Как язык формирует мышление для самостоятельного изучения английского языка стр. 1
00:00:00
So, I’ll be speaking to you
using language …
В разговоре с вами
я буду использовать язык —
because I can.
потому что я могу.
This is one these magical abilities
that we humans have.
Это одна из потрясающих способностей,
которыми обладает человек.
We can transmit really complicated
thoughts to one another.
Мы можем обмениваться друг с другом
довольно сложными сообщениями.
So what I’m doing right now is,
I’m making sounds with my mouth
И вот сейчас я разговариваю с вами
и на выдохе через рот
00:00:17
as I’m exhaling.
произношу звуки.
I’m making tones and hisses and puffs,
Я издаю шумы и тоны
и выпускаю воздушную струю,
and those are creating
air vibrations in the air.
создавая тем самым колебания воздуха.
Those air vibrations are traveling to you,
Вы улавливаете эти колебания —
they’re hitting your eardrums,
они воздействуют
на ваши барабанные перепонки.
00:00:28
and then your brain takes
those vibrations from your eardrums
Далее информация о звуковых колебаниях
передаётся в головной мозг,
and transforms them into thoughts.
I hope.
Я надеюсь.
I hope that’s happening.
Надеюсь, что так всё и происходит.
00:00:39
So because of this ability,
we humans are able to transmit our ideas
Благодаря этой способности
мы, люди, можем передавать информацию
на огромные расстояния
в пространстве и времени
We’re able to transmit
knowledge across minds.
и делиться знаниями.
I can put a bizarre new idea
in your mind right now.
Прямо сейчас я могу посеять в вашей голове
совершенно нелепую мысль.
Например, я скажу:
00:00:56
«Imagine a jellyfish waltzing in a library
«Представьте себе, что в библиотеке
медуза танцует вальс
while thinking about quantum mechanics.»
и думает при этом о квантовой механике».
Now, if everything has gone
relatively well in your life so far,
Если в вашей жизни до сих пор всё
складывалось нормально,
you probably haven’t had
that thought before.
скорее всего, такая мысль
вам в голову ещё не приходила.
00:01:08
But now I’ve just made you think it,
Но только что я заставила вас
подумать об этом
through language.
и сделала это с помощью языка.
Конечно, в мире сегодня
существует не один,
there are about 7,000 languages
spoken around the world.
а примерно 7 000 языков.
00:01:18
And all the languages differ
from one another in all kinds of ways.
И все эти языки отличаются друг от друга.
Some languages have different sounds,
Они могут отличаться набором звуков,
they have different vocabularies,
лексическим составом,
and they also have different structures —
а также иметь разную структуру,
very importantly, different structures.
что очень важно.
00:01:30
That begs the question:
Тут напрашивается вопрос:
Does the language we speak
shape the way we think?
влияет ли язык, на котором мы говорим,
на наше мышление?
Now, this is an ancient question.
Этот вопрос вставал ещё в древности —
и ответ на него люди ищут уже давно.
Charlemagne, Holy Roman emperor, said,
Карл Великий, император
Римской империи, сказал:
00:01:41
«To have a second language
is to have a second soul» —
«Владеть другим языком —
это как иметь вторую душу».
strong statement
that language crafts reality.
Это довольно сильное заявление о том,
что язык определяет реальность.
But on the other hand,
Shakespeare has Juliet say,
Но, с другой стороны, Джульетта
в трагедии Шекспира говорит:
«What’s in a name?
«Что в имени?
A rose by any other name
would smell as sweet.
«
Как розу ни зови —
В ней аромат останется всё тот же».
Well, that suggests that maybe
language doesn’t craft reality.
Из этого следует, что, возможно, язык
вовсе и не определяет действительность.
These arguments have gone
back and forth for thousands of years.
Споры об этом ведутся уже тысячелетия.
But until recently,
there hasn’t been any data
Но до недавнего времени
у нас не было достаточно данных,
чтобы их разрешить.
Язык формирует мышление?
Недавнее исследование помогло пролить свет на то, влияет ли язык на нашу способность к тонкому восприятию.
Перевод статьи с английского выполнен в агентстве переводов «Блиц».
Очень долго эксперты считали, что язык функционирует как некий фактор, формирующий наше мышление. Несколько десятилетий назад инженер-химик Бенджамин Ли Уорф, который подрабатывал тогда чтением лекций по антропологии, заявил, что язык навязывает сознанию говорящего особенную реальность, которая у каждого человека уникальна. Несмотря на недостаточность доказательств, умозаключения Уорфа принимали на веру, и происходило это до тех пор, пока они не стали серьезно дискредитировать языкознание. И на какое-то время лингвистика стала лишь сопутствующим элементом для других наук.
Но времена изменились. Газета New York Time опубликовала статью о новой книге эксперта по лингвистике Гая Дойчера «Сквозь зеркало языка: почему люди, говорящие на других языках, видят мир по-другому» (Through the Language Glass: Why the World Looks Different in Other Languages). В ней Дойчер рассказывает, как Уорф настаивал на том, что у коренных народов Америки было интуитивное понимание теории времени Эйнштейна, потому что именно так время описывалось в их языке.
Как отмечал Уорф, «язык формирует способ нашего мышления и определяет то, о чем мы можем думать».
Пусть Уорф в конечном итоге и потерял доверие, но его предположения все же изменили языкознание как науку. Основной ошибкой его теории был вывод о том, что «родной язык» создает для человека ограничения в мышлении и препятствует восприятию определенных мыслей. Другими словами, в том, что нам с трудом дается понимание теорий Эйнштейна, виноваты наши слова, обозначающие «время».
Дойчер же уверяет, что язык действительно может оказывать влияние на наше мировосприятие, но все мы по-прежнему в состоянии постигать этот мир. Например, если кто-то скажет «Viola!», даже люди, никогда не слышавшие это французское слово, могут похвастать тем, что понимают его смысл — «Вот, пожалуйста!»
Далее Дойчер замечает, что люди с отличной от нашей географией языка, похоже, обладают «почти сверхчеловеческими способностями ориентации в пространстве». В качестве примера он приводит представителей [австралийского] племени гуугу йимидхирр, говорящих на особом наречии аборигенов.
Согласно Дойчеру, гуугу йимидхирр не используют слова «левый» или «правый», «впереди» или «позади» для описания местоположения объектов, а, ориентируясь в пространстве по сторонам света, никогда не ошибаются. Поэтому хоть языковые различия и заставляют нас давать разные названия направлениям, но все мы всегда сможем отыскать дорогу домой.
Дойчер также обращает наше внимание на отличия в грамматических формах времени в мужском и женском роде в разных языках. Все прекрасно понимают, что предметы не могут быть ни мужского, ни женского пола. Но он наглядно демонстрирует, что грамматические формы рода на самом деле формируют у говорящего более тонкое восприятие неодушевленных объектов. Здесь он ссылается на то, что для испанцев такие понятия, как «мост», «часы» и «скрипка», обладают «мужскими характеристиками», а для немцев — «женскими». А когда объекты в разных языках имеют противоположный «род», также противоположно и их восприятие носителями этих языков.
Подводя итог, Дойчер выдвигает предположение о том, что наши «привычки в мышлении» способствуют формированию нашего ориентирования в этом мире и даже оказывают влияние на наши верования и ценности.
Возможно, мы все думаем по-разному, но мы думаем, и это — главное.
Кэтрин БАТЛЕР
Другие статьи
Влияет ли язык на восприятие мира?
Гай Дойчер, автор книги «Через языковое стекло: почему мир выглядит по-другому в других языках?», в интервью Радио «Свободная Европа»/Радио «Свобода» утверждает, что языки могут влиять на то, как люди воспринимают предметы, географию и даже цвет.
— На скольких языках вы говорите?
— В детстве я говорил на иврите. Я вырос в Израиле полностью одноязычным. Потом я выучил несколько языков в школе, в основном — английский, но также и немецкий, арабский и немного латинский. Будучи студентом, я провел некоторое время в Скандинавии и в какой-то момент могу сносно говорить по-датски и по-шведски.
Языки, по которым я специализируюсь в моей научной деятельности, — это языки древней Месопотамии, на которых, в некоторых случаях, уже четыре тысячи лет никто не говорит. Я могу на них читать, но я не могу говорить. Но даже если бы и мог, то говорить на них было бы не с кем.
— Многие говорят, что язык формирует наше мышление, поскольку понятие, которое легко можно определить в одном языке, может быть невозможным в другом, просто из-за отсутствия подходящего слова. Есть ли правда в такого рода утверждениях?
— Я не думаю, что наш родной язык может помешать нам понять то, что люди с другими языками могут легко понять. Одно из основных утверждений, которые
можно услышать повсюду, обычно не от лингвистов: что «носители некоторых языков просто не могут понять наше понятие, какое бы оно ни было — демократия или свобода, то или это, — потому что в их языке нет для этого слова».Нет ничего, что нельзя было бы объяснить кому-то на его родном языке, даже если у них нет готового ярлыка ко всем понятиям.
:max_bytes(150000):strip_icc()/left-brain-right-visualize-visualization-David-Malan-56a905cd5f9b58b7d0f76457.jpg)
Это, я думаю, совершенно неправильно. Нет никаких доказательств того, что люди, говорящие на определенном языке, не могут понять то, что другие понимают, потому что у них нет простого слова для этого. Нет ничего, что нельзя было бы объяснить кому-то на его родном языке, даже если у них нет готового ярлыка ко всем понятиям.— И всё же вы утверждаете, что наш язык влияет на форму нашего мышления просто потому, что создает то, что вы называете «привычкой разума».
— Возможно, наиболее красочный пример, который приходит на ум, — это то, как разные языки описывают пространство вокруг нас. Есть языки, в которых не используются термины типа «право» и «лево», или даже «впереди меня» и «позади меня». Вместо этого, они просто используют географическое направление для всего. Сейчас я бы сказал: «Я разговариваю с вами и стою
Лингвист Гай Дойчер. перед телефоном». А они бы сказали: «Я разговариваю к югу от телефона». Или я бы сказал: «Справа от меня стоит чашка чая», а они бы сказали: «К востоку от меня стоит чашка чая».
Для нас это звучит фантастично, но существуют языки и общества по всему миру, которые на самом деле так говорят.— Вы приводите пример того, как географическое ориентирование может подвести человека, который внезапно оказался вне своего знакомого окружения.
— Есть случай с маленьким мальчиком на острове Бали в Индонезии, который очень хорошо танцевал. Канадский музыковед 1930-х годов, живший на острове, организовал для мальчика уроки с преподавателем в другой деревне, так как в деревне мальчика не было подходящего учителя. Он оставил его там и вернулся через несколько дней в надежде увидеть мальчика танцующим с новыми навыками. Однако он обнаружил, что мальчик не получил никаких уроков, поскольку не мог понять инструкции преподавателя.
И причиной тому было то, что все эти инструкции включали географические направления. Преподаватель говорил «сейчас сделай один шаг на юг» или «подними свою западную руку» и тому подобное. И хотя у мальчика не было бы ни малейших проблем, чтобы понять всё это в своей деревне, поскольку знал все направления, в другой деревне он потерял ориентацию, поскольку окружающая местность была другая и он просто не мог ее понять.
— В некоторых языках, к примеру в английском, неодушевленные предметы не имеют рода. Во многих других языках это есть. Это осознание рода как-то влияет на мышление?
— Если ваш язык обязывает вас говорить о деревьях, окнах, стульях и других неодушевленных предметах как о мужчинах и женщинах, только одна эта привычка прививает вашему разуму очень сильные ассоциации мужества или женственности этих предметов. Это было довольно тщательно проверено в большом количестве языков. Если «мост» в вашем языке — женского рода, как в немецком (Brücke), то носители этого языка ассоциируют с мостами более женские качества.
Они обычно думают о них больше о как стройных и тонких, элегантных и
прекрасных. Если ваш язык говорит, что мост — мужского рода, как к примеру испанский (puente), то носители этого языка ассоциируют с мостами мужские качества — сильный, прочный, массивный.Языки не влияют на логическую способность мыслить, но они могут сильно повлиять на такие вещи, как ассоциации, которые мы даем всему миру вокруг нас.
Языки не влияют на логическую способность мыслить, но они могут сильно повлиять на такие вещи, как ассоциации, которые мы даем всему миру вокруг нас.— Вы также утверждаете, что в некоторых языках их носители по-другому воспринимают цвета. Не могли бы вы привести пример?
— Русский язык является интересным, поскольку в нем существует два отдельных слова на то, что в английском было бы dark blue and light blue. В русском языке это синий и голубой. Они звучат совершенно по-разному и не имеют никакого этимологического соединения. По сути, они считаются двумя различными цветами, как в английском были бы, скажем, синий и зеленый. Это не значит, что англоязычные люди, использующие одно и то же название для обоих цветов, не могут отличить синий от голубого.
Но это значит то, что русскоязычные люди — как те, у которых русский является родным языком, так и те, кто вырос в окружении, где русский язык являлся доминирующим вторым языком, и кто свободно на нем говорит, — натренировали свой мозг преувеличивать разницу между синим и голубым.
И этого не происходит в английском.
Перевод статьи осуществлен Казахской редакцией Радио «Свободная Европа»/Радио «Свобода». Автор перевода — Анна Клевцова.
Жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности
Мария Бурас,
генеральный директор Центра прикладных коммуникаций,
Максим Кронгауз,
доктор филологических наук, директор Института лингвистики Российского гуманитарного университета
«Наука и жизнь» №8, 2011
Во всех науках есть теории, занимающие совершенно особое место. Обычная жизнь гипотезы делится на несколько стадий: выдвижение идеи, её проверка, подтверждение/опровержение. У некоторых из них стадия подтверждения отсутствует — они сразу опровергаются; другие же первоначально подтверждаются и даже приобретают статус теорий, чтобы потом всё равно быть опровергнутыми и уступить дорогу новым предположениям. Но есть гипотезы, судьба которых не столь линейна.
Они неоднократно опровергаются, неоднократно подтверждаются, забываются, вновь привлекают интерес исследователей, обрастают легендами и становятся частью не только науки, но и культуры вообще.
Именно такова жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности, более известной как гипотеза Сепира—Уорфа.
Как часто бывает с идеями, точная дата рождения гипотезы Сепира—Уорфа неизвестна. Считается, что она возникла в 30-х годах прошлого века, а точнее, её сформулировал во время лекций Бенджамин Ли Уорф. Именно он и дал ей название «гипотеза лингвистической относительности». Его идея обладает свойствами, которыми должна обладать великая научная гипотеза: чрезвычайная простота и фундаментальность.
Если совсем коротко, то Бенджамин Уорф утверждал: язык определяет мышление и способ познания. Эту элементарную формулировку обсуждают уже много десятилетий. В результате чередующихся подтверждений и опровержений сформулированы два варианта: сильный и слабый, которые различаются, собственно, только глаголом.
В сильном варианте утверждение гласит, что язык определяет мышление, а в слабом — что язык влияет на мышление.
Не будем сейчас закапываться в философские различия между глаголами, а обратимся лучше к истории вопроса.
Идеи не рождаются на пустом месте, предшественники есть и у идеи о связи языка и мышления. Первым и основным считается великий немецкий философ и языковед Вильгельм фон Гумбольдт. Отчасти под влиянием своего не менее великого брата-путешественника Александра он увлёкся экзотическими языками. Его последняя, оставшаяся незаконченной работа посвящена кави — одному из языков острова Ява. Возможно, всё это и привело к формулировке идеи о связи языка и духа народов, которую можно проиллюстрировать одной из самых известных цитат Гумбольдта: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное».
Идеи Гумбольдта подхватили и развивают до сих пор. Среди наиболее значительных его последователей можно назвать неогумбольдтианцев, как, например, знаменитый немецкий лингвист Лео Вайсгербер (1899–1985).
Сам он родился в Лотарингии — области, расположенной на границе Германии и Франции, и поэтому был билингвом, то есть одинаково хорошо владел двумя языками: немецким и французским.
Вообще, информация об изучении экзотических языков или о владении несколькими языками очень важна для понимания того, почему и как учёный задумывается о связи языка и мышления и начинает искать доказательства этой связи.
Вайсгербер полагал, что каждый язык уникален и в каждом языке заложена своя так называемая картина мира — культурноспецифическая модель. Так что можно говорить о том, что способ мышления народа определяется языком, то есть о своего рода «стиле присвоения действительности» посредством языка. Именно Вайсгербер ввёл понятие языковой картины мира, ставшее популярным в современной лингвистике.
Гораздо менее зависима от идей Гумбольдта другая — американская — линия. Она получила название «этнолингвистика», а её создателем считается великий американский лингвист Эдуард Сепир.
Впрочем, своим появлением этнолингвистика во многом обязана Францу Боасу, основателю антропологической школы, учителю Сепира. Вместе с учениками Сепир изучал языки и культуру американских индейцев и накопил огромный материал — описание языков Северной и Центральной Америки. Он выдвинул принцип культурного релятивизма, по сути отрицавший превосходство западной культуры и утверждавший, что поведение людей, в том числе и речевое, должно оценивать в рамках их собственной культуры, а не с точки зрения других культур, считающих такое поведение бессмысленным или даже варварским.
Эдуард Сепир, используя накопленный материал, сравнивал грамматические системы многочисленных языков, показывал их различия и делал на этом основании более масштабные выводы. Он полагал, что язык — это «символический ключ к поведению», потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления. Влияние Сепира в среде американских лингвистов трудно переоценить.
Он так же, как и Боас, создал собственную школу, но, в отличие от своего учителя, уже сугубо лингвистическую. Среди учеников Сепира оказался и химик-технолог, служивший инспектором в страховой компании, — Бенджамин Ли Уорф. Его интерес к языку проявлялся даже на его рабочем месте. Так, расследуя случаи возгорания на складах, он обратил внимание, что люди никогда не курят рядом с полными бензиновыми цистернами, но если на складе написано «Empty gasoline drums», то есть «пустые цистерны из-под бензина», работники ведут себя принципиально иначе: курят и небрежно бросают окурки. Он отметил, что такое поведение вызвано словом empty (пустые): даже зная, что бензиновые пары в цистернах более взрыво- и пожароопасны, чем просто бензин, люди расслабляются. В этом и других подобных примерах Уорф усматривал влияние языка на человеческое мышление и поведение.
Но, конечно, его вкладом в науку стали не эти любопытные, но вполне дилетантские наблюдения, а то, что вслед за своим учителем Уорф обратился к индейским языкам.
Отличие языков и культуры индейцев от того, что было ему хорошо известно, оказалось столь значительным, что он не стал разбираться в нюансах и объединил все «цивилизованные» языки и культуры под общим названием «среднеевропейский стандарт» (Standard Average European).
Одна из главных его статей, лёгшая в фундамент гипотезы, как раз и посвящена сравнению выражений понятия времени в европейских языках, с одной стороны, и в языке индейцев хопи — с другой. Он показал, что в языке хопи нет слов, обозначающих периоды времени, таких как мгновение, час, понедельник, утро, со значением времени, и хопи не рассматривают время как поток дискретных элементов. В этой работе Уорф проследил, как соотносятся грамматические и лексические способы выражения времени в разных языках с поведением и культурой носителей.
Ещё один знаменитый пример, упоминания которого трудно избежать, связан с количеством слов для обозначения снега в разных языках. Цитируя своего учителя Боаса, Уорф говорил, что в эскимосских языках есть несколько разных слов для обозначения разных видов снега, а в английском все они объединены в одном слове snow.
Свою главную идею Уорф высказал, в частности, таким образом: «Мы членим природу по линиям, проложенным нашим родным языком», — и назвал её гипотезой лингвистической относительности.
Именно ей и суждена была долгая, бурная жизнь со взлётами и падениями, с прославлением и поруганием.
В 1953 году Харри Хойер — другой ученик Сепира и коллега Уорфа — организовал знаменитую конференцию, посвящённую этой гипотезе, и привлёк к ней не только лингвистов, но и психологов, философов и представителей других гуманитарных наук — как сторонников, так и противников. Дискуссии оказались крайне плодотворными, а по итогам конференции был опубликован сборник. Вскоре появился и полный сборник статей Уорфа, изданный посмертно, по сути — основной его труд. Всё это стало первым пиком научного и общественного интереса к гипотезе, ознаменовавшим её взлёт.
А дальше началась череда разочарований и неприятностей, состоявших в разоблачении как идеи, так и самого Уорфа. Учёного обвинили в том, что он никогда не ездил к индейцам хопи, а работал с единственным представителем этого народа, жившим в городе.
Более того, в 1983 году Эккехарт Малотки опубликовал книгу, посвящённую времени в языке хопи. На первой странице книги располагались всего две фразы. Одна — цитата из Уорфа, где он утверждал, что в языке хопи нет ни слов, ни грамматических форм, ни конструкций или выражений, которые бы прямо соотносились с тем, что мы называем временем. Под этой цитатой следовало предложение на языке хопи и его перевод на английский. По-русски это бы звучало так: Тогда на следующий день довольно рано утром, в час, когда люди молятся солнцу, примерно в это время он снова разбудил девушку. Иначе говоря, Малотки полностью перечёркивал выводы, сделанные Уорфом о времени в языке хопи.
Второе разоблачение касалось знаменитого примера с названиями снега в эскимосских языках. При цитировании Уорфа количество слов для разных видов снега постоянно росло, пока в редакционной статье в «The New York Times» в 1984 году не достигло 100. Над этим-то и издевались американские учёные, замечая, что такого количества слов в эскимосских языках нет, а в английском, в действительности, гораздо больше одного.
Разоблачения эти, правда, были слегка неубедительные. Во втором случае разоблачался вовсе не Уорф, а неправильная цитата из газеты. В первом же случае остаётся не вполне понятным, что произошло за почти 50 лет в языке хопи (например, не происходили ли в нём изменения под влиянием английского) и так ли уж неправ Уорф. Тем более что по другим свидетельствам, он к хопи ездил и серьёзно изучал их язык.
Более сильным «противником» оказалась теория универсальной грамматики, разработанная не менее замечательным американским лингвистом, нашим современником Ноамом Хомским. Он — один из самых цитируемых учёных в мире, живой классик, основоположник генеративной грамматики, определившей направление развития лингвистики в ХХ веке. Одна из главных идей Хомского касалась врождённости языковых способностей. Он утверждает, что грамматика универсальна и дана человеку в готовом виде так же, как законы природы. Из тезиса о врождённости выводится тезис о глубинном единстве всех языков.
А все существующие различия признаются поверхностными. Другими словами, у всех языков мира на глубинном уровне есть нечто общее, и знание общего является врождённым для человека, что и даёт ему возможность овладевать любым языком.
Таким образом, теория универсальной грамматики оказалась противоположной гипотезе лингвистической относительности, потому что в соответствии с ней языковые способности и мышление оказались не связаны друг с другом и взаимонезависимы.
Основная битва между двумя ключевыми идеями ХХ века — релятивизмом и универсализмом — развернулась в области цветообозначения. Релятивисты утверждали: устройство лексики цветообозначения в разных языках различно, что влияет на мышление, которое, в свою очередь, воздействует на восприятие цвета говорящими. Среди универсалистов самым авторитетным оказалось исследование Брента Берлина и Пола Кея. Они показали, что область цветообозначения подчиняется общим законам, которые определяются физиологическими возможностями человека воспринимать цвет.
Учёные выделили 11 основных цветов и предложили их иерархию: {black, white} → {red} → {green, yellow} → {blue} → {brown} → {grey, orange, pink, purple}. Иерархия означала, что менее важные цвета (например, grey или чуть более значимый brown) встречаются в языке, только если в нём уже существуют все цвета, занимающие более высокие позиции.
Хотя Берлин и Кей опубликовали работу в 1969 году, споры между универсалистами и релятивистами ведутся до сих пор. Релятивисты отмечают, что физиология восприятия цвета во многих случаях менее важна, чем так называемые прототипы. Так, в русском языке для различения голубого и синего цветов более важным оказывается не физиологическая способность к восприятию соответствующей длины световой волны, а апелляция к двум прототипам: небо и речная вода.
К слову сказать, современные, достаточно сложные эксперименты показывают, что носители тех языков, в которых для определённых цветов существуют отдельные слова, имеют преимущество в распознавании этих цветов (более высокая скорость).
Хотя борьба между универсалистами и релятивистами продолжается, в последние годы ситуация изменилась. Грубо говоря, период «разоблачения» гипотезы Сепира—Уорфа закончился. Связано это, прежде всего, с двумя факторами: появлением новых языковых данных и их экспериментальной проверкой. Впрочем, экспериментально проверяются и старые данные. Сегодня без эксперимента разговор о гипотезе Сепира—Уорфа вести уже даже как-то и неприлично. Расскажем же о нескольких языках, которые заставляют взглянуть на гипотезу Сепира—Уорфа по-новому.
Во-первых, конечно, язык пираха. Вот уж действительно, говоря словами Булгакова, «что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!». В языке пираха нет (или почти нет) числительных, слов для обозначений цвета и родства, прошедшего и будущего времени. Нет сложных предложений, что, кстати, противоречит теории Хомского. Особенно интересно отсутствие числительных. Но сначала — о том, что такое пираха. Это язык народа пираха (чуть более 300 человек), охотников и собирателей, который живёт в Амазонии, в отдалённом северо-западном районе Бразилии, по берегам реки Маиси, притока реки Амазонки.
Уникальность народа в том, что он не хочет ассимилироваться. Они почти не разговаривают на португальском языке и не используют достижения цивилизации. Основная информация о народе пришла к нам от исследователя Даниэла Эверетта и его жены Керен.
Эверетт установил, что в языке пираха есть два слова со значением количества: «мало» и «много». Если Эверетт насыпáл на столе кучку из камней и просил положить рядом такую же, индейцы могли это сделать, ставя в соответствие каждому камешку из первой кучки свой собственный. Но если первую кучку убирали, восстановить количество камней индейцы уже не могли, поскольку соответствующих числительных, помогающих запомнить нужное число, у них нет. Более того, когда Эверетт попытался заняться просветительством и научить пираха считать, они отказались, решив, что это им ни к чему.
Казалось, язык пираха — та замечательная находка, которая подтверждает, что язык и мышление связаны между собой. Пираха, живущие здесь и сейчас, не знают грамматических времён, придаточных предложений и всего того, что им не нужно для жизни.
Но универсалисты и здесь вышли из положения. Они заявили, что это не язык пираха влияет на их индивидуальное мышление, а быт, условия жизни совершенно независимо повлияли, с одной стороны, на устройство языка, а с другой — на то, как они мыслят и познают мир. Аргумент оказался во многом решающим в том смысле, что стало ясно: никакие конкретные данные не могут поставить точку в споре. Это два разных взгляда на мир.
И всё-таки рассмотрим ещё несколько замечательных примеров.
В языках мира существуют разные типы ориентации в пространстве. Вот три основных: эгоцентричная, географическая и ландшафтная. Эгоцентричность означает, что все предметы ориентируются относительно говорящего. Так, мы, например, говорим «справа от меня», «впереди меня». Даже когда мы говорим «слева от дома», мы имеем в виду то, как мы смотрим на дом. То есть в «эгоцентричных» языках используют слова типа право, лево, впереди, сзади, сверху, снизу.
Кроме русского языка к «эгоцентричным» относятся английский, немецкий, французский, да и все широко распространённые языки.
Совсем иначе устроены географическая и ландшафтная ориентации, которые присутствуют в довольно экзотических языках. При географической ориентации говорящий располагает все предметы по сторонам света: север, юг, восток и запад, а при ландшафтной ориентирами выступают наиболее заметные элементы ландшафта: гора, море или же вершина/подножие холма. Интересно, что даже для маленьких объектов и малых расстояний всё равно используются такие крупные ориентиры (например, к югу от пальца или к морю от носа).
Так, в гуугу йимитхирр — языке одноимённого народа аборигенов Австралии, проживающих на севере штата Квинсленд, — ориентируют все предметы не относительно себя, а относительно сторон света. Вот один из примеров, любимых лингвистами. Мы скажем нечто вроде «муравей справа от твоей ноги», а абориген ту же мысль выразит иначе: к югу от твоей ноги, или к северу, или к востоку — в зависимости от того, как муравей реально расположен (хотя он всегда будет справа от ноги).
Понятно, что у себя дома аборигены легко определяют стороны света — по солнцу, по мху, по природным приметам, просто зная, в конце концов, где север, юг, восток и запад. Самое удивительное, однако, состоит в том, что они не утрачивают способности ориентироваться по сторонам света и в незнакомой местности и ситуации, в том числе и будучи вывезенными в какой-то город, как будто у них в голове находится встроенный компас. По крайней мере, таковы свидетельства экспериментаторов.
Индейцы майя, говорящие на языке цельталь (проживают в штате Чьяпас в Мексике), ориентируют предметы относительно особенностей природного ландшафта местности, в которой они живут, располагая их либо выше по холму, либо ниже. То есть про того же муравья они могли бы сказать что-то вроде «муравей выше по холму от твоей ноги».
С вывезенными в Голландию представителями народа цельталь проводил эксперименты лингвист Стивен Левинсон. Оказалось, что индейцы цельталь решают некоторые пространственные задачи лучше голландцев, потому что устанавливают тождества, основываясь на иных пространственных принципах.
Голландцы, как и мы, считают тождественными объекты, являющиеся в действительности зеркальными отражениями друг друга. Грубо говоря, если голландцу и индейцу цельталь продемонстрировать два номера в гостинице, расположенные по разные стороны гостиничного коридора, то они увидят их по-разному. Голландец, увидев в обоих номерах кровать слева от двери, а стол — справа, сочтёт, что номера одинаковы. Индеец же цельталь заметит принципиальные различия, ведь кровать в одном номере расположена к северу от двери, а стол — к югу, а в другом номере всё обстоит ровно наоборот.
Собственно, для универсалистов и эти эксперименты не станут доказательством, но дело уже не в этом. Сегодня учёные сосредоточены не на том, чтобы доказывать или разоблачать гипотезу Сепира—Уорфа. Вместо этого они исследуют отношения между мышлением, языком и культурой и описывают конкретные механизмы взаимовлияния. Более того, параллели между языком и мышлением, установленные в последние десятилетия, производят впечатление даже на специалистов.
Споры и дискуссии по поводу гипотезы Сепира—Уорфа оказались чрезвычайно плодотворны для развития не только лингвистики, но и многих гуманитарных наук. Тем не менее мы не можем до сих пор точно сказать, истинна ли эта гипотеза или ложна. В чём же дело?
Гипотеза Сепира—Уорфа провисает в своей второй части. Мы не очень понимаем, что такое мышление и сознание и что значит «влиять на них». Часть дискуссий связана с попытками как-то переформулировать гипотезу, сделать её более проверяемой. Но, как правило, другие формулировки делали её менее глобальной и, как следствие, снижали интерес к проблеме. По-видимому, одним из очень интересных способов отказа от гипотезы Сепира—Уорфа в лингвистике стало использование термина «языковая картина мира». Таким образом, лингвисты отказываются рассуждать о малопонятных материях «мышление» и «познание», а вводят некое красивое, собственно лингвистическое понятие «языковая картина мира» и с увлечением описывают её различные фрагменты. Понятно, что, например, наша, русская, картина мира и картина мира пираха сильно различаются: например, какие представления сложились в отношениях, связанных с семьёй, цветом, и тому подобное.
Но, во-первых, единой и цельной языковой картины мира не существует, фрагменты одного и того же языка могут противоречить друг другу. Скажем, в русской картине мира небо интерпретировалось как высокий свод (отсюда и сложное слово небосвод), по которому солнце всходит и за который оно заходит. На плоскую природу неба указывает и выбор предлога по во фразе По небу плывут облака. Однако интерпретация неба как пространства тоже возможна, и тогда слово сочетается уже с предлогом в. Вспомним хотя бы фразу из песни Юрия Шевчука: «Осень. В небе жгут корабли».
Во-вторых, не определён статус понятия «языковая картина мира». Оно вроде бы находится в компетенции лингвистики и отчасти защищает лингвистов от критики других учёных. Более или менее очевидно, что язык влияет на картину мира, но что такое сама эта картина, как она связана с мышлением и познанием — совершенно неясно. Так что введение нового термина, защищая лингвистов и позволяя им заниматься своим делом, одновременно снижает значимость исследований.
Есть ещё один очень важный и, может быть, самый актуальный способ переформулирования гипотезы Сепира—Уорфа. Сегодня язык пытаются связать с когнитивными способностями человека. Слово «когнитивный» — необычайно модное — открывает в наше время все двери. Но, к сожалению, не становится от этого более понятным. Ведь, по сути, «когнитивный» означает «связанный с мышлением».
Таким образом, можно признать, что за 80 лет существования гипотезы именно не очень строгая формулировка позволила ей стать сверхпродуктивной исследовательской и методологической рамкой. Перефразируя слова Фаины Раневской о Моне Лизе, гипотеза Сепира—Уорфа теперь уже сама может выбирать, кому ей нравиться, а кому нет.
Литература:
1) Под редакцией В. А. Звегинцева. Раздел «Гипотеза Сепира—Уорфа» // Новое в лингвистике. — М., 1960. — Вып. 1. С. 111–215.
2) Стивен Пинкер. Язык как инстинкт. — М.: Едиториал УРСС, 2004.
Видео:
Лекция профессора М. А. Кронгауза «Язык и мышление: гипотеза лингвистической относительности».
Максим Кронгауз о взаимосвязи языка и мышления
В декабре в «Сириус» впервые приехали лингвисты. На направлении «Литературное творчество» 79 учеников выясняют, как наука исследует устройство, изменение и функционирование языка.
Об изучении взаимосвязи языка и мышления школьникам рассказал российский лингвист, доктор филологических наук, автор книги «Русский язык на грани нервного срыва» Максим Кронгауз.
Может ли человек мыслить, не прибегая к помощи языка? Часть исследователей полагает, что мышление существует только на базе языка, и фактически отождествляет эти понятия. Другая часть считает, что наша способность изъясняться – это инстинкт. Потенциал языка иллюстрируют примеры, когда обезьян обучали человеческому языку, после чего животное менялось, не хотело возвращаться в свою привычную среду и начинало относить себя к человеку.
Согласно гипотезе лингвистической относительности, структура языка влияет на мировосприятие и воззрения его носителей.
Это суждение известно как гипотеза Сепира – Уорфа (по имени ученых Эдуарда Сепира и Бенджамина Уорфа).
«Предположение состоит в том, что люди, разговаривающие на разных языках, иначе узнают мир и мыслят. Например, в английском языке – одно название для снега, а в эскимосском – много разных видов, а общего названия снега нет. Раз язык устроен иначе, делается вывод, что и мышление устроено иначе. У гипотезы Сепира – Уорфа есть две версии. Сильная версия предполагает, что язык предопределяет мышление, а слабая, что язык только влияет на мышление», – объяснят Максим Кронгауз.
Противоположную гипотезу выдвинул американский лингвист Ноам Хомский, который считает, что у человека есть врожденные языковые способности. Его последователь Стивен Пинкер (автор книги «Язык как инстинкт») отстаивает позицию отсутствия связи между мышлением и языком. По его мнению, язык дан человеку как некий инстинкт, поэтому он никак не связан с процессами мышления.
«Рождаясь в американском обществе, человек выучивает английский, рождаясь вне общества, не выучивает никакой. Инстинкт утрачивается, если прожить от рождения до определенного возраста вне человеческого общества, – говорит лектор. – Пинкер очень наглядно показывает разрыв языка и мышления, в частности находя примеры людей с высоким интеллектуальным коэффициентом, но с плохой речью и наоборот».
В 50-х годах гипотеза Сепира – Уорфа достигла пика, когда в Чикаго провели междисциплинарную конференцию, в которой участвовали не только лингвисты, но и социологи, психологи и философы. Затем начался период ожесточенной критики, в том числе со стороны последователей Хомского. Один из его сторонников, лингвист Дэниел Эверетт, с 1977 по 2009 год осуществил серию полевых экспедиций в Амазонию к племени пирахан сначала как христианский миссионер, потом как ученый-лингвист. Изначально Эверетт хотел рассказать им о христианстве, но его миссия потерпела провал. Когда лингвист пытался говорить с ними об Иисусе, они спрашивали: «Ты его знаешь? Ты его видел?» Индейцы пирахан на уровне языка не способны говорить о том, что не находится при них здесь и сейчас.
В их языке также отсутствует рекурсия (вложенные предложения и конструкции) и числительные.
«В каком-то смысле все это является подтверждением гипотезы Сепира – Уорфа, и можно сказать, что она взяла реванш за все года ее преследования. Но была предложена немного другая интерпретация: не язык предопределяет мышление, а некоторая общая, более глубокая вещь, которую можно назвать культурой и цивилизацией. В частности, пирахан не нуждались в счете, ничего и никогда не запасали, ничего не считали, поэтому в их языке и нет цифр. Глобально обсуждение влияние языка на мышление ушло на второй план», – поясняет лингвист Максим Кронгауз.
Сегодня ученые сосредоточены на том, чтобы проследить связь между когнитивными способностями с языком и культурой и описать конкретные механизмы их взаимодействия. Ученым важно показать не только существование этой корреляции, но и то, какие следствия из этого вытекают. По мнению Стивена Пинкера, мышление вне языка возможно, а язык не зависит от мышления.
Современный мир отчасти подтверждает это. Маленький ребенок, еще не овладев языком, решает какие-то компьютерные задачи: включает игры, открывает и листает изображения. Это показывает, что мышление существует еще на доязыковом уровне, но вопрос о связи языка и мышления по-прежнему открыт.
Как язык влияет на способ мышления?
Современные исследования свидетельствуют о том, что наш родной язык очень сильно влияет на то, каким мы видим мир вокруг себя. Язык формирует буквально все способности восприятия – времени, пространства, направления, причинности, музыки, морали и т.д. Вероятно, эти особенности находят отражение в национальной политике, религии и этике.Например, русские, у которых есть специальные термины для тёмно-синего (собственно синий) и светло-синего (голубой), способны лучше дифференцировать оттенки данного цвета. А в языках некоторых австралийских аборигенов нет слов «лево» и «право». Для обозначения направления они используют стороны света – юг, север, восток и запад, что развивает у них отличную пространственную ориентацию.
Даже в незнакомом ландшафте носители таких языков подсознательно следят за своей ориентацией в пространстве, демонстрируя чудеса навигации, которые и не снились европейцам. Другими словами, можно развить способность безупречно ориентироваться в пространстве только при помощи языка.
Другой пример, южноамериканское племя пираха, в чьём языке отсутствует множество привычных слов. Например, пираха воздерживаются от количественных числительных, предпочитая им слова «мало» и «много», поэтому южноамериканские аборигены неспособны определять точное количество того или иного вещества.
Аналогичная ситуация складывается и с причинностью: англичане обычно говорят «Джон разбил вазу», даже если это произошло случайно. Испанцы и японцы предпочитают выражение «ваза разбилась». Подобное лингвистическое отличие оказывает существенное влияние на то, как люди, говорящие на разных языках, воспринимают событие, запоминают его, и кого они склонны винить в произошедшем.
Например, если какое-то разрушение произошло случайно, японцы и испанцы плохо помнят того, кто это спровоцировал.
Тогда как англоговорящие «свидетели» без труда описывают «виновника», поскольку для них он не перестаёт быть субъектом действия. Ну а чтобы не было расхождений в показаниях, лучше всё записывать на камеру iPhone (айФон).
Основным выводом учёных является то, что если искусственно поменять основной язык человека, одновременно с этим изменится и его способ мышления – сам того не замечая, он начинёт видеть мир иначе.
Текст использован с разрешения владельцев сайта RewelMob.com
Как язык влияет на наш образ мышления
Экономист Кейт Чен (Keith Chen) (Речь на TED: Может ли родной язык влиять на способность денежного накопления?) начал сегодняшний разговор со следующего тезиса: «Говоря «это мой дядя» по-китайски, вы обязаны сообщить куда больше информации, чем говоря эту же фразу по-английски. Язык требует, чтобы вы отметили, с какой стороны этот дядя; относится ли он к ней по рождению или браку; если он брат вашего отца – младший или старший».
«Вся эта информация обязательна, китайский не даст мне ее проигнорировать» — говорит Чен.
«На самом деле, если я захочу говорить правильно, китайский заставит меня постоянно об этом думать».
Это навело Чена на размышления о связи между языком и нашим образом мысли. В частности, Чен хотел знать: «Влияет ли язык на наши экономические решения?» Чен провел исследование, которое подробно описал в посте «Как язык влияет на индивидуальную способность к финансовому накоплению для будущего. Согласно его исследованиям – влияет».
В то время как «обладающие будущим временем языки» (“futured languages»; пример: английский), различают прошлое, настоящее и будущее, «безбудущные языки» (“futureless languages”; пример: китайский) используют одни и те же фразы, чтобы описать события, произошедшие вчера, сегодня и завтра. Используя огромные запасы данных и детального анализа, Чен обнаружил, что огромные экономические различия сопровождают эти лингвистические различия. Говорящие на языках «без будущего» на 30% чаще накапливают сбережения каждый год. Чен объясняет: когда мы говорим о будущем времени в другой грамматической форме, оно чувствуется более отдаленным – и мы менее мотивированы, чтобы сберегать деньги, для обеспечения финансового комфорта в будущие годы.
Но это только начало. Существует широкий спектр исследований на тему корреляции языка и нашего образа мысли и поведения. Ниже представлены несколько примеров:
- Навигация и племя Пормпураа
«В племени Пормпураа (Pormpuraaw), австралийском сообществе аборигенов, вы не станете говорить «направо» или «налево», а скорее скажете «на север» или «на юг», — пишет профессор Стенфорда Лера Бородитски (Lera Boroditsky). По словам Бородитски, в результате этой постоянной лингвистической тренировки, говорящие на подобных языках заметно лучше ориентируются в пространстве и следуют маршруту, даже в незнакомых местах. После исследования в Австралии, Бородитски и ее коллеги обнаружили племя Пормпураа, которые говорят на языке Куук Тайори (Kuuk Thaayorre). Они не только инстинктивно знают, в какую сторону они смотрят, но также воспринимают любое изображение в градации с востока на запад.
- Вина и английский
В той же статье Бородитски пишет, что по-английски мы всегда говорим: «Кто-то разбил вазу», даже если это был несчастный случай, в то время как в японском и испанском говорится, что ваза разбила сама себя.
Бородитски описывает исследование своей студентки Кейтлин Фоси (Caitlin Fausey), в котором носители английского с большим желанием запоминали, кто лопнул шарик, разбил яйцо или разлил напиток, чем носители японского или испанского. Дело не только в этом, Бородитски отмечает склонность к наказанию виновных вместо реституции жертв в нашей системе судопроизводства.
- Цвет среди Зуни и русский
Наша возможность различать цвета напрямую зависит от нашего способа его описания, как заметил Чен в своей научной статье (PDF). Исследования 1954 года показали, что носители яыка Зуни, которые не имеют специальных слов для описания оранжевого и желтого, имеют большие проблемы с выделением этих двух цветов. С другой стороны носители русского, имеющие специальные слова голубой и синий для различия оттенков синего, лучше, чем носители английского различают грань синего и голубого (согласно исследованиям 2007 года).
- Пол на финском и иврите.
На иврите гендерные маркеры повсюду, в то время как в финском их почти нет, как пишет Бородитски в Scientific American (PDF).
Исследование, проведенное в 1980 году показало, что дети, говорящие на иврите, на год раньше финнов способны определить свой пол.
Автор перевода: Александра Павлюченко
Источник: ideas.ted.com
Влияет ли язык, на котором я говорю, на то, как я думаю?
Верно ли, что язык, на котором я говорю, формирует мои мысли?
Люди задают этот вопрос сотни лет. Лингвисты обращали на это особое внимание с 1940-х годов, когда лингвист по имени Бенджамин Ли Уорф изучал хопи, язык коренных американцев, на котором говорят в северо-восточной Аризоне. Основываясь на своих исследованиях, Уорф утверждал, что носители хопи и носители английского видят мир по-разному из-за различий в их языке.
Мы узнали, что ответ на этот вопрос сложен. В некоторой степени это вопрос курицы и яйца: вы не можете думать о вещах, для которых у вас нет слов, или вам не хватает слов для них, потому что вы не думаете о них? Отчасти проблема в том, что здесь задействовано нечто большее, чем просто язык и мысль; есть еще культура.
Ваша культура — традиции, образ жизни, привычки и т. Д., Которые вы перенимаете у людей, с которыми живете и с которыми взаимодействуете, — формирует то, как вы думаете, а также то, как вы говорите.
Есть язык под названием кууку йимитирр (на котором говорят в Северном Квинсленде, Австралия), в котором нет таких слов, как левый и правый или передний и задний. Его
говорящих всегда описывают места и направления, используя слова кууку йимитирр для обозначения севера, юга, востока и запада. Итак, они никогда не скажут, что мальчик стоит перед домом; вместо этого они сказали бы, что он стоит (например) к востоку от дома. Они также, без сомнения, подумали бы, что мальчик стоит к востоку от дома, в то время как говорящий по-английски будет думать о нем как о стоящем перед домом.Повлиял ли наш язык на наш образ мышления? Или разница в культурных привычках повлияла как на наши мысли, так и на наш язык? Скорее всего, культура, образ мышления и язык выросли вместе.
Проблема не ограничивается отдельными словами.
В английском языке форма глагола в предложении говорит о том, описывает ли он прошлое или настоящее событие ( Мэри идет против Мэри идет ). Хопи этого не требует; вместо этого формы его глаголов говорят о том, как говорящий узнал информацию, поэтому вы должны использовать разные формы для информации из первых рук (например, Я голоден ) и общеизвестной информации (например, , небо синее, ) .Конечно, англоговорящие люди могут включить такую информацию (например, , я слышал, Мэри прошла тест ), но это не обязательно. Уорф считал, что из-за этой разницы носители хопи и англоговорящие по-разному думают о событиях, носители хопи больше сосредотачиваются на источнике информации, а англоговорящие больше сосредотачиваются на времени события.
Объекты также обрабатываются по-разному синтаксисом разных языков. В английском языке некоторые существительные (например, bean ) являются «счетными» и могут иметь множественное число ( beans ), в то время как другие являются «массовыми» и не могут быть образованы множественным числом (у вас может быть две чашки риса, но не две.
рис).Другие языки, например японский, не делают этого различия; вместо этого для всех существительных используются классификаторы, такие как cup of. Исследователи изучают, помогает ли это свойство языка англоговорящим людям лучше понимать различие между субстанциями и отдельными объектами.
Вот еще один пример. Уорф сказал, что, поскольку английский рассматривает время как разбитое на части, которые можно посчитать — три дня, четыре минуты, полчаса — англоговорящие люди склонны рассматривать время как группу объектов — секунды, минуты, часы — а не как плавный непрерывный поток.По его словам, это заставляет нас думать, что время — это «вещи», которые можно сэкономить, потратить или потерять. Он сказал, что хопи не говорят о времени в таких терминах, поэтому они думают о нем иначе; для них это непрерывный цикл. Но это не обязательно означает, что наш язык навязывает нам определенный взгляд на время; также может быть, что наш взгляд на время отражается в нашем языке или что то, как мы относимся ко времени в нашей культуре, отражается как в нашем языке, так и в наших мыслях.
Кажется вероятным, что язык, мысль и культура образуют три нити косы, каждая из которых влияет на другие.
Но ведь люди думают языком, не так ли?
В большинстве случаев да. Но не всегда. Вы легко можете вызвать мысленные образы и ощущения, которые трудно описать словами. Вы можете подумать о звуке симфонии, форме груши или запахе чесночного хлеба. Ни одна из этих мыслей не требует слов.
Значит, можно думать о чем-то, даже если у меня нет слова для этого?
Да. Возьмем, к примеру, цвета.Существует бесконечное количество разных цветов, и не у всех есть свои названия. Если у вас есть банка с красной краской, и вы медленно добавляете в нее синюю, капля за каплей, она очень медленно изменится на красновато-пурпурный, затем пурпурный, а затем синевато-пурпурный. Каждая капля очень незначительно меняет цвет, но нет ни одного момента, когда она перестанет быть красной и станет пурпурной. Цветовая гамма сплошная. Однако наш язык не непрерывен. Наш язык заставляет нас разбивать цветовую гамму на «красный», «фиолетовый» и так далее.
У дани Новой Гвинеи есть только два основных цветовых термина в своем языке: один для «темных» цветов (включая синий и зеленый) и один для «светлых» цветов (включая желтый и красный). Их язык разбивает цветовую гамму иначе, чем наш. Но это не значит, что они не видят разницы между желтым и красным; исследования показали, что они могут видеть разные цвета так же, как англоговорящие.
В русском языке есть два разных слова для обозначения голубого и темно-синего.Означает ли это, что русскоязычные люди думают о них как о «разных» цветах, в то время как одно слово (синий) заставляет англоговорящих думать о них как об одном и том же? Может быть. Вы думаете о красном и розовом как о разных цветах? Если это так, возможно, вы находитесь под влиянием вашего языка; в конце концов, розовый на самом деле просто светло-красный.
Итак, наш язык не заставляет нас видеть только то, для чего он дает нам слова, но он может повлиять на то, как мы объединяем вещи в группы. Одна из задач ребенка, изучающего язык, — выяснить, какие вещи называются одним и тем же словом.Узнав, что сенбернар в семье — собака, ребенок может увидеть корову и сказать собака , думая, что эти две вещи считаются одним и тем же. Или ребенок может не осознавать, что чихуахуа соседа тоже считается собакой. Ребенку необходимо узнать, какой круг предметов охватывает слово собака . Мы учимся группировать похожие вещи и давать им одинаковые ярлыки, но то, что считается достаточно похожим, чтобы подпадать под один ярлык, может варьироваться от языка к языку.
Другими словами, язык влияет не столько на то, о чем мы можем думать или даже то, о чем мы думаем, сколько на то, как мы разбиваем реальность на категории и маркируем их.И в этом, наш язык и наши мысли, вероятно, находятся под сильным влиянием нашей культуры.
А как насчет всех этих эскимосских слов о снеге?
Вы, наверное, слышали, что у эскимосов есть десятки (или даже сотни!) Слов для обозначения снега. Люди часто используют это утверждение, чтобы показать, что то, как мы смотрим на мир, и то, как мы говорим о нем, тесно связаны. Но это просто неправда, что у эскимосов необычайно много слов для обозначения снега. Во-первых, эскимосский язык не один; Люди, которых мы называем «эскимосами», говорят на разных языках в языковых семьях инуитов и юпиков.И даже если мы выберем один-единственный диалект одного языка, мы не найдем много доказательств того, что в нем больше слов для обозначения снега, чем в английском. Во-первых, возникает вопрос о том, что считается словом: в английском языке мы можем комбинировать слова, чтобы получить составные формы, такие как snowball и snowflake , и мы можем добавить так называемые «флективные» окончания, чтобы получить snowed и идет снег . В эскимосских языках гораздо больше словообразовательных процессов, чем в английском, поэтому одно «корневое» слово (например, snow ) может быть основой для сотен связанных слов.Считать каждую из них по отдельности вряд ли справедливо. Если вы посчитаете только корни, вы обнаружите, что эти языки не сильно отличаются от английского. В конце концов, в английском много слов для обозначения снега; у нас есть снег, мокрый снег, слякоть, мороз, метель, лавины, занос, снег и шквал, а если вы заядлый лыжник, вы, вероятно, знаете даже больше.
Значит, изучение другого языка не изменит мои мысли?
Не совсем, но если новый язык сильно отличается от вашего собственного, он может дать вам некоторое представление о другой культуре и другом образе жизни.
Для получения дополнительной информации
Нунберг, Джеффри. 1996. «Снежная слепая». Естественный язык и лингвистическая теория 14: с. 205-213.
Пуллум, Джеффри. 1991. Большой эскимосский словарный обман и другие непочтительные эссе по изучению языка. Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Автор: Бетти Бирнер
Загрузите этот документ в формате pdf.
«Как язык формирует наш образ мышления» Леры Бородицкой
Название
Как язык формирует наше мышление
Описание
Выписка:
В мире говорят примерно на 7000 языков, и все они имеют разные звуки, словарный запас и структуру.Но влияют ли они на то, как мы думаем? Ученый-когнитивист Лера Бородицки делится примерами языка — от сообщества аборигенов в Австралии, которое использует стороны света вместо левого и правого, до нескольких слов для синего в русском языке, — которые предполагают, что ответ — твердое «да». «Красота языкового разнообразия в том, что оно показывает нам, насколько изобретателен и насколько гибок человеческий ум», — говорит Бородицкий. «Человеческий разум изобрел не одну когнитивную вселенную, а 7000».
Итак, я буду говорить с вами на языке… потому что я могу. Это одна из тех магических способностей, которыми обладают люди. Мы можем передавать друг другу действительно сложные мысли. Итак, что я делаю прямо сейчас, я издаю звуки ртом на выдохе. Я издаю звуки, шипение и затяжку, и они создают в воздухе воздушные колебания. Эти воздушные вибрации передаются вам, они поражают ваши барабанные перепонки, а затем ваш мозг берет эти колебания из барабанных перепонок и преобразует их в мысли. Я надеюсь.
(Смех)
Надеюсь, что это происходит.Таким образом, благодаря этой способности мы, люди, можем передавать наши идеи через обширные пространства и время. Мы можем передавать знания через умы. Я могу прямо сейчас придумать вам новую причудливую идею. Я мог бы сказать: «Представьте себе медузу, вальсирующую в библиотеке, размышляя о квантовой механике».
(Смех)
Итак, если до сих пор в вашей жизни все шло относительно хорошо, вы, вероятно, раньше не думали об этом.
(Смех)
Но теперь я только что заставил вас думать об этом с помощью языка.
Конечно, в мире существует не один язык, во всем мире говорят примерно на 7000 языков. И все языки во многом отличаются друг от друга. У некоторых языков разные звуки, у них разный словарный запас, и у них также есть разная структура — что очень важно, разная структура. Возникает вопрос: влияет ли язык, на котором мы говорим, на то, как мы думаем? Это древний вопрос. Люди долго размышляли над этим вопросом.Карл Великий, император Священной Римской империи, сказал: «Иметь второй язык — значит иметь вторую душу» — сильное утверждение, что язык создает реальность. Но с другой стороны, у Шекспира есть Джульетта, говорящая: «Что в имени? Роза с любым другим именем пахнет так же сладко». Что ж, это говорит о том, что, возможно, язык не создает реальность.
Эти аргументы повторялись на протяжении тысячелетий. Но до недавнего времени не было никаких данных, которые помогли бы нам принять решение в любом случае. Недавно в моей лаборатории и других лабораториях по всему миру мы начали проводить исследования, и теперь у нас есть реальные научные данные, чтобы взвесить этот вопрос.
Итак, позвольте мне рассказать вам о некоторых из моих любимых примеров. Я начну с примера из общины аборигенов в Австралии, с которой мне довелось поработать. Это люди Куук Таайорре. Они живут в Пормпурао на самом западном краю мыса Йорк. Что круто в Kuuk Thaayorre, так это то, что в Kuuk Thaayorre не используются такие слова, как «левый» и «правый», а вместо этого все расположено по сторонам света: север, юг, восток и запад. И когда я говорю все, я действительно имею в виду все.Вы бы сказали что-то вроде: «О, у тебя на юго-западной ноге муравей». Или: «Подвиньте чашку немного на северо-северо-восток». Фактически, вы говорите «привет» на языке Kuuk Thaayorre, когда говорите: «Куда вы собираетесь?» И ответ должен быть таким: «Север-северо-восток вдалеке. Как насчет вас?»
Итак, представьте, что когда вы ходите день, каждый, кого вы здороваетесь, должен сообщать о своем направлении движения.
(Смех)
Но на самом деле это поможет вам быстро сориентироваться, не так ли? Потому что вы буквально не могли пройти мимо «привет», если не знали, в какую сторону собираетесь.Фактически, люди, которые говорят на таких языках, ориентируются очень хорошо. Они ориентируются лучше, чем мы думали, что люди. Раньше мы думали, что люди хуже других существ из-за какого-то биологического оправдания: «О, у нас нет магнитов в наших клювах или в нашей чешуе». Нет; Если ваш язык и ваша культура научат вас этому, вы действительно можете это сделать. Во всем мире есть люди, которые очень хорошо ориентируются.
И чтобы мы пришли к согласию о том, насколько это отличается от того, как мы это делаем, я хочу, чтобы вы все на секунду закрыли глаза и указали на юго-восток.
(Смех)
Держите глаза закрытыми. Точка. Хорошо, можешь открыть глаза. Я вижу, вы, ребята, указываете туда, там, там, там, там … Я не знаю, в какую сторону это я сам —
(Смех)
Тебе не сильно помогли.
(Смех)
Так что, скажем так, точность в этой комнате была не очень высокой. Это большая разница в когнитивных способностях между языками, верно? Где одна группа — очень выдающаяся группа вроде вас, ребята — не знает, какой путь куда, но в другой группе я мог бы спросить пятилетнего ребенка, и они бы знали.
(Смех)
Есть действительно большие различия в том, как люди думают о времени. Итак, у меня есть фотографии моего деда в разном возрасте. И если я попрошу англоговорящего организовать время, они могут расположить его так, слева направо. Это связано с направлением письма. Если бы вы говорили на иврите или арабском языке, вы могли бы делать это в обратном направлении, справа налево.
Но как Куук Тхаайорре, эта группа аборигенов, о которой я вам только что рассказал, поступили бы так? Они не используют такие слова, как «левый» и «правый».«Позвольте мне дать вам подсказку. Когда мы сажали людей лицом на юг, они организовывали время слева направо. Когда мы сажали их лицом на север, они организовывали время справа налево. Когда мы сажали их лицом на восток, время приближалось к телу. Какая картина? С востока на запад, верно? Так что для них время вообще не привязано к телу, оно привязано к ландшафту. Так что для меня, если я смотрю в эту сторону, время идет так и если я смотрю в эту сторону, то время идет в другую сторону. Я смотрю в другую сторону, время идет в другую сторону — я очень эгоцентричен, когда направление времени преследует меня каждый раз, когда я поворачиваю свое тело.Для Kuuk Thaayorre время привязано к ландшафту. Это совершенно другой способ думать о времени.
Вот еще одна очень умная человеческая черта. Предположим, я спрашиваю вас, сколько здесь пингвинов. Бьюсь об заклад, я знаю, как бы вы решили эту проблему, если бы вы ее решили. Вы пошли: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь». Вы их посчитали. Вы назвали каждого числом, и последнее число, которое вы сказали, было количеством пингвинов. Это небольшая уловка, которую вас учат использовать в детстве.Вы узнаете список номеров и научитесь его применять. Маленькая лингвистическая уловка. Что ж, некоторые языки этого не делают, потому что в некоторых языках нет точных числовых слов. Это языки, в которых нет слова вроде «семь» или слова «восемь». Фактически, люди, говорящие на этих языках, не в счет, и им сложно отслеживать точное количество. Так, например, если я попрошу вас сопоставить это количество пингвинов с таким же количеством уток, вы сможете сделать это путем подсчета. Но люди, у которых нет этой лингвистической черты, не могут этого сделать.
Языки также различаются по тому, как они делят цветовую гамму — визуальный мир. В некоторых языках много слов для обозначения цветов, в других — всего пара слов: «светлый» и «темный». И языки различаются тем, где они устанавливают границы между цветами. Так, например, в английском языке есть мир синего, который охватывает все цвета, которые вы видите на экране, но в русском языке нет ни одного слова. Вместо этого русскоговорящие должны различать голубой «голубой» и темно-синий «синий».«Итак, русские на протяжении всей жизни испытывают на языке различение этих двух цветов. Когда мы проверяем способность людей воспринимать эти цвета, мы обнаруживаем, что русскоязычные люди быстрее переходят эту языковую границу. чтобы определить разницу между светло-синим и темно-синим. И когда вы смотрите на мозг людей, когда они смотрят на цвета — скажем, у вас есть цвета, медленно переходящие от светлого к темно-синему — мозги людей, которые используют разные слова для обозначения света а темно-синий вызовет удивленную реакцию, когда цвета будут переходить от светлого к темному, как если бы: «О, что-то категорически изменилось», в то время как, например, мозг англоговорящих людей не делает этого категорического различия, не делайте этого. Не удивляюсь, потому что ничего категорически не меняется.
У языков есть все виды структурных причуд. Это одно из моих любимых. У многих языков есть грамматический род; каждому существительному присваивается род, часто мужской или женский. И эти гендеры различаются в зависимости от языка. Так, например, солнце по-немецки женское, а по-испански мужское, а по-испански — луна. Может ли это повлиять на образ мышления людей? Считают ли говорящие на немецком, что солнце в чем-то более женское, а луна — как мужское? Собственно, оказалось, что это так.Итак, если вы попросите говорящих по-немецки и испанцев описать, скажем, мост, подобный приведенному здесь — слово «мост» грамматически имеет женский род в немецком языке, грамматически мужской род в испанском языке — говорящие по-немецки с большей вероятностью скажут, что мосты «красивы». , «элегантные» и стереотипно женские слова. В то время как испаноговорящие с большей вероятностью скажут, что они «сильные» или «длинные», эти мужские слова.
(Смех)
Языки тоже различаются по тому, как они описывают события, не так ли? Вы воспринимаете такое событие как случайность.По-английски можно сказать: «Он разбил вазу». На таком языке, как испанский, вы с большей вероятностью скажете: «Ваза разбилась» или «Ваза разбилась сама». Если это случайность, нельзя сказать, что это кто-то сделал. По-английски, как ни странно, мы можем даже сказать что-то вроде: «Я сломал себе руку». Итак, во многих языках вы не можете использовать эту конструкцию, если только вы не сумасшедший и не вышли, чтобы сломать себе руку — (Смех), и вам это удалось. Если бы это был несчастный случай, вы бы использовали другую конструкцию.
Теперь это имеет последствия. Итак, люди, говорящие на разных языках, будут обращать внимание на разные вещи в зависимости от того, что их язык обычно требует от них делать. Итак, мы показываем ту же аварию англоговорящим и испаноговорящим: англоговорящие люди будут помнить, кто это сделал, потому что английский требует, чтобы вы сказали: «Он сделал это; он разбил вазу». В то время как испаноязычные могут с меньшей вероятностью вспомнить, кто это сделал, если это несчастный случай, но они с большей вероятностью вспомнят, что это был несчастный случай.Они с большей вероятностью запомнят намерение. Итак, два человека смотрят одно и то же событие, становятся свидетелями одного и того же преступления, но в конечном итоге запоминают разные вещи об этом событии. Это, конечно, имеет значение для показаний очевидцев. Это также имеет значение для обвинения и наказания. Итак, если вы возьмете носителей английского языка, и я просто покажу вам, как кто-то разбил вазу, и я скажу: «Он разбил вазу», а не «Ваза разбилась», даже если вы сами можете это увидеть, вы можете посмотреть видео, вы можете наблюдать за преступлением против вазы, вы накажете кого-то еще, вы будете обвинять кого-то еще, если я просто скажу: «Он разбил ее», а не «Она сломалась».»Язык направляет наши рассуждения о событиях.
Теперь я привел вам несколько примеров того, как язык может глубоко формировать то, как мы думаем, и делает это разными способами. Таким образом, язык может иметь большое влияние, как мы видели с пространством и временем, когда люди могут расположить пространство и время в совершенно разных системах координат друг от друга. Язык также может иметь очень глубокие последствия — это то, что мы видели в случае с числами. Сосчитав слова на вашем языке, имея числовые слова, вы откроете для себя целый мир математики.Конечно, если вы не считаете, вы не можете заниматься алгеброй, вы не можете делать ничего из того, что потребовалось бы, чтобы построить такую комнату или сделать эту трансляцию, верно? Этот небольшой трюк с числовыми словами дает вам ступеньку в целую когнитивную сферу.
Язык также может иметь очень ранние эффекты, которые мы видели в случае с цветом. Это действительно простые, базовые решения, основанные на восприятии. Мы делаем тысячи из них все время, и все же язык проникает туда и суетится даже с этими крошечными перцептивными решениями, которые мы принимаем.Язык может иметь действительно широкое влияние. Таким образом, случай грамматического рода может показаться немного глупым, но в то же время грамматический род применим ко всем существительным. Это означает, что язык может формировать то, как вы думаете обо всем, что может быть названо существительным. Это много всего.
И, наконец, я привел вам пример того, как язык может формировать вещи, которые имеют для нас личный вес — такие идеи, как обвинение и наказание или воспоминания очевидцев. Это важные вещи в нашей повседневной жизни.
Итак, красота языкового разнообразия заключается в том, что оно показывает нам, насколько изобретателен и насколько гибок человеческий разум.Человеческий разум изобрел не одну когнитивную вселенную, а 7000 — во всем мире говорят на 7000 языках. И мы можем создать гораздо больше — языки, конечно же, живые существа, вещи, которые мы можем отточить и изменить в соответствии со своими потребностями. Трагично то, что мы все время теряем большую часть этого языкового разнообразия. Мы теряем примерно один язык в неделю, и, по некоторым оценкам, половина языков мира исчезнет в ближайшие сто лет. И что еще хуже, сейчас почти все, что мы знаем о человеческом разуме и человеческом мозге, основано на исследованиях, обычно американских англоязычных студентов университетов.Это исключает почти всех людей. Правильно? Итак, то, что мы знаем о человеческом разуме, на самом деле невероятно ограничено и предвзято, и наша наука должна работать лучше.
Я хочу оставить вас с этой последней мыслью. Я рассказал вам о том, что люди, говорящие на разных языках, думают по-разному, но, конечно, это не о том, как думают люди в других странах. Дело в том, как вы думаете. Это то, как язык, на котором вы говорите, влияет на ваше мышление. И это дает вам возможность спросить: «Почему я думаю так, как я?» «Как я мог думать иначе?» А также: «Какие мысли я хочу создать?»
Большое спасибо.
(Аплодисменты)
Как язык влияет на наше мышление? Когнитивист Лера Бородицкая объясняет
Представьте себе медузу, вальсирующую в библиотеке, размышляя о квантовой механике. «Если до сих пор в вашей жизни все шло относительно хорошо, — говорит когнитивист Лера Бородицки в выступлении на TED выше, — вы, вероятно, раньше не думали об этом». Но теперь, благодаря языку, у вас есть замечательная способность, с помощью которой «мы, люди, можем передавать наши идеи через обширные пространства и время», и «знания через умы».”
Хотя мы иногда слышим о поразительных темпах исчезновения языков — Бородицкий приводит некоторые оценки, предсказывающие, что половина языков мира исчезнет в следующем столетии — большое разнообразие языков все еще процветает. Означает ли это, что у нас одинаковое разнообразие существенно разных способов мышления? И в этом выступлении, и в эссе для Edge.org Бородицкий представляет интригующие доказательства того, что язык, на котором мы говорим, действительно влияет на то, как мы воспринимаем мир и наши представления о нем. К ним относятся племя аборигенов в Австралии, которые всегда и везде используют стороны света для описания пространства («О, на вашей юго-западной ноге сидит муравей») и различия в том, как языки обозначают цветовую гамму.
«Русскоязычные должны различать голубой цвет, голубой, , и темно-синий, синий, », — говорит Бородицкий, родившийся в Белоруссии и выросший в Америке. «Когда мы проверяем способность людей воспринимать эти цвета, мы обнаруживаем, что русскоязычные люди быстрее преодолевают лингвистические границы. Они быстрее могут отличить голубой цвет от темно-синего ». Вы можете подумать, что это вряд ли зияющий когнитивный разрыв, но только представьте, сколько таких различий существует между языками и как потенциально складываются складывающиеся привычки, которые они формируют.
«Вам даже не нужно идти в лабораторию, чтобы увидеть эти эффекты языка; вы можете увидеть их собственными глазами в картинной галерее », — пишет Бородицкая в своем эссе« Эдж ». «Как художник решает, что, скажем, смерть или время следует изображать мужчиной или женщиной? Оказывается, в 85 процентах таких персонификаций выбор мужской или женской фигуры определяется грамматическим полом слова на родном языке художника ». Все больше немцев изображают смерть как мужчину, а все больше россиян изображают ее как женщину.Лично я хотел бы увидеть, как художники, говорящие на всех языках мира, рисуют в библиотеке вальсирующих медуз, размышляющих о квантовой механике. Однако нам лучше поторопиться с их вводом в эксплуатацию, пока не исчезнет слишком много этих языков.
Связанное содержание:
Учите 40+ языков бесплатно: испанский, английский, китайский и другие
Красочная карта визуализирует лексические расстояния между языками Европы: 54 языка, на которых говорят 670 миллионов человек
Как развиваются языки: объяснения в победившей анимации TED-Ed
Говоря свистом: язык свистков штата Оахака, Мексика
Стивен Пинкер объясняет неврологию ругани (NSFW)
Колин Маршалл, базирующийся в Сеуле, пишет и ведет передачи о городах и культуре.Его проекты включают книгу Город без гражданства: прогулка по Лос-Анджелесу 21-го века и сериал Город в кино . Следуйте за ним в Twitter на @colinmarshall или на Facebook.
Как ваш язык влияет на ваше мышление и создание контента
Media update Талиса Янсен ван Ренсбург рассматривает, как язык влияет на способ создания контента.Лера Бородицкая — доцент кафедры когнитивных наук Университета Калифорнии в США и главный редактор журнала Frontiers in Cultural Psychology.В своем выступлении на TED Talk в 2018 году она рассказала о том, как язык формирует наш образ мышления. Она также объяснила, почему у каждого из нас свой способ создания контента.
В своем обсуждении Бородицкая задает следующие вопросы:
- Почему мы думаем так, как мы?
- Как мы можем думать иначе?
- Какие мысли или содержание мы хотим создать?
«Сегодня в мире говорят примерно на 6 500 языках», — говорит Анна Клаппенбах, сотрудник Busuu. Это показывает, что человеческий разум способен находить тысячи способов общения друг с другом, используя только звуки и вибрации, но это также означает, что каждый язык позволяет носителям этого языка мыслить по-разному, .
Вот как язык влияет на ваш контент:
1. Язык влияет на то, как вы описываете вещи
То, как люди описывают, как что-то произошло, различается в зависимости от используемого диалекта.Например, на английском языке, если кто-то разбил чашку, они описали бы событие, сказав: «Это был несчастный случай». Но если бы человек, говорящий по-немецки, описал то же самое событие, он бы сказал «чашка разбилась» или «чашка разбилась сама», чтобы описать то, что произошло.Бородицкий говорит, что англоговорящий с большей вероятностью запомнит , который разбил чашу, в отличие от говорящего на немецком языке, который ссылается на конкретное событие — кубок был разбит; здесь событие сосредоточено на самом действии, а не на человеке, который его вызвал.
Во многих европейских языках, таких как немецкий и итальянский, используется грамматический род, где существительные имеют либо женский, либо мужской род. Это также играет большую роль в том, как люди будут описывать различные предметы и использовать существительные.
Бородицкая привела следующий пример в своем выступлении на TED: человек, говорящий по-немецки, называет мост женским, тогда как говорящий по-испански называет его мужским.
Итак, если бы немец описывал мост, он использовал бы типичные стереотипные женские слова, такие как «красивый» или «элегантный».Это противоположно тому, что человек, говорящий по-испански, использует слова мужского рода, такие как «сильный» или «большой».
Таким образом, если вы пишете для англоязычной аудитории, вы можете принять во внимание, что они обычно не используют грамматические родовые существительные, поэтому при описании чего-либо лучше держаться подальше от утверждения, что мост — это красивый или сильный, а лучше просто сосредоточьтесь на фактах.
Язык, на котором вы говорите, также влияет на структуру предложений. Например, взгляните на следующий пример на зулусском языке: « Inkomo edla yodwa ».Это означает, что вы «тот, кто стремится делать что-то самостоятельно». Однако при прямом переводе на английский (и структуру английского языка в Google) это означает «одинокая корова». Это доказывает важность структуры предложения. Я имею в виду, что никто не может взять перевод из Google и напрямую вставить его в статью с другого языка. Вот почему вам нужно понимать, как говорят на диалекте, и это должно происходить непосредственно из источника (а , а не из Интернета).
2.Язык влияет на то, на чем вы фокусируетесь
«Люди, говорящие на разных языках, будут обращать внимание на разные вещи в зависимости от того, чему их научил их язык», — говорит Бородицкий. Например, в английском языке, если человек просит кого-то взглянуть на разные оттенки синего, а затем спрашивает, какого это цвета, человек, которого допрашивают, скорее всего, просто скажет, что это синий.Однако в России говорящие различают цвета по их оттенку. Например, если они увидят голубой цвет, они назовут его « голубой »; а когда они видят темно-синий, они описывают его как « синих ». Почему ? Потому что это то, чему их научили их языки.
Если ваш язык научит вас обращать особое внимание на определенные вещи, такие как цвет, время или место, это повлияет на то, как вы пишете. Узнав больше о других языках, вы сможете сосредоточить свое внимание на различных аспектах контента.
Если вы хотите создавать отличный контент, вам нужно разнообразить свое мышление. Узнав больше о разных языках, вы научитесь смотреть на события, существительные, время и место в ином свете, что позволит вам привлечь более широкую аудиторию.
Как ваш родной язык повлиял на то, как вы создаете контент? Дайте нам знать в комментариях ниже.
Это было захватывающе, не правда ли? Чтобы получать больше информативных историй прямо на ваш почтовый ящик, подпишитесь на нашу рассылку.
Теперь, когда вы знаете, как язык формирует ваш контент, обязательно прочитайте
Как типографика влияет на то, как читатели видят ваш контент . * Изображение предоставлено Pixabay. Языки формируют то, как мы думаем, что языки формируют контент. Язык формирует наш контент.
. Как язык формирует ваши мысли — что знают исследователи.
.Слова действуют как клей, позволяя нам объединять различные переживания под одним ярлыком.Это особенно верно для концепций, которые мы не можем увидеть или потрогать. Но мы до сих пор не понимаем, как язык работает в формировании значения этих более абстрактных концепций или как он позволяет нам группировать переживания вместе под одним «зонтичным» термином, который обозначает то, на что мы не можем указать, или увидеть, или потрогать. .
Конкретные понятия, такие как «банан», и абстрактные, такие как «свобода», во многом различаются. Чтобы понять эту разницу, введите в Google слова «банан» и «свобода» и сравните изображения, возвращаемые браузером.Для «банана» получаются очень похожие друг на друга картинки. Что касается «свободы», с другой стороны, вы получаете очень разные типы изображений, которые, по-видимому, имеют мало общего.
Скриншоты результатов поиска изображений Google с ключевыми словами «банан» и «свобода». Google, автор предоставилРазличие между конкретными и абстрактными понятиями было исследовано большим количеством научных исследований. Это исследование показало, что конкретные концепции гораздо легче усваиваются и запоминаются, чем абстрактные.Клинические исследования, проведенные на пациентах с повреждениями определенных областей мозга, показывают, что некоторые пациенты теряют способность понимать и вспоминать абстрактные концепции, но не конкретные. Это связано с тем, что абстрактные и конкретные концепции обрабатываются в разных, хотя и частично совпадающих, областях мозга.
Несмотря на эти задокументированные различия и несмотря на то, что около 70% слов, которые мы используем ежедневно, обозначают абстрактные понятия, большинство научных теорий, которые затрагивают большой вопрос о том, как язык работает в мозгу, основаны на анализе слов, обозначающих конкретные только концепции.
Понятно почему. Представьте себе, что пришелец прибыл из космоса и хотел выучить ваш язык. Вы можете показать ей банан, произнося слово «банан», и через несколько раз эта связь может закрепиться в памяти инопланетянина. Но как бы вы научили ее значению слова «свобода»?
Оказывается, важно объяснить, как наш повседневный опыт формирует значение понятий. Для конкретных концепций это работает довольно хорошо: цвета, формы, текстуры, вкусы, звуки, запахи и все, что мы воспринимаем через наши тела, способствует формированию значения конкретных концепций.Но какой цвет или форма у «свободы»? Какой опыт может означать «свободу»? Если наш телесный опыт не влияет напрямую на формирование значения абстрактных понятий, тогда из чего вообще состоят абстрактные понятия?
Что именно придает концепциям их значение? Toncsi / Shutterstock.comИз чего состоят концепты?
Вокруг этой темы вращаются большие академические дебаты. Есть две основные школы мысли: то, что называется «обоснованным познанием», и то, что мы называем «символическим познанием».Обе точки зрения предполагают, что мы понимаем и представляем все концепции в соответствии с одними и теми же основополагающими принципами, будь они конкретными или абстрактными. Они утверждают, что разница может заключаться в типе информации, которую передают эти концепции.
Лагерь обоснованного познания предсказывает, что, когда мы слышим слово «банан», мы автоматически активируем в уме информацию о цвете, вкусе, текстуре и так далее, полученную из нашего предыдущего опыта с бананами. Что касается «свободы», они утверждают, что мы все равно активировали бы экземпляры или ситуации, в которых мы испытали «свободу», но теперь основное внимание будет уделяться эмоциям, которые такие переживания вызывают, и динамике между элементами, которые населяют такие ситуации, скорее. чем на перцепционные свойства вовлеченных сущностей.
Лагерь символического познания, с другой стороны, предполагает, что концепции представлены в нашем уме через символы, не связанные с нашим опытом. Согласно этой точке зрения, когда мы слышим «банан», мы не имитируем ничего, что происходит из нашего предыдущего опыта. Вместо этого мы понимаем его значение, объединяя биты информации с помощью абстрактных символов (таких как нули и единицы внутри компьютера). Согласно этой точке зрения, разум оперирует ментальными символами, такими как компьютер без тела, не воспроизводя каждый раз предыдущий опыт с этими концепциями.Это касается как конкретных, так и абстрактных концепций.
Третий путь
Однако у обоих этих подходов есть проблема. Учитывая огромные различия между конкретными и абстрактными концепциями, как мы видели выше, конечно, не должно быть ничего удивительного, если они по-разному обрабатывались в нашем сознании.
Мое недавнее исследование показывает, что значения слов «банан» и «свобода» могут состоять из смеси информации, которую мы получаем из разных каналов. В частности, в то время как перцептивный опыт составляет главный ингредиент значения слова «банан», язык является основным ингредиентом, который воплощает значение слова «свобода».А язык — мощный инструмент, который можно использовать, чтобы изменять, изобретать и изменять опыт.
Как люди, мы конструируем смысл, используя язык. Слова — это не просто ярлыки, которые мы прикрепляем к концепциям и идеям, которыми манипулируют и комбинируют на более глубоком когнитивном уровне. Слова создают смысл и позволяют нам формировать, комбинировать и развивать сложные мысли, с которыми иначе было бы невозможно справиться.
В то время как конкретные концепции в основном состоят из информации, полученной из опыта восприятия, абстрактные концепции в основном состоят из языка.И как таковые абстрактные концепции представляют собой высшее и наиболее сложное достижение в эволюции языка и, вероятно, главный поворотный момент в эволюции человечества.
Лера Бородицкая: Как язык формирует мышление
Формируют ли языки, на которых мы говорим, то, как мы думаем? Например, как мы думаем о времени? Слово «время» — самое частое существительное в английском языке. Время вездесуще, но эфемерно. Он формирует саму ткань нашего опыта, но все же его невозможно постичь: мы не можем видеть, трогать или нюхать время.Как наш разум создает этот фундаментальный аспект опыта? Влияют ли языковые и культурные закономерности на то, как мы думаем о времени?
Языки просто выражают мысли, или структуры в языках (без нашего ведома или согласия) формируют сами мысли, которые мы хотим выразить? Может ли обучение новым способам общения изменить ваше мышление? Есть ли внутренняя ценность в языковом разнообразии людей? Присоединяйтесь к нам, когда ученый-когнитивист из Стэнфорда Лера Бородицки оживит эту давнюю дискуссию данными экспериментов, проведенных по всему миру, от Китая до Индонезии, Израиля и аборигенов Австралии.
Языки — параллельные вселенные
«Иметь второй язык — значит иметь вторую душу», — сказал Карл Великий около 800 года нашей эры. «У каждого языка есть свой когнитивный инструментарий», — сказала психолог / лингвист Лера Бородицки в 2010 году нашей эры.
В разных языках глаголы, различия, пол, время, пространство, метафоры и субъекты обрабатываются по-разному, и эти различия, как показывают ее исследования, заставляют людей думать и действовать по-разному.
Возьмем такое предложение, как «Сара Пэйлин прочитала последнюю книгу Хомского». В русском языке глагол должен указывать, была прочитана вся книга или нет. В турецком языке глагол будет обозначать, видел ли говорящий событие лично, или о нем сообщили, или это было предположительно. У русских есть два слова для обозначения синего, и когда эти слова присутствуют в их сознании, они могут различать более тонкие градации цвета, чем носители английского языка.
В некоторых языках гендерная принадлежность глубоко укоренилась, затрагивая существительные (включая числовые слова и дни недели), окончания прилагательных, местоимения и притяжательные формы, а также окончания глаголов.И это влияет на то, как люди думают о каждой названной вещи. По-немецки Солнце — женщина, а Луна — мужчина; по-испански наоборот. По-французски «свобода» и «справедливость» — это каждая женщина, и, таким образом, Статуя Свободы — это женщина, как и дама правосудия с завязанными глазами в американских залах суда.
«Время» — самое распространенное существительное в английском языке, — сказал Бородицкий. (Далее следуют «человек», «год», «путь» и «день».) Время часто выражается как путешествие в космосе: «Мы приближаемся к Рождеству.«Но некоторые языки ставят будущее перед нами, а другие оставляют его позади. Для аборигенов, которых Бородицкий изучал на севере Австралии, время и последовательность сливаются с их глубокой ориентацией по сторонам света. Они не используют относительные термины, такие как «влево» и «вправо», но абсолютные термины компаса («На твоей юго-западной ноге муравей»), и у них необычайные навыки ориентации.
Когда Бородицкий попросил этих аборигенов разместить последовательность фотографий (постепенно съеденное яблоко) в последовательном порядке, они сделали это не так, как англоговорящие (слева направо) или носители иврита и арабского языка (справа налево), они сделали это компас: с востока на запад.«Это не разница в степени, — сказал Бородицкий, — а параллельная вселенная».
В разных языках вина (агентство) назначаются по-разному. Инглиш необычайно агентивен, и поэтому Дику Чейни было трудно дистанцироваться от того факта, что он застрелил своего друга в результате несчастного случая на охоте: «В конечном счете, я тот парень, который нажал на курок, который произвел выстрел, поразивший Гарри». На испанском языке несчастные случаи выражаются такими словами, как «Ваза разбилась», а не «Джон разбил вазу». Выражения политического дистанцирования, такие как «Были сделаны ошибки», не звучат по-испански нелепо.Судьба вырисовывается крупнее.
Таким образом, «изучение новых языков может изменить ваше мышление», — сказал Бородицкий. У говорящих на нескольких языках больше ума.
— Стюарт БрэндТонких способов, которыми ваш язык формирует ваше мышление
Вы проводите почти все часы бодрствования — и даже некоторые часы без бодрствования — используя язык. Даже когда вы не разговариваете с другими людьми, большую часть времени вы все равно думаете о монологе.И вы также часто используете язык, когда мечтаете. Учитывая степень, в которой вы используете язык не только для общения с другими, но и для того, чтобы думать про себя, неудивительно, что язык, на котором вы говорите, формирует тот тип человека, которым вы являетесь.
В первой половине двадцатого века психологи были склонны приравнивать мысль к обращенной внутрь речи речи. Другими словами, когда вы думаете, вы просто разговариваете сами с собой. В результате они пришли к выводу, что мы можем мыслить только теми понятиями, которые предоставляет нам наш язык.Эта вера в лингвистический детерминизм легла в основу антиутопического романа Джорджа Оруэлла 1984 , в котором правительство контролировало мысли людей, ограничивая количество слов в языке.
Во второй половине двадцатого века психологи утверждали, что мысль предшествует речи как в развитии, так и в реальном времени. Таким образом, они утверждали, что структура языка ограничена пределами познания, позицию, которую мы могли бы назвать когнитивным детерминизмом .Например, тот факт, что все языки имеют одну и ту же базовую базовую структуру, можно объяснить с точки зрения врожденных ограничений нашей памяти и внимания.
В двадцать первом веке мы понимаем, что истина лежит где-то посередине между этими двумя крайностями. Теперь мы понимаем, что иногда язык влияет на мысль, а иногда мысль влияет на язык. Таким образом, цель психолингвистов — определить направление причинно-следственной связи при определенных обстоятельствах.
В статье, недавно опубликованной в журнале Psychological Science , психологи Эдинбургского университета Александр Мартин и Дженнифер Калбертсон обсуждают феномен, известный как предпочтение суффикса .Этот феномен был предложен рядом психологов как предполагаемая демонстрация того, как врожденные когнитивные ограничения формируют язык.
В английском и многих других языках вы можете изменить значение слова или изменить его грамматическую роль, добавив префикс перед корневым словом, как в un-happy , или вставив суффикс после него, как в Кирилл . Однако в английском, как и в большинстве языков мира, суффиксы отдают предпочтение префиксам.
Другими словами, в большинстве языков суффиксов намного больше, чем префиксов, отсюда и термин «предпочтение суффиксов». Фактически, опрос почти 1000 языков показал, что 55% имеют сильное или умеренное предпочтение суффиксов, в то время как только 15% сильно или умеренно предпочитают префиксы. Остальные 30% либо использовали очень мало суффиксов и префиксов, либо использовали их примерно в равных количествах.
Стандартное объяснение предпочтения суффиксов — это предполагаемая когнитивная предвзятость, которая делает начало последовательностей более заметным.Это предположение основано на результатах исследований, посвященных тому, как люди обрабатывают ряд стимулов.
Например, у нас есть люди, слушающие последовательность музыкальных нот, таких как до-ре-ми-до . Затем они слышат еще две серии: fa-re-mi-do и do-re-mi-fa . Большинство людей сочтут серию с изменением в конце более похожей на оригинал, чем серию с изменением в начале. По какой-то причине изменение в начале просто выделяется больше, чем изменение в конце.
Однако Мартин и Калбертсон указывают, что все исследования предпочтения суффиксов проводились в СТРАННЫХ странах — западных, образованных, индустриальных, богатых и демократических. Большая часть странного мира говорит по-английски, а остальные говорят на других европейских языках, которые тесно связаны между собой. Кроме того, как оказалось, все европейские языки имеют сильное предпочтение суффиксов. Это означает, что мы не можем исключить возможность того, что это явление связано с опытом работы с языком, а не с врожденной когнитивной предвзятостью.
Что необходимо, так это проверка предпочтения суффикса в стране, не являющейся СТРАННОЙ, где язык имеет сильное предпочтение приставки. Именно это и сделали Мартин и Калбертсон.
План их эксперимента был прост. Половина участников слушала серию слогов, например ta-te , за которой следовали две дополнительные серии, такие как be-ta-te и ta-te-be . Затем их попросили выбрать, какой из них больше похож на оригинал.Другие участники просмотрели серию фигур, таких как те, что на картинке ниже, снова выбирая последующую серию, которая больше походила на первую.
Выборочные стимулы, Мартин и Калбертсон (2020)
Источник: SAGE Publications / Используется с разрешения
Исследователи впервые провели эксперимент на носителях английского языка, набранных по всему WEIRD World через Интернет. Результаты соответствовали предыдущим исследованиям, поскольку участники предпочитали последовательности с изменением в конце, а не в начале, независимо от того, были ли стимулы слогами или формами.
Затем исследователи покинули СТРАННЫЙ мир и отправились в сельскую Кению. На этот раз участниками эксперимента были носители языка под названием Kiitharaka, в котором используется много префиксов, но мало суффиксов. Если суффиксное предпочтение является врожденным когнитивным предубеждением, то говорящие на китхараке также должны предпочесть последовательности с изменением в конце, а не в начале.
Но Мартин и Калбертсон обнаружили не это. Вместо этого спикеры Kiitharaka посчитали последовательности с изменением в начале более похожими на оригинал.Таким образом, результаты предполагают, что на то, как мы обрабатываем последовательности, в том числе бессмысленные звуки и визуальные символы, влияет структура нашего языка, а не когнитивная предвзятость, как предполагают психологи WEIRD.
Конечно, этот эксперимент необходимо повторить в ряде культур, не являющихся СТРАННЫМИ. Однако это может быть трудным и дорогостоящим для психологов из странного мира. Тем не менее, это исследование действительно служит напоминанием о том, что результаты, полученные в СТРАННОМ Мире, необязательно распространяются на остальное человечество.