формата представления просто ложно. В самом деле, его лучшая стратегия — просто отрицать это явление. В этом ключе Каррутерс (2009) утверждает, что UT может быть результатом конфабуляции: люди сообщают, что думают без слов или изображений, но они могут на самом деле использовать слова и / или изображения, или они могут не думать на самом деле (например,g., они думают, что думали о том, какой товар купить, но на самом деле смотрели только на разные товары). Hurlburt et al. (2013), напротив, предполагают, что конфабуляция, вероятно, идет наоборот: мы участвуем в большем количестве UT, чем в среднем 22%, но, поскольку мы склонны отождествлять мышление с внутренним разговором, мы склонны сообщать, используя слова, когда на самом деле мы не используя их.
Повторюсь, любая точка зрения, которая поддерживает как сильное сознание, так и тезисы о формате, будет утверждать, что на самом деле ЕСТЬ — это форма, которую принимает сознательное пропозициональное мышление, поэтому, поскольку UT является пропозициональным, это просто невозможно.Однако можно сконструировать более слабые версии представления формата, в которых UT выступает как более управляемое явление. В частности, можно отказаться от сильного тезиса о сознании и считать, что IS не является необходимым для сознательных мыслей. IS было бы только хорошим, возможно, лучшим способом сделать мысли осознанными, но есть и другие способы сделать это. Теории восприятия сознания (Prinz, 2011) — хороший кандидат на эту более слабую версию. Эти теории утверждают, что мысль всегда нуждается в определенном формате восприятия, чтобы быть сознательной, и что «даже высокоуровневые состояния восприятия и моторные команды недоступны сознанию» (Prinz, 2011, p.174). IS представляет собой разновидность такого формата восприятия, но могут быть и другие. В частности, может быть несимволических средств восприятия, таких как эмоции или телесные чувства. Следуя этому пути, есть шанс объяснить UT, не отрицая феномена: несимволизированная мысль будет мыслью, которая обналичивается в некотором несимволическом формате восприятия.
Есть проблемы с таким аккаунтом. Первая проблема заключается в том, что неясно, действительно ли это соответствует характеристике явления, предложенной исследователями этого явления.Напомним, что Hurlburt и Akhter (2008) отрицают, что UT переживается как чувство, намерение, намек, кинестетическое или телесное событие, добавляя, что люди «уверенно различают переживания, которые являются мыслями (…), и переживаниями, которые являются чувствами (…) или сенсорными ощущениями». осознание »(с. 1366). Это, кажется, оставляет очень мало места для маневра для перцептивного описания UT. Теперь можно возразить, что положительная характеристика этого явления Херлбуртом и Ахтером (Hurlburt, Akhter, 2008) несколько неадекватна и что, возможно, за этим стоит иное восприятие.Итак, давайте сосредоточимся на второй проблеме, которая кажется более актуальной для перцептивного объяснения, а именно на проблеме объяснения специфического семантического содержания несимволизированных мыслей, о которых сообщают субъекты.
Если UT — подлинное явление, единственная положительная характеристика, которую мы имеем, — это то, что субъекты утверждают, что испытывают определенные мысли. Таким образом, любое описание явления должно учитывать эту характеристику. Представьте себе несимволики, которые задаются вопросом, будет ли друг вести его машину или грузовик.Какой вид восприятия может нести это содержание? Если бы субъект был вовлечен в переживание ЕСТЬ, ответ был бы однозначным: это содержание мысленного предложения. Но несимволические переживания восприятия, такие как определенные чувства, связанные с вашим другом и его грузовиком, кажутся неподходящими для этой задачи. Конечно, с точки зрения Принца (например, в его теории эмоций, Prinz, 2004) чувства могут иметь преднамеренное содержание, но они не кажутся настолько тонкими, чтобы включать конкретное содержание мысли, например, удивление субъекта.Предложение Принца рассматривать пропозициональные установки в терминах, аналогичных эмоциям (Prinz, 2011), может помочь в отношении части «отношения», т. Е. Может быть так, что то, что отличает «сомневаться в том, что p » от «сомневаться в том, что p» »- это определенное эмоциональное чувство, которое сопровождает мысль. Тем не менее, это ощущение не , а не объясняет восприятие контента p , поэтому что-то еще должно поддержать последний опыт. Учитывая проблемы, связанные с прикреплением определенного пропозиционального содержания к визуальным или другим невербальным сенсорным элементам (подробнее об этом в следующем разделе), у Принца, похоже, нет других ресурсов, кроме представленных предложений.Поэтому UT представляется ему столь же маловероятным, как и другим защитникам форматного взгляда.
Возможно, выход из этой проблемы состоит в том, чтобы заявить, что несимвольный формат восприятия задействован, но не для передачи мысленного содержания, а для подсказки их. То есть перцептивный опыт не будет использоваться как средств массовой информации, содержания, а только как средство для концентрации нашего внимания или отслеживания наших мыслительных процессов. Таким образом, сознательное мышление может быть несимволическим в смысле Херлбёрта, даже если несимволическое сознательное мышление часто использует перцептивные каркасы.Тем не менее, этот альтернативный взгляд кажется полон проблем.
Представление формата предоставляет отчет о том, как генерируется ИС, и пытается объяснить, как ИС делает возможным осознанное мышление. Тем не менее, у него нет объяснения сознательного мышления, которое не поддерживается ИС — модель подсказок появляется как дополнение к ней ad hoc . Если мы возьмем модель Каррутерса как парадигму представления о формате (см. Ниже), станет ясно, что модель создана не для объяснения того, что IS вызывает сознательных мыслей, а для того, чтобы объяснить, что IS вызывает сознательных мыслей.Создание строки фонологических представлений с прикрепленным содержанием — это , имеющий мысль, согласно модели, тогда как модель подсказки говорила бы, что создание перцептивного суррогата — вербального или иного — просто облегчает наличие мысли в сознании, связь между подсказка и содержание произвольны.
Наконец, вид формата также, по-видимому, учитывает чувство свободы воли, относящееся к ментальным феноменам, поскольку оно толкует их как моторные феномены.Например, в модели Каррутерса осведомленность агента объясняется на основе создания образов, которые задействуют систему прямой модели. Детали того, как возникает чувство свободы воли, не ясны, но кажется, что побуждающая модель не может объяснить, почему побуждаемое мышление воспринимается как наше собственное мышление. Единственное, что можно было бы почувствовать как свое, — это подсказка.
Как содержание мысли доступно сознанию
Даже если кто-то оспорит свидетельство UT, представление формата все еще имеет проблему с объяснением того, как мысленное содержание доступно сознанию (см. Расширенное обсуждение в Jorba and Vicente, 2014).Любой отчет о сознательном мышлении должен объяснить, как мысленное содержание становится доступным для понимания. Защитники представления о формате считают, что, создавая цепочки фонологических репрезентаций, мы приносим в сознание мысленное содержание. Однако не объясняется, как это делается. Кажется, что, разговаривая с собой, мы осознаем фонологическую структуру нашего ИС. Как этот вид сознания объясняет осознание значений или содержания? Помните, что в некоторых интерпретациях, таких как Джекендофф, концептуальные структуры и, следовательно, значения и пропозициональное содержание обязательно бессознательны.Тогда возникает вопрос: как эти структуры или репрезентации становятся сознательными, по крайней мере, доступными, благодаря тому, что фонологические структуры становятся сознательными?
Кларк (1998), а также Бермудес (2003) и Джекендофф (1996, 2012) предполагают, что фонологические репрезентации преобразуют пропозициональное содержание в объекты, которые предстают перед мысленным взором. Однако кажется, что преобразование пропозиционального содержания в объект, на который можно «смотреть», позволяет субъектам только знать, о чем они думают, а не думать об этих мыслях сознательно.Вместо того, чтобы информировать их об определенном пропозициональном содержании p и, таким образом, чтобы сознательно верить или судить об этом p , этот механизм заставляет их осознать, что они думают это пропозициональное содержание, т. Е. Что они верят или судят о том, что с. . Объективизация, кажется, дает субъекту метапрезентацию, но не сознательное мышление на уровне земли.
Давайте проясним этот момент с точки зрения позиции Кларка. Кларк (1998) представляет свою точку зрения как развитие идей Выготского об И.С. Выготском (1987).Однако роль, которую он представляет для ИБ, сильно отличается от того, что Выготский подчеркивал роль ИГ в саморегулировании и оперативном контроле со стороны исполнительной власти, а также в планировании более или менее немедленных действий, то есть не в планировании летней поездки, но планируем, как решить задачу Ханойской башни. Выготскианцы обычно считают, что ИС помогает нам сосредоточить внимание на том, что мы делаем, тогда как Кларк и др. считают, что это позволяет нам сосредоточиться на том, о чем мы думаем. Выготскианцы отмечают, что ИГ участвует, в том числе, в поэтапном проведении акции.Это означает, что ИС позволяет нам делать то, что мы делаем, в сознательном режиме. Мы отслеживаем свое поведение, сознательно думая «это идет сюда», «это идет туда», «если это идет сюда, то то идет туда» и т. Д. Напротив, модель Кларка — это модель не контроля или мониторинга поведения, а, по-видимому, метапознания, т. е. знания того, что мы думаем. Мы считаем, что есть разница между утверждением, что ИГ помогает нам иметь осознанные мысли, которые используются для отслеживания и контроля нашего поведения, и утверждением, что ИС заставляет нас осознавать, о чем мы думаем, чтобы мы могли думать о своем мышлении. .
Возможно, Кларк, Джекендофф и Бермудес не предполагают, что их счет будет иметь тот узкий охват, который мы приписываем ему. Однако модель, которую они предлагают, кажется, может объяснить только то, как IS дает нам знания о том, что и как мы думаем. Скажем, используя предложения нашего языка, мы можем иметь в своем уме какой-то объект. Что мы от этого выиграем? Предположительно, мы получаем знания только о том, о чем думаем. Мы «видим» предложение, понимаем его значение и приходим к выводу: «Хорошо, я думаю, что p .«Эти знания о том, что и как мы думаем, могут быть, конечно, очень полезными, но мы бы сказали, что это всего лишь использование ИС, среди многих других. В любом случае это описание не объясняет, как содержание мыслей становится сознательным для доступа.
В этом отношении идея Каррутера (2011, 2014) о том, что мысленное содержание связано в цепочки фонологических представлений и транслируется вместе с ними, выглядит намного лучше. Поскольку, согласно этой идее, мысленное содержание как таковое превращается в сознание доступа, будучи привязанным к форматам, которые являются как феноменальными, так и сознательными: «есть все основания полагать, что концептуальная информация активируется взаимодействиями между средними уровнями. области и области ассоциаций (…) связаны с содержанием присутствующих перцептивных состояний и транслируются вместе с последними.Следовательно, мы видим не просто сферический объект, движущийся по поверхности, а помидор, катящийся к краю столешницы; и мы не просто слышим последовательность фонем, когда кто-то говорит, мы слышим то, что они говорят; и так далее »(Carruthers, 2014, стр. 148).
Что не ясно с этой точки зрения, так это то, как происходит процесс связывания, особенно с учетом того, что, согласно Каррутерсу, то, что мы делаем, чтобы извлечь значение эпизода ИБ, — это интерпретировать уже сознательную фонологическую репрезентацию с помощью обычных механизмы понимания.Однако, согласно Langland-Hassan (2014), единственный контент, который может быть связан с эпизодом ИГ, имеет вид: семантическое значение этого эпизода ИГ такое-то и такое-то. То есть содержимое, привязанное к строке IS, будет относиться не к миру, как это должно быть, а к самой строке. Причина в том, что фонологические представления представляют акустические свойства, а семантические представления представляют мир. Лангланд-Хассан утверждает, что невозможно уместить эти разные виды представлений в один элемент.
Возможно, есть причины сопротивляться этой идее. Если рассматривать репрезентативный контент как информацию, которую передает представление, становится ясно, что репрезентативный экземпляр может передавать различные виды информации. Фонологическое представление может представлять звуки, но именно посредством этой акустической информации оно также представляет определенную семантическую информацию. Это, вкратце, позиция Принца (Prinz, 2011, 2012). Принц утверждает, что сознание требует внимания к сенсорным представлениям.Эти представления представляют собой «образы, созданные из сохраненных концептов, [которые] наследуют семантические свойства этих концептов» (Prinz, 2011, стр. 182). IS представляет собой особенно важный вид изображений, то есть лингвистические изображения, которые несут информацию и об акустических свойствах и семантическом содержании. В этом отношении теория Принца, похоже, избегает критики Ленгланда-Хассана: причинно-информационные цепочки несут ответственность за сохранение различных видов информации, связанных с одним и тем же сенсорным представлением, поэтому проблема связывания может не возникнуть.
Однако анализ Лангланда-Хассана также вызывает другую озабоченность: это различное содержание играет разные функциональные или логические роли. Акустическая информация будет играть роль в умозаключениях, связанных со звуком представления, в то время как семантическая информация будет регулярно использоваться для процессов рассуждения, связанных с тем, что означают эти слова. Эти логические роли нельзя просто смешивать. Опять же, у Принца есть выход из этой трудности: эти материалы не просматриваются одновременно.Чтобы иметь сознательные мысли, субъект должен иметь определенное сенсорное представление в уме. и обращаются к нему, но ничто не препятствует тому, чтобы в одни моменты он обращал внимание на его сенсорные свойства, а другие — на его семантическое содержание. Итак, мысли доступны сознанию, просто обращаясь к сенсорным элементам, связанным с собственно семантическим представлением.
Мы считаем, что это проблема. Сравните случай, когда субъект обращается к сенсорной информации репрезентации, со случаем, когда он обращает внимание на его семантическую информацию.В чем феноменологическая разница между обоими случаями в сознании испытуемого? Согласно теории перцептивного сознания Принца, между ними должно быть какое-то сенсорное различие, например, сопутствующее сенсорное представление. Таким образом, если субъект думает об акустической информации представления, будет присутствовать некоторое представление, связанное с акустикой; если она думает о своей семантической информации, будет присутствовать некоторое семантическое представление.
Этот счет открывает путь к бесконечному регрессу.Обратите внимание, что сопутствующие репрезентации сами должны быть сенсорными репрезентациями, и в отношении них может быть поднят вопрос того же типа: уделяет ли субъект внимание сенсорной или семантической информации? Чтобы провести различие между обоими случаями, нужно обратиться к дополнительным отличным сопутствующим репрезентациям, которые сами по себе являются сенсорными репрезентациями и поднимают тот же тип вопросов. Иными словами: если у вас есть теория, согласно которой для того, чтобы мысль стала сознательной, ее нужно обналичить в определенном формате, то вы вводите разрыв между содержанием мысли и содержанием самого формата.То, что делает мысль сознательной, не может быть просто форматом, потому что всегда возникает вопрос, как этот конкретный формат делает эту конкретную мысль сознательной.
Различные функции внутренней речи
Последняя проблема для представления формата, о котором мы хотим упомянуть, заключается в том, что неясно, как оно может учитывать вариативность использования и видов IS. Мы используем IS в большинстве ситуаций, в которых мы можем использовать внешнюю или открытую речь (OS). Например, IS используется для мотивации, поощрения, развлечения, выражения эмоций или чувств говорящего, управления поведением и т. Д.Основное отличие состоит в том, что ОС может быть адресована кому-то другому, тогда как ИС должна быть адресована себе. Таким образом, среди функций ОС, которые мы, вероятно, не найдем в обычной ИБ, мы можем насчитать те действия, которые концептуально требуют кого-то еще, например, обещания и угрозы, возможно, — тем не менее, ИС может включать сопоставимые функции, такие как предупреждения. В любом случае, это всего лишь отражение того, как то, что можно делать с языком, зависит от аудитории, к которой он обращается, но это не выявляет важных или глубоких функциональных различий между внешним и IS.
Когда дело доходит до объяснения множества функций IS, представление формата может иметь проблемы. Представление о формате не претендует на то, чтобы утверждать, что мы используем ИС только для того, чтобы иметь сознательные мысли. Однако, по-видимому, он предлагает историю о том, почему вербуют IS, и, таким образом, кажется, придерживается определенной идеи о правильной функции IS: правильной функцией IS было бы сделать возможным сознательное мышление, в то время как использование IS не относящиеся к сознательному мышлению, будут производными.Тем не менее, трудно понять, как будет происходить такой вывод. Например, если рассматривать случай ОС, нельзя найти аналогичную фундаментальную функцию. Можно апеллировать к понятию «общение», утверждая, что оно сродни очень общей функции «сосредоточить чье-то внимание на чем-то» или «заставить кого-то что-то осознавать». Тем не менее, это в лучшем случае свободный способ говорить.
Давайте конкретизируем общую мотивацию, которая подтверждает тезис о том, что IS может иметь надлежащую, конститутивную функцию.Это старая загадка о том, почему кто-то должен говорить сам с собой, когда он заранее знает, что он собирается сказать. Другими словами, если кто-то думает, что семантическое содержание «уже есть» до того, как слова фактически произнесены, ему не следует беспокоиться о том, чтобы выразить его словами для себя. Другими словами, ИС не может иметь коммуникативную функцию, потому что коммуникация предполагает информационное несоответствие между говорящим и слушателем, и это несоответствие не существует, когда обе роли совпадают в одном и том же человеке.Во-вторых, неясно, считаются ли некоторые виды использования ИБ общением. Например, нет необходимости характеризовать самомотивацию, или даже самооценку, или самосознание (Morin, 2011) с точки зрения общения. Странно говорить, что когда вы мотивируете себя словами, вы участвуете в каком-то акте общения с самим собой. Если ИС не имеет коммуникативной функции, у него должна быть собственная функция. Который из? Многообещающий ответ, кажется, состоит в том, что ИГ выполняет функцию, связанную с сознательным мышлением.
Несмотря на то, что это заманчивая мотивация, мы думаем, что у нее есть основной недостаток: кажется, предполагается, что функция внешней речи просто коммуникативная. Тем не менее, это не так. ОС может играть те же когнитивные роли, что и ИС, включая предполагаемые роли, связанные с сознанием. Когда мать, помогая дочери разгадывать пазл, говорит ей «это здесь… то там» и т. Д., Она направляет свое внимание на предметы и места, т.е. она регулирует свое поведение, разговаривая, точно так же, как мы должны делать это, когда используем ИС.В принципе, все, что мы говорим в ИС, можно сказать и в ОС, и для тех же целей. Таким образом, если бы ИС выполняла функцию осознания мысленного содержания, это определенно было бы не его собственно функцией, а функцией речи в целом (например, в рассматриваемом случае мы можем сказать, что мать заставляет свою дочь осознавать, где разные части идут, так что дочь сознательно решает, что эта часть идет сюда и т. д., таким образом получая контроль над решением головоломки). ИБ не будет иметь коммуникативной функции ОС, но функции ИС по-прежнему можно рассматривать как подмножество ОС.
Однако это обязательство «надлежащего функционирования» может быть несущественным для представления. Относительно легко прочитать авторов как одобряющих утверждения о надлежащих функциях ИС — многие утверждения принимают форму «мы используем ИС вместо x», где x заменяется сознательным мышлением, мышлением системы-2 (Frankish, 2010), самооценкой. -регулирование, исполнительный контроль или что-то еще. Тем не менее, может быть неблагодарным читать эти утверждения как выражающие твердое мнение о надлежащих функциях. Более либеральное толкование — думать, что каждый автор сосредоточился на использовании ИС, а все остальное просто очевидно оставил на заднем плане.Мы считаем, что методологически целесообразно начать с подробного описания различных видов использования ИБ, различных ситуаций, в которых мы его используем, а также различных видов ИС, которые могут быть, но это уже другая проблема (для примеров такого рода подходов, см. Morin et al., 2011; Hurlburt et al., 2013). Дело в том, что защитники видения формата могут отказаться от твердой приверженности надлежащему функционированию ИБ и согласиться с множеством вариантов использования.
Однако, даже если отказ от обязательства «правильной функции» будет отменен, мы думаем, что когда дело доходит до учета использования IS, представление формата обычно имеет порядок объяснения в обратном порядке.История предполагает, что ИГ излагает мысли в определенном формате, и, таким образом, эти мысли можно найти для новых, различных целей. Однако функциональный порядок прямо противоположен: мысли формируются и набираются для использования в различных целях, и при этом они могут проявляться в определенном формате. Рассмотрим пример со спортсменкой, говорящей себе мотивирующие слова (Hatzigeorgiadis et al., 2011). Спортсменка не сначала формирует мысленное предложение «вы можете это сделать», а затем использует это предложение для мотивации себя.Скорее, спортсмен участвует в деятельности по мотивации себя, и при этом ее мотивирующие мысли могут достигать точки, когда она слышит, как она произносит ободряющие слова беззвучно (или даже иногда вслух). Или рассмотрим случай, когда кто-то решил положить больше денег на счетчик парковки и сказал себе: «Еще один квартал? Ммм… Могу вернуться через час. Лучше кофе. Субъект принимает решение посредством определенной концептуальной деятельности. Некоторые из элементов этой деятельности — обычно наиболее заметные и актуальные — могут проявиться в сознании под словесным контролем, где они могут быть использованы в дальнейшем и привести к новым циклам умственной деятельности.Эти два примера представляют собой случаи, когда система лингвистического производства может быть задействована спонтанно, так что, так сказать, «слова приходят нам в голову», но, конечно же, мы можем также вызвать слов, явно участвуя в лингвистической деятельности. . Студент, готовящийся к выступлению, может внутренне пересмотреть некоторые предложения, которые он намеревается произнести, чтобы изменить несколько слов, решить, где сделать акцент, и т. Д. Опять же, способ описания этого заключается не в том, что она излагает свои мысли в вербальном формате, а затем исследует их.Скорее, она уже занята исследованием своих собственных мыслей по поводу того, о чем она хочет поговорить, и использует свои вербальные системы, чтобы сделать это более точным образом.
С другой стороны, одобрение представления формата подразумевает, что, даже если кто-то откажется от идеи надлежащей функции, он все равно будет утверждать, что набор формата играет необходимую роль во множестве функций. Тем не менее, некоторые из этих функций ставят под сомнение утверждение о том, что формат необходим, не говоря уже о лингвистическом формате.Подумайте еще раз об ИС и мотивации, которые подробно обсуждаются в психологической спортивной литературе (Hatzigeorgiadis et al., 2011). Спортсмену не нужен какой-то особый формат, чтобы мотивировать себя: она может сказать себе: «Отдать все !!», но с таким же успехом она могла бы зафиксировать взгляд на финишной прямой и увидеть, насколько она близка, почувствовать, как быстро она ноги двигаются или что-то в этом роде. Ей нужны перцептивные или проприоцептивные стимулы, но они не обязательно должны быть произведены ею самостоятельно (т.е.они не обязательно должны быть результатом воображения или производства IS).
Наконец, сомнительна и идея о том, что в IS мы всегда используем формат для определенной цели. Кажется, бывают случаи, когда единственное, что мы делаем с ИГ, — это добавляем явно ненужный выразительный комментарий к тому, что мы сделали (Hurlburt et al., 2013), например, мы говорим «а-ха» или «отлично!» мы сами, например, после того, как хорошенько о чем-то подумали. Можно ли сказать, что в этих случаях мы нанимаем какой-то формат с какой-то целью? Возможно, мы бы так не сказали.Более того, мы, вероятно, сказали бы, что используем ИС вообще без цели — по крайней мере, без цели, связанной с рассматриваемой познавательной деятельностью. Тем не менее, нецелевое ИС кажется проблемой для представления формата, как бы слабо оно ни было истолковано, поскольку представление формата требует, чтобы фонологические представления использовались для выполнения когнитивных функций.
Является ли внутренняя речь предсказанием?
В этом последнем разделе о проблемах представления формата мы хотим кратко рассмотреть конкретное предложение об ИС, которое мы упомянули выше, а именно, что это предсказание относительно языковых звуков, которые можно было бы услышать, если бы не было определенное языковое действие. прервано.Это предложение имеет некоторую независимую привлекательность, поскольку оно толкует ИГ как разновидность моторных образов (Carruthers, 2011, 2014). Современные теории двигательных образов (Jeannerod, 2006) утверждают, что двигательные образы возникают в результате прерывания выполнения двигательных команд и прогнозирования поступающих сенсорных и проприоцептивных сигналов. Мы думаем, что привлекательно встроить ИГ в более широкую теорию создания изображений.
Однако предположение, что эпизод ИГ является предсказанием языковых звуков, действительно имеет некоторые проблемы.Одна из первых проблем заключается в том, что он не может приспособиться к интуитивной идее о том, что IS обычно воспринимается как значащий , например, когда кто-то занимается сознательными рассуждениями. Это контрастирует с экземплярами ИС, игнорирующими значение (например, когда кто-то мысленно повторяет некоторые лингвистические элементы, чтобы запомнить их — мы будем для краткости называть эти случаи «бессмысленными»). Мы бы сказали, что когда мы говорим об ИГ в контексте, подобном нынешнему, мы говорим только о значимой ИГ. Однако способ, которым представление формата предпочитает индивидуализировать информационную среду, не нуждается в семантике, значении или содержании — или, если оно играет роль для семантики, оно является второстепенным, вспомогательным по отношению к свойствам формата.Таким образом, как значимые, так и бессмысленные экземпляры строки фонологического представления могут считаться одним и тем же типом IS.
В предложении также есть проблемы с данными, которые явно показывают, что ИБ может содержать ошибки, которые распознаются как таковые (Oppenheim, 2013), потому что, prima facie, прогноз, сделанный на основе копии efference, не отслеживается; скорее, его правильная функция — мониторинг производства. Связанная с этим и сложная проблема заключается в том, что это предложение исключает широко распространенную в настоящее время идею о том, что феномены пассивности в познании (слуховые вербальные галлюцинации (AVH) и вставка мыслей) могут быть результатом неправильной атрибуции IS (например.г., Ford and Mathalon, 2004; Маккарти-Джонс, 2012; см. также Langland-Hassan, 2008, где представлена пересмотренная версия с точки зрения дефицита фильтрации / затухания). Эта последняя идея, по-видимому, требует, чтобы IS был входящим сигналом , с которым сравнивается прогноз, а не самим прогнозом. То есть неправильная атрибуция (как проверка ошибок) возможна только при сравнении, которое, в свою очередь, требует предсказания и входящего сенсорного сигнала. Если единственный продукт, который мы получаем от внутреннего разговора, — это сенсорное / акустическое предсказание, тогда непонятно, как мы можем приписывать его себе или другим (см., Однако, Vicente, 2014 для развития и критики идеи, что ЕСТЬ — это входящее сенсорное восприятие). сигнал).Кажется, что и проверка ошибок, и неправильная атрибуция требуют, чтобы IS был , а не предсказанием о языковых звуках, издаваемых передовыми моделями.
Вид деятельности внутренней речи
Представление, которое мы хотим аргументировать, подчеркивает активность внутренней речи, а не формат IS. Эта точка зрения не беспрецедентна. Например, акцент на деятельности является ключевым элементом советской школы, к которой принадлежит Выготский (Козулин, 1986; Герреро, 2005), и многие современные Выготскианцы понимают язык как основанный на деятельности (Carpendale et al., 2009) и ИС как интернализация этой деятельности. Другие недавние подходы, которые характеризуют ИГ как сохраняющие некоторые особенности языковой деятельности — а не просто лингвистический формат — включают Fernyhough (2009), который рассматривает язык как диалогический по своей сути, или Hurlburt et al. (2013), которые одобряют использование внутреннего , говорящего , чтобы не рассматривать IS как простой репрезентативный продукт.
Что касается представления о формате, которое мы описываем в этой статье, наша идея представления о деятельности ИБ отвергает как формат, так и тезисы о сильном сознании, связанные с первым.Что касается тезиса о формате, в нем утверждается, что в IS мы не используем формат, будь то перцептивный, предикативный или какой-то еще. В лучшем случае мы могли бы сказать, что мы вербуем языковую деятельность, хотя мы думаем, что использование понятия вербовки неверно характеризует точку зрения: мы не задействуем должным образом деятельность говорения; мы просто говорим, хотя и внутренне. Что касается тезиса о сознании, то точка зрения отрицает, что IS необходимо для сознательного мышления, или что IS составляет для сознательного мышления (т.е., что его правильная функция — сознательное мышление). Скорее, представление о деятельности занимает плюралистическую позицию: IS имеет почти столько же функций или применений, сколько мы можем обнаружить в ОС, ни одна из которых не должна выделяться в качестве ее надлежащей функции.
Если мы понаблюдаем за нашим собственным IS, мы увидим, что, по сути, IS используется во многих различных обстоятельствах: самовыражение, мотивация, оценка, фокусировка внимания, само-развлечение, фиксация информации в памяти, подготовка языковых действий, комментируя то, что мы сделали, сопровождая наши мысли и т. д.. Кажется, нет большой разницы между причинами, по которым мы разговариваем сами с собой, и причинами, по которым мы разговариваем с кем-то другим: мы говорим, чтобы выразить себя, чтобы мотивировать других, оценивать события или предметы, помогать людям находить места, регулировать их поведение. и т. д. Более того, похоже, нет большой разницы между тем, как мы говорим сами с собой, и тем, как мы разговариваем с кем-то другим. Например, если мы хотим мотивировать нашего любимого спортсмена, мы можем сказать ей «давай!», «Ты лучший!», То есть то, что она может говорить себе.Если мы хотим помочь кому-то добраться до определенного места назначения, мы можем использовать карту и сказать ему: «Иди сюда, а потом туда. Идите прямо сюда, поверните сюда »и т. Д. То есть мы вставляем языковые фрагменты в фон, обеспечиваемый картой, что мы и делаем, когда смешиваем ментальные карты и IS в ориентации.
Есть также параллели между случаями, в которых IS и OS появляются в более длинных и более сложных лингвистических конструкциях, и теми, в которых они кажутся сжатыми или фрагментарными. Например, когда мы говорим о себе или об определенном человеке или событии, которое нас волнует, мы обычно используем полные предложения и разрабатываем повествование, точно так же, как мы это делаем, когда интроспективно относимся к себе, другим людям или определенным событиям.С другой стороны, наша речь выглядит сжатой или фрагментарной, если мы регулируем чье-то поведение в сети: взрослый, который помогает своему ребенку собрать головоломку, говорит ему: «Вот этот кусок. Площадь есть? Конечно? Где не хватает треугольника? Нет. Да »и т. Д. Как уже давно подчеркивал Выготскян, IS, когда его используют в таком виде, также обычно является конденсированным. Это говорит о том, что использование IS — это, по сути, внутреннее , говорящее на (см. Также Hurlburt et al., 2013).
Предлагаемый нами вид активности резко контрастирует с наиболее сильными версиями форматного представления, т. Е.е., те, которые считают, что ЕСТЬ для сознательного мышления, и что ЕСТЬ необходимо для сознательного мышления, потому что нам нужен определенный формат, чтобы получить мысленное сознание. Однако, обсуждая форматное представление, мы рассматривали его более слабые версии. Слабая версия представления о формате, например, может просто утверждать, что мы производим фонологические представления, чтобы лучше делать различные вещи, от сознательного мышления до мотивации. Представление активности и эта слабая версия представления формата в принципе не сильно отличаются.
Однако есть причины предпочесть классифицировать ИГ как деятельность tout court , а не с точки зрения формата. Во-первых, обозначение IS как деятельности лучше соответствует естественному описанию IS как говорящего, а не как производящего фонологические репрезентации (даже если фонологические репрезентации производятся). Во-вторых, понятие активности подчеркивает функциональную преемственность между внешним и IS более естественным образом, чем представление о формате. Как мы объяснили, представление формата обычно начинается с сосредоточения внимания на функции, которая предположительно является эксклюзивной для IS, т.е.е., мысленное сознание. Следствием этого является то, что он различает внешнее и ЕСТЬ — первое — инструмент коммуникации, второе — познания. Даже если ослабить учетную запись, чтобы сделать ее чувствительной к множеству вариантов использования ИС, он склонен рассматривать это использование как решение определенных когнитивных требований. Представление о деятельности, напротив, рассматривает их как предсказуемые эффекты интернализации ОС и ее различных функций.
Как бы то ни было, точка зрения, которую мы хотим предложить, заслуживает названия «вид деятельности» по другим причинам, которые резко контрастируют с форматным подходом.Мы утверждаем, что IS, как и речь в целом, характеризуется как вид действия , а именно действия, заключающегося в выражении мыслей. На философском языке это означает, что IS индивидуализировано с точки зрения того действия, которым оно является, то есть, что оно отличается от других ментальных феноменов, связанных с тем, что человек (или его разум) делает. Это исключает необходимость индивидуализации ИБ с точки зрения качества его продукта, например, его свойств как последовательности фонологических представлений.
Вопрос о том, как индивидуализировать ИГ, — это не просто метафизический вопрос, но он имеет важные методологические последствия в отношении того, как следует подходить к его изучению или какие виды ментальных механизмов для него важны. Например, делая акцент на действии речи, вполне естественно пытаться понять ИС в терминах всех представлений, которые мобилизуются в речи, т. Е. Семантических, синтаксических, возможно артикуляционных и т. Д. Как мы утверждали в разделе «Как мысленное содержание доступно сознанию» — в представлении формата семантические свойства экземпляра ИС проявляются как нечто, что нужно связать с ним, а не как нечто неотъемлемо его составляющее, что вызывает опасения по поводу того, как происходит связывание. .Напротив, для точки зрения деятельности акт внутреннего разговора начинается с предварительного намерения выразить определенную мысль, которая может становиться все более и более конкретной, пока не достигнет уровня моторных команд. Представления, задействованные в деятельности — от концептуальных до фонологических — образуют интегрированную систему, и свойства окончательного формата не играют привилегированной роли в объяснении явления и его функций.
Преимущества просмотра действий
Мы считаем, что представление действий имеет несколько преимуществ перед представлением формата.В этом разделе мы разработаем конкретное предложение о том, как вид деятельности может объяснить определенные явления. Представление о деятельности, как мы его представили, довольно либерально по своим обязательствам. Таким образом, это совместимо с тем, что мы сказали до сих пор, чтобы утверждать, что нам не нужно связывать мысленное содержание с фонологическими представлениями: можно сказать, что мы интерпретируем наше ЕСТЬ так же, как мы интерпретируем ОС, т. Е. С помощью лингвистических средств. -плюс-прагматическая система. Это также совместимо с представлением о том, что, хотя мы иногда используем ИС в определенных действиях, где задействовано сознательное мышление, сознательное мышление возможно без ИС.То есть дух взгляда на деятельность согласуется с общей моделью сознательного мышления, согласно которой сознательное мышление обычно не имеет символов: иногда мы говорим сами с собой в качестве помощи — но в этом случае нельзя сказать, что мы думаем в IS , а иногда мы напрямую участвуем в сознательном мышлении (набросок этого взгляда см. в Jorba and Vicente, 2014).
Здесь мы будем придерживаться другой точки зрения, согласно которой предсказания, сделанные на основе намерений высокого уровня, играют заметную роль как в связывании содержания в фонологические представления (или в придании значения IS), так и в объяснении UT.С одной стороны, мы считаем это предложение достойным изучения, поскольку оно, кажется, способно объединить очевидно разные явления. С другой стороны, это единственное предложение, которое мы можем придумать прямо сейчас, которое могло бы объяснить природу UT и связанное с ним чувство свободы воли. В целом, мы думаем, что у него больше объяснительной силы, чем у только что упомянутой точки зрения.
Внутренняя речь как значимая
Как мы сказали выше, существует различие между значимой IS (вовлеченной в набор функций, о которых мы говорили в предыдущем разделе) и бессмысленной IS (которую мы используем, например, для того, чтобы просто сохранить неинтерпретированные элементы).Если рассматривать IS как последовательность фонологических представлений, порожденных системами лингвистической продукции, следствием этого является то, что IS не имеет смысла как таковой . Другими словами, различие между значимыми и бессмысленными экземплярами ИС должно быть учтено в каком-то дополнительном механизме, например, механизме внимания, который фокусирует внимание либо на семантической, либо на фонетической информации представления, что, как мы утверждали, , представляет собой объяснительную проблему. Напротив, точка зрения деятельности рассматривает значимые и бессмысленные ИС как разные виды действий.Дело не в том, что субъект производит определенное фонологическое представление, а затем использует его для различных целей или в рамках различных процессов внимания. Скорее, само создание фонологического представления начинается с разных намерений, которые мобилизуют разные наборы представлений, например, в случае бессмысленных ИС семантические представления просто не мобилизуются с самого начала. В соответствии с этим подходом мы думаем, что понятие внутренней речи собственно соответствует только ее значимым экземплярам.
Еще одно связанное с этим преимущество состоит в том, что, настаивая на идее, что ИБ имеет смысл по своей сути, представление активности легко избегает одного аспекта проблемы связывания, о которой мы упоминали в разделе «Как мысли-содержание доступны сознанию». Как мы указывали выше, нелегко увидеть, как то, что представляет звуки, может также (семантически) представлять мир. Итак, если мы индивидуализируем информационную систему с точки зрения свойств формата, мы должны объяснить, как контент привязывается к ней. Напротив, согласно предлагаемой нами точке зрения, собственно ИС имеет смысл, а содержание является неотъемлемой частью эпизодов ИС — оно не проявляется как нечто «внешнее», что кто-то каким-то образом связывает с представленными звуками.Более того, мы можем утверждать, что содержание эпизода ИБ — это не содержание, которое фонологические представления могут в конечном итоге кодировать, а содержание, которое субъект намеревается выразить. Другими словами, точка зрения активности соглашается с тем, что в IS контент в конечном итоге принимает определенный формат, но конкретные свойства формата вторичны для объяснения явления.
Этот вопрос оказывается особенно важным, когда мы рассматриваем сжатые или фрагментарные ИС: лингвистический фрагмент (скажем, «мяч!») Может быть использован для выражения множества различных мыслей (что я потерял мяч, что вы потеряли мяч, что мы оставили мяч дома…).Большинство высказываний, если не все, могут выражать разные мысли в зависимости от обстоятельств, но фрагменты особенно неоднозначны (Vicente and Martínez-Manrique, 2005, 2008; Martínez-Manrique and Vicente, 2010). Теперь, как мы можем сказать, что набор фонологических представлений, составляющих «мяч»! означает, например, что мы оставили мяч дома? Он передает это конкретное содержание только в том случае, если мы принимаем во внимание не сами представления, а намерения говорящего. Нам кажется, что такой ответ не так легко доступен для представлений формата.В частности, позиция, которую мы приписали Принцу выше, может иметь проблемы с объяснением того, как предполагаемый контент (то есть, субъекты контента хотят, чтобы их слова имели в конкретном случае), привязывается к фонологическому выводу.
Связывание и мышление
Однако есть еще один аспект обязывающего вопроса. Фактически, именно этот другой аспект занимает Каррутерса (см. «Как мысли-содержание доступны сознанию»). Напомним, что Каррутерс прибегает к привязке, чтобы объяснить, как содержание мысли становится осознанным доступом.По его мнению, мысленное содержание может быть связано с фонологическими репрезентациями и транслироваться вместе с ними. Таким образом, Каррутерса заботит не столько то, как фонологические представления имеют значение, сколько то, как это значение транслируется и становится доступным для познания более высокого уровня. То есть обязательная учетная запись Каррутерса является ответом на эту последнюю проблему. Тогда возникает вопрос: может ли в этом отношении представление действий лучше, чем версия представления формата Каррутерса? Мы хотим утверждать, что это возможно.
В образах движения, а также в двигательных актах мозг выдает копии и прогнозы эффектов, которые используются для отслеживания и, в конечном итоге, корректировки действий в режиме онлайн, а также для подтверждения авторства (Jeannerod, 2006). Пока неясно, как возникает чувство свободы воли (см. «Загадка несимволизированного мышления»), но кажется вероятным, что оно связано с хорошим функционированием системы передовых моделей, основанных на копиях и предсказаниях. Сейчас меньше известно не только о так называемых мысленных действиях, но и о том, как система обрабатывает намерения более высокого уровня.Однако можно утверждать, что система не только получает копии эффектов от моторных команд и выдает прогнозы о входящих сенсорных сигналах; он также должен получать копии результатов от намерений более высокого порядка и делать прогнозы на этой основе (см. Pacherie, 2008).
Архитектура системы компаратора, предложенная Pacherie (2008), включает иерархию намерений и прогнозов. Это позволяет ей не только объяснять, как можно контролировать исполнение намерений более высокого уровня, но и давать отчет о различных компонентах чувства авторства.Пашери различает три уровня намерений: дистальный, проксимальный и моторные намерения (моторные команды). Дистальные намерения связаны с целью действия; проксимальные намерения связаны с выполнением дистального намерения здесь и сейчас; а двигательные намерения связаны с движениями тела, которые в конечном итоге реализуют проксимальное намерение. По ее словам, каждый вид намерения имеет дело с определенным типом представления: «Содержимое, представленное на уровне D-намерений, а также формат, в котором это содержимое представлено, и вычислительные процессы, которые работают с ним, очевидно, довольно разные. от содержания, форматов представления и вычислительных процессов, действующих на уровне М-намерений »(Pacherie, 2008, p.192). По ее словам, дистальные (D) намерения работают с пропозициональными / концептуальными репрезентациями; проксимальные (P) намерения со смесью концептуальных и перцептивных представлений; и моторные (M) намерения с представлениями в аналоговом формате.
Мы не хотим привязываться к деталям предложения Пашери, но мы думаем, что ее замечания относительно (i) различных уровней, на которых работает система компаратора, и (ii) различных видов представлений, доступных на каждом уровне, являются разумными. точки.По крайней мере, разумно думать, что система мониторинга, такая как система компаратора, должна допускать несколько уровней управления. Субъекты должны отслеживать не только то, как выполняются моторные команды, но также и то, реализуются ли намерения, вызвавшие такие моторные команды, так, как ожидалось и предсказывалось. Теперь мы можем применить эту модель к генерации речи в целом, где действие речи начинается с намерения (которое было бы D-намерением) выразить определенную мысль и завершается воспроизведением последовательности звуков.Связанные с речью намерения на разных уровнях генерируют прогнозы через систему прямой модели, которые используются для проверки правильности реализации речевого действия.
Здесь напрашивается гипотеза: предсказания, связанные с предыдущими намерениями, могут быть осознаны таким же образом, как мы, предположительно, можем осознать предсказания, связанные с двигательными командами. Если мы не примем запрет на сознательное создание несенсорных предсказаний, очевидно, нет никаких оснований полагать, что мы не можем сделать этот вид предсказания сознательным.Каррутерс считает, что предсказания (в его случае сенсорные предсказания) становятся осознанными, если на них сосредоточить наше внимание. В целом Каррутерс (как и Принц, 2012) считает, что сознание требует внимания. Но есть и другие гипотезы. Жаннерод (1995), например, утверждал, что предсказания сознательны только потому, что являются предсказаниями прерванных действий, то есть, если действие прерывается после того, как предсказание выдано, предсказание воплотится в сознание. Его аргумент состоит в том, что, когда моторная команда прерывается, «моторные воспоминания не стираются или стираются не полностью, а репрезентативные уровни остаются активными: эта постоянная активация, таким образом, будет основой для (сознательных) моторных образов» (Jeannerod, 1995, п.1429). В любом случае мы предполагаем, что механизм, делающий сенсорные предсказания сознательными, может также работать и для несенсорных предсказаний.
Если бы это было правдой, то мы могли бы утверждать, что то, что осознано в ИС, — это не только фонологические репрезентации, но и их значение. Первоначальное намерение в акте речи состоит в намерении выразить определенное содержание мысли. Предсказание, соответствующее этому виду намерения, является семантическим содержанием высказывания: то, что мы прогнозируем и что мы отслеживаем, — это выражение определенного мысленного содержания.Если бы мы могли транслировать это предсказание вместе с сенсорным предсказанием (то есть фонологическими представлениями), не было бы необходимости в дальнейшей привязке содержания к сенсорным предсказаниям. Это, по-видимому, допускается теорией, подобной той, которую обрисовал Жаннерод (1995), согласно которой предсказания по умолчанию являются сознательными, но это становится более проблематичным, если мы последуем идее Каррутерса о том, что сознание требует внимания. Проблема в этом случае заключается в том, что для осознания значимой ИС нам нужно одновременно уделять внимание двум видам предсказаний: предсказанию о содержании и предсказанию о некоторых звуках.Обсуждая точку зрения Принца в разделе «Как содержание мысли доступно сознанию», мы утверждали, что такой сценарий невозможен. Тем не менее, мы предполагаем, что можно направить наше внимание не на то или иное конкретное предсказание, а на выходы форвардных систем (то есть то, что передовые системы доставляют), рассматриваемые в целом. В конце концов, прогнозы, соответствующие различным уровням намерений, активны одновременно, при условии, что все они используются для отслеживания как возможного входящего сигнала, так и прогнозов более низких уровней иерархии.Это означает, что выходные данные прямых систем — каскад прогнозов разных уровней — образуют тесную сеть или интегрированное целое.
Связь между внутренней речью и несимволизированным мышлением
Объяснение, которое мы только что обрисовали, имеет интересное следствие, позволяющее нам думать о UT с точки зрения IS, не превращая первое во второе. В отличие от представления формата, представление активности может легко приспособиться к UT, поскольку это представление не требует использования определенного формата для сознательного мышления (см. Jorba and Vicente, 2014).Это еще одно преимущество взгляда на деятельность, а именно то, что, рассматривая Я как просто внутреннюю речь, он не делает никаких заявлений относительно того, возможны ли сознательное мышление и феноменология без перцептивной / сенсорной среды. Однако здесь мы хотим сделать еще один шаг и предложить умозрительное, хотя мы считаем правдоподобным объяснение того, что может быть UT, которое делает его продолжением с IS и начинает объяснять, почему мы чувствуем авторство по отношению к нашему сознательному, но несимволизированному, мысли (например, суждение о том, что мой друг ведет машину).
Мы только что сказали, что разумно думать, что форвардная система также генерирует прогнозы относительно вероятного содержания высказывания. Возможно, как мы предполагали, такое предсказание тоже можно сделать осознанным. Предположим теперь, что мы прерываем речевое действие до того, как приказы перейдут к моторным командам. Тогда мы можем получить широковещательный прогноз о содержании высказывания, который будет восприниматься как мысль (поскольку он состоит из концептуальных / смысловых представлений). Более того, есть некоторая вероятность того, что это будет воспринято как действие, потому что оно задействует передовую систему.По крайней мере, минимально несимволизированная мысль в рамках этой конструкции будет ощущаться как инициированная (будет иметь чувство инициирования), поскольку в ее этиологии есть намерение, которого, вероятно, не было бы, если бы мы истолковали UT как просто мысли (очевидно, , мысль не возникает из-за намерения ее иметь). Но можно предположить, что это будет ощущаться также как автор. Как мы объясняли в разделе «Является ли внутренняя речь предсказанием?», Обычно говорят, что чувство свободы воли требует успешных сравнений, обычно между сенсорными предсказаниями и сенсорными сигналами.Но, возможно, сравнения между состоянием цели и высокоуровневым прогнозом достаточно, чтобы вызвать чувство свободы воли. Даже если мало что известно о том, как чувство свободы воли возникает в ментальной сфере (Frith, 2012), мы думаем, что возможность того, что ментальная свобода действий связана со сравнением «продуктов» высокого уровня, заслуживает рассмотрения.
Если бы мы согласились с этой точкой зрения, UT выглядел бы так же тесно связанным с IS. Мы думаем, что это хорошо согласуется с феноменологическими характеристиками людей, сообщающих о UT, в которых испытуемые без проблем дают точную вербальную, пропозициональную характеристику того, о чем они думают, но сопротивляются предположению, что они пережили это содержание вербально.Эта легкость пропозиционального сообщения имеет смысл, если UT — это примерно начало речевого акта, который так и не был вербально реализован. Более того, учетная запись также защищает непрерывность, которая идет от UT к частной речи. Принимая во внимание подходы, вдохновленные Выготским, не рекомендуется отделять частную речь от того, что мы обычно называем IS, или даже от UT, поэтому мы видим в этом еще одно преимущество нашего взгляда на IS. Разница между, скажем, типичным IS и бормотанием или даже частной речью не в функциональности: бормотание выполняет те же общие функции, что и IS (мотивация, сосредоточение внимания, самооценка и т. Д.). Разница заключается в том, что в типичной ИС мы якобы производим предсказание о фонологических акустических репрезентациях, тогда как при бормотании и в частной речи мы производим реальные звуки. Кроме того, в бормотании и частной речи мы более четко задействуем артикуляцию. Напротив, по нашему предложению, в UT мы даже не доходим до фонологического уровня. Выготский утверждал, что IS обычно конденсируется по отношению к внешней речи, и что взрослые могут довести это уплотнение до его предела, будучи в состоянии мыслить «чистыми значениями» (см. Fernyhough, 2004, где представлена модель того, как будет происходить уплотнение. ).Представленное здесь описание подкрепляет эту интуицию, даже несмотря на то, что эту точку соприкосновения с Выготским следует рассматривать как совпадение (а есть много точек отхода от традиции Выготского: для начала, UT не будет чрезмерно сжатым). , но IS прерывается до того, как намерения станут достаточно точными). Используем ли мы тот или иной вид ИС, включая UT, или другой, может зависеть от стресса, требуемого уровня внимания и так далее, как давно утверждали Выгосткяны.
Заключение
Мы выделили два общих подхода к феномену ИС: формат и вид деятельности.Представление о формате, одобренное такими авторами, как Джекендофф, Принц и Бермудес, среди других, утверждает, что в IS мы используем определенный формат, чтобы донести мысли до сознания. Эти авторы, а также другие, которые не особенно интересуются когнитивными функциями ИГ, думают об ИС как о продукте, а именно о цепочках фонологических репрезентаций, которые мы, кажется, испытываем, когда разговариваем сами с собой. Мы критиковали эту позицию по нескольким причинам: во-первых, она должна отрицать возможность сознательного UT; во-вторых, в нем нет четкого объяснения того, как мысленное содержание превращается в сознание доступа; и, в-третьих, у него слишком узкое представление об использовании ИБ.Представление формата может быть ослаблено по некоторым параметрам, но некоторые проблемы остаются. UT и связанный с ним агентивный опыт остаются необъясненными, и вопрос о том, как IS делает мысли осознанными, не улучшается. Помимо этих общих проблем, гипотеза, поддерживаемая некоторыми авторами, о том, что IS-as-a-product является предсказанием о сенсорных стимулах, имеет свои собственные проблемы: трудно объяснить, как мы можем обнаруживать ошибки в нашем IS, если IS — это предсказание, и эта конструкция IS кажется несовместимой с идеей о том, что чужие голоса и / или вставки мыслей являются неверно атрибутированными IS: неправильная атрибуция, кажется, требует сравнения, а прогноз нельзя сравнивать с самим собой.
Наш общий диагноз об источнике всех этих проблем заключается в том, что сторонники представления о формате имеют узкую направленность на такие вопросы, как то, что является составляющим IS, какова его основная функция или какой процесс может быть ответственным за его создание. Мы представили альтернативу, которую мы назвали «взглядом на деятельность», которая дает более всеобъемлющий взгляд на феномен ИГ. Описание IS как деятельности, а именно говорения, равносильно утверждению, что IS функционально непрерывно с открытой или внешней речью.Мы не используем формат с какой-либо познавательной целью, но мы говорим сами с собой в большинстве ситуаций, в которых мы разговариваем с другими людьми (самовыражение, мотивация, концентрация внимания, контроль поведения, развлечения, нерелевантные комментарии … ). Это описание того, что мы делаем в ИБ, предполагает, что мы должны думать об ИС не просто как о продукте лингвистической производственной системы, но как о всем действии говорения. Говорение — это действие, которое начинается с предварительного намерения выразить определенную мысль и, вероятно, заканчивается произнесением некоторых звуков, имеющих определенное значение.Типичный IS — это такой вид действий, за исключением того, что звуки не производятся, а имитируются. Принятие этого более всеобъемлющего взгляда на явление позволяет нам решить проблемы, которые влияют на представление формата. Во-первых, представление об ИГ как об простом выражении не ставит под сомнение возможность UT. Во-вторых, у этой точки зрения нет проблем с объяснением сознательного доступа к содержанию мысли. Поскольку это позволяет нам мыслить сознательно без ИГ, это совместимо с точкой зрения, что ИГ используется только как вспомогательное средство в некоторых обстоятельствах, оказывая поддержку другим когнитивным функциям (например,g., сосредоточив внимание на сложной задаче) или побуждая к дальнейшим познавательным ресурсам. Наконец, взгляд на деятельность в значительной степени мотивирован различными вариантами использования ИГ, которые мы можем обнаружить.
Тем не менее, в этой статье мы исследовали другие объяснительные возможности для представления о деятельности, имея в виду несколько целей: уловить интуитивную идею о том, что собственно ЕСТЬ имеет значение, объяснить, как это значение может быть присоединено к нему и осознано вместе. с фонологическими репрезентациями и обратиться к двум особенно интригующим проблемам: природе UT и связанному с ним чувству агентства.В предложенном нами предложении используется характеристика IS как действия, чтобы объяснить проблему связывания, природу UT и чувство свободы воли, связанное с сознательным мышлением. Что касается проблемы связывания, мы предположили, что индивидуализация IS как действия, которое начинается с предварительного намерения выразить определенную мысль, упрощает объяснение того, как мысленное содержание связано в цепочки фонологических репрезентаций. Предыдущие намерения приводят к предсказаниям о содержании мысли: если такие предсказания можно сделать осознанными, у нас есть сознательная мысль.Если предсказания сделаны осознанными вместе с предсказаниями о фонологических репрезентациях, мы получим типичный IS («голосок в голове»). Если предсказания сделаны осознанными в одиночку, потому что действие прерывается очень рано, тогда у нас есть UT. Ощущение свободы воли в этом последнем случае возникает из-за того, что это когнитивный процесс, который предназначен и, вероятно, отслеживается.
Наконец, хотя мы не рассматривали вопрос вставки мыслей в этой статье, мы думаем, что этот общий подход в целом лучше подходит для объяснения того, как мысли могут казаться чужеродными, параллельно с обнаружением ошибок в ЯВЛЯЕТСЯ.Предсказания более высокого уровня используются для проверки правильности прогнозов более низкого уровня, чтобы контролировать, правильно ли реализуются намерения более высокого уровня. Несоответствие может привести к неправильной атрибуции и / или обнаружению ошибок. Мы рассматриваем эту идею как материал для дальнейших исследований.
Заявление о конфликте интересов
Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.
Благодарности
Эта статья является полностью совместной. Порядок авторства произвольный. Некоторые из обсуждаемых нами вопросов были представлены на 50-м ежегодном философском коллоквиуме в Цинциннати на тему «Природа и познавательная роль внутренней речи». Авторы выражают благодарность за комментарии аудитории коллоквиума и вдумчивые комментарии рецензентов. Исследование для этой статьи финансировалось правительством Испании в рамках исследовательских проектов FFI2011-30074-C01 & C02.
Сноски
- Исключения составляют выготскианцы, такие как Fernyhough (2009) и Hurlburt et al. (2013).
- Вдоль статьи мы представим ряд более слабых версий точки зрения, которые ослабляют один или несколько тезисов, чтобы ответить на конкретную проблему.
- Поскольку понятие мысли в литературе используется по-разному, давайте поясним свойства, которые имеют значение для этой статьи:
- Мысль — это ментальное состояние с пропозициональным содержанием.
- Его можно отделить от других мыслей с точки зрения его содержания.
- Он может быть бессознательным или сознательным, поэтому можно иметь одну и ту же мысль в обеих модальностях.
Наконец, даже если «иметь мысль» и «думать мыслью» могут указывать на пассивные / активные проявления мысли, это различие, которое мы не обсуждаем в этой статье, поэтому мы будем использовать оба выражения как взаимозаменяемые. - См., Например: «[Хомский] попал в ловушку (…) веры, что внутренняя речь — это мысль, а не (как я буду утверждать) фонологическая структура, соответствующая мысли» (Jackendoff, 2007, стр. 70) и «сознательная мысль получает свою форму (…) от внутреннего голоса, словесных образов произношения» (Jackendoff, 2012, стр. 103).
- Этим возражением мы обязаны судье.
- «Особенно важны (…) слуховые образы, которые возникают в результате автономной активации инструкций по воспроизведению речи, которые приводят к слуховым представлениям речевого акта, которые обычно приводят к так называемой« внутренней речи »» (Carruthers , 2014, с.149).
- См., Например, Bermúdez (2003, (стр. 159–160)): «[Все] пропозициональных мыслей, которые мы сознательно анализируем (…), принимают форму предложений на публичном языке» (выделено им).
- Рефери отмечает, что разграничение Выготским естественной и культурной линий развития имеет отношение к вопросу о UT. Эти два пути к мысли могут приводить к видам мышления с разными свойствами, и UT может встречаться в обоих из них, поэтому его анализ должен учитывать различие.Мы согласны с тем, что это может быть так, и настаиваем на том, что точная характеристика UT все еще отсутствует. В этой статье мы ограничимся минимальной характеристикой, предложенной Hurlburt et al. (2013) — то есть UT как мысль с пропозициональным содержанием и «проприетарной» феноменологической базой — и мы делаем набросок предложения, которое могло бы связать его с культурной линией — см. Раздел «Связь между внутренней речью и несимволизированным мышлением».
- Как мы увидим в разделе «Взаимосвязь между внутренней речью и несимволизированным мышлением», точка зрения, согласно которой ИС является входящим сенсорным сигналом, кажется более успешной в этом отношении, поскольку включает в себя сравнения, которые многие считают необходимыми для создания самости. -атрибуция (см. Frith, 2012).
- Как хорошо известно, различие между феноменальным сознанием и сознанием доступа впервые было введено Блоком (1995). Феноменальное сознание определяется с точки зрения подобия или опыта, а сознание доступа характеризуется как информация, доступная для прямого рационального управления мыслями и действиями.
- Однако см. Кларк (1998, стр. 171): «[П] общепринятый язык (…) отвечает за комплекс довольно отличительных черт человеческого мышления, а именно за нашу способность отображать когнитивную динамику второго порядка .Под когнитивной динамикой второго порядка я подразумеваю совокупность мощных способностей, включающих самооценку, самокритику и тщательно отточенные лечебные реакции (…). Такое мышление о мышлении — хороший кандидат на явно выраженные человеческие способности (…) Джекендофф (…) предполагает что мысленное повторение предложений может быть основным средством, с помощью которого наши собственные мысли могут стать объектами дальнейшего внимания и размышлений ». См. Также Бермудес (2003, стр. 163): «Мы думаем о мыслях, обдумывая предложения, с помощью которых эти мысли могут быть выражены.”
- С другой стороны, динамика второго порядка и метапознание, вероятно, — разные явления. Мы можем узнать, о чем мы думаем, просто обладая сознательными мыслями: если вы думаете о мысли сознательно, вы также узнаете, что у вас есть эта мысль. В этом отношении мышление похоже на восприятие: когда у вас есть сознательный опыт восприятия, вы также знаете, что у вас есть этот опыт. Мы бы сказали, что объективизация дает нам способность размышлять о своем мышлении и обретать контроль над нашими когнитивными процессами более высокого уровня.
- На философском жаргоне содержание будет символически-рефлексивным.
- Однако Langdon et al. (2009) оспаривают это утверждение на основании исследований пациентов с шизофренией. Сравнивая свои АВХ и ИС, они не обнаружили сходства между их феноменологическими характеристиками — сходства, которое, возможно, должно присутствовать, если АВХ происходят от ИИ.
- Непрерывность функции между внутренней и внешней речью — типичное предположение для тех, кто понимает ИС как наследование функциональных ролей частной речи, из которой она происходит (см. Обзоры в Berk, 1992; Winsler, 2009).Отношения между внутренней и внешней речью также в настоящее время находятся в центре внимания эмпирических исследований с точки зрения параллелизма и различий в лингвистических подсистемах, ответственных за их соответствующую обработку, например, системы понимания и производства (Vigliocco and Hartsuiker, 2002; Geva et al. , 2011). Эти темы выходят за рамки целей данной статьи.
- См. Morin et al. (2011) за исследование, посвященное разнообразию функций ИБ.
- Выготский (1987) и его последователи обычно интересовались использованием ИГ для саморегуляции, поскольку их особенно беспокоил момент, когда дети начинают усваивать не только речь, но и социальную жизнь в целом.Тем не менее, онлайн-регулирование поведения — это лишь одна из многих функций речи, и кажется, что нет причин, по которым речь должна использоваться только для этой цели, когда она превращается в IS.
- Нам известно, что в литературе можно найти множество вариантов использования ярлыка «внутренняя речь», и мы не собираемся узаконивать использование этого термина. Мы просто хотим сделать акцент на особого рода явлениях, которыми являются значимые и бессмысленные примеры.
- Можно утверждать, что аккаунт Принца может прибегнуть к этому предложению, т. Е.е. люди могут обращать внимание как на акустические, так и на семантические свойства сенсорной репрезентации. Однако это предложение не помогает Принцу избежать нашей критики регресса, отдавая предпочтение сопутствующим сенсорным представлениям.
- Следуя тому, что мы сказали в сноске 8, выдвинутая нами гипотеза о том, как генерируется UT, будет связывать ее с культурной линией развития, связывая ее с генерацией IS. Тем не менее, мы не предполагаем, что UT было бы невозможно, если бы оно не было связано с IS.Объяснение, которое мы выдвинули по поводу UT, возможно, можно было бы распространить на использование любого вида образов, хотя нам не ясно, может ли чисто образное мышление быть пропозициональным. Возможно, наш отчет предсказывает, что нелингвистические существа не могут испытывать UT, как его обычно характеризуют.
- Еще одно интересное следствие этой точки зрения связано с тем, что мы упоминали в разделе «Является ли внутренняя речь предсказанием?». Мы сказали, что чувствительны к ошибкам в IS (Oppenheim, 2013), что проблематично для представления о том, что IS является предсказанием.В нашем предложении, которое предполагает несколько уровней предсказаний и механизмов мониторинга, ошибки могут быть обнаружены на уровне моторных предсказаний, особенно когда они, когда они осознаются, повторно входят в систему в качестве входных данных. Прогноз не может проверить себя, но предсказание более высокого порядка может отслеживать предсказание низкого уровня и обнаруживать ошибки, даже более того, мы подозреваем, если предсказание низкого уровня также рассматривается как вход для системы. Мы думаем, что проблемы, упомянутые в этом разделе, вызваны слишком узким фокусом на моторной части речевого акта.
Список литературы
Берк, Л. Э. (1992). «Частная речь детей: обзор теории и статуса исследования», в Private Speech: From Social Interaction to Self-Regulation , ред. Р. М. Диас и Л. Э. Берк (Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум), 17–43.
Google Scholar
Блок, Н. (1995). О заблуждении относительно функции сознания. Behav. Brain Sci. 18, 227–247. DOI: 10.1017 / S0140525X00038188
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Карпендейл, Дж., Льюис, К., Сассвайн, Н., и Ланн, Дж. (2009). «Разговор и мышление: роль речи в социальном понимании», в Private Speech, Executive Functioning, and the Development of Verbal Self-Regular , eds A. Winsler, C. Fernyhough и I. Montero (Кембридж: Кембриджский университет Press), 83–94.
Google Scholar
Кларк, А. (1998). «Волшебные слова: как язык увеличивает человеческие вычисления», в Язык и мысль: междисциплинарные темы , ред.Каррутерс и Дж. Баучер (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 162–183.
Google Scholar
Fernyhough, C. (2004). Чужие голоса и внутренний диалог: к описанию слуховых вербальных галлюцинаций. New Ideas Psychol. 22, 49–68. DOI: 10.1016 / j.newideapsych.2004.09.001
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Fernyhough, C. (2009). «Диалогическое мышление», в Частная речь, Исполнительное функционирование и развитие вербальной саморегуляции , ред.Уинслер, К. Фернихо и И. Монтеро (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 42–52.
Google Scholar
Франкиш, К. (2010). Развитие лингвистического мышления. Лингвист. Филос. Расследование. 9, 206–214.
Google Scholar
Гева, С., Беннет, С., Уорбертон, Э. А., и Паттерсон, К. (2011). Расхождение между внутренней и открытой речью: последствия для постинсультной афазии и нормальной обработки речи. Афазиология 25, 323–343.DOI: 10.1080 / 02687038.2010.511236
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Герреро, М.С.М. (2005). «Методология исследования внутренней речи», Inner Speech — L2: Thinking Words in a Second Language , ed. М. Де Герреро (Нью-Йорк: Springer), 89–118.
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Hatzigeorgiadis, A., Zourbanos, N., Galanis, E., and Theodorakis, Y. (2011). Разговор с самим собой и спортивные результаты: метаанализ. Перспектива. Psychol.Sci. 6, 348. DOI: 10.1177 / 1745691611413136
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Джекендофф Р. (2007). Язык, сознание и культура: очерки психической структуры . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Google Scholar
Джекендофф Р. (2012). Руководство пользователя к мысли и смыслу . Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Жаннерод М. (1995). Ментальные образы в моторном контексте. Neuropsychologia 33, 1419–1432. DOI: 10.1016 / 0028-3932 (95) 00073-C
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Хорба, М., Висенте, А. (2014). Когнитивная феноменология, доступ к содержанию и внутренняя речь. J. Сознание. Stud. 21, 74–99.
Google Scholar
Козулин А. (1986). Концепция деятельности в советской психологии: Выготский, его ученики и критики. Am. Psychol. 41, 264–274. DOI: 10.1037 / 0003-066X.41.3.264
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Лэнгдон, Р., Джонс, С. Р., Коннотон, Э. и Фернихау, К. (2009). Феноменология внутренней речи: сравнение больных шизофренией со слуховыми вербальными галлюцинациями и здоровыми людьми из контрольной группы. Psychol. Med. 39, 655–663. DOI: 10.1017 / S0033291708003978
PubMed Аннотация | Полный текст | CrossRef Полный текст | Google Scholar
Лангланд-Хассан, П. (2008). Расколотые феноменологии: вставка мысли, внутренняя речь, вставка мысли и загадка внешности. Mind Lang. 23, 369–401. DOI: 10.1111 / j.1468-0017.2008.00348.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Лангланд-Хассан, П. (2014). Внутренняя речь и метапознание: в поисках связи. Mind Lang. 29, 511–533. DOI: 10.1111 / mila.12064
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Маккарти-Джонс, С. (2012). Слуховые голоса: истории, причины и значения слуховых вербальных галлюцинаций . Кембридж, Массачусетс: Издательство Кембриджского университета.
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Мартинес-Манрике, Ф., и Висенте, А. (2010). Что за…! Роль внутренней речи в сознательном мышлении. J. Сознание. Stud. 17, 141–167.
Google Scholar
Морин, А. (2011). Самосознание. Часть 2: нейроанатомия и важность внутренней речи. Soc. Личное. Psychol. Компас 2, 1004–1012. DOI: 10.1111 / j.1751-9004.2011.00410.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Морин, А., Уттл Б. и Хэмпер Б. (2011). Частота самооценки, содержание и функции внутренней речи. Процедуры Soc. Behav. Sci. 30, 1714–1718. DOI: 10.1016 / j.sbspro.2011.10.331
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Питт, Д. (2004). Феноменология познания, или каково думать, что P? Philos. Феноменол. Res. 69, 1–36. DOI: 10.1111 / j.1933-1592.2004.tb00382.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Prinz, J.(2004). Реакции кишечника: теория восприятия эмоций . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Принц, Дж. (2011). «Сенсорная основа когнитивной феноменологии», в Cognitive Phenomenology , ред. Т. Бейн и М. Монтегю (Oxford: Oxford University Press), 174–196.
Google Scholar
Висенте А. (2014). Отчет компаратора о вставке мыслей, чужих голосах и внутренней речи: некоторые открытые вопросы. Phenomenol.Cogn. Sci. 13, 335–353. DOI: 10.1007 / s11097-013-9303-5
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Висенте А. и Мартинес-Манрике Ф. (2005). Семантическая недоопределенность и когнитивное использование языка. Mind Lang. 20, 537–558. DOI: 10.1111 / j.0268-1064.2005.00299.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Висенте А. и Мартинес-Манрике Ф. (2008). Мысль, язык и аргумент из ясности. Метафилософия 39, 381–401.DOI: 10.1111 / j.1467-9973.2008.00545.x
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Выготский, Л. С. (1987). Мысль и язык . Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
Google Scholar
Винслер А. (2009). «Все еще разговариваем сами с собой после всех этих лет», в книге « Private Speech, Executive Functioning, and the Development of Verbal Self-Regular », редакторы A. Winsler, C. Fernyhough и I. Montero (Cambridge: Cambridge University Press), 3–41.
Google Scholar
Речь короля с точки зрения позитивной психологии
Лайонел Лог: Разве мозг принца знает, что делает его рот?
Король Георг VI: Вы плохо знакомы с принцами?
— С Речь короля
Король Англии Георг VI
Я редко хожу в кино, хотя много смотрю по кабельному телевидению. Однако на днях я действительно пошел в театр, чтобы посмотреть The King’s Speech .Возможно, мое внимание привлекла вся награда за «Оскар». В любом случае, это был замечательный фильм — рассказ, диалоги и актерская игра, но мы все это уже знали. Моя единственная придирка — не о фильме, а о номинациях на Оскар — заключалась в том, почему Колин Ферт (король) считался ведущим актером, а Джеффри Раш (логопед) — актером второго плана. Может быть, главный актер выглядит лучше, а может, я просто предвзята как учитель и терапевт.
Но это придирка, и моя цель здесь состоит в том, чтобы выявить некоторые положительные психологические последствия истории, рассказанной в фильме.Я сосредоточусь на короле. Логопед (Лайонел Лог) заслуживает написания эссе позже.
Итак, другие люди имеют значение. Логопед имел значение для короля, и менее очевидно, но столь же глубоко царь имел значение для логопеда. Жена короля имела значение для всех, потому что она организовала и взрастила «терапию», которая в конечном итоге изменила историю.
Практика, практика, практика. Король мог свободно говорить только потому, что он постоянно над этим работал.
Юмор помогает в терапии, обучении или в любом случае преднамеренного изменения. Логопед настоял на том, чтобы позвонить королю Берти, и их репрессии на протяжении всего фильма были замечательными.
Каждый человек представляет собой смесь сильных и слабых сторон. Человек, ведущий хорошую жизнь, — это тот, кто позволяет сильным, а не слабым. Король заикался и не хотел взойти на трон. Но он оказался на высоте и поступил правильно, потому что был храбрым и преданным своему делу.
Я давно не думал об этом, но в детстве был ужасно косолапым и много лет носил «корректирующую обувь» — неуклюжую, неуклюжую и, конечно, унизительную. Что было тогда. Это — сейчас. И я забыл об этих проклятых туфлях, пока не посмотрел фильм. Ой-бла-ди.
Делать правильные вещи не всегда легко и не всегда весело. Король улыбнулся только в самом конце фильма, после удачного выступления по радио. А потом началась Вторая мировая война. Но правильное остается правильным, и парадоксально, что позитивная психология недостаточно изучает правильные поступки, вместо этого подчеркивая то, что делает людей счастливыми или долгоживущими.(Кстати, король Георг VI умер в 1952 году в возрасте 57 лет.)
Брат короля Эдвард был королем в течение короткого периода времени, но он отказался от престола, чтобы жениться на разведенной американке и светской львице Уоллис Симпсон. Признавая свое незнание истории, я знал об этом событии только как о простой истории любви о короле, который отрекся от престола, чтобы жениться. Ну, конечно, но то, как это было показано в фильме, было намного сложнее или, по крайней мере, по-другому. Возможно, он был влюблен, но Эдвард также казался трусом.
Так в чем же заключительное сообщение? Ни вы, ни я не являемся игроками на мировой арене, но мы все можем быть королями или королевами в более локальном масштабе … если мы будем поступать правильно … если у нас есть помощь от других, которую мы действительно принимаем … если мы полагаемся на то, что мы делаем хорошо, и не позволять тому, что делаем плохо, преобладать. Никто из нас не знает, что ждет жизнь. Король, конечно, родился в королевской семье, но он был только четвертым в очереди на престол. Но за этим последовали события и множество благоприятных условий, и он стал королем, причем неплохим.Я уверен, что это урок для всех нас.
Эгоцентрическая речь: Пиаже и Выготский — видео и стенограмма урока
Взгляд Пиаже
Пиаже был первым в своей области, кто ввел термин «эгоцентрическая речь» по отношению к эгоцентрической стадии развития ребенка, который он поделился в своей книге 1923 года « Язык и мышление ребенка ». По мнению Пиаже, дети не рождались со способностью общаться с другими, а вместо этого были сосредоточены исключительно на себе.
Пиаже считал, что, когда дети разговаривают сами с собой, они делают это в эгоистичных целях, не принимая во внимание других и их мысли. По словам Пиаже, поскольку дети не общаются со сверстниками, они разговаривают сами с собой. Как описывает Пиаже, эгоцентрическая речь связана с незрелостью, признаком того, что ребенок находится на той стадии своего развития, когда он или она еще не научились взаимодействовать с другими. Следовательно, тенденция к эгоцентрической речи исчезнет по мере взросления ребенка.
Взгляд Выготского
В то время как Пиаже рассматривал эгоцентрическую речь как незначительный акт, используемый для эгоистичных целей, Выготский рассматривал ее как ключевую часть процесса социального обучения. В своей книге « Мысль и язык » 1934 года Выготский рассматривал эгоцентрическую речь не как недостаток, а как здоровую часть развития. В отличие от Пиаже, он считал, что дети рождаются социальными существами, которые постоянно учатся общаться с другими.
Выготский отличался от Пиаже тем, что считал эгоцентрическую речь естественной частью процесса детского роста и созревания.По словам Выготского, поскольку дети не знали, как усваивать свои мысли, они научились обращаться с ними с помощью эгоцентрической речи. Он также считал, что эгоцентрическая речь была нормальной частью развития общения, благодаря которой дети практиковали самоуправление и саморегуляцию.
Краткое содержание урока
Эгоцентрическая речь — это акт, в котором ребенок разговаривает сам с собой, обычно через какое-то событие или действие. Эгоцентрическая речь относится к эгоцентрической стадии развития, на которой дети не могут понять переживания, чувства и мысли своих сверстников.
Эгоцентрическая речь обычно возникает в возрасте от трех до пяти лет. Два психолога, специализирующихся на детском развитии, по-разному относились к эгоцентрической речи. Жан Пиаже рассматривал эгоцентрическую речь как знак того, что ребенку все еще необходимо развивать языковые и социальные навыки. Лев Выготский утверждал, что эгоцентрическая речь сама по себе является нормальной и здоровой частью развития ребенка.
Результаты обучения
После этого видеоурока вы должны уметь:
- Определить эгоцентрическую речь
- Опишите эгоцентрическую стадию развития
- Различие взглядов Жана Пиаже и Льва Выготского на эгоцентрическую речь
Теория освоения языка | Просто Психология
- Психология развития
- Язык
Хенна Леметинен, опубликовано в 2012 г.
Язык — это познание, которое действительно делает нас людьми.В то время как другие виды действительно общаются с врожденной способностью воспроизводить ограниченное количество значимых вокализаций (например, бонобо) или даже с частично усвоенными системами (например, птичьими песнями), на сегодняшний день нет других известных видов, которые могли бы выражать бесконечные идеи (предложения) с ограниченным набором символов (звуки речи и слова).
Эта способность замечательна сама по себе. Что делает его еще более примечательным, так это то, что исследователи находят доказательства овладения этим сложным навыком у детей все более младшего возраста.
Сообщается, что младенцы в возрасте 12 месяцев обладают чувствительностью к грамматике, необходимой для понимания причинных предложений (кто что и с кем делал; например, кролик толкнул лягушку (Rowland & Noble, 2010). исследование развития речи ребенка, механизм, который позволяет детям выделять слоги и слова из цепочек звуков, которые они слышат, и овладевать грамматикой, чтобы понимать и воспроизводить язык, все еще остается загадкой.
Early Theories
Самые ранние научные объяснения овладения языком были предоставлены Скиннером (1957).Как один из пионеров бихевиоризма, он объяснял развитие языка влиянием окружающей среды.
Скиннер утверждал, что дети изучают язык на основе принципов бихевиористского подкрепления, связывая слова со значениями. Правильные высказывания усиливаются, когда ребенок осознает коммуникативную ценность слов и фраз.
Например, когда ребенок говорит « молоко », а мать улыбнется и в результате даст ей немного, ребенок найдет этот результат вознаграждением, улучшив языковое развитие ребенка (Ambridge & Lieven, 2011).
Universal Grammar
Однако вскоре отчет Скиннера подвергся резкой критике со стороны Ноама Хомского, самого известного на тот момент лингвиста в мире. В духе когнитивной революции 1950-х годов Хомский утверждал, что дети никогда не получат инструменты, необходимые для обработки бесконечного числа предложений, если механизм овладения языком будет зависеть только от языкового ввода.
Следовательно, он предложил теорию универсальной грамматики: идею врожденных, биологических грамматических категорий, таких как категория существительного и категория глагола, которые способствуют полному развитию языка у детей и общей обработке языка у взрослых.
Считается, что универсальная грамматикасодержит всю грамматическую информацию, необходимую для объединения этих категорий, например существительное и глагол, на фразы. Задача ребенка — просто выучить слова своего языка (Эмбридж и Ливен).
Например, согласно Универсальной грамматике, дети инстинктивно знают, как объединить существительное (например, мальчик) и глагол (есть) в значимую правильную фразу (Мальчик ест).
Этот подход Хомского (1965) к овладению языком вдохновил сотни ученых исследовать природу этих предполагаемых грамматических категорий, и исследования все еще продолжаются.
Современные исследования
Десять или два спустя некоторые психолингвисты начали сомневаться в существовании Универсальной грамматики. Они утверждали, что такие категории, как существительное и глагол, являются биологически, эволюционно и психологически неправдоподобными, и что эта область требует объяснения, которое может объяснить процесс усвоения без врожденных категорий.
Исследователи начали предполагать, что вместо языкового механизма обработки речи дети могут использовать общие когнитивные принципы и принципы обучения.
В то время как исследователи, подходящие к проблеме овладения языком с точки зрения универсальной грамматики, выступают за раннюю полную продуктивность, то есть раннее взрослое знание языка, противоположные конструктивисты выступают за более постепенный процесс развития. Предполагается, что дети чувствительны к образцам в речи, что способствует процессу усвоения.
Примером такого постепенного изучения паттернов является приобретение морфологии. Морфемы — это наименьшие грамматические маркеры или единицы языка, которые изменяют слова.В английском языке правильные формы множественного числа помечаются морфемой –s (например, dog + s).
Точно так же английские формы третьего единственного числа (she eat + s, boy kick + s) помечены морфемой –s. Считается, что дети усваивают свои первые экземпляры третьей формы единственного числа в виде целых фразовых фрагментов (папа пинает, девочка ест, собака лает), не имея возможности разделить тончайшие грамматические компоненты.
Когда ребенок слышит достаточное количество примеров лингвистической конструкции (т.е. третья форма глагола единственного числа), она будет обнаруживать закономерности в высказываниях, которые она слышала. В этом случае повторяющийся образец является маркером –s в этой конкретной форме глагола.
В результате множества повторений и примеров маркера –s в разных глаголах ребенок приобретет сложные знания о том, что в английском языке глаголы должны быть отмечены морфемой –s в третьей форме единственного числа (Ambridge & Lieven, 2011 ; Pine, Conti-Ramsden, Joseph, Lieven & Serratrice, 2008; Theakson & Lieven, 2005).
Подход к овладению языком с точки зрения общей когнитивной обработки — это экономическое объяснение того, как дети могут выучить свой первый язык без чрезмерного биолингвистического механизма.
Заключение
Однако решение проблемы овладения языком еще далеко не окончено. Наше нынешнее понимание процесса развития все еще остается незрелым.
Исследователи универсальной грамматики все еще пытаются убедить, что язык — это слишком сложная задача, чтобы овладеть ею без особого врожденного оборудования, в то время как исследователи-конструктивисты яростно отстаивают важность языкового ввода.
Однако самые большие вопросы остаются без ответа. Каков точный процесс, который превращает детские высказывания в грамматически правильную, похожую на взрослую речь? Насколько ребенку нужно приобщаться к языку, чтобы достичь состояния, подобного взрослому?
Какое объяснение может объяснить различия между языками и процесс овладения языком у детей, которые изучают языки, сильно отличающиеся от английского? Тайна овладения языком вызывает удивление и у психологов, и у лингвистов десятилетие за десятилетием.
Как ссылаться на эту статью: Как ссылаться на эту статью:Lemetyinen, H. (2012, 24 октября). Приобретение языка . Просто психология. https://www.simplypsychology.org/language.html
Ссылки на стиль APAЭмбридж, Б., и Ливен, Э.В.М. (2011). Приобретение языка: противоположные теоретические подходы . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Хомский, Н.(1965). Аспекты теории синтаксиса . MIT Press.
Пайн, Дж. М., Конти-Рамсден, Г., Джозеф, К. Л., Ливен, Е. В. М., и Серратрис, Л. (2008). Напряжение с течением времени: тестирование модели «Согласие / временное упущение» в качестве описания модели положения «временное обозначение» в раннем детском английском. Журнал детского языка , 35 (1): 55-75.
Rowland, C. F .; И Нобл, К. Л. (2010). Роль синтаксической структуры в понимании предложения детьми: свидетельство от дательного падежа. Изучение и развитие языков , 7 (1): 55-75.
Скиннер, Б.Ф. (1957). Вербальное поведение . Актон, Массачусетс: Издательская группа Копли.
Theakston, A.L., & Lieven, E.V.M. (2005). Приобретение вспомогательных средств BE и HAVE: исследование выявления. Журнал детского языка , 32 (2): 587-616.
Рекомендуемая литература
Отличная статья Стивена Пинкера о приобретении языка
Pinker, S. (1995). Новая наука о языке и разуме . Пингвин.
Томаселло, М. (2005). Создание языка: теория усвоения языка на основе использования . Издательство Гарвардского университета.
Как ссылаться на эту статью: Как ссылаться на эту статью:Lemetyinen, H. (2012, 24 октября). Приобретение языка . Просто психология. https://www.simplypsychology.org/language.html
сообщите об этом объявленииПсихологические аргументы в пользу разговора от третьего лица
Леброн Джеймс заслужил огромную известность благодаря тому, как он ведет себя на площадке.Он также заслужил известность, но гораздо меньше похвалы, за то, как он говорит о себе в интервью. Кливленд Кавальер ростом 6 футов 8 дюймов говорит от третьего лица, и эта тенденция способствовала тому, что его характеризовали как нарцисса, зацикленного на себе и оторванного от реальности.
Неудивительно, что привычка Джеймса упоминать Леброна Джеймса отпугивает людей. Как правило, использование третьего лица самими людьми, называемое иллеизмом, связано с эгоцентриками и чудаковатыми персонажами, такими как рэпер Flavor Flav, American Psycho’s Патрик Бейтман и Джимми из Seinfeld .Когда большинство людей говорят о себе, они просто говорят «я».
Итан Кросс, психолог из Мичиганского университета, не считает, что выступление от третьего лица заслуживает плохой репутации. Кросс изучает разговор с самим собой, интроспективные разговоры о самих себе. В ходе своего исследования Кросс обнаружил, что людям, которые не обращаются к себе от первого лица во время разговора с самим собой, легче справляться со стрессовыми ситуациями. По сути, отношение к себе, как к другим людям, может изменить то, как мы думаем, чувствуем и ведем себя.
Кросс изучал психологическую дистанцию более десяти лет, но говорит, что сосредоточение внимания на разговоре с самим собой не от первого лица осенило его несколько лет назад, когда он поймал себя на этом. Проехав на красный свет, Кросс выпалил: «Итан, ты идиот! Зачем ты это сделал?» Затем он начал замечать поведение других людей, что заставило его задуматься о значении и ценности языка, который мы используем, когда общаемся сами с собой.
Кросс исследовал это явление в лаборатории.
В исследовании 2014 года, опубликованном в Journal of Personality and Social Psychology, Кросс и группа исследователей изучали, как люди используют разные стили разговора с самим собой во время стрессовых задач.В двух экспериментах исследователи предложили участникам произнести речь без особой подготовки или помощи. Импровизированные публичные выступления, сказал Кросс Mic , — один из самых действенных способов вызвать стресс в контролируемой среде без пересечения этических норм.
Эксперименты также требовали от участников практики разговора с самим собой до и после выступления. Все участники должны были активно продумывать свои чувства, окружающие выступление. В одной из версий эксперимента упражнения для разговора с самим собой включали только размышления; в другой версии участники должны были записывать свои чувства.
Чтобы сравнить влияние языка на разговор с самим собой, исследователи разделили участников на две группы: от первого лица и от первого лица. Члены группы от первого лица использовали утверждения «я» для управления своим самоанализом. Члены группы не от первого лица (ЛеБроны) также продумали свои чувства, но отказались от точки зрения от первого лица.
Вот примеры разговора с самим собой от первого и не от первого лица из письменного упражнения в исследовании:
От первого лица : «Я беспокоюсь о том, чтобы провести презентацию для клиента на работе.Боюсь, что покажусь непрофессиональным или некомпетентным. Я нервничаю, что они будут задавать вопросы, на которые я не знаю ответов ».
Не от первого лица: « Вы слишком беспокоитесь о том, что думают другие люди. Вам нужно сосредоточиться на том, что нужно сделать, и на том, что вы можете сделать, чтобы это выполнить. Тот простой факт, что рядом будут другие люди, не меняет того, что вам нужно делать. Сосредоточьтесь на себе, и все будет в порядке ».
В целом, ЛеБроны произносили речи лучше, с большей легкостью и комфортом, чем участники от первого лица.
Кроме того, во время разговора с самим собой исследователи увидели отчетливые тенденции в этих двух группах. Группа не от первого лица тяготела к более позитивным сообщениям — обращаясь к себе по имени или «ты», они выстраивали себя, как поддерживающие друг друга друзья перед нервным переживанием. С другой стороны, члены группы от первого лица относились к себе строже и выражали больше беспокойства, стыда и сомнений по поводу своих выступлений как до, так и после выступления на подиуме.
Эксперимент с публичными выступлениями дал результаты, согласующиеся с другими экспериментами исследования. В целом, участники группы от первого лица больше беспокоились о стрессовых ситуациях, хуже работали в этих ситуациях и им было больше проблем с восстановлением после того, как они произошли. Тем не менее, участники, не являющиеся участниками от первого лица, стали более решительными и проявили лучший самоконтроль во время стресса.
«Единственная разница в их поведении состоит в том, что они используют свои собственные имена», — сказал Кросс о группе не от первого лица, — «Но они начинают расти.»
Что означает вся эта болтовня? проблемы, чтобы стать нашими собственными мудрецами.
«Когда люди испытывают тревогу или стресс, они могут попытаться внутренне разговаривать сами с собой, используя свои собственные имена», — сказал он. «Наши данные показывают, что когда вы делаете это, это улучшает способность читать более рационально относиться к ситуациям, что улучшает способность людей контролировать свои мысли, чувства и поведение в условиях стресса.«
Возможно, что Леброн Джеймс использует третьего человека, чтобы помочь ему справиться со стрессом, независимо от того, осознает он механизм преодоления или нет.
Пока что Кросс говорит, что его исследование конкретно касается образа мышления, а не речи. разговор — это интроспективный диалог с самим собой. Вставка отрывков от третьего лица в случайную беседу, по словам Кросса, представляет собой несколько иное явление.
Граница между речью и мышлением может стать нечеткой. Интервью на самом деле не является двусторонним разговором; честные ответы на наводящие на размышления вопросы могут больше походить на преднамеренный разговор с самим собой, чем на бессмысленное подшучивание над кулером.Но бывают случаи, когда разговорная речь от третьего лица явно не квалифицируется как разговор с самим собой, например, приведенный ниже отрывок «Джимми» из Seinfeld.
Кросс говорит, что использование разговора с самим собой в разных типах разговорной речи может представлять разные явления, но у него нет данных, чтобы формализовать различие. Тем не менее, он находит примеры разговоров с самим собой из устных интервью. Когда Mic упомянул, что список известных пользователей иллеизма в Википедии состоит в подавляющем большинстве мужчин, Кросс указал на появление Малалы Юсафзай на Daily Show как на архетипический пример немужского разговора с самим собой.Соответствующая часть начинается примерно с четырехминутной отметки.
«Обдумывая свой ответ, Малала переключается в режим от третьего лица — это именно тот феномен, который мы изучаем в нашем исследовании», — сказал Кросс. «Она женщина, и я осмелюсь назвать ее нарциссисткой».
Было бы действительно трудно назвать 17-летнего пакистанского активиста за права образования и жертву убийства нарциссом, как в народе есть Леброн Джеймс. У этих двух общественных деятелей не так много общего, кроме выдающихся достижений и, судя по всему, склонности к разговору с самим собой.
Что ваш выбор слов говорит о вашей личности
НИКТО НЕ СОМНЕТСЯ , что слова, которые мы пишем или говорим, являются выражением наших внутренних мыслей и личностей. Но помимо значимого содержания языка, множество уникальных представлений о сознании автора скрыто в стиле текста — в таких элементах, как то, как часто используются определенные слова и категории слов, независимо от контекста.
Именно то, как автор выражает свои мысли, раскрывает характер, утверждает социальный психолог Джеймс У.Пеннебейкер из Техасского университета в Остине. Когда люди пытаются представить себя определенным образом, они склонны выбирать то, что они считают подходящими существительными и глаголами, но они вряд ли будут контролировать использование артиклей и местоимений. Эти маленькие слова создают стиль текста, который меньше подвержен сознательным манипуляциям.
Статистический анализ Пеннебейкера показал, что эти короткие слова могут намекать на прогресс лечения пациентов и дать нам представление о личностях и меняющихся идеалах общественных деятелей, от политических кандидатов до террористов.«Практически никто в психологии не осознал, что слова низкого уровня могут дать ключ к разгадке крупномасштабного поведения», — говорит Пеннебейкер, который вместе с коллегами разработал компьютерную программу, которая анализирует текст, под названием «Лингвистический запрос и подсчет слов» (LIWC, произносится « Лука »). Программное обеспечение использовалось также для исследования других характеристик речи, подсчета существительных и глаголов по сотням категорий, чтобы выявить скрытые закономерности.
Количество символов
Совсем недавно Пеннебейкер и его коллеги использовали LIWC для анализа выступлений и интервью кандидатов во время президентских выборов прошлой осенью.Программа подсчитывает, сколько раз говорящий или автор использует слова в определенных категориях, таких как эмоции или восприятие, и слова, которые указывают на сложные когнитивные процессы. Он также подсчитывает так называемые служебные слова, такие как местоимения, артикли, числительные и союзы. В каждой из этих основных категорий есть подмножества: есть ли еще упоминания о грустных или счастливых эмоциях? Предпочитает ли говорящий «я» и «меня» «нам» и «мы»? LIWC отвечает на эти количественные вопросы; затем психологи должны выяснить, что означают числа.До того, как LIWC был разработан в середине 1990-х годов, годы психологических исследований, в ходе которых люди считали слова вручную, установили прочную связь между использованием слов и психологическими состояниями или чертами характера
Политические кандидаты, например, продемонстрировали явные различия в стилях речи. Джон Маккейн имел тенденцию говорить напрямую и лично со своими избирателями, используя словарный запас, который был одновременно эмоционально нагруженным и импульсивным. Барак Обама, напротив, часто использовал причинно-следственные связи, что указывало на более сложные мыслительные процессы.Он также был более расплывчатым, чем его соперник-республиканец. Команда Пеннебейкера опубликовала гораздо более подробную информацию, включая анализ кандидатов в вице-президенты, на сайте www.wordwatchers.wordpress.com.
Скептики полезности LIWC отмечают, что многие из этих характеристик выступлений Маккейна и Обамы можно было почерпнуть без использования компьютерной программы. Однако, когда объекты анализа недоступны, LIWC может предоставить уникальную информацию. Так было с исследованием Пеннебейкером коммуникаций «Аль-Каиды».В 2007 году он и несколько сотрудников по контракту с ФБР проанализировали 58 текстов Усамы бен Ладена и Аймана аз-Завахири, заместителя бен Ладена.
Сравнение показало, сколько местоимений способны раскрыть. Например, в период с 2004 по 2006 год частота, с которой аз-Завахири использовал слово «я», утроилась, тогда как в трудах бен Ладена она оставалась неизменной. «Обычно более высокая частота слов« я »соответствует ощущению незащищенности, угрозы и защиты. Это подтверждается более тщательным изучением его использования «я» в контексте », — говорит Пеннебейкер.
Другие исследования показали, что слова, которые используются для выражения баланса или нюансов («кроме», «но» и т. Д.), Связаны с более высокой когнитивной сложностью, лучшими оценками и даже правдивостью изложения фактов. Что касается бен Ладена, анализ показал, что мыслительные процессы в его текстах с годами достигли более высокого уровня, в то время как мыслительные процессы его лейтенанта застопорились.
Исцеляющие слова
Эта возможность статистического анализа для количественной оценки изменения языка, используемого человеком с течением времени, является ключевым преимуществом таких программ, как LIWC.В 2003 году Пеннебейкер и статистик Р. Шерлок Кэмпбелл, ныне работающий в Йельском университете, использовали статистический инструмент, называемый латентно-семантическим анализом (LSA), для изучения дневниковых записей пациентов с травмами из трех предыдущих исследований, ища характеристики текста, которые изменились у пациентов, которые были выздоравливали и редко встречались со своим врачом. И снова исследователи показали, что контент не важен. Фактором, который наиболее четко ассоциировался с выздоровлением, было использование местоимений. Пациенты, чьи труды меняли точку зрения изо дня в день, реже обращались за медицинской помощью в течение периода наблюдения.
Может случиться так, что пациенты, которые описывают свою ситуацию как со своей собственной точки зрения, так и с точки зрения других, быстрее восстанавливаются после травматических переживаний — это вариант уже устоявшейся идеи о том, что написание негативных переживаний является терапевтическим. Или, возможно, LSA просто обнаруживает выздоровление пациентов, которое отражено в их письмах, но не вызвано им — в этом случае такие программы, как LIWC, могут помочь врачам в диагностике болезни и оценке прогресса лечения.В настоящее время исследователи изучают многие другие группы пациентов, в том числе больных раком, психическими заболеваниями и суицидными наклонностями, используя LIWC для выявления подсказок об их эмоциональном благополучии и их психическом состоянии.
Хотя статистические исследования языка сравнительно молоды, ясно, что анализ моделей употребления слов и стиля письма может привести к пониманию, которое в противном случае осталось бы скрытым. Однако, поскольку эти инструменты предлагают прогнозы, основанные на вероятности, такие выводы никогда не будут окончательными.«В конечном итоге наша ситуация очень похожа на ситуацию экономистов», — говорит Пеннебейкер. «Пока рано проводить стандартизированный анализ. Но, в конце концов, мы все делаем обоснованные предположения точно так же, как экономисты могут понимать, объяснять и предсказывать экономические взлеты и падения ».
Он сказал, она сказала
То, как мы пишем и говорим, может многое рассказать о нашей личности и характере. Вот несколько примеров из множества переменных, которые могут быть обнаружены при использовании нами связанных со стилем слов, таких как местоимения и артикли:
- Пол : В целом женщины склонны использовать больше местоимений и ссылок на других людей.Мужчины чаще используют артикли, предлоги и громкие слова.
- Возраст : По мере того, как люди становятся старше, они обычно меньше относятся к себе, используют больше слов с положительными эмоциями и меньше слов с отрицательными эмоциями, а также используют больше глаголов в будущем и меньше глаголов в прошедшем времени.
- Честность : Говоря правду, люди чаще используют местоимения первого лица единственного числа, такие как «Я». Они также используют исключительные слова, такие как «кроме» и «но». Эти слова могут указывать на то, что человек проводит различие между тем, что он делал, и тем, чего не делал — лжецы часто плохо справляются с такими сложными конструкциями.
- Депрессия и риск самоубийства : Общественные деятели и опубликованные поэты чаще используют местоимения от первого лица единственного числа, когда они находятся в депрессивном состоянии или склонны к суициду, что, возможно, указывает на чрезмерную эгоцентричность и социальную изоляцию.
- Реакция на травму : В дни и недели после культурных потрясений люди меньше используют «я», а «мы» больше, что предполагает эффект социальной связи.
Примечание. Изначально эта статья была напечатана под заголовком «Вы — то, что говорите.«
.