Экзистенциальный парадокс что это: Зачем нужен муж в 40 лет? : ru_psiholog — LiveJournal

Зачем нужен муж в 40 лет? : ru_psiholog — LiveJournal

Добрый день. Тема наболевшая. И далеко не единичная.

Мне почти 40 — умница, красавица, активная, позитивная, общительная, самостоятельная, успешная и самодостаточная личность. Но без детей и не замужем. Что, естественно, очень сильно волнует любую общественность, начиная от родных и близких и заканчивая любым проходным знакомством с человеком неважно какого пола.

Отвечаю на не заданные вопросы сразу — с ориентацией полный порядок, самая традиционная форма М/Ж, без придури и излишеств. Я была замужем, прожили почти семь лет в чудесной взаимности, потом после неудачной беременности все пошло прахом, вплоть до развода. Все это давно отболело и быльем поросло. Через 5 лет я встретила человека, которому захотела родить детей и прожить с ним всю оставшуюся жизнь. Но это, как выяснилось, было только моим желанием и мы расстались. Детей вне брака и полноценной семьи я не хотела никогда. С тех пор прошло уже 3 года, я научилась жить полной жизнью совершенно самостоятельно, ни на кого не рассчитывая и ни на что не надеясь. И сейчас мне достаточно комфортно.

У меня есть хорошая и любимая работа, есть где жить и что кушать, я много путешествую, дружу со спортом и веду активный культурно-познавательный образ жизни. У меня есть родительская семья, друзья и куча знакомых для компании. Одиночество я воспринимаю как свободу и искренне люблю проводить время наедине с собой. Вокруг меня всегда есть мужчины. С женатыми я дружу (вместе с их женами, разумеется), со свободными иногда завожу отношения. Некоторые из них делают мне Предложение. Но я не соглашаюсь. И потом радуюсь, что не согласилась. В общем у меня все хорошо. Только без детей и не замужем)

Ежедневное давление общественных стереотипов, конечно, не проходит бесследно. Это как в сказке про Маугли «Ты столько раз твердил, что я человек, что я и сам поверил в это!» Вроде как замуж все-таки надо. Вдвоем то лучше, чем врозь. Но вот только так хочется, чтобы паззл сложился — выйти за того, с кем действительно захочется прожить всю оставшуюся жизнь. А не по общественной необходимости.

Давно пытаюсь разобраться почему у меня пропало всякое желание выходить замуж, связывать себя долгосрочными обязательствами и рожать детей. Зачем мне нужен муж в 40 лет? Что он может мне дать? Что я могу ему дать? Имеет ли смысл вообще создавать семью в таком возрасте? Имеет ли смысл рожать? Скажем, я встречу своего избранника завтра и уже через пару месяцев рожу ему ребенка. Через 10 лет нам будет уже по 50, а ребенку всего 10. Слишком большая разница. Конечно, можно жить и без детей. Но зачем тогда выходить замуж, если нет желания родить своему избраннику малыша?

Недавно на глаза попалась фраза «Экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях заключается в том, что зрелый и достаточно развитый человек может выстроить отношения с кем угодно. Но добившись такого уровня развития, он теряет желание выстраивать отношения вообще.» Похоже это как раз мой случай.

Очень надеюсь, что Ваш взгляд поможет мне разобраться в этих сложных и важных вопросах. Спасибо!

Экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной | Психотрия

Будучи молодыми и красивыми, мы запросто вступаем в бесчисленное количество отношений. Часто ошибаемся, нанося себе множество душевных ран, а когда они вроде бы как подживают, снова готовы любить и страдать, не понимая, почему так сложно найти по-настоящему родственную душу.

Взрослея, мы остепеняемся — кто-то становится крайне избирательным в выборе партнера для жизни и находит более или менее подходящего человека, понимая, что в принципе может сладить с любым, а кто-то и вовсе приходит к решению, что вполне можно обойтись и без него. Многие думают, что это разочарование в отношениях с противоположным полом. На самом деле это такой экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.

Экзистенциальный парадокс во взаимоотношениях заключается в том, что зрелый и достаточно развитый человек может выстроить отношения практически с любым представителем противоположного пола, это для него, как два пальца об асфальт, вот только, как такового желания нет — всё становится ясным, понятным. Это как с прочитанной книгой, конец уже известен и понятен, но ради интереса или скуки можно полистать и перечитать любимые моменты.

Говорят, что с возрастом у людей вкусовые рецепты «притупляются». По мере роста и взросления мы добавляем в свой рацион продукты с различными вкусовыми качествами. Но порой мы бываем несдержанными в еде, устраивая себе «праздник живота». Количество вкусовых рецепторов сокращается. Чем старее человек становится, тем более лояльнее он отноится к пище. Многие продукты уже не кажутся такими аппетитными. Скорее наоборот, вызывают недоумение, и даже неприятные ощущения — «Как я раньше это вообще ел?».

В отношениях примерно также. Саморазвитие блокирует инстинкты, мы становимся умнее, мудрее и нам комфортнее оставаться наедине с собой и наличие рядом парнера необязательно.

Всего доброго!

Благодарю за прочтение! Буду призннательна за лайк.

Репертуар — Добрый человек из Сезуана

Основная сцена

Пьеса — парабола Бертольда Брехта

О спектакле

Аннотация к спектаклю «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Бертольда Брехта:

Написанная в 30 годах прошлого века пьеса давно уже стала мировой классикой и своеобразной меркой готовности театра и его публики осмыслить  оригинальную философию автора. Самые известные театры мира не обошли эту пьесу своим вниманием.  В России,в 60-х ,любимовскийТеатр на Таганке заявил о своем рождении  постановкой именно  этой пьесы. В 2013 году московский театр им. Пушкина удивил и привел в восторг театралов столицы новой трактовкой брехтовского «Доброго человека…». В этом году калининградцы смогут составить собственное мнение и о драматургии Брехта и оценить ее прочтение режиссером и актерами нашего театра.

Действие происходит в Китае, в выдуманном Брехтом несуществующем городе Сычуане (Сезуан – это в европейском прочтении). Главная героиня – жрица любви, добрая доверчивая женщина, которая находит совершенно необычный способ защититься от злого мира и злых людей. Удастся ли ей это? На этот вопрос предстоит найти ответ зрителю.

Это история женщины и ее любви, но наш спектакль не мелодрама. Это история о несуществующем мире и его героях, но наш спектакль не фэнтэзи.  Это история о душевных терзаниях и поисках, но наш спектакль – не классическая драма.

В этой истории вы побываете в суде, но это не детектив. Какой именно будет брехтовская история в нашем спектакле,  знает сейчас только один человек –  его режиссер Игорь Меркулов, специально приехавший для постановки этой пьесы из Москвы.

По эскизам художника-постановщика Владимира Павлюка (Санкт-Петербург) цеха театра уже приступили к  созданию на сцене красочного мира, пронизанного китайской эстетикой. Декорации и костюмы – яркие, изящные, экзотичные для европейского глаза, достойны и сами по себе стать объектом отдельного внимания публики.Очень важная тема – музыка спектакля. Ее будет много — классические для этой пьесы произведения Пауля Дессау, вокальное пение, национальные китайские мелодии и даже рок. 

Идет большая и очень интересная работа всего театра по созданию нового спектакля. У вас есть возможность оценить ее лично 28 февраля, 1 и 7 марта на премьерных показах.

Журнал Театр.

• Павел Руднев о новом экзистенциальном мюзикле по Пелевину

Театры России, почти забыв об этом авторе в 2000-е, пытаются в 2010-е активно осваивать романы и рассказы Виктора Пелевина, понимая, насколько широкую аудиторию может привлечь это имя. Литература специфически не театральная, приходящая на территорию репертуарного театра, – это ведь фрахтовка нового зрителя. Неканонический автор для репертуара обычно приводит в театр альтернативную публику, еще не охваченные сегменты публики. Ставят раннюю повесть еще советского времени «Затворник и Шестипалый», ставят «Чапаева и Пустоту», в Иркутском театре драмы имени Николая Охлопкова приходилось видеть интересную работу «Ухряб» по ранним рассказам, ставят и другие тексты.

Хореограф и режиссер Лариса Александрова в Челябинском Камерном театре поставила культовый роман «Generation П» в жанре «экзистенциального мюзикла», не побоявшись этим подзаголовком отпугнуть зрителя. Спектакль как раз оказался очень зрительским, в нем театр демонстрирует на маленькой камерной площадке отличные постановочные возможности: с помощью художника Алексея Вотякова и видео-дизайнера Аси Мухиной театр работает в формате визуального театра.

Мюзикловая форма обеспечена хоровым началом. В собственных аранжировках артисты поют многие хиты группы «Аквариум» и Бориса Гребенщикова – причем важно, что это хронологически выстроенная линейка композиций от начала 1980-х до нашего времени. Здесь музыка выступает как своеобразный маркер длящейся, эволюционирующей эпохи. Для Пелевина и для театра важно объяснить зрителю, что произошло в стране, как сменились 1980-е на 1990-е и что случилось дальше, как вылинял или же, наоборот, усложнился российский человек. Про это изменение написано немного художественных текстов и мало спектаклей поставлено. Главный герой Вавилен Татарский (Дмитрий Блинков) вылезает из подсценического пространства, из люка (намек ясен) под хорал «Корнелий Шнапс идет по свету», явно намекая на свое происхождение из полуинтеллигентской полудиссидентской среды 1980-х. Именно этому поколению было суждено приспосабливаться к новой реальности и ее формировать через образы рекламы. Глубинный парадокс в том, что спектакль о приспособляемости, о мимикрии, о способности рекламщика обработать любую идею заказчика оформляется музыкой Бориса Гребенщикова, который как раз здесь становится точкой стабильности.

Время стремительно менялось, а Гребенщиков был стабильно талантлив, иронично и трагично переосмысляя чудовищный перемонтаж человеческой природы. БГ – он из тех, кто менялся, конечно, но никогда – в угоду времени, оставаясь художественным отражателем, но не рабом времени и его преходящих ценностей.

В музыкальной стихии доминантой оказывается «Русский альбом» и «Снежный лев» «Аквариума» – важнейшие альбомы 1990-х. В них русская тема, наш родной православный буддизм демонстрирует как глубины и красоты национального духа, так и его катастрофические адские провалы, нескончаемую «древнерусскую тоску». Этот спектакль – про то, как новая Россия подбирает себе новую идентичность, что пришла взамен коммунистической тоталитарной идеологии.

Тут и ранний русский национализм в устах криминального бычары Вовчика Малого (прекрасная карикатура артиста Антона Ребро – захлебывающийся от агрессии и малообразованности, шовинист, автор идеи об антирусском заговоре, убитый чеченцами на сходке). Тут и целый вывод однотипных рыночных людей в х/б костюмах. Стихийные 1990-е сменяются осмысленностью и разделом влияний в нулевые, и из рынка вырастает сперва мафиозно-криминальная действительность, а затем политическая, перенявшая все навыки рыночной экономики. Здесь мы видим морфологию беспощадного русского бизнеса: успеть взять деньги, пока не убили их владельца.

Философией Вавилена Татарского становится манипулирование и простейший обман человека: «не надо усложнять». Реклама, отзывающаяся на самые простые азбучные человеческие эмоции, использует «мутные эмоции толпы», изнемождает чувственность клиента, приводя его к потере эмпатии. Примерно так, как позывы к милосердию дискредитируются фальшивыми нищими. Рекламные лозунги заменили алые транспоранты.

Если «наш ум и мир – это одно и то же», как справедливо говорят герои Пелевина, перефразируя философскую истину о структуре языка, которая повторяет структуру мира, – то рекламный мир подменил реальность. Вавилен Татарский занят производством бреда, изготовлением мыльного шоу.

Капитуляция главного героя (Дмитрий Блинков играет Татарского рефлексирующим интеллигентом, находящемся в постоянном ужасе от того, что он творит) связана с тем, как полуинтеллигентская, полудиссидентская элита становится обсуживающим персоналом сперва властолюбивого авантюрного криминала, а затем политических авантюристов с криминальным прошлым. Творческий организм интеллигента может подключиться к любой мысли, к любой идее, и именно тут в спектакле обнаруживается проблемная зона. Рекламным лозунгом «Солидный Господь для солидных господ» – метафорой жути новой России – писатель Виктор Пелевин вошел в историю русской литературы.

Художник Алексей Вотяков изображает на сцене условный мир Вавилона, мир богини Иштар, позолоченных кумиров и зооморфных существ. Это мир галлюциногенный, наркотический, вызываемый опиатами. Таковы наркотики для богатых, для элиты, частью которой является изготовитель рекламы Вавилен Татарский. Тоталитарная идеология сменилась на власть тотального медиа. Власть телевизора – это то, что производит Татарский, то, что гипнотизирует, манит, соблазняет, примиряет с действительностью, вызывает привыкание.

Новая Россия изобрела в виде телевизора идеальный наркотик для бедных. Духовная смерть в телепрограмме, отлучающая от действительности. Не нужно менять жизнь, можно просто раздавать наркотики – по нуждам, достатку и потребности.

В этом смысле спектакль дает зрителю не только опыт иносказания и этакой русской «матрицы», где важно взглянуть на наш мир из других координат. Спектакль Ларисы Александровой, реанимирующий роман 1990-х, дает зрителю гуманитарную помощь, помогает разобраться в современной политической ситуации.

Кульминацией постановки становится хоровая композиция – песню «Аквариума» «Черный истребитель» поют все артисты разом внутри впечатляющего видеокоридора, означающего то ли воронку, то ли портал в вечность, то ли ту самую «вокруг засаду», о которой поет Борис Гребенщиков. Ключевой фразой в песне становится вопрос о том, кто управляет истребителем, несущем смерть, – «те пилоты мы с тобой». «Экзистенциальный мюзикл» зависает в момент раздумья и принятия сущностных решений: Вавилен Татарский начинает задумываться о том, как вылечиться.

«Экзистенциальный поворот» — как базовый концепт экзистенциальной философии и психотерапии(Рейдерман И.И.)

Автор доклада убеждён, что экзистенциальной философии, которая сегодня «вышла из моды», предстоит долгая жизнь, ибо экзистенциальная проблематика никуда не исчезла и заявляет о себе сегодня в новых формах, о чём свидетельствует и опыт экзистенциальных терапевтов. Однако концептуальный аппарат экзистенциального мышления нуждается в серьёзном обновлении и переосмыслении. Одной из попыток такового и является введение концепта «экзистенциальный поворот» и прояснение его содержания.

1.

Экзистенциальный поворот — нечто, происходящее в самой жизни человека. Он первичен, а его философское и психотерапевтическое осмысление вторично. Если понимать этот поворот как акт жизненной практики личности, то должен ли он совершаться только в пограничной ситуации, или же следует совершать его всякий раз сознательно, удерживая уже сложившееся экзистенциальное мировоззрение? А если есть экзистенциальное мировоззрение, то не уйти от вопроса: как экзистенциально говорить на экзистенциальные темы. Можно ведь просто прочитать нечто, написанное в привычном академическом стиле, с соответствующими цитатами — по бумажке. Прилично исполнить соответствующую социальную роль. Почему-то никому не приходит в голову, что этого делать нельзя. Что экзистенциальная установка — предполагает мою личную экзистенциальную заинтересованность в предмете, категорически исключая безлично-абстрактную позицию докладчика. Всякое автоматическое исполнение социальной роли как раз и связано с такой безличной абстрактной позицией. С тем, что М. Бахтин называл «теоретизмом», противопоставляя ему участную позицию.

Сразу же зафиксирую базовое противоречие, без понимания которого незачем и говорить на экзистенциальные темы: противоречие между абстрактно-всеобщим, в данном случае социально-ролевым — и экзистенциально конкретным. Экзистенциальное содержание решительно не желает укладываться в прокрустово ложе давно сложившихся, готовых социальных форм. Экзистенциальное во всей своей полноте и глубиной содержательности — в принципе невыразимо, не объективируемо. О нём расхожими словами и сказать нельзя, о чём и говорит Тютчев: «молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…» Что, разумеется, осуществимо лишь при условии максимального удаления от публики. Поскольку же я выступаю в роли докладчика, мне приходится, пользуясь конвенциональными формами, выражать не укладывающее в эти формы личное содержание.

Выходит, мне придётся рассказать, что для меня экзистенциализм, почему я позиционирую себя в качестве экзистенциального мыслителя. В шестидесятых, когда я был молод, стали одна за другой появляться работы об экзистенциализме. Название одной из них звучало устрашающе: «Философия отчаяния и страха». Сразу стало ясно, что экзистенциализм — есть нечто принципиально враждебное советскому тоталитаризму, так сказать, материальному воплощению господства абстрактно-идеологического принципа. Согласно этому принципу — у человека, в пределе, не должно быть абсолютно ничего своего — ни собственности, ни своих чувств, ни, боже упаси, собственных мыслей. А я уже писал стихи, я хотел быть собой, и этот призыв быть собой услышал в экзистенциализме. Но как же жить в социуме, которому я со всем «своим» — именно как личность, как нечто особенное и даже уникальное — не нужен? А миновать чудовищного Левиафана, олицетворявшего социум — казалось совершенно невозможным, ведь вождь мирового пролетариата как гвоздём вбил в наши головы тезис: нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Нельзя? В таком случае у меня нет выбора. А экзистенциалисты что-то там такое говорят про выбор…

Итак, в шестидесятые я совершил свой собственный «экзистенциальный поворот». Я сделал тогда Свой выбор, и этим выбором было не непосредственно социальное сопротивление, к которому прибегли диссиденты, а экзистенциальное сопротивление. Не могу сказать, что это было легко. В годы «брежневской реакции» я всем существом своим чувствовал чудовищное давление «атмосферного столба» — нужно было в ответ на давление социума развить ответное давление внутри себя, упорство сопротивляющегося духа. С тех пор мне часто приходило в голову сравнение с глубоководной рыбой, которая, попадая в поверхностные слои моря, лопаются от своего внутреннего давления.

Свою экзистенциальную ориентацию я не изменил и позже, когда экзистенциализм вышел из моды, и восторжествовал постмодернизм. Может показаться, что с исчезновением идеологического принуждения и крахом тоталитаризма — нужда в экзистенциальном сопротивлении социуму исчезла. На самом деле эпоха постмодерна оказывается ещё большей угрозой экзистенциальной неповторимости индивида. Не говоря уже об угасании экзистенциальной энергии, экзистенциальных, да и просто витальных потребностей.

Именно в эту эпоху, когда исчезает экзистенциальное философствование — бурно развивается экзистенциальная терапия. Не правда ли, это само по себе — парадокс? Экзистенциальная мысль объявлена давно утратившей актуальность — а экзистенциальные проблемы никуда не ушли, они лишь в ещё большей степени загнаны вовнутрь индивида. А если нет соответствующего экзистенциального мировоззрения, то их трудно, почти невозможно осознать. В сознании индивида возникает тупиковая ситуация: при слове «выбор» у него начинает течь слюна, как у Павловской собаки — ибо выбор для него ассоциируется с выбором товаров в супермаркете, тех или иных житейских удовольствий. А то, что выбор может и должен быть экзистенциальным — у него уже в голове не укладывается.

Эпоха постмодерна есть «экзистенциальный тупик». Не случайно именно сейчас всё чаще говорят о радикальном «инженерном» вмешательстве в природу человека, так называемом трансгуманизме. Но и без инженерного вмешательства — человек технорациональный уже на деле давно потеснил человека экзистенциального. Вероятно, одно из главных отличий этой эпохи от прежних эпох — изменение отношения к смерти. Её как бы и вовсе перестали бояться! Всё больше террористов-самоубийц, убивающих отнюдь не по идейным соображениям, а в силу инфляции экзистенциального.

До сих пор сильнейшим мотивом для «экзистенциального поворота» был именно страх смерти. Именно перед лицом смерти человек и оказывается в интенсивнейших поисках смысла ушедшей жизни — о чём свидетельствуют «Смерть Ивана Ильича» Л. Н. Толстого, «Скучная история» А.П. Чехова. И Хайдеггер настаивал на том, что осознание конечности своей жизни является изначальным условием для экзистенциального поиска, для выхождения из неистинного состояния безличной публичности, Ман. Но, вероятно, и он не предполагал, какими темпами будет прогрессировать состояние «насильственной публичности», — сегодня оно с помощью сотовых телефонов стало всеобщим. Невидимая толпа, вездесущая публичность. Нигде человек не думает так мало о собственной смерти, как в толпе. Отдельный человек — смертен, а толпа бессмертна.

2.

Феномен экзистенциального поворота в философии — как раз и связан с переживанием жизни перед лицом смерти — массовым переживанием, ибо происходит он в годы Первой мировой войны. Мартин Хайдеггер в этой войне не участвовал. А вот Габриель Марсель — участвовал. И вел так называемый «Метафизический дневник», в котором сформулировал главные идеи прежде Хайдеггера. Не менее важен опыт другого участника войны, Эжена Минковского, известного в будущем экзистенциального феноменолога и психиатра. Подчеркну, что и он, и Марсель — рьяные последовали Бергсона (см. статью А.С. Зиневич в этом сборнике). Следовательно, возводить рождение экзистенциализма исключительно к феноменологии, идущей от Гуссерля — по меньшей мере некорректно.

В своём «Метафизическом дневнике» Марсель писал: «Европейская цивилизация умерла 1 августа 1914 года» [1, 399]. «Никто из нас, я думаю, не подозревал, какой хрупкой и ненадежной была цивилизация, которой мы считали себя защищенными и которой толща веков, как нам тогда казалось, сообщала такую прочность, что было бы безрассудством ставить ее под сомнение» [2, 10].

Дважды повторяется здесь слово «цивилизация». Цивилизация — это некий порядок вещей, — социальный, культурный, разумный. Но у порядка вещей — должны быть основания. Наука, как олицетворение беспредельного процесса познания, прогресс — технический, а заодно и исторический, наконец, и некие трансцендентные основания — Бог, обожествленный Разум. И вот — с неба на людей в окопах падают не только бомбы. Кажется, что и само небо рушится — и на землю падают его голубые осколки. «Неподкупное небо окопное — Небо крупных оптовых смертей» (Осип Мандельштам) — то самое, которое должно бы быть целокупным! То, что происходит на этой войне, являет собой кровавый абсурд. Но помимо этого, оно лишено и высших оснований. Вот это последнее — как вынести? Ницше уже сообщил дурную весть нигилизма — «смерть Бога». Но тогда это были ещё слова, написанные на бумаге. Сейчас же — слова превратились в явь. И вот — если ты остался жив — то главный вопрос: как дальше жить? Жить в мире рухнувших смыслов. Жить в мире, в котором уже нет очевидного, явного Трансцендентного!

Понятно, что перед нами особый, неповторимый исторический момент, когда крушение Трансцендентного, да и всех оснований мира — переживается с особой остротой. Вторая мировая — лишь продемонстрировала радикальные выводы из этой ситуации: если Трансцендентного нет, то нет ничего, ограничивающего возможность планомерного уничтожения миллионов людей.

Моя задача — по возможности реконструировать экзистенциальные переживания «человека в окопах». Рухнуло небо. Взорвался снаряд или разорвалась поблизости бомба. Очнулся. Ощупал себя. Жив. Тебя слегка присыпало землёй — но ещё не навсегда. Начинается, так сказать, инвентаризация. Что после происшедшего — имеется? Вот тело, которое хочет жить. А ещё? Потрясённая психика. Ну а когда придёшь в себя — ты вновь обретёшь сознание? Но в этом сознании — какие-то странности — словно бы в нём теперь чего-то недостаёт. Недостаёт чего-то очень важного! Лев Толстой очень точно описал нечто подобное, описывая состояние Пьера — словно бы винт сдвинулся с нужного места, и мысли крутятся вхолостую. Впрочем, на войне выразились бы решительнее: крышу сорвало! Сознание — уже не Дом, в котором можно укрыться от всего окружающего: сквозь полуснесённую крышу видишь звёзды. Человек беззащитен и одинок — перед лицом Космоса.

Кто тот, кто уцелел? Я? Но кто этот я? Гражданин такого-то государства? Патриот, который добровольцем пошёл на войну? Солдат или санитар? Все эти определения повисают в воздухе и вдруг начинают таять, как чеширский кот, от которого остаётся только улыбка. Уверенности в том, что это и есть я — больше нет.

Впечатление такое, как если бы человек слой за слоем снимал луковичную шелуху. Только в качестве луковицы — он сам! Итак, сняли с себя все социальные определения, всё социально-ролевое. Что осталось? Вот это тело, которое в любой момент могут убить. Тело, как носитель жизни. Герой Хемингуэя, к примеру, навсегда растождествившись со всякой ходячей идеологией, запретив себе произносить «высокие слова», — так и остался на этапе отождествления с телом, которое радуется еде, отдыху, простым физиологическим радостям. Герой одного из его рассказов возвращается домой — идёт с заплечным мешком по обгорелой траве, видит чёрного кузнечика, делает привал, разводит костёр, открывает банку бобов с мясом, ест, потом засыпает. Вот счастье, максимально доступное этому герою. Ни о чём другом — лучше не думать. А если думаешь — лучше заглушить мысли алкоголем.

Возможно ли что-то иное? Мне кажется, если продолжить снимать шелуху с луковицы — то тогда придётся сказать, что и тело — это не «Я». По крайней мере, не весь Я. Что-то ещё есть во мне. Религия говорила: душа, дух. Но потрясенное сознание не внимает шелесту шелухи слов. Ему важно — есть ли что-то за словами? И вот человек, чудом спасшийся от, казалось бы, неминуемой смерти, очутившийся под звёздами, перед лицом Космоса, вдруг осознаёт, что «Я» — это только слово, неспособное вместить в себя то, что куда больше этого малого «я». Что это? Большое Я? Экзистенция? Слова в данном случае перестают работать как точные понятия, определения, — и лишь указывают в нужную сторону. Опять вспоминается Пьер Безухов, которого едва не расстреляли, который видит звёзды сквозь щели дощатого балагана, и переживает нечто, и хохочет как безумный…

Отставляю открытым вопрос, что именно переживает в такую минуту человек. Ясно только одно — он больше не «этот», не «маленький солдат», не эмпирический индивид. Он некое большое бытийное существо — поднявшееся надо всей этой убогой и кошмарной эмпирией. С этой высоты, из этого иного — бытийного пространства — мир открывается иным. И сам ты уже иной — преображённый.

То, что пережил человек — можно назвать экзистенциальным откровением. И, как всякое откровение — его нельзя просто взять и пересказать, сообщить другому. Содержание его будет понятным лишь тому, кто сам пережил нечто подобное. Люди понимают друг друга не потому, что сообщают другому информацию, а в силу общего экзистенциального опыта.

Здесь остановимся. «Человек в окопе» — человек на пределе, на границе, на грани Бытия и Не-Бытия. Человек в окопе задает очень простые вопросы: «что есть на самом деле? Кто я? Что — реально?». Габриель Марсель говорит об этом так: «И в этом смысле справедливо будет сказать, что существует лишь одна метафизическая проблема, а именно: что я такое? И к ней сводятся другие проблемы, даже проблема существования других» [3, 34]. Готовые истины здесь не работают. Человеку нужен ответ, адресованный конкретно ему, ответ о смысле его конкретной жизни, и о смысле его конкретной смерти.

И тут скажем, прибегая к языку феноменологии: нужно редуцировать естественную установку. Однако такая редукция — как ни парадоксально — совершается вовсе не в своего рода алхимической реторте, не в искусственно изолированном сознании, нацеленном на познание истины. Обыденность рушится здесь-сейчас, под бомбами и снарядами. Никакой здравый смысл не соединяет хотя бы малым подобием логики предметность окружающего мира. Мир расклеивается, распадается на фрагменты, взрывается. А поскольку человеческое сознание есть сфера взаимодействующих смыслов, то для него окружающий мир предстаёт как Абсурд. От мира не осталось ничего. Разве что небо и звёзды. А от человека? О том, как он шаг за шагом снимает с себя слои «шелухи», добираясь до некоего «ядра» — я уже говорил выше.

То, что происходит, несомненно есть редукция. В ходе неё разрушается «естественная установка» сознания, все обыденные представления о себе и мире выносятся за «скобки». Но следует ещё раз акцентировать факт, что эта редукция совершается не усилиями сознания, а усилиями самой действительности, катастрофической ситуации войны. Война как инструмент редукции, избавления сознания от предрассудков, предвзятости и приведения к некоей несомненной реальности. Называть ли такую редукцию феноменологической? Давно уже я нашёл и употреблял в статьях другое название: «экзистенциальная редукция». Акцент на экзистенциальном характере редукции как раз и означает, что нечто происходит не с сознанием человека самим по себе, и уж тем более не с сознанием Трансцендентального Субъекта — нечто происходит со мной в этой реальности, в данной ситуации. Со мной лично происходит! И я этого не могу избежать. Как нельзя избежать рождения или смерти. Может быть, следует констатировать, что в результате экзистенциальной редукции — я уже не могут оставаться тем прежним, каким был. Что я рождаюсь другим.

Феномен второго рождения присутствует во многих, в том числе и религиозных традициях. Связан он и с древним, архаическим ритуалом инициации. И там, несомненно, присутствует экзистенциальная редукция. То есть перед нами явление, характерное отнюдь не только для экзистенциальной философии, хотя и востребованное именно ею.

В ходе экзистенциальной редукции «человек в окопе» растождествляется, прежде всего, с идеологическим содержанием своего сознания, с «социумом в себе», с социальными ролями, абстракциями Прогресса, патриотизма и т.п. Это момент принципиально важный: ты должен трансцендировать за пределы социума, и за этими пределами ты обнаруживаешь себя не социального. Но именно это и обуславливает неприятие экзистенциального подхода и советским тоталитаризмом, и современным обществом, которое не мыслит человека вне его социальных функций, и целиком редуцирует его к социальному поведению.

Но что же остаётся у человека, переживающего экзистенциальный кризис и как бы выпавшего из социума? Тело, разумеется, тело — орган жизни, которая хочет жить. И психика, которая как бы отключилась от рационального (социального) управления — в ней бродят противоречащие друг другу эмоции, смутные желания, некие энергии, которые ещё дадут толчок желаниям и неожиданным, спонтанным действиям… По Сартру все эти дорефлексивные и как бы «априорные» формы сознания и поведения -и составляют глубинную суть человеческого «Я». С чем я решительно не согласен. Но одно несомненно: за порогом рефлексивного сознания, всего социального в этом сознании — человек обнаруживает некий «остаток», который не может быть адекватно осознан и уложен в рациональные формы, выговорен. Этот «остаток» — он сам, как он дан себе вне всяких опосредствований — в непосредственном опыте. Странный опыт дорефлексивного сознания в непосредственной связке с бытием, как бы «сознания-бытия» — как раз и будет описывать Хайдеггер. А нам то, что он описывает, покажется непонятным — ибо мы будем пытаться понимать сказанное в иной, привычной нам сети координат. Мы будем (как и Сартр) искать «я», субъекта — а там никакого «я» нет. Есть то, что «до я». И не случайно Хайдеггер будет употреблять термин Дазайн — вот-бытие. Не претендуя здесь на единственно правильное понимание Хайдеггера, я однако, фиксирую предмет его интереса: так сказать, глубинный уровень человеческой субъективности, не подлежащий ни рефлексии, ни объективации. В этом с ним согласен и его друг-оппонент Карл Ясперс. И называют они оба этот уровень одинаково: экзистенция.

Представляется, что это открытие — по своей важности ничуть не меньше, чем открытие бессознательного Фрейдом. Однако если фрейдовское бессознательное вместе с пансексуализмом — воистину завладело массами, то экзистенции повезло сравнительно меньше, хотя этим словом уже называют фильмы.

Если экзистенция не подлежит ни рефлексии, ни объективации, и не может быть представлена нашему сознанию в качестве какого бы то ни было предмета, то что это? Задайте вопрос полегче! Ясно, что это не самосознание индивида. И отнюдь не обязательно основа той личностной структуры, которую индивид называет «я». Ибо «я» — это уже нечто предметное, объективированное, — противостоящее объектам. А тут некий не объективируемый поток, некое динамическое целое, то, что в философии жизни называют волей, жизненным порывом, самой Жизнью… Что и поименовано в экзистенциальной философии как экзистенция.

Человек, чудом выживший — ощущает в себе жизнь сначала на телесном уровне. А потом обнаруживает эту жизнь — внутри себя. И она, эта жизнь, принадлежит ему, но течёт через него — всеобщая жизнь, поток вселенского бытия… И конечно, понятая так, она ни в какие «формы» «Я» не умещается! Индивидуализм ей противопоказан. Она больше, чем любой индивид. И чтобы осознать её в себе — требуется не «эго», являющееся, в сущности, сознательным слугой социума, а некая иная (духовная) инстанция личности.

Социум же способствует тому, что у многих людей налицо фальшивое «я», в котором фактически не участвует глубинная экзистенция. Это люди, внутри которых поток бытия уже не течёт — внутренне мёртвые, застывшие в утверждении своего «эго».

В пограничной ситуации, перед лицом смерти, в ходе экзистенциальной редукции, — конечное существо, заглядывая в свои глубины — обнаруживает свою … потенциальную бесконечность. Человек не совпадает с самим собой — осознаваемым, он «больше» себя. Это «больше» никак нельзя напрямую отождествить со своим единичным Я. Оно изначально свидетельствует о связи моего бытия с бытием других, о со-бытии, Mit-Sein, понятии, которое у Хайдеггера развернётся в «бытие-в-мире».

Резюмирую: в кризисной ситуации человек обнаруживает не себя, как «я», но то, что в нём больше «я» — свою субъективность. Субъективность не следует отождествлять с субъектом, но она есть то громадное и невыразимое содержание, которое формально олицетворяет субъект. Меха с вином есть только меха, но не вино. Также и субъект, вмещающий в себя субъективное содержание, сам по себе не является этим содержанием. Именно эту субъективность, это глубинное содержание жизни в человеке — и назвали экзистенцией. Зададимся резонным вопросом: открыв в себе в пограничной ситуации это бесконечное содержание — не должен ли субъект жить так, чтобы дать этому содержанию выход в своих жизненных актах, мыслях-чувствах-поступках? А если должен — то реализуются ли богатство человеческой субъективности, когда он в «бесполезной страсти» преследует цели безграничного утверждения собственного «эго»?

Кажется, иные философы-экзистенциалисты несколько поторопились, решив, что экзистенция — это и есть глубоко спрятанное от всевидящих глаз социума «подлинное Я». И нужно только прислушаться к нему, дать ему волю, стать собой. В отсутствии неких высших структур личностного сознания — так понятая экзистенция может выражать себя в абсолютном произволе, как это и происходит у Сартра. Между субъективизмом и подлинной реализацией всего богатства человеческой субъективности — дистанция огромного размера. А как избежать произвола, как трансцендировать даже и рамки своего собственного «эго», как выйти за пределы индивидуализма — тема для другого разговора.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Марсель Г. О смелости в метафизике. — Спб.: Наука, 2013
2. Марсель Г. Трагическая мудрость философии. Избранные работы. — М.: «Издательство гуманитарной литературы», 1995
3. Марсель Г. Присутствие и бессмертие. Избранные работы — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2007

Рейдерман И.И.,

Опубликовано в Материалах IV научно-практической конференции с международным участием «Актуальные проблемы современной экзистенциальной психологии и психотерапии», 2017, Одесса, Украина

См. также

Персона (1966) — отзывы и рецензии — КиноПоиск

сортировать: по рейтингу по дате по имени пользователя показывать: 10255075 1—10 из 73 sdns Красиво, но слишком иносказательно Медсестру назначают сиделкой для популярной актрисы, которая внезапно решила молчать. Как выясняется позже, у актрисы экзистенциальный кризис, а сиделка, стараясь заполнить тишину, начинает про себя всё ей рассказывать. Постепенно выясняется, что всё дело в том, что актриса, ввиду профдеформации, потеряла свою личность и превратилась в маску, изображающую нужную эмоцию. А медсестра, рассказывая свои интимные истории, которые она не могла до сих высказать никому, сближается с актрисой. Ингмар очень туманно, иносказательно пытается показать, как актриса превратилась в пустую фигуру, и как медсестра заполняет своей личностью этот сосуд. Таким образом в кульминации персонажи сливаются воедино. Лично мне без поиска дополнительных материалов было нелегко дойти до этой мысли самому после просмотра. Но я советую всё-таки прочитать статью от Кинопоиска ‘Чем пугает самый известный кадр из «Персоны» Бергмана?’ Благодаря статье я узнал, почему название фильма ‘Персона’, что означает кадр с высасыванием крови, и самый главный вопрос — почему везде присутствуют намёки на то, что это фильм в фильме. прямая ссылка 15 августа 2021 | 20:27 Эта картина по праву считается венцом творения именитого шведского постановщика Ингмара Бергмана. Здесь он в полной мере продемонстрировал доселе невиданный киноязык, удивив высоким внутренним содержанием произведения, умело сочетая реалистичность и иллюзорность окружающего мира в изображении двойственности человеческой натуры, и непрекращающимся отрывом сознания от устоявшихся общественных, моралистических и духовных устоев мироздания. Биби Андерссон и Лив Ульман гениально ретранслировали высоко образные идеи режиссёра и вывели их на широкоформатный кинематографический уровень, продемонстрировав верх актёрского мастерства, разрывающий на мелкие частицы тонкое понимание комплексного человеческого естества. И в действительности трудно понять, был ли это один и тот же человек, раздвоенный на части чувственного и рационалистического, молчаливого и безмолвного, творческого и бытового, или же люди настолько схожи друг с другом, что в определённые моменты жизни они, помещая себя в сжато-скованные рамки, без труда растворяются в оппоненте, образуя новую личность, истинно выводящую всё хорошее и плохое наружу. ‘Персона’ — шедевр мирового кинематографа, навсегда остающийся ответом на животрепещущие вопросы человеческого начала, при этом никогда не выставляющий его на показ. прямая ссылка 11 марта 2021 | 04:52 Erdagan Самая лучшая защита — нападение. История известной актрисы Элизабет Фоглер, которая на съёмках фильма замолкает на минуту, после чего просто перестаёт говорить. Она находится в больнице под наблюдением медсестры Альмы. Молчание Элизабет не проходит, и главврач видит в какую непростую позицию себя загнала девушка, решает дать совет ей отдохнуть у себя в коттедже у моря, на время. И чтобы актрисе не было одиноко, компанию ей составит медсестра Альма. Ингмар Бергман представляет 2 девушек: Альма, у которой на душе, найдётся много чего рассказать о себе искренне, что аж не прочь поделиться и пикантными откровенными темами; Элизабет, всё равно не проронит ни слова, тем самым, пытаясь воздействовать на Альму, психологически надломив девушку. Но не всё так простенько, не всё пойдёт по маслу актрисы, медсестра не отдаст свою внутреннюю защиту. Психологическое напряжение набирает обороты, перерастая в борьбу. Агрессия и атака соприкасаются, не уступая друг другу. Воображение Элизабет — весьма пугающее. Когда касаются её сути, и узнают, что она из себя представляет — актрисе становится ох как некомфортно. За насмешку и боль над оппоненткой — получит нервный бумеранг слушательница. Допуская серьёзную ошибку, Альма/рассказчица получает шанс отыграться. Воображение медсестры заходит далеко. Слиться и стать как Элизабет (поглаживание на общем фоне) — душевное терзание, с которым Альма борется/сопротивляется, но всё же одерживает победу — ‘Я никогда не стану вами… Я постоянно меняюсь’. Лив Ульман, у которой имеется разнообразный спектр ролей у супруга/постановщика. Самая известная роль актрисы, хоть и сложная, но оставшаяся в истории кинематографа, проронив лишь слово, при угрозе жизни. Биби Андерсон замечательная. 25-я летняя Альма раскрывает душу перед Элизабет. Спектр разных эмоций Биби потрясающий — это напоминает ‘Малхолланд Драйв’ и ‘Бойцовский клуб’, что в целом прекрасно. «Персона» — своеобразное кинополотно Ингмара Бергмана. Эстетически красивое, с особой драматургией, глубокое кино, говорящее о сложных вещах. Привлекательное визуальное воплощение от оператора Свена Нюквиста — красота оттенков на лицах героинь и их взаимодействие, вполне эффектно. Бергман исследует темы тотального одиночества, равнодушия близких людей. И как итог, показав психологическую историю, с бессловесными/откровенными тайнами. 8,5 из 10 прямая ссылка 20 февраля 2021 | 09:27 — Это был последний из мастеров интеллектуального кино. — Великий человек! Самая крупная фигура в кинематографе. Равных ему уже не будет — Это Шекспир от кино. Все эти высказывания — про шведа Ингмара Бергмана. Первый фильм он снял в 1946 году, а последний — в 2003, в возрасте 85 лет. Когда смотришь работы Бергмана, постоянно ловишь себя на мысли — где-то я это уже видел. Происходит это потому, что сегодняшний кинематограф постоянно опирается и цитирует режиссёра. То есть, изучая Бергмана, мы просто попадаем на самый базовый слой кино, когда не было ещё ни «Матрицы», ни «Малхолланд Драйва». Взять, например, один из его самых известных фильмов — «Персона». Многие считают, что это, вообще, лучший фильм в мире. Бергман рассказывает историю известной актрисы, которая вдруг перестаёт говорить. Она обращается к врачу, и тот советует ей отдохнуть. А чтобы актрисе не было скучно, с ней поедет сиделка. Весь фильм зритель будет наблюдать, как сиделка болтает, а актриса слушает. В некоторые моменты сиделку будет заносить на откровенные темы. А актриса так и не проронит ни слова. Главный вопрос — кто же такая эта сиделка и почему актриса потеряла голос. Когда я смотрел «Персону», то не мог отделаться от мысли, что вижу очередной «Остров Проклятых». Вот только когда швед снимал свой фильм, Ди Каприо ещё не родился. Стоит ли смотреть «Персону» сегодня? Кино заходит на удивление неплохо. Ну и, в конце концов, разве не будет упущением не взглянуть на дедушку «Бойцовского клуба»? прямая ссылка 25 октября 2020 | 15:54 Фильм начинается с психоделически перемежающихся кадров разной степени смысловой нагрузки, с небольшой такой «пасхалкой» в виде «грибочка», (без которого, видимо, было не обойтись), отчего почему-то сразу с картины «слетает» тот самый «налёт» высоких критических оценок. Впрочем, это не умаляет достоинств самой картины. Начало чётко стирает границу между наблюдателем и наблюдаемым, как можно глубже погружает во внутренний душевный мир главной героини, актрисы Элизабет Фоглер, которая, казалось бы, на первый взгляд успешна и в карьере и в семье, внезапно перестаёт говорить. Образ одинокого мальчика в белой комнате на кушетке под простынёй, который обращает свою тонкую, худую длань к размытому на стене женскому образу – это тот самый ключ к тайне произошедшего события, «немой вопрос», который, по идее, должен держать в уме зритель. А иначе, действие не обретёт нужного интереса. До сути же придётся добираться долго – в фильме очень длинная экспозиция, занимающая почти половину хронометража, с классическими проговариваемыми монологами, призванными раскрыть внутреннюю суть немногочисленных персонажей. В этом во всём, к сожалению, отсутствует какое-либо напряжение, представляя набор хорошо поставленных и сыгранных эпизодов. Просто наблюдаем, как две женщины, одна из них актриса, внезапно ставшая молчуньей, а другая — медсестра Альма из психиатрической клиники, где та лежала, проводят время на лечебной поездке на море, медленно подготавливая трагическую развязку. Видимо поэтому, чтобы никто не скучал, режиссёр добавил свою фантазию – медсестра чуть ли не во всех подробностях рассказывает о своих пикантных приключениях на море. А между прочим именно эта сцена станет своего рода катализатором конфликта. Однако, чем ближе кульминация, тем ярче это чёрно-белая картина начинает играть яркими красками. Общая отчуждённость, оторванность от мира, преследовавшая весь фильм, как никогда хорошо играет на создании нужной атмосферы. Чем больше сон вторгается в реальность, чем больше рациональное начинает коррелировать с иррациональным, а правда раскрывает ложь, тем больше созданный образ, маска актрисы начинает разваливаться, тем больше её истинное естество раскрывается всем своим существом, обнажая внутренних демонов, проявляющихся сквозь призму восприятия другого человека, будь то медсестра или зритель по ту сторону экрана. Возможно, начни режиссёр раньше раскрывать самую суть истории (выбрав поприличнее пикантное приключение), фильм был бы более, так сказать, «удобоваримым». Но в этом и заключается парадокс – тогда это был бы, видимо, уже не Ингмар Бергман. Не самый лучший фильм режиссёра, но, безусловно, отлично показывающий механизм работы подсознательной саморефлексии. прямая ссылка 30 сентября 2020 | 14:40 Кино эгоистичное, замкнутое на самом себе, кино, в котором ничего не происходит (даже при том, что сюжет мало-мальски двигается), кино про скучных людей со скучными загадками, над которыми даже задумываться не хочется. Может, в этом и был смысл? Всё-таки как-то хочется его найти в картине, по отношению к которой слова «шедевр» и «вершина вершин» использовались чаще, чем я здесь использую по отношению к ней же слово «ничего». Копание именитого режиссёра в чужой (или своей) голове посредством фильма возводится почему-то в крайнюю степень ценности, причём сразу, без какой-либо критической оценки. Имя + попытка психоанализа + недосказанность = шедевр. Но ведь это не всегда так… Любопытными здесь для меня оказались только первые и последние кадры, абсолютно ничем друг с другом не связанные, но рождающие у большинства людей одинаковые ощущения, ассоциации и реакции. Вот она, магия коллективного бессознательного. Ну и сложного ассоциативного монтажа, конечно. Это очень широко, было много воздуха и ощущения такой странной головокружительной карусели, пока взгляд режиссёра не сфокусировался на двух отдельных головах и не замкнул нас в них более чем на час. Или это была одна голова, то есть одно сознание? Впрочем, это всё та же скучная загадка… Трансформация взаимоотношения двух героинь вполне себе прозрачно отражается в постановке кадра. Сперва, когда героини только-только встретились, чаще всего используется крупный план, их лица почти никогда не показывают одновременно. Вот между ними происходит контакт (например, когда Альма читает г-же Фоглер письмо от мужа), но они разделены, мы не видим реакций одной героини на действия другой, мы видим только их в самих себе. Когда Альма и Элизабет уже на море, преобладают общий и средний планы, в которых женщины находятся вдвоём, взаимодействуют. Вот здесь уже происходит контакт, знакомство, изучение. Они друг на друга реагируют. Здесь и Альма решает исповедаться Элизабет, рассказывая очень сокровенные истории, которые, скрашенные удивительной магией этого фильма, всё равно получаются ни о чём и не вызывают никакого сострадания. Потому что героиня пустая и жизнь у неё такая же, несмотря на наполненность событиями. Но всё это ровно потому, что она сама так чувствует, а не потому что её кто-то обесценивает. Потом между двумя героинями стирается грань в самом прямом и в самом переносном смыслах. Здесь уже крупный план, в котором их лица очень близко друг к другу или вовсе соприкасаются, а потом и сливаются в одно с помощью изящного и эффектного приёма монтажа. Да, в 60-е была тенденция отказа от сложных сюжетных перипетий в пользу сложного мира человеческого сознания, но, видимо, чтобы проникнуться лабиринтами этого сознания, нужно либо обладать схожим с героем эмоциональным опытом, либо обладать развитым чувством эмпатии, либо…в конце концов создать такого героя, внутренний мир которого действительно интересно будет наблюдать если не всем, то хотя бы большинству. Для меня всё оказалось мимо, даже эмпатия не включалась, сколько я ни пыталась. А почему я должна сопереживать истеричным женщинам, которые сами создают себе проблемы, если я не психоаналитик и если у меня нет таких же проблем? К тому же, тогда это было просто-напросто на волне времени – нырнуть в темноту человеческой психики с помощью кино, это был некий прорыв. Походить с фонариком внутри чужой головы (или своей)…такого ещё не было. Но вот мне, честно говоря, интереснее в своей собственной, может быть поэтому я экзистенциалистов как-то не очень. Конечно же, режиссёр всё это видел глубже и его это задевало, иначе бы он не снял об этом фильм. Конечно же, он всё это осмыслил и вплёл в своё кино неслучайно. И давать оценку Бергману я не сбираюсь. Но, сколько бы там ни было глубины, мне не откликнулось. И хорошо, что тех людей, кому откликнулось, гораздо больше. Видимо, я не доросла до гения экзистенциальной драмы. прямая ссылка 11 июня 2020 | 13:54 Для меня этот фильм является одним из немногих, что опередил своё время. Начало представляет собой какое-то бессвязное слайдшоу. Да и по итогу фильм в целом может оказаться непонятым большой долей зрителей. Дабы не вторить прочим рецензентам, я не буду писать о реальной Элизабет Фоглер и биографическом контексте. Меня этот фильм поразил настоящей невротичностью. Я по настоящему сопереживал потугам мед. сестры, пытавшейся психологически поддержать актрису с распространённым в их работе расстройством. Должен сказать, что и я сам страдаю этим расстройством, поэтому мне в полной мере удалось прочувствовать тот градус абсурда, который ощущала одна из героинь, при попытках достучаться до заболевшей. Героиня через какое-то время сама начала понимать насколько же нелепо и бессмысленно выглядит наша коммуникация друг с другом. Как мы пытаемся понравится друг другу, для чего и надеваем маску из древнегреческого театра — персону. Что оказывается даже очень символичным, поскольку в обиходе персона употребляется в значении личности. ‘Весь мир театр…’, эта фраза теряет свой поэтический блеск, если воспринять её буквально. Фильм ровно об этом, о театрализованности нашей жизни. О том, что наша жизнь сама по себе является кином. Можно сказать, что данная картина ещё и о любви к кину как таковому, а точнее о пограничной, даже немного психотичной такой любви. Восхитительная игра актёров, монтаж, операторская. Смотрится очень легко и захватывающе. Это однозначно наиболее выдающийся фильм Бергмана. 24 марта 2020 | 11:41 В картине «Персона» Бергман противопоставляет двух персонажей, один из которых постоянно говорит, а второй молчит, ожидая момента психологического нападения, чтобы лишить говорящего внутренней защиты. Душа и персона, живое многообразие внутренней жизни и мертвая маска социальной роли, агрессия пустоты все это организует символическое пространство картины. В картинах Ингмара Бергмана в центре два персонажа-антагониста, соревнование и борьба этих двойников становится источником повествовательного и психологического напряжения. В картине «Осенняя соната» персонажами-антагонистами становятся мать и дочь, и снова как в «Лице» один персонаж подвергает испытанию другого, стремится атаковать, выведать его тайны в весьма агрессивной форме. Откуда такое пристальное внимание к субъектно-объектным отношениям? Бергман обнажает важную составляющую кинематографа – его способность репрезентировать психологическую агрессию, атаке подвергается не только персонаж, но само воображение зрителя. Конфликтуют не герои, а разум атакует бессознательное. Силы воображения, творчества выступают как хранители тайны, как Другой, который постоянно говорит, но его не хотят слушать. В фильме «Персона» перед нами – репрезентация психоаналитического сеанса: один из персонажей строит свою речь по всем законам трансфера, в то время как другой выслушивает молча, как нам кажется анализируя, мы даже не можем предположить, что этот Другой, дающий выговориться, представляет собой зияющую пустоту социальной роли, ничто. прямая ссылка 27 февраля 2020 | 22:50 ‘Киргегард узнал о грехе и научился видеть грех там, где на него указывает Писание… Противоположное понятие греху – и это ему открыл Абсурд – есть вера. И это то, что труднее всего воспринять нам в экзистенциальной философии Киргегарда, что он сам труднее всего воспринимал. Оттого он и говорил, что вера есть безумная борьба человека за возможное…’ Лев Шестов. Киргегард и экзистенциальная философия. ‘…нет…’ Ингмар Бергман. Персона. Я не думаю, что имеет смысл заботиться о полезности этой рецензии. С такими фильмами обычно разбираются самостоятельно, а Другой Зритель — фон, новый нюанс к уже принятому решению. Но если кратко, я бы сказал, что Бергман здесь бесподобно подражает жизни: в том смысле, что в каждый момент история выглядит по-своему цельной, то есть уже возбуждает интерпретацию. Постепенно история развивается, и одни интерпретации неотвратимо умирают, а другие обретают жизнь, но по сути ничего не меняется. Это головоломка с перетекающими, но неизменно интригующими условиями. Есть движение. Его можно оборвать в любой момент, и все же оно есть… Если сравнивать с «Седьмой печатью», или с «Земляничной поляной», я, кажется, понимаю, почему Бергман ценил этот фильм выше, почему считал, что достиг здесь предела. У меня не слишком большой опыт в таком кино, (потому-то так хочется поймать, овладеть какими-то зрительскими впечатлениями через осадок слов, чтобы они не рассеялись дымом), но смысловая бездна, чувство бесконечности, подаваемой косвенно и отрешенно и потому лишь отрицательной и предчувствуемой, напомнило мне один лишь «Сталкер» Тарковского. И все же это сходство есть сходство подлинных противоположностей. Если «Сталкер» передает чувство духовной чистоты, то здесь мы знакомимся с переживаемой не-чистотой. Человеческое в «Персоне» все время уже непоправимо потеряно. Оно неминуемо, но не потому, что неизбежно грубое наименование убьет хрупкую связь (как это было с Зоной), а потому, что связь разрушена, именовать нечего. И Тарковский, и Бергман пронизывают чувством «нет», но у первого это «нет» предупреждающего пальца у губ, у второго – «нет» сочувствующего покачивания усталой головой. Трепетная полнота, которой захлебывается праведный Тарковский, здесь отрицается грешной пустотой на месте обреченного духовного поиска. Зыбкость Зоны покоится на чем-то реальном, здесь же нет надежды на опору для зыбкости – все, что есть, все и отрицается, все лишь фильм, все очередная роль, все дым, ‘каждый жест — обман, каждая улыбка — гримаса’. В какой-то момент зрителю подкидывают лицо – и с ним простое и банальное объяснение истории, которое объединяет разные части мозаики. Оно проливает понимание и на ту странную, не только духовную, но и не только плотскую нежность между героинями; и на поразительное поведение запутавшегося в женах мужа; и на откровенно неестественное, воинственно-метафизическое противопоставление «персон». С одной стороны: покой/отрешенность от страстей/любовь? – молчание/нежность/постоянство – Добро? С другой: смятение/ вогнанность в болото страстей/скука? – исповедь/сумятица/ревущая неудовлетворенность – Зло? И если первое – маска, а второе – душа, тем сильнее должна бы выстрелить недооцененная кантовская мысль, что Добро не сваливается с неба, не обнаруживается «в душе» по мановению волшебной палочки. Скорее оно — тяжелая и творческая работа, во многом подобная работе актера (и тут вспоминаем «Седьмую печать», и кто там спасся). Но Кант — очередная вера, очередное этическое, а от всего этого Бергман на всякий случай бежит. У него все фильм. «Конструктор можно собрать как угодно» — эта фраза лишь наполовину ложна, ведь что бы я ни сказал, это уже не будет тем «нет» в его конкретности, которое нам показали. Бергман терпелив как змея и не дает ясных мне ответов. Он предпочитает пассивно реконструировать лабиринт вопрошания, который неизбежно достроит каждый из неудовлетворенных блужданием зрителей. Ему легко молчать, ведь «нет» — короткое слово, да и лучшей защиты от критики еще не придумано. Но если он думает, что такой уловкой сойдет за молчащее Добро, то жестоко заблуждается. Ведь свет светит, а не просто трагически муссирует порок и явленность незнания. Есть что-то соблазнительное и безнадежно испорченное в этом эгоизме поиска без искомого. Углубляясь в природу греха и доблестно отказываясь от слишком давно покинутого света, Персона оставляет себе лишь мучительную потребность в незаконной вере, что грех действительно существует. Иными словами, неутолимую и циничную жажду этического диалога… в котором ничего бы не утверждалось. В конечном счете, ее история оказывается снятой для одного лишь удовольствия. Разгадывать безмерно интересно, но от послевкусия тошнит. прямая ссылка 23 августа 2019 | 15:04 Вот парадокс, есть фильмы к которым нужно приложить изрядную долю труда, чтобы понять и осознать или хотя бы досмотреть. Но терпеливого ждёт награда — трудное кино делает сложные вещи простыми. Сложный клубок переживаний разматывается не спеша, он дает возможность разобраться человеку самому. Личный опыт — невозможно передать, как бы не хотелось особо патриархальным особям. Наше спасение — это искусство. Оно берет наш опыт и трансформирует в эстетическую загадку. Решение — это путь. Творец — это проводник и помощник. Истина — награда. Прикоснуться к вечным вещам — это бесценно. Попробуйте! “Персона” Бергмана как раз об этом. Это искусство в чистом виде. Бергман вскрывает сложное — знаменитая актриса мадам Фоглер внезапно замолкает прямо во время спектакля и с тех пор перестает разговаривать со всеми. Она ощущает фальшивость и бессмысленность своего существования. Молчание — это символ иссякания и опустошения. Молчание — это непробиваемый бронежилет, это способ, если не восстановить силы, то хотя бы остановить падение. Каждый раз, одевая юнгианскую маску, мы должны помнить, что мы можем “потратиться” или просто исчезнуть. С актрисой Фоглер все сложнее — она не превратилась в пустышку. Из-за высокого уровня интеллекта она копила в себе противоречия. Бергман мастерски подошел к этому вопросу — он делит её внешнее и внутреннее. На экране появляется медсестра. Медсестра — это помощь внутреннему я, это защита от внешних воздействий мира. Как она сама сообщает, она обычно слушает других людей. Человеку вообще важно найти жилетку, сделать реальными свои переживания … и обычно человек находит нечто подобное вне себя — мамы, папы, друзья, мужья, жены. Актрисе Фоглер повезло меньше — она говорит сама с собой. Фильм “персона” это практически монолог медсестры — это рефлексия внешнего внутренним. Медсестра — поверхностна, у неё нет мужа и детей. К отношениям она относится спокойно безрассудно. Как вам история о сексе на пляже? Неплохо для 1966 года? Муж актрисы видит также только её внешнюю “я”, он не замечает её внутреннюю “я” и её проблемы. Хотя любит его именно актриса Фоглер в своей сути. Муж слеп и взывает к медсестре мол у тебя же есть сын, у тебя есть долг перед ним. Отношения к ребенку вообще противоречивы. Персона делает аборт, у актрисы же есть ребенок, она знает о нем и грустит, когда смотрит на фото. Это метафора нежелательного ребенка, ребенка рожденного по совету случайного поклонника, чтобы быть идеальной по мнению общества женщиной или по крайней мере не хуже, чем другие. В момент честного диалога с собой, все “я” актрисы сливаются в общую самость. Но это мимолетное решение — не так просто изменить то, что создавалось годами. прямая ссылка 21 мая 2019 | 11:21 показывать: 10255075 1—10 из 73

§ 4. Экзистенциальный парадокс Ауаюра (человечность) как средство обретения нравственного превосходства.

Нравственные ценности, лежащие в основе национального самосознания,   не только служат формированию современного образа жизни народа, но и становятся залогом сохранения и развития его идентичности в условиях глобализации. События 1992-1993 гг. продемонстрировали истинность этого положения, являя в критический момент жизни этноса образцы поведения, полностью соответствующие его культурным и ментальным установкам.

Ауаюра (досл. «человечность») — одна из категорий Апсуара, которая понимается как уважительное, сочувственное, достойное отношение к личности другого человека, выведенное за рамки национальной принадлежности, что совпадает с нормами современного международного гуманитарного права: «Человеческое достоинство людей должно быть защищено при любых обстоятельствах» 1. Практическое применение этой установки в абхазском обществе весьма велико: как в повседневной жизни, так и в сфере межнациональных контактов и конфликтов. Задолго до появления Женевских конвенций о правах военнопленных и гражданских лиц, традиционно воспитанный абхазский воин проявлял примерный гуманизм по отношению к раненым, пленным (противнику, ставшему беспомощным), гражданскому населению, уважение к погибшим, в том числе — и к погибшим врагам. О безусловности соблюдения этих правил свидетельствует бытование следующей пословицы: «Делать зло — не геройство, геройство — делать добро» 2.

Нормы абхазского воинского этикета требовали неукоснительного соблюдения Ауаюра по отношению к раненым и пленным. В сказаниях Нартского эпоса умирающий герой Сасрыкуа проклинает животных, пьющих

___________________________

1 Основные нормы международного гуманитарного права. М.: Институт проблем гуманизма и милосердия, 1993. С.7.

2 Пословицы абхазского народа. С.31.

[113]

 

его кровь, пользуясь беспомощностью раненого, и благословляет зверей и птиц, пытающихся облегчить его страдания. Примечательно, что его справедливые пожелания сбываются по воле высших сил 1. Стоит заметить, что только в абхазском варианте распространенного на Кавказе эпического сказания о прикованном герое Абрыскиле (Абрскиле), люди, рискуя навлечь на себя гнев богов, сознательно предпринимают поход в пещеру, где он томится, с целью освободить своего защитника. В иных национальных вариантах мифа некий путник попадает в пещеру, где заключен герой-богоборец, волей случая 2.

Кавалеристы, принимавшие участие в Первой мировой войне в составе Абхазской кавалерийской сотни Русской армии (входящей в так называемую Дикую дивизию), обращали на себя внимание современников не только отчаянной храбростью, но и безупречно рыцарственным поведением. В начале ноября 1915 года добровольцы из числа абхазских всадников отличились в самоотверженной операции по спасению боевых товарищей — двух сотен Татарского полка, заблудившихся в снежной буре: «Рискуя быть замёрзшими и занесёнными снегом, нашли, откопали и привели замерзающих татар. За этот подвиг участники операции были награждены медалями на Владимирской ленте за человеколюбие» 3. Показателен и следующий эпизод: летом 1915 года, после отбитой атаки русской армии, командир Абхазской кавалеристской сотни корнет К. Лакербай увидел, что его товарищ по кавалерийскому училищу, корнет Асенков, остался раненый лежать близ австрийских окопов. Открыто, под обстрелом, Лакербай галопом подскакал к раненому, взвалил его на коня и вернулся к своим. Этот

_______________________

1 Джапуа З.Д. Абхазские архаические сказания о Сасрыкуа и Абрыскиле (Систематика и интерпретация текстов в сопоставлении с кавказским эпическим творчеством. Тексты, переводы, комментарии). Сухум: Алашара, 2003. С. 283-287.

2 Там же. С.116.

3 Габелиа Е.К. Абхазские всадники: исторический очерк. Сухуми: Алашара, 1990. С.35-37.

[114]

 

мужественный и благородный поступок произвёл такое впечатление на врагов, что «ему даже не стреляли вдогонку, наоборот, кое-кто из тирольцев, высунувшись поверх окопов и забыв всякую вражду, с восторгом аплодировали Лакербай и его безумному подвигу» 1.

В дни Великой Отечественной войны подвиг К. Лакербай повторил первый абхазский летчик В. Аргун. Сопровождая бомбардировщиков, которые выполняли задание нанести удар по врагу в районе села Псху, Аргун заметил, что один из самолетов совершил вынужденную посадку на территории, занятой фашистами. «Рискуя жизнью, он посадил свой самолет около сбитого истребителя, вытащил из кабины раненого летчика, поместил его рядом с собой и, маневрируя меж горными хребтами, под огнём зенитных орудий противника, благополучно приземлился у своих» 2.

Следует подчеркнуть, что подобное поведение Апсуара предписывала не только по отношению к раненому соратнику, но и к любому, пусть и первому встречному человеку. Так, А.М. Чочуа вспоминал, как в 1907 году стал свидетелем следующего поступка владетельного абхазского князя Александра Шервашидзе: «Мы на фаэтоне отправились к родственникам князя. Неожиданно произошла перестрелка. Вдруг мы увидели, как какой-то раненый, убегавший, видимо, от преследования, свалился перед дверью закрытого магазина. В это же время шальная пуля попала в чемодан князя и во все стороны рассыпались вещи. Не мешкая, князь соскочил с фаэтона, подбежал к раненому, выломал дверь магазина и втащил его в помещение. Только вызвав врача, он вернулся, и мы продолжили свой путь» 3. Интересно, что А.М. Чочуа, описывая своё путешествие с владетельным князем, вообще весьма резко и раздражённо характеризовал его как спесивого и крайне эгоистичного человека.

Недопустимым поведением для мужчины-воина считалось и

_______________________

1 Там же. С.27-28.

2 Абшилава А.А. В боях за Родину. Сухуми: Алашара, 1980. С.7.

3 Чочуа А.М. Избранные сочинения. Тбилиси: Мецниереба, 1987. С.65.

[115]

 

пренебрежительное отношение к телам погибших. «В Абхазии издревле существует обычай хоронить близких вблизи родного дома. В этом свой смысл: душа покойного не покидает семью, а хранит родовую память и оберегает род» 1. Как и у других горских народов, у абхазов тело павшего соратника необходимо было любой ценой отбить у врага: по свидетельству автора начала XIX века «защищая тело убитого товарища, целые партии погибают» 2. Французский эмиссар А. Фонвилль в 1864 году свидетельствовал, что горские воины после неудачной атаки «подобрали всех своих убитых, рискуя в этом случае подходить даже под выстрелы русских; в продолжение целой ночи они собирали трупы, лежавшие вблизи неприятельских укреплений и русские часовые непрерывно стреляли по ним» 3. Далее, по его словам, «все мертвые и раненые были отнесены в их аулы; таков был обычай страны, против которого уже нечего было и ратовать. Между тем, это приводило нас в отчаяние; тех, которых нужно было нести, было такое множество, что вся эта процессия скорее походила на наше отступление» 4 .

Примечательно, что подобающее уважение необходимо было проявлять и к телу противника: «К убитому врагу выказывалось внимание; если нужно было, кровомститель прикрывал труп буркой, а лошадь убитого привязывал к дереву и проч.» 5. Причём победитель обязан был одного из врагов оставить в живых, чтобы он мог оповестить о случившемся несчастье родственников погибших:

«… будешь ты горевестник!
… Всем объяви, когда вступишь в селенье:

__________________________

1 Инал-ипа Ш.Д. Зарубежные абхазы. Сухуми, Алашара, 1990. С.116-117.

2 Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик: Эльбрус, 1978. С.309.

3 Фонвилль А. Последний год войны Черкессии за независимость 1863-1864. Из записок участника-иностранца. Северо-Кавказский филиал традиционной культуры МЦТК «Возрождение», 1990. С.26.

4  Там же. С.27.

5 Чурсин Г.Ф. Материалы по этнографии Абхазии. Сухуми: Абгосиздат, 1957. С.11.

[116]

 

Надо убитых предать погребенью,
Хоть и разбойники – люди они!» 1.

Развитые гуманистические традиции существовали в абхазском обществе и по отношению к пленным. Французский путешественник Шарден, посетивший побережье Абхазии в 1671 году, отмечал, что, как только невольники переходили в руки новых хозяев, «с них снимали лохмотья, которыми они были прикрыты. На них надевали новую одежду» 2 . С.Т. Званба также свидетельствует: «с пленными своими обращаются очень человеколюбиво» 3. Вызывало удивление у наблюдателей и достойное отношение к пленным со стороны абхазских всадников в годы Первой мировой войны (удивление тем более сильное, что от «кавказских дикарей», напротив, ожидали всевозможных живописных зверств). «Очевидцы тех событий рассказывают, что не было не только случаев расстрела пленных, но даже плохого обращения с ними; это рассматривалось кавказцами как «не мужское дело» 4. Соблюдались эти нормы Ауаюра и в годы Великой Отечественной войны. По свидетельству П.С. Чкадуа, когда немецким офицерам, сдавшимся бойцам абхазского истребительного батальона, задали вопрос о причинах их поступка, последовал ответ: «Мы хотим жить. Мы узнали: пленных у вас не убивают. В горах голодали, траву кушали. Война нехорош. Мы хотим домой». Пленных накормили и на другой день отправили под конвоем в Сухуми», заключает очевидец 5.

В.А. Тишков отмечает, что «в среднемодернизированных обществах могут сохраняться существовавшие в прошлом нормы ведения войны и нормы мира. Современное нормативное (легитимное) насилие _____________________

1 Шинкуба Б.В. Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М.: Художественная литература, 1982. С.139.

2 Цит. По: Аджинджал И.А. Из этнографии Абхазии.  Сухуми: Алашара, 1969 С.368.

3 Званба С.Т.  Абхазские этнографические этюды. Сухуми: Алашара, 1982. С.22.

4 Габелиа Е.К. Указ. Соч. С.34.

5 Чкадуа П.С. Горная Абхазия, год сорок второй. Документальная повесть. Сухуми: Алашара, 1983. С.69.

[117]

 

устанавливается государством и правом, в том числе и международным. Оно включает нормы ведения войны и поведения комбатантов в условиях вооружённых действий. Однако мне не известны случаи, чтобы эти нормы соблюдались в ходе вооружённых конфликтов последнего десятилетия, особенно если конфликты носили внутренний характер» 1. Между тем, результаты полевых наблюдений, проводимых нами в 1992-1993 гг. непосредственно в зоне военных действий, свидетельствуют о целенаправленном, чаще всего успешном, стремлении к соблюдению вышеупомянутых норм абхазской стороной.

Вскоре после начала военных действий при правительстве Абхазии была создана Комиссия по делам военнопленных и защите прав гражданского населения республики под руководством Б.В. Кобахия. Комиссия требовала от мирового сообщества придания вооружённому противостоянию статуса не «конфликта», но «войны». В этом случае пленные солдаты обеих армий приобрели бы статус военнопленных, что сделало бы возможным практическое применение по отношению к ним Женевских конвенций. Однако это требование не было выполнено (поскольку согласие на этот шаг грузинской стороны могло быть расценено как косвенное признание ими абхазской государственности). Результатом этой неуступчивости стало положение, когда проблема содержания и освобождения военнопленных и заложников весь период военных действий находилась вне правового поля. Вся эта чрезвычайно деликатная работа проводилась сотрудниками Комиссии и аналогичной структуры, созданной грузинским правительством. При этом в более выгодном положении оказывались грузинские солдаты, поскольку в абхазской армии сведения о захваченных пленных и сами пленные поступали к командованию незамедлительно. В армии Грузии контроль руководства над воинскими

___________________________

1 Тишков В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография чеченской войны). М.: Наука, 2001. С.354-355.

[118]

 

подразделениями был несравненно более слабый, что и обуславливало большое количество якобы «пропавших без вести» абхазских солдат. На самом деле многие из них, по данным Б.В. Кобахия, содержались непосредственно в батальонах с целью прямого обмена — на случай, если в плен попадёт человек из этого подразделения. Между тем, абхазы категорически осуждали подобное поведение, приравнивая сокрытие военнопленного к его тайному расстрелу и недостойному захоронению.

В постоянной сфере деятельности Комиссии находилась и проблема обмена телами погибших для их подобающего погребения. Согласно традициям абхазов (как и грузин, и других кавказских народов),  оставление трупа без захоронения с соблюдением всех необходимых обрядов, тем более – на поругание врагу, лишает душу погибшего упокоения и ложится тяжёлым позором на его родственников: «Страшно, когда некому, по обычаю абхазов, проводить усопшего в последний путь с достоинством. На такой случай у абхазов есть выражение, довольно однозначное: «Апсра – аитапсра» («смерть и еще раз смерть»). Проклятая война, способная убить даже уже умершего. Она лишила нас возможности хоронить своих покойников, ибо отцы оторваны от детей своих и весь народ разбросан кто где…» 1 Поэтому после крупных боев стороны объявляли перемирие на несколько дней для обмена трупами погибших. Вместе с тем, после освобождения абхазской армией г. Гагра, в октябре 1992 года, тела погибших грузинских военнослужащих, которые абхазы готовы были вернуть родственникам, пришлось захоронить близ города — Эдуард Шеварднадзе фактически отрёкся от них, объявив, что в Гагре находились только мирные жители. Однако около 50 «несуществующих» пленных гвардейцев впоследствии были обменены. В конце марта 1993, после неудачной попытки освобождения абхазами г. Сухума, грузинская сторона потребовала от противника

________________________

1  Аргун А.Х. Указ. Соч. С.299.

[119]

 

фактической капитуляции — в обмен на выдачу тел погибших, которые не удалось забрать при отступлении. Между тем, на созванном абхазским руководством собрании родственников погибших в г. Гудаута, несмотря на панические выступления некоторых несчастных, было принято общее решение не настаивать на выдаче тел на таких условиях. Один из осиротевших отцов подчеркнул: «Наш сын и так лежит в родной земле. Это мы теперь должны придти к нему в Сухум».

Наряду с такими формами обмена как «живой на живого», «мёртвый на мёртвого», существовала и такая форма, как «живого на мёртвого». По словам сотрудника Комиссии Д.Г. Агрба, им неоднократно приходилось фиксировать нарушения предварительных условий обмена, когда при договоренности «живой на живого», грузинская сторона, получив своих солдат живыми, взамен передавала трупы, в том числе и со следами надругательств — отрезанными ушами, гениталиями и т.д. Последний такой факт был зафиксирован 10 января 1993 г., сообщил Д.Г. Агрба (интервью записано в апреле 1993 г.), более того – в этом случае трупы абхазских солдат были ещё тёплыми, то есть их, очевидно, казнили демонстративно, непосредственно перед обменом. Сотрудник Комиссии Р.Ш. Зантария тогда же сообщил, что на контролируемой грузинской стороной территории республики, в Очамчырском районе, где идет ожесточённая партизанская война, неоднократно случалось, что абхазские партизаны после обмена пленными обнаруживали у своих бойцов следы пыток и другие увечья. Тогда Д., командир одного из абхазских отрядов, своей волей изменил условия обмена, сделав обязательным предварительный осмотр пленных с обеих сторон. Обнаружив у своего бойца увечья, Д. тут же причинял аналогичные повреждения идущему на обмен грузинскому пленному. Характерно, что этот жестокий метод был резко осуждён абхазами, как противоречащий нормам Апсуара, Д. подвергся настоящему остракизму и чуть не лишился поста командира. Между тем, новость об этом «методе» быстро распространилась по району боевых действий, его эффективность оказалась

[120]

настолько высокой, что противник резко улучшил обращение с пленными. Д. смог вернуть авторитет, тем более, что прибегать к подобным действиям уже не было необходимости ни ему, ни другим абхазским командирам.

Другой мрачный эпизод, о котором нам приходилось слышать от нескольких информантов, был связан с достаточно тёмной личностью волонтёра из Калмыкии, известного на Гумистинском фронте под прозвищем Калмык. Он приказал группе пленных грузин встать на колени, когда же один отказался, ножом перерезал ему коленные сухожилия, тем самым подкосив храбрецу ноги. Присутствующие абхазы немедленно вмешались и прекратили издевательство. Вскоре Калмык был убит самими абхазами «при невыясненных обстоятельствах». Судя по сообщениям, он вообще отличался садистскими наклонностями, информанты рассказывали о нём с отвращением и почти суеверным ужасом. Характерно, что, рассказанная нами в ответ сходная история, имевшая место в белорусском партизанском отряде в годы Великой Отечественной войны, была выслушана с напряжённым вниманием, а развязка – с заметным облегчением. Было очевидно, что мои собеседники, хотя и считают уничтожение такого нелюдя актом справедливости, как абхазы, испытывают серьёзный комплекс вины за убийство их соплеменниками человека, который «пришел за них воевать». При этом информанты вполне осознавали, что Калмык, несомненно, при принятии решения приехать в горячую точку руководствовался вовсе не солидарностью с абхазским народом, но возможностью удовлетворения своих патологических потребностей. 

Представитель аналогичной Комиссии Республики Грузия М. Топурия в беседе с нами подтвердил единичный характер подобных эксцессов. Он также отметил отсутствие претензий грузинской стороны к условиям содержания пленных абхазской стороной на гауптвахте в г. Гудаута. Во время нашего посещения в апреле 1993 года там находилось пятеро пленных бойцов грузинской армии. Начальник гауптвахты Ш. Джопуа изложил свой взгляд на проблему: «Я обижен на них, но, пока они здесь – я не злой на них.

[121]

Пленного если поймал, то, как во всех войнах, необходимо его достойно содержать: я постриг их, помыл — они бородатые были, обросшие, как дикие люди были все. Вот Гурам, сухумский житель, поступил сюда весь обожжённый. И первое, что я сделал — вызвал ему врача».

Действительно, все пленные выглядели здоровыми, подтвердили, что обращение хорошее. Держались настороженно, но спокойно. Размещение — по четверо в камере на двухэтажных койках, одеты тепло, в армейские бушлаты. Дневной рацион питания — 120 грамм хлеба и чай с сахаром утром и вечером, в обед — та же порция хлеба и густая горячая похлёбка. В тех же условиях в соседней камере содержались и уличённые в мародёрстве, пьяном буйстве или ином недостойном поведении бойцы абхазской армии.

Особо следует выделить такой аспект, как обращение с ранеными пленными. С абхазской стороны необходимость их лечения дискуссиям не подлежала. Все опрошенные нами медики однозначно разделяли эту точку зрения, разнясь лишь в мотивировке: некоторые ссылались на Апсуара, другие – на специфику профессии: «такая иной раз ненависть к горлу подкатывает, но я клятву давала, приходится, как положено, помощь оказывать». Начальник Медицинской службы Гумистинского фронта Л.З. Аргун на наш прямой вопрос, кого он в первую очередь отправит на операционный стол – легко раненого абхаза или тяжело раненого грузина, лаконично ответил: «По показаниям» (т.е. «очередность зависит только от тяжести ранения»). Он однозначно отверг нашу догадку о Клятве Гиппократа, как основе своей позиции, объяснив свои действия следующим образом: «Так меня дома учили».

В сентябре 1993 г. мы присутствовали при весьма бурном обсуждении группой девушек-санинструкторов (не профессиональных медработников) следующего эпизода: раненая военнослужащая грузинской армии была в бессознательном состоянии подобрана и вывезена с переднего края абхазской санитарной машиной. Очнувшись по пути в госпиталь, она тяжело ранила сидящего рядом врача. Девушки единодушно расценили её поступок не как

[122]

героический, но как крайне бессовестный и неблагодарный: «она подняла руку на тех, кто её раны лечит!» Не менее эмоциональную реакцию – уже среди профессиональных врачей – вызвал факт обнаружения  29 сентября в военном госпитале пос. Агудзера близ Сухума более десяти тяжелораненых, брошенных грузинской армией при отступлении. «Без единой медсестры, в крови и кале!», — негодовал военный врач Ю.Г. Когония, руководивший их транспортировкой в лучше оборудованную Вторую сухумскую городскую больницу. Оставление грузинским медперсоналом на милость врага своих беспомощных раненых было расценено абхазскими медиками как пример преступного пренебрежения профессиональным долгом и этикой.

Стоит подчеркнуть, что все раненые грузинские военнопленные неизменно получали необходимую медицинскую помощь, уход и охрану. Последняя мера на абхазской стороне (в отличие от грузинской) носила превентивный характер: за всё время вооруженного противостояния не было зафиксировано ни одного случая нападения на военнопленных в абхазских госпиталях.

Получали необходимую медицинскую помощь, чему мы неоднократно были свидетелями, и раненые грузины из числа мирного населения, в том числе. Более того, наиболее немощных после выздоровления оставляли жить при госпиталях: «Вот дедушка грузинский сидит, его из Эшеры раненого привезли. Сейчас он уже здоров, можно бы и выписать, но просто по-человечески жалко — куда ему идти, дом его разрушен да еще и обидит кто старика…». Можно ответственно утверждать, что практика эвакуации гражданского населения (в том числе и грузин) из зоны боевых действий на абхазских машинах с Красным Крестом носила систематический характер, ограничиваясь лишь отсутствием мест.

Таким образом, очевидно, что абхазская сторона в ходе противостояния в целом соблюдала требования международного гуманитарного права: «Лица, сложившие оружие, выбывшие из военных действий вследствие болезни, ранения, задержания или по другим причинам,

[123]

а также лица, не принимающие непосредственного участия в военных действиях, имеют право на уважительное отношение к их жизни, физической и моральной неприкосновенности. Они при всех обстоятельствах имеют право на защиту и гуманное обращение без какой-либо дискриминации» 1. Наши наблюдения подтверждает и Заявление Генерального секретаря Организации Непредставленных Народов (ОНН) М. Ван Вальта ван Прага от 7 ноября 1992: «В грузинских войсках не было дисциплины и, как показали жертвы и свидетели, с которыми говорили члены нашей миссии, имели место издевательства, избиения мирных жителей, беременных женщин и детей со стороны грузинских войск. Это подтвердил нам командир грузинского отряда, взятый в плен абхазскими войсками в Гагре. Мы не нашли никаких доказательств каких-либо массовых убийств, совершённых абхазами в Гагре, как об этом сообщали представители грузинских властей и прессы. На самом деле местные жители, включая грузин и русских, утверждали, что подобные заявления являются всего лишь пропагандой» 2. К образцам такой пропаганды, безусловно, относятся и вымышленные, но широко растиражированные в ряде российских средств массовой информации шокирующие эпизоды: об игре в футбол отрезанными головами грузин после освобождения абхазскими формированиями г. Гагра, о тех же отрезанных головах, валяющихся в сентябре 1993 года «между лежаками сухумского пляжа». Безусловно, ожесточенные бои, предшествующие освобождению г. Сухума, обнаружившиеся факты преступлений против человечности, совершённые в период оккупации в отношении негрузинского населения, не способствовали проявлениям благодушия и гуманизма, тем более, что в абхазской (впрочем, как и в грузинской) культуре, сильно развиты представления о коллективной ответственности. Очевидно, именно эти

________________________

1 Основные нормы международного гуманитарного права. М.: Институт проблем гуманизма и милосердия, 1993. С.16.

2 Белая книга Абхазии. Документы, материалы, свидетельства. 1992-1993 / Сост. Воронов Ю.Н., Флоренский П.В., Шутова Т.А. М., 1993.С.40.

[124]

 

представления стали причиной довольно заметного количества аффективных убийств, в том числе и случайных людей из числа мирного населения, в последнюю декаду сентября 1993 года. Между тем, примечательно единичное количество фактов издевательств и изнасилований в вышеуказанных обстоятельствах.

 Эти факты, сама атмосфера ожесточения, характерная для военных действий, вызывала у абхазов тяжёлые моральные переживания: «Эта война превратила нас в станки для убийства — мы тоже начали звереть. Но если ни один человек из грузинской интеллигенции не выступил с осуждением этой войны — они не достойны ненависти. Такой народ достоин только жалости…». Несмотря на то, что, как было отмечено выше, «абхазы склонны распространять принцип коллективной ответственности за принесенные войной бедствия на … грузинское население» 1, в обществе присутствовала жёсткая установка: «Мы воюем с грузинской армией, но не грузинским народом». Это положение вещей полностью соответствует духу и букве Апсуара: в традиционном абхазском застолье третий по важности тост (после тостов за Всевышнего и за семь святых покровителей Абхазии) произносится «за народ». (Напомним, что абхазское традиционное застолье является своеобразной формой коллективного моления, где тост выполняет функции молитвы). Его примерное содержание: «Пусть все народы будут благословенны, пусть не будет войн, дай Бог, чтобы все народы жили в изобилии и радости и общались между собой. Нет больших и малых народов – есть Народ! Пусть он благоденствует! И благослови, Всевышний, абхазский народ, пусть он будет не первый, но и не последний, дай Бог, чтобы он находился в середине всех народов и сохранял благословение Апсуара, ниспосланное нам самим Всевышним!» 2 .

___________________________________

1 Крылов А.Б. Религия и традиции абхазов (по материалам полевых исследований 1994-2000 гг.). Том № 1. М.: Институт востоковедения РАН, 2001. С.131

2 Арутюнов С. О виноделии и винопитии у абхазов // Новый день: независимая газета. Сухум, 2006. № 20 (84).

[125]

 

Проявления национализма, обусловленные специфическими причинами начала вооружённого противостояния, вызывали у абхазской интеллигенции особенную боль и тревогу: «Когда один народ начинает уничтожать другой, доказывать: вы – ничто, а моя раса – гениальная, то национальное чувство у оскорблённого народа порой принимает болезненный характер», констатировал в беседе с нами в апреле 1993 г. кинорежиссёр М. Мархолиа. Вернувшись из блокадного г. Ткуарчал, писатель Д. Ахуба свидетельствовал: «В городе убито, уничтожено самое главное – простая встречная улыбка на лицах… Буквально в тридцати километрах, сразу за абхазскими позициями свирепствует самая опасная духовная чума – нацизм… и какими бы кордонами ты не старался оградить от неё родной город – чума не может не дать о себе знать. Прежде чем ныне поприветствовать встречного или просто улыбнуться, человек начинает думать, какой тот национальности» 1. «До войны я сам был активным сторонником космополитизма, Сухум вообще космополитичный город. На мой взгляд, главное, что мы потеряли вместе с миром, и не знаю, сможем ли когда-нибудь восстановить, это «амритянское братство», о котором писал Фазиль Искандер», — сообщил нам в апреле 1993 г. художник Л. Бутба.

Поразительно, но в разгар тяжёлых боёв за Сухум в июле 1993 года руководством республики было объявлено проведение довыборов депутатов Верховного Совета Абхазии по двум избирательным округам в г. Гагра, причём по республиканскому избирательному закону, где существовали требования национального представительства, депутаты от этих округов должны быть грузинской национальности. Выдвинутые кандидаты соответствовали предъявляемым требованиям.

По свидетельству влиятельного абхазского писателя и публициста В.В. Шария, «во время войны… наши материалы набирал обычно работавший там линотипист-грузин. О его позиции в этой войне нетрудно судить уже хотя бы

__________________________

1 Ахуба Д.В. Указ. Соч. С.23.

[126]

 

потому, что он в условиях войны продолжал работать на абхазской стороне, то есть участвовал в нашей пропагандистской борьбе, а родной брат его даже воевал за абхазов, но, тем не менее, он, этот линотипист, оставался грузином. И вот, готовя рукописи для набора, я обычно старался представить себе его реакцию и убирал всё, что могло задеть его национальные чувства, все то, что могло показаться обидным в отношении грузин как народа» 1.

Эти факты и свидетельства можно было бы расценивать лишь как проявление грамотной пропагандистской работы со стороны лидеров сражающегося народа, однако зафиксированные нами в ходе наблюдений многочисленные примеры поведения рядовых абхазов свидетельствуют, что эта установка действительно являлась преобладающей в обществе. Соседи грузин, проживающих на контролируемой абхазами территории и далеких от политики, добровольно взяли на себя обязанности их защитников от возможных эксцессов. Характерна высказанная нам в апреле 1993 года в г. Гудаута позиция 70-летнего крестьянина К.: «У меня сосед — грузин, друзьями с ним не были, но никогда и не ссорились. После всего этого я к нему, конечно, охладел, но я не хочу и не допущу, чтобы его убивали!». Излюбленным, присутствующим в ходе практически всех застолий, был тост: «За тех грузин, что не предали справедливость, остались людьми и тем самым спасли душу своего народа». В июле 1993 года, в разгар наступления, мы наблюдали трогательную сцену, когда два абхаза-автоматчика были буквально шокированы просьбами стайки мальчишек «дать патрон, чтобы убивать грузинов». Солдаты, отправлявшиеся на линию фронта, взволнованно объясняли детям: «Что ты такое говоришь! Нельзя людей убивать!» Логичное возражение ребёнка: «А ты зачем убиваешь?», вызвало у мужчин заметную горькую растерянность. 

_________________________

1 Шария В.В. Некоторые особенности деятельности средств массовой информации враждующих сторон на войне и в послевоенный период // Бюллетень Абхазской Ассоциации Содействия ООН. Семинар в Пицунде. Майкоп, 1996. С. 39-40.

[127]

 

Нам представляется, что столь неожиданное (а, по В.А. Тишкову, уникальное) в условиях войны конца ХХ века соблюдение старомодного рыцарского этикета  было обусловлено экзистенциальным характером абхазского сопротивления: полной непредсказуемостью развития событий, реальной угрозой поражения и уничтожения, осознанием враждебности остального мира: «То было время, когда всем казалось, что все потеряно, и у каждого сохранилась более ценная, чем отличия и награды, память о том, как он поступает, когда кажется, что все потеряно» 1. Абхазский народ, поставленный перед угрозой физического уничтожения, стремился к обретению нравственного превосходства перед объективно сильным противником, обретая духовную опору в опыте собственной истории и культуры. Подобная экзистенциальная позиция народа, оказавшегося перед недвусмысленной угрозой физического уничтожения, представляется нам ещё одним феноменом этой поистине Отечественной войны. Абхазское мужество обречённых придало ей особый смысл – если не за физическое выживание народа, то хотя бы за сохранение его национального достоинства: «речь пойдет об особом чувстве верности — таковы свидетельства человеческого достоинства в той войне, где человек обречён на поражение» 2.

В.А. Тишков утверждает, что в вооружённых столкновениях, «когда оба аргумента (борьба с врагом и защита) совпадают, происходит полное оправдание насилия в любой его форме» 3 . Между тем, материалы наших полевых исследований свидетельствуют, что абхазы в ходе военного противостояния выбирали гуманистические модели поведения – основываясь как на общечеловеческих ценностях, так и на установках Апсуара. Нарушение этих установок – пусть единичное, пусть целесообразное –

________________________

1 Хемингуэй Э. По ком звонит колокол. Праздник, который всегда с тобой. М.: Правда, 1988. С.242.

2 Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов / Сост. и общ. ред. А. А. Яковлева. М.: Политиздат, 1990. С. 287.

3 Тишков В.А. Указ. Соч. С.359.

[128]

 

негативно оценивалось окружающими. Можно констатировать, что Апсуара, как основа национальной ментальности, не только не утрачена абхазским этносом, напротив, послужила одной из движущих сил борьбы не только за его физическое, но и нравственное выживание.

Таким образом, очевидно, что феномен возникновения, стойкости и успешности абхазского сопротивления в Отечественной войне народа Абхазии 1992-1993 гг. был обусловлен этнопсихологическими факторами, наличием у абхазов чёткой этнической доминанты, основанной на установках этнокультурной системы Апсуара, национальных представлениях абхазов о чести, достоинстве, патриотизме и свободе. Иными словами, «определяющие источники всякого конкретного переживания лежат в духовном укладе, который предопределяет действия и переживания не только индивида, но всякой группы» 1.

_________________________________

1 Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию. СПб.: Изд. дом «П.Э.Т», Алетейя, 1996. С.154.

[129]

От беспокойства к легкости с экзистенциальным парадоксом

«Жизнь можно понять только в обратном направлении; но надо жить вперед ».
Сорен Кьеркегор, датский философ-экзистенциалист.

Мой клиент сказал что-то вроде: «Я ненавижу свою жизнь. Вы предлагаете мне принять то, что нужно двигаться дальше? Как это имеет смысл?» Мы обсуждали экзистенциальный парадокс. Это напомнило мне день, когда мой наставник посоветовал: «Будьте той любовью, которую хотите получить». В то время я был сбит с толку, но не навсегда!

В бакалавриате я прослушал только один курс философии.Однако в моей магистерской программе по гуманистической психологии перспективы экзистенциализма неоднократно всплывали на поверхность. Действительно, они часто возникают в терапевтическом процессе у тех, кто стремится найти смысл в своих испытаниях и невзгодах. Мое исследование здесь не столько в академической точности, сколько в служении тем, у кого есть вопросы об их реальности. Терапевтический процесс включает в себя осознание или осознание своих мыслей, чувств, импульсов и поведения, а также причин.

Значение экзистенциального

Экзистенциальные проблемы — это вопросы о нашем человеческом существовании, о том, как мы живем.Мы существуем! Мы, как мыслящие, вопрошающие существа, хотим знать , почему мы существуем. Какая цель для нас на планете? Экзистенциализм — это изучение БЫТИЯ. Осознание — это процесс постановки некоторых ключевых вопросов о нашем существовании.

Когда мы начинаем задавать экзистенциальные вопросы, мы часто впадаем в смятение в поисках окончательного ответа. Вот несколько общих вопросов, которые задают в терапевтическом процессе:

• Как мне принять правильное решение?
• Действительно ли я контролирую свою жизнь?
• Что значит моя жизнь?
• Могу ли я изменить?
• Могут ли другие действительно измениться?
• Почему я?
• Справедлива ли жизнь?
• Почему мне было больно?
• Почему меня бросили?
• Могу я все это сделать?
• Почему некоторые люди добиваются успеха, а я нет?
• Кто я?
• Какова цель моей жизни?

На многие из наших экзистенциальных вопросов лучше всего ответить парадоксально.

Значение парадокса

Оксфордский словарь определяет парадокс как «внешне абсурдное или противоречивое утверждение или утверждение, которое при исследовании может оказаться хорошо обоснованным или истинным».

Парадокс в контексте экзистенциализма означает мышление, выходящее за рамки абсолютов, таких как правильное или неправильное, хорошее или плохое, ангельское или злое. Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) относится к черно-белому мышлению, мышлению или мышлению «все или ничего», мышлению как дисфункциональному мышлению.

Экзистенциальная дилемма

Когда мы пытаемся ответить на экзистенциальные вопросы с помощью черно-белого мышления, мы можем прийти к экзистенциальной дилемме . Экзистенциальная дилемма возникает, когда наш правильный ответ не работает или нас заманивает в ловушку. Например, мой клиент заявил: «Если я приму то, где я нахожусь в данный момент, я не смогу двигаться дальше». Это пример черно-белого мышления, в котором он оказывается в ситуации , будь он проклят, если я это сделаю, и проклят, если я не сделаю это в ситуации . Сеть ментальной защиты — это готовность жить в мире двойственности, противоречивых концепций, серого (не черного и белого) и гибкого мышления.

Преимущества экзистенциального парадокса для психического здоровья

Избегание или сопротивление заданию экзистенциальных вопросов и принятие парадоксальных выводов может создать проблемы для психического здоровья и управления стрессом. Спокойствие во время шторма — это парадокс, который может спасти вам жизнь.

Когда мы принимаем парадокс, мы ослабляем нашу тенденцию бороться за правильный ответ, решение или направление. Когда мы начинаем видеть и принимать двусмысленность, неуверенность и противоречия, мы перестаем видеть в себе успех или неудачу.Еще одно преимущество принятия парадокса заключается в том, что мы развиваем экзистенциальную мудрость. Мы становимся более креативными и гибкими. Как писал доктор Аль Зиберт в книге Личность выжившего,

.

Мои исследования научили меня, что самые стойкие люди в сложных ситуациях — это те, у кого есть баланс между самооценкой и самокритикой, смесь уверенности в себе и неуверенности в себе, позитивная самооценка, открытая для принятия существования недостатков и слабые стороны. . . «Я» у устойчивых, процветающих людей парадоксальны.”

Давайте вернемся к экзистенциальной дилемме моего клиента: «Если я приму, где я нахожусь в данный момент, я не смогу двигаться дальше». Я надеюсь, что он сможет понять, что это не решение «либо / или». Я предлагаю успокаивающий экзистенциальный парадокс, например: «Если я буду отрицать свою реальность, я не увижу, как ее изменить». Затем я хотел бы предложить исследование того, как он достиг того, где он сейчас , как он на самом деле чувствует себя относительно сейчас и как сейчас может сообщить ему, чтобы он двигался вперед осознанно и проницательно.

Позвольте себе поразмышлять над этими экзистенциальными парадоксами.

Культурные парадоксы

1. Мы тратим больше денег на вещи, но жаждем большего.
2. Трудно найти работу без опыта, и вы не можете получить опыт, если у вас нет работы.
3. Мы строим дома побольше, чувствуя себя более одинокими и разобщенными.
4. Социальные сети создали социальную разобщенность.
5. Во время covid-19 мы должны были оставаться дома и оставаться на связи.

Исцеление экзистенциальных парадоксов

1. У меня есть свобода, несмотря на ограничения и препятствия.
2. Незначительно значим.
3. Чем больше я знаю, тем больше знаю, что не знаю.
4. Поиск счастья порождает несчастье.
5. Я такой же особенный, как и все.
6. Ответ заключается в моем вопросе.
7. Слишком часто я хочу, чтобы другие изменились, но не хочу менять себя.
8. Я хочу, чтобы я нравился всем, а некоторые люди мне не нравились.
9. Чтобы позволить себе быть уязвимым, нужна сила.
10. Прощение другого освобождает мою душу.
11. Чтобы по-настоящему доверять другому, мне нужно верить в себя, чтобы пережить их предательство.
12. Отрицание своих чувств усиливает мою боль.

Парадоксы экзистенциальной мудрости

1. Единственная константа, на которую можно рассчитывать, — это изменение.
2. Мы рождены, чтобы умереть.
3. Штормы приносят нам радугу.
4. Быть уникальным — это нормально.
5. Мы все совершенно несовершенны или несовершенны.
6. Когда закрывается одна дверь, открывается другая.
7. Единственная уверенность в жизни — это неопределенность.
8. Чем больше мы отдаем то, чего желаем, тем больше у нас этого.
9. Просить о помощи — знак силы.
10. То, что я знаю точно, я не знаю.
11. Жизнь — не проблема.
12. Чем больше мы любим себя, тем больше любви мы должны отдавать.

Веселые парадоксы

1. Что было раньше, курица или яйцо?
2. Вы не можете не общаться. Ваше молчание оглушительно.
3. Не принимать решения — значит принимать решение.
4. Чем быстрее вы проиграете (сделаете ошибки), тем быстрее вы добьетесь успеха.
5. Чем быстрее я работаю, тем меньше у меня получается.
6. Те, кто считают, что знают все, знают немного.
7. Предайте своих детей, чтобы они ушли из дома.
8. Рано ложиться и рано вставать разрушает вашу социальную жизнь.
9. То, что обо мне думают другие, меня не касается.
10. Ранняя пташка получает червя, а вторая мышь получает сыр.
11. Ты самодоволен! Замечательная правда, которую стоит принять!
12. Как вы думаете, кто вы такие? Это экзистенциально изысканный вопрос.

Экзистенциальные парадоксы глубинных мыслителей

1. «Если я буду только для себя, кто будет? Если я только для себя, в чем смысл? » Гиллелл, античный философ
2. «То, что меня не убивает, делает меня сильнее». Фридрих Ницше, немецкий философ
3. «Все решено, кроме как жить». Жан-Поль Сартр, французский философ и драматург
4. «Жизнь начинается по ту сторону отчаяния». Жан-Поль Сартр.
5. «Я всегда могу выбирать, но я должен знать, что если я не выбираю, я все равно выбираю.”Жан-Поль Сартр
6. «Свобода — это то, что вы делаете с тем, что с вами сделали». Жан-Поль Сартр
7. «Когда я принимаю себя таким, какой я есть, тогда я могу измениться». Карл Роджерс, психолог, разработавший терапию, ориентированную на клиента,
8. «Парадокс травмы в том, что она обладает как силой разрушать, так и силой трансформировать и воскрешать». Питер А. Левин, психолог и разработчик терапии соматических переживаний
9. «Чем глубже печаль проникает в ваше существо, тем больше радости вы можете вместить.”Халил Кибран, ливанский философ и поэт
10. «Совместная боль — уменьшение боли. Общая радость увеличивает радость ». Паук Робинсон, автор научной фантастики

Наконец:
«Из такого хаоса, из такого противоречия

Мы узнаем, что мы не дьяволы и не божества

Когда мы дойдем до этого

Надо признать, что мы возможные

Мы чудо, настоящее чудо света

Вот тогда и только тогда

Мы приходим к этому »

Майя Анджелоу (Смелая и поразительная правда) * Полет в космос в рамках миссии NASA Orion

Пусть это исследование экзистенциального парадокса уменьшит вашу боль и увеличит вашу радость.. . точно так же, как это было со мной, моим клиентом и другими!

Пожалуйста, проверьте эти похожие сообщения:

Morgan MA CCC помогает своим читателям, клиентам и аудитории облегчить их бремя, улучшить их взгляды и укрепить их устойчивость. Чтобы перейти от горя к WOW , позвоните по телефону 403.242.7796 или по электронной почте с запросом.

---

Если вам понравился этот блог или он получил от него пользу, оставьте, пожалуйста, комментарий

ниже и подпишитесь на мою электронную новостную рассылку Your Uplift.

Просмотры сообщений: 1,711

Логический парадокс у Кьеркегора — Кристофер Винк

Кристофер Винк | 30 янв.2007 г. | Экзистенциализм

Меня никогда не путали с великим мыслителем. Философия — это мир мыслей, неспровоцированных и часто бесцельных, маловероятный дом для кого-то вроде меня. Думаю, мне все равно это нравится. Мне это нравится, потому что у меня есть задания, в которых меня просят определить экзистенциальный парадокс.

Это непростая задача, ограничение в одну страницу или нет. Теперь я могу сказать, что я прочитал «Страх и трепет» датской философии XIX века Сорена Кьеркегора (1813-1855), и мне удалось понять достаточно, чтобы задуматься. Тем не менее, мне неловко признать, что я был вынужден провести дополнительное исследование, чтобы даже начать определять экзистенциальный парадокс, и я постараюсь изо всех сил передать все, что я узнал.

Любой парадокс — это просто фраза, которая кажется противоречащей интуиции, но может быть правдой.В своем эссе 1980 года под названием «Система и структура», опубликованном в «Коммуникации и обмене», английский писатель Энтони Уилден определил экзистенциальный парадокс как «сознательную или бессознательную интенционализацию… о жизни, которая отрицает обычно принятые категории истины и ложности относительно« реальности ». Когда я впервые прочитал это, я не понял, что это значит. Я, наверное, до сих пор не знаю.

Профессор штата Сан-Франциско Билл Николс затронул эту тему в книге о документальном кино 1991 года и, процитировав Уилдена, продолжил сравнение экзистенциального парадокса с логическим.Николс использовал «Я лгу» как пример логического парадокса. Это логический парадокс, но не экзистенциальный, потому что его значение может быть раскрыто по мере того, как задействована интерпретация субъекта. «Не обращайте внимания на это предложение», парадокс, который Николс описывает как экзистенциальный, таков, утверждает он, потому что, как приказ, «его нельзя подчиняться или не подчиняться». (Николс 1991, 292)

Исходя из этого краткого предыстории, моя интерпретация заключается в том, что, хотя логические парадоксы можно понять — будучи логикой парадоксального мира, — экзистенциальные парадоксы немного сложнее и, хотя, возможно, могут быть правдой, представляют трудности в рационализации.Конечно, что-то вроде возможности понять никогда не останавливало уважающего себя философа, не так ли?

Итак, помня об этом, я вернулся к своим заметкам и к тексту любимой книги Кьеркегора «Страх и трепет», чтобы найти пример и дополнительно объяснить концепцию экзистенциального парадокса. Как и ожидалось, я выбрал самую широкую и наиболее часто повторяющуюся тему творчества Кьеркегора, чтобы служить своим примером: историю Авраама в Ветхом Завете.

Парадокс истории Авраама заключается в кажущемся контрасте, который обнаруживают его этические и религиозные обязанности.Когда Бог просит Авраама принести в жертву своего собственного сына, он неуклонно следует этим приказам. С этической точки зрения, есть несколько вещей более предосудительных, чем убийство собственного сына — задача, которую Авраам проделал три дня со своим сыном Исааком. Однако с религиозной точки зрения не было никакой другой реакции, кроме того, что сделал Авраам; его вера убедила его, что повеления Бога справедливы, и, как предполагает Кьеркегор, Авраам понимал, что его личные религиозные обязанности перед Ним намного перевешивают его общественные и семейные обязанности перед Исааком.

Именно так мы можем лучше понять концепцию экзистенциального парадокса. В то время как логический парадокс «Я лгу» использует игру слов, ситуация Авраама, как предполагает определение Уилдена, «отрицает обычно принятые категории истины». Убийство его сына больше не аморально, это «телеологическая приостановка этического», как выразился Иоганнес де Силентио. В большинстве случаев мы все согласны с тем, что убийство кого-либо, особенно невинного сына, неправильно, но эти нормальные стандарты морали и истины были отвергнуты, что сделало это экзистенциальным парадоксом.Конечно, ответ Авраама на волю Бога поднимает более серьезные вопросы о вере и ответственности, но для объяснения идеи экзистенциального парадокса есть несколько более эффективных примеров.

Подготовлен для занятий по экзистенциализму, которые ведет в Темплском университете профессор Льюис Гордон.

Project MUSE — Философия Бердяева: экзистенциальный парадокс свободы и необходимости, критическое исследование (рецензия)

344 ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ между этими двумя мыслителями.Больший интерес для изучающих мысли Хокинга представляют письмо и комментарии к обзору Робинсоном «Эксперимента Хокинга в образовании». ИГНАС К. СКРУПСКЕЛИС Университет Южной Каролины Философия Бердяева: экзистенциальный парадокс [Свобода и необходимость, Критическое исследование. Автор Fuad Nucho. Введение Ричард Кронер. (Нью-Йорк: Doubleday Anchor, 1966. $ 0,95 пб) Многим, кто прочитал Бердяева достаточно, чтобы воспринимать его всерьез, но кто не изучил все его объемные сочинения и не смог к своему удовлетворению переварить прочитанное. , Исследование Фуада Нучо должно быть долгожданным предложением.Вряд ли это введение; скорее, это предполагает значительное знакомство с совершенно уникальным русским языком, а также широкое и разборчивое знакомство с историей философской и религиозной мысли. Те, кто больше всего боролся с извилистыми, почти повторяющимися эссе Бердяева, постоянно меняющимися на протяжении десятилетий его продуктивности, будут очень благодарны за настоящую работу. Становится ясно, что гораздо легче продемонстрировать менее чем адекватную озабоченность последствиями радикального смещения акцентов, чем выявить реальные противоречия в мысли Бердяева.Хотя он мог бы осудить более раннее исследование как более неудовлетворительное, он не откажется от своих основных тезисов, а скорее уравновесит (или перевесит) их новыми. Обсуждения Нучо, как прямые, так и косвенные, понятий Ungrund и сотворения из «ничего» являются одними из его немногих неубедительных критических замечаний, довольно неожиданно оставляющих в воздухе логический статус предпосылок и почти не отличая пустое «ничто» от бесформенного меонтического. . Хребет мышления Бердяева четко очерчен.Он всегда антропологичен по своим акцентам, а в своей зрелости всегда экзистенциалист, и в этом последнем отношении он наиболее близок к Паскалю, Марселю и Достоевскому. Человек для него субъективен в кьеркегоровском смысле и не совсем ясно, хотя иногда и тайно автономен, в кантовском смысле. Человек изображается Паскалем как сущностный дуализм: земли и неба (Бога), отсюда диалектическая природа его опыта и поведения — и любого адекватного их понимания. Ключевая фраза ключевых фраз — «свобода», термин, определяемый скорее контекстно, чем логически.Возникает соблазн говорить скорее о свободах — для определенных действий и от определенных потребностей (которые воспринимаются как рабство). Пути, тесно связанные с мыслью Кьеркегора, Бердяев отходит от «тезиса» самоопределения перед лицом препятствий и угрозой искажения объективации через «свободу» самосовершенствования, всегда преследуемую инерцией, телесным телом. , и демонизм законничества и институционализма, к «свободе» самореализации, творчества, несмотря на соблазны эстетизма и идолопоклонства.Посредством мистицизма, который улавливается сущностной реальностью и сам улавливает ее, и перед лицом ограничений и искажений мысли и слова человек удерживает символическое отношение временного и конкретного к тому, что трансцендентно (и имманентно) окончательно. . Посредством символа естественное и сверхъестественное, человеческое и божественное можно пережить в их надлежащих отношениях, и «падение» в объективацию обращено вспять (и искуплено). Нучо легко и уверенно перемещается среди множества мест, на которые он ссылается.И хотя никакое сопоставление кратких отрывков и цитат не может не пострадать от потери исходного контекста, следует поблагодарить автора за то, что он свел ущерб к минимуму. КНИЖНЫЕ ОБЗОРЫ 345 Книга предлагает хорошо аннотированную библиографию произведений Бердяева. Нам не нужно читать всю потрясающую коллекцию, чтобы почувствовать, что мы достаточно хорошо понимаем этого человека и его послание. ДОНАЛЬД. RHOADPS Школа теологии в Клермонте, Калифорния, Унамуно: Творец и сотворение. Под редакцией Хосе Барсиа и М.А. Цейтлин. (Беркли и Лос-Анджелес: Калифорнийский университет, 1967. Стр. Xii + 253. $ 6.50) Унамуно: экзистенциальный взгляд на продажи и общество. Автор Пол Илие. (Мэдисон, Милуоки и Лондон: University of Wisconsin Press, 1967. Стр. Xi + 299. 7,50 долл. США / 60 шилл.) Профессор Америко Кастро, знаменитый испанский испанист, не единственный, кто в последнее время задавался вопросом, «а не Унамуно ли Унамуно? сегодня ближе к нашим человеческим заботам, чем ему было пятьдесят …

Жизнь в парадоксе: теория и практика контекстного экзистенциализма

Университетское издательство Америки

Страниц: 128 • Отделка: 6 x 9

978-0-7618-4151-7 • Мягкая обложка • Август 2008 г. • 39 долларов США.99 • (31,00 £)

Нед Фарли, , (доктор философии), является преподавателем и председателем программы консультирования магистров психического здоровья и председателем программы магистров интегративных исследований в области психологии в Школе прикладной психологии, консультирования и семейной терапии при Антиохийский университет Сиэтла.

Глава 1 I: Контекстуальный экзистенциализм
Глава 2 II: Природа парадокса
Глава 3 III: Контекстное развитие личности
Глава 4 IV: Использование интуиции
Глава 5 V: Контекстная экзистенциальная оценка
Глава 6 VI: Диагностика, DSM и язык
Глава 7 VII: Работа со всем человеком
Глава 8 VIII: Работа с парами
Глава 9 После (и AfterWords)

Ориентированный на процесс характер этой книги, ясный и лаконичный стиль письма Фарли и его творческий потенциал как практик делают эту книгу чрезвычайно доступной.Прежде всего, это громкий призыв жить осознанно и, следовательно, творчески и избегать ловушек дуалистического мышления.
— Джаяшри Джордж ; Art Therapy: Journal Of The American Art Therapy Association

Краткая и доступная, эта полезная книга представляет теорию контекстуального экзистенциализма, объединяющую классические экзистенциальные мыслительные принципы гуманистической психологии и подходы феноменологии и практики дзен-буддизма здесь и сейчас. Затем он использует примеры из практики, чтобы показать, как контекстуальный экзистенциализм может ожить в терапевтической комнате.Книга включает структуру для оценки и диагностики, которая позволяет избежать остановки клиентов во времени и закладывает основу, позволяющую клиницистам видеть своих клиентов свежим взглядом на каждом сеансе терапии. Он также содержит практические инструкции и рекомендации по работе с интуитивным чувством во время сидения с клиентами. Это отличный ресурс для врачей, которые хотят работать в настоящем времени.
— Энн Инен, MA LMHC, психотерапевт; соавтор The Complete Idiot’s Guide to Mindfulness

Парадокс Ферми, правило Байеса и экзистенциальное управление рисками

https: // doi.org / 10.1016 / j.futures.2016.06.008Получите права и контент

Основные моменты

•

Как парадокс Ферми должен повлиять на оценку вероятности человечества и наилучшие средства долгосрочного выживания?

•

Мы должны искать данные, основанные на астрономических наблюдениях, недоступных для цивилизаций, живших в далеком прошлом.

•

Парадокс Ферми дает ключ к разгадке типов ловушек, которые могут нас уничтожить.

•

У нас есть информационное преимущество перед инопланетными цивилизациями прошлого: мы сталкиваемся с более парадоксальным парадоксом Ферми.

Abstract

Как парадокс Ферми должен повлиять на оценку вероятности человечества и наилучшие средства долгосрочного выживания? Существенная вероятность того, что многие другие цивилизации были в нашей ситуации, но не смогли освоить космос, увеличивает вероятность того, что наши оптимальные стратегии экзистенциального риска будут дорогостоящими, скорее всего потерпят неудачу, могут оставить следы, если они действительно потерпят неудачу, и могут потребовать талантов, которые человечество имеет, но этого нет у других научно продвинутых видов.Парадокс Ферми подразумевает, что мы должны искать научные данные, основанные на астрономических наблюдениях, недоступных для цивилизаций, живших в далеком прошлом, и что мы должны создавать машины, чтобы наводнять нашу галактику радиосигналами, обусловленными крахом нашей цивилизации. Наша способность использовать байесовское обновление парадокса Ферми снижает вероятность того, что инопланетяне существуют, но прячутся от нас из-за своего желания не вмешиваться в наше развитие: ложное понимание судьбы разумной жизни во Вселенной затуманило бы наше понимание экзистенциальных рисков.Парадокс также дает ключ к разгадке типов ловушек, которые могут нас уничтожить. Возможность того, что наша Вселенная приспособлена не только для жизни, но и для парадокса Ферми, усиливает эти результаты.

Ключевые слова

Парадокс Ферми

Правило Байеса

Экзистенциальные риски

Внеземной разум

Искусственный интеллект

Рекомендуемые статьиЦитирующие статьи (0)

Полный текст

© 2016 Elsevier Ltd. Все права защищены.

Рекомендуемые статьи

Цитирование статей

Экзистенциализм на перекрестке религиозной философии и большевизма

НАГИ, АНДРАС. «Кьеркегор в России. Абсолютный парадокс: экзистенциализм на стыке религиозной философии и большевизма». Возвращение к Кьеркегору: материалы конференции «Кьеркегор и его значение», Копенгаген, 5-9 мая 1996 г. , под редакцией Нильса Дж. Каппелорна и Джона Стюарта, Берлин, Нью-Йорк: De Gruyter, 2011, стр.107-138. https://doi.org/10.1515/9783110803044.107 НАГИ, А. (2011). Кьеркегора в России. Абсолютный парадокс: экзистенциализм на перекрестке религиозной философии и большевизма. В Н. Каппелорн и Дж. Стюарт (ред.), Кьеркегор снова: материалы конференции «Кьеркегор и значение его значения», Копенгаген, 5-9 мая 1996 г., (стр. 107-138). Берлин, Нью-Йорк: Де Грюйтер. https://doi.org/10.1515/9783110803044.107 НАГИ, А.2011. Кьеркегор в России. Абсолютный парадокс: экзистенциализм на перекрестке религиозной философии и большевизма. В: Cappelørn, N. and Stewart, J. ed. Возвращение к Кьеркегору: материалы конференции «Кьеркегор и его значение», Копенгаген, 5-9 мая 1996 г. . Берлин, Нью-Йорк: Де Грюйтер, стр. 107-138. https://doi.org/10.1515/9783110803044.107 НАГИ, АНДРАС. «Кьеркегор в России. Абсолютный парадокс: экзистенциализм на перекрестке религиозной философии и большевизма» В Кьеркегор снова: материалы конференции «Кьеркегор и его значение», Копенгаген, 5-9 мая 1996 г. под редакцией Нильса Дж.Каппелорн и Джон Стюарт, 107–138. Берлин, Нью-Йорк: De Gruyter, 2011. https://doi.org/10.1515/9783110803044.107 НАДЖИ А. Кьеркегор в России. Абсолютный парадокс: экзистенциализм на перекрестке религиозной философии и большевизма. В: Каппелорн Н., Стюарт Дж. (Ред.) Возвращение к Кьеркегору: материалы конференции «Кьеркегор и значение его смысла», Копенгаген, 5-9 мая 1996 г. . Берлин, Нью-Йорк: Де Грюйтер; 2011. С. 107-138. https: // doi.org / 10.1515 / 9783110803044.107

Страх и трепет и парадокс христианского экзистенциализма

Страница из

дата: 2 ноября 2021 г.

Глава:

(стр.210) (стр.211) 7 Страх и трепет и парадокс христианского экзистенциализма

Источник:

Ситуационный экзистенциализм

Автор (ы):

Джордж Паттисон

Издатель:

Columbia University Press

9.7312 / columbia / 9780231147750.003.0007

В этой главе исследуется парадокс христианского экзистенциализма, прослеживая, как ряд мыслителей рассматривают тревожную тему «исключения», которая вытекает из аргумента Сёрена Кьеркегора в Страх и трепет относительно «Телеологическая приостановка этического». В частности, в нем рассматривается, как Кьеркегор рассматривал проблему «исключения» из систем универсальной этики в своем обсуждении ответа Авраама на призыв Бога принести в жертву своего сына Исаака в знак веры.В нем также обсуждаются дилеммы, поставленные Кьеркегором, которые позже были подняты Федором Достоевским и Фридрихом Ницше. Наконец, он исследует христианское экзистенциальное богословие в работах Пауля Тиллиха и Николая Бердяева, чтобы показать, как христианские теоретики рассматривали возможность веры в мире, где Бог невидим или отсутствует.

Ключевые слова: исключение, христианский экзистенциализм, Сорен Кьеркегор, Страх и трепет, вера, Федор Достоевский, Фридрих Ницше, экзистенциальное богословие, Пауль Тиллих, Николай Бердяев

Для получения стипендии

University Press Online требуется подписка или покупка для доступа к полному тексту книг в рамках службы.Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этой книге, обратитесь к своему библиотекарю.