Храбрость определение: Недопустимое название — Викицитатник — inakhan.ru

Содержание

ХРАБРОСТЬ — это… Что такое ХРАБРОСТЬ?

храбрость — Отвага, мужество, молодечество, прыть, неустрашимость, решимость, удаль, удальство, ухарство. Гражданское мужество. Безумству храбрых поем мы песню . Горьк. Прот. смелость. См … Словарь синонимов

Храбрость — Храбрость ♦ Courage Добродетель, необходимая для борьбы с опасностями, страданием и усталостью, способная преодолевать страх, малодушие и леность. Наряду с благоразумием храбрость входит в число добродетелей, с древнейших времен пользующихся … Философский словарь Спонвиля

Храбрость — Мистерия чувств * Воспоминание * Желание * Мечта * Наслаждение * Одиночество * Ожидание * Падение * Память * Победа * Поражение * Слава * Совесть * Страсть * Суеверие * Уважение * … Сводная энциклопедия афоризмов

ХРАБРОСТЬ — ХРАБРОСТЬ, и, жен. Мужество и решительность в поступках, отсутствие страха, смелость. Беззаветная х. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

храбрость — Баснословная, безграничная, бездумная, беззаветная, безрассудная, безудержная, безумная, безумно отчаянная, беспечная, беспредельная, беспримерная, боевая, великая, веселая, глупая, дерзкая, дикая, закаленная, замечательная, изумительная,… … Словарь эпитетов

храбрость — • безграничная храбрость • беззаветная храбрость • безрассудная храбрость • безудержная храбрость • безумная храбрость • безусловная храбрость • беспримерная храбрость • исключительная храбрость • невероятная храбрость • неимоверная храбрость •… … Словарь русской идиоматики

храбрость — • робкая храбрость • трусливая храбрость … Словарь оксюморонов русского языка

Храбрость — Доблесть (отвага, храбрость) этическая категория, обозначающая бесстрашие перед лицом смерти в схватке с противником, а также способность подняться над страхами ради общего блага или осуществления принятого решения. Добродетель мужчины и воина.… … Википедия

ХРАБРОСТЬ — Бутылочная храбрость. Народн. Шутл. ирон. Похвальба в состоянии алкогольного опьянения. ДП, 271 … Большой словарь русских поговорок

храбрость — ХРАБРОСТЬ1, и, ж Способность преодолеть страх, мужество и решительность в поступках; Син.: смелость, героизм, мужество; Ант.: трусость, робость. … Шполянский, известный всему дивизиону своей исключительной храбростью… отправился один во тьму на… … Толковый словарь русских существительных

Значение, Синонимы, Определение, Предложения , Антонимы. Что такое храбрость

Вы можете использовать свою веру, чтобы заставить людей бояться и подчиняться, а можете с её помощью вселить в людей храбрость, и они поднимутся до величайших высот просветления.
Не пришло ли время понять, что дети заслуживают нашу самую бескомпромиссную храбрость и самое смелое воображение?
Твоя креативность, твоя храбрость и твои мягкие соски.
Храбрость этих людей не должна остаться без внимания
Я дам тебе медаль за твою храбрость и отвагу
Слепой террор в бою мог легко переходить в храбрость.

Одной из главных черт Пушкина была храбрость.
Я повышаю вас до звания лейтенанта за вашу храбрость за преданность.
Они нуждались в достойном погребении за свою службу и храбрость.
Я пошёл к врачам, призвал всю мою храбрость.
Имя, которое вызывает силу, храбрость и доблесть.
Они пили за храбрость и удачу друг друга, и Ким наслаждалась моментом.
Он стыдился своего бахвальства своих претензий на храбрость и жестокость.
Мне жаль, что ваша храбрость не принесла успеха.
Я даже упомянула о полицейской медали за исключительную храбрость, профессионализм и преданность делу.
Но эта жидкость может пробудить храбрость, дать силу и даже подействовать как любовное зелье.
Я просто имел храбрость сделать то, что было необходимо для прогресса нашей технологии клонирования.

Мимо прошел солдат, на груди которого блестели полученные за храбрость медали.
за его беспрецедентную храбрость и службу в тот день.
Что может быть лучшим или более подходящим случаем для вас продемонстрировать вашу легендарную храбрость?
Просто нужно иметь храбрость нырнуть.
Если ты меня бросаешь, имей хотя бы храбрость сказать об этом.
Вы уже проявили большую храбрость и преданность своему экипажу.
Ты выказала незаурядную храбрость.
Для этого нужна большая храбрость.
И вы сможете проверить мои храбрость и ум.
Эрдель-терьер это единственная собака в истории, посвященная в рыцари королем Англии за храбрость, проявленную в бою.
Мы должны проявить ту же храбрость, которая помогла разоблачить взяточничество в ФИФА, и нарушить табу на обсуждение коррупции.
Было несколько смелых египтян, которых нужно поблагодарить за их храбрость, их всего пару сотен — которые протестовали, которых избивали и сажали под арест.
Несмотря на храбрость многих иракцев, вступающих в армию или полицию, никого не должно удивлять, если некоторые делают это с не совсем чистыми намерениями.
Я даю им советы, придаю им храбрость, встречаюсь с ними, когда они идут на операции, и после, — указал он в 1996 году.
Однако, если искать храбрость в вопросах иммиграции, то у сенатора Обамы, сына африканского отца и американской матери, возможно, ее больше, чем у других.
Я убежден, что мировые лидеры должны проявить такую же храбрость и решительность и начать долгую битву с коррупцией по всему миру, угрожающей нашей безопасности и нашему процветанию.
По словам Рубана, повстанцы «уважают ее за храбрость» и готовность приезжать на вражескую территорию.
Это единственное решение: премия за моральную храбрость не должна быть скомпрометирована теми, кто ее предлагает.
Но сама по себе правда не освободит нас, пока мы не приобретём навык, привычку, талант и храбрость духа, чтобы воспользоваться правдой.
Все думали, что у них есть храбрость, потому и ронины избегали ворот дворца.
Тебе бросаю вызов И храбрость воинскую покажу В единоборстве нашем. Ричард II
— Как! — воскликнул Альбер, храбрость которого восставала при мысли, что можно молча дать себя ограбить. — Как так не принято!
Ее можно понять: Форрестеру есть чем гордиться — серебряные крылья, два креста За храбрость.
Иногда за храбрость, иногда за дерзость, иногда за их великодушие.
Думаете я собираюсь просто сидеть и смотреть, когда убийцу моего сына награждают медалью за храбрость?
Знаешь, я знаю, это нехорошо, но я буду вспоминать, как ты звал на помощь, пока не открыл в себе храбрость.
Храбрость и страх — тоже неразрывны.
Любовь, дружба, радость жизни, смех, любопытство, храбрость, честность — всего этого у вас уже никогда не будет.
Она казалась очень хрупкой, но ее черты выражали решительность, храбрость и здравый смысл.
Но бычья сила, как и бычья храбрость, держится недолго, теперь она узнала это, да и что вообще долго держится на свете?
Где же ваша знаменитая храбрость?
Это не храбрость, — устало произнес он.
Рыцарь склонил голову и поцеловал руку прекрасной королевы, вручившей ему награду за храбрость, потом внезапно пошатнулся и упал у ее ног.
Майору Джэю Гэтсби за выдающyюся храбрость
Он представлен к серебряной медали за храбрость.
Ты снова доказал свою храбрость, Максимус.
Один Опи-Куон, как и подобает старшине селения, проявил храбрость.
У меня есть сердце Реджины, храбрость Прекрасного, а здесь же дожидается своего часа твой разум.
Чтоб дать последней другое направление, необходимо много усилий, потребна не только нравственная, но и физическая храбрость.
Он благодарит тебя за храбрость и помощь.
Да, в каком-то смысле он изгой. Но чувствовалась в нем и отчаянная храбрость — как у загнанной в угол крысы.
А теперь заповеди: особенность,храбрость решительность, целостность, гордость, и, наконец, Превосходство.
Мы живём по законам чести и придерживаемся таких идеалов, как верность, храбрость, смиренность.
Я знаю, что слова не могут вызвать храбрость, сделать трусливую армию бесстрашной, и, похоже, слова не нужны для вас, мои храбрецы, в чьих сердцах сейчас нет места трусости.
Кто знает? — отозвался Тамб Итам. — Храбрость и хитрость помогут нам, быть может, бежать.
И все же, когда Ретт Батлер произнес олово храбрость, в группе уже отлежавших в госпитале офицеров раздались смешки.
Сколько недель готовился он к этой минуте, и ему даже в голову не пришло, что потребуется тут не одна храбрость.
Но сейчас моя храбрость и моя лояльность были поставлены под сомнение.
Я бы поняла, если бы ты хотя бы призывал к революции. Но ты на это не способен, для этого нужна храбрость и решительность.
= Моя волшебная палочка даст вам храбрость и отвагу. = А все опасности отсупят перед настойчивостью и благородством.
Ну, это объясняет твою очаровывающую храбрость.
Несмотря на мою внешнюю храбрость, я была мертва внутри.
Нет, я ей показал свою мужскую храбрость, и она ее пока что переваривает.
Другие результаты

Чеченский этический кодекс «Къонахалла» — Министерство образования и науки Чеченской Республики

«Нравственная культура рождается в глубине тысячелетий, расцветает вместе с этносом, создавшим ее, и умирает только вместе с ним. Гибнут могущественные империи, исчезают бесследно цветущие города, разрушаются неприступные каменные крепости, превращаются в прах металлические орудия. И только нравственная культура народа живет в веках, пока жив хотя бы один человек, несущий ее в своей крови или помнящий о ней. Ее невозможно уничтожить силой оружия, ее нельзя запретить волевым решением. Она живет в сердце народа, она хрупка и бессмертна как его душа.

В истории каждого народа в силу различных причин бывают периоды, когда он забывает о нравственном величии своих предков, утрачивает духовный опыт, накопленный тысячелетиями. Это очень опасное время в жизни любой нации, любого государства. Духовная амнезия, нравственное безразличие для народа гораздо опаснее кровавых войн, стихийных бедствий и эпидемий, экономических депрессий. «Сон разума рождает чудовищ», сон совести – душевную апатию и нравственный нигилизм, отсутствие национального достоинства порождает духовное рабство. А все это разрушает этнос, лишает его исторической перспективы, обрекая его на медленное вымирание на задворках истории.

Но нет на земле народа, который бы не хранил в самых глубинных уголках своей памяти нравственный опыт предков. Нет народа, который не имел бы богатой культурной и духовной истории, который не имел бы возможности в самых сложных исторических обстоятельствах ухватиться за спасительную нить древней нравственной культуры, способной вывести его из тьмы смутного времени. Для чеченцев подобной спасительной нитью является древний этический кодекс «къонахалла», в котором отразился духовный и культурный опыт народа, социальные, политические, экономические особенности его исторического существования.

В основе кодекса – культ «къонаха», «достойного мужа», главным смыслом жизни и деятельности которого является служение народу, обществу, отчизне. Буквально понятие «къонах» переводится как «сын народа» и является неслучайным и исторически обусловленным. Согласно историческим и фольклорным преданиям, орден «къонахий» был одним из наиболее влиятельных воинских объединений, который играл важную роль в политической жизни страны нахов. В этот воинский союз входили только воины из древних и благородных фамилий, посвятившие свою жизнь служению народу и отечеству. Поведение къонаха, образ его жизни, его отношения с людьми жестко регламентировались. Малейшее отклонение от норм кодекса лишало его этого высокого звания. Поэтому уже в то время понятие «къонах» стало синонимом чести, мужества, благородства. Но и после того, как этот воинский союз прекратил существование, къонахами чеченцы по-прежнему называли людей, которые соединяли в себе высокие личные моральные качества с беззаветным служением своему народу и отечеству.
Древний кодекс воинов «къонахалла» трансформировался в этический кодекс, нравственной основой которого стала идея «совершенного человека», «благородного мужа»…

Чеченское общество сегодня ищет выход из нравственного тупика. И обращение к духовному и нравственному наследию наших предков будет способствовать успешному завершению этого поиска, будет способствовать духовному и нравственному возрождению чеченского народа. Частью этого великого наследия является и этический кодекс «къонахалла»…» (с)

Леча Ильясов

= 1 =
Главной целью и смыслом жизни къонаха является служение своему народу и Отечеству. Интересы народа и Отечества для него всегда выше личных интересов.

= 2 =
Къонах присягает и служит только Отечеству. Ради Отечества он готов пожертвовать жизнью, но никогда, ни при каких обстоятельствах, къонах не поступается личным достоинством и честью.

= 3 =
Высшим проявлением служения къонаха является защита Отечества от нашествия врага. Смерть в справедливой войне или при защите своей чести и достоинства предпочтительнее для къонаха, чем жизнь в бесчестии и позоре.

= 4 =
Созидательный труд во благо Отечества является таким же долгом къонаха, как и защита своей страны.

= 5 =
В любых обстоятельствах къонах должен проявлять уважение к Отечеству и выбору своего народа. Он должен уметь подчинять свои личные пристрастия и предпочтения этому выбору, даже если при этом ему придется поступиться своими убеждениями.

= 6 =
Къонах должен помнить о том, что для него Отечество, личное достоинство и честь дороже жизни. Но когда он вынужден выбирать между интересами Отечества и своей честью, къонах покидает Отечество.
= 7 =
В служении Отечеству къонах не ждёт благодарности за свои деяния. Для къонаха нет выше награды, чем благодарная память народа.

= 8 =
Разум управляет поступками и чувствами къонаха, а сердце помогает ему избежать крайностей. Основа отношения къонаха к миру – человечность. Все, что находится за её пределами, недостойно къонаха.

= 9 =
Сущность человечности – в мудрости и гуманном отношении к миру и людям, милосердии и сострадании. Гуманность и милосердие къонаха проявляются не только в сострадании к людям, но и в защите и помощи. Къонах должен быть милосердным прежде всего к слабым и беззащитным.

= 10 =
Справедливость – истинная мера в отношениях къонаха с людьми. Он всегда справедлив к другим так же, как и к себе. В своих действиях по отношению к людям къонах исходит из принципа взаимности: «Не делай другим того, чего не желаешь себе».

= 11 =
Благородство къонаха проявляется не только в справедливости, но и в почтительности и уважении к людям, независимо от их возраста и социального статуса. В общении с людьми къонах предельно вежлив, сдержан и скромен.

= 12 =
Главным богатством къонаха является его честь и личное достоинство. Все иные блага этого мира можно обрести снова, однажды утратив. Но утраченная честь обретается вновь лишь через достойную смерть.

= 13 =
Духовная чистота – это зеркало, в котором отражаются внутренняя сущность къонаха и его деяния. Без неё не может быть подлинной человечности и сострадания.

= 14 =
Истинное мужество проявляется в терпении и умении управлять собой и ситуацией. Безумная храбрость – это мужество с закрытыми глазами, она простительна юнцу, незнающему цены ни своей, ни чужой жизни. Выдержка къонаха – это мужество знающего, осознанный шаг навстречу смерти.

= 15 =
Истинная вера и справедливость являются высшей духовной целью къонаха. Сущность мира къонах познает умом и сердцем, а сущность веры — сердцем и душой. Къонах должен всю свою жизнь стремиться к глубокому постижению сущности веры и сущности мира.

= 16 =
Къонах должен постоянно оттачивать свой ум, постигать мудрость и опыт других, изучать науки, дающие ключ к познанию мира, так как только через знание можно прийти к истинной вере и постижению справедливости.

= 17 =
Къонах должен быть скромным в религиозных ритуалах. Он никогда не подчеркивает своей религиозности, не подменяет истинной веры формой. Для къонаха внутренняя сущность веры всегда важнее ее внешнего проявления, так как первое угодно Всевышнему, а последнее — людям.

= 18 =
Къонах готов достойно встретить любые испытания, которые ему пошлет судьба. Но он помнит, что Всевышний всегда оставляет ему выбор между Добром и Злом и готов ответить за свой выбор перед Богом и людьми.

= 19 =
Надежда на Всевышнего не покидает къонаха никогда. Она помогает ему и в неравной битве, и в любых сложных обстоятельствах. В ней – источник его внутренней силы и терпения.

= 20 =
Къонах терпимо относится к представителям других религий, не навязывает им силой и принуждением своих взглядов или образа жизни. Насилие приводит к лицемерию, а оно несовместимо с истинной верой. Ибо сказано в Коране: «Нет принуждения в религии».

= 21 =
Средства достижения цели для къонаха не менее важны, чем сама цель. А поскольку цель у него может быть только благородной, то и средства ее достижения должны быть нравственными.

= 22 =
Къонах никогда не посягает на личное достоинство и честь других людей. При этом он должен быть снисходительным к их слабостям и ошибкам, по возможности избегая ненужных ссор и столкновений.

= 23 =
Къонах должен уметь не только отстаивать свою правоту, но и выслушать чужое мнение, согласиться с ним, если оно истинно. Признать правоту, уступить в споре или ссоре является не слабостью, а проявлением благородства. Но должна быть мера, как уступчивости, так и настойчивости.

= 24 =
Сделанное ему добро къонах возмещает многократно, ведь благодарность является чертой благородного человека. Сам же он не ждет благодарности за содеянное добро.

= 25 =
Къонах должен достойно вести себя и в веселье, и в печали. Тень грусти на лице и мрачное молчание неуместны на пиру так же, как смех и многословие во время тризны. В любой ситуации он должен проявлять выдержку и спокойствие.

= 26 =
Къонах должен уважать и почитать своих родителей, заботиться о них, обеспечивать их старость. Он должен делить с ними не только кров и хлеб, но и радость, и горе.

= 27 =
В своей семье къонах должен быть таким же справедливым, как и в обществе. И в наказании, и в поощрении он должен быть ровным и сдержанным. Он не должен опускаться до оскорбления или физического наказания членов семьи.

= 28 =
Къонах должен быть скромным в жизни, в быту, в общественных делах. Ум, мужество, деяния къонаха должны оценить, прежде всего, окружающие. Но даже субъективность этой оценки не дает ему повода восхвалять самого себя.

= 29 =
Честь и достоинство женщины для къонаха неприкосновенны. Къонах никогда не позволит в своем присутствии обидеть женщину.

= 30 =
Жизнь женщины для къонаха неприкосновенна вдвойне. Къонах ни при каких обстоятельствах не поднимет на нее оружия, даже в виде угрозы.

= 31 =
Къонах никогда не причинит боли и страдания детям. Нет такой цели, во имя которой къонах мог бы пожертвовать их жизнью и здоровьем.

= 32 =
Закон гостеприимства для къонаха священен. Къонах, не сумевший защитить своего гостя, обречен на позор и презрение. Поэтому жизнь и свобода гостя для него дороже собственной жизни. Но он не несет ответственности за гостя, совершившего преступление.

= 33 =
В чужой стране къонах должен не только соблюдать ее законы, но и уважать обычаи и традиции, и следовать им в той мере, в какой это не задевает его национального достоинства и конфессиональных убеждений. Ведь по нему судят и о нации, которую он представляет.

= 34 =
Благородство къонаха проявляется в культуре его поведения. Никакие обстоятельства не могут заставить къонаха нарушить этикет.

= 35 =
Дружба для къонаха священна. Ради дружбы къонах готов на любые жертвы. Настоящего друга он любит как брата, уважает как отца и почитает как дорогого гостя. Защищая своего друга, къонах не щадит своей жизни. Он в равной степени познается и в дружбе, и во вражде.

= 36 =
Великодушие – это мера отношения къонаха к врагу. На войне къонах должен соблюдать меру дозволенного по отношению к врагу, не давать воли чувству гнева и озлобления.

= 37 =
Къонах проявляет по отношению к побежденному врагу благородство и милосердие. Он предпочитает благородного врага ненадежному другу.

= 38 =
Къонах не должен применять оружие против безоружного врага. Тяжело раненому врагу он обязан оказать посильную помощь так же, как сделал бы это для любого человека.

= 39 =
Къонах по возможности избегает поединка с более слабым противником, так как любой исход такого боя не прибавит ему славы, но может уронить его имя. Если же поединок неизбежен, то он должен дать противнику возможность выбрать оружие и быть снисходительным к нему.

= 40 =
Къонах не должен уклоняться от боя с сильным противником. Но он всегда предпочитает мир войне, если такое возможно без ущерба интересам народа, его чести и личному достоинству.

= 41 =
Къонах обязан бережно хранить лучшие традиции своей фамилии, помнить своих предков, уважительно относиться к своему прошлому и к истории своего народа.

= 42 =
Къонах в течение всей жизни должен заниматься совершенствованием своего духа и тела для того, чтобы служить своему народу с максимальной пользой.

= 43 ==
Къонах отвечает за свои слова и поступки. Он выполняет данное слово и никогда, даже ценой собственной жизни, не нарушает клятвы.

= 44 =
Здоровое честолюбие может быть присуще къонаху, но зависть к чужой славе или богатству – недостойна его. Там где зависть, не может быть человечности, искренности и милосердия.

= 45 =
Чувство соперничества может помочь къонаху быстрее достичь цели, но оно неуместно по отношению к другу или брату. При этом соперничество во имя Отчизны благородно, во имя личной славы – недостойно.

= 46 =
Къонах должен избегать лжи и клеветы, как и людей, от которых она исходит. Он никогда не говорит о людях того, чего бы ни сказал в их присутствии. О мертвых или попавших в беду къонах говорит хорошо, или не говорит ничего.

= 47 =
Правдивость и искренность къонаха истекают из мужества. Но нет ничего более недостойного для него, чем лицемерие. Оно возникает из подлости и трусости и почти всегда порождает предательство.

= 48 =
Учтивость и почтительность не должны переходить в заискивание и низкопоклонство перед богатыми и влиятельными людьми. Особую почтительность къонах должен проявлять только по отношению к женщинам и старшим. При этом почтительное отношение к старшим — проявление воспитанности, к женщинам — проявление мужественности, к младшим — благородства.

= 49 =
Ни при каких обстоятельствах къонах не посягает на чужую собственность.

= 50 =
Къонаху не противопоказано накопление богатства. Накопленное праведным путем богатство настоящего къонаха может послужить не только его интересам, но и интересам его народа и Отечества. Жадность и скупость могут сделать бесполезными лучшие качества любого человека, так же, как и чрезмерная расточительность — разорить самого богатого. Щедрость же приумножает не только славу къонаха, но и его благосостояние.

= 51 =
Къонах должен мужественно переносить все тяготы жизни, выпавшие на его долю, в том числе — и физические страдания.

= 52 =
Къонах с уважением относится к своему оружию, чтит его, не обращается к нему без необходимости, никогда не применяет его ради наживы или неправедного дела.

= 53 =
Къонах бережно, с состраданием относится ко всему живому. Никогда без необходимости не срубит дерева, не сломает травинку, не причинит вреда ни одному живому существу.

= 54 =
Къонах всегда готов к смерти, ибо нет ничего вечного в этом мире. Но къонах не должен стремиться к смерти и без необходимости испытывать судьбу, так как жизнь есть высший дар Всевышнего человеку.

= 55 =
Смерть къонаха должна быть такой же достойной, как и его жизнь.

Храбрость. Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Храбрость

Храбрость – та из добродетелей, которая, судя по всему, вызывает в нас наибольшее восхищение. Престиж, которым окружена храбрость, не зависит – и это довольно редкое явление – ни от общественного устройства, ни от эпохи, ни даже от личности человека. Трусость презираема повсеместно; отвага пользуется всеобщим уважением. Разумеется, ее формы и содержание могут варьироваться: у каждой цивилизации свои страхи и свои храбрецы. Но вот что остается неизменным – или почти неизменным: храбрость как способность преодолевать страх ценится выше, чем трусость или малодушие, уступающие страху. Храбрость это добродетель героев, а кто ж из нас не восхищается героями?

Между тем эта универсальность ничего не доказывает и даже выглядит несколько подозрительной. Если нечто вызывает всеобщее восхищение, значит, этим восхищаются, наряду со всеми, и мерзавцы, и дураки. Но можно ли положиться на их суждение? К тому же не следует забывать, что многие люди восхищаются, например, красотой, которая не является добродетелью, и, наоборот, презирают мягкость, которая как раз и есть одна из добродетелей. Широкое распространение морали не служит доказательством ее универсального характера. Добродетель – не шоу и не нуждается в аплодисментах публики.

Но главное даже не в этом. Храбрость ведь может служить как добру, так и злу. Она не способна менять природу того и другого. Злобный человек может вести себя храбро, но от этого он не перестает быть злобным. Храбрый фанатик остается фанатиком. Можно ли сказать, что подобная храбрость – храбрость во зле и во имя зла – все еще добродетельна? С этим трудно согласиться. Допустим, храброе поведение убийцы или эсэсовца способно вызвать чье-то восхищение – но разве это делает их добродетельными? Будь они чуточку трусливей, глядишь, причинили бы меньше зла. Так что же это за добродетель, если она может служить дурным целям? И что это за ценность, если она равнодушна к ценностям?

«Храбрость – не добродетель, – говорит Вольтер, – но качество, в равной мере присущее и негодяям, и великим людям». Следовательно, храбрость – это одно из совершенств, но само по себе оно не может быть ни нравственным, ни безнравственным. То же самое можно сказать об уме или о силе: и то и другое способно вызывать восхищение, и то и другое двойственно (может служить как добру, так и злу), ни то ни другое не имеет отношения к морали. Впрочем, я не вполне уверен, что с храбростью все обстоит так просто. Возьмем для примера какого-нибудь негодяя. Он может быть умен или глуп, силен или слаб – с точки зрения морали его оценка не меняется. Мало того, глупость может в какой-то степени служить ему оправданием, равно как тот или иной физический недостаток, из-за которого у него испортился характер. Люди называют это смягчающими обстоятельствами: не будь он идиотом или хромым, может, он не был бы таким мерзавцем? Но вот ум и сила не только не смягчают подлой натуры негодяя, но, напротив, подчеркивают ее, усиливают его зловредность и усугубляют вину. Другое дело – храбрость. Трусость иногда может служить оправданием дурного поступка, тогда как храбрость как таковая всегда оценивается с точки зрения морали (что не доказывает, как мы покажем в дальнейшем, что она всегда является добродетелью). Как мне кажется, это прекрасно сознают и сами негодяи. Допустим, есть два эсэсовца, одинаковые во всем, кроме одного: один труслив, а второй храбр. Второй наверняка опаснее, но кто может сказать, что он виновен больше первого? Что он больше заслуживает презрения и ненависти? Если я говорю о ком-то: «Он жесток и труслив», то оба эти качества как бы суммируются. Если же я говорю: «Он жесток и храбр», то тут скорее применимо не сложение, а вычитание. Какие чувства вызывает в нас камикадзе? Разве только ненависть и презрение?

Впрочем, оставим военную тему, ибо она способна увести нас очень далеко. Поговорим лучше о паре террористов, действующих в мирное время. Каждый из них взрывает самолет, битком набитый отпускниками, только один осуществляет диверсию с земли, лично ничем не рискуя, а второй сам находится в том же самолете и гибнет вместе с пассажирами. Кто из них вызовет в нас более сильную ненависть и презрение? Разумеется, первый. Остановимся подробнее на этом примере. Можно предположить, что оба наши террориста движимы одними и теми же мотивами, например идеологическими, и оба совершенных ими теракта приводят к одинаковым человеческим жертвам. Каждый согласится, что эти последствия слишком трагичны, а мотивы слишком спорны, чтобы служить им оправданием, иначе говоря, оба теракта достойны морального осуждения. Но один из террористов – трус, потому что он знает, что лично ничем не рискует, а второй – храбрец, потому что он точно знает, что погибнет. Что это меняет? Для жертв – ничего. А для террористов? Храбрость против трусости? Наверное. Но что здесь важно – мораль или психология? Добродетель или характер? Разумеется, и психология, и характер играют свою роль, отрицать это нельзя. Но мне представляется, что здесь присутствует также некий элемент, имеющий прямое отношение к морали: герой-террорист своей жертвенностью демонстрирует по меньшей мере искренность убеждений и вероятное бескорыстие мотивов. Но (и это важно) даже то подобие уважения, разумеется весьма условного, которое мы можем к нему испытывать, заметно уменьшится, а то и вовсе исчезнет, стоит нам узнать – например, из его личного дневника, – что этот религиозный фанатик пошел на преступление, пребывая в твердом убеждении, что в результате выиграет гораздо больше, чем проиграет. Скажем, вечное блаженство в загробной жизни… В данном гипотетическом случае эгоизм снова берет верх (впрочем, он никогда не уступал первенства иным чувствам), а какая бы то ни было нравственность отступает далеко в тень. Мы имеем дело с человеком, готовым принести в жертву невинных людей ради собственного счастья, иначе говоря – с обыкновенным негодяем. В этой жизни он бесспорно храбр, но движим корыстью – пусть даже посмертной, следовательно, его храбрость лишена всякой нравственной ценности. Эгоистическая храбрость – прежде всего эгоизм. Теперь для сравнения представим себе террориста, придерживающегося атеистических взглядов. Если он жертвует собственной жизнью, можем ли мы заподозрить его в низменных побуждениях? Бескорыстная храбрость – это героизм. И хотя такая храбрость не служит доказательством нравственной ценности поступка, она способна многое сказать о личности человека, этот поступок совершившего.

Этот пример хорош своей наглядностью. Что вызывает наше уважение к храбрости, кульминацией которой является самопожертвование? Риск, не подкрепленный эгоистическими побуждениями, иначе говоря, одна из форм альтруизма или, по меньшей мере, бескорыстия, самоотречения, отказа от собственного «я». Именно это, судя по всему, и заслуживает морального уважения в храбрости. Представьте себе, что на улице на вас нападает неизвестный, перекрывая вам путь к бегству. Что вы станете делать – яростно защищаться или молить о пощаде? Разумеется, это вопрос стратегии или темперамента. Никто не спорит, первая реакция кажется более мужественной и славной. Но слава не имеет отношения к морали, а мужественность – не добродетель. Теперь представьте, что на той же улице вы слышите, как на помощь зовет женщина, которой угрожает насильник. Ясно, что храбрость, которую вы проявите (или не проявите), будет говорить уже не только о вашем характере, но и о вашем моральном достоинстве (или низости), то есть о вашей добродетели (или отсутствии таковой). Одним словом, храбрость, пользуясь уважением в психологическом и социальном аспектах, с точки зрения морали может быть уважаема только в том случае, если она служит интересам других людей и свободна от непосредственного корыстного интереса. Вот почему в случае с атеистом храбрость перед лицом смерти есть отвага истинного храбреца: человеческое «я» атеиста не может рассчитывать ни на какую конкретную положительную награду. Я не случайно употребляю такие определения, как «непосредственный», «конкретный», «положительный», – каждому известно, что не так-то просто избавиться от своего эго. Даже героя можно заподозрить в том, что он стремился к славе или действовал под влиянием угрызений совести; иначе говоря, в том, что он пытался отыскать в добродетели собственное счастье или благополучие, пусть даже непрямое и посмертное. Невозможно отрешиться от своего эго, как нельзя игнорировать принцип удовольствия. Но находить удовольствие в служении другим, видеть свое благополучие в совершении благородных поступков – это уже не просто альтруизм, это и есть определение принципа добродетели.

Себялюбие, учит Кант, не всегда греховно, но оно – источник всех зол. Я бы добавил к этому: любовь к другим – источник всех благ. Впрочем, не следует слишком углублять разделяющую то и другое пропасть. Мы не можем любить других, не любя себя – вот почему Священное Писание рекомендует возлюбить ближнего «как самого себя». Возможно, себя мы любим лишь постольку, поскольку усвоили и глубоко впитали проявленную к нам любовь. Тем не менее между тем, кто любит только себя, и тем, кто любит, порой бескорыстно, и кого-то еще, разница такая же, как между тем, кто любит только брать, и тем, кто любит также отдавать. Это разница между эгоизмом самого гнусного образца и высоким, очищенным, свободным эгоизмом (именно свободным, ибо мы говорим об эгоизме, освобожденном от давления эго). Такой эгоизм называют также альтруизмом или великодушием.

Но вернемся к храбрости. Что я хотел показать приведенными выше примерами? Что храбрость как психологическая характеристика человека становится добродетелью только в том случае, если служит благу других людей или какой-либо общей благородной цели. Как черта характера храбрость, формируется из пониженной чувствительности к страху. Храбрый человек либо не испытывает страха, либо хорошо его переносит, иногда даже получая от этого удовольствие. Это храбрость сорвиголов, задир и драчунов, храбрость крутых парней, как их принято именовать в детективах. Каждому понятно, что добродетелью здесь чаще всего и не пахнет. Но означает ли это, что подобного рода храбрость вовсе безразлична к морали? Здесь все не так просто. Даже если я действую исходя из эгоистических побуждений, храброе поведение (например, готовность вступить в бой с обидчиком вместо того, чтобы молить его о пощаде) демонстрирует большую выдержку, достоинство и свободу, нежели трусливое. Между тем упомянутые качества имеют нравственную ценность и накладывают на храбрость как бы отражение своего отблеска.

Храбрость далеко не всегда высокоморальна, но без храбрости никакая мораль невозможна и недейственна. Если человек всецело поддается страху, разве сможет он выполнить свой долг? Вот почему люди уважают, и я бы назвал это уважение предморальным или квазиморальным, храбрость, даже чисто физическую, даже вдохновляющую на эгоистические поступки. Храбрость действительно вызывает к себе уважение, иногда – даже восхищение, и порой опасное, поскольку с точки зрения морали храбрость ничего не доказывает. Объясняется это, возможно, тем, что храбрость свидетельствует о стремлении вырваться из цепких лап инстинктов, преодолеть свой страх, то есть проявить самообладание, каковое, не будучи нравственной ценностью, все же является условием – не достаточным, но обязательным – всякой нравственности. Страх эгоистичен. Трусость эгоистична. Но и примитивная храбрость, храбрость физического или психологического характера не дотягивает до добродетели или, другими словами, являет собой добродетель (совершенство), не дотягивающее до нравственной высоты.

Античные мыслители видели в храбрости признак мужественности (древнегреческое слово andreia, означающее «храбрость», и латинское слово virtus происходят от корней aner и vir, то есть «мужчина»), и поныне многие с ними соглашаются. «Да у него кишка тонка!» – презрительно говорят наши современники о трусе, и это по меньшей мере доказывает, что физиология, даже антинаучная, доминирует над нравственностью. Но не следует обманываться на счет подобной физической храбрости или храбрости забияки. Разумеется, проявить такую храбрость вполне способна и женщина. Но с точки зрения морали это не доказывает ровным счетом ничего. Проявлять храбрость этого рода может и негодяй, и порядочный человек, так как она является выражением агрессивности (благодетельным или аффективным). Кант называл подобную храбрость патологической, а Декарт – страстной. Она, безусловно, полезна по большей части тому, кто ее проявляет, следовательно, по самой своей сути лишена всякого нравственного наполнения. Ограбление банка – опасное предприятие, требующее от налетчика немалой храбрости, что не делает его поступок моральным, если, разумеется, сюда не вмешаются особые обстоятельства (главным образом объясняющие мотивы налета). И наоборот, храбрость, понимаемая как добродетель, всегда подразумевает бескорыстие, альтруизм или щедрость. Это не исключает определенной бесчувственности к страху, а то и выраженной склонности бросать ему вызов. Но ни то ни другое не обязательно. Храбрость говорит не об отсутствии страха, а о способности его преодолевать усилием воли. Это уже не физиология (или не только физиология), а душевная сила, проявляющаяся в противостоянии опасности. Не страсть, а добродетель, и необходимое условие проявления всех прочих добродетелей. Это храбрость не «крутых парней», а душевно тонких людей. Это храбрость героев.

Я уже утверждал, что храбрость является необходимым условием проявления всех остальных добродетелей. То же самое – возможно, читатель помнит об этом – я говорил о благоразумии. Но почему это должно нас удивлять? Что странного в том, что добродетели взаимозависимы? Не будь благоразумия, прочие добродетели превратились бы в слепоту или безумие; не будь храбрости, они стали бы тщетой или малодушием. Праведник, не обладающий благоразумием, не знал бы, как сражаться с несправедливостью. Праведник, не обладающий храбростью, просто-напросто не решился бы схватиться с ней. Первый растеряется, не понимая, какие средства употребить для достижения своей цели; второй – отступит перед предполагаемой опасностью. Следовательно, безрассудный или трусливый человек не может быть истинно праведным (то есть праведным в своих поступках, по которым только и можно судить человека). Всякая добродетель есть храбрость. Всякая добродетель есть благоразумие. Страх не заменяет добродетель.

Это прекрасно объясняет Фома Аквинский. Fortitudo (душевная сила или храбрость), равно как и благоразумие, хотя и в несколько иной форме, является «условием всякой добродетели» перед лицом опасности, утверждает он. Следовательно, храбрость – одна из главных добродетелей, поскольку на ней, как на опорной оси, держатся все остальные. Ибо, как учит Аристотель, всякой добродетели надлежит действовать с несокрушимой решительностью (именно это свойство можно назвать душевной силой). В то же время особая добродетель, которую мы называем храбростью, позволяет, как говорил Цицерон, бросать вызов опасности и переносить тяготы труда. Отметим мимоходом, что храбрость, разумеется, противостоит трусости, но не только. Она противостоит также и лености, и слабоволию. Идет ли речь об одной и той же храбрости? Наверное, нет. Опасность не то же самое, что труд, страх не то же самое, что усталость. Но в обоих случаях от нас требуется преодоление примитивного, животного инстинкта, толкающего нас к бездействию, отдыху, удовольствию или бегству. В том смысле, в каком любая добродетель есть усилие – а они все таковы, кроме любви, которая является благодатью, – всякая добродетель есть также и храбрость. Вот почему слово «трус», как отмечает Ален, это самое оскорбительное из ругательств. Не потому, что хуже трусости ничего нет, а потому, что человек, лишенный храбрости, не способен противостоять худшему в себе и в других.

Остается выяснить, какова связь между храбростью и истиной. На эту тему много размышлял Платон, пытаясь почти безуспешно свести храбрость к знанию (см. «Протагор») или к общественному мнению (см. «Государство»). Храбрость, по Платону, это наука различать вещи, которых следует бояться, и вещи, которых бояться не следует. Или, как поясняет он дальше, это постоянная защита правильного и законно обоснованного мнения о том, каких вещей следует и не следует бояться. Рассуждая подобным образом, философ упускает из виду, что храбрость подразумевает страх, точнее говоря, противостояние страху, и в этом смысле она самодостаточна. Ведь можно проявить храбрость по отношению к мнимой опасности и не проявить ее по отношению к опасности реальной. Страх диктует человеку его поведение. Страх овладевает его мыслями и чувствами. Страх может быть оправданным или нет, разумным или нет – вопрос не в этом. Дон Кихот демонстрирует отчаянную храбрость, сражаясь с ветряными мельницами, а вот наука, часто внушая нам уверенность в себе, еще никого не сподвигла на храбрый поступок. Найдется ли другая добродетель, столь успешно опровергающая пустые умствования? Невежественный человек вполне может быть храбрым, а ученый – трусом. А что мудрец? Если это подлинный мудрец, он не боится никого и ничего (примеры дают Эпикур и Спиноза), следовательно, он не нуждается в храбрости. А что с философом? Да, чтобы свободно мыслить, нужна храбрость, но никакая сила мысли не способна сделать человека храбрым. Наука и философия иногда рассеивают некоторые страхи, добираясь до их сути, но, повторим, храбрость – это не отсутствие страха, а способность встречать его лицом к лицу и преодолевать его, из чего следует, что страх должен существовать. Да, современный человек благодаря полученным знаниям больше не боится солнечных затмений, но это не делает нас храбрецами. Знание о природе затмений просто лишает нас одной из возможностей проявить храбрость (или трусость). Точно так же, если мы вслед за Эпикуром признаем, что смерть для нас – ничто (или, вслед за Платоном, что она даже желательна), то от нас больше не потребуется никакой храбрости, чтобы осмыслить саму идею смерти. В каких-то случаях достаточно науки, в других необходимы мудрость или вера. Но потребность в храбрости возникает именно тогда, когда недостаточно ни первого, ни второго, ни третьего. Либо потому, что мы не обладаем ничем из перечисленного, либо потому, что все перечисленное бессильно перед нашими страхами. Знание, мудрость или общепринятые истины лишают страх его предметной сущности, но они не придают нам храбрости. Они лишь предоставляют нам повод проявить (или не проявить) храбрость.

Особенно ясно это сформулировал Янкелевич. Храбрость – не знание, а решимость; не общепринятое мнение, а поступок. Вот почему одного разума недостаточно: «Разум говорит нам, что надо делать и надо ли что-то делать, но он не говорит нам, почему надо это делать, и еще не факт, что он сам всегда следует своим советам». Если и существует храбрость разума, то только в том смысле, что разуму неведом страх. Я имею в виду, что пугается в нас вовсе не разум. Это тонко подметил Кавальес, который подчеркивает также, что одного разума мало, чтобы действовать или желать: не бывает геометрически выверенной храбрости, как не бывает храброй науки. Попробуйте доказать, даже под пыткой, что человек не должен разговаривать! Да, какое-то доказательство вы получите, но кто поверит, что оно будет достаточным? Разум у всех одинаков, и у Кавальеса, и у остальных людей. Но воля – нет. Но храбрость – нет. Храбрость есть не что иное, как самая решительная воля. И она больше всего необходима перед лицом опасности или страдания.

Разум универсален, храбрость уникальна. Разум анонимен, храбрость несет отпечаток личности. Вот почему и для того, чтобы мыслить, иногда нужна храбрость – точно так же, как для того, чтобы переносить страдания или бороться. Никто не станет мыслить вместо нас, никто не станет бороться вместо нас. Одного разума мало, одной истины мало – надо еще преодолеть в себе то, что бросает в дрожь и толкает нас отдать предпочтение успокоительной иллюзии или удобному обману. Здесь проявляется то, что принято называть интеллектуальной храбростью, которая есть не что иное, как отказ даже мысленно уступать страху. Отказ подчиняться чему бы то ни было, кроме истины, которая ничего не боится, хотя сама может оказаться пугающей.

Это же качество называют ясностью мысли или прозорливостью. Это храбрость признать истину, хотя одного знания истины здесь недостаточно. Всякая истина вечна, но храбрость имеет смысл лишь в своей конечности и временной протяженности. Богу храбрость ни к чему. Может, и мудрецу она не понадобилась бы, живи он в окружении вечных и бессмертных благ, о которых говорят Эпикур и Спиноза. Но это невозможно, и именно поэтому нам так нужна храбрость. Она необходима, чтобы продолжать жить, чтобы умирать, чтобы сносить страдания, чтобы сражаться, чтобы противостоять злу, чтобы сохранить в себе человеческое. Спиноза называет мужеством (animositas) «то желание, в силу которого кто-либо стремится сохранять свое существование по одному только предписанию разума» («Этика», III; 59, схолия). Но храбрость заключается не в разуме, а в желании; в усилии, а не в диктате. Мы стремимся длить свое существование – Элюар (11) говорил о упорном желании продолжаться, следовательно, храбрость – это прежде всего волевой акт.

Я не вполне уверен, что храбрость – та добродетель, которая в первую очередь необходима для любого начинания. Во всяком случае, дело не только в этом. Чтобы продолжить начатое или поддерживать его в надлежащем порядке, храбрость нужна не меньше, а порой даже больше. Впрочем, не стану спорить, что продолжение есть беспрестанное возобновление того же начинания, а храбрость, которую нельзя скопить про запас, продолжает присутствовать только при этом условии – как вечное возобновление усилия, как постоянное начало начал, вопреки усталости и страху. Вот почему храбрость так нужна, и вот почему так трудно быть храбрым. Необходимо вырваться из пут страха благодаря храбрости, отмечает Ален, и это движение, лежащее в основе каждого из наших действий, продолжается в сдерживаемом виде при зарождении каждой нашей мысли. Страх парализует, но действие, даже если это бегство, помогает хоть немного сбросить с себя этот паралич. Тогда наступает торжество храбрости – хотя бы при попытке обрести храбрость. Чтобы предпринять попытку, тоже нужна храбрость. Но разве иначе достижима добродетель? И что за жизнь стала бы у нас без нее? И достижимо ли было бы для нас счастье? Человек твердый духом, указывает Спиноза, «стремится поступать хорошо и получать удовольствие» («Этика», IV; 73, схолия). Преодолевая препятствия, которым несть числа, он прилагает усилие. Это усилие и есть храбрость.

Как и всякая добродетель, храбрость существует только в настоящем времени. Если человек когда-либо проявил храбрость, это не значит, что он всегда был и будет храбр. Впрочем, прежняя храбрость – положительный признак. Прошлое есть предмет познания, и в этом смысле оно в моральном плане более значимо, чем будущее, которое есть предмет веры или надежды, то есть воображаемых факторов. Если кто-то говорит, что он пожертвует чем-либо завтра или когда-нибудь еще, его нельзя назвать великодушным. Если вы заявляете, что проявите храбрость на будущей неделе или через десять лет, вас нельзя назвать храбрым человеком. Все это лишь проекты желаний, мечты о решимости, то есть воображаемые добродетели. Аристотель (или ученик, чьими устами он говорит) шутливо упоминает в «Великой морали» тех, кто храбрится потому, что опасность появится через два года, и умирает от страха, когда сталкивается с ней нос к носу. Это герои в воображении и трусы в реальности. Янкелевич, приводя этот пример, справедливо добавляет, что храбрость – это настоятельное побуждение, проявляющееся в данный миг, которое тем самым указывает на точку соприкосновения с ближайшим будущим. Одним словом, нельзя быть храбрым завтра или «вот-вот» – храбрость, она или есть здесь и сейчас, или ее нет. Хорошо. Но разве этот самый «данный миг», непосредственно соприкасающийся с ближайшим будущим, не является длящимся настоящим? Чтобы схлестнуться с чем-то, чего больше не существует, никакая храбрость не нужна, это очевидно. Но она не нужна и для противостояния тому, чего еще нет. Ни нацизм, ни конец света, ни мое рождение или смерть не могут служить объектами проявления моей храбрости (идея смерти, будучи актуальной, может, так же как в некотором смысле идеи нацизма или конца света, но идея вещи требует гораздо меньше храбрости, чем сама вещь!). Разве не нелепы все эти «заочные» герои, сражающиеся в воображении с давно исчезнувшими опасностями? Тем не менее, говорит далее Янкелевич, храбрости больше нечем дышать, если угроза уже осуществилась; если, ломая обаяние вероятия и ликвидируя пугающую неуверенность, опасность превратилась в несчастье, одновременно перестав быть опасностью.

Так ли это? Если бы это было так, храбрость была бы не нужна, мало того, стала бы чем-то бесполезным в борьбе с физической и моральной болью, с физической ущербностью и скорбью. Но в каких случаях мы больше всего нуждаемся в храбрости? Человек, который выносит пытку, веря, что важнее всего – будущее, мобилизует всю свою храбрость (разве может будущее быть хуже, чем такое настоящее? разве есть опасность хуже пытки?), ради этого будущего претерпевая чудовищный ужас настоящего? Мне могут возразить, что всегда есть выбор. Человек может прекратить этот ужас или продолжать его терпеть, что как выбор имеет смысл только для будущего. Безусловно. Настоящее – это нечто длящееся и гораздо большее, нежели просто миг. Это, как говорит бл. Августин, некое растяжение, исходящее из прошлого и направленное в будущее. Я уже подчеркивал, что для того, чтобы продолжаться и выносить это напряжение, которое и составляет нашу сущность, этот разрыв между прошлым и будущим, между памятью и волей, необходима храбрость. Это и есть сама жизнь. Усилие, необходимое, чтобы жить (conatus у Спинозы). Но это усилие постоянно присутствует в настоящем, и чаще всего это очень трудное усилие. Если мы будущего боимся, то настоящее терпим (включая присутствующий в нем страх перед будущим). Актуальность несчастья, страдания или страха не отменяет необходимости быть храбрым в настоящем, а не только когда опасность присутствует в виде вероятной угрозы. Это справедливо по отношению к любой пытке. Раковый больной в последней стадии заболевания нуждается в храбрости, но разве только по отношению к будущему или перед лицом смерти? А мать, потерявшая ребенка? «Мужайтесь», – говорят ей. Если этот совет, как и любой другой совет, подразумевает будущее, это не значит, что храбрость нужна для преодоления опасности или вероятной угрозы. Нет, она нужна для того, чтобы вынести горе, увы, уже случившееся, уже присутствующее во всей своей кошмарной реальности. Это горе будет бесконечно долго длиться в будущем только потому, что оно уже произошло. Оно вечно пребудет в настоящем – ибо прошлое и смерть необратимы. Оно окончательно поселилось здесь и сейчас. Храбрость также нужна, чтобы вынести физическую ущербность, признать свои ошибки и смириться с провалом того или иного предприятия. Такая храбрость прежде всего относится к длящемуся настоящему. К будущему она тоже относится, но только в том смысле, в каком будущее есть продолжение настоящего. Слепому храбрость нужна больше, чем зрячему, и не только потому, что его жизнь полна многочисленных опасностей.

Я даже рискну зайти дальше. В той мере, в какой страдание хуже страха, для того, чтобы его вытерпеть, требуется большая храбрость. Разумеется, это зависит от страхов и от страданий. Вернемся к примеру экстремального страдания, которое причиняет пытка. Экстремальный страх – это страх смерти и страх пытки, потому что то и другое неразрывно связаны. Каждому ясно, что для противостояния пытке требуется больше храбрости, чем для противостояния угрозе пытки, даже если эта угроза вполне реальна и определенна. Многие предпочли бы, несмотря на страх, покончить жизнь самоубийством, лишь бы не подвергаться подобным страданиям. А сколько тех, кто так и сделал? А сколько тех, кто горько пожалел, что ему это не удалось? Для того чтобы свести счеты с жизнью, может тоже понадобиться храбрость. Наверное, она даже обязательно нужна. Но – меньше, чем для того, чтобы вытерпеть пытку. Если храбрость перед лицом смерти – это образец, или архетип, храбрости как таковой, совсем не обязательно это величайшая храбрость. Скорее это простейший из видов храбрости, потому что и сама смерть проста. И это абсолютная храбрость, потому и смерть абсолютна. Но повторим, не эта храбрость – величайшая из всех, потому что смерть – это не худшее, что может случиться с человеком. Худшее – это непрекращающееся страдание и бесконечный ужас, притом что и то и другое происходит здесь и сейчас. Если проанализировать сам страх, то каждому станет очевидно, что для преодоления сиюминутности страха требуется не меньше, а иногда и больше храбрости, чем для столкновения с вероятной опасностью.

Одним словом, храбрость имеет дело не только с будущим, не только со страхом и не только с угрозой опасности. Она имеет дело с настоящим и для своего проявления требует гораздо больше воли, нежели надежды. Это отлично понимали стоики, построившие на основе этого постулата всю свою философию. Надеяться можно только на то, что от нас не зависит; желать можно лишь того, что зависит от нас. Вот почему надежда является добродетелью только для верующих, тогда как храбрость – добродетель для любого человека. Но что же нужно, чтобы стать храбрым? Достаточно захотеть просто быть храбрым. Но надеяться на то, что станешь храбрым, бессмысленно, и этим довольствуются только трусы.

Это подводит нас к широко известной теме храбрости отчаявшихся.

Только в самых опасных и самых безнадежных делах мы употребляем более всего отваги и храбрости, утверждает Декарт. И хотя, как он сам подчеркивает, это не исключает надежды, нельзя забывать, что надежда и храбрость направлены на разные объекты, а потому не следует их смешивать. Герой, рискующий жизнью, может надеяться на посмертную славу или посмертное торжество своих идей. Но эти надежды не являются объектом его храбрости и не заменяют собой храбрость. Трусы ничуть не меньше героев надеются на победу; мало того, убегая от опасности, человек бежит в надежде на спасение. Эти надежды не имеют ничего общего с храбростью и, увы, не способны никому внушить храбрость.

Мы вовсе не утверждаем, что надежда слишком незначительна, чтобы принимать ее в расчет. Мы не отрицаем, что надежда может усилить храбрость или не дать ей выдохнуться, что подчеркивал уже Аристотель: легче быть храбрым в бою, если надеешься победить. Но разве это требует больше храбрости? Можно подумать, что дело обстоит с точностью до наоборот: раз надежда вселяет храбрость, то в отсутствие надежды надо быть особенно отважным. Тогда подлинным героем будет тот, кто не только готов встретить опасность лицом к лицу – опасность есть всегда, – а тот, кто не убоится неизбежной гибели и даже сокрушительного разгрома. Это храбрость побежденных, и она ничуть не менее похвальна и ничуть не менее достойна, чем храбрость победителей. На что могли надеяться заключенные варшавского гетто, поднявшие восстание? Для себя – ничего, но это лишь добавляет им героизма. Зачем вообще они решились на борьбу? Потому что видели в этом свой долг. Потому что молча сносить репрессии представлялось им недостойным. А может, ради красоты поступка, потому что, как говорят, на миру и смерть красна, – при условии, конечно, что это красота этического, а не эстетического порядка. Подлинно храбрые люди всегда действуют ради красоты храброго поступка, уверяет Аристотель, ради любви к добру либо под влиянием чувства чести. Свою роль могут сыграть и страсти – гнев, ненависть или надежда. Но храбрость возможна и в их отсутствие – мало того, в их отсутствие она особенно необходима и особенно добродетельна.

У того же Аристотеля можно прочитать, что в самом высоком своем выражении храбрость «лишена надежды», даже «антиномична надежде». Храбрость смертельно больного человека, не имеющего никакой надежды на выздоровление, больше, чем храбрость моряка, встречающего шторм. Поэтому те, кого ведет надежда, не обязательно храбрецы, равно как и те, кто считает себя самым сильным и способным победить в бою. Я не уверен, что следует заходить столь далеко, вернее сказать, не уверен, что подобным, несколько односторонним толкованием Аристотеля можно уводить античного мыслителя в те дали, куда я сам, по меньшей мере в абстракции, готов забраться, но куда он вряд ли согласился бы за мной последовать. Впрочем, все это – лишь история философии. Сама жизнь учит нас, что храбрость необходима, чтобы пережить отчаяние, а иногда отчаяние даже порождает храбрость. Когда надеяться больше не на что и бояться нечего – вот вам и храбрость! Вопреки всяким надеждам, она помогает нам вести свои сражения в настоящем, переносить страдание в настоящем и предпринимать те или иные действия в настоящем. По этой причине, как говорил еще Рабле, согласно подлинной военной науке, никогда не следует доводить врага до отчаяния, потому что это множит его силу и пробуждает храбрость. От того, кто ничего не боится, можно ожидать всего чего угодно. А чего ему бояться, если надеяться не на что? Это хорошо известно военным, дипломатам и государственным деятелям. Надежда подставляет под удар того, кто надеется; отчаяние – только себя. Самоубийство далеко не всегда лучший выход, потому что смерть – это ведь тоже надежда. Ален, служивший в армии и проявивший себя храбрым солдатом, встречал на войне нескольких настоящих храбрецов. Вот что он рассказывает: «Чтобы обрести подлинную храбрость, надо чтобы не осталось совсем никакой надежды. Мне попадались пехотные офицеры и унтер-офицеры, которые, казалось, поставили на своей жизни крест, – их веселость меня пугала. В этом отношении я от них отставал. Мы всегда от кого-нибудь отстаем». Вот именно, и не обязательно на войне. В другом месте Ален вспоминает – уже не на войне, а в школе – храбрость Ланьо и его «абсолютное отчаяние», благодаря которому он мог мыслить «радостно, ничего не боясь и ни на что не надеясь». Подобные виды храбрости похожи одна на другую, и все внушают нам опасения. Но что это доказывает? Только то, что мы нуждаемся в храбрости. Широко известно знаменитое высказывание Вильгельма Оранского (12): «Чтобы начать дело, надежда не нужна; чтобы его продолжить, успех не обязателен». Про него говорили, что он был человеком молчаливым, но это нисколько не мешало ему действовать, притом достаточно храбро. И кто сказал, что только оптимисты накоротке с храбростью? Да, наверное, гораздо легче что-то начинать или продолжить начатое, если тебя ведет надежда и тебе сопутствует успех. Но чем легче дело, тем меньше храбрости требуется тому, кто его делает.

Зато Аристотель ясно показал другое – и этим мы и закончим главу. Храбрость нуждается в чувстве меры. Это не значит, что можно быть слишком храбрым или что экстремальная опасность вызывает экстремальную храбрость. Это значит, что следует соотносить риск и преследуемую цель. Можно рисковать жизнью во имя благородной цели, но глупо делать то же ради пустяков или просто упиваясь опасностью. Этим храбрец отличается от сорвиголовы. Благодаря этому храбрость – как и любая другая добродетель, по Аристотелю, занимает золотую середину между двумя крайностями, двумя безднами – трусостью и безрассудством. Трус слишком подвержен страху, а безрассудный человек слишком мало ценит жизнь и недооценивает опасность. Поэтому ни тот ни другой не могут быть истинно (то есть добродетельно) храбрыми. Любая отвага становится добродетелью только при условии, что ее ведет благоразумие – с помощью страха и под контролем разума. «Душевная сила или добродетель свободного человека одинаково усматривается как в избежании опасностей, так и в преодолении их. Человек свободный выбирает бегство с тем же мужеством или присутствием духа, как и сражение» («Этика», IV,69).

Остается лишь напомнить, что храбрость не является самой большой силой. Судьба или, что то же самое, случай сильнее. Храбрость даже зависит от случая (чтобы быть храбрым, достаточно этого захотеть, но кто выбирает свои желания?) и покоряется ему. Для каждого человека существуют вещи, которые он способен вынести, и вещи, которых он вынести не в состоянии. Встретится ли на его жизненном пути нечто такое, что его сломает, или не встретится, больше дело случая, нежели его заслуга. Это хорошо знают умные герои, и именно это и делает их скромными по отношению к себе и милосердными по отношению к другим. Все добродетели связаны друг с другом, и каждая из них связана с храбростью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Храбрость — это более мягкое определение глупости, вам так не кажется? ▷ Socratify.Net

Творчество Бориса Житкова — Борис Житков

«ОПРЕДЕЛИТЬСЯ?»

Бориса Житкова всю жизнь занимал вопрос: что такое храбрость? Настоящая, истинная храбрость? Та, что несокрушима, та, о которой в народе говорят: «Смелость города берет»? Книги Житкова обращены в большинстве своем к подросткам, а для растущего человека, еще не знающего меры своих сил, вопрос этот — один из самых существенных. Всякому подростку интересно угадать, окажется ли он в трудных обстоятельствах храбрым, всякому хочется вообразить себе: «Ну, а я? Он-то, про кого люди рассказывают, не испугался, не побежал, он был храбрый, а я? Как вел бы себя я, если бы это случилось не с ним, а со мною? Кем оказался бы я в бою, под пулями, в бурю? Откуда она берется, настоящая храбрость, и как ее в себе воспитать?»

Многие рассказы Житкова — о революционных матросах-подпольщиках, о красном командире, о капитанах, охотниках, поморах — говорят именно об этом, о храбрости. Чуть ли не в каждом своем рассказе Житков проводит героев через такие обстоятельства, при которых ему и читателю становится с непреложной наглядностью ясно: вот этот человек благороден и храбр, тот — всего только прикидывается смельчаком, хвастается, а вон тот — просто отчаянный трус. Как инженеры в заводских лабораториях подвергают сталь испытаниям «на прочность», так Житков в своих рассказах испытывает героев «на храбрость»: в чистом поле во время бурана, в открытом море в бурю, на борту горящего самолета… События, изображаемые Житковым — забастовка моряков во время революции 1905 года, или пожар на пароходе посреди океана, или катастрофа на подводной лодке, — требуют от участников героического напряжения сил. Но Житков писал не только о метелях, пожарах и бурях — среди его произведений есть и «Пудя», рассказ о непритязательной игре ребятишек с меховым хвостиком, потихоньку оторванным ими от шубы. Оказывается, не только на борту корабля, но и в детской комнате может потребоваться мужество: там — чтобы, сохраняя присутствие духа, спасти от гибели пассажиров, здесь — чтобы, сказав правду, спасти от порки ни в чем неповинного пса… «Определиться?» — спрашивает у капитана помощник (в рассказе «Николай Исаич Пушкин»), когда страшная для судна опасность только что миновала. Помощник спрашивает, надо ли определить место парохода в море, но капитан отвечает ему не о пароходе — о людях: «Всех я вас уж определил, кто чего стоит». В минуты опасности он наблюдал команду и точно определил для себя, кто смелый, сильный человек, а кто труслив, не стоек. Этим же был занят, создавая свои произведения, Житков.

«Под водой», «Над водой», «Морские истории» и «Пудю» Житков написал в начале своего литературного пути, в двадцатые годы, а незадолго до смерти, в 1938 году, им была написана статья, которая так и называется «Храбрость», где он прямо, во весь голос, ставит вопрос о сущности, о самой природе мужества и дает на него прямой и полный ответ. Дает он его не сразу, а как бы оглядывая изучаемое понятие предварительно со всех сторон, приглашая читателя обдумать вместе с ним отдельные примеры «на храбрость», приводимые им, и вместе сделать выводы из этих примеров.

«УМЕЛЕЦ, ГЕРОЙ, НАДЕЖНЫЙ ТОВАРИЩ»

Эпизоды, в качестве примеров приводимые Житковым в статье о храбрости как иллюстрации к основной теме статьи, не придуманы им, не вымышлены: это эпизоды его собственной жизни, то, что он сам испытал или сам наблюдал. Разумеется, рассказы его отнюдь не фотографии действительности, но основа их — реальная жизнь. Ему было откуда заимствовать примеры «на храбрость». Жизнь его богата путешествиями, приключениями, трудом и борьбой. Она не менее увлекательна, чем любой из его рассказов. Родился Борис Степанович Житков неподалеку от Новгорода в 1882 году. Когда мальчику исполнилось семь лет, семья переехала в крупный промышленный центр, в морской порт Одессу, поселилась в гавани, на военном молу, и тут Борис оказался лицом к лицу с морем. «Бегал Борис по всем пароходам, лазал по вантам, спускался в машину, — рассказывает его сестра. — …По вечерам катался с отцом на военной шлюпке… Грести надо по-военному строго: раз-два…»

Гимназические и университетские годы Житкова совпали с нарастанием первой русской революции. Живя в порту одной жизнью с моряками, Борис Житков с отроческих лет помогал революционерам-подпольщикам: добывал воск для гектографов, распространял листовки, прятал их до времени в надежных местах. «Многие из тех взрослых бородатых людей, с которыми он в детстве водился, — рассказывает гимназический товарищ Житкова, — …работали в революционном подполье, и… он, тринадцатилетний Житков, оказывал им посильную помощь…» «Гектографы у него выходили отличные, и спрос на них был очень велик».

Рос Житков в интеллигентной семье. Отец его, Степан Васильевич, был преподаватель математики, составитель учебников, мать, Татьяна Павловна, — пианистка. В доме Житковых постоянно бывали профессора, ученые, музыканты; здесь обсуждались книжки столичных журналов, звучали рояль и скрипка; здесь, в кабинете отца, стоял телескоп — маленький, но настоящий. Дети жили среди книг и нотных тетрадей, среди споров о математике, физике, музыке, Толстом, Менделееве, Моцарте и более всего, горячее всего — о политике, о революции, о партийных программах. Степан Васильевич в Петербурге был дважды исключен из высших учебных заведений за связь с народовольцами, а потом, сделавшись преподавателем Новгородской учительской семинарии, с таким искусством и упорством пробуждал в своих слушателях критический дух, что начальство сочло семинарию рассадником крамолы и закрыло ее. Мать Житкова в революционном движении участия не принимала, но глубоко сочувствовала революционерам. Она была смелая женщина: когда кого-нибудь из друзей сажали в тюрьму — носила туда передачи; когда подпольщикам надо было тайком выбраться из города — припасала одежду. В Новгороде политические ссыльные были частыми гостями семьи, и привычными словами в обиходе детей стали названия дальних сибирских городов: Семипалатинск, Минусинск, Якутск — тогдашние места ссылки. Среди закадычных друзей Степана Васильевича был человек, увозивший Софью Перовскую на извозчике после покушения на царя, а когда молодежь подросла, накануне революции, в надежном и дружественном доме Житковых в Одессе нередко собирался подпольный комитет большевиков…

Еще мальчиком Борис привык работать, действовать, думать вместе с людьми труда. Его привлекала опасность, борьба, требующая напряжения воли: пронести листовки в гимназическом ранце под самым носом у городового, обмануть шпика. Привлекало всякое мастерство и умение. Еще малышом, еще в Новгороде, наглядевшись на тамошних плотников, он потребовал, чтобы ему подарили топорик, и стал мастерить табуретки, пароходики, лодочки.

В Одессе, в том же дворе, где жили Житковы, помещались мастерские Русского общества пароходства и торговли — токарные, слесарные, столярные. Тут Борис влюбился в инструменты, в станки, в умные и сильные рабочие руки. «В раннем возрасте он мастерил лодочки, — рассказывает его сестра, — а теперь делал настоящие модели яхт… Рабочие с охотой возились с любознательным мальчиком, учили его, давали в руки инструменты, подпускали к станкам». Еще мальчиком выучился Борис метко стрелять — ходил на охоту в Крыму, когда гостил летом на хуторе у брата Софьи Перовской. Увлекался он и фотографией, и скрипкой, и дрессировкой животных. А более всего — морем: тут мастерство, умение связано было с постоянной опасностью, труд — с закалкой мужества. Да и морское искусство было в традиции семьи: три брата Степана Васильевича плавали на военных кораблях и дослужились до адмиральского чина, четвертый был морским инженером, пятый утонул во время учебного кругосветного плавания. И маленький Борис Житков рос моряком.

Когда семья переехала в Одессу, все то, что манило мальчика в рассказах старых моряков, он увидел воочию: беспокойное море, океанские пароходы, смелых людей, не боящихся бурь. О скольких детских приключениях Бориса на море, смешных, а то и страшных, рассказывают в своих воспоминаниях его сестры и гимназические друзья! Вот Борис рано утром отправился вместе с сестрой Надей ловить скумбрию. «Посредине гавани пришвартовались к бакену — большой железной бочке на якоре. Утро прекрасное, скумбрия ловится. Какая досада: противная рыбина крючок откусила и унесла! Жаль бросить ловлю. Посадил Борис сестру на бочку, передал ей корзинку», а сам на лодке домой за крючками. Возвращается — бочка есть, а сестры нет. Оказывается, к бочке было пришвартовано военное судно; пока Борис ездил, моряки на шлюпке увезли девочку на борт, чтобы она не свалилась в море, когда станут отдавать концы.

Среди портовых ребят Борис быстро сделался любимым командиром. Когда ему было одиннадцать лет, знакомый моряк подарил Житковым парусную шлюпку. Ребята назвали ее «Вперед!», и скоро Борис научился владеть рулем. «Управлял лодкой Борис виртуозно, — рассказывает его сестра: — кажется, вот-вот налетит на волнорез, — ловкий поворот, и лодка летит уже в другую сторону, легко и свободно несется среди дубков, барж, катеров»…

Однажды вместе с товарищами Борис мимо мола, мимо судов Российского и Дунайского пароходства повел свою яхту в запретную Карантинную гавань. Там храбрых мореплавателей задержала таможенная шлюпка.

— Как писать? Яхта-то чья? — спросил досмотрщик.

Узкоплечий мальчик смело выступил вперед:

— Пишите: Борис Житков и его команда!

И поступив в гимназию, Борис Житков не расстался с лодками, дубками, пароходами. Тринадцати лет он впервые плавал на Кавказ — на борту грузового судна, где капитан был знакомый, — от Одессы до Батуми. На пароходе интересно: видишь новых людей, новые берега, а на шлюпке еще интереснее — тут ты не зритель, не пассажир, а сам и капитан, и матрос.

Один из гимназических товарищей Житкова рассказывает в своих воспоминаниях о лодочной прогулке, где тринадцатилетний Борис показал, чему его выучило море:

«Как-то перед вечером, когда мы возвращались домой, вдруг сорвался сильный ветер и погнал нас прямиком на волнорез, а разгулявшиеся волны словно задались специальной целью шваркнуть нас со всего размаха о гранит волнореза и разнести наше суденышко в щепки… Я пробовал было отпихнуться от волнореза веслом, но оно тотчас сломалось. Я одеревенел от отчаянья и вдруг заметил, или, вернее, почувствовал, что Житкова уже нет у меня за спиной. Была такая секунда, когда я был уверен, что он утонул. Но тут я услыхал его голос. Оказалось, что в тот миг, когда нас подняло вверх, Житков с изумительным присутствием духа прыгнул с лодки на мол, на его покатую, мокрую, скользкую стену, и вскарабкался на самый ее гребень. Оттуда он закричал мне:

— Конец!

«Конец» — по-морскому канат. Житков требовал, чтобы я кинул ему конец той веревки, что лежал свернутый в кольце на носу, но так как в морском лексиконе я был еще очень нетверд, я понял слово «конец» в его общем значении и завопил от предсмертной тоски.

К счастью, сторож маяка увидел катастрофу и поспешил мне на помощь. Со страшными ругательствами, которых не могло заглушить даже завывание бури, с искаженным от злобы лицом он швырнул мне конец веревки и вместе с Житковым втащил меня, дрожащего, но невыразимо обрадованного, на мокрые камни мола…

…Чтобы выпрыгнуть из лодки во время бури и вспрыгнуть на мол, нужна была ловкость спортсмена, не говоря уже об отчаянной смелости. Здесь, в эту четверть часа, предо мной раскрылся весь Житков: великий «умелец», герой, верный и надежный товарищ». «Умельцем и надежным товарищем» Житков создал себя еще в детские, в отроческие годы, с ранних лет воспитывая в себе мужество упорной тренировкой, высоким напряжением воли.

О том, как шло это самовоспитание и как в его сознании менялся смысл понятия «храбрость», он подробно рассказал в своей последней статье.

«ЗРЯ» И «НЕ ЗРЯ»

Мальчиком Житков мечтал о храбрости главным образом из отроческого тщеславия: надо быть храбрым для того, чтобы тебя уважали и побаивались. Но тогда уже, в детстве, сквозь тщеславные мечты пробивалась и серьезная мысль. «…Я не столько боялся самой опасности, — рассказывается в статье «Храбрость», — сколько самого страха, из-за которого столько подлостей на свете делается». Значит, уже подростком Житков пришел к серьезной мысли: из трусости люди становятся предателями — вот почему надо быть храбрым. «Сколько друзей, товарищей, сколько самой бесценной правды предано из-за трусости: «Не хватило воздуху сказать!» И я знал, что по-французски «трус» и «подлец» — одно слово — «ляш». И верно, думал я: трусость приводит к подлости».

Статья Житкова — всестороннее, подробное исследование понятия мужества. Приводятся примеры, факты, из отдельных фактов делаются обобщающие выводы. Выводы из тех эпизодов, случаев, которые были пережиты или наблюдены им самим. «Я раз видел, как на подвеске красил купол кровельщик, — рассказывает Житков. — Метров сорок высоты, а он на дощечке, вроде детских качелей. Мажет, как будто на панели стоит, еще закурил, папироску скручивает. Вот я позавидовал! Да если б меня туда… я вцепился б, как клещ, в веревки». Завидуя кровельщику, мечтая выведать у него тайну храбрости, рассказано дальше в статье, Борис выследил его на реке, когда тот пошел купаться. И что же? Оказалось, что этот великий храбрец боялся шаг сделать по дну, мылся у самого бережка, по пояс в воде и на все уговоры прийти туда, где поглубже, отвечал:

«- Ладно! Не ровен час колдобина али омут какой. Ну тебя к лешему! Не мани».

Высоты кровельщик не боялся, а воды боялся. Это поразило Житкова.

«- А как же выси-то не боишься?

— По привычке.

А поначалу сказал, что страховито было».

Значит, все дело в привычке, решил мальчик. И начал приучать себя к высоте: «И стал нарочно лазить туда, где мне казалось страшно».

Житков приучил себя не бояться высоты, но скоро понял, что дело не только в привычке. Ответ кровельщика при ближайшем рассмотрении оказался хоть и правильным, но недостаточным.

«…Ведь не одна высота, — думал я. — А вот в огонь полезть. В пожар. Или на зверя. На разбойника. На войне. В штыки, например».

И он начал подыскивать в своем воображении таких храбрецов, которые ничего и никогда не боятся… Воображение было неопытное, детское. Борис решил, что существуют на свете такие люди и звери, которым уж так на роду написано, такой уж у них от природы характер: они ничего не боятся.

«Я думал: вот лев — ничего не боится. Вот здорово. Это характер… А потом прочел у Брема, что он сытого льва камнем спугнул: бросил камнем, а тот, поджавши хвост, как собака, удрал. Где же характер?» Потом, по словам Житкова, он стал думать о кавказцах, о горцах; горец, думалось ему, «прямо на целое войско один с кинжалом. Ни перед чем не отступит».

«Ни перед чем?» — вслух размышляет Житков, а вместе с ним его читатель. Так-таки ни перед чем? Ни перед чем на свете? Товарищ спросил у него: а спрыгнет ли твой горец с пятого этажа?

«Я задумался», — рассказывает Житков.

Тут исследование о храбрости приходит к своему главному пункту. Храбрый человек, не дрогнув, идет в бой — один против многих и многих. Знает, что почти наверняка погибнет, а все-таки идет. Но это вовсе не потому, что у него такой уж от природы особый характер и, уж конечно, не потому, что ему смерть нипочем.

«Ясное дело: совсем не нипочем, и небось как лечатся, когда заболеют или ранены».

И вывод: «Зря на смерть не идут».

Вот про это «зря» и «не зря» и написана вся статья Житкова о храбрости и многие его рассказы. Большой опыт и богатые наблюдения привели его к тому выводу, который он сделал в статье:

«Зря на смерть не идут».

Что же значит это маленькое словечко «зря»? Что такое зря и не зря?

Тут Житков доходит до главного пункта в доказательстве своей теоремы. Храбрость вовсе не есть какое-то врожденное свойство. Храбрость можно и нужно в себе развивать, приучая себя к опасности. Но это не все и не это главное. Храбрость не безумие и не молодечество. Храбрый человек не зря идет на смерть. Степень его храбрости, его мужества зависит от того, на что, на какую любовь «опирается его дух».

«Вот про это «зря» я увидал целую картину, — пишет Житков. — Дело было так. Был 1905 год…»

И рассказывает, как в 1905 году черная сотня под руководством полиции устраивала еврейские погромы. Студенты охраняли еврейские кварталы от погромщиков.

Пример, выбранный Житковым, знаменателен. Он сам, тогда студент Новороссийского университета, был участником революции 1905 года.

«Его гаванские товарищи теперь матросы, большевики. Сам Борис ни к какой партии никогда не принадлежал, — пишет об этом времени сестра Житкова, — но у него крепкая связь с заводами, с рабочими. Нужно доставать нелегальную литературу, нужно снабдить рабочих и матросов оружием. Борис берет на себя ответственные и опасные поручения. На парусниках привозит он из заграницы, из Варны и Констанцы, нелегальную литературу, оружие».

«В лаборатории и даже дома… готовит нитроглицерин». «…Забастовки. Расстреливают рабочих у завода Гена. На Пересыпи баррикады. Подходит к Одессе восставший броненосец «Потемкин». В порту бои. Порт горит. Осень. Еврейский погром. Бориса по нескольку суток нет дома: он в дружинах рабочей обороны, он в боях с погромщиками, он в порту… Сколько раз дома казалось, что Борис расстрелян, убит…»

В произведениях Житкова много рассказывается об этой поре — поре борьбы, побед, поражений. Революции 1905 года посвящен его роман «Виктор Вавич», его пьеса «Семь огней» («Предатель»). Среди рассказов для юношества — «Вата», «Компас», «С Новым годом». В рассказе «Компас» тоже воспроизведен эпизод революционной борьбы, в котором сам Житков принимал непосредственное участие. Моряки бастуют. Порт переполнен пароходами — куда уйдешь без команды? Но владелец самого большого судна — «Юпитера» — набрал штрейкбрехеров и под негодующими взглядами бастующих вышел в море. Да недалеко ушел — вернулся. Накануне, в темную ночь, двое молодых моряков, рискуя жизнью, пробрались на палубу и вывернули из нактоуза путевой компас… За ними гнались, по ним стреляли, но они скрылись на шлюпке. «Юпитер», оставшись без компаса, вынужден был вернуться в порт. Добились этой победы двое бесстрашных юношей, и одним из них был Борис Житков…

Когда, в конце жизни, Житков в статье «Храбрость» пожелал определить, что же значит идти «не зря», — он в качестве примера привел эпизод из своей биографии, относящийся к тому же 1905 году:

«Дело было так. Был 1905 год. Был еврейский погром. Хулиганьё под охраной войск убивало и издевалось над евреями как хотело. Да и над всяким, кто совался против. И образовался «союз русского народа»… казенные погромщики, им даны были значки и воля: во имя царя-отечества наводить страх и трепет. В союз этот собралась всякая сволочь. А чуть что — на помощь выезжала казачья сотня, на конях, с винтовками, с шашками, с нагайками. Читали, может быть, про эти времена? Но читать одно. А вот выйдешь на улицу часов в семь хотя бы вечера и видишь: идет по тротуару строем душ двадцать парней в желтых рубахах. Кто не понравился — остановили, избили до полусмерти и дальше. Дружина «союза русского народа».

Вот в это время пришел к Житкову товарищ. «Приглашает дать бой дружине. Днем, на улице». «Он мне дал револьвер. А за револьвер тогда, если найдут, ой-ой! Если не расстрел, то каторга наверняка». Но Житков не струсил — пошел и принял участие в бое. И тут его поразил еврейский юноша Лева. Он был известен всем как юноша робкий, слабый. Борис даже не понял сначала, зачем позвали такого на опасное дело. Тут храбрецы нужны, а Левка — Левка боится по доске канаву перейти. Но Житков ошибся. В бою с погромщиками Левка оказался храбрее всех. Когда студенты открыли огонь по дружине, дружинники встали на колено и начали палить из револьверов. «И вдруг Левка выбегает на середину улицы и с роста бьет из своего маузера. Выстрелит, подбежит шагов на пять и снова. Он подбегал все ближе с каждым выстрелом, и вдруг все наши выскочили на мостовую, и в тот же миг дружина вскочила на ноги и бросилась за угол».

Так вот когда человек бывает храбр — когда он идет защищать то, что ему дороже жизни! Он в эту минуту не проверяет свою храбрость, не испытывает себя — он и не думает о том, храбр он или нет, — он идет на смерть за жизнь того и тех, кого любит. «У Левки сестру бросили в пожар, — рассказывает Житков. — Лез не зря. У него в ушах стоял крик сестры…» «Это стояло сзади, и на это опирался его дух», — поясняет Житков.

Вот от чего зависит стойкость, храбрость: от того, на что, на какую степень и силу любви «опирается» дух человека или, как говорит Житков, чем «подперт» его дух… И приводит другой пример, уже из других времен:

«У меня был товарищ — шофер. К нему подошли двое ночью, и он снял свою меховую тужурку и сапоги и раздетый прибежал домой зайчиком по морозу».

Трусом, значит, был этот человек, раз отдал без спора, без сопротивления бушлат и сапоги и кинулся бежать? Нет. Просто, когда его грабили, не на что было опереться его духу… Стоит ли бороться за сапоги?

«Его мобилизовали. И через два месяца я узнал: летел на мотоциклете с донесением в соседнюю часть. Не довезет — тех окружат, отрежут. По пути из лесу стрельба. Пробивают ноги — поддал газу. Пробивают бак с бензином. Заткнул на ходу платком, пальцем, правил одной рукой и пер, пер — и больше думал о бензине, чем о крови, что текла из ноги: поспеть бы довезти».

«Не меховым бушлатиком подперт… был дух», — так заключает этот рассказ Житков. Чем же? Любовью к родине, чувством ответственности за судьбу товарищей.

Если бы Житков дожил до Великой Отечественной войны, сколько еще примеров героизма, опирающегося на силу любви, на высокое чувство ответственности, мог бы привести он в своей статье!

КЕМ БЫТЬ?

Когда Житков был подростком, он, как всякий подросток, много размышлял о своей будущей профессии. Искусство и наука — вот о чем он мечтал с детских лет. «Не знаю, кем буду — ученым или артистом», — писал он одной своей приятельнице, когда ему было четырнадцать. В самом деле, искусство и наука с детства привлекали его. Музыке, литературе, астрономии, математике, ботанике с охотой и терпением отдавал он свое время. С детства он знал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, «Горе от ума» Грибоедова. С детства учился играть на скрипке. В юности увлекался балетом — ставил балет в Народном доме, в знаменитых русских операх. Изучал звездное небо. Поступив в университет, сначала на математическое, а потом на естественное отделение, с увлечением, до поздней ночи, засиживался в лаборатории. Окончив Новороссийский университет, начал учиться снова — на этот раз на Кораблестроительном отделении Политехнического института в Петербурге. Детскими оказались мечты об искусстве, о науке, — он станет инженером, будет строить корабли, решено!

Но хотя Житков был талантливым и жадным к знанию студентом (недаром две кафедры, химии и ботаники, предлагали ему остаться при университете), — высшей школой, лучшим университетом всегда была для него сама жизнь. Как будто, чему бы он ни учился — химии, математике, ботанике или кораблестроению, — он всегда предчувствовал, что мечта его детства исполнится, что главной его специальностью окажется не техника и не естествознание, а человековедение — искусство, и потому самый необходимый для него предмет — это глубокое, всестороннее изучение человека.

Участвуя в гонках яхт, обойдя пешком чуть ли не весь юг России, нанимаясь на дубки, побывав в Болгарии, Греции, Турции, штурман дальнего плавания Борис Житков жадно вслушивался в родную и чужую речь — русского моряка или рабочего, турка, болгарина, грека, — перенимал их умение, склад их ума, строй их мысли и, пересказывая товарищам истории, услышанные от бывалых людей, сам, точно первоклассный актер, перевоплощался в них, искусно воспроизводя их интонации, их жесты.

Между университетом и институтом он успел побывать в Сибири, в экспедиции на Енисей. Ему было поручено обследовать Енисей до самого устья, до Ледовитого океана, и изучить водящихся в реке рыб. Судно прислали в разобранном виде — «доски, части корпуса, куски надстроек», как сообщает его сестра, — и Житкову пришлось собирать судно самому, вместе с ярославскими плотниками-переселенцами, которые «не то что сложного судна — лодки не собирали». Экспедиция прошла успешно, Житков научное поручение выполнил, но главным результатом путешествия было для него близкое знакомство и дружба с теми тружениками, с которыми до тех пор ему еще не приходилось общаться. На всю жизнь запомнилось ему мастерство, трудовая ухватка ярославских плотников. «Какие мастера! Он учил их и у них же учился!» — пишет сестра Житкова.

Поступив в Политехнический институт, он каждую зиму погружался в чертежи и сложные математические расчеты, а каждое лето уезжал на завод, на практику. Он изучал кораблестроение, а заодно и строителей кораблей на заводах России и Дании. Чувство трудовой чести, гордости, ответственности было воспитано в Житкове людьми труда. «Я здесь первый русский студент, — писал он отцу из Копенгагена, — уж подгадить никак нельзя… Надо показать им, что не баловаться приехали».

Так и шли один за другим годы ученья — чередование зим за книгами и чертежами, с летами на заводах и в море. Где только не побывал Житков! Анатолийские берега Средней Азии, Трапезунд, Марсель и, наконец, в 1912 году, кругосветное плавание Петербург — Владивосток, с заходом на остров Мадагаскар.

Итак, к тридцати годам чуть ли не весь мир уже объездил будущий писатель. Все виды морской службы прошел он — от юнги до помощника капитана. Путешествовать, видеть новые страны, новых людей было для него счастьем. Ожидание новизны завтрашнего дня радостно возбуждало его. «Вот как если б мне в детстве целый ящик игрушек принесли и только завтра можно его раскупорить». Стоя на палубе, он видел, как приближаются берега Индии — белый город и черные люди в белых чалмах, и солнце, которое светит так сильно, будто светом давит; лежа в кубрике после трудной вахты, слушал, как вода плещет в самое ухо, как «погода ревет, воет со злости, будто зуб у ней болит»; не раз, плавая на дубках, видел, как зыбь ходит через палубу, слышал, как птицей трепещет дубок, когда на мели его приподнимают волны и стукают о камни; слушал по ночам рассказы моряков о яме, которая, «чтоб я пропал, пароходы затягает! аккурат посередь моря»; видел на Тихом океане, как зыбь, просвеченная солнцем, вздымается зеленой горой, а в Ледовитом — как по ночам рдеют кровавым отливом льды, когда ночью солнце спускается к горизонту… Возмущался насилиями английских колонизаторов над индусами, сингалезами, малайцами, китайцами; дружил с малайцами в Сингапуре, и с сингалезами на острове Цейлоне, и с китайскими лодочниками в Гонконге, как когда-то с ярославскими плотниками в Сибири, с поморами-охотниками в Архангельске и с рабочими Николаевских судостроительных верфей. До первой книги Житкову как будто еще далеко. Он как будто забыл уже о своем отроческом намерении заниматься, когда вырастет, либо наукой, либо искусством. Он — инженер-кораблестроитель, моряк.

В 1916 году Житков получил чин мичмана и был направлен в распоряжение Военного морского штаба. Штаб направил его в Англию принимать моторы для самолетов и подводных лодок. Борис Степанович исполняет возложенное на него поручение со всем присущим ему чувством ответственности. Английским заводчикам он как кость в горле: ни угрозами, ни лестью, ни деньгами его не возьмешь. Он хочет, чтобы Россия получала моторы только высшего качества. Он весь поглощен исполнением долга — проверяет, изобличает, настаивает.

И в то же время где-то в глубине, под спудом ведется в нем без устали другая работа: работа художника. Быть может, он и сам не знает, к чему он готовится, отчего он так любит писать длинные письма — отцу, сестре, друзьям, — отчего ему так нравится сочинять для маленького племянника письма-повести с продолжениями — о мальчике, которому подарили корабль… Он не писатель, он еще инженер Житков, надежный инженер, надежный товарищ, человек, так тесно связанный с революционным подпольем, с большевиками, что в 1917 году охранка арестовала его, и так умело законспирировавший эту связь, что за неимением улик жандармы были вынуждены его выпустить… И рассказы для подростков о храбрых моряках, и разоблачение охранки в многотомном романе — все это еще впереди. Сейчас, в 1916 году, это еще инженер Житков — суровый, неподкупный, всевидящий, доводящий английских заводчиков до бешенства своими придирками…

1917 год. Великая Октябрьская революция. Житков возвращается на родину и поступает инженером в Одесский порт — порт его детства и юности. Но недолго довелось ему поработать. В 1918 году в Одессу приходят белые. И Житков вынужден скрываться. Отпустив бороду, он служит сторожем на «университетской даче», потом, жестоко голодая, рыбачит вдалеке от города, на пустынном берегу.

1920 год. В Одессе устанавливается советская власть. Житков сначала заведует техническим училищем в селе, потом преподает черчение, химию, физику в Одессе, на рабфаке. Преподавательская работа увлекает его: как сделать, чтобы не людей к ученью приспосабливать, а ученье к людям? Как сделать, чтобы учиться было интересно, увлекательно, чтобы рабочая молодежь, которой революция открыла дверь в науку, училась не с натугой, а «весело, с музыкой»? Ему удается заинтересовать своих слушателей, молодежь на рабфаке любит его и ценит. Но в 1923 году он оставляет Одессу и едет в Ленинград. Зачем? Его тянет на большие заводы, к мощной промышленности, где решаются в то время судьбы страны. В Петрограде он ищет работу на заводах, в порту, в проектировочных бюро.

Он все еще считает себя кораблестроителем-инженером. Никто — да и он сам! — не знает, что до появления первой его книжки остается какой-нибудь год.

«КАЛИТКА ОТКРЫЛАСЬ»

Житков приехал в Ленинград в трудное время. Шла осень 1923 года. Страна еще не оправилась от ран, нанесенных ей интервенцией, гражданской войной, разрухой. Промышленность только-только начинала восстанавливаться. Ленинградские заводы, ленинградский порт работали еще далеко не в полную силу. Слово «безработный», такое чуждое нашему слуху теперь, тогда еще не вышло из употребления. В поисках работы Житков побывал и в порту, и в авиационной мастерской, и в кораблестроительном техникуме. Но устроиться на службу, вопреки ожиданиям, ему не удавалось: здесь обещали поговорить, там подумать, тут познакомить. Дневник Житкова запестрел мрачными записями. И вдруг в дневнике появились счастливые строки:

«Да, неожиданно и бесповоротно открылась калитка в этом заборе, вдоль которого я ходил и безуспешно стучал: кулаками, каблуками, головой. Совсем не там, где я стучал, открылись двери и сказали: «Ради бога, входите, входите…»

Запись сделана 11 января 1924 года — в тот день, когда Борис Житков впервые принес свой рассказ в редакцию альманаха «Воробей». Рассказ был восторженно встречен редакцией.

Да, совсем не туда отворилась дверь, куда он предполагал: она отворилась в литературу.

Скоро стало ясно, что юношеская мечта исполняется, что литература — это не одна из многочисленных профессий штурмана дальнего плавания, химика и кораблестроителя Бориса Житкова, а главная его профессия — та, благодаря которой сотням тысяч людей сделалось известным его имя, та, материалом для которой оказались все предыдущие профессии и все предыдущие впечатления его богатой впечатлениями жизни. Он снова рассказывал о пережитом, увиденном, услышанном, перечувствованном, но уже не в родном порту, двум — трем охочим слушателям, и не племяннику в письмах, а в книгах во весь голос — миллионам детей перестраивавшейся наново страны. Жажда делиться с людьми своими знаниями, опытом, чувствами, жажда, одолевавшая Житкова с юности, наконец нашла утоление. Дверь в многомиллионную аудиторию открыла перед Житковым революция, и он переступил порог этой двери с великим чувством ответственности и не с пустыми руками. «Теперь надо работать», — записал он в мае 1924 года у себя в дневнике. И он начал работать, внося в свою новую деятельность то страстное упорство, которое ему всегда было свойственно. Он сам написал о себе однажды: «Черчу — так всем существом; играю — весь без остатка». Теперь «всем существом» и «весь без остатка» он начал писать. «Калитка открылась» — это словно плотина прорвалась: писательству Житков отдался, как раньше черчению или скрипке, как в юности морскому делу: стараясь работать «на совесть», попадать «в самую точку», доводить работу «до полного качества». Когда он взялся за перо, новый смысл приобрела вся его прежняя жизнь: она стала материалом для творчества. Вот, оказывается, для чего изучал он корабельное дело, и плавал на кораблях и подводных лодках по морям и океанам, и летал на аэроплане, и был в Индии, в Японии, в Африке; вот зачем провел всю свою жизнь в тесном общении с рабочим людом — матросами, плотниками, охотниками-поморами, рабочими судостроительных верфей; вот зачем жадно вслушивался в народную речь; вот почему постоянно интересовался природой искусства. Один за другим появлялись рассказы о необычайных приключениях мужественных моряков и летчиков и о смелых русских революционерах, борющихся за народное дело. Он помещал свои рассказы и очерки в журналах «Воробей», «Новый Робинзон» и в газете «Ленинские Искры»; в 1924 году вышел сборник его рассказов «Злое море», в 1925 — «Морские истории». Точно он сорок лет ждал, когда сможет рассказать обо всем, что видел и пережил, и наконец дождался.

Те годы, 1924-1938, когда появлялись книги Житкова, были годами первого мужания, а затем бурного расцвета и роста советской литературы для детей. Партия боролась против «обхода социальной темы» в детской литературе, требовала, чтобы книга не отгораживала детей от жизни, а приобщала их к ней. Ответом на это требование были первые советские повести для подростков: Неверова, Алексея Кожевникова, Сергея Григорьева, Николая Тихонова, Гайдара, Пантелеева, Кассиля, Паустовского, Шорина — повести о революции, о гражданской войне, о колхозах, о школе.

Новой детской литературе, вдохновляемой Горьким, понадобились новые работники: вместо подвизавшихся во всяких «Задушевных словах» и «Звездочках» дам, еженедельно пускавших слезу над снежинками, ей оказались нужны люди обширных знаний, боевого темперамента и педагогического такта. В штурме высоты, именуемой «большая литература для маленьких», стали принимать участие не только литераторы, но и те, кого Горький называл «бывалыми людьми», — люди труда, люди богатого жизненного опыта, люди науки. В числе детских писателей оказались красноармейцы, ученые, пожарные, водолазы.

Естественно, что кораблестроитель и путешественник Борис Степанович Житков, сочетавший с литературным даром огромные познания и разнообразный жизненный опыт, явился для детской литературы желанным работником.

Очерки и рассказы Житкова «Над водой» и «Под водой», «Про слона», «Плотник», «Мария» и «Мэри» сразу же увлекли и завоевали читателя. Чем же? Прежде всего — высокими, огромными требованиями, какие автор предъявлял к своему читателю — читателю-подростку, и полным доверием к его уму и сердцу. Житков не обращался к детям как к пупсикам или как к наивным ангелочкам, не рассказывал им о пустяках пустяки, чтобы развлечь, позабавить. Он твердо верил, что дети нисколько не глупее взрослых («и сидят не наивные ангельчики в детском театре, а ровно те же люди, что наполняют собрание на выборах в Верховный Совет», — объяснял он впоследствии), что они способны понять самые сложные и серьезные мысли, отозваться на сложные чувства, и, обращаясь к детям, писатель должен учитывать только недостаточность опыта, а вовсе не недостаточность ума или понимания. И Житков щедро делился с читателем своим богатым жизненным опытом и теми выводами, которые он, в то время уже немолодой человек, из этого опыта сделал. Он стал писать о мужестве и трусости, о верности и предательстве. Он стал писать о летчиках, моряках, рабочих.

С большой смелостью начал он решать ту задачу, которая стояла тогда перед всем советским искусством: вводить в литературу подлинный жизненный материал — писать о борьбе и опасности, требующих героического напряжения сил; сразу повел читателя на подводную лодку и борющийся с бурей самолет, туда, где побывал он сам: к революционным матросам-подпольщикам, к рабочим судостроительных верфей, в широко распахнутый мир. Повел для того, чтобы проповедовать новую мораль — мораль трудового общества. Вот почему мы называем его одним из основоположников советской литературы для детей.

«ЧЕСТЬ И ЖИЗНЬ»

Одно из главных понятий, которое внушает читателям Житков, это понятие чести. Трудовой, общественной чести.

Характерны в этом смысле его рассказы о капитанах.

Капитаны, оказывающиеся в рассказах Житкова на поверку героями, — это люди с обостренным чувством чести, мастера, преданные своему искусству. Вот капитан парохода «Пушкин» Николай Исаевич Стратонов. Для него — и для Житкова — настоящий капитан и корабль — одно.

«И знает Николай Исаич, — пишет Житков, — что весь «Пушкин», от верхушки мачты до днища, — все это он, Николай Исаич. И что, когда посадит он «Пушкина» на мель, никто не скажет: «Пушкин» напоролся, а прямо будут говорить:

— Николай Исаич на мель сел. Стратонову скулу помял… Пять футов воды в трюме.

Сам все эти пять футов воды ртом бы выпил Николай Исаич — лишь бы не было такого греха».

Корабль в Белом море чуть-чуть не сел на мель, и Николай Исаич пережил это «чуть-чуть» так, будто пароход — это он сам, будто его собственное сердце бьется в моторах. Он «спиной чувствовал, что там, сзади него, под водой, подо льдом, стоят эти «кошки» и ждут. Сколько до них? Нельзя знать, тут дело не в саженях. Поглядел в альманах (астрономический справочник). И без карандаша в уме считалось само до секунды — сейчас идет прилив, только начался. И капитан натуживался, помогал подниматься воде, каждый дюйм воды будто сам, своей натугой, подымал»…

В эти минуты опасности капитан весь напряжен, он сам превратился в одно огромное ухо. И не гибели он боится, а бесчестья: погибнут вверенные ему люди, погибнет пароход — это тень на его мастерстве… «Каждый капитан, приняв судно, чувствует, что в нем, в этом судне, его честь и жизнь.., — объясняет Житков в статье «Храбрость». — И в капитане это крепко завинчено, и всякий моряк это знает, как только вступает на судно: капитан и судно — одно».

Николай Исаич за ночь поседел — но не от страха. Страха не было. Дух его был стоек: он был «подперт» любовью к своему делу, к своему судну, ответственностью за судно и людей. Стратонов был мастером кораблевождения и чувствовал силу прилива, чувствовал расстояние от днища корабля до вершины морских гор — слышал то, чего не слышали другие. Кое-кто из команды собирался уже оставить пароход, перекочевать ради безопасности на лед — а капитан твердо приказывал держать полный пар, «ухо было все внизу, там, у дна, где должны царапнуть камни», и, когда пять минут не было подводного скрежета, сменил кольт на секстант и спокойно вышел на мостик.

Он владел собою, обладал огромным мастерством — и спас судно, в котором его честь и жизнь… «А утром стал бриться и увидал, что виски седые».

Огромным чувством ответственности за вверенных ему людей «подперт дух» другого капитана — из рассказа Житкова «Механик Салерно». Суровому экзамену подверг его мужество Житков. Чувство чести помогает капитану выдержать экзамен.

«Итальянский пароход шел в Америку. Семь дней он плыл среди океана, семь дней оставалось ходу. Он был в самой середине океана. В этом месте тихо и жарко.

И вот что случилось в полночь на восьмые сутки…»

В полночь на восьмые сутки кочегар, босиком шлепавший по палубе, заметил, что палуба сильно нагрелась: «голую подошву жжет. Будто идешь по горячей плите». Кочегар доложил механику Салерно, механик доложил капитану. Капитан при помощи градусника измерил температуру в трюме — оказалось 63 градуса жары. Значит, в трюме что-то горит, значит, на пароходе может вспыхнуть пожар. Посреди океана. А там, в каютах, на палубах, пассажиры — более двухсот человек. Среди них женщины, дети. Что делать? Капитан рассчитал: пожар должен вспыхнуть через трое суток. Если изменить курс и дать машине полный ход, за трое суток можно добраться до тех мест, где часто ходят пароходы. Но для этого надо, чтобы кочегары в машинном без устали поддавали пар, чтобы матросы не покладая рук строили плоты и, самое главное, чтобы грозная опасность осталась для пассажиров тайной. По расчеты капитана оказались неверными. Дело было хуже, чем он предполагал. На вторые сутки механик Салерно, плача и ломая руки, признался капитану, что за крупную взятку он, Салерно, в одном из портов разрешил погрузить в трюм двадцать бочек с бертолетовой солью, а это вещество самое опасное: «ее нагревает, она выпускает кислород, а от него горит. Сильней, сильней все горит». Значит, опасность во сто раз больше, чем думал капитан поначалу, значит, не сутки остались, а всего только какие-нибудь часы… «Капитан и судно — одно». Взрыв на судне, гибель людей — бесчестье для капитана.

И капитан выдерживает экзамен. В своем рассказе Житков с замечательной художественной силой изображает человека, героически борющегося с опасностью. Житков не описывает нам наружности капитана, не рассказывает биографии, но мы чувствуем главное в нем — жар его души, непреклонную твердость характера. Речь его лаконична, скупа, решения он принимает мгновенно и не колеблясь. Он весь как туго натянутая струна. Он должен, он обязан спасти пассажиров, он отвечает за них. Как спасти? Ему помогают мастерство и опыт.

«Много случаев знал капитан. Страх — это огонь в соломе.

Он охватит всех. Все в один миг потеряют ум. Тогда люди ревут по-звериному. Толпой мечутся по палубе. Бросаются сотнями к шлюпкам. Топорами рубят руки. С воем кидаются в воду. Мужчины с ножами бросаются на женщин. Пробивают себе дорогу. Матросы не слушают капитана. Давят, рвут пассажиров. Окровавленная толпа бьется, ревет. Это бунт в сумасшедшем доме».

Вот это должен предотвратить капитан. Главная его борьба была с главным врагом всех героев Житкова — со страхом. Но не со своим — с чужим.

Он сказал механику и кочегару: «Нельзя, чтобы знали пассажиры… мы все погибнем раньше, чем пароход». Он приказал команде день и ночь строить плоты и подбрасывать уголь в топки. И объявил: «Сболтни кто о пожаре — пуля…»

Самое сильное место рассказа — то, где обнажается основная мысль автора. То место, где рассказано, как капитан поднимает дух команды, напоминает им о чести моряков, создает опору для их дрогнувшего духа.

Среди матросов нашлись слабые люди — подчинись усталости и страху, они бросили работать. Зачем делать плоты? Они, команда, могут спустить шлюпки и покинуть пароход. Им и шлюпок довольно. А пассажиры пусть как хотят.

Капитан услышал крики и спустился по трапу в трюм.

«- Молчать! — сказал капитан. — Слушай, что я скажу.

Капитан стоял на трапе выше людей. Все на него глядели. Жарко дышали. Ждали.

— Не будет плотов — погибли пассажиры. Я за них держу ответ перед миро и совестью. Они нам доверились. Двести пять живых душ. Нас сорок восемь человек…

— А мы их свяжем, как овец! — крикнул матрос с топором. — Клянусь вам!

— Этого не будет! — крепко сказал капитан. — Ни один мерзавец не тронет их пальцем. Я взорву пароход!»…

«- Товарищи моряки!.. Лучше погибнуть честным человеком, чем жить прохвостом! Скажите только: «Мы их погубим», — капитан обвел всех глазами, — и я сейчас пущу себе пулю в лоб. Тут, на трапе. — И капитан сунул руку в карман.

Все загудели глухо, будто застонали.

— Ну, так вот, вы — честные люди, — сказал капитан. — Я знал это. Вы устали. Выпейте по бутылке красного вина. Я прикажу выдать. Кончайте скорее — и спать. А наши дети, — капитан кивнул наверх, — пусть играют, вы их спасете, и будет навеки вам слава, морякам Италии. — И капитан улыбнулся.

Улыбнулся весело, и вмиг помолодело лицо.

— Браво! — крикнул молодой матрос».

Этой улыбкой освещено не только лицо капитана, ею освещается и главная мысль Житкова:

«…наши дети пусть играют, вы их спасете…»

Капитан пробудил в команде чувство ответственности перед родиной, которым был переполнен сам, — «и будет навеки вам слава, морякам Италии». Трудовой долг, честь моряков требовали подвига, жертвы во имя родины, во имя детей. И капитан сам готов был идти на смерть и, не задумываясь, поднимал оружие против всякого, кто вольно или невольно мешал исполнению этого долга. Два убийства совершает капитан на протяжении рассказа, — но только ханжа поставит ему эти убийства в вину. Он выкинул за борт того пассажира, который сеял панику. «Этот длинный — спичка в соломе». Выстрелом из револьвера он уложил на месте другого — того, который оттолкнул женщину с ребенком, чтобы первым спуститься на плот.

«Вдруг испанец оттолкнул свою даму. Он растолкал народ, вскочил на борт. Он приготовился прыгнуть на плот. Хлопнул выстрел. Испанец рухнул за борт. Капитан оставил револьвер в руке».

Этот пассажир-испанец принадлежал к тому типу ненавистных Житкову людей, которых Житков неустанно разоблачал в своих книгах. Это фанфарон, хвастунишка, ничтожество, он щеголяет ненастоящею, напускною храбростью. «Со мной, сударыня, уверяю, не страшно и в аду», — говорит пассажир даме, еще не зная об опасности. Но вот опасность наступила. Он не выдерживает экзамена, устроенного ему Житковым, оказывается на поверку трусом.

Не выдерживает экзамена и мичман из рассказа «Сию ми-нуту-с!»: он пугается ручного леопарда, боится войти в каюту, и капитан списывает его на берег. А ведь только что он бахвалился перед своей дамой, лихо встряхивая головой: «Нам бояться некогда… Моряк, сударыня, всегда глядит в глаза смерти. Что может быть страшнее океана? Зверь? Тигр? Леопард? Пожалуйста! Извольте — леопард для нас, моряков, это что для вас, сударыня, кошка. Простая домашняя киска».

Не смельчаком, а пустым забиякой оказывается на поверку и старший машинист Храмцов из рассказа «Тихон Матвеич» — а он был «атлет и франт», «франтил мускулатурой», как иные франтят складкой на брюках. Труслив и хвастунишка Простынев из рассказа «Кенгура»… Все они хвастуны, болтуны, пустые франтики — а смельчаками в рассказах Житкова оказываются те, кто никогда не разглагольствует о смелости и не щеголяет попусту ею. Тот капитан Ерохин (из статьи «Храбрость»), который проявил себя во время пожара на море настоящим героем, без надобности не рисковал, был в своей работе весьма осторожен. «Как осторожно Ерохин ходит, — говорили о нем. — Чуть карте не верит — прямо торцом в море и в обход. Не трусоват ли?» Тот матрос с парусного судна, Заторский, который оказался таким смельчаком в схватке с «кенгурой», в драку ввязываться не любил, а товарищи «за ним, как за каменной горой: в обиду не даст». Тот охотник-помор, дядя Федор (из рассказа «Коржик Дмитрий»), который, рискуя жизнью, спас Дмитрия из полыньи, тоже до своего подвига казался излишне осторожным, и Дмитрий, попусту завязавший перестрелку с норвежцами, презрительно именовал его «баба в портках».

И еще одной чертой, и притом самой существенной, кроме фанфаронства, хвастливости, забиячества, объединены между собой трусы в рассказах Житкова. Они не дело свое, не искусство свое любят, а наживу, которую можно из этого дела извлечь. Храбрецы у Житкова — люди из народа, люди, влюбленные в творческий труд, крепко связанные между собою товарищеской верностью, порожденной совместным трудом: молодые матросы из рассказов «Компас» и «Вата», добрый, смелый, находчивый матрос Ковалев из рассказа «Шквал», простой крестьянский мальчонка из рассказа «Метель», мастера кораблевождения — капитан Николай Исаич и другой капитан — из «Механика Салерно». Трусами же, как правило, оказываются в рассказах Житкова те люди, которые любят не труд свой и не товарищей, а деньги. Это в большинстве своем баре, и те, кто за бараки тянется. Труслив продажный жулик, капитан из рассказа «Погибель», — ни до людей, ни до парохода ему и дела нет, он даже команду свою не знает в лицо, он готов каждого утопить, лишь бы нажиться; труслива барская, нарядная, выхоленная толпа из рассказа «Утопленник» — все глазеют на утопающего, но никто не помогает спасти его.

Верхом трусости, настоящим воплощением трусости оказывается тот капитан из рассказа «Мария» и «Мэри», который в угоду своему пустому тщеславию губит украинский парусник, губит ни в чем не повинных рыбаков и потом поспешно перекрашивает пароход, чтобы скрыть преступление. Разумеется, этот негодяй — барин с ног до головы, с ног до головы лощеный щеголь: он курит дорогой, душистый табак, он сидит за полированным столиком, он записывает свои дорожные впечатления — кичливые, хвастливые — в кожаный альбом. А как бегают у него глаза, как трясутся руки, когда преступление выходит наружу!

Формула у Житкова получается такая: человек наживы обычно бывает трусом, а трус обычно становится подлецом, предателем. Механик Салерно стал преступником, принял на пароход бочки с бертолетовой солью потому, что ему захотелось нажиться, а чуть не погубил пароход, предал пассажиров и команду потому, что струсил, побоялся вовремя рассказать все капитану. Виновником гибели судна — и первым, кто поддается панике, — в рассказе «Шквал» оказывается грек-хозяин, задумавший нажиться на перевозке черепицы. Ему набавили пятак на тысячу — он и взялся везти: «продаешь нас за пятак», — говорит матрос Ковалев. Тот капитан из рассказа «Волы», который погубил и волов и судно, тоже гнался за наживой («копейки свои выгоняет!» — кричит о нем старший помощник в минуту опасности), — разумеется, и он тоже оказывается трусом. А кто оказывается доносчиком, предателем в рассказе «Вата»? Вот арестовывают двух кочегаров, вот таможенный досмотрщик, по прозванию «скорпион», что ни рейс, неизменно обнаруживает на пароходе революционную литературу, куда ни прячут ее матросы. Значит, среди моряков завелся предатель. «Ясно, что глаза скорпионовы с нами плавают, кто-то смотрит, слушает и заваливает публику». Кто же это? Маленькой, еле приметной черточкой характеризует Житков матроса Зуева, который на поверку оказывается доносчиком. Ему посвящены всего три строчки: «Он всё папиросы набивал. Сядет с гильзами и штрикает, как машина. Загонял потом их тут же промеж своих, кто прокурится». Мелкая, кажется, черточка, а она существенна. Ничего мы не знаем о Зуеве, только одно: товарищей папиросами он угощает не даром, а за деньги; он человек наживы, хоть и мелкой, копеечной, а все же наживы. И именно он оказывается предателем. И трусом.

Настоящую гадливость, омерзение испытывает Житков к спекулянтам, денежным тузам, торговцам чужой жизнью — омерзение и ненависть. Недаром Житков сам был участником революции, сам был мастером всякого дела, к которому прикасались его руки. Все его симпатии были на стороне его постоянных товарищей — людей труда, вся ненависть оборачивалась против угнетателей…

Вот богач-англичанин из рассказа «Урок географии»; его везет запряженный в колясочку черный человек, сингалез, и с ненавистью живописует Житков насильника, колонизатора: «Туша этакая, и морда, как бифштекс. Развалился, как под ним эта колясочка не лопнет»; вот продажный капитан из рассказа «Погибель»: «Толстенький человек, ядовитый, грязненький. Глазки на выкате. Он ими вовсе не глядел в лицо»; вот помощник капитана: «Лицо, оскаленное от злости. Не лицо, а кулак». У продажных людей — ни совести, ни чести, одна только жажда наживы: капитан и помощник из «Погибели» нарочно устроили кораблекрушение, чуть не утопили команду, оклеветали, посадили в тюрьму непокорных — всё ради денег. Разумеется, оба они — жалкие трусы. Судя по тому, что англичанин из «Урока географии» — насильник и богач, можно предположить, что, если бы Житкову довелось устроить ему экзамен «на храбрость», он, согласно житковской формуле, оказался бы на поверку не только негодяем, но и трусом…

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ТРУДА ПОКОЛЕНИЙ

«Это вот у них извозчики — рикши. Они ко мне приставали, чтобы повезти. Да не могу я на людях ездить», — пишет Житков в «Уроке географии» далее.

Ну конечно, ездить на людях он не мог — он сам, Борис Степанович Житков, и тот герой, от чьего лица он писал все свои книги. Ездить на человеке — самая мысль об этом для Житкова кощунство. Всю жизнь он был горячо влюблен в человека труда, следом этой влюбленности явились все его книги. Житков не описывает трудового человека — он делает больше: перевоплощается в него, глядит на мир его глазами и ведет рассказ его голосом, употребляя его слова, его интонации. «Вату» рассказывает нам молодой матрос, связанный с революционным подпольем, «Компас» — тоже; «Дяденьку» рассказывает парнишка-рабочий с судостроительного завода; «Метель» — парнишка-крестьянин; «Джарылгач» — паренек из гавани. Естественно, что для того рассказчика, от чьего имени ведет свое повествование Житков, для рабочего паренька баре — люди ненавистные, чужие, а плотники, матросы, кочегары — свои. С какой злой насмешкой отзывается этот рассказчик о губернаторе, о городском голове, о разряженных дамах, собравшихся в 1907 году в Думе «хоронить революцию» (рассказ «С Новым годом!»), или о барской сытой толпе, бессмысленно топчущейся на пристани и тупо глазеющей на спасение утопающего, вместо того чтобы помочь («Утопленник»). Зато люди труда ему, этому рассказчику, братья. Он с уважением и нежностью говорит о них самих, о плодах их работы, об их искусстве. Сколько умений описано в книгах Житкова! Труд плотников, водолазов, пожарных. Труд моряков, мастерство циркового артиста. Труд изобретателя. Труд клепальщика на заводе. Искусство тореадора. «Он был в синей куртке, — рассказывает Житков о тореадоре, который после одной неудачи вынужден был стать матросом,- в парусиновых портках, весь измазан ржавчиной, но так бойко вскакивал на ноги и в такие позиции становился, что я забыл, в чем он одет. Казалось, все блестит на нем».

Для Житкова весь человек блестит, когда он работает красиво, мастерски.

Вот замечательный мастер, создатель рыбачьей лодки, шаланды: «Он и разу-то одного зря не ударит, и все без поправки. Отпилил, обрезал, ткнул на место — и как прилипло. Гвоздь ли вбить — одним ударом… Доску только в руку взял — он уж ей цену знает… Обогнул, обвел по борту, и туго, пружинисто легла доска. Растет шаланда и вот стала вся белая, стройная. Как говорит, как живая». В этой стройности, в этом «как говорит» слышится восхищение Житкова мастером и его мастерством.

С глубоким знанием дела, с увлечением восхищается Житков морскими судами. О фелюге он писал, как о волшебном, как о прекрасном существе: «Скрипка — не фелюга: гнутая, стройная, натяни только струны — запоет». Ему ли было не знать, сколько мудрого и вдохновенного труда вложено людьми в создание судна! Еще юношей он вместе с приятелем сам, своими руками, выстроил яхту «Секрет» — чудо быстроты, белизны и воздушности, — сам выходил на ней в открытое море. «Секрет» разбило штормом на Тендровой Косе, Житков еле спасся — и до самой смерти не мог простить себе гибели «Секрета». Он изобразил любимую утраченную яхту в одном из своих рассказов под именем яхты «Мираж» — не изобразил, а воспел:

«Мираж» стоял, строго вытянувшись обтянутым обводом борта, с тонкими, как струны, снастями; казалось, будто он подавался вперед, будто, стоя на якоре, шел.

Ничто не блестело. Ни одного человека на палубе. Это никого, как видно, не удивляло: казалось, такой пойдет без людей. Я не мог отвести глаз; он был без парусов, но он стоя шел. Я все смотрел на эти текучие обводы корпуса, плавные и стремительные. Только жаркой, упорной любовью можно было создать такое существо: оно стояло на воде, как в воздухе».

«Жаркой, упорной любовью» создают люди в произведениях Житкова лодки и пароходы, электростанции, паровозы и книги. Житков умеет ценить и труд гениального мастера, и вдохновенный труд коллектива, и преемственный труд поколений. Кроме рассказов, им написано множество очерков и научно-художественных книг по истории техники: о радио, об электричестве, о литографии, о телеграфе, о первой советской электростанции — Волховстрое. С увлечением читают ребята «Телеграмму» и «Гривенник», «Каменную печать», «Про эту книгу» и «Реку в упряжке». Именно с увлечением, как полный событий рассказ. Перипетии научной и технической мысли — провалы и удачи на пути исследований — вот о чем рассказывают технические и научные книги Житкова. И, переходя от рассказа о буре на море к рассказу об изобретении литографии или телеграфа, Житков нисколько не становился ни скучнее, ни суше. Он и здесь оставался все тем же Житковым, непринужденно беседующим с читателем. Заговорив о технике, он не карабкался на кафедру, не сыпал учеными ссылками и справками, а говорил с читателем, как товарищ с товарищем: «Чего, казалось бы, проще?» Или: «Гляди, электричество в хорошую копеечку может влететь».

С первого слова Житков заставляет читателя думать с ним вместе, делает его своим собеседником — сотрудником и соучастником в решении технической или научной задачи. Его книги о технике — это путь, проделанный им вместе с читателем. Ставя какой-нибудь вопрос, он заставляет читателя самостоятельно подойти к решению и дружно шагает с ним рядом — мысль в мысль, шаг в шаг. Книги Житкова о технике не только дают готовые сведения, но учат сопоставлять, сравнивать, думать и заставляют читателя, отбросив привычку к телефону, телеграмме, красочной картинке, заново пережить удивление и восторг перед великими деяниями человеческой мысли.

Житков был вполне уверен, что как о жизни можно и должно рассказывать детям правду, не смягчая ее суровости, так и науку можно и должно преподносить детям в ее подлинном виде, не упрощая ее. «Науку и давайте, а не суррогат», — писал он. — «Я нисколько не сомневаюсь, что к самым радикальным вопросам… можно в упор подвести ребят, и хорошо, если от этого у них закружится голова…» «Я знаю по опыту, с каким напряжением слушают ребята школьного возраста спор двух научных теорий, с каким жаром передают товарищам, до чего дошла тонкость исследования».

Пафосом научных и технических книг Житкова была мысль о преемственности великого труда поколений. Каждое изобретение, открытие, техническое усовершенствование в книгах Житкова рассматривается не само по себе, а как звено одной цепи, одним концом уходящей в прошлое, другим — в будущее, «освещая, — по выражению Житкова, — путь в другую эпоху». В письме к отцу, написанном еще в студенческие времена, Житков рассказывал, какое испытал он счастье, когда однажды случайно натолкнулся на старую, пожелтевшую тетрадь «в переплете, исписанную старинным почерком кофейного цвета», и, прочитав ее (это была «Мореходная астрономия»), понял, что тот, кому много десятилетий назад принадлежала тетрадь, размышлял о тех самых проблемах — о способах наиболее точного определения широты, — о которых размышляет сегодня он, студент Житков. «И стал близким человеком этот кофейный сочинитель, какую-то преемственность мысли почувствовал. Радость стал испытывать, чуть не восторг. И ему приходило в голову то же, что и мне… Это вот то, что я боюсь потерять в жизни. Если только погаснет этот… интерес и перестанет быть доступным это чувство преемственности — многое для меня погаснет в жизни».

Но этот интерес не угасал. Житков постоянно чувствовал «вчерашний труд человека», созидающий наше сегодня и наше завтра, и умел внушить читателям любовь ко всем, кто своим творческим, вдохновенным трудом, подобно Попову или Зеннерфельдеру, строителям Волховстроя или «кофейному сочинителю» Петровского времени, «участвовал в преемственном труде поколений».

А ПРАВДА ЛИ?

Дети часто задавали Житкову вопрос: что правда и что вымысел в его рассказах? В 1936 году в первом номере журнала «Пионер» была помещена статья-беседа Житкова с читателями под названием «Правда ли?». «У нас есть один вопрос к Б. Житкову, — писали ребята: — было ли то, что он пишет, на самом деле или это он придумал?»

Житков отвечал детям, подчеркивая, что все описанные им случаи он почерпнул из жизни, но при этом не фотографировал жизнь, а «сводил многие случаи вместе».

«В рассказе «Компас»… почти точно описано то, что было со мной и моим товарищем Сережей, — объяснял Житков. — Его потом, за другое такое же дело, сослали на каторгу… Про «Марию» и «Мэри» это тоже не выдумано, а такой случай был. Конечно, я не слыхал, что говорили на паруснике и что говорилось в это время на пароходе. Но таких хозяев-украинцев было полно в Херсоне, на Голой Пристани, в Збурьевке, на Днепре. И английских капитанов я таких много видел. Какой именно тот был, что разрезал парусник, я не знаю. Но уверен, что он не очень отличался от тех, каких я знал. Так что ни капитана, ни шкипера-украинца я не выдумал, случай тоже не выдуманный, а только я все это свел вместе… И если я начну писать про то, чего не знаю, — это вот будут подлинные враки».

Он мог бы добавить, что, и рассказывая о животных: «Про слона», «Про обезьянку», «Про волка», он тоже «не выдумывал», а «такой случай был», «случай не выдуманный, а только я все это свел вместе». Он сам был в Индии и видел слонов, которых с такой любовью описал впоследствии, и сам в юности воспитал у себя в комнате волка, и сам, скрываясь от белых, голодал и рыбачил на том пустынном берегу, который описан им в рассказе «Беспризорная кошка».

Из постоянного стремления быть как можно правдивее, избегать «врак», точно воспроизводить подлинные события и чувства, писать лишь о том, что он знает до конца, досконально, выросли не только темы, но и самый стиль рассказов Житкова.

Житков ни о чем не говорит приблизительно, понаслышке. Обо всем — как соучастник, сотрудник, знаток, профессионал, деятель. Язык произведений Житкова чужд рассудочности и отвлеченности выхолощенного книжного языка. Житков много жил и трудился вместе с народом, любил изображать труд и черпал словесное богатство из основных необъятных фондов народной речи, созданных людьми труда. Правде жизни, серьезности, суровости ее соответствует язык произведений Житкова, передающий крупные столкновения характеров, бурность событий, могущество труда. Писал Житков лаконично и скупо, без слащавости и трогательности, писал тем грубоватым, сильным языком, каким говорит народ. Русскую народную речь, щедрую, меткую, разнообразную, Житков знал до тонкости. Сила его стиля — в великолепном воспроизведении сноровки, удальства, быстроты, хватки, меткости. О сноровке плотника: «Тяпнул бревно, всадил полтопора и поволок бревно за собой, как собачонку на привязи»; «Сложил замок, как влепил. Пристукнул обухом, и срослись два дерева в одно». А вот о ходкой, быстрой рыбачьей шаланде: «Приляжет на бок и чешет по зыбям, только пена летит».

Все многочисленные профессии, которыми владел Житков, требовали от него меткости, и он будто внес эту меткость и в свою работу над словом. Вот что сказано у него о пристальном взгляде жандарма: «Провожает тебя глазами, как из двустволки целит». Точнее, определительнее не изобразишь этот злобный взгляд и десятками страниц.

С удивительной точностью сделано им, например, описание удава в повести «Удав», — нет, это даже не назовешь описанием, потому что сама змея пожаловала на страницы повести силой житковского слова: «Пристальные глаза смотрели неутолимо жестоко, плотно прицеливаясь… это была живая веревка, которая смотрит для того, чтобы видеть, кого задушить». С той же выразительной точностью передана походка волка: «Он умел смотреть назад, совсем свернув голову к хвосту, и бежать в то же время прямо вперед». Поразительна и точность воображения Житкова, основанная на его огромных познаниях. Вспомните описание морского дна в рассказе «Николай Исаич Пушкин»: «Как леса, стоят на камнях водоросли, и в них, как птицы, реют рыбы. Вот, как пустыня, лежит песчаная отмель, и камни, как ежи, сидят, поросли ракушей. А дальше горы. Горы стоят, как пики, уходят ввысь, и если взобраться на них, уж рукой подать до неба — до водяной крыши, что дышит приливом и отливом каждые шесть часов».

Про писательскую манеру Житкова хочется сказать, как про мастерство его плотника: «Ткнул на место — и как прилипло»; «И разу-то одного зря не ударит».

Меткость в изображении явлений внешнего мира — действий, лиц, предметов — сочеталась в рассказах Житкова с меткостью в изображении мира душевного, внутреннего. Если бы он с точностью умел говорить только о том, как плотник вгоняет гвоздь в бревно, и о том, как лопается, поднимаясь, морская зыбь и как на палубе молотили змею, если бы это была точность только внешняя, только предметная, если бы она не была соединена со столь же меткой передачей движений души, — рассказы Житкова не имели бы впечатляющей власти. Мало ли существует на свете рассказов, в которых очень толково объяснено, зримо показано, куда, откуда бежал и полз или в кого и зачем стрелял человек, — но самого-то человека, души его мы не знаем, не чувствуем, не видим, и потому его приключения, самые ярые и захватывающие, ничего не дают ни уму, ни сердцу. Но меткость не покидала Житкова и тогда, когда он от внешних движений, от описания поступков и предметов переходил к движениям душевным, внутренним. Душевный мир мальчика — героя рассказа «Дяденька», пережитые им чувства ненависти, страха, нежности, радости изображены Житковым с не меньшей точностью, чем работа воздушных молотков, которыми орудуют на судостроительном заводе мастеровые.

В рассказе «Тихон Матвеич» — об орангутанге, купленном машинистом Марковым на острове Цейлон у сингалезов, — изображены три характера: Марков, человек торгашеской складки, приобретающий обезьян, чтобы нажить «рубль на рубль», перепродав их в Японии; Храмцов — франт, атлет, хвастун, злой задира, и Асейкин — молодой долговязый радист. Житков нигде не распространяется о дружеских чувствах Асейкина к обезьяне, но находит для них точное выражение в одной-единственной реплике:

«В Нагасаки, на пристани, уже ждала клетка. Она стояла на повозке. Агент зоопарка пришел на пароход.

Марков просил Асейкина усадить Тихона Матвеича в клетку.

— Я не мерзавец, — сказал Асейкин и сбежал по сходне на берег».

Эта короткая реплика сразу с полной точностью определяет психологию Асейкина: он внес в свое отношение к обезьяне человеческие понятия дружбы, чести, и теперь помочь отвезти Тихона в клетку представляется ему поступком предательским. Рассказы Житкова содержат в себе огромный эмоциональный заряд — вот почему они находят отклик в душах читателей. К ним можно отнести его собственное определение: «Точен в словах, говорит по тугой проволоке, но за этим страсть». Его самого, писателя Житкова, можно сравнить с тем мужественным, сдержанным, непреклонным, но жарко любящим людей капитаном, который скупыми, точными и мудрыми своими распоряжениями спасает вверенный ему пароход. Точность Житкова не суха, но сердечна. Он сам взволнован, потому волнует и читателя. Пафос произведений Житкова — его ненависть к тунеядцам, помыкающим тружениками, и его уважение к людям труда, к людям-творцам, — придает точности страстность, сдержанности лиризм. С какой страстью изображает он тех, кого, ненавидит, — людей наживы, людей-угнетателей! С какой нежностью — тех, кого любит! При нарочитой грубоватости словаря, при целомудренной скупости в изображении чувств, сердце автора — страстно любящее, страстно ненавидящее — явственно пульсирует на страницах. «Чего ты, шут с тобой? Да милый ты мой!» — с нежностью говорит он заводскому мальчонке устами старого клепальщика. А какая нежность сквозь точное, строгое, сдержанное, порой грубоватое слово видна в изображении бед и страхов мальчонки-рыбака в рассказе «Черная махалка», мальчонки-крестьянина в рассказе «Метель»! Будто к каждому Житков нагнулся, как старый клепальщик, каждого погладил и даже на руки поднял и каждому сказал: «Не реви. Да милый ты мой!» — сказал с глубокой нежностью, но голосом чуть хриплым и грубоватым.

В своем творчестве Житков неуклонно держал одну сторону — сторону трудового народа. И держал не рассудком, не сухо и холодно, а влюбленно, всей душой. Эта страстная приверженность создала его стиль: смелость речи, энергию, меткость, грубоватость — и нежность, запрятанную глубоко внутри, проступающую сквозь жесткую точность.

ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ

Борис Житков работал в литературе пятнадцать лет. Он начал печататься в 1924 году, а в 1938 скончался от тяжелой болезни. За эти пятнадцать лет им было создано более полусотни книг для детей на самые разнообразные темы. Увидев книгу с именем Житкова на обложке, читатель не сомневался, что его ожидает интересное чтение, но к кому обращена эта книга и куда она его поведет, заранее угадать не мог: будет ли это сказка про утенка, или история научного открытия, или рассказ о том, как в царское время подпольщики-матросы разоблачили предателя. «Борис Житков» — это, в сущности, целая библиотека, разнообразная и богатая. На ее полках найдет себе книгу по душе и тот, кто мечтает, когда вырастет, стать инженером, и тот, кто интересуется историей революционной борьбы, и тот, кого влекут к себе путешествия в дальние страны.

Разнообразие тем в книгах Житкова определялось широтой его интересов, жадностью к жизни, глубокими и разносторонними знаниями, которыми он обладал, а также значительностью событий, которых он был участником и свидетелем. В еще большей степени это разнообразие в сочетании с необыкновенной интенсивностью творчества обусловлено крупностью задач, которые встали перед советской литературой для детей с первых же лет ее существования. «Человек должен быть показан ребенку прежде всего, как герой… — писал Горький, — как рыцарь духа, борец за правду, революционер и мученик идеи, как фантазер, влюбленный в свою мечту и оплодотворяющий ее своей фантазией, оживляющий силой воли своей… Дети должны быть с малых лет вооружаемы именно верой в человека и в великий смысл его творчества, — это сделает их крепкими духом, стойкими борцами». Трудности поставленной задачи соответствовал ее объем. «Алексей Максимович считал, — пишет С. Я. Маршак в своих воспоминаниях о Горьком, — что дети самой передовой на свете страны должны иметь четкое представление обо всем мире, о его прошлом и настоящем, а прежде всего должны знать свою Родину». Как известно, в 1933 году Горький через газеты обратился к пионерам и школьникам с вопросом о том, какие книги они знают и любят и чего ждут от нового издательства детской литературы. В статье «Дети отвечают Горькому» С. Я. Маршак писал: «Одна из самых распространенных тем формулируется очень коротко: всё».

Те пятнадцать лет, что Борис Житков работал в литературе, он трудился с таким напряжением, с таким неустанным напором, что теперь, глядя на созданную им библиотеку, кажется, будто он перед собою одним поставил эту огромную задачу, формулируемую кратким и требовательным словом: «всё». Все объяснить, все рассказать, все растолковать подрастающему человеку; дать ему в дорогу с собой все, что может ему пригодиться в пути, — и большое, и малое: высокие понятия о храбрости, преданности, мужестве, чести; и умение сделать планер и самому сделать кино в коробке; рассказать о том, как советские люди построили Волховстрой и как завоевали Северный полюс; и что такое турбина; и как научились передавать телеграммы.

Житков создавал книги и для дошкольников и для подростков; он — один из создателей научно-художественного жанра; он затеял еженедельный журнал-картинку для ребят, еще не умеющих читать; он придумывал разные виды книжек-игрушек; он принимал участие в создании специального календаря для детей, в определении его задач и целей. Он постоянно затевал новые отделы в детских журналах — в «Пионере», «Чиже», «Еже», «Юном натуралисте». Несколько раз на рабочем пути Житкова коротенькое слово «всё» возвращало его к мысли об энциклопедии, и кончил он тем, что создал энциклопедию для четырехлетних — знаменитую книгу «Что я видел», написанную от лица четырехлетнего мальчика. Множество сведений извлечет маленький читатель из этой книги: и о метро, и о семафоре, и о колхозном огороде, и о зверях в зоологическом саду… Объем знаний Житкова был такой, что он сам, собственной своей персоной, Борис Степанович Житков, представлял собою как бы обширную энциклопедию. «Он мог ответить на все вопросы: о скрипках, кораблях, математике, — вспоминал редактор «Пионера» писатель Б. Ивантер, — языках, литературе, оружии, живописи, привычках зверей, сопротивлении материалов, плаванье, аэродинамике. С карандашом в руке он доказывал вам законы остойчивости корабля и «дальнобойности» скрипки, строил композиции обложки или иллюстраций и объяснял, почему горы не могут быть высотой в 50 километров».

Но хотя Борис Житков был человеком энциклопедических знаний и разнообразных умений и один мог бы заполнить любой номер журнала, открыв его увлекательным рассказом о приключениях и подвигах храбрых моряков, затем изложив историю какого-нибудь научного открытия, потом рассказав сказку для маленьких, а потом вразумительно ответив на любые вопросы читателей, — в его творчестве ничего не было от равнодушного и механического всезнайства иных умников, которые знают обо всем всё, сыплют именами, названиями, датами и от чьих знаний никому ни тепло ни холодно, потому что знания эти случайны, надерганы, ничем между собой не объединены. Житков стремился передать читателю знания — о жизни ли, о технике ли — не только хорошо усвоенные, но и пережитые им, перечувствованные; стремился внести в них мысль о «преемственности труда поколений» и о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Он стремился к тому, чтобы воспринятый читателем опыт призывал к действию, к «борьбе и победе», к тому, чтобы читатель-подросток, прочитавший книгу об изобретателе радио Попове, не только получил известный запас полезных сведений, но и сам захотел сделаться изобретателем; чтобы тот, кто прочитал рассказ о колонизаторах, угнетающих индусов и китайцев, не только возненавидел угнетателей, но и сам захотел принять участие в борьбе с ними, а тот, кто прочитал книгу о капитане, спасшем свое судно, сам захотел совершить подвиг.

Основной темой творчества Житкова и был подвиг: борьба с угнетателями и борьба со стихиями, пережитая как подвиг, и труд, воспринятый и воспетый как подвиг.

Борис Житков в жизни и литературе был борцом и подвижником. Во всякой работе был он неутомим, требовал от себя и от других, чтобы все было сделано «на совесть», «на совсем», «в самую точку».

Скончался Борис Житков 19 октября 1938 года в Москве. Предсмертная болезнь его была тяжкая, продолжительная, но он, одолевая страдания, работал чуть ли не до последнего дня, учась сам и уча других, «ни на один оборот, — по его собственному слову, — не сбавляя вращения ума и духа».

Кодексы чести — понятия и слова, исчезнувшие из современного лексикона — Российская газета

Не секрет, что помимо законов жизнью людей управляют правила и нормы, принятые в разных сообществах — национальных, сословных, профессиональных. к ним относятся и кодексы чести, издавна окруженные ореолом романтики — хотя бы потому, что долгое время их держали в тайне

Кодекс офицера

Офицерские кодексы разных стран порой противоречили не только закону, но и воинскому уставу. Из-за этого они долгое время не печатались, распространяясь в списках или устно.

До революции книга «Советы молодому офицеру» вышла шестью изданиями, но и их не хватало — переписывали от руки

Россия не была исключением: неформальные своды офицерских правил поведения существовали здесь с XVIII века, но только в 1904 году их опубликовал ротмистр Валентин Михайлович Кульчицкий. Его судьба типична для многих офицеров: участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, он отказался эмигрировать и попал в ГУЛАГ. Вышел на свободу. Во время Великой Отечественной стал подпольщиком в Харькове, был схвачен и замучен на допросе.

До революции его книга «Советы молодому офицеру» вышла шестью изданиями, но и их не хватало — переписывали от руки. Там содержались советы не только по службе, но и на все случаи жизни. Автор считал своей целью «предотвратить от ложного, губительного шага неопытную военную молодежь».

Глава «Сущность военной службы»

Бойся нарушить свой долг

— Веруй в Бога, будь преданным Государю Императору, его семье и люби Родину. Первая и главная заповедь и обязанность солдата — это верность Государю Императору и

Отечеству. Без этого качества он не годен для военной службы. Целость Империи и поддержание ее престижа основаны на силе армии и флота; их качество и недостатки отзываются на всей стране, поэтому не твое дело впутываться в социальные вопросы и политические умствования; твое дело — неуклонно исполнять свои обязанности.

— Ставь выше всего славу Русской армии.

— Будь храбрым. Но храбрость бывает истинная и напускная. Заносчивость, свойственная юности, не есть храбрость. Военный должен всегда быть благоразумен и обдумывать свои поступки хладнокровно и осторожно. Если ты резок и заносчив, все тебя будут ненавидеть.

— Повинуйся дисциплине.

— Уважай свое начальство и верь ему.

— Бойся нарушить свой долг — этим навсегда потеряешь свое доброе имя.

— Офицер должен быть верен и правдив. Без этих качеств военному почти невозможно оставаться в армии. Верен — человек, исполняющий свой долг; правдив — если он не изменяет своему слову. Следовательно, не обещай никогда, если ты не уверен, что исполнишь обещание.

— Будь вежливым и скромным в обхождении со всеми людьми.

— Лучшая часть храбрости — осторожность.

Глава «Правила жизни»

Никогда не высказывай мнения о женщинах

— За полковыми дамами не ухаживай (в пошлом смысле). Не заводи романы в своей полковой семье, в которой приходится служить десятки лет. Подобные романы всегда кончаются трагически.

— Никогда не высказывай мнения о женщинах. Помни: женщины во все времена были причиной раздора и величайших несчастий не только отдельных лиц, но и целых империй.

— Береги репутацию доверившейся тебе женщины, кто бы она ни была. Порядочный человек вообще, тем более офицер, даже в интимном кругу своих верных и испытанных друзей о подобных вещах никогда не говорит — женщину страшит всегда больше всего огласка.

— В жизни бывают положения, когда надо заставить молчать свое сердце и жить рассудком.

— В интимной своей жизни будь очень осторожен — «полк твой верховный судья».

— Всякие неблаговидные поступки офицера обсуждаются полковым судом чести.

— О службе и о делах в обществе говорить не следует.

— Вверенную тайну или секрет даже неслужебного характера — храни. Тайна, сообщенная тобой хотя бы только одному человеку, перестает быть тайной.

— Не переступай черту условностей, выработанных традициями полка и жизнью.

— Руководствуйся в жизни инстинктом, чувством справедливости и долгом порядочности.

— Умей не только соображать и рассуждать, но и вовремя молчать и все слышать.

— На военной службе самолюбие не проявляй в мелочах, иначе будешь всегда страдать из-за него.

— Будь всегда начеку и не распускайся.

Через всю книгу красной нитью проходят главные правила: «Береги свою честь, честь полка и армии»; «Строго относись к своим служебным обязанностям»; «Держи себя просто, с достоинством, без фатовства»; «Будь выдержанным, корректным и тактичным всегда, со всеми и везде». Автор рекомендует офицеру быть честным, скромным, не кутить за чужой счет, избегать денежных счетов с товарищами, избегать пьянства и азартных игр.

Кодекс моряка

Моряки смотрели в лицо смерти не реже «сухопутных» офицеров — наверное, поэтому у них тоже рано выработался свой кодекс чести. Правда, никто не удосужился его записать: до нас дошли лишь отдельные нормы, тесно переплетенные с морскими суевериями.

— Моряки парусного флота никогда не называли даты прибытия корабля в порт назначения и даже не вносили ее в вахтенный журнал.

— Запрещалось указывать пальцем с берега на отплывающий корабль — это сулило ему гибель.

— Палец, направленный в небо (пусть и случайно), обещал шторм.

— Говорить о буре на борту запрещалось, даже если она уже миновала — можно было сказать только: «Прошла, и слава Богу!»

— При начавшейся буре морякам следовало надевать чистое белье.

— Во все чистое одевались и перед сражением — «по первому сроку».

— Моряки никогда не обижали чаек, несмотря на их наглость — считалось, что в этих птиц переселяются души погибших матросов.

В целом флотские понятия о чести были похожи на офицерские — дуэли у моряков тоже случались, хотя их разрешалось проводить только на берегу. Старшие так же учили младших быть верными своему долгу, честными, скромными, воздержанными.

И так же, как на суше, одни слушали мудрые советы, а другие — нет.

Кодекс дуэлянта

«Дуэльный кодекс» был впервые опубликован в 1911 году Василием Алексеевичем Дурасовым — дипломатом, историком. Его книга представляет собой массивный (500 пунктов) свод дуэльных правил, во многом заимствованных из французского кодекса Верже.

Теория

1) Дуэль может и должна происходить только между равными.

2) Осовной принцип и назначение дуэли — решить недоразумение между отдельными членами общей дворянской семьи между собою, не прибегая к посторонней помощи.

3) Дуэль служит способом отомщения за нанесенное оскорбление и не может быть заменена, но вместе с тем и не может заменять органы судебного правосудия, служащие для восстановления или защиты нарушенного права.

4) Оскорбление может быть нанесено только равным равному.

5) Лицо, стоящее ниже другого, может только нарушить его право, но не оскорбить его.

6) Поэтому дуэль, как отомщение за нанесенное оскорбление, возможна и допустима только между лицами равного, благородного происхождения. В противном случае дуэль недопустима и является аномалией.

7) При вызове дворянина разночинцем первый обязан отклонить вызов и предоставить последнему право искать удовлетворения судебным порядком.

8) При нарушении права дворянина разночинцем, несмотря на оскорбительность его действий, первый обязан искать удовлетворения судебным порядком, так как он потерпел от нарушения права, но не от оскорбления.

9) Если, несмотря на это, дворянин все-таки пожелает драться, то он имеет на это право не иначе, как с формального письменного разрешения суда чести, рассматривающего, достоин ли противник оказываемой ему чести.

10) Между разночинцами дуэль возможна, но является аномалией, не отвечая своему назначению.

Практика

58) Оскорбления имеют личный характер и отомщаются лично.

59) Замена оскорбленного лица другим допускается только в случае недееспособности оскорбленного лица, при оскорблении женщин и при оскорблении памяти умершего лица.

60) Заменяющее лицо всегда отождествляется с личностью заменяемого, пользуется всеми его преимуществами, принимает на себя все его обязанности…

61) Недееспособность для права замены определяется следующими положениями:

1] заменяемый должен иметь более 60 лет, причем разница в возрасте с противником должна быть не менее 10 лет. Если физическое состояние заменяемого дает ему возможность лично отомстить за полученное оскорбление, и если он на то изъявляет свое согласие, то он имеет право не пользоваться правом замены;
2] заменяемый должен иметь менее 18 лет;
3] заменяемый должен иметь какой-нибудь физический недостаток, не позволяющий ему драться как на пистолетах, так и на шпагах и саблях;
4] неумение пользоваться оружием ни в коем случае не может служить поводом для замены или отказа от дуэли.

Сын может заменить оскорбленного отца, племянник — дядю, зять — тестя. Только при отсутствии родственников у оскорбленного за него может заступиться друг. Если оскорбление нанесено женщине, за нее мстит «естественный защитник» — муж, брат или другой близкий родственник. Правда, с условием: дуэль допустима, если женщина известна «нравственным и честным поведением». Тот, кто однажды отказался принять вызов или нарушил правила дуэли, лишается права вызывать других, каким тяжелым бы ни было нанесенное ему оскорбление.

Условия

215) Прибыв на место поединка, противники должны поклониться друг другу и секундантам противника.

216) Всякий разговор между противниками воспрещен. Если одна сторона имеет что-либо сообщить другой, это исполняют секунданты,

217) Получив оружие, противники должны молчать в течение всей дуэли. Всякие замечания, насмешки, восклицания, крики абсолютно не допускаются.

218) Противники в продолжении всей дуэли обязаны беспрекословно исполнять все приказания секундантов.

219) Заставлять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника четверть часа. По прошествии этого срока явившийся первым имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника. Любезности противника, прибывшего первым, предоставляется прождать еще лишние четверть часа.

200) В случае, если какое-нибудь непреодолимое препятствие лишает одного из противников возможности явиться вовремя, его секунданты должны возможно скорее предупредить секундантов противника и сговариваться с ними относительно назначения дуэли в другое время.

В разделе «Дуэль на пистолетах» описаны шесть видов этой дуэли, каждый из которых может ограничиваться одним выстрелом, а может продолжаться до ранения или даже смерти одного из участников. При этом «секунданты противной стороны имеют право застрелить противника, совершившего нарушение».

Кодекс врача

Клятвой Гиппократа руководствовались врачи со времен древности. Ее античный текст включал обязательства бесплатно учить медицине всех желающих, не делать абортов и не вступать с пациентами в сексуальные связи.

А вот вариант клятвы, принятый в дореволюционной России:

«Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права врача и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю. Помогая страждущим, обещаю свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказанного доверия. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не оскорблять их личности, однако же, если бы этого потребовала польза больного, говорить правду без лицемерия. В важных случаях обещаю прибегать к советам врачей, более меня сведущих и опытных; когда же сам буду призван на совещание, обязуюсь по совести отдавать справедливость их заслугам и стараниям».

Нынешняя «Клятва российского врача», основанная на Женевской декларации 1949 года, призывает врачей честно исполнять свой долг, оказывать помощь независимо от пола, расы, национальности, политических убеждений, доброжелательно относиться к коллегам и своим учителям. Запрет в клятве только один — на эвтаназию, хотя в ряде стран позволена и она.

Кодекс купца

В 1881 году в России вышла брошюра литератора Ивана Егоровича Зегимеля «Необходимые правила для купцов, банкиров, комиссионеров и вообще для каждого человека, занимающегося каким-либо делом». Текст этого документа весьма актуален для сегодняшнего бизнес-сообщества.

Публикуем его без сокращений и комментариев.

1) Деловые качества: здравый рассудок, быстрое соображение, твердость характера в исполнении всех дел. Каждый порядочный человек может выработать эти качества непоколебимой решимостью и силой воли.

2) Любезность и вежливость. Часто случается выслушивать незаслуженные дерзости; чрезвычайно важно не потерять самообладания и отнестись к подобным случайностям с полным тактом и хладнокровием.

3) Соблюдайте такт в вежливости. Если вы будете слишком рассыпаться в любезностях перед своими покупателями, то они могут принять это за оскорбление и насмешку; этим вы только оттолкнете их от себя.

4) Наблюдайте за порядком во всех, даже малейших, ваших делах. Назначьте всякой вещи свое место, чтобы при первой необходимости вы могли найти ее безо всякого затруднения и без затраты времени. Это чрезвычайно важное условие для каждого делового человека. Не ложитесь спать, пока все ваши вещи не приведены в порядок. Дорожите копейкой, как дорожите рублем.

5) Будьте систематичны и регулярны. Никакое дело у вас не может идти правильно и успешно, если вы не обладаете устойчивым характером и не имеете твердых правил. Регулярность вы должны соблюдать не только в ваших делах, но и в домашних обстоятельствах.

6) Работайте сами. Не полагайтесь на своих помощников. То, что вы можете сделать сами, не давайте делать другим. Если необходимо что-то делать другим, то, по крайней мере, наблюдайте за ними.

7) Держите всегда данное слово. Лучше не обещайте, если не уверены в том, что вы в состоянии исполнить обещанное, но раз давши слово, вы должны его помнить и свято исполнять.

8) Делайте публикации. Если хотите делать большие дела, не жалейте денег на частые публикации о них в самых распространенных газетах.

9) Не гонитесь за делом, обещающим большие барыши, но сопряженным с риском. Лучше занимайтесь такими предметами, которые дают хотя малую, но верную пользу.

10) Не тратьте весь ваш капитал на одно дело, особенно при начале.

11) Сосредоточение сил — одно из главных условий успеха. Занимайтесь только одним делом, всесторонне изучайте его выгодные и дурные стороны и не бросайте его, пока не убедитесь в невозможности его успеха. Но если есть малейший шанс на успех, не отступайте, потому что постоянное и ревностное преследование одной цели непременно увенчается успехом.

12) Относитесь к своему делу с полным усердием, чем бы вы ни занимались. Работайте, когда случится надобность: рано и поздно, вовремя и не вовремя, одним словом, не пропускайте ни одного случая, который бы мог хотя и медленно служить успехам ваших занятий. Часто случается видеть, что иной исполняет свое дело усердно и основательно, наживает большие деньги, а его сосед, занимающийся тем же делом, всю свою жизнь остается бедняком, потому что он неохотно или без надлежащего внимания выполняет свою обязанность. «Ученик, идущий в школу из-под палки, никогда ничему не научится».

13) Будьте строго разборчивы в выборе помощников в вашем деле. Нанимайте таких служащих, которые безбедно могут существовать на назначенное вами жалованье. Семейный на маленьком жаловании существовать не может, он поневоле сделается нечестным и будет занят заботами о своих интересах.

14) Купец, дорожащий своей честью, не должен нанимать приказчика, конторщика или другого служащего, занимавшегося когда-либо у его знакомого, только в том случае, когда знакомый его попросит.

15) Говорите ясно и точно с вашими покупателями.

16) Никогда не скучайте.

17) Соблюдайте трезвость и выдержанность. Не входите в подробности чужих дел, не расспрашивайте о них ни прямо, ни косвенно, иначе почтут за назойливого человека.

18) Держитесь спокойно и хладнокровно в спорах о делах как с покупателями, так и с продавцами. Как бы ни был оживлен ваш спор, никогда не горячитесь и не жестикулируйте, не подавайте повода посторонним подслушивать ваш разговор и судить по выражению вашего лица и по жестикуляции, о чем вы толкуете.

19) Записывайте все. Никогда не держите в памяти того, что может быть записано сейчас.

20) Всякое дело основано на доверии. Поэтому вы должны всеми силами стараться снискать себе полное доверие тех, с кем вам приходится иметь дело. Этого вы можете достичь разными путями, а главное — честностью и добросовестностью.

21) Соблюдайте экономию в ваших личных расходах. Лучше живите ниже ваших средств, чем выше.

Кодекс строителя коммунизма

«Моральный кодекс строителя коммунизма» был принят в 1961 году на ХXII съезде КПСС. Один из его авторов, политолог Ф. Бурлацкий, утверждал, что сознательно добавил туда евангельские заповеди. Потому, дескать, и текст состоял из 12 пунктов:

1) Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма.

2) Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест.

3) Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния.

4) Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов.

5) Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного.

6) Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат.

7) Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни.

8) Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей.

9) Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству.

10) Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.

11) Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.

12) Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.

В эпоху нараставшего кризиса социализма принципы, в которые не верили сами их создатели, вызывали издевку.

В постсоветскую эпоху их сменили заповеди «дикого капитализма», вовсе отрицающие всякую мораль. Поэтому расплодившиеся, как грибы, «кодекс таможенника», «кодекс судьи», «кодекс полицейского» и проч. — всего лишь заведомо бесплодные попытки соединить параграфы закона с нравственными предписаниями.

Это невозможно без возвращения в общество строгих моральных норм, вызвавших когда-то появление Кодексов чести.

Определение мужества от Merriam-Webster

кур · возраст | \ ˈKər-ij , ˈKə-rij \ : умственная или моральная сила, чтобы рискнуть, упорствовать и противостоять опасностям, страху или трудностям.

Определение мужества от Merriam-Webster

cou · ra · geous | \ kə-ˈrā-jəs \ : смелость или характерная черта : храбрый мужественный солдат смелое решение

Определение и значение смелости | Словарь английского языка Коллинза

Примеры «смелости» в предложении

смелость

Эти примеры были выбраны автоматически и могут содержать конфиденциальный контент.Читать далее… Вы вели себя с большим достоинством и мужеством.
Times, Sunday Times (2016)
Ваша новая любовь выполняет работу, требующую мужества и доброты.
Солнце (2017)
Ваша новая любовь делает дело, требующее мужества и доброго сердца.
Солнце (2016)
Нужно гораздо больше смелости, чтобы вынуть хирургический нож и зажать их.
Times, Sunday Times (2016)
Для этого нужна смелость.
Times, Sunday Times (2016)
Чтобы приступить к новой роли на работе или в семье, требуется смелость, но она может дать очень многое.
The Sun (2016)
В игре, где требуется личное мужество, оно практически обязательно.
Times, Sunday Times (2016)
Нынешним министрам нужно найти политическое мужество сейчас, а не откладывать его для выхода на пенсию.
Times, Sunday Times (2016)
Если вам трудно найти в себе смелость, оглянитесь назад, чтобы понять, почему вы соглашаетесь на так мало, когда заслуживаете гораздо лучшего.
Солнце (2016)
Найдите смелость сказать: «Кто-нибудь хочет чашку чая?
Times, Sunday Times (2017)
Подробнее…
Указанный сотрудник проявил большую порядочность и мужество, отказавшись подвергнуться издевательствам.
Солнце (2012)
Бесспорно его личное мужество.
Times, Sunday Times (2008)
У вас хватит смелости и уверенности разделить свои надежды и мечты.
Солнце (2009)
Мне потребовалось много времени, чтобы набраться храбрости и пригласить ее на свидание!
Солнце (2008)
Можно только восхищаться ее смелостью и решительностью.
Times, Sunday Times (2013)
У вашей новой любви есть работа, требующая мужества и доброты.
Солнце (2012)
Мне кажется наиболее важным подчеркнуть это заразительное качество храбрости.
Христианство сегодня (2000)
Попытайтесь найти в себе смелость рассказать своим родителям о том, что произошло, так, как ему следует сообщить.
Солнце (2014)
Это потребует большого мужества.
Солнце (2012)
Она проявила дух общественного служения и личного мужества.
Times, Sunday Times (2016)
Они придали мне смелости и уверенности.
Times, Sunday Times (2014)
Сможет ли наша героиня набраться храбрости и спасти положение?
Солнце (2014)
Хорошо, что она проявила смелость и решимость.
Солнце (2011)
Так что наберитесь смелости и посмотрите на это.
Bethune, Helen Positive Parent Power (1991)
Они должны найти в себе смелость изложить свои доводы.
Times, Sunday Times (2014)
Это было огромное желание и огромное мужество.
Times, Sunday Times (2006)
Это триумф личного мужества и доброй воли над анархией.
Times, Sunday Times (2006)
В актерской игре многое зависит от смелости и уверенности.
Солнце (2010)
Сможет ли он наконец набраться храбрости и сказать, что он действительно чувствует?
Солнце (2009)
Они настоящие герои этой истории, найдя в себе смелость выступить вперед.
Times, Sunday Times (2009)
Чтобы попасть в одну из них, требовалось немало мужества.
Times, Sunday Times (2007)
Мы с гордостью представляем вам их невероятные истории о мужестве и решимости за последние шесть лет.
Солнце (2013)
Способность направлять силу зависит от личной целостности, отваги и цельности.
Кроули, Вивиан Феникс «Из пламени» (1994)
Если в вас есть какая-то храбрость или благородство, выйдите и поговорите с ними, мужчина с мужчиной.
Элизабет Гаскелл Север и Юг (1855)
смелости — WordReference.com Словарь английского языка

WordReference Словарь американского английского языка для учащихся Random House © 2021
cour • age ^{/ ˈkɜrɪdʒ, ˈkʌr- / USA произношение п. [бесчисленное множество] качество ума, позволяющее человеку без страха встречать трудности, опасности и т. Д.; храбрость.
cou • ra • geous / kəˈreɪdʒəs / США произношение прил.
cou • ra • geous • ly , нареч.
WordReference Random House Полный словарь американского английского языка © 2021
cour • age ^{(kr ′ ij, kur ′ -), США произношение n. качество разума или духа, позволяющее человеку без страха противостоять трудностям, опасностям, боли и т. Д.;
храбрости.
[Наб.] Сердце как источник эмоций.
Идиомы обладают смелостью в соответствии со своими убеждениями , чтобы действовать в соответствии со своими убеждениями, особенно.несмотря на критику.
Latin cor ; см. сердце) + — возраст — возраст
Старофранцузский эквивалент. to cuer heart (
Среднеанглийский corage 1250–1300
1. См. Соответствующую запись в «Несокращенное бесстрашие, бесстрашие, бесстрашие, отвага, дух». Смелость, отвага, отвага, храбрость относятся к качествам духа и поведения. Мужество позволяет без страха противостоять крайним опасностям и трудностям: принять (или потерять ) смелости. Храбрость подразумевает истинное мужество с отвагой и бесстрашную смелость: храбрость в битве. Доблесть подразумевает героическое мужество: доблесть в борьбе за правое дело. Бравада теперь обычно является хвастливым и показным притворством храбрости или храбрости: пустой бравадой.
1. См. Соответствующую запись в «Несокращенная трусость».

Краткий английский словарь Коллинза © HarperCollins Publishers ::
храбрость / ˈkʌrɪdʒ / n сила или качество борьбы с опасностями, страхом, болью и т. Д.
храбрость своих убеждений ⇒ уверенность действовать в соответствии со своими убеждениями
брать мужество в обеих руках ⇒ набраться смелости для совершения действия
устаревший ум; расположение; дух
Этимология: 13 век: от старофранцузского corage, от cuer heart, от латинского cor
‘ courage ‘ также встречается в этих записях (примечание: многие из них не являются синонимами или переводами):
Значение мужества | Психология сегодня
Страх или боязнь делают человека трусливым? Конечно, многие пациенты, которых я лечил от тревожных расстройств на протяжении многих лет, придерживались мнения, что высокий уровень страха и беспокойства, который они испытывали, был признаком их слабости и трусости.На мой взгляд, однако, мы не можем быть смелыми или сильными в ситуациях, когда у нас нет никакого страха или беспокойства.
Я предполагаю, что мои пациенты, которые приравнивают страх к трусости, не одиноки. Dictionary.com определяет смелость как «качество ума или духа, которое позволяет человеку без страха противостоять трудностям, опасностям, боли и т. Д.». И Dictionary.com, и онлайн-словарь Meriam-Webster называют бесстрашие синонимом храбрости. Таким образом, одна из распространенных в нашей культуре школ мысли о смелости заключается в том, что она связана с отсутствием страха.Однако это явно не единственный способ думать о тревоге. Стэнли (Джек) Рахман в своей замечательной книге Fear and Courage предлагает одну из таких альтернативных точек зрения. Согласно этой точке зрения, смелость — это качество ума или духа, которое позволяет человеку противостоять трудностям, опасностям, боли и т. Д., Несмотря на беспокойство или страх. То есть, если человек не испытывает беспокойства или страха из-за того, что что-то делает, то это легко сделать и не требует смелости или силы. Точка зрения Рахмана предполагает, что чем больше кто-то обеспокоен или напуган тем, чтобы что-то сделать, но все равно делает это, тем больше у него храбрости или силы! (Я не согласен со всем, что говорит Рахман в этой книге, но за то, что так ясно сформулировал этот альтернативный взгляд на мужество и силу, это одна из моих любимых книг о тревоге всех времен.)
Итак, какое определение мужества вам больше подходит? Представьте, что есть три человека, которые смотрят, как горит дом, и они осознают, что в доме кто-то есть. Первый человек, Джим, вбегает в дом, чтобы попытаться спасти человека внутри, и не испытывает никакого страха. Второй человек, Джон, также бежит в дом, чтобы спасти человека внутри, но испытывает сильный страх. Третий человек, Рик, испытывает сильный страх и не пытается спасти человека в доме.Как вы думаете, кто проявил наибольшее мужество? Я думаю, мы все согласимся, что это не Рик. Но как насчет Джима и Джона? На мой взгляд, ответ очевиден: Джон проявил храбрость, а Джим — нет. На самом деле мне не совсем понятно, как объяснить поведение Джима. На ум приходят две возможности: либо то, что Джим продемонстрировал недостаток интеллекта, либо то, что он не осознавал опасности в этой ситуации. Мне также неясно, был ли у Джона уже запас храбрости, который он черпал из этого, который позволил ему вбежать в дом, несмотря на его страх, или же сам факт столкновения с домом привел к смелости, или, возможно, и то, и другое верно.Другая возможность состоит в том, что так же, как бумага имеет потенциал горения, но этот потенциал остается скрытым, пока мы не поднесем спичку к бумаге, возможно, у всех нас есть потенциал для храбрости, но этот потенциал скрыт — его не существует — до тех пор, пока мы не столкнемся с проблемой. в ситуации, которая вызывает у нас тревогу, но действует вопреки тревоге. Таким образом, мне никогда не ясно, какой глагол использовать при обсуждении смелых поступков моих пациентов, но мне ясно одно: их тревога не делает их слабыми или трусливыми, и меня постоянно вдохновляет их смелое противостояние своим страхам и страхам. тревоги.
Один из моих любимых фильмов всех времен — «» Альберта Брукса «Защищая свою жизнь» . Я нахожу это забавным, и в нем также содержится то, что я считаю глубоким и сильным посланием: рост — это борьба со своими страхами. Если вы еще этого не видели, настоятельно рекомендую. Если вы его уже видели, но прошло какое-то время, рекомендую посмотреть еще раз.
Определение мужества, данное Джеком Рахманом и Альбертом Бруксом, предлагает путь к развитию мужества. Почувствуйте тревогу или страх и все равно делайте это! Конечно, при применении этого девиза нужно руководствоваться здравым смыслом.Я также рекомендую людям постепенно преодолевать свои страхи. Если, например, кто-то боится собак и избегает собак, причем степень страха и избегания пропорциональна размеру собаки, я предлагаю начать с того, что подвергать себя маленькой собаке снова и снова, пока вы не перестанете. очень этого больше не боюсь. Затем перейдите к более крупной собаке и продолжайте повторять процесс, пока не дойдете до немецких догов. Конечно, если вы готовы перейти от полного избегания своего страха к «прыжку прямо в глубокий конец», как это делает персонаж Альберта Брукса в конце «Защищая свою жизнь», обязательно сделайте это.Однако для большинства из нас предпочтительный путь к развитию смелости — это шаг за шагом. Другой фильм, который имеет некоторое отношение к этой дискуссии, — «Что насчет Боба?». В этом фильме Билл Мюррей играет очень тревожного и избегающего человека человека, а Ричард Дрейфус играет его терапевта. Персонаж Дрейфуса стал известен благодаря изданию книги под названием «Детские шаги», и хотя в фильме это изображается как фарс и чрезмерно упрощенный, я думаю, что большую часть моей работы с тревожными пациентами можно охарактеризовать как «детские шаги».Какую бы фразу вы ни предпочли — «шаг за шагом» или «детские шаги» — я могу практически гарантировать, что если вы пойдете по этому пути, вы разовьете мужество.
Определение для изучающих английский язык из Словаря учащихся Merriam-Webster
^{храбрость
/ ˈKɚrɪʤ /
существительное Определение МУЖЕСТВА учащимся
[noncount] :
способность делать то, что вы знаете, сложно или опасно Войска проявили большую храбрость [= храбрость ] в бою.
Она имеет смелости поддерживать непопулярные дела.
Нужно мужества , чтобы отстоять свои права.
Я наконец работал / набрался храбрости [= нерв ], чтобы сообщить ему плохие новости.
Они проявили большую храбрость, [= бесстрашие, ] и решительность.
В конце концов она набралась (набралась) храбрости , чтобы противостоять ему.
Они проявили храбрость под огнем. [= они были храбрыми, когда в них стреляли или когда их жестко критиковали]
У него мужество своих убеждений. [= он не боится делать то, что считает правильным]
смелость — определение и значение
ЦИТАТА: Отвага Новой Англии была «отвагой Совести».
Котировки
Что касается моральной храбрости , я очень редко встречал _в двухчасовую утреннюю храбрость_.
Жемчуг мысли
«Хорошая верховая езда продлится сквозь возраст, болезни и дряхлость, но плохая езда продлится только до тех пор, пока молодость, здоровье и сила будут обеспечивать храбрости ; _ ибо хорошая езда — это дело мастерства, а плохая езда — дело рук. храбрость_.«
Новое иллюстрированное издание «Искусства приручения лошадей» Дж. С. Рэри с помощью лекций в Круглом доме и дополнительных глав по верховой езде и охоте для юных и робких
Смелость, смелость убежденность и вера в понятие «истина — это мужество» — все это практические идеи для решения проблем и разрешения разнообразных конфликтов в мире.
Американские хроники
6123 Отвага Новой Англии была «отвагой совести».
Котировки
4 Смелость Новой Англии была «мужеством совести».}}}

Храбрость определение: Недопустимое название — Викицитатник

ХРАБРОСТЬ — это… Что такое ХРАБРОСТЬ?

Значение, Синонимы, Определение, Предложения , Антонимы. Что такое храбрость

Чеченский этический кодекс «Къонахалла» — Министерство образования и науки Чеченской Республики

Храбрость. Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Храбрость — это более мягкое определение глупости, вам так не кажется? ▷ Socratify.Net

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Творчество Бориса Житкова — Борис Житков

Кодексы чести — понятия и слова, исчезнувшие из современного лексикона — Российская газета

Кодекс офицера

Глава «Сущность военной службы»

Глава «Правила жизни»

Кодекс моряка

Кодекс дуэлянта

Кодекс врача

Кодекс купца

Кодекс строителя коммунизма

Определение мужества от Merriam-Webster

Определение мужества от Merriam-Webster

Определение и значение смелости | Словарь английского языка Коллинза

Примеры «смелости» в предложении

смелости — WordReference.com Словарь английского языка

Значение мужества | Психология сегодня

Определение для изучающих английский язык из Словаря учащихся Merriam-Webster

смелость — определение и значение

Добавить комментарий Отменить ответ