Внутренняя речь что это: Внутренняя речь

Как мы думаем: словами, картинками или как-то иначе?

• Келли Оукс
• BBC Future

8 сентября 2019

Автор фото, BBC / Getty Images

Исследование внутренней речи — удивительно сложная задача. Думаем ли мы обычно словами или образами? С кем чаще всего мы говорим мысленно? И способны ли мы ясно осознать, что происходит в нашем мозге в определенный момент?

О чем вы думали секунду назад? Или, точнее, как вы об этом думали? Ответить на этот вопрос сложнее, чем кажется.

Вы могли повторять про себя слова, которые только что прочитали, могли видеть какую-то картинку своим внутренним зрением или переживать какие-то эмоции.

Вполне возможно, что все эти вещи происходили в вашем мозге одновременно и в определенной комбинации… или вы думали о другом и совсем другим способом.

Попытка узнать, что происходит в нашем собственном сознании, на первый взгляд, не кажется чем-то чересчур сложным.

Но когда мы начинаем это делать, мы сразу вмешиваемся в само явление, которое хотим исследовать.

Или, как отметил в 1890 году американский философ Уильям Джеймс, «пытаться проанализировать собственное сознание, это — все равно, что включать свет, чтобы лучше рассмотреть, как выглядит тьма».

Психолог Рассел Гэлберт из Университета Невады в Лас-Вегасе уже несколько десятилетий изучает, что происходит в сознании людей.

Исследователь обнаружил, что мысли, которые проносятся в нашей голове, намного разнообразнее, чем можно было бы предположить.

«Многие считают, что они думают словами, но они ошибаются», — объясняет он.

Автор фото, BBC / Getty Images

Підпис до фото,

Если попросить людей поговорить с собой мысленно, активируются другие участки мозга, чем когда они это делают спонтанно

В ходе одного небольшого исследования 16 студентов колледжа попросили прочитать короткий рассказ. Исследователи выборочно фиксировали их мысли во время чтения. Лишь четверть этих мыслей содержали слова, и только 3% были похожи на последовательный рассказ.

Эти результаты нельзя обобщить для всех, но они дают пищу для размышлений, когда речь идет о наших собственных внутренних переживаниях.

Изучать внутренний голос — совсем не легкая задача. Если просто спрашивать людей, о чем они сейчас думают, — это вряд ли покажет точный результат.

Отчасти потому, что мы не привыкли уделять пристальное внимание нашим блуждающим мыслям, а отчасти потому, что во время таких опросов люди могут домысливать больше, чем на самом деле происходило в их мыслях.

Метод, которым пользуется Гэлберт, называется «описание выборочного опыта».

Исследуемые носят весь день с собой некое устройство. Когда оно подает звуковой сигнал, они должны сосредоточиться на том, что именно происходило в их голове за секунду до этого.

В конце дня они разговаривают с психологом, который, задавая им точные вопросы, выясняет, о чем и в какой форме они думали. Были ли это слова, образы, эмоции, физические ощущения или что-то другое?

Большинству людей нужно несколько дней, чтобы научиться сосредотачиваться на своих мыслях. В течение следующих нескольких дней с помощью вопросов исследователя им удается лучше настроиться на то, о чем они думали в определенный момент.

Сначала это почти никому не удается, кроме, пожалуй, тех, кто имеет хороший опыт в медитации, отмечает ученый.

Автор фото, BBC/ Getty Images

Підпис до фото,

Наш внутренний монолог происходит по разным причинам, так же, как мы с разной целью пользуемся обычным языком

Метод неожиданного сигнала дает более естественные результаты, чем искусственные условия лаборатории, когда вас намеренно заставляют сосредоточиться на мыслях.

Гэлберт сравнивает его с высадкой на парашюте в лесу. Несколько маленьких животных могут, конечно, испугаться, но в целом вы увидите более или менее обычную картину происходящего в природе.

Обзор исследований, обнародованный Гэлбертом в 2013 году, показал огромные индивидуальные различия в том, как происходит внутренний диалог у разных людей.

В среднем участники эксперимента вели разговор с собой примерно 23% времени. Но в целом диапазон варьировался от 100% (внутренний монолог происходил постоянно) до 0% (люди никогда не говорили с собой мысленно).

Лучший собеседник

Но что происходит в вашей голове в моменты, когда вы не разговариваете с собой?

За годы исследований Гэлберт вывел пять категорий мнений: внутренняя речь, которая ведется в самых разных формах, внутреннее видение (может содержать изображения предметов, которые вы видели в реальной жизни, или мысленных образов), чувства, например, гнев или радость, сенсорное осознание (например, осознание того, каков на ощупь ковер под вашими ногами), несимволизированные мысли.

Последние трудно определить, это — и не слова и не образы, но это — также мнения, и они, несомненно, присутствуют в вашем сознании.

Каждая категория может иметь самые разные проявления. Внутренняя речь, к примеру, может происходить в виде одного слова, предложения, какого-то монолога или даже беседы.

Что такое внутренний диалог, известно любому, кто когда-то репетировал важный разговор или обдумывал аргументы в споре.

Но человек, с которым мы разговариваем мысленно, это не кто-то другой — обычно этот голос принадлежит другой стороне нашей личности.

Автор фото, BBC / Getty Images

Підпис до фото,

Одни люди все время разговаривают с собой мысленно, другие — вообще никогда не делают этого

Во время исследования в 2015 году Малгожата Пучальска-Василь, психолог из Люблинского католического университета имени Павла II, попросила студентов описать виды внутренних голосов, с которыми они разговаривали.

Исследовательница составила список четырех наиболее распространенных внутренних собеседников. Ими стали — верный друг, отец или мать, напыщенный соперник и беспомощный ребенок.

Каждый голос может всплывать в различных ситуациях — отец критикует с заботой, напыщенный соперник сосредотачивается на успехе, а не на поддержке. Мы примеряем на себя эти разные роли, чтобы справиться с непростыми ситуациями, например, сложным экзаменом или спортивной игрой.

Недавно Гэлберт начал совмещать свой метод исследования с МРТ-сканами мозга. Его исследование показало, что то, что люди говорят о своих мыслях, и то, что происходит в их мозге, совпадает.

Впрочем, исследователи отмечают, что они не делают обобщений, а их выводы касаются только участников эксперимента.

Фамира Рейси, сотрудница Лаборатории внутренней речи при Университете Маунт-Роял в Канаде, и ее коллеги недавно применили другой метод исследования мыслей.

Они просили участников перечислить мысли, которые возникали в их голове одна за другой в определенное время.

Автор фото, BBC / Getty Images

Підпис до фото,

Мы думаем словами гораздо меньше, чем нам кажется

Результаты оказались похожими на то, что выяснили предыдущие исследования. При выполнении своих повседневных дел люди разговаривали с собой мысленно обо всем: от учебы до своих эмоций, других людей и самих себя.

«Довольной много исследований свидетельствуют, что внутренняя речь играет важную роль в регуляции поведения, решении проблем, критическом мышлении, рассуждении о будущем», — отмечает Фамира Рейси.

Когда мозг «молчит»

Разговор с самим собой также важен для саморефлексии.

Нейрофизиолог Джилл Болт Тейлор описала это в книге «Мой инсульт был мне наукой». Женщина вспоминает, как в течение нескольких недель после инсульта, который она перенесла в 37 лет, у нее пропала внутренняя речь, ее мозг «молчал».

«Какой жуткой задачей было находиться там, внутри моего молчаливого мозга… пытаясь вспомнить, кто я? Что я делаю?»

Поскольку изучение того, что происходит в сознании людей, требует немалых усилий и времени, масштабных исследований, которые бы объяснили индивидуальные различия, пока не хватает.

Остается множество других вопросов, например, зависит ли внутренняя речь от национальности или типа личности.

Хотя ученые пока не могут пролить свет на большинство вопросов о нашем сознании, научиться осознавать свои мысли может быть довольно полезно.

«Это даст вам возможность содержательно общаться с самим собой», — говорит Фамира Рейси.

Или, как добавляет одна из ее коллег: «Внутренняя речь — это фонарик в темной комнате вашего сознания».

Хотите поделиться с нами своими жизненными историями? Напишите о себе на адрес [email protected], и наши журналисты с вами свяжутся.

Внутренняя речь и мышление

Николай Тимофеевич Ерчак, доктор психологических наук, профессор, заведующий кафедрой психологии Минского государственного лингвистического университета Внутренняя речь, активно изучавшаяся в прошлом веке, в настоящее время, кажется, утратила свою актуальность. Но если немного изменить традиционное видение феномена и рассмотреть первую фазу внутренней речи — собственно внутреннюю речь — только как знаковый компонент нашей психики — результат интериоризации внешней (громкой) речи, образующий неразрывное динамическое единство с образным и эмоциональным комлонентахми, то можно обнаружить довольно перспективную для дальнейших исследований схему взаимосвязей внутренней речи и мышления. Первая фаза внутренней речи представляется, однако, идентичной мышлению, тогда как вторая — внутреннее говорение (проговаривание) окажется единственным представителем данного понятия. Inner speech was often the goal of psychological research in the last century. Nowadays the problem seems to have lost its significance. But if we change a little the traditional view on the phenomenon and consider the first phase of inner speech (real inner speech) as the sign component of our psyche — the product of oral speech interiorization — forming an inseparable unity with image and emotion components, we could postulate quite a promising scheme of interrelations between inner speech and thinking. The first phase of inner speech may then seem to be identical to thinking while the second one will remain the only bearer of the concept. Ключевые слова: внутренняя речь, мышление, знак, образ, эмоция. Keywords: inner speech, thinking, sign, image, emotion. Наличие не одного, а нескольких слов-терминов, называющих определённый психологический феномен, иногда не столько облегчает, сколько затрудняет понимание. Хотя вполне возможно, что это слово-термин в своё время могло способствовать уточнению или объяснению какого-то аспекта явления, который казался поверхностным, но в итоге стал более конкретным и значимым для практической деятельности. Со временем, однако, возникает необходимость в упорядочении накопившихся терминов, препятствующих пониманию природы изучаемого психологического феномена в свете новых данных. Название статьи вовсе не случайно повторяет название замечательной книги А. Н. Соколова, опубликованной ещё в 1961 году [1]. Полученные автором экспериментальные материалы сохраняют свою актуальность и сегодня, только теперь возможна несколько иная их интерпретация. Итак, речь пойдёт о таком психологическом феномене, как внутренняя речь, которая самым непосредственным образом связана с мышлением, а, возможно, в чём-то и тождественна с ним. Вот эта связь (или единство) подлежит детальному рассмотрению. Следует заметить, что ещё в середине прошлого столетия проблема внутренней речи занимала в отечественной психологии весьма заметное место. Ей уделяли много внимания такие известные психологи, как Л. С. Выготский, Н. И. Жинкин, А. Н. Соколов, А. Р. Лурия, С. Л. Рубинштейн и многие другие. Интересовала эта проблема, кстати, и Ж. Пиаже. Между Ж. Пиаже и Л. С. Выготским даже имела место дискуссия о том, происходит ли внутренняя речь из эгоцентрической речи ребёнка или же, наоборот, эгоцентрическая речь является переходным моментом в становлении внутренней речи детей. Наряду с гипотезами и теориями о сущности феномена, его функциях и важнейших характеристиках были, конечно, и экспериментальные исследования, наиболее заметное из которых как раз и принадлежит А. Н. Соколову. Автор придерживался идеи, что мышление и внутренняя речь — разные явления, и интерпретировал экспериментально установленные им факты в соответствии с доминирующим в тот период теоретическим воззрением. Иначе и быть не могло, так как любой факт, как известно, нагружен теоретически. Л. С. Выготский рассматривал внутреннюю речь как особую, самостоятельную и самобытную функцию речи, особый внутренний план речевого мышления, опосредующий динамическое отношение между мыслью и словом [2]. Ставя в центр своих исследований вопрос о соотношении эгоцентрической речи с внешней, он рассматривал первую как ряд ступеней, предшествующих появлению второй. Развивая далее аргументацию о связи этих двух видов речи, Л. С. Выготский сделал вывод о том, что структурные особенности эгоцентрической речи, тенденции развития этих особенностей могут служить ключом к характеристике внутренней речи. Главная особенность последней виделась в её отрывочности, фрагментарности и сокращённости в сравнении с внешней: без отнесения к ситуации она непонятна. Сокращённость же, прежде всего, связана с опусканием подлежащего и связанных с ним слов, в редуцировании произносительной стороны, преобладании во внутренней речи смысла над значением; смысл при этом понимался как широкий спектр впечатлений, связанных со словом. Обращалось также внимание на идиоматичность словесных значений внутренней речи, непереводимых на язык речи внешней. А. Р. Лурия в целом разделял точку зрения Л. С. Выготского, а поэтому среди важнейших характеристик внутренней речи называл аморфность, свёрнутость, предикативность, наличие в её составе лишь отдельных слов и их потенциальных связей. Общая характеристика внутренней речи у С. Л. Рубинштейна тоже созвучна характеристике, данной Л. С. Выготским; были отмечены её эллиптичность и предикативность. направленность на слушателя. Подчёркивалась особо тесная связь внутренней речи с мышлением, отражённая в его высказывании о том, что «мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи и совершается» [2, с. 459]. Допуская случаи, когда мышление происходит не в речевой форме, а в образной, С. Л. Рубинштейн придерживался мнения, что эти «… образы по существу выполняют в мышлении функцию речи, поскольку их чувственное содержание функционирует в мышлении в качестве носителя его смыслового содержания. Вот почему можно сказать, что мышление вообще невозможно без речи: его смысловое содержание всегда имеет чувственного носителя, более или менее переработанного и преображённого его семантическим содержанием. Это не значит, однако, что мысль всегда и сразу появляется в уже готовой речевой форме, доступной для других. Мысль зарождается обычно в виде тенденций, сначала имеющих лишь несколько намечающихся опорных точек, ещё не вполне оформившихся. От этой мысли, которая ещё больше тенденция и процесс, чем законченное оформившееся образование, переход к мысли, оформленной в слове, совершается в результате часто очень сложной и иногда трудной работы» [3, с. 459]. Если прибегнуть к самонаблюдению за процессом возникновения в сознании той или иной мысли, то с этим суждением вполне можно согласиться. Тем более что за тенденциями или опорными точками может видеться нечто подобное почти у каждого человека. Ведь, согласно У. Найссеру, то, на что мы обращаем внимание, — «… это не что иное, как восприятие; мы выбираем то, что хотим видеть, предвосхищая структурированную информацию, которая будет при этом получена» [4, с. 104—105]. Значительный вклад в понимание природы внутренней речи внесли экспериментальные и теоретические исследования Н. И. Жинкина [5; 6]. Характеризуя кодовые переходы во внутренней речи, он выразил мысль о том, что «механизм человеческого мышления реализуется в двух противостоящих динамических звеньях — предметно-изобразительном коде (внутренняя речь) и речедвигательном коде (экспрессивная речь)». В первом звене мысль задаётся, во втором она передаётся и снова задаётся для первого звена. Автор высказывает гипотезу о «двухзвенности языка внутренней речи», подтверждаемую им как экспериментальными данными, так и наблюдениями за процессом общения, которые показывают, что понимание следует рассматривать как перевод с одного языка на другой. Одним из этих языков непременно должен быть язык изображений, так как именно из них состоит первая, чувственная, ступень познания мира. В одной из своих последних работ Н. И. Жинкин определяет предметный код как стык речи и интеллекта [6]. Перевод мысли на язык человека происходит именно в этом звене. А это значит, что все национальные языки имеют общую генетическую структуру и различаются между собой лишь некоторыми способами интеграции того же самого предметного кода, имеющего общую структуру как для обработки вербальной информации, так и для обработки информации, поступающей от разных органов чувств. Иначе говоря, это субъективный язык, не осознаваемый человеком, язык-посредник, благодаря которому замысел переводится на общедоступный язык каждого участника общения. Следует заметить, что в последние десятилетия интерес к внутренней речи в отечественной психологии заметно снизился. Зарубежные психологи тоже уделяют проблеме внутренней речи сравнительно мало внимания. К тому же основанием для ряда зарубежных исследований нередко служили материалы упоминавшихся выше отечественных авторов, прежде всего Л. С. Выготского, Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия, А. Н. Соколова, Т. Н. Ушаковой. Накопившиеся за это время в психологии новые экспериментальные и теоретические материалы позволяют рассмотреть несколько в ином ракурсе вопрос о взаимосвязи мышления и внутренней речи. Думается, что идея внутренней речи может оказаться вполне плодотворной и содержать более конкретное объяснение процесса понимания речи или говорения, если изменить видение феномена. Прежде всего, отказаться от попыток найти решение проблемы понимания и говорения исключительно в плоскости языка и речи вопреки тому, что сам термин «внутренняя речь» побуждает нас к этому. Представляет интерес высказанная одним из зарубежных авторов-лингвистов идея о том, что эллиптичность синтаксиса внутренней речи — одно из её несомненных достоинств [7]. Скорость её функционирования расценивается им как мощный интеллектуальный ресурс, не менее важный, чем внешняя речь. Во время общения внутренняя речь интерпретирует сказанное, а также планирует то, что подлежит выражению во внешней речи. Она может функционировать и вполне самостоятельно, даже если нет общения с другими людьми. Подчёркивается индивидуальный аспект внутренней речи, по причине которого к ней никто другой не имеет доступа. Внешняя же речь достаточно условна, и если мы употребляем слово «собака» или «пирог», то словесньш знак совсем не подобен соответствующему объекту. Во внутренней речи используемые знаки часто являются образами объектов, неся в себе их и коническое или зеркальное отражение. Другими словами, заключает автор, здесь имеет место сильное влияние сенсорных образов на формирование «внутреннего предложения» [7. с. 330]. Нетрудно заметить, что доминирующие в сознании исследователя лингвистические теории побуждают его рассматривать внутреннюю речь прежде всего именно как знаковую систему, имеющую свой «синтаксис», отличающийся эллиптичностью, «внутренние предложения» и знаки, являющиеся образами объектов. Сходная идея прослеживается и в работах других авторов, в которых говорится, например, о том, что мыслям не присуща та неопределённость, которая столь характерна для естественного языка. Так, если у человека возникает мысль о том. чтобы сходить в кафе, то эта мысль не будет для него неопределённой, ибо он знает, в какое кафе пойдёт, где это кафе расположено и кого он хотел бы, например, видеть за одним столиком. Но если эта мысль выражается в речи, она вполне может оказаться неопределённой для слушателя, так как у него нет подобной информации, а в речи она никак не представлена. В материалах исследований канадского психолога А. Морина подчёркивается роль самосознания, обеспечиваемого именно внутренней речью. Этот феномен понимается автором как сложный многомерный конструкт. включающий следующие компоненты: знание о том, что человек остаётся самим собой в течение длительного периода времени, что он является автором своих мыслей и действий, что он выделяет себя из окружающей среды. Благодаря самопознанию человек воспринимает себя как независимое и уникальное существо в мире и понимает, что его существование конечно. Это осознание себя ассоциируется с рядом таких понятий, как саморегуляция, самоуважение, самопознание, личностная идентичность, автобиография [8; 9]. Эмпирические свидетельства наличия связи между самосознанием и внутренней речью А. Морин обнаруживает в так называемых экспериментах, на которые ссылается. Это те случаи, когда вследствие мозговой травмы (или инсульта) человек .питался возможности общаться с другими, разговаривать с самим собой, думать о будущем — беспокоиться или предвидеть его. Он не мог думать так, как прежде. Коммуникация с внешним миром была отключена. Язык с его последовательной обработкой тоже. Но способность думать в «картинах» оставалась сохранной. что позволило А. Морину высказать гипотезу о нарушениях самосознания, связанных с функционированием именно внутренней речи, а не сознания в целом, так как сохранялась способность концентрировать внимание на окружающей среде и обрабатывать поступающие внешние стимулы. В то же время человек давал себе отчёт в том, что не может удержать в голове какое-то намерение достаточно долго, чтобы успеть его реализовать. Следует подчеркнуть, что в описанных А. Мориным случаях самонаблюдения за собственными состояниями были осуществлены пациентами-специалистами, один из которых был психологом, а второй — ней-роанатомом. Как видим, с одной стороны, внутренняя речь рассматривается исследователями как феномен, языковая природа которого вполне очевидна. С другой стороны, отмечается наличие в ней компонентов, которые к языку и речи отнести довольно трудно: это различные образы и, конечно же. эмоции и чувства, так или иначе вносящие свой вклад в информацию, обрабатываемую мозгом. Вышеупомянутое противоречие может быть устранено, если рассмотреть предложенную отечественными психологами первую фазу внутренней речи — собственно внутреннюю речь — только в качестве знакового компонента психики, сформировавшегося в результате интериоризаиии внешней (громкой) речи, образующего неразрывное динамическое единство с образным и эмоциональным компонентами нашей психики [10]. Эмпирическая проверка функционирования предложенной модели внутренней речи в процессе восприятия художественных текстов осуществлена в ряде экспериментов. В одном из них испытуемым (40 взрослым и 40 детям 8—9 лет) предлагалось послушать несколько коротких рассказов; по мере появления в сознании каждого из них (эксперимент проводился индивидуально) более-менее отчётливого образа они подавали сигнал, который регистрировался на магнитной ленте [11]. Как оказалось, в большинстве случаев сигналы о возникновении образов подавались тогда, когда испытуемые воспринимали элементы текста, в которых содержалась информация об изменении ситуации, о чём-то новом или неожиданном. Подсчёт количества сигналов позволил обнаружить следующую закономерность: максимальное и минимальное их количество в группе детей и в группе взрослых приходилось практически на одни и те же предложения. Аналогичная картина имела место при слушании рассказов, где испытуемых просили регистрировать случаи возникновения эмоций. Только количество сигналов оказалось, естественно, меньше. Получается так, что мысли автора текста могут быть представлены в сознании слушателя или читателя в виде цепочки «смысловых ядер», состоящих из образов, эмоций и элементов вербальных полей, стимулом к образованию которых явился текст. В другом лабораторном эксперименте независимой переменной служили четыре небольших художественных текста на английском языке, предварительно записанные на магнитную ленту (первая серия), и эти же тексты, переведённые на русский язык (вторая серия) [12]. В качестве зависимой переменной служили сигналы испытуемых о каждом моменте, когда в их сознании возникал образ или эмоция. Опыты проводились с каждым из участников эксперимента тоже индивидуально. В эксперименте приняли участие 60 студентов Минского государственного лингвистического университета в возрасте 18—22 лет, владеющих английским языком. Половина из них принимали участие в первой серии, где им предъявлялись для понимания тексты только на английском языке, половина — во второй, где в качестве независимой переменной служили русскоязычные варианты этих же текстов. Полученные материалы убедительно свидетельствовали в пользу идеи о том, что независимо от знаковой системы (русский язык или английский) как образы, так и переживания возникают у слушателей при восприятии аналогичных элементов текста. Иначе говоря, переводятся на один и тот же «язык» образов и эмоций. От сформулированного выше положения о собственно внутренней речи логично прийти к идее о том, что собственно внутренняя речь и мышление функционируют симультанно, опираются при этом на одни и те же компоненты психики а, следовательно, представляют собой одно и то же явление. Иначе говоря, термин «собственно внутренняя речь» представляется избыточным, дублирующим хорошо известное и устоявшееся в психологии понятие «мышление». Чаще всего наши мысли существуют в виде всех этих трёх компонентов, находящихся в определённом пропорциональном соотношении друг с другом. Схематически этот наиболее типичный вариант может быть представлен в виде центральной части кривой нормального распределения (рис.). Один полюс этой кривой — внутреннее говорение (проговаривание), где доминирует исключительно знаковый компонент, а другой не содержит знакового компонента вообще — здесь доминируют образы и эмоции. В предложенную схему логично вписывается концепция Д. Канемана о быстром и медленном мышлении [13]. Последнее может рассматриваться как словесно-логическое (теоретическое) мышление, достаточно типичным способом функционирования которого является внутреннее говорение (размышление про себя). Быстрое мышление — результат весьма частого его использования в повседневных ситуациях; удельный вес знакового компонента здесь невелик, а поэтому оно нередко протекает при минимально необходимой степени осознания. Думается, что подобным образом можно также представить большинство явлений объективного мира (включая психические феномены), рассматривая их лишь как частный случай кривой нормального распределения, на одном полюсе которого доминирует одно качество, а на другом — нечто совершенно иное. Подобно тому как вода при определённых условиях становится паром или льдом, тот психологический феномен, который большинство людей считают мышлением, может рассматриваться лишь как средняя часть этой кривой. В зависимости от того, какой из основных компонентов психики оказывается определяющим при решении конкретной задачи, признаётся целесообразным выделение таких видов мышления, как образное, эмоциональное, практическое, словесно-логическое. Чем ближе к тому или иному полюсу этой кривой, тем больше или тем меньше удельный вес образно-эмоционального или знакового компонента.     Медленное мышление может рассматриваться как словесно-логическое (теоретическое) мышление, достаточно типичным способом функционирования которого является внутреннее говорение (размышление про себя). Быстрое мышление — результат весьма частого его использования в повседневных ситуациях; удельный вес знакового компонента здесь невелик, а поэтому оно нередко протекает при минимально необходимой степени осознания. Хотя интерес исследователей к проблеме внутренней речи заметно снизился, время от времени появляются материалы, свидетельствующие о том, что надлежащая интерпретация отдельных фактов требует соответствующей теории. Интересны, например, сведения о польских иммигрантах, которые сменили польскую языковую среду на датскую [14]. Десять из них переехали в Данию в возрасте 24 лет, другие десять — в 34 года. Прожив в Дании 30 лет первые, как отмечают авторы, в своей внутренней речи пользовались чаще датским языком, тогда как вторые — польским. Воспоминания о периоде, предшествовавшем иммиграции, в обеих группах протекали с опорой на польский язык, а после иммиграции — на датский. Очевидно, что в приведённом исследовании речь идёт, прежде всего, о развёрнутых размышлениях поляков про себя, то есть о фазе внутреннего говорения, а не о фазе собственно внутренней речи в её традиционном понимании. Вышеприведённые рассуждения побуждают поставить вопрос относительно природы самой мысли. Видимо, не случайно некоторые психологические словари не содержат определения этого понятия вообще. А те, которые его содержат, сообщают, например, что мысль — это основная единица, «клеточка» мышления, что в её основе лежит отражение таких фундаментальных признаков явлений, как их сходство и смежность во времени и пространстве, что речевое выражение мысли в текстах имеет форму предложения; часто приводится точка зрения И. М. Сеченова, рассматривавшего мысль как сопоставление мыслимых объектов друг с другом в каком-либо отношении. Один из кратких словарей-справочников содержит указание на то. что мысль есть результат рассуждения и может выступать в образном и отвлечённом виде. В логическом словаре мысль определяется как результат (продукт) процесса мышления в форме суждения или понятия, отражающий общее в массе единичных вещей, фиксирующий существенное, закономерное в многообразии явлений окружающего мира. Понятие нередко рассматривается как базовая единица символического знания, то есть знания, выраженного на каком-то языке. В свою очередь, понятия могут быть включены в категории, включающие другие категории. Последние могут быть объединены в схемы, понимаемые как ментальные образования, служащие для репрезентации знаний, охватывающих набор связанных друг с другом понятий. Мышление как логическая его форма в виде суждения или умозаключения часто рассматривается в работах Ж. Пиаже. Точнее, под истинной единицей мысли он подразумевает не только понятие, суждение или целый класс, но даже каждую классификацию в своей целостности, каждую серию объектов, расположенных в соответствии с их отношением, каждую систему родословных связей, шкалу ценностей или, другими словами, любую группировку. Мыслью, по его мнению, можно назвать и любую теорию. Нетрудно заметить, что в большинстве случаев акцент делается на результатах мыслительного процесса, преимущественно выраженных в речевой форме. Но это, скорее, лишь один его полюс, не охватывающий феномена мышления во всём его многообразии. Возможно, в качестве точки отсчёта следовало бы сделать акцент на идее И. М. Сеченова, рассматривавшего мысль как сопоставление объектов в каком-то соотношении. К этому суждению можно добавить идею о том, что назначение мышления заключается в отражении существенных связей и отношений между объектами мысли. А эти связи и отношения далеко не всегда репрезентируются в речевой форме. Так, если обратиться к идее Д. Канемана о быстром и медленном мышлении, то нетрудно заметить, что быстрое (интуитивное) мышление редко опирается на развёрнутую речь. А если принять во внимание идею, что наши мысли представляют собой динамическое единство трёх компонентов — образа, эмоции, знака в их определённом соотношении — то можно предположить, что в случае быстрого (интуитивного) мышления доминирует опора на образы и эмоции. Достаточно просто обратить внимание на появление той или иной мысли в собственном сознании, на то, как она репрезентируется механизмами психики. Например, фраза «Сейчас бы чашечку кофе!», весьма вероятно, будет иметь в своём основании визуальный образ кофейной чашки, обонятельный — аромата кофе и соответствующих интероцептивных ощущений. Может, именно так следует конкретизировать идею И. М. Сеченова о том, что не существует ни одного процесса мысли, который не выражался бы теми или иными объективными проявлениями. Сама представленная таким образом мысль вполне может оказаться незамеченной, если не будет выражена в словах, настолько быстры и мимолётны упомянутые образы и ощущения. Можно пойти ещё дальше и вспомнить наших «меньших братьев» — животных, которым тоже нельзя отказывать в способности думать. По телевидению как-то демонстрировался видеосюжет, иллюстрирующий весьма неординарное событие: на пятилетнего малыша неожиданно набросилась собака, но откуда-то вдруг появившийся кот, живший в семье мальчика, набросился на собаку и обратил её в бегство. Очевидно, что кот оказался в состоянии отразить ряд существенных связей: принадлежность малыша к «своим» с кошачьей точки зрения, нападение собаки на одного из «своих», бедственное положение последнего и т. д. Но ведь есть ещё множество животных, находящихся на более высокой ступени эволюционной лестницы, которые обладают более совершенными возможностями отражения. И есть более примитивные существа, отражающие лишь весьма ограниченное число связей, весьма существенных, прежде всего тех, которые связаны с выживанием особи. Подобное отражение обычно относится к категории инстинктивного поведения и мышлением не считается. Но тогда возникают затруднения с выявлением границ, отделяющих мышление от не-мышления. Неясно, сколько и каких по степени сложности связей надо отразить, чтобы признать существо мыслящим или же неспособным к этому. Думается, мышление можно рассматривать как некий континуум от рефлекторных действий до классификаций и систем. Но при этом ориентироваться на кривую нормального распределения, прежде всего, ту её часть, которая оказывается в средней области. И, соответственно, помнить о том, что чем ближе к тому или иному полюсу континуума, тем меньше или, наоборот, тем больше степень осознанности мышления. В большинстве случаев мысли, выражаемые человеком в речи, отнюдь не новы. Они могли быть заимствованы (произвольно или чаще непроизвольно) из кинофильмов, телепередач, книг, встреч с разными людьми. Столь же часто появление тех или иных мыслей, стимулируемых событиями повседневной жизни, реальным взаимодействием людей, их поведением, отношениями к разным аспектам бытия. Результатом столь разнообразной стимуляции может быть появление мыслей разной степени осознанности, в составе которых будут образы, эмоции, знаки в соответствующем соотношении. Естественно ожидать, что мысль, репрезентированная как образ или как эмоция, менее осознанна, чем мысль, представленная в готовой речевой формулировке на уровне внутреннего прого-варивания. Не удивительно, что человек с трудом замечает тот факт, что многие его мысли возникли неосознанно, но их в принципе можно вербализовать. Исходным моментом их появления часто служат потребности и связанные с их удовлетворением эмоции, которые подбирают в памяти (или в реальной ситуации) соответствующие образы. Переживаемая эмоция репрезентируется в психике через активность соответствующих мозговых структур и в отдельной фиксации не нуждается. Если вы встречаете человека, который вам не нравится, то его образ соединяется с уже возникшей эмоцией, а на речевом уровне может появиться фраза: «Какой отвратительный тип!». Или «Этот субъект мне неприятен». Или всего лишь одно слово вроде «Опять!», выражающее вероятное возмущение, негодование, удивление, что этот субъект снова попадается на глаза. Многие средства и способы удовлетворения наших потребностей занимают настолько прочное место в рабочей памяти, что соответствующие мысли об их удовлетворении возникают непроизвольно и незаметно для нас. Иногда их называют «автоматическими» мыслями. За исключением случаев, когда на пути к удовлетворению потребности появляются какие-то препятствия, требующие осознанного поиска более эффективного решения. Идея о том. что мышление может быть быстрым или медленным в зависимости от того, как мысль репрезентируется в сознании, высказывалась, конечно, и ранее. Так, исследователь М. Хоровитц ещё в начале 80-х годов прошлого столетия отмечал, что автоматизированные неосознаваемые мыслительные процессы протекают значительно быстрее, чем крайне медленный процесс осознаваемого мышления, но имеют явную тенденцию к следованию рутинным решениям [15]. Появление работы Д. Канемана «Мышление быстрое и медленное» по сути дела можно было бы рассматривать как развитие идеи, которую высказал М. Хоровитц. Но благодаря акцентированию внимания на том, что это две системы, которые по сути дела есть полюса некоторого континуума, а также на детальной характеристике каждой из этих систем мы обретаем, ключ к пониманию того, насколько достоверно то или иное суждение говорящего. Конечно, прислушиваться следует и к суждениям, которые посетили кого-то из собеседников совершенно случайно, под влиянием обсуждаемого вопроса. Они могут послужить поводом для появления оригинального взгляда на предмет исследования, обнаружения какого-то недостающего звена в рассуждениях или осознания того, на чём следует сделать акцент при обсуждении проблемы. Список цитированных источников 1. Соколов, А. Н. Внутренняя речь и мышление / А. Н. Соколов. — М. : Просвещение, 1967. — 248 с. 2. Выготский. Л. С. Мышление и речь / Л. С. Выготский // Собр. соч. : в 6 т. — М. : Педагогика. 1982. — Т. 2. — 504 с. 3. Рубинштейн, С. Л. Основы общей психологии : в 2 т. / С. Л. Рубинштейн. — М. : Педагогика, 1989. — Т. 1. — 488 с. 4. Найссер, У. Познание и реальность / У. Найссер. — М. : Прогресс, 1981. — 190 с. 5. Жинкин. Н. И. О кодовых переходах во внутренней речи / Н. И. Жинкин // Вопросы языкознания. — 1964. — № 6. — С. 26—38. 6. Жинкин. Н. И. Речь как проводник информации / Н. И. Жинкин. — М. : Наука, 1982. — 160 с. 7. Wiley, N. Inner speech as a language: A Saussurian inquiry / N. Wiley // Journal for the Theory of Social Behavior. — Blackwell Publishing Ltd.. 2006. — P. 319—341. 8. Morin, A. Inner speech and conscious experience / A. Morin. — Science & Consciousness Review, 2005. — P. 115—117. 9. Morin, A. Self-talk and self-awareness: on the nature of the relation / A. Morin /7 The Journal of Mind and Behavior. — 1993. — No 14 (3). — P. 223—234. 10. Ерчак, H. Т. Психология профессиональной речи учителя (начальная школа) : автореф. дис. … докт. психол. наук / Н. Т. Ерчак. — СПб., 1993. — 25 с. 11. Ерчак, Н. Т. Особенности понимания художественного текста взрослыми и детьми , Н. Т. Ерчак / Вопросы психологии. — 1994. — № 3. — С. 95—99. 12. Ерчак. Н. Т. Влияние языка устно-речевого сообщения на образно-эмоциональную сферу слушателя / Н. Т. Ерчак, О. В. Зуевская // Замежныя мовы у Рэспуб.шцы Беларусь. — 2007. — № 1 (23). — С. 24—34. 13. Kahneman, D. Thinking fast and slow / D. Kahneman. — NY : Farar. Straus and Giroux, 2009. — 443 p. 14. Larsen. S. F. Inner speech and bilingual autobiographical memory: A Polish-Danish cross-cultural study / S. F. Larsen, R. V. Schrauf. P. Fromholt , D. C. Rubin // Memory. — 2002. — No 10 (1). — P. 45—54. 15. Horowitz, M. J. Image formation and cognition / M. J. Horowitz. — Second edition. — NY : Appleton-Century — Crofts, 1972. — 382 p. Статья публикуется в авторской редакции. Адукацыя i выхаванне 1 / 2017

чем это полезно для мозга, самоконтроля и творчества зачем нам внутренняя речь и может ли томограф читать наши мысли — Нож

Массовый интерес к феномену внутренней речи начался с твита. Кайл из Сиэтла написал, что у одних людей есть внутренний монолог, а другие думают с помощью абстрактных невербальных мыслей — и большинство представителей каждой группы не знают о существовании другой. Пост быстро распространился и многих заинтересовал. Люди обсуждали, как устроена их внутренняя речь.

Одна девушка рассказала, что с тех пор, как она узнала об этом явлении, пробовала им пользоваться, но это всегда заканчивалось тем, что она говорила вслух сама с собой.

«Например, когда я читаю, я вижу структуру предложения. В моей голове каждое предложение имеет форму. И еще я двигаю губами, когда читаю. По сути, я проговариваю вслух, но неслышно».

Другая женщина сообщила, что всегда думала, будто внутреннюю речь придумали авторы фильмов или книг, чтобы объяснить психологический мир персонажей.

А как всё работает на самом деле? Внутренняя речь в виде вербального монолога с самим собой — повсеместное явление или люди мыслят не словами?

Что значит «думать словами»?

Рассел Холберт, американский психолог и специалист по внутренней речи, утверждает, что людям доступно пять видов внутреннего опыта:

1. Внутренняя речь — разговор с самим собой, прослушивание внутреннего голоса, часто похожего на ваш собственный.
2. Внутреннее видение — представление места или предмета, о котором человек думает.
3. Несимволизированное мышление — например, проявление интереса или намерения до того, как мы начинаем более подробно думать, в том числе словами.
4. Переживание чувств — эмоциональный ответ, который часто сопровождается физиологическими реакциями и содержит в основном оценку ситуаций.
5. Сенсорное осознание — обращение внимания на какой-то аспект (зрительный или слуховой) окружающего мира, не по собственному желанию, а из-за того, что он привлек наше внимание через сенсорные каналы.

Чтобы выявить это, ученые выдавали участникам эксперимента специальное устройство из бипера и наушника, которое нужно было носить постоянно. Бипер подавал сигнал в наушник с рандомной периодичностью, и испытуемым нужно было записать всё, что происходило у них в голове на тот момент.

Большинство людей действительно могут инициировать словесный диалог у себя в голове, но это не значит, что все наши мысли вербальные. У разных людей может быть от 0 до 75% мыслей, выраженных словами.

Интересно, что люди с потерей слуха используют внутренний язык жестов. Одна женщина так описывает свой опыт:

«У меня в голове есть „голос“, но он не основан на звуке. Я либо вижу знаки из языка жестов, либо изображение, либо напечатанные слова».

Исследователь внутренней речи Чарльз Фёрнихоф считает, что важен возраст, в котором человек потерял слух. Если это случилось при рождении, то, скорее всего, будет так, как описывается выше. Если после двух лет, то вариаций может быть гораздо больше — начиная от вербальных мыслей, но без звука, и заканчивая обычной внутренней речью, если слух был потерян в зрелом возрасте.

Читайте также

Монеточка на пальцах: интервью с жестовым певцом Антоном Залозным, который адаптирует современную музыку для глухих и слабослышащих

Внутренняя речь может принимать разные формы, но при этом она повсеместна — и, видимо, крайне важна для функционирования психики человека.

О чем мы говорим сами с собой?

В одном исследовании ученые опросили 380 молодых людей, о чем они думают в данный момент. Испытуемых просили составить список вербальных мыслей, к которым они обычно обращаются, а затем исследователи распределили ответы по группам.

Выяснилось, что чаще всего люди думают о себе: оценивают себя, размышляют об эмоциях, внешности, отношениях, будущем, мнении других людей о себе, гипотетических ситуациях и т. д. Вторая по частоте группа мыслей была посвящена другим — в основном семье, людям в целом и друзьям.

Чаще всего люди используют внутреннюю речь, чтобы планировать, вспоминать, мотивировать себя, решать проблемы и моделировать будущие разговоры. Также внутренняя речь важна для когнитивных процессов, требующих от нас сильной вовлеченности. Британские исследователи выяснили, что благодаря проговариванию про себя задачи кажутся нам менее сложными, и мы выполняем их лучше. Вероятно, дело в том, что мы удерживаем информацию в рабочей памяти в основном путем ее внутреннего повторения. Другие ученые выяснили, что внутренняя речь помогает переключаться между разными заданиями.

Так что беседовать с самим собой во время учебы или решения сложных задач может быть полезно для усвоения материала.

Интересно, что обращение к себе на «ты» более действенно, чем «я»-высказывания — вероятно, потому, что дополнительно мотивирует к действиям.

Чтобы понять, почему так происходит, разберем, как внутренняя речь формируется в детстве.

Откуда берется внутренняя речь?

Одна из главных теорий развития внутренней речи принадлежит советскому психологу Л. С. Выготскому.

Он считал, что в раннем детстве большую роль в поведении ребенка играют слова матери и других близких взрослых: «Помой руки», «Давай вместе соберем игрушки», «Пожалуйста, успокойся». Здесь речь и мысли ребенка имеют интерпсихический характер — то есть направлены на другого человека, сильно зависят от взаимодействия с миром.

Но по мере взросления и становления высших психических функций (к ним относятся мышление, память, внимание и другие), ребенок учится сам регулировать свое поведение. Тут появляется эгоцентрическая речь — внешняя, но направленная не на других людей, а на самого себя. Представьте себе ребенка, который играет и бубнит что-то себе под нос: «Ага, вот это положим сюда, а потом машина поехала сюда».

Выготский в своих экспериментах показал, что, если задачи для ребенка усложняются, эгоцентрической речи становится больше. Это подтверждают и современные исследования. Иногда часть задач такой речи могут брать на себя друзья, которых ребенок сам себе придумывает.

Дети, у которых были воображаемые друзья, меньше используют эгоцентрическую речь, чем другие.

С возрастом ребенок учится контролировать свое поведение всё лучше и лучше, и эгоцентрическая речь постепенно переходит во внутреннюю — этот процесс называется интериоризацией. Он завершается к школьному возрасту. При этом речь меняет свою форму: из развернутой и синтаксически сложной внешней она переходит в свернутую внутреннюю — и начинает выполнять те же функции: регулирует поведение и облегчает выполнение задач.

Интериоризация считается важным механизмом перехода от натуральных психических функций, которые даны нам от рождения (например, непроизвольное внимание) к более сложным функциям, владение которыми необходимо взрослому, чтобы жить в обществе.

Во внутренней речи о самом себе редко есть второстепенные члены предложения и даже подлежащее, а используются в основном сказуемые (это свойство называется предикативностью): «Надо купить хлеба», «Пойду посплю». Внутренняя речь становится более заточенной под конкретного человека, ведь ее коммуникативная функция — а вместе с ней необходимость в развернутых и всем понятных предложениях — исчезает.

Личные смыслы слов во внутренней речи преобладают над социальными, а значения нескольких слов могут смешиваться. Например, смысл слова «дом» может меняться с каждым переездом в новую квартиру независимо от того, сколько времени человек проживет в этом месте. И каждый раз, когда он думает: «Пора домой», ему не нужно объяснять самому себе, где этот дом находится.

Что происходит с мозгом, когда мы говорим сами с собой?

Многое о функциях и устройстве внутренней речи может рассказать нейровизуализация. Чтобы посмотреть, что происходит с мозгом во время внутреннего монолога, используют два разных подхода:

• человек произносит одни и те же слова вслух и про себя,
• участник исследует свободное блуждание мыслей.

Оба подхода имеют и преимущества, и недостатки. Например, во время выполнения первого типа заданий исследователь не может контролировать, точно ли испытуемый произносит слово или думает о чем-то своем. А второй тип заданий не обязательно связан с внутренней речью: размышляя, человек может и использовать внутреннюю речь, и представлять себе образы, и переживать эмоции.

С помощью первого подхода ученые обнаружили, что, когда человек намеренно произносит что-то про себя или вслух, активна нижняя лобная извилина (область Брока). Она же работает и у людей с потерей слуха, когда они используют внутренний язык жестов.

Интересно, что во время внутренней речи активируется еще и дополнительная моторная кора, которую обычно связывают с работой мышц голосового аппарата, а у людей с потерей слуха — зоны, отвечающие за движения рук. Это значит, что во многом внутреннюю и внешнюю речь обеспечивают одни и те же участки мозга.

Второй подход помог связать внутреннюю речь с сетью пассивного режима мозга: она активируется, когда мы позволяем мысли блуждать «самостоятельно».

Американские и австрийские ученые выяснили, что в таком рассредоточенном и несфокусированном состоянии у людей происходят озарения, когда они находят ответы на мучившие их до этого вопросы. Можно предположить, что часть таких инсайтов генерируется в виде словесных мыслей, и именно таким образом внутренняя речь связана с состоянием пассивной работы мозга.

О сети пассивного режима пока что известно немного, но мы знаем, что она может быть очень важна для конструирования ощущения «я», построения ментальных карт сознания других людей и формирования чувства времени. То есть, кроме творческих инсайтов, она может отвечать и за экзистенциальные абстракции.

Выходит, появление вербальных мыслей «из ниоткуда» связано с сетью пассивного режима, а вот их намеренное удержание — с лобно-теменной сетью. То есть если мы пользуемся внутренней речью, чтобы побыть наедине с собой, то активны одни зоны мозга, а в ситуации, когда внутренняя речь помогает решать задачи, — другие.

Когда мы используем внутреннюю речь, чтобы повторить что-то про себя или проиграть важный разговор в голове, она похожа по организации на внешнюю. При этом такая речь активизирует зоны мозга, связанные с направленным вниманием, контролем, планированием поведения и готовностью к реальному физическому действию, — помогает собраться и действовать. А когда внутренняя речь появляется как бы сама по себе, она связана с обширной и очень важной для нашего психического здоровья сетью пассивного режима мозга.

Можно ли прочитать вербальные мысли других людей?

Как же использовать это на практике? Возможно ли, зная, как активируется мозг, восстановить внутреннюю речь человека?

Эти идеи давно витают в научном и предпринимательском сообществе. Илон Маск, основавший компанию Neuralink, говорит, что преследует не только утилитарные цели вроде создания имплантов для пациентов с травмами мозга, но и хочет «улучшить» людей. Например, с помощью вживления чипов в мозг научить нас обмениваться мыслями напрямую. Идея, достойная классиков фантастической литературы, — но так ли она далека от реальности?

Исследователи несколько десятилетий пытались выяснить по паттернам активации, что происходит во внутреннем мире человека.

Общая идея экспериментов по декодированию активации мозга такова: человеку показывают какие-то объекты (скажем, ботинок или лошадь), а ученый видит с помощью сканера функциональной МРТ, какой паттерн активации соответствует этой картинке. После этого компьютер обучают связывать два параметра и узнавать, что видит испытуемый, лишь по активности мозга. Этот же принцип применили для визуализации снов человека. Спящих в сканере участников эксперимента будили, спрашивали, что им только что снилось, и на основе этого обучали компьютер привязывать активность мозга к содержанию сна.

Проблемы начинаются, когда ученые пытаются классифицировать паттерны активации мозга, соответствующие чему-то более сложному, чем просто зрительный опыт.

Непонятно, как группировать намерения, интересы, планы и мысли о себе — в общем, всё, чем обычно наполнен наш внутренний мир.

Кроме того, эксперименты по декодированию работы мозга обычно проводятся на отдельных данных для каждого человека. Так что когда мы попробуем применять стандартный способ «читать мысли» для всех, результат не будет точным, ведь работа мозга у разных людей может слегка различаться.

Но ученых это не смущает, и эксперименты по расшифровке мыслей продолжаются. Кроме научного, они имеют и прикладное значение: например, чтение мыслей поможет понять, что происходит с внутренним миром человека в коме и в других сложных клинических состояниях.

лечение дцп и зпрр в клинике Мельниковой

Основоположником отечественной психологии Л.С. Выгот­ским было показано, что процесс развития высших форм психической деятельности всегда лежит в общении ребенка со взрослым. Действие, разделенное сначала между взрослым, обучающим ребенка плану выполнения той или иной операции, и ребенком, обучающимся тому или иному действию или операции, постепенно, после овладения в той или иной степени планом действия и регуляции этим произвольным действием при помощи сначала устного, а затем внутреннего проговаривания начинает осуществляться самим ребенком. При участии речевого контроля у ребенка формируются различные навыки, именуемые в клинике нервных болезней праксисом. Вне про­цесса речевого общения речь у ребенка развиваться не может, тому имеется множество примеров в литературе [Спрингер Д., 1985).

Воспитание у ребенка элементарного произвольного дейст­вия или движения диктуется необходимостью подготовки его к социальному самообслуживанию. Уже со 2-го месяца жизни он начинает следить за движущимися вокруг него предметами, реагировать на голос матери, различать ее голос среди других голосов. Тактильное восприятие тепла материнских рук, ощу­щение пользы пеленания для ликвидации дискомфорта приво­дит к тому, что ребенок очень рано начинает криком привлекать внимание матери для достижения удовлетворяющего его ре­зультата. С 3—4 мес он следит за предметами и рано начинает взглядом и возгласом отвечать на вопрос: ’’Где мама?”, ’’Где папа?”, плакать, когда его журят, не вычленяя, естественно, пока ни одного слова, а ориентируясь лишь на тон и интонацию близких ему людей [Исенина Е.И., 1986].

Подготовка ребенка к произвольным действиям и движениям с 6—7-го месяца жизни — это воспитание элементарной опрятности, умения поднять ногу или протянуть руку при одевании, взять игрушку и ложку, ходить и бегать, произвольно по заданию взрослого сплюнуть соринку, покашлять, произвольно освободить нос от слизи, вздохнуть и задержать дыхание при обследовании врачом. Ребенок учится произвольно улы­баться и глотать лекарство, одеваться, умываться и т.д. Многим действиям ребенок обучается, подражая взрослому, а более сложные действия осваивает при помощи взрослого, планиру­ющего его деятельность при помощи речи. В частности, при одевании, шнуровке обуви, еде с ложки и мытье рук мать, обучая его навыку, постоянно сопровождает свои действия пояснениями и репликами, которые как методикой, так и смысловым содержанием от раза к разу закрепляют формиру­ющийся навык. В предшкольные годы ребенок овладевает на­выками элементарного самообслуживания, которые закрепля­ются их социальной необходимостью, становятся автоматизи­рованными, но всегда остаются сознательными [Розенгард-Пуп- ко Г.Л., 1963].

А.А. Леонтьев (1978) в работе ’’Слово в речевой деятель­ности”, рассматривая некоторые стороны становления и раз­вития речи у детей, отмечает, что уже в возрасте 4—5 мес возникает ’’лепетная речь”, в которой намечается структура ’’первого слога”. Поток речи распадается на смысловые кванты, в которых еще нет постоянных, четко артикулируемых звуков. К 6 мес в речи ребенка наблюдаются отрезки, напоминающие слово, что объясняется возникновением акцента (ударения), мелодикой и большим единством уклада артикуляторных ор­ганов (язык, губы, голосовые связки и т.д.). Ребенок начинает ритмично произносить двух- и трехсложные слогосочетания. Мелодическое единство псевдослога связано с первичной ре­продуктивной способностью ребенка к подражанию и с его коммуникативной функцией выражения потребности и отноше­ния к ситуации. Основную смысловую нагрузку в этом возрасте несут интонация, ритм, окрашивающие и формирующие сло­говой рисунок ’’слова”.

Одновременно с освоением речевых видов деятельности (интонация, мимика, жест) у ребенка в процессе общения со взрослыми (начиная с конца 1-го года жизни) развивается сложная словесная коммуникативная функция речи. Это сви­детельствует об овладении различными многоуровневыми ком­понентами парадигматической и синтагматической системы языка и речи, формировании речи.

Этапами формирования речевой коммуникации ребенка яв­ляются овладение произвольной слухоречевой памятью, вос­приятием и использованием в целях коммуникации интонаци­онных средств речи, а также формирование произносительной, артикулярной стороны речи, формирование фонематического слуха. Далее идет этап освоения системы словообразования и сложнейшей системы кодирования многозначности слова, ов­ладения синтаксической структурой высказывания, формирова­ния внутренней речи, семантической стороны речевого и ре­чемыслительного процесса, звуковым анализом состава слова, чтением и письмом, счетом и решением арифметических задач различной степени сложности, ориентацией во времени, в географической карте, различными языковыми средствами (на­речиями, предлогами и т.п.), развернутым письменным изло­жением мысли и т.д.

Процесс развития речи чрезвычайно постепенен и связан с определенными этапами созревания коры и подкорковых струк­тур головного мозга ребенка [Симерницкая Э.Г., 1985].

Развитие устной речи, по наблюдениям ряда исследователей [Сикорский И.А., 1900; Лямина Г.М., 1960; Гвоздев А.Н., 1961; Салахова А.Д., 1973, и др.], в течение первых лет может идти тремя путями. Первый путь — овладение фонетической сто­роной речи уже к концу 2-го года при односложной, редко двусложной фразе и более позднее овладение словосочетанием и вариантами развернутого высказывания (до 2 лет 6 мес— 3 лет), т.е. формирование парадигматического аппарата как бы опережает развитие синтагматического линейного комму­никативного процесса.

Второй путь — медленное накопление фонетического со­става речи при быстром развитии фразовой речи. У этих детей может долгое время держаться так называемое функциональное косноязычие, т.е. отсутствуют многие звуки. Первоначально слоговая структура слова этих детей очень упрощена, они опускают согласные в стечениях согласных, в связи с чем слово длительное время состоит лишь из открытых слогов. В речи детей повторяются одни и те же слоги (”ко-ко-ко” — молоко, ”та-та-та” — лопата и т.д.), при этом оказывается четко офор­мленной просодическая (т.е. выделение ударного слога), рит­мико-мелодическая основа слова, которая позволяет взрослым опознавать слово, произнесенное ребенком.

В основе формирования большинства навыков речи до­школьника лежат сенсорные процессы: зрительно-предметный гнозис в узнавании лиц, предметов, местности, пространствен­ная ориентировка  всего многообразия окружа­ющего мира, а также слухоречевая память, позволяющая ре­бенку овладеть слоговой и звуковой структурой слова, много­вариантным его флективным изменением в различных контек­стах и т.д. Феноменальная у детей слухоречевая память позволяет им, не понимая содержания, запоминать длинные стихотворения, песни и т.п. Возможно, это объясняется посте­пенным формированием латериализации речевых функций, так как, по наблюдениям многих авторов [Доброхотова Т.А., Бра­гина Н.Н., 1977, и др.], левшество встречается у 60% детей ясельного возраста и лишь у 35% взрослых. Наконец, к третьему пути развития речевых функций относится раннее становление у ребенка как фонетической, так и синтаксической стороны речи. Стойкое отсутствие многих групп звуков мы отмечали у детей, у которых имелись признаки левшества и наблюдалось левшество в семье.

Появление прежде всего слогового членения слова объяс­няется физиологически тем, что у ребенка возникают глоточное регулирование речевого дыхания и спонтанные репродуктивные попытки к артикулированию.

Характерно, что в возрасте до 7—8 мес речевой поток, то, что мы называем гулением, фонетически одинаков для всех детей независимо от того, на каком языке им предстоит говорить [Якобсон Р., 1942]. В этом возрасте ребенок непро­извольно произносит множество звуков, не характерных для его родного языка. Их звучание зависит от случайного распо­ложения в этот момент органов будущего артикуляционного аппарата. Лишь в будущем ребенок начинает настраивать свой артикуляционный аппарат под звуковой строй речи матери или своих воспитателей. Такие же звуки издает и глухой ребенок, не слышащий никакой речи, примерно до 9 мес, затем он умолкает. У слышащего ребенка к 9 мес уже появляется ле- петная речь, которая зарождается еще на уровне гуления и с 9-месячного возраста становится средством дословесного обще­ния с окружающими ребенка людьми. Сюда относятся богатей­шая гамма интонаций, мимика, жесты и т.п. [Исенина Е.И., 1968; Лисина М.И. и др., 1972; Бельтюков В.И., 1981, и др.].

А.Н. Леонтьев, Л.А. Чистович, Н.И. Жинкин и многие дру­гие специалисты отмечают, что кодирование речи, или рече­производство, связанное с речевым дыханием, является послоговым, так как человек не может произнести звук вне слога, а декодирование — фонемным, причем человек воспринимает фонему (звук) как часть линейного, слогового комплекса. На особенностях нарушения линейного фонемного декодирования и слогового кодирования при разных формах афазии мы оста­новимся при рассмотрении афазий, возникающих при пораже­нии вторичных зон второго и третьего функциональных блоков коры головного мозга.

В возрасте 5—7 лет начинается формирование внутренней речи [Выготский Л.С., 1960]. Под внутренней речью подразу­меваются различные виды использования языка (языковых значений) вне процессов межличностной коммуникации, в нее входят: 1) внутреннее проговаривание — ’’речь про себя”, со­храняющая структуру внешней речи, но без фонации в процессе решения мыслительных задач в затруднительных условиях; 2) собственно внутренняя речь как процесс мышления со своей специфической схематической структурой; 3) внутренняя речь как внутреннее программирование замысла сложного высказы­вания, текста. В конце дошкольного периода (от 5 до 7 лет) начинает формироваться первый тип внутренней речи в про­цессе сложных для ребенка задач: она проходит этапы устного планирования действия. Затем громкая развернутая эргоцент­рическая речь (’’речь для себя”) ’’сокращается”, становится шепотной и постепенно исчезает, превращаясь во внутреннюю.

Внутренняя речь играет регулирующую, планирующую роль, имеет сокращенное, фрагментарное строение. Она никогда не обозначает предмет, не носит строго номинативного характера, т.е. не содержит ’’подлежащего”, а указывает, что именно надо сказать, как спланировать и куда направить действие. Иными словами, внутренняя речь имеет свою ’’предикативную” фун­кцию [Лурия А.Р., 1969].

Овладение семантикой сложных логико-грамматических обо­ротов, сложной пространственной системой наречий, счетом, ориентацией во времени, по географической карте и цифер­блату часов, а также письменным изложением мысли приходит к детям в процессе обучения в школе. Учитель начальной и средней школы обучает детей не только математике, правопи­санию, географии и т.д., но и пространственно-временному мышлению, логическому планированию решения математиче­ских задач и планированию устного и письменного высказы­вания. В течение нескольких лет обучения в школе у детей оформляется как семантическая, так и логическая, планирую­щая функция речи.

Периодизация становления и развития речевых и речемыс­лительных навыков связана с периодизацией созревания у ребенка различных структур мозга. Например, в раннем воз­расте ребенок не может овладеть сложными навыками счета, звукобуквенного анализа, пониманием симультанно организо­ванных логико-грамматических конструкций, осуществляемых третичными зонами второго функционального блока доминан­тного по речи полушария.

Формирующаяся в раннем детстве способность дифферен­цировать интонационные характеристики речи (различные в разных языках) реализуются у взрослого (правши) правым полушарием. Правым же полушарием распознаются голоса знакомых людей. В правом полушарии хранятся звуковые и слоговые сочетания, сопровождающие пение без слов и многие другие виды праксиса (одевание и т.д.). Левым полушарием ’’осуществляются” многие репродуктивно воспринятые навыки, нарушение которых возникает при поражении нижнетеменных и премоторных отделов мозга.

Переднетеменные отделы левого полушария ’’сохраняют” в своей ’’кинестетической памяти” систему открытых слогов, комплексов звуков, входящих в закрытые и сложные по струк­туре слоги, а также ’’ядро лексикона” [Залевская А.А., 1982], которым человек овладевает в первые 2—3 года жизни.

Мы уже неоднократно затрагивали вопрос о симультанной, пространственно организованной стороне речевой деятельности и линейной, сукцессивной, развернутой во времени организации речевого высказывания. При этом подчеркивалось, что сукцес- сивная, развернутая во времени речевая деятельность наруша­ется при повреждении передней речевой зоны, или третьего функционального блока программирования, планирования и регуляции речевой деятельности, а симультанно, пространст­венно организованные кинестетические и семантические опе­рации осуществляются задними речевыми отделами второго функционального блока приема, переработки и хранения ин­формации.

Рассмотрим организацию и нарушения речи в нейролинг­вистическом аспекте.

На особом положении находятся височные речевые отделы. Они организованы и сукцессивно, поскольку осуществляют слухо-речевую память, и симультанно, декодируя акустические признаки фонем.

Нарушения речи в детском возрасте возникают в результате как заболевания центральной нервной системы на разных этапах развития ребенка, так и поражения периферических анализаторных систем (глухота, слепота), речедвигательного аппарата (недоразвитие мягкого и твердого неба, дефекты губ и языка).

Кратко остановимся на некоторых сторонах развития речевой деятельности при трех нарушениях речи, возникающих в резуль­тате поражения периферических отделов речевого аппарата (глу­хота, слепоглухонемота и дислалии), и одном, развивающемся при поражении центральной нервной системы, — алалии [Бос- кис Р.М., Левина Р.Е., 1936; Левина Р.Е., 1951; Боскис Р.М., 1963; Иполитова А.Г., 1973; Гриншпун Б.М., 1989, и др.].

Памятуя о связи слухового аппарата с височной долей, зрительного — с затылочной, а кожно-кинестетического (так­тильно-вибрационно-кинестетического) — с теменной долей, рассмотрим некоторые аспекты формирования речевой деятель­ности при нарушении функций этих перцептивных органов в раннем детстве.

Известно, что при такой тяжелой патологии речевого раз­вития, как глухота, ребенок может остаться безречевым, если с раннего детства, примерно с 3 лет, не будут начаты речевые занятия по развитию остатков слуха и обучению ’’чтению с губ”.

’’Чтение с губ” — условное обозначение навыка зритель­ного восприятия различного положения губ, щек, зубов, отчасти языка и мимики говорящих и хорошо слышащих педагогов. Для облегчения ’’чтения с губ” и вызова у глухого ребенка звучной речи сурдопедагоги используют не только оптический ’’канал” восприятия речевых движений артикуляционного ап­парата, но и ’’канал” вибрационно-тактильной чувствительно­сти восприятия рукой мелких движений («вибраций”) гортани, крыльев носа, щек, губ. При помощи зрительно-кинестетиче­ского восприятия и контроля ведется кропотливое обучение детей артикуляторным навыкам, овладению не только звуковой, но и слоговой структуры речи и речевого дыхания [Молотко­ва Т.Г., 1971]. При этом глухой ребенок преодолевает значи­тельные трудности в овладении речевым дыханием, звонкостью и разборчивостью речи, грамматикой и синтаксисом речи в течение 10—12 лет обучения. Параллельно с овладением на­выками устной речи глухой ребенок, помимо навыков чтения и письма, овладевает дактильной и ’’мимической” речью, ос­нованной на сложном конструктивно-пространственном прак- сисе различных поз руки и пальцев [Зайцева Г.Л., 1973]. Таким образом, при помощи зрения и тактильно-кинестетического чувства ребенок приобщается к мировой культуре. Отдадим должное затылочной, теменной и лобной долям, заменившим ребенку отсутствие слуха.

В более худших условиях находятся слепые дети, которые при помощи ощупывания объектов знакомятся с объемом, формой и пространством, цветом, архитектурой и т.п. И у них тактильно-вибрационное чувство замещает другую анализатор­ную систему. У слепоглухонемых единственным каналом связи с окружающим миром оказываются вкусовые ощущения, ощу­щения запахов и тот же кожно-кинестетический анализатор, который используется тифлопедагогами, героически работаю­щими с этим, по счастью, немногочисленным контингентом детей.

Подвиг И.А. Соколянского по воспитанию слепоглухой О. И. Ско­роходовой, написавшей в уже зрелом возрасте книгу ’’Как я воспринимаю окружающий мир”, уникален. Мало того, что его ученица при помощи сближенных ладоней рук понимала дак- тильную, пальцевую (азбучную) речь лиц, владеющих методом дактильной речи, она свободно устно излагала свои мысли на съездах и конференциях, любила музыку, воспринимая ее прикосновением к инструменту, писала стихи. За счет чего? За счет трудолюбия учителя, постепенно подводившего ее при помощи дактилалогии, письменного общения методом Брайля к освоению всего богатства мира, путем использования того же мощного тактильно-кинестетического чувства [Соколян- ский И.А., 1954; Мещеряков А.А., 1960].

При хорошей сурдопедагогической работе у ранооглохшего в устной речи остаются лишь дефекты, для устранения которых нужен слух (дефекты мелодики речи, интонирования и звон­кости произнесения некоторых фонем). В отсутствие стара­тельности ученика речь его может остаться невнятной, труд­нодоступной для понимания слышащими, нередко глухие и слепоглухие говорят по слогам, причем слоги дробятся на простые открытые со стечением согласных. Все это без участия слуха достигается с чрезвычайным трудом и нередко утрачи­вается поздно оглохшими детьми [Молоткова Т.Г., 1971].

Существует 16 видов нарушения речевой деятельности у слышащих детей, среди которых особое место занимают алалия (отсутствие или недоразвитие речи вследствие органического поражения ’’речевых” зон коры головного мозга во внутриут­робном или раннем периоде развития ребенка) и весьма свое­образные нарушения речи при минимальной мозговой дисфун­кции [Журба Л.Т., Мастюкова Е.М., 1980]. Дети со сложными речевыми расстройствами (дислалия, заикание, ринолалия, диз­артрия, алалия) получают длительные курсы логопедической помощи в специальных ’’речевых” детских садах и спецшколах, санаториях-интернатах и т.д. Однако нередко в массовую шко­лу поступают внешне здоровые дети, которые уже в 1-м классе испытывают своеобразные трудности в овладении письмом и чтением.

У детей с алалией длительное время (до 5—6 лет и позже) речь полностью отсутствует. Затем появляется лепетная речь с очень ограниченным числом согласных, обычно смычных и сонорных (м и н), и фразой, состоящей из одного слова. ’’Телеграфный стиль” при алалии не наблюдается, но аграм- матизм сохраняется очень долго.

В течение 1980—1990 гг. нами проконсультировано 54 ре­бенка в возрасте от 2,5 до 10 лет с различными речевыми нарушениями. При статистической обработке полученных дан­ных совершенно неожиданно выявилась особенность этих детей и их родителей. В 46 наблюдениях признаки левшества на­блюдались у одного или обоих родителей. У их бабушек, дедушек, братьев, сестер и других близких родственников обнаружено левшество той или иной степени. Лишь у 8 детей не отмечалось признаков левшества, и их родители отрицали наличие его в семье.

Из 49 детей у 3 отмечалась алалия, у 8 — дислалия и заикание, у 7 — выраженная дислалия, у 7 — легкая степень дислалии (в речи отсутствовали ”р” или ”л”, отмечался меж­зубный сигматизм), у 12 — заикание, у 5 — задержка рече­вого развития. У 7 детей выявлены нарушение темпа чтения на скорость и дисграфия, из них у 3 детей при чтении вслух на скорость возникала лишь готовность к заиканию, а у 4 трудности овладения чтением и письмом сопровождались зер­кальностью не только в письме и чтении, но и выраженной дисгра- фией и аграмматизмом как в устной, так и в письменной речи.

У многих детей развитие речи начиналось с 3—5 лет. Все дети с элементами нарушения темпа речи и зеркальности в письме, кроме учащихся 1—3-х классов общеобразовательной школы, были направлены в специализированные детские сады или в медико-педагогическую консультацию НИИ дефектоло­гии АПН СССР. Трое детей-левшей с нарушениями чтения, письма и счета в течение 2—5 лет находились под нашим наблюдением. У большинства обследованных интеллект соот­ветствовал возрастной норме (за исключением детей с выра­женной задержкой речевого развития).

Несомненно, что перечисленные нарушения речи могут наблюдаться и у правшей. Речевые расстройства, которые характерны для детей с нарушениями слуха или при ринолалии, наблюдаются как у левшей, так и у правшей. У большинства левшей не отмечается отклонений в обычном развитии речи, однако выявленные данные требуют тщательного исследования, поскольку практическая логопедия игнорирует вопрос левше­ства при алалии, выраженной дислалии, аграфии, алексии, задержке речевого развития.

Задержка речевого развития ребенка, как правило, объяс­няется органическим заболеванием нервной системы, тяжелыми инфекционными заболеваниями. При этом не учитывается один из законов межполушарной асимметрии головного мозга, преж­де всего первый — закон иерархического строения корковых зон второго функционального блока. Ссылаясь на Л.С. Выгот­ского, А.Р. Лурия (1979) указывает, что отношения первичных, вторичных и третичных зон коры ”не остаются одинаковыми, а изменяются в процессе онтогенетического развития. У ма­ленького ребенка для формирования успешной работы вторич­ных зон необходима сохранность первичных, которые являются их основой, а для формирования работы третичных зон — до­статочная сформированность вторичных (гностических) зон коры, обеспечивающих нужный материал для создания ббльших познавательных синтезов. Поэтому нарушение низших зон соответствующих типов коры в раннем возрасте неизбежно приводит к недоразвитию более высоких…” Однако если ре­бенка с младенчества жестко переучивать с левой руки на правую, то возникает значительная задержка развития вторич­ных (речевых) зон в субдоминантном для левши полушарии, поскольку в нем отсутствует «аппарат” первичной соматото- пической проекции первичных кинестетических зон, на которых могли бы «взойти” вторичные зоны. Задержка формирования вторичных зон второго функционального блока и приводит к задержке речевого развития ребенка-левши. Поскольку суще­ствует временная периодизация созревания всех полей коры головного мозга, несвоевременное созревание вторичных зон теменной доли препятствует своевременному развитию третич­ных зон коры головного мозга, а именно к несформированности уровня ’’символических процессов — для операций значениями слов, сложными грамматическими и логическими структурами, системами чисел и отвлеченных отношений” [Лурия А.Р., 1979]. Именно в силу этого многие учащиеся ’’речевых” школ выходят из их стен с семантической алалией. Позволим себе ввести в логопедический обиход этот новый термин.

Обилие парциального левшества по различным долям мозга может приводить к ’’дисфункции” синхронного развития пост­центральных и премоторных речевых зон. Но такая ’’дисфун­кция”, такое парциальное левшество должно, с нашей точки зрения, облегчать ребенку левше освоение не только мануаль­ными навыками, но и овладению речью, поскольку формиру­емым навыкам есть на что опереться. Не с этими ли особен­ностями различных ’’дисфункций” речевых предпосылок связа­ны и другие различные пути овладения фонетической стороной речи, подмеченные Сикорским, Гвоздевым, Чуковским, Сала- ховой и другими авторами, а именно тем, что у детей могут не одновременно формироваться синтагматические и парадиг­матические единицы речи.

Несомненно, что гипотезы о роли парциального левшества требуют специального дополнительного изучения, однако мы считаем, что одним из основных факторов задержки речевого развития детей раннего дошкольного возраста является все же жесткое переучивание ребенка-левши с левой руки на правую’,

1 Вплоть до специального пеленания левой руки, первичного прикладывания ребенка при кормлении к правой груди, что тормозит активность его левой руки.

поскольку в большинстве случаев иннервация руки тесно связана с иннервацией органов речевого аппарата, с обучением произвольным движениям и действиям.

Своевременное выявление левшества у детей раннего воз­раста, повышение общей культуры населения в отношении семейного левшества позволят предупреждать не только дис- лалии, но, возможно, также алалии и задержку речевого развития у парциальных и скрытых левшей.

В связи со сказанным крайне необходимо выявление лев­шества в самом раннем детстве, чтобы помочь ребенку успешно пройти непростой путь овладения речью и подготовить его к обучению в школе, а в ряде случаев создать условия для формирования творческих особенностей таких детей, в боль­шинстве своем эмоционально неустойчивых, тревожно-мнитель­ных и опять-таки талантливых. К детям-левшам следует от­носиться особенно бережно.

У детей с левшеством могут наблюдаться своеобразные нарушения чтения и письма. Они могут начинать читать каждое очередное слово в предложении как обычно, слева направо, так и справа налево, особенно если это короткие слова — со­юзы, предлоги, местоимения (например, вместо ’’так”, ”но”, ”за”, ’’над” они читают ”кат”, ”он”, ”аз”, ”дан”). Нередко они читают слово с его центральной части (например, вместо слов ’’комната”, ’’теленок”, ’’площадка” читают ”ната”, ”енок”, ”ад- ка”), в результате чего возникает полное непонимание чита­емого текста. Самым неожиданным для некоторых таких детей является свободное механическое произнесение слова с обрат­ным порядком набора звуков: тетрадь — ’’дартет”, рука — ”акур” и т.п. Подобные ’’возможности” мы неоднократно наблюдали и у взрослых здоровых людей, но, несомненно, это производится на некоем ’’бессознательном” уровне, так как в ’’обратном порядке” не только слова, но и фразы произносятся в обычном темпе. При этом им трудно определить место того или иного звука в линейной организации слова. У этих детей изобилуют ошибки не только зеркального написания отдельных букв, но и зеркального чтения конечной части слова, т.е. слово частично читается слева направо и справа налево, а слова, состоящие из 2—3 букв, вообще могут читаться справа налево. Чтение слов или их конечной части приводит к нарушению понимания читаемого текста. Чтение у таких детей весьма замедленно, и при требовании учителя повысить темп чтения у ребенка возникает не только ’’заикание”, ’’спотыкание”, но времена­ми — длительные паузы, так как он не успевает уловить содержание читаемого текста.

Кроме того, у детей-левшей 6—9 лет длительно сохраня­ются при письме слияние не только предлогов с существитель­ными, но и 2—3 слов, смешение гласных е—и, о—у, о—а, не только в безударных слогах, но и под ударением, пропуски гласных, не совсем обычные смешения звонких и глухих согласных: крод(т), раг(к), свед(т). Наши наблюдения за фор­мированием у этих детей навыков чтения и письма и их тщательное нейропсихологическое обследование показали, что подобные трудности могут наблюдаться как у здоровых левшей, так и у левшей, перенесших природовую травму. Эти речевые особенности детей с левшеством объясняются, вероятно, тем, что субдоминантное у них левое, симультанно работающее полушарие не способно не только в убыстренном темпе ’’ов­ладеть” сложными процессами анализа и синтеза звукобуквен­ного состава слова, но и перейти к дроблению единого речевого потока на отдельные слова, т.е. на семантические единицы. Вероятно, субдоминантное у левшей полушарие в ряде случаев начинает выполнять сложные произвольные акты, которые должны выполняться правым, для них первично доминантным по речи полушарием. Нельзя забывать и тот факт, что нередко дети-левши начинают говорить лишь в 2,5—3 года, так как у них речь как бы выбирает себе доминантное по речи полушарие. Немалую роль в этом играют, вероятно, наличие парциального левшества и жесткое переучивание родителями детей, стремя­щихся брать игрушки и держать ложку левой рукой, еще в раннем ясельном возрасте.

Описанные выше нарушения чтения и письма наблюдаются и у взрослых-левшей с афазией. У некоторых из них при быстром спонтанном восстановлении речевых функций неожи­данно выявляются признаки дислалии (косноязычия), успешно преодоленной логопедом в детстве.

Исследования последних лет показали различие развития правого и левого полушария в зависимости от пола. У маль­чиков быстрее, чем у девочек, развивается правое полушарие. У девочек же, наоборот, левое полушарие развивается быстрее правого, в связи с чем отмечается более раннее развитие речи. Кроме того, у девочек раньше формируется межполушарное взаимодействие, что способствует лучшей компенсации у них мозговых повреждений [Мастюкова Е.М., 1989; Красильнико­ва Т.М. и др., 1983] ‘.

ФОРМИРОВАНИЕ РЕЧИ И ЕЕ НАРУШЕНИЯ В ДЕТСКОМ ВОЗРАСТЕ

Основоположником отечественной психологии Л.С. Выгот­ским было показано, что процесс развития высших форм психической деятельности всегда лежит в общении ребенка со взрослым. Действие, разделенное сначала между взрослым, обучающим ребенка плану выполнения той или иной операции, и ребенком, обучающимся тому или иному действию или операции, постепенно, после овладения в той или иной степени планом действия и регуляции этим произвольным действием при помощи сначала устного, а затем внутреннего проговари вания начинает осуществляться самим ребенком. При участии речевого контроля у ребенка формируются различные навыки, именуемые в клинике нервных болезней праксисом. Вне про­цесса речевого общёния речь у ребенка развиваться не может, тому имеется множество примеров в литературе [Спрингер Д., 1985).

Воспитание у ребенка элементарного произвольного дейст­вия или движения диктуется необходимостью подготовки его к социальному самообслуживанию. Уже со 2-го месяца жизни он начинает следить за движущимися вокруг него предметами, реагировать на голос матери, различать ее голос среди других голосов. Тактильное восприятие тепла материнских рук, ощу­щение пользы пеленания для ликвидации дискомфорта приво­дит к тому, что ребенок очень рано начинает криком привлекать внимание матери для достижения удовлетворяющего его ре­зультата. С 3—4 мес он следит за предметами и рано начинает взглядом и возгласом отвечать на вопрос: ’’Где мама?”, ’’Где папа?”, плакать, когда его журят, не вычленяя, естественно, пока ни одного слова, а ориентируясь лишь на тон и интонацию близких ему людей [Исенина Е.И., 1986].

Подготовка ребенка к произвольным действиям и движениям с 6—7-го месяца жизни — это воспитание элементарной он рятности, умения поднять ногу или протянуть руку при оде вании, взять игрушку и ложку, ходить и бегать, произвольно по заданию взрослого сплюнуть соринку, покашлять, произ

вольно освободить нос от слизи, вздохнуть и задержать дыхание при обследовании врачом. Ребенок учится произвольно улы­баться и глотать лекарство, одеваться, умываться и т.д. Многим действиям ребенок обучается, подражая взрослому, а более сложные действия осваивает при помощи взрослого, планиру­ющего его деятельность при помощи речи. В частности, при одевании, шнуровке обуви, еде с ложки и мытье рук мать, обучая его навыку, постоянно сопровождает свои действия пояснениями и репликами, которые как методикой, так и смысловым содержанием от раза к разу закрепляют формиру­ющийся навык. В предшкольные годы ребенок овладевает на­выками элементарного самообслуживания, которые закрепля­ются их социальной необходимостью, становятся автоматизи­рованными, но всегда остаются сознательными [Розенгард-Пуп- ко Г.Л., 1963].

А.А. Леонтьев (1978) в работе ’’Слово в речевой деятель­ности”, рассматривая некоторые стороны становления и раз­вития речи у детей, отмечает, что уже в возрасте 4—5 мес возникает ’’лепетная речь”, в которой намечается структура ’’первого слога”. Поток речи распадается на смысловые кванты, в которых еще нет постоянных, четко артикулируемых звуков. К 6 мес в речи ребенка наблюдаются отрезки, напоминающие слово, что объясняется возникновением акцента (ударения), мелодикой и большим единством уклада артикуляторных ор­ганов (язык, губы, голосовые связки и т.д.). Ребенок начинает ритмично произносить двух- и трехсложные слогосочетания. Мелодическое единство псевдослога связано с первичной ре­продуктивной способностью ребенка к подражанию и с его коммуникативной функцией выражения потребности и отноше­ния к ситуации. Основную смысловую нагрузку в этом возрасте несут интонация, ритм, окрашивающие и формирующие сло­говой рисунок ’’слова”.

Одновременно с освоением речевых видов деятельности (интонация, мимика, жест) у ребенка в процессе общения со взрослыми (начиная с конца 1-го года жизни) развивается сложная словесная коммуникативная функция речи. Это сви­детельствует об овладении различными многоуровневыми ком­понентами парадигматической и синтагматической системы языка и речи, формировании речи.

Этапами формирования речевой коммуникации ребенка яв­ляются овладение произвольной слухоречевой памятью, вос­приятием и использованием в целях коммуникации интонаци­онных средств речи, а также формирование произносительной, артикулярной стороны речи, формирование фонематического слуха. Далее идет этап освоения системы словообразования и сложнейшей системы кодирования многозначности слова, ов­ладения синтаксической структурой высказывания, формирова­ния внутренней речи, семантической стороны речевого и ре­чемыслительного процесса, звуковым анализом состава слова, чтением и письмом, счетом и решением арифметических задач различной степени сложности, ориентацией во времени, в географической карте, различными языковыми средствами (на­речиями, предлогами и т.п.), развернутым письменным изло­жением мысли и т.д.

Процесс развития речи чрезвычайно постепенен и связан с определенными этапами созревания коры и подкорковых струк­тур головного мозга ребенка [Симерницкая Э.Г., 1985].

Развитие устной речи, по наблюдениям ряда исследователей [Сикорский И.А., 1900; Лямина Г.М., 1960; Гвоздев А.Н., 1961; Салахова А.Д., 1973, и др.], в течение первых лет может идти тремя путями. Первый путь — овладение фонетической сто­роной речи уже к концу 2-го года при односложной, редко двусложной фразе и более позднее овладение словосочетанием и вариантами развернутого высказывания (до 2 лет 6 мес— 3 лет), т.е. формирование парадигматического аппарата как бы опережает развитие синтагматического линейного комму­никативного процесса.

Второй путь — медленное накопление фонетического со­става речи при быстром развитии фразовой речи. У этих детей может долгое время держаться так называемое функциональное косноязычие, т.е. отсутствуют многие звуки. Первоначально слоговая структура слова этих детей очень упрощена, они опускают согласные в стечениях согласных, в связи с чем слово длительное время состоит лишь из открытых слогов. В речи детей повторяются одни и те же слоги (”ко-ко-ко” — молоко, ”та-та-та” — лопата и т.д.), при этом оказывается четко офор­мленной просодическая (т.е. выделение ударного слога), рит­мико-мелодическая основа слова, которая позволяет взрослым опознавать слово, произнесенное ребенком.

В основе формирования большинства навыков речи до­школьника лежат сенсорные процессы: зрительно-предметный гнозис в узнавании лиц, предметов, местности, пространствен­ная ориентировка и оречевление всего многообразия окружа­ющего мира, а также слухоречевая память, позволяющая ре­бенку овладеть слоговой и звуковой структурой слова, много­вариантным его флективным изменением в различных контек­стах и т.д. Феноменальная у детей слухоречевая память позволяет им, не понимая содержания, запоминать длинные стихотворения, песни и т.п. Возможно, это объясняется посте­пенным формированием латериализации речевых функций, так как, по наблюдениям многих авторов [Доброхотова Т.А., Бра­гина Н.Н., 1977, и др.], левшество встречается у 60% детей ясельного возраста и лишь у 35% взрослых. Наконец, к третьему пути развития речевых функций относится раннее становление у ребенка как фонетической, так и синтаксической стороны речи. Стойкое отсутствие многих групп звуков мы отмечали у детей, у которых имелись признаки левшества и наблюдалось левшество в семье.

Появление прежде всего слогового членения слова объяс­няется физиологически тем, что у ребенка возникают глоточное регулирование речевого дыхания и спонтанные репродуктивные попытки к артикулированию.

Характерно, что в возрасте до 7—8 мес речевой поток, то, что мы называем гулением, фонетически одинаков для всех детей независимо от того, на каком языке им предстоит говорить [Якобсон Р., 1942]. В этом возрасте ребенок непро­извольно произносит множество звуков, не характерных для его родного языка. Их звучание зависит от случайного распо­ложения в этот момент органов будущего артикуляционного аппарата. Лишь в будущем ребенок начинает настраивать свой артикуляционный аппарат под звуковой строй речи матери или своих воспитателей. Такие же звуки издает и глухой ребенок, не слышащий никакой речи, примерно до 9 мес, затем он умолкает. У слышащего ребенка к 9 мес уже появляется ле- петная речь, которая зарождается еще на уровне гуления и с 9-месячного возраста становится средством дословесного обще­ния с окружающими ребенка людьми. Сюда относятся богатей­шая гамма интонаций, мимика, жесты и т.п. [Исенина Е.И., 1968; Лисина М.И. и др., 1972; Бельтюков В.И., 1981, и др.].

А.Н. Леонтьев, Л.А. Чистович, Н.И. Жинкин и многие дру­гие специалисты отмечают, что кодирование речи, или рече­производство, связанное с речевым дыханием, является посло- говым, так как человек не может произнести звук вне слога, а декодирование — фонемным, причем человек воспринимает фонему (звук) как часть линейного, слогового комплекса. На особенностях нарушения линейного фонемного декодирования и слогового кодирования при разных формах афазии мы оста­новимся при рассмотрении афазий, возникающих при пораже­нии вторичных зон второго и третьего функциональных блоков коры головного мозга.

В возрасте 5—7 лет начинается формирование внутренней речи [Выготский Л.С., 1960]. Под внутренней речью подразу­меваются различные виды использования языка (языковых значений) вне процессов межличностной коммуникации, в нее входят: 1) внутреннее проговаривание — ’’речь про себя”, со­храняющая структуру внешней речи, но без фонации в процессе решения мыслительных задач в затруднительных условиях; 2) собственно внутренняя речь как процесс мышления со своей специфической схематической структурой; 3) внутренняя речь как внутреннее программирование замысла сложного высказы­вания, текста. В конце дошкольного периода (от 5 до 7 лет) начинает формироваться первый тип внутренней речи в про­цессе сложных для ребенка задач: она проходит этапы устного планирования действия. Затем громкая развернутая эргоцент­рическая речь (’’речь для себя”) ’’сокращается”, становится шепотной и постепенно исчезает, превращаясь во внутреннюю.

Внутренняя речь играет регулирующую, планирующую роль, имеет сокращенное, фрагментарное строение. Она никогда не обозначает предмет, не носит строго номинативного характера, т.е. не содержит ’’подлежащего”, а указывает, что именно надо сказать, как спланировать и куда направить действие. Иными словами, внутренняя речь имеет свою ’’предикативную” фун­кцию [Лурия А.Р., 1969].

Овладение семантикой сложных логико-грамматических обо­ротов, сложной пространственной системой наречий, счетом, ориентацией во времени, по географической карте и цифер­блату часов, а также письменным изложением мысли приходит к детям в процессе обучения в школе. Учитель начальной и средней школы обучает детей не только математике, правопи­санию, географии и т.д., но и пространственно-временному мышлению, логическому планированию решения математиче­ских задач и планированию устного и письменного высказы­вания. В течение нескольких лет обучения в школе у детей оформляется как семантическая, так и логическая, планирую­щая функция речи.

Периодизация становления и развития речевых и речемыс­лительных навыков связана с периодизацией созревания у ребенка различных структур мозга. Например, в раннем воз­расте ребенок не может овладеть сложными навыками счета, звукобуквенного анализа, пониманием симультанно организо­ванных логико-грамматических конструкций, осуществляемых третичными зонами второго функционального блока доминан­тного по речи полушария.

Формирующаяся в раннем детстве способность дифферен­цировать интонационные характеристики речи (различные в разных языках) реализуются у взрослого (правши) правым полушарием. Правым же полушарием распознаются голоса знакомых людей. В правом полушарии хранятся звуковые и слоговые сочетания, сопровождающие пение без слов и многие другие виды праксиса (одевание и т.д.). Левым полушарием ’’осуществляются” многие репродуктивно воспринятые навыки, нарушение которых возникает при поражении нижнетеменных и премоторных отделов мозга.

Переднетеменные отделы левого полушария ’’сохраняют” в своей ’’кинестетической памяти” систему открытых слогов, комплексов звуков, входящих в закрытые и сложные по струк­туре слоги, а также ’’ядро лексикона” [Залевская А.А., 1982], которым человек овладевает в первые 2—3 года жизни.

Мы уже неоднократно затрагивали вопрос о симультанной, пространственно организованной стороне речевой деятельности и линейной, сукцессивной, развернутой во времени организации речевого высказывания. При этом подчеркивалось, что сукцес- сивная, развернутая во времени речевая деятельность наруша­ется при повреждении передней речевой зоны, или третьего функционального блока программирования, планирования и регуляции речевой деятельности, а симультанно, пространст­венно организованные кинестетические и семантические опе­рации осуществляются задними речевыми отделами второго функционального блока приема, переработки и хранения ин­формации.

Рассмотрим организацию и нарушения речи в нейролинг­вистическом аспекте.

На особом положении находятся височные речевые отделы. Они организованы и сукцессивно, поскольку осуществляют слухо-речевую память, и симультанно, декодируя акустические признаки фонем.

Нарушения речи в детском возрасте возникают в результате как заболевания центральной нервной системы на разных этапах развития ребенка, так и поражения периферических анализаторных систем (глухота, слепота), речедвигательного аппарата (недоразвитие мягкого и твердого неба, дефекты губ и языка).

Кратко остановимся на некоторых сторонах развития речевой деятельности при трех нарушениях речи, возникающих в резуль­тате поражения периферических отделов речевого аппарата (глу­хота, слепоглухонемота и дислалии), и одном, развивающемся при поражении центральной нервной системы, — алалии [Бос- кис Р.М., Левина Р.Е., 1936; Левина Р.Е., 1951; Боскис Р.М., 1963; Иполитова А.Г., 1973; Гриншпун Б.М., 1989, и др.].

Памятуя о связи слухового аппарата с височной долей, зрительного — с затылочной, а кожно-кинестетического (так­тильно-вибрационно-кинестетического) — с теменной долей, рассмотрим некоторые аспекты формирования речевой деятель­ности при нарушении функций этих перцептивных органов в раннем детстве.

Известно, что при такой тяжелой патологии речевого раз­вития, как глухота, ребенок может остаться безречевым, если с раннего детства, примерно с 3 лет, не будут начаты речевые занятия по развитию остатков слуха и обучению ’’чтению с губ”.

’’Чтение с губ” — условное обозначение навыка зритель­ного восприятия различного положения губ, щек, зубов, отчасти языка и мимики говорящих и хорошо слышащих педагогов. Для облегчения ’’чтения с губ” и вызова у глухого ребенка звучной речи сурдопедагоги используют не только оптический ’’канал” восприятия речевых движений артикуляционного ап­парата, но и ’’канал” вибрационно-тактильной чувствительно­сти восприятия рукой мелких движений («вибраций”) гортани, крыльев носа, щек, губ. При помощи зрительно-кинестетиче­ского восприятия и контроля ведется кропотливое обучение детей артикуляторным навыкам, овладению не только звуковой, но и слоговой структуры речи и речевого дыхания [Молотко­ва Т.Г., 1971]. При этом глухой ребенок преодолевает значи­тельные трудности в овладении речевым дыханием, звонкостью и разборчивостью речи, грамматикой и синтаксисом речи в течение 10—12 лет обучения. Параллельно с овладением на­выками устной речи глухой ребенок, помимо навыков чтения и письма, овладевает дактильной и ’’мимической” речью, ос­нованной на сложном конструктивно-пространственном прак- сисе различных поз руки и пальцев [Зайцева Г.Л., 1973]. Таким образом, при помощи зрения и тактильно-кинестетического чувства ребенок приобщается к мировой культуре. Отдадим должное затылочной, теменной и лобной долям, заменившим ребенку отсутствие слуха.

В более худших условиях находятся слепые дети, которые при помощи ощупывания объектов знакомятся с объемом, формой и пространством, цветом, архитектурой и т.п. И у них тактильно-вибрационное чувство замещает другую анализатор­ную систему. У слепоглухонемых единственным каналом связи с окружающим миром оказываются вкусовые ощущения, ощу­щения запахов и тот же кожно-кинестетический анализатор, который используется тифлопедагогами, героически работаю­щими с этим, по счастью, немногочисленным контингентом детей.

Подвиг И.А. Соколянского по воспитанию слепоглухой О. И. Ско­роходовой, написавшей в уже зрелом возрасте книгу ’’Как я воспринимаю окружающий мир”, уникален. Мало того, что его ученица при помощи сближенных ладоней рук понимала дак- тильную, пальцевую (азбучную) речь лиц, владеющих методом дактильной речи, она свободно устно излагала свои мысли на съездах и конференциях, любила музыку, воспринимая ее прикосновением к инструменту, писала стихи. За счет чего? За счет трудолюбия учителя, постепенно подводившего ее при помощи дактилалогии, письменного общения методом Брайля к освоению всего богатства мира, путем использования того же мощного тактильно-кинестетического чувства [Соколян- ский И.А., 1954; Мещеряков А.А., 1960].

При хорошей сурдопедагогической работе у ранооглохшего в устной речи остаются лишь дефекты, для устранения которых нужен слух (дефекты мелодики речи, интонирования и звон­кости произнесения некоторых фонем). В отсутствие стара­тельности ученика речь его может остаться невнятной, труд­нодоступной для понимания слышащими, нередко глухие и слепоглухие говорят по слогам, причем слоги дробятся на простые открытые со стечением согласных. Все это без участия слуха достигается с чрезвычайным трудом и нередко утрачи­вается поздно оглохшими детьми [Молоткова Т.Г., 1971].

Существует 16 видов нарушения речевой деятельности у слышащих детей, среди которых особое место занимают алалия (отсутствие или недоразвитие речи вследствие органического поражения ’’речевых” зон коры головного мозга во внутриут­робном или раннем периоде развития ребенка) и весьма свое­образные нарушения речи при минимальной мозговой дисфун­кции [Журба Л.Т., Мастюкова Е.М., 1980]. Дети со сложными речевыми расстройствами (дислалия, заикание, ринолалия, диз­артрия, алалия) получают длительные курсы логопедической помощи в специальных ’’речевых” детских садах и спецшколах, санаториях-интернатах и т.д. Однако нередко в массовую шко­лу поступают внешне здоровые дети, которые уже в 1-м классе испытывают своеобразные трудности в овладении письмом и чтением.

У детей с алалией длительное время (до 5—6 лет и позже) речь полностью отсутствует. Затем появляется лепетная речь с очень ограниченным числом согласных, обычно смычных и сонорных (м и н), и фразой, состоящей из одного слова. ’’Телеграфный стиль” при алалии не наблюдается, но аграм- матизм сохраняется очень долго.

В течение 1980—1990 гг. нами проконсультировано 54 ре­бенка в возрасте от 2,5 до 10 лет с различными речевыми нарушениями. При статистической обработке полученных дан­ных совершенно неожиданно выявилась особенность этих детей и их родителей. В 46 наблюдениях признаки левшества на­блюдались у одного или обоих родителей. У их бабушек, дедушек, братьев, сестер и других близких родственников обнаружено левшество той или иной степени. Лишь у 8 детей не отмечалось признаков левшества, и их родители отрицали наличие его в семье.

Из 49 детей у 3 отмечалась алалия, у 8 — дислалия и заикание, у 7 — выраженная дислалия, у 7 — легкая степень дислалии (в речи отсутствовали ”р” или ”л”, отмечался меж­зубный сигматизм), у 12 — заикание, у 5 — задержка рече­вого развития. У 7 детей выявлены нарушение темпа чтения на скорость и дисграфия, из них у 3 детей при чтении вслух на скорость возникала лишь готовность к заиканию, а у 4 трудности овладения чтением и письмом сопровождались зер­кальностью не только в письме и чтении, но и выраженной дисгра- фией и аграмматизмом как в устной, так и в письменной речи.

У многих детей развитие речи начиналось с 3—5 лет. Все дети с элементами нарушения темпа речи и зеркальности в письме, кроме учащихся 1—3-х классов общеобразовательной школы, были направлены в специализированные детские сады или в медико-педагогическую консультацию НИИ дефектоло­гии АПН СССР. Трое детей-левшей с нарушениями чтения, письма и счета в течение 2—5 лет находились под нашим наблюдением. У большинства обследованных интеллект соот­ветствовал возрастной норме (за исключением детей с выра­женной задержкой речевого развития).

Несомненно, что перечисленные нарушения речи могут наблюдаться и у правшей. Речевые расстройства, которые характерны для детей с нарушениями слуха или при ринолалии, наблюдаются как у левшей, так и у правшей. У большинства левшей не отмечается отклонений в обычном развитии речи, однако выявленные данные требуют тщательного исследования, поскольку практическая логопедия игнорирует вопрос левше­ства при алалии, выраженной дислалии, аграфии, алексии, задержке речевого развития.

Задержка речевого развития ребенка, как правило, объяс­няется органическим заболеванием нервной системы, тяжелыми инфекционными заболеваниями. При этом не учитывается один из законов межполушарной асимметрии головного мозга, преж­де всего первый — закон иерархического строения корковых зон второго функционального блока. Ссылаясь на Л.С. Выгот­ского, А.Р. Лурия (1979) указывает, что отношения первичных, вторичных и третичных зон коры ”не остаются одинаковыми, а изменяются в процессе онтогенетического развития. У ма­ленького ребенка для формирования успешной работы вторич­ных зон необходима сохранность первичных, которые являются их основой, а для формирования работы третичных зон — до­статочная сформированность вторичных (гностических) зон коры, обеспечивающих нужный материал для создания ббльших познавательных синтезов. Поэтому нарушение низших зон соответствующих типов коры в раннем возрасте неизбежно приводит к недоразвитию более высоких…” Однако если ре­бенка с младенчества жестко переучивать с левой руки на правую, то возникает значительная задержка развития вторич­ных (речевых) зон в субдоминантном для левши полушарии, поскольку в нем отсутствует «аппарат” первичной соматото- пической проекции первичных кинестетических зон, на которых могли бы «взойти” вторичные зоны. Задержка формирования вторичных зон второго функционального блока и приводит к задержке речевого развития ребенка-левши. Поскольку суще­ствует временная периодизация созревания всех полей коры головного мозга, несвоевременное созревание вторичных зон теменной доли препятствует своевременному развитию третич­ных зон коры головного мозга, а именно к несформированности уровня ’’символических процессов — для операций значениями слов, сложными грамматическими и логическими структурами, системами чисел и отвлеченных отношений” [Лурия А.Р., 1979]. Именно в силу этого многие учащиеся ’’речевых” школ выходят из их стен с семантической алалией. Позволим себе ввести в логопедический обиход этот новый термин.

Обилие парциального левшества по различным долям мозга может приводить к ’’дисфункции” синхронного развития пост­центральных и премоторных речевых зон. Но такая ’’дисфун­кция”, такое парциальное левшество должно, с нашей точки зрения, облегчать ребенку левше освоение не только мануаль­ными навыками, но и овладению речью, поскольку формиру­емым навыкам есть на что опереться. Не с этими ли особен­ностями различных ’’дисфункций” речевых предпосылок связа­ны и другие различные пути овладения фонетической стороной речи, подмеченные Сикорским, Гвоздевым, Чуковским, Сала- ховой и другими авторами, а именно тем, что у детей могут не одновременно формироваться синтагматические и парадиг­матические единицы речи.

Несомненно, что гипотезы о роли парциального левшества требуют специального дополнительного изучения, однако мы считаем, что одним из основных факторов задержки речевого развития детей раннего дошкольного возраста является все же жесткое переучивание ребенка-левши с левой руки на правую’,

1 Вплоть до специального пеленания левой руки, первичного прикладывания ребенка при кормлении к правой груди, что тормозит активность его левой руки.

поскольку в большинстве случаев иннервация руки тесно связана с иннервацией органов речевого аппарата, с обучением произвольным движениям и действиям.

Своевременное выявление левшества у детей раннего воз­раста, повышение общей культуры населения в отношении семейного левшества позволят предупреждать не только дис- лалии, но, возможно, также алалии и задержку речевого развития у парциальных и скрытых левшей.

В связи со сказанным крайне необходимо выявление лев­шества в самом раннем детстве, чтобы помочь ребенку успешно пройти непростой путь овладения речью и подготовить его к обучению в школе, а в ряде случаев создать условия для формирования творческих особенностей таких детей, в боль­шинстве своем эмоционально неустойчивых, тревожно-мнитель­ных и опять-таки талантливых. К детям-левшам следует от­носиться особенно бережно.

У детей с левшеством могут наблюдаться своеобразные нарушения чтения и письма. Они могут начинать читать каждое очередное слово в предложении как обычно, слева направо, так и справа налево, особенно если это короткие слова — со­юзы, предлоги, местоимения (например, вместо ’’так”, ”но”, ”за”, ’’над” они читают ”кат”, ”он”, ”аз”, ”дан”). Нередко они читают слово с его центральной части (например, вместо слов ’’комната”, ’’теленок”, ’’площадка” читают ”ната”, ”енок”, ”ад- ка”), в результате чего возникает полное непонимание чита­емого текста. Самым неожиданным для некоторых таких детей является свободное механическое произнесение слова с обрат­ным порядком набора звуков: тетрадь — ’’дартет”, рука — ”акур” и т.п. Подобные ’’возможности” мы неоднократно наблюдали и у взрослых здоровых людей, но, несомненно, это производится на некоем ’’бессознательном” уровне, так как в ’’обратном порядке” не только слова, но и фразы произносятся в обычном темпе. При этом им трудно определить место того или иного звука в линейной организации слова. У этих детей изобилуют ошибки не только зеркального написания отдельных букв, но и зеркального чтения конечной части слова, т.е. слово частично читается слева направо и справа налево, а слова, состоящие из 2—3 букв, вообще могут читаться справа налево. Чтение слов или их конечной части приводит к нарушению понимания читаемого текста. Чтение у таких детей весьма замедленно, и при требовании учителя повысить темп чтения у ребенка возникает не только ’’заикание”, ’’спотыкание”, но времена­ми — длительные паузы, так как он не успевает уловить содержание читаемого текста.

Кроме того, у детей-левшей 6—9 лет длительно сохраня­ются при письме слияние не только предлогов с существитель­ными, но и 2—3 слов, смешение гласных е—и, о—у, о—а, не только в безударных слогах, но и под ударением, пропуски гласных, не совсем обычные смешения звонких и глухих согласных: крод(т), раг(к), свед(т). Наши наблюдения за фор­мированием у этих детей навыков чтения и письма и их тщательное нейропсихологическое обследование показали, что подобные трудности могут наблюдаться как у здоровых левшей, так и у левшей, перенесших природовую травму. Эти речевые особенности детей с левшеством объясняются, вероятно, тем, что субдоминантное у них левое, симультанно работающее полушарие не способно не только в убыстренном темпе ’’ов­ладеть” сложными процессами анализа и синтеза звукобуквен­ного состава слова, но и перейти к дроблению единого речевого потока на отдельные слова, т.е. на семантические единицы. Вероятно, субдоминантное у левшей полушарие в ряде случаев начинает выполнять сложные произвольные акты, которые должны выполняться правым, для них первично доминантным по речи полушарием. Нельзя забывать и тот факт, что нередко дети-левши начинают говорить лишь в 2,5—3 года, так как у них речь как бы выбирает себе доминантное по речи полушарие. Немалую роль в этом играют, вероятно, наличие парциального левшества и жесткое переучивание родителями детей, стремя­щихся брать игрушки и держать ложку левой рукой, еще в раннем ясельном возрасте.

Описанные выше нарушения чтения и письма наблюдаются и у взрослых-левшей с афазией. У некоторых из них при быстром спонтанном восстановлении речевых функций неожи­данно выявляются признаки дислалии (косноязычия), успешно преодоленной логопедом в детстве.

Исследования последних лет показали различие развития правого и левого полушария в зависимости от пола. У маль­чиков быстрее, чем у девочек, развивается правое полушарие. У девочек же, наоборот, левое полушарие развивается быстрее правого, в связи с чем отмечается более раннее развитие речи. Кроме того, у девочек раньше формируется межполушарное взаимодействие, что способствует лучшей компенсации у них мозговых повреждений [Мастюкова Е.М., 1989; Красильнико­ва Т.М. и др., 1983] ‘.

Представление о внутренней речи Становление внутренней речи в онтогенезе реферат по новому или неперечисленному предмету

Контрольная работа по теме: «Представление о внутренней речи. Становление внутренней речи в онтогенезе». Содержание. Введение……………………………………………………………………стр. 3 1. Представление о внутренне речи………………………………………стр. 4 1. Общее понятие о речи. Сравнительная характеристика языка и речи…………………………………………………………….стр. 4 1.2 Функции речи……………………………………………………………стр. 5 1.3 Виды речи……………………………………………………………….стр. 5 1.3.1 Внешняя речь………………………………………………………….стр.5 1.3.2 Внутренняя речь………………………………………………………стр. 6 2. Этапы становления внутренней речи в онтогенезе…………………….стр. 8 Заключение…………………………………………………………………..стр.12 Список литературы………………………………………………………….стр.13 Введение. Способность говорить обычно считается одним из главных различий между человеком и другими видами живых существ. Хотя животные некоторых видов пользуются чрезвычайно сложными способами коммуникации, по сравнению с человеческой речью все эти способы кажутся несовершенными. Психологические аспекты языковой деятельности являются предметом исследования обширной и сложной дисциплины, которая называется психолингвистика. Целью контрольной работы является: раскрыть понятие «внутренняя речь» и этапы становления внутренней речи в онтогенезе; 1. Представление о внутренней речи. 1.1 Общее понятие о речи. Сравнительная характеристика языка и речи. Одним из психических познавательных процессов наряду с мышлением, памятью, вниманием, воображением, является речь. В психологической науке речь понимается как система используемых человеком звуковых сигналов, письменных знаков и символов для передачи информации; процесс материализации мысли. Важно отличать речь от языка. Их основное отличие заключается в следующем. Язык – система условных символов, с помощью которых 2 одновременно с внешней речью в результате беззвучного повторения ребёнком обращённых к нему слов взрослых, что наблюдается уже в конце первого года жизни.[3] С помощью внутренней речи осуществляется процесс превращения мысли в речь и подготовка речевого высказывания. Подготовка проходит несколько стадий. Исходным для подготовки каждого речевого высказывания является мотив или замысел, который известен говорящему лишь в самых общих чертах. Затем в процессе превращения мысли в высказывании наступает стадия внутренней речи, которая характеризуется наличием семантических представлений, отражающих наиболее существенное её содержание. Далее из большего числа потенциальных смысловых связей выделяются самые необходимые и происходит выбор соответствующих синтаксических структур. Внутренняя речь может характеризоваться предикативностью. Предикативность — характеристика внутренней речи, выражающаяся в отсутствии в ней слов, представляющих субъект (подлежащее), и присутствии только слов, относящиеся к предикату (сказуемому). Её примеры обнаруживаются в диалогах хорошо знающих друг друга людей, «без слов» понимающих, о чём идёт речь в их «разговоре». Ещё одной особенностью семантики внутренней речи является агглютинация, своеобразное слияние слов в одно с их существенным сокращением. Возникающее в результате слово как бы обогащается двойным или даже тройным смыслом, взятым по отдельности от каждого из двух — трёх объединённых в нём слов. Так, в пределе можно дойти до слова, которое вбирает в себя смысл целого высказывания, и оно становится, как говорил Выготкий Л.С., «концентрированным сгустком смысла». Чтобы полностью перевести этот смысл в план внешней речи, пришлось бы использовать, вероятно, не одно предложение. Внутренняя речь, по — видимому, и состоит из подобного рода слов, совершенно не похожих по структуре и употреблению на те слова, которыми мы пользуемся в своей письменной и устной речи. Такую речь в силу названных её особенностей можно рассматривать как внутренний план речевого мышления. Внутренняя речь и есть процесс мышления «чистыми значениями».[1] А.Н. Соколов показал, что в процессе мышления внутренняя речь представляет собой активный артикуляционный, неосознанный процесс, беспрепятственное значение которого очень важно для реализации тех психологических функций, в которых внутренняя речь принимает участие. В результате его опытов со взрослыми, где в процессе восприятия текста или решения арифметической задачи им предлагалось одновременно в слух читать хорошо выученные стихи или произносить одни и те же простые слоги (например, «ба -ба», «ля — ля»), было установлено, что как восприятие текстов, так и решение умственных задач серьёзно затрудняются при отсутствии внутренней речи. При восприятии текстов в данном случае запоминались лишь отельные слова, а их смысл не улавливался. Это означает, что мышление в ходе чтения присутствует, и обязательно предполагает внутреннюю, скрытую от сознания работу артикуляционного аппарата, 5 переводящего воспринимаемые значения в смыслы, из которых, собственно, и состоит внутренняя речь. Ещё более показательными, чем со взрослыми испытуемыми, оказались подобные опыты, проведённые с младшими школьниками. У них даже простая механическая задержка артикуляции в процессе умственной работы (зажимание языка зубами) вызвала серьёзные затруднения в чтении и понимании текста и приводила к грубым ошибкам в письме. Письменный текст — это наиболее развёрнутое речевое высказывание, предполагающее весьма длительный и сложный путь умственной работы по переводу смысла в значение. На практике этот перевод, как показал А.Н. Соколов, так же осуществляется с помощью скрытого от сознательного контроля активного процесса, связанного с работой артикуляционного аппарата. 2. Этапы становления внутренней речи в онтогенезе. Известно, что внутренняя речь возникает у ребенка в тот момент, когда он начинает испытывать определенные затруднения, когда возникает необходимость решить ту или другую интеллектуальную задачу. Известно далее, что эта внутренняя речь появляется относительно поздно из ранее развернутой внешней речи, на первых этапах обращенной к собеседнику, а на дальнейших этапах обращенной к самому себе. Формирование внутренней речи претерпевает ряд этапов; она возникает путем перехода внешней речи сначала во фрагментарную внешнюю, затем в шепотную речь и лишь после этого, наконец, становится речью для себя, приобретая свернутый характер. Известно, что по своему морфологическому строению внутренняя речь резко отличается от внешней: она имеет свернутый, аморфныйхарактер, а по своей функциональной характеристике является прежде всего предикативным образованием. Предикативный характер внутренней речи и является основой для перевода исходного «замысла» в будущее развернутое, синтагматически построенное речевое высказывание. Внутренняя речь включает в свой состав лишь отдельные слова и их потенциальные связи. Так, если во внутренней речи есть слово «купить», то это означает, что одновременно во внутреннюю речь включены все «валентности» этого слова: «купить что-то», «купить у кого-то» и т.д.; если во внутренней речи фигурирует предикат «одолжить», это означает, что у этого предиката сохраняются и все свойственные ему связи (одолжить «у кого-то», «что-то», «кому-то» и «на какое-то время»). Именно эта сохранность потенциальных связей элементов или «узлов» первичной семантической записи, имеющихся во внутренней речи, и служит основой развернутого речевого высказывания, которое формируется на ее основе. Следовательно, свернутая внутренняя речь сохраняет возможность вновь развертываться и превращаться в синтагматически организованную внешнюю речь. При некоторых мозговых поражениях внутренняя речь страдает, и те потенциальные лексические функции, которые связаны с входящими в нее 6 фрагментами, распадаются. Тогда исходный замысел не может перейти в плавное, синтаксически организованное, развернутое речевое высказывание, и возникает «динамическая афазия». Больной, легко повторяющий предъявленные ему слова, вместо развернутого связного высказывания ограничивается называнием отдельных слов. Однако в конце 20-х годов XX века работами Л.С. Выготского в учение о «внутренней речи» были внесены коренные изменения. Исходными для анализа формирования внутренней речи и той роли, которую она играет в поведении ребенка, послужили известные наблюдения Л. С. Выготского над поведением ребенка 3-5 лет в ситуации, когда он встречается с затруднениями при выполнении какого-нибудь задания. Ребенку, например, нужно свести рисунок через наложенную на него папиросную бумагу или обвести его цветным карандашом. Если выполнение этой задачи встречало препятствие (например, экспериментатор незаметно удалял кнопку, которой была приколота калька к сводимому ребенком рисунку) и перед ребенком, следовательно, возникало затруднение, он начинал говорить. Эта речь ребенка, казалось бы, не была обращена к посторонним людям. Он говорил даже тогда, когда в комнате никого не было. Иногда ребенок обращался к экспериментатору с просьбой помочь ему, иногда он как бы описывал возникшую ситуацию, спрашивая себя, как ему выполнить эту задачу. Типичными для ребенка в этой ситуации были такие высказывания: «Что же делать? Вот бумага скользит, а ведь кнопочки-то нет, что же делать, как мне ее прикрепить?» и т.д. Таким образом, речь ребенка сначала описывала затруднения, а затем планировала возможный выход из них. Иногда ребенок начинал фантазировать, сталкиваясь с подобной задачей, и пытался разрешить ее в речевом плане. Подобная не обращенная к взрослому речь ребенка была известна и до Л.С. Выготского. Она описана такими крупными психологами, как Жан Пиаже, под названием «эгоцентрическая речь», ибо эта речь не обращена к другим людям, не коммуникативна, а является как бы речью для себя. Было показано, что сначала эта речь носит развернутый характер, затем у детей более старшего возраста она постепенно сокращается, превращаясь в шепотную речь. На дальнейшем этапе (через год-два) внешняя речь вообще исчезает, остаются только сокращенные движения губ, по которым можно догадаться, что эта речь «вросла» внутрь, «интериозировалась» и превратилась в так называемую «внутреннюю речь». Много лет спустя после опытов Л.С. Выготского в целом ряде экспериментов, к которым, в частности, относятся и эксперименты А.Н. Соколова (1962), доказана связь внутренней речи и движений языка и гортани. Методом регистрации скрытых движений речевого аппарата было установлено, что при затруднении в решении задач у взрослых и детей можно зарегистрировать слабо выраженные электромиографические реакции речевой мускулатуры, говорящие о повышении активности речевой моторики во время выполнения интеллектуальных задач. Таким образом, факты свидетельствуют, что такая «эгоцентрическая 7 Заключение. Вопросами о внутренней речи интересовались многие выдающиеся личности в том числе Л.С. Выготский, А.Н. Соколов, Ж. Пиаже и др. Внутренняя речь есть, прежде всего, не развёрнутое речевое высказывание, а лишь подготовительная стадия, предшествующая такому высказыванию; она направлена не на слушающего, а на самого себя, на перевод в речевой план той схемы, которая была до этого лишь общим содержанием замысла. Это содержание уже известно говорящему в общих чертах, потому что он уже знает, что он хочет сказать, но не определил в какой форме и в каких речевых структурах сможет его воплотить. Таким образом, внутренняя речь отличается от внешней не только тем внешним признаком, что она не сопровождается громкими звуками – «речь минус звук». Внутренняя речь отличается от внешней по своей функции (речь для себя). Выполняя иную функцию, чем внешняя (речь для других), она в некоторых отношениях отличается также по своей структур: протекая в иных условиях она в целом подвергается некоторому преобразованию (сокращена, понятна только самому себе, предикативна). 10 Список литературы. 1) Горелов И.Н. Основы психолингвистики. — М., 1997 2) Давыдов В.В. Психологический словарь. – М., 1983 3) Котова И.Б. Психология. – М., 2004 4) Леонтьев А.Н. Лекции по общей психологии. – М., 2001 5) Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. – С -П., 1999 6) Слободчиков В.И. Психология развития человека. – М., 2000 7) Ян Стюарт – Ганильтон Что такое психология. – С -П., 2002 11

границ | Типы внутреннего диалога и функции разговора с самим собой: сравнения и значения

Введение

Внутриличностное общение происходит в нескольких режимах и включает исследование широкого спектра процессов и поведенческих областей (см. Эту тему исследования). Два таких режима — это разговор с самим собой и внутренний диалог. Что касается разговора с самим собой, психологи первоначально описывали внутреннюю и личную речь в контексте процессов развития, включая сродство между речью и мышлением (Выготский, 1962).Хотя внутренние диалоги давно были признаны такими философами, как Фома Аквинский и Святой Августин, а также писателями, поэтами и другими мыслителями, формальное психологическое теоретизирование таких явлений было введено только недавно, в конце 20-го и начале 21-го века ( Германс, Кемпен, 1993; Маркова, 2005).

Возможная взаимосвязь и смешение этих двух явлений происходит в рамках теории и эмпирических исследований. Например, согласно Kross et al. (2014): «Разговор с самим собой — широко распространенное человеческое явление.У всех нас есть внутренний монолог, в который мы время от времени участвуем »(стр. 321). То, как люди участвуют в внутренних монологах (или диалогах) и разговорах с самим собой, может быть разным. Например, люди могут попросить себя «Попробовать еще раз» или расслабиться, сказав: «Не волнуйтесь». В другом контексте можно спросить себя: «Что я могу сделать?» или «Достаточно ли моих талантов и знаний, чтобы выступить в предстоящих дебатах?»

Эти примеры разговора с самим собой могут также включать диалогические особенности. С точки зрения теории диалога (Hermans, 1996; Hermans and Gieser, 2012), люди могут принимать по крайней мере две точки зрения или «я-позиции» в рамках своего внутриличностного общения.Мы можем мысленно обсуждать несколько вариантов, как скрипач на крыше: «с одной стороны…, а с другой стороны…». Такие диалоги могут показывать еще большую сложность и детализацию. Например, мужчина может представить, как просьба о разводе повлияет на его супругу, как она, вероятно, отреагирует на этот запрос, следует ли ему пересмотреть свое решение на основе ее вероятного ответа и т. Д. Этот вид внутреннего диалога включает в себя постановку вопросов от имени воображаемый партнер и дающий ответы.

Как показывает предыдущий пример, внутренний монолог может легко превратиться во внутренний диалог между двумя субъектами в уме — между разными частями себя или между собой и воображаемым партнером.Другими словами, могут быть качественные и количественные различия в характере разговора с самим собой и внутреннего диалога. Разговор с самим собой, по-видимому, включает базовые функции саморегулирования, такие как самоконтроль или саморегулирование («Попробуй еще раз»), тогда как внутренние диалоги включают более расширенные коммуникативные функции («Когда я говорю X, она ответит Y»). В настоящем исследовании мы стремились изучить степень совпадения этих двух форм внутриличностного общения.

Для наших целей разговор с самим собой можно определить как «самонаправленную или самореферентную речь (беззвучную или вслух), которая выполняет множество саморегулирующих и других функций» (Brinthaupt, 2019, para.7). Внутренняя диалогическая активность определяется как «участие в диалогах с воображаемыми фигурами, моделирование социальных диалогических отношений в собственных мыслях и взаимное противостояние точек зрения, представляющих различные Я-позиции, относящиеся к личной и / или социальной идентичности» (Oleś and Puchalska-Wasyl, 2012, p. 242).

Большинство определений разговора с самим собой и внутренней речи предполагают, что в этой форме внутриличностного общения и отправитель, и получатель представляют одного и того же человека (например,г., Фернихох, 2016). Напротив, внутренняя диалогическая деятельность этого не предполагает. Внутренние диалоги относятся к различным формам внутриличностного общения, где разные голоса могут представлять не только самого себя, но и близких людей, воображаемых друзей, потерянных родственников и супругов, учителей и наставников, медиа-звезд, голоса культуры и других (Hermans, 1996). Разговор с самим собой может быть просто одним словом, комментарием или командой без какого-либо ответа или расширенным «разговором», в то время как взаимный обмен выражениями является сутью внутреннего диалога.

В то время как повседневная саморегуляция является важной особенностью разговора с самим собой (Brinthaupt et al., 2009), внутренняя диалогическая деятельность подчеркивает конфронтацию или интеграцию различных точек зрения как способ помочь человеку понять новый или странный опыт. Другими словами, разговор с самим собой, по-видимому, возникает в результате реакции или ожидания определенных событий или обстоятельств, тогда как внутренний диалог, по-видимому, включает в себя более рефлексивные или созерцательные виды внутриличностного общения. Кроме того, внутренние диалоги часто затрагивают личность человека (например,г., Бхатия, 2002; Batory, 2010), тогда как разговор с самим собой, похоже, применим к вопросам идентичности лишь косвенно.

В этой статье мы сначала описываем теоретические и исследовательские концепции разговора с самим собой и внутренней диалогической деятельности. Затем мы предлагаем возможные отношения между этими двумя формами внутриличностного общения. Затем мы сообщаем о результатах исследования, в котором сравниваются общие и субшкальные оценки этих конструкций. Природа отношений между внутренними диалогами и разговором с самим собой имеет важные последствия для феномена внутриличностного общения.Мы обсудим некоторые из этих последствий в заключении статьи.

Self-Talk и его различные функции

Большинство подходов к изучению разговора с самим собой предполагают, что он охватывает самореферентную или самонаправленную речь. Исследования изучают несколько вариантов этого феномена, в том числе положительные и отрицательные самооценки (Kendall et al., 1989), безмолвный разговор с самим собой (то есть внутреннюю речь) (McCarthy-Jones and Fernyhough, 2011) и вслух разговор с самим собой. (т.е. частная речь) (Дункан и Чейн, 1999).Исследования разговоров с самим собой уже давно популярны в областях клинической (например, Schwartz and Garamoni, 1989), спорта и физических упражнений (например, Hardy, 2006), развития (например, Diaz and Berk, 1992), образовательной (например, Deniz , 2009) и психологии личности (например, Brinthaupt et al., 2009).

В ходе обширного исследования изучается, как и почему люди разговаривают сами с собой, а также влияют ли различия в содержании разговора с самим собой на говорящего. Среди функций разговора с самим собой — общая саморегуляция (например,г., Mischel et al., 1996; Carver and Scheier, 1998), самоудаление (Kross et al., 2014), обучение и мотивация (Hatzigeorgiadis et al., 2011), самосознание, самооценка, самопознание и саморефлексия ( White et al., 2015; Морен, 2018).

Данные свидетельствуют о том, что разговор с самим собой также играет роль в облегчении различных когнитивных процессов (Langland-Hassan and Vicente, 2018), включая регулирование эмоций (Orvell et al., 2019), преодоление болезненных переживаний (Kross et al., 2014, 2017), мониторинг языкового развития и производства речи (например, Pickering and Garrod, 2013) и анализ перспектив (например, Fernyhough, 2009). Недавние исследования показывают, что разговор с самим собой не от первого лица может способствовать дистанцированию и адаптивной саморефлексии (например, Kross et al., 2014; White et al., 2015). Обращение к себе в третьем лице (он / она / они) или по имени, по-видимому, способствует преодолению стрессовых переживаний и связано с оценкой будущих стрессоров как проблем, а не угроз (Kross et al., 2014, 2017). Этот вид разговора с самим собой также связан с определенными формами мозговой активности, которые представляют собой самоконтроль без усилий (Moser et al., 2017) и регуляцию эмоций (Orvell et al., 2019).

Подробное функциональное представление возникло в результате разработки шкалы разговора с самим собой (STS) (Brinthaupt et al., 2009), которая измеряет частоту различных видов разговоров с самим собой, о которых сообщают люди. Опираясь на исходный набор элементов, оценивающих несколько ситуаций, в которых может произойти разговор с самим собой, и возможные общие функции, выполняемые им, Brinthaupt et al.определили четыре широких типа. ССН включает в себя подшкалы самокритики (т. Е. Ситуации, когда с человеком случаются плохие вещи), самоутверждения (т. Е. Относящиеся к позитивным событиям), самоуправления (т. Е. Определение того, что нужно делать) и социальных -оценка (т.е. ссылка на прошлые, настоящие или будущие социальные взаимодействия).

Исследования психометрических свойств STS подтверждают эти четыре фактора, а также другие особенности меры (например, Brinthaupt et al., 2009, 2015; Brinthaupt and Kang, 2014).Дополнительное исследование (Morin et al., 2018) предполагает, что типы разговоров с самим собой, измеряемые ССН, часто встречаются в повседневном опыте такого рода внутриличностного общения. Таким образом, один из способов дать первоначальную оценку взаимосвязи между разновидностями разговора с самим собой и внутреннего диалога — это использовать меру, которая фиксирует, по крайней мере, некоторые из возможных функций, выполняемых разговором с самим собой.

Диалогическое Я и внутренние диалоги

Бахтин (1973) ввел понятие полифонического романа своим анализом литературных произведений Федора Достоевского.Этот анализ показал возможное расщепление личности на голоса, которые были не совсем связными, и каждый из них представлял относительно автономные точки зрения. Согласно Диалогической Теории Самости (DST) (Hermans, 1996), человеческое сознание функционирует как подобное «общество разума», содержащее ментальные репрезентации многочисленных голосов культуры, членов семьи, близких друзей, значимых других и других источников. Эти голоса могут участвовать в разнообразных коммуникациях, включая постановку вопросов и ответов, а также согласие и несогласие друг с другом (Hermans, 2003).

Предполагая множественность внутренних голосов, внутренняя диалогическая активность особенно применима к обмену мыслями или идеями между по крайней мере двумя I-позициями, представляющими определенные точки зрения (Hermans, 1996). Исследования показывают, что внутренние диалоги играют важную роль в построении идентичности (например, Bhatia, 2002; Hermans and Dimaggio, 2007; Batory, 2010), дифференцируя и интегрируя себя как часть процесса самоорганизации (например, Raggatt, 2012 ; Valsiner and Cabell, 2012), моделирование социальных диалогов (e.г., Puchalska-Wasyl et al., 2008; Puchalska-Wasyl, 2011), а также общая саморефлексия и понимание (например, Markova, 2005; Hermans, Hermans-Konopka, 2010; Rowan, 2011).

Разработки в рамках DST (Hermans and Hermans-Konopka, 2010) и связанные исследования (например, Oleś and Hermans, 2005; Hermans and Gieser, 2012; Puchalska-Wasyl, 2016; Puchalska-Wasyl et al., 2018) привели к выявление нескольких форм и функций внутренней диалогической деятельности. Например, Нир (2012) выделил контрастирующих (или конфронтационных) и интегрирующих диалогов.Противоположные диалоги относятся к столкновению противоположных точек зрения и аргументации до тех пор, пока одна из них не получит очевидное преимущество перед другой. Интегрирующие диалоги имеют тенденцию к компромиссным решениям или интеграции противоположных точек зрения на более высокие уровни абстрактных значений. Пухальская-Василь (2010) выделила различия между тремя формами диалогической деятельности: монологом (подразумевающим собеседника или аудиторию), диалогом и изменением точки зрения. Эта последняя форма относится к полифонии, описанной Бахтиным (1973) и Германсом (1996).В то время как диалог означает реальный обмен идеями между двумя или более точками зрения (I-позиции), монолог относится к одностороннему общению (будь то с самим собой или с другим человеком), в котором ответа не ожидается.

Исследователи недавно начали попытки измерить индивидуальные различия во внутренних диалогах. Например, с помощью опросника по разновидностям внутренней речи (VISQ) (McCarthy-Jones and Fernyhough, 2011; Alderson-Day et al., 2018) измеряются различные феноменологические аспекты внутренней речи, включая фактор диалогичности (или разговора с самим собой, возникающего как двусторонний разговор).Олесь (2009) и Олесь и Пухалска-Василь (2012) разработали Шкалу внутренней диалоговой активности (IDAS), которая фокусируется конкретно на диапазоне различных видов внутренних диалогов, постулируемых DST. Некоторые из измерений этой меры включают идентичность, социальные, поддерживающие, конфронтационные и задумчивые диалоги. Таким образом, IDAS позволяет более тщательно изучить концепции DST, чем VISQ.

Таким образом, DST рассматривает внутриличностное общение как сложный процесс внутренних диалогов.Эти диалоги принимают самые разные формы и функции, которые играют важную роль в развитии личности и идентичности. Однако до настоящего времени исследователям уделялось мало внимания взаимосвязи этих форм и функций с другими видами внутриличностного общения. Разговор с самим собой, по-видимому, является одним из видов внутриличностного общения, аналогичным внутренним диалогам.

Возможные связи между разговором с самим собой и внутренним диалогом

Как мы отметили ранее, уровни фокуса для STS и IDAS различаются.Внутренние диалоги имеют тенденцию применяться больше к более высокому уровню или мета-характеристикам внутриличностного общения, по сравнению с функциями саморегулирования, оцениваемыми СС. То есть СС измеряет, почему и когда люди могут разговаривать сами с собой, тогда как IDAS в первую очередь оценивает феноменологию того, как люди разговаривают сами с собой.

Потенциальные отношения между разговором с самим собой и внутренними диалогами теоретически интересны по нескольким причинам. Вполне возможно, что разные виды разговоров с самим собой отражают разные я-позиции.Например, самокритичный разговор с самим собой может выявить наличие конфронтационных диалогов, тогда как саморегулирующийся разговор с самим собой может быть более частым, когда люди участвуют в интегративных диалогах. Люди, сообщающие о частых размышлениях о внутреннем диалоге, также могут сообщать о более высоком уровне самокритичного разговора с самим собой.

Есть также некоторые вероятные различия между этими двумя видами внутриличностного общения. Разговор с самим собой включает в себя множество недиалогических функций, таких как внутренние монологи, которые отражают наблюдения или комментарии к своему опыту, которые не являются межличностными или социально направленными (например,г., Дункан и Чейн, 1999; Langland-Hassan and Vicente, 2018) или простые слуховые репетиции (например, MacKay, 1992), которые не включают более одной I-позиции. Таким образом, разумно ожидать, что некоторые виды разговоров с самим собой могут быть не связаны с частотой внутренних диалогов.

Фернихо (2009, 2016) утверждает, что внутренняя речь по своей сути диалогична и позволяет людям взглянуть на свой внутренний и внешний мир, понять и интегрировать его. Этот процесс включает создание репрезентаций внутреннего опыта других людей.Таким образом, разумно предсказать, что некоторые виды разговоров с самим собой будут положительно связаны с определенными типами внутренних диалогов. Например, разговор с самим собой с целью социальной оценки, вероятно, похож на диалоги, в которых используется воображаемое социальное зеркало.

Некоторые исследования частоты разговоров с самим собой имеют отношение к теоретическим концепциям внутреннего диалога. Например, Бринтхаупт и Дав (2012) обнаружили, что взрослые, которые сообщали, что у них был воображаемый спутник в детстве, сообщали о более частом разговоре с самим собой, чем те, у кого его не было.Кроме того, они обнаружили, что взрослые, которые росли только детьми без братьев и сестер, чаще говорили с самим собой, чем те, кто рос с братьями и сестрами. Такой социальный опыт в детстве может играть роль в уровне комфорта или осознания людьми своего внутреннего диалога, а также в характере внутреннего диалога. Другие участники текущей темы исследования (например, Brinthaupt, 2019; ysiak, 2019) предоставляют дополнительную информацию о возможных отношениях между внутренними диалогами и разговором с самим собой.

Цели исследования

Наше исследование рассматривает два конкретных способа внутриличностного общения. В частности, мы исследуем отношения между функциями разговора с самим собой и типами внутреннего диалога, чтобы прояснить сходство между этими способами внутриличностного общения. Предыдущие исследования подробно изучали типы и функции разговора с самим собой и внутреннего диалога, измеряемые STS и IDAS-R. Однако до сих пор ни одно исследование не изучало, каким образом эти аспекты внутреннего диалога и внутреннего диалога связаны друг с другом и пересекаются друг с другом.Brinthaupt et al. (2009) построили и утвердили Шкалу разговора с самим собой в Соединенных Штатах, тогда как Олесь (2009) опубликовал Шкалу внутренней диалогической активности в Польше. В этом исследовании мы решили сравнить каждую из этих конструкций с использованием образцов из США и Польши. Мы исследуем отношения между этими двумя показателями с помощью корреляционного и факторного аналитического подходов. Мы не вводим новые способы оценки внутриличностного общения; нас не интересуют в первую очередь межкультурные различия.

В этом исследовании исследуются взаимосвязи между различными функциями разговора с самим собой, определенными STS, и типами внутренних диалогов, определенных IDAS. Наше общее ожидание заключалось в том, что люди, сообщающие о частых уровнях внутренней диалогической активности, также будут сообщать о частых разговорах с самим собой. Однако сила этих отношений будет зависеть от конкретных типов и субшкалов обоих видов внутриличностного общения. Изучая эти отношения, мы надеялись лучше прояснить теоретические и концептуальные сходства между разговором с самим собой и внутренними диалогами.

Материалы и методы

Участников

Участниками были две выборки студентов колледжей. Польская выборка состояла из 181 студента (117 женщин, 64 мужчины) в возрасте от 18 до 34 лет ( M = 24,94, SD = 4,24), которые посещали курсы, ведущие к получению степени магистра. Мы взяли образец Соединенных Штатов из исследовательского пула общей психологии университета, который состоял в основном из первокурсников и второкурсников. В эту выборку вошли 119 студентов (66 женщин, 51 мужчина, двое пропавших без вести) в возрасте от 18 до 29 лет ( M = 19.18, SD = 1,86). Эти две выборки значительно различались по возрасту, t (297) = 13,92, p <0,001, но существенно не различались по половым пропорциям, X ² (2) = 3,39, p = 0,18 .

Меры

Шкала самовыражения (STS)

Шкала разговора с самим собой (STS) (Brinthaupt et al., 2009). STS состоит из 16 пунктов, представляющих четыре функции разговора с самим собой: самокритику, самоподкрепление, самоуправление и социальную оценку.Респонденты оценивают пункты STS, используя пятибалльную шкалу частот (1 = , никогда не , 5 = , очень часто ) и используя общую основу «Я говорю сам с собой, когда». Каждая подшкала содержит четыре элемента. Для расчета баллов по подшкале и общей частоте элементы суммируются, причем более высокие баллы указывают на более частые разговоры с самим собой. Исследования обеспечивают хорошую поддержку психометрических свойств STS и целостности четырех подшкал (например, Brinthaupt et al., 2009, 2015; Brinthaupt and Kang, 2014).

Самокритика относится к разговорам с самим собой о негативных событиях (например, «я должен был сделать что-то по-другому» и «мне стыдно за то, что я сделал»). Самоподкрепление относится к разговору с самим собой о положительных событиях (например, «Я действительно счастлив за себя» и «Я хочу подкрепить себя своими успехами»). Самоуправление оценивает саморегуляцию об особенностях общей саморегуляции (например, «Я мысленно исследую возможный образ действий» и «Я хочу напомнить себе о том, что мне нужно делать»). Социальная оценка применяется к разговору с самим собой о будущем людей и их социальных взаимодействиях в прошлом (например, «Я пытаюсь предугадать, что кто-то скажет и как я ему отвечу» и «Я хочу проанализировать то, что кто-то недавно сказал мне»).

Шкала внутренней диалоговой активности-R (IDAS-R)

Шкала внутренней диалоговой активности-R (IDAS-R). IDAS-R — это инструмент из 40 пунктов, предназначенный для измерения общего уровня внутренней диалогической активности, а также восьми различных видов внутренних диалогов.Первоначальная версия анкеты (IDAS) состояла из 47 пунктов и содержала семь подшкал (Oleś, 2009; Oleś and Puchalska-Wasyl, 2012). Респонденты оценивают применимость каждого пункта по пятибалльной шкале. В текущем пересмотре шкалы мы изменили формат ответа с исходной степени согласия (1 = , я категорически не согласен , 5 = , полностью согласен, ) на частотную шкалу (1 = никогда, , 2 = ). редко , 3 = иногда , 4 = часто , 5 = очень часто ).Дополнительные изменения включали (1) разделение двух сложных предложений на простые элементы, содержащие четкие значения, (2) добавление четырех элементов, (3) изменение формулировок нескольких вопросов в связи с новым форматом ответа и (4) удаление одного элемента как не имеющего отношения к делу.

Чтобы проверить структуру и психометрические свойства IDAS-R, мы собрали данные от 654 польских участников (449 женщин, 205 мужчин) в возрасте от 16 до 80 лет ( M = 31,83, SD = 10,93). Все участники дали информированное согласие до завершения измерения.Для исследовательского факторного анализа мы использовали метод наименьших квадратов для извлечения факторов с вращением Облимина и нормализацией Кайзера. Результаты предоставили девять извлеченных факторов, которые объяснили 63% дисперсии. Однако один из этих факторов содержал низкие нагрузки, поэтому мы остановились на восьми факторах для окончательной версии, объясняющих 61% дисперсии. Каждый фактор состоит из пяти пунктов, в результате чего получается окончательная версия из 40 пунктов. Ниже мы описываем факторные шкалы, связанные с ними значения внутренней согласованности и примеры элементов.

Диалоги идентичности относятся к вопросам и ответам, касающимся идентичности, ценностей и жизненных приоритетов (например, «Благодаря диалогам с самим собой я могу ответить на вопрос:« Кто я? »И« Через внутренние обсуждения я прихожу к определенным истинам. о моей жизни и о себе »). Такие диалоги относятся к поиску подлинности и могут предшествовать важному жизненному выбору.

Неадаптивные диалоги — это внутренние диалоги, рассматриваемые как нежелательные, неприятные или раздражающие (например,g., «Я бы предпочел не вести внутренние разговоры» и «Разговоры в моей голове меня расстраивают»). Содержание и появление таких диалогов подразумевают нарушение задачи или поведение избегания.

Социальные диалоги — это внутренние диалоги, которые отражают будущие и прошлые разговоры (например, «Готовясь к разговору с кем-то, я практикую разговор в своих мыслях» и «Я продолжаю прошлые разговоры с другими людьми в моем сознании»). Эти элементы фиксируют частоту продолжения разговора с другими, подготовку к разговору, завершение обсуждения или создание альтернативных сценариев разговора.

Поддерживающие диалоги включают внутриличностное общение с людьми, которые оказали поддержку и чья близость ценится (например, «Когда я не могу поговорить с кем-то лично, я продолжаю разговор с ним / ней в уме» и «Я продолжаю дискуссии в моей голове с важными людьми в моей жизни »). Такие диалоги могут укрепить социальные связи и помочь преодолеть одиночество, поддерживая и укрепляя личность.

Спонтанные диалоги — это внутренние разговоры, которые спонтанно происходят в повседневной жизни (например,г., «Я разговариваю сам с собой и« говорю сам с собой »). Такие диалоги относятся к рассмотрению различных мыслей или мнений, а также к диалогической форме самосознания.

Размышляющие диалоги состоят из диалогов, включающих самообвинение, обдумывание неудач и вспоминание грустных или раздражающих мыслей или воспоминаний (например, «После неудач я виню себя в своих мыслях» и «У меня в голове есть разговоры, которые сбивают с толку мне»). Эти предметы отражают общие тенденции размышлений в рамках внутренних диалогов.

Противоборствующие диалоги — это внутренние диалоги между двумя сторонами личности, такими как «хороший я» и «плохой я» (например, «Я чувствую, что я два разных человека, которые спорят друг с другом, каждый чего-то хочет». другой »и« Я спорю с той частью себя, которая мне не нравится »). Такие внутренние споры подразумевают чувство бессвязности, поляризации или даже фрагментации личности.

Изменение точки зрения относится к изменению точки зрения в целях понимания сложных ситуаций или поиска решений (например,g., «Когда у меня есть трудный выбор, я обсуждаю решение с самим собой с разных точек зрения» и «В своих мыслях я принимаю точку зрения другого человека»). Такие диалоги могут включать плодотворную или противоречивую точку зрения другого человека.

Для каждой из этих подшкал суммирование пяти пунктов дает общий балл, причем более высокие баллы указывают на более высокую частоту такого рода диалогов. Также возможно вычислить общую оценку внутреннего диалога, суммируя оценки всех 40 пунктов.В текущем исследовании этот общий балл, называемый «Внутренняя диалогическая активность», отражает общую частоту участия человека во внутренних диалогах.

Процедура

Мы создали две параллельные версии мер на польском и английском языках. Для STS один из членов исследовательской группы, владеющий как польским, так и английским языками, первым перевел шкалу на польский язык. Другой коллега тогда перевел польскую версию STS на английский. Член группы, владеющий английским языком, просмотрел эту версию и указал на любые области, где есть уточнения, путаница и несоответствия.Затем мы создали окончательную польскую версию STS. Что касается IDAS-R, член команды перевел исходную (польскую) версию меры на английский язык. Затем англоговорящий член команды проверил эту версию для ясности. Затем член команды перевел эту версию на польский язык и выявил любые несоответствия или области путаницы. Затем мы внесли необходимые исправления для создания окончательной английской версии IDAS-R.

Исследование получило одобрение Институционального наблюдательного совета (IRB) Государственного университета Среднего Теннесси, США.Участники предоставили письменное информированное согласие, когда этого потребовало учреждение. Основные мероприятия выполняли в уравновешенном порядке индивидуально или небольшими группами по 5–10 человек. Демографические элементы появились в конце опроса.

Результаты

Описательная статистика для обоих образцов представлена ​​в таблице 1. Как видно из таблицы, альфа-коэффициенты для STS и IDAS-R были одинаковыми для образцов в США и Польше с сопоставимыми и приемлемыми значениями.Обе выборки также показали схожие паттерны в относительной частоте четырех типов разговора с самим собой, причем саморегулирующийся разговор с самим собой был наиболее распространенным, а самоусиливающийся разговор с самим собой — наименее распространенным. Среди аспектов IDAS-R обе выборки сообщили об относительно низком уровне дезадаптивных и противостоящих диалогов и относительно высоком уровне социальных и спонтанных диалогов.

Таблица 1. Описательная статистика для шкалы разговора с самим собой и шкалы внутренней диалогической активности — пересмотрена для США, польской и комбинированной выборок.

Сравнение двух выборок показало, что студенты из США показали значительно более высокие баллы, чем их польские сверстники, по общему STS [ t (297) = 7,09, p <0,001, g = 0,84], а также социальная оценка [ т (297) = 5,71, р <0,001, г = 0,67], самоусиление [ т (297) = 4,06, р <0,001, г = 0,48 ], самокритика [ t (297) = 6.49, p <0,001, г = 0,77] и самоуправление [ t (297) = 5,40, p <0,001, г = 0,64] субшкалы STS. Аналогичная картина прослеживается для общей шкалы IDAS-R и пяти из восьми его подшкал. В частности, студенты из США показали более высокие баллы, чем польские студенты, по общему IDAS-R [ t (297) = 3,33, p <0,001, g = 0,39], а также идентичности [ t (297) = 1,92, p <0.05, г = 0,23], спонтанное [ t (298) = 3,84, p <0,001, g = 0,45], жвачное [ t (298) = 3,40, p <0,001, г = 0,40], с учетом [ т (298) = 3,06, г <0,002, г = 0,36] и изменение перспективы [ т (298) = 6,61, р <0,001 , г = 0,78] диалоги.

Таблица 2 сообщает о корреляциях между показателями STS и IDAS-R для каждой выборки и указывает те корреляции, которые достигли 0.001 уровень значимости. Соответствие между этими двумя видами внутриличностного общения оказалось неизменно положительным, с большинством корреляций в диапазоне от умеренного до сильного. Для польской выборки 36 из 44 корреляций между общими и субшкалами по шкале STS и IDAS-R были значительными. Для выборки из США 35 из 44 этих корреляций были значительными. В польской выборке значимые корреляции варьировались от 0,24 до 0,59; в выборке из США значимые отношения находились в диапазоне от 0.29 и 0,62. Более того, закономерности взаимоотношений в обеих выборках были схожими. Общие баллы STS и IDAS-R коррелировали 0,56 в польской выборке и 0,62 в выборке из США.

Таблица 2. Корреляции между STS и IDAS-R: результаты для польской выборки выше диагонали и для образца США ниже диагонали.

С одной стороны, эти результаты показывают умеренные положительные отношения между несколькими функциями разговора с самим собой и типами внутренних диалогов.С другой стороны, есть свидетельства возможной независимости этих видов внутриличностного общения. Для нашей следующей серии анализов мы стремились определить степень независимости субшкал STS и IDAS-R. Для ответа на этот вопрос мы использовали как канонический корреляционный, так и исследовательский факторный анализ с объединенными выборками.

Чтобы ответить на вопрос о наложении двух показателей внутриличностного общения, мы сначала использовали канонический корреляционный анализ, который позволил нам изучить взаимоотношения между субшкалами STS и IDAS-R более сложным и продвинутым способом.Этот анализ позволяет нам найти особенности, которые важны для объяснения ковариации между подшкалами STS и IDAS-R. Мы провели анализ объединенных выборок, где каждый участник был представлен своими баллами по четырем субшкалам STS и восьми подшкалам IDAS-R. Из-за потенциального негативного влияния выбросов на CCA, мы сначала исключили респондентов, которые набрали три стандартных отклонения выше или ниже среднего по общему баллу по любому из показателей. Это привело к новому размеру выборки — 293 человека (180 женщин в возрасте от 18 до 34 лет).Результаты этого анализа показали три значимых канонических корреляции: 0,64, 0,43 и 0,33 (все p <0,001), объясняя, соответственно, 41%, 19% и 11% дисперсии (см. Таблицу 3). Первая каноническая переменная представляла более половины отклонения от исходного набора переменных и объясняла около 25% отклонения от противоположного набора переменных.

Таблица 3. Канонические корреляции между IDAS-R и STS.

Интересно, что все нагрузки были отрицательными, с отсутствием функций разговора с самим собой (см. Канонические загрузки), что соответствовало сокращению внутренних диалогов всех видов.Однако, согласно обратным нагрузкам, эта переменная отражала наличие четырех функций разговора с самим собой, а именно: самоуправления, социальной оценки, самокритики и, в меньшей степени, самоподкрепления, а также почти всех типов внутреннего диалоги. Эту переменную можно обозначить как «диалогический разговор с самим собой». Вторая и третья канонические переменные представляли лишь небольшую величину остаточной дисперсии от исходных переменных (обе 16%) и очень мало объясняли остаточную дисперсию (3% и 2%) от противоположного набора переменных.

Чтобы изучить сходство обоих видов внутриличностного общения, мы также использовали исследовательский факторный анализ, главные компоненты с вращением Varimax и тест Скри для извлечения факторов. 12 подшкал (четыре STS, восемь IDAS-R) служили переменными в этом анализе. Мы нашли четырехфакторное решение согласно тесту Скри. Четыре извлеченных фактора объяснили 79% дисперсии (нагрузки см. В таблице 4).

Таблица 4. Результаты EFA: нагрузки для четырехфакторного раствора.

Факторы объясняют 49,3%, 11,7%, 8,9% и 7,2% дисперсии соответственно. Фактор 1 (Внутренняя Диалогичность) представлял различные виды внутренних диалогов IDAS-R, за исключением неадаптивных и конфронтирующих диалогов. Этот фактор объясняет почти половину дисперсии данных, при этом шесть из 12 подшкал имеют относительно высокие нагрузки. Что касается содержания этого фактора, то подшкалы IDAS-R связаны с контактом и объединением с внутренними диалогами себя и других, представляя адаптивную сторону внутренних диалогов.Интересно, что функции STS не сильно нагружали этот фактор.

Фактор 2 (саморегулирующийся разговор с самим собой) содержал три подшкалы / функции СС: социальная оценка, самоуправление и самокритика. Эти субшкалы, кажется, представляют собой аспекты разговора с самим собой, которые отличаются от типов внутренних диалогов. Фактор 3 (деструктивная диалогичность) содержал неадаптивные и противоречивые подшкалы IDAS-R. Эти типы внутренних диалогов представляют собой своего рода психическую нагрузку, вызванную или сопровождающуюся неприятными или вызывающими напряжение диалогами.Фактор 4 (Самоусиливающийся разговор с самим собой) включал только подшкалу ССН самоподкрепления.

Подводя итог, и CCA, и EFA показали некоторое совпадение между разговором с самим собой и внутренней диалогической активностью. Однако результатов недостаточно, чтобы идентифицировать эти два способа внутриличностного общения как переменные аспекты одного и того же явления. Вместо этого они кажутся дополнительными типами внутриличностного общения, выполняющими разные функции.

Обсуждение

Целью данного исследования было изучить сходство между двумя видами внутриличностного общения с использованием двух недавних многомерных показателей внутреннего диалога и разговора с самим собой.Как мы и ожидали, между итоговыми и субшкалами оценок IDAS-R и STS была умеренная или сильная взаимосвязь. Эти результаты предполагают, что внутренняя диалогическая активность во многом отличается от обычных функций разговора с самим собой. Другими словами, во внутренних диалогах есть значительный компонент разговора с самим собой. Хотя Brinthaupt et al. (2009) разработали STS независимо от Dialogical Self Theory, функции саморегуляции, определенные их мерой, обеспечивают некоторую концептуальную и теоретическую поддержку этой теории.

Как корреляционные данные нулевого порядка, так и канонические корреляции показали значительную взаимосвязь между функциями разговора с самим собой и типами внутренних диалогов. Результаты в целом показали, что перекрытие STS и IDAS-R составляет от 30% до 40%. Общая дисперсия подшкал STS и IDAS-R, согласно каноническому корреляционному анализу, составила около 41%. Такие результаты показывают, что функции разговора с самим собой и типы внутреннего диалога, с одной стороны, явно взаимосвязанные переменные.

С другой стороны, есть разные элементы для каждого вида режима внутриличностной связи. Например, функции STS, по-видимому, представляют динамические аспекты внутриличностного общения, включая активную обработку текущих или недавних ситуаций и компенсацию поведенческих проблем и когнитивных нарушений (см. Brinthaupt, 2019, эту тему исследования). С другой стороны, различные типы внутренней диалогической активности, по-видимому, представляют собой созерцательные аспекты внутриличностного общения, такие как размышления о себе или размышления о различных аспектах своей идентичности.Типы внутренних диалогов иллюстрируют качества осознания человеческого сознания: представления других в своем уме, преодоление одиночества, сохранение связей со значимыми другими, борьба за автономию и контроль социального зеркала (например, Пухалска-Василь и др., 2008; Rowan, 2011; Stemplewska-akowicz et al., 2012; Valsiner, Cabell, 2012).

Исследование самооценки предполагает, что внутренний диалог и разговор с самим собой, возможно, выполняют разные роли. Oleś et al. (2010) обнаружили, что общие и субшкальные баллы по шкале IDAS отрицательно и значимо коррелируют с самооценкой.Однако Brinthaupt et al. (2009) обнаружили, что самооценка существенно не коррелировала с общими и субшкальными оценками STS (за исключением самокритичного разговора с самим собой). В обоих исследованиях самооценка измерялась с помощью одного и того же инструмента — шкалы самооценки Розенберга, но собирались данные из разных групп населения / стран (Польша и США).

В настоящем исследовании были доказательства более частой активности внутриличностного общения в выборке из США, особенно в отношении функций разговора с самим собой.Неясно, отражают ли эти результаты культурные или возрастные различия между двумя выборками. Американские студенты были на несколько лет моложе польских участников. Вполне возможно, что молодые люди могут больше участвовать в личном общении (как IDAS-R, так и STS), чем люди старшего возраста. Если более молодые люди испытывают неопределенность во взрослой жизни (Hermans and Hermans-Konopka, 2010) и чаще участвуют в процессах построения идентичности в позднем подростковом и начинающем взрослом возрасте (Arnett, 2000; Hermans and Dimaggio, 2007), то можно ожидать увеличения отчеты о внутренних диалогах и разговорах с самим собой.

Культурные различия между выборками из Соединенных Штатов и Польши также могут быть причиной различий в зарегистрированной частоте разговоров с самим собой и внутренних диалогов. Исследования показывают, что более высокая интеграция идентичности связана с менее частой внутренней диалогической активностью, измеряемой IDAS (Oleś, 2011), и что более высокая интеграция ясности самооценки связана с менее частой внутренней диалогической активностью (Oleś et al., 2010). Если две выборки различались по своей идентичности или ясности самооценки (что могло быть связано с возрастными различиями), это могло бы объяснить различия в частоте, которые мы наблюдали на STS и IDAS-R.Таким образом, изучение возрастных и культурных различий во внутриличностном общении представляется плодотворным направлением для будущих исследований.

Ограничения и последствия для будущих исследований

Мы применили аспекты внутриличностного общения, используя два метода самоотчета. Таким образом, данные этого исследования относятся в основном к аспектам внутреннего диалога и разговора с самим собой, о которых респонденты осознают или могут получить доступ после размышлений. Как отмечали другие (например, Beck, 1976), не все внутриличностное общение является сознательным, и нынешние меры ограничиваются теми ситуациями и опытом, которые респонденты могут вспомнить или сделать вывод на основе другой информации.Кроме того, список функций и типов разговоров с самим собой и внутренних диалогов, используемых STS и IDAS-R, не является исчерпывающим. Например, STS не измеряет частоту самоудаления и адаптивного совладания, которые, как было показано, являются неявными функциями разговора с самим собой от третьего лица (Kross et al., 2014) или общего «вы», которое используется для создание общего смысла, чтобы помочь «людям« нормализовать »отрицательный опыт, расширяя его за пределы« я »» (Орвелл и др., 2017, стр. 1299). Могут быть дополнительные когнитивные, мотивационные или эмоциональные функции, не задействованные STS и IDAS-R (например,г., Alderson-Day et al., 2018; Latinjak et al., 2019).

Мы полагаем, что методологические артефакты вряд ли объяснят результаты. Нагрузки факторного анализа не отражают исключительно положительные и отрицательные валентные элементы из показателей. Например, в Факторе 1 появились задумчивые диалоги, а в Факторе 2 — самокритичный разговор с самим собой. Результаты, по-видимому, более точно соответствуют общей частоте использования каждого вида внутриличностного общения с тремя наименее частыми аспектами (дезадаптивный и противостояние диалогам и самоподкрепляющемуся разговору с самим собой), возникающие как отдельные, второстепенные факторы.Кроме того, обе шкалы использовали один и тот же формат ответа, что должно уменьшить количество артефактов ответа. Тем не менее, STS использует специальную обучающую подсказку («Я говорю сам с собой, когда…» возникают определенные ситуации). С помощью IDAS-R участники оценивают утверждения, относящиеся к ситуациям диалогического мышления, относящимся к себе и другим. Таким образом, существует различие между , когда человек разговаривает с самим собой (STS), и , как , когда человек разговаривает с самим собой (IDAS-R). Дальнейшие исследования необходимы для тщательного и систематического изучения содержания заданий и построения индикаторов STS и IDAS-R.

Поскольку STS и IDAS-R имеют семантически перекрывающееся содержимое элементов, важно проверить прогнозируемую ценность каждой шкалы с внешними критериями. Хотя нам еще предстоит изучить внешние критерии, которые могли бы помочь в различении разговора с самим собой и внутреннего диалога, есть некоторые свидетельства того, что внутренние диалоги более тесно связаны с самооценкой, чем разговор с самим собой (Brinthaupt et al., 2009; Oleś et al., 2010), предполагая потенциальные различия в функциях, выполняемых этими двумя видами при внутриличностном общении.Изучение работы внутреннего диалога и разговора с самим собой в конкретных контекстах саморегулирования (например, в новых или стрессовых ситуациях) может дать дополнительное представление о прогностической ценности и совпадении показателей.

В ходе будущих исследований необходимо будет продолжить изучение структуры и свойств STS и IDAS-R. Одно из возможных направлений — изучить внутриличностное поведение, зависящее от конкретной ситуации. Например, в определенных контекстах или ситуациях (например, преодоление стресса, принятие решения или построение личной идентичности) могут быть определенные поведенческие сигнатуры (Mischel and Shoda, 1995), содержащие различные комбинации внутреннего диалога или типов разговора с самим собой. .Как показывают материалы, представленные в данной теме исследования, помимо внутреннего диалога и разговора с самим собой, существуют и другие виды внутриличностного общения. Изучение отношений между разновидностями внутриличностного общения также было бы достойной целью для будущих исследований.

Заключение

Мы показали, что отношения между внутренним диалогом и разговором с самим собой интересны и сложны, и что изучение этих отношений является теоретически ценной исследовательской целью. Существует несколько дополнительных режимов, категорий и функций, обслуживаемых внутриличностным общением или относящихся к нему (например,г., Хиви и Херлберт, 2008). Исследователи могут счесть полезным использовать IDAS-R и STS для дальнейшего изучения совпадений и различий между этими явлениями.

Заявление о доступности данных

Наборы данных, созданные для этого исследования, доступны по запросу соответствующему автору.

Заявление об этике

Исследования с участием людей были рассмотрены и одобрены Institutional Review Board (IRB), Государственный университет Среднего Теннесси, США.Это исследование охватывало две страны. Пациенты / участники предоставили письменное информированное согласие на участие в этом исследовании, когда это требовалось национальным законодательством и требованиями учреждения.

Авторские взносы

PO концептуализировал исследование, провел эмпирическое исследование в Польше, отредактировал и написал первую версию рукописи. TB подготовил идею исследования, руководил эмпирическим исследованием в Соединенных Штатах, наконец отредактировал, исправил и исправил первую версию рукописи.RD провела эмпирическое исследование в США и подготовила базу данных. DP, провел эмпирическое исследование в Польше, подготовил базу данных и выполнил вычисления.

Финансирование

Публикация статьи поддержана Люблинским католическим университетом Иоанна Павла II, Польша.

Конфликт интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Список литературы

Олдерсон-Дэй, Б., Митренга, К., Уилкинсон, С., Маккарти-Джонс, С., и Фернихаф, К. (2018). Пересмотренный вариант опросника внутренней речи (VISQ-R): воспроизведение и уточнение связей между внутренней речью и психопатологией. Сознательное. Cogn. 65, 48–58. DOI: 10.1016 / j.concog.2018.07.001

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бахтин М. (1973). Проблемы поэтики Достоевского , 2-е изд.Анн-Арбор, Мичиган: Ардис.

Google Scholar

Баторий, А. М. (2010). Диалогичность и построение идентичности. Внутр. J. Dial. Sci. 4, 45–66.

Google Scholar

Бек, А. Т. (1976). Когнитивная терапия и эмоциональные расстройства. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Новая американская библиотека.

Google Scholar

Бхатия, С. (2002). Аккультурация диалогических голосов и построение диаспорического Я. Theory Psychol. 12, 55–77. DOI: 10.1177 / 0959354302121004

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бринтхаупт, Т. М. (2019). Индивидуальные различия в частоте разговоров с самим собой: социальная изоляция и когнитивные нарушения. Фронт. Psychol. Cogn. Sci. 10: 1088. DOI: 10.3389 / fpsyg.2019.01088

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бринтхаупт, Т. М., и Дав, К. Т. (2012). Различия в частоте разговоров с самим собой в зависимости от возраста, статуса единственного ребенка и воображаемого детского статуса компаньона. J. Res. Чел. 46, 326–333. DOI: 10.1016 / j.jrp.2012.03.003

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бринтхаупт, Т. М., Хайн, М. Б., и Крамер, Т. Е. (2009). Шкала разговора с самим собой: разработка, факторный анализ и проверка. J. Pers. Оценивать. 91, 82–92. DOI: 10.1080 / 002238

484498

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Карвер К. С. и Шайер М. Ф. (1998). О саморегуляции поведения. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Дениз, К. (2009). «Осведомленность, убеждения и практики учителей в раннем детстве в отношении частной речи детей», в Private Speech, Executive Functioning, and the Development of Verbal Self-регуляция , ред. A. Winsler, C. Fernyhough и I. Montero (Cambridge : Cambridge University Press), 236–246. DOI: 10.1017 / CBO9780511581533.019

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Диас, Р.М., и Берк, Л. Э. (ред.). (1992). Частное выступление: от социального взаимодействия к саморегулированию. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум Ассошиэйтс.

Google Scholar

Дункан Р. М. и Чейн Дж. А. (1999). Частота и функции самооценки частной речи у молодых людей: опросник самовербализации. Кан. J. Behav. Sci. 31, 133–136. DOI: 10,1037 / h0087081

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Fernyhough, C. (2009).«Диалогическое мышление», в Частная речь, Исполнительное функционирование и развитие вербальной саморегуляции , ред. А. Винслер, К. Фернихау и И. Монтеро (Кембридж: Издательство Кембриджского университета), 42–52.

Google Scholar

Fernyhough, C. (2016). Внутренние голоса: история и наука о том, как мы разговариваем сами с собой. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Основные книги.

Google Scholar

Харди, Дж. (2006). Говоря ясно: критический обзор литературы для разговоров с самим собой. Psychol. Спортивные упражнения. 7, 81–97. DOI: 10.1016 / j.psychsport.2005.04.002

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Hatzigeorgiadis, A., Zourbanos, N., Galanis, E., and Theodorakis, Y. (2011). Разговор с самим собой и спортивные результаты: метаанализ. Перспектива. Psychol. Sci. 6, 348–356. DOI: 10.1177 / 1745691611413136

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Херманс, Х. Дж. М. (1996). Озвучивание себя: от обработки информации к диалогическому обмену. Psychol. Бык. 119, 31–50. DOI: 10.1037 / 0033-2909.119.1.31

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Херманс, Х. Дж. М. (2003). Построение и реконструкция диалогического Я. J. Constr. Psychol. 16, 89–130. DOI: 10.1080 / 107205303902

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Херманс, Х. Дж. М., и Димаджио, Г. (2007). Я, идентичность и глобализация во времена неопределенности: диалогический анализ. Ред.Gen.Psychol. 11, 31–61. DOI: 10.1037 / 1089-2680.11.1.31

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Херманс, Х. Дж. М., и Гизер, Т. (2012). Справочник по диалогической самости. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Херманс, Х. Дж. М., и Херманс-Конопка, А. (2010). Диалогическая теория Я. Позиционирование и контрпозиционирование в глобализирующемся обществе. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Германс, Х.Дж. М. и Кемпен, Х. Дж. Г. (1993). Диалогическое Я. Значение как движение. Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Google Scholar

Кендалл П.С., Ховард Б.Л. и Хейс Р.С. (1989). Самореферентная речь и психопатология: баланс позитивного и негативного мышления. Cogn. Ther. Res. 13, 583–598. DOI: 10.1007 / BF01176069

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кросс, Э., Брюльман-Сенекаль, Э., Парк, Дж., Берсон, А., Догерти, А., Shablack, H., et al. (2014). Разговор с самим собой как механизм регулирования: важно то, как вы это делаете. J. Pers. Soc. Psychol. 106, 304–324. DOI: 10.1037 / a0035173

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кросс Э., Викерс Б. Д., Орвелл А., Гейнсбург И., Моран Т. П., Бойер М. и др. (2017). Разговор с самим собой от третьего лица снижает беспокойство по поводу Эболы и восприятие риска за счет развития рационального мышления. Здоровье и благополучие 9, 387–409. DOI: 10.1111 / aphw.12103

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Langland-Hassan, P., и Висенте, А. (ред.). (2018). Внутренняя речь: новые голоса. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Латиньяк, А. Т., Торрегросса, М., Комутос, Н., Эрнандо-Гимено, К., и Рамис, Ю. (2019). Целенаправленный разговор с самим собой, используемый для саморегуляции в мужских баскетбольных соревнованиях. J. Sports Sci. 37, 1429–1433. DOI: 10.1080 / 02640414.2018.1561967

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маккей, Д. Г. (1992).«Ограничения теорий внутренней речи», в Auditory Imagery , ed. Д. Рейсберг (Хиллсдейл, Нью-Джерси: Lawrence Erlbaum Associates), 121–149.

Google Scholar

Маркова, И. (2005). Диалогичность и социальные представления. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Маккарти-Джонс, С., Фернихо, К. (2011). Разновидности внутренней речи: связи между качеством внутренней речи и психопатологическими переменными в выборке молодых людей. Сознательное. Cogn . 20, 1586–1593. DOI: 10.1016 / j.concog.2011.08.005

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Мишель В., Кантор Н. и Фельдман С. (1996). «Принципы саморегуляции: природа силы воли и самоконтроля», в Социальная психология: Справочник основных принципов , ред. Э. Т. Хиггинс и А. В. Круглански (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 329–360.

Google Scholar

Мишель В., Шода Ю.(1995). Когнитивно-аффективная системная теория личности: переосмысление инвариантности личности и роли ситуаций. Psychol. Ред. 102, 246–286. DOI: 10.1037 / 0033-295X.102.2.246

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Морин, А. (2018). «Саморефлексивные функции внутренней речи: тринадцать лет спустя», в Inner Speech: New Voices , ред. П. Лангланд-Хассан и А. Висенте (Oxford: Oxford University Press), 276–298.

Google Scholar

Морин А., Духнич К. и Рэйси Ф. (2018). Самостоятельное использование внутренней речи у студентов университета. Заявл. Cogn. Psychol. 32, 376–382. DOI: 10.1002 / acp.3404

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Moser, J. S., Dougherty, A., Mattson, W. I., Katz, B., Moran, T. P., Guevarra, D., et al. (2017). Разговор с самим собой от третьего лица способствует регулированию эмоций без задействования когнитивного контроля: объединение данных ERP и fMRI. Sci. Отчет 7: 4519. DOI: 10.1038 / s41598-017-04047-3

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нир, Д. (2012). «Озвучивание внутреннего конфликта: от диалогического к переговорному Я», в Handbook on the Dialogical Self , ред. Х. Дж. М. Херманс и Т. Гизер (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 284–300. DOI: 10.1017 / cbo978113

34.020

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Олесь П. К. (2009). Czy głosy umysłu da się mierzyć? Skala wewnętrznej aktywności dialogowej (SWAD) [Можно ли измерить голоса разума? Шкала внутренней диалогической активности (IDAS). Prz. Психол . 52, 37–50.

Google Scholar

Олесь П. К. (2011). «Dialogowe ja: zarysteorii, inspiracjebadawcze, ciekawszewyniki [Диалогическое я: краткое изложение теории, вдохновение для исследования и сложные результаты]», в Dialog z Samym Soba̧ , ред. PK Oleś, M. Puchalska-Wasyl, and E. Brygoła ( Варшава: Wydawnictwo Naukowe PWN), 143–171.

Google Scholar

Олесь, П. К., Баторий, А., Бушек, М., Хораж, К., Драс, Ю., Янковский, Т., и другие. (2010). Wewnętrzna aktywność dialogowa i jej Psyologiczne korelaty. Czas. Psychol. 16, 113–127.

Google Scholar

Олесь, П. К., и Херманс, Х. Дж. М. (ред.). (2005). Диалогическое Я: теория и исследования. Люблин: Wydawnictwo KUL.

Google Scholar

Олесь П. К., Пухальска-Василь М. (2012). «Диалогичность и личностные черты», в книге «Справочник по диалогу« Я », ред.Дж. М. Херманс и Т. Гизер (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 241–252. DOI: 10.1017 / cbo978113

34.017

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Орвелл, А., Айдук, О., Мозер, Дж. С., Гельман, С. А., и Кросс, Э. (2019). Лингвистические сдвиги: относительно легкий путь к регулированию эмоций? Curr. Прямой. Psychol. Sci. 28, 567–573. DOI: 10.1177 / 0963721419861411

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пухальская-Василь, М. (2010).Диалог, монолог и смена ракурса — три формы диалогичности. Внутр. J. Dial. Sci. 4, 67–79.

Google Scholar

Пухальская-Васыл, М. (2011). «Внутренняя диалогическая активность: типы и корреляты личности», в Юнгианские и Диалогические самоперспективы , ред. Р. А. Джонс и М. Мориока (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Palgrave McMillan), 100–116. DOI: 10.1057 / 9780230307490_7

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пухальская-Василь, М., Хмельницкая-Кутер, Э., и Олесь, П. К. (2008). От внутреннего собеседника к психологическим функциям диалогической деятельности. J. Construct. Psychol. 21, 239–269. DOI: 10.1080 / 10720530802071476

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Puchalska-Wasyl, M., Oleś, P.K., and Hermans, H.J.M. (ред.). (2018). Диалогическое Я: вдохновение, соображения и исследования. Люблин: Towarzystwo Naukowe KUL.

Google Scholar

Раггатт, П.Т. Ф. (2012). «Позиционирование в диалогическом Я: последние достижения в построении теории», в Handbook on the Dialogical Self , ред. Х. Дж. М. Херманс и Т. Гизер (Кембридж: Cambridge University Press), 29–45. DOI: 10.1017 / cbo978113

34.004

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Роуэн, Дж. (2011). «Диалогическое Я и душа», в Jungian and Dialogical Self Perspectives , ред. Р. А. Джонс и М. Мориока (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Palgrave McMillan), 152–166.DOI: 10.1057 / 9780230307490_10

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Шварц, Р. М., и Гарамони, Г. Л. (1989). Когнитивный баланс и психопатология: оценка модели обработки информации положительных и отрицательных состояний ума. Clin. Psychol. Ред. 9, 271–294. DOI: 10.1016 / 0272-7358 (89)

-5

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Stemplewska-akowicz, K., Zalewski, B., Suszek, H., and Kobylińska, D. (2012). «Когнитивная архитектура диалогического Я: экспериментальный подход», в Руководстве по Диалогическому Я , ред. Х.Дж. М. Херманс и Т. Гизер (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 264–283. DOI: 10.1017 / cbo978113

34.019

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Валсинер Дж. И Кабелл К. Р. (2012). «Самосоздание посредством синтеза: расширение теории диалогической самости», в Справочнике по диалогу «Я» , ред. Х. Дж. М. Херманс и Т. Гизер (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 241–297.

Google Scholar

Выготский, Л. (1962). Мысль и язык. Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Google Scholar

Уайт Р. Э., Кросс Э. и Дакворт А. Л. (2015). Спонтанное самоудаление и адаптивная рефлексия в подростковом возрасте. Child Dev. 86, 1272–1281. DOI: 10.1111 / cdev.12370

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

У тебя есть внутренний голос? Не все думают

Вы когда-нибудь задумывались о том, как вы думаете?

Вы говорите себе: «Не забывай молоко» перед тем, как уйти из дома, а затем, когда вернетесь домой без него в конце дня, вы говорите себе: «Как я мог быть таким глупым?» Есть ли постоянный «разговор сам с собой» в течение дня?

Многие люди используют языковую болтовню, чтобы организовать и сосредоточить свои мысли.Однако оказывается, что у некоторых вообще нет такого внутреннего монолога. Вместо этого они могут больше полагаться на визуализацию (для того, чтобы «увидеть себя», покупающим молоко в магазине). Другие используют комбинацию этих методов.

Людям по обе стороны этого «внутреннего монолога» непросто представить себе другой способ существования — до такой степени, что это напугало всех во время онлайн-дебатов, которые стали вирусными в феврале.

Рассел Херлберт — профессор психологии Университета Невады, Лас-Вегас.На протяжении десятилетий он экспериментировал с внутренними переживаниями людей, их мыслями, чувствами и ощущениями. Что касается вирусной путаницы с внутренним речевым имуществом, то он немного посмеивается и говорит, что часто слышит, как люди утверждают, что у них есть вездесущий внутренний монолог, но его эксперименты показывают, что это не всегда так.

Но вместо того, чтобы спорить с ними, он говорит: «Что ж, давайте выясним».

Его испытания начались давно. Будучи аспирантом в начале 70-х, он начал задаваться вопросом, как ученые могут исследовать изначальные внутренние переживания субъектов, переживания, которые находятся в вашем нынешнем сознании, до того, как ваш мозг попытается их осмыслить или дать им какую-то интерпретацию.

«Цель моего исследования не в том, чтобы исследовать внутреннюю речь или внутренний монолог или как бы вы это ни называли, а в том, чтобы исследовать ваш опыт таким, какой он есть на самом деле», — говорит Херлбурт.

Он думал, что какие-нибудь пейджеры могут сработать, но тогда не было ни сотовых телефонов, ни пейджеров. Итак, Херлберт, имеющий инженерное образование, разработал и запатентовал устройство, которое издает нерегулярные звуковые сигналы. Каждый раз, когда срабатывал звуковой сигнал, он просил испытуемых делать заметки о том, что они пережили в этот момент.

По мере того, как студенты проводили свои дни, пищалки включались в случайное время. Им было дано указание попытаться прояснить, что происходило в их головах в тот момент.

Звуковые сигналы срабатывали всего несколько раз. Это было сделано намеренно, чтобы испытуемые забыли, что они у них есть (и, таким образом, не загрязняли свой мыслительный процесс мыслями об эксперименте).

Позже исследователи задавали студентам вопросы, чтобы лучше понять, как они думали, когда звучали звуковые сигналы.Они что-то визуализировали? Испытываете тактильные ощущения? Чувствуете эмоцию? Эта линия исследования называется описательной выборкой опыта (DES).

Он говорит, что одним из ключевых выводов было то, что «не стоит ожидать хорошего ответа в первый же день». По сути, требуется день или два обучения DES, прежде чем люди найдут способы сосредоточиться и выразить то, что они испытывают в данный момент.

В своем исследовании он обнаружил, что большинство испытуемых изо всех сил пытались сформулировать, как они разговаривают сами с собой.Когда он спросил их о конкретных словах или предложениях, многие не ответили.

«И в ходе этого мы с вами вместе, я думаю, вы бы сказали, что мы решаем:« ну, я думал, что у меня есть внутренняя речь, но на самом деле у меня нет »».

Его исследование показало, что субъекты разговаривали сами с собой в 26% случаев, но многие никогда не испытывали внутренней речи, в то время как у других она была в 75% случаев (средний процент составлял 20%).

Херлберт работал с другими исследователями, такими как Чарльз Фернихоф, использовать DES-опрос, когда испытуемые находились внутри МРТ-сканеров.В исследовании, проведенном в 2018 году всего с пятью участниками, сканер показал, что область мозга, связанная с определенными темами, загоралась, когда испытуемые говорили, что они думают об этих вещах, обеспечивая физическую связь с самими абстракциями мыслей.

Тем не менее, ученые борются с большой неопределенностью.

Что вызывает внутренний монолог?

Некоторые исследования показывают, что люди часто используют более внутреннюю вербализацию, когда находятся под давлением. Возможно, они репетируют ответы на вопросы собеседования.Или, может быть, они спортсмены, пытающиеся сосредоточиться.

Люди, сообщающие о внутреннем монологе, склонны воспринимать эти голоса как свои собственные. Этот разговор с самим собой обычно имеет знакомый темп и тон, хотя точный голос может меняться в зависимости от того, является ли текущий сценарий счастливым, пугающим или расслабленным. Иногда они могут использовать целые предложения. В других случаях они могли полагаться на сжатую игру слов, которая была бы бессмысленной для кого-либо еще.

Но что вызывает внутреннюю речь? Исследователь из Университета Британской Колумбии Марк Скотт обнаружил, что в мозге есть сигнал, называемый «следствием разряда», который помогает нам различать сенсорные ощущения, которые мы создаем внутри, и ощущения от внешних стимулов — и этот сигнал играет большую роль во внутренней речи.Это также играет роль в том, как наша слуховая система обрабатывает речь. Когда мы говорим, существует внутренняя копия звука нашего голоса, генерируемая одновременно с нашим речевым голосом.

Что касается онлайн-дебатов по поводу внутреннего монолога, Херлберт понимает, что онлайн-комментаторы заняли твердую позицию по этому поводу. Некоторые люди просто не могут представить себе, что у них нет внутреннего голоса; другие озадачены постоянной внутренней болтовней.

«Половина из этих людей, вероятно, права, а половина из них не правы относительно своих собственных [внутренних монологов] характеристик.Он говорит. «Основные выводы, я думаю, что люди не знают, что на их собственном опыте». И, согласно его экспериментам, «уровень уверенности не является хорошим предиктором» того, есть ли у кого-то активный внутренний монолог.

Внутренняя речь: новые голоса | Обзоры | Философские обзоры Нотр-Дама

Этот сборник предлагает комплексную, разнообразную и своевременную трактовку внутренней речи, феномена «голосика в голове». Это первый том, полностью посвященный внутренней речи с междисциплинарной точки зрения и включающий в себя работы ведущих экспертов в области философии, психологии и нейробиологии.Внутренняя речь — это вездесущая особенность нашего разума, интроспективно заметная и эмпирически поддающаяся трактовке, особенность, природа и функции которой являются предметом споров. Это языковой феномен, который рассматривается как форма мысли или внутренне связанный с ней, сознательный феномен, который включает в себя компонент восприятия слуха, а также участвует в нескольких когнитивных функциях. Книга предлагает углубленное рассмотрение этого явления как с теоретического, так и с эмпирического подходов и, таким образом, предоставляет уникальную платформу для сопоставления и оценки различных подходов.Более того, непосредственно взаимодействуя с внутренней речью, ее участники обеспечивают понимание природы мышления, сознания, восприятия, действия, самопознания и себя, таким образом представляя сеть взаимосвязанных тем для изучения ума.

Книга разделена на две части; первые шесть глав посвящены природе внутренней речи, а вторые шесть — функциям саморефлексии и самопознания, приписываемых внутренней речи. Главы можно читать совершенно независимо.Однако следует отметить, что междисциплинарная ценность книги может стать препятствием для читателей, не знакомых с техническими терминами и методами философии, психологии или нейробиологии.

Редакторы, Питер Лангланд-Хассан и Агустин Висенте, дают поучительное введение, представляя сложность этого явления, мотивацию сосредоточить внимание на нем, его внутренний интерес, а также его связь с широким кругом других извечных вопросов философии и философии. психология.Они предлагают общую и очень полезную карту для навигации по ландшафту. Сначала они дают широкое описание истории изучения внутренней речи, в основном выделяя все еще влиятельную работу российского психолога Льва С. Выготского (1987) вместе с экспериментальными психологическими исследованиями рабочей памяти (Baddeley 1992, 2007). В аналитической философии разума эта тема имела второстепенный интерес до девяностых годов, когда несколько мыслителей начали сосредотачиваться на внутренней речи для своих теорий сознания, объяснения слуховых вербальных галлюцинаций (AVH) и вставленных мыслей, самопознания или отношения языка и мысли.В оставшейся части введения Лангланд-Хассан и Висенте резюмируют основной вклад книги, используя несколько наводящих вопросов.

Центральные вопросы книги: во-первых, какова природа внутренней речи и, во-вторых, каковы функции внутренней речи в когнитивных процессах. Все участники представляют свои взгляды на один или оба вопроса, а также обсуждают другие более конкретные связанные вопросы.

Что касается природы внутренней речи: в то время как «голосок в голове» является докеторетически достаточно хорошим выражением, чтобы локализовать явление, более технические определения обнаруживают несоответствия в отношении того, что следует считать правильной внутренней речью.Трудно найти единый способ обозначения явления в книге, поскольку в зависимости от направленности исследования и уровня описания или объяснения можно найти разные определения: (i) переживание внутренней речи, (ii) причины и механизмы, лежащие в основе внутренней речи, и (iii) неврологические данные, связанные с задачами, связанными с внутренней речью. Примеры всех этих перспектив можно найти в сборнике. Книга оставляет совершенно открытыми конкретные способы, которыми такие характеристики (несовместимы) или, скорее, дополняют друг друга.

Рассел Т. Херлберт и Кристофер Л. Хиви (глава 6) — главные сторонники подробного описания (i) переживания внутренней речи. Они сосредотачиваются на том, что они называют «изначальным опытом внутренней речи», имея в виду явление, которое происходит и непосредственно воспринимается людьми в их повседневной среде. Используя метод описательной выборки (DES), разработанный для исследования первозданного внутреннего опыта с высокой точностью (стр.179), описанный и обсуждаемый в нескольких других работах (Hurlburt and Akther 2006; Hurlburt and Schwitzgebel 2007), они представляют различные разновидности внутренний опыт: неупорядоченная речь, внутренняя речь с законченными предложениями и несимволизированное мышление.Херлберт и Хиви неохотно основывают определения (и последующие теории) внутренней речи на случайном самоанализе, анкетах и ​​выборках, которые не обеспечивают тренировки для заключения в скобки предположений или выводов из экспериментальных условий.

В качестве примеров (ii) причин и механизмов, лежащих в основе внутренней речи, мы находим сложное обсуждение вычислительных моделей внутренней речи, в частности моделей управления моторикой. В семи статьях упоминается или обсуждается вопрос о том, можно ли рассматривать внутреннюю речь как продукт прямой модели.Прямая модель — это внутреннее представление системы (тело, конечность, орган), которое фиксирует прямую или причинную связь между входами в систему (моторные команды) и выходами (Левенбрук и др., Стр. 147). Подробности различных существующих предложений представлены Лорен Свини и Элен Левенбрук и др. Свини (глава 12) представляет концепции внутренней речи, подразумеваемые в различных описаниях симптомов шизофрении, таких как АВХ и вставленные мысли. Она подробно описывает две конкурирующие модели: (i) внутренняя речь как предсказание в отсутствие сенсорного ввода (что соответствует литературе по моторным образам), или (ii) внутренняя речь как действие с сенсорными последствиями, которые сами предсказываются (которые параллельно с литературой по языковому производству).Глава Свини могла появиться в Части I рядом с главой о вычислительных моделях Левенбрука и др., Что также поддерживало бы однородность содержания Части II (функции самопознания и саморефлексии внутренней речи).

Развитие (i) дано Lœvenbruck et al. (Глава 5) с их ясным изложением различных понятий и процессов, задействованных в модели прогнозирующего контроля (прямая модель, копия эффекта, сенсорное ослабление и т. Д.). Lœvenbruck et al.также защищают идею — в отличие от других подходов — разговора о внутреннем языке, задуманном как мультимодальные действия с мультисенсорными восприятиями (слуховыми, соматосенсорными, визуальными), проистекающими из грубых мультисенсорных целей. Принимая определения, которые основываются на причинах и механизме, лежащих в основе внутренней речи, Питер Каррутерс утверждает, что внутренняя речь представляет собой управляемую сенсорную прямую модель отрепетированного речевого действия, в которой действие было выбрано над другими в процессе бессознательной оценки и принятия решений.

Сосредоточившись на (iii), неврологических свидетельствах, связанных с задачами, связанными с внутренней речью, Шэрон Гева (глава 4) предлагает подробный и исчерпывающий обзор основных открытий нейронной основы ментальных образов и внутренней речи. Большая часть ее главы посвящена исследованиям функциональной визуализации, суммируя основные результаты, относящиеся к множеству задач, связанных с внутренней речью (стр. 108-117): повторение слов, генерация глагола, завершение основы, оценка рифмы, оценка гомофонности, беглость речи. , и вербальное преобразование.Изучив исследования внутренней речи при афазии (стр. 117-119), она обсуждает принципы ментальных образов через их общие механизмы: слуховые, зрительные и обонятельные образы активируют первичные сенсорные области, тогда как внутренняя речь и двигательные образы относятся к высшему мозгу. функции, требующие нескольких шагов и процессоров. В случае внутренней речи речь идет о лингвистической обработке, восприятии и исполнении.

Один интересный вопрос относительно природы внутренней речи, рассматриваемый несколькими участниками, заключается в том, имеет ли внутренняя речь слухово-фонологическую природу и является ли это существенным свойством или связанным с ним эпизодом.Лэнгланд-Хассан (глава 3) отвечает утвердительно, утверждая, что внутренняя речь имеет слухово-фонологический компонент (или представляет его). Его аргумент сводится к следующему: (1) внутренняя речь привязана к определенному естественному языку, (2) единственная особенность, которая, вероятно, есть у эпизодов внутренней речи, которая позволит нам быстро и надежно определить, к какому языку они привязаны, — это их слуховой фонологический компонент (семантика, синтаксис, фонология, графология и артикуляция отбрасываются), и (3) следовательно, внутренняя речь должна иметь слуховой фонологический компонент.От этого интроспективного аргумента он переходит к существенному утверждению, что вся внутренняя речь включает слухово-фонологический компонент, утверждая, что он также присутствует в бессознательной внутренней речи. Статья Лангланд-Хассана — хороший пример эмпирически обоснованного философского аргумента по этой теме.

Сэм Уилкинсон и Чарльз Фернихо (Глава 9) занимают иную позицию в отношении слухофонологической природы внутренней речи. Они утверждают, что внутренняя речь представляет собой как звучание высказывания, так и положение дел с семантическим содержанием, хотя точность последнего поддается оценке.Слухово-фонологические репрезентации — это случаи «содержания без обязательств» (стр. 256). Они также утверждают, что мы можем быть введены в заблуждение относительно двух конкретных аспектов репрезентации: типа психического состояния, в котором находится человек, участвующего во внутренней речи, и агента эпизода, чей речевой акт является (что приводит к эпизодам АВХ). Даже если эпизоды внутренней речи представляют собой звуки, Уилкинсон и Фернихаф утверждают, что внутренняя речь и внутреннее слух — два разных, но взаимосвязанных явления. Для них внутренняя речь является продуктивным, а не воссоздающим феноменом воображения или внутреннего слушания, даже если внутреннее слушание и внутренняя речь связаны.Херлберт и Хиви также отстаивают четкое различие между этими двумя явлениями.

Кристофер Гаукер (Глава 2), напротив, утверждает, что внутренняя речь — это своего рода мысль, которая состоит во внутренней разметке слов и предложений естественного языка, и, что особенно важно, слухово-фонологический компонент не является надлежащей частью внутренней речи. а скорее связанный с ним эпизод, благодаря которому мы узнаем внутреннюю речь. Этот взгляд характеризует внутреннюю речь по аналогии с внешней речью, где мы можем различать внешнюю речь как таковую и восприятие или понимание внешней речи.Внутренняя речь сама по себе была бы результатом производственных механизмов, а восприятие внутренней речи было бы связанным, но обособленным феноменом. Что интересно для обсуждения слухово-фонологического компонента, Гева также завершает свой вклад, заявляя, что активация слуховых областей мозга и наличие слуховых восприятий внутренней речи все еще остаются предметом споров.

Один из способов узнать о природе внутренней речи — изучить ее патологии и случаи, когда одна или несколько особенностей процессов функционируют по-разному.Наиболее изученными случаями являются состояния АВГ и заблуждение вставки мыслей. Свини объясняет, что сбои во внутренней речи, связанные с АВХ и вставленными мыслями, как предполагается, влияют на чувство свободы воли, в результате чего внутренняя речь не воспринимается как собственная. Эта модель, утверждает она, по-прежнему ставит открытые вопросы о том, как подход определяет внутреннюю речь по отношению к открытым действиям, таким как движение руки или разговор. Затем она обсуждает различные взгляды на механизмы, которые могут лежать в основе обоих симптомов.Langland-Hassan предлагает новый способ их представления, при котором может быть доступна единая диагностика. Вставленные мысли будут подмножеством АВХ, поскольку пациенту кажется, что сообщения о вставленных мыслях происходят на естественном языке и, таким образом, согласно аргументу Ленгланда-Хассана, можно сказать, что они обладают слуховыми фонологическими свойствами.

Переходя ко второму вопросу, функции внутренней речи, мы снова находим несколько точек зрения. С одной стороны, Каррутерс (глава 1) предполагает, что внутренние речевые функции позволяют мысленно репетировать и оценивать явные речевые действия.По его словам, правильная функция внутренней речи — это сознательное планирование, хотя оно эволюционировало и теперь играет другие роли. По мнению Уилкинсона и Фернихау, мы говорим сами с собой как способ выразить и поразмыслить над своим собственным мнением, не рискуя раскрыть эту информацию. Опираясь на эту функцию рефлексии, Ален Морен (глава 11) рассматривает обширный массив эмпирических работ, чтобы показать саморефлексивную роль внутренней речи, понимаемой как вовлечение различных форм того, что он (возможно, слишком) широко называет « самосознанием »: самооценка, формирование самооценки, самопознание, самооценка, самооценка, чувство свободы воли, саморегуляция, мысленное путешествие во времени и самоэффективность.Он утверждает, что информация о себе, которую может предоставить внутренняя речь, в основном концептуальна, и поэтому внутренняя речь не является необходимой для достижения более низких, более перцептивных форм самореференциальной деятельности.

Выбирая конкретную функцию отражения, Эдуард Машери (глава 10) утверждает, что внутренняя речь позволяет нам прозрачно знать наши убеждения, в отличие от наших непрозрачных желаний: убеждения прозрачно передаются посредством утверждений (хотя и не всех), в то время как желания не.Слушателю не нужно ничего, кроме речевого акта, чтобы оправдать веру в то, что говорящий верит в то-то и то-то (вот почему они прозрачны). По его словам, внутренняя речь — это форма общения, а убеждения — это социальные психические состояния: они существуют, чтобы передаваться.

Продолжая рассматривать вопрос о функции внутренней речи, Хосе Луис Бермудес (глава 7) отстаивает точку зрения, согласно которой внутренняя речь необходима для намеренного восхождения, то есть для размышления о нашем мышлении. Идея состоит в том, что мы можем думать своими мыслями только тогда, когда они сформулированы лингвистически.Два случая, представленные Бермудесом, — это рефлексивная оценка и мониторинг собственного мышления и чтение мыслей с позиций пропозиционального отношения. Он представляет аргумент из девяти шагов (стр. 202), чтобы защитить свою точку зрения. Затем он отвечает на два основных возражения против этой точки зрения: проблема, заключающаяся в том, что внутренняя речь слишком семантически неопределенна, чтобы представить мысль как объект рефлексивного осознания (Martínez-Manrique and Vicente 2010), и проблематичное значение того, что эта точка зрения несет в себе два разных типы контента (слуховой и пропозициональный) одновременно (Langland-Hassan 2014).Что касается первого, Бермудес предлагает альтернативный способ размышления о семантической неопределенности и лингвистическом понимании (стр. 207-211), а в отношении второго он утверждает, что проблема с двумя представленными содержаниями исчезает, когда кто-то отрицает эту внутреннюю речь, помимо слухово-фонологических свойств, также представляет эти свойства (стр. 213-217).

Бермудес вместе с другими авторами, такими как Кларк (1998) и Принц (2007), были представителями того, что было названо «форматными представлениями», согласно которым надлежащая функция внутренней речи заключается в обеспечении возможности мышления, а другие функции являются производными. из этого.Напротив, виды деятельности (Fernyhough 2009, Martínez-Manrique and Vicente 2015), вдохновленные Выготским, отстаивают позицию, согласно которой внутренняя речь является активностью внешней речи, усвоенной, таким образом наследуя основные функции речевых актов: мотивацию, напоминание, помощь в рассуждении и т. Д. К этому относится представление Кейта Фрэнкиша (глава 8), согласно которому, с некоторыми изменениями, формат и вид деятельности совместимы. Он считает, что одна из функций внутренней речи заключается в обеспечении формата (репрезентативной среды) для сознательного мышления, но, как правило, это деятельность, которая имеет много функций, продолжающихся с функциями внешней речи.Внутренняя речь франков сочетается с мышлением Типа 2 — медленной, последовательной, сознательной формой рассуждений, связанной с языком, задуманной как форма намеренного действия — в отличие от мышления Типа 1 — быстрого, бессознательного и автоматического. Он защищает утверждение, что намеренное рассуждение — это циклический процесс, в котором внутренняя речь используется на определенных этапах. Этот процесс представляет собой интернализацию языкового обмена в условиях решения проблем.

Как мы уже видели, повторяющиеся и общие темы, которые обеспечивают разнообразие подходов к одному вопросу, являются одним из самых интересных аспектов книги.Однако, возможно, неизбежно некоторые вопросы рассматриваются только в одной главе или лишь кратко упоминаются в других. Центральная проблема исследования внутренней речи, которую можно было бы включить в отдельную главу, касается методологических вопросов эмпирических исследований. Помимо краткого обсуждения методов Херлберт и Хиви, мы не находим ничего о полезности и надежности анкет или методов выборки, об их возможностях и ограничениях или о предложениях о том, как интегрировать (если возможно) феноменологические отчеты с косвенными измерениями.Феноменологические отчеты отслеживают субъективные качества внутренней речи, в то время как косвенные измерения, основанные в основном на артикуляционном подавлении или фонологических суждениях, имеют целью показать наличие или отсутствие внутренней речи при реализации когнитивных задач. Общая методологическая дискуссия могла бы обогатить и без того полную трактовку внутренней речи.

Еще один недостающий элемент — это лечение и развитие роли внутренней речи при патологиях, отличных от шизофрении.Помимо специфического дифференциального функционирования внутренней речи при АВХ и вставленных мыслей, том включает только краткие обсуждения роли внутренней речи при афазии (в основном в главе Гевы, стр. 117-119), но не охватывает исследования этой роли. внутренней речи при других языковых нарушениях или в других состояниях, таких как состояния аутистического спектра (ASC). Хотя исследований внутренней речи и аутизма немного, есть несколько исследований, посвященных этой проблеме (см. Williams et al.2016) и могли бы способствовать расширению кругозора внутренней речи и психопатологий.

В целом, сборник успешен в своей попытке предоставить общие общие исследовательские вопросы помимо более или менее отдельных статей по теме, которые можно было найти в литературе до сих пор. Но в качестве первой всеобъемлющей компиляции подходов к внутренней речи понятно, что «еще предстоит проделать работу по выявлению ключевых моментов согласия и разногласий между различными исследовательскими программами» (стр.4), как отмечают редакторы. На мой взгляд, именно этот факт делает книгу интересной и полезной площадкой для дальнейшего обсуждения и развития темы. В целом, книга представляет собой превосходный сборник передовых исследований философии, психологии и нейробиологии внутренней речи, явления, которое является ключом ко многим различным когнитивным процессам. Тщательное изучение этого вопроса окажется полезным для студентов, профессоров, исследователей и всех, кто интересуется природой разума.

ССЫЛКИ

Баддели, А. Д. (1992). «Рабочая память», Наука, 255 (5044), 556-9.

Баддели, А. Д. (2007). Рабочая память, мысль и действие . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Кларк, А. (1998). «Волшебные слова: как язык увеличивает человеческие вычисления». В P. Carruthers и J. Boucher (ред.), Язык и мысль: междисциплинарные темы (стр. 162-83). Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Fernyhough, C.(2009). «Диалогическое мышление». В A. Winsler, C. Fernyhough и I. Montero (ред.), Private Speech, Executive Functioning, and the Development of Verbal Self-регуляция , Cambridge: Cambridge University Press, 42-52.

Херлбурт, Р. Т., и Ахтер, С. А. (2006). «Метод описательной выборки опыта», Феноменология и когнитивные науки , 5, 271-301.

Hurlburt, R. T., and Schwitzgebel, E. (2007). Описание внутреннего опыта? Сторонник встречает скептик .Кембридж, Массачусетс: MIT Press.

Лангланд-Хассан, П. (2014). «Внутренняя речь и метапознание: в поисках связи», Mind and Language , 29, 511-33.

Мартинес-Манрике, Ф., и Висенте, А. (2010). «Какого … Роль внутренней речи в сознательном мышлении», Journal of Consciousness Studies , 17, 141-67.

Мартинес-Манрике, Ф. и Висенте, А. (2015). «Активный взгляд на внутреннюю речь», Frontiers in Psychology , 6 (232), 1-13.

Принц, Дж. Дж. (2007). «Все сознание перцептивно». В Б. П. Маклафлине и Дж. Д. Коэне (ред.), Contemporary Debates in Philosophy of Mind , Оксфорд, Великобритания: Blackwell Publishing, 335-57.

Выготский, Л. С. (1987). Мышление и речь . В Собрание сочинений Л. С. Выготского (Т. 1) . Нью-Йорк: Пленум (оригинальная работа опубликована в 1934 г.).

Уильямс, Д.М., Пэн, К., Уоллес, Г.Л. (2016). «Вербальное мышление и внутренняя речь при расстройствах аутистического спектра», Neuropsychol Rev 26: 394-419.

Перестаньте позволять внутреннему монологу контролировать вашу жизнь

Внутренний голос в нашем мозгу может отвлекать, и его иногда даже трудно игнорировать. Образ крошечного ангела на одном плече и маленького демона на другом, нашептывающего в оба уха, может вернуть невинность детства, когда эти голоса часто диктовали наше поведение и действия. Как взрослые, у нас все еще есть этот внутренний монолог, и для некоторых людей этот внутренний разговор может управлять их жизнью.

Нейробиология внутренней речи

Диалог, который мы храним в нашем мозгу, также известен как вербальное мышление или скрытая речь.Несмотря на то, что он внутренний, этот диалог по-прежнему является частью того, как мы общаемся и сотрудничаем с другими. Сейчас нейробиология утверждает, что внутренняя речь, вероятно, играет важную роль в том, как взрослые и дети саморегулируют свое поведение и познание. Даже древние философы, такие как Платон, осознавали, как большинство людей задействовано в вербальном мышлении. Однако из-за того, что трудно увидеть внутреннюю речь в другом мозге (помимо нашего), ее может быть сложно изучить. ¹

Чем полезна внутренняя речь?

Существует несколько школ, согласно которым внутренняя речь полезна для нашего мозга.Одна идея, которая сейчас поддерживается современной наукой, исходила от Льва Выготского, советского психолога, умершего в 1934 году. Выготский предложил теорию когнитивного развития, в которой он описал, как внутренняя речь возникает в результате процессов развития. Он считал, что социальное взаимодействие или сотрудничество людей с другими приводит к частной речи (слышимой болтовне с самим собой, очень часто наблюдаемой у детей), а затем, в конечном итоге, к внутреннему диалогу. ²

Похоже, что большинство детей используют частную речь, когда они взаимодействуют с вещами и людьми в своей повседневной жизни.Этот частный разговор обычно произносится вслух и может помочь детям обработать информацию и установить фонологические связи между словами и предметами. В какой-то момент разговор становится более внутренним, и исследования показали, что внутренняя речь действительно играет роль в поддержке когнитивного развития и функций. ³

Совсем недавно ученые предложили другую модель, в которой внутренняя речь играет важную роль в рабочей памяти. Репетиция ситуаций в уме посредством внутреннего монолога может помочь поддержать вербальную рабочую память. ⁴

Как внутренняя речь может управлять вашей жизнью?

Обычно нашему мозгу полезно репетировать или практиковаться в ситуациях. Мы можем чувствовать себя более подготовленными и менее тревожными, потому что мы воображали разные сценарии и то, как будет выглядеть успех. Однако вербальное мышление также может начать тонко контролировать нашу жизнь и даже замедлить наши мыслительные процессы.

Вербализация, даже внутренняя, часто бывает медленнее и неуклюже по сравнению с образами в уме.Мы структурируем наши мысли по определенным шаблонам из-за языка, но слова могут быстро сбить нас с пути. Вместо того, чтобы говорить об успехе, мы можем начать сосредотачиваться на причинах неудач. Этот негативный внутренний голос может шептать обо всех плохих вещах, которые могут произойти, отвлекая нас от решений или текущих задач.

Есть несколько способов помочь контролировать этот внутренний голос, включая медитацию и практику воображения. Медитация может помочь держать в узде самого горячего критика — самих себя.Сеть режима по умолчанию (DMN), которая представляет собой мозговую активность, которая происходит, когда мы не активно сосредоточены, вероятно, управляет нашим внутренним голосом. Люди, пережившие травмирующие события, могут не проявлять типичной активности DMN, что может привести к более резкому и сердитому внутреннему критику. ⁵

Образы также могут помочь контролировать негативную внутреннюю речь. Вместо того чтобы думать о разговоре, который может произойти, сосредоточьтесь на образе того, что может случиться. Подумайте, как бы вы решали различные проблемы, сохраняя при этом в уме картину успеха.Действительно, обучение использованию ментальных образов может помочь добиться максимального успеха, как пришли к выводу многие элитные спортсмены.

У каждого есть этот внутренний голос, тот, что Нэнси Негатив. Я бы посоветовал игнорировать этот голос, быть уверенным и следовать своему сердцу.

Кэтрин Макфи

Найдите свой голос в мире негатива

Может быть трудно подавить негативный внутренний монолог, когда ваша жизнь полна стресса, неуверенности и хаоса.Нездоровый мозг не будет работать оптимально, особенно в таких условиях. Чтобы обрести позитивный внутренний голос, вам сначала нужно сосредоточиться на том, что происходит у вас в голове, и начать предпринимать действия для улучшения своего психического здоровья. Лидеры не могут принимать наилучшие возможные решения, если их внутреннее «я» вызывает сомнения и страх неудачи.

Узнайте больше о том, как сбалансировать свой внутренний монолог, поддерживая здоровье мозга и тела. Лидеры будущего должны быть готовы противостоять неопределенности и нестабильности на мировых рынках, не поддаваясь тревоге, неуверенности в себе и стрессу при сотрудничестве с другими.Модель i4 Neuroleader может помочь вам вывести ваши лидерские навыки на новый уровень.

Цитаты:

1. Олдерсон-Дэй Б., Фернихофф К. Внутренняя речь: развитие, когнитивные функции, феноменология и нейробиология. Psychol Bull 2015; 141: 931–965.
2. Выготский Л.С. Мышление и речь. Собрание сочинений Льва Выготского (Том 1). New York: Plenum Press 1987; 114: 113–114.
3. Zelazo PD, Craik FIM, Booth L.Исполнительная функция на протяжении всей жизни. Acta Psychol 2004; 115: 167–183.
4. Баддели А.Д., Хитч Г. Рабочая память. Психология обучения и мотивации. Нью-Йорк, Нью-Йорк: Academicp .
5. Кельменсон К. Медитации, которые помогут вам успокоить внутреннего критика. World of Psychology , (2018 г., по состоянию на 3 ноября 2019 г.).

Внутреннее речево-когнитивное развитие у детей

Внутренняя речь — это использование языка для повышения способности мозга мыслить.Это тихие разговоры, которые мы ведем сами с собой. Эти разговоры создают физические связи в важных областях нашего мозга. Когда используется внутренняя речь, она используется как средство регулирования мысли и поведения. Это может улучшить память и обучение. Внутренняя речь может быть комментарием или вопросом, например «Что мне делать?», Или самоуверенностью, например «Все в порядке». Внутренняя речь — важная часть когнитивного развития детей. Это задание, которое вы хотите, чтобы ваш ребенок выполнял, поэтому, если вы слышите, как ваш ребенок разговаривает сам с собой, просто позвольте ему и поймите, что это когнитивный навык, который важен для развития мозга вашего ребенка.

Внутренняя речь — это навык, которому вы можете научить своего ребенка, когда он перейдет в дошкольные годы. Это навык, который помогает детям школьного возраста и может быть очень важным для способности вашего ребенка добиться успеха. Поэтому, если вы не уверены, что у вашего ребенка есть этот навык, вы можете помочь ему приобрести его. Джейн Хили пишет об этом в своей книге «Растущий разум вашего ребенка». (Healy, 2004) Хили утверждает, что этому навыку лучше всего научить вашего дошкольника на примере. Это делается путем громкого разговора, когда вы помогаете ему / ей выполнить задание.Если ваш ребенок работает над сортировкой предметов по группам цветов, возьмите предмет и укажите цвет, как вы помещаете его в соответствующую стопку. Это поможет вашему ребенку научиться называть цвет самому себе и направлять свои действия, помогая мозгу быстрее обрабатывать задание. Это учит его думать по-своему в процессе.

Хили предлагает начать с четырехлетнего возраста обучать вашего ребенка волшебным словам: Сначала я сделаю это. . . и тогда я сделаю это. . . Часто это все, что нужно ребенку, чтобы отреагировать, понимая последовательность выполнения поставленной задачи.Еще один способ практиковать этот навык со своими детьми — думать вслух. Так что вы можете вслух рассказать о проблеме, которую пытаетесь решить (например, у меня закончились яйца на завтрак, чтобы мы могли …)

Чем больше дети используют язык для управления своим мозгом, тем больше связей будет в мозгу. Практика будет способствовать использованию этого навыка. Дети от трех до пяти лет начинают использовать этот навык, когда вы слышите, как ребенок разговаривает сам с собой. Когда-нибудь в возрасте от девяти до двенадцати лет этот навык будет усвоен.(Не беспокойтесь об этом, если вы взрослый и все еще ловите себя на том, что разговариваете сами с собой, потому что взрослые действительно разговаривают сами с собой. Это может быть полезно для сохранения памяти и выполнения задач.)

Как родитель импульсивного ребенка, Хили предлагает обучить следующим пяти шагам, которые ставят под контроль высшие области мозга.

Что вам нужно делать?
Как вы думаете, вам следует это делать?
Что вам нужно сделать в первую очередь?
Вы следуете своему плану?
Вы закончили то, что должны были сделать?

Проведите время, обучая вашего ребенка этим вопросам, это поможет вашему ребенку узнать о внутренней речи и даст ему навык научиться обдумывать процесс выполнения задания.Цель состоит в том, чтобы ребенок громко разговаривал сам с собой, отвечая на вопросы. В конце концов ребенок перейдет к «обдумыванию» этих вопросов, и они будут усвоены. Хотя обучение этим вопросам может занять некоторое время, вы подарили своему ребенку методику решения проблем, которая будет использоваться в его жизни. (Хили, 2004)

Хили, Дж. (2004). Растущий ум вашего ребенка. Нью-Йорк: Бродвейские книги.

Теги: помочь детям научиться формировать последовательность, Импульсивный ребенок и как помочь, навыки внутренней речи для обучения вашего ребенка, обучение детей навыкам внутренней речи

Эксперты говорят о том, что значит иметь внутренний монолог.

По мере того, как Меган Дэй идет по жизни, в ее голове появляется рассказчик.Иногда полезно напоминать ей, что ей нужно в магазине или что у нее в списке дел. В других случаях это интроспективно, и она разыгрывает в голове эмоционально заряженный спор.

«Часто я не доводю до конца, но потом чувствую себя лучше, потому что у меня был внутренний диалог с самим собой о том, как я себя чувствую», — 40-летняя мама, Стелла и Дот. консультант в Цинциннати сказал СЕГОДНЯ.

Как и другие, она была очень удивлена, когда неделю назад наткнулась на блог о «внутренних монологах», которые произвели эффект разорвавшейся бомбы: не у всех есть один.

«Я была полностью шокирована», — сказала она. «Я не могу представить, чтобы у них не было этого в мозгу, как будто голос в твоей голове не слышен. Это просто поразило меня ».

Когда Молли Малдауни прочитала об этом, она тоже была ошеломлена — но по другой причине. Она понятия не имела, что она необычная. Мама-домработница и массажист из Кливленд-Хайтс сказала, что не слышит голоса в своей голове. Сначала она чувствовала себя плохо, как будто с ней что-то не так. Она даже попробовала добавить рассказчика.

«Я говорю:« Хорошо, позвольте мне попытаться дать себе внутренний монолог », и я попытался, и должен сказать вам, что это похоже на горячую кашу в мозгу», — сказал 27-летний мужчина СЕГОДНЯ . «Это совершенно утомительно, и я не могу этого сделать».

Вместо этого, Малдауни подозревает, что она сделает то, что делала в прошлом, и просто выскажет свои мысли.

«Я склонен рассказывать людям об этом. — сказала она.

В то время как блог вызвал споры между имущими и неимущими, эксперты сходятся во мнении, что у каждого есть своего рода внутренний монолог.

«Фактически, у всех нас есть то, что мы в просторечии называем внутренним голосом», — сказал СЕГОДНЯ Итан Кросс, директор Лаборатории самоконтроля и эмоций в Мичиганском университете. «Если бы я попросил вас прочесть отрывок в своей голове или беззвучно повторить номер телефона, когда вы пытаетесь его запомнить или репетировать что-то, что вы собираетесь сказать кому-то другому, вы активируете этот внутренний голос. ”

Это основная функция внутреннего голоса — выполнение заданий. В раннем детстве дети начинают развивать свой голос, повторяя вслух то, что им говорят родители.Так они учатся управлять собой и вскоре понимают, что это должен быть тихий разговор.

«В конце концов они узнают, что у вас есть внутреннего диалога », — сказала СЕГОДНЯ Дженнифер Бекджорд, старший директор клинических служб UPMC Western Behavioral Health. «(Внутренний разговор с самим собой) помогает им разобраться в окружающем мире, оценивать ситуации … задействовать защитный механизм или творить».

Те, кто, как Малдауни, обычно не разговаривают с самим собой, могут просто по-другому воспринимать свою внутреннюю жизнь.

«Внутренний монолог, вероятно, имеет степень абстрактности — некоторые люди могут просто использовать наиболее абстрактную форму, которая не« звучит »как речь. Другие люди могут больше полагаться на визуальные образы », — сказал СЕГОДНЯ по электронной почте Марк Скотт, доцент кафедры лингвистики Катарского университета. «Отсутствие внутреннего монолога не означает, что с человеком что-то не так».

Исследования подтверждают это. Кросс говорит, что у людей с нарушением слуха есть внутренние монологи, которые включают жесты, и некоторые люди видят изображения вместо того, чтобы слышать слова.

«У всех есть какие-то мысли», — сказала СЕГОДНЯ Теа Галлахер, директор клиники Центра лечения и изучения тревожности Медицинской школы Перельмана при Университете Пенсильвании. «Некоторые люди не слышат этого в собственном голосе. Они более абстрактны ».

Исследования не выяснили, почему некоторые люди имеют более повествовательный тон в своих внутренних монологах. Но в некоторых исследованиях изучались истории, которые люди рассказывают сами себе.

«Существует бесчисленное количество исследований автобиографических рассуждений, в которых изучается склонность людей рассказывать истории о своей жизни», — сказал Кросс.«Эта способность рассказывать определенную историю часто имеет решающее значение для того, чтобы помочь людям приспособиться к негативному жизненному опыту».

Внутренний голос может помочь людям понять мир и погрузиться в него. Но иногда этот внутренний монолог становится негативным или зацикливается на мысли. Эта навязчивая идея может быть признаком чего-то еще.

«Некоторые из этих размышлений о том, что — сказал Галлахер. — Если вы обнаружите, что чрезмерно анализируете и перебираете сценарии (это может быть проблемой), — сказал Галлахер.”

Людей часто беспокоит, что» слышать голоса «- это признак серьезного психического заболевания. Поп-культура приравнивает эти голоса к шизофрении или к серийным убийцам, таким как Сын Сэма, который утверждал, что собака его соседа приказала ему убить. Но для большинства людей слышание голоса, даже если они верят, что он божественный, не является признаком того, что что-то не так.

«Многие (религиозно) соблюдающие люди сообщают, что слышат голос Бога», — сказал Кросс. «Это люди, которые прекрасно функционируют, но они просто представляют свой внутренний голос таким образом.”

Следите за здоровьем и благополучием СЕГОДНЯ на Facebook и подпишитесь на нашу новостную рассылку« One Small Thing », чтобы получить простые советы по улучшению вашей жизни каждый будний день.

Просто мысль | Статьи

Рассмотрим эти три строки:

— Значит, вы считаете, что она не была верна поэту?
Меня спрашивает встревоженное лицо. Зачем он приехал? Вежливость или внутренний свет?
— Там, где есть примирение, сказал Стивен, сначала должно быть раскол.

Текст Ulysses , а автор, конечно же, Джеймс Джойс. Первая строка записывает прямую речь. Кто-то что-то говорит. То же самое и с третьей строкой. Интерпретируя первую и третью строки как читатели, мы принимаем соглашение, согласно которому то, что говорит персонаж, выражает то, что он означает . Вторая строка отличается. Он представляет собой или изображает внутренний монолог. Достаточно легко перефразировать монолог со стороны. Стивен подумал или заметил, что лицо встревожено; он думал, что это выражает вопрос; он задавался вопросом; он спросил.Вторая линия сама по себе представляет, изображает или выражает точку зрения Стивена. Поэтому это внутренний монолог. Выражает ли внутренний монолог мысли Стивена? Если да, то использовал ли он именно эти слова, и если эти самые слова, то были ли они его мыслями? Или он, на самом деле, еще один читатель, описывающий свои мысли именно этими словами, хотя на самом деле подойдет и очень много других слов? Ответить на эти вопросы непросто.

Мнения разделились до бесконечности.В Theaetetus Платон описал мышление как «разговор, который душа ведет сама с собой». Если душа говорит сама с собой, о чем она говорит? Чердак греческий? Допускают ли эти внутренние голоса еще один внутренний монолог? Фома Аквинский рассматривал внутреннюю речь как способ практиковать внешнюю речь, но ни одному носителю языка не требуется практика, чтобы говорить, хотя бы потому, что ни один носитель языка никогда не репетирует то, что он уже сказал. Лев Выготский рассматривал внутренний монолог как сжатый и фрагментированный тип речи, лишенный грамматических сюжетов и имеющий своеобразное значение.Некоторые из внутренних монологов Ulysses отражают точку зрения Выготского: «Ничто не говорит ничего, — думает Леопольд Блум. «Ненавидит шитье. Могу принять возражение, — думает Блум в другом случае. «У меня почти , — говорит себе Стивен.

Как можно с научной точки зрения изучить такое частное событие, как внутренняя речь? Это вопрос, который побудил Питера Лангланда-Хассана и Агустина Висенте «Внутренняя речь : новые голоса ». Один из методов известен как описательная выборка опыта.Субъектам в случайном порядке предлагается обратить внимание на свои мысли — будь то внутренняя речь, визуальные образы или впечатления от мыслей, которые не проявились ни в каком носителе — и записать их как можно лучше. Этому методу уделяется особое внимание в Внутренняя речь . Состоящие из статей философов, психологов, когнитивистов и нейробиологов, их вклады различаются в их объяснениях того, что такое внутренняя речь и что она делает. Многие из эмпирических методов, используемых для изучения внутренней речи, таких как анкеты и самоотчеты, оказываются недостаточными.Может ли описательная выборка опыта лучше? Трудно сказать. До сих пор им пользовались почти исключительно Рассел Херлберт и его коллеги. Другие исследователи, возможно, обнаружат, что Херлберт и компания обучили интервьюеров методам, которые могут привести участников к определенным ответам. Результаты могут быть не воспроизводимыми или даже надежными.

Большинство ученых согласны с тем, что внутренняя речь похожа на внешнюю в том, что они имеют грамматическую форму. Области мозга, которые активируются при разговоре вслух, также активируются во время внутренней речи, а афазии, влияющие на производство открытой речи, могут влиять на внутреннюю речь.Книга охватывает некоторые из этих вопросов.

Несколько лингвистов были приглашены для написания книги. Это упущенная возможность. Многие вопросы, обсуждаемые в книге, относятся к сфере компетенции лингвистов, и их можно было бы лучше рассмотреть. Говоря о языке, лингвисты не имеют в виду ни какой-либо конкретный язык, например латынь, ни акт общения. Язык — это абстрактная система знаков, которая представляет собой человеческую способность, которой не обладают животные. Большинство лингвистов сегодня придерживаются аристотелевской идеи о том, что язык звучит со смыслом.Связь между звуком и значением опосредована синтаксисом. Деревья и скобки показывают иерархическую структуру предложений. Это полезный способ продемонстрировать двусмысленность предложения, например Мальчик увидел человека в бинокль . Он может получить две разные синтаксические интерпретации.

Синтаксическая иерархия существует в двух измерениях, а речь только в одном. Чтобы иерархии возникли в речи, они должны быть линеаризованы, поскольку органы речи могут производить сегменты только один за другим.То же верно и для подписи от руки. Иерархические структуры необходимо преобразовывать в строки слов в определенном порядке. Произвести речь — значит превратить порождаемые языком иерархии в строки, которые могут быть вынесены вовне, либо для нас как внутренняя речь, либо для других как внешняя речь.

Лингвистика на этом уровне предлагает отчет о том, что такое язык, но не о том, как язык создается. Тем не менее, это описание хорошо сочетается с хорошо известной моделью языкового производства, приписываемой Виллему Левелту.Производство языка начинается с формулировки мысли. Затем следует набор слов, организованных грамматикой в ​​предложение. Команды к органам речи затем производят сообщение. С этой точки зрения, основное различие между внутренней и внешней речью состоит в том, даны ли эти команды. Недавние исследования показывают, что во время произнесения речи мозг кодирует двигательные команды для произнесения речи. Во внутреннем голосе недостающая моторная команда — это фонация. Все остальные органы речи приводятся в движение.

Модель

Levelt подверглась критике за то, что она слишком проста. Мы не всегда выражаем то послание, которое изначально развлекаем. Речь полна фальстартов и смены точек зрения. Фальстарт и изменения в речи указывают на то, что ораторы вносят коррективы, чтобы выразить свое сообщение наиболее четко. Редко бывает, что думаешь и говоришь прямо.

В своем вкладе в рецензируемую книгу Питер Каррутерс утверждает, что внутренняя речь возникла для того, чтобы дать возможность репетиции и оценки открытой речи.Его случай частично основан на широко распространенном среди философов предположении о том, что языковым предложениям приписывается их значение, когда они интерпретируются слушателями в контексте. Предложения внутренней речи становятся значимыми, когда их слышат и понимают те, кто их думает.

Этот аргумент не имеет твердых оснований. Лингвисты не согласны с предположением, что предложениям придается значение только тогда, когда они интерпретируются в социальном контексте. Значение предложения устанавливается в лингвистической системе до того, как оно произнесено.Мы не произносим бессмысленные предложения, пока они не истолкованы.

Каррутерс предполагает, что значение предложений внутренней речи транслируется на другие когнитивные способности ума — например, на решение проблем. Другие авторы книги отстаивают аналогичные идеи. Кристофер Гаукер отождествляет решение проблем с разговором с самим собой. Он утверждает, что разговор — это среда, в которой мысль раскрывается. Акт речи сам по себе есть акт мысли.

Кейт Фрэнкиш связывает речь с намеренными и сознательными рассуждениями.Решение проблем — это разбиение проблемы на подзадачи. Хотя эта идея изначально правдоподобна, она маловероятна и ненужна. Использование языка является творческим, как неоднократно отмечал Ноам Хомский. Носители языка освоили бесконечный репертуар конечными средствами. То, что говорит носитель языка, обычно имеет отношение к обстоятельствам разговора. И язык не зависит от раздражителей. Независимо от обстоятельств, невозможно сказать, что о них скажет носитель языка.

Хомский впервые обсудил независимость языка от стимулов в обзоре книги Б. Ф. Скиннера Verbal Behavior , опубликованной в 1959 году. Хомский не согласился с концепцией Скиннера о контроле стимулов. Контроль стимулов происходит, когда ситуация — например, знакомство с музыкальным произведением или картиной — побуждает человека произнести соответствующие слова, такие как Моцарт или голландский . — Вздор, — возразил Хомский. Человек может сказать что-то совершенно другое, наблюдая за голландской картиной: Столкновение с обоями, Я думал, вам понравились абстрактные работы, Никогда не видел этого, Наклоненный, Висящий слишком низко, Красивый, Уродливый, Помните наш поход прошлым летом?

Или он может вообще ничего не сказать.Между стимулами и тем, что о них можно сказать, нет причинно-следственной связи.

Это не совсем верно в отношении мышления. Человек, увидевший машину, не может не думать об автомобиле. Но человеку не нужно произносить « car » мысленно или вслух. Ситуация отражается в лаборатории. Однажды я проверил эксперимент по решению проблем, в котором каждому из участников был предложен железнодорожный путь и задание изменить порядок вагонов в поезде. Участник мог переместить тренеры на боковую дорожку, чтобы сохранить, а затем переместить позже.Каждому тренеру было присвоено письмо. Если бы задача состояла в том, чтобы переупорядочить поезд A-B-C-D-E-F на поезд C-A-B-D-F-E, участник разделил бы основную проблему на подзадачи. Казалось, что участники действовали так, как если бы они следовали плану действий, но они не сообщают, что сформулировали для себя стратегию во внутренней речи. Вот в чем суть. План не нужно выражать словами. Речь не является основным причинным фактором в рассуждении или решении проблем.

Это остается нелогичным. Вот Джойс представляет, как Стивен отвечает на вопрос во время другого разговора:

— Я оплатил свой путь.Я никогда в жизни не занимал ни одного шиллинга . Вы это чувствуете? Я ничего не должен. А ты можешь?
Маллиган, девять фунтов, три пары носков, одна пара брогов, галстуки. Курран, десять гиней. Макканн, одна гинея. Фред Райан, два шиллинга. Храм, два обеда. Рассел, одна гинея, Казинс, десять шиллингов, Боб Рейнольдс, полгинеи, Келер, три гинеи, миссис МакКернан, пятинедельный пансион. Комок у меня бесполезен.
— На данный момент нет, — ответил Стивен.

Это событие внутренней речи маловероятно.Неужели Стивену нужно было быть таким исчерпывающим? Обращение слов к мыслям не является необходимым условием мышления.

Первоначальная точка зрения Хомского была о внешней речи, но еще более убедительна для внутренней речи. Кто может контролировать свою внутреннюю речь? Не Джойс. Вот Стивен еще раз, на этот раз пытаясь заглушить болтовню своей семьи:

Я Стивен Дедал. Я иду рядом со своим отцом, которого зовут Симон Дедал. Мы находимся в Корке, в Ирландии. Корк — это город. Наш номер находится в отеле «Виктория».Виктория, Стивен и Саймон. Саймон, Стивен и Виктория. Имена.

Внутренний монолог имеет множество применений — в качестве вспомогательного средства для запоминания, для самомотивации, для репетиции речи или концентрации внимания, для воображения разговоров и диалогов и т. Д. Но внутренняя речь не может приспособиться к чрезмерно напряженным ролям, которые ей наделили некоторые философы, — случай чрезмерного интеллектуализации того, что происходит во внутренней речи. Также не очевидно, что его исследование когда-либо позволит применить научный подход.

И все же внутренняя речь — важнейшая черта нашей жизни, которая должна проливать свет на человеческую природу.Хомский предположил, что мы можем ожидать понимания человеческой природы только в литературных произведениях. Писатели лучше разбираются в таких вещах.

Письма в редакцию

• Язык до мысли

  от Хосе Мануэль Игоа

• Внутренняя речь и память

  от Ули Зауэрланд, ответ от Давид Лобина

1. Джеймс Джойс, Улисс (Лондон: Penguin Classics, 2000 [1922]), 247.& larrhk;
2. Платон, Theaetetus , 189e. & larrhk;
3. Claude Panaccio, Mental Language (Нью-Йорк: издательство Fordham University Press, 2017). & larrhk;
4. Джойс, Улисс , 336, 232, 59. & larrhk;
5. Питер Лангланд-Хассан и Агустин Висенте, ред., Внутренняя речь: Новые голоса (Оксфорд: Oxford University Press, 2018). При одном прочтении подзаголовок к этой книге адекватен лишь частично, так как большая часть тома занята учеными, которые уже много писали о внутренней речи.& larrhk;
6. Херлбурт и его коллеги осознают, что их метод не лишен проблем, и довольно открыто и открыто говорят об этом. Они также очень охотно делились своими анализами и результатами. Многие из их публикаций включают отрывки из проведенных ими интервью, и глава, представленная в рецензируемой книге, не является исключением в этом отношении. Рассел Херлберт и Кристофер Хиви, «Внутренняя речь как первозданный внутренний опыт», in Inner Speech , 168–97.Для любопытных, кроме того, академический веб-сайт Херлбурта предоставляет классную интерактивную программу методологии, а также приложение для звуковой сигнализации для iPhone. & larrhk;
7. Три конструкции — способность, конкретный язык и речь — естественно связаны, и все три фактически являются частью словарной статьи для слова «язык», но их не следует объединять. & larrhk;
8. Хотя Аристотель не совсем так выразился. & larrhk;
9. «Звук» — это общий термин, который не предназначен для исключения жестовых языков из определения языка как сопоставления между значением и звуком.Каждый раз, когда я в дальнейшем говорю «слово», можно заменить его жестом руки. & larrhk;
10. Виллем Левелт, Говорит (Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1989). Мое описание этой модели откровенно упрощено, без учета важных нюансов. Он тоже в чем-то устарел, но это не должно нас здесь задерживать. & larrhk;
11. Для анонса этой работы см. Николас Вейлер, «Синтетическая речь, созданная из записей мозга: новая технология — ступенька к нейроречевому протезу, говорят исследователи», Калифорнийский университет в Сан-Франциско, 24 апреля 2019 г.& larrhk;
12. Питер Каррутерс, «Причины и содержание внутренней речи», in Inner Speech , 31–52. & larrhk;
13. Кейт Фрэнкиш, «Внутренняя речь и внешнее мышление», in Inner Speech , 221–43. & larrhk;
14. Вера в то, что значение слов и предложений определяется извне, то есть путем опроса экспертов или через контекст, в котором они возникают, а не изнутри в умах говорящих и слушателей, является довольно широко распространенной чертой большинства современных философий разума. и язык.Это также является разделительной чертой между лингвистами и философами в изучении семантики. & larrhk;
15. Кристофер Гаукер, «Внутренняя речь как интернализация внешней речи», in Inner Speech , 53–77. & larrhk;
16. Голкер повторяет эту фразу Уилфреда Селларса. Уилфред Селларс, «Психические события», Philosophical Studies 39, no. 4 (1981): 325–45, DOI: 10.1007 / bf00360342. & larrhk;
17. Хомский обсуждал творческое использование языка во многих публикациях; особенно примечательное обсуждение можно найти в его Language and Mind (Кембридж, Великобритания: Cambridge University Press, 2000).& larrhk;
18. Ноам Хомски, «Обзор словесного поведения Б. Ф. Скиннера », Язык 35 (1959): 26–58, DOI: 10.2307 / 411334. & larrhk;
19. Все это примеры Хомского. Хомский, «Обзор вербального поведения », 31. & larrhk;
20. Задача, которую я описываю, основана на парадигме, изобретенной и реализованной в этом исследовании: Сангит Хемлани и Филип Джонсон-Лэрд, «Размышляя об алгоритмах», в Трудах 29-го ежегодного собрания Общества когнитивной науки (2007): 1,786.& larrhk;
21. Джойс, Улисс , 37. & larrhk;
22. Другой интересный вопрос: имеет ли вообще смысл фраза «думать на языке»? Если в этом есть какой-то смысл, то это будет в терминах лингвистических структур, а не лингвистических предложений, поскольку именно первые, а не вторые демонстрируют необходимую иерархию для установления значения и, таким образом, определения того, какая мысль рассматривается.