Автор принципа онтологического волюнтаризма: Онтология — Гуманитарный портал

Автор: | 09.07.2018
Нет комментариев

Содержание

Методологические особенности осмысления онтологических концепций



Статья посвящена онтологическим концепциям, которые показывают разное понимание бытия в то или иное время. Проведен сравнительно-исторический анализ онтологий, обнаруживающий их своеобразную «перекличку». Определены онтологические понятия «онтология», «метафизика», «бытие», «сущее», «сущность», «существование», «субстанция», «вещь» и другие. Выделены методологические особенности выстраивания онтологической мысли и выявлены ее закономерности, не зависящие от изменения внешних факторов. Обоснована методологическая организация конструирования объекта исследования.

Ключевые слова: метафизика,онтология, бытие, сущее, сущность, существование, субстанция, онтологический аргумент, онтономия, онтика, онтологизация, концепции пространства и времени, наррации, симулякр

Попытки установить какие-либо универсалии и закономерности в изучении бытия как такового приводят к определенного рода трудностям.

Что интересно, это происходит не из-за непознаваемости бытия, а из-за позиций авторов, мышление которых, как правило, протекает в рамках существующей парадигмы мышления своего времени.

Интересна мысль одного из выдающихся мыслителей современности А. Эйнштейна: «Во времена, когда философия переживала период своего детства, было распространено убеждение, что с помощью одного лишь чистого мышления можно познать все, что угодно… Аристократическая иллюзия о неограниченной проницательности чистого мышления имеет своего двойника — значительно более плебейскую иллюзию наивного реализма, согласно которому все вещи «существуют» в том виде, в каком их воспринимают наши чувства. В обыденной жизни человека и животных господствует именно эта иллюзия. Она же служит отправным пунктом всех наук, в особенности естественных» [1].

Термин «онтология» впервые использовал в 1613 году Р. Гоклениус. Спустя 43 года после него этот термин под названием «онтософия», как эквивалентный понятию «метафизика», применил И. Клауберг. «Онтология», «онтософия» и «метафизика» были применены как термины, обозначающие учение о бытии. Х. Вольф закрепил онтологию в качестве фундаментального раздела метафизики наряду с космологией, теологией и психологией. По Х. Вольфу, мир — это совокупность существующих объектов, к которым он применяет такой методологический принцип как принцип непротиворечивости, по которому «ничто не может одновременно быть и не быть» [2].

Слово «метафизика» с древнегреческого означает «то, что после физики». Дело в том, что в эллинистических философских школах было общепринято деление философии на логику, физику и этику. «Метафизику», как сборник из 14 книг из необработанных работ Аристотеля о первых родах сущего, первый издатель трудов Аристотеля перипатетик Андроник Родосский, живший в I в. до н. э., разместил после работ по физике. Необходимо отметить, что слово «метафизика» с самого начала было понято в переносном смысле как изучение того, что лежит за пределами физики. Неправильная интерпретация метафизики относительно трудов Аристотеля до сих пор, на наш взгляд, вносит смысловое несоответствие, из-за чего происходят иногда не совсем понятные «повороты» онтологии.

Известно, что само слово «метафизика» как метафизика в современном значении появилось лишь в V веке н. э. В Средние века она была синонимом философии — учении о неизменных, духовных началах всего сущего, недоступных чувственному опыту. Метафизика воспринимается как синоним наивного натурализма и некритического подхода (Щедровицкий П.Г.). Тем не менее метафизику делят на общую и специальную. К общей метафизике относят собственно онтологию и экзистенцию как учение о бытии, также модальность и тождество с их категориями. Специальную метафизику представляют естественная теология как учение о Боге и рациональная психология, изучающая природу, бессмертие души, свободу личности. К ней также относят трансцендентальную космологию, представляющую основы физики. Специальная метафизика аргументирует а priori [3]. Здесь предполагается

онтологический аргумент.

Целью статьи является выявление методологических особенностей осмысления онтологических концепций

. Основатель Московского методологического клубаЩедровицкий Г. П. подчеркивал, что для исследователя, в первую очередь, важна методологическаяорганизация собственного мышления и собственной деятельности [4]. Для организации собственного мышления, в данном случае, по поводу онтологий, мы воспользуемся сравнительно-историческим и диахронно-синхронным методами, что в конечном итоге составит системный подход к пониманию онтологии как науки.

В задачи входят:

1) дефиниция основных онтологических понятий;

2) выявление причин трансформации онтологических концепций;

3) выделение методологических критериев для онтологизации объекта диссертации.

Постановка проблемы заключается в отсутствии единой концепции изучения бытия как такового, из-за чего возникает необходимость в системном анализе онтологий крупных мыслителей.

Еще в античности онтология, не имея специального терминологического обозначения, выделилась как учение о самом бытии из разных натурфилософских представлений о мироздании и монотеистических религий.

Пространство и время становятся фундаментальным фоном, на котором разворачивается динамика природных объектов. Такие идеализированные пространство и время часто обожествлялись [5]. Пространство, как абсолютная пустота, существующая независимо и вне материи, рассматривалось не только во времена Демокрита, Эпикура и И. Ньютона. Оно в таком качестве рассматривалось в ряде случаев и до наших дней. Атомистическая доктрина Демокрита во многом предвосхитила фундаментальные научные открытия XX в. Отсутствие начала у времени стало основой понятия вечности, а понятие вечности стало сущностью субстанциональной концепции времени. Забегая вперед заметим, что понимание взаимосвязи пространства и времени через скорость света было разработано в специальной теории относительности А. Эйнштейна [6].

Древнегреческие натурфилософы пытались «онтологизировать» «первоэлементы» (архэ) материального мира. Учитывая общеизвестность понятий античной натурфилософии, нет необходимости останавливаться на их определении. Они будут упомянуты в «перекличке» онтологий. Мысль Фалеса о том, что первоосновой всего является вода, не является новой, поскольку еще в древнеиндийских Упанишадах упоминается происхождение Вселенной из скопления вод. В современных исследованиях вода является критерием поиска жизни в других планетах Солнечной системы, например, на Марсе.

Тезис Парменида о тождестве бытия и мышления послужил исходной основой западноевропейского методологического принципа, который известен как онтологический аргумент [2]. Концепция тождества бытия и мышления позднее была развита в онтологиях Платона, Р.Декарта и И. Канта.

Сократу приписывается первая постановка проблемы личностного бытия. Наиболее полной концепцией в античной онтологии считается эйдетическая онтология Платона. Двоякое понимание понятия эйдоса обнаруживается в том, что досократики эйдосом называли внешнюю форму вещи, а Платон — ее внутреннюю форму, то есть имманентный способ бытия вещи.

По Платону, эйдосы — это универсалии в виде чисел формирующие изменчивость тел и воспоминаниячеловеческого знания из запредельного разумного мира. Понятие эйдоса обретает онтологически самостоятельный статус, так как эйдос в отличие от идеи выделяет и отличает вещь от других вещей.Платон связывал онтологию с учением о познании как интеллектуальном восхождении к истинно сущим видам бытия. Познание для него означало восхождение к вечному и неизменному бытию — Единому, или Благу [2]. Здесь прослеживается связь с тезисом Парменида о тождестве бытия и мышления.

Неслучайно в Средние века христианская философия опиралась на эйдетическую онтологию Платона, так как в ней, на наш взгляд, обоснован в том числе и онтологический аргументдля доказательства существования Единого, или Блага, как вечного и неизменного бытия. Именно благодаря онтологическому аргументу, позволяющему выводить необходимость существования объекта из мысли об этом объектебыло «доказано» существование Бога.

У Аристотеля с Перводвигателем также ассоциируются весь космос с его формой и Ум в наивысшей и завершенной действительности. Аристотель ввел новые для своего времени темы: «бытие как действительность», «божественный ум», «бытие как единство противоположностей», которые совпали с теологией и послужили впоследствии обоснованием онтологического аргумента [2]. Действующим началом в

модальной онтологии Аристотеля выступает первичная и активная форма, а материя, как вечная субстанция становится возможностью для изменения формы, или модификаций форм материи. Если движущимся образом вечности Платон считал частное эмпирическое время, то в системе Аристотеля эмпирическое время получает числовую оформленность и метризуется с помощью вращения сфер неба. Космос Аристотеля чётко разделён на подлунный (земной) и надлунный (небесный) уровни. Материальные объекты подлунного мира движутся к своим естественным местам, например, тяжёлые тела устремляются к центру Земли, также существуют тела, находящиеся в вынужденных движениях в силу воздействия на них движущей силы. Аристотель первым обратил внимание на то, что конус тени во всякое затмение имеет круглое сечение, из чего он вывел, что Земля имеет форму шара. Научное доказательство о шарообразности Земли, несомненно, изменило сознание людей, так как до него форму Земли в разных культурах представляли как верхнюю часть цилиндра, диск, чашку, коврик и т.д.

В реляционной концепции времени Аристотеля время выступает не как фундаментальная субстанция, а как система отношений («раньше», «позже», «одновременно» и т. д.). Другими словами, реляционная концепция пространства и времени означает систему отношений между материальными объектами и их состояний, также систему отношений между прошлым, настоящим и будущим. Субстанциональная и реляционная концепции пространства и времени функционируют на теоретическом и эмпирическом уровнях натурфилософских и естественнонаучных систем. В ходе эволюции этих систем меняются представления о пространстве и времени. Пространственно-временные представления в античной философии завершаются Евклидовой геометрией, служившей научной парадигмой вплоть до сер. XIX в. н. э. От аристотелевской картины мира картина мира Евклида отличается представлением об однородном и бесконечном пространстве [5].

Эйдетическая онтология Платона и модальная онтология Аристотеля в ее более поздней переработке оказали определяющее влияние на всю европейскую онтологическую традицию [2]. Необходимо отметить, что геоцентрическая космологическая модель Птолемеяисредневековая философия были основаны на базе реляционной концепции пространства и времени Аристотеля [5]. Если в античной философии под космосом подразумевалась жизнь в гармонии с природой, то есть природосообразно (Пифагор), то в космологической модели Птолемея центром мироздания становится Земля [6, Рис.1, с. 5]. Геоцентрическая система мира Птолемея была господствующей с II в. н. э. до конца XVII в. н. э., то есть на протяжении полторы тысячи лет, несмотря на то, что гелиоцентрическая система мира Н. Коперника была опубликована еще в 1543 г. По Птолемею, Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн вращаются вокруг Земли. Восьмая сфера считалась сферой неподвижных звезд. Заметим, что в системе мира Аристотеля было десять сфер.

В средневековой онтологии применялся онтологический аргумент, посредством которого в XI веке н. э. Ансельм Кентерберийский «доказал» бытие Бога из самого понятия о Боге. Главный представитель аристотелизма Фома Аквинский вводит различение сущности и существования. Ему оппонировал младший современник, сторонник августинианской традиции Дунс Скот, который считал, что абсолютная полность сущности и есть существование (Доброхотов А. Л. и др.). При этом он считал, что над миром сущностей возвышается Бог как Бесконечность и Воля. Так Дунс Скот положил начало онтологическому волюнтаризму. В поздней схоластике из спора схоластов об универсалиях выделяется номинализм Уильяма Оккама, где признаются примат воли и невозможность реального существования универсалий. Оккам создал принцип «бритвы Оккама» в познании. Онтология Оккама с поворотом разума к эмпирическому сыграла большую роль в деструкции классической схоластики и формировании мировоззрения Нового времени [2]. Христианская философия критиковала объективацию и натурализацию Творца, прежде всего в томизме, считая, что Дух не может быть объективирован. Именно этот тезис послужил тому, что впоследствии появились философия жизни, экзистенциализм и феноменология [7].

В философии Эпохи Возрождения онтологическая проблематика, в основном, была чужда. Исключение составляет учение Николая Кузанского, которое является как суммирующим, так и новаторским для своего времени.

В Новое время онтологический аргумент сохраняет свое значение в другом качестве — он становится методом поиска достоверных основ научного познания. В онтологической схеме Нового времени природатрактуется как система тел и их элементов. Субстанция «вещь» с ее количественными параметрами становится фундаментальной категорией онтологии рационализма. Общество и человек с позиции классической механики рассматриваются в статике и динамике. Обоснованием рационалистических систем становится уже не онтология, а гносеология. Так обнаруживается логическая ненадежность онтологического аргумента как методологического принципа, так как бытие как таковое в своих онтических предпосылках, в данном случае, представало как нечто немыслимое. Под онтикой подразумевается умозрительное конструирование бытия как такового, существующего независимо от чего-либо. Онтике противопоставляется онтология как выявление и описание предметных областей, вовлеченных в орбиту человеческой жизнедеятельности [2].

Благодаря рационалистической трактовке понятия бытия Р. Декарта, мышление выступает не просто как процесс мышления о бытии, а как собственно бытийственный акт. Таким образом, мышление становится не только способом обнаружения бытия, но и удостоверением самого бытия. Так бытие превращается в содержание и цель мышления. В дальнейшем в рацио-налистической философии утвердилось фактическое тождество бытия и мышления, которые, будучи инобытием друг друга, переходили друг в друга. Здесь имеет место быть «перекличка» с онтологиями Парменида, Платона и Декарта о тождестве бытия и мышления. Механику, как приоритетную научную дисциплину Нового времени представляли: 1) онтология картезианской физики с ее мыслящей и протяженной субстанцией, движением как способом перемещения в пространстве, вихрями как движением частиц непрерывной материи; 2) онтология ньютонианской физики с признанием абсолютного пространства и абсолютного движения, наделенностью тел силами; 3) онтология лейбницианской физики, которая опровергала онтологию ньютонианской физики, но предполагала силу первичных элементов — монад[2].

Всем предшествующим онтологиям противостояла онтология критической философии И. Канта. Появляется новое понимание бытия как артикули-рованного в априорных познавательных формах, вне которых невозможна сама постановка онтологической проблемы. Бытие, по Канту, обнаруживает себя через материальные феномены и идеальные категории, синтезированные в «Я» познающего, активного субъекта. Речь идет о трансцендентальной субъективности. Отличие онтологии немецкогоклассического идеализмаот онтологии Нового времени заключается в том, что строение бытия постигается в историческом и логическом порождении, то есть онтологическая истина уже не является статичным созерцанием, а познается в процессе [2].

Послекантовская философия подвергла критике онтологию Канта, как спекулятивное и сверхчувственное знание о природе. Основой онтологической концепции Г.Гегеля становится принцип тождества бытия и мышления. Здесь «перекличка» с тождеством бытия и мышления Парменида, Платона и Декарта. Заслуга Гегеля, помимо открытия законов, принципов и парных категорий диалектики, заключается и в том, что он раскрыл сопряженность сознания человека с конкретными этапами исторической действительности, наполнив онтологию социально-историческим содержанием,например, господское и рабское самосознание, несчастное сознание, ужас перед террором в годы Французской революции и другие.

Намеченное в немецкой классической философии гносеологическое понимание онтологии, в основе чего лежал рационалистический метод, и успехи естествознания в XIX веке снизили интерес к онтологии, как к самостоятельному философскому направлению. Возникновение философии жизни (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше) отодвинуло онтологию как побочный продукт такого иррационального первоначала, как «воля». Онтология, которая была системой, превратилась в метод [2]. В неокантианстве (Г. Коген, П. Наторп, В. Виндельбанд, Г. Риккерт) началось отделениеот онтологии аксиологии — учения о ценностях.

Щедровицкий П. Г. обращает внимание на то, что европейский рационализм оставил целый ряд категориальных оппозиций и различений, представленных в разной трактовке в различных философских доктринах. Он отмечает: «В качестве ключевых следует назвать различения «знания» и «мнения», «явления» и «сущего», «сущности» и «кажимости», «метафизики» и «онтологии», «реальности» и «действительности», «сущего» и «должного», «бытия» и «существования», «знания» и «объекта», «онтики» и «онтологии» [7].

Несмотря на процесс отделения от метафизики и период своей реабилитации в конце XIX — начале XX века, онтология в своей методологической функции оказалась не столько картиной мира, сколькопринципом систематизации и организации объективного знания о мире. Происходит тенденция возврата онтологии на центральное место в философии в целях освобождения от диктата субъективности, которая легла в основу индустриально-технической цивилизации. Онтологизация противопоставляется объективации: всё объективируется за счет и благодаря онтологии [2]. В то же время, антиметафизические философские направления XX века начали терять установку на поиск сущности, вместо этого «попали» в плен идеологии. Однако, осознание такой ситуации приводит к реабилитации онтологического мышления и онтологии. «Сущность» и «существование» получают новую трактовку [7].

А.Эйнштейн в свое время подчеркивал, что современные ему физики вынуждены заниматься философскими проблемами больше, чем коллеги предыдущих поколений, что было обусловлено трудностями их собственной науки [1]. Первые концепции онтологии, роли и функции онтологических представлений в процессах познания вытекали из знаний, накопленных в различных предметных областях: физике, химии, математике, геологии, психологии и др. Многочисленные логические и исторические исследования показывали, что необходимы особое знание и особая структура, которые связали бы два или более наличных представлений в одно целое уже не в соответствии с эмпирическим материалом, а в соответствии со структурой вводимой модели объекта [7].

Методология строит ряд онтологических картин, придерживаясь онтологического плюрализма. В методологической онтологии ключевую функцию играет постановка проблемы. Конструированная схема объекта трактуется как логико-эпистемическая форма для организации мышления о мире и как принцип построения знаний. Категория «объект» принадлежит прежде всего к логической действительности и только потом опускается в эпистемические действительности. Характеристика объекта логического и эпистемического плана образует предметность во втором смысле, так как является предметом знания. Действительности принадлежит экзистенциальное суждение [7].

Благодаря Э. Гуссерлю возродилось позитивное отношение к онтологии как к эйдетической науке о предметах вообще. Так появилась идея «региональных онтологий» с концептом «жизненного мира». По Э. Гуссерлю, мышление становится одним из актов переживания. Он вводит понятие «окружающего мира» как феноменологического поля, где происходят различные переживания не только «Я», но и «Я-сообщества». В феноменологии разума Гуссерля проводится различие между бытием, как оно есть(онтическим), и бытием, данным в сознании человека (онтологическим). Онтическое есть формальная онтология, а онтологическое подразумевается как региональные, материальные онтологии. Систему региональных онтологий Э. Гуссерль рассматривает как универсальную онтологию[2]. В своей феноменологии Э. Гуссерль исследовал структуру бытия.

В отличие от региональных онтологий Э. Гуссерля, Н. Гартман объявил бытие центральным понятием философии, а онтологию — главной философской наукой. Предметом онтологии, по Н.Гартману, является бытие сущего. Гартман отрицает гносеологическое понимание бытия как «бытия-в-себе», противопоставляемого познающему субъекту. Сущее, по Н.Гартману, нейтрально по отношению к любым категориальным определениям, оно не противопоставляется чему бы то ни было. Бытийные моменты сущего лишь сущности существования(Dasein). К модусамбытия сущего Н. Гартман относит действительность и возможность, а к способамбытия — реальное и идеальное. Онтологическая структура реального мира, по Гартману, состоит из разных уровней и слоев (реальное и идеальное, реальность вещей, реальность человеческих отношений) и различных миров (вещественный, человеческий и духовный), выступающих как автономные слои реальности. Онтология Н.Гартмана исключает эволюционизм, так как слои бытия составляют инвариантную структуру сущего. Он строит модальную онтологию, основой которой является анализ модусов бытия (действительности, возможности, необходимости, случайности и т. д.) как реального, так и идеального [2]. Здесь также прослеживается «перекличка» с модальной онтологией Аристотеля. У Аристотеля в качестве модусов выступают формы материи.

Всей предществующей философии была противопоставлена фунда-ментальная онтология Хайдеггера. По мнению Хайдеггера, философия, начиная с Платона, из учения о бытии превратилась в метафизику сущего в противовес познающему субъекту. Он выдвинул бытие-здесь (Dasein) с подлинными и неподлинными экзистенциалами, которые обнаруживают себя перед смертью. К подлинным экзистенциалам он относил бытие-в-мире(бытие бытия), временность и другие, а к неподлинным экзистенциалам — слухи и т. п. Заслуга Хайдеггера заключается в повороте к экзистенциальной онтологии, то естьонтологии человеческого существования, протекающего во временных рамках. Вслед за М. Хайдеггером Ж.П. Сартр из понятия «бытие-с», например, «бытие с кем-то», приходит к понятию «мы» [2]. М. Хайдеггер признавал наличное бытие, бытие «здесь и сейчас» [8]. Как пишет Ж. -П. Сартр: «существуют две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христианские экзистенциалисты, к которым я отношу Ясперса и исповедующего католицизм Габриэля Марселя; и, во-вторых, экзистенциалисты-атеисты, к которым относятся Хайдеггер и французские экзистенциалисты, в том числе я сам. Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности» [9]. Экзистенциализм отходит от психологизма и представляет человеческие переживания как характеристику самого бытия. Здесь обнаруживается оппозиция средневековой онтологии, согласно которой сущность предшествует существованию.

В 50-60-е годы прошлого столетия Щедровицкий Г.П. вывел онтологическое представление, или модель «объект-как-он-есть-на-самом-деле», в дальнейшем ставшую онтологической картиной.Онтологический мир — это мир единиц[7].

Вфилософии постмодернизмався предшествующая философия интерпретируется как последовательная деонтологизация. Фундаментальными принципами постмодерна являются«эпистемологическое сомнение» в возможном конструировании какой бы то ни было «модели мира» и отказ от попыток создания онтологии как таковой. По концепции симуляции в постмодернизме место собственно реальности занимает гиперреальность, опирающаяся на знаковую систему,в силу чего она не может претендовать на статус онтологии (М. Фуко, Ж. Бодрийяр и др.). Способом фиксации принципиально нефиксируемых состояний становится симулякр, то есть «псевдовещь» [2].

Заслуга Ж. Бодрийяра в том, что понятие симулякра он применил к социальной реальности. То, что происходит в социальной реальности, зачастую не является самой реальностью, а результатом идеологических войн или рекламных трюков. Так можно создать виртуальную реальность, так как симулякр лишен предметного содержания. В эпоху глобального Интернет-пространства это не представляет никакой проблемы. Симулякры все больше становятся заменителями символических форм современной цивилизации. Единственной формой артикуляции бытия становится нарратив, то есть процесс рассказа как способ бытия текста, а текст является единственным способом бытия. Исходя из этого, все предшествующие онтологии выступали в роли «метанарраций», то есть «больших рассказов» [2].

В настоящее время появились дисциплинарные онтологии, обнаруживающие свои реальности при помощи математического модели-рования и конструктивного полагания абстрактных объектов, которые лишь в процессе использования научно-технических приборов обретают свое эмпирическое обоснование. Именно таким образом были обнаружены, например, многие космологические объекты.

История развития онтологических моделей и схем показывает, что бытие в разное время, в зависимости от основного объекта познания, воспринималось по-разному, что видно из онтических и онтологических описаний. Это можно проследить и по историческим типам философии, когда в центр мироздания ставилось то, что в конкретное время являлось господствующей парадигмой мышления. Например, в космоцентризме под космосом подразумевалась природная гармония (Пифагор), в теоцентризме Бог был объявлен абсолютной и бесконечной Личностью (Ф.Аквинский), в антропоцентризме Человек расматривался в единстве души и тела.

Понятие онтономии как нормативно-деятельностного пространства, или пространства онтологизации было введено Малиновским П. В. Под пространством онтономии он подразумевает процессы реализации, идеализации и материализации, которые призваны дать представление что есть онтология и онтологизация. Конечной единицей процессов материализации и реализации он называет материальным объектом. По мнению Малиновского П.В., схема мыследеятельности используется как инструмент именно онтической работы, но никак не онтологической и онтономической. Онтологизация есть ничто иное, как объективация. Речь идет о реальном объекте, его материальности или идеальности [10]. Антитезой онтологизации как объективации выступает вышеизложенное утверждение Щедровицкого П. Г. о том, что онтологизация противопоставляется объективации: всё объективируется за счет и благодаря онтологии [7]. Универсальный подход к пониманию поиска версий метацивилизации Малиновский П.В. называет следующим шагом осмысления процесса глобализации. Для него универсальный подход есть универсальная онтология, которая поможет онтологизировать грядущую трансцивилизацию[10]. Под универсальной онтологией, как видно из вышеизложенного, Э. Гуссерль подразумевал систему региональных онтологий.

В эпоху информационных технологий неудивительно, что создается впечатление «утери» реальности как таковой, что лишь симулякры как быкажутся реальностью. Только поворот к социальному может привести к реальности, так как в социальнойреальности живут реальные люди и их реальная жизнь протекает в конкретное время, называемом социальным временем. Никакой симулякр не заменит реальных людей и их реальную жизнь, полную забот, тревог, страхов на фоне реальной угрозы безопасности их жизни.

Онтологическое представление о каком-то объекте представляет собой в конечном итоге знание об этом объекте, что становится не только знанием о нем, а превращается в сам объект как таковой вне и независимо от какой-либо мыследеятельности. Так онтология «превращается» в «логическую плоскость» реальности, на которой «все другие составляющие мыследеятельности объективируются и интерпретируются на онтологической картине, через неё выявляя и обретая свою сущность. Методологическое конструирование онтологической картины называется онтологизацией»[2].

Как известно, классическое понимание онтологизации подразумевает согласованность познания и социального конструирования с сущностью вещей. Как пишет Карпов А.О.: «Сущее в существовании проявляется через феномен, т. е. в явлении; следовательно, можно говорить о локальной онтологии феномена. Реальность «растягивает» бытие феномена во времени… это позволяет… конструировать онтологически допустимые трансформации феномена» [11].

Современная онтология признает мир как многослойный, многоликий и разнонаправленный и делит его на четыре главных слоя: физически-материальный; органически живой; душевный; исторически-духовный. Каждый слой имеет собственные законы и принципы. Более высокий слой бытия строится на более низком слое, но определяется им только частично. Отсюда вытекает, что всё в мире нельзя сводить к одному знаменателю. В этом и кроется крах монистической метафизики. Мыслители прошлого и настоящего строили и строят локальные модели мира, то есть картины мира. В основании каждой картины мира лежат самые разные принципы.

Современная физика, оснащенная самым сверхтехнологичным инструментарием, внесла в онтологию ряд новых идей о том, что существуют другие слои реальности(адроны, кварки, глюоны, суперструны и другие). Помимо слоев «объективной реальности» существуют также слои «субъективной реальности», но критерии их выявления будут существенно иными. Человек сочетает в себе оба вида реальности, что в конечном итоге дает синергетический эффект, качественно отличный от первых двух реальностей. В современной онтологии достоверно утверждается, что процессы взаимодействий, взаимовлияний, взаимозависимостей и изменения в бытии доминируют над покоем и статикой [12].

Как известно,онтология является фундаментом любой развитой социально-философской системы. При построении какой-либо философской системы онтология подчеркивает значимость социального бытия и его соотношения между бытием вообще. Исходя из этого, основным методологическим принципом построения философской системы Васильева Л.Н. считает учение о системности бытия, которое обосновывается таким междисциплинарным направлением, как синергетика идополняется основными положениями теории элит. Она справедливо отмечает, что современная наука не очень продвинулась в понимании природы сознания и не противопоставляет ему материю как прежде [13].

Согласно Васильевой Л. Н., функционирование и трансформация социального пространства зависит от активно включенных в процесс познания субъектов, которые влияют на социализацию других субъектов к меняющейся среде. Под активными социальными субъектами она подразумевает представителей элиты. Конец XX века примечателен тем, что появилось новое понимание социальной реальности, бытие которой имеет элементы случайности и необратимости. Здесь материя уже не воспринимается как пассивная субстанция, она признается как имеющая спонтанную активность. Онтология призвана выявлять внутренние противоречия в качестве источника развития. Самоорганизация в социальном пространстве проявляется в способности упорядочивать внутреннюю структуру из сложных нелинейных систем [13].

Интересным является сравнение современной картины мира, основанной на достижениях в наиболее доказательных сферах знания с картиной мира, созданной конфуцианством и даосизмом. «В даосской философии по сравнению с конфуцианством более развита онтология, учение о Мире в целом. Здесь проблема сущности и назначения человека решается в смысловом контексте бытия человека в мире, т. е. вонтологическом аспекте»[14].

Вышеизложенное показывает, что бытие характеризируется такими оппозициями, как материальное или идеальное, живое или мертвое, движущееся или неподвижное, изменяющееся или неизменное, простое или сложное и другими. Существуют универсальные свойства и закономерности, или атрибуты, которые проявляются на всех структурных уровнях и формах бытия — это связь, движение, пространство и время, структурная организация, системность и др. [12].

Обзор онтологий, начиная с античности и до настоящего времени, показывает, что мир, в котором живет человек, всегда был и остается объектом познания. Усовершенствование инструментария научных исследований и научные открытия современной науки, на первый взгляд, могут создать более полный образ мироздания, но вместо этого иногда обнаруживается обратное — под сомнение ставятся общепринятые теории, что влечет за собой кардинальный пересмотр предыдущих знаний о мироздании.

Методологическая онтология дает ориентиры для конструирования бытия объекта исследования. Анализ онтологических концепций выявил, что для «онтологизации» (теоретическоеконструирование) бытия объекта исследования необходимо обосновать онтологизацию (методологическое конструирование), или онтологическую картину объекта путем смыслового конструирования, основанного на онтике, то есть умозрительном конструировании собственно бытия.

Вышеизложенное дает основание полагать, что методологические особенности онтологических концепций заключаются в изменении методов познания бытия в зависимости от научных представлений о бытии того или иного времени. Здесь мы придерживаемся модальной онтологии Аристотеля и Н. Гартмана в их признании материи инвариантной основой бытия сущего. Для онтологизации бытия людей, на наш взгляд, наиболее оптимальной кажется методология экзистенциальной онтологии М. Хайдеггера, считающая человеческие переживания как характеристику самого бытия. Только системный подход к конструированию модели может дать общее представление об «объекте-как-он-есть-на-самом-деле» (Щедровицкий Г.П.) в «бытии-здесь» (Dasein)(Н. Гартман, М. Хайдеггер).

Литература:

  1. Эйнштейн А. Замечания о теории познания Бертрана Рассела [Электронный ресурс]. URL. http://scepsis.net/library/id_49.html (дата обращения: 13.02.2016).
  2. Доброхотов А. Л., Огурцов, А. П., Можейко, М. А. Онтология. [Электронный ресурс] //Центр гуманитарных технологий. 16.08.2014 (последняя редакция: 05.05.2015). URL: http://gtmarket.ru/concepts/6847 (дата обращения: 27.12.2015).
  3. Метафизика [Электронный ресурс]. URL: http://ponjatija.ru/taxonom (дата обраще-ния : 27.01.2016).
  4. Щедровицкий Г. П. Онтология и онтологическая работа [Электронный ресурс]. URL: http://www.fondgp.ru/lib/journals/vm/1996/3-4/v963sh40 (дата обращения: 23.01.2016).
  5. Ахундов М. Д. Пространство и время [Электронный ресурс]. — URL: http://www.femto. com.ua /articles/part2/3150.html (дата обращения: 29.02.12).
  6. Хокинг С. Краткая история времени. От Большого взрыва до черных дыр [Электронный ресурс]. — Режим доступа. — http://lib.aldebaran.ru (дата обращения: 04.04.2013).
  7. Щедровицкий П.Г. Онтология и онтологическая работа [Электронный ресурс]. URL: http://www.fondgp.ru/lib/journals/vm/1996/3-4/v963sh40 (дата обращения: 23.01.2016).
  8. Хайдеггер М. Бытие и время [Электронный ресурс]. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Haid_BtVr/index.php (дата обращения: 07.12.13).
  9. Сартр, Ж.-П. Экзистенциализм — это гуманизм [Электронный ресурс]. URL: http://scepsis.net/library/id_545.html (дата обращения: 25.03.2016).
  10. Малиновский П.В. Онтологизация в многомерном эпистемическом пространстве онтономии: опыт ММК [Электронный ресурс]. URL: http://www.fondgp.ru/lib/chteniya/XIII/materials/colloquium_2/0 (дата обращения: 01.11.2013).
  11. Карпов А.О. Онтологизация, «онтологизация» и образование [Электронный ресурс] // Вопросы философии. 2013. № 9. С.31-42.– URL: http://www.vphil.ru/index.php (дата обращения : 01.11.13).
  12. Современная онтология [Электронный ресурс]. URL: http://ayp.ru/library/filosofiya-dlya-spetsialistov/5625 (дата обращения: 23.01.2016).
  13. Васильева Л. Н.. Элитологическая онтология [Электронный ресурс]. –URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/ontologia/index. php (дата обращения: 07.01.2016).
  14. Онтологический аспект [Электронный ресурс]. URL: http://www.ngpedia.ru/id107794p1.html (дата обращения: 19.11.2014).

Основные термины (генерируются автоматически): онтология, бытие, время, онтологический аргумент, модальная онтология, мир, мышление, онтологическая картина, самое бытие, тождество бытия.

Генезис понятия свободной воли как правового принципа в эпоху средних веков Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

3. Rayanov F.M. Razvitiye sovremennykh predstavleniy o sushchnosti federativnogo gosudarstva (The development of modern ideas on the essence of the federative state). Rossiyskiy yuridicheskiy zhurnal, 1999, No. 1 (21), pp. 110-118.

4. Rayanov F.M. Sushchnost’ pravovogo gosudarstva: istoriko-tsivilizatsionnyy podkhod (The essence of the rule-of-law state: a historical-civilizational approach). Pravovoye gosudarstvo: teoriya i praktika, 2012, No. 4 (30), pp. 8-16.

Дата поступления: 19.07.2019 Received: 19.07.2019

УДК 340.1+34(091)

ГЕНЕЗИС ПОНЯТИЯ СВОБОДНОЙ ВОЛИ КАК ПРАВОВОГО ПРИНЦИПА В ЭПОХУ СРЕДНИХ ВЕКОВ

ЗОРИНА Наталья Владимировна

адвокат Коллегии адвокатов «Санкт-Петербургская Адвокатская Коллегия Нарышкиных», г. Санкт-Петербург, Россия. E-mail: [email protected]

Теоретические предпосылки и содержательные элементы понятия свободной воли, выступившего в эпоху Нового времени в качестве основного правового принципа, начали формироваться в богословских и философ-ско-правовых дискуссиях Средних веков, прежде всего, связанных с оппозицией интеллектуализма и волюнтаризма в праве. Если в Средние века доминирующей была позиция интеллектуализма, развивавшаяся под прикрытием безусловного авторитета Фомы Аквинского, то в эпоху Нового времени, в условиях нарастающей секуляризации общественного сознания и секуляризации политической жизни, на первый план вышла волюнтаристская парадигма, разработанная Иоанном Дунсом Скоттом.

Ключевые слова: свобода воли, право, личность, интеллектуализм, волюнтаризм.

THE GENESIS OF THE CONCEPT OF FREE WILL AS A LEGAL PRINCIPLE IN THE MIDDLE AGES

ZORINA Natalya Vladimirovna

Attorney at the Bar Association «St. Petersburg Bar Association of the Naryshkins», St. Petersburg, Russia. E-mail: [email protected]

Theoretical premises and substantive elements of the concept of free will, which appeared in the era of the New Age as the main legal principle, began to take shape in theological and philosophical and legal discussions of the Middle Ages, primarily related to the opposition of intellectualism and voluntarism in law. If in the Middle Ages the dominant position was intel-lectualism, developed under the cover of the unconditional authority of Thomas Aquinas, then in the New Age, in the context of increasing secularization of public consciousness and secularization of political life, the voluntarism paradigm developed by John Duns Scott came to the fore.

Key words: freedom of will, law, personality, intellectualism, voluntarism.

Политико-правовые идеи, сформировавшиеся в ХУ1-ХУП вв., отражают не только содержание своей исторической эпохи, но и всеобщее универсальное содержание понятий личности, общества, права, поскольку сама эпоха первой волны глобализации и формирования ранних капиталистических отношений силой логики своего исторического развития делала эти понятия актуальными. Идея свободной воли личности в условиях кризиса феодальной си-

стемы общественных отношений становится доминантой общественного сознания и она же в трудах классиков Нового времени, прежде всего, у Т. Гоббса и Дж. Локка, выступает как основной правовой принцип. Но, несмотря на всю очевидную революционность правового мышления Нового времени, его создатели, прежде всего, отталкивались от классических учений Античности и позднего Средневековья, что определило глубину их идей.

Космоцентрическая модель права, основы которой заложили Пифагор и Гераклит, а Платон и Аристотель довели до совершенства, идеально соответствовала полисной модели государства и общества [2, с. 165-174]. Она раскрывала всю полноту возможностей (включая и методологические возможности) для теоретического описания органичного единства человека, общества и государства, при том, что общество и государство были слиты в полисе до неразличимости [6, с. 33-37]. На этот момент обращает внимание и проф. Ф.М. Раянов. В частности, он пишет: «По Дж. Локку государство формируется свободными гражданами на основании общественного договора. Такое государство, по Дж. Локку и есть, по существу, правовое общество, в отличие от естественного состояния людей» [5, с. 11]. Такая модель обосновывала и высшие этико-правовые ценности, сконцентрированные вокруг идеалов справедливости, которые трактовались как проявление высших начал бытия космоса. Однако космоцентрические теории права теряют свою былую актуальность вместе с крахом социальной модели самодостаточного города-государства и с утратой этими теориями своей аксиологической функции.

Формирование новой парадигмы политико-правовой мысли, основанной на идее всеобщей свободы, становится возможным лишь тогда, когда ценности и идеалы христианства глубоко укореняются в мышлении ученых и в общественном сознании средневекового общества [9, с. 20-23]. Именно благодаря этим ценностям и идеалам, идея свободы личности и идея ее свободной воли достигнут той степени конкретности, которая необходима для их определения в качестве категорий науки о праве. Однако платой за усвоение новых социальных идей, выражавших дух общественных изменений на исходе античности, станет необходимость расстаться с целым рядом представлений, бывших глубоко органичными античному сознанию. И прежде всего философская и философско-правовая мысль средневековья, приняв христианскую идею Бога как идею личности, должна была отказать от античного космоса, глубоко спаянного с пантеистической религиозностью древних.

Для античного мышления было свойственно отождествление с реальным космосом божественного разума, являющегося, по Аристотелю, возможностью, формой, источником возникновения и целью космоса. Но для христианского мышления, понимающего Творца мира как личность, было невозможно отождествить его с творимым миром. Средневековые европейски схоласты должны были, поэтому, различать Бога как «Natura naturans» (творящую природу) от всего того, что наполняет созданный Богом из небытия мир в качестве «Natura naturata», т.е. сотворенной природы. Основанием мира, источником бытия всех сотворенных сущностей является единая Творящая природа — сам личностный Бог. Поэтому главным вопросом средневековой схоластики был вопрос о характере, о внутренней сущности и о смысле отношения к миру принципиально трансцендентного ему личностного Бога христианской веры. Соответственно тому, как будет трактоваться это отношение, станет выстраиваться и весь комплекс принципов морального и правового мышления.

В этом вопросе об отношении Личности «Natura naturans» к совокупности всего, что составляет «Natura naturata», средневековые ученые разделились на два лагеря, которые в отечественной историографии принято было обозначать как лагерь реалистов и лагерь номиналистов. Реалисты полагали, что Бог первоначально творит комплекс идей (в общем и целом соответствующий миру идей в платоновской теория бытия). И уже потом, посредством эти идей, Богом творится мир. При этом творческий акт Бога и, соответственно, божественное знание простирается до каждой отдельной вещи и процесса. Но собственная природа каждой

вещи — это индивидуальный способ причастия совершенству божественной Личности и определенность творческой энергии самого Бога [1, с. 26]. Такой подход принято обозначать как креационистский интеллектуализм. Номиналисты же исходили из того, что всемогущему Богу не обязательно промежуточно творить мир идей, когда он может сотворить мир чистым актом своей воли. Здесь мы уже имеем дело с креационистским волюнтаризмом.

Интеллектуализм и волюнтаризм в онтологии сформировали соответствующие альтернативные модели в политико-правовом мышлении. Различие в признании приоритета разума или воли в изначальном моменте существования мира, т.е. в моменте его сотворения, в сфере правовых понятий проявлялось в том, что право могло рассматриваться либо как один из вариантов проявления всеобщей истины, существующей по форме разума, либо как нечто производное от изначального импульса к реализации этой истины в практической форме в Божественной воле. Эти два очень разных представления нашли свое наиболее полное отражение, соответственно: интеллектуализм — в учениях Альберта Великого и Фомы Аквинского, представлявших орден доминиканцев и тяготевших, прежде всего, к классической античности Платона и особенно Аристотеля; волюнтаризм — в трудах францисканцев — Иоанна Дунса Скотта и Уильяма Оккама, апеллировавших к авторитету Августина Блаженного [10, с. 43-44].

В случае интеллектуализма право трактовали, прежде всего, в духе рациональности и целостности, так что признавалось, что интеллект человека (как часть порядка творения, по крайней мере, до тех пока он не был искажен грехопадением) сам в состоянии познать право как одну из форм божественной истины и справедливости. В случае волюнтаризма право понималось, прежде всего, как некий инструмент, посредством которого мы можем составить себе представление о путях следования божественной воли. В первом случае теория права тяготела к конструированию определенных абстрактных мыслительных конструкций, во втором, напротив, к более динамичному и практикоориентированному мышлению в смысле принятия правильных решений в практике правоотношений. Таким образом, индивидуальное и самоопределяющееся волевое начало человека выступало у францисканских теоретиков на первый план, в то время как у доминиканцев всегда подчеркивалось законосообразное разумное начало права, берущее свой исток от всеобщего закономерного порядка творения.

Теоретические основы интеллектуализма в праве были заложены Фомой Аквинском в его основном труде «Сумма богословия». Согласно его основному положению, цель человека состоит в том, чтобы жить по Божественному плану творения, поскольку человек движется по жизни естественным порядком, как бы несущим в себе этот предвечный план. Эта естественная основа («естественная», конечно с богословской точки зрения Фомы и в его особом понимании) поведения человека является также основой права. Право, по мнению Фомы, можно разделить на божественное, естественное и человеческое право [4, с. 73]. Божественное право совпадает с самой Божественной милостью и любовью, поэтому оно непознаваемо, как ядро самой природы Бога, превосходящей человеческий разум. Но Богу угодно в силу своего милосердия открыть часть божественного права человеческому разуму, который и понимает его как естественное право — предвечный образец для позитивного, человеческого, права.

Развитие идей христианского волюнтаризма началось с трудов одного из крупнейших вероучителей Церкви Августина Блаженного. В отличие от естественного образа человека в перипатетической традиции Августин исходил из принципиально негативного образа человека, искаженного по причине грехопадения. В волюнтаристских учениях мир вовсе не предстает чем-то исключительно разумным и до конца рационально постижимым. Однако воля человека должна быть направлена на то, чтобы он смог стать более совершенным, а значит и более справедливым, даже если сам человек не в состоянии определить пути к такому совершенству и не в состоянии определить смысла справедливости.

Волюнтаристские идеи Августина были взяты на вооружение в XIII в. францисканским монахом Иоанном Дунсом Скоттом, адаптировавшего их к на новой концептуальной основе, которая была сформирована предшествующими схоластическими дискуссиями [10, с. 49-52]. Если для Фомы познание Бога было первичным актом деятельности человека, направленной на достижение справедливости в нормах права и в государственном устройстве, то Иоанн Дунс Скотт исходил из представления об изначальности чистой, т.е. не связанной никакими прагматическими целями, любви к Богу, которая лишь в конечном итоге ведет к богопознанию. Фома понимал божественную любовь как результат своего рода коммуникативного акта между человеком и Богом. Иоанн Дунс Скотт, напротив, как изначальную, ничем не обусловленную задачу человеческой личности. Эта любовь как раз и содержит в себе, по учению Иоанна Дунса Скотта, изначальный импульс, пробуждающий волю к установлению правопорядка. Соответствующим образом Иоанн Дунс Скотт предлагает понимать также и естественное право, трактуя его познание как прямое следствие акта Божественной воли.

В противоположность Фоме, выводившем право как особенный вид бытия из всеобщего основания, заключенного в естественном права и в конечном итоге — в Боге, Иоанн Дунс Скотт связывал право с принципом индивидуальности. Согласно его номиналистической установке, истинным бытием обладают только единичные вещи и процессы. Общие имена и принципы — это только знаки, накладываемые нашим разумом на общие классы вещей, но онтологически им ничего не соответствует. Поэтому мы можем обосновать право не ссылкой на общие рациональные принципы, которые находим в естественном праве, а исключительно, апеллируя к Божественной воле, имеющей источник в себе самой. В этой парадигме, скорее, воля, имеющая свои корни во всеобщей воле Бога, призвана повелевать разумом. Из этого следовало, что истинно свободная воля стремится к справедливости и правопорядку не в силу предписаний разума, а ради них самих, следя импульсу любови к истине, заданному в Божественной воле. Эта воля противостоит земному миру, который Иоанн Дунс Скотт также противопоставляет божественной любви совершенно в духе гностического дуализма [3, с. 67-68]. Поэтому, с его точки зрения, основной закон естественного права состоит только и исключительно в том, чтобы любить Бога.

Поскольку содержание естественного права теперь сводится исключительно к требованию любви к Богу, то обоснование позитивного права посредством установления ряда интеллектуальных промежуточных ступеней, связывающих его с «вечным правом» Бога (как у Фомы) или обоснование через указание на природу человека (как у Аристотеля) не признается более возможным. Правоустанавливающая воля и закон справедливости, в конечном счете, совпадают в Боге, в воле которого они получают свой исходный импульс.

В эпоху Нового времени, когда в науке утверждается деизм, признающий две истины -научную и богословскую, прямая апелляция к Божественной воле и любви в теоретико-правовых текстах оказывается под запретом. Тогда воля индивида в некотором роде предоставляется самой себе, определяется, поэтому, как «свободная» воля и в таком качестве оказывается в состоянии выполнять в теории функции «начала» обоснования права. Свободная воля человека стала определяющей категорией для различия добра и зла, справедливости или несправедливости закона. Разрыв с Богом в теологической форме или с Абсолютом в философской форме, который осуществил материализм Т. Гоббса и Дж. Локка, разрушил все преграды для того, чтобы объявить свободную волю человека единственным источником права и этики, а коллективную волю народа — единственным источником суверенитета и конституции государства.

Но здесь, в свою очередь, открывалась прямая дорога для оправдания любого произвола как в правоотношениях, так и в политике. Сами Гоббс и Локк не делали столь релятивистских выводов из своих теорий, подобно тому как и Иоанн Дунс Скотт в своем этико -правовом учении не предлагал отказываться от идеи воли Бога и заменить ее «свободной во-

лей» человека. Тем не менее, именно здесь были заложены основы проблемы абсолютных ценностей в праве, которая в XXI веке стала настоящим камнем преткновения для юридического позитивизма и аналитической юриспруденции [7, с. 70-72; 8, с. 22-26].

Библиографические ссылки

1. Ахутин А.В. Понятие «природа» в античности и в Новое время («фюсис» и «натура»). М. : Наука, 1988.

2. Захарцев С.И., Масленников Д.В., Сальников В.П. Становление логоса права в античной философии // Мир политики и социологии. 2018. № 3-4. С. 164-176.

3. Захарцев С.И., Масленников Д.В., Сальников В.П. Логос права: Парменид — Гегель — Достоевский. К вопросу о спекулятивно-логических основаниях метафизики права. М. : Юрли-тинформ, 2019.

4. История философии права : монография / Альбов А.П. и др.; отв. ред.: А.П. Альбов, Д.В. Масленников, В.П. Сальников. СПб. : Юридический институт (Санкт-Петербург), Санкт-Петербургский ун-т МВД России, 1998.

5. Раянов Ф.М. Сущность правового государства: историко-цивилизованный подход // Правовое государство: теория и практика. 2012, № 4 (30). С. 8-16.

6. Ромашов Р.А. Античный полис как форма социального устройства и государственного правления // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 1999. № 2. С. 32-38.

7. Сальников В.П., Сальников М.В. Правовая культура и политико-правовые традиции в контексте абсолютных ценностей // Юридическая мысль. 2014. № 4 (84). С. 70-86.

8. Сальников В.П., Романовская В.Б., Сальников М.В., Горбунов М.Д. Абсолютное и относительное в естественном праве // Мир политики и социологии. 2015. № 11. С. 22-29.

9. Сальников В.П., Исмагилов Р.Ф., Сальников М.В. Платон, Аристотель, Фома Аквинский и идея справедливости в естественно-правовой традиции // Мир политики и социологии. 2016. № 9. С. 19-26.

10. Senn M. Historische Fundamente der europäischen, nordamerikanischen, indischen sowie chinesischen Rechts- und Gesellschaftsphilosophie. Eine Einführung mit Quellenmaterial. Zürich : Dike Verlag, 2012.

References

1. Akhutin A.V. Ponyatiye «priroda» v antichnosti i v Novoye vremya («fyusis» i «natura») (The concept «nature» in antiquity and in modern times («fusis» and «nature»). Moscow, Nauka, 1988.

2. Zakhartsev S.I., Maslennikov D.V., Sal’nikov V.P. Stanovleniye logosa prava v antichnoy filoso-fii (The formation of the logo of law in ancient philosophy). Mir politiki i sotsiologii, 2018, No. 3-4, pp. 164-176.

3. Zakhartsev S.I., Maslennikov D.V., Sal’nikov V.P. Logos prava: Parmenid — Gegel’ — Dostoyev-skiy. K voprosu o spekulyativno-logicheskikh osnovaniyakh metafiziki prava (Logos of law: Par-menides — Hegel — Dostoevsky. To the question of speculative-logical foundations of the metaphysics of law). Moscow, Yurlitinform, 2019.

4. Istoriya filosofii prava (History of philosophy of law), monografiya, Al’bov A.P. i dr., otv. red.: A.P. Al’bov, D.V. Maslennikov, V.P. Sal’nikov. St. Petersburg, Yuridicheskiy institut (Sankt-Peterburg), Sankt-Peterburgskiy un-t MVD Rossii, 1998.

5. Rayanov F.M. Sushchnost’ pravovogo gosudarstva: istoriko-tsivilizovannyy podkhod (The essence of the rule-of-law state: a historical-civilized approach). Pravovoye gosudarstvo: teoriya i praktika, 2012, No.4 (30), pp. 8-16.

6. Romashov R.A. Antichnyy polis kak forma sotsial’nogo ustroystva i gosudarstvennogo pravleniya (Antique policy as a form of social structure and government). Izvestiya vysshikh uchebnykh zavedeniy. Pravovedeniye, 1999, No. 2, pp. 32-38.

7. Sal’nikov V.P., Sal’nikov M.V. Pravovaya kul’tura i politiko-pravovyye traditsii v kontekste ab-solyutnykh tsennostey (Legal culture and political and legal traditions in the context of absolute values). Yuridicheskaya mysl’, 2014, No. 4 (84), pp. 70-86.

8. Sal’nikov V.P., Romanovskaya V.B., Sal’nikov M.V., Gorbunov M.D. Absolyutnoye i ot-nositel’noye v yestestvennom prave (Absolute and relative in natural law). Mir politiki i sotsiologii, 2015, No. 11, pp. 22-29.

9. Sal’nikov V.P., Ismagilov R.F., Sal’nikov M.V. Platon, Aristotel’, Foma Akvinskiy i ideya spravedlivosti v yestestvenno-pravovoy traditsii (Plato, Aristotle, Thomas Aquinas and the idea of justice in the natural legal tradition). Mir politiki i sotsiologii, 2016, No. 9, pp. 19-26.

10. Senn M. Historische Fundamente der europäischen, nordamerikanischen, indischen sowie chinesischen Rechts- und Gesellschaftsphilosophie. Eine Einführung mit Quellenmaterial. Zürich, Dike Verlag, 2012.

Дата поступления: 28.08.2019 Received: 28.08.02.2019

УДК 342.3

ФОРМА ПРАВЛЕНИЯ В США В УСЛОВИЯХ ГРАЖДАНСКОЙ войны (1861-1865 гг.)

ЛАТЫПОВА Наталия Сергеевна

кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры теории государства и права Института права ФГБОУВО «Башкирский государственный университет», г. Уфа, Россия. E-mail: [email protected]

В статье рассматривается сущность американского государства в период Гражданской войны (1861-1865 гг.). Автором предпринята попытка детального историко-правового исследования трансформации формы правления в США в период активных военных действий и острого внутриполитического кризиса. Предметом анализа выступила политика и принятые указы Президента США А. Линкольна, способствовавшие смене политического курса, расширению президентских полномочий и, создавших, в конечном итоге, новую правовую доктрину США — доктрину чрезвычайных полномочий Президента. Проведен анализ и выявлено значение президентских прокламаций как нормативных актов,

THE FORM OF GOVERNMENT IN THE USA IN THE CONDITIONS OF CIVIL

WAR (1861-1865)

LATYPOVA Natalia Sergeyevna

Candidate of Sciences (Law), Senior Instructor of the Chair of Theory of State and Law of the Bashkir State University, Ufa, Russia.

E-mail: [email protected]

The paper deals with the essence of the American state during the Civil war (1861-1865). The author makes an effort of a detailed historical and legal study of the transformation of the form of government in the United States in the period of active hostilities and acute internal political crisis. The subject of analysis is the policy and decrees adopted by the President of the United States Abraham Lincoln, contributed to the change of policy, expansion of presidential powers, and creating eventually a new legal doctrine of the United States — a doctrine of emergency powers of the President. The analysis reveals the importance of presidential proclamations as regulations that influenced the expansion of non-constitutional powers of the

Уважаемые студенты, все семинарские занятия.. | Черепашки

Уважаемые студенты, все семинарские занятия , как и лекционные будут проходить в режиме онлайн. Читайте прикрепленный документ «ПАМЯТКА».

Обучение по дисциплине «Философия» рассчитано на 5 дней изучения 3 модуля по философии, и 2 дня на изучение 4 модуля по философии.

Семинарские занятия предполагают обсуждение вопросов по конкретной теме семинара. Преподаватель в режиме онлайн будет проводить опрос студентов по заранее заданным вам заданиям.

Студенты, в свою очередь, в режиме офлайн, должны уже владеть данным материалом, по которому преподаватель и будет поводить опрос — коллоквиум. Для этого предусмотрены часть часов на самостоятельное обучение. Это примерно 70 процентов от всего материала семинарских занятий.

Например, если заявлена тема «ОНТОЛОГИЯ», значит на семинаре студент, в течение полутора часов в режиме онлайн в zoom, демонстрирует свое знание по заданным вопросам семинара.
Т.о. если у вас стоит в расписании 4 часа по философии, то одну пару вы работаете в режиме ОНЛАЙН- ОПРОСА, а вторую пару В РЕЖИМЕ ОФЛАЙН-САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ. Таким образом, вы, в первый день обучения должны будете начать самостоятельно изучать вопросы к следующему уже семинару, например тему «ДИАЛЕКТИКА».
Итак,
Вопросы для 1 дня изучения философии:
Вопросы семинаров и темы докладов по дисциплине «философия» для студентов лечебного факультета

МОДУЛЬ № 3 Актуальные проблемы современной философии

Семинарское занятие №1

ТЕМА «ОНТОЛОГИЯ» — 1 день изучения 3 модуля

Цель: изучить онтологию как раздел философии, изучающий бытие, понять значение его основных форм

Вопросы к семинару:

1. Основные исторические этапы развития онтологии.

2. Сходства и различия понимания бытия в материализме и идеализма (сравнительный анализ).

3. Основные особенности материалистической онтологии (с примерами)

4. Основные особенности идеалистической онтологии (с примерами)

5. Исследование феномена первоначала как пример подхода к решению проблемы бытия в философии.

6. Особенности онтологических взглядов Ф. Аквинского (доказательства бытия Бога)

7. Принцип «онтологического аргумента» А. Кентерберийского.

8. Принцип «онтологического волюнтаризма» И. Д. Скота.

9. Доказательство бытия Бога в философии Г. Лейбница

10. Религиозная онтология А. Августина.

11. Основные характеристики бытия: развитие (прогресс и регресс), протяженность во времени.

12. Бытие и поиск его смысла в современной философии (на примере книги Ж.-П. Сартра «Быте и ничто»).

13. Расскажите о полемике Парменида и Гераклита о проблеме бытия.

14. В чём состоял вклад Гераклита в анализ противоречивости феномена бытия?

15. Бытие как мир чисел в философии Пифагора

16. Бытие как мир идей в философии Платона.

17. Сравните восприятие бытия в философии Платона и Аристотеля.

18. Понимание бытия истории в философии Ф. Аквинского.

19. Проблема бытия человека и свободы его воли в философии Ф. Аквинского.

20. Бытие разума и врожденных идей в философии Р. Декарта.

21. Бытие как творение опыта в философии эмпиризма Ф. Бэкона.

22. Бытие как чувственная реальность в философии сенсуализма Дж. Локка.

23. Бытие политической власти в философской теории Т. Гоббса.

24. Феномен материального бытия в философии Л. Фейербаха.

25. Онтологическая проблематика в философии Н. Бердяева.

26. Бытие и поиск его смысла в современной философии (на примере книги А. Камю «Бунтующий человек»).

Основные понятия: онтология, бытие, не-бытие, субстрат, субстанция, идеализм, материализм, развитие, прогресс, регресс, идеальное бытие, материальное бытие, ноуменальное, феноменальное, социальное бытие, человеческое бытие.

Темы докладов:

1.Материальное бытие (определение и пример)

2.Идеальное бытие (определение и пример)

3. Человеческое бытие (определение и пример)

4.Социальное бытие (определение и пример)

5.Феноменальное бытия (определение и пример)

6.Подход И. Канта к проблеме бытия

7.Ноуменальное бытие (определение и пример)

8.Парменид как автор понятия бытие (основные взгляды, взять из лекции первого семестра).

9.Диалектика развития бытия на примере философии Гераклита (рассказать о не-бытии)

10. Вклад Р. Гоклениуса в формирование онтологии как системообразующего понятие философии.

11. Х. Вольф и его подход к восприятию онтологии.

12. Проблема бытия и времени в творчестве М. Хайдеггера.

13. Проблема бытия природы в натурфилософии Ф. Шеллинга

14. Феномен бытия истории в идеалистической философии Г. Гегеля.

1. Объясните смысл основного вопроса философии о бытии и сознании.

2. Объясните почему бытие является системообразующей для философии категорией?

3. Особенность восприятия бытия в средневековой философии на примере идей теоцентризма, догматизма и аскетизма.

4. Феномен секуляризации и его роль в изменении восприятия феномена бытия в философии Возрождения.

5. Бытие сознания в философии Р. Декарта.

6. Проблема соотношения бытия и времени.

7. Феномен материального бытия в философии Л. Фейербаха.

8. Религиозная трактовка понятия бытия в философии С. Булгакова.

9. Диалектика духовного и материального бытия в современной философии.

10. Сравните субстратный и субстанциональный подходы к проблеме бытия.

11. Проблема соотношения бытия и не-бытия в философии.

Основная литература по семинару темы:

1.Алексеев, П. В. Философия [Текст] : учебник / П. В. Алексеев, А. В. Панин. — 4-е изд., перераб. и доп. — М. : Проспект: Изд-во МГУ им. М. В. Ломоносова, 2015. — 588 с. — (Классический университетский учебник).

Дополнительная литература:

1.Бучило Н.Ф. Философия (Электронный ресурс): Учебн. пособие /Н.Ф. Бучило, А.Н. Чумаков. — Электрон. текстовые дан. — Москва: Пер Сэ, 2014. — 447 с.

2.Ю.М. Хрусталёв Основы философии [Электронный ресурс] / Ю.М. Хрусталёв. — Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2013 — 304 с.

Электронные ресурсы: 1.Философский портал – www.philosophy.ru 2. Научная электронная библиотека «Киберленинка» — www.cyberleninka.ru

ТЕМА ДИАЛЕКТИКА — 2 день изучения 3 модуля
Цель: рассмотреть диалектику как раздел философии и как отдельный научный метод, изучить ее законы, принципы и категории

Вопросы к семинару:

1.Исторические и культурные предпосылки возникновения диалектики.

2.«Стихийная диалектика древних» как основополагающий период в развитии диалектики (Сократ, Гераклит)

3.Диалектика Гегеля и ее взаимосвязь с логикой.

4.Первый закон диалектики (формулировка+пример)

5.Второй закон диалектики (формулировка+пример)

6.Третий закон диалектики(формулировка+пример)

7.Взаимосвязь философии истории и диалектики в теории Гегеля.

8.Роль логики в понимании диалектических закономерностей (Гегель)

9.Категории диалектики (определение и пример)

10.Диалектика Маркса и Энгельса. \

11.Принцип развития (определение и пример)

12.Принцип всеобщей связи (определение и пример)\

13.Принцип противоречия (определение и пример)

14.Взаимосвязь логики и диалектики в философии Гегеля.

15. Диалектика идеи гуманизма в философии Возрождения.

16. Диалектика знания и заблуждения в философии Нового времени.

17. Диалектика религии и науки в философии эпохи Просвещения.

18. Восприятие Гегелем феномена права с позиции диалектики.

19. Анализ Гегелем религии при помощи диалектики.

20. Категория меры и её роль в развитии диалектики.

21. Осмысление Гегелем категории «дурная бесконечность» с позиции диалектики.

22. Осмысление Б. Спинозой проблемы единства мира с позиции диалектики.

23. Диалектика идеалистической философии Г. Лейбница.

24. Объективная и субъективная диалектика в философии К. Маркса и Ф. Энгельса.

Темы докладов:

1. Причины отсутствия диалектики в философии Средневековья

2. Метафизика как альтернатива диалектики в средневековой философии

3. Роль Гераклита в становлении диалектики

4. Диалектика базиса и надстройки в философии Маркса (примеры)

5. Материалистическая диалектика Энгельса.

6. Роль диалектики в изучении бытия человека (с примерами)

7. Использование методов диалектики в изучении процессов и явлений окружающего мира.

8. Диалектика в исследовании социального бытия.

9. Диалектика материального и идеального в философии.

10. Использование законов диалектики в медицине.

11. Дилемма части и целого в диалектике и повседневной практике.

1. Историческая эволюция смысла понятия диалектика.

2. Диалектика Сократа.

3. Диалектика свободы и необходимости в философии Др. Индии.

4. Диалектика восприятия традиций в философии Др. Китая.

5. Критика Гегелем феномена революций с позиции диалектики.

6. Роль диалектики в изучении процессов и явлений общества.

7. Применение методов диалектике в медицине.

8. Использование категориального аппарата диалектики в медицине.

9. Взаимосвязь законов логики и диалектики (с примерами)

10. Диалектика в исследовании социального бытия.

11. Диалектика материального и идеального в философии.

12. Использование законов диалектики в медицине.

Основные понятия: диалектика, форма, содержание, возможность, действительность, мера, случайность, необходимость, явление, сущее, часть, целое

Основная литература:

1.Алексеев, П. В. Философия [Текст] : учебник / П. В. Алексеев, А. В. Панин. — 4-е изд., перераб. и доп. — М. : Проспект: Изд-во МГУ им. М. В. Ломоносова, 2015. — 588 с. — (Классический университетский учебник).

Дополнительная литература:

1.Бучило Н.Ф. Философия (Электронный ресурс): Учебн. пособие /Н.Ф. Бучило, А.Н. Чумаков. — Электрон. текстовые дан. — Москва: Пер Сэ, 2014. — 447 с.

2.Ю.М. Хрусталёв Основы философии [Электронный ресурс] / Ю.М. Хрусталёв. — Москва : ГЭОТАР-Медиа, 2013 — 304 с.

Электронные ресурсы: 1.Философский портал – www.philosophy.ru

2. Научная электронная библиотека «Киберленинка» — www.cyberleninka.ru

P.S. Если преподаватель на занятии ОНЛАЙН, при опросе обнаруживает, что студент совершенно не готов к занятию, т.е. не подготовил и не выучил заранее материал семинара, то он за занятие получает два балла, или даже может ноль баллов. Поэтому заранее готовьтесь к занятиям… Другого формата занятий, как в 1 полугодии прошлого учебного года, в этом полугодии, к сожалению… не предвидится. Рейтинг по дисциплине никто не отменял!!!

—
Надежда Владимировна Пономаренко

Простяков С. С. Практикум по философии.indd

%PDF-1.3 % 1 0 obj >]/Pages 3 0 R/Type/Catalog/ViewerPreferences>>> endobj 2 0 obj >stream 2020-03-27T17:18:15+11:002020-03-27T17:18:20+11:002020-03-27T17:18:20+11:00Adobe InDesign CS5. 5 (7.5)uuid:08df53f4-9309-43e2-bd26-abee84c5dabbxmp.did:D05CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A7xmp.did:6D123A2B23CBE611A0038CC4921C282Dproof:pdf1

  • createdxmp.iid:6D123A2B23CBE611A0038CC4921C282D2016-12-26T16:00:11+11:00Adobe InDesign 7.5
  • savedxmp.iid:6E123A2B23CBE611A0038CC4921C282D2016-12-26T16:00:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:07111B4128CBE611A0038CC4921C282D2016-12-26T16:00:43+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:09111B4128CBE611A0038CC4921C282D2016-12-26T17:04:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BF8A66BDC4CBE611AA3AF3F6672744152016-12-27T11:11:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C18A66BDC4CBE611AA3AF3F6672744152016-12-27T13:15:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:C38A66BDC4CBE611AA3AF3F6672744152016-12-27T14:26:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5478AC0495CCE6119476A2AA4605F69E2016-12-28T11:31:48+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5678AC0495CCE6119476A2AA4605F69E2016-12-28T17:07:07+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:259143CE59CDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T11:00:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:279143CE59CDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T11:21:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:299143CE59CDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T12:29:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2B9143CE59CDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T12:42:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:2D9143CE59CDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T15:06:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:47376E7C8CCDE611A3FCE1610E5B1D0E2016-12-29T17:03:14+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C2D004A1BED6E611833CB389C5237BB72017-01-10T16:19:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5F8407A294D7E611A4A5BBD410854C212017-01-11T11:26:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:618407A294D7E611A4A5BBD410854C212017-01-11T11:31:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E7A82667C4D7E611A4A5BBD410854C212017-01-11T17:08:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:779DC4716BD8E611BC218DB87DD4A0272017-01-12T13:04:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:799DC4716BD8E611BC218DB87DD4A0272017-01-12T15:34:19+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2A0CE5B750D9E611BAA1C254C3FD24952017-01-13T16:59:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:20BA27FA76DBE611A98BB7D5C5A962602017-01-16T10:04:33+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4BC955EBD3DDE611BE3F83F7B9509D2F2017-01-19T10:14:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6D7EA05C88F8E611BE54F073BE04D10C2017-02-22T09:52:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:EAAF2CE49C0AE711AAA2BFC035F66F582017-03-17T10:53:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:74B7DBC6A90AE711AAA2BFC035F66F582017-03-17T11:42:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:375CB9C2A10EE71187BABC45DCC24A442017-03-22T12:49:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:395CB9C2A10EE71187BABC45DCC24A442017-03-22T13:02:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3B5CB9C2A10EE71187BABC45DCC24A442017-03-22T16:56:48+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9BB8E1FB4E0FE711A7D0B181689A59FA2017-03-23T12:57:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9DB8E1FB4E0FE711A7D0B181689A59FA2017-03-23T16:56:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:31A045035710E71191398BA324BBDB832017-03-24T16:59:32+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:27694944AA12E711B894B6A2B100482C2017-03-27T17:08:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:6F2DD92A4413E711A65BDF8978F0E1E22017-03-28T10:21:55+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:40B5A8E2D12BE711B172C03F5C368A922017-04-28T16:16:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:291C6E44653BE711AF29DD6AADFEA1382017-05-18T11:59:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2B1C6E44653BE711AF29DD6AADFEA1382017-05-18T12:26:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:48C7C1C36B3BE711AF29DD6AADFEA1382017-05-18T14:52:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4AC7C1C36B3BE711AF29DD6AADFEA1382017-05-18T14:53:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:095581D32D44E711AA7EF80ED152782C2017-05-29T16:15:27+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp. iid:2F9204D42D44E711AA7EF80ED152782C2017-05-29T16:15:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:725A51BB3344E711AA7EF80ED152782C2017-05-29T16:57:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F0090186E644E711ADE690FBB077EEC42017-05-30T14:17:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A8B1671CFD44E711ADE690FBB077EEC42017-05-30T16:59:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DF5CA9D9FD44E711ADE690FBB077EEC42017-05-30T17:04:32+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:23D561C18E45E711843BF5035971CEF02017-05-31T10:21:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A2B6BC7AB445E711843BF5035971CEF02017-05-31T14:51:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:26B3FA45B745E711843BF5035971CEF02017-05-31T15:11:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8EACB930B945E711843BF5035971CEF02017-05-31T15:25:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B0C75832C345E711843BF5035971CEF02017-05-31T16:37:12+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:09CFAF2AC745E711843BF5035971CEF02017-05-31T17:05:37+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1429EF688246E711B2019D0C7B8DECDC2017-06-01T15:25:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:17A534178746E711B2019D0C7B8DECDC2017-06-01T15:59:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9C2530928A46E711B2019D0C7B8DECDC2017-06-01T16:24:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:C35DBF048B46E711B2019D0C7B8DECDC2017-06-01T16:27:35+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:25A6C31A5A47E711AE8BFED46DE6E0082017-06-02T17:09:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4EB68E9E8E51E711B1F8E068327ED69C2017-06-15T16:51:05+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0A0E8F835352E711ADACE272567A6C512017-06-16T16:20:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B7E70E71B86AE71189C2F2DF1D992B0D2017-07-17T17:23:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:71940D464D6BE711B593D4A8D71A07112017-07-18T11:08:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2F24D7BC656BE711B593D4A8D71A07112017-07-18T14:03:56+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:84C529147B6BE711B593D4A8D71A07112017-07-18T16:36:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F4B24C4F256CE711B3E491B4CE2F67292017-07-19T12:55:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F5DFD8B1EE6CE711846992CB5E1BD87C2017-07-20T12:56:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:573BFCF82670E7118284FBE5456561342017-07-24T15:17:14+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DC45E83C2B70E7118284FBE5456561342017-07-24T15:47:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:812DF930C870E7118880EC2D9728D4742017-07-25T10:31:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A3163F1ACA70E7118880EC2D9728D4742017-07-25T10:44:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:FCD3C1B0ED70E7118880EC2D9728D4742017-07-25T14:59:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:05E77D94B471E7119FE5B058160282402017-07-26T14:43:25+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C4F30B1DBF71E7119FE5B058160282402017-07-26T15:58:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0657056B5D72E711BB8DF2B334E57C052017-07-27T10:52:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CC1ADA9B6A72E711BB8DF2B334E57C052017-07-27T12:26:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:599C207D7F72E711BB8DF2B334E57C052017-07-27T14:55:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:188CF6918872E711BB8DF2B334E57C052017-07-27T16:00:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:FEC58E8B8B72E711BB8DF2B334E57C052017-07-27T16:22:12+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BDC2018A2373E711808FA9F5008933F42017-07-28T10:30:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:865D6833367EE711A022A9C9B99A3CAF2017-08-11T12:41:31+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1D610386497EE711A022A9C9B99A3CAF2017-08-11T14:59:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6CA5CED24E7EE711A022A9C9B99A3CAF2017-08-11T15:37:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2AAAE2047F80E711AF0DC64235AC5FAD2017-08-14T10:27:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D6EC71208780E711AF0DC64235AC5FAD2017-08-14T11:25:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:6352B63AB480E711AF0DC64235AC5FAD2017-08-14T16:48:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BEAE80504981E7118828EA6E8261BDCB2017-08-15T10:35:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:72149FFF7481E7118828EA6E8261BDCB2017-08-15T15:48:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1F92B54FDA62E811AA24AEAB6ABFBA462018-05-29T11:50:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2A4825E8DD62E811AA24AEAB6ABFBA462018-05-29T12:16:25+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2A2124F51263E81185FBE5DA7DF78DCB2018-05-29T18:36:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:28162B71B063E811A7C3DE5804C3E3152018-05-30T13:23:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:FB20957FF965E811A1EDB0574D1BD1C12018-06-02T11:11:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6E68D0ADB466E811BF56BDD0AC2AAEA72018-06-03T09:31:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F808DCCA1467E8119CE6E3A08AC51FEC2018-06-03T20:59:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B8E52C488967E8119EAA887B09EFB0352018-06-04T10:53:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D8EB97D68D67E811A9C1B5E8F0124BB52018-06-04T11:25:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:942CBD34AC67E8119DA5DB6055B6F4D72018-06-04T15:03:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F0BD1722AE67E8119DA5DB6055B6F4D72018-06-04T15:17:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:1D12C578AE67E8119DA5DB6055B6F4D72018-06-04T15:19:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:58AE7900AF67E8119DA5DB6055B6F4D72018-06-04T15:23:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B7F731BB8068E8118D36DBA5FDE9F0B32018-06-05T16:24:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:52F1A44F2F78E811AFECCA237BCB16612018-06-25T15:22:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DFA892A93078E811AFECCA237BCB16612018-06-25T15:31:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:21FC28C73378E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T15:54:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9623FEC83778E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T16:22:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:3D3ABE1D3C78E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T16:53:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0AA200733D78E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T17:03:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:603B129B4278E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T17:40:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7CE457EB4478E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T17:56:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D88A8ED54978E8118C60E9F176BD460E2018-06-25T18:31:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7073BB35D778E8119B41A39F714712682018-06-26T11:23:55+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:18A3B767D978E8119B41A39F714712682018-06-26T11:39:37+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:CC12A31BDF78E8119B41A39F714712682018-06-26T12:20:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D194D3E8F578E8119B41A39F714712682018-06-26T15:03:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E1173A49DA7CE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T13:56+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:2389C849DA7CE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T13:56:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B55AA3E4EB7CE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T16:02:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B65AA3E4EB7CE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T16:02:03+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:4D09EBF7EC7CE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T16:09:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:56124EB1047DE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T18:59:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7DDCDB1F097DE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T19:31:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DE8CA0CA157DE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T21:01:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:97AEBB6E197DE8118BD68ECC834C48B52018-07-01T21:28:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:91D83EC9C47DE811B504803B5544389C2018-07-02T17:54:37+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:31D823DBCB7DE811B504803B5544389C2018-07-02T18:45:14+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:18300F34CC7DE811B504803B5544389C2018-07-02T18:47:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:34A6BE9FE67DE811B504803B5544389C2018-07-02T21:56:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A0995ED0487EE8119346E72C9ACCB3172018-07-03T09:39:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7E0E2AC9597EE8119346E72C9ACCB3172018-07-03T11:41:12+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FCD07CC36F7EE8119346E72C9ACCB3172018-07-03T14:18:32+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:80C61FCE1F80E811A2C5E06D88F392912018-07-05T17:51:12+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9255BA628F82E811AE57B55BC9ECBF122018-07-08T20:14:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CC12FEFD8F82E811AE57B55BC9ECBF122018-07-08T20:19:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:3087DFA29982E811AE57B55BC9ECBF122018-07-08T21:28:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:812C2DDF9982E811AE57B55BC9ECBF122018-07-08T21:30:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:39B825972184E811A5E4AB66CBD18B422018-07-10T20:14:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:04098CF32384E811A5E4AB66CBD18B422018-07-10T20:30:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:15AF3CC62B84E811A5E4AB66CBD18B422018-07-10T21:26:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C456DE604086E811BEB7BF9BE01D376C2018-07-13T12:59:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6F1C726A4086E811BEB7BF9BE01D376C2018-07-13T12:59:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:701C726A4086E811BEB7BF9BE01D376C2018-07-13T13:23:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8E5483534586E811BEB7BF9BE01D376C2018-07-13T13:34:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B6FF586417C2E811A54CD2FEEEED19A52018-09-27T16:37:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9B3FA1C0BEC2E811B52FECD9D93F59152018-09-28T12:35:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A6901A8941C5E8119F91E59F5A7BAC1B2018-10-01T17:16:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A7901A8941C5E8119F91E59F5A7BAC1B2018-10-01T17:16:29+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:C16ECB9141C5E8119F91E59F5A7BAC1B2018-10-01T17:16:44+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp. iid:B033D19141C5E8119F91E59F5A7BAC1B2018-10-01T17:16:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1AAA486AD6C6E811B062BFB247BFD8502018-10-03T17:34:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FF3A6F7BD713E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T17:26:22+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:FD55767BD713E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T17:26:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FE55767BD713E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T17:26:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:24CAC379DB13E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T17:54:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:65CC8D4CE413E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T18:58:06+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:0669FEEAE513E9118EFFECCE22B57AC92019-01-09T19:09:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A96D20A08814E9118E3DF7CF69EFC8CC2019-01-10T14:34:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:AC729A7F8914E9118E3DF7CF69EFC8CC2019-01-10T14:40:39+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1CBBDDDEDD17E911BDCCCEC67C0EF3B12019-01-14T20:22:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5E857D06DF17E911BDCCCEC67C0EF3B12019-01-14T20:30:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C89646A8E117E911BDCCCEC67C0EF3B12019-01-14T20:49:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0AD4E49F9A18E911A40BF2A71494B6CD2019-01-15T18:53:19+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:92AB243FA518E911A40BF2A71494B6CD2019-01-15T20:09:21+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9034843A3B19E911986AEB3AC20470412019-01-16T14:02:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0191E7B33C19E911986AEB3AC20470412019-01-16T14:13:31+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:54EA25275619E911986AEB3AC20470412019-01-16T17:15:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3D497A1F6E19E911986AEB3AC20470412019-01-16T20:07:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7061240AF519E91191AAF5C99C34BE322019-01-17T12:13:03+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:BE1C320AF519E91191AAF5C99C34BE322019-01-17T12:13:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:A0DBCC86F819E911BC35C7A0A69870DA2019-01-17T12:38:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A1DBCC86F819E911BC35C7A0A69870DA2019-01-17T13:04:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A2DBCC86F819E911BC35C7A0A69870DA2019-01-17T13:24:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A3DBCC86F819E911BC35C7A0A69870DA2019-01-17T13:48:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:859E08362D1AE911B765B4DE9DD851D22019-01-17T18:55:09+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:869E08362D1AE911B765B4DE9DD851D22019-01-17T22:40:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A6967869CD1AE911BF14C4AEF5F64D1A2019-01-18T14:01:55+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:A7967869CD1AE911BF14C4AEF5F64D1A2019-01-18T17:00:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A8967869CD1AE911BF14C4AEF5F64D1A2019-01-18T18:23:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:600D9592171DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T11:57:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:630D9592171DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T12:45:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:660D9592171DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T13:03:06+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1D111EE7271DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T13:54:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:23111EE7271DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T19:36:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:1A70CA6E5A1DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T19:56:25+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2070CA6E5A1DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T20:05:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:441BBD755D1DE911AA64AD4BC79C672D2019-01-21T20:18:05+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D247F99A9F1EE911B246FCA5B134D1A02019-01-23T10:44:06+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:EFF76A99A31EE911B246FCA5B134D1A02019-01-23T11:12:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F5F76A99A31EE911B246FCA5B134D1A02019-01-23T12:28:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:86AEE5C7AF1EE911B2CB85C686FD1AB52019-01-23T12:39:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:E6C30312B31EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T13:03:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3E3C9415B41EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T13:10:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:443C9415B41EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T13:16:09+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:47F05EC4B71EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T13:37:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4DF05EC4B71EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T16:44:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DADAD567D31EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T16:54:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E1DAD567D31EE911AE1AD9A9F2457F332019-01-23T18:10:08+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp. iid:4F105E45751FE9119417958AFD25EAE92019-01-24T12:13:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:82C18A74751FE9119417958AFD25EAE92019-01-24T12:14:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2DE912EB761FE911AE8CCCD4642C96592019-01-24T12:25:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4ED76D9D7C1FE911AE8CCCD4642C96592019-01-24T13:06:08+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:915359867E1FE9118255BC1D9752F0492019-01-24T13:19:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D35443367F1FE9118255BC1D9752F0492019-01-24T13:24:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D95443367F1FE9118255BC1D9752F0492019-01-24T13:27:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FFC21D96851FE9118272ECEEDD4333D92019-01-24T14:10:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B0903EA6851FE9118272ECEEDD4333D92019-01-24T14:10:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B1903EA6851FE9118272ECEEDD4333D92019-01-24T17:02:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B7903EA6851FE9118272ECEEDD4333D92019-01-24T17:56:07+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:025F43C2A71FE9119EFECF5202D743432019-01-24T18:14:59+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E5FAAA85A91FE91191E180099BA085762019-01-24T18:27:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:68FC93DFB31FE91191E180099BA085762019-01-24T19:41:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6AB76EB8B81FE911A40AF427BCC7890B2019-01-24T20:16:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:393C0FE1B81FE911A40AF427BCC7890B2019-01-24T20:17:32+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3F3C0FE1B81FE911A40AF427BCC7890B2019-01-24T20:18:55+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:33A192ADBB1FE911BB64EAF64E7F6EC72019-01-24T20:37:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2D4983223C20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T11:57:06+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1D6A52F33C20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T12:02:56+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:236A52F33C20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T12:08:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C9E1EB213E20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T12:11:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CFE1EB213E20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T12:23:08+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F3FDF50B4520E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T13:00:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F9FDF50B4520E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T13:40:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:54A64BBA4D20E911AE4F8B41E401FD612019-01-25T14:03:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:801CD995D321E9118F6582CC9E4D77A52019-01-27T12:33:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0D625E3B8E22E911AB1C89057B24C3222019-01-28T10:52:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A23231019022E911AB1C89057B24C3222019-01-28T11:02:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:EADB5B2F9122E911AB1C89057B24C3222019-01-28T11:10:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D6DA20EC1125E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:37:31+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DCDA20EC1125E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:38:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:471AE62C1225E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:39:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6B3BFA371225E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:39:39+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:713BFA371225E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:42:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:99E424FA1225E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:45:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9FE424FA1225E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:45:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D791C28E1425E911A04EAF3D118993D82019-01-31T15:56:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DD91C28E1425E911A04EAF3D118993D82019-01-31T16:14:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5301B9531725E911A04EAF3D118993D82019-01-31T16:16:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5901B9531725E911A04EAF3D118993D82019-01-31T16:16:21+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:68338857D025E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:21:59+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:9C9C5B89D025E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:21:59+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:9D9C5B89D025E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:23:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A39C5B89D025E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:49:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8FF1513CD525E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:55:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:95F1513CD525E911A91ACB84314945FD2019-02-01T14:56+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:21B5E3C9C551E9118CEFB2095FD0AB3C2019-03-29T12:55:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:436DE2B00252E9118CEFB2095FD0AB3C2019-03-29T20:11:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:496DE2B00252E9118CEFB2095FD0AB3C2019-03-29T20:30:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:B25AD5626054E911A1A3CF233B56A45A2019-04-01T20:27:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4F6B3E74EF54E911B93D892F8F9D83B92019-04-02T13:31:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A77AC069F554E911B93D892F8F9D83B92019-04-02T14:14:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:AD7AC069F554E911B93D892F8F9D83B92019-04-02T17:22:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0BB9A09B2755E911B93D892F8F9D83B92019-04-02T20:13:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:11B9A09B2755E911B93D892F8F9D83B92019-04-02T20:15:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0B875C1BBA55E911A99AB255AAA1C4CA2019-04-03T13:42:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6ED01579BA55E911A99AB255AAA1C4CA2019-04-03T13:44:59+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:16D51817D755E911ABD4A2C8D8F8DD042019-04-03T17:09:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6886CE0CDC55E911ABD4A2C8D8F8DD042019-04-03T17:45:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6E86CE0CDC55E911ABD4A2C8D8F8DD042019-04-03T21:46:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5B509DEC6856E9119458B423713D36BD2019-04-04T10:33:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:62F338726D56E9119458B423713D36BD2019-04-04T11:06:07+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6D25E98F0659E911ACF7DCA33270B5BA2019-04-07T18:27:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:69CB3E6C0759E911ACF7DCA33270B5BA2019-04-07T18:33:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D5FB1867A659E911B441F0BB06B89A502019-04-08T13:31:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6221A8F8A859E911B441F0BB06B89A502019-04-08T13:49:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6821A8F8A859E911B441F0BB06B89A502019-04-08T14:01:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2AC5A512AC59E911B441F0BB06B89A502019-04-08T14:11:59+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:30C5A512AC59E911B441F0BB06B89A502019-04-08T18:50:54+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8FF1A77BD459E911B441F0BB06B89A502019-04-08T19:01:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:95F1A77BD459E911B441F0BB06B89A502019-04-08T19:10:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:1C22663D705AE9118D82828A36F204C22019-04-09T13:36:12+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5D4D109F735AE9118D82828A36F204C22019-04-09T14:00:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CA5CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A72019-04-10T12:22:03+11:00Adobe InDesign 7.5/metadata
  • savedxmp.iid:D05CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A72019-04-10T12:22:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D25CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A72019-04-10T12:39:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D35CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A72019-04-10T14:24:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FCB14CD1615BE911963B851A67813FAD2019-04-10T18:25:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FDB14CD1615BE911963B851A67813FAD2019-04-10T18:47:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A3A554B32C5CE911A850DB3C8AA7A1C32019-04-11T18:37:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A4A554B32C5CE911A850DB3C8AA7A1C32019-04-11T19:24:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:A5A554B32C5CE911A850DB3C8AA7A1C32019-04-11T19:26:32+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:34A470FC215FE91183B9940BEAA080E42019-04-15T12:58:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:35A470FC215FE91183B9940BEAA080E42019-04-15T13:04:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:36A470FC215FE91183B9940BEAA080E42019-04-15T14:39:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D4CA0695AD60E911BEC98B9319F5320B2019-04-17T12:19:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3D52DCB39464E911B76EEB6D52A3C9DB2019-04-22T11:22:24+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3E52DCB39464E911B76EEB6D52A3C9DB2019-04-22T11:30:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3F52DCB39464E911B76EEB6D52A3C9DB2019-04-22T11:51:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4052DCB39464E911B76EEB6D52A3C9DB2019-04-22T16:33:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:376A2B7FCE67E911AC9EA74ABADB123C2019-04-26T13:53:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:386A2B7FCE67E911AC9EA74ABADB123C2019-04-26T16:21:07+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:396A2B7FCE67E911AC9EA74ABADB123C2019-04-26T17:03:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:3A6A2B7FCE67E911AC9EA74ABADB123C2019-04-26T22:01:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:84CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T14:08:01+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:85CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T14:34:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:86CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T16:32:08+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:87CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T17:35:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:88CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T17:53:07+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:89CEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T17:54:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8ACEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T17:54:55+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8BCEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T18:04:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8CCEAEFF2B6AE9119A0483618695DF932019-04-29T18:05:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:475BD5718EE8E911A01EB8377EED99052019-10-07T10:10:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:495BD5718EE8E911A01EB8377EED99052019-10-07T10:58:44+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4A5BD5718EE8E911A01EB8377EED99052019-10-07T11:06:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:4B5BD5718EE8E911A01EB8377EED99052019-10-07T13:08:26+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:EBFC3B2AE9E8E91185D8D5932C631CCE2019-10-07T21:17:39+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:56739CB467E9E911A6CFBDBD2753A5892019-10-08T12:15:09+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:57739CB467E9E911A6CFBDBD2753A5892019-10-08T12:55:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:59739CB467E9E911A6CFBDBD2753A5892019-10-08T18:32:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5A739CB467E9E911A6CFBDBD2753A5892019-10-08T19:03:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BC05DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-09T08:54:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BE05DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-09T10:21:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BF05DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-09T11:29:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C005DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-09T12:02:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C105DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-10T09:27:56+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C205DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-10T10:54:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C305DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-10T11:24:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C405DA2416EAE911AC24D4E201A35E992019-10-10T16:28:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:81723FFD36EBE911AC24D4E201A35E992019-10-10T19:21:42+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:82723FFD36EBE911AC24D4E201A35E992019-10-10T19:29:30+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:86D1F383B8EBE9119AA4B938C5384DE92019-10-11T10:48:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:87D1F383B8EBE9119AA4B938C5384DE92019-10-11T17:06:35+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:26E5FA41C4ECE911A8ADF3C3DCCB410B2019-10-12T18:45:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:349BFD6E8DEDE911A7C68ABCE53192CE2019-10-13T18:45:31+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CABC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T12:30:50+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CBBC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T15:17:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CCBC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T15:19:57+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CDBC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T18:46:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:CEBC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T19:12:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D0BC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T19:27:17+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D1BC624122EEE911A639F821DF127EB72019-10-14T19:37:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2127DCF86B33EA119FDCD3BDF03F518D2020-01-10T16:42:21+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2227DCF86B33EA119FDCD3BDF03F518D2020-01-10T17:22:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2327DCF86B33EA119FDCD3BDF03F518D2020-01-10T17:26:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2427DCF86B33EA119FDCD3BDF03F518D2020-01-10T17:28:14+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:2527DCF86B33EA119FDCD3BDF03F518D2020-01-10T17:37:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:8B9BF1DEB436EA1196DCE42D3BE643B82020-01-14T21:01:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E754A2556637EA11B312C0606DA722B52020-01-15T18:12:05+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E854A2556637EA11B312C0606DA722B52020-01-15T18:44:05+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:E954A2556637EA11B312C0606DA722B52020-01-15T18:50:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:EA54A2556637EA11B312C0606DA722B52020-01-15T21:05:21+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BB292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:37:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BC292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:45:19+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BD292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:45:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BE292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:51:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:BF292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:51:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:C0292247B038EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:52:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F666503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:55:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F766503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T09:55:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F866503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:08:39+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:F966503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:22:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FA66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:23:37+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FB66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:23:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FC66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:24:43+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FD66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:25:27+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FE66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:25:58+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:FF66503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:26:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:0067503BB338EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:26:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6560C789E138EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:26:31+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6660C789E138EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:33:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6760C789E138EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:34:28+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:6860C789E138EA11BB67A1DC760262A42020-01-17T15:36:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:579B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:18:05+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:589B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:18:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5A9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:25:21+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5B9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:25:36+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5C9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:30:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5D9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:31:19+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5E9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:32:02+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:5F9B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:34:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:609B40908D41EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:35:45+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D2F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:36:46+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D3F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:37:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D4F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:37:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D5F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:37:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D6F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:38:18+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D7F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:38:47+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D8F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:38:52+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D9F2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:39:40+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DAF2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:41:10+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DBF2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:41:37+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DCF2882C9041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:41:48+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D2F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:41:53+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D3F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:42:38+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D4F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:43:16+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D5F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:43:29+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D6F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:44:20+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D7F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:44:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D8F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:44:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:D9F73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:45:03+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DAF73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:46:41+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DBF73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:47:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:DCF73AE39041EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:47:13+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7EC397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:47:22+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:7FC397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:47:51+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:80C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:48:04+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:81C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:48:23+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:82C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:83C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:49:15+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:84C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T16:49:49+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
  • savedxmp.iid:85C397A79141EA119C499FC90ED495D92020-01-28T17:11:34+11:00Adobe InDesign 7.5/;/metadata
    • xmp.iid:CA5CF30B2F5BE91195DFEF8E7AA9E1A7xmp.did:9C9C5B89D025E911A91ACB84314945FDxmp.did:6D123A2B23CBE611A0038CC4921C282Ddefault67499application/pdf
  • Простяков С. С. Практикум по философии.indd
    • Adobe PDF Library 9.9FalsePDF/X-3:2002PDF/X-3:2002PDF/X-3:2002 endstream endobj 3 0 obj > endobj 6 0 obj > endobj 7 0 obj > endobj 8 0 obj > endobj 19 0 obj > endobj 20 0 obj > endobj 21 0 obj > endobj 22 0 obj > endobj 23 0 obj > endobj 24 0 obj > endobj 25 0 obj > endobj 26 0 obj > endobj 27 0 obj > endobj 68 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 69 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 70 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 71 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 72 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 73 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 74 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 75 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 839.055 595.276]/Type/Page>> endobj 76 0 obj >/Font>/ProcSet[/PDF/Text]>>/TrimBox[0.0 0.0 419.528 595.276]/Type/Page>> endobj 91 0 obj >stream HWێ6}W}G]@`v-ؼ b1

    Может ли эмпирическая наука служить обоснованием метафизики?

    Рассматривается проблема научного обоснования метафизики. В качестве примера обоснования метафизики посредством естественно-научного знания избрана аргу-ментативная стратегия, которая апеллирует к эмпирическому открытию мира-без-человека. Сопоставляются два вида онтологии, каждый из которых способен поддержать утверждение о возможности метафизики. Этим двум видам онтологии противопоставляется скептическая точка зрения, которая настаивает на их равноправии.

    Can empirical science provide a justification for metaphysics?.pdf Возвращение метафизики и задача ее обоснования В Новое время произошел раскол между эмпирической наукой и метафизикой. Ньютон призывал естествоиспытателей не «измышлять гипотезы», а изучать связь явлений и делать выводы исходя из фактов. Кант призывал философов не нагромождать выводы «беспочвенной философии», а развивать критическую философию, т.е. исследовать субъективные (трансцендентальные) условия познания связи явлений. Принцип эмпиризма в соединении с принципом критицизма отодвинул метафизику в область маргинального, изолировав ее от опытного знания и оставив в неустойчивом и весьма сомнительном положении на ненадежном фундаменте культурных традиций, психологических потребностей и изменчивых мнений. Метафизика, однако, не желала сдавать позиций, и она была бы недостойна называться философией, если бы не стремилась к рациональному самообоснованию. После Канта, в XIX-XXI вв., метафизика выступает в разных обличиях. К метафизической традиции можно отнести спекулятивную философию немецкого идеализма, научный реализм англо-саксонской мысли XX в., философию процесса, онтологический конструктивизм STS, неотомизм и новый платонизм, холистические системные теории, объектно-ориентированную онтологию начала XXI в., некоторые течения персонализма и экзистенциализма и пр. Чтобы говорить о метафизике в целом, отвлекаясь от содержательного и методологического разнообразия этих философских школ и направлений, нам следует выделить основополагающую характеристику, которая их объединяет. Нужно сказать, что заниматься метафизикой отнюдь не то же самое, что быть метафизиком. Кант занимался метафизикой, сделав ее предметом философского анализа. Он исследовал ее возможности и в результате отказал ей в праве на существование. Заниматься традиционными проблемами метафизики не означает формулировать метафизическое решение этих проблем. Предметом «аналитической метафизики», принадлежащей школе аналитической философии, являются традиционные метафизические проблемы, такие как принцип причинности, законы природы, возможные миры, часть и целое, абстрактные объекты и т.д., однако далеко не все предложенные аналитической метафизикой решения метафизических проблем можно считать метафизическими. Хорошо известный перевод метафизических проблем в проблемы логического и лингвистического анализа (так называемый «лингвистический поворот») был предпринят с целью доказать невозможность или бессмысленность решения традиционных метафизических проблем традиционными метафизическими средствами, а именно с помощью спекулятивных теорий. Принцип эмпиризма и дух скептицизма (критицизма), вдохновляющие традицию аналитической метафизики, накладывают такие ограничения на метафизическое мышление, в рамках которых оно не может оставаться подлинно метафизическим. Именно поэтому «неаналитические метафизики» столь часто обвиняют «аналитических метафизиков» в искажении принципов и духа метафизического философствования. Действительно, защищаемый Патнемом «внутренний реализм» или защищаемое Расселом структурное соответствие между предложениями языка и фактами опыта накладывают запрет на метафизическое познание мира как целого и в силу этого не могут считаться метафизическими решениями главной метафизической проблемы — познаваемости скрытой структуры мира, лежащей за пределами чувственных данных. Следуя характеристике Канта, источники метафизического познания «по самой сути понятия не могут быть эмпирическими… принципы этого познания никогда не должны быть взяты из опыта, так как оно должно быть познанием… лежащим за пределами опыта» [1. С. 79]. Другая сущностная характеристика метафизического познания — это его содержательный характер. Оно должно быть спекулятивно-теоретическим мышлением в понятиях, иначе оно ничем не отличалось бы от формальных наук — логики и математики («…порождение априорных синтетических положений составляет главное содержание метафизики» [Там же. С. 86]). Характеристики метафизического познания, предложенные Кантом, должны быть дополнены еще одной, возможно, менее строгой, но исторически оправданной характеристикой: метафизическое познание означает целостный взгляд на мир и не может обойтись без претензии на системное мышление. Поэтому подлинный дух метафизического познания реализует себя прежде всего посредством положительного ответа на предельно общий вопрос познаваемости мира как целого и лишь вслед за этим в частных исследованиях метафизических проблем. Именно реализм как фундаментальная позиция с его постулированием независимого от нашего восприятия и познания существования мира, который тем не менее может быть познан и понятийно выражен, является минимально необходимым условием метафизики как системного мышления. Кант поставил перед метафизикой и метафизиками задачу (впрочем, с его точки зрения, априори невыполнимую) «обосновать свои притязания» [1. С. 92] на то, что они могут знать «что-нибудь, лежащее за пределами всякого возможного опыта» [Там же. С. 93]. До тех пор, пока они не дадут в этом отчет, они «торжественно и закономерно освобождены от своих занятий» [Там же]. Попытки метафизики ответить на этот вызов в XX в. приобретают особую акту-альность2. Во второй половине XX в. и аналитические, и континентальные философы говорят о возрождении метафизики. Аналитические философы связывают это возрождение с крахом логического позитивизма, аргументами Куайна в защиту онтологии, развитием модальной логики [5. P. XIX]. «Неаналитические» метафизики указывают на усложнение естественно-научной картины мира. Это усложнение, по мнению «не-аналитических метафизиков», расширяет границы эмпиризма, выводя его за пределы механистической трактовки материи, которая подпитывала «антиметафизический эмпиризм», начиная с Нового времени [6. P. 309; 7. P. 103]. Континентальные метафизики часто апеллируют к тому, что восходящая к Канту традиция субъективизма, подменившая реальный мир миром текстов, дискурса, языка, культуры и т.п., дошла до своего логического предела и не в состоянии ответить на вызовы Новейшего времени. При этом континентальные метафизики полагают, что потенциал спекулятивной традиции немецкого идеализма еще далеко не исчерпан и может быть обращен в поддержку реализма [8. P. 7]. Констатация возвращения метафизики, однако, не равносильна ее удовлетворительному обоснованию. Указать на наличие метафизики и на способствующий ее возрождению интеллектуальный климат не значит доказать ее правомерность. Перчатка, брошенная Кантом последующим метафизикам, по-прежнему мобилизует их на защиту метафизического предприятия. Наука поддерживает метафизику? Одним из распространенных и наиболее весомых аргументов в защиту реализма и, соответственно, метафизики становится аргумент, обращающийся к научному открытию мира-без-человека. К нему прибегают как аналитические, так и не-аналитические метафизики, а также метафизики континентальной традиции [9; 10. P. 89-90; 11. P. 9-27]. Этот аргумент, следовательно, можно считать универсальным и наиболее радикальным. Радикальность его состоит в том, что он не ограничивается указанием на подходящий для метафизики интеллектуальный контекст, а говорит о мире-самом-по-себе, объективная очевидность которого оправдывает метафизику. Тщательную разработку данного аргумента предпринял Квентин Мейясу, приняв его за точку отсчета своих рассуждений в защиту спекулятивного реализма. Начиная с 30-х гг. прошлого века датировка архе-ископаемых приобретает «абсолютный» характер (ранее датировка считалась «относительной», поскольку ископаемые данные в основном датировались по глубине залегания относительно друг друга). Основываясь на радиоуглеродном анализе и методе термолюминесценции, а также других новейших методах, современная наука способна определить продолжительность существования ископаемых объектов Земли, возраст процессов ее формирования, время возникновения звезд и даже возраст Вселенной. Эти уточненные данные говорят о том, что жизнь на Земле зародилась задолго до появления первых гоминидов, что возраст звезд превышает возраст Земли и что, следовательно, появление человека познающего, влекущее за собой установление познавательного отношения между человеком и познаваемым миром, — это достаточно позднее событие объективной истории универсума [11. P. 9]. Научно подтвержденное существование мира-без-человека, таким образом, свидетельствует в пользу того, что мир как он есть на самом деле не зависит от нашего познания этого мира и может быть познан в качестве такового, т.е. в пользу реализма и метафизики. Это означает, что философ, исповедующий критическую позицию, является продуктом мировой истории, а не трансцендентальным конструктором мира. И дело здесь не в том, как подчеркивает Мейясу, что наука сформулировала знание о мире-без-человека раз и навсегда. Содержание научного знания может измениться в будущем, как это уже не раз бывало в прошлом. Но сегодня, пока оно таково, мы не можем им пренебречь и вынуждены согласиться с ним, если не хотим обесценить саму рациональность [Там же. P. 2-13]. Итак, спекулятивная мысль ищет и находит свое обоснование в эмпирическом научном открытии мира-без-человека. Правомерна ли такая апелляция к эмпирической науке для утверждения метафизики на безупречном фундаменте объективного знания? Проанализировав некоторые существенные характеристики этой аргументативной стратегии, мы постараемся ответить на данный вопрос. С эпистемологической точки зрения парадоксальность такой апелляции бросается в глаза. Правомерно ли защищать априорное знание, с которым прочно ассоциируется метафизика, посредством демонстрации результатов апостериорного знания? Во времена Платона и Аристотеля метафизика не нуждалась в обосновании. Обоснование заключалось в ней самой: если знание есть состояние разума, мыслящего бытие, то вызов должен быть брошен не метафизикам, а тем, кто по наивности пытается отыскать знание в чувственном опыте, которому доступно лишь становление (не-бытие)3. Отголоском античного самообоснования метафизики является формулировка Спинозы: «…как свет обнаруживает и самого себя и окружающую тьму, так и истина есть мерило и самой себя и лжи» [13. С. 440]. В Новое время отношение к чувственному опыту принципиально изменилось. Экспериментальная наука, чьи успехи были очевидны, а обещания воодушевляли, сделала чувственный опыт первым источником и судьей знания о природе. Новый статус чувственного опыта требовал философского обоснования, и метафизика как традиционное философское орудие обоснования чего бы то ни было, была поставлена на службу этому требованию. Хорошо известны попытки философов-рационалистов предоставить опытной науке такое обоснование, и не менее хорошо известно, что эти попытки были признаны последующими философами неуспешными именно в силу того, что обоснование апостериорного знания как единственного законного источника науки посредством априорного, т.е. ненаучного, знания является логически неправомерным («решение» Канта было по сути снятием проблемы, так как он не считал априорное знание содержательным и вообще вывел метафизику за пределы рациональной аргументации). Сегодня ситуация обратилась в прямо противоположную: авторитет опытного знания естественных наук поставлен на службу обоснованию сверхопытного знания метафизики. Но такая перемена ролей вряд ли решает проблему логической противоречивости данной аргументации. Например, Бас ван Фраассен последовательно критикует эту точку зрения, доказывая, что наука является в чистом виде эмпирическим предприятием, цель которого — производство теорий, «спасающих явления», а не знание о «мире самом по себе» [14. P. 4]. Как утверждает ван Фраассен, научный реализм, постулирующий существование ненаблюдаемых сущностей и отводящий им фундаментальную роль в научных объяснениях устройства мира, является нелегитимным, потому что наука не предоставляет и не может предоставить никаких доказательств в пользу реализма. Наука ищет и формулирует истинные заключения только об эмпирическом мире, т.е. о том, что является действительным (actual), или наблюдаемым. Она намеренно и систематически отвергает требование метафизического реализма объяснять наблюдаемый порядок явлений посредством отсылки к реальности, которая лежит за пределами наблюдаемого, т.е. действительного (actual) [Там же. P. 203]. Да, наука достаточно часто вводит в свои описания ненаблюдаемые сущности, но лишь в качестве своеобразных костылей, фикций, сконструированных с единственной целью дать оптимальное описание наблюдаемого, «спасти явления». Соответственно, научно обоснованной метафизики нет и не может быть. Таким образом, если мы согласимся с ван Фраассеном, то попытку обосновать метафизику с помощью эмпирических открытий естественных наук следует признать несостоятельной. Если же использовать для защиты метафизики не сами естественные науки с их эмпирическими методами и эмпирическими результатами, а определенный философский образ (модель) естественных наук — научный реализм, который полагает, что научные теории дают истинное описание мира и что наука открывает мир-без-человека как внеположенную сознанию и опыту метафизическую сущность, то, нетрудно заметить, что, выбирая такую стратегию обоснования метафизики, мы уже занимаем метафизическую позицию, которую хотим обосновать. Иначе говоря, защищать метафизику с помощью научного реализма равносильно тому, чтобы защищать метафизику с помощью метафизики. Если же развести метафизику и научный реализм как две относительно самостоятельные позиции, как это сделал, например, Аньян Чакраварти в книге Метафизика для научного реализма: познание ненаблюдаемого [15], выделяя и защищая метафизические основания научного реализма, то не вернемся ли мы в ситуацию метафизического обоснования науки вместо того, чтобы добыть научное обоснование метафизики? С точки зрения Чакра-варти, научный реализм представлен в основном вариациями определенной эпистемологической позиции, онтологические основания которой остаются по большей части скрытыми как от ее защитников, так и от ее критиков. Отстаивая свои позиции, реалисты основываются на таких понятиях, как причинность, закон природы, структура мира. Однако онтологическая природа этих понятий ускользает от внимания защитников реализма и принимается на веру. Прояснив онтологические (метафизические) основания научного реализма и убедившись в их рациональности, считает Чакраварти, мы реабилитируем и сам научный реализм. Поэтому книга о научном реализме, говорит Чакраварти о своей работе, написана не столько о научном реализме, сколько о его метафизических основаниях [15. P. XI, 27]. То, что научный реализм обладает собственной метафизикой, которую он заранее принимает и которая способна поддерживать его выводы, нам представляется совершенно верной идеей, ибо история философии, равно как и ее современное состояние, учат нас тому, что у любой философской доктрины и методологии существуют онтологические (метафизические) предпосылки, которые, если они оставались неявными, с удовольствием отыскиваются и вскрываются последующими критиками. К тому же метафизика вообще не имела бы права именоваться метафизикой, если бы удовлетворилась только эпистемологическими предпосылками и только эпистемологической аргументацией. Но из этого не следует, что обоснование метафизики не может быть найдено в практиках и результатах естественных наук. Из этого, на наш взгляд, следует то, что, прибегая к естественным наукам для защиты собственной метафизической позиции, метафизики должны ориентироваться именно на научную онтологию, т.е. на предельно общие суждения о мире, которые ученые, будучи членами историко-культурных человеческих сообществ, разделяют с этими сообществами. Иными словами, если вообще вести речь о научном обосновании метафизики, то это обоснование будет не эмпирическим, а онтологическим. Означает ли это, что мы собираемся защищать метафизику с помощью метафизики? Ответ зависит от того, проводим мы различие между метафизикой и онтологией или нет. Далее мы развернем и уточним наш ответ. Материализм и идеализм спасают явление мира-без-человека Присмотримся к эмпирическому результату архе-ископаемых, архе-наблюдаемых и их датировке. Согласно новейшим методам датирования и принятому летоисчислению человек умелый (homo habilis) появился на нашей планете около 2,5 млн лет назад. Сегодня мы получаем эмпирические данные, которые интерпретируются учеными как следы физических процессов, происходивших на Земле и в космосе задолго до появления человека (возраст возникновения жизни на Земле, возраст планет Солнечной системы и звезд исчисляется миллиардами лет по возрастающей), который оказался способен познавать их. Оставим в стороне возможные ошибки и погрешности методов и результатов датирования, которые являются предметом внут-ринаучного обсуждения, и, приняв полученные данные за более или менее достоверные, зададим вместе с Мейясу следующий вопрос: при каких условиях эти датировки и их интерпретации приобретают смысл объективных результатов? Что касается Мейясу, он задает этот вопрос тем, кого он именует корреляционистами [11. P. 10], т.е. тем философам, которые вслед за Кантом принципиально не допускают познание вещей-в-себе, но говорят только о познании познавательного отношения между объектом и субъектом, утверждая, что, когда мы познаем нечто, мы познаем нечто-для-нас, но не само по себе [11. P. 5]4. Таким философам трудно ответить на вопрос Мейясу, не прибегая к трансценденталистским ухищрениям, но можно адресовать его ученым, а также тем метафизикам, которые стремятся найти обоснование своей позиции, ссылаясь на результаты естественных наук. И те и другие вынуждены будут признать, что осмысленная интерпретация датировок архе-ископаемых и архе-наблюдаемых объектов и процессов возможна только при определенных аксиоматических допущениях, которые так или иначе принимаются на веру. В данном случае речь идет о допущении того, что реальные физические процессы протекают всегда с определенным постоянством, что причинно-следственные связи конвертируются во временную последовательность событий, что материя (что бы под ней ни разумелось) — это устойчивая реальность, обладающая математической структурой, что, наконец, появление человека -это событие одного и того же причинно-следственного ряда, совпадающего с темпоральностью природных процессов вследствие каузальной замкнутости физического. Только при этих онтологических допущениях датирование космической и ранней земной истории приобретает научный смысл, который может быть использован метафизиками для доказательства объективной очевидности мира-без-человека. Если бы мы вместе с автором Омфалоса помыслили мир, который был создан Богом только вчера, но создан с уже имеющейся в нем в свернутом виде историей, развернуть которую — задача человека, мы тут же превратили бы наше научное доказательство мира-без-человека в трансценден-талистскую иллюзию, незаконно подкрепленную метафизической отсылкой к божественному волюнтаризму. Таким образом, если мы хотим использовать результаты эмпирической науки для легитимизации метафизики, нам нужно отдавать себе отчет в том, что мы используем определенную онтологию, которая придает научный смысл научным результатам. Следует ли из этого то, что выбор онтологических предпосылок сам по себе является произвольным выбором той или иной метафизики, вновь возвращающим нас к беспочвенным антиномиям спекулятивного разума? Этот вопрос отсылает нас к истории мысли, к античному скептицизму как философской традиции, которая, столкнувшись на заре философии с разнообразием онтологий, приходит к выводу о принципиальной непознаваемости реальности, лежащей за пределом онтологических нарративов. Позитивным результатом скептицизма и скептиков было то, что они в отличие от догматически мыслящих философов5, отождествивших разнообразие мнений с небытием, приняли это разнообразие всерьез, как нечто определенно данное. Продолжая традицию философского объяснения, они попытались раскрыть онтологические условия возможности этого разнообразия. Если бы скептицизм не следовал традиции философского объяснения, он остался бы только доксографией, фиксирующей разнообразие мнений без попытки их объяснить посредством отсылки к тому, что, скрываясь за ними, их обеспечивает. Задачей скептиков было, соответственно, построение таких онтологий, которые приспосабливались к новому явлению разнообразия онтологических концепций. И хотя из этих онтологий следовал отрицательный метафизический вывод — вывод о непознаваемой реальности, это не отменяет их существования как спекулятивных схем, спасающих явления онтологических нар-ративов. Так, большинство античных скептиков явно или неявно опиралось на учение Гераклита о том, что вся природа находится в движении, и эта «онтология становления» служила предпосылкой их агностических выводов. Создавая собственные философские доктрины, скептики так же дополняли мир явлений (онтологических концепций как явлений), как это делали их предшественники, догматические философы, за что скептики были неоднократно обвинены последующими философами в догматизме6. Если же, как в случае скептиков, онтология поддерживает антиметафизический вывод, т.е. вывод о непознаваемости самого по себе мира и невозможности метафизики, то она тем более обладает ресурсами для поддержания положительного метафизического вывода о познаваемости мира как он есть на самом деле. Именно к этим онтологическим ресурсам, о чем мы говорили выше, апеллируют метафизики для обоснования собственной позиции. Поэтому правомерно различать онтологические предпосылки и следующие из них выводы — метафизический вывод о познаваемости мира или антиметафизический вывод о непознаваемости мира. Вывод о непознаваемости мира, если только он не является пустым, т.е. абсолютно бессодержательным, нигилизмом, не имеющим никакого философского значения, всегда опирается на ту или иную онтологию, скажем, на онтологию непрерывного становления. С одной стороны, такая опора скептической позиции на онтологию очевидно противоречива, но, с другой стороны, именно онтологическая обоснованность и «спасает явление» самого скептицизма от провала в пустоту бессодержательного ничто. Скептицизм как явление имеет онтологические 2 причины и вследствие этого заслуживает внимания . Не путаем ли мы «причины» и «предпосылки»? Не совершаем ли мы неправомерной подмены одного другим? Истинные причины скептицизма могут остаться нам неизвестны, а онтологические предпосылки скептицизма могут оказаться ложными. Мы не считаем эту подмену неправомерной, поскольку все известные «причины» в теоретическом (научном) дискурсе являются онтологическими «предпосылками», а появление «ложных предпосылок» означает замещение одних причин другими, но не отменяет существование причин. «Причины» и «предпосылки», как онтология и эпистемология, связаны друг с другом неразрывно. Знание зависит от реальности, но знание реальности не может не зависеть от мысли. Вернемся к вопросу об обосновании метафизики посредством онтологии, поддерживающей эмпирическое открытие мира-без-человека. Мы сопоставили так называемую «научную онтологию» с «онтологией омфало-са» (назовем ее так). Последняя объясняет эмпирические данные, указывающие на существование мира-без-человека, волюнтаризмом Бога, создавшего мир с придуманной историей и причинно-следственной связью событий, никогда не происходивших в материальной реальности (точнее, происходивших в придуманной Богом и воображаемой нами материальной реальности). Обе данные онтологии способны поддержать метафизику, хотя и с помощью различных объясняющих схем. Первую объясняющую схему назовем материалистической, вторую — идеалистической. Первая говорит о материальном мире, существовавшем до человека с его трансцендентальным сознанием, вторая — о божественном разуме, создавшем по собственной прихоти трансцендентальное сознание вместе со всем доступным этому сознанию опытом материального мира (вместе с историческим открытием законов природы). Причем вторая не изменяет конкретное содержание первой и не добавляет к содержанию первой ничего принципиально нового. Она использует первую онтологическую модель в целом виде и ставит ее в целом виде в зависимость от внешней причины (божественного волюнтаризма). Научная онтология, реализм и скептицизм Признав равноправие данных объясняющих схем по отношению к эмпирическому научному открытию мира-без-человека, мы заняли скептическую позицию, а заняв таковую, определили обе данные позиции как явления. Ничто не мешает нам определить материализм и идеализм в качестве явлений, поскольку обе эти позиции так или иначе фактически представлены в истории мысли. Наше определение материализма как явления в общем согласуется с тем определением, которое дал материализму ван Фраассен в книге Эмпирическая позиция [20]. Ван Фраассен исходит из того очевидного факта, что доктринальное содержание материализма меняется от эпохи к эпохе. «Материализм — это устойчивая философская позиция, которая является в разные философские периоды в различных воплощениях» [Там же. P. 58]. Эпохальные научные открытия переопределяют материализм (точнее, его онтологическую основу — материю) таким образом, что защитники той или иной материалистической доктрины оказываются перед выбором: или остаться материалистами, отказавшись от науки, которая расширяет и видоизменяет понятие материи настолько, что от прежней «материи» ничего не остается, или сохранить приверженность науке, отказавшись от того, что принято считать «материализмом»7. В действительности материализм всегда приспосабливается к науке, сохраняя дух («spirit of materialism» [20. P. 58]), а не буквальные формулировки. «Наша главная путеводная нить — это очевидная способность материалистов пересматривать свой основополагающий тезис по мере того, как наука изменяется» [Там же]. Итак, в истории науки материализм предстает в качестве весьма трудноуловимого явления мысли. Ровно то же самое можно сказать и в отношении (метафизического) идеализма, поскольку без отсылки к идеализму материализм вообще теряет смысл, который следовало бы защищать. Идеализм «автоматически» становится ненаучной оппозицией онтологии, которую нужно отбросить если мы хотим найти научное обоснование метафизике. По сути, оппозиция материализма (научной онтологии) и идеализма (ненаучной онтологии) — это оппозиция внутренней причины, или внутреннего закона, реальности, с одной стороны, и внешней причины, или извне налагаемых на реаль- „2 ный мир принципов его существования — с другой . Эмпирическая наука, следовательно, ограничивает (хотя и не эмпирическим способом8) выбор онтологии, способной поддержать метафизический вывод о познаваемости мира. Но она не гарантирует этот выбор. Философия привлекает науку в качестве аргумента в поддержку не только метафизической (реалистической), но и антиметафизической (скептической), позиции. Если философия апеллирует к науке с целью разрешить спор о возможности метафизики, то она привлекает научную онтологию как непосредственно данное, доступное для дальнейшей (метафизической или антиметафизической) интерпретации. Это очевидно так, поскольку метафизическая и антиметафизическая интерпретации относятся к ненаблюдаемым объектам и свойствам, постулируемым научными теориями, и возможной связи (отсутствию связи) этих объектов и теорий с внетеоретической реальностью. Предельный же ненаблюдаемый объект научных теорий — это мир как совокупность всех объектов, свойств и процессов. Признав материализм явлением, мы признаем, что эта научная онтология так же беспочвенна, как и ее ненаучная онтологическая оппозиция — идеализм, а выбор между ними зависит от наших «научных» или «ненаучных» предпочтений (или от иных эстетических предпочтений, как, например, от принципа экономии мышления). Тогда мы вынуждены будем согласиться с ван Фраассеном (и с Кантом) в том, что эмпирическая наука не может предоставить метафизике рационального обоснования. Научная онтология, спасающая явления архе-ископаемых, сама есть лишь явление мысли, сущность (или инвариантное содержание) которого состоит в его научном характере. Однако мы можем расширить нашу скептическую перспективу и включить в нее как метафизический, так и антиметафизический выводы из научной онтологии. Если считать метафизику явлением мысли, то научная онтология способна предоставить нам ресурсы для ее «спасения». Единственным ограничением этого спасения метафизики будет то, что научная онтология с равным успехом спасает и антиметафизическую позицию. Заключение Мы рассмотрели аргумент мира-без-человека в пользу научного (эмпирического) обоснования метафизики и показали, что это обоснование имеет смысл только в рамках онтологической позиции, которую мы характеризуем как метафизический материализм. Мы показали также, что не только метафизический материализм, но и метафизический идеализм в полном согласии с добываемыми наукой фактами способен выступить в поддержку метафизики. Противоречие между научным (материалистическим) и ненаучным (идеалистическим) обоснованием метафизики, притом что обе эти онтологические модели могут быть использованы для спасения явления мира-без-человека, привело нас к скептической позиции относительно двух видов обоснования метафизики, как научного, так и ненаучного. Важно то, что скептическая позиция сама является выводом из научной онтологии, которая оказывается, с точки зрения скептика, всего лишь спасением явлений. Наука, говорит современный скептик, сообщает нам о реальности, которая является результатом приспособления наших теоретических конструкций к эмпирическим открытиям. Единственная реальность, которой мы вправе располагать, это научная реальность. Отличить эту реальность от «ненаучной реальности» мы можем только в рамках онтологических интерпретаций опыта, трактуя опыт либо «научным», либо «ненаучным» образом. Следовательно, антиметафизический вывод скептицизма сам является интерпретацией научной онтологии. Скептицизм (будь то античный или современный) носит не эмпирический, а теоретический характер. Поэтому, отвечая на вопрос, вынесенный в название этой статьи, скажем следующее. Наука может служить обоснованием как метафизики, так и антиметафизической, скептической, позиции. Обоснование метафизики -это прежде всего философский вопрос. И ответ на него зависит не только и не столько от самой науки, сколько от избранной по отношению к науке философской позиции.

    Гессен Б.М., Егоршин В.П. Об отношении тов. Тимирязева к современной науке // Под знаменем марксизма. 1927. N 2/3. С. 188-199.

    Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Routledge, 1976. 156 p.

    Fraassen B.C. van. Empirical Stance. New Haven & London : Yale University Press, 2002. 282 p.

    Лосев А.Ф. Античная философия истории. М. : Наука, 1977. 207 с.

    Siegel H. Relativism Refuted: A Critique of Contemporary Epistemological Relativism. Springer-Science+Business Media, B.V., 1987. 217 p.

    Лосев А.Ф. История античной эстетики : Ранний эллинизм. М. : Искусство, 1979. 815 с.

    FraassenB.C. van. The Scientific Image. Oxford : Clarendon Press, 1980. 235 p.

    Chakravartty A. A Metaphysics for Scientific Realism: Knowing the Unobservable. Cambridge University Press, 2007. 272 p.

    Спиноза Б. Этика, доказанная в геометрическом порядке и разделенная на пять частей // Избр. произв. : в 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 359-618.

    Гегель Г.В. Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. СПб. : Наука, 1994. 423 с.

    Whitehead A.N. Science and the Modern World. New York : The Free Press, 1967. 224 p.

    Meillassoux Q. After Finitude: An Essay on Necessity of Contingency. London; New York : Continuum, 2009. 148 p.

    Boghossian P. «Reality». Lecture // Things in Themselves: Metaphysics and Realism Today. November 16-19, 2016. Paris [Электронный ресурс]. URL: https://www.youtube.com/ watch?v=lCYVoR7EcbY (дата обращения: 26.10.2017).

    Bryant L., SrnicekN., Harman G. Towards a Speculative Philosophy // The Speculative Turn: Continental Materialism and Realism / ed. by L. Bryant, N. Srnicek, G. Harman. Melbourne : Re.Press., 2011. 440 p.

    Whitehead A.N. Process and Reality. New York : The Free Press, 1978. 413 p.

    Zimmerman D. W. Prologue: Metaphysics after the Twentieth Century // Oxford Studies in Metaphysics / ed. by D.W. Zimmerman. Vol. 1. Oxford University Press, 2004. P. IX-XXII.

    Фурсов А.А. Проблема статуса теоретического знания науки в полемике между реализмом и антиреализмом. М. : МГУ, 2013. 240 с.

    Макеева Л.Б. Язык, онтология и реализм. М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2011. 310 с.

    Порус В.Н. Рациональность, наука, культура. М. : Университет РАО, 2002. 351 с.

    Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Собр. соч. : в 4 т. М., 1965. Т. 4, ч. 1. С. 67-310.

    Политическая онтология — Oxford Handbooks

    Страница из

    НАПЕЧАТАНА ИЗ OXFORD HANDBOOKS ONLINE (www.oxfordhandbooks.com). © Oxford University Press, 2018. Все права защищены. В соответствии с условиями лицензионного соглашения, отдельный пользователь может распечатать PDF-файл одной главы заголовка в Oxford Handbooks Online для личного использования (подробности см. В Политике конфиденциальности и Правовом уведомлении).

    дата: 07 февраля 2021 г.

    Аннотация и ключевые слова

    В этой статье исследуется актуальность онтологии для политического анализа.В нем объясняется, что по мере того, как политическая наука становилась более рефлексивной и менее уверенной, чем раньше, онтологические проблемы все чаще выходили на первый план. Он подчеркивает тот факт, что ни один политический анализ никогда не был онтологически нейтральным. В нем обсуждается концепция политической онтологии, статус онтологических требований и онтологические споры в политическом анализе. Он также подчеркивает постоянное несоответствие между часто неявными и нормализованными аналитическими допущениями существующих основных подходов к политическому анализу и теми, которые возникают в результате устойчивой онтологической рефлексии.

    Ключевые слова: онтология, политический анализ, политология, политическая онтология, онтологические споры, аналитические допущения

    Проблемы чистой философской онтологии казались такими глубокими или запутанными. что философы, которые концентрируются прежде всего на понятии бытия как такового, приобрел иногда заслуженную репутацию неизвестного и даже непоследовательность.

    (Жакет 2002, xi)

    Термины «политический» и «онтология» до недавнего времени вместе, и, учитывая приведенные выше комментарии, может показаться желательным сохранить это разделение. Политологи, как правило, уходили онтологические вопросы философам и тем обществоведам, которые менее обременены существенные эмпирические проблемы.Тем не менее, когда дисциплина стала более рефлексивной и возможно, гораздо менее уверенно, чем когда-то, с легкостью, с которой он мог бы научная лицензия на знания, которые оно генерирует, поэтому онтологические проблемы имеют все чаще выходят на первый план. При решении таких вопросов, как я буду утверждать, Политические аналитики не так сильно перешли на новую территорию, как признается, размышляли, подвергали сомнению и, в некоторых случаях, переосмысливали молчаливые предположения о которые всегда основывались на их аналитических предприятиях.Никакой политический анализ не дал когда-либо был онтологически нейтральным; гораздо меньше политологов готовы действовать сегодня на основе этого когда-то непризнанного и неоспоримого презумпция.

    Следовательно, как бы ни было соблазнительно оставить онтологию другим, это опция может быть недоступна для нас. Основная цель настоящей главы — объясните, почему это так. Аргумент, по сути, прост.Онтологические предположения (относящиеся к природе политической реальности, на которой сосредоточены наши аналитические внимания) логически предшествуют гносеологическому и методологическому выбор, который обычно называют источником парадигматического расхождения в политическая наука (стр. 461) (ср. Кинг, Кеохан и Верба 1994; Монро 2004). Из этого почти сразу следуют два пункта. Во-первых, часто непризнанные онтологические выборы лежат в основе основных теоретических споров. в рамках политического анализа.Во-вторых, хотя такие разногласия, скорее всего, будут проявляются в эпистемологическом и методологическом выборе, это просто эпифеномены более детерминированных онтологических допущений. Соответственно, они не могут быть полностью оценены в отсутствие устойчивой онтологической рефлексии и дискуссии.

    Это все очень хорошо абстрактно, но остается явно абстрактным. В Вторая задача этой главы — продемонстрировать, что «онтология имеет значение» в основные условия.Это может показаться сложной задачей. Однако на самом деле это скорее более прямолинейно, что можно было предположить. Во-первых, отметим, что политическая онтология тесно связана с вынесением приговора по категориям, к которым законное обращение может быть сделано в политическом анализе. Как Чарльз Тилли и Роберт Э. Гудин отмечает, что «онтологические выборы касаются тех видов социальных объектов, которые аналитики могут обоснованно предполагать последовательное существование »(2006).Другими словами, будет ли мы предпочитаем проводить наш анализ с точки зрения идентичностей, людей, социальных коллективов, состояний, режимов, систем или некоторой комбинации вышеперечисленного, отражает предшествующий набор онтологических выборов и предположений — наиболее очевидно о характер, природа и, действительно, «реальность» каждого как онтологических сущностей и (потенциальные) драматические персонажи на политической сцене.

    Во-вторых, даже если мы можем договориться об общих категориях действующих лиц, механизмов или процессы, к которым может быть сделано законное обращение, онтологический выбор влияет по существу содержание наших теорий о таких сущностях (и, следовательно, наши ожидания относительно того, как будет разворачиваться политическая драма).Общая приверженность онтологический индивидуализм (точка зрения, что человеческие личности являются единственными, уникальными и основные составляющие социальной реальности, к которым сводится все остальное) не гарантия общего подхода к политическому анализу, а тем более к общему мнению конкретной политической драмы или контекста. Содержательное содержание наших онтологических индивидуализм будет сильно отличаться, если мы будем рассматривать актеров как корыстных инструментальные максимизаторы полезности, с одной стороны, или альтруистические коммунитаристы, с одной стороны, другой, как и наш взгляд на стратегии, соответствующие эмансипации женщины будут существенно различаться в зависимости от нашего (онтологического) взгляда на биологический и / или социальный характер, казалось бы, «существенных» гендерных различий (сравните, например, Brownmiller 1975; Daly 1978; Эльштайн 1981; Wolf 1993; Молодой 1990).В этим и бесчисленным множеством других способов наш онтологический выбор — признанный или непризнанные — имеют глубокие эпистемологические, методологические и практические политические последствия.

    Учитывая это, приятно сообщить, что современные политические аналитики онтологически более рефлексивны, чем многие из их непосредственных предшественники. Представитель современных тенденций в этом отношении — Александр. Вендт.Онтология, предполагает он,

    — это не то, на что большинство исследователей международных отношений (IR) тратят много время думать. И они не должны. Основная задача IR-социальных наук — чтобы помочь понять мировую политику, а не более правильно размышлять о проблемах забота философов. Тем не менее, даже самые эмпирически мыслящие исследователи международная политика должна «делать» онтологию.

    (1999, 370)

    (п.462) В следующем кратком обзоре моя цель — указать очертить форму того, что влечет за собой «делающая» политическая онтология. Но прежде всего важно установить более подробно, что это такое и почему это важно.

    1 Политическая онтология: что это такое?

    Большинство стандартных философских трактовок онтологии различают между двумя, хотя и тесно связанными, значениями этого термина. 1 во-первых, и более абстрактно, касается природы самого «бытия» — что это такое существовать, существует ли (и если да, то почему) что-то, а не ничего, и существует ли (и если да, то почему) один логически контингентный актуальный мир. В Второй смысл термина связан с (конкретным) набором допущений, сделанных о природе, сущности и характеристиках (короче, реальности) объекта или набор объектов аналитического запроса.Какими бы неземными ни были такие проблемы, тем не менее, похоже, что политические аналитики в основном интересовались Последний, философски более прозаичный, набор проблем. У Бентона и Крейба (2001) политическая онтология — это «региональная онтология». Эта глава повторяет этот фокус.

    Таким образом, хотя онтология буквально определяется как «наука» или «философия» поскольку в рамках политического анализа его обычно определяли в более узких и конкретные условия.Здесь репрезентативно определение Нормана Блейки. Онтология, он предполагает, «относится к утверждениям или предположениям о том, что конкретный подход к социальной [или, в более широком смысле, политическое] расследование о природе социальных [или политическая] реальность — утверждения о том, что существует, как это выглядит, из каких единиц вверх и как эти единицы взаимодействуют друг с другом »(1993, 6). Онтология относится к — это , для чего — это , для чего существует , для составляющих единиц реальности; политическая онтология, в более широком смысле, относится к политическому существу , к что такое политически, чему политически существует , и единицам, которые составляют политическую реальность.

    Таким образом, онтологическая позиция аналитика — это ее ответ на вопрос: что такое характер социальной и политической реальности, подлежащей исследованию? В качестве альтернативы, что существует, о чем мы могли бы узнать? Как уже следует из этого, онтология логически предшествует эпистемологии. Как бы то ни было, это довольно важные вопросы. ответы на которые могут в значительной степени определять содержание политического анализ, которым мы, вероятно, будем заниматься, и действительно то, что мы считаем (адекватным) политическое объяснение.Таким образом, для «онтологических атомистов», убежденных в гоббсовской термины, что «основные человеческие потребности, способности и мотивации возникают у каждого человека без учета каких-либо особенностей социальных групп или социальных взаимодействий » (Фэй 1996, 31), не может быть апелляции в политическом объяснении социальные взаимодействия, процессы или структуры. Для «онтологических структуралистов» Напротив, неприемлемым является обращение к человеческим потребностям и возможностям. в суде политического анализа.Аналогично для (стр. 463) те убеждены в разделении внешнего вида и реальности — так что мы не можем доверять нашему чувства, чтобы открыть нам то, что реально в отличие от того, что просто представляет нам , как если бы было реальным — политический анализ, вероятно, будет гораздо более сложный и методологически требовательный процесс, чем для тех, кто готов принять, что реальность представляется нам прямым и непосредственным образом.

    Исходя из этого простого определения, большое количество вопросов политической онтологию можно идентифицировать. Адаптация вдумчивого (и новаторского) Ускали Мяки размышления об экономической онтологии (2001, 3; см. также Mäki 2002, 15–22), политической сфере, мы могли бы идентифицировать все следующее как онтологические вопросы:

    Из чего состоит государство? Каковы его составляющие и как они вешают все вместе? Какие общие принципы регулируют его функционирование, и его изменение? Являются ли они причинными принципами, и если да, то какова природа политического причинно-следственная связь? Что движет политическими деятелями и какими умственными способностями они обладают обладать? Существуют ли индивидуальные предпочтения и социальные институты, и в чем смысл? Являются ли (какие-либо из этих факторов) исторически и культурно неизменными? универсалии или они относятся к контексту?

    Такие вопросы легко образуют простую аналитическую повестку дня для политическая онтология.Они также указывают на то, что никакой политический анализ не может действовать при отсутствии предположений о политической онтологии. Что такое предположения редко бывают явными, что не делает их менее значимыми. Представлено больше тематически, среди онтологических вопросов, по которым политологи формулируют вытекающие из этого предположения следующие: Хотя интерес и рефлексивность по отношению к таким онтологическим вопросам безусловно, значительно выросла в последние годы, освещение таких вопросов очень неровный.На самом деле, это лишь некоторые из этих проблем — в основном первая, вторая, третья и, в некоторой степени, пятая — которые побудили онтологическая рефлексия на сегодняшний день. 2 Именно на этих вопросы, которые в основном будут сосредоточены в этой главе.

    (стр. 464) На данный момент важно отметить каждую из этих проблем. состоит в том, что ни одна из них не может быть решена эмпирически. В конечном счете, никакие эмпирические свидетельство может опровергнуть (онтологические) утверждения атомиста или структуралиста; он также не может подтвердить или опровергнуть предположение об отсутствии разделения внешний вид и реальность. 3 Это все сбивает с толку и, возможно, объясняет характерное нежелание политических аналитиков, чтобы они рискнули вступить в дискуссию и тем самым обнажить свои онтологические предположения. Чтобы признать онтологическую зависимость и, следовательно, опору на предположения, которые в принципе не поддаются проверке, могут рассматриваться как подрывающие правильные заветный и завоеванный авторитет аналитика и аналитические традиции в котором построен ее вклад.Тем не менее, при любом продолжительном размышлении тишина тоже не очень привлекательный вариант. Ибо, хотим мы этого или нет, и будь мы выбираем признавать это или нет, мы делаем онтологических допущения — в В терминах Вендта мы «делаем» онтологию. Эти предположения глубоко определяют наш подход к политическим анализом и не может быть просто оправдан апелляцией к доказательной базе. Теперь мы обратимся к последствиям такого выбора.

    2… И почему это важно?

    Какими бы значительными они ни были в их собственных терминах, онтологических предположения все чаще становятся предметом пристального внимания политологов. уделяется в основном их эпистемологическим и методологическим последствиям.

    Опять же, важно быть точным в нашей терминологии, поскольку литература. 4

    Эпистемология, опять же буквально определяемая как «наука» или «философия» знания. По словам Блейки, это относится «к утверждениям или предположениям, сделанным в отношении способы познания реальности »(1993, 6–7). В Короче говоря, если онтолог спрашивает «что существует, чтобы быть познанным?», то эпистемолог спрашивает: «Каковы условия приобретения знания о том, что существует?» Эпистемология занимается такими (п.465) вопросы как степень уверенность, которую мы можем законно утверждать в отношении выводов, которые мы пытаемся сделать исходя из нашего анализа, степень, в которой утверждения о конкретных знаниях могут быть обобщены вне непосредственного контекста, в котором были сделаны наши наблюдения, и в общих чертах, как мы можем решить и отстоять предпочтение между оспариванием политические объяснения. Как это показывает, эпистемологические предположения неизменно онтологически загруженный — можно ли передавать знания между разными параметры для политического анализа и, следовательно, можем ли мы законно обобщить между «случаями» (эпистемологическое рассмотрение) зависит от (предшествующих) предположений об онтологической специфике таких настроек.

    Тем не менее, значение онтологического выбора не ограничивается эпистемологией; Oни также методологические.

    Методология относится к выбору аналитической стратегии и дизайна исследования, которое подкрепляет предметные исследования. Хотя методология устанавливает принципы который может определять выбор метода, его не следует путать с методами и сами методы исследования.Действительно, методологи часто рисуют различие между ними, подчеркивая степень пропасти между тем, что они рассматривать как установленные методологические принципы и, возможно, столь же хорошо установленные методологические практики. Чего они неизменно не делают, так это признать и размышлять об онтологической зависимости методологического выбора. Для наших целей методологию лучше всего понимать как средство, с помощью которого мы размышляем над методами целесообразно полностью реализовать наш потенциал для получения знаний о том, что существуют.

    Это краткое обсуждение, как мы надеемся, служит для демонстрации того, что онтология, эпистемология и методология, хотя и тесно связаны, несводимы. Онтология относится к природе социального и политического мира, эпистемология — к тому, что мы можем знать об этом, и методологию того, как мы можем получить это знания.

    Как это, возможно, уже указывает на то, что их отношения также направленный — онтология логически предшествует эпистемологии, которая логически предшествует методология (см. также Archer 1998; Bhaskar 1989, 49; Гилберт 1989, 440; хотя ср.Смит 1990, 18). Мы не можем знать, что мы способны знать (эпистемология), до тех пор, пока мы не остановился на (наборе предположений) о природе контекста, в котором знания должны быть приобретены (онтология). Точно так же мы не можем решить соответствующий набор стратегий для исследования политических процессов (методология) пока мы не определимся с пределами нашей способности приобретать знания о таких процессы (эпистемология) и, собственно, природа самих таких процессов (онтология).

    Рис. 23.1. Направленная зависимость онтологии, эпистемология и методология: случай постмодернизма

    Источник : Сено (2002: 227).

    Направленная зависимость этой зависимости представлена ​​схематически и проиллюстрировано применительно к постмодернизму на рис. 23.1. Как это уже служит для указания, предположения, что онтологические соображения являются неприводимый и логически предшествующий эпистемологии, определенно не предполагают, что они не связаны.Степень уверенности, которую мы могли бы иметь например, наши заявления о политических явлениях могут отличаться в значительной степени в зависимости от нашего взгляда на отношения между идеями, которые мы сформулировать, с одной стороны, и политические референты этих идей, с другой. Таким образом, наша онтология может формировать нашу эпистемологию; кроме того, оба могут имеют методологические последствия. Если мы счастливы представить себя как бескорыстных и беспристрастных наблюдателей за внешним (п.466) (политический) реальность, существующая независимо от наших представлений о ней, то мы, вероятно, будем эпистемологически более уверенно, чем если бы мы были готовы признать, что: (1) мы в лучшем случае партизанские наблюдатели-участники; (2) что нет нейтрального точка зрения, с которой политическое можно рассматривать объективно; и что (3) идеи, которые мы формируем в политическом контексте, в котором мы живем, влияют на наше поведение и отсюда разворачивающаяся динамика этого политического контекста. 5 Такие онтологические допущения и их эпистемологические последствия, в свою очередь, существенно повлиять на тип доказательств, которые мы рассматриваем, и методы, которые мы развернуть, чтобы допросить эти доказательства. Если, например, мы хотим признать (онтологически) независимая причинная роль идей в определении траектории развития политических институтов, то мы, вероятно, посвятим методологическая энергия для измерения понимания политических субъектов.Если по Напротив, мы рассматриваем идеи как просто эпифеноменальные элементы предельно определяющего материала. основы (например, личный интерес участников, придерживающихся таких идей), то наши методологические усилия будут сосредоточены в другом месте.

    (стр. 467) 3 Статус онтологического Претензии

    Учитывая огромный объем литературы, посвященной в последние годы вопросы онтологии (в основном структурно-агентские и материально-идейные отношений) в политической науке и международных отношениях, это может быть соблазнительно предположить, что необходимость в серии размышлений по этому вопросу является относительно неоспоримо.В действительности же все несколько иначе. Ведь даже в социологии, которая, возможно, является естественным домом для размышлений над такими проблемами, существуют несогласные голоса. Обосновывая центральную роль таких проблем в политический анализ, возможно, уместно, чтобы мы сначала рассмотрели потенциальные возражения. Среди самых ярых критиков «повального увлечения» абстрактным онтологическое отражение — Стив Фуллер. Его центральный аргумент прост:

    Учитывая якобы неудачные попытки решить проблему структуры и агентства, Можно сделать вывод, что социологи недостаточно умны, чтобы решить проблема или что сама проблема ложная.

    (Фуллер 1998, 104)

    Корпус, безусловно, хорошо сделан и может быть расширен почти на все онтологическая рефлексия в социальных науках. Казалось бы, мало политическим аналитикам, проследившим за своими социологическими предками в онтологический тупик обфускации и бессмысленной абстракции.

    И все же замечания Фуллера не так разрушительны, как может показаться на первый взгляд.Для, в некоторых важнейших аспектах они обнаруживают систематический, если широко распространенный, неправильное толкование сущности онтологических споров такого рода. В этом уважения, они оказываются весьма полезными, помогая нам установить, что есть, а что нет участвовать в дебатах об относительной значимости идейного и материального, или структурные и агентные факторы. Проще говоря, онтологические проблемы, подобные этим не являются «проблемами», для которых есть или могут быть окончательные решения.

    Чтобы обратиться к вопросу о структуре и агентстве, например, как «проблему» с потенциальное «решение» — это фактически заявить, что проблема является эмпирической, могут быть решены окончательно. Тем не менее, утверждения об относительной значимости структурные и агентные факторы основаны на онтологических допущениях относительно характер социальной и политической реальности. Настаивать на разрешении таких претензий. таким образом, апеллируя к свидетельствам, мы объединяем эмпирическое и онтологическое.Говоря более практично и прозаично, любой заданный и согласованный набор эмпирические наблюдения могут быть объяснены более или менее агентными, более или менее структурные условия. Мы могли бы, например, согласовать точную цепочку событий. до Французской революции 1789 года, в то время как относительное значение структурных и агентных факторов в объяснении само событие.Само по себе свидетельство не является онтологически различающим, хотя часто представлен как таковой. 6

    (стр. 468) Из вышеизложенного непосредственно вытекают два важных вывода. обсуждение. Во-первых, если относительная значимость структурного и агентного, идейные и материальные факторы не могут быть установлены эмпирически, тогда мы должны старайтесь избегать всех утверждений, которые предполагают, что это возможно. К сожалению, такие утверждения банальность.Даже сам Вендт, дуайен как «проблематика структуры и агентства» и конструктивизма в теории международных отношений не выше такой концептуальные заблуждения. Рассмотрим следующий отрывок из примерного обсуждение написано в соавторстве с Яном Шапиро:

    Различия между… «реалистическими» моделями агентства и структуры — и между ними и их индивидуалистические и холистские соперники — вот различия в том, где важные причинные механизмы лежат в социальной жизни.Таким образом, мы можем их урегулировать только борясь с эмпирическими достоинствами их утверждений о человеческой деятельности и социальная структура … Это в значительной степени эмпирические вопросы .

    (Вендт и Шапиро 1997, 181, курсив мой)

    Вендт и Шапиро, безусловно, правы, отметив, что онтологические различия, такие как, скажем, между более ориентированным на агентство и более структурно-ориентированные счета, как правило, приводят к разногласиям о том, где искать и, действительно, то, что считается важными причинными механизмами в первом место.Это означает, что онтология предшествует эпистемологии. Такой взгляд полностью в соответствии с аргументами предыдущего раздела — мы должны решить, что существует вне чтобы узнать о (онтологии), прежде чем мы сможем рассмотреть, какие знания мы могли бы приобретать это (эпистемологию), не говоря уже о том, как мы могли бы получить это знания (методология). Но заметив это, Вендт и Шапиро почти сразу отказаться от подразумеваемой логики, предполагая, что мы можем выбирать между борьбой онтологии на основе того, что мы наблюдаем эмпирически.Конечно, теперь это означает, что эпистемология предшествует онтологии. Если наша онтология сообщает, где мы ищем причинные механизмы и то, что мы видим в первую очередь (как они утверждают), тогда как мы можем полагаться на то, что мы наблюдаем, чтобы решить между противоборствующими онтологиями?

    Путаница Вендта и Шапиро еще больше усугубляется в отрывке, который непосредственно следует, в котором задействована попперовская логика фальсифицируемости:

    У сторонников индивидуализма, структурализма и теории структурации есть все плохо справились с указанием условий, при которых их заявления о отношения агентства и социальной структуры были бы сфальсифицированы.(Вендт и Шапиро 1997, 181)

    Здесь мы снова видим прямое обращение к возможности эпистемологического опровержения. онтологических предложений. Дело в том, что, как онтологические позиции, индивидуализм, структурализм и теория структурации не могут быть фальсифицированы — наши предпочтения между ними должны оцениваться по-разному. Похожий смешение подкрепляет недавнее предписывающее предположение Вендта о том, что «разговор об онтологии необходимо, но мы также должны искать способы перевести это в предложения это может быть рассмотрено эмпирически »(1999, 37).Если бы это было возможно. Когда, как отмечает сам Вендт, онтологическая чувствительность сообщает о том, что «видно» в первом место и, для (философских) реалистов, подобных ему, предоставить ключ к изучению сквозь туманы эфемерного и поверхностного к структурированной реальности ниже, идея, что онтологические утверждения о том, что существует, могут (стр. 469) быть вынесенным эмпирическим путем — вызывает глубокое подозрение.Вполне просто, взгляды на вопрос о структуре и агентстве или любой другой онтологический вопрос в этом отношении, не может быть фальсифицирован — поскольку они не делают эмпирическое утверждение. Именно по этой причине логические позитивисты (например, Поппер) отвергают как бессмысленные онтологические утверждения, такие как те, на которых реализм и теория структурирования. 7

    Таким образом, важно не требовать эмпирической лицензии на онтологические претензии и предположения.Но, пожалуй, еще важнее то, что мы сопротивляемся соблазн представить позиции, скажем, по вопросу структуры и агентств как универсальные решения всех социальных научных дилемм. В частности, социальные онтологии не может быть привлечен для разрешения существенных эмпирических споров. Гидденса теория структурирования больше не может сказать мне, кто выиграет следующий президентский пост в США. выборы, чем теория предопределения может сказать мне, приедет ли мой поезд вовремя завтра.Последний мог бы сказать мне, что движение поездов вписано в археологию самого исторического времени, как и структура теоретик может сказать мне, что следующие президентские выборы в США будут выиграны и проиграны в взаимодействие между политическими акторами и контекст, в котором они находятся. Ни то, ни другое вряд ли принесет мне большую практическую пользу и не даст большое утешение, если мой поезд опаздывает и мой любимый кандидат проигрывает.это важно то, что мы не ожидаем слишком многого от «решений» онтологических «проблемы.»

    4 Онтологические споры в политическом анализе

    Из всех вопросов политической онтологии, это связано, хотя означает взаимозаменяемый (см. Pettit 1993) вопросы взаимоотношений между людьми и социальными сообществами и между структурой и агентством, которые, несомненно, привлекают наиболее устойчивых внимание и размышления в течение самого длительного периода времени.Довольно более свежий набор проблем относится к вопросу о соотношении материала и идеационные (связанные или независимые) измерения политической реальности. в В следующих кратких разделах я рассматриваю каждый набор вопросов по очереди.

    4.1 Индивидуально-групповые отношения

    В политическом анализе и философии социальных наук подробнее в целом нет более выносливого многолетника, чем вопрос о взаимоотношениях между людьми и (п.470) социальные коллективы или группы (см. Фэй 1996, гл. 3; Gilbert 1989; Холлис 1994; Pettit 1993; Райан 1970, гл. 8). Могут ли коллективные актеры (государства, политические партии, общественные движения, классы и т. д.) реально или даже с пользой сказать, что существует? Если да, то выставляют ли они органические качества, такие, что их характер или природа нельзя просто свести к совокупность составляющих единиц (обычно отдельных субъектов), из которых они подделаны? Соответствуют ли такие сущности (если они действительно таковы) субъекты политического анализа и, если да, то какие поведенческие характеристики к ним можно отнести?

    Эти и другие связанные онтологические вопросы разделили политических аналитиков, и, несомненно, продолжат разделять политических аналитиков, поскольку они разделили философы веками.Вообще говоря, разногласия у них есть сгенерированный видел, как главные герои решают себя одним из двух взаимно эксклюзивные позиции. Их обычно называют «индивидуализм» и «холизм» и они часто определяются во взаимно антагонистических терминах. В роли Маргарет Гилберт объясняет, что онтологический индивидуализм — это просто доктрина о том, что «социальные группы являются ничего сверх людей, которые являются их членами »(1989, 428).Это имеет тенденцию ассоциироваться с дальнейшим аналитическим набором утверждений, а именно с тем, что она называет «повседневными концепциями коллективности» (состояния, классы, вечеринки и другие группы) «поддаются анализу без остатка в терминах других концепций, кроме концепции коллективности, в частности, с точки зрения концепции индивида человек, его [sic] цели, убеждения и так далее »(1989, 434–435).

    Холизм, напротив, неизменно понимается как простое отрицание индивидуализм, доктрина о том, что «социальные группы существуют сами по себе» (1989, 428) или, говоря более прикладным языком Брайана Фэя, «теории, объясняющие социальные явления не сводятся к теориям об индивидуумах, которые их »(1996, 50).Однако в своих более крайних вариантах холизм — это не столько вера. в органической природе социальной и политической реальности, чем догматическое утверждение что задача социальных и политических аналитиков состоит исключительно в документировании (причинная) роль социальных, то есть целостных, явлений, процессов и динамики (ср. Райан 1970, 172). В этой форме холизм, хотя и очень популярен в 1970-х годов — теперь не более чем термин злоупотребления в современной политической наука.Тогда может возникнуть соблазн увидеть, как спор разрешается в пользу индивидуализма. Однако это было бы слишком опрометчивым выводом, чтобы делать это. Для хотя сегодня большинство аналитических маршрутов в политической науке ведут индивидуализма, многие, как мы увидим, делают значительные уступки холизму.

    Спор, как уже указывалось, вневременной, и, возможно, красноречивый защитник онтологического (да и методологического) индивидуализма Джон Стюарт Милль:

    Законы общественных явлений есть и могут быть не чем иным, как законами действия и страсти человека объединяются в социальное государство … Мужчины [так в оригинале] не превращаются, когда собираются вместе, в другой вид субстанция с разными свойствами … Люди в обществе не имеют свойства, но те, которые являются производными и могут быть преобразованы в законы природы отдельного человека.(1970 [1843], 573; цитируется по Hollis 1994, 10)

    Хотя, как часто отмечают, Милль отнюдь не был последовательным в придерживаясь ограничений такого индивидуализма, их можно найти в различных раз по ту сторону (стр. 471) забор, он вроде бы обязательное первое цитирование для тех, кто отстаивает или защищает свои (онтологические) индивидуализм.

    Что примечательно, самая упорная современная защита индивидуализма находится в теория рационального выбора.Джон Эльстер характерно остро заявляет, что «Элементарная единица социальной жизни — это индивидуальная человеческая деятельность». вследствие этого «Объяснить социальные институты и социальные изменения — значит показать, как они возникают как результат действия и взаимодействия индивидов »(1989, 13). Что необычного об этом комментарии заключается в том, что, в отличие от большинства теорий рационального выбора, он стремится представлять и защищать индивидуализм в онтологической, а не в более узкой методологические, термины.Тем не менее, даже теория рационального выбора, будучи твердо приверженной остается методологическому индивидуализму, пошел на значительные уступки органические качества социальных и политических коллективов, выявленные холистами. Действительно, в этом отношении траектория рационального выбора в последнее время лет наводит на мысль о зарождающемся онтологическом консенсусе среди политологи. Здесь можно отметить два момента.Во-первых, хотя всегда были теми, кто представил теорию рационального выбора в таких терминах (особенно Фридман 1953, 14–15), многие другие современные теоретики рационального выбора кажутся готовыми принять онтологический ирреализм допущений рационального выбора, защищать такие предпосылки с точки зрения их аналитической полезности, а не их соответствие внешней реальности (для более продолжительного обсуждения см. Сено 2004 г.).Во-вторых, ход многих теоретиков рационального выбора, особенно так называемые институционалисты рационального выбора, от абсолютного к «ограниченная», то есть контекстно-зависимая концепция рациональности значительно квалифицирует и, возможно, нарушает любую пуристскую защиту онтологических или, действительно, методологический индивидуализм. Проще говоря, если стилизованный рациональный актер функция полезности и / или предпочтения является продуктом ее контекста, роли или системного функции (как в большинстве современных институтов рационального выбора), затем объяснить ее поведение или предсказать последствия ее поведения с точки зрения такая функция полезности / предпочтения больше не связана с методологической индивидуализм.

    Как это, возможно, предполагает, однако, казалось бы, укоренившийся холизм и индивидуализм время от времени становились основой здравого смысла между такими антагонистическими крайности существуют, и их населяет все большее число политических аналитиков. Такой позиция принимает онтологически следующее: (1) социальное целое «не просто сумма его частей »; (2) что существуют «целостные свойства» таких социальные сети; (3) что эти «можно разумно сказать, что они принадлежат целому, а не в любую из частей »; и все же (4) которые разбирают все, и мы остаемся с части, а не «не они», а какое-то таинственное свойство, ранее принадлежавшее целому вместе »(Райан 1970, 181).

    4.2 Отношения между структурой и агентством

    Не менее классический или спорный вопрос в философии социальные науки — это вопрос о структуре-агентских отношениях. Хотя тесно связаны, это ни в коем случае не сводится к вопросу об отношениях между группами и отдельными людьми и вызывает гораздо более ожесточенные споры, чем последнее в последние годы.

    (стр. 472) Хотя место не позволяет подробно рассмотреть литературы, основные тенденции, тем не менее, можно установить относительно просто (для более продолжительное обсуждение см. Hay 1995; 2002, 89–134):

    Одним словом, и почти все без исключения те, кто отразился в устойчивая мода на вопрос о структуре и агентстве сделала это с усиливающееся чувство разочарования из-за неявного намерения или, что чаще всего, структурализм существующих мейнстримных подходов к политическому анализу.В в частности, они обнаружили, что структурализм скрывается в некоторых очевидно маловероятных места. Главный из них — теория рационального выбора.

    Как перспектива, подчеркивающая рациональность, проявляемую сознательными и рефлексивных акторов в процессе принятия решений, трудно представить себе подход, который кажется более внимательным к агентству. Однако впечатления могут быть обманчивый. Ведь в рамках любой модели рационального выбора мы прежде всего знаем одно: что актер будет вести себя рационально, максимизируя свою личную полезность.Следовательно, любой рациональный субъект в данном контексте выберет точно такое же (оптимальный) образ действий. Актеры по сути взаимозаменяемы (Цебелис 1990, 43). Более того, там, где существует более одного оптимального образа действий (короче говоря, есть несколько равновесий), мы можем ожидать, что поведение акторов будет распределено предсказуемо между такими оптимумами и только между ними. Это означает, что «выбор» агента становится предсказуемым (и, в отсутствие нескольких equilbria, полностью предсказуемо) с учетом контекста.Последствия этого Чисто. Нам ничего не нужно знать об актере, чтобы предсказать исход политического поведение. Поскольку это не зависит от рассматриваемого актера. Действительно, именно это дает возможность рационального выбора способов объяснения их (очень заветных) предсказательная способность.

    Короче говоря, это всего лишь замена фиксированной функции предпочтения неопределенный субъект, который позволяет ложному и натуралистическому представлению о предсказании сохраняться в рациональном выборе (см. также Hay 2004).Визуализировать аналитические предположения об отдельном актере более сложные и реалистичные (признавая некоторый элемент случайности) и модели рационального выбора становятся неопределенный.

    Это поднимает последний и важный момент, что-то вроде лейтмотива этого главу. Рост политической онтологии все чаще приводит к ряду вызовы натурализму (вера в возможность единства метода между естественные и социальные науки) (п.473) и к натуралистическим политология более конкретно. Вышеупомянутые абзацы представляют собой лишь один пример. По их мнению, теория рационального выбора может дать естествознание политики только в силу неправдоподобных (онтологических) допущений, которые она делает об универсально инструментальном, корыстном и максимизирующем полезность характере человеческого поведения. По сути, они служат для того, чтобы освободить агентство от любого контента, так что актер становится простым посредником для доставки ряда императивов, присущих сам контекст.Короче говоря, естествознание политики возможно только в том случае, если мы предполагаем то, что в других местах отрицаем, — что все действующие лица в любом данном контексте будут действовать способом, предсказуемым (во многих случаях полностью определяемым) контекстом в котором они оказались. Смягчить предположения или даже универсальность предположения, и хрупкое здание натурализма рушится. С ним должно идти универсальные притязания многих теорий рационального выбора и, действительно, возможность предсказательной науки о полит.

    4.3 Отношения между идеями и материалами

    Очень похожие темы появляются в быстрорастущей литературе по отношения между идеологическим и материальным, а также степень, в которой идеи может быть отведена причинная и / или определяющая роль в определении политические результаты. 9 Вот, однажды Более того, ключевой вопрос касается границ натурализма.В частности, это предположил существование непоправимо когнитивного измерения социальных и политический мир, для которого нет прямого эквивалента или аналога в естественном мира, представляет собой глубокие онтологические препятствия для натуралистического социального наука.

    И снова наблюдается значительная степень согласия и согласия между те, кто рассмотрел эти вопросы в онтологических терминах.В результате конвергенция и укрепление позиции, обычно называемой конструктивизмом в теории международных отношений, и обычно рассматривается как развитие исторических институционализм в политической науке (полезный обзор см. Blyth 2003). Это определяет себя в противовес материалистической и натуралистической крупице мейнстрима. политология и международные отношения.

    Как квалифицированный материализм многих современных рациональных решений институционалисты и неореалисты, 10 конструктивисты начинают с признания того, что мы не можем надеяться понять политическое поведение без понимания идей, которых придерживаются участники о среда, в которой они находятся.Но здесь материалисты и конструктивисты расходятся, последние отказываются рассматривать такие идеи как сами по себе могут быть сведены к решающим материальным факторам (таким как контекстно заданные интересы). Следовательно, они придают идеям независимую причинная роль в политическом объяснении. Тем не менее, хотя важно не просто свести идеологию к отражению, скажем, основного материала интересов, не менее важно не подписаться под волюнтаристским идеализмом в какие политические результаты могут быть прочитаны, подробнее (п.474) или менее напрямую, из желаний, мотиваций и познаний непосредственных действующих лиц самих себя. Вместо этого требуется признание сложного взаимодействия материальных и идейных факторов. Короче говоря, политические результаты не простое отражение намерений и представлений актеров, ни контекстов которые порождают такие намерения и понимания. Скорее они продукт воздействия стратегий, разрабатываемых участниками как средство реализации своих намерений в контексте, который предпочитает одни стратегии другим, и делает это независимо от намерений самих актеров.

    Конструктивизм — это, однако, широкая церковь, охватывающая широкий спектр позиции. На идеалистическом конце спектра мы находим разновидности «толстых» конструктивизм стремится отдавать предпочтение определяющей роли идей, но не полностью отрицая значение материальных факторов. На другом конце В спектре мы находим разновидности критического реализма, более «тонкие» конструктивизм вместо этого подчеркивает ограничения материального мира. места на таких дискурсивных конструкциях. 11 Что за каждый этих позиций, однако, представляет собой сложный или диалектический взгляд на отношения между идеациональным и материальным и отказ от возможность натуралистической социальной науки.

    5 Заключение

    Как пытались продемонстрировать предыдущие разделы, распространение литературы по политической онтологии за последние годы выпустили (или, возможно, отражены и подкреплены) замечательный консенсус.Подавляющее большинство авторов, которые систематически исследовали отношения между структурой и агентством и материал и идейный как онтологические проблемы , например, впоследствии стали продвигать постнатуралистический, постпозитивистский подход к социальным и политический анализ, основанный на признании динамического взаимодействия структура и деятельность, материальные и идеальные факторы.При этом у них есть указали на постоянное несоответствие между часто неявными и нормализованными аналитическими предположения существующих основных подходов к политическому анализу и тех, которые возникают из устойчивой онтологической рефлексии.

    В частности, они бросили вызов часто скупому и самопровозглашенному нереалистичные аналитические предположения, которые неизменно делают натуралистические подходы к политология возможна.Это, несомненно, полезное упражнение, и оно уже породили по-настоящему новые подходы к политическому анализу и ряд важные идеи (вклад новых конструктивистов-институционалистов синтез является примером). Однако можно зайти слишком далеко. В каком-то смысле это ничем не примечательным, что политические онтологи, интересовавшиеся главным образом степенью что сложность и (стр. 475) случайность «реального мира» социальное и политическое взаимодействие может быть захвачено, побудить нас выбирать сложные, достоверные и реалистичные аналитические предположения.Тем не менее, это не обходится без затрат. Простые, элегантные и экономные аналитические допущения вряд ли удовлетворят политический онтолог, но этого может быть недостаточно, чтобы отказаться от них. Какими бы нереалистичными они ни были, они привлекательны и, безусловно, могут быть защищены. в прагматических терминах, которые вряд ли будут занимать видное место в размышления онтолога. Здесь, как и везде, есть очевидные компромиссы.Политическая онтология, безусловно, может помочь нам понять, что поставлено на карту варианты выбора, обеспечивающие что-то вроде противовеса основной характеристике молчание по его основным предположениям, но нельзя позволять ему диктовать такие только выбор.

    использованная литература

    Адлер, Э.1997. В поисках золотой середины: конструктивизм в мировой политике. Европейский журнал международных отношений , 3: 319–63. Найдите этот ресурс:

    Archer, M. S. 1998. Социальная теория и анализ общества. Стр. 69–85 в г. Зная Социальный мир , изд. Т. Мэй и М. Уильямс. Buckingham: Open University Press. Найдите этот ресурс:

    Benton, T. and Craib, I.2001 г. Философия социальных наук: философские основы социальных Мысль . Buckingham: Open University Press. Найдите этот ресурс:

    Bhaskar, Р. 1979. Пределы натурализма . Брайтон: комбайн Wheatsheaf. Найдите этот ресурс:

    ——1989. Возвращение к реальности . Лондон: Verso. Найдите этот ресурс:

    Blaikie, Н.1993. Подходы к социальным расследованиям . Кембридж: Polity. Найдите этот ресурс:

    Blyth, M. 2003. Структуры не поставляются с инструкциями: интересы, идеи и прогресс в политическая наука. Перспективы политики , 1: 695–706. Найдите этот ресурс:

    Brownmiller, S. 1975. Against Наша воля: мужчины, женщины и изнасилование . Лондон: Секер и Варбург. Найдите этот ресурс:

    Carlsnaes, W.1992. Проблема агент – структура во внешнеполитическом анализе. International Studies Quarterly , 6: 245–70. Найдите этот ресурс:

    Cerny, P. G. 1990. The Changing Архитектура политики: структура , агентство и будущее Состояние . Лондон: Sage. Найдите этот ресурс:

    Christiansen, T., Jørgensen, K. E., and Wiener, A. 2001. Введение. Стр. 1–21 в Социальное строительство Европы , изд.T. Christiansen et al. Лондон: Sage. Найдите этот ресурс:

    Daly, M. 1978. Gyn / Ecology: The Metaethics of Радикальный феминизм . Бостон: Beacon Press. Найдите этот ресурс:

    Denzau, A. T. and North, D. C. 1994. Shared mental модели: идеологии и институты. Kyklos , 47: 3–31. Найдите этот ресурс:

    Dessler, D. 1989. Что поставлено на карту в дебатах о структуре агента? Международный Организация , 43: 441–73.Найдите этот ресурс:

    Эльштайн, Дж. Б. 1981. Общественный мужчина, частная женщина: женщины в социальной и политической мысли . Princeton, NJ: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

    Elster, J. 1989. Nuts and Bolts для социальных наук . Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

    Fay, B. 1996. Contemporary Philosophy социальных наук: мультикультурный подход .Oxford: Blackwell. Найдите этот ресурс:

    Friedman, M. 1953. Essays in Позитивная экономика . Чикаго: University of Chicago Press. Найдите этот ресурс:

    Fuller, S. 1998. От содержания к контексту: социальная эпистемология повального увлечения структурой и агентством. Стр. 92–117 в Что такое социальная теория? Философские дебаты , изд. A. Sica. Оксфорд: Blackwell. Найдите этот ресурс:

    (п.476) Гидденс, A. 1984. Конституция Общество . Cambridge: Polity. Найдите этот ресурс:

    Gilbert, M. 1989. On Social Факты . Princeton, NJ: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

    Goldstein, J. and Кеохан, Р. О. (ред.) 1993. Идеи и внешняя политика: убеждения , Институты и политические изменения . Итака, Нью-Йорк: Корнельский университет Нажмите.Найдите этот ресурс:

    Grossmann, R. 1992. The Existence of the Мир: Введение в онтологию . Лондон: Routledge. Найдите этот ресурс:

    Hay, C. 1995. Структура и агентство. Стр. 189–206 в Теория и методы в политике Science , изд. Д. Марш и Г. Стокер. Лондон: Macmillan. Найдите этот ресурс:

    ——. 2002. Политический анализ .Бейзингсток: Пэлгрейв. Найдите этот ресурс:

    ——2004. Теория, стилизованная эвристика или самоисполняющееся пророчество? Статус рационального теория выбора в государственном управлении. Государственное управление , 82: 39–61. Найдите этот ресурс:

    Hollis, M. 1994. The Philosophy of Социальные науки . Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

    Honderich, T. (ed.) 1995. The Оксфордский компаньон философии .Oxford: Oxford University Press. Найдите этот ресурс:

    Jacquette, Д. 2002. Онтология . Chesham: Acumen. Найдите этот ресурс:

    Jessop, B. 1990. State Theory: Putting Capitalist Штаты на их месте . Кембридж: Polity. Найдите этот ресурс:

    ——1996. Интерпретативная социология и диалектика структуры и агентство. Теория , Культура и общество , 13 (1): 119–28.Найдите этот ресурс:

    King, G., Keohane, R.O., и Верба, С. (ред.) 1994. Дизайн социального исследования: научный вывод в качественном Исследования . Princeton, NJ: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

    Kenny, M. and Smith, M. J. 1997. (Не) понимание Блэра. Political Quarterly , 68: 220–30. Найдите этот ресурс:

    Mäki, U. 2001. Экономическая онтология: что? Зачем? Как? Стр.3–14 в Экономическое мировоззрение: Исследования по онтологии экономики , изд. У. Мяки. Кембридж: Кембридж University Press. Найдите этот ресурс:

    ——2002. Мрачная королева социальных наук. Стр. 3–32 в Факты и вымыслы по экономике: модели , реализм и социальное строительство , изд. У. Мяки. Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

    Marsh, D. and Фарлонг, П.2002. Кожа не свитер: онтология и эпистемология в политике. наука. Стр. 17–41 в Теория и методы в политической науке , изд. Д. Марш и Г. Стокер, 2-е изд. Бейзингсток: Пэлгрейв. Найдите этот ресурс:

    —— и Стокер, Г. 2002. Введение. Стр. 1–16 в Теория и методы политологии , изд. Д. Марш и Г. Стокер, 2-й edn. Бейзингсток: Пэлгрейв.Найдите этот ресурс:

    Mill, J. S. 1970. A Система логики . Лондон: Лонгман; первоначально опубликовано в 1843 г. Найдите этот ресурс:

    Monroe, K. R. (ed.) 2004. Perestroika , Методологический плюрализм , Управление и Разнообразие в современной американской политической науке . Нью-Хейвен, штат Коннектикут: Йель University Press. Найдите этот ресурс:

    North, D. C. 1990. Институты, институциональные изменения и экономическая эффективность . Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

    Pettit, P. 1993. The Общий разум: очерк психологии , Общество и политика . Оксфорд: Oxford University Press. Найдите этот ресурс:

    Ryan, R. 1970. The Philosophy of the Social Наук . Бейзингсток: Макмиллан.Найдите этот ресурс:

    Schmitt, F. F. 2003. Социализирующая метафизика: введение. Стр. 1–37 в Общение Метафизика , изд. Ф. Ф. Шмитт. Боулдер, Колорадо: Роуман и Литтлфилд. Найдите этот ресурс:

    Смит, М. Дж. 1998. Переосмысление британского государства: теоретические и эмпирические проблемы центральное правительство. Государственное управление , 76: 45–72. Найдите этот ресурс:

    ——1999. Главный исполнительный директор в Великобритании . Лондон: Macmillan. Найдите этот ресурс:

    Smith, S. 1990. Позитивизм и не только. Стр. 11–46 в Международной теории: позитивизм и Beyond , ed. С. Смит, К. Бут и М. Залевский. Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

    Suganami, Х. 1999. Агенты, структуры, нарративы. Европейский журнал Международные отношения , 5: 365–86.Найдите этот ресурс:

    (стр. 477) Тилли К. и Гудин Р. Э. 2006. Это зависит от обстоятельств. Стр. 3–32 в г. Оксфордский справочник по контекстуальному политическому анализу ., изд. Р. Э. Гудин и К. Тилли. Oxford: Oxford University Press. Найдите этот ресурс:

    Tsebelis, G. 1990. Nested Games: Рациональный выбор в сравнительной политике . Беркли: Калифорнийский университет Нажмите.Найдите этот ресурс:

    Wendt, A. 1999. Social Теория международной политики . Кембридж: Кембриджский университет Press. Найдите этот ресурс:

    —— и Шапиро, И. 1997. Неправильно понятые перспективы реалистической социальной теории. Стр. 166–90 в Современная эмпирическая политическая теория , изд. К. Р. Монро. Беркли: University of California Press. Найдите этот ресурс:

    Wolf, N. 1993. Огонь с огнем: новая женская сила и как им пользоваться . Нью-Йорк: комбинат Фосетта. Найдите этот ресурс:

    Янг, И. М. 1990. Бросание как девушка и другие эссе по феминистской философии и обществу Теория . Блумингтон: Издательство Индианского университета. Найдите этот ресурс:

    .

    Примечания:

    ( 2 ) Хотя соответствующие функции предпочтений и поведенческие допущения, которые мы должны принять, например, в теоретико-игровом моделировании был в центре внимания, подавляющее большинство этих размышлений не признал онтологический характер проблемы.

    ( 3 ) Очевидно, что то, что считается доказательством в первое место зависит от взгляда на отношения между тем, что наблюдается и испытанное, с одной стороны, и реальное, с другой. Где (архетипический) плюралист видит открытый и демократический процесс принятия решений, (аналогично архетипическому) теоретик элиты видит работу скрытых процессов установления повестки дня за кулисами, и (не менее архетипический) марксизм, свидетельство идеологическая обработка, формирующая предпочтения.

    ( 4 ) Во втором издании высоко оцененного уважаемый и влиятельный текст по теории и методам в политической науке , для например, редакторы и участники демонстрируют явное несогласованность в определение онтологии и эпистемологии. Учитывая, что их практически единственный введение в эти темы начального уровня в настоящее время доступно для студентов, изучающих политические наука, это тем более трагично.Так, в своем вступительном эссе Дэвид Марш и Джерри Стокер весьма примечательно предполагают, что «онтология касается того, что мы мы можем знать, а эпистемология — как мы можем это знать »(2002, 11). Еще в первом В основной главе тома Дэвид Марш, на этот раз с Полом Ферлонгом, определяет онтологии (правильно) как «теории бытия» и предполагает, что эпистемология относится к «Что мы можем знать о мире» и (что более проблематично) «как мы можем это узнать» (2002, 18–19).Из них только второе определение онтологии полностью беспроблемный.

    ( 5 ) Чтобы предположить, что наши идеи влияют на наше поведение и что наше поведение, в свою очередь, может изменить окружающую среду, конечно, настаивать на том, чтобы это обязательно происходило в любой конкретной обстановке в любой конкретной временной горизонт. Однако это означает, что поскольку поведение служит формированию и изменить данный политический ландшафт, идеи, которых придерживаются участники об этом контексте, имеет решающее значение для любого понимания такого процесса политических изменений (см. также Решемейер, в Оксфордский справочник контекстуального политического анализа , изд.Р. Э. Гудин и К. Тилли 2006. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета).

    ( 6 ) Во многом это связано с тем, что процесс представления свидетельство неизменно является тем, которое помещает его онтологически (в отношении часто неявные онтологические допущения, такие как степень, если таковая имеется, разделения внешний вид и реальность).

    ( 7 ) Какой бы заманчивой ни казалась эта стратегия, однако, он не позволяет избежать онтологических проблем и выбора.Для, как указано ранее, независимо от того, признаем ли мы их или нет, политический анализ обязательно исходит на основе онтологических допущений.

    ( 9 ) См. Hay (2002, 194–215), где более продолжительное обсуждение.

    Волюнтаризм | Encyclopedia.com

    От латинского voluntas, означает воля, «волюнтаризм» используется в философии и теологии в двух смыслах.Для схоластов этот термин применяется к любой теории, которая делает упор на волю, а не на интеллект; в то время как среди современных мыслителей этот термин обозначает любую теорию, которая объясняет, что вселенная исходит в конечном итоге от самой Воли. В первом смысле философии св. Августина, ансельма Кентерберийского, Уильяма Оккама и Джона Дунса Скота можно назвать волюнтаристскими. Среди современных людей главными волюнтаристами являются Блез Паскаль, Иммануил Кант и Артур Шопенгауэр.

    Патристика и средневековое волюнтаризм. Христианских мыслителей святоотеческого и средневекового периода обычно классифицируют как волюнтаристов не потому, что они отдают исключительное первенство воле, поскольку Бог есть также Истина, а потому, что они приближаются к экзистенциальной истине через субъективное участие, через выбор, основанный на любви.

    Теория Августина. Философия святого Августина, например, характеризуется горячим поиском благочестивого Добра. Для него дух может пребывать в насыщающей радости, только если он свободен от всяких сомнений и неуверенности.Признавая, что разум постигает неизменные и необходимые истины, святой Августин спрашивает, как он воспринял бы эти истины, если бы не был озарен Богом. Он считает, что в порядке средств знание кажется первым, но его функция только медиативная; в порядке конца или совершенства любовь изначальна. Человеку не нужно пассивно признавать истину; такая правда не оправдывает; его нужно желать, желать и любить. Бог больше, чем идея, Он присутствие; Он больше, чем внушительная потребность, Он манящая и возвышающая любовь.«Бог есть милосердие».

    И все же Августин нигде не подчиняет интеллект воле. Неоплатонизм, лежащий в основе всех его философских рассуждений, делает такое отношение невозможным. Хотя его учение о благодати и провидении предполагает определенную и характерную психологию воли, в метафизическом порядке Августин всегда понимает Бога как сущность разума. Бог — «Отец истины». На этом основано доказательство существования Бога, которое встречается несколько раз в его произведениях и имеет особый августинский тон ( Div.Даем. 53.2 [ Patrologia Latina, ed.J. P. Migne, 271 v., Index 4 v. (Paris 1878–90) 40:35]; Lib. вилка 2.7–33 [ Patrologia Latina 32: 1243–63]). Бог — это «солнце души», Сам исполняющий функции, которые схоласты приписывали intellectus agens ( Gen. ad litt. 12.31.59 [ Patrologia Latina 34: 479]). У святого Августина, как и у святого Ансельма, вера тоже подразумевает разум. Для обоих принцип correo ut credam не менее верен, чем принцип credo ut corream ( In psalm. 118,18,3 [ Patrologia Latina 37: 1552]; Serm. 43.7.9 [ Patrologia Latina 38: 258]).

    Волюнтаризм Скота. Философия Джона Дунса Скота более явно волюнтаристская. О свободе воли он особенно ясен и решителен. Он настаивает на том, что сама воля и ничего, кроме воли, являются общей причиной его воли. Он не определяется другим, но определяет себя contingenter, не inevitabiliter, одной из альтернатив, которые находятся перед ним ( In 2 sent. 25). Это свобода, атрибут, который необходим для всех высших форм воли, и, следовательно, не приостанавливается и не отменяется в блаженном видении ( In 4 sent. 49.4). Поскольку воля господствует над всеми другими способностями, а также потому, что она относится к милосердию, которое является величайшей из добродетелей, воля является более благородным атрибутом человека, чем разум. Уилл предполагает интеллект, но первое — это posterior generatione, и, следовательно, более совершенное ( In 4 sent. 49,4).

    Современные теории воли. Среди современных философов, для которых волюнтаризм является основным, общая попытка состоит в том, чтобы приблизиться к бытию не через мысль и необходимость, а через волю и свободу.

    Волюнтаризм Паскаля. В 17 веке волюнтаристское христианство Блеза Паскаля было противопоставлено рационалистическому гуманизму Рене Декарта. Согласно Паскалю, математический метод — не единственный метод, позволяющий достичь истины; поэтому он проводит резкое различие между духом геометрии и духом изысканности.У сердца есть причины, которых разум не знает; сердце, а не разум переживает Бога.

    Для Паскаля, если человек хочет обрести веру в Бога, он должен пробудить свое желание, устранить препятствия и вывести себя из оцепенения. Стремление к счастью преследует и тревожит сердце человека. Бог чрезвычайно желанен и бесконечно любим; не искать Его — это трагедия.

    Теория Канта. Волюнтаризм Иммануила Канта проистекает из того факта, что он воспринимает только структурный элемент интеллектуального знания без его экзистенциального аспекта.Он объясняет знание детерминизмом данных и форм чувствительности, категорий духа и чистой апперцепции, термином которой является чисто идеальный Абсолют. Из своего анализа знания он заключает, что, поскольку понимание не имеет собственной интуиции, метафизике недостает онтологического значения.

    Но от истины легче отказаться, чем от добра. Несмотря на свой агностицизм, Кант стремится любой ценой сохранить абсолютную ценность морального акта. Для этого он отделяет это действие от Бога, поскольку разум не может знать Его существование с уверенностью, а также от интереса и чувств, которые сделали бы эту ценность относительной.Моральная заповедь категорична и универсальна (см. Категорический императив). Человек должен выполнять свой долг не потому, что он приятен или интересен, или потому, что он стремится достичь Бога, а только потому, что это долг. Поскольку закон обязывает абсолютно и никто не верит в невозможное, Кант заключает, что свобода человека аподиктически несомненна.

    Этический формализм кантианской морали проистекает из дуализма, который отделяет волю от инстинктов, добро от истины и человека от Бога.Это несуществующий формализм, поскольку, если воля должна принимать во внимание универсальные предписания, она также должна быть конкретной, под страхом прихоти и нереальности. Это идолопоклоннический формализм, поскольку этот закон нужно уважать, хотя он исходит из человеческой субъективности и не блаженствует. Морализм Канта звонит на звон нравственности.

    Квиетизм Шопенгауэра. Артур Шопенгауэр, ученик Канта, принял кантианский агностицизм и подчеркнул его. Тем не менее, хотя Кант считал ноумены непознаваемыми, он не хотел их устранять.Как можно объяснить присутствие ноумена в сознании, кроме как способностью, связанной с абсолютом? Согласно Шопенгауэру, эта способность абсолютного, составляющая субстанцию ​​бытия, есть воля. Воля — единственная субстанция, высшая реальность, единственный нерушимый производитель существования. Однако в человеке воля, которая является единой, бесконечной и неизменной сама по себе, индивидуализирована и ограничена своим отношением к телу и введена в заблуждение знанием, которое обманывает ее пустыми заблуждениями.Из-за этого человеческая воля к жизни, которая временна, иллюзорна, бессильна и навечно обречена на несчастье. Как человеку избавиться от несчастья? Философ или мудрец интуитивно догадывается о бесполезности воли к жизни; он исцелился от иллюзий; свободен от желаний и страхов, нужды и сожалений. Отказавшись от принципа индивидуации, он отождествляет себя с той безличной и космической волей, которая составляет Бытие. Квиетизм, радикальная воля, остракизирующая мир и уничтожающая «я», — это высшая мудрость.Это любопытная метафизика, поскольку, возвысив волю и изолированное знание, она утверждает, что воля в основе своей бессильна и заставляет ее больше не желать и подвергаться безличной Судьбе.

    Ницше и воля. Шопенгауэр сказал, что воля есть субстанция бытия; чтобы быть, он отказался от существования. Согласно Ницше, следует отказаться от озорной фантасмагории ноумена; единственное существующее — это явления, свободные действия воли.Действие воли является абсолютным само по себе, а не направлено на что-то за его пределами, будь то ценности, заявленные моралистами, рай для христиан, нирвана буддистов или счастье, о котором мечтал Шопенгауэр. Надо забыть действовать «ради», «ради» или «потому что». Эти выражения кощунственны, так как они лишают волю того, что ей принадлежит, и делают ее зависимой, тогда как это абсолютно хорошо само по себе. Столетия логики, морали и религии унизили волю, которая сама по себе свободна и суверена.Есть те, кто говорил о необходимых истинах, необходимых законах, абсолютной уверенности и религиозных обязанностях. Человек подчинился этим лжеучителям и развратился. Он должен освободиться от этого подчинения. Нравственность — костыль для искалеченных, религия — приют для больных. Супермен освобождает себя актом восстания, он ищет смерти Бога. Будучи полностью свободным, он радуется этому акту полного освобождения. Это, однако, чисто формальная, фиктивная и несуществующая свобода, поскольку для Ницше, как и для Шопенгауэра, воля, лишенная всякой силы осуществления, остается бессильной и заточена в неизменном цикле вечного возвращения.

    Прагматизм и философия ценностей. Хотя и волюнтаристские, другие современные философии, такие как прагматизм и многие философии ценностей, не столь негативны. Уильям Джеймс, в основном эмпирик, возражает против позитивного сциентизма. Думают не ради удовольствия думать, а ради жизни. Будь то научная или философская, каждая мысль возникает из потребности и соответствует интересу. Таким образом, всякий суд — это акт веры. Истинное суждение уточняется и определяется не природой объекта, а конечностью субъекта.Следовательно, его критерий субъективен. Таким образом, Иаков оправдывает веру в свободу, обеспечивая более чем одну ценность для действий человека, и веру в Бога, при условии, что Бог дает ему помощь и тем самым укрепляет его.

    Отправной точкой кантовской морали является категорический и универсальный императив, который является источником одинакового характера моральных обязанностей, возложенных на всех людей. Отправной точкой для современной морали является не априорная реальность, а именно закон, а субъект, который желает, желает, проектирует, который находится в такой среде в такое время, кто использует такой ресурс или страдает такой слабостью. .Должен быть определен долг каждого человека и прослежена идеальная линия его продвижения с точки зрения данной конкретной ситуации. Долг определяется не только моральным законом, но тем более призванием, то есть единственным призывом, который звучит в каждой совести и одновременно учитывает его действительную реальность и универсальные ценности, побуждающие к этому призыву.

    Для Канта цель воли — закон; для прагматика воля завершается ценностями. Ценность — это то, что желательно, что делает вещь хорошей, принцип экзистенциальности.Ценности, безусловно, многочисленны: экономические и духовные ценности, эстетические и моральные ценности, мирские и религиозные ценности. Возможно ли подчинение между ними? Некоторые размещают их в иерархическом порядке, поскольку одни ценности относительны, другие — абсолютны; одни гипотетические, другие безусловные. Есть априорный порядок сердца, а также априорный порядок разума. Во главе всех этих ценностей стоит Ценность par excellence, живой Бог, актуализирующий и бесконечно продлевающий человеческую деятельность.Очень часто этот Бог уже не Бог философов, а Бог христиан.

    Критика. В отличие от детерминизма философов-интеллектуалов, современные волюнтаристы чрезмерно подчеркивают факт свободы и анализируют ее как нечто внутренне конституирующее бытие. На основании того, что поведение человека не предопределено, как поведение животного, они доходят до крайней позиции, считая, что человек должен заставить себя существовать, что для того, чтобы существовать и сделать мир существующим, человек должен признать самовнушающие субъективные атрибуты.Ловушки интеллектуализма и волюнтаризма, кажется, присутствовали на протяжении всей истории человеческой мысли. Как два крайних философских взгляда они представляют собой чрезмерно упрощенные попытки прийти к истине, а также чрезмерно упрощенные средства борьбы с явной ошибкой.

    См. Также: экзистенциализм; интеллектуализм; иррационализм; будем.

    Библиография: ч. j. Марроу и А. м. la bonnardire, S. Augustin et l’Augustinisme (Париж, 1955).j. Laporte, Le Coeur et la raison d’après Pascal (Париж, 1950). е. boutroux, La Philosophie de Kant (Париж, 1926). j. wahl, Études Kierkegaardiennes (Париж, 1938). f. Copleston, Arthur Schopenhauer (Лондон, 1946). ш. а. Кауфманн, Ницше (Принстон, 1950). j. royce, William James and Other Essays (Нью-Йорк, 1911). п. ortegat, Religion et Intuition, 2 v. (Gembloux 1948). р. eisler, Wörterbuch der Philsphischen Begriffe, 3 v.(4-е изд. Берлин, 1927–30) 3: 429–435. а. colombo, Enciclopedia filosofica, 4 v. (Венеция-Рим, 1957) 4: 1691–94. а. michel, Dictionnaire de théologie catholique, ed. а. vacant et al., 15 v. (Paris 1903–50; Tables générales 1951–) 15.2: 3301–22.

    [стр. ortegat /

    л. j. ходок]

    Новая католическая энциклопедия ОРТЕГАТ, П .; УОКЕР, Л. Дж.

    Добровольчество

    Андерсон Дуглас Р., (2005), «Кто такой прагматик? Ройс и Пирс на рубеже веков », Сделки Чарльза С.Общество Пирса, 41 (3), 467-81.

    Auxier Randall, (2013), Время, воля и цель: живые идеи из философии Джозайи Ройса , Открытый суд.

    Боден Х. Хит, (1904), «Что такое прагматизм?», Журнал философии, психологии и научных методов, , 1 (16), 421-7.

    Бикслер Джулиус Сили, (1936), «Джозия Ройс: двадцать лет спустя», The Harvard Theological Review, 29 (3), 197-224.

    Калкинс Мэри Уитон, (1901), Введение в психологию , Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Кантрелл Майкл А., (2013), «Трансцендентальный богословский волюнтаризм Уильяма Джеймса: чтение« Морального философа и нравственной жизни »», Исследования Уильяма Джеймса, 10, 1-11.

    Карлсон Чарльз Р., (2016), «Пессимизм Артура Шопенгауэра и лояльность Джозайи Ройса: постоянный залог или шрам?», Транзакции Общества Чарльза С. Пирса , 52 (2), 148-65.

    Кленденнинг Джон, (1999), Жизнь и мысли Джозайи Ройса, , Нэшвилл, издательство Vanderbilt University Press.

    Колапьетро Винсент М. (1985), «Внутренность и автономия: игнорируемый аспект подхода Пирса к разуму», Труды Общества Чарльза С. Пирса , 21 (4), 485-512.

    Колапьетро Винсент М., (1992), «Цель, сила и действие», Монист , 75 (4), 423-44.

    Дьюи Джон, (1904), «Обзор Фердинанда Каннинга Скотта Шиллера, Гуманизм, », Психологический бюллетень , 1, 335-50.

    Дьюи Джон, (1910), Влияние Дарвина на философию и другие очерки современной мысли , Нью-Йорк, Генри Холт и компания.

    Дьюи Джон, (1916), «Волюнтаризм в русской философии», The Philosophical Review , 25 (3), 245-54.

    Данэм Джереми, (2015), «Идеализм, прагматизм и воля верить: Чарльз Ренувье и Уильям Джеймс», Британский журнал истории философии , 23 (4), 756-78. DOI: 10.1080 / 09608788.2014.1002074.

    Фламм Мэтью Калеб, (2000), «Американские и немецкие тенденции в мысли Джозии Ройса», Подслушано в Севилье: Бюллетень Общества Сантаяны , 18, 24-30.

    Фридман Робин, (2016), «Commemorating Royce — Revisiting the Royce Festschrift», Transactions of the Charles S. Peirce Society , 52 (2), 201-219.

    Гуд Джеймс А. (2006), «Постоянное гегелевское месторождение Джона Дьюи и необходимость войны», Journal of the History of Philosophy , 44 (2), 293-313.

    Хорнле Р. Ф. Альфред, (1905), «Прагматизм против абсолютизма (I.)», Mind , New Series, 14 (55), 297-334.

    Хернле Р.Ф. Альфред (1905b), «Прагматизм против абсолютизма (II.)», Mind , New Series, 15 (56), 441-78.

    Джеймс Уильям, (1879), «Чувство рациональности», Mind , 4 (15), 317-46.

    Джеймс Уильям, (1890), Принципы психологии , 2 тома, Нью-Йорк, Генри Холт.

    Джарвис Эдвард А., (1975), Концепция Бога в позднем Ройсе , Гаага, Мартинус Нийхофф.

    Лейтон Дж. А., (1904), «Прагматизм», Журнал философии, психологии и научных методов , 1 (6), 148-56.

    Линдси Джеймс, (1918), «Рационализм и волюнтаризм», Монист, , 28 (3), 433-55.

    Маховальд Мэри Б., (1972), Идеалистический прагматизм: развитие прагматического элемента в философии Джозайи Ройса , Гаага, Мартинус Нийхофф.

    Мур А. У., (1904), «Гуманизм», Монист , 14 (5), 747-52.

    Оппенгейм Франк М., (1997), «Отношения Пирс-Ройс, Часть I», Журнал спекулятивной философии , Новая серия, 11 (4), 256-79.

    Оппенгейм Франк М., (2001), «Дьюи на Ройсе: недавно обнаруженный РС и ответ», Труды Общества Чарльза С. Пирса , 37 (2), 207-21.

    Оппенгейм Франк М., (2005), Почитание жизненных отношений: переосмысление прагматизма через взаимодействие Джозайи Ройса с Пирсом, Джеймсом и Дьюи , Нотр-Дам, Индиана, Университет Нотр-Дам Пресс.

    Паркер Келли, (2008), «Джозия Ройс: идеализм, трансцендентализм, прагматизм», в Шерил Мисак (изд.), The Oxford Handbook of American Philosophy , Oxford, Oxford University Press, 110-24.

    Пирс Чарльз С., (1931-1958), Собрание статей Чарльза Сандерса Пирса , Чарльза Хартшорна, Пола Вайса и Артура Беркса, редакторы, Кембридж, Массачусетс, издательство Гарвардского университета. (Цитируется как параграф тома CP)

    Перович Энтони, (2016), «Этика и индивидуализация себя:« Рывок Фихте »Ройса», Труды Общества Чарльза С. Пирса , 52 (2), 166-78.

    Филп Джозеф Ховард, (1916), «Принцип индивидуации в философии Джозайи Ройса», Йельский университет, Диссертация.

    Пратт Скотт Л., (2010), «Политика дизъюнкции», Транзакции Общества Чарльза С. Пирса , 46 (2), 202-20.

    Privitello Lucio A., (2016), «Джозия Ройс на кушетке Ницше», Сделки Общества Чарльза С. Пирса , 52 (2), 179-200.

    Рэндалл-младший, Джон Герман, (1966), «Джозайя Ройс и американский идеализм», The Journal of Philosophy , 63 (3), 57-83.

    Райли И. Вудбридж, (1909), «Трансцендентализм и прагматизм: сравнительное исследование», Журнал философии, психологии и научных методов , 6 (10), 263-66.

    Ройс Джосайя, (1881), «Связь Канта с современным философским прогрессом», Журнал спекулятивной философии , 15 (4), 360-81.

    Ройс Джозайя, (1885), Религиозный аспект философии: критика основ поведения и веры , Бостон, Houghton Mifflin.

    Ройс Джосайя, (1892), Дух современной философии: эссе в форме лекций , Бостон, Houghton Mifflin.

    Ройс Джосайя, (1894), «Внешний мир и социальное сознание», Философское обозрение , 3 (5), 513-45.

    Ройс Джозиа, (1900), Мир и человек: первая серия «Четыре исторических концепции бытия» , Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Ройс Джосайя, (1901), Мир и личность: Вторая серия «Природа, человек и нравственный порядок» , Нью-Йорк, компания «Макмиллан».

    Ройс Джосайя, (1903), Очерки психологии: элементарный трактат с некоторыми практическими применениями , Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Ройс Джосайя, (1904), «Вечное и практическое», The Philosophical Review , 13 (2), 113-42.

    Ройс Джозайя, (1908), Философия лояльности , Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Ройс Джозайя, (1911), Уильям Джеймс и другие очерки философии жизни , Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Ройс Джосайя, (1913), Проблема христианства , 2 тома, Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Ройс Джозиа, (1920), Essays беглых людей , Кембридж, издательство Гарвардского университета.

    Сантаяна Джордж, (1915), Эгоизм в немецкой философии , Лондон, Торонто, Дж. М. Дент.

    Сантаяна Джордж, (1955), Характер и мнение в Соединенных Штатах, Нью-Йорк, Джордж Бразиллер.

    Шиллер Фердинанд Каннинг Скотт, (1912), Гуманизм , 2-е издание, Лондон, Macmillan and Co., Ограничено.

    Скотт Стэнли Дж. (1991), Границы сознания: междисциплинарные исследования в американской философии и поэзии , Нью-Йорк, издательство Fordham University Press.

    Шук Джон Р., (2000), Эмпирическая теория знания и реальности Дьюи, , Нэшвилл, издательство Vanderbilt University Press.

    Спиллер Густав, (1904), «Волюнтаризм и интеллектуализм: примирение», Философское обозрение , 13 (4), 420-8.

    Стеббинг Л.Сьюзен, (1914), Прагматизм и французский волюнтаризм: с особым упором на понятие истины в развитии французской философии от штата Мэн-де-Биран до профессора Бергсона , Кембридж, Cambridge University Press.

    Strehle Stephen, (2011), «Нацисты и немецкая метафизическая традиция волюнтаризма», Обзор метафизики , 61 (1), 113-37.

    Томпсон Сэмюэл М. (1956), «Идеализм и волюнтаризм в Ройсе», The Review of Metaphysics , 9 (3), 433-40.

    Таунсенд Х. Г., (1928), «Прагматизм Пирса и Гегеля», The Philosophical Review , 37 (4), 297-303.

    Тафтс Джеймс Хайден, (1901), «Волюнтаризм», в Джеймс Марк Болдуин (редактор), Словарь философии и психологии Болдуина , Нью-Йорк, The Macmillan Company.

    Вайхингер Ханс, (2014 [1924]), Философия «как будто»: система теоретических, практических и религиозных фикций человечества , пер. автор C.К. Огден, Лондон, Рутледж.

    Фон Хартманн Эдуард, (1884), Философия бессознательного: умозрительные результаты согласно индуктивному методу физических наук , 3 тт., Пер. Уильям Чаттертон Коупленд, Нью-Йорк, Macmillan and Co.

    Уорд Джеймс, (1899), Натурализм и агностицизм: лекции Гиффорда, прочитанные в Абердинском университете в 1896-1898 гг. , vol. 2, Нью-Йорк, компания Macmillan.

    Райт Генри У., (1915), «Принципы волюнтаризма», The Philosophical Review , 24 (3), 297–313.

    Вундт Вильгельм, (1880–83), Logik: Eine Untersuchung der Prinzipien der Erkenntnis und der Methoden wissenenschaftlicher Forschung , 2 тома, Штутгарт, Энке. Ссылка и перевод Ким Алана, (2016), «Вильгельм Максимилиан Вундт», Стэнфордская энциклопедия, философия , Эдвард Н. Залта, изд. https://plato.stanford.edu/entries/wilhelm-wundt/. Дата обращения 21.05.2018.

    Лейбниц, Готфрид Вильгельм | Интернет-энциклопедия философии

    Готфрид Вильгельм Лейбниц, широко известный как универсальный гений, был одним из самых выдающихся мыслителей конца 17 и начала 18 веков.Эрудит и один из основателей математического анализа, Лейбниц наиболее известен в философии своим метафизическим идеализмом; его теория о том, что реальность состоит из духовных, невзаимодействующих «монад», и его часто высмеиваемый тезис о том, что мы живем в лучшем из всех возможных миров. Хотя эти идеи могут сделать его философию чрезвычайно абстрактной, Лейбниц проявлял большой интерес к менее абстрактным областям, таким как эмпирическая физика и юриспруденция. Он также внес большой вклад в логику, причем некоторые считают его величайшим логиком со времен Аристотеля.

    Благодаря его вере в рационально упорядоченную вселенную, его приверженности принципу достаточного разума и принятию врожденных идей, Лейбниц по праву считается наряду с Декартом и Спинозой одним из основополагающих рационалистов раннего Нового времени. Однако Лейбниц выделяется этой традицией благодаря своим новым попыткам найти совместимость между классической и современной мыслью. Он сохранил древние схоластические понятия, такие как субстанциальная форма и конечная причина, и в то же время пытался улучшить механическую философию Гоббса, Спинозы и Декарта.Он также надеялся, что его всеобъемлющая философская система послужит общей основой для объединения решительно разделенных христианских конфессий в Европе. Такие иренические поиски делают Лейбница уникальной переходной фигурой в истории философии. Его называют последним в роду великих христианских платоников и первым мыслителем, взявшимся за интеллектуальные проблемы современной Европы. После знакомства с его жизнью и творчеством в этой статье исследуются ключевые элементы амбициозной философской программы Лейбница.

    Содержание

    1. Жизнь и писания
    2. Ключевые принципы
    3. Метафизика
      1. Существенные формы
      2. Вещество как законченная концепция
      3. Причинность и предустановленная гармония
      4. Идеализм
      5. Природа тела
      6. Эффективная и окончательная причинно-следственная связь
    4. Теодицея
      1. Проект Лейбница
      2. Бог
      3. Возможные миры и оптимизм
      4. Свобода и необходимость
    5. Эпистемология
      1. Идеи и знания
      2. Врожденные идеи
      3. Маленькое восприятие
      4. Отражение, Память, Самость
    6. Этика
      1. Интеллект и воля
      2. Справедливость и милосердие
    7. Ссылки и дополнительная литература
      1. Первичные источники: тексты и переводы Лейбница
      2. Вторичные источники
        1. Вступительные тексты
        2. Дополнительные исследования
        3. Собрание сочинений

    1.Жизнь и писания

    Лейбниц родился 1 июля 1646 года, в последние годы Тридцатилетней войны, в лютеранском городе Лейпциг. Его отец, Фридрих, был профессором моральной философии в Лейпцигском университете. Его мать, Катерина Шмук, была дочерью профессора права. Лейбниц вырос в образованной и, по общему мнению, ортодоксальной лютеранской среде. Благодаря книгам его отца, деда по материнской линии и вкладам бывшего тестя Фридриха, продававшего книги, Лейбниц имел доступ к внушительной библиотеке.В юном возрасте он полюбил классическую литературу и сочинения отцов церкви.

    С 1661 по 1663 год Лейбниц учился в университете в Лейпциге с кратким пребыванием в университете в Йене в 1663 году. В то время учебная программа в этих университетах все еще была в основном схоластической, с некоторыми педагогическими практиками, несущими следы энциклопедической традиции рамистов. Главные учителя Лейбница, Якоб Томасиус в Лейпциге и Эрхард Вейгель в Йене, были аристотелистами с эклектическими интересами.У Лейбница были свои эклектические интересы, поскольку он получил некоторое, в основном из вторых рук, знакомство с современной механической философией. Позже в своей жизни он рассказал о роковой прогулке по Розенталю в Лейпциге, в которой он обсуждал соответствующие достоинства схоластического и современного мышления. «Механизм, наконец, восторжествовал, — вспоминал он, — и заставил меня заняться математикой» (G III, 606). Несмотря на то, что Лейбниц был погружен в классические и схоластические знания, в довольно молодом возрасте он превратился в человека времени.

    Лейбниц продолжал изучать юриспруденцию, получив докторскую степень в Университете Альтдорфа в 1666 году. Его студенческие труды включают диссертацию на степень бакалавра Метафизический спор о принципе индивидуации , раннюю работу по комбинаторной логике. под названием «Диссертация по искусству сочетаний» и работает по теории права.

    После непродолжительного пребывания в Нюрнберге и Франкфурте Лейбниц в 1668 году получил свою первую крупную работу в католическом дворе принца-архиепископа Майнца Иоганна Филиппа фон Шенборна.Лейбницу было поручено реформировать правовые кодексы и уставы. Во время своего пребывания в Майнце Лейбниц завязал важные отношения с бароном Иоганном Христианом фон Бойнебургом, центральным государственным деятелем при дворе Майнца. Бойнебург оценил значительные таланты Лейбница и поставил перед ним задачу решить самые насущные философские и теологические вопросы современности. Благодаря своей связи с Бойнбургом Лейбниц начал видеть вызовы современной философии, особенно материализм Гассенди и Гоббса, которые ставят перед верой в бессмертие души, верой в Бога и естественные законы, а также перед католическим и лютеранским пониманием философии. Евхаристия.Таким образом, Лейбниц в 1668-70 гг. Начал работу над рядом предварительных исследований, которые должны были стать частью обширной работы под названием « Католические демонстрации ». Хотя эта мечта magnum opus так и не материализовалась, Лейбниц никогда не отказывался от своей цели разработки современной философии, близкой христианской теологии. В дополнение к его работам «Католические демонстрации », этим усилиям также способствовали « Элементы естественного закона» , Лейбница, написанные между 1669 и 1671 годами.Кроме того, в этот период Лейбниц усилил свой интерес к физике, написав Теорию абстрактного движения и Новую физическую гипотезу , а также оставив без ответа письмо Томасу Гоббсу о физической теории англичанина в ее отношении к философии разума. Оглядываясь назад, Лейбниц находил эти юношеские физические работы не впечатляющими, но они свидетельствуют о разнообразии его интересов.

    Майнц открыл Лейбницу чрезвычайно широкий круг философских проблем; Вскоре последовал его наиболее интенсивный период интеллектуального развития.В 1672 году Лейбниц был отправлен в Париж с дипломатической миссией, а также по личным делам в Бойнбург. Париж открыл для Лейбница знания, ресурсы и собеседников, которых он никогда не видел. У него был доступ к неопубликованным трудам Декарта и Паскаля. Он встретился с ведущими парижскими интеллектуалами Антуаном Арно и Николасом Мальбраншем. Он изучал математику у голландского математика Кристиана Гюйгенса. Он дважды посетил Лондон, в 1673 и 1676 годах, встречаясь с математиками и физиками Королевского общества.Друг Лейбница Вальтер фон Чирнхаус, хотя ему было запрещено показывать Лейбницу расширенную копию, проинформировал Лейбница о многих из содержания «Этики » Спинозы. Это побудило Лейбница, покинув Париж в 1676 году, совершить экскурсию в Гаагу, чтобы посетить Спинозу.

    Париж и Лондон предоставили Лейбницу возможность утвердиться в качестве восходящей звезды на европейской интеллектуальной орбите, и Лейбниц не упустил свой шанс. К 1675 году он разработал исчисление бесконечно малых, всего через три года после того, как он начал серьезное изучение современной математики.Он также продолжал писать на широкий круг философских тем. Его Исповедь философа 1672-1673 годов была его первым ответом на проблему зла и на вопрос о детерминизме. Его самый важный сборник метафизических работ того периода, De summa rerum , содержит некоторые из ранних ответов Лейбница на монизм Спинозы, с многообещающими размышлениями об отношениях между разумом и телом, о природе континуума и о всеобщей гармонии.

    В 1676 году Лейбниц принял должность при дворе герцога Иоганна Фридриха Ганноверского, который в основном работал придворным библиотекарем и консультировал по инженерным проектам на рудниках Гарца.Познакомившись с интеллектуальными сценами Парижа и Лондона, Лейбниц разочаровался в жизни в Ганновере. Несмотря на отсутствие профессиональных перспектив, Лейбниц в последующее десятилетие отточил свое интеллектуальное видение. Он опубликовал ряд важных эссе по математике, эпистемологии и физике в новом журнале Acta Eruditorum . В 1686 году, когда в Гарце пошел снег, Лейбниц написал «небольшой дискурс о метафизике». Теперь опубликованный без крохотного «маленького», дискурс «Дискурс о метафизике» широко считается первым зрелым философским заявлением Лейбница.Лейбниц отправил Арно краткое изложение Discourse , вызвав обширную и просветляющую переписку между ними по вопросам свободы, причинности и окказионализма.

    В 1689 году Лейбниц по служебным делам отправился в Италию, чтобы исследовать возможные родовые связи с гвельфскими герцогами Ганноверскими. Лейбниц, никогда не позволяющий официальным обязанностям вмешиваться в его интеллектуальную повестку дня, использовал эту возможность, чтобы представить свою метафизику ведущим католическим интеллектуалам. Он также написал работы по космологии, пытаясь освободить систему Коперника от осуждения Ватикана.

    Лейбниц вернулся в 1690 году в Ганновер, который оставался его домом до его смерти. Лейбниц продолжал изумительно писать, и мы можем упомянуть здесь лишь небольшую часть его работ. В 1695 году была опубликована первая часть его «Образец динамики » и его «Новая система природы». Первая работа включала размышления Лейбница о природе силы и во многом была разработана в ответ на Ньютон Principia Mathematica ; последний был первым публичным изложением Лейбница его теории предустановленной гармонии.В 1703 году Лейбниц начал работу над «Новые эссе о человеческом понимании» , полномасштабным диалогом в ответ на «Эссе о человеческом понимании» Локка. Единственная книга Лейбница, опубликованная при его жизни, Теодицея , была выпущена в 1710 году. В этой работе Лейбниц защищает свой тезис о том, что мы живем в лучшем из всех возможных миров, и защищает разумность христианства от фидеизма и скептицизма Пьера. Бейл. В 1714 году Лейбниц написал «Монадологию », последнее всеобъемлющее краткое изложение его философских взглядов.

    На протяжении своих лет в Ганновере Лейбниц поддерживал ошеломляющее количество эпистолярных корреспондентов. Среди них были Самуэль Кларк, Бурхард де Волдер, Иоганн Бернулли, Бартоломью Де Босс и Кристиан Вольф. Лейбниц также переписывался и часто встречался с Софи, Электрицей Ганноверской, и ее дочерью Софи Шарлоттой, королевой Пруссии. Эти женщины во время работы при дворе поощряли философские занятия Лейбница и во многих отношениях делали это возможным.

    Последние годы жизни Лейбница были омрачены обвинениями в том, что он украл идеи из статей Исаака Ньютона при разработке исчисления в 1670-х годах.С Лейбница сняли обвинения, и теперь считается, что оба человека разработали расчет независимо друг от друга. Лейбниц умер 14 ноября 1716 года после борьбы с подагрой и артритом.

    В отличие от других основных философских деятелей своей эпохи, и, несмотря на то, что он написал больше, чем кто-либо из них, Лейбниц не произвел magnum opus . Он выглядел как дома в диалогах, переписке и спорах. Дискурс о метафизике и Монадология — его наиболее часто изучаемые работы по метафизике.Ученые расходятся во мнениях относительно степени соответствия этих двух работ, но вместе они обеспечивают прочное основание для мысли Лейбница. Theodicy — это классика философского богословия, а New Essays дает наиболее полное изложение эпистемологии Лейбница. Эта статья обобщит философию Лейбница в основном в том виде, в каком она представлена ​​в этих работах. Однако было бы ошибкой думать, что можно получить полное представление об интересах Лейбница из этих работ, и читателю предлагается ознакомиться с многочисленными превосходными отредактированными избранными текстами Лейбница.

    2. Основные принципы

    В основе философии Лейбница лежит несколько ключевых принципов. Хотя Лейбниц никогда не перечисляет их последовательно, как, например, аксиомы Спинозы Этики , эти принципы, тем не менее, формируют мышление Лейбница и обосновывают его основные утверждения. Он ссылается на них во всех своих произведениях, и мы будем ссылаться на них в ходе нашего обсуждения. Хотя каждый из этих принципов заслуживает дальнейшего анализа, мы представим их здесь лишь кратко.Поистине уникальны для Лейбница не столько эти принципы сами по себе, сколько то, для чего он их коллективно применяет.

    В «Монадологии » Лейбниц пишет, что мы рассуждаем «на основе двух великих принципов» (M 30). Первый из них — это принцип противоречия, который считает любое противоречие ложным. Классически сформулированный принцип противоречия гласит, что что-то не может быть одновременно « x » и «не x » в одном и том же отношении.Аристотель утверждал, что всякая логика и рассуждения предполагают принцип противоречия, и Лейбниц не видит причин думать иначе.

    Второй великий принцип разума — это принцип достаточного основания, «в силу которого мы считаем, что не можем найти ни истинного или существующего факта, ни истинного утверждения, без достаточной причины, почему это так, а не иначе, хотя большинство из этих причин не могут быть нам известны »(M 31). Классическая формулировка принципа достаточной причины — nihil sine ratione : нет ничего без причины или причины.Лейбниц считает, что каждому положению дел есть объяснение, даже если мы должны признать, что у нас часто нет достаточной информации, чтобы дать объяснение. Принцип достаточного основания занимает большое место в философии Лейбница, особенно в его описаниях сущности, причинности, свободы и оптимизма.

    Принцип наилучшего тесно связан с принципом достаточного основания. Этот принцип гласит, что разумные существа всегда выбирают лучшее и действуют ради него. Таким образом, разум телеологически направлен на добро.По мнению Лейбница, если бы разум не выбирал лучшее, он действовал бы произвольно; у него не было бы достаточных оснований для выбора одного варианта над другим, что нарушает второй великий принцип разума. Доброта дает достаточную причину для рационального выбора. Принцип лучшего по-разному проявляется в случаях Бога и сотворенных умов. Бог, которого Лейбниц считает «абсолютно совершенным существом» (DM 1) и который, таким образом, знает, что лучше всего, всегда действует наилучшим образом. Созданные умы, обладающие конечной степенью совершенства и, следовательно, ограниченными знаниями о том, что лучше, всегда действуют в соответствии с тем, что кажется лучшим с их ограниченной точки зрения.

    Принцип предиката в понятии обеспечивает понятие истины Лейбница: praedicatum inest subject o. В любом истинном утвердительном предложении сказуемое содержится в подлежащем. Для того чтобы утверждение «Лейбниц — математик» было истинным, идея «математик» должна каким-то образом быть включена в идею «Лейбница». Как мы увидим, интерпретация Лейбница принципа предиката в понятии имеет далеко идущие последствия для его метафизики. В некотором роде Лейбниц утверждает принцип тождества неразличимого, который гласит, что любые два объекта, обладающие всеми свойствами, на самом деле являются одним и тем же идентичным объектом.Каждый отдельный объект содержит некоторую индивидуальную характеристику. Для Лейбница важно, что эта индивидуализирующая характеристика должна быть чем-то внутренним для индивидуума, а не просто разделением в пространстве и времени, которое Лейбниц считает чисто внешними наименованиями. Принцип тождества неразличимого тесно связан с принципом предиката в понятии, поскольку последний делает внутренние свойства основой всякой истины, а первый делает такие свойства основой идентичности и индивидуации.

    Последний ключевой принцип, который стоит отметить, — это принцип непрерывности. «Ничего не происходит внезапно, и один из моих главных принципов — , природа никогда не делает скачков », — пишет Лейбниц в New Essays . «Я называю это Законом непрерывности» (NE 56). Все изменения непрерывны; здесь никогда не бывает скачка, это скорее серия промежуточных стадий. Этот принцип особенно уместен для разработки Лейбницем исчисления бесконечно малых, но уместен также и для его метафизики и эпистемологии.

    3. Метафизика

    а. Существенные формы

    Один из первых интеллектуальных проектов, которые Лейбниц поставил для себя, заключался в том, чтобы определить правильные отношения между аристотелевской философией, преподаваемой в его университете в Лейпциге, и новой механической философией, которую поддерживают такие мыслители, как Галилей, Декарт и Гоббс. Лейбниц принимает современную механическую физику как правильный метод исследования природы, однако он выделяется среди мыслителей 17 — веков своей глубиной своих усилий по сохранению нескольких ключевых метафизических концепций античной и средневековой философии.Главной среди этих концепций является аристотелевская идея субстанциальной формы. Хотя Лейбниц не принимает традиционное понимание субстанциальной формы в ее деталях, его попытка понять легитимность этого понятия задает траекторию для большей части его метафизики.

    Аристотель и средневековые схоласты, следующие за ним, доказывают, что любая индивидуальная вещь состоит из субстанциальной формы, которая определяет вид вещи, и материи, которая индивидуализирует вещь и делает ее численно отличной от других подобных субстанций.Итак, конкретная белка состоит из универсальной формы «белка», формирующей и направляющей конкретный материальный материал. В 17 — годах идея о том, что вещественные формы должны входить в физическое описание природы, становится особенно одиозной. Цитирование «белки», как утверждают современные люди, ничего не говорит нам о деятельности белки. Для таких мыслителей, как Гоббс и Декарт, субстанциальные формы — бесполезные выдумки, в лучшем случае излишние, а в худшем — вводящие в заблуждение. Основанных на математике, механических законов, управляющих движением материи, достаточно, чтобы объяснить всю природу, без необходимости принимать во внимание исследуемый объект.При описании поведения белки учитывается не ее «беличье тело», а силы, которые ее конечности оказывают друг на друга, перепады давления в ее кровеносной системе и другие поддающиеся количественной оценке данные. Такой подход позволяет использовать единый метод исследования всех природных явлений.

    Лейбниц соглашается, что субстанциальные формы бесполезны в физике, но настаивает на том, что метафизические описания реальности требуют чего-то вроде субстанциальных форм. Механическое объяснение адекватно описывает деятельность физического мира, но не его основную природу.Для Лейбница сама сущность телесного мира зависит от бесплотных принципов. И чисто материалистическая метафизика Гоббса, и строгий субстанциальный дуализм Декарта не в состоянии должным образом оценить зависимость природы от чисто метафизических сущностей. В конце концов, защита субстанциальных форм Лейбница представляет собой первый шаг в развитии его идеалистической метафизики.

    Лейбниц предлагает несколько защит субстанциальных форм, в которых он пытается не возродить аристотелевское понятие формы в целом, а настолько, чтобы доказать существование нередуцируемых, бестелесных сущностей.Один аргумент основан на принципе достаточной причины: тот факт, что телесный мир сам по себе не может дать никакого объяснения своим особенностям. Почему данное тело занимает так много места, имеет определенную форму или движется именно таким образом? Ограничиваясь механическим объяснением, можно либо сказать, что особенности тела A были вызваны телом B , либо можно сказать, что тело A имело свою особую конституцию от вечности. Первый подход ведет к бесконечному регрессу в объяснении, то есть никогда не приходит к объяснению вообще.Всегда есть еще одно тело, требующее объяснений. Последний подход, по мнению Лейбница, также не дает реального объяснения. Он считает, что ссылка на вечность как причину равносильна ответу на вопрос: «Почему A , x?» «Просто потому, что A — это x и всегда был x», уклоняясь от вопроса. Поскольку телесный мир не содержит достаточного объяснения своих собственных свойств, Лейбниц заключает, что причина таких свойств кроется в бестелесных принципах.

    Во второй защите бестелесных субстанциальных принципов Лейбниц отрицает картезианское различие между первичными качествами тел и вторичными качествами, такими как цвет и температура (DM 12).Декарт, предвосхищая Локка, утверждает, что вторичные качества тел относятся к воспринимающему субъекту. Например, как мы наблюдаем в случаях дальтонизма, один человек воспринимает объект как красный, а другой — как зеленый. Таким образом, цвет, как утверждается, не является свойством самого тела, а зависит от взаимодействия между объектом и воспринимающим. Однако Декарт считает, что размер, форма и движение не являются относительными свойствами, а составляют сущность самого тела.Лейбниц, полагая, что пространство и время относительны, возражает, что эти первичные свойства, которые зависят от пространства и времени, а также включают что-то относительное к восприятию. Следовательно, никакое воспринимаемое материальное качество не объясняет, чем по сути является тело. Отсюда следует, что бестелесные принципы должны быть настоящими метафизическими кирпичиками реальности.

    Третий аргумент в пользу существенных форм содержится в трактовке Лейбница силы. Декарт путал силу с тем, что мы называем импульсом.Он измерил силу, умножив массу на скорость, а не на ускорение или квадрат скорости. Для Лейбница эта ошибка Декарта указывает на важный факт о реальности. Движение, измеренное мв , относительное. Когда несколько объектов меняют положение, нельзя с уверенностью приписать движение тому или иному объекту. Однако сила более реальна. У нас есть достаточные основания приписывать это одному телу выше других. Другими словами, у нас больше уверенности, какое тело в системе является непосредственной причиной изменений в других телах.Следовательно, сила более реальна, чем движение, и все же сила не является телесной, как масса и скорость, поскольку сила не распространяется. Хотя заблуждение Декарта кажется просто ошибкой в ​​расчетах, в нем Лейбниц видит дополнительное указание на то, что реальности, лежащие в основе телесных объектов, сами по себе не являются телесными.

    г. Вещество как законченная концепция

    Хотя его защита бестелесных субстанций позволяет Лейбницу частично примирить досовременную и современную мысли, Лейбницу все же необходимо сформулировать свое собственное мнение о природе этих субстанций.В § 8 Дискурса о метафизике Лейбниц берет на себя задачу определения индивидуальной субстанции. Он начинает с определения Аристотеля, которое гласит, что, когда о каком-либо субъекте говорится много вещей, но не говорится ни о чем другом, этот субъект по праву называется индивидуальной субстанцией. Так, например, мы говорим об Александре Великом, что он македонец и амбициозен, но не говорим ни о чем другом, что это Александр Македонский. Таким образом, Александр — это индивидуальная субстанция.

    Лейбниц считает это аристотелевское определение субстанции просто логичным.Он кое-что говорит нам о структуре мысли и языка, но не дает метафизического описания субстанции. По мнению Лейбница, чтобы перейти к правильному метафизическому пониманию, мы должны более внимательно изучить природу предикации. «Всякое истинное предсказание, — пишет он, — имеет некую основу в природе вещей». Здесь Лейбниц демонстрирует свою веру в существование изоморфизма между метафизикой и логикой. Все истинные предложения имеют онтологическую основу. Все, что мы можем сказать об Александре Великом, заложено в натуре Александра.

    Идея о том, что каждая субстанция включает в себя все принадлежащие ей предикаты, по мнению Лейбница, является просто метафизическим переформулированием принципа предиката в понятии. На основе этого принципа Лейбниц приходит к своему понятию субстанции как целостной концепции:

    Природа индивидуальной субстанции или целостного существа состоит в том, чтобы иметь понятие настолько полное, что его достаточно, чтобы содержать и позволять нам вывести из него все предикаты субъекта, которому приписывается это понятие.(DM 8)

    Мысль Лейбница по существу такова: если бы у кого-то был достаточно мощный интеллект, он мог бы вывести из идеи любой индивидуальной субстанции все, что когда-либо можно было бы сказать о ней, точно так же, как если бы у кого-то было ясное и отчетливое представление о ней. круг, можно вывести все свойства круга. Из самой концепции Александра Македонского бесконечный разум Бога может вывести все качества Александра, в том числе то, что он победитель Дария. Таким образом, быть субстанцией — значит иметь соответствующее полное понятие.Каждое вещество как бы включает в себя свою биографию.

    Начиная с 1690-х годов, «монада» становится излюбленным термином Лейбница для обозначения полной, бестелесной, индивидуальной субстанции. Термин «монада» происходит от греческого mónos , что означает «одинокий» или «одинокий». Лейбниц вводит термин, чтобы подчеркнуть тот факт, что отдельные субстанции не только полные, но и простые . Как показала защита субстанциальных форм Лейбница, материальный мир нуждается в чем-то бестелесном.Однако материю можно разделить до бесконечности. Поэтому Лейбниц считает, что должно существовать бесконечное количество простых монад, населяющих мир даже на самых бесконечно малых уровнях. Лейбниц сравнивает полноту и сложность монадической вселенной с «вложенными» прудами и садами.

    Каждую порцию материи можно представить как сад, полный растений, и как пруд, полный рыб. Но каждая ветвь растения, каждая конечность животного, каждая капля его жизнедеятельности — это еще один такой же сад или пруд. (М 67)

    Таким образом, монады являются «духовными атомами», бестелесными строительными блоками всей реальности.Они представляют собой законченные сущности, заслуживающие названия «субстанция».

    Природа каждой монады — иметь свой внутренний принцип деятельности. Как пишет Лейбниц, «деятельность является сущностью субстанции вообще» (NE 65). Начиная с 1690-х годов Лейбниц называет внутреннюю активность веществ их примитивными активными силами. Определение субстанции с точки зрения активности важно для Лейбница по нескольким причинам. Во-первых, эта позиция является частью его утверждения, что деятельность телесных сущностей основана на деятельности бестелесных сущностей.Чтобы играть эту роль, бестелесные монады сами должны быть активными. Что еще более важно, Лейбниц начинает обсуждение субстанции в «Дискурсе о метафизике» с целью отличить действия Бога от действий созданий. Утверждая, что каждая субстанция имеет свою собственную примитивную активную силу, Лейбниц дистанцируется как от монизма Спинозы, так и от окказионализма Мальбранша, причем первый утверждает, что отдельные вещи сами по себе не являются субстанциями, а, скорее, модусами единой божественной субстанции, а второй обращается к силе Бога для объяснения. обычные поступки существ.Для Лейбница каждая из этих позиций недостаточно ценит то, что каждое вещество само по себе является целостным и активным. Ибо если бы субстанции были созданы без активности, не было бы различия между действительными, сотворенными субстанциями и возможными, но еще несотворенными субстанциями в разуме Бога, — модальное различие, центральное в теодицеи Лейбница.

    г. Причинность и предустановленная гармония

    Если каждая субстанция завершена сама по себе и не требует понимания другой субстанции, отсюда следует, что каждая конечная субстанция причинно независима от всего, кроме Бога.Каждая сотворенная субстанция, как говорит Лейбниц, «подобна отдельному миру» (DM 14). Но как это может быть? Как Александр может победить Дария, не будучи родственником Дария и, следовательно, в некотором смысле зависим от него? В более широком смысле, как может Лейбниц соотнести свой язык «мира обособленно» с нашим опытом жизни в мире с множеством причинно-следственных связей между веществами?

    Лейбниц отвечает на эти вопросы, предлагая уникальную теорию причинного взаимодействия, которую он в разных точках называет теорией заранее установленной гармонии или гипотезой сопутствующей связи.Теория утверждает, что хотя никакие два вещества напрямую не влияют друг на друга, они могут выражать друг друга, то есть активность одного может быть отражена в концепции другого. Обычно мы говорим, что Александр стал причиной смерти Дария. Лейбниц не возражает против такого рода причинной атрибуции, но настаивает на том, что на метафизическом уровне то, что мы называем причинностью, сводится не более чем к следующему: в природе Александра есть тот, кто побеждает Дария, и это также в природе Дария быть побежденным Александром.Эти две независимые субстанции, как выразился Лейбниц, «зеркально отражают» друг друга, так что в тот момент, когда Александру можно сказать, что он победитель Дария, можно также сказать, что Дарий стал жертвой Александра. .

    Следовательно, хотя каждая субстанция «подобна отдельному миру», субстанции образуют общий мир, отражая или выражая друг друга. Бог предписывает в момент творения — в терминах Лейбница он «предустанавливает» — чтобы восприятие всех существ в мире согласовывалось друг с другом, что существует строгое соответствие, так что в данный момент я воспринимаю себя как похлопывающего друга по плечу. , она воспринимает себя как прослушиваемую.Лейбниц любит сравнивать отношения между веществами с отношениями между двумя идеально синхронизированными часами, которые остаются выровненными, несмотря на то, что никогда не касаются друг друга. Причинное взаимодействие — это не что иное, как то, что мы находим в этих часах, согласованная деятельность независимых сущностей. Лейбниц классно описывает независимые монады как «лишенные окон», не допускающие никакого внешнего влияния и не оказывающие никакого влияния (M 7). Это вселенная Лейбница: монады без окон в заранее установленной гармонии.

    Теория предустановленной гармонии включает довольно сильное утверждение, что каждая субстанция согласована с всеми другими субстанциями в мире.Так должно быть, если субстанции должны образовать общий мир с общей историей, поскольку взаимное выражение — единственное возможное отношение между независимыми субстанциями. Означает ли это, что моя концепция выражает природу даже рыбы, жившей тысячи лет назад? Одним словом, да. Хотя Александр и Дарий выражают друг друга гораздо отчетливее, чем я выражаю древнюю рыбу, моя концепция должна иметь следы существования этой рыбы, поскольку мы являемся членами общего мира. Это может показаться фантастическим и даже абсурдным, но если учесть, насколько собственный опыт отражает действия и усилия предшественников и насколько их деятельность ограничивалась их естественной средой, тогда, возможно, можно начать ценить понимание Лейбница, что каждый субстанция несет следы или слабо выражает всю вселенную, прошлое, настоящее и будущее.

    Объяснение Лейбница причинности посредством заранее установленной гармонии и взаимного выражения побудило некоторых комментаторов обвинить Лейбница в том, что они называют «проблемой отражения». Они возражают, что если субстанция А выражает сущность всех других, а они, в свою очередь, выражают субстанцию ​​А, то мир подобен залу зеркал, которые отражают друг друга, но нет конкретных образов. В этом сценарии концепция любой данной субстанции не завершена, как утверждал Лейбниц, а пуста. Хотя эта линия возражений указывает на некоторые сложности и потенциальные трудности в теории предустановленной гармонии, следует упомянуть, что Лейбниц рассматривает каждую субстанцию ​​как фундаментальное отражение Бога.«Можно даже сказать, что каждая субстанция тем или иным образом носит характер безграничной мудрости и всемогущества Бога и подражает Ему настолько, насколько это возможно» (DM 9). Утверждение, что каждая субстанция отражает сущность Бога, а также отражает все другие субстанции, не является прямым ответом на проблему отражения. Отмечая, что каждая субстанция отражает сущность Бога в силу своей собственной внутренней индивидуализирующей активности, возможно, дает более удовлетворительный ответ, и вполне вероятно, что решение проблемы отражения Лейбница лежит в этом направлении.

    г. Идеализм

    Защита Лейбницем бестелесных монад как основы физического мира, его представление о субстанции как целостной концепции и его объяснение причинности через предустановленную гармонию — все это вносит свой вклад в идеализм Лейбница. Под идеализмом мы подразумеваем тезис о том, что в мире не существует ничего, кроме умов и их идей. Как резюмирует свой идеализм Лейбниц: «В мире нет ничего, кроме простых субстанций, в которых есть восприятие и аппетит» (AG 181).

    Под восприятием Лейбниц подразумевает «преходящее состояние, которое включает и представляет множество в единстве или в простой субстанции» (M 14). Поскольку каждая субстанция метафизически завершена сама по себе и «подобна отдельному миру», все изменения ее состояния возникают спонтанно, то есть без вмешательства других субстанций. Но поскольку каждая субстанция отражает все остальные, она должна содержать в себе множество представлений. Последовательность спонтанных представлений — это то, что Лейбниц называет восприятием.Важно отметить, что Лейбниц утверждает, что все существа в мире воспринимают. Это еще одно следствие того факта, что взаимное представление — единственное отношение между монадами в заранее установленной гармонии. Что отличает рациональный, сознательный разум от всех других субстанций, так это не восприятие, а апперцепция или способность отражать свои умственные процессы.

    Об аппетите Лейбниц пишет: «Действие внутреннего принципа, которое вызывает изменение или переход от одного восприятия к другому, можно назвать аппетитом ; верно, что аппетит не всегда может полностью достичь всего восприятия, к которому он стремится, но он всегда получает что-то от него.И достигает новых представлений »(М 15). Лучшая аналогия здесь — это, возможно, математическая функция, где аппетит является аналогом функционального уравнения или закона ряда, и где каждое восприятие представляет собой дискретное значение. Точка зрения Лейбница заключается в том, что каждая субстанция имеет ориентацию, которая определяет ее и управляет переходом между восприятием. Это не означает, что каждый человек может полностью выбирать или определять последовательность своих восприятий, поскольку он ограничен необходимостью достоверного представления активности других веществ.Однако аппетит указывает на то, что есть стремление или тенденция, уникальная для каждой субстанции, которая определяет то, как она отражает мир. Следовательно, Лейбниц описывает субстанции как множество различных «точек зрения» на вселенную (DM 14; M 57).

    В сложных субстанциях, таких как живые животные, различные части которых способствуют благополучию всего организма, простые монады объединяются под руководством доминирующей монады (M 70). Каждая монада сохраняет свою существенную независимость, но живые организмы демонстрируют особенно высокий уровень межмонадной гармонии.Хотя Лейбниц не определяет подробно операции доминантных монад, эти монады должны, по крайней мере, подчинять другие свои внутренние принципы или аппетиты. Таким образом, деятельность подчиненных монад служит целям доминирующей монады. И наоборот, подчиненные монады должны иметь особенно сильное отношение к восприятию доминирующих монад, как бы являясь их продолжением. «В мире нет ничего, кроме простых субстанций, и в них есть восприятие и аппетит» может звучать как простое утверждение, но его простота не должна скрывать многочисленные степени согласованности между восприятием и аппетитами монад.

    e. Природа тела

    Из идеализма Лейбница следует, что тела феноменальны. Другими словами, физический мир — это восприятие воспринимающих монад. Лейбниц, однако, изо всех сил пытается настаивать на том, что его система делает тела «хорошо обоснованными явлениями» ( феномен Bene Fundata ). Под этим Лейбниц подразумевает, что тела не являются произвольным восприятием, которому недостает правдивости. Предустановленная гармония между всеми субстанциями устанавливает общую сферу истины. Таким образом, наше восприятие дает нам знание реальности и служит отправной точкой для эмпирической науки.

    Хотя «хорошо обоснованные явления» могут показаться пустым выражением в идеалистических рамках, оно приобретает смысл из приверженности Лейбница принципу достаточного основания, то есть принципу, согласно которому ничего не происходит без причины или причины. По мнению Лейбница, рациональный порядок творения, созданный Богом, подтверждает надежность чувственного восприятия, поскольку Бог — самый рациональный из всех умов — не может делать ничего, не имея на то причины. Было бы произвольно со стороны Бога дать мне этот конкретный набор восприятий вместо некоторого другого набора, если бы мои восприятия не имели некоторой основы в других существующих субстанциях (NE 56).Тщательный рациональный дизайн мира гарантирует, что мое восприятие действительно отражает истинный порядок вещей.

    Определение тел как «вполне обоснованных явлений» оставляет открытым вопрос об отношении разума человека к его собственному телу. В конце концов, мое восприятие своего тела кажется качественно другим, чем мое восприятие других вещей в мире. Моя рука, например, движется вверх, когда я хочу снять шляпу. Другие тела не реагируют на мою волю подобным образом. Лейбниц снова обращается к своей теории предустановленной гармонии, чтобы объяснить это очевидное взаимодействие между психическим и телесным состояниями.

    Когда я хочу поднять руку, это как раз в тот момент, когда все в теле устроено так, чтобы выполнять это таким образом, что тело движется в силу своих собственных законов; хотя это происходит благодаря восхитительной, но неизменной гармонии между вещами, которые эти вещи сговариваются для достижения этой цели именно в тот момент, когда воля склоняется к этому, поскольку Бог заранее принял это во внимание, когда он принял решение о последовательности всех вещей во вселенной.(LA 92)

    Лейбниц объясняет, что Бог устроил мир таким образом, что ум и тело человека не влияют напрямую друг на друга, но, тем не менее, идеально соответствуют друг другу во все моменты. Лейбниц изо всех сил старается подчеркнуть, что разум не движет телом напрямую, потому что он хочет сохранить целостность физики. Современная физика, опирающаяся на принципы инерции и сохранения силы, требует, чтобы движение тел объяснялось другими телами. Если бы разум напрямую влиял на тела, сила могла бы быть добавлена ​​к миру в любое время, и ни принцип инерции, ни принцип сохранения не соблюдались бы.То, что вызывает движение моей руки, — это электрические импульсы и синапсы моей нервной системы. Параллели между нашими желаниями и движениями нашего тела — это примеры не взаимодействия, а гармонии.

    Важно отметить, что Лейбниц рассматривает предустановленную гармонию между разумом и телом как следствие его общей теории субстанции. Поскольку умы существенны, а тела феноменальны, мое тело в определенном смысле представляет собой лишь особенно отчетливое восприятие моего разума. В этом смысле восприятие собственного тела не качественно отличается от опыта других явлений.Принимая описание Лейбница монад как различных «точек зрения» на вселенную, возможно, мы сможем уподобить тело своему видоискателю, объективу Вселенной, если мы не будем воспринимать метафору слишком буквально, рассматривая тело как независимую субстанцию. .

    Хотя Лейбниц использует язык «хорошо обоснованных явлений» для характеристики тел, ученые обсуждают, в какой степени идеализм Лейбница влечет за собой феноменализм. С одной стороны, споры заключаются в том, делает ли Лейбниц тела настолько «хорошо обоснованными», что они обладают большей реальностью, чем предполагает термин «феномены».Существует определенный консенсус в отношении идеи, что Лейбниц не полностью сводит тела к восприятиям, в духе Беркли, поскольку тела являются совокупностями по существу реальных монад. Менее уверен в том, делает ли реальная реальность монад ярлык феноменалиста менее подходящим для Лейбница. Учитывая настойчивое утверждение Лейбница о том, что «в мире нет ничего, кроме [бестелесных] простых субстанций и в них восприятия и аппетита» (AG 181), и его собственное использование термина феномен, кажется наиболее вероятным, что Лейбниц не хотел согласовывать тела агрегированные монады имеют тот же метафизический статус, что и составляющие их монады.Короче говоря, монады субстанциональны, тела феноменальны, а идеализм Лейбница влечет за собой феноменализм.

    ф. Эффективная и окончательная причинность

    Возврат Лейбница к понятию субстанциальной формы превратился в его идеалистическую монадическую метафизику и теорию предустановленной гармонии. Заранее установленная гармония требует, чтобы деятельность тел объяснялась другими телами, а не разумом. Объясняя деятельность тел, Лейбниц делает вторую крупную попытку примирить древнюю и современную мысли.Он защищает полезность конечных причин в физике.

    Аристотель различал четыре причины или четыре способа объяснения существования вещи. Философы 17-го и века находили особенно неприемлемыми идею конечной причины. Конечная причина чего-либо указывает на его цель или цель. Например, можно утверждать, что конечная причина дерева — расти вверх и воспроизводиться. Такие мыслители, как Декарт, Гоббс и Спиноза, отвергали полезность конечных причин в объяснении физического мира, так же как они отрицали полезность формальных причин или субстанциальных форм.Они ограничили физику изучением действенных причин, механическим объяснением движущихся тел. Мы объясняем рост дерева, обращая внимание на перенос питательных веществ от корней к ветвям, обмен веществ при дыхании, средства воспроизводства. Для современных людей любое упоминание о назначении дерева относится к поэзии, а не к физике.

    Лейбниц так же привержен механическому объяснению, как и его современники, но он противостоит тенденции полностью дискредитировать конечные причины 17 века.Он примиряет два подхода, предлагая доктрину двойного объяснения. Для Лейбница явления в природе подлежат объяснению либо действующими, либо конечными причинами. Лейбниц строго придерживается аристотелевского понятия конечной причины не больше, чем он придерживается аристотелевского понятия субстанциальной формы. Однако Лейбниц понимает, что рассмотрение конечного состояния физического процесса часто может иметь такую ​​же предсказательную силу, как и учет задействованных движущих сил.В §22 «Рассуждения о метафизике» Лейбниц цитирует доказательство Ферма закона преломления для света. Ферма вывел закон, отметив, что свет выбирает самый легкий путь или путь наименьшего сопротивления. В этом смысле Ферма обратил внимание на конечную цель, которую достигают световые лучи. Напротив, Декарт доказал тот же закон исключительно путем исследования эффективных причин, сравнивая преломление света с прыгающими теннисными мячами и принимая во внимание такие факторы, как скорость и масса. Лейбниц замечает, что преломление света можно объяснить и предсказать с помощью двух отдельных причинных парадигм.

    Развитие исчисления Лейбницем очень помогает ему в защите конечных причин. Используя то, что мы сегодня назвали бы вариационным исчислением, Лейбниц может показать, что изменение природы происходит в оптимальных точках, где производная обращается в ноль. Таким образом, системы стремятся к определенным конечным состояниям, и анализ этих состояний может предоставить нам значительные возможности для прогнозирования. Исчисление позволяет Лейбницу связывать обсуждение конечной причины с математикой, а не с поэтикой.

    Хотя Лейбниц считает приемлемыми как эффективные, так и окончательные причинные объяснения, он настаивает на том, чтобы они были разделены.Нам не следует прибегать к обсуждению цели просто, когда у нас нет достаточного механического объяснения. Конечные причины не заполняют пробелы в нашем понимании эффективных причин; они предоставляют совершенно другой метод исследования. Безусловно, Лейбниц предпочитает объяснения действенными причинами, поскольку они открывают большие возможности для инженерии. Тем не менее, он считает любой из методов законным описанием мира. Лейбниц любит говорить, что эффективные причины показывают нам силу Бога; конечные причины, выявляя направленность и действенность природы, открывают мудрость Бога.

    4. Теодицея

    а. Проект Лейбница

    Лейбниц считает душевное спокойствие «величайшей причиной [его] философствования» (L 148). Центральное место в усилиях Лейбница по обеспечению душевного спокойствия занимает тезис о том, что мы живем в лучшем из всех возможных миров, позиция, которую сейчас обычно называют лейбницевским оптимизмом. Лейбниц считает, что если мы сможем убедиться в том, что Бог действует наилучшим из возможных способов, то мы сможем довериться Божьей справедливости и обрести истинное спокойствие. Конечно, ни в коем случае не самоочевидно, что наш мир, который включает страдания и зло, совместим с божественной справедливостью, и не очевидно, какие критерии могут подтвердить этот мир как «лучший из всех возможных».Таким образом, Лейбниц посвящает много аргументов в защиту божественной справедливости и вводит термин «теодицея» — от греческих слов, обозначающих Бог ( theós) и справедливость ( díkē) — для описания этого проекта.

    г. Бог

    Тезис о том, что Бог действует наилучшим из возможных способов, следует из представления о Боге как «абсолютно совершенном существе» (DM 1). Лейбниц принимает онтологическое доказательство Декарта существования Бога, которое доказывает существование Бога посредством нашей идеи совершенства, с одной оговоркой.Лейбницу Декарт оставляет открытыми свое доказательство, возражая против того, что Бога не существует, потому что Бог не может существовать . «Абсолютно совершенное существо», — утверждает это возражение, — логически невозможно. Итак, Лейбниц намеревается продемонстрировать, что одно существо может обладать всеми совершенствами логически последовательным образом. Он подкрепляет онтологическое доказательство, обосновывая демонстрацию реальности Бога демонстрацией возможности Бога.

    Лейбниц поясняет, что он подразумевает под «совершенством», оговаривая, что те свойства, которые не способны к высшей степени, не квалифицируются как совершенства.«Наибольшее из всех чисел» является противоречием, как и «наибольшее из всех чисел», поскольку число и величина являются бесконечно непрерывными величинами. Однако в «высшей степени знания» или «высшей степени силы» нет ничего изначально противоречащего, поэтому всеведение и всемогущество по праву считаются божественными совершенствами (DM 1). Мы можем сказать, что существо обладает безграничными знаниями и силой, не предсказывая бессмысленные, невозможные атрибуты Бога. Важно отметить, что для целей онтологического доказательства существование квалифицируется как совершенство в соответствии с определением Лейбница.

    Лейбниц приводит доводы в пользу совместимости всех совершенств, уточняя, что под «совершенством» он подразумевает простое, положительное качество (L 167). Как только мы осознаем, что совершенства — это простые качества, Лейбниц полагает, что мы легко приходим к выводу, что в идее совершенного существа нет ничего изначально противоречащего. Ибо, если бы два совершенства несовместимы, этот факт стал бы очевиден либо сразу, либо через анализ рассматриваемых совершенств. В случае таких совершенств, как знание и сила, не возникает немедленной несовместимости.Тем не менее, поскольку эти качества просты, их нельзя разделить на компоненты, которые могут оказаться несовместимыми. Поскольку несовместимость совершенств не может быть показана ни сама по себе, ни посредством демонстрации, Лейбниц заключает, что Бог является логически возможным существом. И — следуя логике онтологического доказательства — если возможно, Бог необходим.

    Лейбниц не отвергает других апостериорных доказательств существования Бога. Напротив, он использует несколько таких доказательств в своих работах.Однако, поскольку он так сильно опирается на идею совершенства, его защита онтологического доказательства занимает особое место в его теодицеи и, следовательно, в его философии в целом.

    г. Возможные миры и оптимизм

    Как абсолютно совершенное существо, Бог действует самым совершенным образом. Чтобы понять, что это означает для описания творения и защиты справедливости Бога, Лейбниц обращается к идее возможных миров. Возможный мир — это любой набор возможных субстанций, атрибуты которых взаимно согласованы или совместимы друг с другом.Монады, взаимное существование которых не влечет за собой противоречий, называются составными и, следовательно, потенциальными членами общего мира. Бог в своем всеведении исследует бесконечное количество возможных наборов веществ и выбирает для создания оптимального или наилучшего возможного мира

    .

    Что характеризует самый лучший мир? По каким критериям Бог делает свой выбор? В «Рассуждениях о метафизике » Лейбниц пишет, что Бог выбирает тот мир, который наиболее эффективно уравновешивает простоту средств и богатство эффектов (DM 5).Он уподобляет Бога опытному архитектору, который наилучшим образом использует доступное ему пространство и ресурсы, или опытному геометру, который находит наиболее элегантное решение проблемы. Простота средств требует, чтобы в мире были порядок, эффективность, непрерывность и понятность. Богатство эффектов требует максимизации как метафизического, так и морального совершенства. Метафизическая добродетель обозначает количество сущности или совершенства в мире, короче говоря, степень, в которой различные существа в мире подражают неисчерпаемой сущности Бога.Следовательно, максимизация метафизической добродетели требует, по крайней мере, создания великого множества существ. Нравственное добро относится к счастью разумных существ, особенно к совершенствованию и развитию их рациональных способностей.

    Многочисленные исследования посвящены тому, чтобы точно определить, как Лейбниц видит совпадение богатства и простоты в самом лучшем мире. Задача интерпретации усложняется тем фактом, что Лейбниц также говорит о Боге, оптимизирующем красоту и гармонию, и даже временами предполагает, что лучший из возможных миров постоянно совершенствуется с течением времени.Несмотря на трудности интерпретации, ясно, что по крайней мере разумные существа должны обитать в понятном мире. Совершенства разумных существ меньше всего мешают друг другу и, следовательно, максимально возможны. Редко знание и добродетель одного человека препятствуют или запрещают знание и добродетель другого. Напротив, красота горного хребта действительно исключает красоту равнин в данном месте и времени. Поскольку разумные существа способны познать Бога и вступать с ним в отношения, они несут наибольшую ответственность за максимизацию метафизического и морального блага в мире.Постижимый порядок творения помогает им в этом, делая знания о различных явлениях доступными с помощью простых гипотез.

    Важно отметить, что существование страдания не считается доказательством того, что наш мир не является наилучшим из возможных. По мнению Лейбница, совершенство мира в целом не требует, чтобы каждый аспект мира был достойным выбора. Боль и страдание находят свое место в самом лучшем мире как «необходимое зло» в максимизации его общего блага.Здесь возникает вопрос о справедливости Бога и выявляется истинное значение возможных миров для теодицеи Лейбница. Как может Бог сотворить боль и страдания? Разве их создание не ставит под угрозу божественную справедливость? Лейбниц отвечает, что божественная воля желает только хорошего. Божественный интеллект как бы берет это желание добра и определяет, как лучше всего его реализовать. Создание наилучшего возможного мира — это работа божественного интеллекта, и от моей воли зависит не больше воли Бога, чем решение уравнения алгебры.Бог, утверждает Лейбниц, заранее желает добра и, следовательно, желает лучшего. Бог никогда не желает зла ​​в себе и никогда не поступается своим совершенством, добротой или справедливостью. Он принимает зло и страдания только постольку, поскольку они вносят вклад в общее благо наилучшего из возможных миров.

    Различие между тем, что следует из божественной воли, и тем, что следует из божественного интеллекта, в конечном итоге предоставляет Лейбницу средство отстаивать совершенство Бога, несмотря на несовершенство творения.Если бы условия оптимального мира определялись не божественным интеллектом, а, скорее, произвольным указом, Бог был бы не более чем деспотом, и у нас не было бы объективных стандартов, по которым можно было бы лучше всего судить о его действиях. Если бы боль и страдание были объектами божественной воли per se , Бог был бы жестоким и недостойным любви. Другими словами, Лейбниц считает, что охраняет божественное совершенство, объясняя, что Бог не является ни неблагоразумным в мыслях, ни порочным в своей воле при создании мира таким, какой он есть.Таким образом, уверенность в доброте и совершенстве Бога жизненно важна, потому что «невозможно любить Бога, не зная Его совершенства» (Т 54), а любовь к Богу приносит больше счастья и душевного покоя, чем любая другая деятельность. «Любить — значит получать удовольствие от счастья другого. Мы любим Самого Бога больше всего, потому что удовольствие, которое мы испытываем при созерцании самого прекрасного из всех существ, больше любой мыслимой радости »(L 134).

    Лейбниц настаивает на том, что его оптимизм дает основание для истинной радости и душевного спокойствия, а не просто типа разочарованного, «усмешки и терпения», обычно ассоциируемого со стоиками и, как считает Лейбниц, отстаиваемого Спинозой и Декартом.Бог делает не то, что должен, а то, что лучше всего. Доставляет ли Лейбниц какое-либо большее утешение, чем стоики, — вопрос открытый. И все же Лейбниц считает, что даже если человек не может видеть цель страдания, он может получить некоторую долю радости, созерцая совершенство Бога и продвигаясь в его познании.

    Более того, поскольку теория предустановленной гармонии между субстанциями требует, чтобы все монады создавались или уничтожались коллективно, Лейбниц защищает бессмертие монад.То, что мы считаем «жизнью», — это активное состояние восприятия и аппетита; то, что мы считаем «смертью», есть просто покой. Лейбниц, в отличие от других христианских мыслителей до него, поддерживает надежду на то, что Бог компенсирует зло, причиненное людям на протяжении всего их существования, даже если цель этих зол не очевидна в течение их естественной продолжительности жизни.

    г. Свобода и необходимость

    Теодицея Лейбница поднимает два серьезных вопроса относительно свободы.Первый касается свободы творения Бога. Если божественный интеллект объективно определяет замысел наилучшего возможного мира, не должны ли мы сделать вывод, что Бог полон решимости создать именно этот мир? Разве понятие божественной воли не бессмысленно, ставя под угрозу теологическую концепцию благодати? Второй блок вопросов касается свободы человека. Поскольку каждая отдельная субстанция содержит все, что когда-либо может быть предсказано о ней, и поскольку Бог наблюдает за деятельностью и взаимоотношениями всех монад, выбирая наилучший из возможных миров, может показаться, что весь ход истории установлен до сотворения мира.Означает ли это, что идея свободы воли, а вместе с ней и теологические концепции, такие как грех и искупление, бессмысленна?

    Лейбниц серьезно относится к этим вопросам на протяжении всей своей карьеры. Его размышления восходят, по крайней мере, к его Исповеданию философа 1672-1673 годов. Раздел 13 книги Discourse on Metaphysics 1686 года, в которой исследуется свобода и необходимость, способствует его длительной переписке с Антуаном Арно. А в Theodicy 1710 года Лейбниц называет «лабиринт свободы и необходимости» одним из самых сложных вопросов, стоящих перед человечеством.

    Хотя Лейбниц был далеко не первым мыслителем, столкнувшимся с этим «лабиринтом», его первоначальный вклад заключается в различении двух видов необходимости. Истины, противоречия которых подразумевают противоречие, Лейбниц называет «необходимым per se ». Среди этих истин, регулируемых принципом непротиворечивости, Лейбниц включает законы арифметики, геометрии и логики. Поскольку эти истины не могут быть другими, даже для божественного интеллекта, Лейбниц утверждает, что они сохраняются во всех возможных мирах.Таким образом, он называет необходимые утверждения per se «вечными истинами».

    Истины, которые являются несомненными, но обратное не влечет за собой противоречия, Лейбниц называет «необходимо ex hypothesi ». Таким образом, необходима последовательность событий в мире. Логически можно представить себе мир иначе, чем он есть. Мы постоянно создаем художественные описания реальности в романах и драмах; эти рассказы полностью последовательны сами по себе.Поскольку события в мире можно представить иначе, Лейбниц полагает, что они сами по себе случайны (контингент per se ). Тем не менее, события в мире обязательно происходят так, как они происходят на основании предположения ( ex hypothesi ) Божьего избрания наилучшего из возможных миров. В то время как сотворенный мир мог быть иным, чем он есть, оптимального мира быть не могло. Необходимые истины ex hypothesi управляются принципом достаточной причины: у Бога есть причина, причина для создания мира таким образом, а именно, Его желание лучшего.

    Лейбниц находит второй метод различения истин, необходимых per se , от контингента истин per se в их соответствующих способах демонстрации. Истинность утверждения, необходимого per se , пишет Лейбниц, может быть продемонстрирована a priori в конечном анализе, доказательстве с конечным числом шагов. Подумайте о демонстрации Евклидом принципов геометрии. Напротив, доказательство истинности условного предложения требует бесконечного анализа.Чтобы объяснить a priori , почему данное утверждение о мире истинно, нужно было бы принять во внимание его гармонию со всеми другими субстанциями в мире, а также объяснить, почему этот набор субстанций был выбран из бесконечного числа. количество возможных миров. Объяснение будет продолжаться буквально до бесконечности . Это не означает, что случайные истины непознаваемы. Бесконечный интеллект Бога, по-видимому, может справиться с бесконечным анализом, и мы знаем случайные истины a posteriori через опыт.Бесконечность анализа является формальным свойством некоторых демонстраций, одного Лейбница считает достаточным, чтобы отличить необходимое ex hypothesi от необходимых per se истин.

    Делая различие между двумя видами необходимости, Лейбниц пытается поддерживать значимые понятия как божественной, так и человеческой свободы. Поскольку у Бога есть бесконечно много вариантов среди возможных миров, нельзя сказать, что он нужен для создания. Кто-то может возразить, что доброжелательная природа Бога ограничивает и определяет его действия, заставляя Бога выбирать лучший мир, который может создать его интеллект.Лейбниц, однако, возражает, что действовать в соответствии со своей природой и во имя лучшего — это настоящая свобода. Один определяется только тогда, когда его сдерживают внешние силы. Сама природа Бога побуждает его создавать лучшее из возможных миров, что делает его еще более свободным и достойным похвалы.

    Имеет ли Лейбниц право говорить о человеческой свободе — это более сложный вопрос. Кант в своей книге «Критика практического разума », как известно, высмеивает, что Лейбниц предоставляет людям не что иное, как «свободу вертушки», которая, «будучи заведена, также совершает свои движения сама» (I.3; 5:97). Кант рассуждает, что монады Лейбница, как и любая хорошая машина, просто выполняют то, на что они запрограммированы. В какой-то мере Кант прав. Лейбниц не поддерживает понятие «свободы воли», если под этим подразумевается произвольный и полностью неопределенный выбор. Принцип достаточного основания исключает произвольный выбор. Люди действуют в соответствии со своей природой, выбирая то, что они считают лучшим. Моя индивидуальная сущность является причиной того, что я делаю

    Тем не менее, отвергая волюнтаристскую концепцию свободы воли, Лейбниц, тем не менее, говорит о человеческой свободе.Мы могли бы восстановить рассуждения Лейбница в три этапа. Во-первых, учитывая модальное различие между двумя видами необходимости, Лейбниц настаивает на том, что человеческий выбор не является необходимым в строгом смысле этого слова. Каждая правда о монадах и их истории логически случайна. Следовательно, Лейбниц не является логическим детерминистом. Однако он онтологический детерминист, поскольку все события необходимы для данного состава мира. Тем не менее — и это второй шаг — тот факт, что каждая субстанция причинно независима от всех других созданных субстанций, делает каждую монаду спонтанной.Повторяю, спонтанность относится к тому факту, что каждое состояние созданной субстанции следует из ее предыдущего состояния без прямого влияния других субстанций; в этом смысле каждое вещество «бесплатно». Тем не менее, спонтанность — это не то, что большинство людей подразумевает под человеческой свободой. Человеческая свобода — шаг третий — приходит с тем фактом, что разумные существа могут получить знания о причинных принципах, управляющих последовательностью событий в мире. Действуя со знанием дела, человек не становится менее решительным, но становится менее пассивным.Человек меньше чувствует себя во власти неизменных сил, когда он понимает эти силы и может оценить принципы замысла Бога. Идея о том, что возросшая активность и знания делают человека свободным, в гораздо большей степени обязана концепции свободы, разработанной стоиками и возрожденной в 17 годах Спинозой, чем волюнтаристским и протестантским концепциям свободы воли. По мнению Лейбница, это единственная концепция свободы, совместимая с божественным совершенством и мирским оптимизмом.

    5. Эпистемология

    а. Идеи и знания

    Эпистемология Лейбница начинается с различия между ясными и неясными идеями. Идея ясна, когда она позволяет распознать изображенную вещь, и неясна, когда это не так. Например, можно было увидеть песчанку и, таким образом, получить представление о том, что такое песчанка. Однако, если в следующий раз, когда она встречает маленького грызуна, она не может сказать, песчанка это или хомяк, то она имеет лишь смутное представление о «песчанке».Напротив, когда одной идеи достаточно, чтобы надежно отличить один вид объекта от других, тогда идея ясна.

    Лейбниц делит ясные идеи на два класса: запутанные и отчетливые. Ясная идея также отлична, когда можно каталогизировать все оценки или критерии, отличая эту идею от других. Физиолог животных может дифференцировать и перечислить характеристики, общие для всех грызунов и уникальные для песчанок. Ребенок с песчанкой, возможно, не сможет этого сделать, и поэтому у него будет четкое, но запутанное представление.Лейбниц считает, что наши сенсорные представления, например, о цвете, ясны и запутаны. Хотя мы надежно отличаем синий от красного, мы не можем обязательно указать отметки или причины, по которым один объект становится синим, а другой — красным. Мы воспринимаем цвета, не объясняя их.

    Лейбниц продолжает классифицировать ясные и отчетливые идеи как адекватные или неадекватные. Обладая адекватной идеей, человек имеет ясное и отчетливое знание не только данной идеи, но и всех ее составных частей.У человека есть ясное и отчетливое знание «вплоть до примитивных концепций, из которых состоит идея. Лейбниц признает, что он не уверен, обладает ли какое-либо человеческое существо адекватной идеей, но считает, что наши арифметические знания наиболее близки к адекватности. Во всех остальных случаях, когда невозможно провести всесторонний анализ вплоть до примитивных концепций, у человека есть ясные, отчетливые, но неадекватные идеи.

    На высшем уровне знания не только адекватны, но и интуитивны. Интуитивное знание одновременно адекватно и недискурсивно.То есть человек ясно и отчетливо знает все составляющие идеи и схватывает их одновременно. Как и в случае со всеми адекватными знаниями, интуитивное знание кажется более подходящим для божественных знающих, чем для людей, знающих, поскольку последние не могут думать обо всех компонентах сложной концепции одновременно.

    Одним из следствий таксономии знаний Лейбница является то, что она предоставляет Лейбницу средства для объяснения чувственного восприятия. Учитывая идеализм Лейбница, все, что существует в мире, — это монады и их ментальные состояния.Тела феноменальны и поэтому не являются источниками знаний. Что же такое чувственное восприятие? Есть ли реальная разница между ощущением и интеллектом, если все идеи спонтанно следуют из собственной концепции монады, без взаимодействия между монадами? Лейбниц отвечает на эти вопросы, отмечая, что то, что мы обычно воспринимаем как чувственные восприятия, — это просто спутанные идеи. Даже если они ясны, чувственное восприятие обязательно сбивается с толку. Хотя эти восприятия возникают спонтанно у воспринимающего субъекта, они выражают гармонию между данной монадой и всеми другими ; Следовательно, невозможно перечислить все факторы, способствующие тому или иному чувственному восприятию, большинство из которых не достигают порога сознания (DM 33).С категорией ясных и запутанных идей Лейбниц может осмысленно сохранять различие между ощущением и интеллектом без ущерба для основных принципов своего идеализма.

    Подход Лейбница к идеям и знаниям в некоторых ключевых аспектах отделяет его от его собратьев-рационалистов 17 – годов. Разделение на отличимость и адекватность заставляет Лейбница различать номинальные и реальные определения. Номинальные определения включают отдельные знания; они в достаточной степени идентифицируют определяющие признаки концепции.Но они не гарантируют, что концепция возможна. Может случиться так, что концепция внутренне противоречива, и этот факт станет очевидным, если у человека будет адекватное знание всех ее частей. Реальные определения объясняют возможность вещи либо путем цитирования опыта, либо посредством априорной демонстрации . В своем обсуждении определения Лейбниц стремится изменить строгий номинализм Гоббса, в котором вся истина зависит от отношений между именами и определениями. Существует более высокий уровень знания, чем тот, который содержится в номинальных определениях, который объясняет возможное существование в реальности.

    Гоббс — не единственная рационалистическая цель Лейбница. Лейбниц считает, что он развивает максиму Декарта о том, что все ясно и отчетливо воспринимаемые идеи истинны, путем определения более точных критериев ясности и четкости. Для Лейбница Декарт истолковывает ясность и отчетливость как нечто вроде немедленно воспринимаемых качеств, созревших для неправильной оценки.

    г. Врожденные идеи

    В « новых эссе о человеческом понимании » Лейбниц стремится к изображению Локком разума как tabula rasa , или пустой таблички, требующей внешних впечатлений, чтобы снабдить ее содержанием своих рассуждений.В противоположность этой концепции разума и познания, Лейбниц утверждает существование врожденных идей. В каком-то смысле теория субстанции Лейбница явно обязывает его придерживаться некоторой концепции врожденных идей. Если у монад нет «окон», через которые они взаимодействуют с другими субстанциями, то, конечно, все их идеи должны иметь внутреннее, врожденное происхождение.

    Но Лейбниц не основывает свою защиту врожденных идей на своей теории субстанции. Напротив, он выдвигает довольно традиционные эпистемологические аргументы относительно природы дедуктивных априорных истин.Эмпирическое знание может показать, что что-то так, но не может показать, что что-то обязательно так. Однако человеческий разум знает необходимые истины, такие как законы арифметики и геометрии. Эти необходимые истины, которые Лейбниц называет «истинами разума», представляют собой идеи, противоположность которых невозможна. Это вечные истины, существующие во всех возможных мирах. Поскольку истины разума известны исключительно благодаря принципу непротиворечивости и не требуют эмпирических данных, Лейбниц заключает, что они врождены для ума.Лейбниц противопоставляет врожденные идеи «истинам фактов», случайным истинам, противоположность которых возможна и знание которых требует опыта.

    Теория врожденных идей не подразумевает, что все умы одинаково осознают истины разума. Идеи присущи нам не как действительность, а «как наклонности, предрасположенности, наклонности или природные возможности» (NE 52). Доступ к истинам разума требует усилий. Однако наличие врожденных идей действительно склоняет нас к их открытию.В одной особенно уместной метафоре Лейбниц утверждает, что рациональные умы не похожи на пустые таблички, а на куски мрамора с прожилками, которые можно резать и полировать определенным образом.

    г. Petites Perceptions

    Одним из наиболее оригинальных элементов эпистемологии Лейбница является его теория мелких восприятий .

    Есть сотни указаний, которые приводят нас к выводу, что в каждый момент в нас существует бесконечное множество восприятий, не сопровождаемых осознанием или отражением; то есть изменений в самой душе, о которых мы не подозреваем, потому что эти впечатления либо слишком незначительны и слишком многочисленны, либо слишком неизменны, так что сами по себе они недостаточно различимы.Но когда они сочетаются с другими, они, тем не менее, имеют свой эффект и дают о себе знать, по крайней мере, неясно, в целом. (NE 53)

    Лейбниц утверждает, что в любой момент времени у разума есть не только мысли, которые он осознает, но также и бесчисленные маленькие, бесчувственные восприятия, которые он называет маленькими восприятиями .

    Лейбниц делает ставку на то, что существуют «сотни указаний» на существование мелких представлений . Независимо от того, является ли это преувеличением, есть по крайней мере несколько веских причин, по которым Лейбниц включает эти представления в свою теорию.Во-первых, миниатюрное восприятие следует из теории предустановленной гармонии, как гармонии между всеми субстанциями, так и гармонии между разумом и телом. Каждая монада в любой момент отражает активность всех остальных. Это отражение происходит через взаимное представление. Поскольку ни один разум в любой данный момент не осознает все другие субстанции, взаимная репрезентация должна происходить на неощутимых уровнях через petites perceception . Более того, заранее установленная гармония между разумом и телом требует, чтобы умственная деятельность выражалась и шла параллельно с физической активностью.Однако часто человек нечувствителен к процессам своего тела. Следовательно, чтобы поддерживать идеальный параллелизм между телом и умом, мы должны заключить, что ум имеет маленькое восприятие активности тела.

    Более того, существование мелких восприятий следует из понимания Лейбница субстанции. Это часть тезиса о том, что «в мире нет ничего, кроме простых веществ, в которых есть восприятие и аппетит.«Активность, точнее восприятие, — признак любой субстанции. То, что разум имеет маленькое восприятие , объясняет, как он остается активным и существенным даже во сне без сновидений или после смерти.

    Petites perceptions также помогает объяснить работу аппетита. Аппетит определяет переход от одного восприятия к другому, переход, который часто кажется внезапным и эпизодическим. Например, можно сразу же перейти от мыслей о матери к пятой симфонии Бетховена.На первый взгляд, этот переход нарушает принцип непрерывности, который гласит, что прерывистых изменений не происходит. Природа — в том числе разумная — не делает скачков, не имеет разрывов. Теория маленького восприятия объясняет очевидные скачки в восприятии. То, что кажется прерывистым изменением в мышлении, на самом деле определяется непрерывной работой и взаимодействием бесконечного множества бесчувственных восприятий.

    Наконец, маленькие восприятия помогают объяснить, что сбивается с толку в запутанной идее, особенно в чувственных восприятиях.Сложность объяснения всех признаков ощущения возникает из-за множества мелких восприятий , которые способствуют этому. «Эти мельчайшие ощущения… составляют je ne sais quoi , эти ароматы, эти образы чувственных качеств, яркие в совокупности, но неясные по частям; те впечатления, которые производят на нас окружающие нас тела и которые включают бесконечное; эта связь, которую каждый из нас имеет с остальной вселенной »(NE 54-5).

    г. Отражение, Память, Самость

    Все субстанции бестелесны и восприимчивы.По этой причине Лейбниц понимает все субстанции по аналогии с человеческим разумом или душой. Однако Лейбниц оставляет за собой право использовать термин «душа» для веществ более высокого порядка с особыми познавательными способностями. Души не только воспринимают, но и воспринимают. То есть они не только воспринимают предметы, но также думают и размышляют о себе. У них есть дополнительная способность помнить прошлые восприятия. Эти способности размышлять и вспоминать дают душам чувство собственного достоинства, понимание «Я».«В результате души имеют моральную идентичность. Моральная идентичность выходит за рамки существенной идентичности во времени, присущей всем монадам; моральная идентичность требует, чтобы человек мог вспомнить свои прошлые поступки, со временем признать себя таким же человеком и, следовательно, взять на себя ответственность за свой характер.

    Отражение и память делают души не только моральными существами, но и интеллектуальными существами. Лейбниц отмечает, что саморефлексия служит отправной точкой для всего метафизического и философского мышления.Каждая душа — это как бы своя основная врожденная идея. Изучение собственной природы приводит к формированию и исследованию фундаментальных метафизических идей. «Думая о себе, мы думаем о бытии, о субстанции, о простом и сложном, о нематериальном и о самом Боге, понимая, что то, что ограничено в нас, безгранично в Нем. И эти рефлексивные действия составляют главные объекты наших рассуждений »(М 30).

    Из-за их моральных и интеллектуальных способностей Лейбниц сравнивает души с «маленькими божествами» (M 30).Лейбниц довольно остро выражает близкую божественность рациональности в Теодицеи :

    .

    Эта часть разума, которой мы обладаем, является даром Бога и состоит в естественном свете, который остался с нами среди тления; таким образом, оно соответствует целому и отличается от того, что есть в Боге, только как капля воды отличается от океана или, скорее, как конечное от бесконечного. (Т 169)

    Хотя каждая субстанция отражает Бога и Его план для космоса, разумные души являются зеркалами Бога в более высокой степени, будучи способными понимать природу вещей, размышлять о Божьих делах и, в конечном итоге, вступать с ним в отношения (М 83-84 ).

    6. Этика

    Из традиционных основных областей философии этика, пожалуй, единственная, в которую Лейбниц обычно не внес значительного вклада. Конечно, он не разделяет репутацию этика, которой пользовались мыслители раннего Нового времени Спиноза, Юм и Кант, и не разделяет влияние Локка и Гоббса на политическую философию. Сам Лейбниц, однако, очень интересовался этическими аспектами своей мысли. Он участвовал в центральных дебатах дня об основах справедливости и возможности альтруистической любви.Кроме того, все его мысли имеют четкую этическую направленность, а душевное спокойствие, к которому стремится его оптимизм, является ярким примером этого. Хотя этический вклад Лейбница не соответствует его метафизике по своему охвату или оригинальности, когда дело касается такого необычного мыслителя, как Лейбниц, сам по себе этот факт не должен препятствовать исследованию его этики.

    а. Интеллект и воля

    Подход Лейбница к этике в целом интеллектуален по своей природе. То есть Лейбниц считает, что нравственное совершенство возрастает вместе со знанием.Он определяет волю как «склонность делать что-то пропорционально тому благу, которое в ней содержится» (T 139). Следовательно, чем больше человек знает о достоинствах определенного объекта или действия, тем лучше направляется его воля. Из правильного понимания следует любить и желать правильных вещей. Короче говоря, совершенствование интеллекта приводит к совершенствованию воли.

    Совершенствование интеллекта тоже приносит счастье. «Очевидно, — пишет Лейбниц, — что счастье человечества состоит в двух вещах: иметь власть, насколько это позволено, делать то, что оно хочет, и знать, чего, исходя из природы вещей, следует желать. .Из них человечество почти достигло первого; что касается последнего, он потерпел неудачу в том, что он особенно бессилен по отношению к самому себе »(L130). Несмотря на суровый диагноз Лейбница о человеческом понимании совершенства, его прогнозы обнадеживают. Он не считает, что счастье особенно сложно достичь. Нужно только преследовать и приобретать знания о природе вещей.

    Тесный союз, который Лейбниц видит между интеллектом и волей, имеет дальнейшее следствие исключения безразличия уравновешенности, предмета многочисленных споров в 17 -м веках. В дискуссиях об этом «безразличии» обсуждается вопрос о том, может ли чья-то воля быть в полной подвеске, когда сталкиваются с двумя или более вариантами, без какого-либо наклона.Предполагаемый феномен безразличия уравновешенности рассматривался в то время как свидетельство независимости воли от интеллекта и даже ее способности к свободному, беспричинному выбору.

    Лейбниц отвергает безразличие уравновешенности на основании принципа достаточной причины. Непричиненные события непонятны; все события, в том числе и волевые, имеют какое-то объяснение. Здесь выявляется более глубокое значение лейбницевского описания воли: знание добродетели вещей дает причину, по которой воля делает такой выбор.Тем не менее, можно спросить, не может ли воля находиться в равновесии, когда сталкивается с двумя объектами равного блага? Нет. Согласно принципу идентичности неразличимого, каждая субстанция в мире имеет уникальную законченную концепцию, которая уникальным образом отражает Бога и творение; Никакие две субстанции, никакие два положения дел не эквивалентны по доброте. Поэтому интеллект и воля не могут одинаково реагировать на два разных варианта. Хотя иногда мы можем чувствовать себя совершенно безразличными и неспособными сформулировать причины выбора, Лейбниц настаивает на том, что было бы ошибкой думать о выборе как о беспричинном или о воле как о непредвзятом.Бесконечно много мелких восприятий постоянно работают в уме; как и машины, наши движения являются результатом всех наших тенденций и наклонностей, даже тех, о которых мы не подозреваем. Таким образом, мы не должны защищать произвольный выбор, ссылаясь на безразличие или уравновешенность, а, скорее, должны стать более свободными, более самосознательными моральными существами через прогресс в знании.

    г. Справедливость и милосердие

    Лейбниц рассматривает изучение правосудия как a priori науку о добре.То есть есть объективная рациональная основа справедливости. Хотя Лейбниц много писал о позитивных законах государств, он не считает позитивное право основой справедливости. Он отвергает позицию о том, что справедливость не имеет более прочного основания, чем указ тех, кто находится у власти, позицию, которую Лейбниц часто упоминает в связи с Трасимахом из Платоновской республики , но более демонстративно ассоциирует с Самуэлем фон Пуфендорфом и Томасом Гоббсом. Если довести до логического завершения, эта позиция приводит к теории божественного повеления: определенные принципы просто потому, что Бог, самый могущественный из всех законодателей, постулировал их таковыми.По мнению Лейбница, такое мышление противоречит совершенству Бога. Бог действует самым совершенным образом и, следовательно, действует по уважительной причине, а не по произвольному указу . Он совершенен не только силой, но и мудростью. Совершенная воля Бога следует за его совершенным интеллектом не меньше, чем воля любого разумного существа следует за ее интеллектом. a priori , вечный стандарт справедливости, которого придерживается сам Бог, составляет основу теории естественного права.

    Лейбниц определяет справедливость как милосердие мудрого человека.Хотя это может показаться уникальным или даже странным для тех, кто привык видеть противопоставление справедливости и милосердия, что действительно оригинально в том, что Лейбниц коренит справедливость в милосердии, так это само его определение милосердия или любви. В 17 -х годах г. велась серия споров о возможности бескорыстной любви. Казалось бы, каждое существо действует для сохранения и развития своего собственного существа. Гоббс и Спиноза использовали термин conatus для обозначения стремления, которое каждое существо должно упорствовать в своем собственном существе, и сделали его основой своей соответствующей психологии.С этой точки зрения человек любит то, что ему нравится, то есть то, что способствует его собственной настойчивости. Любовь сводится к разновидности эгоизма, в котором, даже если он доброжелателен, отсутствует альтруистический компонент.

    Лейбниц пытается устранить противоречие между эгоизмом и альтруизмом, определяя любовь как получение удовольствия от счастья или совершенства другого. Этим определением Лейбниц не отрицает фундаментального стремления всех существ к удовольствиям и личным интересам, но связывает его с альтруистической заботой о благополучии других.Совпадение альтруизма и эгоизма определяет любовь и отражает суть справедливости. Справедливость — это милосердие мудрого человека, а мудрый, продолжает Лейбниц, любит всех. Основное утверждение Лейбница состоит в том, что быть справедливым — значит проявлять любовь, сопровождаемую проницательностью, которую проявляет Бог. Этика предполагает разумное стремление к благу для всех, так что благо каждого человека преследуется только постольку, поскольку оно совместимо со всем. Нельзя любить всех, обретя счастье одного человека за счет счастья другого, и это было бы нежелательно, поскольку Лейбниц считает, что мы находим больше удовольствия в гармонии, чем в разладе.Такая универсальная любовь, которой требует определение справедливости Лейбница, питается размышлениями о всеобщей гармонии между всеми вещами. Лейбниц считает, что понимание гармоничного порядка космоса может привести людей к тому, чтобы находить удовольствие в увеличении совершенства и счастья всех, кто разделяет этот порядок.

    Определение любви, данное Лейбницем, также подразумевает, что любить Бога — это высшая цель разумных существ. Если любовь находит удовольствие в совершенстве другого, тогда любовь к бесконечно совершенному существу приносит величайшее удовольствие и счастье.

    Любить — значит получать удовольствие от счастья другого. Мы любим Самого Бога больше всего, потому что удовольствие, которое мы испытываем при созерцании самого прекрасного из всех существ, превосходит любую мыслимую радость. (L 134)

    Поскольку гармония мира отражает совершенство Бога, концепция справедливости Лейбница не ставит любовь к Богу в противоречие с любовью к другим. Мы должны получать удовольствие от совершенства везде, где мы его видим. Справедливость как милосердие мудрого означает, что любовь к Богу и любовь к ближнему едины.Отождествляя справедливость с любовью к Богу и гармонией между всеми, Лейбниц претворяет в жизнь этические последствия своих метафизических исследований совершенства Бога и предустановленной гармонии. Этика и метафизика для Лейбница никогда не расходятся.

    7. Ссылки и дополнительная литература

    а. Первоисточники: Leibniz Texts and Translations

    Стандартное критическое издание сочинений Лейбница — G.W. Лейбниц: Sämtliche Schriften und Briefe , под редакцией Deutsche Akademie der Wissenschaften (Берлин: Academy Verlag, 1923-).Издание Akademie все еще находится в производстве. Другими полезными изданиями сочинений Лейбница на языках оригинала являются издания CI Gerhardt ( Die Philosophischen Schriften von Leibniz . 7 vols. 1875-1890) и Ludovici Dutens ( Gottfried Wilhelm Leibniz: Opera Omnia . Хильдесхайм: Георг Ольмс Верндж). 1989).

    В ссылках на работы Лейбница в данной статье используются следующие сокращения и переводы:

    AG G.W. Лейбниц: Философские очерки .Отредактировано и переведено Роджером Арью и Дэниелом Гарбером. Индианаполис: Хакетт, 1989.

    DM Discourse on Metaphysics , в переводе Ariew и Garber в G.W. Лейбниц: Философские очерки . Отрывки из Discourse цитируются по номерам разделов.

    G Die Philosophischen Schriften von Leibniz . Под редакцией К.И. Герхардт. Берлин. 7 томов. 1875-1890 гг.

    L G.W. Лейбниц: Философские статьи и письма .Отредактировано и переведено Лероем Э. Лемкером. 2-е изд. Дордрехт: Kluwer, 1989.

    LA Переписка Лейбница-Арно . Под редакцией Х. Мейсон. Манчестер: Издательство Манчестерского университета, 1967.

    M Monadology , как переведено Ариев и Гарбером в г. Лейбниц: Философские очерки . Отрывки из Monadology цитируются по номерам разделов.

    NE Новые эссе по человеческому пониманию . Под редакцией Питера Ремнанта и Джонатана Беннета.Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1996.

    T Теодицея: Очерки благости Бога, свободы человека и проблемы зла . Перевод Э.М.Хуггарда. BiblioBazaar, 2007.

    .

    Другие полезные собрания произведений Лейбница на английском языке включают:

    • Переписка Лейбница-Кларка . Под редакцией Х.Г. Александера. Нью-Йорк: Философская библиотека, 1956.
    • Лабиринт континуума: сочинения по проблеме континуума, 1672-1686 .Отредактированный Ричардом В. Т. Артуром. Нью-Хейвен: Издательство Йельского университета, 2002.
    • Переписка Лейбница-Де Босса . Под редакцией Брэндона С. Лука и Дональда Резерфорда. Нью-Хейвен: Издательство Йельского университета, 2007.
    • Лейбниц: Логические документы . Под редакцией G.H.R. Паркинсон. Оксфорд: Clarendon Press, 1966.
    • De Summa Rerum: Metaphysical Papers, 1675-1676 . Под редакцией G.H.R. Паркинсон. Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 1992.
    • Лейбниц: Политические сочинения .Отредактированный Патриком Райли. Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1988.
    • Confessio Philosophi: документы, касающиеся проблемы зла, 1671-1678 . Под редакцией Роберта С. Сли-младшего. Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 2005 г.
    • Лейбниц и две софии: философская переписка . Отредактированный Ллойдом Стриклендом. Торонто: Iter, Inc., 2011.
    • «Новая система» Лейбница и связанные с ней современные тексты . Под редакцией Р.С. Вулхаус и Ричард Фрэнкс.Оксфорд: Clarendon Press, 1997.

    г. Вторичные источники

    я. Вступительные тексты
    • Antognazza, Мария Роза. Лейбниц: интеллектуальная биография . Нью-Йорк: Cambridge University Press, 2009.
      • .
    • Артур, Ричард Т.В. Leibniz. Кембридж: Polity Press, 2014.
    • Джолли, Николас. Leibniz. Нью-Йорк: Рутледж, 2005.
    • Перкинс, Франклин. Лейбниц: Путеводитель для озадаченных .Нью-Йорк: Continuum, 2007.
    • Сэвил, Энтони. Справочник Рутледжа по Лейбницу и монадологии . Нью-Йорк: Рутледж, 2000.
    ii. Дополнительные исследования
    • Адамс, Роберт Меррихью. Лейбниц: детерминист, теист, идеалист . Нью-Йорк: Oxford University Press, 1994.
      • .
    • Гарбер, Дэниел. Лейбниц: Тело, Субстанция, Монада . Нью-Йорк: Oxford University Press, 2009.
      • .
    • Исигуро, Хидэ. Философия логики и языка Лейбница .Итака: Издательство Корнельского университета, 1975.
    • Мерсер, Кристия. Метафизика Лейбница: ее истоки и развитие . Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета, 2001.
      • .
    • Паркинсон, G.H.R. Логика и реальность в метафизике Лейбница . Кембридж: Oxford University Press, 1965.
    • Rescher. Николай. Метафизика природы Лейбница . Дордрехт: Рейдел, 1981.
    • Райли, Патрик. Универсальная юриспруденция Лейбница: Справедливость как милосердие мудрых .Издательство Гарвардского университета, 1996.
    • Резерфорд, Дональд. Лейбниц и рациональный порядок природы . Нью-Йорк: Cambridge University Press, 1995.
      • .
    • Сани, Роберт К. Лейбниц и Арно: комментарий к их переписке . Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 1990.
    • Смит, Джастин Э. Божественные машины: Лейбниц и науки о жизни . Princeton: Princeton University Press, 2011.
      • .
    • Стрикленд, Ллойд. Переосмысление Лейбница .Лондон: Continuum, 2006.
      • .
    • Уилсон, Кэтрин. Метафизика Лейбница: историческое и сравнительное исследование . Princeton: Princeton University Press, 1989.
      • .
    iii. Собрание сочинений
    • Браун, Стюарт, изд. Молодой Лейбниц и его философия (1646-76) . Дордрехт: Kluwer, 1999.
    • Jorgensen and Newlands, ред. Новые очерки теодицеи Лейбница . Оксфорд: Oxford University Press, 2014.
    • Джолли, Николас, изд. Кембриджский компаньон Лейбница . под редакцией Николаса Джолли. Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1995.
    • Резерфорд и Обложка, ред. Лейбниц: Природа и свобода . Нью-Йорк: Oxford University Press, 2005.
      • .

    Информация об авторе

    Эдвард В. Гловенка
    Эл. Почта: [email protected]
    Кэролл Колледж
    США

    онтологических доказательств сегодня // Обзоры // Философские обзоры Нотр-Дама // University of Notre Dame

    Это сборник оригинальных работ двадцати одного автора с международной репутацией; каждый обращается к какой-то более или менее современной проблеме онтологических аргументов.Авторы отражают впечатляющее разнообразие приемов, стилей и национального происхождения. Многие из них, например, Питер Ван Инваген и Ричард Суинберн, уже хорошо известны англоязычным читателям. Среди оставшихся участников есть несколько отличных логиков и формальных онтологов. Сборник особенно богат формальной семантикой и онтологией, а также применением этой работы к более традиционным предпосылкам и выводам, связанным с ансельмианской традицией. Он также включает около дюжины новых попыток доказать существование божества и завершается подробными дебатами по этому вопросу между Робертом Мэйдолом и Грэмом Оппи.

    Структура тома оставляет желать лучшего. Мирослав Шатковский дает информативное введение, но ему не удается дать книге последовательный набор целей или организационных принципов. Он предполагает (19), что цель онтологических аргументов — предоставить доказательство существования Бога в смысле защиты определенных религиозных практик или традиций. Если бы это было опубликовано в 1682 году, а не в 2012 году, предположение было бы бесспорным. К счастью, некоторым участникам пришло в голову, что аргументы — это межличностный феномен, и что многие сегодня скептически относятся к тому, является ли религиозная приверженность правильным предметом математического доказательства.С этой скептической точки зрения ценность культурных реликвий, таких как аргумент Ансельма, заключается не в апологетике. В этом обзоре я сначала рассмотрю статьи, которые должным образом затрагивают более широкие философские или культурные перспективы, и только затем рассмотрю реальные попытки доказать существование Бога, такие как они есть. Мое внимание будет сосредоточено на эссе Марцина Ткачика, Ван Инвагена, Джона Турри и Суинберна, а также на дебатах Мейдола и Оппи.

    Часть II, «Интерпретация старых онтологических доказательств.Атрибуты Бога », следует за введением. Судя по названию, можно было ожидать, что эссе в нем дают некоторый исторический фон для последующих разделов, хотя это относится только к двум (Ткачик, Ван Инваген) из пяти. Остальные три эссе, несмотря на предположение в названии, также не касаются классических вопросов об атрибутах Бога. Два из них (Джейсона Мегилла и Мегилл и Эми Рейгор) предлагают новые теистические аргументы, которые фокусируются на конкретном атрибуте, тогда как третье эссе предлагает идиосинкразический анализ онтологического аргумента.

    Эссе Мегилл лучше подошло бы к Части III, которая носит более точный ярлык «Новые онтологические доказательства». Он включает четыре дополнительных эссе, в которых основное внимание уделяется аргументам, извлеченным из возможной мировой семантики (Ричард Гейл), модальной логики (Э. Дж. Лоу), геделианских соображений (Александр Прусс) и причинности (Уве Мейкснер). Части IV и V содержат наиболее формальный материал и включают вклад внушительного числа международных ученых в области логики и семантики (Серджио Гальван, Шатковски, Сречко Ковач, Стаматиос Герогиоргакис и Энтони Андерсон).Часть VI касается формальной онтологии с эссе Пола Вейнгартнера, Ежи Перзановского, Эдварда Незнаньского и Роберта Мейдола. В части VII представлена ​​дискуссия между Мэйдолом и Оппи, обмен, который понравится как ученым, занимающимся философией религии, так и студентам, проводящим сложные технические обсуждения стандартных онтологических аргументов. Дебаты содержат по два эссе от каждого участника, в которых они воскрешают обмен мнениями между Ансельмом и Гаунило об аналогии между идеальным существом и идеальным островом.

    В дополнение к довольно непрозрачной организации книги, эссе изобилует редакторскими опечатками, опечатками и неправильными переводами. Частично это, безусловно, разумный компромисс для книги с такими разными авторами, пишущими на разных языках. Но также легко представить, что кропотливая редакционная работа могла бы улучшить презентацию, особенно в тех случаях, когда ученые писали, что замечательно, на языке, отличном от своего родного или предпочитаемого.Крайним случаем редакционного пренебрежения является «Отношение Ансельми» Райнхарда Хильтчера, открывающее якобы исторический раздел. За анализом онтологического аргумента Хильтшером трудно последовать. Неясно, имеет ли он в виду конкретную версию доказательства, такую ​​как у Ансельма, или что-то вроде истинной платонической формы онтологических аргументов. Ситуации не помогает то, что в эссе следует традиция (несколько устаревшая даже в Германии) оставлять все цитаты на языке оригинала.Читатели, не владеющие латинским и немецким языками, не добьются больших успехов, и даже те, кто обладает необходимыми языковыми навыками, будут испытывать трудности. Тем не менее я подозреваю, что что-то важное заключается в предложении (72) о том, что аргумент Ансельма следует рассматривать в контексте монологиона , 69, который описывает человеческий разум как «imago dei». В чем я менее уверен, так это в том, как именно Хилтшер хочет аргументировать, что ссылки на разум и концепцию в Proslogion 2-4 требуют этого глянца.

    Остальные эссе в Части II значительно удобнее читать как отдельные части, хотя они не представляют какого-либо связного набора идей как сборника. В «Дебатах о Боге: Ансельм, Аквинский и Скот» Ткачик вносит наиболее глубокий исторический вклад в сборник. Он предлагает исследовать титульную триаду в интересах демонстрации с помощью тематического исследования, а не доказательства, что даже формально действительные онтологические аргументы «не должны рассматриваться как обоснованные или убедительные», потому что «существование Бога обычно каким-то образом скрывается. помещения »(113).Независимо от своей цели, Ткачик дает чрезвычайно образованный и информированный отчет о различных модальных открытиях у Аристотеля, Ансельма, Скота и многих других. Его эссе во многом помогает заполнить пробел в литературе, поскольку ни один человек с соответствующей лингвистической, исторической и логической проницательностью еще не представил на английском языке всеобъемлющего обзора средневекового мышления в соответствующих областях. Особенно приветствуются разделы о вкладе Скота в модальную логику (133–9). Согласно Ткачику, Скот порвал с аристотелевской традицией, введя понятие естественной модальности (135), и это повлияло на то, как он интерпретировал аргументы Ансельма и Аквинского.

    Возможно, более интересным для книги в целом являются заключительные размышления Ткачика, касающиеся целей и использования онтологических аргументов как таковых. Ткачик считает все онтологические аргументы своего рода гипотетическими упражнениями: «Все эти доказательства доказывают, что существование Бога можно вывести в пределах некоторых онтологий» (140). Кто-то, серьезно сомневающийся в существовании Бога, вряд ли найдет направление в онтологических аргументах, рассуждает Ткачик, потому что используемые онтологии не менее спорны, чем существование Бога в первую очередь.Хотя он, возможно, преувеличивает суть дела, он, тем не менее, достигает точки, с которой согласились бы многие философы, не входящие в несколько узкую подгруппу естественных богословов: нечто вроде существования Бога не может быть доказано формальной аргументацией, в результате чего философы религии должны рассуждать всерьез. более внимательными к методу и контексту, не говоря уже о том, что они должны проявлять большую чувствительность к истории и культуре.

    «Три версии онтологического аргумента» Ван Инвагена — это второй и последний исторический очерк.Хотя он различает три версии онтологического аргумента, его изложение хитроумно объединено. В первом разделе рассматривается «мейнонгианский» аргумент, и он приписывает Ансельму явно расплывчатое понимание мейнонгианства. Я считаю это приписывание довольно безобидным (Ансельм действительно полагается на категорию esse в intellectu ) и могу согласиться с выводом о том, что «любая попытка переформулировать аргумент Proslogion как аргумент, который не предполагает двух способов о существовании должно привести, во всяком случае, к аргументу, который просто не принадлежит Ансельму »(151).Таким образом, проблема зависит только от независимого (и не воспроизводимого в рецензируемом томе) отказа автора от «мейнонгианства в любой форме» (151).

    В разделе nexr Ван Инваген вмешивается в воображаемый спор между Декартом и Кантом. Он соглашается с Декартом, что модальная спецификация существования обходит старое возражение «существование не является свойством» (154). Но он продолжает спасать критику, вводя понятие (выведенное из его отрицания мейнонгианства) «анти-экзистенциального суждения» (156).Этот принцип дает ему контрпример к посылке Декарта: он может допустить, что понятие горы включает в себя существование, но отрицать, что утверждение «гор нет» противоречит самому себе (156). То же самое относится и к в высшей степени совершенному существу: «несуществующее совершенное существо» может быть противоречивым, но соответствующее анти-экзистенциальное положение не противоречит.

    Более интересное обсуждение появляется в последующем отказе Ван Инвагена от модальных онтологических аргументов и имеет применение далеко за пределами этого контекста.Он вводит понятие эпистемической нейтральности, которая является характеристикой любого предложения, эпистемический статус которого идентичен эпистемическому статусу его отрицания: например, количество звезд в галактике Млечный Путь четное. Его окончательный вывод состоит в том, что никакой модальный онтологический аргумент «не может служить средством, с помощью которого можно перейти от эпистемического нейтралитета в том, что касается его заключения, к обоснованию» (161). Значение таких онтологических аргументов должно, в конце концов, быть таким, чтобы даже очень разумный атеист или агностик на самом деле изменил свое мнение, когда ему представили доказательство.Ван Инваген заключает, что онтологические аргументы в этом смысле не имеют успеха, какими бы формальными достоинствами они ни обладали.

    Более общая линия критики, которая обеспечивает перспективу для этого тома, представлена ​​в превосходной книге Джона Турри «Обреченные на провал: печальная эпистемологическая судьба онтологических аргументов». Любопытно, что это эссе находится ближе к концу тома, в разделе (VI), посвященном «Онтологическим доказательствам и формальной онтологии». Тем не менее, он входит в состав вводного раздела, так как нападает на саму идею использования онтологических доказательств для стандартных аргументативных целей в рамках религиозно-философского дискурса.

    Турри начинает с разумного постулата об эпистемическом статусе онтологических аргументов: предполагаемая цель таких аргументов состоит в том, чтобы сделать вывод о существовании Бога путем вывода неэмпирических предпосылок. Его тезис состоит в том, что такая цель недостижима «по крайней мере для таких существ, как мы» (413). Последующий аргумент и аккуратный, и далеко идущий. Его основная посылка состоит в том, что такие существа, как мы, не могут иметь неэмпирического знания о существовании других разумных существ.Другими словами, его отправная точка строго индивидуалистична и интерналистична. Но он рассматривает возражения против своей посылки, аргументируя это как контент-экстернализмом Патнэма, так и связанной с ним теорией Дэвидсона. Суть ответа Турри в том, что даже если бы существовала теория, подобная экстернализму содержания, а именно точка зрения, согласно которой концептуальное содержание требует причинной связи с сообществом, правда, из этого не следовало бы, что мы могли бы знать на неэмпирических основаниях, что любой другой разумный существа теперь существуют. В этом случае мы будем знать только то, что в какой-то момент существовали другие люди (416).

    Вторая посылка аргумента Турри утверждает, что если существует надежный онтологический аргумент, то вы можете неэмпирически знать, что существует другой человек, а именно Бог. Из этих предпосылок следует, что онтологический аргумент (для вас) может быть успешным только в том случае, если вы являетесь Богом, — вывод, разделяемый при различных интерпретациях (хотя Турри не замечает этого факта) многими сторонниками онтологических аргументов. [1] Хотя я приветствую этот аргумент и считаю, что вывод согласуется с лучшими взглядами на онтологические аргументы, мне кажется, что Турри слишком много пытался аргументировать.Одно дело сказать, что такие существа, как мы, не могут обладать неэмпирическим знанием о существовании Бога, и другое дело — заявить, что мы не можем иметь неэмпирическое знание о существовании разумных людей или человеческих сообществ. Последний тезис мне кажется более амбициозным, и было бы неудачно, если бы на нем основывался менее амбициозный тезис. Возможно, этот аргумент можно было бы реконструировать, чтобы показать, что у нас не может быть неэмпирического знания о существовании Бога, даже если бы мы могли иметь неэмпирическое знание о существовании других сообществ.В этом случае Турри мог бы дать экстернализм Патнэма или Дэвидсона в более сильном смысле, и все же определить параметры такого экстернализма, чтобы теистический вывод все же не был достигнут с помощью концептуальных упражнений.

    Эти эссе Ткачика, Турри и Ван Инвагена обеспечивают широчайшую философскую основу для оставшейся части тома. Однако, несмотря на довольно устаревшие цели и методы, во многих других эссе действительно удается представить соблазнительные логические упражнения.Любой читатель, интересующийся логикой или философским богословием, найдет много чего поразмыслить, и в этом обзоре мне нужно будет избирательно подходить к аргументации в деталях. Большинство доказательств, представленных в этих разделах, развивают некоторые исторически важные аргументы, применяя их к более современным логическим системам.

    Первый аргумент Мегилл предлагает два онтологических аргумента в пользу существования всеведущего существа, а затем вводит так называемую проблему разрыва, а именно вопрос о том, является ли сущность, упоминаемая в том или ином теистическом аргументе, той же сущностью, которой поклоняются любой верующий.Этот интересный вопрос требует более подробного рассмотрения (не рассматриваемого в этой книге) взаимосвязи между формальной аргументацией и верой или между философией и религиозной практикой. Тем не менее некоторые авторы признают наличие проблемы; Я рассмотрю их эссе раньше других. Два аргумента Мегилл апеллируют к антилевизианской семантике возможного мира, чтобы показать, что существует логическая возможность существования всеведущего существа. Если это так, утверждает Мегилл, то разумно (или, по крайней мере, не является явно необоснованным) полагать, что такая сущность существует.Аргумент может быть воспроизведен в простой неформальной форме: рассмотрим гипотетический мир W, который в точности похож на реальный мир, но определенно лишен всеведущего существа; логически возможно, что существует мир W *, который является точной копией W, но содержит всеведущее существо; также рационально полагать, что W * численно идентично реальному миру. Причина этого последнего шага в том, что Мегилл предполагает, что существует только один конкретный возможный мир, и, по-видимому, мы не можем сказать, является ли этот мир W или W *, что делает рациональным предположение, что это так.

    Этот аргумент непреднамеренно иллюстрирует тезис Ткачика о том, что онтологические аргументы обеспечивают только анализ последствий сложных онтологических гипотез и, следовательно, не могут предложить никаких потенциально убедительных доказательств религиозных доктрин. Мегиллу удалось взять постулат, вызывающий споры даже среди формальных онтологов (что существует только один возможный конкретный мир), и аргументировать его тем, что мы не можем знать, что такой мир не содержит всеведущего существа, — очень скромный результат по любым расчетам.Конечно, Мегилл мог бы возразить, что есть веские причины верить его модальному постулату, скажем, относительно системы Льюиса. Однако даже если бы такие причины были представлены, из этого только следовало бы (из последовательности спорных и абстрактных мини-импликаций), что несуществование Бога не выводится из лучшей современной модальной логики. Я подозреваю, что даже секуляристы с самыми крупными инвестициями не столь амбициозны, чтобы их разочаровывать такие результаты. Мегилл признает скромный характер своего вывода, когда вводит (86) проблему разрыва: если его аргумент успешен, он показал только то, что для математического логика вполне разумно верить в существование всеведущего существа, а значит, он не иррационально. подтверждены практики любой религиозной общины.

    Я отказываюсь от обсуждения очень формального аргумента, выдвинутого Мегиллом и Рейгором («Модальный теистический аргумент»), который разумно обновляет аргумент, знакомый из ответов Декарта на возражения : что любое возможное существо, достаточно мощное, чтобы создавать себя, должно существовать. [2] Вместо этого я хочу смягчить некоторые аргументы, выдвинутые в Части III, «Новые онтологические доказательства». Эссе Ричарда Гейла называется «Более скромный онтологический аргумент», но он, тем не менее, пытается ликвидировать пробел в проблеме разрыва.Другими словами, он намеревается по крайней мере указать, как якобы скромный онтологический аргумент может быть дополнен для достижения апологетических целей. Этот скромный аргумент апеллирует к аксиоме, заимствованной у Льюиса, а именно, что предложения имеют неявные свободные переменные, обозначающие мировую специфику. Если я произношу предложение, соответствующее некоторому условному утверждению « К.Дж.Х. пишет книгу об онтологических аргументах », полное предложение будет указывать, действительно ли я пишу такую ​​книгу в реальном мире или только в каком-то близком возможном мире, который я представляю в то время. высказывания.Принимая эту аксиому, Ансельму не удается изолировать противоречие в отрицании глупца, потому что он не указывает, о каком мире идет речь (166).

    Чтобы обойти эту проблему, Гейл обращается к онтологическим аргументам, основанным на S5, которые добавляют предпосылку о том, что совершенное существо по существу содержит все свои свойства, так что нет никаких мировых вариаций в отношении его свойств. (NB: более тщательное изучение классических теологий дало бы понять, что этот явно авангардный путь был хорошо пройден много веков назад).Гейл делает важную уступку, когда допускает, что дурак может легко утверждать, что онтологические аргументы, основанные на S5, вызывают вопрос, импортировав загруженные модальные интуиции. Затем он пытается разрешить эту тупиковую ситуацию с помощью квазикосмологического аргумента следующим образом: Большое Конъюнктивное Предложение (BCP) реального мира (то есть конъюнкция всех истинных случайных предложений) должно иметь объяснение. Чтобы поддержать эту предпосылку, Гейл предлагает подробное доказательство принципа достаточной причины, а затем заключает, что если возможно, что существует объяснение для BCP, то необходимо, чтобы было объяснение для BCP.Внимательный читатель захочет прочитать это эссе рядом с эссе Мегилл, поскольку они исходят из противоположных логических предпосылок. В тандеме очерки снова иллюстрируют тезис Ткачика об онтологических доказательствах и соответствующих онтологических предположениях.

    Э. Дж. Лоу («Новая модальная версия онтологического аргумента») предлагает аргумент, который основан на понятиях «абстрактное» и «конкретное» и выводится из существования необходимых абстрактных существ (например, определенного числа, такого как 181). что должно быть необходимое конкретное существо — et hoc dicimus Deum .Как и большинство аргументов тома, он представляет собой интересную обновленную версию знакомого аргумента, в данном случае аргумента Лейбница из вечных истин.

    Уве Мейкснер («Космо-онтологический аргумент в пользу существования первопричины — возможно, Бога») представляет собой единственный в книге набег на современную физику. Он утверждает, что никакое физическое событие, такое как Большой взрыв, не может быть первопричиной. Только агенты могут быть первопричинами, поэтому, если произошел Большой взрыв, он был вызван агентом. Суть его аргумента заключается в отказе от принципа, согласно которому «каждое физическое событие вызывается физическим событием», отказ, который, как признает Мейкснер (196), является для него аксиомой.

    Противоположность этим интересным аргументам, которые в основном исходят от Ансельма, Декарта, Лейбница или Геделя, появляется в компактном произведении Ричарда Суинберна Humean tour de force «Каким необходимым существом мог быть Бог?» Суинберн неформально аргументирует, исходя из очень общих философских соображений, к выводу, что утверждения о существовании (или несуществовании) не могут влекать за собой противоречий. Начиная с явно безобидных, натуралистических объяснений значения и умозаключений, он выводит ощущение «логической необходимости» и «логической невозможности» с точки зрения смысловых выводов.Затем он утверждает (352-4), что даже примеры Крипке можно свести к его описанию логической необходимости, и он применяет эту (теперь уже широкую) структуру к некоторым предполагаемым экзистенциальным утверждениям. Вывод состоит в том, что даже в случае математики отрицание изолированного экзистенциального предложения не может привести к противоречию.

    В своем заключении Суинберн вводит пропорционально натуралистический смысл «предложения», который (в случае принятия) сдерживал бы большую часть ансельмианской аргументации. Хотя он не приводит подтверждающих аргументов, он утверждает, что разговоры о предложениях можно свести к разговорам о человеческих предложениях, и что у нас нет веских оснований верить в предложения как независимые сущности.Этот ход воспрепятствовал бы поиску необходимого экзистенциального предложения, а также ограничил бы ценность любого логически необходимого экзистенциального предложения (если бы оно было, а его нет). Однако настоящие цели Суинберна в этом разделе скорее извинительные, чем деструктивные. Он утверждает, что если бы были необходимые или невозможные предположения, это ограничило бы Бога. Если бы, например, существовало вневременное суждение, выраженное фразой «Бог не может одновременно создать меня и не создать меня», тогда сила Бога была бы ограничена.Однако изложение предложений в терминах естественного языка оставляет место для волюнтаризма, который Суинберн поддерживает в других публикациях. [3]

    В частях IV и V представлены некоторые оригинальные работы в области формальной семантики и онтологии. Многое из этого более явно следует предложению Ткачика, что онтологические аргументы обеспечивают только анализ конкретных онтологий. В большинстве случаев источником вдохновения является Гедель, Льюис или оба. Стаматиос Герогиоргакис предлагает краткое описание взаимосвязи между S5 и некоторыми теологическими утверждениями («Захватывает ли вид необходимости, который представляет S5, теологически обоснованное понятие необходимого бытия?»).По моему мнению, кульминацией его статьи является вдохновленный Кантом аргумент, которым он завершает свое выступление. Используя искусно построенную аналогию вымыслов внутри художественных произведений, он делает вывод, что утверждения о существовании, полученные в рамках данной онтологической рамки, « никогда не получают на самом деле, действительны» (320), пока рассматриваемая структура является симметричной. Его вывод, однако, менее убедителен, чем вывод Канта, поскольку оставляет место для исследования того, что называется «асимметричными онтологическими рамками».

    Значительная часть работы в этой части книги касается потенциальной семантики, которая послужит основой для улучшенных версий аргумента Гёделя. Энтони Андерсон («Концептуальная модальность и онтологический аргумент») дает основной импульс этой работе. Он пытается улучшить положение Гёделя, развивая понятие положительного свойства. Семантическая структура этого аргумента разработана в двух статьях: «Логика существования, онтологические рамки, онтологические доказательства Лейбница и Геделя» Серджио Гальвана и «Полностью свободная семантика для онтологических доказательств типа Андерсона» Шатковского).Эти эссе в совокупности дают примерно сто страниц сильно формализованной аргументации, которую я не могу здесь обобщить. Любой, кто интересуется отношениями между логикой высшего порядка и онтологическими аргументами, найдет в этой части книги множество важных исходных материалов.

    Часть VIII содержит последовательность жестко аргументированных обменов мнениями между Робертом Мейдолом и Грэмом Оппи, что в некотором отношении является основным моментом книги. Оппи («Мейдол об онтологических аргументах») начинает с критики четырех аргументов, защищенных Мейдолом в предыдущей публикации. [4] Это: реконструкция аргумента Ансельма, аргумент «Декарт-Лейбница», модальный аргумент и аргумент, называемый аргументом временной непредвиденности. Последняя представляет собой модифицированную версию тертии Аквинского через . Мейдол («Онтологические аргументы Redux») отвечает на критику. Следующим идет «Ответ Оппи на« Онтологический Redux »», а завершает книгу «Ответ Оппи на« Онтологический Redux »».

    Как и в предыдущих публикациях, Оппи в основном озабочен убедительностью онтологических аргументов, а не их формальной достоверностью.Его аргументированные симпатии, таким образом, принадлежат Ансельму insipiens , а не архиепископу Кентерберийскому. Стратегия Оппи состоит в том, чтобы показать, что если мы начнем с обязательств, разумно взятых на себя Гаунило (или каким-либо другим оппонентом), онтологические аргументы не дадут никаких оснований для изменения нашего мнения. При реализации этой стратегии он исходит из двух принципов. Во-первых, аргумент, пародирующий с абсурдным выводом, не может быть убедительным. Во-вторых, аргумент, который может показаться напрашивающим вопрос кому-то, исходящий из противоположных, но разумных, предпосылок, также неудачен.

    Помня об этих принципах, Оппи атакует пересмотренный аргумент Ансельма, строя параллельный случай существования идеального острова. Аргумент Оппи является предметом расширенного обмена мнениями между двумя философами, в котором они обсуждают, предпочтительнее ли конкретная посылка аргумента Мэйдола (реконструкция аргумента Ансельма) соответствующей посылке пародии Оппи. В конце концов (502) спор ведется вокруг сомнительного вопроса о том, является ли каждое свойство, имеющее важное значение для островов, большим благом для островов, или, в частности, от того, есть ли какие-либо веские причины предпочесть соответствующую теологическую предпосылку этой. .

    В своей атаке на оставшиеся аргументы Оппи воображает дурака, который начинает с натуралистических предпосылок, и размышляет, следует ли убедить такого дурака аргументами Мэйдола. Аргумент временного непредвиденного обстоятельства, например, должен убедить кого-то, кто считает, что существует беспричинная необходимая естественная причина, или регресс естественных причин, или какая-то подобная гипотеза. Затем Оппи вполне разумно настаивает на том, что даже если бы Мейдол представил действительный онтологический аргумент на ненатуралистических предпосылках, этот аргумент не был бы убедительным доказательством существования Бога с точки зрения натуралиста.

    Ясно, что Шатковский собрал очень впечатляющий набор персонажей для участия в дебатах, касающихся онтологических аргументов. Книга будет чрезвычайно полезна всем, кто интересуется современными онтологическими аргументами, философской теологией или отношениями между логикой высшего порядка и философией религии. Хотя редакторские ошибки и отсутствие адекватной исторической перспективы создают значительные препятствия, глубина, изощренность и огромное количество аргументов более чем компенсируют эти и другие недостатки.

    Свобода безразличия: его метафизические свидетельства согласно Крузию

    Если Бог, в концепции Крузия, должен быть совершенно рациональным, исходя из предположения, что мы не , а живем в лучшем мире, тогда Крузий должен предоставить альтернативу. божественный принцип действия. Footnote 64 Такой принцип представлен в двух разных версиях или формулировках: согласно первой, Бог никогда не действует напрасно, то есть таким образом, что все, что Он делает, бесполезно. Footnote 65 Согласно второму, Бог никогда не действует без конца (или «против конца»). Footnote 66 Как эти две версии соотносятся друг с другом?

    Должно быть ясно, что в смысле, релевантном в контексте преднамеренных действий, действия без цели (или «против» нее) могут считаться действиями напрасными или совершением чего-то бесполезного. Это, конечно, относится к человеческим действиям, которые могут быть , и на самом деле , менее чем совершенно рациональными, — а не к божественным действиям.Дело просто в том, что благодаря Своему совершенству Бог не может действовать без (или «против») цели.

    Чтобы лучше понять, что именно здесь поставлено на карту, мы должны рассмотреть соответствующее понятие бесполезности и анализ целей Крузиуса. Понятие бесполезности — понятие онтологическое. В общем, что-то, говоря онтологически, является бесполезным , если ничто иное, отличное от этого, становится возможным или актуальным только посредством этой вещи или в сочетании с другими вещами. Сноска 67 Формально:

    (бесполезно) ont :

    x бесполезен тогда и только тогда, когда нет y такого, что y возможен или актуален из-за x (или из-за x вместе с z,…), где y отличается от x.

    «Бесполезность» в этом онтологическом смысле также применима к действиям, поскольку они являются своего рода вещами. Можно сказать, что действие бесполезно (или не бесполезно), и тем самым сказать что-то истинное или ложное.Одно различие между божественным и человеческим действием состоит в том, что если кто-то говорит, что действие человека бесполезно (или нет), он говорит что-то условно истинное (или ложное). Если кто-то говорит, что божественное действие бесполезно (или нет), он говорит что-то обязательно истинное (или ложное), поскольку Бог не может сделать ничего бесполезного, тогда как люди могут.

    «Бесполезно» также может иметь другое значение, которое включает в себя неудавшееся намеренное действие, то есть действие, которое привело к чему-то, что не намеревался осуществить. Footnote 68 Например, если Питер намеревался поцеловать Анну, чтобы сделать ее счастливой, но из-за ошибки в конечном итоге поцеловал ее сестру-близнеца, то он не смог сделать Анну счастливой, поцеловав ее. Однако он мог сделать ее сестру-близнеца счастливой, правда, непреднамеренно. Footnote 69 В этом случае его действие не было бесполезным в чисто онтологическом смысле. Конечно, невозможно, чтобы Бог совершил какие-либо неудачные действия. Причина та же, что и для того, почему Он не может сделать ничего — онтологически — бесполезного: это было бы несовместимо с Его совершенством.

    Онтологическое чувство «бесполезности» работает в том принципе, что Бог не может сделать ничего бесполезного. Вот почему метафизически невозможно, чтобы в реальном мире была одна-единственная вещь, которая была бы бесполезной в онтологическом смысле. Дело в том, что свободные действия Бога — это действия по созданию (и поддержанию) вещей, то есть субстанций и их сил. Сноска 70 Крузиус утверждает:

    … Бог не может сделать ничего, существование которого было бы совершенно бесполезным в любой момент, то есть ни в отношении созданного, ни в отношении Него, , так что посредством (этой вещи) не было бы случая, чтобы что-либо отличное от эта вещь постоянно будет реальностью или возможной . Сноска 71

    Более формально мы можем держать:

    (бесполезно) div :

    Божественное действие A бесполезно тогда и только тогда, когда ничто, отличное от A, становится постоянно возможным или реальным посредством A, то есть либо в отношении вещи, созданной A, либо в отношении божественного агента.

    Как мы можем взять здесь две реляционные спецификации: (а) по отношению к созданному объекту и (б) по отношению к божественному агенту? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны обратиться к анализу целей Крузиуса.Преднамеренные действия, божественные или человеческие, определяются их целями. Конец в самом широком смысле — это «то, чего хочет ум». Footnote 72 Крузий добавляет, что в собственном, или более узком смысле, желание чего-либо как цель подразумевает волю «сознательно и с определенным знанием». Footnote 73 Как неоднократно подчеркивает Крузиус, для свободных преднамеренных действий требуется разум. Сноска 74 Конец состоит из трех компонентов, составляющих один полный конец. Крузиус также говорит о «целостности конца».» Footnote 75

    Всякий раз, когда агент сознательно и сознательно хочет что-то сделать ради цели, задействованы эти три компонента: (i) фактическое состояние желания (это называется« субъективной целью »), (ii ) объект этого фактического состояния желания («объектная цель») и (iii) некоторая связь, которую действие предпринимает для установления между субъектом и желаемым объектом («формальная цель»). Крузий приводит в пример Александра Великого, который пошел войной против Персидской империи.В этом случае: (i) Александр хотел править («субъективный конец»), (ii) объектом его желания была Персидская империя («объектный конец»), которую (iii) он хотел подчинить себе, перейдя к войне («формальный конец»). Footnote 76

    Этот анализ также применим к конечной цели действия Бога по созданию мира. Крузию нетрудно определить неотъемлемую цель Бога в создании реального мира. Что касается (i), состояния желания, Крузий определяет его как «стремление Бога к совершенству, любви и добру». Footnote 77 Этот вид желания или воли постоянно и обязательно актуализируется в Боге, так как он является частью несвободного и необходимого вида воли. Footnote 78

    (ii) Объектом Божьего желания является мир, который до своего сотворения существовал как нечто возможное в уме Бога. Footnote 79 Среди всех вещей, которые создаются, свободные рациональные умы играют привилегированную роль, поскольку они являются «конечной объектной целью» творения. Footnote 80 Почему? Проблема с божественным действием в том, что не может быть никакого действия, с помощью которого можно было бы увеличить совершенство Бога, поскольку Его совершенство бесконечно. Footnote 81 Итак, почему Бог, согласно этой картине, должен вообще действовать, учитывая, что Его действия не будут иметь никакого значения в отношении самого Бога и Его божественных свойств? Ссылаясь на божественную доброту, как это, кажется, делает Лейбниц, недостаточно для решения проблемы, которая — согласно анализу целей Крузиуса — кажется, что у Бога вообще нет надлежащей причины для создания мира. Проблема в том, что создание мира не увеличивает Его силу, мудрость или доброту, а также Его знание о них. Footnote 82 Крузий отвечает, что — хотя Бог не может действовать для того, чтобы что-то добавить или качественно «улучшить» Свои основные свойства , Он тем не менее может действовать, чтобы добавить что-то по отношению к Ему.

    Дело в том, что (iii) формальный конец творения — это то, что может быть установлено только свободными разумными существами: Бог хочет, чтобы рациональные агенты свободно действовали в соответствии с тем, что Он определил как (морально) хорошо . Footnote 83 Формальный конец творения состоит в том, что рациональные агенты свободно подчиняются естественному закону, установленному Богом. Это вопрос отношений, поскольку тот факт, что рациональные агенты действуют свободно и в соответствии с желаниями Бога, иногда даже морально, влияет на их отношение к Богу как своему «повелителю». Если бы рациональные агенты были определены , действовали в соответствии с этим естественным законом, не было бы никакой разницы, существуют ли они как возможные существа в разуме Бога или как действительные творения Бога: Его отношение к ним было бы таким же в отношении их действий. , поскольку в обоих случаях Бог будет тем, кто их определил.Это не относится к свободным действиям, поскольку только их возможность полностью зависит от Бога, поскольку Он создал свободу как силу.

    Крузий приводит аргумент, с помощью которого он хочет установить, что на самом деле существуют свободные (человеческие) действия. Это формальный конец творения. Аргумент «бесполезности» звучит следующим образом:

    1. 1.

      Если конкретный конкретный p несвободен или не является следствием свободного действия, то Бог является определяющей причиной p .

    2. 2.

      Если бы Бог был определяющей причиной каждой конкретной детали ( p 1 , p 2 , p 3 ,… p n ), тогда связь между Богом и всеми частностями ( p 1 , p 2 , p 3 ,… p n ) будут одинаковыми до и после создания деталей: все детали будут полностью зависеть от Бога в обоих случаях.

    3. 3.

      Таким образом, если бы все особенности (= весь мир) полностью зависели от Бога, будь то возможный или действительный, тогда не было бы формального конца Божьего акта сотворения мира, то есть никогда не было бы никакой связи между какими-либо из них. детали и Бог, которых не было до творения.

    4. 4.

      Однако совершенству Бога противоречит то, что Он мог действовать без формальной цели. («Бог никогда не действует без конца»).

    5. 5.

      Свободные действия человеческих субстанций — формальная цель творения, поскольку только сила свободы, а не ее осуществление, полностью зависит от Бога.

    6. 6.

      Бог создал мир.

    7. 7.

      Следовательно, существуют свободные действия человеческих веществ. Сноска 84

    Формальное завершение божественного действия требует, чтобы оно могло установить что-то, чего (а) не существовало раньше и (б) что — в некотором смысле — не полностью зависит от Бога.Последний может быть только агентом, который может действовать свободно, но в соответствии с естественным законом: это то, чего Бог желает, чтобы свободные агенты выполняли его в силу Своего совершенства.

    Посредством «аргумента бесполезности» Крузиус хочет установить, что таким образом мы, , свободны . По крайней мере, этот аргумент не является круговым: вспомните, что я упомянул во введении, что Оккам, другой волюнтарист, даже сомневается в возможности аргументации в пользу существования свободы безразличия некруглым образом.Более того, Крузиус дает метафизическую причину того, почему в любом реальном мире существует свобода безразличия как вопрос гипотетической необходимости. Другими словами, он предоставляет причину, почему условное, если есть мир, то есть свобода безразличия, обязательно выполняется: потому что метафизически невозможно, чтобы было какое-либо бесполезное божественное действие в ранее объясненном смысле.

    Конечно, вы можете не посчитать этот аргумент очень убедительным, а метафизические предположения, на которых он основан, сомнительными и устаревшими.Однако их можно рассматривать как часть попытки Крузиуса придать некоторую метафизическую ценность или достоинство свободе безразличия. Сноска 85

    Онтология | метафизика | Британника

    Онтология , философское исследование бытия в целом или того, что нейтрально применяется ко всему реальному. Это было названо «первой философией» Аристотелем в книге IV его «Метафизика ». Латинский термин ontologia («наука о бытии») был удачно изобретен немецким философом Якобом Лорхардом (Lorhardus) и впервые появился в его работе Ogdoas Scholastica (1-е изд.) в 1606 году. Оно вошло в широкое распространение после того, как было популяризировано немецким философом-рационалистом Кристианом Вольфом в его латинских трудах, особенно в Philosophia Prima sive Ontologia (1730; «Первая философия или онтология»).

    Подробнее по этой теме

    Философия логики: Проблемы онтологии

    Среди онтологических проблем — проблем, касающихся существования и экзистенциальных допущений, — возникающих в логике, есть проблемы индивидуации и…

    История и сфера применения

    Вольф противопоставил онтологию или общую метафизику, которая применялась ко всем вещам, особым метафизическим теориям, таким как теории души, тела или Бога. Вольф утверждал, что онтология — это априорная дисциплина, способная раскрыть сущность вещей, — точка зрения, подвергшаяся резкой критике позже в 18 веке Дэвидом Юмом и Иммануилом Кантом. В начале 20 века этот термин был принят немецким основателем феноменологии Эдмундом Гуссерлем, который назвал общую метафизику Вольфа «формальной онтологией» и противопоставил ее специальным «региональным онтологиям», таким как онтологии природы, математики, разума, культуры. , и религия.После новой критики и затмения со стороны антиметафизического движения, известного как логический позитивизм, онтология была возрождена в середине 20 века американским философом В.В.О. Куайн. К концу века, во многом благодаря работам Куайна, он восстановил свой статус центральной дисциплины философии.

    История онтологии состоит в основном из ряда фундаментальных, часто длительных и непримиримых споров о том, что есть, сопровождаемых размышлениями о собственных методах, статусе и фундаментальных концепциях дисциплины — e.g., бытие, существование, тождество, сущность, возможность, часть, единое, объект, свойство, отношение, факт и мир. В типичном онтологическом споре одна группа философов утверждает существование некоторой категории объекта (реалисты), а другая группа отрицает наличие таких вещей (антиреалисты). Такие категории включают абстрактные или идеальные Формы, универсалии, нематериальные умы, независимый от разума мир, возможные, но не актуальные объекты, сущности, свободную волю и Бога. Фактически, большая часть истории философии — это история онтологических споров.

    После того, как онтологические споры стали достоянием гласности, они, как правило, концентрируются на вопросах нескольких повторяющихся типов. Фундаментальный вопрос, конечно же, имеет форму: «Есть ли X?» или «Иксы существуют?» Отрицательные ответы на фундаментальный вопрос сопровождаются попытками объяснить любые видимые признаки того, что такие вещи существуют. Если на вопрос дан положительный ответ, возникают следующие вопросы. Существуют ли X независимо от умов и языков (объективно) или они каким-то образом зависят от них (субъективно или интерсубъективно)? Они открыты или созданы? Являются ли они основными, несводимыми составляющими реальности или их можно свести к другим? Например, в тысячелетнем споре об универсалиях реалисты подтвердили независимые от разума универсалии, существующие отдельно или только в вещах; концептуалисты считают универсалии ментальными или созданными разумом сущностями; умеренные номиналисты, такие как Томас Гоббс (1588–1679), приняли их за слова или языковые единицы; а крайние номиналисты отрицают наличие каких-либо универсалий.Среди современных платоников одни считают универсалии базовыми или sui generis, в то время как другие считают их сводимыми к множествам.

    Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

    В общем, философ, который верит во множество фундаментально различных типов объектов, имеет богатую онтологию, а тот, кто верит только в несколько видов объектов, имеет скудную онтологию. Среди богатых онтологов Платон, который признавал нематериальные формы, а также материальные тела, и австрийский философ Алексиус Мейнонг (1853–1920), который рассматривал просто возможные и даже невозможные объекты наряду с реальными объектами.Немногочисленные онтологи включают Уильяма Оккама ( c. 1285–1347), который принимал только качества или свойства и субстанции, которым они присущи, а также некоторые отношения; и Куайн, который принимал только вещи (материальные тела) и математические множества, исповедуя онтологический вкус к «пустынным пейзажам».

    Методы

    Методы онтологии различаются в зависимости от степени, в которой онтолог желает полагаться на другие дисциплины, и природы дисциплин, на которые он желает опираться.Самый распространенный метод с 20 века, логический или лингвистический, основывался на теориях значения или референции — применительно к искусственным логическим языкам или к естественным языкам — для определения типов существующих сущностей. Как правило, списки основных категорий, отражающие этот метод, имеют тенденцию близко соответствовать широким лингвистическим (или синтаксическим) категориям, например, сущности (существительное), свойству (прилагательное), отношению (переходный глагол) и положению дел (предложение). Однако недостатком логико-лингвистического метода является то, что обычно можно изменить создаваемую онтологию, варьируя семантический анализ рассматриваемого естественного или формального языка.

    Другие онтологические методы были основаны на феноменологии (Гуссерль, Мейнонг), анализе человеческого существования, или Dasein (Мартин Хайдеггер), и на эпистемологии. Гуссерль и Мейнонг утверждали, что основные категории объектов отражают различные виды умственной деятельности, с помощью которой они воспринимаются. Таким образом, должно быть четыре основных типа объектов, соответствующих умственной деятельности, связанной с идеей, суждением, чувством и желанием. Хайдеггер считал ошибкой основывать онтологию человеческого существования на аристотелевских концепциях, таких как материя и форма, которые подходят только для артефактов.

    Наиболее широко используемый лингвистический критерий существования принадлежит Куайну, который придумал лозунг «Быть ​​- значит быть значением переменной». Согласно Куайну, положения научной теории должны сначала быть выражены в терминах логики предикатов или исчисления предикатов, логического языка, состоящего из имен, переменных (которые могут быть заменены именами), предикатов (или свойств), логических связок. (например, и , или и , если … , то ) и кванторы.(Кванторы могут быть объединены с предикатами и переменными для формирования предложений, эквивалентных «Все имеет такое-то свойство» и «Есть по крайней мере одна вещь, обладающая таким-то свойством».) Тогда научная теория онтологически «привержена» к тем классам сущностей, члены которых должны быть способны заменять переменные (т. е. могут быть значением переменной), если предложения теории должны быть истинными.

    Куайн отверг любой приоритет онтологии, утверждая, что онтологические категории должны предлагаться естествознанием.Однако это не мешало ему иногда вмешиваться на явно специальной основе, чтобы свести онтологические обязательства классов научных теорий к его минимальной онтологии вещей и множеств. Его рационализация научной онтологии до минимума, необходимого для сохранения структуры научного дискурса в неприкосновенности, привела его к доктрине «онтологической относительности», согласно которой не существует привилегированной категории объектов, к которой онтологически привязана данная научная теория.

    В отличие от Куайна, такие философы, как Альфред Норт Уайтхед (1861–1947) в Англии и Дэвид Армстронг в Австралии, рассматривали онтологию как ключевую философскую дисциплину, которая не может в такой решающей степени зависеть от каких-либо других философских или научных исследований.

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *