Антропоморфизация это: Недопустимое название — Викисловарь

антропоморфизм

Про антропоморфизм и дегуманизацию / ЧУДЕСА НАУКИ / Kypc.

За время пандемии коронавирус успел получить самые разные эпитеты в официальных выступлениях и сообщениях СМИ: «невидимый враг», «хитрый противник», «жестокий» и «коварный» – COVID-19 то и дело представал одушевленным и обладающим теми или иными человеческими чертами. Антропоморфизм, то есть перенос человеческого образа на неодушевленные предметы, животных, природные явления или абстрактные понятия, в случае с вирусом был не просто литературным приемом – он способствовал борьбе с пандемией, заключают в недавнем исследовании ученые из университетов Эдинбурга, Луисвилла и Гуэлфского университета (Онтарио). Очеловечивание предмета или явления делает его более понятным и конкретным, а это сокращает психологическую дистанцию между ним и человеком, объясняют авторы: при очеловечивании коронавируса люди начинали считать его более опасным, чем думали прежде, и активнее принимали защитные меры. Это следует учитывать в политике и коммуникации в сфере здравоохранения, рекомендуют авторы.

Антропоморфизм может быть полезен не только при борьбе с вирусами: ученые активно изучают, как он влияет на поведение людей и каким образом может использоваться на практике.

Социальные нормы диктуют, что антропоморфизация является признаком ребячества или глупости – взрослый человек, разговаривающий со своей бытовой техникой или плюшевым мишкой, считается инфантильным, если не сумасшедшим, но на самом деле приписывание разума предметам – это «побочный продукт» активного интеллектуального и социального познания, отмечал Николас Эпли, профессор поведенческих наук в Университете Чикаго, автор книги «Интуиция. Как понять, что чувствуют, думают и хотят другие люди». Антропоморфизация – это отражение развития величайших способностей человеческого мозга, сделавшего человека уникально умным на планете, а вовсе не признак глупости, объясняет Эпли. Более того, очеловечивание можно рассматривать как когнитивный подход, который помогает быстро и эффективно осознать окружающий мир и приспособиться к нему, пишут исследователи департамента когнитивных наук Университета Мессины.

Зачем людям антропоморфизм

Антропоморфизация – это, по сути, индукция, то есть познание от частного к общему: человек использует знания и представления о себе для выводов о свойствах и характеристиках неизвестных ему окружающих объектов, объясняют Эпли и его соавторы из Чикагского университета. Согласно предложенной ими теории, существует несколько основных причин, лежащих в основе склонности людей очеловечивать окружающие объекты. Самая простая – очеловечиваемый объект просто выглядит похожим на человека. Это объясняет, например, парейдолию – склонность людей видеть лица и глаза в предметах и природе, а также выбор антропоморфного дизайна при разработке роботов, взаимодействующих с людьми.

Люди часто приписывают разум тем предметам, которые им нравятся. Антропоморфизация отражает желание человека создавать и поддерживать социальные связи, и, если социальных связей в окружении недостаточно, желание очеловечивать предметы усиливается. Например, в фильме «Изгой» герой Тома Хэнкса, попавший на необитаемый остров, заводит себе друга – волейбольный мяч, с которым постоянно беседует, обращаясь к нему по имени Уилсон – в честь компании-производителя. Одинокие люди чаще склонны очеловечивать предметы и животных, показало исследование Эпли с соавторами: в одном из экспериментов участники, острее испытывающие одиночество, чаще приписывали человеческие характеристики «убегающему» будильнику на колесиках, в другом – с большей вероятностью приписывали внимательность и сочувствие животным.

Наконец, антропоморфизация помогает рационализировать и объяснить поведение, которое кажется непонятным, и таким образом контролировать окружающий мир. Приписывание вещам разума и человеческого характера в этом случае обеспечивает интуитивно понятный и легко доступный способ снижения уровня неопределенности за счет упрощения сложных для понимания явлений. Например, Всемирная метеорологическая организация отмечает, что присваивание ураганам человеческих имен упрощает коммуникацию со СМИ, повышает интерес к предупреждениям метеорологов и готовность населения к вероятности стихийных бедствий.

Тенденция к очеловечиванию может усиливаться, если понять окружающее труднее: нечто непредсказуемое с большей вероятностью наделяется разумом. Еще в одном исследовании Эпли с соавторами продемонстрировали участникам эксперимента поведение двух собак, одна из которых действовала менее предсказуемо. Те участники, кто сильнее желал контролировать ситуацию, чаще приписывали человеческие качества менее предсказуемой собаке.

Товар как друг и помощник

Антропоморфизация создает привязанность к очеловечиваемому объекту, что активно используется в маркетинге и рекламе. Один из приемов – очеловечивание логотипа бренда: например, Mr. Peanut (англ. «господин Арахис») как символ американской компании Planters, которая выпускает орехи и другие снеки, или шинный человечек, ставший символом производителя покрышек Michelin. Таким образом бренд начинает ассоциироваться с определенными «личностями», а это способствует установлению доверительных и устойчивых взаимоотношений человека с брендом.

Еще более распространенный маркетинговый подход – антропоморфизация самого товара. Исследования свидетельствуют, что очеловечивание товара повышает вероятность его позитивной оценки потребителями, если они ассоциируют его с тем или иным знакомым им образом. Маркетологи стимулируют такое восприятие двумя основными способами: во-первых, за счет антропоморфного дизайна (например, решетка радиатора, которая вместе с фарами создает эффект «улыбающегося лица» у автомобиля), а во-вторых, связывая товары с человеческими ролями – позиционируя как помощников в хозяйстве, товарищей, членов семьи и др.

Антропоморфизация повышает доверие к очеловеченному объекту. Эксперименты с участием водителей, совершавших поездки на симуляторе на обычном автомобиле, на беспилотном автомобиле и на «очеловеченном» беспилотном автомобиле – ему дали имя Айрис и женский голос в динамиках, – показали, что водители «очеловеченной» беспилотной машины доверяют ей больше, чем те, кто водил обычный и беспилотный «неочеловеченный» автомобили.

Очеловечивание не только улучшает отношение потребителя к товару, но и увеличивает готовность больше за него заплатить, показало исследование на основе эксперимента. Его авторы выставляли на онлайн-аукцион один и тот же электронный планшет, но в одном случае размещали его стандартное фото, а в другом – придавали ему человеческие черты (пририсовывали лицо, руки и др. ): ставки желающих купить планшет оказались выше, если гаджет обладал «человеческим лицом». Что именно лежит в основе такого поведения людей – предмет дальнейших исследований, признают авторы, но одним из основных механизмов может быть непроизвольное возникновение эмоциональной привязанности, которая усиливает желание приобрести товар.

Объект заботы

Впрочем, антропоморфизм может идти и во вред продажам, показало исследование психологов Джесси Чендлера из Мичиганского университета и Норберта Шварца из Университета Южной Калифорнии. Так, люди и сами часто относятся к своим автомобилям как к одушевленным существам – товарищам или даже членам семьи, которые становятся объектом внимания и заботы. Например, владельцы автомобилей, очеловечивающие свои машины, испытывают меньшее желание менять их на новые и больше тратят на их содержание и текущий ремонт, что может быть негативно с точки зрения автопроизводителей, заинтересованных в расширении продаж новых моделей.

При этом, принимая решение о том, пора ли поменять автомобиль, такие водители зачастую руководствуются не объективным состоянием старого автомобиля, а своим эмоциональным отношением к нему. Так, водители, которые охарактеризовали цвет своей машины как «теплый», реже говорили о желании продать ее и купить новую, чем те, кто называл оттенок автомобиля «холодным», – речь шла не столько о цветовой гамме, сколько о душевной теплоте. Учитывая такие особенности восприятия, компаниям при выборе маркетинговой стратегии может быть более выгодно очеловечивать все-таки не сам товар, а бренд.

Антропоморфизм может быть полезен не только в бизнесе, но и в деле охраны окружающей среды. Люди, очеловечивающие природу, с большей вероятностью будут испытывать чувство вины из-за ухудшения состояния окружающей среды и потому более мотивированы заботиться о ней и предпринимать действия для ее защиты, выяснил Ким-Пон Там из Гонконгского университета науки и технологий. Художественные и анимационные фильмы, в которых в том числе очеловечиваются животные, могут вдохновить людей узнать больше об охране природы и способствовать сохранению биоразнообразия, считают эколог Мэтью Силк и его коллеги из Университета Эксетера. В целом антропоморфизация может рассматриваться как полезный инструмент для защиты окружающей среды и экологического просвещения: так, активисты часто говорят о «матери-Земле», а отдельные государства и штаты США принимают законы, наделяющие те или иные природные объекты правами, что подразумевает, что они могут понести ущерб или испытывать боль подобно людям.

Обратный процесс

Теория Эпли, Уэйца и Качоппо, описывающая причины антропоморфизации, может дать некоторое представление и о противоположном ей процессе – «расчеловечивании», или дегуманизации. Дегуманизация приводит к тому, что люди начинают восприниматься как предметы или животные и в глазах других людей лишаются человеческих качеств и характеристик. Это используется, например, военными – для дегуманизации врага, но одновременно может приводить к бесконтрольной агрессии и массовым убийствам.

Факторы, усиливающие склонность к очеловечиванию, могут влиять и на дегуманизацию. Так, чем выше сходство предмета с человеком, тем сильнее будет склонность людей наделить его человеческими чертами. Но в то же время чем больше человек обнаруживает отличий у той или иной группы людей (например, другой национальности или расы), тем больше он может быть склонен к «расчеловечиванию» – то есть к восприятию отличающихся «не как людей».

Более крепкие и многочисленные внутригрупповые социальные связи имеют различные позитивные эффекты, но в то же время могут увеличивать вероятность «расчеловечивания» других групп: тесно связанные между собой члены группы могут считать других не похожими на себя, то есть, по сути, не похожими на людей. В результате социально «чужие» группы – к примеру, мигранты – часто дегуманизируются, так же как и максимально уязвимые или маргинальные группы, в частности наркоманы и бездомные. Дегуманизация увеличивает психологическую дистанцию и моральное отчуждение от других, что приводит к снижению доверия в обществе, росту агрессии и одобрению дискриминации.

econs.online/articles/coffee-break/veshchi-kak-zhivye-lyudi/

Максим Федоров — РБК: «Перекладывание функций на ИИ — опасный тренд»

Профессор Сколтеха Максим Федоров рассказал РБК Тренды, к чему может привести неконтролируемое использование искусственного интеллекта и почему повторение сюжета фильма «Она» про любовь к машине вполне реально

Об эксперте: Максим Федоров, вице-президент Сколтеха в области искусственного интеллекта и математического моделирования, профессор, член экспертной группы ЮНЕСКО по выработке рекомендаций этических принципов разработки и использования искусственного интеллекта.

— Давайте начнем с определения, что такое искусственный интеллект (ИИ). Некоторые специалисты считают, что ИИ — это маркетинговый ход: сейчас компьютеры не умеют мыслить и не обладают интеллектом. Какова ваша точка зрения на этот счет?

— Существует более ста определений ИИ. Для меня искусственный интеллект — это система из нескольких компонентов, анализ, сбор и обработка данных, принятие решений на их основе и выполнение таких решений. Подобные системы могут называться искусственным интеллектом.

Изначально термин произошел от английского слова intelligence, в котором заключены два смысла. Первый смысл — это сбор и обработка данных. Второй — непосредственно интеллект. В 1950-х годах термин был введен именно в значении «искусственная система сбора и обработки данных». Не подразумевалось ничего, связанного с сознанием или когнитивными функциями человека.

Сейчас с этим термином связана неопределенность, журналисты поддали жару. В техническом сообществе принято разделять искусственный интеллект на сильный и слабый.

Сильный ИИ — это системы, которые могут воспроизводить и превышать весь спектр когнитивных способностей человека.

Слабый ИИ — это простые алгоритмы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно: голосовые помощники, распознавание лиц, шахматные программы и т.д. В основном весь хайп, который мы сейчас наблюдаем, связан со слабым ИИ. Сильного искусственного интеллекта пока нет, и вряд ли он появится в обозримом будущем.

Однако и слабый искусственный интеллект может представлять некоторые угрозы.

— О каких угрозах вы говорите?

— Важно понимать, что технология ИИ — это субъект, железка, как, например, калькулятор или молоток. И опасность может представлять по мере того, как ей пользоваться. Не следует считать, что они обладают какой-то сущностью объекта. Почему люди сознательно и бессознательно наделяют систему ИИ какими-то личностными качествами? Потому что это особенность человека: нам свойственно антропоморфизировать все вокруг. Мы даем имена животным, машинам. Но антропоморфизация систем искусственного интеллекта не оправдана. Мы не приравниваем кукол к людям, хотя внешне они очень похожи.

— Но, с другой стороны, если вы входите в группу ЮНЕСКО для разработки глобальных рекомендаций по этике искусственного интеллекта, значит, вы признаете, что все-таки есть сложность в интерпретации ИИ, сложность в коммуникации с ним?

— Вы сейчас затронули очень интересную тему. В рамках этой рабочей группы мы много обсуждали, что ее название выбрано не совсем корректно. Потому что этики ИИ как таковой быть не может. Этика — это человеческая характеристика. Скорее, мы говорим про этику использования ИИ.

— То есть, как люди должны правильно использовать искусственный интеллект?

Да, абсолютно верно. Понимаете, молотком можно гвоздь забить, а можно нанести физический вред человеку. От этого у молотка этики не наблюдается. Этика должна быть у того, кто его использует. То же самое с искусственным интеллектом.

Более того, в рамках дискуссии мы старались исключить все возможные упоминания о субъектности искусственного интеллекта. От ряда стран было много предложений о придании искусственному интеллекту статуса квази-члена общества. Я считаю, что это очень вредное направление. Оно может привести к технорасизму, так как за каждой вещью стоит ее создатель или обладатель. То есть если я молотком нанесу вред кому-то (стукну, например), будет однозначно понятно, что виноват — я. Но если придать молотку субъектность, то начинается простор для размышлений: может, молоток сам ударил — давайте накажем молоток, разберем его и так далее. А я, вроде как, и не виноват уже, хотя стукнул-то я. То же самое в плане сложных систем.

Пока в правовом поле более или менее понятно, как поступать в случае нанесения вреда. Но это нравится не всем: есть группы заинтересованных лиц, которым хочется получать выгоду, но не хочется получать негативные рекламации. Поэтому они пытаются сделать хитрый ход — дать искусственному интеллекту права и законно его поощрять или наказывать.

Техническим специалистам это кажется бредом, но идея активно продвигается на международных площадках. Зачем? Потому что производитель получает прибыль от продажи устройства, обладатель может получать прибыль от использования, а если устройство наносит какой-то вред, то человек не виноват. История очень непростая и, я бы сказал, политизированная. В ней крутится много денег.

— Вы упомянули сильный ИИ. Что он собой будет представлять?

— На самом деле сейчас непонятно, что это такое. Можно идти разными системными подходами.

Если считать, что сильный искусственный интеллект — это машина, обладающая сознанием и чувствами на уровне человека, то возникает вопрос: а что такое человек? Что такое сознание? Что такое эмоции? Однозначного ответа до сих пор нет. Лично я сомневаюсь, что сильный ИИ вообще можно создать. Если мы не понимаем, кто мы такие, как мы его создадим?

С другой стороны, есть и другая концепция — о нечеловекоподобном ИИ. Действительно, кто сказал, что сознание должно быть обязательно антропоморфно? Мы можем придумать много новых форм сознания, отличных от существующих или даже мощнее. Однако возникает вопрос меры измерения. И есть ли вообще линейка для измерения существенных человеческих качеств? В рамках рабочей группы мы стараемся четко разделять людей и технологию, которая должна быть сделана во благо человека. И если развитие последней ущемляет права человека, значит, развитие такой технологии надо прекратить. Например, так было с клонированием человека — из-за спорных этических моментов в результате долгого обсуждения было решено его запретить.

— Какие этические моменты в составе рабочей группы вы обсуждаете? Пытаетесь ли вы, например, отрегулировать постепенное вытеснение искусственным интеллектом людей с их рабочих мест?

— Да, этому вопросу уделяется большое внимание. Даже, скорее, вопросу сохранения рабочих мест и вопросу цифрового неравенства. Цифровое неравенство — это неравный доступ к технологиям на уровне отдельных лиц, компаний или государств. Это особенно четко видно на платформе ЮНЕСКО, потому что там присутствуют представители различных государств, в том числе Северной Африки и Ближнего Востока. Их взгляды на проблему отличаются от взглядов представителей технологически развитых государств, к числу которых я отношу Россию. Они говорят: какой вообще может быть вопрос, связанный с ИИ, когда у нас во многих местах интернета нет, учебников в школах не хватает? Проблема неравного доступа к технологиям касается не только искусственного интеллекта. Подобные вопросы можно поднять и в технологиях аграрной области. Известно, что во многих странах сельскохозяйственные корпорации вытеснили локальных производителей, что привело к большому количеству экологических, социальных и других проблем.

— То есть технологии неизбежно приводят к цифровому неравенству?

— Каждый рывок технологического прогресса приводил к изменению ландшафта, рабочих мест, экономики и так далее. Но надо понимать отличие ИИ от ряда других технологий.

Первое — это его распределенность. Многие сравнивают риски искусственного интеллекта с рисками атомного оружия. Где-то я, может быть, и соглашусь: действительно, угрозы могут быть сопоставимы по эффектам на экономику, на людей.

Но есть одно глобальное отличие. Атомное оружие локализовано, а ИИ делокализован по определению. Это целый стек технологий, комбинация из наборов программных продуктов и железа, который распределен по всему миру через интернет. Поэтому искусственный интеллект может практически мгновенно распространять решения по всей планете. И человек может просто не отреагировать. Скорости, на которых работают технологии искусственного интеллекта, существенно выше скоростей человеческого мозга. Человек просто не в состоянии контролировать ряд процессов, которые искусственный интеллект выполняет за малые доли секунды. Но насколько мы готовы к тому, что все больше и больше функций будет передано ИИ, насколько это безопасно? Это достаточно опасный тренд. Наконец, ИИ — это денационализация. В случае с ИИ сложно понять его принадлежность, какие интересы преследует технология.

— Настанет ли когда-нибудь время, когда сохранение человеческого контроля над системами, над алгоритмами станет проблематичным?

— Нужно рассуждать под другим углом. Сегодня нет ни одной надежной системы без изъянов. Многие алгоритмы взламываются простыми школьниками. Мы в дырявом решете пытаемся воду носить, но вода — это человеческая жизнь. Очень много рисков именно технического характера. И на волне интереса мы многие функции хотим переложить на искусственный интеллект — от лени и потому что сейчас мы будто бы получаем прибыль. Но это ведет к колоссальным убыткам, о которых просто не говорят. Как один из примеров — что вы знаете о хакерских атаках на химическую промышленность?

— Практически ничего.

— Потому что об этом не говорят активно. А на самом деле очень много химических производств по миру было взломано в течение последних лет. Преступники вымогали деньги и получали их. Потому что одно дело, когда хакнули систему банка — это неприятно, плохо, но все-таки до взрыва дело не дойдет. А другое дело, когда хакнули химический реактор, в котором происходит реакция с серной кислотой с выделением тепла и ядовитых газов. Существует множество проблем, связанных с переавтоматизацией производств.

— Но ведь есть статистика, доказывающая, что автоматизация снижает количество аварий, связанных с человеческим фактором.

— Знаете, почему я большой противник широкого внедрения автономного транспорта на улицах? Мне, как и всем, объясняют, что люди плохо водят, и беспилотники снизят количество аварий. Я обычно отвечаю так: отдельный водитель, если он сошел с ума или потерял сознание, может локально причинить много неприятностей. А если, например, в Москве хакнули миллион машин? Это уже глобальная катастрофа. Думая про автономный автомобиль, многие представляют автономную легковую машину. А теперь представьте, что это взломанный бензовоз. Совершенно необоснованная передача рисков.

— Как вы предлагаете это регулировать?

У меня есть позиция. В рамках рабочей группы нам нужно сфокусироваться на этике приложений. То есть человекоцентричность должна быть везде прописана сквозным пунктом. Мы, собственно, возвращаемся к трем правилам робототехники Айзека Азимова, о которых сейчас стали забывать. На самом деле он хорошо все сформулировал.

Три закона роботехники по Айзеку Азимову

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам.

Есть и другой момент. У большей части планеты нет доступа к технологиям и разработке. В России, например, есть «Яндекс». А во многих странах, даже развитых — в Германии, например — нет своего хорошего поисковика. Они сидят на американских технологиях. То есть у многих стран нет альтернативы: им что дадут, то они и будут использовать. Но насколько этична монополизация рынка? А монополизация данных? Например, Facebook собирает данные, которыми не делится. И вообще есть масса вопросов, связанных с цифровым следом человека. Например, человек умирает, кому принадлежат его цифровые активы? Аккаунт в Facebook? Насколько этично, например, продолжать использовать этот аккаунт? Есть очень много новых этических проблем, связанных с цифровыми технологиями.

— А случаются ли в жизни случаи, похожие на сюжеты фильмов, где герои начинают что-то чувствовать к роботу?

Есть масса этических проблем, связанных с эмпатией, которую вызывают новые системы социальных роботов — это роботы, которые разработаны специально для ухода за престарелыми, больными. Насколько они должны быть близки к человеку по характеристикам и вызывать эмпатию? Или, наоборот, они должны быть специально сделаны нечеловекоподобными, чтобы не вызывать симпатию? Знаете, для многих людей это личностная трагедия. В моей практике был такой случай. Человек общался с искусственным интеллектом в диалоговой системе, они «подружились». Но роботы не умеют дружить, они просто отвечают на запросы. А потом пришел хозяин и забрал робота, закрыл аккаунт. А у человека словно друг исчез. Кстати, уже есть случаи вымогательства денег за продолжение пользования машиной.

— Это как тамагочи в начале нулевых. Были случаи, когда тамагочи умирал, и дети тоже с собой что-то делали, потому что они расстраивались, так как были к нему привязаны.

— Да, абсолютно верно. Правда, липкость новых технологий — есть такое профессиональное понятие «липкие технологии» — на порядок выше, чем у тамагочи. Потому что там и голос, и интонации — полная иллюзия. Понимаете, в чем проблема? Все — иллюзия, у технологий нет сознания, они не умеют страдать и любить, но могут вызывать какие-то эмоции у людей. И владельцы технологий могут манипулировать людьми. На этом должны быть сфокусированы разговоры об этике искусственного интеллекта. Технологии не должны быть липкими. Они должны четко демонстрировать, что вы разговариваете не с человеком.

— Юваль Ной Харари в своей книге «21 урок для XXI века» говорит, что технологии могут послужить толчком для возникновения новых диктатур. Вы с этим согласны?

Да, с этого я и начал, когда говорил про технорасизм. Вообще по ряду вопросов Харари лукавит, но, тем не менее, у него есть достойные идеи. Он действительно интересный философ. Насчет цифровой элиты он прав. Если мы посмотрим, куда сейчас вкладывают деньги владельцы Microsoft, Amazon и Facebook, то там все понятно: в лечение болезни Альцгеймера, продление жизни и т.д. Конечно, интересно, как будет развиваться общество, когда оно расслоится. Оно и сейчас частично расслоенное. Если мы начнем заниматься биохакингом, действительно, получится, что одни люди станут умнее, быстрее и проживут дольше других. Но пока что мы один человеческий вид, а то, о чем говорит Харари — это некое разделение на сверхрасы и «остальных». Примером вполне может стать технорасизм. Как с этим быть? Я считаю, что нужно в комплексе решать вопросы доступа к технологиям. Может быть, уже через них решить ряд других вопросов, связанных с социальным неравенством, доступам к благам и прочее.

— Есть ли предел в развитии искусственного интеллекта?

— Развитие искусственного интеллекта ограничено из-за большого количества электроэнергии, которое потребляют эти системы. Некоторые надежды возлагаются на квантовые технологии, но, если мы говорим про полупроводники, то на плато развития мы уже почти пришли. И дальше энергии для развития уже не хватит. То есть мы очень близки к пределу. Я бы сказал, что скоро мы увидим замедление развития технологий в текущей парадигме, но это не значит, что нет рисков. Атомная бомба изобретена более 70 лет назад, а это не сделало ее менее опасной. Так и здесь. Есть разные прогнозы касательно развития ИИ, но я думаю, что активно развиваться будет что-то другое.

— Например?

— Биотехнологии и медицина. Пока все занимаются искусственным интеллектом, упустили коронавирус.

— То есть в науку нужно вкладываться?

Да, в науку. Причем не уповать только на искусственный интеллект. До сих пор простейшая белковая структура, коронавирус, кошмарит все человечество. И это только один пример. Нам надо изучать мир вокруг себя: в нем много загадок, которые искусственный интеллект не в состоянии разрешить. Поэтому биология, физика, астрономия, социальные науки — это все нужно исследовать, а ИИ, как инструмент, может в этом помочь.

Подписывайтесь на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.

PraxOS: еще вопросы: ailev — LiveJournal

1. Организация, руководство (administration) и управление: насколько они противостоят друг другу, занимающие эти позиции конфликтуют друг с другом, используют разные представления и знания? Является ли необходимым анализ каждой ситуации с точки зрения всех трех позиций?

2. Что добавляет нам знание крайней важности экономического рассмотрения? Все одно люди имеют тенденцию посылать экономику в самый конец длинного списка других рассмотрений.

3. Игровую организацию мы рассматриваем? Или только производственную? Тут нужно опять подумать о целях PraxOS.

4. Антропоморфизация организации: все-таки это хорошо или плохо? Так, цель организации идет именно от антропоморфизации. Организация — это машина производства работ, разделения труда, поэтому целей иметь не может (это прерогатива индивидов), а может иметь только назначение, функцию. На этот вопрос таки придется ответить.

5. Мы пытаемся задать «однопредметность» разнопредметного — тем, что описываем «на своем языке»? Или мы сознательно позволяем многопредметности цвести? Или мы специально наводим конфликт, чтобы многопредметность расцвела (типа наведения конфликтов в игре)? Или плюем на эту многопредметность (ибо она все равно получится — о ней и заботиться не нужно)?

6. Насколько PraxOS организован как игра?

7. Клубное пространство против производства: а у нас это где и как об этом рассказывается?

8. Руководство и контракты: переход к принципал-агентской парадигме что дает?

9. Вернуться к агентским текстам: где там ОРУ?

10. Прекратить путать элементы и части. С частями-то все понятно, но вот элементы и связи — это про другое. Целое зависит от способа сборки элементов. Организация — она про способ сборки, а не про части: т.е. про элементы и связи (а не про части и их набор).

Определение антропоморфизма по Merriam-Webster

антропоморфизированный; антропоморфизирующий

границ | Развитие антропоморфизма во взаимодействии: интерсубъективность, воображение и теория разума

Введение

Люди часто приписывают антропоморфные особенности, мотивы и поведение животным, артефактам и природным явлениям. Исторически сложилось так, что многие интерпретации этого отношения давались в разных дисциплинах (см. Guthrie, 1993, где подробно рассматриваются различные точки зрения). Общим для большинства интерпретаций является то, что они различают детские проявления этого отношения, которые считаются «естественными», от событий взрослых, которые считаются исключительными и должны быть объяснены (Caporael and Heyes, 1997; Epley et al., 2007; Дейси, 2017). Особые обстоятельства, например неуверенность, страх, беспомощность, могут оправдать среди взрослых приписывание антропоморфных характеристик невидимым и угрожающим причинам заболеваний, таким как бактерии или вирусы.Некоторые особо опасные природные явления, такие как грозы или пожары, также могут быть описаны в антропоморфных терминах.

Заметным исключением из идеи, первоначально представленной в психологии развития Пиаже (1926/1929), что анимизм — это прежде всего проявление иррационального мышления у детей, которое настигает взрослую жизнь, является позиция, выраженная Гатри (1993). Гатри утверждает, что анимизм и антропоморфизм, отнюдь не иррациональные, являются разумными ответами на неоднозначность мира восприятия.Гатри предлагает следующий пример. Если вы бегаете трусцой в регионе, который хорошо известен наличием медведей, на первый взгляд, вы, скорее всего, ошибетесь, что валуны — это медведи. Фактически, эти кратковременные иллюзии показывают, что люди реагируют на неоднозначность восприятия, используя стратегию «лучше перестраховаться, чем сожалеть». Эта стратегия продиктована необходимостью обнаружения возможных реальных угрожающих агентов, и она не является специфической для человека, а скорее присуща другим животным (Guthrie, 2002). Согласно этой точке зрения, анимизм и антропоморфизм следует рассматривать как континуум.Люди интерпретируют мир с помощью человекоподобных моделей, потому что человеческие мысли и действия — это высшая организация, которую они знают. Таким образом, религиозный антропоморфизм представляет собой «высшую ступень» стратегии приписывания внешней среде как можно большего порядка и значения.

Далее я буду утверждать, что позиция Пиаже, утверждающая, что дети особенно склонны к антропоморфизму, потому что у них еще не развито рациональное мышление, несостоятельна. Я также буду утверждать, что определение антропоморфизма Гатри как адаптивной формы восприятия не учитывает использование антропоморфизма в повседневной жизни.Я буду утверждать, что антропоморфизм — это особая форма взаимодействия с нечеловеческими существами, которую дети реализуют на раннем этапе своего развития и которая сохраняется во взрослой жизни.

Я начну свою аргументацию с обсуждения самой концепции антропоморфизма.

Что такое антропоморфизм и чем он не является

Давайте сначала определим анимизм, антропоморфизм и их связь.

Термин «анимизм» обычно используется для обозначения приписывания намеренного действия и общей концепции «жизни» объектам и природным явлениям.Антропоморфизм — это более конкретно приписывание человеческих психических состояний или аффектов нечеловеческим существам. Эти два понятия различны и в то же время строго связаны. Можно сказать, что анимизм — более слабая форма антропоморфизма. Однако, когда люди приписывают жизнь нечеловеческим существам, они часто также приписывают им человеческие психические и аффективные состояния.

Обрисовать в общих чертах все формы, которые могут принимать анимизм и антропоморфизм, — важная задача. Попробуем, тем не менее, предложить некоторые различия.

Первое явление, которое мы можем определить как антропоморфизм, — перцептивное. Это явление иллюстрируется, например, «видением лиц в облаках», по словам Гатри (1993). Люди могут определять характеристики восприятия живых существ в природных объектах. Например, мы можем увидеть человеческое лицо на луне или лошадь в облаках. Эта форма воображения кажется очень простой у людей. Мы находим увлекательные примеры этого в доисторических пещерах, где иногда мы обнаруживаем, что естественная форма стены была подчеркнута художником, который таким образом сделал вид, будто он / она «видел» в ней очертания животного. Люди часто используют фантазию, чтобы выйти за рамки простых фактов и включить простые объекты или изображения в контекст повествования, что делает их более привлекательными и значимыми. Однако я сомневаюсь, что явления этого типа можно рассматривать как форму анимизма или антропоморфизма, а не просто проявление человеческого воображения. Фактически, аспект восприятия, простое распознавание человеческой или животной формы не соответствует определению анимизма, даже в его более слабой форме. В конце концов, распознавание черт человека или животных в группе облаков — лишь одна из возможностей.В облаках мы также можем видеть артефакты, такие как карета, или другие природные объекты, такие как водопад или дерево.

Процесс воображаемой трансформации может стать особенно заметным в некоторых случаях, когда наша фантазия вызвана сильными чувствами. Тот факт, что мы видим опасное животное в скале, ничем не отличается от того, что случайный шум позади нас, когда мы идем по темной и уединенной улице, превращается в след потенциального нападавшего. В других случаях мы можем на мгновение узнать в незнакомце, идущем по улице, кого-то, кого мы очень хотим увидеть, даже если мы знаем, что это невозможно.В этих ситуациях мы материализуем объекты наших страхов или желаний. Однако это кратковременные иллюзии, которые быстро исчезают.

Как утверждает Гатри (2002), есть основания полагать, что эти иллюзии также присутствуют в животном мире. Он предлагает примеры, некоторые из них взяты у фон Юкскюля (1934/1992). Например, наблюдали, как скворец ловит, ловит и, наконец, проглатывает муху, которой не было, — это «волшебный» феномен, согласно Юкскюллю, и продукт воображения, согласно Гатри.В этом случае сильный «кормовой тон» в мире скворцов «заставил» воображаемую муху появиться в отсутствие реального раздражителя. Такая ситуация поддерживает точку зрения Гатри о том, что нет четкого разделения между людьми и другими животными, когда воображение — это почти инстинктивная реакция на окружающую среду, продиктованная «тоном» нынешнего мира субъекта, если использовать прекрасное выражение Уэкскюлла. Однако здесь мы снова не рассматриваем случай анимизма. Феномен этого типа — просто, по крайней мере, в человеческом мире, непреднамеренная ошибка.Если человеку удается вернуть себе хладнокровие, иллюзия исчезает, и он или он немедленно распознает неверное толкование.

Таким образом, в отличие от Гатри, я считаю, что антропоморфизм — также в его более слабой форме, то есть анимизм — не имеет перцептивной природы. Просто увидеть человеческое лицо на Луне — это не приписывание преднамеренной жизни. То, что может превратить наше представление о Луне как лице из простой фантазии в антропоморфный опыт, — это тот факт, что мы приписываем этому лицу намеренную стойку.Мы можем представить, например, что луна смотрит на нас, и это отношение можно определить как анимистическое. Антропоморфизм может появиться, например, когда, когда эта атрибуция простого интенционального состояния реализована, мы можем начать думать, что лицо разделяет нашу печаль или счастье, или что оно задает нам вопросы, или мы можем даже увидеть его как угрожающее или глупо безразличное. нашим чувствам.

Следуя этому подходу, можно сказать, что даже в случае угрожающих событий, таких как гроза, пожар или болезнь, антропоморфизируется не само событие, а скорее отношения, которые человек устанавливает с ним.Типичный контекст, который предлагается в этих обстоятельствах, — это битва, в которой люди чувствуют себя вовлеченными против агрессии злой силы / намерения, которая стремится уничтожить их или их активы. Используемый язык явно преднамерен, и это оправдывает столь же преднамеренный ответ. Например, американские пожарные «видят в лесных пожарах хитрые и подстерегающие опасения» и думают, что они должны их выследить (Guthrie, 1993). Олицетворение смертельных болезней превращает болезненный период, который человек переживает, в драку, а смерть — в героическое падение в битве.В радиопередаче спортсменка высокого уровня, которой пришлось прервать свою деятельность из-за физических проблем, описала свое возвращение к соревнованиям в результате того, что ей удалось заключить сделку со своим телом, которое было персонифицировано и наблюдалось как отдельное от нее.

То, что мы сказали о природных фактах или событиях, становится гораздо более очевидным, когда мы анализируем другие возможные объекты антропоморфизации, то есть артефакты и животных. Что касается артефактов, мы антропоморфизируем тех, кто что-то «делает» для нас или вместе с нами.Неудивительно, что роботы или компьютеры — это механизмы, которые мы наиболее антропоморфизируем, поскольку они специально созданы для взаимодействия с людьми (Airenti, 2015b). Однако предполагается, что более простые устройства, которые производят полезную деятельность, такие как кофеварка, банкомат или будильник, также «сотрудничают» с нами. Мы также можем антропоморфизировать объекты, которые мы видим как препятствия для наших действий, например, дверь, которая не открывается. Мы можем даже проклясть дверь, как если бы она намеренно сопротивлялась нашим попыткам открыть ее.На самом деле сотрудничество и препятствие связаны, поскольку мы воспринимаем как препятствие тот факт, что то, что должен с нами сотрудничать, на самом деле не работает. Дверь должна действовать сообща и позволять себе открываться. Таким образом, любой объект, который может сотрудничать с нами или препятствовать нашей деятельности, может быть целью антропоморфного отношения.

Наконец, люди могут антропоморфизировать животных. Для животных процесс антропоморфизации более тонкий, потому что животные являются живыми существами и обладают когнитивными способностями.Изучение познания животных, которое оценивает когнитивные способности разных видов и их сходство с людьми, создает множество методологических проблем. Однако широко распространено мнение, что у животных есть когнитивные системы (Andrews, 2015). Большинство животных испытывают состояния, подобные боли (Bateson, 1991; Sneddon et al., 2014), и имеют по крайней мере базовые эмоции (Panksepp, Biven, 2012). Таким образом, приписывание психической жизни животным не полностью связано с антропоморфизмом. Однако интересно здесь то, что антропоморфизация животных происходит не всегда, и часто трудно объяснить, почему процесс антропоморфизации происходит в одних случаях, а не в других.

Эдди и др. (1993) обнаружили, что ряд факторов влияет на приписывание когнитивных способностей людей животным, включая воспринимаемое сходство животного с людьми, его филогенетическую принадлежность к группе и, в случае собак и кошек, степень их сформированности. привязанность к определенному животному. Кажется естественным, что более высокий уровень антропоморфизации вызывается домашними животными, которых часто считают товарищами, с которыми можно разделить ее или свою жизнь.Фактически, было показано, что владение животными влияет на то, как животные сообщают об эмоциях, в частности о вторичных эмоциях (Morris et al., 2012). Исследование показало, что владение птицами, кроликами и грызунами значительно увеличивает количество эмоций, которые приписываются этим видам (Wilkins et al., 2015). Однако это исследование также показало, что эмоции не всегда приписываются даже млекопитающим. Подавляющее большинство участников также приписывали собакам вторичные эмоции.Лишь немногие относили их к коровам. Этот результат можно объяснить тем, что в современной городской жизни собаки — это домашние животные, а коровы — нет. В то же время участники также приписывали эмоции животным, которых общество либо уничтожает как вредителей, либо продолжает использовать. Кроме того, неожиданно Подбершек (2009) обнаружил, что южнокорейцы могут быть сторонниками содержания собак в качестве домашних животных и в то же время против запрета на употребление в пищу собак. С другой стороны, большинство жителей Южной Кореи были против того, чтобы есть кошек и держать их в качестве домашних животных.

Таким образом, данные показывают, что люди довольно непоследовательны в своем отношении к животным. Согласно Серпеллу (2009), эта несогласованность объясняется желанием людей поддерживать возможность как иметь животных в качестве компаньонов, так и использовать их для своих нужд. С этой целью они «разделяют» и устанавливают различия между животными, дифференцируя также обязательства, которые они имеют перед ними. Это несоответствие подтверждается тем фактом, что, как было показано, антропоморфизм объясняется больше привязанностью, чем простой собственностью.Повышенный уровень привязанности приводит к более частому использованию эмоциональных терминов для описания поведения животных (Kiesler et al., 2007). Другие исследования показали, что владельцы приписывают развитые человеческие способности и эмоции своим животным, но не животным, принадлежащим другим (Fidler et al., 1996), и что привязанность к владельцу влияет на приписывание отраженных эмоций животным (Martens et al., 2016). ). Таким образом, похоже, что именно наше отношение к животным влияет на наши представления об их сходстве с людьми, а не наоборот.

Этот вывод показывает, что даже в случае животных, которые являются живыми существами и, следовательно, наиболее восприимчивы к антропоморфизации, не вера (например, относительно существования у них вторичных эмоций) вызывает нашу атрибуцию человекоподобных характеристики. Убеждение прибывает a posteriori , и часто бывает трудно организовать его последовательным и рациональным образом. Также можно отметить, что обычно преобразование отношения к разным животным в согласованную систему убеждений не считается необходимым.Несоответствия проявляются только тогда, когда исследователи побуждают испытуемых высказывать четкие суждения в экспериментальных ситуациях.

В литературе проблема антропоморфизма по отношению к животным особенно обсуждается из-за связанных с ней моральных проблем. Моя цель здесь — не участвовать в этих дебатах. Моя цель — описать возникновение и развитие антропоморфизма, чтобы лучше понять, как он проявляется в разных ситуациях и по отношению к разным объектам. Самый важный факт, который следует из приведенного выше краткого резюме, заключается в том, что люди могут антропоморфизировать практически любой объект, событие или животное.Характеристики этих сущностей слишком разнятся, чтобы дать объяснение антропоморфизму. Что общего между упреком в том, что машина не заводится морозным утром, и в обвинении своей кошки в ревности? Если сходство не в сущностях, которые являются целью процесса антропоморфизации, мы должны исследовать контекст отношений, в котором активизируется антропоморфизм. Для достижения этой цели я проанализирую начало антропоморфизма у маленьких детей.

Детский анимизм в глазах Пиаже

Анализ анимизма у детей был подробно проведен Пиаже (1926/1929). Он утверждал, что у детей есть спонтанное анимистическое отношение, которое развивается через разные стадии примерно до 12 лет. Пиаже выделяет два периода в детском анимизме. Первый, длящийся до 4-5 лет, характеризуется тем, что он называет интегральным и имплицитным анимизмом. Когда ребенок принимает такое отношение, «все может быть наделено как целью [ намерение в оригинале], так и сознательной деятельностью в зависимости от случайного воздействия на разум ребенка таких событий, как камень, который отказывается бросить в банк. , стена, которая может повредить руку и т. д.»(Стр. 213). В последующий период имплицитный анимизм постепенно исчезает, и процесс систематизации начинает следовать заметным стадиям. Именно в этот период можно расспрашивать ребенка. Следует отметить, что определение анимизма Пиаже включает антропоморфизм, поскольку в его примерах дети часто приписывают объектам мира не только жизнь и деятельность, но также ментальные и эмоциональные состояния, типичные для людей. Пиаже пишет, например, что «… только что изложенные факты достаточно ясно показывают веру [курсив мой] ребенка в анимизм и анимизм, который не является очень теоретическим (его цель — не объяснять природные явления), но аффективным. .Солнце и луна проявляют к нам интерес (, там же, , стр. 220) ».

Важным моментом является то, как Пиаже получил данные о детях. Он задавал им вопросы об их убеждениях. Например, он спросил: «Солнце движется?» «Да, когда человек идет, он следует за ним. Когда оборачиваешься, поворачиваешься тоже », — ответил шестилетний Жак. Большинство опрошенных им детей, в том числе от 11 до 12 лет, дали аналогичные ответы. На эти ответы он ответил такими вопросами, как: «Если бы мы с вами оба шли, но в противоположных направлениях, за кем из нас он последовал бы?» Пиаже знал, что эта форма прямого опроса, включая привлечение внимания к возникающим несоответствиям, заставляет детей выражать в форме убеждения то, о чем они, скорее всего, никогда раньше не думали.Он дал им возможность искать ответы на вопросы, которые они никогда не задали бы себе спонтанно. Поэтому им пришлось стремиться найти решение противоречий, о которых они не мечтали. Однако сходство ответов детей того же возраста вселяло в него уверенность в надежности своих результатов.

Интересно проанализировать основы, на которых Пиаже проводит различие между первым и вторым периодами детского анимизма. Что означает, что первая форма анимизма неявная и неотъемлемая у маленьких детей? Для Пиаже вначале дети не отделяют свою психическую жизнь от внешнего мира.Они думают, что все в мире разделяет их собственную субъективную жизнь; Между собой и внешним миром существует неразрывности . «Детский анимизм предполагает примитивное состояние веры в континуум сознания» (, там же, , стр. 231). На самом деле, дети описывали все движущиеся объекты как сознательные, а каждое событие как намеренное. «Стена, которая ударила меня», — сказала Нел, 2,9-летняя девочка, которая, например, поцарапалась об стену. Природные объекты бывают либо хорошими, либо непослушными в зависимости от их активности; например, дождь может быть непослушным, а свет приятным.Для маленького ребенка, которого допрашивал Пиаже, дождь был непослушным: «потому что мама толкает детскую коляску и ее полностью мокрыми».

Позже у детей развивается систематический анимизм, то есть набор явных анимистических убеждений. Эти убеждения основаны на принципе интроекции . «Считается, что все, что либо сопротивляется, либо подчиняется себе, обладает такой же активностью, как и деятельность« я », которая командует или пытается преодолеть сопротивление» (там же , стр. 242). Процесс интроекции проистекает из эгоцентризма , характерного для детей эгоцентризма.На этом этапе, когда их заставляют объяснить свои анимистические убеждения — например, что солнце следует за ними, когда они идут, — дети пытаются найти причины, разрешить противоречия и т. Д.

В заключение, анимизм, по мнению Пиаже, является ступенью в развитии мышления и объясняется детским эгоцентризмом. Позже, когда у детей разовьется причинное мышление, они освободятся от этой формы иррационального мышления. С этой же точки зрения Пиаже считает, что анимизм у взрослых присутствует только у «примитивных» людей.По его словам, члены таких обществ полностью подчиняются уважению к традициям и не развивают сотрудничества, которое в развитых обществах позволяет детям преодолевать эгоцентризм. Как следствие, они никогда не достигают стадии рационального мышления, даже будучи взрослыми (Piaget, 1928).

Многие аспекты концепции развития Piaget подверглись сомнению. В частности, оспаривается тот факт, что младенцы не отделяют свою внутреннюю жизнь от внешнего мира (Trevarthen, 1980; Stern, 1985/2000).Тем не менее, точка зрения Пиаже по-прежнему считается основным ориентиром в отношении детского анимизма, включая его идею анимизма как формы иррационального мышления, которая в современных обществах исчезает в зрелом возрасте.

Позвольте мне сделать несколько замечаний по этой теме.

Самый общий момент, который мы можем оспорить, состоит в том, что анимизм — это в основном детская (и «примитивная») склонность. Как мы наблюдали в предыдущем разделе, взрослые практикуют многие формы антропоморфизма, и антропоморфизм присутствует в большинстве религиозных представлений во всех обществах.Таким образом, это трудно объяснить путаницей между собой и другим, эгоцентризмом и в целом неразвитыми способностями к рассуждению.

Другой момент касается различия, проведенного Пиаже между двумя формами анимизма и приписываемых им разным стадиям развития. Первые проявления анимизма, которые Пиаже обнаруживает в словах маленьких детей, очень похожи на ситуации, в которых взрослые прибегают к антропоморфизму. Если в день, когда я планировал заниматься садоводством, идет дождь, я, скорее всего, обращусь к нему так, как если бы он был непослушным и намеренно мешал моей деятельности.В то же время Пиаже вводит принцип интроекции, который связывает анимизм с идеей объекта, «подчиняющегося» или «сопротивляющегося» себе. На самом деле, в этих интересных описаниях детских форм анимизма очень трудно, как хотелось бы Пиаже, обнаружить разные ступени развития рационального мышления. Путь развития от неразрывности к интроекции довольно неясен, и кажется, что нет четкого различия между первыми формами анимизма и проявлениями интроекции, которые Пиаже относит к фазе систематизации.Во всех случаях Пиаже ссылается на верований, детей. Фактически, его расспросы детей на этапе систематизации в основном касаются Солнца и Луны и детских представлений о том, что они действуют как намеренные существа, заинтересованные в жизни людей. Эти идеи представлены как явных убеждений или, по крайней мере, как убеждения, которые становятся явными, когда дети должны отвечать на вопросы о них. Я утверждаю, что принятие концепции веры, как имплицитной, так и явной, в этих ситуациях необходимо проанализировать более подробно.Означает ли тот факт, что ребенок говорит, что дождь непослушный, то, что он / она верит , что дождь — преднамеренное существо? Мы не ожидаем, что это произойдет со взрослым при тех же обстоятельствах. Представления детей о солнце и луне — это верования или, скорее, фантазии? Мы можем считать, что незнание детьми физической реальности может быть заменено фантазиями. Более того, необходимо усвоить тот факт, что вещи отличаются от того, чем они кажутся.На протяжении веков люди верили, что Солнце вращается вокруг Земли, и, согласно опросу, проведенному Американским национальным научным фондом в 2014 году (по данным Time), каждый четвертый американец, опрошенный по этой теме, дал неправильный ответ.

В связи с изложенным выше есть третий вопрос, заданный самим Пиаже. Это касается роли, которую язык играет в детских анимистических выражениях, и того, что они берут из дискурса взрослых. Пиаже признает, что взрослые часто используют финалистический язык, производя, например, такие выражения, как «солнце пытается пробиться сквозь туман» ( ibid., с. 248) Однако, по его мнению, язык не является причиной анимизма, потому что это естественный образ мышления детей. Сходство между взрослыми и детьми будет очевидным только потому, что дети понимают буквально то, что для взрослых является лишь метафорой. Исследования развития показали, что это не так, по крайней мере, в отношении различия между физическими и ментальными объектами. Дети к 3 годам могут использовать физический язык для описания психических явлений (как это делают взрослые), но они осознают их различную природу.К реальному объекту можно прикоснуться, тогда как мысль или воспоминание об этом же объекте — нельзя (Wellman, 1990). Таким образом, и в случае анимизма нам следует с осторожностью приписывать убеждения, используя простые лингвистические свидетельства.

Последний пункт касается аспекта, отсутствующего в анализе Пиаже. На самом деле, в своем анализе антропоморфизма он никогда не упоминает притворство. Он считает анимизм недоразвитой формой мышления и не задумывается о связи, которую он может иметь со столь важным для детей миром притворства и фантазии.В ролевой игре дети приписывают куклам, куклам, чучелам животных, вымышленным персонажам и даже более простым объектам, таким как блоки или камешки, по крайней мере одушевленность, но часто также психические и эмоциональные состояния. Тот факт, что дети в 18 месяцев начинают иметь дело с повествовательными и фантазийными ситуациями, в которых интенциональность и другие психические и аффективные состояния приписываются нечеловеческим существам, возможно, связан с другими формами анимизма, которые исполняют дети. Более того, маленьких детей часто вовлекают в отношения с домашними животными, которых они считают своими товарищами и с которыми играют.Также необходимо подчеркнуть, что эти формы анимизма часто нравятся взрослым, которые считают их подходящими для детей.

В заключение, сталкиваемся ли мы с различными формами антропоморфизма (например, явным и неявным) в когнитивном развитии ребенка? Должны ли мы ценить роль языка? Есть ли связь с ролевой игрой? Чтобы дать адекватное представление об антропоморфизме, мы должны рассмотреть все эти аспекты, что позволит нам дистанцироваться от слишком простого представления о том, что анимизм можно свести к наивным представлениям детей о сущностях мира.На самом деле антропоморфизм — это гораздо более распространенная установка, которая начинается рано и сохраняется различными способами на протяжении всей жизни. Более того, он играет важную роль во взаимодействии между детьми и взрослыми.

Развитие антропоморфного мышления: от движущихся объектов к притворству

Тенденция интерпретировать в человеческих терминах очень простые движущиеся объекты была продемонстрирована в давней экспериментальной традиции, начиная с основополагающей работы Хайдера и Зиммеля (1944).Они показали испытуемым короткий фильм, в котором появились три геометрические фигуры — большой треугольник, маленький треугольник и круг — движущиеся в разных направлениях и с разной скоростью. Единственной другой фигурой в поле был прямоугольник, часть которого можно было открывать и закрывать. Когда их просили описать сцену, большинство испытуемых интерпретировали движения геометрических фигур как действия людей и как часть связанной истории. Эти результаты были воспроизведены со взрослыми (Oatley, Yuill, 1985) и детьми (Berry and Springer, 1993; Springer et al., 1996), и что особенно интересно, маленькие дети преуспели в адаптированных версиях этой экспериментальной парадигмы. Монтгомери и Монтгомери (1999) показали, что к 3 годам дети выводят цели из движения мячей и отделяют цели от результатов действий. Gergely et al. (1995) показали, что 12-месячные дети ожидали, что цветные точки на экране будут преследовать их цели, как поступил бы намеренный актер, и были удивлены, если бы это было не так.

Исследователи попытались идентифицировать визуальные подсказки, которые производят эффект анимации, и выяснить связь между восприятием и формами вывода более высокого уровня (Dasser et al., 1989; Шолль и Тремуле, 2000; Шолль и Гао, 2013; van Buren et al., 2016). Однако для настоящего аргумента суть в том, что, видя формы в связном движении, люди с самого раннего возраста естественно приписывают им интенциональность и взаимные взаимодействия; например, они думают, что фигура преследует другую или пытается присоединиться к ней.

В том же духе представлены результаты экспериментов по развитию социоморальной оценки у младенцев. В этой экспериментальной парадигме младенцы смотрели на цветной деревянный блок глазами, пытаясь достичь цели, т.е.е., подняться на холм. Попытке мог способствовать или препятствовать другой блок, который толкал главного героя вверх или вниз по склону. К 3 месяцам младенцы дольше смотрели на людей, которые способствовали достижению цели главного героя, чем на тех, кто блокировал ее (Hamlin et al., 2007, 2010). Эта экспериментальная парадигма во всех ее вариациях позволила сформулировать очень интересные гипотезы об интуитивной морали у младенцев (Wynn and Bloom, 2013; Van de Vondervoort, Hamlin, 2016). Что касается антропоморфизма, один аспект особенно важен.Оценка стала возможной благодаря тому факту, что младенцы естественным образом приписывают геометрические объекты, движущиеся по экрану, добрые или злые намерения. Сосредоточимся на пути развития. Если мы сравним интерпретации движений простых предметов, сделанные взрослыми, с интерпретациями, сделанными детьми, разница между ними, по-видимому, будет только с точки зрения сложности. Как показывают Хайдер и Зиммель (1944), взрослые могут вообразить сложные истории с участием «персонажей», тогда как чем младше дети, тем проще реакция.У младенцев мы можем зарегистрировать только удивление, если «действующие лица» не будут последовательно преследовать свои предполагаемые цели или не отдают предпочтение кооперативному поведению, а не мешающему. Однако антропоморфная принадлежность присутствует в обеих группах. Когда объекты движутся согласованным образом относительно друг друга, они интерпретируются не только как причинно связанные (Michotte, 1946/1963), но также как взаимодействующие.

Особенно интересно то, что затрагивается язык, используемый для описания этих ситуаций.Как мы наблюдали в исследованиях с младенцами, упомянутыми выше, сами исследователи описывают экспериментальную ситуацию, используя антропоморфный язык, когда блок толкает вверх или вниз. На самом деле, описание ситуации в чисто геометрических объективных терминах было бы трудным, длинным и едва понятным, как пишут Хайдер и Зиммель в разделе «Методы » своей статьи: «Несколько« антропоморфных »слов используются с тех пор, как описание в чисто геометрическом термины были бы слишком сложными и трудными для понимания »(стр.245). Таким образом, в антропоморфную атрибуцию вовлечены не только испытуемые, но и авторы исследований, и читатели. Мы находим исключения из антропоморфной интерпретации движущихся объектов только в клинических группах, таких как люди с расстройствами аутистического спектра (Abell et al., 2000; Klin, 2000).

Фундаментальной чертой антропоморфизма, проявляющейся уже в младенчестве, является тот факт, что в этих взаимодействиях актерам приписываются две возможные роли.Один персонаж может либо сотрудничать, либо быть препятствием для достижения предполагаемых целей другого (Tomasello and Vaish, 2013). В зависимости от возраста испытуемых это простое дихотомическое различие может проявляться на разных уровнях разработки, но оно все еще присутствует во взрослой антропоморфизации объектов. Как было сказано ранее, в повседневной жизни мы ожидаем, что объекты будут сотрудничать с нами , чтобы обеспечить успех нашей деятельности. В общем, это «сотрудничество» не является проблемой (люди не задаются вопросом о намерении их кофеварки производить кофе), но когда какое-то событие заставляет их сосредоточиться на своих отношениях с объектом, например, когда они не уверены, как это сделать. продолжать или не достичь своей цели, объект попадает в фокус внимания и может быть антропоморфизирован.Можно решить эту проблему и, например, пригласить к более тесному сотрудничеству или обвинить в этом препятствие на пути к достижению намеченной цели.

Анализ движущихся геометрических объектов может быть продолжен. Первоначальный эксперимент показал, что взрослых очень легко побудить соединить простые действия, выполняемые фигурами, и построить истории. Это наблюдение означает, что даже самые простые ситуации могут запустить процесс воображения. Геометрические фигуры не только воспринимаются как действующие, связанные друг с другом, но также им приписываются психические и аффективные состояния.Например, в эксперименте Хайдера и Зиммеля взрослые описали два треугольника как двух мужчин, сражающихся за девушку (представленных кружком). В этом случае взрослые проявляли способность, которая проявляется у детей в возрасте 12 месяцев в ролевой игре (Fein, 1981).

Притворство у детей связано как с антропоморфизацией, так и с воображением. Маленькие дети могут естественно создавать ситуации, подобные тем, которые были предложены в экспериментах, упомянутых ранее, например, используя цветные блоки для представления предметов и воображая простые истории с их участием.Они антропоморфизируют и создают истории с чучелами животных, марионетками и куклами. Однако даже когда маленькие дети антропоморфизируют предметы, с которыми они играют, их не путает их статус. Было показано, что по крайней мере к 3 годам дети начинают отличать реальность от притворства (Woolley, Wellman, 1990; Harris, 2000; Ma, Lillard, 2006) и что различия между детьми и взрослыми отражают непрерывное развитие (Woolley, 1997). Более того, создание детьми воображаемых миров часто является социальной конструкцией (Leslie, 2002), в которой участвуют взрослые.Уже в 15-месячном возрасте дети взаимодействуют с матерями, взаимно имитируя притворные действия, а имитация матерей предсказывает притворство детей (Маркова и Легерсти, 2015).

Роль взрослых в приведении детей к антропоморфизму четко проявляется в детских сборниках рассказов, мультфильмах и фильмах, которые часто содержат антропоморфизированных животных и предметы. Использование антропоморфизации животных для детей недавно подвергалось сомнению в литературе, и ряд исследований показал, что это не обязательно улучшает раннее обучение (Richert et al., 2009; Ganea et al., 2014; Гердтс, 2016). С теоретической точки зрения вопрос заключается в том, является ли антропоморфизм естественной формой мышления, типичной для маленьких детей, которая развивается в более поздние годы, как утверждает Кэри (1985), или же он развивается под влиянием взрослых и культурной среды. . В этой дискуссии термин антропоморфизм часто заменяется антропоцентризмом, чтобы подчеркнуть тот факт, что использование человеческих категорий для понимания других биологических сущностей приводит к ошибочным представлениям.По словам Кэри, маленькие дети рассуждают о животных с антропоцентрической точки зрения, от которой позже отказались из-за концептуального изменения. В отличие от этой точки зрения, интересные результаты показывают, что антропоморфизм у маленьких детей при взаимодействии с биологическими объектами не универсален. Кажется, что он отсутствует, например, в сельских культурах (Medin et al., 2010). Кроме того, в городских культурах он отсутствует в 3-летнем возрасте, а развивается позже (Herrmann et al., 2010). Эти исследования показывают, что не существует универсальной стадии развития, которая включает распространение антропоморфных свойств на неизвестные биологические объекты.Антропоморфизм — это отношение, которое дети приобретают в городских обществах, в которых животные не являются частью повседневной жизни, кроме как домашние животные и компаньоны.

Свидетельства, представленные в этом разделе, позволяют сделать некоторые выводы о склонности человека к антропоморфизму. Есть аспекты антропоморфизма, которые кажутся универсальными и проявляются на очень ранних стадиях развития. Подведем итоги.

(1) Люди редко, если вообще когда-либо, интерпретируют связное движение нескольких сущностей, не прибегая к антропоморфизму, и это верно как для взрослых, так и для детей с младенчества.Как мы заметили, у взрослых нет другого словаря, кроме антропоморфных терминов для обозначения этих ситуаций. Объективное геометрическое описание того, что мы называем блоком, «толкающим» другой, сложно произвести и еще труднее понять. Это больше, чем языковая проблема. Интенциональность — лучшая модель, которую люди могут описать в таких ситуациях.

(2) Приведенное выше наблюдение означает, что причинного мышления недостаточно для объяснения этих фактов и что сущности рассматриваются как связанные и взаимодействующие.Например, одна сущность воспринимается как пытающаяся присоединиться к другой или убежать от нее. Таким образом, неизбежной представляется другая антропоморфная концепция — отношение и . Сущности в определенном пространстве, которые движутся согласованно, связаны друг с другом, как если бы они были людьми.

(3) Отношения этого типа имеют две основные формы выражения: сотрудничество и соревнование. Одно лицо может сотрудничать с другим или восприниматься как препятствие. Опять же, это верно как для детей, так и для взрослых.Объекты воспринимаются как помощники или препятствия. Таким образом, даже в простейших реляционных контекстах мы находим не анимизм, а скорее антропоморфизм. Обратите внимание, что в самом объекте нет ничего, что делало бы его приспособленным к антропоморфизации, и нет какого-либо конкретного убеждения, ведущего к антропоморфной атрибуции ментальности. Антропоморфизм основан на отношении.

(4) Установление этих основных форм отношений подразумевает оценку. Младенцы уже различают две ситуации и предпочитают кооперативный объект некооперативному.Весь процесс стал возможным благодаря воображению. Объекты приобретают воображаемые характеристики, включая психические и эмоциональные состояния, и могут быть вызваны более сложные отношения. Этот процесс начинается у маленьких детей, но все еще присутствует у взрослых, даже если воображаемые конструкции могут быть по-разному разработаны в обоих случаях.

Мы можем сделать вывод, что у людей от младенчества до взрослого возраста существует основная тенденция к антропоморфизации сущностей при определенных обстоятельствах, то есть к тому, что сущность воспринимается как находящаяся с ними в человеческих отношениях.

Важно подчеркнуть, что такое отношение определенно проявляется в младенчестве, но присутствует на протяжении всей жизни. Антропоморфизм — это особое человеческое отношение, а не детская ошибка. В этом отношении отделение установок маленьких детей от установок взрослых неприемлемо, поскольку оно скрывает тот факт, что дети конструируют свои антропоморфные установки во взаимодействии со взрослыми, которые не только обычно используют антропоморфный язык, но также участвуют в ролевых играх с детьми и предлагают им развлечения, в которых антропоморфизм доминирует.

А как насчет антропоморфизации животных? Как мы наблюдали, экспериментальные результаты не подтверждают, что он универсален у маленьких детей. Напротив, он приобретается именно в обществах, в которых контакт с животными нечастен. Как подчеркнули Herrmann et al. (2010), если мы побуждаем маленьких детей классифицировать, они делают это в соответствии с одушевленностью, т., 2011). Это согласуется с экспериментами, показывающими, что дети в возрасте 6 месяцев отдают предпочтение естественным ситуациям, в которых экспериментатор разговаривает с человеком или хватает объект, по сравнению с неестественными ситуациями, в которых экспериментатор хватает человека или разговаривает с объектом (Molina et al. др., 2004).

Согласно этой точке зрения, основное различие, которое проводят маленькие дети, — это между одушевленными и неодушевленными существами. Напротив, приписывание животным специфических человеческих черт было бы приобретено.Детей, не имеющих информации о животных, учат использовать человеческую модель для интерпретации своего поведения. В свою очередь, антропоморфизированные животные используются, чтобы научить их поведенческим и моральным правилам человеческого общества. В обществах, где животные сосуществуют с людьми, дети лучше знают о них и имеют более конкретные модели для интерпретации их поведения. Здесь важно то, что это утверждение относится к представлениям о животных и должно отличаться от взаимодействия с ними. Взаимодействуя с животными, дети, у которых есть домашние животные, могут относиться к ним как к компаньонам и антропоморфизировать их, как это делают взрослые.

Предыдущие замечания иллюстрируют фундаментальное различие между антропоморфизмом как верой и антропоморфизмом, как он проявляется во взаимодействии. С моей точки зрения, рассматривать антропоморфизм как систему убеждений без учета его относительного аспекта — это источник недопонимания и потенциально противоречивых результатов. Ниже я остановлюсь на этом подробнее.

Антропоморфизм во взаимодействии

Как мы уже заметили, когда антропоморфизм определяется как система убеждений, часто признается различие между сильными и слабыми убеждениями.Убеждения могут быть сильными, например, антропоморфными чертами, приписываемыми Богу во многих религиях, или слабыми, как в случае психических состояний, на мгновение приписываемых таким объектам, как автомобиль или компьютер. Например, в своей теории антропоморфизма Эпли и др. (2007) утверждают, что более слабые формы лучше описывать как «метафорические рассуждения». Однако они заключают, что «разница между слабой и сильной версиями антропоморфизма, как мы полагаем, — это просто вопрос степени силы и поведенческих последствий убеждения, а не фундаментальное различие в характере» (стр.867) ».

Давайте посмотрим, почему бесполезно характеризовать антропоморфизм как форму веры.

Давайте рассмотрим понятие «сильное убеждение» как часть антропоморфной системы убеждений. Как мы обсуждали в разделе «Что такое антропоморфизм и чем он не является», любая сущность может быть антропоморфизирована, включая артефакты и биологические сущности, такие как растения и животные. Люди могут антропоморфизировать не только кошек и собак, но также вредителей, роботов или замки. Нет требований к человеческому подобию или высокой степени сложности.Более того, одна и та же сущность может рассматриваться одним и тем же человеком поочередно как антропоморфно, так и реалистично, показывая, что это отношение не зависит от знания о сущности, которой обладает человек. Неуверенность, которую человек может испытывать по поводу реальной природы объекта, также не является объяснением. Очевидно, всем известен тот факт, что млекопитающее гораздо больше похоже на человека, чем на насекомое, и люди с большей вероятностью приписывают сложные когнитивные состояния приматам, чем тараканам (Eddy et al., 1993). Таким образом, люди имеют более или менее осознанное представление о scala naturae. Однако при определенных обстоятельствах насекомое также может быть антропоморфизировано. И наоборот, корова может быть объективирована, когда ее используют в пищу.

Давайте теперь посмотрим на идею «слабой веры». Как мы уже заметили, модель метафоры представлена ​​некоторыми авторами как более слабая форма веры, убеждения, которое имеет меньшее поведенческое воздействие. Можно ли считать процесс антропоморфизации формой метафоры? На самом деле модель метафор слишком универсальна, чтобы объяснить процесс обращения с нечеловеческими существами, как если бы они были людьми.Более того, концепция метафоры неадекватна в этом контексте, потому что цель антропоморфного процесса — не описать ситуацию, а скорее повлиять на нее. Мы неоднократно отмечали, что в антропоморфных представлениях содержание не имеет значения. Только реляционный контекст превращает представление в пример антропоморфизма. Активация процесса антропоморфизации объекта на мгновение затемняет имеющееся у человека реалистичное знание о нем. Однако ситуацию легко изменить, и объект можно снова увидеть с его фактическими характеристиками.Во всех случаях, которые мы наблюдали, антропоморфизация никогда не является вопросом степени. Это приписывание «все или ничего», отношение «фигура-фон».

Моя гипотеза состоит в том, что для объяснения существования несовместимых точек зрения на один и тот же объект мы должны определить обстоятельства, при которых происходит этот переход от одной точки зрения к другой. Антропоморфизм — это не вера в его более сильные формы и не метафора в его более слабых формах. По сути, антропоморфизм — это способ отношения с нечеловеческой сущностью, обращаясь к ней, как к человеческому партнеру в коммуникативной ситуации.

Антропоморфизация объектов или биологических сущностей — это способ установить с ними отношения, работая с ними как с собеседниками в коммуникативном взаимодействии. Этот процесс приводит к автоматическому приписыванию преднамеренности и социального поведения. Антропоморфные отношения имеют две основные формы: сотрудничество и соревнование. Когда я устанавливаю этот тип отношений, я ожидаю, что сущность сотрудничает для достижения моих целей, и я использую коммуникативные средства, чтобы побуждать к сотрудничеству.Если я воспринимаю это как препятствие, я борюсь, чтобы его преодолеть. Очевидно, все это выдумка. Моя машина не станет более эффективной, потому что я говорю с ней, и, к сожалению, мои шансы выиграть в лотерею не увеличиваются, потому что я умоляю судьбу помочь мне. Решающим моментом здесь является то, что в этой ситуации нет никакой веры, слабой или сильной, просто потому, что люди не верят, что машины или лотереи имеют человеческий разум.

Самый естественный способ для людей влиять на действия других и заручиться их сотрудничеством — это общаться с ними, а это подразумевает приписывание психических и аффективных состояний.Та же самая модальность используется с нечеловеческими существами в процессе антропоморфизации. Таким образом, можно говорить, жаловаться, ругать, оправдывать, делать комплименты и т. Д. Любому субъекту, к которому он или она намеревается обратиться. Мотивы могут быть множественными, такими как неуверенность, страх, желание, надежда и т. Д., Но этот формат — единственный, который люди умеют использовать, чтобы влиять на других, то есть осуществлять коммуникативное взаимодействие. В случае установления антропоморфных отношений они будут воображаемыми.

Эта модель совместима с доказательствами существования индивидуальных различий в антропоморфизме (Waytz et al., 2010). Некоторые люди, которым не хватает социальных связей и чувствуют себя одинокими, могут быть более склонны устанавливать воображаемые отношения с нечеловеческими существами. Точно так же больной может чувствовать себя менее слабым и беспомощным, если он / она рассматривает свою болезнь как врага, с которым нужно бороться.

Этот подход позволяет нам увидеть с другой точки зрения сравнение между взрослыми и детьми в отношении антропоморфизма.Наиболее общепринятая позиция утверждает, что среди взрослых есть различия, но между взрослыми и детьми существует фундаментальная разница. Дети будут более подвержены антропоморфизму, чем взрослые (Epley et al., 2007). Однако данные показывают, что как у взрослых, так и у детей антропоморфизм проявляет одни и те же черты.

Мы определили антропоморфизм как отношения, которые человек устанавливает с нечеловеческой сущностью. Такие отношения разыгрываются путем помещения нечеловеческого существа в положение собеседника в воображаемой коммуникативной ситуации.Конечно, дети очень скоро познакомятся с этим форматом. С одной стороны, дети участвуют в коммуникативных взаимодействиях очень рано, задолго до овладения языком (Bateson, 1975; Bruner, 1975; Trevarthen, 1998; Liszkowski et al., 2012; Airenti, 2017). С другой стороны, столь же рано, они учатся распространять коммуникативный формат на нечеловеков притворно (Harris, 2000). Можно даже сказать, что притворная игра — это прототип антропоморфной коммуникативной ситуации.

Дети приобретают коммуникативный формат во взаимодействии со взрослыми, а во взаимодействии со взрослыми они получают возможность распространить его на объекты и биологические сущности, реальные или воображаемые.Обратите внимание, что во время первого взаимодействия с младенцами взрослые включают их в коммуникативные игры, в которых дети участвуют с простыми звуками и ухмылками, а взрослые — с их гораздо более сложным жестовым и вербальным коммуникативным репертуаром. В этих прото-диалогах поведение младенцев интерпретируется (а иногда и чрезмерно) как преднамеренные реакции (Newson, 1979). Взрослые приписывают им психические и аффективные состояния, которые они не обязательно испытывают. Таким образом, взрослые, по крайней мере в нашем обществе, часто антропоморфизируют младенцев.В то же время они антропоморфизируют животных, реальных или представленных, и используют их для обучения детей различным аспектам умственной, социальной жизни и моральным правилам. Таким образом, если у детей есть отношение к антропоморфизации, взрослые в равной степени склонны к антропоморфизации, когда они относятся к младенцам. Точнее, в общении между родителями и детьми в качестве третьего партнера часто участвует нечеловек. Придумайте пример такого типа. Мать, указывая на плюшевого мишку ребенка, говорит ей: «Смотри, он смотрит на тебя.Он также хочет, чтобы вы выпили свое молоко! » или «Если вы не пьете молоко, он будет».

И у детей, и у взрослых может измениться стабильность отношений, лежащих в основе этого процесса. В некоторых случаях связь устойчивая. Это ситуация с отношениями маленького ребенка к объекту привязанности (плюшевый мишка, мягкая кукла, кусок ткани, одеяло, подушка и т. Д.). Как и взрослые, дети не приписывают объектам психические состояния на основании их перцептивного сходства с живыми существами.В одном исследовании дети 3-летнего возраста приписывали значительно больше психических состояний своей игрушке-привязанности, чем своей любимой игрушке (Gjersoe et al., 2015). Для детей старшего возраста и взрослых в целом это отношения, которые устанавливаются с домашним животным.

В других ситуациях связь устанавливается мгновенно в силу определенных обстоятельств. В этом случае диапазон возможностей широк. Дети, иногда вместе со взрослыми, играют в ролевые игры с реальными или воображаемыми объектами и животными.Дети и взрослые антропоморфизируют любой тип объекта, который, например, может быть приглашен к сотрудничеству или обвинен в проступке.

Модель одинакова как для постоянных отношений, так и для временных. Применение коммуникативного формата подразумевает, что в обоих случаях (1) актор воспринимает собеседника как намеренный и (2) действия собеседника воспринимаются как адресованные актору (Airenti et al., 1993).

Важно отметить, что эта модель отличает убеждения от антропоморфной атрибуции.Антропоморфная атрибуция не зависит от возможности того, что люди придерживаются антропоморфных представлений о животных. Этот коммуникативный формат всегда можно приостановить, и это показывает, что антропоморфная атрибуция не основана на убеждениях. Ребенок может без колебаний выбросить игрушку, к которой он ранее обращался как партнер в игре в жанре фэнтези. Взрослый будет водить ее или свою машину, не думая, что он / она ранее призывал его вести себя хорошо.

С этой точки зрения мы можем пересмотреть точку зрения Пиаже в отношении анимизма маленьких детей.По его словам, дети приписывают сознание и свободу воли всем сущностям мира, потому что они не могут отличить себя от внешнего мира. Таким образом, антропоморфизм является продуктом путаницы, неразрывности в терминах Пиаже, и ему суждено исчезнуть в зрелом возрасте.

Фактически, если мы примем модель взаимодействия, которую мы предложили здесь для объяснения антропоморфизма, очевидно, что маленькие дети и взрослые сосуществуют в континууме. Маленькие дети, как и взрослые, проявляют человеческую предрасположенность к вовлечению в коммуникативный формат нечеловеческих существ, и их отношение к антропоморфизму не зависит от их убеждений, истинны они или ложны.

Эта точка зрения лучше объясняет тот факт, что случаи антропоморфизма, которые рассматриваются как примеры замешательства детей, также очень распространены у взрослых, например, обвинение стены в причинении вреда или обвинение дождя в том, что он мешает запланированной деятельности. Важно отметить, что с этой точки зрения первая и вторая фазы детского анимизма по Пиаже также предстают в явной непрерывности. Вторая фаза характеризуется, согласно Пиаже, процессом интроекции, определяемым им как «тенденция помещать в других или в вещи те чувства, которые мы испытываем в результате их контакта» ( ibid., стр. 242). Иллюстрацией этого типа антропоморфизма является тот факт, что сознание боли предполагает приписывание злого умысла объекту, который является его источником. Это определение кажется несоответствующим и трудным для объяснения, если учесть, что приписывание является продуктом убеждения. Если мы рассмотрим это с точки зрения отношений, это станет очень легко понять. Фактически, взаимность — это основная черта взаимодействий (Airenti, 2010). Собеседники ожидают, что между их действиями существует взаимная связь.Таким образом, одно из возможных человеческих средств реагирования на факт, вызванный нечеловеческим существом, — это персонифицировать нечеловеческое и поставить его на место адресата во взаимодействии. Это не просто анимизм, а скорее антропоморфизм, потому что в этом случае приписывание роли собеседника нечеловеческой сущности подразумевает приписывание ментальных и аффективных состояний. Если кто-то поранил палец и винит в этом причину, то это то же самое, если это неожиданно закрылась дверь или укусил щенок. Убеждения о преднамеренности дверей и щенков не подлежат сомнению.Приписывание подразумевает позиция в отношениях. Таким образом, маленькие дети, дети старшего возраста и взрослые могут иметь разные представления о нечеловеческих существах, но в этих ситуациях они реагируют одинаково. В то же время при разных обстоятельствах маленькие дети, как и взрослые, могут вести себя по отношению к одним и тем же нечеловеческим существам неантропоморфным, реалистичным образом.

Заключение

В этой статье я обсудил когнитивные процессы, лежащие в основе антропоморфизма.

Некоторые авторы предположили, что приписывание человеческих психических состояний и эмоций нечеловеческим существам основано на тех же механизмах мозга, которые люди разработали для понимания других людей (обзор см. В Urquiza-Haas and Kotrschal, 2015). Все стимулы, указывающие на одушевленность, автоматически активируют социальную сеть в мозгу. Этот процесс, согласно Уркиза-Хаас и Котршал (2015), сочетается с общими механизмами предметной области, такими как индуктивное и причинное рассуждение, на которое больше влияют культурные различия и индивидуальная изменчивость.

Моя гипотеза состоит в том, что необходимо провести решающее различие между антропоморфными верованиями и антропоморфными взаимодействиями. Главный постулат моего аргумента состоит в том, что антропоморфизм основан не на конкретных системах убеждений, а, скорее, на определенной модальности взаимодействия. Во взаимодействии нечеловеческое существо занимает то место, которое обычно приписывается собеседнику-человеку. Этот процесс означает, что антропоморфизм не зависит от представлений людей о природе и характеристиках антропоморфизованных сущностей.Эта точка зрения позволяет нам объяснять проблемы, которые возникают, если мы рассматриваем антропоморфизм как веру: (i) взрослые при определенных обстоятельствах могут антропоморфизировать сущности, даже если они прекрасно знают, что у них нет ментальной жизни; (ii) в зависимости от ситуации одна и та же сущность может быть антропоморфизирована или рассматриваться как объект; (iii) между антропоморфизированными сущностями нет последовательности; и (iv) существует индивидуальная изменчивость в антропоморфизации, и эта изменчивость происходит от аффективных состояний, а не от разной степени знания о сущности, которая антропоморфизируется, или большей или меньшей наивности человека, который антропоморфизируется.

В процессе антропоморфизации устанавливается воображаемый диалог с сущностью. Этот формат подразумевает присвоение психических и аффективных состояний. Я утверждаю, что этот формат лежит в основе любой формы антропоморфизма. Этот формат активируется каждый раз, когда человек вступает в контакт с нечеловеческой сущностью. Что могут измениться, так это мотивации, побуждающие человека устанавливать отношения с объектом, событием или биологической сущностью; тип отношения; и приписываемая сложность менталитета.Именно на этом уровне важны культурные различия. Например, этот процесс может повлиять на отношения, которые обычно принимаются с животными. В Европе или США кошки — типичные домашние животные и считаются идеальными компаньонами, тогда как в Корее их не принимают в этой роли. Также есть место для индивидуальной вариативности. Даже в обществе, которое ценит ценность товарищества, предлагаемого домашними животными, сила связи, которую люди устанавливают с ними, различается, и вместе с этим меняется и сложность приписываемого менталитета, такого как приписывание вторичных эмоций.

С этой точки зрения также легче понять антропоморфизм у детей. Дети очень рано усваивают коммуникативный формат, допускающий антропоморфизацию. Таким образом, они могут применять его так же, как и взрослые. В этом смысле нет отличия от взрослых. Нет никаких оснований постулировать конкретную анимистическую форму мышления, которая была бы характерна только для детей и для которой нет доказательств.

Если мы отделим активацию антропоморфной атрибуции от убеждений о нечеловеческих существах, то очевидный факт, что знания детей об этих существах не так развиты, как знания взрослых, не имеет значения.На самом деле, когда мы спрашиваем детей об их убеждениях, это их ограниченные знания, а не недоразвитая форма мышления. Возможные различия касаются только тех аспектов, которые влияют на изменчивость среди взрослых, то есть мотивации, типов отношений и менталитета, приписываемых нечеловеческим существам. Эти аспекты связаны с возрастом. В частности, это верно для атрибуции психических и аффективных состояний. В антропоморфной атрибуции дети используют ту же теорию умственных способностей, которую они используют во взаимодействии с людьми и которая соответствует их стадиям развития.

В заключение, рано приобретенные коммуникативные и творческие способности позволят даже маленьким детям распространить на нечеловеков формат взаимодействия, который они используют в своих повседневных отношениях. Что касается атрибуции ментальности, ее сложность будет зависеть от текущего развития теории разума (Airenti, 2015a, 2016).

Этот подход также полезен для объяснения того, как взрослые и дети влияют друг на друга в антропоморфном процессе, который развивается в их взаимодействиях.Хотя человеческая предрасположенность к антропоморфизму уже проявляется у младенцев, его использование так часто встречается у детей, потому что оно активно поддерживается взрослыми. Взрослые, которые обычно почти не осознают собственного использования антропоморфизма, явно используют его в своих взаимодействиях с маленькими детьми. Оба они поощряют ролевые игры и рассказывание историй, в которых люди, не относящиеся к человеку, включая не только животных, но и другие биологические сущности, такие как растения или предметы, антропоморфизируются. Намерение часто носит чисто педагогический характер.Таким образом, дети должны усваивать знания, а также социальные и моральные правила. Основная идея заключается в том, что обучение, например, с помощью историй о животных, должно быть более естественным и простым для детей. На самом деле это мнение опровергается экспериментальными исследованиями. Ряд исследований показал, что детям нравится слушать рассказы, но что обучению не способствует присутствие антропоморфных персонажей. Фактически, дети с большей вероятностью перенесут в реальный мир знания, полученные из реалистичных историй, чем из антропоморфных историй (Ларсен и др., 2018). Таким образом, тот факт, что антропоморфизм является фундаментальным инструментом обучения детей, кажется предубеждением взрослых. Эта тема все еще недостаточно изучена: разъяснение того, как взрослые видят детский антропоморфизм, было бы очень полезно для лучшего понимания антропоморфизма в целом. Интуитивно можно сказать, что взрослые антропоморфизируют младенцев так же, как домашних животных. Когда взрослые взаимодействуют с младенцами, они приписывают им такую ​​же сложную теорию разума. В то же время взрослые постоянно приводят детей к антропоморфизму.Все эти вопросы требуют дальнейшего изучения. Несомненно то, что антропоморфизм взрослых и детей взаимосвязаны и что невозможно обсуждать антропоморфизм детей, не принимая во внимание фольклорную психологию взрослых в отношении детей.

В заключение в этой статье я утверждал, что антропоморфизм — это не форма веры, а, скорее, средство для установления отношений с нечеловеческими существами, как если бы они были людьми. Антропоморфизм — это базовая человеческая установка, которая начинается у младенцев и сохраняется на протяжении всей жизни.Разница между взрослыми и детьми заключается в усложнении одних и тех же психических процессов.

Авторские взносы

Автор подтверждает, что является единственным соавтором этой работы, и одобрил ее к публикации.

Заявление о конфликте интересов

Автор заявляет, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Сноски

1. Проблемы, создаваемые перцептивным сходством между роботами и людьми, были впервые обнаружены в работе Мори о сверхъестественной долине (Mori, 1970).Мори утверждал, что сходство с людьми не обязательно приводит к знакомству. На графике, рассматривающем знакомство как функцию внешнего вида робота, по мере того, как роботы кажутся более похожими на людей, чувство знакомства людей возрастает до точки, где оно погружается в зловещую долину. Мур (2012) предложил математическое объяснение этого эффекта. Грей и Вегнер (2012) предположили, что люди могут находить роботов «нервирующими», потому что их внешний вид подсказывает атрибуцию разума.
2. Один широко обсуждаемый вопрос касается когнитивных и аффективных способностей, которыми на самом деле обладают разные виды.Эта проблема связана с вопросами, касающимися прав животных и обязанностей человека по обеспечению их благополучия. Другой вопрос: полезно ли приписывание животных человеческих характеристик для понимания их природы и потребностей (Root-Bernstein et al., 2013).
3. В литературе было много споров относительно воспроизводимости и надежности результатов, полученных в рамках этой экспериментальной парадигмы (Hamlin et al., 2012a, b; Scarf et al., 2012a, b; Cowell and Decety, 2015; Hamlin, 2015; Сальвадори и др., 2015; Nighbor et al., 2017). Несомненно, потребуются дополнительные исследования, чтобы определить концепцию основной морали. Для моего аргумента достаточно того факта, что младенцы приписывают намерения геометрическим объектам (факт, который широко признается исследователями, применяющими различные подходы).
4. Simion et al. (2008) показали, что различие между биологическим и небиологическим движением и предпочтение биологического движения уже присутствует у двухдневных младенцев.
5. Я не рассматриваю здесь антропоморфизм, поскольку его можно найти в письменных или устных религиозных текстах.В этом случае у нас действительно есть четкая система убеждений, которую должны разделять люди, исповедующие одну религию. Однако эти системы построены на антропоморфных отношениях (Severi, 2018).
6. Связь между антропоморфизмом и коммуникацией была предложена Горовицем и Бекоффом (2007), которые предполагают, что антропоморфизация может происходить, когда поведение животных следует правилам человеческого общения.

Список литературы

Абелл, Ф., Ф. Хаппе и У. Фрит (2000). Разве треугольники обманывают? Приписывание психических состояний анимированным формам при нормальном и ненормальном развитии. J. Cognit. Dev. 15, 1–16. DOI: 10.1016 / S0885-2014 (00) 00014-9

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Айренти, Г. (2010). Возможна ли натуралистическая теория коммуникации? Cognit. Syst. Res. 11, 165–180. DOI: 10.1016 / j.cogsys.2009.03.002

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Аиренти, Г.(2015b). Когнитивные основы антропоморфизма: от родства к эмпатии. Внутр. J. Soc. Робот. 7, 117–127. DOI: 10.1007 / s12369-014-0263-x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Айренти, Г. (2017). «Прагматическое развитие» / Под ред. Исследования в области клинической прагматики , изд. Л. Каммингс (Cham: Springer-Verlag), 3–28. DOI: 10.1007 / 978-3-319-47489-2_1

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Айренти, Г., Бара, Б. Г., и Коломбетти, М.(1993). Беседа и поведенческие игры в прагматике диалога. Cognit. Sci. 17, 197–256. DOI: 10.1207 / s15516709cog1702_2

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Эндрюс, К. (2015). Животный разум: философия познания животных. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Рутледж.

Google Scholar

Берри, Д. С., Спрингер, К. (1993). Структура, движение и восприятие дошкольниками социальной причинности. Ecol. Psychol. 5, 273–283.DOI: 10.1207 / s15326969eco0504_1

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Капораэль, Л. Р., и Хейес, К. М. (1997). «Зачем антропоморфизируются? Народная психология и другие истории », в Anthropomorphism, Anecdotes, and Animals , ред. Р. У. Митчелл, Н. С. Томпсон и Х. Л. Майлз (Олбани, штат Нью-Йорк: SUNY Press), 59–73.

Google Scholar

Кэри, С. (1985). Концептуальные изменения в детстве. Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Google Scholar

Коуэлл, Дж.М., Десети Дж. (2015). Неврология имплицитной моральной оценки и ее связь с щедростью в раннем детстве. Curr. Биол. 25, 93–97. DOI: 10.1016 / j.cub.2014.11.002

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Дассер В., Ульбек И. и Премак Д. (1989). Восприятие намерения. Наука 243, 365–367. DOI: 10.1126 / science.26

CrossRef Полный текст | Google Scholar

ДеЛоаш, Дж. С., Пикард, М. Б., Лобуэ, В. (2011). «Как маленькие дети думают о животных», в книге «Как животные влияют на нас: изучение влияния взаимодействия человека и животного на развитие ребенка и здоровье человека», , ред. П. Маккардл, С. МакКьюн, Дж. А. Гриффин и В. Махолмс ( Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация), 85–99. DOI: 10.1037 / 12301-004

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Эдди, Т. Дж., Гэллап, Г. Г., и Повинелли, Д. Дж. (1993). Приписывание когнитивных состояний животным: антропоморфизм в сравнительной перспективе. J. Soc. Выпуски 49, 87–101. DOI: 10.1111 / j.1540-4560.1993.tb00910.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фидлер М., Лайт П. и Косталл А. (1996). Психологическое описание поведения собак: владельцы домашних животных и не владельцы. Anthrozoös 9, 196–200. DOI: 10.2752 / 089279396787001356

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ганеа П. А., Кэнфилд К. Ф., Гафари К. С. и Чжоу Т. (2014). Говорят ли кавалеры? Влияние антропоморфных книг на знания детей о животных. Фронт. Psychol. 5: 283. DOI: 10.3389 / fpsyg.2014.00283

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гердтс, М. С. (2016). (Не) настоящие животные: антропоморфизм и ранние знания о животных. Child Dev. Перспектива. 10, 10–14. DOI: 10.1111 / cdep.12153

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гергей Г., Надасди З., Чибра Г. и Биро С. (1995). Принятие намеренной позы в возрасте 12 месяцев. Познание 56, 165–193.DOI: 10.1016 / 0010-0277 (95) 00661-H

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джерсоу, Н. Л., Холл, Э. Л., и Худ, Б. (2015). Дети приписывают игрушкам умственную жизнь, когда они эмоционально привязаны к ним. Cognit. Dev. 34, 28–38. DOI: 10.1016 / j.cogdev.2014.12.002

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гатри, С. Э. (1993). Лица в облаках. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Гатри, С.Э. (2002). «Анимизм животных: эволюционные корни религиозного познания», в «Современные подходы в когнитивной науке о религии», , ред. И. Пюйсяйнен и В. Анттонен (Лондон: Continuum), 38–76.

Google Scholar

Хэмлин, Дж. К. (2015). Аргументы в пользу социальной оценки довербальных младенцев: пристальное внимание к своей цели приводит к тому, что младенцы предпочитают Помощников перед Хиндерерами в парадигме холма. Фронт. Psychol. 5: 1563. DOI: 10.3389 / fpsyg.2014.01563

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хэмлин, Дж.К., Винн К. и Блум П. (2012a). «Тонкая социальная оценка: ассоциации не учитываются. В ответ на статьи Шарфа Д., Имута К., Коломбо М. и Хейна Х. (2012). Золотое правило или соответствие валентности? Методологические проблемы. Proc. Natl. Акад. Sci USA 109: E1427. DOI: 10.1073 / pnas.1204712109

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хэмлин, Дж. К., Винн, К., Блум, П. (2012b). Случай для социальной оценки младенцев. Ответ на Шарф Д., Имута К., Коломбо, М., и Хейн, Х. (2012). Социальная оценка или простая ассоциация? Простые ассоциации могут объяснить нравственное мышление младенцев. PLoS One 7: e42698. DOI: 10.1371 / journal.pone.0042698

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Харрис, П. Л. (2000). Работа воображения. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Уайли-Блэквелл.

Google Scholar

Хайдер Ф. и Зиммель М. (1944). Экспериментальное исследование кажущегося поведения. г. J. Psychol. 57, 243–259. DOI: 10.2307 / 1416950

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Херрманн П., Ваксман С. Р. и Медин Д. Л. (2010). Антропоцентризм — не первый шаг в рассуждении детей о мире природы. Proc. Natl. Акад. Sci. США, 107, 9979–9984. DOI: 10.1073 / pnas.1004440107

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Горовиц, А. К., Бекофф, М. (2007). Натурализация антропоморфизма: поведенческие подсказки к гуманизации животных. Anthrozoös 20, 23–35. DOI: 10.2752 / 089279307780216650

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кислер С., Ли С. и Крамер А. (2007). Эффекты взаимоотношений в психологических объяснениях нечеловеческого поведения. Anthrozoös 19, 335–352. DOI: 10.2752 / 089279306785415448

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Клин, А. (2000). Приписывание социального значения неоднозначным визуальным стимулам при высокофункциональном аутизме и синдроме Аспергера: задача социальной атрибуции. J. Child Psychol. Психиатрия 41, 831–846. DOI: 10.1111 / 1469-7610.00671

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ларсен Н. Э., Ли К. и Ганея П. А. (2018). Способствуют ли сборники рассказов с антропоморфными персонажами животных просоциальному поведению маленьких детей? Dev. Sci. 21: e12590. DOI: 10.1111 / desc.12590

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лесли, А. (2002). «Пересмотр претензий и репрезентаций», в «Репрезентация, память и развитие», , ред.Л. Штейн, П. Дж. Бауэр и М. Рабиновиц (Махва, Нью-Джерси: Lawrence Erlbaum Associates), 103–114.

Google Scholar

Лишковски, У., Браун, П., Каллаган, Т., Такада, А., и Де Вос, К. (2012). Прелингвистический жестовой универсум человеческого общения. Cognit. Sci. 36, 698–713. DOI: 10.1111 / j.1551-6709.2011.01228.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

млн лет назад Л. и Лиллард А. С. (2006). Где настоящий сыр? Способность маленьких детей различать реальные и воображаемые действия. Child Dev. 77, 1762–1777. DOI: 10.1111 / j.1467-8624.2006.00972.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маркова, Г., Легерсти, М. (2015). Роль материнского поведения в притворстве детей второго года жизни. Cognit. Dev. 34, 3–15. DOI: 10.1016 / j.cogdev.2014.12.011

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мартенс П., Эндерс-Слегерс М.-Дж. и Уокер Дж. К. (2016). Эмоциональная жизнь домашних животных: привязанность и субъективные претензии владельцев кошек и собак. Anthrozoös 29, 73–88. DOI: 10.1080 / 08927936.2015.1075299

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Медин, Д., Ваксман, С., Вудринг, Дж., И Вашинаваток, К. (2010). Ориентация на человека не является универсальной чертой рассуждений маленьких детей: культура и опыт имеют значение при рассуждении о биологических объектах. Cognit. Dev. 25, 197–207. DOI: 10.1016 / j.cogdev.2010.02.001

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мишотт, А.(1946/1963). Восприятие причинности. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Основные книги.

Google Scholar

Молина, М., Ван де Валле, Г. А., Кондри, К., и Спелке, Э. С. (2004). Различие между живым и неодушевленным в младенчестве: развитие чувствительности к ограничениям человеческих действий. J. Cognit. Dev. 5, 399–426. DOI: 10.1207 / s15327647jcd0504_1

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Монтгомери Д. Э. и Монтгомери Д. А. (1999). Влияние движения и результата на атрибуцию намерений маленькими детьми. руб. J. Dev. Psychol. 17, 245–261. DOI: 10.1348 / 02615109