Субъективизм это в психологии: Субъективизм — Психологос

Против субъективизма в психологии | Рабочий путь

История психологии, как и любой другой науки, представляет собой историю ожесточенной борьбы мате­риализма с идеализмом. Однако борьба эта в пси­хологии имеет свои специфические особенности.

Изучение истории психологии показывает, что материа­листическое направление в этой науке на протяжении многих веков было представлено крайне слабо, при этом выразителями его, как правило, были философы-материа­листы или естествоиспытатели-материалисты.

Большая же часть психологов тяготела к теологии и к идеалистической философии. Этот факт в настоящее время открыто признают многие зарубежные историки психологии. Так, американ­ский исследователь А. Робэк, автор вышедшей в 1952 г. книги «История американской психологии», пишет, что в Соединенных Штатах Америки до самого последнего времени почти все психологи были одновременно теоло­гами или философами-идеалистами.

Свою самостоятельность как науки психология провоз­гласила менее 100 лет тому назад, в связи с распростране­нием экспериментального метода исследования.

Создание этого метода большинством зарубежных психологов рас­сматривалось как решающее обстоятельство, способствую­щее превращению психологии из служанки богословия в положительную науку. Однако экспериментальный ме­тод не устранил и не мог в полной мере устранить антинауч­ной, идеалистической трактовки психологии, хотя он и подорвал позиции идеализма в этой науке.

Во второй половине XIX века в развитии психологии обнаружился конфликт, обусловленный несоответствием полученного фактического материала с традиционными теориями и. концепциями, которых придерживались многие психологи-идеалисты. В результате этого психология ока­залась в состоянии тяжелого кризиса, в котором она в стра­нах капитала находится и по сей день.

О кризисе психологии в капиталистических странах говорили и говорят сами психологи. В 1929 г. немецкий психолог К. Бюлер в книге «Кризис психологии» заявил, что для психологии пробил решительный час, что психо­логия вступила в кризис, от разрешения которого зависит вся ее дальнейшая судьба. Три года спустя на X между­народном психологическом конгрессе в Копенгагене дру­гой немецкий психолог — В. Келер выразил то же опа­сение. Он сказал, что, «если мы в ближайшее время не найдем связующие нити психологии, мы окончательно атомизируемся», т. е. возникнет бесчисленное множество психологических направлений и точек зрения и не будет единой психологической науки. Несмотря на многочислен­ные попытки, предпринятые и предпринимаемые сейчас рядом буржуазных ученых с целью вывести психологию из кризиса, кризис этот, как с горечью признает австрий­ский психолог П. Гофштеттер в работе «Психология и жизнь» (1951 г.), все еще продолжается, и в ближайшем будущем нет никаких перспектив на его окон­чание.

Вместе с тем реакционные круги поощряют образование разнообразных и многочисленных идеалистических тече­ний и школ в психологии. Особой пестротой характери­зуется психология в США, куда в 1933 г., после прихода к власти гитлеризма, эмигрировал из Германии и Австрии ряд представителей так называемой гештальт-психологии, фрейдизма и других психологических учений.

Наряду с этим там возникли и «свои», американские, течения: разнообразные вариации бихевиоризма, операционализм, социометрия, психометрика и др.; широкое распростране­ние получают прикладные направления, в первую очередь военная и так называемая индустриальная психология. Господствующие классы США выделяют большие суммы из фондов Рокфеллера, Форда, Карнеги для их развития. «Официальное мнение в США, — указывает П. Гофштет­тер, — проявляет повышенный интерес к психологии, и от нее, в лице ее представителей, ожидается действительное улучшение жизни»[1]. Следует отметить, что американские психологи, действительно, активно помогают капиталисти­ческим монополиям в усилении эксплуатации труда рабочих, в идеологической обработке сознания широких масс населения, в подготовке к новой войне. Профессор Раймонд А. Бауер в книге «Новый человек в советской психологии», изданной Гарвардским университетом в 1952 г., констатирует, что «в США групповые исследования за последние годы удовлетворяют растущий интерес прави­тельства и индустрии…»[2]. Как сообщают авторы книги «Современные тенденции в области психологии в условиях напряженности международных отношений», выпущенной в 1952 г. Питтсбургским университетом в США, проделан­ная психологами работа в военной области будет способ­ствовать «повышению эффективности использования воен­ной мощи США в период войны».

В США, Франции, Англии и в других капиталистиче­ских странах имеются и прогрессивные психологи. Они ведут борьбу по разоблачению идеализма в науке, отстаи­вают научную, материалистическую психологию. Однако их деятельности постоянно противодействуют представи­тели реакционных кругов. Очевидно, с целью поедать заб­вению работы материалистов прошлого из библиотеки конгресса США изъята книга американского психолога Джемса Раш «Краткий анализ человеческого ума», в ко­торой он согласно материалистическому принципу позна­ния утверждал, что «нет ничего в уме, чего не было бы прежде в природе и чувстве». Особенным нападкам подвер­гаются в США те ученые, которые стремятся популяризи­ровать труды советских психологов.

Известно, что в 1950 г. в городе Питтсбурге (штат Пенсильвания, США) были подвергнуты судебному преследованию несколько американцев, распространявших брошюру со статьями совет­ских психологов. «За последнее время в прессе опублико­вано много статей о советской науке, с целью возбудить у читателей против нее чувство негодования»[3], — признает Р. Бауер.

У представителей современных идеалистических направ­лений в психологии нет согласия по самым коренным во­просам науки, что способствует неразберихе в психологии. Однако при тщательном анализе идейной направленности происходящих там споров легко установить, что борьба ведется по второстепенным, частным вопросам. Общие же философские принципы у подобных «враждующих» сторон оказываются одинаковыми.

Рассмотрению и критике этих общих методологических положений идеалистической психологии и посвящается настоящая статья.

* * *

Характерной чертой идеалистических течений в совре­менной буржуазной психологии является прежде всего субъективизм.

Субъективизм присущ не только современной буржуазной психологии. В капиталистическом обществе субъек­тивизм — типичная черта почти всех, в первую очередь гуманитарных, наук. Это объясняется общими для буржуаз­ной науки общественно-историческими условиями их раз­вития, общими задачами, которые ставятся перед буржуаз­ными учеными миллионерами и миллиардерами, стоящими у власти и определяющими жизнь и политику империали­стических государств.

Субъективизм в психологии, как и в других науках, прежде всего означает отрицание объективного характера закономерностей исследуемых явлений. Психологи, при­знает Р. Бауер, имея в виду своих американских и европей­ских коллег, — «знатоки использования слов». Старые лозунги они наполняют новым содержанием, произвольно манипулируют категориями своей науки, формулируют программные положения, которые «не эмпиричны в своей существенной части» и поэтому без всяких оснований считаются «верными» или «ложными».[4] Отвергая объектив­ный характер закономерностей, субъективисты устанав­ливают разного рода псевдозаконы, результатом чего яв­ляется возникновение самых беспочвенных, подчас просто фантастических и вздорных «концепций», «взглядов» и даже целых школ и течений.

По собственному признанию зарубежных психологов, среди них бытует столько «пси­хологий», сколько есть психологов.

Примером, подтверждающим вышесказанное, может служить вопрос о предмете психологии. Как же рас­сматривают психологи предмет науки, которой они за­нимаются?

В настоящее время сторонники эмпирической психоло­гии предметом психологии провозглашают изучение «со­стояний сознания» в том виде, как они представляются каждому человеку. Психологи-неотомисты считают, что психология должна заниматься изучением особенностей «души». Представители фрейдизма и неофрейдизма главное внимание уделяют определению «законов бессознательных процессов», противопоставляя последние сознанию. Аме­риканские психологи-бихевиористы отрицают сознание во­обще, предметом психологии они провозглашают поведе­ние. Сторонники же довольно распространенного ныне в США направления, называемого социометрией, заявляют, что психологи должны заниматься изучением «психологи­ческой географии общества» (под этим термином они пони­мают совокупность каких-то «актуальных психологиче­ских компонентов взаимоотношений», которые имеются будто бы у людей и определяют собой весь социальный строй общества).

Примеры подобного рода без труда можно было бы увеличить во много раз. Но и сказанное неопровержимо свидетельствует о чрезвычайном разнобое, несогласован­ности, царящих среди зарубежных психологов по самому важному для них вопросу — о предмете психологической науки.

Единства мнений по коренным вопросам психологии не существует не только между представителями разных школ и направлений, но и между психологами внутри одной школы. Некогда сравнительно монолитные направления в психологии, например бихевиоризм, фрейдизм и др. представлены ныне многочисленными течениями и теченьицами, ведущими между собой спор по всем важным про­блемам.

Об этом убедительно свидетельствует разноголосица среди сторонников фрейдизма. Известно, что Зигмунд Фрейд оценивал психическое как проявление «бессозна­тельных» сексуальных влечений. «Мы пришли к выводу, — писал он, — что все чувства симпатии, дружбы и т. п., которые мы испытываем в жизни, генетически связаны с сексуальностью и развиваются из простого сексуального желания…»[5], хотя бы объект и не был сексуально оформлен. Последователь Фрейда А. Адлер подменил идею «сексуаль­ного бессознательного» идеей превосходства, К. Юнг создал доктрину о «коллективном бессознательном», а фрейдист Ф. Монт, следуя Юнгу, расширил тезис о сексуальности до космических масштабов. В журнале «Клиническая психо­патология» он заявил, что половое влечение — «либидо» — это особая нематериальная энергия, пронизывающая собой все предметы от космоса до атомов. «Либидо», в понимании Монта, определяет собой все законы объективного мира: космические, атомные, общественно-исторические. Монт полагает, что все явления в мире объясняются отношениями двух начал — мужского и женского. На этом вымышлен­ном, субъективистском основании он утверждает, что папа римский навсегда придан католической церкви, как муж­ское начало — женскому.

Э.Торндайк

Не меньший произвол господствует и среди бихевиористов. В настоящее время насчитывается до двух десятков разных направлений в бихевиоризме: моточеловеческий, формальный, невристический, биосоциальный, биполярный, философский, методологический, психосоциальный, дина­мический, неврологический, генетический, психобиологи­ческий, телеологический и др. Представители каждого из этих направлений по-своему понимают предмет психоло­гии. Родоначальник бихевиоризма — Э. Торндайк одним из основных законов поведения провозгласил «закон эффекта». По его мнению, внутреннее состояние «удоволь­ствия» или «неудовольствия» определяет характер поведе­ния. Таким образом Торндайк на деле приходил к при­знанию психических состояний, которые так решительно отвергались им на словах. С Торндайком не был согласен Дж. Уотсон, который, отрицая «закон эффекта», делал акцент на «законе частоты». Новое поведение, по Уотсону, образуется из тех случайных движений, которые чаще совершаются. Бихевиорист М. Мейер не соглашается ни с тем, ни с другим. Он утверждает, что поведение объяс­няется определенными «законами нервных функций», т. е. деятельностью нервной системы. А сторонники так называе­мого биполярного бихевиоризма (Холлингвортс, Уоррен, Пилсбери) настаивают на использовании при объясне­нии поведения и фактов сознания данных объективного метода.

Непознаваемые «силы», недоказуемые и фиктивные «аксиомы», голословное отрицание психики уводят совре­менных субъективистов-психологов от правильного ре­шения проблем психики, от научного понимания ее зако­номерностей. Но какие бы новые «законы» они ни приду­мывали, они не в силах скрыть идеалистической сущности своих концепций, опровергнуть важнейшее положение научного материализма о психике.

Ярким примером субъективизма, произвольности и вытекающего отсюда разнобоя в современной зарубежной психологии является проблема личности.

Выражая точку зрения ряда современных западноевро­пейских психологов, П. Гофштеттер утверждает, что на­блюдаемые особенности людей ничего не дают для понима­ния их личности. Сама по себе личность, по Гофштеттеру, — это «чистая сущность», «персона». Поэтому истинное зна­ние личности возможно якобы лишь через собственные пере­живания человека, через структуру «чистой сущности». Для других людей личность непознаваема.

Подобная точка зрения Гофштеттера в отношении оценки личности является явно субъективистской. Гофштеттер при истолковании личности, как и при истолковании пси­хики, исходит из представления о противоположности того, что является (это он называет «одеянием», «облаче­нием», «маской»), тому, что составляет сущность. В соот­ветствии с феноменалистической философией он считает, что сущность не есть совокупность существенных связей, а нечто самодовлеющее и не зависимое от своего «облаче­ния», познаваемое лишь путем самонаблюдения. «Мы переживаем себя сами как «пучок» свойств, ориентирован­ный на «чистую» сущность, как структуру…»[6], — пишет Гофштеттер. В доказательство своего понимания личности он не может привести ни одного довода, кроме субъективист­ских, произвольных умозаключений.

К.Юнг

Подобную же точку зрения в отношении понимания личности занимают, в сущности, и сторонники фрейдовской психологии. Большое внимание уделял этому вопросу К. Юнг, создатель психологической типологии личностей. Главным, что характеризует личность, Юнг считает некое коллективное неосознаваемое влечение. По его мнению, «либидо» может быть направлено «внутрь», на себя, и «вовне», на других людей. На этом основании он разделял людей на две группы: на «экстровертированных» (ориентированных вовне) и на «интровертированных», жаждущих власти и обращенных «в себя».

Не менее субъективистским и произвольным является понимание личности многими американскими психоло­гами. Так, например, М. Принс, X. А. Меррей утверждают, что личность — это понятие биологическое, а потому ее следует определять и характеризовать с точки зрения физиологии и анатомии. Характеристикой личности, по мнению Принса, является нейрограмма — система нерв­ных процессов, специфическая для каждого человека. Характеристикой личности, по Маррею, является сово­купность специфических психофизических сил, проявляю­щихся у личности в момент действия внешних раздражите­лей и обусловливающих ее потребности. Подобное понима­ние личности американскими психологами не учитывает объективных особенностей и свойств личности, игнорирует общественно-историческую природу человека и его пси­хики, является субъективистским.

Еще более произвольно понимание личности в социо­метрии. Согласно точке зрения сторонников этого направ­ления личность — это «центр социального атома», осуще­ствляющего свои многочисленные телеотношения с дру­гими индивидами. (Под «теле» в социометрии понимаются невидимые излучения, идущие от одного человека к дру­гому и являющиеся основой чувствительных процессов.) Подобная концепция полностью абстрагируется от реаль­ности, имея дело только с вымышленными понятиями, не соответствующими действительности.

Таким образом, между отдельными направлениями в со­временной психологии за рубежом существуют довольно резкие разногласия в понимании того, что такое личность. «Представление западных людей о себе (т. е. понятие личности. — Н. М.) так часто и глубоко менялось за пре­дыдущие семь столетий и за последнее в частности, — пишет Джером С. Брунер, — что они не могут теперь понять, что же они есть на самом деле»[7]. Однако констатиро­вать лишь одни разногласия было бы совершенно недоста­точным и неверным. Несмотря на различия, у многочислен­ных психологических направлений имеется и то общее, что объединяет их и дает право отнести их в лагерь идеа­лизма.

Понимание личности зарубежными психологами аб­страктно, хотя абстракции их различны по своему содер­жанию. Личность рассматривается вне реальных условий материальной жизни общества, вне отношений личности к обществу. Подобный абстрактный, внеисторический под­ход к пониманию личности препятствует пониманию поло­жения личности в том или ином обществе, затушевывает антагонистический характер капиталистического общества, внушает мысль, будто в буржуазном обществе «все равны», все имеют одинаковые интересы «цели и возможности.

Субъективистские измышления зарубежных психоло­гов по вопросу о личности являются поэтому отнюдь не «невинными заблуждениями» искателей истины. Объективно они играют вполне определенную роль — роль идео­логического оружия по обработке сознания людей в нуж­ном буржуазии духе. Кроме того, психологические теории личности играют также роль «научного» обоснования це­лого ряда практических мероприятий. Представление о на­личии у человека каких-то таинственных «теле», «инстинк­тов», «персоны», определяющих собой сознание, личность и т. д., ориентирует воспитателей и педагогов на пассивное выжидание спонтанного «саморазвития» этих «могуществен­ных» сил и заставляет их соответствующим образом орга­низовывать педагогический процесс. «Мы не должны ни душить, ни коверкать таинственных сил, заложенных в ребенке, мы должны дожидаться их проявлений, которые, как мы знаем, естественно последуют», — пишет М. Мон- тессори в работе «Метод научной педагогики, применяе­мый к детскому воспитанию в домах ребенка». К каким ре­зультатам приводит такое воспитание молодого поколения, прекрасно показал Клеллон Холмс в статье «Опустошенное поколение», опубликованной в журнале «Нью-Йорк тайме мэгэзин». Молодое поколение США в настоящее время является морально и нравственно опустошенным, пишет Холмс. Если молодежь капиталистических стран в 20-х годах называли потерянным поколением, то молодежь настоящего времени надо назвать «опустошенным поколе­нием». Сегодняшнюю молодежь, пишет Холмс, нисколько не тревожат жалобы по поводу грязи, мутящей источники нравственности. Она выросла среди развалин и уже не замечает их.

Хотя и нельзя согласиться с Холмсом, будто вся амери­канская молодежь является ныне морально опустошенной, но не вызывает сомнения, что на пути морального растле­ния юношества империализм добился немалых «успехов». Капиталистический общественный и государственный строй и его идеологи, среди которых немаловажную роль играют буржуазные психологи, привели американскую молодежь, как показывает Холмс, к глубокому духовному и мораль­ному падению, «к спекуляции, к бибопу (новейшая разно­видность разнузданной пляски под джаз. — Н. М.), к по­ловой распущенности, к маклачеству». Разжигая низмен­ные чувства и инстинкты в человеке, идеологи империа­лизма пытаются внушить молодежи, что они создают якобы «новую культуру». На самом же деле они толкают молодежь на разрушение созданной веками культуры, готовят ее к новой войне, к безжалостному истреблению миллионов людей. Вероятно, атому поколению предложат сбрасывать бомбы и подвергнуться тому, чтобы эти бомбы на него сбрасывали, пишет Холмс.

Коренную противоположность субъективистскому пони­манию личности, господствующему в зарубежной идеали­стической психологии, представляет наше материалисти­ческое понимание личности, основанное на принципах самой передовой философии — диалектического материализма. Личность, согласно материалистической психологии, — это не «чистая» самостоятельная сущность, «персона», абстрактная совокупность «нейрограмм» или мифический «социальный атом», образуемый вымышленными «теле». Личность — это конкретный человек как общественное существо, субъект познания и активный преобразователь мира. К.Маркс писал, что «…сущность человека… есть совокупность всех общественных отношений»[8]. Каждая личность обладает и общечеловеческими, и индивидуаль­ными, и специфическими особенностями, определяемыми ее классовой принадлежностью. Не физиологические про­цессы («нейрограммы»), не врожденные особенности «пер­соны» и не особое сочетание «теле», а конкретные общест­венно-исторические условия — вот что определяет личность. Материалистическое понимание личности составляет науч­ную основу воспитания людей нового, коммунистического общества.

Пережитки субъективизма в виде конструирования тех или иных положений без тщательного обоснования их фактическими данными имеются и в нашей психологии. При этом далеко не всегда создатели подобных психологи­ческих «изобретений» находят в себе смелость отказаться от них перед лицом фактов.

* * *

Одной из причин произвола и хаоса, господствующих в идеалистических направлениях психологии, является от­рицание практики как критерия истины. Психологи-субъективисты не признают, что практика, фактическое подтверждение выдвигаемых положений, является основ­ным требованием научного исследования. В противополож­ность естествоиспытателям-материалистам, считающим обя­зательным для себя опытное изучение реальных фактов действительности, а практику — критерием истинности соз­даваемых гипотез, психологи-субъективисты главную свою задачу усматривают в произвольном истолковании соб­ственных переживаний или поверхностно наблюдаемых фактов. Такое истолкование осуществляется в соответствии с тем или иным идеалистическим направлением в филосо­фии, большей частью в ущерб самим фактам. В результате возникают чрезвычайно произвольные, бездоказательные «закономерности», понятия и даже целые психологические «системы».

З.Фрейд

К субъективистским домыслам в психологии могут быть отнесены все основные положения фрейдистской психоло­гии. Они не подтверждены опытным путем, больше того, они не выводятся из фактов в качестве их обобщения. Своим происхождением они обязаны игривой фантазии З. Фрейда.

Одно из главных положений фрейдистской психологии гласит: «…Течение психических процессов автоматически регулируется принципом удовольствия». Разъясняя свое понимание этого «принципа», Фрейд заявляет, что удоволь­ствие «связано с количеством возбуждения в психике, ко­торое поддерживается на постоянном уровне». Изменение уровня возбуждения порождает неудовольствие. Однако, что такое возбуждение, Фрейд объяснить не может, потому что он исходит не из фактов, а из предвзятых идей. «…Мы ничего не знаем о природе процесса возбуждения в элемен­тах психических систем и не чувствуем себя вправе делать даже какое-либо предположение», — так пишет он по по­воду этого вопроса. И получается, что то, о чем мы «ничего не знаем», о чем нельзя даже предполагать, является объ­яснением другого понятия («принципа удовольствия»), с помощью которого объясняется «течение психических про­цессов».

Куда приходит в конце концов Фрейд в своих беспочвен­ных спекуляциях относительно «возбуждения» и «принципа удовольствия», можно судить по следующим его высказы­ваниям. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» он отмечает, что при некоторых нервных заболеваниях у больных наблюдаются навязчивые, повторяющиеся пред­ставления. Их возникновение он объясняет перемещением в «психических системах» энергии возбуждения. Затем из факта повторения представлений он делает абсурдный вы­вод: повторение есть всеобщий закон жизни, а потому вся­кое живое существо стремится возвратиться к прежнему состоянию — к небытию, к смерти. «…Целью всякой жизни является смерть, и обратно — неживое было раньше жи­вущего». Стремление живых существ к самосохранению Фрейд объясняет как частное стремление, которое обеспе­чивает живым существам лишь собственный, а не любой путь к смерти. «Страх смерти, а равно и страх совести, мо­жет рассматриваться как видоизменение страха кастра­ции», — утверждает он. Бессмертие он объясняет как удли­нение пути к смерти. Ясно каждому, что подобные субъекти­вистские положения Фрейда, не обоснованные фактами, являются не чем иным, как идеалистическим вымыс­лом.

Характерным приемом психологов-субъективистов, по­могающим протаскивать в науку вымышленные предполо­жения, является использование понятий, известных уче­ным, в новом, искаженном значении. Так, например, по­нятие «возбуждение» было известно во времена Фрейда. Но он использовал знакомое слово совсем не в том смысле, в каком оно обычно использовалось учеными, создав этим видимость научности своих взглядов. Обычно понятие «возбуждение» означает не количество чего-то неизвестного в психике, а одно из двух — наряду с торможением — со­стояний, в которых находятся клетки нервной системы. И возбуждение, и торможение — состояния не фиктивные, не вымышленные, так как их можно наблюдать, фиксиро­вать приборами и вызывать по своему произволу. «Нервное возбуждение является, следовательно, процессом, который меняет физиологическое состояние тех образований, в кото­рых заканчиваются возбудившиеся нервные волокна»[9]. О состоянии возбуждения в нервном приборе исследователь судит по той деятельности, которая осуществляется орга­нами тела, с которыми связан этот нервный прибор. В на­стоящее время ученые не только безошибочно могут знать о наличии возбуждения в нервной ткани, но имеют и строго научное предположение о биохимической сущности этого явления. С их точки зрения и возбуждение, и торможение — это различные биохимические состояния нервной ткани, определяемые разным соотношением ассимиляции-диссими­ляции. И. П. Павлов считал, например, что возбуждение связано с преобладанием в клетке диссимиляции, а тормо­жение — с преобладанием ассимиляции. Таким образом, опытное изучение явления возбуждения дает все основания для более глубокого знания его природы, в то время как спекулятивные рассуждения Фрейда о возбуждении не позволяют ему «делать даже какое-либо предполо­жение».

Другим примером того, как психологи-субъективисты относятся к фактам и какую роль эти последние играют при создании самых новейших субъективистских концепций в психологии, может служить социометрия. Ее возникно­вение относится к 40-м годам текущего столетия. Одним из основных понятий этой новой «науки» является понятие «теле». «Теле», согласно взглядам сторонников социомет­рии, — это какие-то нематериальные связи, будто бы суще­ствующие между людьми. «Теле» не могут ощущаться чело­веком, а потому-де до сих пор никто из людей не знал об их существовании. (Об этом смогли «узнать», видите ли, лишь сторонники социометрии.) Невидимый поток «теле» не­сется будто бы от индивида к индивиду, воздействует на сознание людей, вызывая в них различного рода аффектив­ные состояния: радости, горя и т.д. Более того, «теле» опре­деляют «межиндивидуальную природу общества», обусло­вливают поведение людей, их сознание и т. д. Одним словом, «теле» — это единственный фактор, который определяет характер общественного строя и психику человека. Таково кредо социометрии.

Положения социометрии находятся в вопиющем проти­воречии с данными современной науки.

Из физиологии известно, что всякое изменение в орга­низме — секреция желез, работа мышц и т. д. — возникает под влиянием внешних или внутренних материальных раз­дражителей. В периферических концах анализаторов (орга­нах чувств), как доказал И. П. Павлов, энергия этих раз­дражителей трансформируется во внутреннюю энергию, которая в виде возбуждения передается затем в мозг. Не­материальное не может воздействовать на анализаторы и превращаться в материальный нервный процесс. Следова­тельно, положение сторонников социометрии о функциях нематериального «теле» находится в прямом противоречии с данными науки.

И. П. Павлов установил также, что аффективные состоя­ния представляют собой результат определенной физиоло­гической деятельности мозга, в частности результат изме­нения функциональных систем (динамических стереотипов), возникающих в больших полушариях головного мозга в соответствии с системой объективных раздражителей. «Мне думается, — писал великий ученый, — есть доста­точные основания принимать, что описанные физиологиче­ские процессы в больших полушариях отвечают тому, что мы субъективно в себе обыкновенно называем чувствами в общей форме положительных и отрицательных чувств и в огромном ряде оттенков и вариаций, благодаря или комбинированию их, или различной напряженности. Здесь — чувство трудности и легкости, бодрости и уста­лости, удовлетворенности и огорчения, радости, торжества и отчаяния и т. д. Мне кажется, что часто тяжелые чувства при изменении обычного образа жизни, при прекращении привычных занятий, при потере близких людей, не говоря уже об умственных кризисах и ломке верований, имеют свое физиологическое основание в значительной степени именно в изменении, в нарушении старого динамического стереотипа и в трудности установки нового»[10]. Сторонники же социометрии полагают, что аффективные состояния по­рождаются не нервной системой, а нематериальными «теле», и тем самым вновь оказываются в противоречии с данными физиологической науки.

Как доказано историческим материализмом, характер того или иного общества определяется не характером нема­териальных «межиндивидуальных человеческих связей», а теми реальными отношениями, в которые вступают люди в процессе общественного производства. «Производственные отношения, — писал Маркс, — в своей совокупности обра­зуют то, что называют общественными отношениями, об­ществом, и притом образуют общество, находящееся на определенной ступени исторического развития, общество с своеобразным отличительным характером». [11]

Таким образом, основные положения социометрии явно противоречат твердо установленным фактам и положениям естественных и общественных наук. Это обусловлено тем, что социометрия является не наукой, а лженаукой, не отражением объективных закономерностей природы и общества, а субъективистской, словесной эквилибрис­тикой.

Весьма близкой по своему содержанию к социометрии является модная ныне в Западной Германии так называе­мая парапсихология.

Фундаментальным положением парапсихологии яв­ляется давно уже затасканное идеалистами положение о су­ществовании «чистых» мыслей и о возможности передачи их на расстояние. По мнению сторонников парапсихологии, мысли способны преодолевать огромное расстояние от человека к человеку и проникать в них помимо органов чувств, т. е. внечувственно. Эти невидимые мысли обусловливают интуицию человека, которая является якобы сверхчувственным способом познания окружаю­щего мира.

Лучшим опровержением теоретических установок па­рапсихологии является марксистско-ленинское учение о не­разрывности языка и мышления, а также связанное с ним учение И. П. Павлова о первой и второй сигнальных си­стемах. Оголенных мыслей, не связанных с языком, как убедительно показал марксизм-ленинизм, не существует. Мыслительная деятельность, согласно учению И. П. Пав­лова, является результатом взаимодействия первой и второй сигнальных систем. Представляя собой систему речевых связей, вторая сигнальная система не существует помимо первой. Это означает, что наши мысли всегда возникают из чувственных данных, получаемых органами чувств (анализаторами), и неразрывно связаны с речевой дея­тельностью.

Парапсихология же допускает существование «чистых», «оголенных» мыслей, которые могут якобы «вкладываться», перемещаться непосредственно из головы одного человека в голову другого человека, минуя органы чувств. Допуще­ние такого рода игнорирует элементарные законы физио­логической науки и противоречит давно известным положе­ниям материалистической философии.

Парапсихологи утверждают, что мозг производит излу­чение, которое каким-то образом воспринимается человеком. Мозг человека во время своей работы, действительно, про­изводит излучение. Однако это излучение чрезвычайно слабо. Его можно улавливать лишь при помощи специальных чрезвычайно мощных усилителей (осциллографов). Вполне понятно, что такое слабое излучение не может восприни­маться человеком не только на расстоянии нескольких со­тен километров, но даже нескольких сантиметров. Даже если бы такая передача и имела место, она должна была бы воз­действовать прежде всего на органы чувств, ибо давно из­вестно, что единственными каналами, по которым осуще­ствляется связь организма с внешним миром, являются наши ощущения.

Положение парапсихологии о существовании невидимых лучей — мыслей или особой «мыслительной субстанции» является субъективистским вымыслом. По существу нет никакой принципиальной разницы между «теле» сторонни­ков социометрии и субъективистскими домыслами пара­психологов.

Подобного рода примеров субъективистских положений и целых школ можно было бы привести еще много. Перечислить все их — по существу означает разобрать все основные положения всех многочисленных направлений в идеалистической психологии, что не входит в нашу за­дачу.

Следует отметить, что процветание субъективистских, недоказанных и недоказуемых положений, «фактов», «зако­номерностей» в современной психологии капиталистических стран является неопровержимым свидетельством кризиса ее методологических основ.

* * *

Одной из идейных основ субъективизма в современной буржуазной психологии, игнорирующей опытное изучение психики и подменяющей факты конструированием вымыш­ленных лжетеорий, является идеалистическая философия И. Канта. Согласно кантианской теории познания внешний мир дает толчок, в результате которого чувственная способ­ность человека, данная от рождения, порождает хаос ощу­щений, восприятий и т. д. В этот хаос определенный порядок вносит человеческий разум, обладающий соответствующими априорными способностями. При помощи разума человек способен познать мир глубже и полнее, нежели при помощи органов чувств. Разум, сознание со своими априор­ными способностями, таким образом, предшествуют опыт­ному, чувственному познанию и являются его условием. Исходя из этих положений, Кант утверждал, например, что законы природы, понятия причинности и времени не являются объективными, они — лишь проявления свойства познавательной способности (сознания) человека.

Допущение чувственного и сверхчувственного способов познания тесно связано у Канта с признанием существова­ния «души» как особой бесплотной субстанции и бога, предопределяющего способности разума. О сущности своего трансцендентального идеализма он прямо заявлял: «Я дол­жен был… ограничив знание, дать место вере…»

Вера, о которой упоминает Кант, занимает исключи­тельно важное место в теории познания субъективистов — философов и психологов. Субъективист — философ или пси­холог — верит, что истинным является то, что мыслится ясно или отчетливо, просто или экономно, то, во что верят другие люди. Но подобный «критерий» истинности никак не может быть принят, ибо он целиком зависит от человека, является чисто субъективным. Познание является здесь замкнутым в себе процессом, мерилом правильности его становится сам познающий человек. Вполне понятно, что подобные «критерии» истинности, основанные на вере во что-либо, широко открывают двери для проникновения в науку всякого субъективистского вздора, поскольку для признания новых положений не требуется никакого объек­тивного доказательства.

Взгляды Канта и неокантианцев находят широкое при­менение у психологов-субъективистов. как в прошлом, так и в настоящее время. Но если в устах психологов прошлого столетия субъективизм был выражен четко и откровенно, то современные психологи-субъективисты иногда стараются прикрыть его фальшивыми фразами. Однако существо дела от этого нисколько не меняется. Поэтому разбор субъекти­вистских построений психологов XIX века позволяет лучше понять истинное содержание современной идеалистической психологии.

Психологи-субъективисты прошлого века, следуя за Кантом, старались как можно резче подчеркнуть различие между «разумом» и «чувствами», между психикой и мате­риальным миром. Так, английский психолог Гамильтон, разделяя кантианское противопоставление разума чув­ствам, в сочинении «Человеческий ум» писал, что интел­лект — «это видное свойство духа» — является содержа­нием психической жизни и спасением ее от чувств. Георг Ледд — американский психолог в своей работе «Психоло­гия как так называемая «естественная» наука», определяя сущность психики, старался подчеркнуть, что психика — это особое состояние, не сравнимое с материальными про­цессами, происходящими в мозгу.

Поскольку психические явления противоположны мате­риальным, физическим явлениям, для их познания суще­ствует, по мнению психологов-идеалистов, свой, особый метод познания. На этом основании видный американский психолог Э.Б.Титченер, основатель так называемой «струк­турной психологии», главной целью психологии считал проведение резкой грани между психическим и физиологи­ческим, биологическим исследованием. Того же мнения придерживались и русские идеалисты. Так, Н.Страхов и Г.Челпанов считали, что психические явления не могут быть восприняты и познаны через посредство органов чувств (глаза, уха и т. п.).

Положение, будто психические явления познаются, минуя органы чувств, является краеугольным тезисом субъективизма в психологии. Познание психических явле­ний осуществляется, как утверждают психологи-субъекти­висты, сверхчувственным способом познания, называемым ими «интроспекцией». «Интроспекция», как утверждают субъективисты, — единственный метод познания, адекват­ный природе психических явлений.

Исходя из кантианского противопоставления явления и сущности, психологи-субъективисты представляют внешний мир как совокупность не связанных между собой и проти­воположных «сфер»: из явлений, познаваемых чувственно (например, физиологических процессов), и из «психиче­ских феноменов», о которых можно судить, только минуя органы чувств. Так, целый ряд англо-американских психо­логов (Джемс, Спирмен и др.) утверждает, что в мире суще­ствует общечеловеческая («психическая») энергия, отли­чающаяся от энергии физического мира, о чем мы, как уве­ряет Джемс, в нормальном состоянии и не знаем.

Откровенно этот тезис защищает М. Грегори в работе «Психотерапия, научная и религиозная», изданной в Лон­доне в 1939 г. Грегори полагает, что «душу» человеческую никто познать не может, что она открывается лишь непо­средственно, интуитивно. Подобное познание человека че­ловеком, как следует из концепции Грегори, осуществляется при помощи бога. Грегори вторит Генри Линк, который в работе «Возвращение к религии» пишет, что человеческую «душу» можно понять только с точки зрения «внутрен­них условий» и что личность сама влияет на мир своей «души».

По мнению субъективистов, поскольку психические явления противоположны материальным, они противопо­ложны и физиологическим процессам, происходящим в мозгу. Отсюда вытекает резкое противоположение психи­ческих явлений физиологическим. Подчеркивая эту проти­воположность, психологи-субъективисты говорят о «спе­цифичности психического», о его «неповторимости» и «свое­образии». Так, американский психолог Портер, считая психику «особой сферой», противоположной материальному миру, называет ее «активно независимой силой».

Следует отметить, что подобные утверждения о «спе­цифичности психического» кое-кого вводят в заблуждение и поныне. Материалисты-психологи тоже считают, что психическое имеет свою специфику, свое отличие от физиоло­гических явлений. Однако эту «специфичность» они усма­тривают не в противоположности и отрыве психических явлений от физиологических процессов, а в наличии у пси­хических явлений своих собственных закономерностей. По мнению материалистов, психические явления есть проявле­ния высшей нервной деятельности и как таковые они не могут противопоставляться физиологическим процессам. И вместе с тем они обладают собственными закономерно­стями, отличающими их от закономерностей протекания физиологических процессов.

Вопрос об отношении психического к окружающему миру и к физиологическим процессам тесно связан у психологов-субъективистов с пониманием соотношения явления и сущ­ности. По их мнению, между энергией физического мира и «психической» энергией нет никакой закономерной связи. Нет ее и между психическими явлениями и физиологиче­скими процессами. Отсюда вытекает, что психические «фено­мены» могут быть познаны лишь «непосредственно», «сами по себе». Судить о них на основании поведения или физио­логических процессов будто бы невозможно, так как они с ними закономерным образом не связаны. Это приводит к признанию психических «феноменов» в качестве самостоя­тельно существующих, саморегулирующихся, полностью независимых от внешнего мира сущностей.

Отчетливо эту точку зрения изложил В. Вундт — один из классиков идеалистической психологии. «Еще менее может быть дозволено понимание психологии и ее задач, — писал он, — с точки зрения некоторых психологов и физио­логов, пытавшихся решать психологические проблемы путем выведения психологических процессов из физиче­ских, как более первоначальных и причинно их обусловли­вающих (курсив мой. —Н.М.)… Задача психологии как эмпирической науки… почерпается из фактов, на основании которых она возникла. Эти факты суть факты человеческого сознания или, выражаясь конкретнее, процессы нашего ощущения, чувствования, представления, наших аффектов, волевые процессы и процессы действий, возникающих в них».[12] Таким образом, по мнению Вундта, психика не имеет никакого отношения к деятельности мозга, между психическими и физиологическими явлениями закономерной связи нет.

Это положение Вундта разделяется ныне многими бур­жуазными психологами. Так, П. Гофштеттер утверждает, что при изучении психических явлений не нужно считаться с физиологическими закономерностями работы мозга. Гоф­штеттер заходит настолько далеко, что заявляет, будто учение Павлова о высшей нервной деятельности принесло вред психологии.

Того же мнения придерживаются в современной зару­бежной психологии сторонники социометрии и парапсихо­логии, представители так называемой «психологии рели­гии» (Грегори, Линк и др.), неотомисты и лютеранские нео­схоластики. Даже некоторые бихевиористы, в своих тео­риях говорящие о внешних «стимулах» и «реакциях» орга­низма на них, и те по существу разделяют традиционную точку зрения субъективистов в психологии. «Стимулы» бихевиористы понимают не как объективно существующий внешний раздражатель, а как то, что действует в данный момент не на нервную систему, а «непосредственно» на тот или иной орган. «Реакцию» они понимают не как реф­лекс, а как «непосредственную» и самостоятельную реак­цию органа, осуществляемую помимо нервной системы. Та­кое понимание «стимула» и «реакции» роднит бихевиористов с Вундтом и другими последовательными и откровенными субъективистами в психологии.

Некоторые наиболее реакционные психологи обосновы­вают подобные утверждения при помощи феноменологии Гуссерля. Гуссерль, как известно, полагал, что «сущности» являются чем-то совершенно самостоятельным и не зависи­мым от явления. Эта точка зрения целого ряда психологов- субъективистов, представляющих психические «феномены» в виде самостоятельных сущностей, весьма удобна для обоснования «своеобразия психического» и адекватного ему метода познания — «интроспекции».

Утверждения субъективистов в психологии о противо­положности сущности и явления, о сущности, которая ни­как не проявляется, о двух способах познания (чувствен­ном и сверхчувственном) уже давно опровергнуты как совершенно неправильные, противоречащие науке и прак­тике. Критикуя Канта и кантианцев, В. И. Ленин в «Мате­риализме и эмпириокритицизме» указывал, что «реши­тельно никакой принципиальной разницы между явлением и вещью в себе нет и быть не может»[13].

Согласно марксистско-ленинской теории познания сущ­ность проявляется в отношении предметов друг с другом, в их взаимосвязи и взаимодействии. Закон и сущность яв­ляются понятиями однопорядковыми, выражающими углуб­ление познания человеком окружающего нас мира. Закон есть отношение. Поэтому закон, сущность предметов вне взаимосвязи и взаимодействия предметов не могут быть познаны. Для познания закона, сущности нужно изучить взаимосвязи явлений. Сущность не может быть познана помимо явления, каким-то образом самостоятельно. Сущность является, говорил В. И. Ленин, явление суще­ственно.

Блестящее воплощение материалистической точки зре­ния по существу затронутых вопросов содержится в трудах основоположника научной психологии И. М. Сеченова. Он исходил из убеждения, что психические явления познаются так же чувственным путем, как и весь окружающий нас мир. Но это возможно лишь в том случае, если они про­являются как-то вовне. Таким внешним проявлением пси­хических явлений И. М. Сеченов считал мышечное дви­жение. «Для нас, как для физиологов, достаточно и того, что мозг есть орган души, т. е. такой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причи­нами в движение, дает в окончательном результате тот ряд внешних явлений, которыми характеризуется пси­хическая деятельность»[14]. Сеченов был убежден, что без изучения влияния «внешних явлений» на психику понимание последней становится невозможным. Так пре­одолевалось им традиционное (для идеалистической пси­хологии) противопоставление психических явлений всем остальным.

Противопоставление психических явлений физиологи­ческим процессам со всеми вытекающими отсюда след­ствиями является составным звеном в субъективистском понимании психики и поведения человека.

Отрицание закономерностей связи психики с физиоло­гическими процессами и явлениями внешнего мира обусло­вливает неверное решение психологами-субъективистами ряда вопросов. К ним относится прежде всего вопрос о про­исхождении психики. По мнению идеалистов, вопрос о про­исхождении психики вообще неуместен. Психика рассма­тривается ими как нечто извечное.

Психологи-субъективисты всегда утверждали далее, что психика, будучи самостоятельной субстанцией или сущ­ностью, обладая только ей присущими закономерностями, имеет собственную причинную обусловленность. На такой позиции стоит, например, Мак-Дауголл, основатель тер­мической психологии. Человек свободен, писал он, так как способен сам детерминировать свои силы независимо от внешних условий, не считаясь с закономерностями работы мозга и условиями существования. Как пишет американский психолог Ракмик в «Американском психологическом жур­нале», ум (т. е. психика. — Н. М.) существует лишь как активная сила и причина поступков человека.

«Теория» существования не зависимой от внешних усло­вий психики человека была подвергнута критике еще со стороны русских материалистов-философов и естествоиспы­тателей второй половины прошлого столетия. Большой вклад в дело разоблачения волюнтаристских взглядов субъективистов внес И. М. Сеченов.

И. М. Сеченов блестяще показал, что хотя человек и по­буждается к действию «умственным и нравственным побу­дителями», но эти «побудители» не следует отделять от внешних условий, потому что они действуют не иначе, как через посредство последних. Сеченов утверждал также, что эти психические побудители волевого действия не являются первичными, простыми и врожденными. Различие материализма от идеализма в данном вопросе, следова­тельно, заключается в решении двух вопросов: произвольна или первична психика и играют ли в отношении ее решаю­щую роль внешние условия.

В разработке вопроса о решающей роли внешних усло­вий в жизни животных и человека особенно много сделал И. П. Павлов. Подчеркивая определяющую роль внешних условий в формировании психики, он указывал, что в полном соответствий с окружающими внешними условиями происходит формирование, например, типа высшей нервной деятельности животных. «Образ поведения человека и жи­вотного, — писал он, — обусловлен не только прирожден­ными свойствами нервной системы, но и теми влияниями, которые падали и постоянно падают на организм во время его индивидуального существования, т. е. зависит от по­стоянного воспитания или обучения в самом широком смысле этих слов»[15]. Наоборот, сторонники субъективизма в психо­логии утверждают, будто психологические явления обусло­влены не внешними причинами, а причинами, находящи­мися в зависимости от самого человека, от его психики. Такими побудительными силами, или причинами, они счи­тают желания, мотивы, волю и т. д. Это утверждение яв­ляется характерным для особого направления в идеалисти­ческой психологии — так называемой динамической пси­хологии.

По мнению.сторонников этой психологии (Энжел и др.), желания, мотивы, убеждения являются «механизмами» и «причинами» человеческого поведения. Каждая из этих «причин» — первично данная и самостоятельная сущность и потому изучается изолированно одна от другой. По­скольку всякий здравомыслящий человек на основе повсе­дневных Фактов считает, что эти причины сами требуют объяснения, так как не являются первичными, психологи- субъективисты маскируют свой индетерминизм, выводя одну причину из другой. В результате получается замкну­тая цепь причин, ни одна из которых не зависит от внешних условий.

Подобного рода субъективистские трюки в равной степени применялись субъективистами как полстолетия назад, так и в настоящее время. Возьмем высказывание американского психолога Вудвортса, который в качестве исходного «начала» психики человека называет способ­ности. Способности, по его мнению, порождают интере­сы, а они — все особенности деятельности и характера человека.

К сожалению, следует отметить, что подобного рода объяснения все еще не изжиты до конца и в нашей психоло­гии. В. Н. Колбановский, выступая на совещании психологов в 1952 г., привел следующую запись беседы преподава­теля математики одной из школ с психологом:

— Почему ученик М. плохо усваивает предметы? (спра­шивает педагог. — И. М.).
— Он не может сосредоточить на них свое внимание (отвечает психолог. — Н. М.).
— Почему же он не может        сосредоточить          внимание?
— Потому  что у него слабая     воля.
— Почему у него слабая воля?
— Потому что нет для этого соответствующих мотивов.
— Почему нет мотивов?
— Потому  что он не осознал     потребности  в          учении.
— Что мешает ему в этом?
— Неумение сосредоточить на этой потребности свое внимание[16].

Ясно, что подобное понимание связи и зависимости раз­личных психических явлений не имеет ничего общего с ма­териалистическим пониманием причинности и детерми­низма и является типичным примером субъективизма.

Первопричиной всех изменений в сознании является внешний мир. Это положение легло в основу материалисти­ческой психологии. Оно является краеугольным камнем передового советского естествознания.

Отрицание закономерных отношений между психиче­скими явлениями и физиологической деятельностью мозга, с одной стороны, и закономерностями внешнего мира — с другой, представляет собой самую суть субъективно­идеалистического понимания психики. Отрицая причинную обусловленность психических явлений, психологи-субъек­тивисты получают широкую возможность «создания» про­извольных понятий и представлений, что и обусловливает царящий в психологии хаос.

* * *

Рассматривая своеобразные черты субъективизма в психологии, следует особо отметить присущий субъективистам отрыв мышления от языка. Они объявляют язык не сред­ством обмена мыслями, а источником основных противоре­чий современного капиталистического общества. По их мнению, прямо противоречащему фактам, язык есть явле­ние, не объединяющее людей в общество, а, наоборот, разъединяющее их.

В результате игнорирования роли звукового языка в становлении человечества субъективисты-психологи при­ходят к порочному представлению об индивидуалистиче­ском характере психики, сознания, мышления. По их мне­нию, человек представляет собой изолированную единицу общественного развития, своего рода Робинзона, сосуще­ствующего вместе с подобными же робинзонами. Развитие человека, по мнению психологов-субъективистов, — это не процесс усвоения общественно-исторического опыта, норм поведения, форм мышления и т. д., а спонтанное, недетерми­нированное «развертывание» врожденных сил и способно­стей. «…Истинное воспитание, — пишут Дьюи, — не есть что-то налагаемое извне, а рост, развитие свойств и спо­собностей, с которыми каждый человек появляется на свет»[17].

Отрицая решающую роль общественно-исторической среды в формировании психики человека, субъективисты в психологии выступают защитниками откровенного неве­жества и мракобесия. Мы воображаем, пишет Смайлс, что если у нас много библиотек, учебных заведений и му­зеев, то мы ушли далеко по пути прогресса. На самом деле, вещает этот «ученый», все это очень часто скорее мешает «саморазвитию».

Основой всех этих субъективистских положений идеа­листической психологии является буржуазный индивидуа­лизм. Буржуазные психологи-реакционеры не хотят видеть в человеке общественное существо, стремятся «доказать» животно-биологическую, индивидуалистическую природу человека и его психики. Однако историческое развитие общества свидетельствует совершенно о другом.

С возникновением языка, который явился сам продуктом общественных отношений, индивидуальный опыт отдель­ного человека, его мышление, психика в целом перестали быть только индивидуальными. Оставаясь продуктами дея­тельности мозга, мышление, психические явления стали объектами познания людей, так как получили материальное выражение в языке и тем самым сделались доступными для восприятия их другими людьми. Как свидетельствуют факты, отсутствие общения при помощи языка существенно изменяет умственное развитие и психический склад людей. Это имеет место, например, при расстройстве зрения и слуха.

Марксизм-ленинизм рассматривает человека как обще­ственное существо, как субъект истории. Вне общества не­мыслимо существование человека. В основе жизни обще­ства находится общественное производство. Человек развил свое мышление, органы чувств и т. д. благодаря обществен­ному труду. Усваивая общественный опыт поколений, чело­век усваивает не только навыки, приемы трудовой деятель­ности и язык, но и нормы, правила общественного поведе­ния, формы мышления. Бытие человека, таким образом, становится общественным по своему содержанию. Человек в своем индивидуальном бытии, — писал К. Маркс, «яв­ляется вместе с тем общественным существом»[18].

Так как решающую роль в формировании личности играет общественная среда, у человечества каждой эпохи вырабатываются свои особенные приемы и навыки мысли­тельной деятельности, определенные и специфичные для каждой эпохи проблемы исследования и методы их разре­шения. Выходит, что психические явления имеют на себе печать эпохи, в которой живет человек. Поэтому понятие психики исторично; психика конкретного человека не мо­жет быть исчерпывающе понята помимо тех общественно-­исторических условий, в которых живет и трудится че­ловек.

Психологи-субъективисты не признают общественно-­исторического характера психики, как не признают зако­номерностей ее развития. Они полагают, что психику чело­века можно исчерпать, установив лишь общечеловеческие закономерности психического. Это было бы правильно, если бы человек жил вне времени и вне общества, если бы он был «человеком вообще», а не представителем своего времени и своего класса в том или ином обще­стве.

Отрицание общественно-исторических особенностей пси­хики есть искажение реальной действительности, есть субъ­ективизм, приводящий к произвольному истолкованию психических явлений.

Наряду с оторванными от жизни и практики схоластическими, всякого рода умозрительными системами в современ­ной субъективистской психологии широкое распространение получил чисто описательный метод истолкования психиче­ских явлений. Задача изучения психики сводится сторон­никами подобного метода к установлению связей одного «феномена» (состояния сознания или констатируемого орга­нами чувств «факта» в виде стимулов и реакций, как в би­хевиоризме) с другим «феноменом». Такое «изучение» не дает установления причинно-следственных связей, без зна­ния которых невозможно управлять психическими явле­ниями, поэтому оно бесплодно в практическом отношении.

О бесплодности идеалистической психологии для прак­тики могут свидетельствовать следующие факты. Фрей­дистская психология, как известно, возникла в клинике и широко применяется в буржуазной психиатрии и невро­патологии (метод психоанализа). Казалось бы, что это — олицетворение теснейшего союза теории с практикой, психологии с психиатрией. Однако психоанализ не дал пси­хиатрии никаких положительных результатов. Это вынуж­дены были признать даже адепты этого метода. Так, ученик и переводчик Фрейда на английский язык А. А. Брилль пи­шет, что его энтузиазм уменьшался по мере продолжитель­ности психоаналитического эксперимента. За 11 лет, пишет далее он, мы имели дело с 600 пациентами, довели психо­анализ до конца в 69 случаях и вылечили четырех.

Бессилие врача-психоаналитика перед страданием чело­века объясняется его несостоятельностью в раскрытии объ­ективных закономерностей психической деятельности, под­меной этих законов субъективистскими измышлениями фрейдистов.

Несмотря на практическую бесплодность, психоанализ, как и другие реакционные психологические течения, в на­стоящее время широко рекламируется в США идеологами империалистической буржуазии. В каких целях и как используется фрейдистское понимание психики и объясне­ние на этой основе психических заболеваний, можно судить по книге некоего Берглера «Основы невроза», опубликован­ной в Нью-Йорке в 1951 г.

По мнению фрейдиста Берглера, невроз возникает вслед­ствие внутрипсихического конфликта между врожденными тенденциями быть Пассивным и быть агрессивным, которые проявляются у ребенка с момента рождения. От того, как будет складываться конфликт между врожденной пассив­ностью и агрессивностью, зависит, по мнению Берглера, то, каким будет ребенок: разовьется в нормального чело­века или будет психически больным. Патологическое раз­витие возникает якобы тогда, когда ребенок не может пре­одолеть врожденное чувство вражды по отношению к своим родителям, а нормальное — тогда, когда присущую ему враждебность он сумеет направить на кого-либо другого… Понимаемый таким образом невроз фрейдисты выдают за причину всех социальных зол современного капиталистиче­ского общества, за ключ к пониманию особенностей амери­канского образа жизни.

В послевоенные годы американские реакционные психо­логи большое внимание уделяют вопросам войны и мира. По их мнению, происхождение и сущность войн, средств и путей предотвращения новой военной опасности — все вопросы, интересующие в настоящее время человечество, — входят будто бы в компетенцию психологии. При этом они грубо искажают истинную сущность и происхождение войн, пропагандируют среди населения заведомо ложные сред­ства устранения военной опасности.

Так, в книге «Социальная психология войны и мира» американский психолог Мей пишет, что угроза новой войны всегда связана с существованием и развязыванием у людей врожденных «ужасных агрессивных тенденций». Обычно эти «тенденции» в человеке дремлют, не проявляясь вовне. Но стоит лишь совершиться «фрустрации» (под этим словом представители американской социальной психологии по­нимают изменение в худшую сторону в силу разнообразных причин обычного образа жизни), как дремлющая до сих пор агрессивность начинает якобы вызывать такие поступки, как преследование коммунистов, линчевание негров и т. п. Проявление проснувшихся «агрессивных тенденций» может пойти и другим путем. Это происходит в тех случаях, пишет американский психолог Стагнер, «если лидеры своими ре­чами, газетными статьями и другими средствами будут рас­пространять взгляд, будто «нашей группе» угрожает другая группа». В результате этого может возникнуть война.

Таким образом, война, по мнению социальных психоло­гов, — это не общественное, а биопсихологическое явление. Вполне понятно, что подобная точка зрения ничего общего не имеет с научным пониманием сущности и происхождения войн.

Не менее ненаучными, субъективистскими являются и другие положения американской социальной психологии, занимающейся проблемами войны и мира. По мнению сто­ронников этой психологии, в психике человека имеются якобы особые механизмы, приводящие людей к войне. Ими являются следующие три «закономерности»: стереотип, на­ционализм и милитаризм. Однако не нужно думать, что под вышеназванными терминами американские психологи имеют в виду то же самое, что обычно понимается при этом в науке.

Райт, Мей, Дурбин и другие психологи утверждают, что человек механически воспринимает в готовом виде культуру общества, в котором живет. Типичные для определенного класса привычки и представления, нормы и правила пове­дения усваиваются человеком и составляют его «стереотип». С точки зрения определенного «стереотипа» линчевание негров, пишет Мей, нужно рассматривать как нормальное явление. Ударить по лицу негра для американской девушки с Юга, указывает он, — развлечение, а для других это может показаться жестоким. Явление «стереотипа» в свою очередь определяет якобы две особенности человеческой психики: «проецирование» и «черно-белое мышление», при­сущие будто бы всем без исключения людям. Сущность «проецирования» состоит, по мнению этих психологов, в том, что человек будто бы видит в других те же качества, кото­рыми обладает сам. Под «черно-белым мышлением» они понимают «тенденцию», согласно которой люди будто бы собственные неудачи объясняют кознями других людей или народов.

Еще более фантастичными и вздорными являются две другие «закономерности» психики, «открытые» социальными психологами. В книге «Международные заблуждения» Страттон определяет национализм как «удобный собира­тельный термин для выражения внутренних определенных желаний и импульсов: желания превосходства своей нации и подчинения других, импульс стремления увеличить свою нацию и ущемить другую». Страттон добавляет, что импульсы эти имеют «иррациональный», бессознательный характер.

Подобное истолкование «национализма» ничего общего не имеет с наукой. Национализм, как известно, — это от­нюдь не «психическая закономерность», как старается пред­ставить дело Страттон; это — идеология и политика бур­жуазии, направленная на разжигание национальной розни между трудящимися различных наций. В эпоху империа­лизма буржуазия превратила национализм в идеологиче­ское средство оправдания политики порабощения чужих народов. Социальные психологи выхолащивают политиче­ское содержание понятия «национализм», искажают его сущность. Подобная фальсификация имеет реакционное значение: она сбивает с толку простых людей. Стараясь обелить политику империалистических государств, социаль­ные психологи выдают ее за проявление каких-то общече­ловеческих- психических «закономерностей».

Такую же фальсификацию совершают социальные пси­хологи и с понятием «милитаризм». Они считают, что мили­таризм — это не реакционная политика вооружений и под­готовки к войне, которая осуществляется империалистиче­скими государствами с целью порабощения других народов, завоевания новых земель, получения новых рынков сбыта и сырья. По мнению Стагнера, милитаризм — это такая «закономерность» психики, которая заключается в высво­бождении «агрессивных тенденций» под влиянием военной пропаганды, речей лидеров и т. п.

Таковы основные положения субъективистов-психологов, занимающихся социальными вопросами. Не факты и обобщения составляют их основу, а произвольные допуще­ния и измышления. Однако произвол, который вносят со­циальные психологи в понимание общественных явлений, отнюдь не безвреден. Основываясь на изобретенных ими «закономерностях», они выступают ревностными защит­никами существующего буржуазного строя, рьяно оправ­дывают империалистическую политику. «Потенциальный национализм — главный психологический барьер на пути утверждения мировой организации безопасности для кол­лективных действий», — утверждает Стагнер, старающийся с точки зрения психологии доказать необходимость подчи­нения всех народов господству американских монополий. «Фикция об абсолютном суверенитете должна уступить место осведомленности, ограниченной суверенности во взаимосвязанном мире. Кооперация, сложившаяся во время войны, должна перешагнуть все границы», — вторит ему Мей, ратуя за отказ народов от национального суверенитета и национальной гордости, пренебрежительно называя су­веренитет и национальную гордость «иллюзиями».

Реакционные психологи-субъективисты утверждают, что предотвращение войны возможно якобы путем простой «реорганизации» существующей системы воспитания. Для этого необходимо, чтобы люди умели как-то контролировать свои «дремлющие инстинкты» и вовремя их обуздывать. «Проникновение в самого себя — вот первая цель, — ве­щает Мей. — Контроль и регулирование агрессивного на­пряжения в относительно разумных пределах — вот глав­ная задача».

Подобными «рецептами» устранения угрозы новой войны американские реакционные психологи льют воду на мель­ницу миллиардеров и миллионеров, заинтересованных в под­готовке войны и в ослаблении всемирного движения сто­ронников мира. Вместо привлечения к активной борьбе за мир самых широких народных масс всех стран они рекламируют пассивность и созерцательность, вместо подлинно действенных средств сохранения мира — заведомо ложные.

Но и не только это преследуют реакционные американ­ские психологи своими проповедями «проникновения в са­мого себя». Гадание относительно «дремлющих инстинктов и тенденций», по их мнению, необходимо людям для того, чтобы уберечься от …влияния революционизирующих идей современности, от идей марксизма-ленинизма. «Че­ловек, который не может понять своих собственных эмоций и мотивов, — пишет Стагнер, —быстрее может поддаться пропаганде, основанной на экономических… предрассуд­ках».

Как видно, не в меру большие надежды возлагают идео­логи империализма на самонаблюдение! Их беспокоит рас­пространение во всем мире идей марксизма-ленинизма. Факты действительности не в их пользу. Поэтому-то они и проповедуют необходимость копания в собственных пе­реживаниях, призывая тем самым людей к уходу от реаль­ной действительности, от познания истинных причин бед­ственного положения трудящихся масс при капитализме. Пропагандой индивидуализма, якобы присущего природе человека и его психике, реакционные психологи пытаются ослабить воспитывающую, формирующую и мобили­зующую роль передовых идей в жизни и борьбе трудя­щихся.

Таким образом, субъективистская психология бесплодна в деле действительного улучшения жизни людей, в деле выработки более эффективных приемов обучения, формиро­вания правильного миропонимания и борьбы с предрас­судками и т. д. Однако она совсем не бездейственна в реак­ционной практике идеологов империализма. В их руках она является одним из идеологических орудий в борьбе за оправдание и «обоснование» незыблемости капиталисти­ческого строя и захватнической империалистической по­литики.

Такова истинная цель субъективистских извращений психологии реакционными буржуазными психологами.

И. С. Мансуров

Статья из книги «Диалектический материализм и современное естествознание», М, Государственное издательство политической литературы, 1957 г., с.390-422

[1] P. Hofstailer, Die Psychologie und das Leben, Wien 1951, S. 23
[2] R. A. Bauer, The New Man in Soviet Psychology, Harward University Press, 1952, p. 186.
[3] Ibid., p. XI.
[4] R. A. Bauer, The New Man. in Soviet Psychology, Harward University Press, 1952, p. 143.
[5] S. Freud, Collected Papers, II, London 1950, p. 319.
[6] P. Hofstalter, Die Psychologie und das Leben, 1951, S. 58—63.
[7] См. предисловие к книге R. A. Bauer, The New Man in Soviet Psychology, написанное Jerome S. Bruner, p. XIX.
[8] К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, М. 1955, стр. 384.
[9] К.М.Быков, Г.Е.Владимиров, В.Е.Делов, Г.П.Конради, А.Д.Слоним, Учебник физиологии, Медгиз, М. 1955, стр. 30.
[10] И. П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. III, кн. 2, М.—JL 1951, стр. 243—244.
[11] К.Маркс и Ф.Энгельс, Избранные произведения, т. I, 1955, стр. 63.
[12] В. Вундт, Введение в философию, Спб. 1903, стр. 50.
[13] В. И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 90.
[14] И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические произведения, Госполитиздат, 1947, стр. 71.
[15] И. П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. 3, кн. 2, М.—Л. 1951, стр. 269.
[16] «Известия Академии педагогических наук РСФСР», вып. 45, М. 1953, стр. 240.
[17] Д. Дьюи и Э. Дьюи, Школы будущего, М. 1922,стр. 5.
[18] К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, Госполитиздат, М. 1956, стр. 587.

Субъективистские и объективистские теории в современных исследованиях счастья Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

www.volsu.ru

ФИЛОСОФИЯ

DOI: https://doi.org/10.15688/jvolsu7.2016.4.1

УДК 17(045) ББК 87.7

СУБЪЕКТИВИСТСКИЕ И ОБЪЕКТИВИСТСКИЕ ТЕОРИИ В СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ СЧАСТЬЯ

Алексей Григорьевич Деменев

Кандидат философских наук, доцент,

заместитель заведующего кафедрой философии и социологии, Северный (Арктический) федеральный университет им. М.В. Ломоносова [email protected]

просп. Ломоносова, 2, 163002 г. Архангельск, Российская Федерация

Аннотация. В последние десятилетия заметен неуклонный рост интереса к исследованию проблемы счастья. Обсуждение соотношения объективных и субъективных факторов счастья, а также возможности их выявления и оценки разделило сторонников объективистских и субъективистских теорий. В статье анализируются примеры таких теорий, выявляются их достоинства и недостатки. Показано соотношение объективистских и субъективистских теорий счастья, с одной стороны, и эвдемонистических и гедонистических теорий, с другой стороны. Рассмотренные теории доказывают междисциплинарный характер дискуссии по проблеме счастья.

Ключевые слова: счастье, благополучие, добродетель, субъективизм, объективизм, эвдемонизм, гедонизм, экономика счастья.

Проблема счастья является традиционно важной темой нравственных размышлений, и за тысячелетия истории этики уже выявлены основные спорные вопросы этой темы и даны возможные варианты ответов. новременно тема заинтересовала и экономи-

стов, обсуждавших новые подходы к измерению экономического благополучия. Одной из главных тем в этих дискуссиях стало обсуждение соотношения объективных и субъективных факторов счастья, а также возможности их выявления и оценки. По данному основанию определенно можно выявить сторонников объективистских и субъективистских теорий.

Изначально в большинстве европейских языков в понятие «счастье» вкладывалось значение «везение», «удача». В архаическую эпоху греческой культуры счастье понималось

как благосклонность судьбы. При таком подходе внимание смещено к объективным факторам: условия жизни, события, внешние блага. Они лишь отчасти зависят, а с точки зрения фаталистов вообще не зависят от позиции и усилий самого человека. В классический период греческой культуры складывается представление о счастье как о высшем благе, предполагающем обладание добродетелями. При таком подходе жизнь, претендующая на то, чтобы называться счастливой, также должна соответствовать определенным объективным критериям. В этот же период появляется и другой подход, отождествляющий счастье с удовольствиями, но доминирующим он стал позднее, в новоевропейской культуре, когда акцент сместился на самоощущения субъекта безотносительно каких-либо объективных критериев и требований. Субъективизм нашел серьезную поддержку в аргументах новоевропейского гедонизма и, в частности, в британском утилитаризме. Трактовка счастья как субъективного благополучия (SWB) легла в основу многих психологических исследований последней четверти прошлого века и продолжает оставаться распространенной в наше время.

В начале 70-х гг. прошлого века интерес к этой теме усилился в связи с исследованиями механизмов психологической адаптации человека. Выяснилось, что ощущение удовлетворенности условиями жизни у каждого человека привязано к определенному уровню и способно сохранять устойчивость в долгосрочной перспективе. Изменение условий, те или иные события отклоняют это ощущение в положительную или отрицательную сторону, но с течением времени острота эмоций проходит, психика приспосабливается к изменениям, и ощущение удовлетворенности возвращается к прежнему уровню. В 1971 г. П. Брик-ман и Д.Т. Кэмпбелл предложили модель гедонистической беговой дорожки, которая иллюстрирует стремление человека к новым удовольствиям, не меняющее общий уровень удовлетворенности жизнью [4]. В 1974 г. похожий эффект был выявлен в экономических исследованиях. Обнаруженный Р. Истерлином парадокс многих привел в замешательство: значительный рост подушевого дохода в послевоенной истории США не привел к такому

же росту удовлетворенности жизнью. Став богаче, американцы не стали счастливее [5]. Этот же парадокс подтвердился и для ряда других развитых стран. Позднее Д. Ликкен и А. Телледжен установили, что в среднем в течение жизни ощущение счастья на 80 % определяется врожденными индивидуальными особенностями нервной системы и только на 20 % — усвоенными ценностями, мировоззрением и внешними условиями [10].

С одной стороны, открытие этих явлений усилило позиции субъективистских теорий: счастье оказалось прочно связано с самоощущениями субъекта и относительно независимо от объективных условий. Это коррелирует с обыденным опытом, из которого видно, что люди по-разному себя чувствуют, находясь в одних и тех же условиях. Если безногий бездомный нищий чувствует себя счастливым, то с субъективистской точки зрения нет оснований не верить ему. И наоборот, если обласканный жизнью почтенный отец семейства жалуется на постоянную депрессию, нет оснований признать его счастливым.

С другой стороны, это подрывает субъективистскую гедонистическую ориентацию, превращает приобретение счастья, понятого как удовольствие, в недостижимую и бессмысленную цель. Стремление стать счастливее в таком понимании выглядит так же бессмысленно, как стремление стать выше [9, с. 331]. А это уже дает повод для полного пересмотра взглядов на счастье, для поиска в истории этики альтернативных подходов. И такая альтернатива была найдена. Без преувеличения можно сказать, что в настоящее время в зарубежной, особенно в англо-саксонской философии, наблюдается настоящий бум интереса к этике Аристотеля. Его эвдемонистическая концепция востребована не только в психологии, но и в экономических исследованиях. Она положена в основу многих объективистских теорий, предлагающих различные критерии для определения счастья. Так, Д. Парфит ввел понятие «теории объективного списка» — это теории, которые связывают благополучие с определенными внешними благами [13].

Сторонниками объективизма являются Р. Уорнер, Р. Симпсон, Дж. Аннас, С. Басс, Р. Краут. Они признают, что чувство удовлет-

воренности — необходимый компонент счастья, но его недостаточно. Человек должен осознавать оправданность своих желаний. Дж. Ан-нас отрицает, что счастья можно добиться при переходе в нужное психическое состояние. Для его приобретения нужно выстроить жизнь так, чтобы осуществились важнейшие идеалы и были достигнуты главные цели [1].

Эту же мысль развивает Дж. Кикис [8]. Он считает, что человек способен рационально оценить, действительно ли условия его жизни обеспечивают удовлетворенность. Кикис указывает на то, что критерии счастья онтологически субъективны и эпистемо-логически объективны. Они онтологически субъективны, так как субъект сам определяет свои цели и ценности и планирует жизнь в соответствии с ними. Но критерии счастья и эпистемологически объективны: после того, как жизненные цели определены, необходимо объективно оценивать, действительно ли субъект достиг своих целей и действительно ли условия жизни удовлетворяют его требованиям. То есть счастье не должно быть иллюзорным, иначе оно легко разобьется от столкновения с действительностью. Объективность такой оценки в том, что ее может произвести сторонний наблюдатель, сопоставив цели субъекта с его достижениями. Субъект при таком подходе лишается привилегированного права судить о том, счастлив ли он. Для счастья человек должен получить то, что сам больше всего ценит. Но он должен действительно это получить, а не иметь иллюзию удовлетворенности, полученную путем самообмана, возникшую непреднамеренно или внушенную кем-то другим.

Р. Нозик предложил широко разошедшийся образ «машины удовольствий» [11]. Если изобрести машину, способную порождать у человека абсолютно достоверную иллюзию реальности, и наполнить эту реальность разного рода удовольствиями, то с гедонистической точки зрения такая машина может заменить все объективные блага и оказаться более предпочтительной, чем жизнь, наполненная страданиями и испытаниями в борьбе за счастье. Д. Хайброн усилил этот образ, заметив, что к машине достаточно подключить не все тело, а мозг, обеспечив ему иллюзию счастливой жизни [7, с. 209]. Эти образы призва-

ны скомпрометировать гедонистическую субъективистскую версию счастья, доведя ее до абсурда. Тему продолжила М. Насбаум и другие философы, обсуждая образ «счастливого война», они приходят к выводу: человека можно заставить смириться с любыми лишениями и страданиями, внушив, что в этом его счастье [12]. Можно еще упростить задачу, изобретя «таблетку счастья». И субъективистская позиция требует признать таких людей счастливыми. Сторонники объективизма говорят о неприемлемости такой позиции. Психологи предлагают простые вопросы для оценки той или иной жизни как счастливой: хотели бы Вы поменяться местами с этим человеком? Или хотели бы Вы такой жизни своим детям? По мнению объективистов, мало кто пожелает своему ребенку жизнь «счастливого» мозга, подключенного к машине удовольствий.

Большинство объективистских теорий счастья в качестве мировоззренческой основы в той или иной степени используют эвдемонистическую концепцию Аристотеля. Чтобы избежать терминологической путаницы, многие из них избегают употребления понятия «счастье», прочно ассоциирующегося с эмоциональным состоянием. Для характеристики эвдемонии как высшего блага и главной цели используют понятия «благополучие», «самореализация», «полноценная жизнь», «достойная жизнь» и др. При этом счастье некоторыми рассматривается как элемент эвдемонии (А. Уотерман, Э. Деци, Р. Райан). Ряд ученых вообще противопоставляют гедонистическое счастье и эвдемо-нию как разные жизненные ориентации (Д. Хайброн, Дж. Лизска). К сожалению, приходится констатировать, что терминологическая путаница только усиливается.

Примером неоаристотелевской объективистской концепции счастья стала теория Нееры Бэдвор, рассматривающая благополучие как высшее рациональное благо. По ее мнению, благополучие, наряду с эмоциями счастья, должно соответствовать определенным объективным критериям, таким как добродетельность, автономность (самостоятельность мышления), реалистичность (информированность) [2, с. 185]. Следует заметить, что подобные критерии называют и другие сто-

ронники эвдемонистических концепций (Д. Гриффин, К. Рифф, Э. Деци, Р. Райан и др.). Бэдвор настаивает, что субъективистская иллюзия счастья неустойчива. Только обладание объективными ценностями, благами и добродетелями может сделать человека по-настоящему счастливым. Объективные ценности не противопоставляются личностью индивидуальным. Будучи правильно оценены, поняты личностью, они становятся и его собственными ценностями. Причем осознание их объективности, то есть их значимости не только для него, но и для других людей, только повышает их значимость в его собственных глазах.

Многих настораживает тезис о существовании объективных ценностей, в частности, В. Тибериус считает, что он является главной причиной скептицизма по поводу всех объективистских теорий [3, с. 236]. Этот аргумент связан с другой сложной дискуссией о субъективной или объективной природе морали и ценностей. Бэдвор разъясняет, что она понимает под объективными ценностями. Они соответствуют интересам человечества в целом, даже если люди этого не понимают и не признают. Объективные ценности могут не осознаваться личностью или даже целенаправленно отрицаться. Личность может жить ложными ценностями, то есть иллюзорно видеть ценность в том, что объективно ценностью не является, так как противоречит человеческой природе [3, с. 236-237].

Важным условием благополучия, согласно Бэдвор, является реалистичность, осведомленность. Реалистично ориентированный человек стремится к познанию, к истине, хочет адекватно оценивать свое положение, а не оставаться в заблуждении. Добродетель требует, чтобы человек мог ясно осознавать себя, оценивать ситуации, в которые попадает, извлекать из них уроки, расставлять приоритеты, отделяя ценное и важное от того, чем можно пожертвовать, и исходя из этого ставить правильные цели и подбирать правильные средства.

Аргументы Бэдвор, как и других сторонников объективистской версии счастья, при всей их убедительности далеко не безупречны как с логической точки зрения, так и с точки зрения соответствия опыту. Для того что-

бы увидеть это, обратимся к контраргументам субъективистов. Философ К. Витрано констатирует, что многие современные исследователи счастья находятся под влиянием аристотелевской концепции и отстаивают связь между счастьем и добродетелью [15, с. 47]. Они включают в свои теории счастья различные нормативные требования и объективные ограничения. Для субъективистов же удовлетворенность жизнью является достаточным критерием счастья. Рассмотрение счастья вне связи с моральными добродетелями или рациональными достоинствами, по мнению Витрано, имеет наибольшую объяснительную способность по отношению к мотивам поведения людей. Счастливым может быть и бедняк, и аскет, и одиночка, и глупец, и негодяй. Но счастливым не может быть расстроенный, напуганный, эмоционально подавленный, отчаявшийся человек. Только сам субъект компетентен оценить свое состояние и отношение к своей жизни. Никакой внешний эксперт для этого не нужен. Если человек счастлив в своем неведении, другие не вправе требовать от него доказательств, что он счастлив с обоснованием и указанием конкретных причин. Столь же бессмысленно объявлять человека счастливым, если он сам этого не чувствует. Нельзя подавленного и страдающего человека назвать счастливым, даже если причины его страданий иллюзорны. Эмоции человека определяются его восприятием реальности, а не самой реальностью. Счастье не может увеличиться или уменьшиться под влиянием фактов, о которых человек ничего не знает.

Рассуждения Витрано выявляют слабое место объективистских теорий, смешивающих когнитивное и оценочное отношение субъекта и объекта. Они переносят на оценочное суждение требование достоверности, которое может быть предъявлено только к когнитивному суждению. Кроме того, поскольку они связывают оценку счастья с информированностью субъекта, с обоснованностью его убеждений, то здесь встает проблема границ человеческого знания и достоверности любых знаний. Чтобы достоверно судить о счастье на основании того, осуществил ли человек свои мечты, идеалы, необходимо обладать всей полнотой информации, знать все факты, имеющие отношение к его жизни. По-

мимо этого, для вынесения такого суждения необходимо предвидеть отдаленные последствия поступков человека или выносить суждение только по прошествии длительного времени. Последствия поступка — это потенциально бесконечная цепь событий, которую человек не в силах предвидеть, что является одним из главных аргументов против консек-венциализма. С этой точки зрения оценка жизни человека как счастливой или несчастной по критерию осуществленности идеалов становится возможной только по прошествии длительного времени после смерти человека или вообще становится невозможной. Так, если человек считает, что он состоялся как хороший родитель, подтвердить это можно только после того, как его дети вырастут и проживут свои жизни.

Для того чтобы понять слабые места в позициях как субъективистов, так и объективистов, необходимо привести еще одно скептическое мнение, принадлежащее американскому философу Дэниелу Хайброну. Показатель SWB (субъективное благополучие), как он был задуман Э. Динером, включает самооценку субъектом своего эмоционального состояния, а также рациональную самооценку уровня удовлетворенности жизнью (УЖ). Использование, наряду с эмоциональным, когнитивного компонента должно было повысить его достоверность, репрезентативность. Большинство объективистов также признает достоверность рациональной самооценки УЖ, если, как уже было сказано, субъект реалистично и обоснованно оценивает себя, свои достижения и условия жизни. Этот показатель трудно чем-то заменить в эмпирических исследованиях. Но Хайброн полагает, что взаимосвязь удовлетворенности и благополучия более сложна, чем это принято считать [6, с. 99-100]. И чтобы объяснить эту связь, необходима философская, этическая интерпретация фактов, полученных в эмпирических психологических исследованиях, потому что в них дело касается ценностей.

Хайброн снисходительно относится к самооценке человеком положительных и отрицательных эмоций. Они переживаются непосредственно, их нельзя игнорировать или неправильно толковать. И хотя благополучие в широком смысле нельзя сводить к балансу удовольствий

и страданий, но, по крайней мере, этот показатель адекватно отражает текущее психическое состояние человека.

Другое дело — самооценка человеком степени удовлетворенности своей жизнью. Казалось бы, такая оценка производится более рационально, взвешенно, а значит, должна более объективно и адекватно отражать действительный уровень благополучия. Именно поэтому ей отводят важную роль и в гедонистических, и в эвдемонистических теориях счастья. Но Хайброн считает подобное отношение заблуждением. Рациональная оценка не означает, что она является объективной и адекватной. Для такой оценки субъект выбирает определенные критерии, требования. Самооценка удовлетворенности жизнью производится исходя из мировоззрения личности, ее достоинств и пороков, разделяемых ценностей, норм и принципов, а также требований, предъявляемых к жизни. Человек стойкий, мужественный, не склонен жаловаться на жизнь, даже если она посылает ему одно испытание за другим. Страдая от потерь, человек может вполне разумно быть благодарным судьбе за то, что просто живет и имеет возможность радоваться мелочам. Или за то, что остался верен долгу и сохранил добродетель. Но его удовлетворенность жизнью не значит, что жизнь благополучная, счастливая.

Другой может жаловаться на жизнь успешную, изобилующую достижениями, просто потому что хочет еще большего. Завышенная или заниженная самооценка влияет на требования, которые мы предъявляем к жизни, отклоняя оценки в одну или в другую сторону от адекватного уровня. Человек может приукрашивать свою жизнь, занимаясь самообманом, или быть излишне самокритичным, очерняя себя, или предъявлять завышенные требования к жизни, стремясь к обладанию значимой для себя добродетелью.

Даже один и тот же человек способен, посмотрев на жизнь под другим углом, с позиции другой значимой для себя ценности, менять оценку удовлетворенности жизнью. Отчаяние от потери работы может смениться радостью от общения с любящей семьей и снова смениться страхом перед будущим. В какой момент психолог задаст ему вопрос об удовлетворенности жизнью? И какой из от-

ветов будет адекватно отражать уровень благополучия человека? В данном случае объект оценки не меняется, а изменение оценки связано исключительно с трансформацией требований субъекта. Характерно, что оценка стороннего наблюдателя будет не более объективна, так как также определяется произвольно выбранной шкалой требований. Люди дадут разные оценки одной и той же жизни, но никто не предложит эталонную меру. «И нет однозначно авторитетной точки зрения, с позиции которой можно оценить жизнь», -писал Д. Хайброн [6, с. 108].

Людям свойственно оценивать себя в сопоставлении с другими. И здесь также открывается возможность разнообразия оценок, так как всегда можно найти и более, и менее успешных и удачливых людей. Удовлетворенность жизнью — сомнительная цель. Для того чтобы ее достичь, не обязательно обретать значимые ценности. Достаточно просто изменить угол зрения, например, взглянув на чужую трагедию.

Особенно проблематичным становится кросс-культурное сопоставление показателей УЖ. Хайброн предполагает, что со-цио-культурная среда может существенным образом влиять на выбор системы критериев для оценки жизни. Представители одной социальной группы могут проявлять общую тенденцию к завышению или занижению показателя УЖ, что ведет к некорректным выводам при сопоставлении действительного уровня благополучия разных групп [6, с. 121-122].

Таким образом, Хайброн подразумевает, что действительное, или фактическое, благополучие людей — некая объективная характеристика их жизни. Психологическое счастье — субъективное ощущение благополучия, выражающееся в преобладании положительных эмоций. А рациональная самооценка УЖ зависит от произвольно выбранной меры, поэтому не только не отражает действительное счастье или благополучие людей, а может оказаться обратно пропорциональна этим показателям. При этом аргументы Хайброна могут быть использованы в пользу как объективистских, так и субъективистских теорий. Критическое отношение к рациональной самооценке человеком своей жизни может стиму-

лировать поиск объективных критериев благополучия или обращение к оценке непосредственно эмоционального состояния.

Обсуждаемая тема не так абстрактна, как может показаться, она имеет вполне прикладное значение. С 70-х гг. ведутся исследования в области экономики счастья, куда перекинулись дискуссии между субъективистами и объективистами. Была поставлена под сомнение способность традиционных макроэкономических показателей отражать благополучие общества. Был начат поиск новых социальных индексов, адекватно отражающих уровень благополучия граждан. И в решении этой задачи также выделились субъективистский подход, допускающий достаточность самооценки респондентами уровня своего благополучия, и объективистский подход, предполагающий разработку интегрального индекса, учитывающего, помимо самооценок, некоторые объективные показатели жизни: ВВП на душу населения, доступность образования и медицинского обслуживания, продолжительность жизни, количество самоубийств и т. д. По мнению объективистов, SWB отражает то, как люди себя чувствуют, но не то, насколько хорошо они живут. Это связано все с тем же механизмом психологической адаптации, способным скрыть реальную картину жизни людей, замаскировать социальную несправедливость. Этот довод стал серьезным аргументом для критики утилитаризма со стороны Дж. Рол-за и А. Сена. Высокий уровень удовлетворенности жизнью в обществе не свидетельствует о достижении высоких стандартов жизни и справедливом общественном устройстве. Удовлетворенность жизнью можно приобрести, как получая желаемое, так и снижая желания.

Противоречие между субъективистским и объективистским подходами в экономике счастья проявляется также в понимании приоритетных задач, стоящих перед государством. С субъективистской точки зрения главной задачей становится повышение уровня SWB, что может быть достигнуто как путем улучшения условий жизни, так и менее благородными методами (пропагандой снижения потребностей, внушением «правильных» ценностей, обеспечением доступа к алкоголю и

наркотикам и т. д.). Объективисты первичной целью считают улучшение всех составляющих качества жизни, что в конечном счете должно отразиться и на уровне SWB.

Оба подхода допускают как мягкий, так и более радикальный вариант патернализма. Государство уподобляется родителю, который воспитывает детей, указывает желательные для них цели, но сам при этом не вполне уверен, что для них лучше. Радикальный патернализм допускает большую степень ограничения свободы и принуждения граждан во имя благой цели — их же собственного счастья. Встает извечный вопрос: можно ли насильно осчастливить людей? В большинстве эвдемонистических концепций счастья автономия индивида является одним из важнейших условий его благополучия (эвдемонии). Мягкий вариант патернализма предполагает влияние на предпочтения людей без ограничения их свобод.

Таким образом, вопрос о соотношении объективных и субъективных факторов счастья не является праздным, обладая как теоретическим, так и практическим значением, что объясняет неуклонно растущее число исследований и публикаций на эту тему. Субъективистские теории апеллируют к эмпирически очевидной зависимости оценочных суждений от психофизиологических и мировоззренческих особенностей субъекта. Они не требуют каких-то иных критериев счастья, кроме собственных суждений субъекта. В одном из вариантов (гедонистическом) субъективизм отождествляет счастье с психологическим состоянием, характеризуемым устойчивым преобладанием сильных положительных эмоций. В другом варианте (эвдемонистическом) счастье определяется рациональной и более широкой оценкой субъектом своей жизни с точки зрения ее полноты, удовлетворенности основных потребностей, осуществленности мечтаний. Объективистов не устраивает произвол субъекта в суждениях о счастье, преодолеть который они пытаются поиском некой объективной шкалы критериев. Они, во-первых, выдвигают дополнительные требования достоверности оценки, смешивая когнитивные и оценочные суждения. Во-вторых, требуют воплощения в жизнь неких объективных цен-

ностей, соответствия неким идеалам или общепринятым представлениям, что ведет к расширенной трактовке понятия счастья. Так, отождествление счастья с добродетелью сводит все разнообразие мотивов к одному — стремлению к счастью. В этом случае логически невозможным становится конфликт между счастьем и долгом как мотивами поведения, а это противоречит опыту. Объективисты хотят превратить стремление к счастью в облагораживающий воспитательный мотив, в то время как субъективистские теории утверждают, что в реальной нравственной практике счастье зачастую противопоставляется другим ценностям и мотивам — и злодеи могут быть счастливы.

Таким образом, спор объективистов и субъективистов об интерпретации счастья -это еще и спор сторонников нормативной и дескриптивной этики. Объективисты обременены метафизическим предположением Аристотеля, что счастье — это высшее благо, неразрывно связанное с добродетелью. Субъективисты же констатируют, что есть такие люди, для которых счастье невозможно без добродетели, и такие, для которых добродетель не только не обязательна для счастья, но даже мешает ему.

Однако если человек сам определяет, счастлив ли он и чем он счастлив, то есть ли смысл в нравственных поучениях или советах психологов, как стать счастливым? Сторонники субъективистских теорий отвечают утвердительно. Человеку постоянно приходится делать выбор, последствия которого могут сделать его счастливым или несчастным. Советы извне могут помочь сделать правильный выбор, хотя и не дадут гарантию и не укажут надежный рецепт.

Наличие сильных и слабых мест в аргументации сторонников обоих рассмотренных подходов говорит о том, что дискуссия продолжится. С появлением новых эмпирических данных и новых интерпретаций следует ждать интересных идей на стыке этики, психологии и экономической теории.

СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ

1. Annas, J. Intelligent virtue / J. Annas. — N. Y. : Oxford University Press, 2011. — 189 р.

2. Badhwar, N. K. Precis of well-being: happiness in a worthwhile life / N. K. Badhwar // The Journal of Value Inquiry. — 2016. — Vol. 50, iss. 1. -P. 185-193.

3. Badhwar, N. K. Replies to my commentators / N. K. Badhwar // The Journal of Value Inquiry. — 2016.-Vol. 50, iss. 1. — P. 227-240.

4. Brickman, P. Hedonic relativism and planning the good society / P. Brickman, D. T. Campbell // Adaptation Level Theory / M. H. Appley (ed.). -N. Y. : Academic Press, 1971. — P. 287-302.

5. Easterlin, R. Does economic growth improve the human lot? Some empirical evidence / R. Easterlin // Nations and Households in Economic Growth: Essays in Honor of Moses Abramovitz / P. A. David, M. W. Reder (eds.). — N. Y. ; L. : Academic Press, 1974. -P. 89-125.

6. Haybron, D. M. Life satisfaction, ethical reflection, and the science of happiness / D. M. Haybron // Journal of Happiness Studies. —

2007.- № 8. — P. 99-138.

7. Haybron, D. M. Two philosophical problems in the study of happiness / D. M. Haybron // Journal of Happiness Studies. — 2000. — № 1. — P. 207-225.

8. Kekes, J. Happiness / J. Kekes // Mind. -1982.- Vol. 91. — P. 358-376.

9. Liszka, J. Why happiness is of marginal value in ethical decision-making / J. Liszka // The Journal of Value Inquiry. — 2005. — Vol. 39, iss. 3. — P. 325-344. -DOI: 10.1007/s10790-005-5451-3.

10. Lykken, D. Happiness is a stochastic phenomenon // D. Lykken, A. Tellegen // Psychological Science. — 1996. — № 7 (3). — P. 186-189.

11. Nozick, R. Anarchy, state, and utopia / R. Nozick. — N. Y. : Basic Books, 1974. — 334 p.

12. Nussbaum, M. C. Who is the happy warrior? Philosophy poses questions to psychology / M. C. Nussbaum // The Journal of Legal Studies. —

2008.- № 37 (2). — P. 81-113.

13. Parfit, D. Reasons and persons / D. Parfit. -Oxford : Oxford University Press, 1984. — 560 p.

14. Vitrano, C. The subjectivity of happiness / C. Vitrano // The Journal of Value Inquiry. — 2010. -Vol. 44, iss. 1. — P. 47-54.

REFERENCES

1. Annas J. Intelligent Virtue. New York, Oxford University Press, 2011. 189 p.

2. Badhwar N.K. Precis of Well-Being: Happiness in a Worthwhile Life. The Journal of Value Inquiry, 2016, vol. 50, iss. 1, pp. 185-193.

3. Badhwar N.K. Replies to my Commentators. The Journal of Value Inquiry, 2016, vol. 50, iss. 1, pp. 227-240.

4. Brickman P., Campbell D. T. Hedonic Relativism and Planning the Good Society. Appley M.H., ed., Adaptation Level Theory. New York, Academic Press, 1971, pp. 287-302.

5. Easterlin R. Does Economic Growth Improve the Human Lot? Some Empirical Evidence. David P. A., Reder M.W., eds. Nations and Households in Economic Growth: Essays in Honor of Moses Abramovitz. New York; London, Academic Press, 1974, pp. 89-125.

6. Haybron D.M. Life Satisfaction, Ethical Reflection, and the Science of Happiness. Journal of Happiness Studies, 2007, no. 8, pp. 99-138.

7. Haybron D.M. Two Philosophical Problems in the Study of Happiness. Journal of Happiness Studies, 2000, no. 1, pp. 207-225.

8. Kekes J. Happiness. Mind, 1982, vol. 91, pp. 358-376.

9. Liszka J. Why Happiness is of Marginal Value in Ethical Decision-Making. The Journal of Value Inquiry, 2005, vol. 39, iss. 3, pp. 325-344. DOI: 10.1007/ s10790-005-5451-3.

10. Lykken D., Tellegen A. Happiness is a Stochastic Phenomenon. Psychological Science, 1996, no. 7 (3), pp. 186-189.

11. Nozick R. Anarchy, State, and Utopia. New York, Basic Books, 1974. 334 p.

12. Nussbaum M.C. Who is the Happy Warrior? Philosophy Poses Questions to Psychology. The Journal of Legal Studies, 2008, no. 37 (2), pp. 81-113.

13. Parfit D. Reasons and Persons. Oxford, Oxford University Press, 1984. 560 p.

14. Vitrano C. The Subjectivity of Happiness. The Journal of Value Inquiry, 2010, vol. 44, iss. 1, pp. 47-54.

SUBJECTIVIST AND OBJECTIVIST THEORIES IN CONTEMPORARY RESEARCH OF HAPPINESS

Aleksey Grigoryevich Demenev

Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Deputy Head of Department of Philosophy and Sociology, Northern (Arctic) Federal University named after M.V Lomonosov [email protected]

Prosp. Lomonosova, 2, 163002 Arkhangelsk, Russian Federation

Abstract. Happiness studies have attracted increasing attention in recent decades. Discussion of the relation of objective and subjective factors of happiness as well as the possibility of their identification and assessment, have opposed the supporters of objectivist and subjectivist theories. The paper analyzes the examples of such theories, identifies their strong and weak points. Subjectivist theories associate happiness with emotional and rational response by a person to their life conditions (subjective well-being). Only a person can evaluate their state. Opponents argue that happiness should correspond to objective criteria, paying more attention to objective factors: living conditions, achievements, possession of goods and virtues. They warn against the possibility of self-deception, the manipulation of consciousness, the illusion of happiness. This issue is part of a broader problem: whether morality is objective or subjective? The paper examines the interrelation between objectivist and subjectivist theories of happiness, on the one hand, and eudemonistic and hedonistic theories, on the other hand. Objectivist version of happiness is widespread simultaneously with the growing popularity of Aristotelian ethics in contemporary Anglo-American philosophy. Well-being is understood as eudaimonia, self-realization, self-expression and objectively worthwhile life. These discussions demonstrate the interdisciplinary nature of contemporary happiness studies. Philosophical discussions about happiness came to life, thanks to new empirical data and theoretical conceptions, which appeared in psychological studies. The results of these discussions affect the contemporary social and economic theories. For example, researchers of the economics of happiness are looking for subjective and objective indicators, that reliably reflect the level of social welfare.

Key words: happiness, well-being, virtue, subjectivism, objectivism, eudaimonia, hedonism, economics of happiness.

Словарный запас: ВОЛЮНТАРИЗМ — Strelka Mag

Что объединяет строительство монорельса и реформы Никиты Хрущёва?

 

ЧТО НАПИСАНО В СЛОВАРЕ

Волюнтаризм (от лат. voluntas — воля + ism) — идеалистическое направление в философии, согласно которому воля личности является определяющей основой развития общества. Волюнтаризм отрицает существование объективных законов общественного развития и причинную обусловленность общественных явлений и процессов. В области политики волюнтаризм сводится к субъективизму и субъективистскому произволу. (Краткий политический словарь под общей ред. Л. А. Оникова и Н. В. Шишлина, 1983)

 

ЧТО ГОВОРИТ ЭКСПЕРТ

Анастасия Углева — философ, доктор наук, академический директор Аспирантской школы по философским наукам НИУ ВШЭ

Волюнтаризм — одно из тех слов, которое с равным успехом может быть использовано в различных контекстах и применительно к разного рода социальным, экономическим и политическим практикам. Будучи введённым в научный оборот в 1883 году немецким социологом Фердинандом Тённисом в значении «произвольные решения» (voluntarismus), оно сразу приобрело как позитивные, так и негативные коннотации.

В философском словаре термин «волюнтаризм» отражает суть идеалистических направлений (от Августина Блаженного до Артура Шопенгауэра, Фридриха Ницше и Анри Бергсона), основанных на представлении о воле — божественной, стихийной, иррациональной, мировой или свободной индивидуальной — как основе мироздания. В этом смысле волюнтаризм нередко порождает пессимизм по отношению к миру: с одной стороны, к миру, в котором доминируют иррациональные и неподвластные человеку силы, с другой — к миру субъективной воли, которая обесценивает устойчивые социальные структуры.

В психологии волюнтаризм характеризует позицию, когда воля общества или человека преобладает над иными психическими явлениями и процессами (Вильгельм Вундт, Гуго Мюнстерберг). Это значит, что человек способен самостоятельно определять свои цели и способы их достижения, основываясь на личных убеждениях. Тут свобода воли рассматривается как конститутивная способность к самоопределению личности, которая осознаёт собственную ответственность за свои намерения и поступки (Р. Кейн).

В современной социальной и политической практике употребление термина «волюнтаризм» обычно не имеет ничего общего с концептуально обоснованными философским или психологическим понятиями. Здесь волюнтаризм — синоним «игры без правил» или «субъективизма», когда одна личность навязывает другим свою волю, не учитывая реалии общественной жизни и не придавая значения объективным законам истории и природы. Скажем, деятельность руководителя, не считающегося с интересами своих подчинённых и игнорирующего обстоятельства их жизни, — это волюнтаризм. Когда руководство компании принимает решение о выбросе экологически небезопасных отходов в атмосферу без учёта мнения экспертов — это также проявление волюнтаризма. Строительство экономически неоправданной монорельсовой дороги во времена Юрия Лужкова или государственная поддержка скандальных строек в черте города, которые не только нарушают права жителей, но и начинаются без чёткого определения целей и стратегии развития, — это тоже волюнтаризм. Можно привести ещё массу примеров волюнтаристских решений властей, многие из которых можно назвать нерациональными, недальновидными, поспешными, а иные — несправедливыми и социально безответственными. Чего стоила только амбивалентная волюнтаристская политика и хозяйственная деятельность Никиты Хрущёва, который произвольно решал экономические вопросы, не учитывая при этом объективный характер условий и пренебрегая рекомендациями. Руководитель партии переоценил свои силы, а его преобразования носили непредсказуемый характер. Не случайно в знаменитой сцене в комедии Гайдая «Кавказская пленница» персонаж Фрунзика Мкртчяна был до глубины души оскорблён, когда герой Юрия Никулина определил его суждение как проявление «волюнтаризма».

 

ПРИМЕРЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ

ТАК ГОВОРИТЬ ПРАВИЛЬНО

После смещения Хрущёва в Большой советской энциклопедии о нём была помещена заметка со словами: «В его деятельности имелись элементы субъективизма и волюнтаризма». Действительно, Хрущёв вёл себя непредсказуемо и во внешней, и во внутренней политике.

«Урбанизация часто носила стихийный характер, характеризовалась отсутствием планирования и волюнтаризмом в развитии».

«Правила могли предотвратить волюнтаристские решения чиновников, оградить жилую среду от необдуманных покушений и привлечь активных жителей и общественные организации к цивилизованному, а не митинговому решению градостроительных проблем».

ТАК ГОВОРИТЬ НЕПРАВИЛЬНО

Экологический волюнтаризм — это отсутствие экологического мышления, когда явления не рассматриваются с учётом воздействия человечества на природу и обратного влияния природы на людей и их хозяйство. Синонимом экологического волюнтаризма является экологический подход, который выявляет изменения в почвенно-биологических процессах и на их основе определяет почвенно-экологический контроль. (Комментарий: если экологический подход используется для объективной оценки состояния почв, чтобы определить критерии для их экологического контроля, то такой подход никак не может быть назван волюнтаристским.)

★ Субъективизм — эпистемология .. Информация

Пользователи также искали:

субъективизм и объективизм, субъективизм хрущёва, субъективизм простыми словами, субъективизм ссср, субъективизм в литературе, субъективизм в политике, субъективизм в психологии, субъективизм, Субъективизм, субъективизм хрущёва, субъективизм в литературе, субъективизм в психологии, субъективизм и объективизм, субъективизм простыми словами, субъективизм ссср, словами, ссср, хрущёва, литературе, психологии, объективизм, простыми, политике, субъективизм в политике, эпистемология. субъективизм,

введённое Декартом понятие, означающее поворот к субъекту, то есть взгляд на сознание как на первично данное, в то время как всё другое является

Пользователи также искали:

субъективизм и объективизм, субъективизм хрущёва, субъективизм простыми словами, субъективизм ссср, субъективизм в литературе, субъективизм в политике, субъективизм в психологии, субъективизм, Субъективизм, субъективизм хрущёва, субъективизм в литературе, субъективизм в психологии, субъективизм и объективизм, субъективизм простыми словами, субъективизм ссср, словами, ссср, хрущёва, литературе, психологии, объективизм, простыми, политике, субъективизм в политике, эпистемология. субъективизм,

…

О психологизме математики и логики.

О психологизме математики и логики.

21 Января, 2019Гуссерль умудрился отвязать феномены от человека,  от психологизма  и сделать эти  феномены   независимыми от человека,  как нечто объективное. Он отказался от психологизма  логики и математики, сводя психологизм лишь к субъективизму. Современный психологизм , благодаря развитию когнитивной психологии и когнитивных наук, уже давно не сводится лишь к субъективному. Следовательно , Гуссерль преодолел не психологизм в  математике и логике, а всего лишь субъективизм.  В настоящее время, согласно нашим исследованиям, психологизм включает в себя такие психологические  и психофизиологические структуры, на основании которых образуются основания логики и математики. В частности, психологизм проективности  восприятия мира таков,  что именно он  становится основанием тех аксиом  логики, геометрии и математики, которые бездоказательно принимаются человеком. Логика, геометрия и математика в своем основании  антропометричны, то есть содержат объективный психологизм в новом понимании,  но это никак не мешает человеку познавать Вселенную. Новый психологизм способен содержать сущности, независимые от самого человека. Ранее нами было  доказано, что даже субъективизм, воображение и фантазмы  человека вполне обьективны и независимы от человека. Мы не хозяева своих мыслей и не знаем того, кто их к нам пригоняет, но мы можем иметь к ним отношение и их оценивать. Кстати, оба эти психические процессы объективны и являются продуктом работы  психических программ, работающих независимо от самого человека. Программа работы нашего Я — это программа и не мы ее хозяева,  хотя мы и мним себе , что у нас есть свобода выбора и мы хозяева своего Я. Таким образом, в глубине своей Я как нечто противопоставляющееся к окружающему миру исчезает. Наше Я лишь складка этого Мира и мы укоренены в этом Мире. Мир познает себя через эту складку , которую мы возомнили называть нашим Я и иметь мнимую свободу выбора.
Таким образом, психологизм  есть сам Мир и преодолевать психологизм логики и математики, как это делал Гуссерль, не стоит.

Доцент Института психологии и образования КФУ  
РАМИЛЬ ГАРИФУЛЛИН

Пока все смотрят Супербоул, хакеры пытаются вызвать техногенную катастрофу! Новый обзор в нашем Youtube канале!
Поделиться новостью:

Субъективизм в психологии, что это такое и почему он никуда не ведет / психология

Одна из проблем, с которой психология сталкивалась на протяжении всей своей истории, заключается в определении того, с чего она начинает исследовать психические процессы. Сложность этого первого шага состоит в том, что, по-видимому, объект изучения этой науки является двойственным: с одной стороны, это цель, а с другой — субъективное..

Субъективизм — это философская позиция, которая возникает из того, как некоторые люди решают ответить на это «раздвоение дорог». В частности, в психологии последствия анализа психических процессов на основе субъективизма приводят к совершенно иным выводам исследователей, отстаивающих перспективу, основанную на цели, которая может быть измерена.

Именно эту статью мы увидим как субъективизм влияет на психологию и каковы характерные проблемы этого подхода.

• Статья по теме: «Дуализм в психологии»

Что такое субъективизм?

Короче говоря, субъективизм — это вера в то, что реальность, в первую очередь, формируется идеями и субъективными оценками того, что происходит в голове. Тем не менее, это звучит сложно, но я уверен, что вы услышите лозунги жизни в стиле «реальность создается нашим отношением» и другие дискурсы, которые сосредотачиваются на сознании и «ментальном», чтобы объяснить, как природа элементов реальности, которую другие люди пытаются узнать из объективных аспектов этих.

Таким образом, субъективизм тесно связан с идеализмом, который представляет собой веру в то, что идеи существуют до материи, и с релятивизмом, согласно которому не существует заранее установленной реальности, которая существует за пределами наших различных точек зрения и многие аспекты столкнулись.

Теперь то, что мы видели до сих пор, это субъективизм высыхать, не вдаваясь в размышления о том, каковы его последствия в конкретном сюжете науки. Важно помнить, что, например, начинать с субъективизма в физике не то же самое, что, например, в социологии. Эти две дисциплины изучают разные вещи, и поэтому субъективизм также воздействует на них дифференцированным образом.

Но именно в психологии субъективизм может нанести ущерб. Почему? Принципиально потому что в этой науке вы изучаете что-то, что можно спутать с самим источником субъективности, и это обычно известно как «разум».

Субъективизм в психологии

Как мы видели, психология имеет особенность быть областью знания, в которой изучаемое можно рассматривать как нечто, с которого начинается намерение и действие изучения реальности, то, чего не происходит в других дисциплинах. Как следствие, субъективизм может заставить психологию войти в петлю, из которой трудно выйти и которая ни к чему не приведет. .

Например, одним из методов, исторически защищаемых субъективистскими психологами, является интроспективный метод. В этом, именно изучаемый человек обращает внимание на свои психические процессы (когнитивные или эмоциональные) и отчеты о них.

Свободное объединение как пример этой философии

Например, в свободной ассоциации, используемой Зигмундом Фрейдом (одним из самых выдающихся субъективистов в истории), пациент начал произносить вслух идеи или слова, которые, по его мнению, были связаны с идеей, которую психоаналитик хотел исследовать. Он зависел от него, чтобы знать, какая информация была достаточно релевантной, чтобы сказать это, и этот «поиск» также зависел от воспоминаний и воображения, чтобы достичь чего-то, что могло бы продвинуть сессию.

Короче говоря, от субъективизма считается, что субъективность каждого человека является лучшим источником данных о психических процессах, с одной стороны, и о том, что именно психические процессы являются движущими действиями, основанными на движении. Например, чьи-то субъективные убеждения делают невозможным для человека, который кажется, что у него нет дома, войти в магазин, и именно эти субъективные убеждения должны быть изучены..

• Статья по теме: «Что такое« свободная ассоциация »в психоанализе?»

Является ли человек единственным, имеющим доступ к уму?

Таким образом, для субъективистов то, что человек знает о своем собственном уме, отделено от их окружения и контекста, в котором они оказываются при внутренней оценке своих мыслей и чувств.. Он радикально различается между разумом и объективными действиями. и легко наблюдать за тем, что делает человек, и предлагается, что важно то, что не может быть непосредственно понято кем-то, кроме человека, потому что именно внутренние и субъективные аспекты ведут к движению человека.

Этот подход, если мы не исправим, единственное, что он делает, это осудить психологию, чтобы не иметь возможности ответить ни на один из вопросов о человеческом поведении, которое предлагается рассмотреть, поскольку оно всегда объясняет причину этого внутренним и субъективным измерением реальности, которое может знать только один. Он не только философски отрицает существование объективной реальности, но и не может найти полезных приложений для решения психологических проблем..

Субъективные и объективные исследования в области позитивной психологии

Критика исследований счастья заключается в том, что они часто основываются на том, что человек говорит о своем собственном счастье. Называние самоотчетной меры счастья «субъективным благополучием», похоже, не очень помогает, потому что тогда критик возражает: «Разве это не субъективно?» Ответ заключается в том, что, конечно, самооценки субъективны, то есть они составлены с собственной точки зрения респондента. Но термин «субъективный» также тянет за собой коннотации капризности и произвола.Неважно, что показатели счастья в самоотчетах столь же надежны и стабильны во времени, как и большинство других показателей психологических характеристик, и, безусловно, в настоящее время более надежны, чем средний промышленный индекс Доу-Джонса или баланс в наших пенсионных портфелях.

Обвинения в субъективности, т. Е. В капризности, были выдвинуты против большого количества исследований в области позитивной психологии, в которых самооценка используется для измерения не только счастья, но и сильных сторон характера, потока, ценностей, надежной привязанности и так далее.

Мы, кажется, готовы принять как достоверное то, что люди говорят о неправильных вещах (включая исследования). За исключениями, такими как злоупотребление психоактивными веществами и расстройства пищевого поведения, при которых отрицание может быть частью проблемы, предпочтительный способ измерения психологического расстройства основан на самооценке, посредством анкетирования или интервью. Почему бы таким же образом не определить правильные вещи? Возможно, мы принимаем самоотчеты о негативном, но не о позитивном, потому что у нас есть мучительное сомнение в том, что хорошего, включая счастье, на самом деле не существует.Это предположение, от которого нас убеждает отказаться позитивная психология.

На этом фоне заслуживает комментария недавнее исследование. Кристофер Овейс и его коллеги (2009 г.) опубликовали статью с внушительным названием: «Аритмия дыхательных синусов в состоянии покоя связана с тонической позитивной эмоциональностью». Говоря простым языком, заголовок обещает читателю доказательства того, что биологическая характеристика связана с благополучием, и это обещание выполняется.

Респираторная синусовая аритмия (RSA) отражает нервную регуляцию кардиостимулятора через миелинизированные волокна так называемого умного блуждающего нерва.RSA оценивается путем изучения степени вариабельности сердечного ритма, связанной с дыханием. В исследовании Оэвиса и его коллег RSA 80 студентов колледжа было измерено в лаборатории с соответствующими электрофизиологическими устройствами. Месяц спустя и шесть-восемь месяцев спустя большинство этих же студентов заполнили опросы самоотчетов, в которых измерялись такие психологические характеристики, как экстраверсия, покладистость, невротизм, стойкость к позитивным и негативным настроениям, а также оптимизм и пессимизм.

Статистически значимые корреляции были обнаружены между показателем RSA и психологическими характеристиками, отражающими благополучие: экстраверсией, покладистостью, позитивным настроением и оптимизмом даже через шесть-восемь месяцев.Корреляций с негативными психологическими характеристиками стало меньше, особенно со временем.

Исследователи осторожно пришли к выводу, что RSA является физиологическим «маркером» положительной эмоциональности. Они не сказали, что RSA является лучшим показателем благополучия, чем самооценка или показатель, которому следует отдать предпочтение. В конце концов, оценки RSA были подтверждены путем проверки их согласия с тем, что сообщили участники исследования. Полученные корреляции были довольно высокими, но не настолько высокими, чтобы предполагать избыточность между объективными и субъективными оценками.

Я не биологический редукционист, и мне не нужны физиологические маркеры или меры для тех психологических характеристик, которые я изучаю, чтобы сделать вывод, что они реальны. Тем не менее, это и другие подобные исследования важны, потому что они опровергают критику о том, что исследования позитивной психологии являются просто субъективными.

Номер ссылки

Овейс, К., Коэн, А. Б., Грубер, Дж., Шиота, М., Хайдт, Дж., И Келтнер, Д. (2009). Аритмия респираторного синуса в покое связана с тонизирующей положительной эмоциональностью. Emotion, 9, 265-270.

Физическая природа субъективного опыта и его взаимодействие с мозгом

Пенроуз и Хамерофф утверждают, что вычисления мозга, включая квантовые вычисления, включают гидрофобные области микротрубочек, чьи электронные облака превращаются в организованные суперпозиции и редукции, которые приводят к протосознательным элементам, или «Закуски», которые превращаются в сознательные переживания. Однако их утверждение, как и находки нейронных коррелятов сознания, не объясняет субъективность, а скорее описывает необходимые для нее условия.Многие ученые, включая Панксеппа, Демасио и Тонони, внесли большой вклад в эту область, но ни один из них не объясняет, как материальные биологические процессы приобретают субъективность.

Тем не менее, факт в том, что субъективность существует и имеет большое значение для эволюции. Пенроуз утверждает, что понимание, которое включает в себя субъективность, должно быть внесено в физику, возможно, в неоткрытый аспект. Субъективность всегда связана с определенной информацией живого мозга, хотя большинство функций мозга не обладают субъективностью.

Известно, что существует множество квантовых полей, которые следуют определению Дайсона: «своего рода напряжение или напряжение, которое может существовать в пустом пространстве в отсутствие материи. Оно проявляется в создании сил, действующих на любые материальные объекты, оказавшиеся в пространстве, которое занимает поле ».

Моя гипотеза состоит в том, что могут существовать неоткрытые квантовые поля, которые, в отличие от известных полей, вызывают субъективность при взаимодействии с определенной информацией мозга. Они испускают квантовые частицы, которые создают силу и вызывают изменения в материальных объектах (структурах мозга, передающих информацию), с которыми они взаимодействуют. Информация, передающая значение живому материалу, оказывает силу через понимание, которое она передает. Между опытом и информацией мозга происходит непрерывное взаимодействие. Опыт глубоко информирует мозг и изменяет структуру, функции и поведение мозга, а локальные и интегрированные функции мозга обрабатывают информацию и инициируют множество связанных опытов.

Большинство переживаний происходит неосознанно, как обсуждают Райт и другие, как саундтрек к фильму, на который наш мозг постоянно и эмоционально реагирует, хотя мы осознаем это лишь периодически.Я исследую, как бессознательный опыт может относиться к «я» и как он может стать сознательным. Я предложу настоящую поддержку и направления для проверки этой правдоподобной гипотезы, а также потенциальных клинических приложений в психологии.

% PDF-1.6 % 1 0 obj > endobj 2 0 obj > поток 2014-06-05T15: 59: 35 + 02: 002014-06-05T15: 59: 35 + 02: 002014-06-05T15: 59: 35 + 02: 00Приложение Adobe InDesign CS6 (Windows) / pdfuuid: fd086b92-49e5- 442b-97ae-2e8777922327uuid: 06272387-b8f0-4023-866b-3294b231dd2b Библиотека Adobe PDF 10. 0,1 конечный поток endobj 3 0 obj > endobj 5 0 obj > endobj 6 0 obj > endobj 7 0 obj > endobj 21 0 объект > / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / XObject >>> / Rotate 0 / TrimBox [8. 50394 8.50394 462.047 660.472] / Тип / Страница >> endobj 22 0 объект > / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / XObject >>> / Rotate 0 / TrimBox [8.50394 8.50394 462.047 660.472] / Type / Page >> endobj 23 0 объект > / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / XObject >>> / Rotate 0 / TrimBox [8.50394 8.50394 462.047 660.472] / Type / Page >> endobj 24 0 объект > / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / XObject >>> / Rotate 0 / TrimBox [8.50394 8.50394 462.047 660.472] / Type / Page >> endobj 25 0 объект > / Font> / ProcSet [/ PDF / Text] / XObject >>> / Rotate 0 / TrimBox [8.(Myc ߟ Mgf4 / 4 w # YiöqSa, Mz: 1YRqW9T34 / \! «}% ((o.4bgsS ؿ RdDK» 2rs3 [Z1q [! \ ;! M; j7EB! cR`2> w B8`dsz> {~ D | `?] 9B3cL0 `߭7 nwqX3y_> q,> ~ (0Pԏ5 {Te» Ŧ ~ Zfykh

Субъективизм

К доктору Домашняя страница Ратнера

Субъективизм

Субъективизм и субъективность

Субъективизм — это определенный путь осмысления субъективности. Субъективность — вот что делает нас скорее субъектами чем объекты. Субъективность включает процессы, обозначаемые терминами ментальный, ум, сознание, опыт, свобода действий, воля, намерение, мышление, чувство, запоминание, интерпретация, понимание, обучение и психика. Эти субъективные процессы включают в себя деятельность субъектов. Без субъективности, мы были бы только физическими объектами, лишенными активности.

Субъективность это можно понять, если посмотреть, как он развивается по филогенетической шкале.Ниже поведение животных лишено субъективности. Это прямой, немедленный ассоциация ответа со стимулом. Ответ определяется биологическая программа, известная как инстинкт. Более продвинутые животные постепенно развивать субъективные процессы, которые являются посредниками между стимулами и реакциями, и все чаще определяют реакцию животного на раздражители. Субъективность достигает его высшая форма у людей, которые думают, планируют, помнят, чувствуют, мечтают, воображают, предвидеть, символизировать, решать, понимать, изучать и инициировать действие на уровень, который намного сложнее, сложнее и активнее, чем у любого животного. Субъективные функции определяют, как мы реагируем на раздражители. Сами стимулы делают не определяют нашу реакцию напрямую, как у низших организмов.

За субъективность для посредничества стимулы он должен отличаться от них. Это оправдывает рассмотрение его как особого порядок вещей, отличительное явление. Это то, что делает субъективизм. Это исследует внутреннюю сущность субъективности, активные процессы, которые субъективность и которые определяют поведение.

Субъективизм — ед. концепция субъективности .Субъективизм трактует субъективность как продукт субъекта или человека. С этой точки зрения то, что мы думаем, представляем, чувствовать, помнить, ожидать, понимать и стремиться к чему — все это результат мы сами. Субъективность может использовать мирские вещи, но всегда сама по себе условия, для своих целей, в соответствии со своими собственными процессами и законами.

Субъективизм в гуманитарных и социальных науках

Субъективизм был преобладающий взгляд на субъективность во многих областях науки.

Рене Декарт и епископ Беркли выразил основное понятие субъективизма. Декарт предположил, что разум отличается от тела и мира и является самостоятельной сферой. Беркли выразил это в своем классическом заявлении о том, что мир такой, каким я его вижу. Мой восприятие не представляет мир. Скорее, мир — это выражение моя субъективность. Процессы и принципы моей субъективности определяют, как Я вижу мир; мир не влияет на мое восприятие. В направление полностью из моего разума во внешний мир.

Иммануил Кант аналогично предположил, что субъективность не может познать мир, потому что они разделены домены. Субъективность содержит свои собственные внутренние законы, такие как этические принципы, которые структурируют восприятие мира.

Исторические дискуссии, особенно интеллектуальная история, часто представляют события как развертывание идей которые свободно решаются людьми. Слышно, что «преобладающее мировоззрение изменилось с акцента на национальное строительство на более международное мировоззрение. «Философия, правовые концепции и брачные обычаи считаются поскольку коренятся исключительно в мышлении, восприятии, желаниях, мотивации и рассуждения помимо условий, структур и ресурсов.

Субъективизм — также сильная тенденция в раздел социологии, известный как микросоциология. Эрвинг Гоффман провозгласил работать, чтобы быть микросоциологическим, потому что он изучал социальные взаимодействия. Он определил их как среду общения лицом к лицу. Его работа не связана с социальной организацией и социальной структурой, которые являются традиционные заботы социологов.Энтони Гидденс проницательно объясняет что главная забота Гоффмана во всех его произведениях связана с отдельными непосредственно обращая внимание на то, что друг друга говорят и делают для конкретного отрезок времени. Даже когда люди являются членами группы, их взаимодействия следует понимать в терминах непосредственной межличностной встречи, а не в условия их членства в группе.

Гоффмана, например, не интересует роль врача в отношение к более широкому медицинскому сообществу. Его внимание к личным встречам заставляет его сосредоточиться на такой межличностной динамике, как взаимный зрительный контакт, пространство тела и детали (движения) разговора, такие как очередность (время), тишина и громкость речи. В этом анализе разговора отсутствует отношение к существованию социальных институтов, включая властные отношения того, кто ими владеет и контролирует.

Субъективизм характерен и для многих духовных доктрины. Например, индуистская йога — это систематический метод физических поз. и дыхательные упражнения, чтобы сосредоточить мысли на одном объекте систематически уменьшать разнообразие и скорость потока мыслей, пока он не придет до ближайшей остановки.Говорят, что на этой стадии практикующий йогические техники отвлечь внимание от объекта мыслей к самой мысли и далее к себе как субъекту на центр вселенной опыта. Полностью обращая внимание на Я как субъект олицетворяет субъективизм.

Субъективизм в психологии

Субъективизм принимает различные формы в дисциплине психология.

Джером Брунер считает, что культура — это символические значения.Он говорит, что социальные реалии — это не кирпичи, которые мы спотыкаемся или ушибаемся, когда пинаем их, но значения, которые мы достигаем за счет обмена человеческими познаниями. В мире Брунера мы не столкнуться и не пострадать от армий, войн, неравенства, жестокого обращения, эксплуатации, загрязнение, глобальное потепление, власть, бедность, богатство, болезнь, мировой банк, конгресс, ЦРУ, иммиграционные квоты, ограничения на эмиграцию или тюрьмы. Это не настоящие вещи «где-то в мире», которые напрямую влияют на нас.Это просто значения, которые обсуждаются через межличностные связи. Мы можем легко изменить эти концепции, просто пересматривать их с нашими коллегами.

Сокращение социальной реальности до символические значения — это субъективизм, потому что он трактует субъективный опыт как автономное царство.

Яан Валсинер придерживается субъективистского взгляда на свободу действий. Бывший защитник социально-исторической психологии Льва Выготского, теперь он утверждает, что культура — это набор «предложений», которые люди могут свободно принимать, отклонять или изменять по своему усмотрению. Валсинер заменяет социально-историческая психология с новой формулировкой, названной «со-конструкционизм». В отличие от социально-исторической психологии, которая истолковывает человека как глубоко затронутого культурой, со-конструктивизм предоставляет приоритет индивидуальному решению о том, как обращаться с культурой. Признавая, что его новая должность — это полный отказ от социокультурного психологии, Валсинер говорит, что логика аргумента, подтверждающего значимость социальной среды для человеческого развития обратная в со-конструкционистская парадигма.Согласно новой парадигме, «большая часть человеческое развитие происходит через активного игнорирования и нейтрализации большинство социальных предложений , которым человек подвергается в повседневной жизнь »(Валсинер, 1998, с. 393, курсив оригинала).

Валсинер утверждает даже, что младенцы сами конструируют личные цели. Они используют культуру как инструмент для достижения собственные цели; они не адаптируются к установившейся культуре как социальная раньше считали ученые.

Субъективизм в качественной методологии

Субъективизм доминирует в качественной методологии. Это конструирует взаимодействие между исследователем и испытуемыми (через интервью в в частности) и активная интерпретация данных, которые являются центральными особенностями качественного исследования — как лицензию на свободное осуществление субъективных процессы. Субъект может свободно выражать любую субъективную идею, которую он или она желания, и исследователь волен субъективно интерпретировать данные.

Субъективистская тенденция в качественных исследованиях (что противоречит объективистской тенденции, описанной в запись об объективизме) утверждает, что мир, включая психологический мир предметов, непостижимо. Следовательно, исследователь конструирует впечатление о мире, каким он или она его видит, независимо от того, субъективное впечатление соответствует любой реальности за ее пределами. Исследователи субъективность — это отдельный мир, что является классическим определением субъективизм. Валидность и объективность здесь неуместны, как и методология. Нет смысла разрабатывать строгую методологию для понимания и измерить психологическую реальность, потому что ее просто не существует. Качественный исследование, с этой точки зрения, состоит в том, что исследователи разрабатывают и сравнивают свои собственные счета психологии.

Это субъективистский подход к качественным исследованиям выражен Кеном Гергеном. утверждение социального конструкционизма / постмодернизма: «Нет средств заявляя, что мир либо существует, либо объективно отражен здесь ‘»(Герген, 2001, стр.805).

Конструкционист не интересуется правда как научный результат — или, по крайней мере, правда с большой буквы. «Т» — универсальная или трансцендентная пропозициональная сеть. Там могут быть локальными истинами, установленными в различных научных областях, в пределах различные сообщества человечества, и они, безусловно, должны уважаться изнутри традиции этих сообществ. Однако будущее благополучие мировое сообщество зависит от содействия диалогу между этими местными традициями. Заявления об истине, выходящие за рамки традиции, в этом смысле являются шагом к тирания и, в конечном итоге, конец общения (Gergen, 2004).

По правде говоря, по этому поводу не предоставить точную картину того, что на самом деле произошло, но участвовать в набор социальных условностей … Быть объективным — значит играть по правилам в рамках учитывая традицию социальных практик … Заниматься наукой не значит держать зеркало природы, но активно участвовать в интерпретирующих соглашениях и практики определенной культуры.Главный вопрос, который нужно задать научные отчеты, следовательно, не в том, верны ли они природе, а в том, эти рассказы … предлагают культуре в целом »(Gergen, 2001, стр. 806). «Постмодернистский эмпиризм заменит« игру правды » поиск культурно полезных теорий и открытий со значительными культурными значение (там же, с. 808). Споры о том, что действительно реально, бесполезны (там же, п. 806).

Направление феминизма усиливает это, отвергая представление о реальном мире явлений, которые могут и должны быть объективно восприняты. Вместо этого наука приравнивается к субъективность исследователей. Эти феминистки осуждают научную объективность как не более чем политическая идеология, которую люди продвигают для подавления женщины. Например, Лиз Стэнли и Сью Уайз (1983, стр. 169) утверждают, что объективность — это «оправдание властных отношений столь же непристойно, как и властные отношения, которые приводят женщин к сексуальному насилию, убийствам и иначе рассматриваются как простые объекты. Нападение на наши умы, удаление от существование нашего опыта как достоверного и правдивого, во всех смыслах под вопросом.»Stanley & Wise согласны с позицией Гергена, что «существует много (часто конкурирующих) версий истины. Который, если таковой имеется, является» правда не имеет значения. И даже если существует такая вещь, как «правда», это недоказуемо »(Stanley & Wise, 1983). Эта позиция субъективизм, потому что он ставит во главу угла субъективность исследователей вещей, и отрицает мирские явления помимо исследователя субъективность.

Субъективизм в качественном исследование дополнительно принимает субъективные мнения испытуемых об их психология как объект исследования.Цель состоит в том, чтобы подтвердить субъективное интерпретации, значения и понимания. Это направление исследований не стремятся объяснить субъективные мнения субъектов с точки зрения внешних влияний. Ибо это отрицает оригинальность и свободу субъективности субъектов. И не Это направление исследований направлено на оценку субъективных мнений испытуемых с помощью сравнивая их с другими источниками информации, такими как чужие рассказы о том же психологическом феномене. Субъективистское исследование не сравнивать рассказ ребенка о своем опыте с рассказом родителей о ее опыт — эл.г., ребенок говорит, что пять лет назад была несчастна и возмущались ее родители, в то время как родители показывают фотографии ребенка, появляющегося очень доволен ими. Для такого сравнения тоже будет вызов оригинальность и действенность субъективного мнения испытуемого. Это может доказать, что субъект неверно истолковал свой опыт или какое-то другое событие. Внешние данные избегают субъективистских исследований, потому что они превосходят чистую субъективность агента.

Говарда Гарфинкеля этнометодология, например, воздерживается от суждения о заявлениях людей относительно их точность, адекватность, ценность, важность, необходимость, практичность, успех, или последствия.Это относится только к условиям вне людей, когда они это делают. Если испытуемые не упоминают социальные условия, они не рассматриваются Исследователь. Таким образом, даже если человек объективно относится к категории низшего сословия (из-за ее образования, занятия, дохода, семейного положения) она должна быть считается средним классом, если она так себя считает.

Эти особенности субъективистские исследования проиллюстрированы в исследовании Дороти Холланд о способы, которыми студентки испытывают романтическую любовь.Из интервью она сообщает, что некоторые девушки с энтузиазмом ищут романтическую любовь, в то время как другие амбивалентный и другие отвергают его. Одна девушка, Сэнди, искала романтической любви, но проблемы с установлением отношений с мужчинами, которых она хотела. Она также узнал, что потенциальный парень из дома был связан с кем-то еще. Поэтому она стала больше интересоваться дружбой и выработала особую дружба с одним человеком. Другая девушка, Карен, пыталась заставить себя больше привлекательной, предположив своему парню, что у нее много других женихов.Холланд объяснил, что эти стратегии основаны на личном принятии решений. процессы, которые использовали испытуемые: эти стратегии принадлежали женщинам сами подручили или решили использовать. Холланд объясняет предметы ‘ подходы к любви, проистекающие из личных качеств, таких как идентификация себя как романтически настроенных и искусных. Она делает не указывать социальные причины, модели, ценности или практики, которые могут иметь побудили испытуемых принять эти стратегии обращения с любовью.

Анализ дискурса, или дискурсивная психология — еще один подход к исследованию, который субъективитизм. Обычно он рассматривает речевые акты как спонтанные конструкции. которые отражают индивидуальную свободу действий и составляют субъективность. Это субъективизм, потому что он трактует субъективность и дискурс как спонтанно создали миры сами по себе, не подверженные влиянию внешних событий. Действительно, социальные явления рассматриваются как дискурсивные продукты; речь не рассматривается как обозначающие мирские события.Культура и психология созданы людьми, поскольку они разговаривать; они не стоят над людьми и не влияют на них. Хотя определенные дискурс-аналитики связывают дискурс с культурными влияниями, многие рассматривают его как полностью субъективный процесс, свободный от внешних влияний или оценок.

Оценка субъективизма

Субъективизм способствует наше понимание человеческой субъективности / психологии, потому что оно подчеркивает активную роль, которую они играют в формировании поведения.Субъективизм мешает нам от рассмотрения людей как механических, пустых респондентов на стимулы — как предполагают бихевиоризм, позитивизм и искусственный интеллект. Субъективизм исправляет широко распространенную в психологии тенденцию механически связывать независимые и зависимые переменные, без учета активных интерпретация, понимание, ожидание. Он также исправляет социальные редукционизм — обсуждается в статье об объективизме — который уменьшает психология социальных структур.

Однако этот вклад субъективизм имеет свою цену.Подчеркивая субъективную деятельность так сильно и Исключительно игнорирует социальные и природные влияния на субъективность / психологию.

Субъективизм избегает критерий достоверности (объективность и истинность). Это опасно, потому что признание недействительным понятия достоверности предотвращает признание недействительными неверных концепций и выводы. Признание действительности недействительности подтверждает недействительность.

Баланс достигается за счет признание активности субъективности наряду с социальными ограничениями, которые придать ему форму.Например, в формировании личности. люди очень активны в процессе самодеятельности, однако материалы, доступные для написания собственной истории, являются функция наших общественных и общих представлений о личности. Американские счета Я включает в себя набор подтверждающих культуру идей и образов успеха, компетентности, способности и потребность «чувствовать себя хорошо». Хотя создание себя кажется индивидуальное и индивидуальное стремление, это также коллективное и коллективизирующий.

Культурные влияния, содержание, и функцию можно увидеть в психологических феноменах. Их можно увидеть в Подход Карен к любви, о котором Холланд рассказала ранее. Стратегия Карен увеличивая ее привлекательность, преувеличивая ее привлекательность для многочисленных мужчин-медведей поразительное сходство с принципом свободной рыночной экономики, а именно: спрос увеличивает стоимость товара. Бизнесмены часто преувеличивают спрос на товар с целью повышения его привлекательности и увеличения цена.Сотрудники часто преувеличивают количество предложений о работе, которые у них есть или могут иметь, чтобы повысить размер своей зарплаты. Из краткого обзора Голландии описание, Карен, очевидно, импортировала в свой личный мир романтической любви.

Субъективность пронизана культурное содержание, это не замкнутая область. Это следует из того, что эта субъективность ориентирована на мир и наполнена мирским содержанием. Субъективность усиливает понимание мира организмом и его способности. спланировать эффективные действия в нем.Самодостаточная субъективность, создавшая сам ex nihilo без какой-либо основы или уважения к миру, был бы небольшая услуга организму.

Карл Ратнер

См. Также: Объективизм, социальный конструктивизм, методологический индивидуализм-холизм

Дополнительная литература

Бранко, А. и Валсинер Дж. (1997). Меняющиеся методологии: со-конструкционист изучение целевых ориентаций в социальных взаимодействиях. Психология и развитие Общества, 9 , 35-64.

Брунер, Дж. (1982). Язык обучения. Социальные исследования, 49 , 835-853.

Герген, К. (сентябрь 2004 г.). Психология старого потока Исчезни с динозаврами! Форум Качественный Sozialforschung / Форум: качественные социальные исследования, , том 5 , № 3, ст. 27 (онлайн-журнал).

Герген, К.(2001). Психологическая наука в контексте постмодерна. Американский Психолог, 56 , 803-813.

Гидденс А. (1987). Социальная теория и современность Социология . Стэнфорд: Издательство Стэнфордского университета.

Хаммерсли, М. (2003). Анализ разговора и дискурс: методы или парадигмы? Дискурс и общество, 14 , 751-781.

Холланд, Д., Лакикотт, В., Скиннер, Д., & Каин, К. (1998). Идентичность и деятельность в культурных мирах .Кембридж: Издательство Гарвардского университета.

Ойсерман, Д. и Маркус Х. (1998). Я как социальная репрезентация. В У. Флик (ред.), Психология социального (с. 107-125). Нью-Йорк: Кембриджский университет Нажмите.

Ратнер, К. (2007). Культурная психология и качественная Методология: научные и политические соображения. Культура и Психология, 13 ,

Ратнер, К. (2006). Культурная психология: перспектива по психологическому функционированию и социальной реформе . Эрльбаум.

Ратнер, К. (2002). Культурная психология: теория и метод . Нью-Йорк: Пленум.

Стэнли, Л., и Уайз, С. (1983). Взрыв: феминистское сознание и феминистские исследования . Лондон: Рутледж.

Валсинер Дж. (1998). Управляемый ум: Социогенетический подход к личности .Кембридж: Гарвардский университет Нажмите.

3. Составная субъективность и психологический конфликт

В предыдущем посте мы взяли физические системы (организмы, мозг, солнечные системы), которые содержат друг друга как части, и спросили, какие из них сознательны. Но некоторые философы считают, что это неверно с самого начала: никакая физическая система, какими бы ни были ее особенности, не может строго быть субъектом сознания, а может только «поддерживать» или «составлять» субъект.Психологические теоретики личностной идентичности, например (например, Lewis 1976, Parfit 1984, Noonan 1989, Rovane 1998), стандартно говорят, что человеческие организмы (что-то с биологическими условиями устойчивости) отличаются от человеческих личностей, но составляют их (что-то с психологическими условиями устойчивости). ). Итак, если бы мы перенастроили чей-то мозг, чтобы он имел вашу точную личность и воспоминания, это были бы вы (тот же человек), но теперь составленный другим организмом.

С этой точки зрения, вся идея «частей» субъекта должна быть переосмыслена, потому что мы не можем выделить эти части нементальными терминами (например,грамм. как органы и ткани организма). Субъекты индивидуализированы отношениями между наборами ментальных событий: например, теоретики психологии будут склонны утверждать, что любой будущий поток сознания, содержащий воспоминания от первого лица о моих нынешних переживаниях, является моим сознанием, в каком бы мозгу оно ни находилось. Итак, естественный путь думать о «частях» предмета — значит сосредотачиваться на этих наборах переживаний и их подмножествах.

Рассмотрим, например, вымышленный случай Джекила и Хайда, двух личностей, «разделяющих одно тело».(Реальные случаи так называемого «диссоциативного расстройства идентичности» намного сложнее и неоднозначны, поэтому проще и безопаснее работать с упрощенным, драматизированным примером.) Точнее, предположим, что они не чередуются, а совпадают. -exist (ср. Olson 2003, pp.341-342):

«Когда мы спрашиваем у этого тела имя, мы иногда получаем ответ вроде« Доктор. Джек-нет, Хайд! — нет, позволь мне сказать — это Хайд, да, определенно — ага! — Хорошо, тогда продолжайте — Доктор Джекилл, рад познакомиться.«Когда мы даем ему возможность создать проблемы, мы наблюдаем несколько моментов спазмов и искривлений, как будто происходит какая-то борьба, за которой следует либо отказ, либо использование возможности, возможно, с одной рукой, пытающейся помешать что делает остальная часть тела. В других случаях мы можем обнаружить, что тело ведет себя спокойно, находит середину между респектабельностью и пороком и говорит следующим странным тоном: «Привет. Это доктор Джекилл и мистер Хайд, оба рады встрече с вами и находятся в вашем распоряжении.«При нажатии тело объясняет, что« они »пришли к соглашению о сотрудничестве, хотя искушения иногда побуждают вернуться к ссорам и спорам за контроль над конечностями». (Объединение умов, стр. 233)

Я думаю, что есть естественный смысл, в котором это два человека, два субъекта. Но они не обязательно должны базироваться в разных частях мозга — их отличает отсутствие различного рода унификации их психических состояний. Но то, какого именно единства не хватает, может быть сложным и проявляется в любом количестве степеней:

«… рассмотрите [версию, где] у этих двоих нет секретов друг от друга, даже в самых личных мыслях.Когда Хайд предается фантазии о жестоком хаосе, Джекил должен испытать каждую ужасную деталь, и если Джекилл понимает, что уязвимый человек незащищен в соседней комнате, Хайд немедленно и радостно начинает действовать, исходя из этого убеждения. Если судить по стандартам единства доступа, их опыт очень унифицирован; если судить по стандартам [согласованности желаний], они сильно разобщены…… Или предположим, что их феноменология включает единую область перцептивных и телесных ощущений с различными наборами побуждений, чувств и планов, сосредоточенных на определенных их частях.Когда мы уколем палец тела, единичное переживание локальной телесной боли является фокусом как негодования Хайда и его желания отомстить, так и обеспокоенного размышления Джекила о возможных причинах, по которым мы могли уколоть его … »(Объединение умов, страницы 239-240)

Здесь у стандартных версий психологической теории есть неудобный выбор: либо Джекил и Хайд — одно и то же лицо (потому что, несмотря на все их разногласия, их психические состояния, тем не менее, унифицированы достаточно , чтобы составить единый предмет), либо они два разных человека (потому что, несмотря на все их единство, их ментальные состояния недостаточно унифицированы, чтобы составлять единого субъекта — хотя все состояния Хайда и все состояния Джекила таковыми являются). Одна из проблем заключается в том, что любой вариант, кажется, игнорирует что-то важное в сценарии; другая проблема заключается в том, что мы всегда можем скорректировать сценарий, чтобы сделать их немного более или менее унифицированными, и похоже, что должен быть некоторый диапазон случаев, в которых было бы одинаково разумно установить порог единства немного выше (так что там два человека) или чуть ниже (так что есть только один).

Теория, которую я называю «психологическим комбинационизмом», предлагает способ распознать всю структуру ситуации, как ее единства, так и разобщенности.Он говорит, что когда набор ментальных состояний достаточно унифицирован, чтобы составлять субъект (по некоторым, возможно, довольно низким стандартам), но подмножества этих ментальных состояний более унифицированы (соответствуют более высокому стандарту), мы должны думать о последнем как о составляющие субъекты в составе составного субъекта. В этом примере единственный субъект, который мы могли бы назвать «Джекил-Хайд», психологически менее унифицирован, чем любая из его двух частей, «Джекил» и «Хайд», но все три, тем не менее, могут быть признаны как сознательные субъекты.

То, что это признание подразумевает на практике, — это еще один вопрос: должны ли мы, например, продолжать принимать в качестве идеала одного человека на тело и стремиться к объединению различных составляющих предметов, или рассматривать множественность как нормальную форму вариации. , как это утверждают сами описанные здесь мультипликаторы. Не думаю, что у меня есть право высказывать это мнение.

Имея в виду эту структуру, мы можем также думать о более повседневных случаях внутреннего конфликта, когда мы обычно используем формулировки о «борьбе с самим собой» или о «двух сторонах моей войны».Что характерно для таких случаев, так это не просто то, что у нас есть желания с резко противоположным содержанием, но то, что эти желания, кажется, сопротивляются нормальному процессу принятия решений, когда мы рассматриваем все наши соответствующие желания, принимаем решение в свете них. , а затем следуйте ему. В отличие от политических партий, которые отказываются подчиняться решениям парламента, некоторые из наших психических состояний просто не подчиняются этому важному виду ментального объединения. Психологический комбинационизм позволяет нам признать, что это отличается только степенью от крайних случаев, таких как Джекил и Хайд: психическое целое, с которым мы обычно себя отождествляем, менее унифицировано, чем обычно, тогда как (иногда) два (или более) кластера внутри него показывают большая степень единства.Несмотря на то, что большую часть времени может быть практически нецелесообразно рассматривать эти подкластеры как субъекты (действительно, это может быть вредно, если усугубляет отсутствие общего единства), с философской точки зрения мы все же можем признать, что все три сущности действительно существуют. , и все они соответствуют критериям сознательных субъектов, рассматриваемых изолированно.

(Как бы то ни было, я думаю, это что-то вроде того, как мы понимаем второстепенные и высшие социальные группы: члены одного сообщества имеют достаточно социального взаимодействия с более широким обществом, что мы можем считать их членами этого большого общества, но имеют более сильные связи с подмножеством людей, формируя общество внутри общества. )

Здесь следует отметить очень важную вещь: эти паттерны в нашей психике не относятся к тому же типу, что и механические компоненты лежащих в основе нейронных механизмов, и могут не совпадать с ними каким-либо образом. Если некоторые компоненты этого механизма сами являются сознательными, то мы не можем предположить, что наши сознательные части, описанные функционалистским комбинационизмом, будут соответствовать нашим сознательным частям, описанным психологическим комбинационизмом.

То есть наша субъективность может быть не только составной, но и дважды композитной двумя совершенно разными способами.Используя термины, которые я использую в Combining Minds , нижележащий субстрат является составным, а « образ », который он составляет, — составным, и как субстраты, так и персонажи претендуют на то, чтобы быть вещами, которые мы обычно называем « субъектами опыта ». , как «нас».

По этой причине мы должны быть осторожны с изображениями, которые объединяют эти два вместе, и одна такая картина является аналогией между разумом и обществом (скорее, как ссылка на непримиримые политические партии, упомянутые выше). Хотя социальные аналогии имеют очень длинную родословную как способы размышления о разделенной природе нашего разума (восходящие, по крайней мере, к Платону, например, 1997, 2003), они потенциально вводят в заблуждение, поскольку социальные группы имеют весьма заметное деление на части (люди ), которые обычно и отдельных физических субстрата (мозг, заключенный в кости) и также отдельных унифицированных персонажей (последовательных, интегрированных, личностей). Но не похоже, что мозг в таком состоянии.Границы наших «составных личностей» податливы в отличие от границ членов общества — они больше похожи на политические партии, движения или субкультуры, чем на людей.

По иронии судьбы, эта двойная составность является частью того, что заставляет меня осторожно заявлять, что « у нас есть сознательные части » — такое утверждение наиболее естественно предполагает, что у нас есть части, которые имеют как различные субстраты, так и отдельные личности.Но причина осторожности в отношении этих простых заявлений о составности состоит не в том, что мы действительно более едины, чем это, а в том, что мы более многосоставны, чем мы привыкли думать.

Ссылки:

Льюис Д. (1976). «Выживание и идентичность». в Личности людей , А. Рорти (редактор), University of California Press: 17-40.

Олсон, Э. (2003). «Аргумент в пользу анимализма». В Personal Identity Р. Мартин и Дж.Barresi (ред.), Blackwell: 318-335.

Нунан, Х. (1989). Личная идентификация . Рутледж

Парфит Д. (1984). Причины и лица. Oxford University Press

Plato (1997). «Федр», А. Нехамас и П. Вудрафф (пер.), В Платон: Полное собрание сочинений , изд. Джон М. Купер, Хакетт.

Платон (2000). «Республика», Т. Гриффит (пер.), Г. Р. Ф. Феррари (ред.), Cambridge University Press.

Роване, К. (1998). Границы агентства: эссе в ревизионной метафизике. Princeton University Press

Похожие сообщения

Субъективность и самость | MIT Press

В этой очень своевременной книге Дэн Захави предлагает множество освещающих дискуссий, сосредоточенных на интегрированном исследовании себя, самосознания и опыта, которые серьезно относятся к личностным или субъективным измерениям сознания. Глубоко укоренившись в философской феноменологии австро-германской и французской традиций, но также участвуя в критическом диалоге с современной философией разума, психологией развития и психиатрией, он мастерски развивает свой случай, поднимая точные вопросы и тщательно оценивая аргументы для возможных ответов. .

Эдуард Марбах

Профессор феноменологии и философии разума, Бернский университет, Швейцария

Эта работа делает огромный шаг вперед в применении феноменологической философии к современным проблемам философии разума и когнитивной науки. Это очень важная работа, которой никто, занимающийся философией и наукой о сознании, не может позволить себе пренебречь.

Эван Томпсон

Профессор, факультет философии, Университет Торонто

Книга Захви — ценный вклад в текущее междисциплинарное обсуждение сознания.Простым и прямым языком он дает нам полное феноменологическое исследование субъективности и самости.

Дэвид Карр

Чарльз Ховард Кэндлер Профессор философии, Университет Эмори

Захави представляет критический феноменологический отчет о субъективности опыта, который показывает, что феноменология — это не просто описание, а анализ, который может способствовать объяснению сознания, самости и интерсубъективности.Ловко придерживаясь цели, Захави бросает вызов теории представлений более высокого порядка и стандартным подходам теории разума к социальному познанию. Он оригинальным образом расширяет феноменологическую оболочку и выходит за рамки традиционной аналитической философии разума и более поздних взглядов, почерпнутых из когнитивных наук. К списку классических феноменологов, от которых черпает Захави, нужно добавить еще одного: самого Захави.

Шон Галлахер

Профессор и заведующий кафедрой философии Университета Центральной Флориды

Интервью с критическим психологом Томасом Тео

Томас Тео — профессор психологии в программе Исторических, теоретических и критических исследований психологии Йоркского университета, Торонто, Канада. За свою более чем 20-летнюю карьеру он бросил вызов статус-кво в академической психологии. Его уникальный подход к исследованиям был охарактеризован как критический и метапсихологический. Он часто берет дисциплину самой психологии, включая ее методы и допущения, как цель своего анализа.

В настоящее время он является соредактором «Обзора общей психологии» (Sage), редактором «Исследования Палгрейва по теории и истории психологии» и соредактором «Исследования Палгрейва по психологии коренных народов».Он является бывшим президентом Международного общества теоретической психологии, Общества теоретической и философской психологии Американской психологической ассоциации (подраздел 24), а также бывшим председателем секции истории и философии психологии Канадской психологической ассоциации. На его счету более 200 научных публикаций и реферируемых презентаций на конференциях.

В этом интервью Тео излагает концепции, затронутые в недавней статье Science News, и объясняет, что для него значит быть критическим психологом. Он описывает, как, разочаровавшись в общем состоянии психологии в Западной Европе и Америке, он искал альтернативные подходы, которые могли бы лучше объяснить, как культура, общество и экономика связаны с психологией. Это побудило его более внимательно изучить исторические примеры фашизма, а также постколониальных авторов, чтобы лучше понять, как психосоциальные аспекты социальной власти действуют в современном мире. Как он объясняет, это имеет важные последствия для того, как мы думаем о психиатрии, психическом здоровье и инвалидности.

Тео завершает интервью, предвещая некоторые из его будущих работ, которые в дальнейшем будут основываться на его концепции субгуманизма, чтобы исследовать, как субъективность формируется премией, возлагаемой на определенные жизни. Напротив, в условиях неолиберального капитализма другие строятся как менее человеческие.

Приведенная ниже стенограмма была отредактирована для большей ясности. Слушайте аудио интервью здесь.

Тим Бек : Не могли бы вы рассказать немного о своей личной истории до учебы? Есть ли что-нибудь, на что вы можете указать в своей жизни, что могло бы способствовать уникальному подходу, который вы применяете к психологии?

Томас Тео : В студенческие годы я испытал некоторое разочарование, когда осознал несоответствие между тем, что возможно в психологии, и тем, что на самом деле делается в психологии. Я думаю, что психология дает много интересного, но она не выполнила обещание, которое у нее было, по крайней мере, в моем сознании как студенте.

Подход критической психологии, который я использую, восходит к тому разочарованию, когда мы учились в Венском университете, где мы столкнулись с тем, что мы можем назвать поздней американизированной психологией, игнорирующей местные традиции. Есть импорт американской психологии в австрийскую психологию. Я понял, что это очень чуждо нашему собственному опыту и очень чуждо тому, как мы должны думать о психологических проблемах.

Я написал статью о том, что немецкоязычная психология имеет коренное измерение, а американская психология — коренное измерение. Определенные культурные, исторические, политические и социальные традиции повлияли на американскую психологию, и то же самое верно и для немецкой психологии. Психология немцев имеет сильные корни и сильные традиции, и мы не заметили этого [в Северной Америке].

Приведу один пример. В университетском образовании [в Северной Америке] мы не обращали внимания на Зигмунда Фрейда.Конечно, Фрейд был австрийцем в Вене, но в программе психологии [в Северной Америке] не было особого интереса к психоанализу или психодинамике. Это всего лишь один пример того, что я имею в виду под сильными традициями. Но затем [в Австрии] мы узнали о теоретиках социальной психологии, которая была в определенной степени чуждой. Это не помогло нам понять, что происходило в нашей культуре и нашем обществе.

Бек: Тип исследования, который вы проводите, более распространен в Европе, чем в Северной Америке?

Teo : Я больше не думаю, что это так.В Германии это изменилось, поскольку некоторые люди говорили об успехе американизации немецкой и австрийской психологии в 1960-х годах. Итак, если вы вернетесь сейчас в Германию или Австрию, психология будет почти такой же, как в Соединенных Штатах или Канаде. Процесс глобализации американской психологии практически завершен.

Может быть, в 1980-х, когда я начинал, все еще были некоторые пережитки [немецкой психологии], и некоторые люди все еще оспаривали то, что происходило.Так что на нас повлияли некоторые из тех, кто занимался критической психологией, особенно немецкой критической психологией, которые читали лекции и семинары в Вене, чтобы мы могли быть осведомлены о некоторых из этих контр-традиций.

Бек: Вы описываете свой подход к исследованию в терминах критической психологии, с которой, я полагаю, большинство людей и, возможно, даже некоторые психологи не знакомы. Можете ли вы объяснить, что вы подразумеваете под критической психологией и что, по вашему мнению, делает ваше исследование уникальным?

Teo : Это очень сложный вопрос для определения критической психологии.Я думаю, что критическая психология — это справедливость в теории и посредством теории, справедливость по отношению к группам людей и справедливость по отношению к реальности общества, истории и культуры, поскольку они составляют субъективность, дисциплину и профессию психологии.

Позвольте мне объяснить, что я имею в виду, говоря о справедливости в теории и посредством теории. Те, кто, как я, очень сильно интересуются теорией, будут интересоваться, отдает ли психология должное тому, что мы воспринимаем как темы и проблемы психологии.Справедливо ли психология в своей методологии? Справедливо ли психология в своей прикладной практике? Итак, мы применяем теорию к критике и пытаемся реконструировать то, что происходит в психологии, и пытаемся разработать противоположные концепции.

Я думаю, что вас, вероятно, больше интересует вопрос о том, как психология справедливо относится к группам людей и группам людей. Итак, вопросы: отдавала ли психология должное женщинам в прошлом? Отдала ли психология должное бедным в своих исследованиях? Отдаёт ли он должное расовым меньшинствам, людям за пределами центра? Отдает ли он должное людям с ограниченными возможностями? Оправдал ли он людей LGTBQ? Справедливо ли это к проблемам сообщества?

Я думаю, это то, что я имею в виду, говоря о людях, которые сомневаются в том, в какой степени психология или основная психология / традиционная психология отдают должное группам людей и группам людей? Итак, в критической традиции вы бы хотели, чтобы справедливость восторжествовала в отношении людей, а не против людей или людей, а чтобы люди были вовлечены в теоретизацию и исследования психологии.

Бек: Мне нравится идея справедливости с группой людей. Я считаю, что когда люди слышат идею отдать должное чему-то в исследовании, они часто думают: точно ли вы это представляете? Вы это объективно изображаете? Мне нравится, как вы помещаете объективность в набор практик, выполняемых психологами. Люди стремятся не только к нейтральным ценностям.

Вот цитата, которую я нашел в вашей работе, которая мне очень понравилась; в нем говорилось, что «объективность — это не только эпистемическая категория, это также ценность, которая направляет науку». Для меня это действительно говорит о том, что вы сейчас говорите, о том, что психологическое знание находится в истории, культуре, обществе и, по сути, идеологии.

Не могли бы вы прояснить этот момент и объяснить, как вы относитесь к психологическим знаниям и, возможно, даже к науке в целом, связанным с идеологией?

Teo : Во-первых, что касается вашей первой части вашего вопроса, я твердо верю, что существует взаимосвязь между эпистемологией, онтологией и этикой. Возьмем пример объективности — если подумать, что означает объективность? Объективность означает, что мы отдаем должное объекту, но объективность также является ценностью, академической добродетелью. Вы должны быть объективными. Если вы не объективны, это похоже на этическое осуждение. Итак, [объективность] — это не только категория эпистемологическая, но и категория этическая.

Я думаю, проблема исходит именно из того, что вы там упомянули, вопроса: чему мы хотим воздать должное? Хотим ли мы отдать должное абстрактному понятию науки или же мы хотим воздать должное проблемам или людям? И если вы скажете, что это должно быть справедливо по отношению к людям, вы можете выбрать другую методологию.Так какой же смысл в использовании величайшего метода, величайшего инструмента, если он не решает проблему или людей? Вот как я бы пересмотрел эту путаницу между этикой и эпистемологией.

Бек: Это напоминает мне другие части вашего исследования, в которых вы привлекаете постколониальных исследователей, которые пишут о таких понятиях, как эпистемологическое насилие и эпистемологическое насилие. Вы описали их как определенные механизмы иного, которые действуют в рамках академической психологии, где определенная группа людей, иногда неявно, сконструирована ниже других групп.Можете прояснить и этот момент ? Каким образом, в том виде, в котором представлена ​​группа людей, это может представлять собой форму насилия, совершенного против них?

Teo : Когда я разрабатывал концепцию эпистемологического насилия, я имел в виду очень специфический аспект научного исследования, а именно интерпретацию данных. Это было изначальным замыслом этой концепции. И, как вы сказали, постколониальные исследователи, такие как Спивак, полагали, что любой письменный или устный текст об индийской культуре, скажем, является формой эпистемического насилия.

Я спросил себя, работает ли это в психологии? Я бы сказал, да, в психологии это работает, но недостаточно точно. Это недостаточно лаконично. Итак, я утверждал, что эпистемологическое насилие находится в интерпретации данных.

Я не хотел помещать его в область того, какие вопросы задаются, какая методология используется, какие приложения предлагаются. Со всем этим у вас может быть и эпистемологическое насилие. Однако я хотел проанализировать это в научной области, то есть в интерпретации данных, когда традиционные эпистемологи или методологи говорят, что существует проблема между тем, что вы получаете как данные, и интерпретацией данных.

Итак, моя точка зрения заключалась в том, что эпистемологическое насилие совершается, когда вы интерпретируете эмпирическое исследование таким образом, чтобы неявно или явно конструировать другое как неполноценное или проблематичное, несмотря на то, что у вас есть альтернативная, столь же жизнеспособная интерпретация, основанная на данных. Так что подумайте об обнаружении различия. У вас есть две группы, вы обнаруживаете разницу, а затем говорите, что в природе группы А заложено то, что они менее умны. Для меня это будет формой эпистемологического насилия, потому что само обнаружение различия не определяет этот тип интерпретации.

Допустим, вы обнаружили разницу в том, что в университетах Лиги плюща женщин меньше, чем мужчин. Это эмпирический вывод. Но тогда вы интерпретируете это как то, что женщины менее умны. Для меня это было бы формой эпистемологического насилия, потому что обнаружение различия не требует такой интерпретации. И именно это я пытался указать, когда говорю об эпистемологическом насилии.

Но возвращаясь к вашему вопросу, это не только в области интерпретации данных, но также в области того, какие вопросы задаются и какой методологический подход я использую, сама методология, где вы можете найти эти формы насилия.Я не делал этого в своей статье, но, допустим, у вас есть модель дефицита. Когда вас интересуют только различия и вы интерпретируете различия как недостатки, вы, очевидно, можете совершить форму эпистемологического насилия.

Вы могли бы пойти дальше и сказать: у кого первенство в исследовательских отношениях? Это может быть исследователь, а может быть исследуемый. Если я скажу, что у меня первенство, и мои интересы являются наиболее важными, потому что я могу сделать карьеру в академической среде, я могу зарабатывать деньги, я могу получать гранты и т. Д.Поэтому, если я исследую людей и устанавливаю повестку дня, я задаю вопросы и устанавливаю методы. Это тоже проблема, присущая традиционной психологической методологии. И вы должны выйти за рамки традиционной психологической методологии, чтобы найти альтернативы тому образу мышления, в котором первенство принадлежит исследуемым, например, исследование совместных действий.

Итак, я хочу сказать, что вы также можете утверждать, что несправедливость, формы насилия могут иметь место не только при интерпретации эмпирических исследований, но даже в выбранных методологиях.Как критический психолог вы бы выбрали метод, который работает с людьми и для них, а не для людей и для них.

Бек: Это указывает на очень много важных вопросов о том, как проводятся исследования в психологии. На каждом этапе процесса нужно принимать эти решения, которые не обязательно основываются на исследованиях, верно? Исследователи должны принять субъективные решения, которые включают такие вещи, как: чьи интересы обслуживаются? Как мои коллеги воспримут мою работу? Какой кредит я получу за это? Поможет ли это мне когда-нибудь получить срок полномочий? Все эти решения могут повлиять на людей, в отношении которых проводятся исследования, но они часто не учитываются в процессе исследования.

Teo : Я назвал это исследованием проездом или исследованием прилета. Подумайте о Канаде и общинах инуитов. Что [психологи] сделали с общинами инуитов, так это сказали: «Хорошо, у меня есть интересный вопрос, или интересная гипотеза, или интересный инструмент, давайте просто подойдем к общинам инуитов, прилетим и зададим им вопрос. Затем попросите их заполнить его и улететь обратно в город, в мою лабораторию, в мой офис, а затем сделать публикацию на основе этого ». Это совершенно не служит обществу. Это то, что я имею в виду, примат исследователя не воздает должное общинам инуитов, а затем кто-то опубликовал исследование, в котором говорится, что общины инуитов имеют более высокий X, чем городские общины, или что-то, что ничего не делает для этого сообщества.

В профессиональной карьере вознаграждается количество публикаций, а проводить исследования в общинах инуитов очень сложно. Это требует времени, вам нужно установить контакты, вы должны быть приняты. Это процесс, который не вознаграждается.Таким образом, исследование, проводимое с места на машине, является необходимым результатом существующей практики в области психологии, а также других дисциплин.

Бек: Эта идея эпистемического насилия относительно напоминает мне о том, как психиатрические диагнозы должны служить клиническими инструментами, которые клиницисты и психиатры используют, чтобы помочь им принимать решения и выполнять свою работу. Но часто эти концепции выходят за рамки этого, и они используются либо в качестве исследовательских конструкций для группировки людей определенным образом, либо иногда пользователей услуг поощряют понимать себя через эти концепции, и они становятся для них чем-то вроде идентичности. Связано ли это с ощущением эпистемического насилия, которое вы описываете, или это другое?

Teo : Я бы не стал применять термин «эпистемическое насилие», но я бы применил травму власти. Критические психологи заинтересованы в понимании властных структур, в какой степени индивидуальная субъективность связана с историей, культурой и обществом, с которыми связаны дисциплина и практика психологии. Мы называем это психологизацией субъективностей.

С этими эффектами зацикливания, как это назвал Ян Хокинг, тот факт, что кто-то разрабатывает категорию, и мы начинаем понимать себя через эти категории, на самом деле является силой или, в определенной степени, «успехом» психологии, которую люди понимают. себя все больше и больше через эти категории. Это процесс власти в смысле [Мишеля] Фуко, который также является формой субъективации. Поэтому я понимаю себя через эти категории и больше не использую другие концепции для понимания психосоциальных процессов.

Например, когда бывший президент Обама говорит о дефиците сочувствия в американском обществе, он применяет психологическую категорию, чтобы понять, что происходит в американском обществе. Но можно говорить о проблемах американского общества с точки зрения неравенства, с точки зрения капитализма, с точки зрения уровня бедности, неолиберализма, как вы указали, и с точки зрения социальных, экономических и политических категорий. Но нам нравится использовать все больше и больше психологических категорий.

Я думаю, что психиатрические категории очень популярны, потому что люди начали понимать себя через эти категории.Мы должны проанализировать тот процесс власти, который выражается в психологии и психиатрии (в психодисциплинах).

Лиза Косгроув много работает с финансовыми конфликтами интересов в психиатрии, и она эмпирически показала финансовые конфликты интересов, которые есть у членов комиссии DSM. Допустим, мы серьезно относимся к научным критериям, научным ценностям, таким как прозрачность. Почему люди в своей практике или в своих исследованиях не раскрывают, что при работе с этой категорией был обнаружен определенный финансовый конфликт интересов.

Это гипотетически, конечно, никто этого не сделает. Но представьте, что практикующий врач говорит: «Я использую категорию X, и в научной литературе было указано, что эта категория подвержена высокому уровню финансовых конфликтов интересов. Я все еще использую эту категорию, но хочу предупредить вас, что существует серьезный финансовый конфликт интересов ». Это будет полная прозрачность, если мы серьезно отнесемся к этим научным критериям. Но это, конечно, не сделано, потому что это подорвало бы неолиберальную практику психологии.

Это связано с тем, что я писал об эпистемической скромности и эпистемической грандиозности. Эпистемическая скромность — это тот случай, когда знания стали настолько сложными, что широко признается степень, в которой исторические, культурные и личные факторы влияют на знания и ограничивают их. По психологии у вас миллионы публикаций, и это только эмпирические публикации. Логическим следствием должно быть то, что все мы эпистемологически скромны.

Но мы наблюдаем противоположное, эпистемологическую грандиозность и людей, которые верят, что могут принять точку зрения из ниоткуда. Они думают, что «Я объективен. Другие люди субъективны. Я знаю, правда.

Вопрос в том, почему у нас [эпистемологическая грандиозность]? Почему у нас есть логический результат, рекомендующий эпистемическую скромность, но у нас есть эпистемическая грандиозность? И это, я думаю, возвращает нас к неолиберализму. Ученые обязаны продавать или продавать свои продукты, знания, статьи, книги и главы. Существуют процедуры пребывания в должности и продвижения по службе, и, опять же, количество публикаций и сумма денег, которую вы могли бы привлечь, все эти неолиберальные факторы играют роль в успехе в академической среде.

Было бы трудно пойти по телевидению или по радио и сказать: ну, на самом деле мы не так много знаем об этих вещах, это очень сложный вопрос. Вместо того, чтобы говорить, что я эксперт. Я расскажу, как это бывает. Так что я думаю, что это одно из неолиберальных аспектов, по которым люди предпочитают эпистемическую грандиозность эпистемической скромности.

Бек: Я думаю, , это очень интересная концепция. Конечно, от любого исследователя требуется указать прямые финансовые взносы, которые он получает для финансирования исследований, которыми они в настоящее время занимаются.Но вы предлагаете, чтобы мы могли продвинуть это требование на шаг вперед, на дополнительный уровень прозрачности и дополнительный уровень честности. Мы можем сказать, что многие из используемых концепций созданы в результате исследований, финансируемых конкретными организациями.

Я заметил, что вы используете термин неолиберализм, чтобы говорить об этом. Можете ли вы определить, как вы понимаете этот термин и какое отношение, по вашему мнению, имеет к некоторым проблемам, о которых мы сейчас говорим?

Teo : В основном речь идет о маркетинге обычных товаров.Я читал некоторую литературу [о неолиберализме] по политической и экономической теории, Дэвид Харви — один из примеров. Но как психолога меня гораздо больше интересует, что [неолиберализм делает] с субъективностью.

Я заметил, и я думаю, что это заметили и другие, что формы субъективности, формы жизни все больше и больше сводятся к неолиберальной форме субъективности или неолиберальной форме жизни. Это кажется противоречивым: мы переживаем все больше и больше форм жизни, все больше и больше форм субъективности, и в то же время они сводятся к неолиберальным формам субъективности.

Позвольте мне объяснить, что я имею в виду под этим. Если вернуться в 20-е годы прошлого века, немецкий философ [Эдуард] Шпрангер, психолог и теоретик образования, описал и критиковал шесть форм жизни: теоретическую, экономическую, эстетическую, социальную, политическую и религиозную. Допустим, мы предполагаем, что кто-то может стать бизнесменом, кто-то может стать академиком, кто-то может стать политиком или художником — или просто помолвлен, поэтому мы говорим, что мы друзья и живем общественной жизнью.

Мы можем обсудить, эффективна ли [концепция Шпрангера], применимо ли это ко всем высшим классам и так далее. Но теперь мы можем обнаружить, что эти шесть форм жизни, которые он описывает, согласно моей теории, могут быть сведены к неолиберальной форме субъективности, а именно к предпринимательской форме жизни.

Итак, вы хотите принять теоретическую форму жизни, если вы хотите стать академиком, вы также должны иметь предпринимательскую форму субъективности. Если вы хотите стать художником, вам также необходимо вести предпринимательскую жизнь. Если вы хотите стать религиозным лидером, вы должны поддерживать предпринимательскую форму жизни.

Это то, что я имею в виду под тем, как, несмотря на расширение кажущихся форм жизни, вы превратились в предпринимательскую неолиберальную форму субъективности. Под формами субъективности я имею в виду то, что общество или культура использует определенные шаблоны, в которые мы должны зашивать себя.

Я не говорю, что общество принуждает вас или общество определяет вас. Что интересно с точки зрения субъективности, так это то, что мы врезаемся в эти формы жизни. Возьмите меня, например, как академика. Потому что эти неолиберальные критерии, такие как цитирование, влияние журналов и т. Д., стали важными, я внезапно обнаружил, что смотрю на цитаты так, как никогда раньше. Внезапно, поскольку это стало важным критерием оценки в процессе пребывания в должности и продвижения по службе в академической жизни, я смотрю, сколько у меня цитирований, но никто не заставляет меня это делать. Я активно переключился на эти [неолиберальные] формы академической жизни.

Я имею в виду, что это не общество заставляет или заставляет вас делать такие вещи. Вы вшиваете себя в некоторые из этих форм жизни.И вопрос в том, сможете ли вы им противостоять? Можете ли вы их расширить? Вы можете их изменить? Конечно, очень сложно изменить формы жизни, но люди пытаются это делать.

В критической психологии мы обязаны помогать людям находить различные формы субъективности. Это очень сложно, потому что наша индивидуальная субъективность связана с обществом, историей и культурой. Я не могу представить себе, каким будет общество через 500 лет, и не могу вернуться назад. Противостоять этим формам сложно.

Я стараюсь немного сопротивляться этим формам, где это возможно, стараясь не говорить, не разговаривать, не представлять, не писать, не комментировать так, как это требуется. Для академика это очень сложно, потому что вы годами социализировались в этой академической форме жизни, а также в предпринимательской форме жизни. И у меня вопрос: что это значит как психолог? Что это значит для мышления? Что это значит для чувства? Что это значит для агентства? Что это значит для мотивации?

Бек: Меня поражает, что многие психологи и психиатры не имеют подготовки в области гуманитарных и других социальных наук, таких как социология, где им можно было бы дать основу для размышлений о такого рода проблемах.Считаете ли вы это отчасти недостатком методов обучения психологов, поскольку они проходят очень специализированное обучение и не имеют инструментов? Или вы думаете, что это выходит за рамки этого?

Teo : Абсолютно согласен. Вот почему я продвигал то, что я называю психологическими гуманитарными науками . Идея состоит в том, что мы можем узнать о «психологическом» из истории, из философии, из социальной теории, из политической теории, из экономической теории. Возвращаясь к вопросу о том, чтобы отдать должное теме психологии.Если вы хотите отдать должное психологическим, скажем психологическим процессам или психологическим темам, вам нужно включить гуманитарные науки. Если вы хотите выйти за рамки критики и реконструкции, вам нужно разработать контр-концепции. И я тоже пытаюсь это сделать. Разработайте контрконцепции — словарь, язык — которые могут адресовать вещи, которые больше не рассматриваются в психологии.

Эпистемологическое насилие — это всего лишь один пример того, как мы можем обратиться к вещам, которые происходят в дисциплине, дать им имя и дать людям, которые созданы эпистемологически насильственным образом, инструмент для обозначения [и подрыва] этого насилия.

Психологические гуманитарные науки было бы еще одной противоположной концепцией. То, что я только что сослался на эпистемологическую скромность, и то, что Мишель Файн назвала контурами лишения собственности, — идея о том, что мы должны не просто проводить только вариативные исследования, но мы должны смотреть на контуры лишения собственности, когда проводим исследования.

Чем они занимаются в психологии? Они смотрят на различные показатели отсева определенных этнических групп в школах. Хорошо. Это переменная. Давайте посмотрим на другую психологическую переменную — устойчивость или любую другую психологическую переменную — которая у нас есть.Затем посмотрите, как одна переменная связана с другой. Это на самом деле не говорит о том, как схемы лишения собственности, системы лишения собственности, на самом деле работают, заставляя определенные группы бросать школу.

И это я имею в виду, соединяя индивидуальную субъективность с тем, что я называю интер-субъективностью, и тем, что я называю социосубъективностями. Таким образом, это включает в себя связь одной индивидуальной субъективности с отношениями, но также и с обществом, историей и культурой. Если мы так поступим, то лучше поймем психологические темы.

Бек: Вы представляете очень конкретные способы, которыми неолиберализм формирует исследования и практику в психологии и психиатрии на разных уровнях. С одной стороны, мы говорим о том, как это влияет на то, как психологи и психиатры воспринимают себя как профессионалов, и на способы получения компенсации за выполняемую ими работу. С другой стороны, это формирует то, как они воспринимают свою работу и думают о ней, и меняет то, как они воспринимают, кого они изучают или с кем работают.

Раньше мы использовали пример диагностики. Диагноз должен помочь врачам подумать о том, какие услуги лучше всего предоставить этому человеку. Но это выходит за рамки этого. Так часто его используют, чтобы подумать, ну, какова биология этого человека. Что может быть уникального в генетике этого человека, что могло повлиять на него? И, конечно же, очень мало научных исследований, чтобы сделать вывод о том, что с любым конкретным диагнозом связаны очень специфические гены.И все же такой образ мышления и такой способ разговора стали обычным явлением на протяжении всего исследования.

Teo : Я бы спросил, в какой степени биомедицинская модель отражает индивидуальные страдания? В какой степени психосоциальная модель оправдывает страдания людей? Если у вас есть только одна модель, биомедицинская, вы не учитываете все имеющиеся у нас данные о том, как психическое здоровье связано с неравенством. Тот факт, что растущее неравенство увеличивает проблемы психического здоровья, не рассматривается.С моей точки зрения, если вы хотите отдать должное проблемам психического здоровья, вы должны также обратить внимание на эти элементы.

В какой степени институты и организации, но в более широком смысле, политическая экономия, способствуют проблемам психического здоровья? [Ричард] Уилкинсон говорит о том, что рост неравенства вызывает рост проблем с психическим здоровьем, а их эпидемиологи придерживаются разных концепций причинной связи. Если это так, почему бы не заняться растущим богатством и неравенством доходов? Если вы просто сосредоточитесь на личности и биологии, я считаю, что вы не отдаете должное психологической реальности людей.

Бек: Это напомнило мне еще об одной концепции, о которой вы недавно писали, — концепции субгуманизма. Мне нравится, как вы связываете это с темой миграции. Вы говорите о том, как эта концепция субгуманизма служит оправданием расистской или иным образом фашистской государственной политики. Не могли бы вы немного рассказать о том, что вы подразумеваете под этим термином, «субгуманизм», и почему вы считаете его таким важным для того, что происходит сегодня в мире?

Teo : То, над чем я работаю, связано с фашистской субъективностью, которую я отличаю от фашистской политики.Есть много работы над тем, что составляет фашистскую политику. С моими вопросами о том, что составляет фашистскую субъективность, вы не можете смотреть только на процессы, вы должны смотреть на содержание.

В чем собственно содержание фашистской субъективности? По моему мнению, это социально-реляционная онтология, означающая [общепринятое предположение, что] не хватает ресурсов для всех людей, а богатство в широком смысле не должно включать другого. Кто другой? Есть другой расовый, или другой — недочеловеченный.Это могут быть близкие люди — люди, которые живут среди нас, бедные люди, люди с ограниченными возможностями, ЛГБТК и далекие люди, живущие в зарубежных странах.

В фашистской субъективности капиталистическое политико-экономическое мышление сочетается с расизмом и / или субгуманизмом. Подумайте о немецком фашизме. Они хотели исключить правду. Они хотели исключить коммунистов. Они хотели исключить цыган, геев, лесбиянок и, конечно же, других людей за пределами страны, но не всех можно было подвергнуть расовой дискриминации.

Еврей может быть расовым и субгуманизированным, но немецкие фашисты также продвигали программу эвтаназии T4, которая приводила к убийствам людей с умственными или физическими недостатками. Немецкий человек с ограниченными возможностями не может быть расовым, но он может быть субгуманизированным. Значит, они были ниже человеческих стандартов.

Когда я говорю о субгуманизме, я использую два источника: один — американский, а второй — немецкий. Американский источник — [Лотроп] Стоддард, написавший в 1922 году книгу под названием «Восстание против цивилизации: угроза недочеловека».Нижний человек — это то, что я называю недочеловеком, и о чем он говорит как о человеке, который измеряет в соответствии со стандартами способностей и способностей, установленными социальным порядком. Так что он имел в виду?

Да, он имел в виду неевропейские расы, но также и примитивов, дегенератов, низшие классы, пролетариат, большевиков, людей, которые демонстрируют беспорядочное, некачественное, девиантное поведение. Это возвращает нас к вашему вопросу: «Кто может быть сконструирован как недочеловек?» Коммунист или большевик могут быть сконструированы как недочеловек, но также как человек с умственными и физическими недостатками, потому что, по словам Стоддарда, они ниже стандартов дееспособности, установленных социальным порядком.

Второй источник, который я использую, — это немецкий источник, который представляет собой учебное пособие СС, и его называют недочеловеком. Это руководство иллюстрирует расизм с помощью таблиц, цифр, чисел и статистики. Это то, что можно было бы назвать научным расизмом, которое восходит как минимум к 18 веку, когда измерения проводились в отношении таких вещей, как углы лица и черепа.

Субгуманизм работает только с изображениями. Вы можете увидеть, кто недочеловек. Вам не нужно научное определение.Человек, который перебегает границу, недочеловек. Человек, который не пересекает границу упорядоченным образом, а идет в пустыню, приехал из Мексики в Соединенные Штаты, это недочеловек. Человек, который бежит с ребенком через границу, это недочеловек.

Субгуманизм гораздо более податлив, чем расизм. При определенных обстоятельствах любой может стать недочеловеком. Подумайте, если вам нужно бежать из своей страны, ну, довольно быстро вы можете превратиться в недочеловека, оказавшись в обстоятельствах, когда вы больше не можете действовать стандартным образом.Если вас заставляют бежать, если вас заставляют не переодеваться, если вас заставляют спать на полу, если вас помещают в клетки, тогда у вас разовьется определенное поведение, которое заставит вас дегуманизировать, и тогда вы станете недочеловеком.

Субгуманизм требует немедленных действий, в отличие от расовых групп, существует долгосрочное требование действий. Что касается расизма, да, им говорят, что они не должны этого делать, не должны этого делать, например, они не могут ходить в определенные школы. Но если вы недочеловек — паразит, таракан — тогда мы должны немедленно что-то с вами делать.Он требует немедленных действий.

Если ты недочеловек, мы больше не пустим тебя в нашу страну и немедленно посадим в клетки. Мы больше не будем кормить тебя. Мы не дадим вам зубных щеток. Что мне так интересно в концепции субгуманизма, так это то, что вам не нужна категория расизма, даже если некоторые люди могут быть отнесены к расистским категориям.

Действительно, нацисты считали людей с умственными или физическими недостатками недочеловеками.То есть они рекламировали это в своих журналах. Я помню одну из тех титульных страниц в журнале, где они показали фотографию человека с психическими расстройствами, и они аргументировали это тем, что уход за этим человеком стоит так много денег, и это тоже ваши деньги. Итак, [аргумент] есть финансовое измерение в субгуманизме, и поэтому мы должны избавиться от недочеловеков. Вот почему мы должны истреблять недочеловеков.

Бек: Это отличная нить, которая связывает многое из того, о чем мы уже говорили.Мне нравится это различие между субгуманизмом как импульсом, который требует этого немедленного действия и действует на уровне того, что вы называете фашистской субъективностью , и некоторыми формами научного расизма и фашистской государственной политикой, которые в конечном итоге строятся как [психосоциальные] защитные механизмы чтобы защитить импульс недогуманизма, который возникает изначально.

Teo : Если вы посмотрите на культуру в целом, в визуальных средах все больше увеличивается разделение на людей и недочеловеков.Взять, к примеру, фильмы о зомби. Очень популярны зомби-шоу — «Ходячие мертвецы» и спин-оффы. Что такое зомби?

Зомби буквально недочеловек. Его не существует, но он буквально недочеловек, то есть вы можете делать с зомби все, что захотите, потому что они угрожают нам. Они забирают наш образ жизни, наш образ жизни. Они забирают наше богатство. Я могу их назвать. Я могу отрубить им головы. Я могу их зарезать. Я могу их истребить. Я не только могу это делать, но и это становится моей обязанностью.

Я не говорю, что за это ответственны фильмы о зомби, но в нашей более широкой культуре уже существует эта онтология, согласно которой есть люди и есть недочеловеки. Это подготавливает нас к признанию того, что мы воспринимаем определенных людей как недочеловеков.

Я указал [в своем исследовании], что мигранты сконструированы как недочеловеки. Таким образом, мы можем делать то, что мы и представить себе не могли с канадскими или американскими гражданами, это требует действий и находит поддержку — надеюсь, не у большинства, но пока — значительного количества людей, поддерживающих действия против мигрантов.

Вопрос, который, возможно, более актуален для ваших интересов, заключается в том, в какой степени люди с умственными недостатками превратились в недочеловеков. Я не изучал это так подробно, как следовало бы, но может быть определенная тенденция, где это происходит. Как отмечают исследователи, очевидно, что количество насильственных действий со стороны людей с психическими расстройствами гораздо меньше, но как только это происходит, может возникнуть представление о том, что этот человек — недочеловек, и мы можем делать с ним все, что захотим.

Бек: Что бы вы хотели, чтобы по-другому реализовали в психодисциплинах, таких как психология и психиатрия? Вы говорили об этой идее эпистемической скромности, и я думаю, что это было бы отличным началом.Но не могли бы вы привести пример того, как вы считаете эту концепцию эпистемической скромности важной для психиатрии? Например, как вы могли бы по-другому понять психиатрию или психическое здоровье с помощью этой концепции эпистемической скромности?

Teo : Думаю, это изменит дисциплину. Это очень сложно для психодисциплины по некоторым причинам, о которых я уже упоминал. Но есть и внутренние причины, такие как низкий статус психологии в науках или самый низкий статус психиатрии в медицинских дисциплинах.И по этой причине эпистемическую скромность очень трудно воплотить в жизнь. Но если бы это было сделано, все выглядело бы иначе.

Не знаю, как именно это делается. Вероятно, это медленный процесс. Это также вопрос, в какой степени это вообще возможно, или это просто контрфактум как рефлексивный инструмент, как рефлексивная концепция для людей, которые в некоторой степени осведомлены об этой проблеме. Но я не так часто сталкиваюсь с этим, честно говоря, эпистемическая скромность и говоря не для психиатрии, а для психологии, вы обнаруживаете обратную тенденцию.

Психология пытается продать себя как науку. Это то, что я называю гипер-наукой. У нас есть все эти научные инструменты, все эти научные методологии, чтобы скрыть, что мы не только естествознание, но также культурные, исторические и социальные науки. Аппараты и технологии науки не всегда отражают человеческие проблемы или человеческие темы.

Эпистемологическая скромность означала бы скромность в заявлениях о научном статусе психологии и вместо этого говорить о роли культуры, истории и общества в психиатрических и психологических знаниях, а также о роли фармацевтических интересов в психиатрических знаниях.Все это не приведет к отказу от психиатрических знаний, но позволит релятивизировать психиатрические и психологические знания и контекстуализировать их.

В конце концов, это очень сложно сделать, поэтому я не совсем уверен, как мы можем это сделать, кроме как с помощью некоторой терминологии, о которой мы говорили. Например, разговор об эпистемологическом насилии имеет определенное значение, но я не думаю, что это широкое понятие, которое войдет в вводный учебник психологии. Это не влияет на охват широкой основной аудитории.Это может войти в учебник теоретической психологии или в историю психологии. Но это не доходит до традиционной основной аудитории, и это их реальность, которая не мешает мне делать то, что я пытаюсь сделать.

Beck: Вы уже говорили о концепции агентности как о чем-то, что не обязательно является индивидуальной чертой, но является формой коллективных действий, которые могут иметь власть изменять социальные и экономические реалии для людей.Я видел, как это происходит в сообществе психиатров, когда формируются группы поддержки сверстников или равноправные движения. Вместо того, чтобы продолжать посещать профессионала или, возможно, в дополнение к нему, те, кто получил психиатрические услуги, поддерживают друг друга и образуют сообщества вне профессионального контекста. Они также борются с некоторыми несправедливостями, которые, как им кажется, они пережили. Считаете ли вы это чем-то, что может двигаться вперед, и сталкивались ли вы с этим в своем исследовании? Как эта форма коллективной деятельности меняет контекст психологии или психического здоровья?

Teo : Позвольте мне обсудить несколько аспектов этой концепции.Когда мы, как люди, сталкиваемся с вопросом: «Что мне делать?» Исходя из критической традиции, зная психологические науки, у вас есть по крайней мере три ответа на эти вопросы.

Я могу сделать это инструментально — анализ затрат и выгод. Я могу делать это этично, имея в виду: «Что я считаю смыслом жизни? Что значит стать хорошим психологом? »- такой ответ. И я могу делать это морально в смысле того, что нужно делать. Если я найду кошелек на улице, что мне делать? Если я скажу инструментальный, я оставлю себе деньги, поскольку я только что нашел их, это будет инструментальный ответ.Этический ответ: «Я честный человек. Это не то, что я себе представляю. Вот почему я сдаю этот бумажник. Или с моральной точки зрения, что следует делать, так что существует ли обобщающий принцип? Если кто-то вернет кошельки, найденные на улице, кто-то может возразить, что есть обобщающий ответ.

На вопрос «что мне делать?» невозможно ответить инструментально, этически или морально. Проблема в том, что при неолиберализме свобода действий сводилась к инструментальным ответам. На все предполагается ответить с точки зрения анализа затрат и выгод.Что ты изучаешь? Затрат и выгод. Кто мой партнер? Затрат и выгод? Что я должен делать? Затрат и выгод. Это превращение этого сложного вопроса в инструментальную рациональность.

Что такое концепция счетчика? Что ж, давайте ответим на наш исследовательский вопрос этически и морально, но также давайте перейдем от «что мне делать, чтобы…» к «что нам делать?» Если я перейду от того, что мне делать, к тому, что мы должны делать, у меня появятся совершенно другие возможности, и я, возможно, больше не попаду в ловушку этого чисто индивидуалистического мышления, в котором моя свобода воли фактически меня ограничивает.

Итак, мне лично следует иметь лучшее здравоохранение? Или было бы лучше, если бы существовала коллективно определяемая медицинская помощь? Если я отвечу за себя инструментально, то я могу получить некоторую рентабельность, индивидуальное преимущество, но в то же время я фактически ограничу свои возможности в других областях. Дело в том, что если мы перейдем от «я» к «мы», мы откроем новые возможности свободы воли на политическом уровне, но также и на уровне психического здоровья.

Что мне приходит в голову, так это проект «Слышать голоса».Проект «Слышание голосов» отходит от чисто индивидуального подхода к слышанию голосов к более коллективному подходу, когда мы говорим в группах о том, как слышать голоса, когда мы пытаемся управлять всеми голосами, а не просто избавляться от наших голосов. Это для меня пример коллективной деятельности.

Я думаю, что то же самое происходит, когда люди применяют исследования совместных действий. Так что дело не только в том, «как мне избавиться от личного опыта расизма?» Но как установить обстоятельства, при которых расистские высказывания становятся менее вероятными и более сложными? Если мы попытаемся избавиться от политики остановки и обысков как коллектив, это принесет мне пользу и мне как личности.

Это то, что я имею в виду, когда говорю, что коллективная деятельность также приносит пользу мне как личности. Это, конечно, очень трудно мыслить в таких терминах, потому что процесс неолиберализации также является процессом индивидуализации и повышенного внимания к отдельным людям и, фактически, семьям. Так что все о том, что беспокоит меня или мою семью. Если это единственный фокус, мы теряем точку зрения сообщества, коллективное общество, культуру и историю, что затрудняет продвижение реальных решений.

Бек: Есть ли у вас что-нибудь еще, над чем вы работаете в настоящее время, или что-то, что вы планируете на будущее, о чем вы хотели бы поделиться дополнительной информацией?

Teo : Что ж, меня очень интересует концепция способности к смерти, и она связана с фашистской субъективностью. Это также относится к субгуманизму, к вопросу о том, кто способен умереть [может умереть] в этом обществе? Под этим я подразумеваю не только одноразовые — если вы умрете, вам больше не понадобится замена — одноразовые, у вас могут быть замены.Конечно, есть определенное совпадение между умирающими и одноразовыми, но вопрос в том, кто умирает в нашей культуре, связано с миграцией, пандемией и растущей фашистской субъективностью.

Кто умер в классическом фашизме? Еврей, цыган, коммунист, геи, инвалиды и все, кого считали врагами государства. В такой либеральной демократии, как наша, у нас также есть определенная форма смертности. Просители убежища и их дети умирают. Итак, подумайте о людях, которые умерли в Средиземном море в Европе, они были задуманы как умирающие.Во время пандемии COVID-19 умирают пожилые люди. Люди с ранее существовавшими заболеваниями могут умереть, коренные жители и работники с нестандартной занятостью могут умереть. Заключенные и члены LGTBQ. Когда дело доходит до правоохранительных органов, черные умирают.

Когда дело доходит до пандемии COVID, кто может умереть по экономическим причинам? Я имею в виду, они явно приводят экономические причины, когда говорят о способности людей умереть. Чтобы поддерживать американскую капиталистическую экономику, мы признаем, что некоторые люди способны умереть.Для меня это форма фашистской субъективности.

Итак, это один из направлений мысли, который более непосредственно связан с размышлениями о пандемии. Но у меня есть более крупный проект, как теория субъективности. Это сложно как теоретический проект, потому что он, очевидно, настолько всеобъемлющ, и многие люди уже говорили об этом.

И третий проект, как мы уже указывали, представляет собой более систематический анализ того, в какой степени эпистемология, этика, онтология и эстетика на самом деле взаимосвязаны.Он будет исследовать исследования в области искусства, работая над систематическим пониманием взаимосвязи эпистемологии и этики. В какой степени эпистемология является этическим проектом? Думаю, вы можете показать доказательства или примеры этого.

***

Отчеты МВД частично поддерживаются грантом Фонда открытого общества

.